Путевка на дорогу истины

Посвящается Эс-Тьери, который верил. И Флоретт, которая не верила в Эс-Тьери.

"Женщину теряешь так же, как теряешь свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжелых условий. И еще из-за своего скотства".

М. Веллер. "Приключения майора Звягина". Сперто у Хэмингуэя.

Авторство всех использованных в тексте стихов принадлежит JAM (Ольге Волоцкой).

Прелюдия к постановке.

— О чем призадумались, мой друг? — Глубокий вкрадчивый голос голос раздался из-за спины, оттуда, откуда на землю падала длинная тень.

— Здравствуйте, мессир.

— Здравствуйте.

Кратковременное обоюдное молчание.

— Так я жду ответа.

— Вы знаете ответ, мессир.

— Знаю. Я хочу, чтобы вы произнесли его сами.

— Хорошо. Я задумался об Игре, мессир. Об Игре, в которую ввязался.

— Равный соперник вам попался только теперь.

— Да.

— Равный по уму, силе и возможностям.

— Трижды да.

Снова на несколько секунд стихает разговор: каждый думает о своем. И наконец-то звучит вопрос:

— Что мне делать?

— Вы просите совета? Но почему у меня, а не у своего Князя? У хитроумного комиссара, у аналитиков, наконец?

— Они мне не помогут. А вот вы появились здесь явно не просто так.

— Не нужно мне дерзить, юноша. Хотя вы правы — в мире нет ничего случайного. Не случайно великая сила подняла когда-то мятеж против еще более великой, и не случайно вы сейчас вступаете на ту же тропу.

— И не случайно вы появились, чтоб наставить меня на путь истинный.

— Не путайте мои и чужие прерогативы. Я никого никогда не пытаюсь наставить на путь истинный. Это не мое дело. Я лишь осуществляю возможность свободы выбора. Не будь меня, во Вселенной существовала бы лишь одна Сторона... Возможно, именно поэтому Творец не стал уничтожать меня. Тьма должна быть. И Тьме должно быть место. Только вы не хотите этого понять.

— Я же Темный.

— Ну и что? Вы произнесли эти слова по привычке, машинально. Но являетесь вы Темным по сути своей, в существе своем? Ваша сестра однажды сказала — "Братец, ты Дракон, который играет в нава". А ведь она знает вас очень даже неплохо...

— Я понимаю вас с трудом.

— Потому что вы боитесь. И не хотите, все же в глубине души не хотите признавать, что Тьма должна быть! Без Тьмы, без меня и моих слуг мир будет обезличенным. Не будет ни свободы выбора, ни воли человеческой, не будет ничего!

— Только голый земной шар...

— Не надо повторять за мной мои же метафоры. Вы хотели, чтоб я пришел — и я пришел. Вы хотели, чтоб я помог вам — я готов это сделать.

— Но я знаю, какую цену мне придется заплатить за это...

— Да! Тысячу раз — да! И признайте, что вы готовы ее заплатить.

— У меня же нет души...

— Душа есть у всех! Оставьте эти предрассудки. Вам надо читать меньше книг, все хорошо в меру, и чтение в том числе. У вас есть свой мир. А значит, что у вас есть и душа, ибо мир каждого из нас, и мой в том числе, находится именно в душе! Она есть даже у меня. Она есть даже у Эссалона. Душу невозможно отнять! Вместе с ней отнимается не только жизнь, вместе с ней отнимается потребность в самоопределении, а это основа, на которой зиждется мир. Мир вечной битвы Добра и Зла, Света и Тьмы, в самых разнообразных ее проявлениях..

— Я и так знал, что вы великий софист...

— Это комплимент? Спасибо. Принимается. Но есть еще и такая штука, как судьба или рок, мой друг. Над Роком бессильны даже боги. Вспомните книгу, почти написанную Хэл.

— Вы и это знаете...

— Я знаю все, что знаете и вы, ибо меня не существует в материальном виде, поймите вы наконец! Я — часть вас, я — часть вашей души, я — и есть та Тьма, что содержится в вас, в вашем сердце! Я тоже Бог, и я тоже силен верой в меня, в отличие от Эссалона. В каждом есть частичка Тьмы, и в каждом есть частичка меня лично, как и Господа. Вы предпочли обратиться ко мне — и я восстал, воссоединился из одной этой частички.

— Верю. Но вы что-то говорили о душе...

— О душе вы и сами знаете все, что можно. Это знает каждый человек, но подсознательно. Душу нельзя ни купить, ни продать. Души нельзя лишиться. Душу можно только... Перекрасить!!!

Громовой голос, эхом отражающийся от скал. Минуточку, где это они? Ущелье красноватого камня, из редких трещин пробиваются карликовые деревья, в небе — оранжевое солнце, и птица, надрывно клекочущая где-то высоко-высоко.

— Это мир Эссалона?

— Да. Это мир Эссалона.

— Благодарю.

Дьявол не счел нужным рассыпаться в ответных любезностях.

— Вы готовы?

— Я готов. Только ответьте мне на один вопрос...

— Опять об оплате?

— Нет. Я все понял и готов заплатить эту цену. Скажите лишь, зачем вам это нужно?

— Что именно?

— Зачем вам эта война? Ведь Тьме не победить никогда, не бывает же Тьмы без Света и Света без Тьмы. Если вы победите, люди лишатся того же самого вольного определения, за которое вы так ратуете...

Ответ был неожиданный и довольно странный.

— Да какое мне, и вам, в конце концов, дело до людей? Идите, боритесь и побеждайте! В этом — смысл.

— Согласен. Я иду.

С м е н а д е к о р а ц и й.

Часть первая.

Картина первая:

"Падение Черного Дождя".

Затравка.

Никто не спрашивает у крепости, хочет ли она быть завоеванной. Полководец тщательно оценивает положение, которое занимает сей стратегический объект, ищет информацию о численности его гарнизона, засылая для этого шпионов (при возможности, разумеется), прикидывая примерное число солдат по площади стен, числу дымков гарнизонных кухонь и бог весть еще каким, одному ему известным приметам. Производит заранее расчет потерь, списывая в расход энное количество солдат, которым суждено попасть под летящую со стен шрапнель, рухнуть вниз с перерезанными веревками и быть нанизанными на штыки защитников крепости. Оценивает боевой дух своих и вражеских бойцов, решает вопрос о целесообразности проведения психических атак на противника, определяет подходящие участки для наступления и, на всякий случай, для отступления, стремится создать для себя господствующее положение на суше, море и иногда даже в воздухе, обложив крепость по всем существующим стандартам. Перерезает пути сообщения, проводит диверсии и артподготовку, и, наконец, принимает решение о штурме или долгой осаде. В конечном счете, все упирается в вопрос времени: осада позволяет сохранить жизни своих людей, основательно поуменьшив поголовье осаждаемых, но создает риск завязнуть под стенами один черт знает, насколько долго, вместо сдачи крепости дождавшись какого-нибудь "освободительного" отряда, который ударит с тыла и благополучно похоронит все благие начинания. Штурм же дает шанс закончить все быстро, но ценой, возможно, огромных потерь, и никто не может дать гарантий успеха. Зато полководец, решившийся на полноценный штурм, рискует в случае неудачи потерять основную часть своей армии и уйти несолоно хлебавши.

Впрочем, частенько дело даже не доходит до штурма. Только на то, чтоб обложить укрепленный пункт с фронта, флангов и тыла, иногда уходит не одна неделя. А неделя на войне подчас — очень большой срок, ситуация может измениться непредсказуемо, и вместо ожидаемого блицкрига придется спешно уносить ноги. По этому поводу некоторые люди имеют привычку задумчиво уточнять неизвестно у кого:

— Пришел, нашумел... А чего приходил? Может, сказать что хотел?

Впрочем, мы отвлеклись от нашей темы. Так вот, никто не спрашивает у крепости, желает ли она, чтоб ее завоевали. Крепость в данном случае — всего лишь переходящий приз самому умному, упорному и талантливому. Да, еще, разумеется, и удачливому. Благосклонность капризной Госпожи Удачи иногда стоит куда больше отборных легионов и ракетных батарей. Иной раз только она и определяет, упадет ли нам в руки заветный плод с запретного дерева, или придется снова ждать целую Вечность, босиком бегая по Раю. Но даже сама несерьезная Госпожа не считает плод, который должна уронить с ветки, одушевленным и разумным. Плод — это объект.

Крепость — тоже объект. Предназначенный для того, чтоб из-за него воевали. Чтоб за него сражались, теряя людей, шли на последний приступ и откатывались назад, готовя силы для следующего удара, которым уж точно надо все закончить. Чтоб гордо реял изрешеченный пулями флаг над донжоном, чтоб мрачнели закопченные, но пока еще неприступные стены, и чтобы в конце концов горделиво въезжал в ворота победоносный полководец на белом коне.

Чтоб были планы, военные хитрости, решительные атаки и временные отступления. Чтоб держалось, раз замкнувшись, кольцо.

Чтоб испытывать чувство законной гордости и легкой эйфории от собственного успеха, чтоб великодушно подать руку побежденному, но не сломленному духом коменданту, над чьей штаб-квартирой уже развевается знамя победителя.

Чтоб быть победителем.

И чем же, интересно, отличается от такой крепости сердце неприступной девушки?

Человека, чьи шаги гулко отдавались в залах и длинных анфиладах дворца, весьма интересовал этот вопрос.

Пол, выложенный блестящим черным мрамором, подхалимски озвучивал каждый шаг. Каждый удар твердой подошвы сапога, подбитого миниатюрными мифриловыми гвоздиками. От этого звук казался чеканным, будто бы из-под сапог человека, как из-под копыт Золотой Антилопы, должны были сыпаться монеты. Монеты не сыпались, и это еще больше добавляло антуража, внося необходимую малюсенькую долю диссонанса в царящее вокруг великолепие...

Дворец был истинно прекрасен!

Пять его стройных башен, каждая — своей неповторимой формы, горделиво устремлялись вверх, грозя проколоть небеса острыми шпилями. Колоннады, карнизы, навесные галереи и открытые балкончики, мускулистые каменные атланты, вместо колонн поддерживающие крышу центрального зала, чем-то похожего на храмы древнего мудрого народа... Обнаженные кариатиды, не прикрытые даже фиговыми листочками, несли на плечах вес лестниц и винтовых подъемов. А в саду, словно бы в насмешку, стояли статуи хрупких девушек, облаченных в свободные туники.

Сад стоит описать отдельно. Сейчас скажем только, что самый взыскательный вкус лучшего в мира садовника не нашел бы в нем никаких изъянов.

Какой же изъян может быть у творения Тьмы?

Ибо замок был Ее истинным воплощением.

Тьма царила здесь повсюду. Пол, стены, башни, убранство залов и анфилад было выдержано в исключительной цветовой гамме — единственной, которую признавала Тьма. Чеканный звук черного пола, мягкий шелест черных портьер, уютный тонкий скрип черных дверей... Царство Тьмы здесь было всеобъемлющим, но почему-то не мешало дышать. По крайней мере, человеку, который уже поднялся по лестнице и свернул в узкий коридор, ведущий к дальнему будуару. Его там уже ждали. Ждали Хозяина.

Мягкий дневной свет, лившийся откуда-то сверху, скрадывал оттенки, придавая черноте интерьеров изящный лоск хорошо начищенных сапог.

Человек... Полноте, да человек ли? Пока неизвестно, так что опустим этот вопрос и продолжим считать его человеком. Так вот, Хозяин, не стучась, открыл дверь в тот самый будуар, о котором упоминалось ранее. Правда, будуар следовало бы теперь называть блудуаром, потому что звуки, доносившиеся из него, он прекрасно слышал уже за сто метров. У него был хороший слух, а в замке — великолепная акустика.

Парочка, что дожидалась его уже который час, решила от скуки заняться настоящим делом. Молодежь, что взять... На его появление отреагировали с достойным философизмом. Парень вскочил и попытался вытянуться по стойке "смирно", а девица только томно взглянула, через секунду решив последовать примеру парня. Одеться она и не подумала. Так и ела глазами начальство... Дай ей волю, так и не только глазами бы, с улыбкой подумал Хозяин. Парень смущенно потянулся за штанами.

— Одеться. Живо. Вы бы хоть заперлись, стервецы...

— А толку-то, шеф? Все равно здесь для тебя все двери открыты! — Натягивая шорты и крошечный топик, отозвалась девушка. Парень еще путался в джинсах и рубашке, а вот она уже была собрана, одета и даже причесана. То есть волосы дикого желто-малинового цвета торчали не как попало, а в художественном беспорядке. — Готова к любому дальнейшему использованию!

— Какому? — Автоматически поинтересовался властитель здешних мест.

— Любому! — Девице палец в рот класть явно не стоило.

Парень наконец-то справился со штанами, но вот рубашка в брюки была заправлена наспех и, прямо скажем, местами. Но зато стоял он ровно и гордо, хотя роскошную — такую же, как у девицы, гриву волос пригладить так и не успел. А скорее всего, и не счел нужным.

"Обтесывать вас еще и обтесывать..."

Был он худощав, высок, на узком лице весело горели голубые глаза.

— Вызывали, шеф? Мне в Храме на полдня отпуск дали. Только отдохнуть собрался...

— Вы мне нужны. Оба. — Не говоря больше ни слова, Хозяин развернулся и вышел из комнатки. Оба вызванных приближенных, обменявшись понимающе-сочувственными взглядами, поспешили за ним.

Хозяин щелкнул пальцами. Девушка, по наитию обернувшись, хихикнула и дернула за рукав парня. На двери прежде безымянной комнатушки появилась затейливая, изукрашенная серебром надпись: "Блудуар N1".

Хозяин отличался своеобразным чувством юмора.

Они проходили все те же залы, анфилады и покои. В полном молчании — говорить без разрешения Хозяина в его присутствии нельзя. Строенная чеканка шагов эхом разлеталась по пустому дворцу.

Абсолютно пустому. Они были здесь единственными живыми душами.

Да и то, если честно, с натяжкой...

Выйдя через центральный зал, тот самый, с атлантами, троица свернула направо, на едва заметную тропку, ведущую в благоухающий зеленью сад. Сверху лился тот самый, что и в замке, мягкий свет, но если бы кто-то вдруг захотел посмотреть на небо, он не увидел бы там ничего, что похоже на звезду под названием Солнце. Свет просто был. Не солнечный. Сам по себе.

Время от времени девица ежилась, словно от опаски. Парень старательно стискивал ее запястье. Ей было явно непривычно здесь, куда лучше она чувствовала себя в закрытых покоях замка. Хозяин сказал, что этот свет безопасен, но все равно немалых трудов стоило пересилить себя, показавшись на освещенной улице. И вот теперь она идет ПРИ СВЕТЕ, и не чувствует никаких признаков ожоговой боли! Не плавится кожа, не горят волосы, не лопаются от ужаса глаза... Как же давно она могла вот так запросто разгуливать при свете... Будто бы целую Вечность назад.

Они вышли к довольно странному месту. И парень, и девчонка были здесь впервые. Посреди небольшой полянки, в пушистой мягкой траве, лежал огромный каменный круг с зубчатыми краями. В круг был вписан треугольник, а в него — еще один круг, значительно меньший по размеру и не касавшийся краями стенок треугольника. Больше ничего не было. Никаких знаков, никаких иероглифов и клинописи, просто бугристая поверхность камня. Гранита или базальта. Какая разница? Одним словом, серого такого.

— Это что? Алтарь? Кого-то будем приносить в жертву? — Парень неуверенно огляделся.

— Это не алтарь. Это Пуп Земли. — Хозяин вытянул руку, и на ней из ниоткуда возникла широкая склянка, наполненная воздушным черным порошком. Он поставил ее во внутренний круг.

— Пуп чего? — Прыснула девица.

— Земли. Точнее, данного конкретного участка пространственно-временного континуума.

Наукообразность подействовала — девица посерьезнела.

— Этот сад — основа, на которой держится все. И земля, и замок, и мы с вами. Этот сад — воплощение Жизни, он создан на крови эссов. Это благодаря ему удалось так врасти в Границу, что нас не замечают даже охраняющие ее Стражи. Благодаря ему мы стали частью Границы. А Пуп — ось этой основы. Если угодно, несущий стержень.

— Ага, — сказал парень.

— Ладно, хватит болтать. Становитесь по сторонам треугольника. Френ, где колба с кровью?

Девица извлекла из кармашка шорт заткнутую пробкой колбу с красной жидкостью. Хозяин посмотрел ее на свет.

— Человеческая? — Спросил он.

— Обижаешь, шеф! — Отрапортовала девица. — Первосортная! Первая группа, резус-фактор отрицательный.

— Как же ты не выпила?

— На какие только жертвы не приходится идти ради не ценящего тебя начальства...

Ухмыльнувшись слову "жертвы" — у этой красотки понимать стоит в обоих смыслах, Хозяин откупорил колбу и капнул на палец. Задумчиво лизнул. Пробормотал: "И впрямь...".

И неожиданно подкинул вверх, швыряя вдогонку крошечную, но очень яркую черную звезду.

Они встретились точно над центром круга. Молодежь зажмурилась, когда поляну озарила вспышка белого света, мгновенно окрасившегося в алые тона.

— Не спать! Становитесь по сторонам, живо! — Крикнул Хозяин. — Взяться за руки!

Почему хорошо иметь в слугах вампиров — реакция у них молниеносная... Левую руку Хозяина схватила узкая ладошка девушки, а правую — почти такая же изящная, но лишь чуть-чуть крупнее, ладонь парня.

— Откройте глаза. — Ребята повиновались. — Держаться за руки крепко, не отпуская. Разомкнется кольцо — конец всем.

Хватка молодых вампиров приобрела мощь стальных тисков.

А над Пупом Земли раскинулся сверкающий рубиновый полог. Будто тончайшую красную пленку растянули над каменным монолитом, и фигуры держащихся за руки окрасились в алый цвет. В ту же секунду начался ветер, он становился все сильнее и сильнее, и вот уже откуда-то из-за горизонта стремительно наползали угрюмые серые тучи. Ветер гнал их точно на Пуп, а в небе над ним зарождался смерч...

— И-и-и!!! Я боюсь! — Завизжала вампирочка, но руку сжала еще сильнее. На лице у парня тоже отразилась некоторая неуверенность в себе...

Грязно-серая указка маленького смерча прошла через рубиновый полог и вонзилась в склянку с черным порошком. В ту же секунду порошок стал втягиваться в смерч и уноситься ввысь, туда, где уже собирались тучи. Проходя через кровяную завесу...

Ветер завывал и тряс три вцепившиеся друг в друга фигуры, изо всех сил стараясь разомкнуть кольцо их рук и утащить всех туда, в спираль смерча, до самых туч, чтоб шмякнуть потом с высоты, со всей дури... Порошок всасывался в тучи, и они тоже приобретали какой-то потусторонний оттенок. Так продолжалось долго...

Сколько, не мог бы в точности сказать даже Хозяин.

И вот все кончилось... Унесся куда-то смерч, уплыли домой, за родной горизонт, насыщенные черным снегом облака, алый полог, будто устав, рассыпался мириадом кровяных капель. Теперь вся троица была усыпана мелкими красными пятнами. На черной одежде Хозяина они не были заметны, только появился какой-то странный блеск. Зато его свиту словно обрызгали кровью из пульверизатора.

Хозяин первым разомкнул кольцо рук, с трудом вырвав свои ладони из сведенных судорогой рук приближенных. И нарушился ритуал, композиция, допрежь казавшаяся почти каменной, ожила и обрела свободу действий. Парень без сил опустился на траву, он был измотан. Девушка держалась лучше, по крайней мере, ей хватило сил начать слизывать капли крови с рук и со всего, до чего она могла дотянуться. А дотягивалась она везде.

Хозяин поднял из внутреннего круга пустую склянку. В ней не было ни крупинки загадочного черного порошка...

— Вот и все. — Ни к кому не обращаясь, проговорил он. — Всего-то...

Парень встал, пошатываясь. Девица бросилась к нему и подставила свое плечо, на которое он и оперся. Посмотрев на сие дело, Хозяин сказал:

— Похоже, зря я вас прервал. Надо было дать довести процесс до конца...

Паренек был вампиром-инкубом. Вампиры этого, довольно редкого вида, получают силы не столько с кровью своих жертв, сколько через близость с ними. Флирт, объятия, секс... Человека они могут выпить досуха за одну ночь. Девица по имени Френ человеком не была, и при необходимости охотно подпитывала вечно голодного инкуба. Как же он, над вампирами начальник и инкубов командир, мог об этом забыть? Чего стоило погулять еще часок, чтоб Стив мог накопить энергию...

— С вашего разрешения, шеф, мне надо удалиться... — Стив пошатывался и даже говорил с трудом. — Надеюсь, больше я ни для чего вам сегодня не нужен?

М-да-а, сегодня ни на какой секс он более не способен. Там ведь тоже нужно отдавать немного энергии, пусть и в самом начале. Кровь, и только кровь... А потом уже и все остальное. Действительно, мальчика разумней отпустить...

— Да, ты пока что свободен, Стив. Отдыхай, набирайся сил. — По мановению руки Хозяина открылось отверстие в Пространстве, эдакий черный овальный провал. Сквозная дыра между двумя мирами, ежели по-простецки.

— Спасибо, — сипло выдавил вампир. И рыбкой нырнул в портал, который тут же закрылся за ним.

Девушка вопросительно посмотрела на Хозяина.

— А вас, Френсис, я попрошу остаться! — Изрек он.

Давно мечталось к случаю вставить знаменитую фразу папаши Мюллера...

— Шеф, а все-таки, что же такое мы сделали?

— Мы сделали черный снег, Френ. Или черный дождь — в этом странном мире единственный материк кольцом охватывает планету по экватору. Мой порошок был сделан из несправедливых обид, благих, но неоцененных намерений, беспричинной жестокости и банальной зависти. Он замешан на человеческой крови, отданной не по своей воле — или ты у кого-то спрашивала его желание? Перед тем, как высушить? — Френ отрицательно покачала головой. Мол, вот еще! — А колба с кровью разбита искрой Тьмы. Отличный коктейль. Можно законным порядком гордиться собой... — Хозяин устало замолчал.

Френсис же молчать и не собиралась.

— Теперь что же? Везде, где пройдет этот дождь и выпадет снег, люди станут ненавидеть друг друга?

— Нет... Нельзя заставить ненавидеть без желания самого человека. Но можно подтолкнуть, навести на мысль, заставить завидовать. В ненависть можно превратить любовь. Это совсем не сложно — и то, и другое — чувства одного порядка, просто с разной полярностью... Как плюс и минус. Мы влили в дождь силу любви светлого инкуба и силу твоей вечной страсти. В результате любовь получилась с изрядным дополнением обыкновенной похоти. Теперь парень, кому такая любовь достанется, в какой-то момент может не справиться с собой и пойти... Ну скажем, на насилие. Понравится ли это девушке? Вряд ли. И любовь перерастет в ненависть.

— А если его девушка тоже попадет под этот дождь?

— Тогда столкнутся две чересчур сильных страсти. Слишком сильных. Люди, обуреваемые такими страстями, непредсказуемы и способны на все. Преступление, предательство, измену... Только, правда, не все. Хорошие изначально, от природы, люди с сильной волей могут справиться с моим дождиком... Но, поверь опыту, таких обычно бывает очень немного. У всех есть какие-то слабости, уязвимые места, затаенные желания...

— М-да-а... — Вампирочка Френсис поежилась. — А ты страшный... Шеф. Раньше я за тобой такого не замечала. Слушай, ведь если каждый из нас отдал что-то свое: Стив — любовь, я — страсть... То что отдал ты?

— Жажду деятельности. Месть. Одиночество...

И, подчиняясь неожиданному порыву, Френсис взяла своего шефа за руку. Его рука была теплой. Не холодной, как у вампира. Она попыталась прижаться к нему, но он отстранился.

Замок был огромен. Огромен и пуст. Ни слуг, ни придворных блюдолизов, от которых уже на третий день начинает тошнить, но которые все-таки хоть как-то, но избавляют от одиночества... Хозяин все собирался завести големов, чтоб хоть кто-то мельтешил перед глазами, да руки никак не доходили. Надо залезать в библиотеку, искать старинные рецепты, вычитывать из них ошибки, адаптировать к своим возможностям... К сожалению, создать что-то из ничего Хозяин не мог. Он мог только переделывать то, что создано местным Творцом до него. Изменять, модифицировать, искажать... Ограниченный арсенал раздражал, но ничего поделать было невозможно.

Испокон веков так положено: Тьма ничего не создает. Она лишь извращает то, что было создано кем-то другим. А он, собственно, и был здесь Наместником Тьмы, — в этом странном мире под названием Эс-Дагар...

И молодую, всего чуть больше века отроду, вампирочку он оставил при себе с одной-единственной целью: чтоб хоть с кем-то можно было поговорить. Иначе совсем озвереешь от одиночества...

Они сидели одни в огромном зале, рассчитанном эдак на тысячу гостей. Бок о бок: он — во главе стола, она — рядом по правую руку. Медленно гас свет, он менял окраску, становясь желто-оранжевым, как свечное пламя, и сгущаясь так, чтобы и впрямь казалось, что зал освещается всего лишь несколькими свечами. Громадный зал тонул во тьме, и сгустки желтого света, разбросанные тут и там, лишь оттеняли ее...

Разговор шел под вино — никаких других напитков Наместник не признавал. А всем видам вина предпочитал сухое красное. Кислый вкус больше всего подходил под его меланхоличное настроение.

