— Но как им удавалось скрывать связь друг с другом?! — возмущенно воскликнул Булверч. — Как получилось, что наша разведка, да и ты сам, проморгали такой величины угрозу?!
— У нового лидера были крайне толковые организаторы, — спокойно сказал Хендрикс. — Они воспользовались опытом мафии и скрестили его с подходом лучших разведок мира. Малые группы, зачастую не знающие о существовании друг друга. Почти как наша агентурная сеть, только в более крупных масштабах. Признаю, нас ловко обыграли. Полтора десятка лет все мы думали, будто наследие Кроули просто потеряно и разрушено, в крайнем случае, украдено Лилит. Но оно осталось целым.
— И именно бывшая организация Кроули во главе с его творением является той силой, о которой ты говорил на последнем живом совещании, — подытожил Лесарж. — Именно этот человек, если можно так выразиться, бросил нам вызов.
— Да, — кивнул Артур. — В данном смысле можно сказать, что проект "Сенобит" принес плоды, превысившие все ожидания. Даже без самого Кроули.
Снова раздался презрительный смешок. Хендрикс вдруг понял, как раздражает его извечная манера Дюкло держаться вызывающе. Огромный Жан-Мишель словно пытался самоутвердиться столь мелочными жестами в присутствии первых лиц планеты. Хотя, скорее всего, он и не думал о рисовке или нарочитости. Просто Дюкло всегда был грубияном.
— Что-то не так, Жан-Мишель? — с холодной ласковостью старшего спросил Лесарж.
— Что ты, Андре, все просто прекрасно, — лениво растягивая слова, ответил Дюкло. — Все настолько прекрасно, что мы переходим, наконец, от страшных сказок про искусственных человечков к сути вопроса.
— И тебе, конечно же, есть что сказать.
— Мне есть что вспомнить, — громоздкая виртуальная фигура приняла развязную позу на стуле. — Помнится, на встрече во плоти я предупреждал моих высокочтимых друзей и покровителей о том, что приближаются серьезнейшие проблемы. Высокочтимые друзья и покровители ответили, что все будет в порядке. Однако!
Динамики донесли отчетливый скрип стула, когда Дюкло притворно заерзал. Хендриксу показалось, что сегодня Жан-Мишель кривляется развязней обычного. Выходило, что воинский начальник Крестоносцев нервничает и пытается скрыть волнение.
— Однако что же мы видим сейчас, спустя каких-то три месяца? А мы видим нечто нехорошее, господа. Месье Фегелейн, каковы убытки ваших друзей из Парижского Клана? Сколько производств было разрушено в Индии, сколько плантаций сожжено в Южной Америке? Месье Булверч, как там дела с полезными ископаемыми, все еще добываются в Африке, где четвертый месяц полыхают локальные войны, сливающиеся в единый фронт? Тамошние партизаны вежливо обходят стороной ваш источник дохода и благополучия? О, месье Пирелли, как поживает наша могучая промышленность? Если мне не изменяет память, тот факт, что без сырья Булверча вынесенные за пределы Европы производства встанут, нас пока не беспокоит? Ведь есть же какой-то запас, да и в случае чего можно купить... О, нет, нельзя! Ведь благодаря громким неудачам этого лета Китай вдруг начал сомневаться в нашей платежеспособности! В нашей! У нас кончаются ресурсы, теряются деньги, и падает репутация!
— Какая страстная речь, — произнес Лесарж с едва уловимым сарказмом. — Мы все в курсе того, что происходит в наших вотчинах. Конечно, приятно осознавать, что у военного ведомства есть собственная внутренняя агентура, как в старые добрые времена, но в чем смысл твоей тирады?
