Максимовна и гуманоиды

— А во это кто? — спросила Канониха и достала фото шестидесятилетней давности, которую еще в 1942 году в партизанском отряде сделал фронтовой корреспондент газеты "Красная звезда".

На фото в шапке-ушанке с автоматом на груди стояла Мария Максимовна Балалайкина. Она улыбалась, а орден "Красной звезды" украшал ее девичью грудь. Так же, как и в журнале "7 дней" было подписано и под фото, а рядом статья из газеты "Красная звезда": "Мария Максимовна Балалайкина за проявленный героизм награждена орденом "Красной звезды".

Прямо на баб с фотографии шестидесятилетней давности и с глянцевого журнала "7дней" смотрело одно и тоже лицо. Сомнений не было, это действительно была Мария Максимовна Балалайкина. Даже Германовна в свои телескопы не увидела меж фотографиями никакой разницы, хотя и была наполовину слепа.

— Во! Во, вам, бабы, и доказательствы! — сказала Канониха и заплакала. — А я ж с ней бабы тогда вместе партизанила! Я же тож, я тож могла звезду красную получить! А оно во как!?

— Это наверное однофамилька! — вмешалась Клавка. — Такого не могет быть, чтоб старая баба да в молодуху превратилась!

— Ты же, Клава, дура! Ты же сама ей у пасть глядела и говорила как яеные жубы, словно грибы после дождю лезуть!

— А може я, бабы, тогда обмишурилась!? Може мне тогда, что подивилось такое?

— Ты, Клавка, факта омоложения признать не хошь. Ты идешь супротив прогрессу! — сказала Канониха. — Я лично, бабы, чула по телевизору, что есть такая президентская программа. Усих героев войны кладуть в санатории и лазерами омолаживають, чтоб оны потом пример молодым казали, как Родину любить. Вот и нашу Максимовну, наверное, так омолодили.

— Ты, Канониха, отстала от жизни. Максимовна сперла "кришталл вечной молодости" у наших гуманоидов, а не омолодилась в Кремлевской больнице. Чего ихний Хо помираеть? — вмешалсь в разговор продавщица Нинка. — Помирает от того, что нет у него кришталла! А Сеня Гутенморген у них тарелку звездолетную украл! Вернее украл Шумахер, а продал Гутенморгену на металлолом. Вот и полетел Гутенморген с Кнуссом за Максимовной, чтоб вернуть ягоный "кришталл вечной молодости"! А еще у нашего участкового Бу-Бу машину Гутенморген украл да затянул ее в космос, где и отцепили. Это же, бабы, все в новостях показывали, как ягоный "козел" парит в космосе, словно космический корабль.

— А на кой нам твои новости, Нинка? Я только сериалы гляжу, а о инопланетянах и слыхом не слыхивала, — ответила Канониха.

— А ты возьми баб, да сходи к Сениной Аньке, она-то вам и поведает, где яеный мужик делся и куда они милицейскую машину дели? — сказала Нинка.

В магазин, улыбаясь во всю ширину своего рта и широко шагая в хромовых сапогах, вошел Колька Шумахер. На его плече висел пиджак с залатанными рукавами, а на голове на самом затылке была надета американская бейсболка, из-под козырька которой торчал его золотистый чуб, вьющийся от природы.

— Здрасте вам с кисточкой! Что, старые клюшки, кости людские перемываете? — спросил он и подошел к прилавку, покачиваясь, словно сытый гусь.

— А ты что, чай, зарплату получил? — спросила Канониха. — Конфетки куплять будешь?

— А нявошь! Решил коньяка отведать по случаю такого праздника!

— Какого праздника? — спросила Канониха, по привычке ставя руки на бедра.

— А сягодня, бабы, день профессионального алкоголика! — сказал Шумахер. — Ну-ка, Нинка, дайка мне вон ту бутылку коньяку, — сказал Коля и ткнул пальцем в литровую пузатую емкость с пятью звездочками на горле.

— Это что за пятьсот восемьдесят рублей!? — спросила продавщица Нинка.

— Яё самую! — ответил Шумахер, улыбаясь бабам, которые не понимали, что же такое происходит.

— И шоколадку дай "Аленку", и стакан!

