Московский физико-технический

Приехавшие врачи решили везти меня в больницу, у порога меня начало рвать, кажется, успели подставить таз — в конце концов меня доставили в Долгопрудненскую больницу почти в полной отключке, но не в инфекционное отделение, а в терапию — я сказала, что страдаю хроническим гастритом.

Рвота принесла мне облегчение, мне сделали какой-то укол, и я долго спала, укрывшись с головой одеялом. Проснувшись утром и чувствуя себя совершенно здоровой, в обычной состоянии легкости и воздушности после приступа, я пошла к врачу и стала просить выписать меня — мне некогда было валяться на койке, очень много было дел. Шла зачетная сессия.

Врач очень разъярилась, сказала, что нужно думать о здоровье, что все физтехи одинаковые — только привезут их полумертвых, откачают, а они тут же опять за свою учебу, а потом новый приступ, и опять возись с ними, и т.д. и т.п. Я слушала молча и не возражала (сил не было, ее слова звучали для меня откуда-то издалека, сквозь вату), но и не уступала. Галка принесла мне одежду, и мы с ней ушли.

Я перестала ходить в столовую, варила вермишель, овсянку на воде без молока и масла и ела — что же это была за дрянь!

После пережитого страх съесть что-то не то был велик и проходил медленно, я сильно худела — не ела, и училась, надрывала мозги.

С той поры я не ела сливочный крем много лет. Но от такого рода противных тяжелых приступов меня это слабо спасало — фактически я не переносила никакие недоброкачественные жиры. И доброкачественные тоже, особенно жирную рыбу.

Когда я после приступа пришла на занятия. Иринка посмотрев на меня, грустно сказала:

-Я знаю, почему у Христа были такие глаза, он тоже страдал желудком.

Помимо зачетов по лабораторным и заданий по математике, нужно было еще получить зачет по гуманитарной науке, если можно так это назвать — по диалектическому материализму.

На физтехе ходила такая шутка

-Что такое математика?

-Это ловля черной кошки в темной комнате.

-А физика?

-Это ловля черной кошки в темной комнате со стульями.

-А философия?

-Это ловля черной кошки в темной комнате со стульями, но кошки там нет.

Вот и я, которая не утомляла себя хождением на семинары по диамату (между прочим, по вполне объективным причинам), пришла ловить кошку, которой нет, но поймать надо.

Преподаватель была женщина. Это единственное, что я помню — молодая или старая, черная, толстая, худая — это всё равно, как в песне, я видела ее первый раз в жизни, впрочем, как и она меня.

Она приглашала получающего зачет студента на первую парту и громко задавала вопросы, и ответы слушала вся группа.

Меня она спросила:

-А что такое пролеткульт?

Я среагировала только на слова культ и понеслась с огромной скоростью про диктатуру пролетариата в переходный период, благо, нам это к тому времени так вдолбили в голову, что трудностей с этим вопросом у меня не было. Минуты три я говорила, не давая ей возможности вставить слово, но вдруг по наступившей напряженной тишине за моей спиной, я поняла, что несу совсем не то, ну совсем не то. Я напряглась, думая и одновременно рассказывая, что же это может быть — пролеткульт — пролетарская культура — черт, что же я мелю!

Я остановилась на всем скаку, выдохнула. И пока преподаватель набирала в легкие воздух, чтобы сказать:

-Придете в другой раз, — или что-нибудь порезче, я уже выдала:

-А, пролетарская культура, закон отрицания отрицания (до сих пор не могу понять, ну, и о чем этот закон), но я помчалась в другую сторону с прежней скоростью.

-Достаточно, — сказала педагог, — ответьте на дополнительный вопрос, Кант был материалистом или идеалистом?

Я задумалась, Гегель вроде был идеалистом. А Кант с ним полемизировал:

-Материалистом, — бодро сказала я.

-Нет. Кант был дуалистом, но ладно, я поставлю вам зачет.

-Ну, и кто бы мог подумать, что Кант такая сволочь. Ни нашим, ни вашим, — сказала я огорченно, выйдя из аудитории.

