Омегаверс Наследие(ч.1)

Удивительным было то, как Клео вежливо и заботливо обходили стороной Джим, Кларенс и господин Бенджамин. Чем ближе был тот самый день, тем меньше они старались встречаться с Клео. Если что-то было нужно спросить, то держались на некотором удалении, после чего быстро уходили. Кларенсу в этом было почему-то проще, а хозяину тяжелее. Криденса всё чаще не бывало дома, и понять, как будет вести себя он, было трудно. Но, наверно, и он поступал бы так же.

С первого же взгляда Клео течный домик понравился — всего две комнатки, спальня и купальня, маленькие и такие уютные. Так же просто, как и в большом доме, но красиво. Единственное окошко тоже витражное, как большие на первом этаже общего дома. На нём было изображено чёрное дерево с двумя вершинами без листьев, на одной из вершин висит алое яблоко. Дерево окружено цветущим садом и густой травой. Странная, но завораживающая картина. Её когда-то задумал сам дед господина Бенджамина, Самуил Спенсер, а сделали витраж уже после его смерти. По особому заказу. Над печью висела небольшая картина, в которой была видна рука того самого художника, что написал портрет господина Бенджамина. Летний луг под ярким солнцем — точь-в-точь тот самый, на котором тот самый Сет запечатлил своего родственника. От одного взгляда на эту картину становилось хорошо! Клео уже узнал от Гриффита, что Сет был омегой, приезжал сюда крайне редко, а тогда прожил в усадьбе почти год и за это время написал немало картин. Это именно он рисовал маленькие картины на древесных спилах! Специально для этого прежний младший привратник Дэлмор распилил несколько придирчиво выбранных поленьев под разными наклонами — Сет стоял рядом и инструктировал, как именно ему нужно. Хозяин и Сет были очень дружны. Когда пришла весть о том, что Сет погиб, господин Бенджамин был глубоко потрясён этим. Почему-то даже смерть собственного отца, которого он любил не меньше, не была столь болезненной.

Строя течный домик, Спенсеры постарались обустроить его так же добротно, как и большой дом. Только воду подводить не стали — обитателей и так навещали и ухаживали за ними, принося всё, что нужно. Печь в домике основательно топили осенью, зимой и весной, и её хватало и для обогрева комнат и чтобы подогреть воды. Здесь пережидали течку все омеги усадьбы. В покое и безопасности. Незадолго до приезда Клео там укрывался Витас, а ближе к Новому Году должен был подойти черёд Мартина. Здесь же был зачат Томми, и Лука вспоминал эти дни как одни из самых чудесных в своей жизни. Равным по значимости был лишь день появления на свет его сына — здесь же.

Клео с каждым днём всё отчётливее чувствовал нарастающее влечение к хозяину, и тот тоже чувствовал то же самое — на третий день после знакомства с домиком завтрак, обед и ужин для Клео начали приносить прямо в комнату, чтобы не волновать перед течкой лишний раз. Почему господин Бенджамин просто не пересадил Клео на другой конец стола?.. Наверно, так, и правда, будет лучше.

— А зачем мне готовиться к течке? — удивился Клео, когда к нему в комнату заглянул Гриффит — поговорить. — Ведь в домике уже всё есть, сменное бельё приготовили...

— Тебе необходимо кое-что ещё узнать, чтобы пережить течку легче.

— Но ведь это всего лишь течка. Самая обычная вещь.

— Так думают все, но на самом деле всё гораздо сложнее. Течка — это не так просто, как можно подумать.

— Я не понимаю.

— Как ты думаешь, почему мы построили тот домик, а не обустроили отдельную комнату?

— Чтобы никто не побеспокоил.

— Именно. — Гриффит присел на край кровати и пригласил Клео сесть рядом. — И в этом есть глубокий смысл.

— Смысл? А разве у течки не одно-единственное предназначение? Ведь во время неё зачинаются дети. — Клео отложил новую книгу в сторону.