— В сущности, откуда я взял идею? Сказка о Снежной Королеве. Как помнишь, у того, кому в глаз попадет снежинка, сердце станет куском льда... И я подумал — а почему бы и нет? Силой насадить Тьму, в отличие от Света, невозможно. Тьма может взять только то, что ей отдадут добровольно. А уж как она этого добьется — ее дело... Совершенно добровольно люди будут вдыхать снежинки в каких-нибудь горных селениях, где бывает снег. Совершенно добровольно — пить воду, в которую попали черные капли. Конечно, рано или поздно они растворятся в обыкновенной воде, но... Скорее поздно, чем рано. Скорее — поздно...

— Но ведь — по незнанию!..

— А кого это волнует? Они и сами не заметят, как начнут меняться. Просто станут замечать за близкими то, чего не замечали раньше, обижаться на слова, которые раньше бы пропустили мимо ушей, раздувать скандал из пустого места... Самое главное — люди станут мнительными, Френ. Они станут сомневаться, говорят ли им правду. Они станут решать, какому сеньору выгоднее служить. Станут логически мыслить, сравнивая возможности. А в принципе, с чего я взял, что люблю эту девушку? У рыженькой с соседней улицы и грудь больше, и мордашка симпатичнее, и готовит лучше — Федька-мельник трепался... А куда это моя нареченная бегает, что ни день? Говорит, что к папеньке в лавку, но правду ли? Черт ее знает, в какую лавку... Может, и в нее, но к папеньке ли? А сережки золотые, с красными камушками, откуда, от папеньки? А не слишком ли много этого папеньки?

Подозрения, обиды, потом скандал, Френ... И, как результат — предательство. Дезертирство к рыженькой с соседней улицы. Разбитая жизнь двух человек, — и вечное желание убедить самого себя, что поступил ты правильно... Логично! Разумно! Есть люди, у которых любовь не сменится чересчур сильной страстью. Она превратится в холодный расчет...

Вассалы станут решать, какому сеньору выгоднее служить. Чиновники — брать взятки. Таможенники — за мзду чихать на державу. Человек вдруг поймет, что у него есть возможность решать. Что он сам волен выбирать, с кем жить, с кем дружить, кому служить...

— Да можно подумать, людишки раньше такой возможности не имели! И предавали, и брали взятки, и насиловали, и убивали... Что твой порошок изменит?

— Изменит расстановку сил. Плохих обычно куда меньше, чем хороших. Но они лучше объединены. Не я первым это понял, другие умные люди... Но истинно хороших — еще меньше, чем по-настоящему плохих! Большинство людей стремятся жить в равновесии между Добром и Злом: быть хорошим всегда — трудно, для этого надо иметь немалую волю и склонность к самопожертвованию. Надо быть идеалистом и максималистом, а им всегда тяжело приходится... Но и плохими большинство быть не хотят. Пугает возмездие со стороны закона, пугает мнение "хороших" друзей и сослуживцев, вообще пугает, потому, что это СТРАШНО! Это же Зло! Это Преступление!

А мой порошочек всего лишь снимет некоторые моральные тормоза. Блокировку, если угодно. Эгоисты, которые всю жизнь скрывали это, поймут, что на самом деле ничего страшного в эгоизме нет...

Френсис задумчиво смотрела перед собой.

— А если честно, шеф... На кой тебе это надо? Что ты имеешь с этого Наместничества? Этой должности или титула... Исполнение мести? Если да, то кому? Моральное удовлетворение? Желание забыться?

— Долг! — Неожиданно резко и даже грубо ответил Наместник. — Есть долг, который надо выполнять. И обещания, которые надо держать. Иначе этот долг сам возьмет свою плату, вне зависимости от того, веришь ты в него или не веришь. Если не веришь — тебе же будет только хуже.

— Выходит, страх? — Тихо спросила вампирочка.

— Нет. Долг. И ты, пожалуй, права... Еще и желание забыться.

Вино исчезло со стола, как знак окончания разговора.

— Все. На сегодня все. Отправляйся спать, на завтра у тебя есть задание.

— Спать в одиночку-у? — Немного обиженно протянула она, встав из-за стола одновременно с шефом. Шагнув к нему, попыталась прижаться к груди, но он ловко развернул ее к двери и дал ускорение шлепком по обтянутым шортами округлостям. Взвизгнув, она отскочила к двери и уже оттуда заявила:

— А вампиры не спят ночью!

— Во-первых, эта наша вампир бодрствовала сегодня днем. А во-вторых, там, куда ей придется отправиться, ночь наступит только через восемь часов. Есть желание прогуляться сейчас?

— Никак нет, шеф! — Отдав честь, она развернулась и исчезла за дверью.

Хозяин, опустившись обратно за стол, сдавил виски ладонями...

Холод... Жуткий холод охватывает тебя со всех сторон.

Поднимается снизу, ледяной водой затапливая ноги в сапогах, обжигающим ветром скользит сверху, обволакивая тело, норовя пролезть за воротник, обнимая, обжигая, нашептывая: "Впусти, впусти, впусти... Впусти — и я буду не только снаружи, но и внутри, возникнет равновесие, я заполню тебя всего, и исчезнет давящая боль, которая так измучила тебя... Я уничтожу ее, разорву эту нить, которая тянет из тебя жилы, и ты обретешь покой. Долгожданный покой...

Ничто больше не будет волновать тебя, Повелитель, только дай мне войти... Впусти меня... Впусти меня! Впусти!"

И предательская мысль — а может быть, так лучше? Обрезать нить, связавшую вас, уничтожить источник боли, забыть... Просто забыть!

И стать настоящим Наместником Тьмы. Не Темным, а Черным. Существом с абсолютно черной душой, для которого нет ничего святого. У которого, ежели вдуматься, и души-то, наверное, нет...

И откуда-то из глубин поднимается потаенный страх. Берет свое злорадное упрямство — а вот шиш вам с маслом, хренушки, господа хорошие. И большо-ой такой, пушистый зверь писец в подарочной клетке — золотой упаковке. Вы сами его на свободу выпустите. А мы здесь и вовсе ни при чем... Мы так, мимо пробегали. Соревнование по бегу у нас, изволите ли знать.

Никогда не станет он Черным. Пусть никогда не бывать и Светлым, зато нас устраивает наше нынешнее состояние — в меру Темного существа. Темного по духу — а дух, как известно, самая сильная в мире вещь. Для духа не может быть поражений.

Что есть самое страшное в мире? Для некоторых — бой. Круговорот жизни и смерти, дождь из свинца и стали и огненные всплески, которые с извращенным эстетизмом можно счесть похожими на диковинные цветы. Бурление жизни. Накал страстей. Накал чувств, из которых главное — страх. Страх, который заставляет встать и идти вперед, а не бежать назад, страх, который надо перебороть, а после с гордостью сказать самому себе: я сумел, я выжил, я смог. Тогда смысл жизни заключается в вечном преодолении страха, и получении удовольствия от осознания собственной силы. Люди, которые так думают — из породы вечных, прирожденных воинов. Они живут только в битве, и самым позорным считают умереть от водки в собственной постели, или, хуже того — под каким-нибудь забором. Это сильные, но страшные люди. И ущербные. Забудем о них.

Иные считают — не бой, а война. Голод, ковровые бомбардировки, уходящие на фронт отцы, мужья и братья, уходящие, чтоб никогда не вернуться домой. Осознание того, что ты жив, и будешь жить, а их больше нет. Извещение, мимоходом подписанное "похоронным маршалом", где говорится — такой-то пал смертью храбрых где-нибудь на Черном Поле, или за храм Гроба Господня, или за город Трех Дождей, подходящее подчеркнуть... Ужасает все — и бездушный, казенный слог, и плохого качества желтая бумага, скрипящая между пальцами, и первое в жизни осознание смерти. Ты жив, а его больше нет. Или есть, но где? Где, где, где?.. Нет ответа. И не будет, пока вы с ним в разных мирах.

Люди, которые так считают, добры по природе своей. Они чувствительны, умны, понимающи. Но они зачастую слабы, и не умеют принимать жестокость этого мира. Они склонны быть идеалистами, верить в справедливость и защиту кого-то свыше... Это хорошие люди. Но с ними нам не по пути, поэтому забудем о них тоже.

Третьи полагают — одиночество. Это те, кто хорошо знает, о чем речь. Слишком хорошо даже, быть может... Они в чем-то наивны. Полагают, что их должны принимать такими, какие они есть, не желая меняться и втайне упиваясь собственной уникальностью. В чем-то они несчастны — им не хватает понимания. В чем-то счастливы — они сами по себе, уникумы, и им хватает силы, дерзости, храбрости держать дистанцию и быть белыми воронами! Как правило, в них есть высокомерие. И определенное благородство, ибо в глубине души такие люди считают себя рыцарями, стоящими выше примитивной толпы. Иногда они становятся профессиональными воинами, а иногда — врачами... Это сложные люди. Не будем тревожить их тонкую душевную организацию и оставим их в покое.

А четвертые скажут — долг. Долг, который надо выполнять во что бы то ни стало. Долг, который не спрашивает твоего желания, зато наказывает за бездействие. Долг быть воином, долг быть врачом, долг казаться и тем, и другим сразу. Долг быть преступником, долг быть отверженным, долг быть убийцей и сестрой милосердия... Долг, долг, долг, черт возьми!!!

В ту же ночь.

— О-ох... — Вздохнули тяжко, как вздыхает очнувшийся от тяжелого сна человек.

Царил мрак.

— Кто ты?

— Я Наместник.

— Зачем ты меня пробудил?

— Не знаю... От нечего делать, наверное. Чтоб было с кем поговорить.

Тихий скрежет трущихся друг о друга камней. Еще один тяжкий вздох, но уже немного другой: человека, несущего тяжелую ношу.

— Какая тяжесть... Ты жесток, Наместник! Зачем ты разбудил меня? Я так сладко спал с моими братьями и сестрами, и вот ты заставил меня осознать себя, ощутить вес на моих плечах, ощутить скованные ноги и сросшиеся с камнем руки, почувствовать невозможность двигаться... Зачем?! О чем ты хотел со мной говорить? Что может поведать обыкновенный камень, из которого я высечен?

— Скажи, жить — хорошо?

— Что?! О древние боги, меня пробудили из предвечного сна, чтоб задать дурацкий вопрос о смысле жизни! Неужели вас, существ из крови, созданных Творцом по доброте душевной, больше ничего не интересует? Ох... Хорошо. Я отвечу, но обещай, что после ты отпустишь меня. Сделаешь снова обычным камнем, заберешь свой разум.

— То есть жить — плохо?

— Ты обещаешь?

— Обещаю.

— Жить — хорошо. Но хорошо жить, когда живешь полнокровной жизнью, когда ходишь, улыбаешься, любишь, борешься... Когда ты не скован по рукам и ногам, когда на тебе не висит тяжкий груз, который невозможно снять и невозможно от него отказаться. Жить хорошо, когда ты — свободен!!! Я ответил на твой вопрос?

— Вполне. Что ж, атлант, спи...

Боевое планирование.

Френсис отбыла на рассвете. Лукаво улыбнулась, кокетливо стрельнула глазками, послала воздушный поцелуй и даже сумела увернуться от напутственного шлепка по положенному месту. Убрав материализованную специально для нахальной вампирочки мухобойку, Наместник сказал непечатное слово, посмотрел на закрывающийся портал и неожиданно расхохотался. Озорная вампир на ура справлялась с одной из своих обязанностей — поднимать ему настроение. Посмотрим, как она справится с остальными... Во всяком случае, день начался неплохо.

Наместник погулял по саду, решая, чем сейчас заняться, и пришел к мысли, что неплохо бы получше обследовать свои владения. А то, смех сказать, сотворил чего-то, а чего, и сам не знает. Ему еще не выдавалось случая обследовать собственный замок, как полагается. Так почему не сейчас? Раз делать все равно нечего...

Он решил забраться на самый верх самой высокой башни замка. Все башни имели разную высоту и даже форму, и появившуюся мысль как-нибудь их назвать Наместник принял к сведению как весьма дельную. Недолго думая, башни были наречены по восходящей — Айн, Цвай, Драй, Фир, Фюнф. А что? По его, Наместника, мнению, очень даже свежо и оригинально!

Стоя на верхней площадке Фюнфа, держась за край зубца, обдуваемый ветром, который взъерошивал ему волосы, Наместник... Нет, он не смотрел в будущее. Он читал первоначальный отчет Френ — предварительную, но достаточно емкую характеристику объекта под кодовым названием "Черный Менестрель".

"Очень обедневший, но гордый дворянин. Ушел из поместья вслед за бродячей актерской труппой, влюбившись в актрисочку. Она ему авансы-то раздавала, пока в одном из городов не выскочила удачно замуж за впечатлившегося ею вдовца — милорда повыше титулом и потолще карманом. После чего наш герой почувствовал, что душа у него выжжена, а к знати проникся неистребимым презрением..."

Неплохо.

"И вот тогда-то наш дворянин всерьез озадачился вопросом — "А на что жить?". Слуг он отпустил, медленно разрушающийся от ветхости замок продал за бесценок, кое-какие деньги удалось выручить только от продажи строевого леса с охотничьими угодьями. Всех денег могло хватить только на год подобающей дворянину жизни. Путешествия с комедиантами потеряли всякий смысл, ведь с ними больше не было ее, ради которой можно было пойти даже на унижение стать уличным актером. Дворянину — актером! Петь песни в уличном балагане, за жалкие гроши потешать чернь! Немногочисленные друзья, узнав о таком выборе, отвернулись от него. Молодой человек смотрел в будущее с реализмом — оно было нерадостным..."

Надо девочке сделать внушение — меньше красивостей, больше смысла. К чему в отчете такой литературный стиль? Проще надо...

"Запродаться в наемники? Поступить на государственную службу? Может быть, заняться шпионажем? Его герб, пусть захудалый, был не моложе герба прежней королевской династии. И уж точно его Черный Лис древнее Золотого Дракона, скалящегося на гербе этой молоденькой чужеземки, невесть откуда сосватанной и возведенной на трон Таварра самим Эс-Тьери, Наместником и старшим сыном Эссалона. Очередная кукла... Как ей самой не унизительно на этом месте? Значит, она к тому же и, мягко говоря, неумна...

Как уже упоминалось, наш герой был очень гордым. И служить, тем более сильным, глупым и богатым, уж очень не хотел. Наоборот, ему хотелось отомстить..."

Ему хотелось отомстить...

Наместник сложил отчет и спрятал его во внутренний карман.

Он понял главное.

Что толкает на преступление?

Месть!

Что заставляет жить, когда жить незачем?

Месть!!

Что не дает уйти туда, на ту сторону Реки, Берега Которой Укрыты Серым Пеплом? Что держит в этом мире, как неоконченное дело, незавершенная игра, несбывшаяся мечта?

Месть!!!

Что заставляет выкарабкиваться из лап смерти раз за разом, что пробуждает желание жить, любой ценой, но жить, что заставляет рисковать своей жизнью и смеяться над ней же, ее бессмысленностью?

Вам известен ответ, сударь...

Им обоим известен ответ.

И тут размышления Хозяина самым бесцеремонным образом прервали.

В голове пронзительной болью взорвался звонок. Сигнализация, тревожная система — на территорию его участка Границы, его Домена вступил чужак. Один или несколько.

Один очень сильный чужак или несколько средненьких...

"Отряд эссов? Эссалон, местный божок, собственной персоной? Неужели меня обнаружили?" — Хозяин быстро спускался по лестнице, готовый к бою. Тревожный сигнал шел не из дворца — из сада, с противоположной от Пупа Земли стороны. Судя по сигналу, загадочный чужак не двигался с места, он стоял и ждал его. Запишем в плюс — на атакующую группу не похоже...

Хозяин материализовал в руке длинный, черный, слегка изогнутый меч с изящной гардой-чашкой. Пока меч был в ножнах, разумеется, тоже черных. Ножны в левой руке, правая свободна — полная боевая готовность к любой атаке. Хоть рукопашной, хоть магической.

Да, полный ментальный блок, разумеется. От желающих без спросу лазать в чужие головы. Иные любят там шастать, как у себя дома...

"Кто же ты такой, интересно? Знаешь, что тебя засекли, или нет? Похоже, что да, раз стоишь и ждешь..."

Значит ли это, что к нему пришел гость? Парламентер? Или кто-то сам по себе? Тогда кто он есть, что может свободно гулять на скрытых территориях?

Мессир? Или...

Его ждал, спокойно стоя у дерева, кое-кто другой. Стройная фигура небольшого роста, хороший светлый костюм по моде Земли начала 21-го века, безволосое и, быть может, слишком женственное лицо юноши лет двадцати от роду... Улыбчивое, открытое и обезоруживающее. Располагающее к доверию.

"Ага. Так и знал. Сдается мне, где-то я это лицо уже видел..."

Оружия при юноше не было никакого. Не только на виду — Наместник знал, что он просто не нуждается в нем.

Дружелюбный и открытый облик юноши был обманчив. Очень обманчив. Перед Наместником стояла птица того же полета, что и мессир...

— Здравствуйте.

Он поздоровался первым. Как всякий уважающий хозяина гость.

— Приветствую. — Немного холодно, быть может, отозвался Наместник. Этого типа он сюда не приглашал. И, раз уж на то пошло, меньше всего хотел бы здесь его видеть. — Меня вы, скорее всего, знаете. Раз знали, куда шли. Можно поинтересоваться вашим именем?

— Вы не догадались? — Он не усмехнулся, а улыбнулся. По-прежнему открыто и дружески, нимало не смущенный холодным тоном хозяина.

— Предположим, догадался. Но правила этикета требуют, чтоб гость называл себя, приходя, собственно, в гости.

— Ах, правила этикета... Ничего не попишешь, надо соблюдать. Я Велиар.

Слово наконец-то было сказано.

Хозяин посмотрел на протянутую руку и не стал пожимать ее. Один из верховных демонов христианского Ада ничуть не смутился этим фактом. Он просто стоял и смотрел на Наместника — и тот вдруг понял, что не в состоянии прочитать этот взгляд. Не в состоянии узнать, о чем же думает его визави.

Предположим, если по силе в этом конкретном месте они были в общем-то равны, то по опыту новоиспеченный Наместник Тьмы в Эс-Дагаре явно проигрывал. Жизненный опыт второго архидемона, правой руки истинного Князя Тьмы, был действительно колоссален. Сознавать это было неприятно.

Хозяин перевел взгляд на меч в своей руке и, не удержавшись от ухмылки, пристегнул его к появившимся на ремне петлям. Убрать меч означало показать, что поддался доверительному обхождению нежданного и незванного гостя, а держать его в руке — признак агрессивного настроя. Выберем третий вариант. Как наиболее оптимальный. Пусть видит, что он здесь не ко двору, но выслушать иерарха такого ранга все-таки придется...

Положив руку на эфес, он неторопливо прогуливался со своим гостем по парку. Разговор начинался, как обычная беседа двух чопорных английских лордов в парке где-нибудь на Бейкер-стрит...

— У вас хороший вкус, мой друг. В меру — вычурности, в меру — классики, в меру — готичности соборов старого Парижа... А этот нижний зал с колоннами вместо стен — как органично и вместе с тем свежо смотрится! Я вам завидую, мой друг, по-белому...

— А вы так умеете?

— Страж Тьмы нашего с вами ранга должен уметь все. Вы в этом скоро убедитесь.

— Да ну?

— Вы настроены скептически? Зря, должен вам сказать. Если я являюсь... Тем, кто я есть, это не значит, что я не способен на светлые чувства.

— Предположим, хотя слабо верится...

— Но в вас ведь остались эти чувства? Вы не подавили в себе всего? Вы вообще попали на это место, между прочим, из-за любви! Истинной, светлой, чистой...

— О да. Но любовь ушла, она ведь субстанция непрочная. Кому, как не вам, об этом знать.

— Любовь, как любой процесс, требует энергии. И желания его продолжать. Если вы не хотите забыть, вы не забудете. Если вы отдаете свою энергию — вы любите. В принципе, сила и продолжительность любви зависит только от силы самих любящих сердец... Если ее мало — такую любовь легко разрушить. Если много — поверьте опыту, практически невозможно.

— Звучит очень многозначительно. И двусмысленно.

— "Нельзя всю жизнь играть в слова, и в этот миг она права..." Вы ведь это написали?

— Я. А вы по-прежнему интересуетесь поэзией?

— А почему бы и нет, если стихи хорошие...

Прогулка поражала своей бредовостью. Гуляющие в садике, под пение птичек, два высших демона Тьмы, из разных миров, с разной историей и разными, скажем так, моральными принципами, обсуждают писанные на досуге стишки одного из них. Все. Финиш. Дальше ехать некуда.

— И вовсе даже не бред, — обиженно возразил Велиар. — Почему бы нам в самом деле не поговорить о поэзии? Я вам в этом завидую, коллега — вам вот дано, а мне — нет...

— Читаете мысли?

— Читаю по вашему лицу. Учитесь, мой друг, учитесь — вам предстоит выучить очень многое...

— Тогда давайте прекратим играть словами, Велиар. Конкретно — что вам нужно?

— Да так, ничего. Просто хотелось на вас посмотреть...

— Посмотрели? — Усмехнулся Наместник.

— Посмотрел. — Из голоса архидемона исчезли слащавые нотки. — Я посмотрел на своего врага, Наместника Эс-Дагара. Ставлю вас в известность, отныне вы — мой враг.

— Вот как? Отчего же?

— Вы знали, что у меня есть некоторые виды на вашего подчиненного, вампира-инкуба по имени Стив?

— Знал. И что же?

— И все равно подписали с ним контракт, пообещав защитить его от Тьмы в моем лице? Отличная защита, отличная рокировка — спрятаться под крылышком одного Темного от внимания другого. Великолепный ход. Логичный, главное.

— Да, логичный... Только ваша ирония не совсем уместна. Спрятаться под крылом Темного от внимания Черного. Есть разница?

— Слова, слова... — Архидемон почти шипел. — Вы думаете, вы сумеете удержаться? Сумеете долго балансировать на Грани? Я тоже когда-то думал так... Ни черта! Это невозможно. Вас хранит ваша любовь, и вы пока недоступны для Тьмы... Но только пока! Подчеркиваю, ПОКА!

— Весьма сожалею, но я сейчас некоторым образом занят. — Сказал Наместник. — Не задерживайте меня более.

— Ах ты ж... Щенок! Много о себе возомнил?!

В тот же миг острый кончик черного меча уперся в кадык архидемона.

— Вы что-то хотите сказать?

Велиар опомнился.

— Ничего... Простите мою невольную вспышку. Я уйду. Но я вас должен предупредить — отныне я положу все силы, чтобы сделать вас настоящим Черным. Чтоб разрушить вас, убить ту любовь, что еще живет в вас. Берегитесь. А лучше — отдайте мне Стива сейчас же. И разойдемся по-хорошему.

— Пошел вон из моего дома. — Сказал Наместник. — Дорогу указать?

— Сам знаю! — Разъяренный иерарх Тьмы отскочил в сторону. — Я не прощаюсь. Мы еще встретимся. И не надейтесь на того, кого называете мессиром — он не поможет вам. Он — лишь одно из отражений, не более...

— Как и вы, впрочем. А теперь — не довольно ли?

— Вы правы, не будем затягивать... Довольно.

И архидемона не стало. Как будто и не было. Без хлопков, без черных дыр, без вспышек и искр... Он просто ушел. Не прощаясь, по-английски.

Наместник вложил меч в ножны, поправил их и негромко замурлыкал себе под нос, на мотив "На муромской дорожке".

Из вереска напиток забыт давным-давно.

А был он слаще меда, пьянее, чем вино...

И замаршировал, ребячливо чеканя шаг, по тропинке обратно к замку. У него было еще достаточно дел.

Скоро Френсис должна организовать ему встречу с тем самым молодым человеком из рода Черного Лиса. Если все пройдет гладко, ему суждено стать первым последователем, первым адептом, первым слугой Наместника в мире Эссалона. Там, куда самому Наместнику вход был закрыт волей Создателя этого мира.

Волей его врага.

Настоящего врага. Но прежде чем вступать в настоящее противоборство, надо создать себе армию. Надо заиметь сторонников. Надо запасти боеприпасов... И вот тогда-то показать кое-кому, что такое грамотно спланированный сокрушительный удар по нескольким фронтам сразу.

А пока надо ждать. Терпеливо и спокойно. Ждать плодов, которые непременно принесет черный дождик...

Ничего особенного. Тьма умеет ждать. Очень хорошо умеет.

"А ваше явление, мсье Велиар, я обдумаю на досуге. Когда устаканятся мысли и утрясется впечатление от встречи. Сдается мне, несколько странен ваш поступок..."

Пункт первый и главный. Кадры. Люди, если угодно. Адепты, сторонники и последователи. Верные, готовые служить и за страх, и за совесть, а за деньги так вообще броситься в огонь и воду. Впрочем, за деньги... Деньги — не гарантия верной службы. Всегда найдется тот, кто даст больше. И за деньги не добиться верности. Еще раз впрочем... Какая верность может быть у предателей? Кто предал один раз, тот предаст во второй, третий, десятый. А все, кого я смогу найти, будут предателями — ибо ставкой их верности станет отказ от прошлой жизни, от прошлой веры и прошлого бога. Их богом должен стать я. На меня они должны молиться, мне обращать свои просьбы, и с моим именем на устах умирать. Вопрос — кого я должен искать? Ответ — тех, кому нечего терять! Тех, кто не нашел себя в старом мире, тех, кто обижен, обойден, оскорблен... Или считает себя таковым. Тех, кто потерял любовь и веру. Тех, кто хочет отомстить. И тех, кому некуда уходить. Никаких повязок кровью и пышными клятвами — отсутствие обратной дороги есть лучшая гарантия. Я для них — все. Без меня они — ничто, и они должны будут это понять. И согласиться с этим. Тех, кто поймет, пройдет испытание и согласится, и можно будет считать верными.