— Ты что, Шумахер, чай от хворобы инопланетной излечился? — спросила Нинка, поставив все на прилавок.

— А нявошь? — ответил Шумахер, откручивая пробку. — Ну что, бабоньки, за ваше здоровье!?

Бабы, зная, какая вонь сейчас пойдет по магазину, прижались друг к дружке, будто увидели медведя, который шел на них, поднявшись на задние лапы. Они закрыли свои носы пальцами и замерли в ожидании. Коля налил половину пластикового стакана коньяку и поднял руку.

— За вас! За бабс! — сказал он и смело вылил коньяк в свой рот, оттопырив в сторону мизинец, словно гусар. После, отломив от плитки шоколада один квадратик, положил его на язык, закрыв глаза от удовольствия, сказал:

— Какой, бабы, это непередаваемый кайф, слов нету! — и погладил себя по животу.

Первой отреагировала Канониха.

— Ты что, сукин сын, перед нами тут куражишься!? Чай, с Нинкой договорился, а теперь вместо коньяка чаем балуешь!? Ну-ка дай мне глынуть! — сказала Канониха.

Ничего не говоря, Шумахер налил полстакана коньяку и подал Канонихе. Та, перекрестилась и, закрыв глаза, влила в рот этот напиток, полагая, что это заранее налитый Нинкой чай для поднятия спроса на протухшее спиртное. Но того, что ожидала, она не получила. В стакане и впрямь был не чай, а настоящий коньяк.

Отломив от Колиной шоколадки кусок, она запихнула его в свой беззубый рот и тут же загомонила.

— А, а, а! Бабы, это же настоящий коньяк! Сдох видно той микроб, чтоб ему ни дна, ни покрышки, — сказала она и, задрав свою юбку выше колен, с невиданной скоростью понеслась домой.

— Кудый-то яна побегла? — спросила Семеновна, протирая свои окуляры концом платка, повязанного на ее голове.

— Побегла Земляникина завод свой открывать! — спокойно сказал Шумахер и налил себе еще пол стакана. — Я давеча, бабы, у Ирки, у нашей фельдшерки был, она это — мне укол в жопу делала! Вчера делала, так яеный спирт, как и уся водка в Убогом, кошачьим дерьмом воняла. А сегодня чую, бабы, а это натуральный спирт! Я ватку нюхнул — спирт! Я из пузырька покушал — спирт! Вот тут я и понял — все, сдох инопланетный микроб! Доконали мы его гада! Не выдержал ён нашего земного климату! Светка-Пипетка та, дура, на радостях пузырь-то со спиртом залудила, таперь на крыльце сидить, песни поеть на всю Убогое! — сказа Шумахер и выпил налитый коньяк.

Тут до баб дошло, что "валюта", которую девальвировали гуманоиды, снова будет пользоваться спросом. Махая своими "конями", они, словно по команде выстроились вдоль прилавка, отпихнув в сторону даже Колю Шумахера. Что тут началось...

Бабы, доставая свои узелки с пенсией, стали покупать водку, будто завтра ее ни в Убогом, ни в райцентре уже не будет. Кто брал по три, кто по пять бутылок, не жалея на это своих кровных пенсий. Ведь почти каждой из них нужен был навоз, дрова, наемные работники и другие услуги, которые в деревне оплачивались только жидкой "валютой".

Убогое в течение пяти минут превратилось в разоренный улей. Кто, бросив на поле свой заведенный трактор бежал в сельпо, кто к Канонихе, а кто и к своим тайным закромам, которые уже ломились от алкогольной продукции.

В тот момент подлетевшие к Убогому на звездолете Коля Кнусс и Сеня Гутенморген с удивлением заметили, что в деревне произошло что-то поистине страшное и ужасное. Зависнув над сельпо, они с удивлением глядели, как мужики, бросив посевную, словно спринтеры на длинные дистанции, бежали к магазину, поднимая своими ногами облака рыжей пыли. Гуси, не успев собраться посреди дороги в большой луже, где они обычно собираются со всей деревни, раз от разу разлетались в разные стороны при виде очередного несущегося на них гусеничного трактора. Коровы, потеряв своих пастухов, разбежались по полям и спрятались в кустах молодого березняка, где еще десять лет назад колосилась золотая пшеница.