Минут через 15 вышла с зачетом Ирка:

-Ну, Хучуа, ты даешь... Мы просто как шары раздувались от смеха, чуть не лопнули.

Но дело, тем не менее, было сделано, зачет получен, а что еще надо бедному студенту, кроме зачетов и стипендии, не учить же эту философию всерьез, когда на носу физика.

Для того, чтобы освободить время студентам для подготовки к главному экзамену — Госу по физике, еще один экзамен этого семестра -ТФКП сделали в декабре.

Зачет по теории поля я получила довольно легко, когда, наконец, Малкин допустил меня до зачета. Система получения зачета у Малкина была двухъярусная: сначала студент должен был решить несколько задач, по задачке на каждую тему, а потом, выдохшийся, замученный, надеющийся, что это уже всё, вдруг слышал:

-Ну, ладно, я допускаю вас до зачета.

Так вот, задал Малкин мне задачку на первом этапе, я сижу, решаю, а он всё подходит ко мне и пристает:

-Ну, что вы там так долго решаете, она в два счета делается, вы, наверное, неправильно решаете.

-Нет, — говорю, — я же чувствую, что всё правильно, сейчас, у меня сойдутся выкладки.

В общем, я просидела целый час, не отрываясь, и получила правильный ответ.

Малкин с неудовольствием осмотрел мои две страницы, исписанные закорючками:

-Да, ответ верный. Но решали вы ее всё равно неправильно. Вот формула. Я ее давал на семинаре, по ней задачка в две строчки делается.

Я глянула на векторную формулу, посмотрела на свое решение и говорю:

-Ну, да теперь всё понятно. Я ведь вашу формулу просто вывела, расписала всё по координатам, смотрите, вот она ваша формула, я ее даже доказала, а не просто воспользовалась.

-Ну, просто ею воспользоваться вы и не могли, потому что на этом семинаре не были — ворчливо сказал Малкин, но засчитал мне задачку.

Потом еще три, потом зачет, на котором мне повезло, какой-то парень из Динкиной группы никак не мог вывести что-то там с потоками. Я же только что это прочитала, села и написала в течение минуты.

Малкин очень обрадовался:

-Вот видишь, сколько времени ей понадобилось, а ты сидишь уже полчаса. Дело в том, что она знает и пишет, а ты стараешься прямо сейчас вывести.

И он отправил нас обоих — меня с зачетом, его со словами — выучи и приходи.

Во время последних зачетов я устала, недосыпала, нервничала, еще и мерзла, как всегда зимой, и как-то днем брела в общежитие, низко опустив голову, когда на меня набежал Коля Ескин, который перед этим долго меня не видел.

Он остановился, взял меня за плечи и со словами:

-Зоя, что с тобой, ты не заболела? — встряхнул.

Я недовольно повела плечами:

-Да нет, что ты, всё в порядке, просто я очень устала.

-Устала? Да на тебе лица нет. Ты хоть что-нибудь делаешь? Зарядку по утрам, какую — никакую физическую нагрузку себе даешь? На лыжах когда ходила в последний раз?

-Да я в этом году еще и не выходила, — я и сама удивилась, что, оказывается, я и на лыжах-то не хожу.

-Иди, одевайся, и через полчаса встречаемся здесь, на углу. Лыжи я тебе возьму.

И Коля вытащил меня в лес. Туда я шла довольно бодро, хоть и отставала от него, но всё же шла. А обратно вдруг стала падать. Иду и на совершенно ровном месте падаю в сугроб, полежу, потом встаю или Коля меня поднимет, и иду дальше. Думаю, у меня кружилась голова или просто подкашивались ноги. Но всё же физическая усталость сняла напряжение последних дней, я пришла и, наплевав на все на свете задачки, завалилась спать.

В этом семестре нам еще читали курс теории вероятностей, по которому не было экзамена, а только зачет. Курс не был сложным, но я решительно не понимала, если пять раз подряд выпала решка, то почему вероятность того, что в шестой раз выпадет орел, по-прежнему равна одной второй, хотя вероятность того, что 6 раз подряд выпадет решка очень мала?

