Балтийский фактор

Вскоре пришла ответная радиограмма из Москвы. Ленин поблагодарил меня за действия, способствовавшие сохранению Финляндской социалистической рабочей республики, и рекомендовал по пути в Москву задержаться на несколько дней в Петрограде, чтобы пообщаться с руководством города и оценить сложившуюся там обстановку. Пообещав предупредить о моём приезде Зиновьева.

Я ответил, что вылечу в Петроград завтра утром. И направился к Зелёному. С Александром Петровичем мы были знакомы уже давно. Не сдружились, но симпатизировали друг другу и поддерживали ровные рабочие отношения.

В этот раз я начал разговор с вопроса:

— Александр Павлович, вы сильно торопитесь в Кронштадт?

— Да, в принципе, не так, чтобы очень. Голодно там сейчас и тесно, по моей специализации дел не предвидится. А что, есть какое-то другое предложение?

— Есть, как не быть? Затем к вам и пожаловал.

— Заинтриговали, Михаил Степанович, извольте объяснится.

— Суть моего предложения сводится к тому, чтобы вы не возвращались в Кронштадт в мае, а задержались тут как минимум до зимы, а лучше годика на полтора.

— В каком качестве?

— В качестве начальника морских сил Финляндской социалистической народной республики. Официально будете числиться советником по морским делам.

— А как на это посмотрят Щастный и Подвойский?

— Исключительно положительно посмотрят. Потому что получат соответствующее указание от Владимира Ильича.

— Он уже принял такое решение?

— Нет, конечно. Мы с ним об этом вообще ещё не разговаривали. Сначала мне нужно ваше согласие.

— Я-то не возражаю. Заманчивое предложение. Только ведь нет пока у Финляндской республики никаких морских сил.

— Насчёт никаких — тут вы слегка ошибаетесь. На сегодня имеется только один ледокол, отбитый нами у немцев. А ещё в Ханко и Або затоплены плавбаза и четыре подводных лодки, а также несколько других кораблей. Очень аккуратно затопленных. Через пару месяцев, когда вода потеплеет, их нужно будет не менее аккуратно поднять и привести в работоспособное состояние. Да и у вас тут скопилось много всякой мелочёвки, которую не имеет ни малейшего смысла уводить в Кронштадт — вы правы, там скоро станет очень тесно. А ещё есть три действующих форта: Свеаборг, Руссарэ и Эре, а также почти десяток заброшенных, которые можно привести в порядок.

— Всё равно это капля в море.

— Не такая уж капля. Гарнизон Руссарэ уничтожил два немецких дредноута и лёгкий крейсер. И это мы ещё мины не использовали.

— Два дредноута, это весьма серьёзный аргумент. Убедили.

— А ещё я договорюсь с Щастным, чтобы тут оставили минный заградитель "Нарова" и пару тральщиков. Ну и "Рысь, естественно. Зачем её куда-то тащить? Тут починим, здесь и работать будет.

— Я согласен, Михаил Степанович. А кого ждать будем? Немцев или?

— Скорее всего, или. Наших бывших союзников.

— Понятно. Тут наши мысли сходятся. А с немцами вы договорились?

— На данный момент — да. Но они в дальнейшем могут и передумать. У меня к вам ещё один вопрос. Плавучие краны у вас тут имеются?

— Этого добра хватает. Здесь два стотонных, паровой пятидесятитонный и маленький деревянный на триста пудов. Ещё два плавкрана есть в Або: пятидесятитонный и тридцатипятитонный. Вы их хотите для судоподъёма использовать?

— Не только. У меня в Ловисском заливе лежат на мелководье шесть двухорудийных башен с сорокапятикалиберными одиннадцатидюймовками. И на камнях у мыса Гангут ещё три с двенадцатидюймовками. Они все обгоревшие конечно, но полагаю, что это не страшно.

— Весьма заманчиво. Демонтировать, достать и перевезти я их смогу, а вот монтировать — это, мягко говоря, не мой профиль.

