Путевка на дорогу истины

Фигура эта невысока ростом, чуть сутула, обладает черными, как смоль, волосами и раскосыми степными глазами. Затянута фигура в синий с коричневым мундир деревенской полиции. Холеные руки сложены на груди, на пальцах играют перстни, на лбу обруч вдовца — камни вынуты. Совсем неопасной кажется эта фигура, безобидной даже...

Горе тому, кто поверит обманчивому впечатлению.

Рядом с командиром наряда маячил тот самый гуртовщик, что внезапно распрощался и ушел на самой середине столь занимательной беседы. Сейчас он мял шляпу в руках, наклонясь к уху полицейского, и что-то шептал ему. Тот слушал и кивал головой. Ой, не нравится мне все это...

— Вы двое! — Тонкий музыкальный палец указал на говорливый дуэт. — Задержаны по подозрению в оскорблении королевской власти. Просьба встать и проследовать на выход.

Средний арбалетчик повел своим оружием: поторапливайтесь, мол.

Наемник и офицер медленно переглянулись.

— Шкура, — процедил армеец. — Мы таких, бывало, всей казармой уму-разуму учили...

— И вот этот еще рядом сидел! — Внезапно вскинулся гуртовщик. Голос у него оказался визгливый до противности. Или он просто волновался? — Он тоже все мог слышать!

Толстый мясистый палец указал на меня.

— Я ничего не слышал! — Поспешно отрекся ваш покорный слуга.

— Но ведь могли? — Вкрадчиво осведомился полицейский. — А вы чего застыли? Я же сказал — на выход! Вы задержаны!

Теперь уже два арбалета уставились на бедолаг. А третий на меня.

— Я полутысячей таких, как ты, командовал, — сквозь зубы проговорил армеец. — А теперь...

Болт вжикнул над самым его плечом и до половины ушел в стену. Молчаливо, но доходчиво.

— Надоело мне с вами, ребята, возиться. Жарко сегодня. В общем, вы или идете, или мы вас прямо тут и шлепнем. А закон нас, — полицейский зевнул, — оправдает. Оказание сопротивления разрешает применение табельного оружия. Так что ручки за спину, и медленно, гуськом, по одному выползаем... И ты, слушатель, тоже.

Дело принимало совсем уж дрянной оборот...

"Что посеешь — то и пожнешь. Можно сеять зерно, а можно и глупость..."

И тут уж я не выдержал. Довели, что называется! Арбалетом тычут в нос, намереваются тащить в полицейский участок, что по сути означает — в застенки с клопами, так еще и этот... Хозяин выискавшийся!.. Эсс грыб так его!.. Издевается!!! Сарказм свой демонстрирует! В мозги лазит, как к себе домой, даже подумать теперь спокойно нельзя без риска, что он услышит, так мало этого! Мало того, что мы по его милости у ворот чуть не влипли, мало того, что там он ничем не помог, только обхамил, так еще и здесь! Всеведущий наш! Всемогущий!!! Чтоб тебе туча на голову упала, да так намертво и скособочила! И... да пошел ты, Наместничек, знаешь куда?!

И так вдруг наплевать на все и вся стало, так надоело вообще жить, такой раздраженностью и злобой на весь белый свет переполнился вдруг Непонятый Менестрель, что вскочил и пошел прямо на арбалеты, под обалдевшими взглядами офицера с наемником, испуганным — Керита из дальнего угла, и удивленно-самодовольным — полицейского офицера. А нехай стреляют прямо тут! Осточертела такая жизнь! Ни смысла, ни пользы, ни банальной удачи... Душу, и ту грыб знает за что заложить умудрился! Вот сейчас, если повезет, с ней и расстанусь! Эх-ма!

Наверное, у меня что-то эдакое появилось в глазах, что даже один из арбалетчиков вздрогнул и попятился, поднимая к плечу оружие. Я только философски хмыкнул, засовывая руку во внутренний карман. Там, в секретном месте, у самого сердца, у меня лежал мой талисман. Свернутый в кольцо кусочек струны, лопнувшей на моем сольном концерте на гибнущем корабле — шхуне "Надежда моря". Я играл тогда, а посудина тонула, в пробоину хлестала вода, морячки бегали, как ошпаренные, пытаясь наложить заплату. А я играл и пел на капитанском мостике.

