Боль. Она поднималась все выше. Я стиснул зубы. Процедил, часто прерываясь, чтобы набраться сил и выдавить следующее слово:
— Пять лет назад... я как-то спас один мир. И после этого перестал... быть уверен в том, что остался... человеком. Физически... Что мне этот мир? У него нет на меня... никаких прав...
Старик закрыл глаза. Лицо его приняло отрешенное выражение. Среди стен снова заплескался его голос:
— Ты все равно умрешь. Но твоя смерть могла бы принести огромную пользу для остальных.
— Сожалею... — с трудом ответил я. — Это не мой путь... Лучше помоги мне... выбраться... отсюда.
— Хорошо. — На морщинистом лице снова сверкнула синева глаз. Он шагнул на дно колодца, сразу погрузившись до колен в туман, и тяжело опираясь на посох, приблизился. На краю золотистого облака, когда до меня оставалось сделать всего два шага, он остановился. Оторвав одну руку от посоха, старик опустил ее, встряхнул, снова поднял и протянул в мою сторону. Побелевшие от напряжения пальцы теперь сжимали рукоять ножа, обратив ко мне длинное широкое лезвие с двухсторонней заточкой. Широкий рукав балахона соскользнул с запястья, по бледной коже, из-под выцветшей ткани, медленно потекла слабо светящаяся субстанция. Облекла кисть, скользнула по гладкому полированному железу, тягуче закапала вниз с острого кончика, прожигая дымящиеся отверстия в золотистой плоти. Поверхность тумана вздрагивала при каждом попадании, словно живое существо.
Старик жестко усмехнулся.
— Я помогу тебе, но не избавлю от боли. Возьмись за лезвие.
В душе вскипела ярость. Ярость столь сильная и неистовая, что, на миг преодолев оцепенение, я ударил по лезвию рукой...
Прикосновение вызвало нестерпимо яркую вспышку и время невыносимо замедлилось. Вспышка неспешно разрасталась, пожирая дно колодца, окружающие стены, фигуру старика. Разрасталась, пока вокруг не остался только слепящий свет без конца и начала...
5. Пузатый Бочонок...
...в который раз окинул усталым взглядом зал своего трактира, не прекращая протирать замурзанной тряпкой отполированную временем и бесчисленным количеством рук поверхность каменитовой стойки. Шел третий час ночи. Спорный Щит, естественно, давно опустел, а посетителей осталось едва ли одна десятая, в основном те, кто, изрядно набравшись, уснул прямо за столами, так что заказов уже не поступало. Все четыре служанки — и пышнотелая Грена, и улыбчивая красавица Леста, и тонкая, проворная Бая, и скромница Навра, — собрались вместе за одним столиком, запоздало перекусить остатками с кухни, да потрепаться женскими языками о разном, раз наступило тихое и спокойное время. Бочонок был не против. Все служанки по возрасту годились ему в дочери, и соответственно, как к дочерям, он к ним и относился. Пусть девочки отдохнут. Беспокойный день позади. Обычный беспокойный день. Для Пузатого Бочонка он закончился только сейчас, с завершением смены, когда настала пора идти будить своего помощника Корявого Керта, пусть заступает на остаток ночи и половину следующего дня, как и заведено.
В углу бара, прислонившись к стойке изнутри, дремал на табурете магик. Бочонок вздохнул. Толком мальчишка ничего так и не узнал, но одно теперь совершенно ясно — Онни здесь не по личной надобности, а по служебной. И, скорее всего, с целью сопровождения этого хальда с диковинным для местного уха именем — Элиот Никсард...
— Шел бы ты спать, малый, — добродушно проворчал трактирщик, оставляя в покое тряпку. — Задерживается твоя тетка, глядишь, только под утро явится.
— Нет, — магик приоткрыл один сонный глаз, глянул на него и снова закрыл. — Лучше я ее дождусь сейчас. А то удерет, так и не поговорив.
— Как знаешь, парень, как знаешь...