— Да, всё правильно. Если цикл омеги хорошо известен, то это позволяет планировать рождение детей, чтобы не плодить лишние рты во время голода или рожать больше новых детей после воин и моровых поветрий. Как запах течного омеги влияет на альф и бет, все знают, и это очень полезное знание. Но есть одна вещь, о которой мало кто знает. И это важно.

— И что это за вещь? — заинтересовался Клео, придвигаясь ближе к домоправителю. За прошедшие дни он искренне полюбил этого заботливого, пусть временами и излишне строгого к Бруно омегу, который опекал его не хуже кровного родителя.

— Запахи. Ты уже должен знать, насколько у нас становится капризным нюх во время течки... — Заметив, как Клео бледнеет, Гриффит приобнял его. — Уже знаешь, вижу. Догадываюсь, откуда ты это знаешь. Тебя продавали и во время неё, верно?

— Да, — чуть слышно ответил Клео. — Мне было тринадцать с половиной, когда на время течки меня начали запирать в подвале.

— И это было ужасное место.

— Да. Холодное, сырое, шастали крысы, почти не кормили... Я несколько раз даже простужался. Это просто чудо, что сильно не болел!

— И пахло плохо, и сверху звуки доносились...

Клео поник, сжимаясь. Гриффит был прав — всё это было. Звуки голосов и музыки раз за разом напоминали об отвратительной работе, вонючих клиентах, их прикосновениях, голосах. То, как Клео мучился, кутаясь в старое покрывало, вспоминалось слишком хорошо.

— А это важно?

— Очень важно. Особенно во время первой течки. Если она проходит в безопасности, покое и среди удобств, то омега успокаивается, и течка проходит куда легче. Чистота, отсутствие всего, что повергает омегу в тревогу и напряжение, уход и поддержка значительно облегчают течку. А если всё наоборот, то пережитый страх способен оставить такой глубокий след, что он не сгладится и за много лет. Это влияет на всю нашу жизнь. — Клео вспомнил рассказ Бруно и собственный опыт при дрессировке. — А сейчас я должен задать тебе нелёгкий вопрос. Среди твоих клиентов были такие, которые почти не вызывали у тебя отвращения?

Клео задумался и вспомнил-таки гостей, которые ощутимо отличались от остальных. Их было всего двое, их лица со временем потерялись в общей череде, но стоило Гриффиту спросить, сразу вспомнились. Это были юный "волчонок", почти его ровесник, только-только вступивший в возраст созревания, и бета в возрасте — горбатый, одноглазый, но почему-то совершенно не пугающий. "Волчонку" подарили целую ночь с Клео после обряда конфирмации, паренёк его изрядно помял, но он пах не так плохо, как другие, и это позволило Клео не только немного отдохнуть, но и отработать так, как положено. В конце последнего совокупления даже случилась сцепка — правда, очень слабая и продлившаяся всего несколько секунд. А горбун... Он не сразу начал укладывать Клео в постель, долго говорил о чём-то странном, чего растерянный Клео не запомнил, а потом был на удивление бережен и нетороплив. Даже позволил себе приласкать потрясённого мальчика, когда уходил. Пахли они вполне терпимо, и иногда Клео всё же смутно вспоминал о них — во время течки, когда звуки сверху вызывали приступы особенно сильного страха.

— Да, были двое, — признался юноша.

— И чем они отличались от других?

— Я... я не знаю... но пахло от них лучше.

— А знаешь, почему их запахи казались тебе лучше?

Клео промолчал, разом вспомнив всё, о чём уже успел передумать. Заботливые омеги, что были рядом с ним с начала сиротства, родители, Финеас, преподобный Герберт, новый хозяин, привратники, Кларенс, шериф Бэккет и его старший сын... Всё это с самого детства настойчиво говорило, что не всё так, как говорит Церковь. Что тут что-то не так. Клео просто отказывался слушать собственный внутренний голос.