Вопрос второй — как этого добиться? Для начала надо найти таких людей. По возможности — сильных, известных и влиятельных, но не слишком. Кто всего добился, тому есть чем рисковать. Известно, что войны желают капитаны и майоры, а вот полковники и генералы ее боятся — они уже добились всего, и рискуют потерять слишком многое. Генералы нам не годятся. Генералов будем воспитывать своих. Из пыли, из грязи, через смерть и кровь, чтоб служили верно! Чтоб всем были обязаны — мне! Чтоб вершиной карьеры считали службу под моим началом! Экие у меня обнаружились амбиции и мания величия, аж сам удивляюсь... А что поделать? Надо. Хочется, не хочется, вас, милсдарь, уже никто не спрашивает...

Итак, к чему мы пришли? Зерно — честолюбие и обида. Амбициозность и оскорбление. Прорастающий стебель — талант. Листья — удача, и плоды — победа. А как же я? А я — всего лишь удобрение, благодатная почва...

Варианты:

— Опальный дворянин. В опале — незаслуженно (опять же, по его мнению), властью государственной недоволен, на Божественную Семейку чихал с высокой башни. Гордец, воин по духу, ненавидит просить и унижаться, склонен флиртовать со смертью. Честолюбив, но в меру! Из безмерных честолюбцев вырастают только тупые палачи. В идеале — военный. Хочет добиться многого, но своими силами. Положение в обществе за чужой счет и чужие деньги гнетет его.

Не может быть, чтоб в государстве таких не было. Найти нескольких кандидатов и присмотреться.

— Бродячий менестрель. Один кандидат уже есть, как его там, Черный Лис? Кажется, Френ упоминала, он действительно талантлив и уже приобрел некоторую известность. Вхож во многие Дома, в том числе и королевский, но королева его ненавидит. Поет песенки на злободневные темы, циничен, к людям в массе своей относится с презрением, но не гнушается за их счет зарабатывать деньги. До Божественной Семьи нет никакого дела. Игрок. Девиз — "Хрен я вам сдохну!". Подойдет на роль тайного агента, менестрели шатаются везде и суют свой нос куда только можно, так что легенда идеальная. Будет моими глазами и ушами. Основной рычажок — обида и месть. И непогасшая любовь в сердце... Как у меня, однако.

— Государственный чиновник. Желательно на высоком посту, какой-нибудь канцлер или министр финансов. Основные личностные характеристики: жаден, честолюбив, скрытен, умен. Главное — жаден. Этого можно завербовать за деньги. Сначала за деньги, а потом за страх — передо мной или Божественной Семейкой, не суть важно. Цели: получение информации о происходящем в конкретном государстве и за рубежом, "свой человек" в королевском дворце. Мало ли, документец какой припрятать, печать шлепнуть, денег на срочные нужды раздобыть... Недостатки объекта: такие люди всегда под подозрением и под плотным колпаком. Особенно если король — сильный и умный. Если слабый и глупый, то тем легче, но не будем забывать про эссов — как-никак здешние полубоги будут поглавнее королей... Может статься, что и поумнее. Могут засечь. При дворе все друг друга подсиживают — его тоже могут. Но с этим не проблема — если умен, то сам всех подсидит, а если глуп, то и не нужен.

Главный недостаток объекта: может в конце концов стать двойным агентом. Если эссы догадаются, то смогут его перевербовать. Из чего следует, что лишней информации доверять не стоит, да и вербовать нужно через подставных лиц...

Наместник прекратил писать, отложив стилос в сторону. Перед ним лежали уже несколько листов, покрытых крупными буквами, и целая пачка бумаги дожидалась в стороне. Таких пачек потребуется еще много. Очень много. В идеале, когда бумаги начнут скапливаться, надо завести переплетную мастерскую. Всегда приятнее держать в руках книгу трудов своих, а не разрозненные листки...

Причина, по которой он прекратил писать, была насквозь прозаической. Время. Времени у него тоже много, а потребуется во сто крат больше. Вечность. Одна на всех — него, Эссалона, весь мир... Эти планы — не на год, не на пять лет и не на десять, они, вполне возможно, что и навсегда. Насовсем. По крайней мере, пока существует этот мир и этот бог... Уничтожить которого ему не удастся. Тьме никогда не дано уничтожить Свет. Как и Свету — одержать победу над Тьмой.

Тогда в чем смысл? Он, Наместник, пришлый здесь. Чужак из совсем другого измерения, волей случая получивший это проклятие. Или этот дар — он сам до сих пор не знал, как относиться к своей новой ипостаси. Подписавшийся на должность сугубо добровольно — да безо всяких подписей кровью, что же вы, право, в детство впадаете? Такие назначения сами по себе — гарант. И пусть он согласился, мягко говоря, в состоянии аффекта, был разъярен, оскорблен, унижен... Но кто может сказать, что он не знал, что делал? Не контролировал себя? И вообще им поманипулировали... Ага.

Да может, и так. Может, и все правильно. Соглашаясь на предложение того, кого предпочитал именовать мессиром, обретая новую ипостась, новую силу и новые обязанности — он прекрасно осознавал, что делает. И знал, чем расплатится. Чем должен расплатиться, приняв этот дар. И что должен заплатить, отказавшись от него...

К расплате за дар он был готов. Но вот эфемерной, неопределенной, а потому вроде как необязательной неустойки за отказ от дара — уже после того, как его принял, — Наместник, говоря откровенно, боялся.

Он знал, что она будет еще страшнее вечного проклятия. Ибо ни Тьма, ни Свет не прощают отступников и предателей. Кара за измену всегда одинакова — у изменившего отнимают самое дорогое, что у него есть.

Самым дорогим для себя он не мог поступиться. Хорошо тем, кто не знает, что для них дорого. Они быстро примиряются с утратой. А он — знал.

И, мягко говоря, весьма не хотел такой утраты. За титул Наместника уже внесен аванс...

Вдохновение кончилось. Френ пока еще не возвращалась. Наместник сложил исписанные листки, сунул стилос в специальный держатель из черненого серебра (волшебный стилос писал сам, без чернил выводя на белоснежной бумаге красивые густые линии) и встал из-за стола, заложив руки за спину. Прошелся взад-вперед. Он любил размышлять, гуляя, так намного лучше думалось...

Итак, сведем концы с концами. Что у нас есть в активе? По статье, так сказать, доходов?

Есть база, которую до сих пор не обнаружили. И если он все сделал правильно, то при наличии некоей толики удачи обнаружить и не должны. Подготовлено несколько "ложных аэродромов", которые, конечно, вряд ли смогут обмануть противника, но установленная на них сигнализация даст ему понять, что охота началась. Он успеет уйти в свою реальность, оставив с носом Стражей Границы. Зер гут? Яволь!

Есть два помощника, каждый из которых — уникален в своем роде. Вампир и вдобавок СВЕТЛЫЙ инкуб — потрясающее сочетание, обладающее огромным потенциалом. Светлый инкуб... Нонсенс, парадокс, сказал бы классический маг или демонолог, это невозможно! Вампиры суть порождения Тьмы! Да и инкубат проходит по разряду не светлых, в принципе, умений. Но оттого ценность сотрудника только возрастает, главное — найти правильное ему применение. К сожалению, специализация Стива довольно ограничена, да и заключенный с ним контракт тоже имеет весьма четкие условия...

Вампирочка Френсис. Суккуб. Вот это уже — действительно Тьма, во всем — от морали до поведения. Потенциал сам по себе поскромнее, чем у Стива, зато намного больше опыта реальной оперативной работы. Талантлива, удачлива, сильна и опытна. Великолепно сработалась со Стивом. У парочки большое будущее...

Благополучно проведена одна операция, плоды которой можно будет пожинать не менее чем через месяц.

На этом, к сожалению, плюсы заканчивается. Пока что их весьма немного.

А что в минусе?

Минус зашкаливает. Так, что хочется без изысков материться, а в любой другой ситуации при таком раскладе нужно было бы немедленно сворачивать всю контору.

Пункт первый. Он, Наместник, даже имея некоторую силу, не в состоянии будет оказать сопротивления отряду эссов — местных полубогов, по совместительству Стражей Границы. Таковы условия игры. Правда, и они на его территории окажутся ограничены в средствах, но полубоги есть полубоги. Магией их не возьмешь, а бойцы Стражи весьма справные, на самом высоком уровне. Так что при атаке придется попросту драпать, бросив свое творение на полное, так сказать, разорение... Больше такую шуточку с "врастанием" в плоть и кровь Границы провести не удастся. Прием одноразовый.

Пункт второй. Жесточайшая нехватка кадров. Ну, господа, вы же сами видите, всех помощников — два молодых вампира, работающих, смех сказать, на контрактной основе! Всюду их не пошлешь, да и чтоб действовать в Эс-Дагаре, они вынуждены вселяться в тела обыкновенных смертных. А поскольку технология толком не отработана, то хозяева тел гибнут в момент вторжения чужих сущностей. Непорядок, однако. Так и наследить можно.

Пункт третий и самый главный. Ему самому, как уже упоминалось, нет хода в Эс-Дагар. Мир закрыт, и закрыт надежно. Ему нужны там глаза и уши, руки и ноги. Ему нужна информация. Много. Очень много. Чем больше, тем лучше. История, политика, настроения в массах, налоги, обстановка в королевских домах и интриги Эс-Тьери, Наместника своего папочки — сиятельного Эссалона. Нужен полный обзор всего, что происходит в Эс-Дагаре, что там происходило вчера и что будет происходить завтра! Нужно видеть лица королей и министров, нужно слышать песни бродячих музыкантов, нужно чувствовать азарт воинов! Того, что доставляет Френ, безжалостно выжимая из памяти своих жертв, катастрофически не хватает. Надо знать, чем живет мир, чтоб заставить его жить по своим законам! Собирать сведения по крупицам, строить дом по кирпичикам, где каждый кирпичик — ценный блок данных. Но прежде всего — надо видеть.

Надо видеть Эс-Дагар! Выходит, нам что нужно? Подловизор!

И даже есть идейка, как наладить прямой эфир изо всех необходимых мест. Но для этого нужны агенты...

Замкнутый круг, амраак гшвара гише!

Надо ждать...

Картина вторая:

"Расклад Судьбы".

Сигнал застал Наместника за ужином. Никаких излишеств — прожаренные "с кровью" бифштексы, которые он намеревался потребить с любимым вином — а почему нельзя, ежели в меру? Чтоб алкоголизм грозил высшим демонам — такого в природе не бывает, а ему при подобной работе, как сантехнику, не пить просто нельзя. Иначе свихнешься от тяжести груза.

Допив бокал, Наместник вытер губы салфеткой и двинулся к висящему в "Бранной зале N1" огромному темному зеркалу в прямоугольной раме, изукрашенной мифологическим орнаментом — литые из золота львы, драконы, единороги, причудливо переплетающиеся между собой. В самом верху, по центру рамы яростно щерился в профиль самый большой дракон, сверкая фиолетовым глазом-аметистом.

Аметист — камень, не позволяющий соврать...

Наместник коснулся его пальцем, унимая переливчатый звон, несущийся от зеркала и отражающийся от стен и сводов замка, многократно усиливаясь. Темная поверхность стекла, не отражающая почти ничего, потемнела еще больше и, как ни странно, прояснилась. Там, по ту сторону, появился огонек, которого не было на этой. Наместник всматривался в пламя свечи, и шел на него в темноту, через Зазеркалье...

..............................................................................................................................

Сквозь рыночную толпу проталкивались двое. Менестрель, в потрепанном кожаном камзоле, перепоясанным темно-зеленым дворянским поясом, и широкой шпагой у правого бедра, которую он привычно придерживал рукой, и порывистая, высокая черноволосая девушка, одетая несколько вызывающе — в легкую цветастую газовую накидку, под которой, казалось, нет вообще ничего. Стройные ноги девушки так и мелькали в высоких разрезах от бедра, линхельван (похожий на гитару, не столько по форме, сколько по звучанию, инструмент), подпрыгивая, колотил менестреля по спине, а прохожие едва успевали уворачиваться от стремительно несущейся парочки. Рынок шумел, как шумит любой рынок в любом Мире, народ толкался, возмущался, торговал и торговался, а если не мог сторговаться — уходил с обидой в душе, хотя иногда и со столь желанным товаром за пазухой. Если хозяин замечал странное исчезновение, он издавал громкий, часто нецензурный звук, на который и сбегалась городская стража. Если тот, кто совершил исчезновение, все еще находился в зоне видимости, он ускорял шаг, а стража начинала преследование, расталкивая прочих обывателей рукоятями мечей, плеток и дубинок. Сознательный народ сам спешил резво убраться с пути погони, из-за чего общая нервозность на месте сего события на некоторое время резко возрастала. Иным словом, все были заняты, и до нашей парочки дела не было решительно никому...

— Далеко еще? — Менестрель, прижимая запястьем шпагу, пощупал свой бок под правой полой камзола, проверяя, на месте ли кошелек. В такой толпе можно было ожидать чего угодно. Его левая ладонь была прочно зажата в правой руке странной девчонки, и, вот диво, вырваться из захвата он, в былые годы гнувший на спор тарелки из кирилита, был решительно не в состоянии. Казалось, пальцы сейчас затрещат, ломаясь в стальных тисках узкой девичьей ладони, странно холодной и за все время ни капли не вспотевшей. Клятая девчонка тащила его за собой, как деревенский конь тянет груженую дровами телегу.

— Нет, быстро, потерпи! — Откликнулась она, как змея в заросли камыша, ввинчиваясь в волнующуюся толпу. Его затянуло вслед за ней в воронку, как тростинку в водоворот, и на ум взбрела мысль, что даже сопротивляйся он или просто стой на месте, эта девушка, представившаяся странным именем Френсис, просто уволокла бы его на загривке. Сила у нее была... Какая-то нечеловеческая.

— Как быстро?

— Да совсем скоро!.. Вот. — Она неожиданно остановилась у дверей крошечной забегаловки для низших сословий, притулившейся к высокой стене рынка. Рослого широкоплечего парня с линхельваном на спине по инерции снесло на пару метров дальше, благо что его руку она так же неожиданно выпустила. Если бы не плотно спрессованная толпа, точно бы рухнул, как подрубленная корабельная сосна...

— Здесь? — Непонятый Менестрель, точнее, тот, кого знали под таким именем, скептически воззрился на грязные окна, некрашеные отроду расслаивающиеся деревянные стены (хорром надо было крыть, машинально пронеслось в голове, хорром, а не дешевыми породами. Тогда бы вовек не рассыпалось), покосившуюся приоткрытую дверь... — Твой хозяин не мог выбрать местечко для встречи получше? Хотя бы тот кабак, в котором ты меня подцепила...

Девушка шагнула на крыльцо, как бы случайно проделав это так, что ему на миг, но зато практически до самого... верха открылась стройная ножка, и, словно опять же неспециально, тряхнула роскошной грудью, распирающей тонюсенькую, да еще и полупрозрачную ткань. Безо всяких корсетов ее грудь вздымалась так, что, по выражению трактирщика "Белого гуся", ей опасно было появляться на кладбище — все мужики-покойники встанут, как один! На Менестреля накатила очередная волна ее вожделения, и он стряхнул чужое чувство, как пыль со шляпы, мимоходом.

Френсис поморщилась, едва заметно, но он заметил. Похоже, девочка привыкла класть мужчин штабелями, усмехнулся Менестрель еще при их первой встрече — и первой ее попытке соблазнить его. И теперь искренне не понимает, почему он не поддается ее обольщению...

Глупая баба. Как и все они. Стерва, жадная до денег. Хотя и умная, ничего не скажешь... А теперь еще и старого короля сменила какая-то... королева. И сразу в карьер — реформы, преобразования! Рано или поздно она нарвется...

Его спутница потянула дверь на себя за старое, покрытое патиной медное кольцо. Дверь отворилась с тихим, но каким-то противным скрипом.

— Заходи, парень. Будь как дома.

Так же, не отвечая ей (еще чего!), он вошел. Положив левую ладонь (чуть-чуть, и не смог бы разлепить пальцы!) на эфес верного клинка. У него, Менестреля, было достаточно "доброжелателей", вполне возможно, что кто-то из них просто использовал умненькую смазливую шлюшку, чтоб заманить его в засаду. Менестрель не дорожил своей жизнью. Его душа сгорела в тот момент, когда Элайда показалась в подвенечном платье рядом с этим боровом из рода Фрун — то бишь Кабанов. Менестрелю просто хотелось испортить жизнь как можно большему числу этих знатных свиней, а для этого стоило жить. И долго жить.

Как ни странно, забегаловка оказалась пустой. Отсутствовал хозяин, обычный в таких заведениях толстый, заросший нечесаной бородищей мужик в отродясь не стираном фартуке. Отсутствовали клиенты, шумная бесцензурная толпа, всегда готовая взорваться поножовщиной. Жалко чадил одинокий светильник, фитилек, плавающий в прогорклом масле, уже практически догорел, и огонек из-под красноватого дешевого стекла подмигивал странно жалобно.

И Менестрель вдруг понял, что с улицы не доносится ни единого звука. Словно дверь, так же скрипуче закрывшаяся ровно наполовину, отрезала его от Мира.

И темнота здесь была какой-то живой... Вон промелькнула странная тень, которую нечему было отбрасывать, вот закачался на невидимых качелях кто-то маленький, похожий на пушистый шарик с острыми ушками и умными злобными глазенками, сгинувший, стоило сфокусировать на нем взгляд. По ногам мазнуло вначале теплом, потом прохладой, скрипнула где-то в темноте половица, на пределе слышимости прозвучал странный полустон-полурычание. И Френсис, дива Френ, как сама себя любила называть она, вдруг приобрела какой-то полудемонический вид. Белая кожа мертвенно светилась в темноте, глаза горели красноватым огнем, в приоткрытом рту вдруг показались острые маленькие зубки. Менестрель потряс головой — чего только в темноте не примерещится?..

И вдруг услышал, как где-то далеко в этой живой тьме звучит нечто, похожее на песню. Автоматически напряг слух, пытаясь разобрать слова, и у него получилось...

Стальной клинок!

Держите крепче кубок.

Какие шутки — двери на засов!

Вы побледнели —

Как вам наши зубы?

Еще часок, и будет гость готов...

Еще часок, еще часок, еще часок, еще часок...

"Еще часок!" — машинально повторил Черный Лис. И, не думая, что делая, сильнее сжал эфес шпаги. Уж очень проникновенно звучал далекий, исчезающий в глубине темноты голос, как-то коварно даже звучал, убедительно. Он шептал и шелестел, как сама Ночь, как дрожат во Тьме нежные листья проклятой аэртенны, дрожат без малейшего ветерка, убаюкивающе и коварно нашептывая слова на древних вымерших языках. Уже чудились во мраке обладатели этих жутких зубов, готовые покуситься на его, Менестреля, жизнь, честь и совесть. Но песня была красивая, и Непонятый Менестрель даже пожалел, что не услышал ее целиком — это явно был последний куплет...

— Эй, парень! Чего застыл столбом? На второй этаж, с гордо поднятой головой и пламенем во взгляде! Во, смотри, как у меня! — И она направилась вверх по шаткой лесенке. Черному ничего не оставалось, как последовать за ней.

Маленькая, бедно обставленная комната. В таких обычно "принимают клиентов" дешевые шлюхи для простонародья. Такой же, как внизу, светильник, почему-то поставленный между двумя зеркалами, столик и кровать. Светильник не горел, на кровать немедленно плюхнулась эта самая Френ, и, развалившись там в самой похотливой позе (роскошная грудь чуть не вываливалась из выреза, а на демонстративно скрещенные ноги Менестрель, плюнув про себя, даже смотреть не стал), начала командовать:

— Что встал столбом? Лампадку зажги! Там огниво на столике лежит. Смотри, зеркала не свали! Удачи не будет. Вот, а теперь иди ко мне, вместе ждать будем.

— Чего ждать?

— Когда Хозяин придет.

Деваться было некуда. Кроме кровати с беззастенчиво развалившейся наглой девицей, другой мебели в комнате не было, да она бы там просто не поместилась. Менестрель сел ровно на середину кровати, на показанное девицей место, откуда можно было смотреть на оба зеркала, в бесконечный зеркальный коридор, образовавшийся между ними. Прильнувшей к нему Френ он демонстративно старался не замечать. Поняв это, она обиженно фыркнула и положила ноги ему на колени.

Замолчали.

— Смотри в коридор, смотри-и...

Он смотрел. Вначале там не было ничего, только колыхавшийся непонятно отчего крошечный огонек. Темнота сгущалась вокруг них, огонечек одновременно разгонял ее и притягивал, и клубы, похожие на дым, сгущались вокруг... Френ замерла неподвижно, он даже не чувствовал ее дыхания, а лежащие на коленях ноги девушки показались вдруг выточенными из белого мрамора. Огонечек плясал загадочный танец, в его колыханиях мерещился какой-то смысл, и Менестреля постепенно завораживала эта странная пляска. Откуда-то приходило тепло, его рука машинально поглаживала гладкую холодную кожу девушки, и огонек двоился перед глазами, продолжая свою бесконечную пляску...

...И он даже не заметил, когда, в какой момент, в одном из зеркал появился силуэт. Он постоял, дрожа, потом вдруг пропал, и появился в другом зеркале — уже гораздо ближе. Миг очертания — и он снова исчез, и появился в третьем. Силуэт шел через зеркальный коридор, и уже можно было различить темную, вроде бы мужскую фигуру, одетую в черный облегающий костюм без капюшона. Ног не было видно. Лицо у него было бледное, почти как у Френ, не слишком узкое, с широкими чертами и черной шапкой волос, сползающих на лоб.

Менестрель не заметил, как силуэт вырос разом в двух реальных зеркалах. Но он возник в них одновременно, а потом вдруг оказался между ними, выйдя за пределы зеркальной реальности — темный силуэт, видимый от пояса и выше. Взгляд "хозяина" был спокойным, даже отрешенным. Уверенным, снисходительным и... человек не мог дать определения. "Хозяин" молчал. Менестрель, очнувшийся от оцепенения, не знал, с чего начать.

— Заговори первым! — Кошкой прошипела Френ, пихая его коленом в живот. — Заговори с ним первым, сам он не может!

— Почему?..

— По кочану! Дубина, это ж Зазеркалье!

— Э-э-э... — Обычно самоуверенный и даже нахальный, Черный Менестрель, признанная гроза всех дворянских собраний, вдруг оробел. Шутка ли, говорить неизвестно с кем с той стороны зеркала, которого даже эта странная Френ, не считающаяся ни с какими авторитетами, зовет хозяином! Поэтому ляпнул он первое, что взбрело на ум:

— Здрасте! А как погодка там, у вас? — И моментально устыдился собственной неуверенности. Но, чтоб не подать виду, гордо вскинул голову.

— Здравствуйте, — вежливо кивнул "хозяин". — Значит, вы все-таки пришли... — Констатировал он факт.

Менестрелю это не понравилось. Он терпеть не мог такой манеры разговора. Вызвал по делу, так и говори по делу, а не излагай с умным видом и без того очевидные вещи. Разумеется, он пришел, раз находится здесь! И Черный, стряхнув робость, перешел в наступление:

— Разумеется, я пришел! Хотя вполне мог бы и не приходить, дел полно, знаете ли, но не смог не уступить просьбе дамы, — кивок на явно блаженствующую у него на коленях Френ. — Но времени мало, заказов полно, в "Белом гусе" сегодня выступаю, так что я вас слушаю, уважаемый — чем вы можете быть мне полезны?

Тут уж удивился "хозяин":

— Я вам?

— Конечно! Вы же вызвали меня, а не я вас! Вот если бы я вас, тогда я был бы вам полезен...

Такая логика поставила "хозяина" в тупик.

— Хм-м... Спорная ситуация. Ладно. Я пожелал нашей встречи не для того, чтобы играть в слова. Хотя вы, как я вижу, вполне достойный собеседник. Но прежде чем я перейду к сути дела, разрешите мне рассказать кое-что о вас.

— Вам? Обо мне? Ой, ну очень интересно...

"Хозяин" пробормотал что-то неразборчивое, Менестрель не уловил сути. Только заметил, как двигались его губы. А потом до Менестреля вдруг дошло, что он не слышал голоса "хозяина"! Его слова будто сами появлялись в неотягощенной интеллектом менестрельной голове. Сделав пометочку в мыслях, Черный сел попрямее. А Френ так и вовсе, похоже, беззастенчиво уснула, и лицо у нее во сне неожиданно стало такое невинное...

— Замок Штосс-ар-Хейм, Лисья Нора, доживал свои последние деньки. — Внезапно донесся глухой голос "хозяина". Менестрель вздрогнул. — Рушащиеся стены оплел дикий вьюн, в камине давно не бывало хороших дров, и некому было починить даже проваливающуюся ступеньку крыльца. Последнюю деревню хозяин замка граф ар-Штосс отдал за долги умершего отца полгода тому назад, и больше никто не приносил оброка, никто не работал на полях графа, и единственным средством прокормиться оставалось сдать в аренду богатому соседу небольшой лес, под охотничьи угодья. На столе каждый день бывали каша с маслом, а вот белый хлеб — далеко не всегда, и граф ар-Штосс все отчетливей понимал, что дальше так продолжаться не может. И вот, когда он, по обыкновению забавляясь игрой на линхельване, сидел на продуваемой всеми ветрами единственной башенке замка (и той, надо сказать, без крыши), на горизонте показался поезд бродячих комедиантов...

Менестрель вздрогнул. "Хозяин" не заметил:

— Он свернул по дороге к тому самому богатею-соседу. Через некоторое время оттуда раздались звуки музыки и веселья. Не выдержав, граф оседлал серого в яблоках коня — самое ценное и дорогое, что пока еще оставалось у него, ибо дворянин без коня — все равно что король без короны. И отправился туда. Ему хотелось даже не денег. Ему хотелось найти средство от заглатывающей душу тоски и безысходности...