Бочонок не собирался настаивать, тоже возлагая определенные надежды на этот разговор. Сам он спросить Онни Бельт прямо так и не решился, больно уж неприветливой, мрачной она выглядела, когда уходила из трактира по каким-то делам, а вот мальцу может что и расскажет... Больно уж любопытно, честное слово.
Сопя и отдуваясь, Бочонок достал с внутренней полки стойки кувшин с молоком, хлеб и копченое сало, нарезал любимым тесаком пару слоенок, плеснул в бокал из кувшина и все пододвинул к мальчишке. Простые движения заставляли напрягаться чуть больше, чем обычно — устал. Возраст уже не тот, шестой десяток уже разменял.
— Поди, проголодался, ожидаючи. На, жуй. А вот я, пожалуй, пойду. Так что жди Керта.
— Не вопрос, — пробормотал Квин, не открывая глаз.
Окинув придирчивым хозяйским взглядом обстановку бара, и не найдя изъяна в наведенном порядке, трактирщик выбрался из-за стойки и, смешно переваливаясь на коротких ножках, колыхая круглым выпуклым животом, направился к выходу. Нужно было освежиться по давно заведенной привычке, очистить грудь от спертого воздуха трактира, а мочевой пузырь — от излишков жидкости.
А снаружи было темно — хоть глаз выколи.
Масляный фонарь, который должен освещать вывеску над входом, почему-то потух. То ли масло закончилось, то ли фитиль прогорел. Лишь где-то в отдалении на перекрестии улиц слабо тлели факела ночной стражи.
Зябко поежившись от подспудных ночных страхов, Бочонок осторожно, ставя ноги наугад в беспроглядную темень, проковылял вдоль стены за угол и пустил струю. В который раз с завистью вспомнилось об огромном магическом светильнике, подвешенном над центром города Сияющего, в котором ему как-то довелось побывать по торговым делам. Так называемый Бошар освещал столицу Хааскана и днем и ночью. Вот бы в Жарл такой... Но все магические жилы, обнаруженные в земной толще города и его окрестностях, давно оприходованы Домом Пресветлого Искусства для своих надобностей. Об этом Бочонок был осведомлен прекрасно, болтливых языков среди учеников Дома хватало, взять хотя бы собственного племяша — тоже язык без костей...
Закончив свое дело, Бочонок шумно вздохнул, поправил штаны, и развернулся обратно. Слабое шипение, неожиданно раздавшееся в пугающей близости от его головы, заставило его шарахнуться в сторону. Пребольно налетев спиной на стену трактира, он в сердцах громко и грязно выругался, разогнав зычным басом далеко окрест гулкую ночную тишину вместе с собственным внезапным страхом. Затем на всякий случай добавил:
— Кыш, порождение Тьмы, Светом тебя заклинаю, сгинь!
И тут он увидел глаза. Крошечные красные угольки горели в темноте на расстоянии вытянутой руки, прожигая трактирщика кипевшей в них нечеловеческой злобой. Бочонок был мирным человеком, и с такой страстью его нервы не совладали. Душный, обессиливающий ужас враз навалился на него, подмял под себя, вжал в стену, словно у нее можно было найти спасение.
— Сгинь... — бас трактирщика сник до еле слышного шепота. — Светом заклинаю...
Шипение хлестнуло по ушам, словно гибкая плеть и красные глаза ринулись ему в лицо...
Квин немного поерзал на жесткой неудобной табуретке и вдохнул, не желая выходить из блаженного состояния полудремы. Слоенки осели в желудке приятной сытной тяжестью, на губах все еще ощущался вкус молока. Всегда бы так... В Пресветлом Доме толком никогда не кормили, казенная пища по своей природе предназначена быть полезной и целесообразной, но вкусной — это уж дудки. Вкусной она не бывает. От всех этих мучных кашек порой просто выворачивает наизнанку... Поэтому искреннюю благодарность, которую Квин испытывал к толстяку-трактирщику, тот вполне заслужил.
Вскоре вернулся Бочонок, молча завозился рядом. Его и с закрытыми глазами можно узнать без труда — по шумному сопению и тяжелым шаркающим шагам. Звякнуло железо, шаги стали удаляться. За сменщиком пошел, мелькнула отстраненная мысль. Впрочем, трактирщик уже уходил. Раз вернулся, значит, что-то забыл...