На помощь нам шел королевский бриг, но мы еще быстрее шли ко дну. А я играл, и продолжал играть, когда первая струна ударила меня по пальцам. Было тогда чувство, не чувство даже, а уверенность, что если замолкнет мой линхельван — топором пойдем мы на дно, на корм морским чудовищам. И я играл...

Бриг успел вовремя. В самую последнюю минуту.

И сейчас, напоследок, захотелось мне еще раз ощутить под пальцами прохладную режущую грань порванной струны. Просто так... Просто так.

"Молодец".

И мои пальцы нащупали вдруг в кармане плотно сложенный лист бумаги. Его там не было! Я его туда не клал! Опять твои шуточки, Хозяин?! Бумажку подкинуть решил? Как подачку? Э... Была не была!

И решил я пойти нахрапом.

— А документы не хотите спросить?

— Чего их спрашивать, в участке и разберем...

— А я их вам все-таки намерен показать!

— Зачем это? — Успел удивиться командир наряда. И увидел. Развернутую перед самым его носом — я сам не успел заглянуть внутрь! — загадочную бумаженцию Хозяина.

Лицо полицейского покраснело, глаза выкатились из орбит, а пальцы судорожно выкинули какой-то условный знак.

Арбалетчики мгновенно, повинуясь этому вскользь брошенному знаку, опустили арбалеты и шагнули назад.

Керит из своего угла осторожно, на цыпочках перебрался поближе ко мне.

— Виноват, не признал! — Полицейский моментально стал живое воплощение покорности. — Чем могу служить высокому господину?

— Ни у кого ни к кому никаких претензий, уважаемый, — сам жутко удивленный, я старательно попытался скопировать его манеру.

— Никаких ни к кому? — Повторил он.

— Именно так.

— Так точно! Все свободны.

— Мы тоже? — Уточнил наемник.

— Да. И вы, — сухо кивнул здешний блюститель законности. — Если я правильно понял высокого господина...

— Абсолютно правильно.

— Идите.

Бывшего офицера с наемником словно ветром сдуло.

— А с вами я хочу поговорить на некоторые интересные темы. Будьте добры, отпустите наряд и пройдемте со мной вот за этот столик...

Наша беседа продлилась недолго. Спустя полчаса мы с Керитом уже взбивали пыль по дороге к лощине Сонных Пауков, указанной здешним главным стражем законности, и я пересказывал мальчишке часть содержания нашей беседы...

Керита бумажка заинтересовала.

— Как интересно... — Задумчиво протянул мальчишка. Я пожал плечами, вытащил так напугавшую служивых бумагу из кармана, и мы внимательно изучили ее.

Аккуратным, похожим на женский округлым почерком там было выведено: "Пользоваться по назначению". Емко и лаконично. Похоже, Хозяин страдал данной болезнью.

Керита таинственный документ вверг в задумчивость. Он обнюхал его со всех сторон, осмотрел, ощупал и чуть не попробовал на зуб. Вернул мне, какое-то время сосредоточенно посопел, меся дорожную пыль, и сказал:

— Пользоваться по назначению... Это что, и по прямому назначению любой бумаги можно?

— Можно-то наверняка можно, да вот нужно ли... Сдается мне, что эта штука что-то вроде высшего пропуска. Вроде именной байзы с личной печатью короля.

— Но на ней же ничего нет... Ни печатей, ни подписей, ничего! Только эта странная строчка.

— Полицейские увидели вместо нее что-то совсем другое.

— А что?

— Не знаю, но они явно приняли нас за каких-то очень важных особ.

— А откуда эта бумага у вас, Ли-ис?

На этот простой и логичный вопрос я никак не мог дать ответа.

Приключение становилось все интересней, в нем уже появились априори нерешаемые загадки...