Играя в преферанс, я теперь любила рассчитывать вероятности того или иного расклада карт; при игре в темную, когда вистующие не ложатся, это помогало.

Уже перед самым Новым годом я сдала все зачеты и лабораторные, и у меня осталось только два дня для подготовки к ТФКП — это был совершенно не тот срок, в течение которого я могла выучить такой сложный, хотя и небольшой по объему предмет.

Можно было пойти в деканат и, напомнив им о моих болезнях, попытаться переместить один экзамен, но это было довольно противно делать, деканат физхима славился своей несговорчивостью в таких ситуациях, и я решила просто плыть по течению и попытаться сдать, а если нет, то сдавать после сдачи Госа, в конце января.

Последний день я, в нарушении традиции не учиться перед самым экзаменом, старательно читала курс по чужому конспекту до часу ночи, а потом, махнув на всё рукой, легла спать.

Утром я пошла на экзамен и вытащила гробовой билет — преобразования Гельмгольца, кажется, это звучало так. Мы шли в одном потоке с аэромехом, им это нужно с доказательством, а нам по программе — нет, только формулировки, но ведь кто там будет вникать, с какого ты факультета.

Я спросила Крылова:

-Можно, я поменяю билет? — но он не согласился.

Достала я учебник и содрала нужный текст, задачку кое-как решила, а доказательство понять не могу — раз прочитала, второй, и всё без толку.

Крылов подошел ко мне:

-Вы уже два часа сидите, идите сдавать.

-Можно я выйду, обрадовалась я его появлению.

-Какое там выйти, идите сдавать

-Но раз я уже 2 часа сижу, мне надо выйти, — настаиваю я.

Крылов взял мои бумаги, зачетку, и я помчалась в коридор, бледная, отчаявшаяся, выскочила и взмолилась:

-Ребята, вытащила преобразование Гельмгольца, ничего не понимаю, ну объясните же кто-нибудь.

Вышел вперед Николаев, бывший дружок Людки Шляхтенко, а на текущий момент ее муж, и быстро, четко и толково объяснил мне, что к чему.

Глядя в его темные, напряженные от стремления как можно четче излагать свои мысли глаза, я поняла не только доказательство, но и почему Людмила в него влюбилась и, поблагодарив, вернулась в зал.

Крылов не выдал мне зачетку, а посадил рядом с собой, на место преподавателя, который отсутствовал.

-Ну, и кто здесь принимает?

-Борочинский — захихикал Крылов, — жди, сейчас придет.

Гога Борочинский был один из самых свирепых экзаменаторов.

Он имел манеру не просто поставить тебе в течение 2 минут двойку, как это делал Беклемишев, задавая быстрые проверяющие вопросы по всей программе и требуя четких и быстрых ответов и точных знаний формулировок. Нет Борочинский во всех случаях вынимал у тебя всю душу в течение 2-3 часов, и до последнего студент не знал, что его ждет, двойка или тройка.

А уж девушка, особенно симпатичная, не могла ждать от него никакой пощады. Обделенный женским вниманием, немолодой и некрасивый Гога в течение многих лет безрезультатно делал предложение всем незамужним женщинам с кафедры иностранного языка, поэтому девчонку, которая попадалась к нему в лапы, он мариновал особенно долго, а потом, гад, как правило, ставил два, сводя таким образом счеты со всем женским родом. Люся один раз попалась ему в лапы и отделалась тремя баллами, но бывали и исключения, и он ставил тройки девочкам.

Свои группы он различал только по девчонкам и, имея слабое зрение (у него были толстенные линзы), он требовал, чтобы студентки сидели в первом ряду.

Галка рассказывала такой случай, который произошел в их группе.

У них урматы вел Беклемишев, а в соседней аудитории Борочинский.