— Для этого у меня как раз есть специалист — Пересвет Борис Михайлович. Это он, кстати, два дредноута порешил. С одним, правда, я ему немного пособил.

— Знаю такого. Это он на Моонзундской позиции двенадцатидюймовки ставил. А почему двенадцатидюймовых башен только три?

— Каюсь, моя вина. Я две погнул немножко. Ремонту не подлежат. Золотой снаряд.

— В пороховой погреб главного калибра засадили?

— В два сразу. Одиннадцатидюймовым фугасом.

— Достойно! Весьма достойно, Михаил Степанович. А откуда на мысе Гангут одиннадцатидюймовка?

— Я мортиру на железнодорожную платформу поставил. Только об этом не нужно распространяться. Пусть немцы гадают, что тут у нас за вундервафля, которая дредноуты как орехи щёлкает.

— Всё, доконали старика, остаюсь.

— Какой же вы, старик, Александр Павлович? Вам ведь, наверно, и пятидесяти ещё нет.

— В августе сорок шесть будет. Ещё послужу.

— Вот и славно. Я утром вылетаю в Петроград, а потом в Москву к Ленину. Там обо всём и договорюсь. А для вас имеется первое задание. Завтра с утра мы отправляем немецких пленных в Данциг. Как только пароходы уйдут из зоны видимости, вам нужно будет отправить ледокол к островам Руссарэ и Эре. Туда он доставит деньги и провиант для гарнизонов, а назад должен привезти часть наших добровольцев и двух подполковников: Пересвета и Боровского. Разместите их тут на несколько дней до моего возвращения. Я обоих уже предупредил об этом.

— Не беспокойтесь, Михаил Степанович, сделаю.

.

Михаил Степанович Свечников, член Высшего Военного Совета Российской Советской Федеративной Социалистической Республики

Вылететь в Петроград прямо с утра одиннадцатого апреля у меня не получилось. Сначала я планировал сделать это сразу после отправки пароходов с немецкими военнопленными. Но когда буквально на минутку заскочил перед отлётом к Маннеру, выяснилось, что он хочет обсудить со мной накоротке несколько не терпящих отлагательства вопросов. У меня тоже было что ему сказать. Быстро это сделать не удалось. Поэтому к самолёту я выбрался лишь незадолго до полудня. Перед самым отлётом меня перехватил Эйно Рахья, и вручил солдатский сидор с продуктами, реквизированными из немецкого обоза. Консервы, сухари, галеты, сахар, ещё что-то по мелочам. Мне некогда было разбираться. Просто закинул вещмешок в кабину, поблагодарил, озадачил последними указаниями и распрощался.

Сплошного ледяного покрова в широкой части Финского залива уже не было. Ледяные поля, которые меняющийся ветер гонял от одного берега к другому, чередовались с большими участками чистой воды. Полностью замёрзшей оставалась только "Маркизова лужа" — Невская губа, ограниченная с запада остовом Котлин и цепочками насыпных фортов.

На Комендантском аэродроме наш с Кроуном самолёт приземлился примерно через два часа после вылета из Гельсингфорса. На лётном поле меня ждала машина, присланная Григорием Евсеевичем Зиновьевым, который после переезда правительства в Москву возглавил Петросовет и Петроградскую трудовую коммуну.

Я договорился с комендантом о размещении и постановке на довольствие военлёта Кроуна и предоставлении ему возможности для обслуживания и заправки самолёта, а также охране ангара, куда самолёт должны были откатить, после чего уехал в Смольный. По дороге заглянул домой, чтобы отдать Нине продукты и деньги. Не финские марки, разумеется. В Петрограде они хождения не имели. Узнав, что я собираюсь в Петроград, Кохонен снабдил меня некоторым количеством николаевских червонцев.