Шаг за шагом мы неспешно приближались к нашей цели.

По обочинам дороги исчезла низина, наоборот, теперь по обеим сторонам возвышались цепочки холмов, становившихся все выше и выше. Воздух стал значительно влажнее, на склонах холмов появились вначале отдельные деревца, а потом как-то незаметно начался настоящий лес. Он подступал все ближе и ближе, и вот уже до меня дошло, что под ногами исчез наезженный тракт. Теперь нас вела узкая, извилистая, полузаросшая тропинка, то и дело теряясь в густых зарослях травы и каких-то мелких бело-желтых цветочках. Где-то в вышине клекотала хищная птица, быстрой тенью проносясь над кронами... Мать моя, да за ними теперь почти не было видно неба!

Над нами смыкались, переплетаясь ветвями на большой высоте, кроны высоких гибких деревьев, сплошь опутанных лианами. На лианах цвели ярко-желтые и голубые соцветия. Лес смыкался над тропкой сплошной стеной, образуя что-то вроде тоннеля. Мы шли по тропе, над которой не висело ни одной лианы или ветки. Словно бы она была единственной возможной дорогой в этих странных зарослях...

Обернувшись, я не увидел ничего.

Тропы не было.

Дорога назад отрезана.

И в задумчивости — эко диво! — я по привычке сорвал и хотел было сунуть в рот какую-то травинку или цветок, но не успел. Чей-то хлесткий взмах вырвал растение из моих пальцев.

— Не советую, Ли-ис, — покачал головой враз подобравшийся Керит. — Это цветок "девичья память". Вам ни о чем не говорит это название?

— Ну и? — Недовольно буркнул я.

— Вообще-то это сорняк. Но из него делают отвар, качественно отшибающий память. Он используется для одного из вариантов гражданской казни.

Я с сомнением покосился на безобидную желтоватую былинку в руке мальчишки. Ишь, начитанный...

— И много здесь такой вот флоры?

— Порядочно. Не надо тут ничего тащить в рот без необходимости... И вообще рот и нос лучше завязать мокрой тканью. Некоторые растения могут испускать смертельно опасный запах.

— Я пока ничего не чувствую.

— Когда начнет голова кружиться и ноги подкашиваться, тогда почувствуете. Но боюсь, будет поздно.

— Все, хватит меня запугивать. Завязать — так завязать.

Мы завязали лица снятыми с себя рубашками, намоченными водой из фляг. Скорее всего, Керит был прав, мы уже долго шли по этому странному лесу, и ни разу нам не встретился какой-нибудь зверь или птица. Не досаждали даже обыкновенные комары, отсутствие которых при высокой влажности вообще вещь небывалая и ненормальная. Стояла тишина, не гнетущая, не мертвая, но и... Не живая. Не та, которую принято называть живой — звенящая тишина леса и степи, наполненная шорохами листьев, комариным звоном, отдаленным клекотом птиц и шуршаньем проскользнувшего совсем рядом с тобой небольшого травяного варана.

Одним словом, не такая тишина. Некому здесь было издавать все эти звуки. Но лес не был и мертвым, то есть неживым. Парадокс, но я не знаю, как сказать иначе. Чем-то этот лес напомнил мне те странные игры теней, которые замечались в домике с двумя зеркалами.

Они были заметны, но только случайно, боковым зрением. Смотришь прямо — и не видишь ничего, а краем глаза, вне фокуса, замечаешь черный мохнатый шарик, зависший на ветке и словно смотрящий на тебя в упор острым, как стилет, взглядом. Перевел на него глаза — исчез мохнатый, даже веточка не качнулась, а буравящий взгляд переместился за спину. Глядь себе за спину — и там никого, а чьи-то глазенки уже буравят тебя сбоку. И будто играет кто с тобой — то покажется, то спрячется, то шишкой под ногой хрупнет, то лист сверху уронит...

И не злой вроде он, и не добрый, а словно побоку ты ему, не вписываешься в его мирок ну никаким образом. Ты здесь, а он там, и где это "там", узнать можно только у Хозяина, буде тот соблаговолит ответить. Этому же, мохнатому, все равно, есть ты, нет тебя, позабавится — да и сгинет...