— В прошлый раз я предупреждал, что ваша спесь закончится, когда придется полагаться на штыки. Этот момент стремительно приближается. Наше государство не выдержит и сломается под собственным весом, если не разобраться с возникшими проблемами быстро. А оперативных решений только два: задавить тех, кто мешает нам на местах, трудно и медленно, или маленькой победоносной войной с кем-то одним запугать мир и заставить сотрудничать. Вы ведь так и не поняли, что в любом случае нам придется удерживать положение сверху, даже когда самим требуется помощь. Мы в той же ловушке, что и Соединенные Штаты до Последней войны. Мы долго эксплуатировали весь мир, осеняя крестным знамением, и пришла пора платить по счетам. Думаете, в момент слабости нам не припомнят обиды тайские женщины, сгорающие на вредных дешевых производствах ради наладонников для обывателей из Меркури? Думаете, простят мексиканцы и колумбийцы, жующие траву, пока в Европу свозят фрукты, хлеб и деликатесы, оставляя местным лишь плантации коки? Подадут руку помощи индийцы, существующие на положении рабской рабочей силы? Или, может быть, останутся довольными и сонными наши граждане, когда их отключат от питательной трубки? Неужто нельзя было научиться хотя бы на старых ошибках?
— Знаешь, Жан-Мишель, мне кажется, мы с тобой не на своих местах, — улыбнулся Лесарж. — Тебе стоит произносить речи перед аудиториями. Ведь отлично выходит.
— А у тебя, дорогой друг Андре, выйдет завоевать и разграбить какую-нибудь страну? Без моей-то помощи, — Дюкло прищурился с издевательским любопытством.
Ни один мускул не дрогнул в лице Лесаржа, ни одно движение не выдало его истинных чувств, когда француз добродушно развел руками.
— У тебя, честное слово, талант привносить агрессию в наши маленькие встречи. Не будь таким злым, Жан-Мишель, это вредно для здоровья.
— Да неужели? — глава Крестоносцев понял тонкий, почти неуловимый намек. — Уж извини, но мне смешно слушать россказни Артура о том, что в небывалом кризисе виноват какой-то там чудик, собранный по кусочкам. Даже если он и играет какую-то роль, за спиной исполнителя явно стоит крупная партия. Калифорния или Техас. Или русские. Или Китай. Налицо серьезная работа, серьезная попытка сломить нам хребет. И в такой ситуации наш гениальный Хендрикс не находит ничего лучше, чем подбросить в кипящий проблемами котел щепотку Лилит. Какого дьявола?! Что, Артур, седина в бороду, бес в ребро? Вспомнил свою прежнюю любовницу и по случаю смерти Кроули решил поставить на кон все, чего мы достигли, ради нее? Объяснись.
И в виртуальном зале совещаний наступила тишина. Члены Синода, все как один, вопросительно посмотрела на Хендрикса. Дюкло, может, и был скандалистом, но всегда умел драться. И сейчас Жан-Мишель ударил по больному месту. Их с Лилит личная история окрашивала совершенную сделку в самые неприглядные тона. Однако не таков был Артур Хендрикс, чтобы дать противнику насладиться результатом.
— Боюсь, Жан-Мишель, мне нужно не объясниться, а разъяснить кое-что тебе, — он заговорил со спокойствием мудрого взрослого, обращающегося к подростку. — В своих выкладках по поводу нашей стратегической ситуации ты упустил наиболее важную деталь, а именно — Наследников. Без них не имеет никакого значения ни кредитная ситуация, ни экономика, ни победоносные войны и стабильность на штыках.
Лесарж едва заметно улыбнулся, глядя на вытянувшуюся грубую физиономию Дюкло. В запале Жан-Мишель и впрямь совершил ошибку — он мыслил традиционными категориями, которые выучил в старом мире большой политики. Хендрикс же, чей холодный расчетливый разум всегда импонировал Андре, умел вычленять главное на данном этапе истории.
— Без Наследников, — продолжал Артур. — Вся наша цивилизация, выстроенная после Явления, рухнет, как и должна была. Ты любишь ругать несовершенство того, что есть, но забываешь, что мы создали все из ничего только благодаря Наследникам. Где мы возьмем энергию?
— И при чем тут Наследники? — сурово набычился Дюкло, никогда не любивший проигрывать.