— Эй, Кнусс! Глянь, что это там такое? — спросил Сеня Гутеморген. — Конец света, что ли?

— Так ведь Ху отключил антиалкогольный детектор! Вот народ и бегить за водкой!

— Вот дурни! — со вздохом сказал Гутенморген и, обхватив свою голову руками, уперся в стеклянный купол лбом. — Нет, нашему народу явно пить нельзя! Прав был Хао, когда говорил, что мы сами себя погубим из-за этой дряни.

Коля присел рядом и тоже с сожалением взглянул на своих соотечественников. Кто, выскочив из магазина, тут же заливал водку в рот прямо из горла. Кто уже валялся пьяный посреди улицы, кто стоял за углом, и разбившись по трое делили напиток, заполняя им пластиковые стаканы и пустые консервные банки. Все это напоминало день всеобщего сумасшествия.

Только сейчас Сеня заметил, что ему вообще не хочется никакого алкоголя. Поглядев на столичную жизнь, на магазины полные товара, на культурных людей, посещающих кино и концерты, Сеня поклялся тогда в рот больше алкоголя никогда не брать. Ведь он человек и как любой нормальный человек хочет жить достойно по-человечески. Вся эта круговерть вокруг открывшегося "источника" настолько потрясла его, что он, глядя на своих односельчан, просто заплакал.

— Ты что, тоже выпить хочешь? — спросил его Кнусс, трогая за плечо разрыдавшегося Гутенморгена.

— Нет, не хочу! — ответил Сеня, вытирая сопли и слезы носовым платком.

— А что тогда нюни распустил?

— Мне, Коля, жалко их, наших убоговских! Ведь они за всю свою жизнь не видели настоящей, хорошей жизни! Не видали они ничего! Вон, погляди, всего три месяца не пили, а у некоторых и машины появились, хоть и старые, но все же появились! Некоторые даже свои туалеты шифером покрыли и хаты свои покрасили, и заборы поставили. Прав Хао, планета у нас хорошая, да нам дуракам досталась! Теперь я точно знаю, что нельзя отключать тот детектор! Пусть работает день и ночь, десять, двадцать, нет, сто лет, чтобы не то что дети наши — наши внуки забыли вкус этого дерьма.

— Ты, Сеня, прав! Дождемся Максимовну и Хао вот тогда и включим этот детектор снова, — сказал Коля Кнусс и вздохнул так глубоко, что купол инопланетного звездолета даже запотел.

В эту минуту надо было видеть их лица. С сочувствием, с высоты птичьего полета Кнусс и Гутенморген смотрели на снующих внизу пьяных людей и в этот миг, представив себя гуманоидами, прилетевшими на такую же, как и Земля планету, они поняли, как все же отвратительно выглядит пьяное человечество...

— Господи, ну хоть бы раз они посмотрели на себя вот так вот, как мы, — сказал Сеня Гутенморген и, нажав на шар, посадил тарелку в свой огород.

— Ты куда!? — спросил его Кнусс.

— Пойду, Коля, домой, у меня же сорок бутылок водки, — сказал Сеня и вылез из корабля с каменным лицом американского Терминатора.

— Да подожди ты, дурачок, с минуты на минуту приедет Хао. Потом и разберемся.

— Нет! — твердо сказал Гутенморген. — Ай вил би бэг! — и тут же помчался в хату, словно угорелый.

Увидев разъяренное лицо ворвавшегося домой мужа, Анька от страха выронила ведро с молоком. Подскользнувшись, она села в образовавшуюся на кухне лужу, крестясь и причитая. Вначале она даже не признала его. Вместо стеганой фуфайки на нем был надет дорогой импортный костюм с белой рубашкой и галстуком. На ногах шикарные туфли, которые стоили по меркам колхоза огромную уйму денег. И вообще, весь он напомнил ей фильм о "железном человеке", прилетевшим из будущего, чтобы спасти мир от апокалипсиса.

— Сеня, ти ты это ти Шварц Негер какой!? — спросила она, глядя на него снизу вверх.

— Горилка, где!? — заорал Сеня, будто бы это был не алкогольный напиток, а любовник, прятавшийся под кроватью жены.