Квин устал ждать Онни в этом проклятом баре. Плюнуть на все и догнать Бочонка? Бессемейный, тот жил в одном из номеров собственного трактира, поэтому определил магика ночевать к себе, чтобы не занимать лишних комнат и не терять прибыль. В комнате Бочонка Квина ждала мягкая постель, и мысль о ней давно подтачивала его решимость, так что повторное явление хозяина "Судного Дня" оказалось той каплей, после которой его чаща терпения переполнилась.
И паренек сдался.
Ладно, смущенно подумал Квин, поймаю Онни утром. Собственное малодушие, недостойное мужчины, вызывало стыд, но очень уж хотелось поспать... Он еще чуть поколебался, после чего твердо распахнул глаза, резво поднялся с табуретки и... и озадаченно замер, обнаружив, что трактирщик заканчивает подъем по лестнице, ведущей на второй этаж. Вот тебе на... Что это хозяину там понадобилось, да еще ночью, ведь его комната находилась внизу? Да и подниматься по лестнице Бочонок не любил — при его-то комплекции... Для обслуживания постояльцев хватало служанок.
Когда трактирщик, тяжело пыхтя, одолел последнюю ступеньку лестничного пролета, то на несколько секунд замер, отдыхая, прежде чем скрыться в коридоре. В его правой руке что-то блеснуло. Присмотревшись, Квин прямо обомлел. На всякий случай заглянул под стойку. Все съестное на месте, а тесак пропал. Тот самый, которым Бочонок любил нарезать предназначенные на закуску окорока. Да что происходит?! Второй этаж ночью, тесак? Бред какой-то. Может, от усталости Бочонок спит на ходу, вот и понесло не в ту сторону?
Квин метнулся следом, собираясь его остановить. Как бы чего не наделал этот добродушный толстяк. Увидит кто из постояльцев в таком виде, шуму не оберешься.
Шустрик взлетел по скрипучей лестнице на одном дыхании.
Удаляющаяся спина Бочонка мерно, в такт неторопливым шагам, покачивалась уже в глубине полутемного коридора. Одинокий машар, зависнув под низким потолком чуть впереди по ходу трактирщика, тщится охватить весь коридор тонкими светло-желтыми лучами, пестуя длинные корявые тени.
— Бочонок! Эй, Бочонок! — встревожено окликнул Квин тонким ломающимся голосом, свойственным подростку.
Трактирщик продолжал шагать, словно оглох. Слабо поблескивающий тесак в руке — чуть на отлете. А на плече... Квин обнаружил это только сейчас, ноги его запнулись, он остановился. На плече толстяка-корда, вцепившись когтистыми лапками в одежду, сидело какое-то крылатое существо размером с кулак, уставившись на парня красными злыми глазенками, медленно тускнеющими по мере удаления.
Да Бочонок заворожен, оторопело сообразил Квин, чувствуя, как его охватывает небывалое смятение. Нужно было что-то делать, пока трактирщик, в обычной жизни не умевший обидеть и мухи, кого-нибудь не укокошил этим тесаком. Но что делать-то? Мысли лихорадочно завертелись. С такой ситуацией ему еще сталкиваться не приходилось, не так уж он много и прожил на этом свете. Занятия в Пресветлом Доме — это одно, а практика в реальных условиях — совсем другое. Боевых заклинаний второгодки еще не проходят, это случится только на четвертом году, при переходе на Вторую Ступень, так что сейчас лучше всего у него из всей практической магии получались машары... Может, напугать эту ночную тварь ярким светом? Сподручнее, конечно, было бы без всякой магии просто треснуть ее по башке хорошей крепкой палкой, но палки под рукой не оказалось, а голыми руками лезть на это порождение Мрака — дураков нет.
Бочонок уже миновал коридорный машар, и пора на что-то решаться.
Квин зашептал нужные слова, поднимая руку. То ли он успел отдохнуть, то ли случился прилив энергии от испуга, но машар родился в ладони почти мгновенно — лучший из когда-либо им сотворенных. На фоне ослепительно белого света, залившего весь коридор, прежний машар даже пропал из виду.