— При том, что, даже если за ливнем наших неудач стоит держава, острием ее копья является продукт проекта "Сенобит". Человек, известный как Октавиан Вендиго. Человек, который сам объявил о намерении нас уничтожить. Именно он стоял за кризисом в академии "Эклипс" и похищением крупной партии молодых Наследников прямо у нас из-под носа. Сейчас у него в руках едва ли не четверть нашего текущего энергетического потенциала. Вот почему я заключил сделку с Лилит. Необходимо добраться до Октавиана Вендиго как можно скорее, иначе можно ставить крест на планах по сохранению наших позиций. А возможно — и на наших жизнях. Лилит, при всех наших разногласиях, не стремится уничтожить мир.
— Вендиго же, как ты полагаешь, стремится именно к этому? — спросил Лесарж, не обращая внимания на побагровевшего Дюкло. — Почему? Что помешает ему использовать Наследников как выгодный рычаг в торговле с нами или нашими врагами, как источник больших денег, как огромные реакторы, в конце концов? С чего ты взял, что намерения сего... существа столь деструктивны?
— Его боялся Себастьян Кроули, — тихо сказал Артур Хендрикс. И в тот же миг сидевшие в разных концах света старики, моложавые и обрюзгшие, худые и толстые, богатые и влиятельные, вспомнили того, кто однажды собрал их всех под одной крышей, сделав сегодняшнюю маленькую утопию для избранных возможной. Вспомнили безжалостного человека с широкой, но бесчувственной душой, не боявшегося бросать вызов богам и проливать кровь любого, кто вставал на пути. Артур, последний протеже Кроули, предавший мастера, невольно провел рукой по серебристым седым волосам и продолжил в понимающе тишине: — Перед смертью Себастьян сказал мне, что не видел ничего ужаснее своего создания. Что в существе, которому он дал жизнь, видит даже не зло, а что-то за гранью зла. Что-то, полное ненависти.
Андре Лесарж задумчиво потер подбородок.
— Помня Себастьяна, я могу понять твой аргумент. Однако...
— Лилит подтвердила мои опасения, — не дал ему договорить Хендрикс. — Она сказала, что знает, каковы планы Вендиго на Наследников.
— И что же этот Вендиго хочет с ними сделать? — спросил Булверч, чей второй подбородок, казалось, усох в течение совещания.
— Я думаю, — сказал Артур. — Он хочет уничтожить всех Наследников.
— Каким образом? — вклинился молчавший доселе Аракис.
— Он выпустит их на свободу.
Гонконг
20 августа
00:23 местного времени
Она не любила наркотики. Искусственные заменители радости казались глупой и совершенно ненужной фальшивкой, уделом слабых. Но Октавиан умел переубеждать. Он обожал принимать наркотики с единственной целью: как можно дольше противиться их дурману, их отупляющему яду в крови. Когда внутри течет река спокойствия, и стоит лишь закрыть газа, чтобы ощутить себя в раю, гораздо приятнее понимать, что лишь твоя собственная воля удерживает сознание в реальности, свободной от сладкой лжи.
Анне нравилась идея. Она терпеть не могла самообман.
На миг показалось, что под ногами нет пола, что вокруг на сотни, тысячи километров раскинулось безбрежное небо, без начала и конца. Время текло в сотню раз медленнее, утопая в аромате экзотической китайской дряни, принятой в порядке эксперимента. Но она отбросила сладостную иллюзию и снова очутилась в ресторане Ван Чау, среди неприятных и глупых китайцев.
Молодая женщина окинула помещение пренебрежительным взглядом. Широкий зал, украшенный в вычурном китайском стиле, с дюжиной резных драконов на красных стенах, кокетливыми фонариками и плюшевыми диванами, пуфиками и креслами, казался безвкусным и крикливым. И подобное отношение таинственным образом шло ей, словно украшение. Длинные чуть вьющиеся рыжие волосы походили на каскад расплавленной меди в мягком свете китайских фонарей. В чертах красивого лица, тонких, изящных, напоминавших работу талантливого скульптора, читалась гордость античной богини. Изумрудно-зеленые глаза с прищуром смотрели на съежившуюся в трусливом ожидании старушку в старомодном халате.