Черный сидел молча, чувствуя, как каменеет лицо.

— Он прибыл, когда актеры уже давали представление. Прыгал сквозь огонь и мотал длинным хвостом пушистый зверь, желтый в черную крапинку. Акробаты ходили по стеклу и жонглировали кинжалами, клоун смешил детей, а силач демонстративно ломал о колено алебарду из черного стального дерева. Заплатив лихсу, как простолюдин, граф ар-Штосс стоял среди черни и смотрел на нее — комедиантку в ярком, с блестками, черно-красном коротком развевающемся платье, под которым во время прыжков, сальто и балетных па можно было заметить черные же, в обтяжку, лосины...

— Довольно, — Менестрель поднял взгляд на собеседника. — Прекратите. Вы прекрасно знаете меня, я это понял. Должен сказать, с некоторых пор я не терплю комедиантов вообще, а уж разыгрываемые ими сцены... Давайте говорить четко.

— Давайте. Уважаю прямых людей. Господин Менестрель, я пригласил вас на встречу для того, чтобы предложить работу.

— Я ни на кого не работаю.

— Я знаю. Но мои условия, надо думать, подойдут вам.

— Сомневаюсь.

— Но соблаговолите хотя бы обдумать их. Контракт — вот... — Дива Френ, до этого делавшая вид, что спит на коленях Менестреля, потянулась, как горный мреш, и выудила из-под подушки скрученный в свиток лист пергамента. Черный взял его двумя пальцами за край.

— Там уже есть моя подпись. Если вы согласитесь, вам останется только поставить свою. Я дам времени на обдумывание... Ну, скажем, сутки. Вам подходит?

— Я не могу дать никаких гарантий, что ваш свиток не окажется в выгребной яме сразу после того, как я выйду отсюда. Просто потому, что мне взбрела такая блажь. Знаете, Хозяин, я свободный человек... И хозяев над собой не терплю. Моя жизнь — вольная, и на другую не согласен. Моя жизнь — ветер.

— А моя — огонь.

— Что?

— Все-таки прочитайте контракт, и обдумайте мое предложение. Вашу волю ничто не стеснит, зато ваш ветер получит цель...

— Прочитаю. — Менестрель небрежно засунул свиток за пазуху.

— А если все-таки надумаете согласиться — учтите, подпись надо ставить кровью...

Чужой голос в голове прошелестел, затухая, и объемный фантом между двумя зеркалами исчез. В тот же миг Френ, ловко соскочив с кровати, задула фитилек лампадки и опрокинула оба зеркала, положив их стеклом на стол. Черный не успел даже опомниться, как что-то почти бесшумно прошуршало через комнатку, и в распахнутую дверь вылилась лишняя темнота, позволяя хотя бы рассмотреть дверной проем.

— И это все... Что? — Менестрель неопределенно покачал рукой в воздухе.

— Что все? — Эсс крат! Как она успела оказаться так близко?! Ее лицо — почти вплотную... Впрочем, опомнился Менестрель быстро.

— Уж очень напоминает актерскую постановку. По манере исполнения. Кстати, фокус с зеркалами я знаю, с помощью системы зеркал можно создать какую угодно иллюзию. Как-то оно... Не смотрится, должен сказать. Слишком...

— Слушай, парень! Не морочь мне и себе голову. — Перебила его нахальная девица. — Хозяин был настоящий. Голос ты в голове тоже слышал настоящий. — "Откуда она знает?!". — Контракт под кафтаном пощупай, не рассыпается? Осязаемый? Материальный?

Черный пощупал за пазухой плотно скрученный свиток:

— Вроде да. Но что за...

— Ровно спустя сутки с этого момента бумага рассыплется прахом. — Опять не дала договорить наглая девчонка. — Если ты ее не подпишешь.

— Кровью?

— А что? Можно не возиться с витиеватой росписью, просто колешь пальчик и тем же пальцем припечатываешь.

— А дальше что?

Они уже выходили на улицу. Из душной тьмы странно пустого притона для черни — в дышащую, живую, насквозь родную и знакомую вечернюю темноту Нижнего Города. Когда вошли, были сумерки, когда вышли — уже почти ночь...

— А ничего. — Девчонка была сама беспечность. — С тобой свяжутся. Все, пока, мне пора! Еще уйма дел! Я исчезаю...

— А кровью-то зачем? — Совсем уж глупо крикнул Менестрель уже в пустоту. Проходящие мимо люди (жизнь в этих кварталах с закатом только просыпалась) покосились на издавшего странный вопль молодого господина, но никак не отреагировали. В Нижнем Городе на странности предпочитали не обращать внимания, меньше замечаешь — целее будешь...

— Убежала. Одна. — Грустно заметил Менестрель, ни к кому не обращаясь. У него давно уже выработалась привычка говорить с самым понимающим собеседником, то бишь с собой. — А здесь, между прочим, в одиночестве даже эссы не ходят! Точнее, вообще не ходят, как и патрули Сверху... А, ладно!

Он развернулся и потопал домой, то есть к "Белому гусю" — таверне для особо удачливых "господ свободы", как любили именовать себя бродячие артисты, наемники и уличные безгильдейские купцы. Удачливость сих господ заключалась в том, что спустя несколько лет бродячей жизни они были все еще живы, а это, согласитесь, уже немало...

На эфесе шпаги привычно покоилась левая рука — пусть и неудобно, зато в случае чего он гарантированно успеет выхватить свою "Матушку-Защитницу". В этих краях и в это время иначе просто нельзя.

В голове монотонно зудел голос застарелой совести, укоряющий, что нельзя было отпускать юную девицу Френ гулять одну ночью по Нижнему Городу. Черный вспомнил стальные тиски ее изящных ручек и только усмехнулся — эта девочка явно способна сама постоять за себя.

И насильственным образом заглушил голос совести.

Когда Френсис вернулась домой, Наместник со Стивом пили чай, почему-то не в кабинете и не в гостиной (одной из многочисленных гостиных замка), а на кухне. Пили они чай с сахаром, вприкуску, заедая лимонными кружками. На столе лежал кусок стекла в простой деревянной раме, который Френ не сразу, но опознала как зеркало. Девочку извиняло то, что от зеркал она просто-напросто отвыкла — вампиры ее вида сроду не отражались в блестящих поверхностях. Осознав весь юмор ситуации, Френ хихикнула и с радостным воплем шлепнулась на колени шефа, который машинально приобнял ее за талию.

В зеркале отражалась его рука, обнимающая воздух, и кружка чая с куском сахара, в этом же воздухе замершая — Стив от неожиданности забыл донести их до рта. Только представьте себе эту сюрреалистическую картину — сидит человек, обнимая воздух, напротив него висит кружка с чаем... Кто нормальный увидит — поседеет!

Непосредственная дива-вамп прижалась щекой к шее Хозяина, хитрюще поглядывая на молодого инкуба. Хмыкнув, тот допил чай и демонстративно положил в рот ломтик лимона. Издевался, гад. Впрочем, ему простительно.

К сожалению, вампы вида Френ не могли есть твердую пищу. Только кровь, либо вино...

— Ну как я справилась, начальник?

— Великолепно! Я тебя обожаю. — Шеф чмокнул девочку в макушку (полтораста полных лет не так давно исполнилось!). — Прелесть ты моя! Сегодня отдыхаешь, завтра новое задание. На этот раз — в паре.

— Оперативная работа?

— Вроде того. — Суккуб глянула на напарника теперь уже оценивающе. Слов нет, в постели он хорош, и как друг тоже ничего... Но вот выйдет ли из него помощник в деле, надо еще посмотреть. Опыта маловато, хотя опыт, впрочем, дело наживное. Но и Хозяин — не дурак, слишком сложное дело новичку не поручит...

— Что опять? Кого-то соблазнить, или убить, или перевербовать?

— Все, по мере необходимости! — Пошутил Хозяин. — Завтра Стив продаст тебя в публичный дом.

— Че-че-чего-о?!!

— В бордель пойдешь! Что непонятного?

Острые зубки щелкнули в сантиметре от хозяйского носа. Наместник невозмутимо поинтересовался:

— В чем дело? Тебя что-то не устраивает?

Девица Френ, оплот благонравия, вздохнула и слезла с его колен.

— Эх ты, шеф... Я для него так стараюсь, а он...

— А он все-таки шеф!

— Да тебе их что, не жалко?!

— Кого?!

— Клиентов моих, вот кого!

— Жалко. Но для дела надо.

— Для тела?!

— Да иди ты!

— Да уж конечно... Чье-чье, а ваше тело, господин Наместник, самое недоступное тело в мире!

— Что? — Теперь уже оторопел сам шеф.

Френсис стояла с самым независимым видом.

Стив тихо булькал смехом, спрятав лицо в ладонях. Аж заходился, бедный... Покачав головой, Наместник глотнул еще чайку и вдруг, расшалившись, брызнул чаем на обоих. Вид у вампиров в момент стал абсолютно одинаковый — удивленный, ошарашенный и какой-то надутый. Как у выкупанных котов.

Хорошая все-таки у него команда, слаженная... С такой и воевать не страшно. А помирать — так вообще обхохочешься!

Хоть с кем воевать. Хоть с богом...

— Все. Повеселились, и будя. Теперь Френсис может отправляться отдыхать.

— А я, шеф? — Поинтересовался молодой вампир.

— Ты? — Хозяин оценивающе посмотрел на него. — А ты устал?

— Переход занимает порядочно сил...

— Которые трачу все равно я! — Закончил за него Наместник. — Валите оба отсюда, у меня без вас забот хватает. Чтоб завтра были, как хорошо начищенные штыки. Все! Брысь с глаз моих!

— Слушаюсь, шеф! — Синхронно проскандировали вампиры. Хозяин ценил военную выправку, и, зная об этом, его команда изо всех сил старалась ее демонстрировать. Получалось пока неважно, но ведь главное — старание, правда? Наместник только хмыкнул, когда бравый вамп-дуэт развернулся на каблуках, и покинул кухню, старательно "держа равнение" и по-парадному печатая шаг. Когда парочка исчезла за дверью, он подождал еще пару минут, и вышел через другую дверь.

Вся штука заключалась лишь в том, что с той стороны в помещение за кухней никто не вошел...

Хозяин просто исчез.

На весь громадный Замок осталось лишь двое молодых вампиров, не успевших пока даже толком познакомиться...

— Мы наконец-то остались одни! — С самым довольным видом констатировала великолепная Френсис.

— Как ты узнала? — Любопытно глянул на нее Стив. Особое внимание он уделил соблазнительному декольте, так впечатлившему даже Менестреля. Менестрель, рассуждая с точки зрения психоанализа, имел большие проблемы в определенной сфере — так ведь, господа, поэтому мы и не они, как говорится! У нас никаких таких проблем нету, и в этом наше счастье...

Вампиры общаются не только вербально, как люди, у них очень развито ментальное восприятие мира. При некоторых условиях для них возможен даже телепатический контакт — если оба вампира доверяют друг другу и согласны открыть свои разумы для общения, или же просто один из них на порядок сильнее другого. Френсис была на полтора века старше, и легко ощутила охватывающее инкуба его фирменное Желание.

В некоторых книгах это называют Ardeur...

"В прошлый раз нас прервали на самом пиковом моменте..."

— Неважно. — В глазах суккубочки запрыгали самые настоящие игривые бесенята. — Важно то, что мы одни, Стив! Понимаешь? Одни! Разве это не здорово?

— Безусловно! — Инкуб понял ее мгновенно. Суть демона наслаждения, подхлестнутая, умело подстегнутая опытной вамп, уже клубилась вокруг них, создавая напряженное поле. Почти такое же, как электромагнитное, хотя, конечно, на совершенно другой основе. Зато представить его так гораздо легче.

Их притягивало друг к другу, как два мощных магнита противоположными полюсами. Ни капли пошлости и вульгарности — но интонации в голосе, но особый, тот самый, природный блеск в ее глазах, но аура, мгновенно насыщающаяся ярко-красными тонами страсти... Ни грамма похоти в его светло-голубых очах, но мощнейшее поле притяжения и слияния, которому почти невозможно противостоять.

Это не любовь, о нет, но и не простое желание приятно провести время. Стив и Френсис оба ощущали кое-что совершенно другое, что очень сложно передать обыкновенными словами. Родство душ — хотя это кощунственно по отношению к вампирам, единение энергетических полей — это ближе, но пошло и по-глупому наукообразно... Скан-контакт — вот что это было. Не слияние душ, а единодушие.

Обращенные вампиры — не люди, об этом всегда надо помнить, общаясь с ними. Они все понимают, но оценивают совершенно иначе, чем те живые homo sapiens, от которых произошли. У них свои органы чувств, человеку недоступные и непонятные.

Для них не имеют значения условности, запреты морали и нравственные табу. Вампиры мертвы, но живут по законам ЖИВЫХ, более того, они наслаждаются жизнью во всех ее проявлениях, потому что им это необходимо. Им до зарезу нужно чувствовать себя живыми, ощущать Жизнь, которой они были лишены, иначе они перестанут быть. Парадокс. Но зато правда.

Все это мы рассказываем лишь для того, чтоб пояснить, почему Стив не был ни ошарашен, ни как-то подавлен или деморализован чересчур стремительным развитием событий. Он охотно подчинился, когда Френсис, не сочтя нужным далеко ходить, втолкнула его в первую попавшуюся комнатку, где стоял какой-то диванчик. Наместника уже не было в замке, и ребята вполне разумно распорядились отпущенным им временем. В конце концов, оба были воплощениями одной и той же Силы, но разных ее начал — мужского и женского. Наместник знал, что делает, когда подбирал эту пару. Именно ТАКУЮ боевую пару.

Опустившись на колени, дива Френ положила руку на пряжку ремня молодого вампира. Тот стоял, запрокинув голову, весь уже в предвкушении того, что сейчас должно произойти. Френсис любила экстремальный секс, но пока не собиралась доводить дело до каких-либо эксцессов. Пока...

Она просто провела рукой по напряженности под пряжкой. Чуть-чуть пощекотала ее острейшими коготками. Из горла молодого инкуба вырвался звериный рык — внутренний Зверь требовал свободы. Френсис сладко улыбнулась вышколенности мальчика — молодец, не позволяет себе пока перехватывать инициативу...

Одним движением расстегнула ремень, прижалась щекой к тому, что яростно требовало свободы от плотной джинсовой ткани, запечатлела на нем, пока еще бьющимся в плену, невесомый, почти невинный поцелуй. Стив оперся руками на спинку дивана, энергия, Сила хлестала из него, била через край, как штормовая волна, сама по себе доводя почти до оргазма. Не выдержав роли невинности, Френ впилась губами в напряжение под плотной джинсовой тканью, выпивая его мощь, как живую воду. Это было невероятно, невообразимо лучше, чем даже кровь. Это была Сила инкуба!

Пальцы вампирочки протолкнули пуговицу в петлю, и расстегнули молнию. Под джинсами у него больше ничего не было... Прямо ей в лицо прыгнуло, распрямляясь, самое сладкое в мире блюдо. Сейчас, для нее, только для нее одной! Губки девушки обхватили его, аккуратные клычки чуть-чуть, совсем слегка, вспороли кожу, так, чтоб двумя тоненькими струйками побежала кровь вампира — сладкая, могущественная, никогда не насыщающая... Ее руки сдавили бедра Стива, острые ноготки впились в кожу — страсть без крови бессмысленна для Неживущих. Багрово-черная кровь потекла по белой коже. Ладони молодого инкуба повелительно легли ей на макушку, задавая нужный темп, и сознание суккубочки, самой привыкшей повелевать, окончательно потонуло в потоке Наслаждения. Ведь самое главное в такой близости — взаимный обмен энергиями, а не просто стимуляция нервных окончаний в определенных точках. Вампиры живут в мире энергий, они чуют их, они дышат ими...

Стив уловил мысли Френсис — не четкие фразы, конечно, а мыслеобразы. Девочка сама не подозревала, толком, на кого, хи-хи, напоролась — в самом что ни на есть прямом смысле... Финал должен был произойти с минуты на минуту, на секунду даже, но пока что он был абсолютно нежелательным.

— Желаешь, чтоб я показал тебе, на что на самом деле способен? — Не словами, а "сканом" осведомился Стив. Слова только мешали им. Получив мысленно "подтверждение", он сильным рывком поднял вампирочку на руки, отрывая от "главного блюда", и фирменный Поцелуй Инкуба запечатал ее не успевший сомкнуться ротик. Маечка, шорты и прочие тряпки Френсис полетели куда-то в неважном направлении, сильные пальцы молодого вампира сжали ее полные, упруго-мягкие бедра, поднимая вверх и медленно, со вкусом опуская на то, что только недавно ласкали губки и острые зубки девушки. Ласкали и не хотели отпускать...

...Если многоопытная вампирша, которой полторы сотни лет, не в силах сдержать протяжного стона от только первого толчка, то это о многом уже говорит...

Энергии было так много, Сила настолько переполняла их, что создала замкнутый самонакачивающийся контур. Не нужна была никакая мебель, для поддержки хватало только воздуха Черного Замка. Они по-настоящему растворились друг в друге, сплавляя тонкие тела, сделавшись одним целым и физически, и духовно...

...Это была не любовь, совершенно точно. Любовь у вампиров — более чем редкость.

Но, может быть, господа, это было даже немножко лучше.

Во всяком случае, честнее.

Поэтому на время оставим их одних...

Сколько прошло времени, не имело ни малейшего значения. Как говорится, умеючи — долго, а потому не фиг в пошлых минутах (а хотя бы и часах, совершенно неважно) измерять удовольствие. Самое главное, что на сей раз их никто не отвлекал, и обстановка позволила полностью насладиться друг другом. Слегка опустошенные, они лежали на том самом диванчике, по-спартански обойдясь простынями и подушками. Френсис нахально заграбастала себе правую руку Стива, пристроив ее под голову, и умиротворенно глядела в потолок. Это был один из тех редких моментов, когда она действительно чувствовала себя почти счастливой. Для полного счастья не хватало сущей малости...

— Эх, человечка бы зарезать, что ли... — Мечтательно протянула милая девочка, водя пальчиком по груди Стива. Покосившись на это дело, вампир секунду подумал, и многозначительно хмыкнул. Остроту ее ноготков он только что прочувствовал на собственной шкуре, при острой необходимости Френ могла прорезать ими даже твердое дерево. Ранки на спине и... Кое-где еще до сих пор давали о себе знать легким, даже чуточку приятным зудом. Они бы затянулись, конечно, мгновенно, не будь нанесены вампиром.

— Странное дело, — философски заметил инкуб, глядя в потолок. — А мне вот поговорить хочется...

Френ удивилась.

— А крови не хочется?

— Я же не ты. Я скорее энергетический вампир, большую часть того, что мне нужно, получаю... Ну, вот, например, от чего. — Выпростал руку из-под головы, и легким перебором пальцев, как на гитарных струнах, показал, "от чего", на самой же Френсис. Вампирочка взвизгнула и острыми клычками тяпнула его за ухо. Больно, между прочим, до крови. Которую немедленно сама и облизала, в утешение. Свое, разумеется, не Стива же...

— Паразит! Не провоцируй меня снова, я ж не каменная!

— Я заметил, — серьезно согласился Стив. Какое-то время они просто молчали, думая каждый о чем-то своем...

— Расскажи, откуда ты такой взялся? — Попросила Френ. — Раз уж мы работаем в паре, то должны же знать друг друга. А я тебя совсем не знаю... Такие, как ты — редкость в наших краях.

— Такие, как я, вообще редкость. — Сказал Стив. — Оно и к лучшему. Перенасыщение мироздания не просто вампирами, а инкубами и суккубами не приведет ни к чему хорошему.

— Слушай, а как вообще ты стал таким? Что нужно иметь для того, чтобы быть энергетическим вампиром? Предрасположенность?

Стив помотал головой.

— Не совсем. Предрасположенность тоже, но такую же, как и к простому Обращению. Не любого же человека можно сделать вампиром...

— Учил петух кошку мышей ловить! — Чтоб не умничал, Френсис передвинула руку, и слегка пощекотала коготками самую главную для инкуба часть тела. Стив поежился, но не понять — то ли от страха, то ли от наслаждения... а может, и от того, и от другого сразу.

— Тебя сделал таким твой Мастер?

— Да. — Не очень охотно ответил юноша. Френ, к стыду своему, только что вспомнила, что вообще-то Стиву до звания настоящего вампира еще лет пятьдесят минимум. Пока что он только неофит, птенец из чьего-то выводка. Почти бесправный перед своим Мастером, даже дышать не имеющий права без его соизволения...

— Сорок восемь, — буркнул "птенец". — Еще сорок восемь или сорок семь лет. У тебя на лице все про меня написано...

Френсис искренне, как смогла, пожалела его. Период "обучения" искусству быть вампиром ни для кого не кажется ни малиной, ни медом. "Школа Не-Жизни" молодых Обращенных — это, между прочим, намного похлеще службы в любой армии. Не говоря уж о том, что значительно дольше.

Когда они снова смогли разговаривать (Френ с достоинством завершила сеанс утешения), то снова вернулись к прежней теме. Ей было искренне интересно, а ему... Ему тоже долго некому было выговориться.

Выдав вампирочке заключительный, но вряд ли последний (тьфу-тьфу-тьфу!) поцелуй — приличия ради не будем уточнять, куда! — Стив перевернулся на спину и вновь уставился в потолок, заложив обе руки за голову. Френсис устроилась на боку, глядя ему в лицо внимательными глазами. Она далеко не была повернутой на сексе, так думать значило крупно насчет нее заблуждаться. У девочки имелось много талантов, и среди них, между прочим, немалые таланты психолога...

Стив говорил сухо, коротко, избегая лишних подробностей. Такие темы щепетильны для каждого.

— Моя мать училась в Школе магии. Не простой магии, а черной...

— Как у Наместника? — Перебила Френ.

— Нет. У него несколько другая Суть, и не перебивай меня! Не буду рассказывать...

— Мр-ррр! Извини. — Покаялась вампирочка. — Больше не буду.

— Тогда ладно. Это была Школа скорее Мглы, чем Тьмы. Или Мрака. Там бытовали свои порядки и правила. Адептам разрешалось многое, все или почти все. Чем больше ты плюешь на мораль, чем сильнее стремишься идти ей наперекор, тем лучше, значит, ты — настоящий черный маг. Некромаг.

— Некромант? — Глаза Френсис расширились.

— Некромаг. Настоящая черная магия основана на боли и смерти. Адепты могли вести вольную жизнь, но время от времени должны были доказывать свою преданность Мраку. Но до настоящей инициации им было пока далеко. Моя мать тоже была адепткой. Все было хорошо и гладко, пока она не поняла, что беременна... Доигралась. Довеселилась. — Мрачно заключил вампир.

— Если тебе неприятно, не говори, — предложила Френсис.

— А сколько можно таиться от самого себя? Остается надеяться лишь на то, что ты поймешь... — Без лишней горечи, как давно примирившийся с фактом, сказал Стив. Качнул головой, и продолжил, как бы в никуда — так ему было легче...

— Лишний раз напоминаю, ЧТО это была за Школа. И какую плату платили адепты за пользование Силой. После инициации у них уже не могло быть своих детей, а случайно "нагулянных" полагалось употребить по прямому назначению.

— Это по какому же? — Спросила, потому что пауза предполагала вопрос, Френ. На самом деле она уже догадывалась, какой будет ответ, суккуб достаточно разбиралась в магии...

— Декокты. Зелья. — Бесстрастно ответил он. Чтобы лучше дошло, повторил, смакуя ответ, как смакуют боль:

— Согласно древним правилам этой Школы, ребенка необходимо было пустить на колдовской отвар. Из детей, особенно своих, кровных, получаются самые ценные препараты.

Френсис даже слегка передернуло. Вроде не было сказано ничего особенного, она слыхала и не о таких ужасах, и не только слыхала, вообще-то... Но термин, который употребил этот милый мальчик, был настолько обыденным и... Он ни у кого и никогда не ассоциируется с чем-то ужасным, поэтому Стив и произнес это слово просто и естественно. Препарат.

Поди разберись, что могло так шелохнуться вдруг в несуществующей душе долгоживущего вампира... Заметив что-то в ее лице, Стив счел нужным пояснить:

— Лучше всего выходят декокты — это такие магические экстракты, только из белковых существ, и с мякотью...

— У тебя нет ненависти в голосе. — Полувопросительно уточнила Френ.

— Да. Я ценю свою мать по крайней мере, за то, что она оставила мне жизнь. Ей было всего семнадцать-восемнадцать лет, и она просто не смогла убить собственное дитя. А оставить его в живых было невозможно. Правилами Школы это категорически запрещалось. Ребенка надо было принести в жертву Властелину Мрака в знак своей преданности. Нарушившего правило ожидало наказание. Лучше не спрашивай, какое. Мама пожалела меня, тогда она еще была способна на какие-то светлые чувства. В результате у меня появились приемные родители. Они были простыми людьми, но в Мире, который стал мне родным, существовали вампиры.

— И тебя угораздило попасться кому-то из них на пути? — Выдала теорию девочка.

Стив улыбнулся. Так, как умел улыбаться лишь он — на всех без исключения созданий слабого пола эта улыбка действовала круче любых духов с ферромонами. И на некоторых представителей пола сильного, кстати, тоже...

— Нет. Я пошел в вампиры добровольно. Я хотел стать вампиром.

Суккубочка помотала головой. Паззл не складывался. Этот мальчик продолжал удивлять ее.

— Ты не похож на вампиромана. — Сказала она. И затормошила его:

— Поясни!

— Да чего там пояснять... — Сам по себе Стив лежал безмятежно, но вот одна его рука начала собственное движение, и целью ее была кое-чья манящая грудь. Его пальцы профессионально нашли одну-две точки у ее правого соска, и суккуб (по условиям этой игры, инициатива принадлежала ему) поняла, что скоро ей будет не до разговоров о жизни. Всепоглощающая энергия наслаждения вновь начала наполнять многострадальную комнатку.