Город со времени моего последнего визита почти не изменился. Разве что народу на улицах стало меньше. Грязно, бедно, уныло. Выцветшие вывески, разбитые стёкла, заколоченные двери и окна, тёмные пасти подворотен. Лишь кое-где господствующая над улицами серость была расцвечена кумачом флагов и плакатов. В общем, тоскливое впечатление.

Ранее я никогда не встречался с Зиновьевым и знал о нём почти исключительно по рассказам Эйно Рахьи, видевшего его в прошлом году в Разливе. Поэтому мне не терпелось самому посмотреть на старого большевика, вступившего в РСДРП в далёком 1901 году.

Посмотрел. Оказалось, что он такой же Григорий Евсеевич, как я Лейба Исаакович. Визуально очень похож на Троцкого и почти такой же демагог-краснобай, никогда не лезущий за словом в карман. Говорит, говорит. Очень высоким и прочувственным голосом. Убедительно поёт, харизма и опыт чувствуются. При этом постоянно перескакивает с одного на другое, поэтому связь быстро утрачивается. Хитрит, в глаза заглядывает. Очень ему интересно, зачем меня Ленин прислал. Но трусоват. Внешне это незаметно, но я такие вещи умею чувствовать. В общем, тот ещё женолюб, твёрдо уверенный в своей неотразимости и упивающийся властью. Конечно, не в отношении меня. Со мной он был сама любезность. Видимо, успел навести справки. А вот с подчинёнными, наоборот, вёл себя грубо. И не старый он вовсе. Только выглядит пожилым, а сам на два года младше меня.

Жаловался на засилье левых эсеров, саботирующих выполнение решений, на сопротивление крестьян, не желающих делиться хлебными излишками. Посетовал, что вынужден вооружать продотряды, так как хлеб приходится отнимать силой.

Потом опять сворачивал разговор на мои задачи, спрашивал о том, какая мне нужна помощь. Я попросил выделить мне на пару дней машину с водителем, так как придётся много ездить по военным заводам, и попросил дать в сопровождение кого-нибудь из комиссариата по военным делам, кто хорошо ориентируется в обстановке.

Договорились, что сегодня я поезжу по городу, а завтра, когда немножко разберусь в том, что сейчас творится в городе, мы сможем уже конкретно обсудить интересующие меня вопросы.

Машину с водителем мне выдели сразу, без каких-либо проволочек. А вот с сопровождающим вышло не совсем то, что мне требовалось. Нет, с формальной стороны всё выглядело в полном ажуре. Борис Павлович Позерн был весьма опытным и ответственным партийцем (в РСДРП с 1902 года) и действительно являлся членом комиссариата по военным делам Петроградской трудовой коммуны. Вот только в этих самых военных делах разбирался ненамного лучше, чем свинья в апельсинах, потому что ни одного дня не служил в армии. Единственным его военным опытом было непродолжительное комиссарство при штабе Северного фронта. В принципе, это лучше, чем ничего. По крайней мере, терминологией владел и пушку от пулемёта отличить был способен. А вот от гаубицы уже вряд ли. Город он тоже знал плохо, так как совсем недавно приехал из Пскова. Тоже не самый плохой случай, так как водитель в городе неплохо ориентировался и плутать нам не пришлось ни разу.

Борис — мы с ним были почти погодками, поэтому сразу перешли на "ты", был из обрусевших немцев. Недоучившийся медикус, закончивший юридический колледж и пару лет поработавший помощником присяжного поверенного, продвигался в основном по партийной линии. Неглупый и достаточно настырный для того, чтобы быстро подниматься по служебной лестнице. Мне он служил своеобразным пропуском, открывавшим двери через проходные и в заводоуправления.

Начали мы с того завода, который был ближе всего к Смольному — Обуховского. При царе на этом заводе варили двадцать сортов стали, делали броневые плиты, собирали артиллерийские башенные установки и пушки различных калибров, отливали колёса и оси для железнодорожных составов. Обо всём этом и многом другом мне рассказал старый мастер, охранявший заводоуправление. Теперь завод стоял. Последние рабочие были рассчитаны ещё в конце января, почти два месяца назад. На мой вопрос о том, где они теперь и чем занимаются, мастер ответил, что часть ушла в Красную армию, другая сейчас ездит по стране в составе продотрядов, кто-то занимается кустарным промыслом.