— И что, в этом ресторане нет иных способов приятно провести время, кроме борделя? — Анна иронически изогнула соболиную бровь, слегка улыбнувшись уголком рта. Тонкие, но сильные руки молодая женщина сложила на груди в жесте, одновременно полном силы и женственной красоты. Стройную фигуру превосходно облегала белоснежная блузка, длинные ноги, стройность которых подчеркивали черные брючки, были обуты в полусапожки на невысоком каблуке.
Старушка неуверенно затеребила рукав своего халата.
— У нас нечасто бывают посетители-женщины, госпожа, — извиняющимся тоном произнесла она.
— Ретрограды, — сонно протянула Анна, прикрыв глаза и снова оказавшись на небесах. Голос старушки доносился из неведомых далей.
— Но мы всегда готовы услужить! — с надеждой залебезила старая сутенерша. — Мальчиков у нас тоже много, просто они обычно предназначаются для...
— Увольте, — вернувшись на землю, молодая женщина презрительно покачала головой. — Не имею ни малейшего желания пользоваться какими-то мальчиками для педофилов, вдобавок, для примитивнейших утех.
— Тогда чего пожелает госпожа?
— Да черт ее разберет, госпожу, — поборов желание коснуться воображаемого облака, Анна лениво повела плечом. — В ресторане скучно, в борделе скучно.... Тащите, что ли, еще этой вашей дряни и чистый ингалятор.
— Будет сделано! — покладисто закивала старушка и короткими шажками засеменила прочь от важной гостьи. Сама же гостья шагнула в сторону и опустилась на один из многочисленных диванов.
В зале было безлюдно. Последние дни ознаменовались для Ван Чау оттоком клиентов, поскольку хозяин и владелец закрыл ресторан и, соответственно, бордель для посторонних. Работницы дома плотских утех нигде не было видно. В столь поздний час они, очевидно, покорно сидели в пропахших блудом и жадностью комнатах, спали, пили, принимали наркотики, отдыхая от ежедневной продажи себя. При мысли о неправедном труде шлюх Анну передернуло от отвращения. Она всегда терпеть не могла женщин, превращавших себя в придаток к собственным прелестям. Анне был противен любой, кто шел по пути саморазрушения ради денег и материальных благ. Но проститутки вызывали особенную тошноту низостью падения, лицемерным и циничным оправданием самого мерзкого греха — убийства искренности чувств. Эти скоропортящиеся куски мяса имели наглость когда-то называть себя жрицами любви. Но в их занятии никакой любви не было. Анна обожала книгу русского писателя из прошлого века о легендарной гетере Таис, ценила чувственность, любила красоту тела и духа. Торговки же сексом заставляли молодую женщину мысленно отплевываться, ибо опошляли все ею любимое.
Чувствуя, как расстилается вокруг небо, Анна подумала, что все-таки заразилась от Октавиана нелюбовью к людям. Но то была правильная нелюбовь, за недостатки. Между ними же не было циничного сговора на продажу и покупку тела и души. Его она искренне любила. А ради любви человек готов на все.
На все.
Старушка появилась неслышно и поднесла почетной гостье блюдце с парой полупрозрачных капсул и крохотным белоснежным ингалятором. Лениво взяв инструмент, Анна вставила в него первую капсулу, встряхнула, поднесла к лицу и коснулась губами мундштука. Когда по нажатию кнопки ледяная струя обожгла десны и язык, смешавшись с глубоким вдохом, облака в воображаемом небе подхватил прохладный ласковый ветер и понес вперед, вперед, вперед...
Чем чаще принимаешь наркотики, тем проще навсегда потерять способность наслаждаться иллюзией. Если окунаешься в удовольствие с головой, оно быстро становится пресным. Слабая воля губит наркомана, чье тело проигрывает в схватке зелью. Но тело Анны было гораздо сильнее человеческого, и волю было не сломать анестезией слабаков. Она не впала в зависимость от множества веществ, что принимала вместе с Октавианом, и не потеряла способность наслаждаться ими. Воистину, завидная доля.