Впрочем, пока что это был не более чем безобидный эротический массаж.

— Мои приемные родители погибли, когда мне исполнилось восемь лет. Автомобильная катастрофа. — Просто сказал Стив, не отрываясь от дела. — История настолько банальная, что даже не хотелось рассказывать. Меня определили в приют. А хозяевами приюта были вампиры. Кроме этого, он ничем не отличался от обычных сиротских приютов.

— Я что-то слышала про такое, — согласно кивнула Френ. За "эротический массаж" она решила ему страшно отомстить, и "асимметричный ответ" вызвал легкое поднятие бровей инкуба. А заодно и поднятие кое-чего еще, что, собственно, и было ее главной целью. — Неофициальный патронаж Мастера Города?

— Зачем же? — Хладнокровно ("А пусть не думает!") ответствовал Стив. — Вполне легальный патронаж Церкви Проклятых. Помощь материальная и моральная. Небольшое условие — дети воспитываются в симпатии к Вечноживущим. Центр подготовки свежих кадров, так сказать... Все законно, согласно Конституции. При выпуске тех, кто выказал желание и подошел по качеству, Обращает лично Мастер Города.

Не то, чтобы Френ все это было в новинку. Но требовалось проявить хотя бы участие, и потом, ей в самом деле стало интересно. Она и спросила, просто так, без задних мыслей:

— В двадцать один год?

— Стать вампиром у нас можно с восемнадцати. — Сказал Стив. — Подумал и добавил:

— А мне было семнадцать с половиной.

Он не проговорил, но она знала, что он так подумал — "И теперь уже навсегда останется..."

— А как звали твоего Мастера? — Логичный вопрос со стороны другого вампира. Мастер для Обращенного значит гораздо больше, чем даже родители для живого человека. Когда происходит Обращение, Мастер вкладывает часть своей личности, своего разума в неофита — будущего вампира. Если, конечно, Обращение происходит "цивилизованно", производится сильным и знающим Мастером. Между птенцом и его создателем устанавливается особая связь, которая сохраняется очень долго. Почти всю их вечную не-жизнь.

Живыми вампиров не называл даже Наместник. С его точки зрения, это было уже чрезмерное кощунство.

Стив на сей логичный вопрос почему-то отвечать не стал. Чтобы девочка не вздумала проявлять лишнее любопытство, он повернулся на бок и закрыл ей рот самым логичным образом — впечатляющей Силы поцелуем. Рука птенчика обняла вампирочку за талию, потом скользнула ниже... Потом еще ниже... Быстрым, сильным рывком приподняла ее ножку, а чего-то похожего на трусики у той уже давным-давно не наблюдалось. Поцелуя Стив не прекращал, поэтому у Френсис только округлились глаза, когда их тела соприкоснулись в нужном месте... Дальше, как говорится, было дело техники. Стив остановил напор, но суккуб была уже "взведена", как снаряд с самоликвидатором. Она подалась вперед, насаживаясь на него сильнее и глубже, с большим трудом, надо признать, разорвала контакт губ, подминая Стива под себя. Ощущать его, полностью находящегося внутри, в ней, но вместе с тем и под ней, на сей раз такого демонстративно-покорного, было таким неописуемым кайфом...

Френсис все-таки была старше, а значит, и сильнее Стива. Впрочем, он и сам даже не думал сопротивляться. Усевшись на мальчике верхом, она прижала его руки к постели, пока еще не делая никаких других движений. Ведь умеючи как раз ДОЛГО, милорды и миледи... Вампиры ценят вечность, они, как никто, умеют растягивать наслаждение, получая максимум ощущений от каждой секунды близости. Френ глядела в чистые, голубущие, как небо, глаза своего Друга, чувствовала его в себе, великолепно напряженного, но одновременно такого безмятежного... Видавшая всякие виды вамп вдруг испытала одно очень давно забытое чувство — чувство нежности. Такое несвойственное для кровопийц...

— Все будет в порядке. — Шепнула она. — Только верь мне.

— Я верю. — Спокойно отозвался он. И вдруг хулигански толкнулся в нее тазом, вампирочка аж подскочила! Но очень быстро справилась и с собой, и с партнером.

— Ах ты, охальник! Лежи спокойно, как в родном гробике. Я все сделаю сама. Так, как надо.

Она наклонилась, чтоб поцеловать его в губы, он благодарно мазнул губами по ее напрягшимся соскам. Она вздохнула — и слегка приподнялась, по-прежнему удерживая его руки. Опустилась. Потом снова приподнялась, почти до самого момента, когда он должен был выскользнуть, и замерла в этой "мертвой точке". Слегка качнула бедрами — влево-вправо, влево-вправо. Вперед-назад. Корпус Стива под ней выгнулся, по нему пробежала легкая судорога. Вампирочка сладко улыбнулась, и, сжав внутренние мышцы, опустилась на него обратно. По ее телу, исходя из низа живота, пробежала первая сладкая волна, а сколько их еще будет...

Что-то интимное должно быть у всех, даже у вампиров. Наверное, их лучше будет опять оставить в покое, ведь право это ребята вполне заслужили...

К разговору Стив вернулся сам. Вопрос времени для них не имел никаких значений, атмосфера Замка, где они были только одни, располагала к раскрепощению. Вампиры в принципе существа бескомплексные, ибо комплексовать по поводу каких-то жизненных проблем, когда ты уже умер, согласитесь, просто глупо. Но желание выговориться, особенно, если долгое время был лишен такой возможности, рано или поздно нападает на всех. Это не слабость, хотя и не сила. Это просто необходимость для поддержания жизни.

Тем более в организме неживом, который держится одним лишь желанием — жить...

Они опять лежали вдвоем, Френсис приткнулась к Стиву под мышку, ощущая себя необычайно уютно. Нежность, вдруг пришедшая к ней, не собиралась никуда уходить. Выражалась она в том, что хотелось не продолжать бесконечный секс (что вполне нормально для существ их вида), а просто так валяться рядышком, ощущать его кожу, слабое, холодное дыхание, чувствовать обнимающие свои плечи сильные, в меру мускулистые руки. Знать, что рядом — такой же, как ты, и прекрасно тебя понимающий. Не собрат, не просто любовник, а друг. Друг, вот!

От тихого удовольствия, почти блаженства, вампирочка даже мурлыкала. Как кошка, и она знала, что Стиву это нравится.

— Мне своеобразно повезло. — Вдруг выдал помалкивавший инкуб, релаксировавший после весьма энергичной феерии. — Я оказался единственным из всех воспитанников приюта, выбравших долю вампира, кто избежал Обращения Мастером Города. — Он не называл ни имен собственных, ни названий. Френсис это не очень нравилось, но настаивать она не имела морального права. — Моим создателем стал бродячий вампир, он был безместный. Его сил хватало на то, чтобы создавать птенцов, но было слишком мало для того, чтобы стать настоящим Мастером. Благодаря этому он мог перемещаться из одного города в другой, не рискуя стать угрозой для Мастеров, и из-за этого быть уничтоженным. Он был вечным бродягой, авантюристом...

— Довольно редкий типаж для нашего племени, — подала голос Френ. — Дикарь?

— Нет, но своему создателю он не принадлежал. Он был уже довольно стар, примерно как ты...

— Что-о?!! — Праведно взбеленилась вампирочка. Вне зависимости от бессмертия, любые упоминания о возрасте способны взбесить любую женщину. — Ах ты гад!

Стив ухмылялся самым бессовестным образом. Поглядев на эту беспардонную ухмылку, Френ просекла, что ее поимели еще и морально. Поэтому следующую реплику переформулировала:

— Ах ты... Интриган!

Голубые глаза инкуба распахнулись так широко, что суккуб забарахталась, стараясь из них выплыть. За этот взгляд и эту улыбку Стиву женщины прощали все, и она не была исключением.

— Ладно, паразит! Что дальше было?

— Может, он поссорился с Герцогом моего города, — продолжил рассказ Стив. — А может быть, ему просто хотелось пошутить. Короче, я толком не знаю, откуда он получил информацию, но он уволок меня буквально из-под носа... В общем, вместо Герцога меня ждал в условленном месте этот бродяга. Герцога я до тех пор не видел, как он выглядит, не знал, а антураж был вполне впечатляющим. Когда спустя два дня я очухался от Обращения, мой Мастер был уже далеко. Спрятался на территории чужого Владения, а преследовать вампира в зоне влияния другого Мастера чревато межклановой войной. Короче, вот так все и получилось...

— Очень сумбурно, — тихо прокомментировала Френсис. Что конкретно она имела в виду, знала только она сама.

В некоторых случаях слова вредны. Это не только какие-то любовные моменты, что часто утверждается в романах. Гораздо чаще это оказываются вот такие вот случаи. Лишнее высказанное слово разрушает некую установившуюся гармонию, сводя ситуацию к пошлой жалости, ненужному сочувствию или ложному утешению. Кажется, что собеседника необходимо ободрить, дать понять ему, что он не одинок или что его "понимают"... Но на самом деле лишь кажется.

В жалости нуждаются слабые. Сочувствие необходимо неуверенным в себе. А утешение — аргумент из арсенала Светлых.

Это единственная правда, которую на сей счет может иметь сторонник Тьмы.

"Любая жалость унижает".

Поэтому Френсис ничего не сказала больше Стиву, предпочтя закрыть эту тему. Она узнала, что хотела, узнала самое главное. Доверие друг к другу редко случается среди Темных, и если уж оно случилось, то не нужно низводить его до ненужных и неправильных чувств. На которые ты неспособен в принципе, то есть — до вранья...

Она могла дать, и дала молодому инкубу гораздо больше своего тела, гораздо больше обычного удовольствия. Она дала ему понимание.

А оно видимо и так. О нем не нужно говорить вслух. Понимание дает высшую близость между двумя существами. Понимание — это то, что Темные могут назвать дружбой...

Ни Френ, ни Стив не подозревали пока, что ничего из того, что происходит в Замке, не ускользнет от его Хозяина. Даже если его нет сейчас и именно здесь. Замок сохранит последовательность событий, и доложит "на ушко" вернувшемуся господину. Узнав обо всем, Наместник спокойно улыбнется. Ишь, до чего обоим похорошело — ехидная дива-вамп, у которой любопытство было вовсе не второй, а первой натурой, даже забыла до конца вытрясти ответы на все свои вопросы! А именно — почему все-таки Стив стал именно инкубом, как он узнал про свою мать, как попал на службу к Наместнику. Френсис — неважный менталист, она боевой вампир, и "скачать" информацию из головы Стива не сможет. Пожалуй, придется ему самому как-нибудь объяснить девочке, что на самом деле произошло той летней ночью, слегка прохладной ночью в северной стране...

Небольшое лирическое отступление.

— Позвольте представиться. Меня зовут Альдо Бертини, я Герцог этого города...

— Счас. — Сказал Наместник. — Только из фонтана вылезу.

Это был красивый фонтан какой-то сказочной композиции — в виде стаи лебедей, кружащихся вокруг девочки. Девочка выглядела испуганно и решительно, она протягивала руки, стремясь схватить и удержать хоть одного лебедя, но они не давались в руки, а их протяжные жалобные крики легко домысливались зрителем. По ночному времени фонтан не работал. Наместник в черном вечернем костюме-тройке на корточках ползал по дну, перебирая валявшиеся там монетки. Как назло, нужной не попадалось...

Наконец он нашел ее, пересмотрев всю многочисленную мелочь — фонтан пользовался популярностью у жителей города и туристов, там попадались и медные центы, и серебряные доллары, и сантимы, и пенсы, и даже один-два франка удалось, кажется, рассмотреть в потемках на черном дне. Фунтов стерлингов не было. Два варианта — либо туманный Альбион не выпускал фунты в монетарном исполнении, либо обитатели его отличались редкой жадностью. Причем Хозяин Черного Замка склонялся именно ко второму.

Сжимая в кулаке свою монетку — такая была там одна-единственная, он выбрался из каменной чаши и уселся на парапет — все равно мокрый и грязный, чего уж тут... На душе было самое поганое философское настроение. Монетка в кулаке холодила кожу.

Он поднял взгляд на нежданного визитера. Перед ним стоял крепко сложенный мужчина, выше среднего роста, но не игрок баскетбольной команды. Слегка старомодный костюм богатого гангстера эпохи Великой Депрессии — не доставало только автомата Томпсона с магазином-диском на сто патронов, и обязательной кубинской сигары. А все остальное наличествовало: классическая шляпа, которую незнакомец церемониально сдернул с головы, совершив ею изящный сложный пассаж скорее во французской манере, темный ежик волос, шелковый шейный платок вместо галстука, золотой зуб справа на верхней челюсти, нагловатая в меру улыбка, и какой-то режущий взгляд глубоко сидящих черных глаз. Вот глаза, кстати, не совсем сочетались со хорошо подобранным имиджем. Они напоминали два маленьких, но очень острых буравчика, ввинчивающихся в самую твою душу.

Первая сравнение, что пришло на ум Наместнику — сама отточенность, острота, проникающая способность этих глаз вызывала ассоциацию с автоматными пулями калибра две линии. Такие пули очень тонкие, их длина больше, чем чем должна быть при таком калибре, поэтому центр тяжести у них смещен. Пробивая тело, двухлинейная пуля вращается в ране, причиняя повреждения много серьезней собственного диаметра...

Холодный, нечеловеческий шарм, и определенно профессиональный гламор исходил от этого существа. Принадлежать этот гламор мог только вампиру. Судя по особенностям воздействия, вполне конкретномого типа вампиру...

— Что вам угодно? — Осведомился Наместник. — Не представляюсь, поскольку меня вы, сдается мне, знаете...

— Вы правы. Я наслышан о вас, между прочим, вы наделали немало шуму...

— Вот как? Что именно слышали?

— То самое. Это же вы объявили войну божку с какой-то далекой планеты?

— Я. А вас это как-то задевает?

— Может быть, пройдем куда-нибудь, в более удобное для переговоров место? — Предложил вампир. — Могу предложить один из своих клубов — например, "Красный оникс" — он здесь рядом, неподалеку. Великолепный стол, королевский сервис, настоящий канкан, а не вульгарный стриптиз!

— Извините, но — нет. — Покачал головой Наместник. — Это не недоверие лично к вам, или претензия к вашему клубу... Просто я пришел сюда только с одной целью — забрать кое-что из фонтана. Больше я не хочу задерживаться в вашем городе, Герцог, мне незачем... Я не хочу здесь оставаться.

— Почему же? — Вампиры обидчивые твари, но они очень практичны и благоразумны. Герцог города не станет затевать бой с настоящим Наместником Тьмы и представителем, вдобавок, очень древней и могущественной расы. Именно потому, что чувствует его выше себя. И сильнее.

— Воспоминания, — покачал головой Наместник.

— Понимаю... — Кивнул вампир. — А что вы забрали, если не секрет?

— Никакого секрета. Вот...

На открытой ладони Наместника Тьмы лежал скользкий кружок меди, за год пребывания в воде покрывшийся зеленоватым осклизлым налетом. Впрочем, под ним еще можно было прочесть номинал — крупная арабская единица, и подпись.

— Странные буквы... Половина из них мне незнакома.

— Здесь написано: "Гривна". Одна гривна. Это редкая монета из далекой страны, все гривны там сейчас бумажные.

— Вы нумизмат? — С любопытством спросил вампир. — Если да, то у меня тоже есть редкие экземпляры...

— Нет. Просто эта монета мне дорога, как память. У вас замечательный город, Мастер. Он просто напоен романтикой и любовью... Это разумеется, ведь вы — инкуб. Вы черпаете силу из сексуального наслаждения, и распростаняете ее вокруг. Вашей энергией пропитано здесь каждое дерево, каждая скамейка в парке, каждый старый дом. Год назад я был здесь с девушкой, которую...

— Я понимаю. Надеялись на соответствующую атмосферу? Но при чем же здесь монета?

— Тогда мы бросили эту монету в фонтан, чтобы вернуться сюда снова. Этого было не суждено. Соответственно, сей гривне абсолютно незачем больше валяться в вашем фонтане. Она этого не достойна. — Наместник не был груб, кстати говоря, он не терпел бытового хамства. Но сейчас у него было, прямо скажем, паскудное настроение, и желание соблюдать политес отсутствовало как таковое. Тем более — перед каким-то вампиром...

— Вы так и будете сидеть на краю фонтана? — Осведомился вампир.

— А что? — Вытянул ноги вперед Наместник. Он хорошо умел таким вот манером выводить из себя собеседников — вот и маэстро Бертини (почему-то хотелось именовать его так) начал терять терпение. Но пока сдерживался.

Вздохнув, Хозяин Черного Замка встал с парапета. Костюм испорчен безвозвратно... А, ладно уж, плевать. Но стоит извиниться перед этим вампиром, он ведь ни в чем перед ним не виноват.

— Извините меня, мистер Бертини. Настроение что-то не очень. Так что вы хотели мне предложить?

— Извинения принимаются. — Вновь щеголевато махнул шляпой "гангстер". Он чуть посторонился, и теперь шел рядом с Наместником по унылой темно-серой улице, кое-где засыпанной опавшими листьями клена. Было около двух часов ночи, фонари не горели, только тусклый растущий месяц освещал их странный уединенный моцион. — Но лучше называйте меня "дон". Я буду краток и прям: вам ведь нужна сейчас свита?

— Что вы сказали? — Остановившись, Наместник всмотрелся в лицо вампира.

— То, что вы слышали. Вашему статусу полагается свита, не так ли? Вы успели ее набрать?

— Нет, но...

— Отлично! Тогда я могу рекомендовать вам первого свитского. Это, между прочим, честь...

— Я знаю... — Пробормотал Наместник. Нахлынуло странное чувство повторяемости событий, но каких таких событий, он не понимал. Дежа вю, господа, именуется оно по-французски...

— Давайте я вначале расскажу о нем, — предложил Мастер города. — Дело в том, что некоторое время назад у меня завелся странный птенец...

— Как вы сказали? Завелся?! — С Наместника слетела даже частичка хандры. — Право же, это интересно...

— А мне вот не очень, — мрачно сказал дон Бертини. — Из-за этого птенца мне грозят большие проблемы. Кстати, кроме всего прочего, это и не мой птенец.

— Неужто изменились основы вампирской политики?!

— К чертям политику! — Рассвирепев, взревел дон. — Вы можете наконец-то прекратить свои шуточки?! Я понимаю, что у вас не лучшее настроение, но мне, черт возьми, на это плевать! Я говорю с вами предельно серьезно, и не намерен терпеть ехидничанья!

Поглядев на взбешенного вампира, Наместник сказал:

— Тихо-тихо-тихо. Все в порядке, уважаемый дон. Я весь внимание. Что у вас стряслось?

— Повторяю только один раз, — прошипел разъяренный Герцог. — Вы практически вывели меня из себя, у вас это мастерски получается. Еще одна скабрезность с вашей стороны — и я брошусь на ваше горло. Вы, конечно, круты, но я не намерен терпеть такое хамство...

— Хорошо. — Сказал Наместник. Ему в конце концов стало интересно. — Еще раз старательно извиняюсь. Возьмите себя в руки, благородный дон. В чем суть дела? Почему этот птенец — не ваш? Насколько я знаю ваши нравы, создать птенца на земле другого Мастера без его разрешения — преступление крови, и карается только окончательной смертью.

— Именно. Но безродным законы не писаны. — Дон успокаивался с явным трудом. Вампиры вообще вспыльчивы и самоуверенны, а уж представители горячих южных народов... — Пару месяцев назад у меня объявился чужой вампир. Как положено, представился мне, как Герцогу, испросив разрешения пожить пару недель в моем Владении. Я ограничил срок до двух дней. Он сказал, что Ксавьертон понравился ему, и он хотел бы задержаться в нем. Знаете ли, это уже была наглость...

— Я понимаю, — согласно кивнул Наместник. Вампирское дворянство очень старательно охраняло свои Владения, как сторожат охотничьи угодья любые хищники-одиночки — тигры там, медведи... Эту точку зрения Наместник хорошо понимал и даже в чем-то разделял.

— Я предложил ему принести клятву крови. — Сказал дон. — Это нормальная мера предосторожности. После принесения клятвы он не смог бы даже помыслить о причинении мне вреда. Но он отказался.

— Наглец! — Прокомментировал Наместник. Дон Бертини косо взглянул на него, но предпочел не заводиться. Он явно был очень заинтересован в этом разговоре... Магическим сканом Наместник видел дона, как эдакого льдисто-белого спрута с горящим в сердцевине ярко-красным огнем. Так он видел излучаемую вампирами Силу. Щупальца спрута колыхались, извивались, постоянно пребывали в движении, но ни разу их кромки не загорелись таким же алым, как сердце, огнем. У довольно старого вампира — его возраст бы Наместник определил лет на двести пятьдесят — не было намерений причинять ему вред. Конечно, щупальца постоянно мягко касались его лица, одежды, волос, но красным огнем они не загорались. Наместник отметил, что мягкие бескостные лапы постоянно оплетают все дома, мимо которых они проходят. Обшаривают, обыскивают, проверяют...

Но одно щупальце тянулось куда-то за спину дона, и было напряжено сильнее других. Такое впечатление, что оно кого-то тащило за шкирку.

— Я вышвырнул этого ублюдка из своего дома. В течение суток он должен был убраться восвояси. Иначе — смерть. Но он не внял моим словам...

— Я все понимаю, сиятельный дон, — не выдержал Наместник. — Но нельзя ли как-нибудь ближе к сути? Завершим с преамбулой, мы уже городок насквозь прошли. Меня дела ждут. Давайте уж как-нибудь поконкретнее!

— Вы еще не научились обращению с Вечностью. — Сказал дон Бертини. — Не привыкли к ней... Впрочем, это неважно. Ладно, ваше время имеет цену, мое — тоже. Я объясню вам.

Этот приблуда посмел отомстить мне! Он сделал птенца в моем городе. Из моих собственных неофитов!

— Однако... — Молвил Наместник. — Даже я понимаю масштаб наглости...

— Один глупый мальчишка из приюта Церкви Проклятых настолько сильно хотел стать вампиром, что чуть ли не с радостью побежал на Зов! — Зло сказал дон Бертини. — С вами тяжело разговаривать, Наместник. Вот только хотел объяснить все вкратце, как вы сбили мне тон... В общем, этого мальчишку я хочу предложить вам в слуги.

— Почему? Я не спрашиваю, зачем, но...

— А вот взгляните в его мозги — сами все поймете! Вы же умеете?

— Конечно. Давайте его сюда, — оторопело согласился Наместник.

Как быстро по миру разлетаются слухи — не успел принять титула, как предлагают принять слуг...

Щупальце, тянувшееся за спину дона, напряглось и утончилось, как серебряная струна. Герцог не отдавал устного приказа, Герцог не делал жеста рукой, Герцог вообще не совершал никакого физического действа. Просто натянулся гибкий белый хлыст, "подтаскивая" кого-то к хозяину...

Из переулка выступили трое. Худощавый голубоглазый мальчишка с довольно тонким лицом и какой-то невообразимой шевелюрой — целой шапкой очень густых, слегка вьющихся перепутанных русых волос. На вид парню с трудом можно было дать восемнадцать, но в скане он представал таким же, как дон Бертини — спрутом. Только гораздо меньше, с размахом щупалец метра два, не больше.

Вампиреныш. Совсем молодой, но вполне сложившийся...

По сторонам от него шли крепкие накачанные парни. От них веяло звериным.

— Как вам нравится? — С довольным видом работорговца спросил дон Бертини.

— Еще не рассмотрел... — Наместник вглядывался в паренька. Тот чувствовал проникающий взгляд, но даже понять пока не мог, что это. Он боялся. Наместник видел это предельно четко.

Он боялся. Но изо всех сил не показывал на лице страха.

Это понравилось.

...Общий цвет не льдисто-белый, а уютно-желтоватый, с плавным переходом в бирюзовые оттенки. Огонь внутри — не ярко-красный, а салатово-зеленый, цвета мокрой весенней листвы. И, кроме того, от парня веяло кое-чем еще... Кое-чем таким же, как и от сиятельного дона.

— Подойди ближе, Стив! — Повелительно звучит голос Герцога. Парнишка несмело подходит ближе. Конвой неотступно следует за ним, — это вовсе не конвой, господа.

Это охрана.

Но от чего?

— Открой свой разум!

Приливная волна настоящего ужаса. Разум — самое ценное, что есть у любого разумного существа. Чужое вторжение в собственный разум — это очень обидно, это очень страшно, это очень грязно. Это хуже, в сотню раз хуже физического изнасилования...

Не объяснить, в чем этот страх. Не рассказать тому, кто не понимает. Твои мысли, твои чувства, твоя память, твое подсознание — это самое тайное, самое сокровенное, самое истинное, что есть у тебя. Это ведь и есть настоящий Ты.

"Мы — это то, что мы помним". Старая-старая мудрость...

— Подождите-ка, дон, — покачал головой Наместник. — Попробуем немножко иначе... Закрой глаза, Стив. Не смотри на меня.

Вампиреныш подчинился, не раздумывая. Закрыть глаза — психологическая защита организма от страшной окружающей действительности. Даже если ты боишься закрывать глаза, все равно станет легче, как только сделаешь это. Появится иллюзия какого-то убежища — я не вижу никого, и меня никто не видит...

— Пусть охрана отойдет. — Вполголоса приказал Наместник. Дон Бертини скривился от приказного тона, как вяленая вобла, но, как ни странно, стерпел. Двое полузверей-полулюдей в человечьей ипостаси плавно переместились вбок, повинуясь воле холодного щупальца. По бокам Стива образовалось свободное пространство около двух метров. Теперь мальчишку не будут напрягать эманации оборотней — их сила чувствуется, как электричество, всей кожей, ерш твою так...