— В подполье, — тихо сказала Анюта и пустила слезу обиды и горечи.

Семен открыл люк и влез в подполье. Нащупав наугад сумку, он вытащил ее наверх.

— Ти пить ты собралси? — спросила жена, продолжая держать в руках пустое ведро.

Семен, ничего не говоря, вытащил сумку на улицу и, схватив лопату, со всего размаху саданул по баулу. Бутылки лопнули и запах водки стал заполнять двор. Сеня, словно умолишенный, в истерике со всей силы бил, бил и бил лопатой по сумке, пока не разбил все бутылки. В этот момент на крыльцо выскочила его жена. Она не на шутку испугалась за состояние мужа, в которого в тот миг словно вселился настоящий дьявол.

— Ти умом, ты, тронулси!? — заорала она, закрывая рот от страха подолом фартука.

Сеня, словно мавр, сделал свое дело и тяжело дыша, бросил лопату на землю.

— Все! — сказал он. — Больше никогда, понимаешь, никогда этого дерьма в этом доме не будет.

— Управился!? — спросил Коля Кнусс, подойдя Семену.

— Управился, — уже спокойно ответил Гутенморген и, посмотрев на плачущую жену, сказал: — Здравствуй, Анюта!

Анька бросилась мужу на шею и повисла на нем, целуя его в губы и щеки, пахнущие дорогим мужским одеколоном.

— Ты прямо начальник какой-то! — сказала Анюта и, отойдя от мужа на шаг, стала рассматривать его с головы до ног. — Где это ты так оделси?

— Ну не в сельпо же? — ответил Сеня, поправляя галстук. — Я, Анютка, такой жизни хлебнул, что мне даже седни помереть не страшно! Мы таперь с тобой заживем, как настоящие боги! Дом сабе камянный с колоннами справим! Пруд с карасями красными да карпами отрыим! — сказал Семен гордо, глядя вдаль.

— А у нас, Сенечка, детёнок будет! — сказала Анька, вытирая слезу настоящего бабьего счастья.

— С прибавлением вас! — сказал Кнусс, услышав о беременности жены Семена и, завидуя ему настоящей чистой завистью. Он глубоко вздохнул и сказал:

— Пора бы и гуманоиду с Максимовной пожаловать! А то народ опять сопьеться!

— А ты давай жанись на Максимовне, Колян, на свадьбе погуляем, детектор на два дня отключим, — сказал Гутенморген. — Пусть напоследок нажруться, дьяволы...

— Нет, Сеня! Ей же скоро восемьдесят годов будет! Какая на хрен свадьба?

— Это кому восемьдесят? — спросила Анюта, поглядев на Кнусса глазами полными удивления и бабского любопытсва.

— Машке Балалайкиной! — ответил Коля.

— Ну да, ей скоро восемьдесят! В собесе ей пенсию уже добавили. А ты что, на ней жениться надумал!? — спросила Анька, прижимаясь к мужу.

— Хотел! Вот только...

Анька еще сильнее прильнула к груди своего Семена. Слова, сказанные Кнуссом, настолько взволновали женщину, что она подумала, что Колька Кнусс в Москве стал настоящим маньяком, охотившимся за старыми бабами.

— Да ты что, умом поехал? — спросила Анюта. — Може вы там в столицах поменяли свои ориентиры? Я слыхала, что эти "звезды", мать их, любят усякие извращения...

— Да ты что! Максимовна, она таперь баба видная. Все при всем, да тут еще и пенсию ей добавят, вообще будет хорошо нам удвоих. Поедем с ней в Москву, квартиру сабе купим и заживем как Киркоров с Пугачевой.

— Это что, с этой старухой!? — спросила Анька.

— Да какая она старуха? Ти видала ты яё таперича? — ответил Кнусс и вновь вздохнул. — Красивая баба! Ноги стройные! Груди, что яблоки наливные! А голос-голос, словно канарейка щебечет! Не девка, а мед с молоком!

В этот миг Аньку словно ударило током, и она с завистью сказала:

— А с какого это хрена Максимовна так омолодилась? Я словно дура усякими кремами мажусь, а рыло, как старееть, так и старееть и никакого тебя омоложения. О, гля, что керза сапожная!!!