Оттуда мы поехали на Сестрорецкий оружейный завод. Там жизнь чуть теплилась, причём выпуск стрелкового оружия был частично переведён в Ковров (туда уехали Фёдоров и Дегтярёв), а по большей части просто прекращён.

Назад мы возвращались уже поздним вечером. Я договорился с Борисом Павловичем, что он завезет меня домой на Греческий проспект, а утром там же заберет, и мы поедем на Путиловский завод.

Ночью я почти не спал — не до того было, слишком долго мы с Ниной не виделись. Поэтому утром выглядел так, как будто перед этим в одиночку разгрузил пару вагонов со снарядами. И очень этим доволен. Борис с первого взгляда понял причину моего состояния и всю дорогу до Путиловского завода беззлобно пошучивал.

На заводе нам стало уже не до шуток. Промышленный гигант, на котором до революции работало тридцать шесть тысяч рабочих, находился практически при смерти. Ни шатко ни валко работало только несколько цехов, занимавшихся ремонтом грузовиков, артиллерийских орудий и другими разовыми заказами. Но приехали мы вовремя, так как успели застать на месте сразу двух директоров завода: бывшего — Антона Ефимовича Васильева, в настоящее время вернувшегося к обязанностям председателя заводского комитета, и нынешнего — Ивана Алексеевича Тугаринова. Первый был токарем высочайшего уровня, членом РСДРП с 1904 года и великолепным организатором, но имел за плечами всего три класса образования. Второй, наоборот, ещё в 1902 году окончил Московское высшее техническое училище, потом помотался по заграницам, знакомясь с тонкостями металлургического и машиностроительного производства в Англии, Франции и Германии, и сейчас, являясь инженером-механиком от бога, отлично разбирался в изготовлении паровозов, корабельных турбин, орудийных башен, самих орудий и снарядов к ним. Мне приходилось раньше видеть "кулибиных", но с человеком, обладающим подобным уровнем технических знаний и умений, я столкнулся впервые.

Главным же было то, что эти два поистине уникальных человека работали в плотном тандеме, взаимно дополняя друг друга, но при этом не могли ничего поделать с саботажем, процветавшим в отделах по народному хозяйству Петросовета и Петроградской коммуны.

Необходимость в поездке на остальные заводы отпала — Васильев знал, что и где происходит, а Тугаринов имел представление об их реальных возможностях как в сегодняшних условиях, так и на перспективу. Поэтому мы с Позерном остались на Путиловском заводе до самого вечера и смогли досконально разобраться во всех тенденциях.

Разговаривали мы не только о производственных вопросах. Затронули также, кроме всего прочего, и организацию продотрядов, практически полностью комплектуемых за счёт рабочих городских предприятий.

А ещё я узнал от Васильева о том, что в конце апреля планируется проведение Первого съезда Советов Северной области. Это мероприятие мне надо будет посетить обязательно. И финнов туда подтянуть, чтобы они могли там обзавестись прямыми контактами для дальнейшего сотрудничества. Я сделал для себя заметку, что этот вопрос мне обязательно нужно будет обсудить в Москве с Владимиром Ильичом.

Под конец я задал Ивану Алексеевичу вопрос, который меня беспокоил больше всего: что ему сейчас требуется для того, чтобы в самое ближайшее время начать выпуск броневиков и бронепоездов?

— С броневиками проще всего. У нас разработан и обкатан вполне приличный бронеавтомобиль "Остин-Путиловец". Для его выпуска нужны только рабочие и минимальное финансирование. Всё остальное имеется. С бронепоездами сложнее. Производство паровозов сейчас быстро восстановить не получится, и броневые листы для них лучше катать на Обуховском заводе.