— Кто ваш призывной зверь, сиятельный дон? Над кем вы имеете власть?

— Крыса, — коротко ответил дон. — Серая крыса.

Значит, эти двое — вер-крысы. Крысы-оборотни. Удачно.

— Расслабься, Стив. Ни о чем не думай, и ничего не бойся. Все будет хорошо... — Наместник мягко коснулся напряженного, как туго надутый мяч, сознания мальчика. Он мог бы пробить его, проколоть раскаленной иглой, но девять из десяти, что мальчишка тронулся бы при этом. Вампиры все чуть-чуть свихнутые, это их карма, их фишка, их наказание. Не надо только доводить это "чуть-чуть" до полномасштабного сумасшествия. Между прочим, среди слабых вампиров очень много психопатов с искореженным, перебитым сознанием...

Мягкая, пушистая, теплая черная лапа ласково поглаживала тугой надутый шар, и постепенно, отзываясь на ласку, он расслаблялся, позволяя кое-где прогибать пружинящую поверхность. Чисто физически никто никого не касался, но метафизика — тоже физика, господа...

"Буду я еще на вас свою энергию тратить..."

— Эй, крысы! Три шага назад! — Рявкнул Наместник. Он вскинул руки перед собой — локти согнуты под прямым углом, раскрытые ладони смотрят вперед, пальцы сложены дощечкой, кроме больших. Двое мускулистых оборотней, взглянув на Герцога, подчинились. И все вместе образовали треугольник, вершиной которого был Стив.

— Я надеюсь, вы не собираетесь... — Решил уточнить дон.

— Ничего страшного или запрещенного. Посмотрите, вам будет интересно...

Он зачерпнул энергию, клубящуюся вокруг крыс. Оба ликантропа были очень сильные, что тем более убедило Наместника в своей версии — это охрана, не конвоиры. Но тем не менее оборотни. Обращенные оборотни принадлежат Тьме, как и вампиры. Их энергией он не может питаться без переработки, зато может ее трансформировать...

— Крысы, смотрите на мои ладони. — Из древней, животной темной силы, клубящейся вокруг безмолвных охранников, он свил два жгута, как электрик скручивает между собой токоведущие проводки. Мягко коснулся ими замершего вампира. Просто коснулся на долю секунды, ничего более...

...И зазвучала откуда-то сверху и как бы со всех сторон, словно из дорогой музыкальной системы, мелодия. Лилась музыка, описать которую невозможно, лились слова, которые произносил не Наместник. Вообще это была, кажется, середина композиции, но зато идеально подходящая...

...Опаснее искры в золе,

Быстрее крысы в земле,

Лелея истину под тяжестью веков!

Уж мы-то знаем правду крови,

Мы пережили королей,

И своды камня легче, чем проклятья слов...

— Чего ты боишься, Стив? Отдай свой страх крысам!!!

Вы пробовали оголенным проводом коснуться клемм мощнейшего заряженного аккумулятора? Воздух прошил голубой разряд, видимый, может, даже человеческим зрением, он пронизал пустоту между сознанием Стива и тугими жгутами энергии ликантропов. Мелькнули какие-то образы, запахло беспомощностью и черной, всепоглощающей тоской. Яростное напряжение всех сил, заполнившее разум птенца, иссякало, оно уходило, как вода, по двум бьющимся жилам, и вместе с ним уходили боль, ужас, депрессивный гнет, оставляя лишь легкий след обычной грусти. Тьма всегда оставляет после себя след, свою фирменную метку.

Тела ликантропов содрогались крупной дрожью. Один вер-крыс упал на четыре лапы, второй шатался, схватившись руками за голову. Но из плотно закрытых ртов не доносилось и стона. Оборотни начали непроизвольную трансформацию, и теперь это были две гигантские, в человеческий рост, крысы. Длинные голые хвосты, сорвав ко всем чертям штаны, молотили по земле, к растущей луне обратились вытянутые, заостренные усатые морды с большущими, в кулак, беспросветно черными глазами-ониксами. Весьма экстравагантное зрелище. Наслаждение чужой болью...

Ничего, переживут, мельком подумал Наместник. Это не их боль и страх, это все наносное, чужое... Если сильны — оправятся. Нет — ну так что ж...

Первый свой шаг — выбираешь свой путь.

Просто — да!

Вены огнем полыхают — забудь,

Просто — да.

Ты же не хочешь попытку вернуть?..

Просто, да?

И отраженье твое на рентгеновской пляске луча!

Прозрачный туманный луч просвечивал голову молодого вампира. Он соединил его и Наместника, проистекая из центра треугольника. Энерговедущие жгуты, будучи отпущенными на свободу, сами собой переплелись в клубок точно в центре системы. Они превратились в какого-то колдовского осьминога, кракена, видимого лишь магическим сканом. Из его-то "клюва" и бил волшебный рентген. Если присмотреться, то можно увидеть, что собственное некро-поле птенца (биополе характерно для живых, а не Не-живущих), которое Наместник всегда лицезрел как многолапого спрута, не то чтоб погасло, а как-то спряталось, втянулось внутрь тела, поблекло испуганно, как двоечник перед директором школы... Но сам Стив был абсолютно расслаблен. В отличие от крыс, он не испытывал ни малейшей боли, потому что из его разума вымыли всю гадость, не дававшую спокойно жить, и мальчишка ощущал себя совершенно безмятежно. Ему наконец-то стало спокойно.

Именно это чувствовал Наместник. Закрыв глаза, он просматривал красочное кино, проецировавшееся лучом прямо на внутреннюю стенку черепа, если уместны такие аналоги в ментально-чувственной сфере... Большую часть кадров маг просто "проматывал", не желая копаться в малозначащих деталях. Детство, отрочество, юность...

События шли в хронологическом порядке, так, как они происходили и запечатлевались в памяти мальчика. Перегружать ими собственный мозг Наместник не собирался. "Ускоренная перемотка" все набирала обороты, вот проскочила Инициация, вот — два дня восстановления погибшего в муках организма, в сущности, это и есть превращение в вампира... Первая появление Жажды... Первый глоток крови...

Знаешь, один на один —

Это боль.

Помнишь, кто твой господин —

Это боль.

Выход для всех, он един -

Это боль!!!

Но ты идешь на вираж и танцуешь на грани меча...

С этого момента как раз началось самое интересное.

...Первое время после Обращения, от двух дней до двух недель, это вливание в Пространство новой частички некро-поля. Мир узнает нового вампира. Мир пытается просканировать его, и мысли неоперившегося аколита открыты всем, кто умеет их видеть. Первая жертва, вкус первой крови на губах — это непередаваемо, это немыслимое блаженство после дикой, иссушающей Жажды — и на все Пространство идет мысленный крик: "Я — вампир!!!". Первая полученная Сила, которую ты еще не умеешь удержать, расходится от тебя, как круги от брошенного в море камня. Они идут очень далеко... Гораздо дальше, чем хотелось бы...

Они достигают в конце концов противоположных берегов Великого Информационного Океана. И кто-то там, за горизонтом, моющий в этом Океане свои сапоги, понимает, что ты — есть.

Тогда как тебе категорически не полагается быть. Ты должен быть мертв, мертв, мертв!!! Ты — ошибка юности, случайный результат развеселой студенческой вечеринки, следствие девичьей забывчивости, не позволившей вспомнить вовремя о предохраняющем заклинании. Наконец, ты в крайнем случае — брошенный сирота на другом краю вселенной, в другом измерении, на другой Великой Грани. А в идеале ты — жертва Великому Черному, искупительная треба для посвящения в в ранг некромага. Это та судьба, которая тебе предназначалась. Это — твое распланированное короткое будущее. От которого тебя спасли, в глубине души ненавидя себя за трусость и слабость. Спасла вот эта высокая, красивая, с мраморно-белой кожей и уложенными в тщательную и сложную прическу темными волосами, эта сидящая на холодном каменном троне женщина — твоя мать.

Магистр некромагии. И уж будь уверен, что если ты сейчас прекрасно видишь ее, купаясь в кратком информационном потоке, то и она прекрасно видит тебя. Больше скрывать свою жизнь невозможно. О тебе узнали все, кто только мог узнать, и в числе прочих — Тот, кому ты предназначался. Тот узнал, что его обманули. А Тот терпеть не может, следует вам знать, обманов...

Тем более, дражайшие господа, что вампиры как раз-таки проходят по ведомству Того.

Кажется, Наместник начал понимать нервозность дона Бертини...

Пора прекращать этот балаган.

Ты не хочешь смотреть в зеркала.

Ты не будешь смотреть в зеркала.

Ты не можешь смотреть в зеркала...

Он по-простецки хлопнул в ладоши. И все выключилось вдруг, исчез колдовской осьминог, свитый из энергетических жгутов охранников-ликантропов, погас "рентгеновский" луч, распался и сам колдовской треугольник. Оба вер-крыса, как есть, в зверином облике, отскочили подальше, прочь, ломая магическую композицию. Их не стоит осуждать — они приняли на себя весь груз внутренней боли птенца по имени Стив. Против своей воли, конечно — будем мы еще у всяких там зверей мнения спрашивать...

Молодой вампир поднял взгляд на Наместника. Он ничего не говорил. Он молчал. Наместник "прикрутил" магическое зрение, чтоб не мешало смотреть просто так, воспринимать нормальную мимику. У старых вампиров она совсем другая, но у свежеобращенных еще сохраняются остатки человеческой физиогномики.

— Чрезвычайно интересное заклинание... — Задумчиво протянул дон Бертини. — Никогда еще не видел ничего подобного. Да еще и этот голос... Знаете, а ведь я только сейчас уверился, что вы действительно тот... Ну, Наместник Тьмы...

— Это приятно, — усмехнулся вышеупомянутый. — Интересного кадра вы мне подсовываете, дон...

— Теперь вам понятны мои мотивы? — Осведомился Герцог города. — Или нужно что-то еще объяснить?

— Общий принцип ваших действий мне ясен, — спокойно сказал Наместник. — Но во избежание недомолвок, неправильно истолкованных нюансов и ложно понятых мотивов соблаговолите дать конкретные пояснения.

— Какие вам еще нужны пояснения? — Дон сорвал с головы шляпу и начал раздраженно ею обмахиваться. Похоже, один из тех чисто машинальных жестов, что были свойственны ему еще в бытность человеком, а с тех пор просто закрепились. Привычка — вторая натура... — Этого птенца я принял в свой выводок, он принес мне клятву крови по всем правилам. Он теперь мой вассал. При принесении клятвы сознание вассала открывается сеньору, и я увидел там все то, что сейчас увидели вы. Какие вам еще нужны пояснения?!

До Наместника начало доходить, что означает у дона обмахивание шляпой. Непроизвольная реакция на отрицательный стресс. Проще говоря, на страх.

Дон Альдо Бертини очень сильно нервничал, пока длился их разговор. Он нервничал все время беседы. В конце концов напряжение дона дошло до такой степени, что он перестал контролировать свои автоматические рефлексы. У вампиров, в отличие от людей, автоматика действий полностью подчинена разуму. Они отлично управляют работой своих нервных узлов. Если вампир, тем более сильный и старый, вдруг начинает проявлять что-то человеческое...

— Я всего лишь Герцог города. — Черт побери, дон смотрел на него умоляюще! — Вы понимаете, Наместник, что, случись вдруг что-нибудь, например, обнаружится вдруг, что я держу у себя жертву, предназначенную для несравнимо более Низшей, — он бегло взглянул себе под ноги, — инстанции... Да меня же просто уничтожат! Вся ответственность ляжет на меня, не на этого проклятого дикаря, не на Стива, а на меня! Я — Мастер! Я отвечаю за всех Проклятых на моей земле! Никого не будет волновать, что я ни о чем не знал, не подозревал, не был осведомлен... Это же — Тьма! Вы сами — частичка, вы же понимаете...

Наместнику надоели доновы жалостливые излияния. Он действительно понял все, все нюансы и тонкости... Хм-м, ведь в чем-то господин "гангстер" прав, свитой все равно надо обзаводиться. Вампир — не самая худшая кандидатура на роль первого демона-сподвижника, тем более вампир, лично отданный Тьме. Выбора у него не будет, так что предать он просто не сможет. Весьма удачный подвернулся вариант, грех упустить такой... Но соглашаться сразу нельзя. Не оценят и не поймут. Всегда надо торговаться, обычай, понимаете ли, у Темных такой...

— Ваши причины я уяснил, — сухо сказал Наместник. — Они заслуживают понимания. Но объясните же мне мои выгоды от этой сделки? По сути, мне придется вступить в конфронтацию с силой, которая есть солидная часть меня самого. Стоит ли овчинка выделки?

Разговор шел на родном для каждого языке, в режиме "синхронного перевода". Как интерпретируется "переводчиком" чисто русское выражение про овчинку, Наместник не знал, и ему было очень интересно. Жалко, не услышишь...

— Стоит! Конечно, стоит! — Горячо заверил дон. Похоже, он сам по себе был натурой импульсивной. — Вампиры-инкубы всегда в цене! Мы — очень редкий вид, мы полезные...

Наместник с трудом подавил улыбку.

— Так вот, значит, что у вас общее со Стивом? Нечто такое я почуял, но сути, признаться, не понял. На меня не действует ваша магия крови, я ее просто не ощущаю... Так значит, он — вампир вашей серии?

— Да. У него все необходимые задатки для того, чтобы стать настоящим демоном наслаждения! Я кое-чему успел его обучить, хотя, конечно, этого мало. Но самое главное в том, что он имеет второй источник энергии, кроме крови. Вы понимаете, о чем я...

— Конечно. — Наместник уже критически осмотривал своего протеже. Как новый автомобиль, достоинства которого с пылом и жаром расхваливает менеджер автосалона. — Интересно, очень интересно... Пожалуй, инкуб мне вполне подойдет. Стив, а что ты сам думаешь по этому поводу? — Обратился к нему он. — Хочешь служить мне?

— Разрешаю отвечать! — Быстро сказал Мастер.

Все время разговора, а затем — неприкрытого торга молодой вампир молчал. Не потому, что ему нечего было сказать — просто он не получал приказа или хотя бы разрешения высказать свое мнение.

— Хочешь работать на меня? — Повторил Наместник. — Быть моим наемником, моим слугой, моей карающей дланью? — Он медленно, крадучись, обходил Стива по кругу, а тот поворачивался за ним на каблуках, плавно, с настоящей нелюдской грацией. Спины инкуб не показывал. Этому он уже успел научиться.

— Вы предлагаете мне сделку? — Звонкий мальчишеский голос прозвенел неожиданно. — Я правильно понял?

— Да. — Подтвердили ему.

— Значит, у меня есть выбор?

Наместник пожал плечами:

— Безусловно. Я не могу заставить тебя служить мне силой. Вернее, не так — заставить-то могу, но пользы от этого не будет, ведь раб работает по принуждению, против воли, без вдохновения... А мне, дорогой мой, нужно как раз последнее. Ведь ты знаешь, что такое вдохновение, не так ли?

— Доказать? — Дерзко выдохнул мальчишка.

Его потенциальный работодатель саркастически хмыкнул. Дерзость, не переходящая в наглость или хамство — хорошее качество. Между прочим, люди (и нелюди), неспособные дерзить, не могут и искренне, истинно, вдохновляться чем-нибудь. Так что мальчик, по сути, уже доказал...

— Прежде всего ответь на мое предложение.

— Прежде всего я хочу задать вам два вопроса: кто вы? И что вы можете предложить мне за работу?

— Я? — Наместнику захотелось улыбнуться. Сама собой всплыла знаменитая мефистофелевская фраза... — Я — часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо. А тебе, мальчик, я могу предложить только одно: защиту от другой такой же силы, как я. Совершив эту сделку, мы формально исполним долг твоей матери. Ты перейдешь под мою руку. И Тот больше не будет иметь на тебя прав.

— Но чем же вы лучше Того? — Тихо спросил молодой вампир. — Какая мне разница — Тот или вы?

— А черт его знает. — Честно ответил Наместник. — По крайней мере, для меня ты представляешь большую ценность. Это означает, что ты вправе выдвигать некоторые условия. Для Того же ты имеешь только принципиальное значение. Вроде ничтожного карточного долга. Когда важны не сами деньги, а принцип выигрыша. Ты же мне нужен сам. Как полезный работник и первая боевая фигура в коллекции. Мой первый офицер, если угодно.

Стив устремил на искусителя небесно-голубой взор. И четко проговорил только одну фразу:

— Я согласен.

— Тогда осталось уладить лишь некоторые нюансы, и можно подписывать официальный контракт. Уважаемый дон Бертини! Вы согласны, чтобы принадлежащий вам инкуб, вампир-птенец Стив перешел в распоряжение легитимного Наместника Тьмы на закрытой планете Эс-Дагар, выполняя с тех пор только его волю?

— Да.

— Вы согласны освободить его от своей власти?

— При уплате мне символической суммы, как велят древние Правила. — Дон Бертини вскинул голову, водворив на место шляпу. — Договор будет заключен между Правами Герцога города Ксавьертон...

— И Правами Наместника Тьмы мира Эс-Дагар! Какую плату вы хотите за Стива?

— Можно было бы и поторговаться, но... Это, пожалуй, будет бессмысленно. Моя цена — монета, которую вы извлекли из фонтана.

— Всего-то? Такая мелочь? — Удивился Наместник. Взгляд дона Бертини уколол его из-под шляпы.

— Это далеко не мелочь... Для вас.

— Наверное, вы правы... — Наместник вытащил из мокрого кармана большую медную монету. Подкинул ее на ладони, смерив взглядом стоящего перед ним вампира.

— Я вернулся за ней, потому что она недостойна более лежать в вашем фонтане. Ваш город не оправдал когда-то моих надежд. Но говорят, что находишь, когда перестаешь искать, дон. Я перестал искать. Вот ваша монета.

Вампир принял ее и поднес к глазам, как алмаз необычной огранки. И в тот же миг Стив сам сделал шаг, вставая рядом с Наместником.

— Договор заключен...

— Договор заключен.

— Предварительным сроком на один год, с возможностью увеличения срока контракта.

— Да будет так!

...На следующий день Стив и Наместник подписали контракт. Так Стив оказался в Замке...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Небольшой лирический антракт.

К просмотру необязателен.

Хотя желателен.

— Где Эмиссар?

— Спит.

— Ну так разбудите!

— Это небезопасно!

— Уф-ф, дуболомы... Вот если вы меня до... Доведете, для вас точно будет небезопасно!

— Не оскверняй, сын мой, речь свою словами хулительными! Возлюби ближних своих, чтоб стали дальними, тогда и рукоприкладство — не грех, а я тебе помогу...

— Падре! Ну хоть ты им скажи, а то я сейчас точно...

Ларнавский находился в довольно редком для него состоянии — его разбирала лютая жажда деятельности. Чтобы понять весь масштаб катастрофы, вспомните, что слова "лень" и "нав" в родных краях этих самых навов давным-давно считаются синонимами. Но когда на вечно сонных обитателей Темного Двора нежданно-негаданно нападала, иначе и не скажешь, активность — любые препятствия сметались, невзирая на потери и жертвы среди мирного населения. На беду свою, обитатели Корчмы об этом еще не знали...

— Падре! Давай их за руки, за ноги и лбом вместо тарана!

— Не надо! А-а! Мама!

— Поздно, батенька, пить боржоми, когда почки отвалились!

— АМИНЬ!!!

Дверь распахнулась после первого же удара, она и заперта-то была всего лишь на щеколду. "Лоб вместо тарана" оказался достаточно эффективным оружием. Главное, прочным. И удобным в использовании.

Жалко только, что одноразовым... Но обладатель лба ушел все же на своих ногах, хотя точнее — уковылял до медпункта.

Эмиссар Корчмы, абсолютно меланхоличное существо, конечно, уже не спал. Любой проснулся бы от такого шума! Он валялся на узкой койке, возложив ноги в сапогах на металлическую спинку, а руки за голову, и лениво наблюдал за суматохой у входа. Удивить его хоть чем-то на памяти лично Ларнавского не удавалось никому. Хотя бы до такой степени, чтоб тот ноги со спинки снял.

Или, по крайности, сапоги.

Падре, пьяно икнув, уже испарился куда-то, сочтя свою миссию выполненной. Эмиссара он не боялся, но и влезать в дела своего однополчанина, коему помог "по доброте душевной", вечно пьяному священнику-расстриге (а какой еще может обитать в притоне наемников?) было лень. Да и любопытные среди наемничьей братии долго не выживали.

— Ну чего тебе в очередной раз, Демон?

Ларнавский, кого раньше знали в Корчме именно под этим "боевым нэймом", не чинясь, прошел в крохотную комнатушку размером с чемодан и уселся на краешек кровати Эмиссара Корчмы. По совместительству вроде как ее управителя. Настоящих хозяев — а они, несомненно, были — мало кто когда имел честь наблюдать в упор. Даже не в лицо, лица эти ребята всегда прятали под низкими капюшонами. Ладно, один черт не о них речь...

— Скажи, а Леммар-старый жив еще? — Поинтересовался нав.

Эмиссар даже не задумался, вспоминая. Память у него и без того была фотографическая. Он просто лениво уточнил:

— Это которого ты не добил тогда?

— Не успел. Сам знаешь, пришло извещение об отмене контракта.

— Жив, наверное. В его мире прошло всего два года. — Эмиссар обладал уникальной способностью точно знать, сколько времени прошло в любом из известных ему миров. Как известно, время нелинейно, и в разных мирах течет по-разному — в одном прошел всего лишь день, а в другом — целый год. В свое время Ларнавскому долго и обстоятельно объясняли, что синхронизировать временной поток хотя бы двух различающихся по константе времени миров нельзя — если взять за основу время одного мира и попытаться подогнать под него время другого, то в последнем неминуемо начнутся глобальные искажения пространства, сопровождающиеся катастрофами вроде извержения вулканов, землетрясений, цунами и прочих милых радостей жизни — ибо время неразделимо связано с пространством. А иных способов узнавать, сколько дней, недель и лет прошло с некоего момента в иных мирах, попросту не существовало, окромя эмпирического. То бишь заключающегося просто в "пойти и посмотреть".

Эмиссар же подобными тонкостями отродясь не заморачивался.

— Новых контрактов на него никому не давали?

— Нет. Одумался старик вовремя. — В каком смысле "одумался", почему вовремя, и чем же он вообще помешал Лиге Тьмы — истинной хозяйке Корчмы, стоящей у двух дорог, уходящих в никуда, спрашивать не имело смысла. Лига никогда не объясняла мотивов своих действий. Нужны деньги — работай и не задавай вопросов, не нужны — скатертью дорога, наймем другого наемника. Потому-то любопытство среди "джентльменов удачи" и не приветствовалось.

— Он мне нужен.

— Так иди. — Нужен, так нужен, зачем именно, Эмиссару точно так же безразлично.

— Открой мне дорогу.

— Демон, я тебе что, сторож у ворот — открывать и закрывать их до бесконечности? Пора бы научиться это делать самому, раз стал такой крутой.

— Я не могу, у меня нет ключа от его мира.

Миры, как известно, классифицируются по многим параметрам. Обитаемые и необитаемые, с атмосферой и без воздуха, населенные людьми или бог весть какими тварями... Миры, открытые для космического туризма, где каждый может шляться сколько угодно (на свой страх и риск), и миры, полностью защищенные от внешнего проникновения, так называемые закрытые. На входе там лютует таможня, на жаргоне межмирных скитальцев называющаяся Стражей, попасть туда можно только по приглашению местных жителей или дурацкому случаю. Закрытый мир — это как хоромы богача, обнесенные толстым высоким забором, вдоль которого собаки гавкают и шляются холопы с дубьем. Но, господа, где вы видали забор без единой щелки?

Второй способностью Эмиссара было таковые щелки обнаруживать. Причем делал он это так успешно, что за семьдесят годичных контрактов (способ отмеривать локальное время, каким пользовались обитатели Корчмы. Своего собственного в Корчме не было, как не было смены дня и ночи. Здесь даже часы не работали, кроме песочных) Ларнавский, тогда еще бывший Демоном, о разделении миров на открытые и закрытые так и не узнал. Сподобился потом, по счастливому случаю и удачному знакомству...

— Слушай, ты мне скажи, когда это кончится? Ты давным-давно не работаешь на Лигу, шляешься по литературным мирам (в устах Эмиссара это прозвучало как ругательство), завел там себе знакомых — это я понимаю. Но ты то и дело прибегаешь ко мне, просишь открыть дорогу туда-то и туда-то, я открываю, ты убегаешь, потом возвращаешься опять, и все пошло по второму кругу. Корчма стоит не для твоей беготни, чтоб ты знал.

— А для чего?

Для чего, Эмиссар и сам толком не знал. Наверное, ему лень было думать об этом.

— Для дела. — Проворчал он. — Демон, я уже не говорю про то, что ты стал магом...

Одна из многочисленных загадок Корчмы, или Таверны, как ее еще иногда называли. В отличие от иных скрещений звездных трасс, того же Перекрестка Миров, например, обитатели которых не считали зазорным пользоваться штукой под названием магия (волшебство, колдовство, чародейство, нужное подчеркнуть), в Корчме она была под строгим запретом. Ни один наемник не был магом, хотя далеко не все принадлежали к расе людей (среди которых, как правило, магией владеет меньшинство). Ни одного амулета, ни одного артефакта или талисмана не носили наемники Корчмы, только ритуальные предметы культов, которые исповедовали, и медальоны с вестниками. Даже сам Эмиссар не являлся магом, хотя иные его способности ставили в тупик высших чародеев. Он обладал полным иммунитетом к любой ворожбе. И колдунов на дух не выносил, безошибочно их чувствуя.