Квин даже восхитился — вот ведь здорово!
Но любоваться делом своих рук было некогда — трактирщика свет не остановил, а вот тварь на его плече, пронзительно взвизгнув, взмахнула крыльями и кинулась на магика, в несколько мгновений преодолев разделявшее их расстояние. Не придумав ничего лучшего, Квин запустил в нее машаром. Не попал. И еле успел отпрянуть от когтистой лапки, нацеленной ему в глаза. Машар огненным мячом врезался в стену и рассыпался фонтаном разноцветных искр, каменит в месте удара задымился.
Квин резко оглянулся.
Существо уже успело развернуться и снова неслось ему в лицо.
Он упал всем телом вперед, подставив руки, но все же больно ударившись правым коленом. Хрипло каркая, бестия низко пронеслась над головой, задев волосы кончиком крыла. Снова развернулась для атаки. Крошечная, но полная мелких острых клыков пасть ощерилась, красные бусинки глаз обожгли неистовой злобой.
Успев подняться лишь на четвереньки, Квин неловко отпрянул в сторону и вдруг покатился с невесть как оказавшейся под ногами лестницы, считая ступеньки ребрами, коленями и локтями. Каким-то чудом ему удалось остановиться только на середине, на спине, зацепившись одной рукой за перила. От боли в порядочно избитом теле дыхание перехватило, глаза наполнились жгучими слезами. Слабо ворочаясь на ступеньках, он ничего не соображал, чувствуя одну лишь боль, и с трудом удерживаясь от жалобных стонов...
Дверь трактира открылась, впуская посетителя, и ночная бестия, промчавшись над Квином так низко, что едва не распорола ему когтями лицо, с ходу проскользнула в образовавшуюся щель над головой вошедшего и вылетела наружу, исчезнув, словно ее и не было.
— Зверь меня заворожи, это еще что такое? — недовольно произнес Гронт, а это был не кто иной, как он. Но пареньку сейчас было все равно — кто, лишь бы найти помощь для Бочонка. Для этой цели годился и Гронт, нельзя было терять времени.
— Трактирщик, — хрипло выдохнул Квин, кое-как поднимаясь на ноги. Все тело отчаянно ныло, не желая слушаться. — Эта тварь заворожила Пузатого Бочонка, он там, наверху...
Гронт сразу сообразил, о чем речь, но по-своему извращенно, изогнув широкий прямой рот в неприятной усмешке.
— А ну посторонись, парень. Я как чувствовал, что этот чужак что-нибудь натворит и даст мне повод с ним повеселиться...
Высокая худая фигура, колыхая складками одежды, быстрым шагом прошла мимо магика вверх по лестнице. Рукоятки мечей чуть подрагивали в специальных прорезях на спине плаща, под которым к телу ремнями крепились ножны.
— Какой чужак? — Квин с искренним недоумением заковылял следом, стараясь поменьше наступать на правую ногу, ушибленную сильнее всего. — При чем тут чужак? Бочонок подцепил эту тварь где-то на улице!
Гронт не удостоил его ответом, продолжая целеустремленно шагать вперед, и от его мрачной долговязой фигуры веяло такой убийственной безжалостностью, что магик тут же пожалел, что втянул в это дело мастера мечей. Хотя, Истинный Свет — свидетель, особого выбора у него не оказалось. Морщась от боли в ноге, Квин кое-как догнал Гронта и выглянул сбоку, пытаясь увидеть хоть что-нибудь впереди в этом чертовом узком коридоре. Бочонка в коридоре уже не было, но одна из дальних дверей слева оказалась распахнута, где он, по-видимому, и скрылся. Озадаченный, Квин попытался объяснить:
— Светочтимый, ты неправильно понял...
— Заткнись.
Сказано было так холодно и непреклонно, что паренек моментально умолк, не испытывая желания перечить самому мастеру мечей, но от него не отстал, твердо решив, что Бочонка в беде одного не бросит. Не вопрос! Трактирщик всегда был к нему добр, не то что некоторые...