— Когда мы вступаем в возраст созревания, наш нюх обостряется. Это говорит о том, что наши тела готовятся к рождению детей. Помимо обычных запахов, которые для нас почти не меняются, мы начинаем гораздо острее чувствовать особые запахи других людей. Одни доставляют нам удовольствие, другие вызывают отвращение. Церковь объясняет это силой внутреннего демона омеги, который своевольничает, мешая нам исполнять свою миссию — рождение чистых от зла Деймоса детей, но разве захочется постоянно сходиться с тем, чей запах тебе не нравится? И во время течки, когда наш нюх обостряется до предела, отвращение усиливается, пугает, а когда Флоренс берёт своё, и мы начинаем испытывать удовольствие от спаривания, то впоследствии начинаем страдать от осознания произошедшего, стыдимся этого, это причиняет боль и запоминается надолго. Удовольствие, которое способен испытывать омега, приравнивается к греху — Церковь и это объясняет демоном, который живёт в каждом из нас с рождения. Это вносит не просто разлад в наше общество — это меняет всё.

Почему удовольствия для нас под запретом? Чтобы не давать силу демону. При том, что всем остальным это позволено. Разве это не лицемерие? При соитии альфы и беты почти всегда получают удовольствие, а мы — отнюдь не всегда. Некоторым это бывает доступно только во время течки — со всеми сопутствующими последствиями. Но если омега начинает сам тянуться, то его моментально объявляют распутником. В борделях, насколько мне известно, вас заставляют держать себя и вести определённым образом. Вас тщательно отбирают, в том числе и по запаху. Если тот, кто рядом, пахнет привлекательно, то соитие может доставить удовольствие. Если нет — удовольствия не будет. И вам об этом даже мечтать не стоит. О настоящем удовольствии, которое Церковью названо грехом. Но разве может быть греховным то, что дарит наслаждение и душевный покой?

Клео нахмурился.

— Вы так говорите, словно испытывали это сами.

— Да, испытывал, — тихо улыбнулся Гриффит, — но перед этим пришлось хлебнуть немало горя и унижений.

— И вы не чувствовали себя... порочным?

— Нет. Тяжелее было поверить в то, что это происходит на самом деле, привыкнуть и не вздрагивать от прикосновений, ожидая боли.

— И кто дал вам это?

— Покойный господин Рейвен.

— Кто??? — ушам своим не поверил Клео.

— Да, ты не ослышался.

— А... господин знает?..

— Да, знает. И всегда знал. Когда умирал господин Нэриен, то призвал своего супруга и меня — проститься. Он не только просил меня позаботиться о нашем молодом хозяине. Он просил меня и господина Рейвена стать парой, чтобы юный господин Бенджамин не чувствовал себя совсем обделённым. Я заботился о нём с самого рождения — помогал господину Нэриену. Господин Нэриен доверял мне. Он знал, как я предан их семье. И он не хотел обрекать своего мужа на одиночество и случайные связи, которые ещё неизвестно куда могут завести. Всё-таки бета со своими потребностями... Эта просьба меня поразила, не скрою, но господин Нэриен так просил, что я пообещал исполнить его последнюю волю. Уже после похорон, когда истекли дни траура, я сам пришёл в спальню господина Рейвена. Это было непросто — моё тело слишком хорошо помнило всё то, что я когда-то переживал. Это было и больно, и отвратительно и стыдно. У господина Рейвена ушла не одна ночь на то, чтобы я перестал дрожать. Его восхитительный запах успокаивал, и когда я впервые испытал наслаждение, то долго рыдал, боясь поверить в то, что это не сон, а явь. Никогда прежде я не испытывал такого чувства покоя! Полного покоя. И это повторялось раз за разом. Ты же видишь, Клео, я никогда не отличался красотой, и меня это глубоко задевало. Господин Рейвен был так же красив, как сейчас его сын. Рядом с ним я всегда чувствовал себя самым настоящим уродцем, но забота хозяина, его искреннее расположение и ласка вынуждали меня раз за разом об этом забывать. И я был счастлив в эти мгновения. То, что мы были вместе, не значит, что господин Рейвен забыл своего покойного супруга — он искренне любил его до последнего своего вздоха. Просто есть законы Флоренса, и не стоит от них отворачиваться, как это то и дело вынуждает делать Церковь, объясняя их по-своему. Запахи тоже часть этих законов — через них мы способны видеть гораздо больше, глубже, и это знание, даже если мы всего лишь чувствуем, но не можем объяснить, тоже оставляет свой след.