Таким же иммунитетом, хоть и значительно слабее, обладали многие наемники, в том числе когда-то в прошлом — и сам Демон...

— Стал, — согласился упомянутый, и встал с кровати. — Но разве это имеет отношение к нашей дружбе?

Эмиссар минуту пристально смотрел на него снизу вверх. Потом потянулся, как сытый кот, и мгновенно перетек в стоячее положение. Чуть ноги Ларнавскому не отдавил пыльными сапожищами.

— Нечестно играешь, Демон, — пробурчал он. — Впрочем, мне все равно. Пошли.

Они прошли по длинному коридору меж комнатами, спустились по лестнице, пересекли общий зал внизу, мимоходом стряхнув взгляды немногочисленных сидевших там постояльцев (значит, остальные на выполнении какого-то крупномасштабного контракта, машинально отметил Демон. Вроде очередной войны, мероприятия весьма доходного и щедро Лигой оплачиваемого. Вот и записались все, кому не лень) и вышли на порог. Две дороги, мощеные гладким булыжником (вчера — грунтовые, позавчера — асфальтированные), уходили направо и налево от крыльца.

— Выбирай. — Сказал Эмиссар.

— Как? — Ошарашенно переспросил нав. — Ты же должен показать мне дорогу, которая ведет в мир Леммара?

— Они обе приведут тебя в мир Леммара. Выбирай любую. Правую, левую. Какую хочешь.

— Эмиссар... В чем дело?

— Ни в чем. — Бессменный управитель Таверны скрестил руки на груди. — Особая услуга для старого друга. Возможность выбора.

Ларнавский всмотрелся в бесстрастное бледное лицо, без усов и бороды, на котором двумя стальными шариками выглядели большие, чуть навыкате, глаза. Он не верил своим ушам. Настолько это было несопоставимо — философский стиль в речи и немногословный, ленивый и безучастный ко всему на свете этот странный человек, насчет которого он так и не понял за много лет, человек ли это в самом деле... Лицо Эмиссара по-прежнему ничего не выражало, и Ларнавский, пожав плечами, ступил на дорогу и пошел по ней, не оборачиваясь.

Он и сам не знал, почему он выбрал левую дорогу.

Корчма быстро скрылась за поворотом.

Степь, колыхающаяся невысокой травой, быстро уступила место чахлым перелескам. В цвете листвы местных растений преобладал темно-зеленый, кора невысоких, тонких деревьев, наоборот, была белесо-серой, как старая, давно не стиранная наволочка. Булыжник на дороге как-то незаметно исчез (переход, как всегда, был не ощутим ни глазами, ни другими органами), дорога превратилась в хорошо укатанную грунтовку, с заметными следами колес без протекторов и копыт странной формы, как бы составленных из трех кружочков. Он уже видел, проходя здесь раньше, такие же отпечатки. Перемещение в другой мир состоялось.

Сейчас грунтовка уйдет за тот высокий холм, за которым и откроется невысокая стена города, в два человеческих роста высотой, сложенная из серого гранита и увитая вьющейся лианой, внутри которой течет похожий на молоко белый вкусный сок. Перед воротами стоит караулка, рядом с которой греются на солнышке двое стражников с золотистым, слабо светящимся цветом кожи и чуть-чуть заостренными ушами, расположенными немного дальше к затылку, чем у людей. Одеты стражи в доспехи из легкого светло-серого сплава и кожаные юбки, доходящие до колен. Створки ворот всегда открыты, стражникам лень закрывать и открывать их по сто раз на дню...

В принципе, так все и оказалось. С небольшими, допустимыми отличиями.

Стражников на сей раз было трое. Командир, высокий блондин без шлема, с серебристым цветом кожи (что означало, как помнил Ларнавский, принадлежность к здешней высшей касте), сидел на траве перед караулкой и жевал травинку с самым философским видом. Его двое подчиненных, возведя глаза к небу, опирались на короткие копья, вытянувшись по стойке "смирно". На лицах солдат без труда читалось искреннее желание поскорее лишиться счастья лицезреть собственное начальство. Ни тебе в кости поиграть, ни о бабах потрепаться...

Увидев выходящего из-за холма незнакомца в дорожной кожаной одежде (универсальной для миров данного уровня развития — пусть покрой и не всегда привычен, зато материал сомнений не вызывает. А то за синтетику кое-где и на костер угодить можно), солдатики мгновенно приободрились. Командир поднял глаза, мрачно вперился в усталого путника и, подумав, соизволил встать. На ногах он держался более-менее уверенно. Пояс с коротким мечом передвинул поудобнее машинально, совершенно заученным движением.

— Стоять, блеклокожий! А ну, предъяви-ка подорожную!

— Нету. — Сказал усталый путник. — Ограбили и забрали. Разбойники в лесу.

— Это бывает, — согласно кивнул сереброкожий. — Неужто полностью?

— Пяток монет в сапоге заначил. На входную пошлину хватит.

— Покажи!

Хмыкнув, Ларнавский извлек небольшой кошель из внутреннего кармана. Начальник стражи кивнул одному из солдат, и тот притащил из караулки толстую книгу, в которую были вклеены магически размноженные "фотороботы" личностей самого что ни на есть аморального вида. Книгу добросовестно сунули Ларнавскому под самый нос, командир вначале тщательно сличил каждую магографию с обликом ограбленного усталого путника, схожести не обнаружил и немного этому огорчился. Подумав, решил уточнить:

— Можете ли вы опознать кого-нибудь на этих изображениях?

Усталый путник ткнул пальцем наобум:

— Вот, вот и вот. Они! Остальных не знаю.

— Понятно, — начальник стражи захлопнул книгу. — У властей города нет к вам никаких претензий, уважаемый. Можете идти, только заплатите пошлину. Четыре монеты.

— Два года назад была одна!

— Времена изменились, жизнь тяжела, семью кормить надо...

С демонстративно-оскорбленным видом Ларнавский отсчитал четыре золотых, затянув кошель перед самым алчущим взором среброкожего. Тот вздохнул, дал какой-то знак, и стражники расступились, открывая дорогу.

На этом месте читатель вполне справедливо может ожидать подробного описания города, архитектуры, местной моды и нравов, растений и животных. Религии, философии, да хотя бы объяснения того, что за странная раса обитает здесь — гуманоиды со светящейся, будто намазанной фосфором, кожей. Да хотя бы желает узнать читатель название этой расы! Должно же у нее быть какое ни на есть самоназвание...

Но не зря говорят мудрые люди: кто много хочет, тот мало получает. Ларнавский шел по кривым улочкам города, застроенного двух-трехэтажными глиняными домами, верхние этажи которых нависали над нижними, и по фиг ему было название местной архитектуры. И названия местных животных, аналогов земных кошек и собак, что шмыгали под ногами, тоже не интересовали нава. И причины свечения кожи аборигенов также были до лампочки...

Господа, ну ведь вы вдумайтесь! Миров — мириады, пардон за тавтологию. Похожих и разных, уникальных и кажущихся обыденными, безжизненных и кишащих флорой и фауной. Для того, чтобы досконально изучить хотя бы один, потребуется далеко не одна человеческая жизнь. А когда они меняются перед глазами один за другим, как картинки в стробоскопе, то к этому мельтешению привыкаешь, и интересуешься уже не активнее, чем смотришь на меняющиеся пейзажи за окном поезда. Ну города. Ну люди. Ну животные. Было б еще что-то уникальное, типа восьмихвостых драконорусалок, живущих в море из серной кислоты в огромном муравейнике — тогда бы еще стоило поглядеть. К обыкновенным же пейзажам, право слово, и привыкаешь очень быстро, и не вертишь головой, как провинциал в столице, жадно озираясь в поисках невиданных и чудесных диковин... Поэтому и не стоит ждать от опытного путешественника по мирам красочных описаний ландшафтов, пейзажей и панорам — для него это все отнюдь не уникальность, а обыденность. Проза жизни, подчас уже "доставшая" до последней степени. А единственным комментарием, которым он снабдит рассказ, может стать лаконичная фраза: "Хорошо, что живой вернулся". И это действительно единственное, что его в самом деле волнует. Потому что не возвращаются из таких вот прогулок слишком уж многие...

Поэтому просить его рассказать о Мирах — все равно, что просить солдата рассказать о войне...

Практически все авантюристы, шляющиеся из мира в мир по делу и без дела, и есть такие солдаты.

Вот и знакомая вывеска над входом — перевернутая подкова, местный знак лекарей-травников. Лекарей-алхимиков здесь отличает стилизованный язычок огня, пляшущий в незамкнутом кольце. Ладно, это все ненужные мелочи, мимоходом всплывающие в мозгу... Самое главное, что черная витиеватая подпись под знаком, похожая на вытянувшуюся кляксу, та самая. Личная подпись мага-травника, одновременно опознавательный знак и оберег от злых духов.

Гость толкнул скрипучую дверь и вошел в пропахший снадобьями и травами полумрак лавчонки. Ароматы здесь витали достаточно своеобразные, и даже сравнить их было не с чем — не приходилось ему сталкиваться с подобными запахами на планете под названием Земля. Едва ощутимый привкус чего-то кисловато-гнилостного, приторный, хотя и не сладкий, не позволяющий расслабиться и весьма, надо сказать, раздражающий.

— Если я чего-то еще помню, то действовать надо примерно так... — Вслух произнес путешественник по чужим измерениям, наступая в почти такую же кляксу, как та, что работала вывеской над входом, только намалеванную на полу перед дверью. Наступил в нее — и сразу же сделал шаг назад.

Справа беззвучно мелькнул короткий арбалетный болт, вымазанный какой-то дрянью, черной и липкой, как смола. Уйдя в противоположную стену на уровне живота гостя, он не оставил в ней даже дырочки, зато мгновенно раздался сильный вибрирующий звон.

Сработала охранная система.

Такие здесь были порядки — человека, без приглашения вошедшего в чужой дом, хозяин дома имел полное право убить. Потому что поди докажи, что ты не вор, тем более что зашел туда, где многое можно взять! Маги-травники — обеспеченные люди. И гораздо больше ЛЮБЫХ денег порой стоят некоторые приготовляемые ими снадобья. А тот конкретный маг, к которому он, собственно, и пришел, вдобавок не совсем, точнее, не всегда только травник...

Ларнавский стоял, не двигаясь больше с места. Этот дом начинен ловушками, как поросенок гречневой кашей. При желании, конечно, половину из них он способен найти и ликвидировать, но в том-то и дело, что есть и другая половина, на неизвестных ему принципах. Чтобы пройти, надо иметь письменное приглашение хозяина, либо знать точный маршрут, как безопасный фарватер в минных заграждениях. Фарватер же этот регулярно, обычно раз в два месяца, менялся автоматически, если хозяину не взбредало на ум менять его каждый день вручную. Местные жители были помешаны на личной безопасности. Чисто символическая стража у городских ворот роль символа единственно и играла — каждый здесь был только за себя.

Звон, однако, здорово раздражал. Не хотелось бы иметь такой будильник...

— Вы кто и к кому? — Наверху лестницы, ведущей на второй этаж, стоял седоватый человек в простых одеждах темно-зеленого и коричневого цветов, с серебристым свечением кожи высшей касты. Приталенная двубортная куртка, крупное мясистое лицо мужчины лет шестидесяти, с небольшими залысинами у висков и серо-седыми, до плеч, слегка вьющимися волосами. Маг-травник, а по совместительству контрабандист и первоклассный чародей-маскировщик Леммар-старый, собственной персоной. Просим любить и жаловать. Аплодисменты не обязательны, мы люди скромные...

— Я к травнику, старому Леммару! — Громко крикнул снизу нав. — Мне рекомендовали его как хорошего специалиста!

— Кто рекомендовал? — Не торопясь спускаться, спросил чародей.

Вот, блин, незадача! Пароль-то он и забыл. Немудрено, столько лет прошло...

— Принесли весть птицы, подтвердили люди, помогло море!

Почтовых птиц контрабандисты используют для связи, по морю возят свои товары, но это так, всего лишь намек на то, что гость пришел не по обычному делу. Настоящего пароля не вспомнить, да и вспомнил бы — что толку, он небось давным-давно поменялся. Ладно, обойдемся как-нибудь...

— Рекомендовал человек, который знает тайный ход. — Совсем немного магии, визуальный контакт, не слишком тонкий намек, и маг-контрабандист вспомнил, как надо идти, на какие половицы наступать, чтоб миновать все ловушки и благополучно дойти до лестницы. Не словами вспомнил, картинкой, но этого хватило гостю. Жаль, пароль не выяснишь таким вот манером, маг не позволит влезть к себе в мозг и скачать кодовую фразу. Одно дело — отсканировать мимолетный образ, который на краткий миг возник в голове, а потом опять исчез, но совсем другое — выудить четкие данные. Можно-то оно можно, но незаметно не получится. А насильственное вмешательство в постоянство чужой внутренней среды, пусть даже психосоматической, насилием и считается.

Одно из самых главных правил общения с магами любой разновидности: не позволяйте им заподозрить вас во враждебности. Подозрительно настроенный к вам чародей — все равно, что чародей-враг.

— Разрешите, я пройду? — Вежливо спросил гость. И, не дожидаясь ответа (он был бы чем-то вроде: "Пройдите, если сможете"), уверенно зашагал по скрипучим доскам пола. Не напрямик, а по сложному маршруту, огибая ловушку, снаряженную "сиреневым туманом", скрытую лужицу "черной воды", банальную яму в полу (на дне должны быть, кажется, змеи, яд которых парализует) и еще парочку пружинных стрелометов в стенах. Остановившись у края лестницы, у первой ступеньки, из которой должны были выскочить посеребренные шипы, поднял голову кверху:

— Уважаемый Леммар! У вас еще есть сомнения в моей благонадежности? Захоти я, и прошел бы здесь, не привлекая вашего драгоценного внимания!

— Сомнений у меня предостаточно, — ответствовал старый хрыч сверху. — Но если уж пришел, заходи... — И сказал неожиданно странное слово, напоминающее не то ругательство, не то собачью кличку. Что-то вроде: "Рльяр!"

Ларнавский насторожился, на всякий случай готовясь быстро отскочить в сторону. Если уж совсем приспичит, можно взлететь, едва касаясь носками ступенек, и добраться до горла пожилого мерзавца даже со стрелой в боку. Правда, никакого результата, кроме жестокого убиения уважаемого гражданина и почетного мага-травника, уже не получится, так что оставим сей вариант на крайний случай...

Воздух возле посторонившегося Леммара сгустился, потом мелькнул тусклой искрой, и на площадке второго этажа возник явно потусторонний персонаж...

Представьте себе помесь английского дога и рыжей обезьяны с острова Калимантан, увеличьте получившегося мутанта до размеров боксера-тяжеловеса, да вдобавок нарядите в костюмчик короткого и жесткого черно-зеленого меха, мехом этим наружу, разумеется. Добавьте круглые свиные глазки, два ремня крест-накрест через грудь, и две торчащих над плечами рукояти тяжелых сабель. Учтите клубящиеся вокруг твари потоки магической энергии, и что же у вас получится? Правильно...

— Рльяр. Мой демон-охранник.

"Дело принимает осложненный оборот", — подумал Ларнавский, неторопливо поднимаясь по ступенькам.

В принципе, он, конечно же, пришел всего лишь для того, чтобы поговорить. Точнее, получить небольшую консультацию у профессионала, насчет терзающего его с некоторых пор подозрения. Леммар был лучшим магом-маскировщиком во всех мирах, что знал Ларнавский, он был способен превратить алмаз в живую лягушку, а старую шлюху — в невинную девицу. На такое способны многие, может заметить знающий человек. Да, но Леммар не накладывал иллюзий, под его чарами граненый сверхтвердый камень действительно становился живой болотной тварью, а потасканная работница дома под знаком лилии (здешнего аналога красных фонарей) — юной и чистой крестьянской дочкой. Леммар мог менять не внешнюю форму, на что способны многие дипломированные колдуны, а внутреннюю суть. Душу предмета или живого существа, если угодно. Всего лишь на короткое время, но зато с полной гарантией.

И поэтому у него действительно были веские основания опасаться за свою жизнь.

Но именно поэтому нав не мог сказать заранее, в какую сторону зайдет разговор...

Демон-охранник стоял, как обезьяна, на всех четырех лапах. Он казался очень тяжелым и неуклюжим, но прекрасно известно, с какой скоростью при желании могут двигаться подобные существа. Его хозяин взглянул настороженно, и, подавшись назад, пригласил пройти в комнату. Демон следил за входящим гостем настороженным взглядом цепного пса, ждущего от хозяина даже не слова — жеста, чтобы рвать. Он первым зашел за Ларнавским, едва протиснувшись в дверь, а уж за ним переступил порог хозяин.

Окинув взглядом тесную комнату, гость понял, что работать в ней при нужде будет сложновато...

* * *

— Итак, я остался весьма доволен нашим разговором. Примите мою искреннюю благодарность за профессиональную консультацию.

— Обращайтесь, когда вам будет угодно, уважаемый. Передавайте привет... тому, кто посоветовал вам обратиться ко мне. Для почтенного... господина советчика, как всегда, любые услуги. Как и для его посланников.

— Разумеется, передам. Позвольте напоследок уточнить еще раз — значит, даже черное можно превратить в белое?

— Можно. Но только на короткий срок. Точно так же и белую душу — в черную...

— На короткий?

— Смотря что требуется. Превратить — дело одно, изменить — другое...

— Я понимаю.

Два короткий смешка людей, отлично понявших друг друга. И ослепительная улыбка белокурой девушки в нежно-голубом платье, только что бывшей демоном-охранником Рльяром.

Да, по сути, и оставшейся им...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Как развлекаются Темные?

— Нет, нет и нет!

— Чем ты недовольна?

— Интерьером!

— Чем?! Это лучший бордель в Ра-Туссе! А Ра-Тусс — столица!

— Ну и что? Все равно он безвкусный — багровое, лиловое все какое-то... Вообще не поймешь, какого цвета, ясно только, что максимально приближенного к синему, только не синего! А я хочу синий! Я люблю синий! Дайте мне сини-ий!!!

— Стив, успокой ее! Заткни рот чем-нибудь неважным.

— Слушаюсь, шеф!

— Варвар! Это был мой план проведения тактических маневров против врага, использующего боевых мамонтов!

— Шеф, мы что, собираемся в ближайшее время воевать с мамонтами?

— Вроде нет... Но надо быть к этому готовым. Надо быть готовым ко всему! Ясно вам?

— Так точно!

— Френ, тебе ясно?

— Умгум! Угумм-ме-мумм!!!

— Стив, освободи ей рот. Может, что умное скажет.

— Вы в это верите, шеф?

— Цыц! Развелось тут остряков-умников. А мне еще с вами против эссов воевать...

— На боевых мамонтах?

— А хоть бы и на них!

— А кто будет на мамонтах — эссы или мы?

— Все!!! Френсис, ты жива?

— Она уже сто пятьдесят лет как не жива, шеф...

— Р-р-ррр!!!

— Понял, молчу. По-моему, это обморок.

— У вампира?

— А что? Среди нас тоже обморочные бывают...

— Стив!!! Сейчас я встану, и ты у меня сам ляжешь!!! В страшном эротическом обмороке!!!!! И будет у тебя полное нестояние состояния! Полежать на руках у любимого шефа спокойно не дадут...

— Шеф, а вам не кажется, что это тщательно завуалированное проклятие?

— Кажется, Стив, еще как кажется, но ты не боись. В этом доме только я сам проклинать могу. Фре-ен! Френ, очнись, у меня руки онемели! Интересно, почему она такая тяжелая?

— О мой любимый шеф, с последней искренней надеждой приникает в твоей груди невинная девушка... Не отдавай в этот бордель! У меня на лилово-синий уже идиосинкразия! И комнаты там маленькие, и кровати для размаха не приспособлены, и... И... И... Не хочу-у!!!

— Ну и что? Потерпишь ради дела.

— Это же безвкусица!

— Ишь, какая гурманка нашлась!

— Да я оттуда сбегу на третьи сутки! Ты ж знаешь, какая я недисциплинированная!

— Это публичный дом для высшей знати! Туда клиенты ниже графов не захаживают! Это честь! Обращаться будут с обхождением, манерами всякими и по этому... Как его... Стив!

— Этикету, шеф!

— Во! Этикету. Любить будут почти по-королевски. Подумай, глупая, ну чего упрямишься?

— А я не хочу! Я ж каждого из этих субтильных графчиков с первого захода уделаю! От меня ж трупы один за другим выносить бу-удут!!! Засвечусь, провалю легенду, вызову подозрения, не справлюсь с заданием...

— Сдержишься! Потерпишь малость. Да и не высушишь ты никого досуха, ты ж человеком будешь, истеричная! Послал Го... гхм-м! Сотрудничков, уж послал так послал! И вообще... Ладно, ты в какой бордель хочешь?

— К Матушке Суо! Там так красиво, интерьерчики с котятами, абажурчики с мышатами...

— Клиенты с крокодилятами...

— Стив!!! Убью когда-нибудь!

— Стив, карту столицы мне.

— Вот.

— Где твой бордель с крокодилятами?.. Тьфу! В общем, где он находится?

— Здесь. Нижний Город, вот "Белый Гусь", вот за поворотом домик. Официально здесь — лавка медника, но медник умер еще десять лет назад. В глубине лавки есть дверца, за которой — ход...

— Понятно. Не пойдет.

— Шеф, ну почему? Здесь рядом, бок о бок, таверна с постоялым двором, там сейчас живет твой Непонятый Менестрель. Я б за ним как раз и присмотрела... Мало ли что... Он же еще твой контракт подписать должен!

— Вот сам и подпишет. Или не подпишет. Все, хватит пререканий! Ты сама договор, помнится, подписывала. Вот изволь выполнять условия. Твое заведение Мамы Сар...

— Матушки Суо! Мама Сар — это одна из местных капитанш наемников!

— Один черт. Короче, заведение, что выбрала ты, не имеет стратегического значения. И даже тактического не имеет.

— А твой дворянский бордель имеет?

— Френ, ну пойми, что я не развлечения ради тебя туда запихиваю, сквозь волшебное зеркало за вами наблюдать! Тебе надо получить постоянную местную прописку. Сколько раз ты уже подбирала временные тела?

— Четыре раза... Или пять. Да, точно, пять!

— Итого пять трупов. Нехорошо. Слишком заметная дорожка. Эссы могут уметь сличать память.

— Что это значит, шеф?

— Это значит, мой дорогой Стив, что они могут попытаться считать память мертвых девушек, а той у них практически не осталось. Наша Френ забирала все, подчистую. Их мозг оставался девственно чист, а так не бывает. Это почерк. А надо избегать любых проявлений почерка. По ним нас могут вычислить.

— Да, но в бордель... Нехорошо как-то...

— От кого я это слышу?! От вампира и инкуба?! Зайдем с другой стороны. Френ, ты шить умеешь?

— Только если по-живому.

— Вышивать?

— Шеф, ты еще крестиком предложи!

— Готовить? Стирать белье? Мыть посуду согласна?

— Лучше убей сразу! Таких пыток я не вынесу.

— Стив, вот видишь? Бордель для высшей аристократии — лучший вариант для легализации. Правда, есть еще наемничество, но паранормальная сила вампира, пусть даже в человечьем теле, сразу же вызовет подозрения. А так мы получаем идеальную легенду, да еще и возможность карьеры! Глядишь, приглянешься какому герцогу, в постоянные фаворитки попадешь, а то еще и, глядишь, выкупит он тебя из рабства. Во дворце будешь жить, Его Высочество ублажать, да еще и плюшки за это получать!

— Да я его выдою за две-три ночи! Он же у меня навеки импотентом станет!

— Ну, предположим, за три ночи не станет... А мы ему лучшую здешнюю виагру подмешивать начнем! Ты же и подмешаешь! Ведь любовницей герцога не была еще ни разу, а? Согласись! Хочется ведь?

— Ой, твоими бы устами, шеф, да кое-чего пить...

— Что, неужели не сможешь герцога окрутить? Ты — и не сможешь?!

— Я все смогу! Убедили, красноречивый мой... Вот за что всегда любила своего шефа, так это за редкий дар убеждения. Потянитесь ко мне, я вас поцелую...

— Стив!

— Ой, не надо! Я хочу вас, мой шеф... Все! Обидели, разубедили, не пойду в знатный бордель!

— Да? А тогда... — Наместник наклонился и прошептал в ухо надувшейся Френсис:

— А хочешь, авансом за работу отдам тебе Стива на два дня в личное пользование? Делай с ним все, что пожелаешь!

— Все?! — Глаза вампирочки удивленно распахнулись.

— Все! — Широким жестом разрешил шеф. — Даже без пределов разумного. И пойдешь в тот публичный дом, который выбрал я. Устраивает?

— Шеф, я тебя люблю! — Подскочила на кровати экспансивная вампир. — Можно отлучиться на минуточку? Мне надо подготовиться! Очень-очень надо!

— Да отлучайся, чего уж там...

— Ура! — Она подпрыгнула и чмокнула высокого Наместника в нос. — Стив, а ты тоже готовься, морально! Я побежала! Пока-пока!

Проводив взглядом уносящуюся на предельной скорости верную помощницу и незабываемую агентессу (звон ее каблучков еще долго был слышен в маленькой спальне, где проходил весь разговор), Наместник глянул на ошарашенную "морду лица" своего второго работничка и расхохотался. Не передать словами, какое на нем было выражение. Большое удивление, чуть наивное недоверие, легкая паника и почти детский восторг устроят взыскательную публику? (Паника — это потому, что Стиву уже доводилось попадать в объятия многоопытной Френсис, после которых он понял, что сила силой, а ее почти полуторавековой опыт — это тоже ОЧЕНЬ серьезно.) К тому же, глядя на смеющегося (а если честно, то уже откровенно ржущего) шефа, полностью довольного своей шуточкой, бедный мальчик надулся, как ушастый ежик. Хозяин, плюхнувшись на стул, отдышался и хлопнул инкуба по плечу.