И шептание, шуршанье, шорохи слышались здесь так же неуловимо. Вроде нет никаких вообще звуков, только валежник хрустит под ногами, только ругается себе под нос спутник... Но забудешься, задумаешься, позволишь ногам самим путь выбирать, одним словом — уйдешь в себя, и услышишь то ли плач, то ли стон, а то ли... То ли чью-то странную, непонятную людям песнь...

Ты примеряешь на сердце маску.

Ты знаешь, где снится смерть.

В тебе проснется кошмар...

Так пел на грани слышимости, на грани восприятия, на грани... Не знаю даже, человеческого бытия и мира, далекий голос. Он пел шуршанием опавшей листвы, он пел, аккомпанируя играм теней, он пел в резонансе с ними и в одном с ними мире. Я узнал этот голос. Именно он выводил песню в домике с двумя зеркалами.

Именно он эхом и отголосками сопровождал Хозяина всякий раз, когда мы встречались. Эдакое музыкальное сопровождение. Песни были странные, напрочь не схожие ни с каким поэтическим стилем, вообще... Словно бы и не человеческие. А чьи же тогда?..

Эссовские?

Я не знал, есть ли у них вообще какая-то собственная культура, собственная музыка и личное мироощущение. По идее, должны бы быть... Но вряд ли. Вряд ли то, что я слышал (за Керита не поручусь), было их музыкой. Не слишком сложный струнный перебор, но очень уж чужими, странными, нездешними были стихи, слова песни. Чужеродно звучали бы они в привычном мире, но совершенно естественно и существовали здесь, в этом якобы гиблом месте...

В "гиблости" которого лично я, кстати, уже сильно сомневался.

Этот Лес просто жил своей собственной жизнью. По собственным законам. Никто не пытался на нас нападать (может быть, пока), никто вообще не обращал внимания на двоих людей, устало бредущих по заповедной лощине. Почему-то я чувствовал, что здесь мы... В безопасности. Да, именно так.

В безопасности.

Ведь не затем же пригласил нас сюда Хозяин, чтоб съели тут Непонятого Менестреля с его непутевым товарищем! И ароматами цветочков нас травить тоже не в его должно быть интересах... А вот сейчас и проверим! Насколько могущественен тот, кто зовет себя Наместником Тьмы. Насколько всеведущ он.

Я решительно размотал с лица рубашку. Керит только удивленно ахнул.

Я вдохнул полной грудью и провалился в мягкую, цветастую пуховую перину, насыщенную разнообразнейшими запахами, и закачался в них, как на ласковых волнах Южного моря. Сразу стало тепло и уютно, качка подействовала убаюкивающе, и последнее, что я увидел — это Керита, кидающегося ко мне, и длинную то ли ветвь, то ли лиану, протянувшуюся над тропой и сорвавшую с его лица спасительную ткань...

Беседы наблюдателей.

— А он экспериментатор, шеф, — заметил молодой вампир, глядя в зеркало. — Я уж гадал, как вы прикажете поступить. Оглушить чисто прикладным методом? Корень под ноги, головой об землю...

— Пошло, — поморщился Хозяин, также не отрываясь от зеркала. — Хотя, конечно, эффективно. Может быть, именно так и пришлось бы поступить, но, как видишь, он управился и сам...

— А Керит?

— Кериту уже чуть подмогнул я, — улыбнулся Наместник. — Удачно сложилось, не находишь? Теперь мы их живенько...

Оба уставились в зеркальную гладь, где отражалось не убранство Бранной залы, а пронизанная хрупкими лучами света лощина Спящих Пауков, и два неподвижных тела, лежащих на пушистой траве. Трава была высока... Она росла все быстрее и быстрее, прямо на глазах, окутывая людей мягким зеленым коконом. Трава опутывала, обволакивала... И вот уже вместо двух человек на обочинах тропки зеленели свежим дерном два невысоких холмика.