Как-то, когда Беклемишев в очередной раз опаздывал, к ним завалился Гога, сел, подслеповато щурясь, и начал вести занятие. Группа молчала. На третьем курсе все так устали, всем всё было до лампочки, и никто никуда не вылезал, Ефима Хазанова среди них не было. Прошло минут пятнадцать, в аудиторию заглянул Беклемишев, увидел Борочинского и удалился. Гога повернулся, посмотрел на дверь, ничего не понял и продолжал занятие. Еще минут через десять голова Беклемишева вновь появилась в проеме двери.

-Георгий Алексеевич (за отчество не ручаюсь), здесь по расписанию мое занятие, а ваше в соседнем кабинете.

-А! — Гога вскочил, еще раз присмотрелся к девушкам, сказал:

-Ну, надо же, как я ошибся, — и ушел.

А Беклемишев, которому пришлось бегать на первый этаж к расписанию, никак не мог простить своим студентам, что они молчали и не сказали Гоге, что он не туда заполз.

В общем, вот к этому преподавателю и посадил меня якобы Крылов.

Я не поверила, что Крылов мог подложить мне такую подлянку, подсунуть меня Гоге, но всё равно беспокойно озиралась.

Наконец, подошла преподавательница, миловидная светленькая женщина, большая приятельница Крылова (мы часто видели их вместе оживленно болтающими) и села рядом со мной, спиной к Крылову. В дальнейшем, обращаясь к нему, она сердито тыкала его локтем в спину и говорила, чуть повернув назад голову, и он отвечал ей тоже через плечо.

-Вот тебе студентка, прими у нее экзамен, — обрадовал ее Крылов.

Она открыла мой билет, тут же взвилась и ткнула его локтем:

-Ну, и что за билет ты ей дал?

-Она сама его вытащила.

Билет я действительно вытащила сама. Но он не дал мне его поменять.

Экзаменатор быстро просмотрела мои записи и сказала:

-Ну, по крайней мере, мне ясно, что на лекции Вы не ходили.

-На этой не была,— нахально поправила я. Была я всего на двух лекциях и даже понятия не имела, кто нам читал ТФКП.

Она отложила билет в сторону, снова ткнула его локтем и спросила:

-Ну, и что мне у нее теперь спрашивать?

Звучало это приблизительно так:

"Ясно, она плывет. Я спрошу что-нибудь, и придется ставить ей двойку, а тебе лучше знать, что она знает". Крылов помедлил и вдруг бросил ей на стол лист:

-Вот билет, который можно отвечать без подготовки.

А для меня в его речи звучало грозное:

-Если ты и это не знаешь, тогда и черт с тобой, получай неуд.

Билет был второй по счету, очень ясный и логичный, и его утверждение можно было вывести самому, даже не читая доказательства. Я ответила без ошибок.

-Ну ладно, сказала экзаменатор, — это ты действительно знаешь.

-Сформулируйте задачу Дирихле.

Я прочитала это как раз полвторого ночи, перед тем, как лечь спать, и ответила ей.

-А обощенную задачу Дирихле?

Я посидела, подумала. Понятия не имею, что это такое.

Я нахально говорю наугад:

-В простой задаче простая функция, а в обобщенной — обобщенная, — тут я вспомнила урматы.

Она расхохоталась и сказала, переходя на ты:

-Ну, давай свою зачетку.

Любочка Волковская, которая уже сдала и видела, что я плаваю, вернее тону, стала махать с балкона, мол, что тебе, и я приложила три растопыренных пальца к темным волосам, чтобы было виднее издалека. Люба засмеялась и махнула мне приветственно рукой, мол, не огорчайся. Три так три.

-А всё-таки, как формулируется обобщенная задача? — спросила я.

-В простой задаче непрерывная функция, а в обобщенной кусочно-непрерывная.

Вот был ответ, который, возможно, мог принести мне четверку.

На Новый год я уехала к маме — тогда она уже жила на 88 километре в крохотном игрушечном кирпичном домике на территории больницы — ее туда временно поселили, так как отсутствовало разрешение на прописку на частном секторе, а государственного не было, вот и дали ей эту ведомственную жилплощадь (хотела написать хибару — но домик был новый, из белого кирпича, отделанный красным кирпичом), но внутри большая печка на 8-9 кв. метрах, т.е. не повернуться.