Клео вспомнил свои сомнения.

— Запахи... чутьё... Мне иногда казалось... но я думал...

— Тебе стоит больше прислушиваться к себе, Клео. Боги дают каждому от щедрот своих, как и первопредки. Всё это говорит с нами. На разных языках. Язык боли или ласки, язык голода или сытости, тепла или холода и так далее. Это всё оставляет свои следы в нашей памяти. Особенно во время течки. Поэтому важно понимать эти мелочи. Что в них нет ничего стыдного. Это часть замысла Светлейшего, который создал наш мир. Тебе пришлось немало всего пережить, и всё пережитое крепко сидит в тебе. Во время течки тебе могут вспоминаться ужасы, что ты пережил, чужие отвратительные руки, запахи. Что угодно. И если ты будешь всего этого бояться, то течка будет проходить тяжелее. Чтобы этого не произошло, ты должен быть спокойным настолько, насколько получится. Просто знай, что это всё не на самом деле. Что это просто эхо памяти, а мы обставим всё так, чтобы помочь тебе. Но если тебе будет мерещиться что-то, чего тебе будет желаться — не стоит смущаться этого. Просто позволь себе поддаться этим желаниям или мыслям. Силы наших тел, что пробуждаются во время течки, будут искать выхода, и это естественно. Если рядом с омегой в этот момент нет альфы или беты, то это причиняет мучения — их присутствие так же необходимо, как и привлекательность запахов при этом. Мучения можно приглушить и особым настоем, Витас даже умеет его готовить, только использовать это снадобье слишком часто нельзя. Только тогда, когда омеге совсем плохо от эха памяти. Проще и разумнее будет приглушить ощущения, чем заставлять страдать. Мы будем тебя навещать, и если тебе станет совсем плохо, то мы будем приносить тебе это питьё, чтобы ты не мучился. Хорошо? — Клео молча кивнул. — Вот и замечательно. А теперь давай поговорим, как помочь тебе пережить всё спокойнее. Какие запахи ты любишь? Мы можем поставить в комнате курительницу, чтобы в воздухе пахло тем, что тебе нравится. Если тебе будет приятнее видеть рядом с собой какую-нибудь вещь, то мы её принесём. Время ещё есть, поэтому давай подумаем, что ещё поможет тебе пережить течку спокойно.

Накануне первой вспышки Клео начал готовиться к переезду в домик. Витас уже поставил готовиться особую настойку — на всякий случай. Гриффит не только помогал с подготовкой, но и посоветовал взять с собой что-нибудь ещё, чтобы не скучать — ведь не всё же время Клео будет только переламываться и спать!

— А как вы будете меня навещать, если я запрусь?

— У замка на двери очень хитрое устройство — его придумал покойный господин Рейвен, когда начал строить этот домик, — объяснил Бруно, когда они заглянули в библиотеку за книжкой. — О том, как это устройство работает, знают только наши омеги и господин Бенджамин, но хозяин никогда не заходит к нам до самой очистки.

— И как оно работает?

— Весь фокус в ручке — её нужно три раза повернуть влево-вправо в определённом порядке под определённым углом. Это и отпирает замок — отжимаются запорные штыри. Если не знать, как надо крутить ручку, то останется только сломать дверь, а она достаточно прочная. Есть опасность, конечно, что разобьют окно, но на этот случай кто-нибудь с мушкетом или пистолетом присматривает за самим домиком, да и Криденс с Джимом отлично нас охраняют сами по себе.