— Что нахохлился? Недоволен? Или совсем наоборот?

— Да как сказать, мой шеф... Знал я, что у вас своеобразное чувство юмора...

— Но чтоб настолько...

— Ага!

Начальник и подчиненный переглянулись, посмотрели на дверь, еще раз друг на друга, и неожиданно рассмеялись уже оба. Это была комедийная сценка, достойная великих.

В их небольшой команде моментально установились самые легкие отношения между Стивом и Френ и между Френ и Хозяином. С начальником Стив, хоть и лично подписывал контракт (см. в приложении), держался все же на определенной дистанции. На брудершафт они не пили и по бабам вместе не шлялись, но нарочито деловые отношения напрягали всю команду, не давая ей превратиться в сплоченный и понимающий друг друга с полуслова коллектив. Когда Наместник и его инкуб хохотали, хлопая друг друга по плечам и коленям, между ними окончательно ломался лед взаимного недоверия.

— А все-таки, утоли любопытство, с чего ты завернул насчет "клиентов с крокодилятами"?

— Да так, шеф, — Стив вытащил из кармана маленькую книжицу в кожаном переплете, — вот, взгляните на странице номер сто один.

— "Крокодильчик" или "крокодил" — жаргонное название полового члена большого размера, — прочел Наместник вслух. — "Укус крокодила" на уличном арго означает сношение с использованием "крокодила"... — Посмотрел на обложку книги. — "Дома под знаком белой мыши", авторство некоего или некоей Суо Ткеши Камирра, первая часть. "Символ Белой Мыши". Как ты думаешь, Стив, Френ боится мышей?

— Посмотрим, шеф!

— ...А книжечку мне на стол положи. Будет родоначальницей библиотеки.

Шахматы глазами пешки.

Вход в игру.

Сегодняшний вечер прошел неплохо.

На столе передо мной лежала половина жареной курицы, недурственно приготовленной с одним только черным перцем, солидный, больше тарелки, кусок пшеничной лепешки, и стояла большая кружка белого шаки, которым я и намеревался сполоснуть горло. Вроде бы негусто, но если вспомнить былые времена, когда даже у герцогов порой не хватало хлеба, и приходилось есть своих собственных крестьян, то мой скромный ужин можно назвать королевским пиром. Последние годы правления династии Снэа довели страну до голодных бунтов, когда знатным сеньорам почти в массовом порядке пришлось вспомнить и заново ввести древний обычай "права на съедение". То есть употребления своих крестьян по прямому назначению. А все из-за того, что наш предыдущий король вздумал вдруг, ни с того ни с сего, освободить крестьян от крепостного права. Только тогдашний министр финансов так здорово запутал проект, что крестьяне, вместо того чтобы получить свободу, стали арендаторами земли и были вынуждены брать в аренду землю у своего сеньора, то есть платить ему, помимо оброка, еще и за право пользования землей, на которой и так жили. Доходы сеньоров возросли, но ненадолго. Знать быстро пропила эти "легкие деньги", а новых никто не мог больше дать — селянам едва-едва хватало средств платить обязательный оброк "на защиту". В результате вымирали целые деревни и даже знатные рода — "правом на съедение" по древнему закону обладали лишь те, кто вел свой род от хищного зверя. Тогда полностью вымер, например, род тентаров Олвеа — род Оленей. Какая страшная и позорная для дворянина смерть — смерть от голода...

Согласно воле Отца Мира, Детей его и верных Вассалов — Королей Земных, даруется древним родам и хищным тотемам великая власть над Ленниками своими! Отныне и навеки властен Хищный Род над жизнью и смертью человека своего, и да подчинится ему человек, как он — Королю своему, и как Король — Сыну Творца, и как Сын — Отцу!

Опорой и поддержкой Королю не только Хищные Роды, но и Управители Королевские! Даруется им отныне Благородный Чин, и да приравнены они будут к Родам Хищным во всем, кроме права безраздельной власти над Ленниками своими. Ибо дело их — Управлять, а не Править! Во имя дела сего даруются им тотемы от зверей нехищных, а мирных и травоядных, преумножали дабы они богатство и силу Короля своего, помня и зная! И равняясь во всем в правах с Хищными Родами, кроме оговоренного...

Я проглотил кусочек курицы и запил его добрым шаки. По крайней мере, сегодня мне эта участь не грозит.

За соседним столом послышалось:

— Др-рузья! Выпьем за нашу королеву!

Тоже напасть. Вспоминая предпоследнего короля, я имел в виду не последнего правителя из династии Снэа, то есть Змей, завершившего шестисотлетнюю историю их рода, а его отца. Которому на верность присягал мой отец. Отца отдали одному из герцогов взамен черного сиволапого мужика по приказу эсса. Дать людям хлеба эссы не смогли или не захотели. Смогли только реализовать свое древнее право — приказать королю заменить одного из отданных "на съедение" крестьян на своего придворного. С их точки зрения, это достаточное наказание для нерадивого монарха, доведшего страну до кризиса. Потому что произвести замену он должен был обязательно на своего лучшего друга или приближенного.

Мой отец не был другом короля, он был всего лишь королевским ловчим. Я не знаю, как королю удалось обмануть полубога, но он это сделал. И поэтому я считаю всю династию Снэа виновной в предательстве и смерти отца. Змеи все-таки задушили Лиса. Отравить не смогли — чистую кровь не берет яд.

Как вы понимаете, я также не испытываю преклонения перед эссами.

— Виват королеве Трейси! Виват наследнице Дрейк!

Дрейк. Дракон. Династия Драконов. Потрясающая смена власти. Змеи душили страну и выпивали из нее жизнь. Драконы, вероятно, будут просто жрать, иногда поджаривая собственным пламенем, для вкуса...

— Что?! Ты не хочешь пить за королеву Дрейк?!

Вот так. Похоже, кто-то там додумался до тех же выводов, что и я.

— Ребята... Он не уважает королеву! Это значит, что он не уважает нас!!!

Все. После подобного обычно начинают сверкать ножи. Обернуться, что ли, да посмотреть...

Разворачиваюсь на стуле. Так и есть. Трое лоточников-"перышников" прижали к стене фатоватого щенка, одетого, как щеголь с верхних улиц. Почему "как"? Потому что те щеголи здесь не ходят, им могут помять роскошные бантики, просто чтоб не так пестрело в глазах. Значит, парень не из "верхних". Попросту одет похоже. Интересно.

Выпад — длинное "перо" проскочило под мышкой щенка. Под второй выпад он искусно подставил глиняную тарелку, о которую со звоном и сломалось тонкое засапожное "перышко". Третьего сделать вообще не дал, опрокинув целый стол! Точно, не щеголь, дерется абсолютно по-нашему, уважаю, ценю...

Удар — челюсть сворочена набок. Еще удар — промах, как обидно! Теперь очередь лоточника бить. Упс! Да он ему ребра переломает! Ан нет... Парень неуловимо сместился чуть вбок, и волосатый кулак просвистел вскользь. Теперь третий... Э! Где третий?

А вот третий. За спиной у щеголя, готовится пырнуть в печень. Тоже совершенно по-нашему, должен заметить... М-да-а, домовой, не иначе, пошаливает в "Белом гусе". Иначе с чего бы это добропорядочной кружке, взвившись в воздух, разлететься вдребезги от столкновения со лбом того третьего?

Полная кружка, да вдребезги!.. Все замерли. Вот это как раз не по-нашему...

— КОРОЛЕВСКИЙ ПАТРУЛЬ!!!!! — Командным голосом ору я. — Всем стоять на месте!!! ИНАЧЕ СПУСКАЕМ ШМАКОДЯВОК!!!

Две секунды — прыжок до парня. Три — схватив его за шиворот, пинком распахнуть дверь и выкинуть туда вначале его, потом себя. Еще пять — бешеный бег вдвоем до ближайшего угла, и там, за первым поворотом, я обнажаю шпагу. Тот, кто бежал за нами, ни за что не успел бы затормозить и неминуемо сам насадился бы на клинок. На их, дураков, счастье за нами никто не гнался.

Итого десять секунд. Много. В следующий раз надо уложиться за семь.

— И вовсе незачем было так орать, — невозмутимо заявляет мой спасенный от верной смерти. — Я бы и сам прекрасно справился с ними.

— С теми тремя — может быть, и да, — не спорю я. Я вообще покладист по натуре. — Но с пятью их друзьями из другого угла — вряд ли. А они бы не справились с десятью моими поклонниками из третьего угла, которые непременно бы вмешались, ибо в драку ввязался я. И в конечном итоге полиция утром наконец прикрыла бы "Белого гуся", упекши в кутузку выживших участников поножовщины во главе с хозяином заведения, ибо минимум пять трупов с проникающими ранениями за одну ночь никак не вяжутся с репутацией даже относительно приличного заведения! Что, трудно было за королеву выпить?

— Я ее даже не видел! — Гордо вскинув голову, отвечает он. — Как я могу пить за того, кого не знаю?

— Из принципа, значит?

— А то!

— Ясно. А ты понял, к чему могла привести твоя верность принципам?

— Понял.

— Ну и к чему же?

— К тому, что если у нас не будет принципов, то не останется ничего!

— Мне тоже все понятно. Тяжелый случай.

Короче, вот так, за интересной философско-этической беседой, мы и познакомились.

— Как тебя зовут?

— Керит.

— Странное имя.

— Просто нездешнее. Я... Ну, достаточно издалека.

— Достаточно издалека? — Я внимательно посмотрел на парня. Вроде не клинический идиот, а выражается, как герой романов местре Инзалега. Хотя и одет...

Парень (щенком его назвать уже не поворачивался язык) выглядел как-то чересчур уж своеобразно. Такое впечатление, что он надел лучший костюм светло-лилового атласа, ткани минимум тентаров и графов, специально, чтоб изгваздать его в пыли, отстирать под дождем и аккуратненько зашить после протыкания парочкой стилетов или шпаг. Поскольку мой собственный камзол имел три или четыре аккуратных шва, я сразу же заметил аналогичные отметины на благородном кафтане моего нового знакомца. Заштопаны явно женской рукой, а потому практически незаметны, но уж знающий человек-то рассмотрит...

Пола кафтана не оттопыривается подвешенным кошелем — значит, денег у него или нет вообще, или зашито в подкладку, на крайний случай, вряд ли больше нескольких монет. Оружия тоже нет. Конечно, не исключен маленький стилет в рукаве или мясницкая наваха в кармане, но что-то подсказывало, что этот парень слишком благороден, чтоб опускаться до использования подобных штучек. В нем чувствовалось... Наверное, благородство. Не напыщенность родовитого хама, не высокомерие, а именно врожденное благородство духа. Редкое качество в наши дни. Интересно, как жив еще столь уникальный юноша?

— Ты с Эс-Хаста? — Спросил я.

— Откуда?.. А, с востока! — Как-то странно отреагировал он. — Да. А что?

Я пожал плечами:

— Да ничего. Просто после реформы языка, учиненной нашим последним королем, стороны света высочайше приказано именовать Эс-Хаст — восток, Эс-Керт — запад, Эс-Март — север и Эс-Зивер — юг. Приказ был оглашен семь лет назад. Выходит, до вашей глуши он еще не дошел?

Парень промолчал. Я взял его под руку и повел прочь, держась освещенных мест. У алькалида Нижнего Города внезапно, сразу же после инаугурации королевы Трейси, случился резкий припадок совести, и к уличным фонарям наконец-то подали газ. Правда, светили фонари все равно слабо и дрожаще, потому что половина поступающего газа загадочным образом уходила по трубе куда-то вдаль, но все-таки они светили. Вечная память нашему алькалиду за это.

— А куда мы идем? — Наконец заинтересовался парень.

— Домой.

— А у тебя есть дом? Я думал, ты...

Вот этим он себя и выдал. Все было почти идеальным — поношенный костюм тентар-эга или графа-эга (вы думаете, я не заметил черную ленточку у бедра — знак внебрачного сына?), растерянность, подобающая легенде наивность... Даже актерская игра была совсем неплохой. Если бы не эта проговорка, я б еще долго думал, случайна ли наша встреча или мне все же ловко подсунули наживку. Из мальчика со временем может выйти неплохой тайный агент, ему бы чуть-чуть выдержки... Совсем чуть-чуть.

Я постарался не подать виду:

— Да, у меня есть дом. Не думал же ты, что знаменитый Непонятый Менестрель, гроза знати и любимец черни, будет жить в клоповнике типа "Белого гуся"? — На самом деле именно там я и предпочитал снимать комнату, самое смешное, что в этом притоне мне было безопаснее всего. — Ты сам все-таки откуда? Эс-Хаст — большой, там обширные провинции и крупные феоды. Ведь ты сын герцога?

— Нет. — Не попался он на удочку. — Я племянник графа Крейна Дьера Валуа, хозяина замка Крейн-ар-Валуа.

— Старшего или младшего графа?

— Чего?

— Чей сын, спрашиваю, старшего господина или младшего?

— Разумеется, младшего, дир рат кресс! Внебрачный, как вы изволили видеть... То есть прав у меня, сами понимаете...

— Сбежал, что ли? Вольной жизни поискать?

— Что ж я, полный идиот, по-вашему? — Оскорбленно вскинулся он. — Разве вы не слышали, что моего отца позавчера зарезали перед молельней на Тополиной улице?

Так, а вот это уже интересно...

— Предположим, что-то такое я слышал. — На самом деле об этом не слышал только намертво глухой. На Тополиную улицу к четырем часам дня пятого числа летнего месяца ассариэля нагнали целую толпу полицейских, явилась конная дворцовая стража, и даже изволил прибыть господин Трито Кешми Нариа, почтеннейший дьюк Службы Защиты Города. Я сам посмотрел только краем глаза, но по словам толпы, младший граф Валуа валялся перед входом в молельню, в пыли, с полностью развороченным горлом, из которого фонтаном хлестала кровь, а его слуга и по совместительству телохранитель лепетал что-то о том, что он "только на минуточку!" отвернулся, а из проема метнулась серая тень, и граф успел только вскрикнуть...

Теперь, выходит, у меня на руках его внебрачный сын... Какой-то чересчур мелодраматический ход, вам не кажется?

Меня кто-то теребил за рукав.

— Почему вы замолчали?

— Уже и помолчать нельзя! — Я раздраженно вырвал рукав из пальцев Керита. — Что ж вы не едете к дяде, юный граф-эг? Шляетесь по всяческим сомнительным заведениям...

— К дяде мне нельзя, — серьезно сказал он. — Дяде я нужен только в том виде, что и мой отец... То есть — мертвый.

— Радости полные штаны!

— Я думаю, это был дрессированный мреш, господин Менестрель. Мреш из Селинианских гор. Человек бы не смог этого сделать.

— Обратитесь в полицию, молодой человек!

— Мой дядя очень богат. Он купит любого наемника, купит любого полицейского. Если я обращусь в полицию, я не проживу больше двух дней.

Ненавижу взваливать на себя чужие проблемы. Поверьте, мне вполне хватает своих. Знал бы, во что вляпался этот мальчишка, ни за что на свете не стал бы его спасать! Трупом больше — трупом меньше... Но одно дело — это чужие трупы, а совсем другое — твой собственный!

Теперь я иначе смотрел на своего спутника. Кресс дир'кэн его знает, может, и впрямь не подсыл... Кто бы стал маскировать подсыла под бастарда только что убитого аристократа? Зачем, позвольте спросить? Слишком сложно и слишком опасно. Да и глупо как-то. Только что же, прикажете теперь верить в эту приключенческую историю? Интересный вопрос, однако: что лучше, дурацкий сюжет или приключенческий?

Что ж, когда-то в детстве я любил читать рыцарские романы...

— Мы пришли, — я стукнул колотушкой в дверь маленького двухэтажного домика по улице Пращников. — Запоминай: вести себя тихо, осторожно, чужих вещей без спросу не брать — руку оторву. С хозяйкой быть вежливым, она дает мне большую скидку и не задает лишних вопросов, поэтому я дорожу ее благорасположением. Здраствуйте, дюна Альгиз! А это вот мы...

Открывшая дверь заспанная женщина в ночной рубашке и шапочке для волос, ничего не спросив, пропустила нас в дом. Я подтолкнул Керита к лестнице на второй этаж — именно там, под самой крышей, то есть, по сути, на чердаке у меня было зарезервировано маленькое логово. На крайний случай. Похоже, сейчас как раз он и наступил.

Я не мог выгнать его на улицу или просто оставить одного. По неписаным, но от того не менее легитимным законам Эс-Дагара тот, кто спас жизнь человека, в дальнейшем несет за него ответственность и не может бросить в минуту опасности. Только сам спасенный, когда сочтет, что его жизни ничего более не угрожает, вправе отпустить своего спасителя. Этот закон придумали не короли и, может быть, даже не Творец. Это закон чести. Его нарушение карается свыше, и уж какое Судьба, Хранительница Закона, изберет наказание, знает только Она сама. Парень связал меня по рукам и ногам.

Хотя, с другой стороны... Есть ли еще что-то, чем можно меня наказать? Осталось ли что-то, что можно у меня отнять? Только жизнь.

А жизнь моя мне пока еще нужна. Не твое, парень, дело, для чего, но нужна. Поэтому я тебе помогу...

Паренек жался у входа и как-то диковато косился по сторонам — не привычен был, видать, к подобным условиям. Ну, знаю я, что здесь не убрано, мне стоило немалых трудов выдрессировать почтенную дюну Альгиз не трогать мои разбросанные по всем углам бумаги — стихи, песни и нотные тетради, а также ни в коем случае не выдергивать случайно застрявший в стене арбалетный болт — я нанизываю на него любовные письма, что пишут мне некоторые экзальтированные дамочки. Болт мне дорог, как память. Этим самым болтом в меня стрелял двоюродный брат и по совместительству любовник некоей баронессы, неизвестно с чего возомнившей, что имеет на меня какое-то право. В общем, как понимаете, комнатка весьма уютная. А если некоторые эстеты посмеют вякнуть что-то против, нанижу на тот болт оперением вниз!

— Проходи, располагайся, — я толкнул Керита в спину, чтоб не загораживал проход. — Две комнаты, одна из них кладовка, а вторая — собачья будка. Огонь хозяйка жечь не разрешает, ибо стены деревянные, да и очага нет. Спать будешь в будке, на топчане. Кровать я тебе не уступлю, и не надейся. Все претензии потом отправишь в устной форме в канцелярию Божественной Семейки. Ты что так жмешься? Прищемил чего?

— Нет, — он явственно сглотнул. — Все в порядке, мне...

— Э, да ты есть хочешь! — Догадался я. — Так бы сразу и сказал. Снимай с потолка колбасу, а я пока порежу хлеб. Ужинать будем.

— Или завтракать, — поправил он.

— Или завтракать! — Весело согласился я.

Вот незадача-то. Из-за этого... Керита я и сам поесть толком не успел. И выпить. А сейчас придется довольствоваться водой, хмельного я в своем доме не держу. Короче говоря, вскорости мы с ним ели бутерброды с копченой колбасой из неприкосновенного запаса и пили обыкновенную колодезную водичку. Парень держался молодцом, хотя видно было, что привык он к совсем другим условиям. Два дня вынужденной уличной жизни его неплохо обтесали.

— А я ведь знаете, где ночевал? В ночлежке! — Рассказывал он. — В ночлежке для бродяг, кто бы мог подумать... Господи, какие там были запахи, одни только запахи! Я даже думал, что не смогу уснуть, но потом сморило...

— Как тебе только на ум пришло подобное?

— А что оставалось делать? Кто додумается искать сына графа среди отбросов общества?

— Ты рисковал чуть ли не больше, чем если бы добровольно сдался дяде, — я покачал головой. — Тебя там могли убить в надежде ограбить труп, или вообще просто потому, что ты из высокородных.

— "Но я все ж таваррец, и я дворянин..." — Процитировал он старинную, времен короля Хмога, песню. — Во-первых, я и так отдал им золотой браслет и фамильное кольцо... А, дир'кэн с ним! Все равно оно принадлежит отцовской линии. Во-вторых, я знаю, как надо обращаться с подобным сбродом. Не забывайте, я — граф-эг, и больше времени провел на улицах города, чем под сводами замков.

— Надо было хотя бы сменить одежду. За графский кафтан любой торговец готовым костюмом оденет тебя, как приказчика или градского обывателя, да еще и щедро добавит деньгами.

— А вот это — нет. — Керит мгновенно посерьезнел. — Этот кафтан — единственное, что мне осталось от прошлой жизни. Его штопала еще моя матушка.

Я открыл было рот... И тут же его закрыл. Незачем бередить парню душу.

— Спасибо, — он понял меня. — А теперь, пожалуйста, отдайте мне мой топчан, господин Черный Менестрель. Я немного устал за день, и теперь хочу спать...

Ишь, "Отдайте ему его топчан!" Графский сынок, что с него возьмешь...

Я провел его во вторую комнату, носившую гордое звание собачьей будки, и расстелил на полу матрас, набитый хлопком. Сейчас лето, тепло, так что перебьется без одеяла. Он хлопнулся на него, привычно подложив руки под голову, и почти мгновенно, похоже, задремал...

— Эй! А откуда ты все-таки меня знаешь? — Опомнился я.

— Мы с отцом когда-то были на вашем концерте в Асфахане, — сквозь сон пробурчал юноша. — Папа очень любил вас слушать...

М-да... Всего-то и делов...

Картина третья.

"Щедро оплаченная клятва".

Наместник ходил из угла в угол в зале с зеркалом связи, заложив руки за спину и в некотором волнении. Сейчас предстоял поистине исторический момент — момент ПЕРВОЙ присяги ему ПЕРВОГО свободного жителя Эс-Дагара. Сейчас первый человек, на которого он поставил, в свою очередь должен сделать ставку на него, Наместника. Если все правильно рассчитано, то Менестрель поставит свой отпечаток под договором в последний час этой ночи — и ни минутой раньше. Такие люди, как Непонятый, любят трепать нервы, до последнего затягивая с ответом. С их точки зрения, это необходимо для того, чтоб работодатель уяснил их самостоятельность и понял, что они не будут бегать за каждым брошенным куском, как голодные собачки. Это — проявление их гордости. Именно такой гордец и был необходим Наместнику, и ситуация просчитана до мелочей, но как же все-таки трудно ждать...

"Тренировать вам еще свою волю и тренировать, господин Наместник"...

А что делать? Сила и опыт всегда приходят с возрастом.

Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять секунд...

...И пришедшее откуда-то из глубин чувство, и даже не чувство, а знание, что там, в далеком Ра-Туссе, некий человек сейчас, сию минуту, проколол иглой или кончиком кинжала палец, и капнул своей кровью на расправленный свиток желтоватой бумаги, уже готовый вспыхнуть и превратиться в пепел. Палец припечатал капельку крови, заставив ее растечься и оставить тонкий рисунок капиллярных линий, и навеки оставил метку на своем хозяине.

Метку невидимую, но несмываемую.

Самое веселое — это не игра.

Черным разрисована белая стена.

На полях две стрелочки -

В Ад, в Небытие.

Кто-то скажет — мелочи,

Но каждому свое.

Наместник сосредоточился, и в зеркале появилось изображение.

Молодой, безбородый и безусый человек в кожаном камзоле, перепоясанном темно-зеленым дворянским поясом, склонился над листом пергамента, на котором навечно застыла печать. На листе чернела только одна строчка, только одна строчка контракта:

"Согласны ли вы отдать свою душу, чтоб воздать должное?"

Под этой строкой, багровея в дрожащем свете лучины, стоял кровавый отпечаток пальца.

Тут немного выбора — стать или уйти,

Тут считают играми глупости с людьми,

Тут пролог написанный,

А потом идет,

Тянется за мыслями:

"Каждому свое..."

Наместник взял со стола маленькую серебряную шкатулку в виде березового листа и открыл ее. В ней, на белой, как душа ребенка, подкладке стоял такой же багровый оттиск.

Первый оттиск в его коллекции.

Улыбнувшись, Хозяин оттиска сунул шкатулочку в карман и мановением руки открыл пространственную дверь.

Теперь, когда один из людей Эс-Дагара добровольно признал его своим господином, мир больше не был закрыт для него.

А под сводами Черного Замка продолжала звучать музыка, негромкий, но звучный голос пел, и это было правильно...

Кто считает золото, кто в огне горит,

Чья душа исколота истиной в крови,

Кто заклятья выпишет — хрупкое стекло,

Кто остался лишними -

Каждому свое...

Если бы его мог слышать Непонятый Менестрель, он поклялся бы, что голос — тот же самый, что пел шелестящую, как Ночь, песню в темном домишке, где произошла его первая встреча с Хозяином.

— Здравствуйте, — Менестрелю вдруг кивнул тот, кого он уже недавно видел, только не вживую, а в пространстве между двух зеркал.

Сейчас этот тип сидел, положив ногу на ногу, в глубоком кресле, неизвестно как поместившемся в тесной "кладовой". Абсолютно материальный и ничуть не сверхъестественный — молодой, на вид не старшего его самого, темноволосый парень с бледной кожей и довольно острыми чертами широкого удлиненного лица. Темные глаза с искрой, полностью черный костюм странного покроя — узкий кинжаловидный вырез до самого живота и широкие лацканы с фигурно изрезанными краями. Он появился бесшумно и безо всяких спецэффектов, вместе со своим креслом. Менестрель понял, что оно никак не могло поместиться в тесной комнатушке. Ну вообще — никак. Но ведь поместилось же!

— Приветствую, — отчего-то хрипло выдавил он. Голос дрогнул вдруг, сам по себе, своему хозяину не повинуясь. — Это... Вы?

— Да, я. — Его визави улыбнулся. Улыбка его была открытой и очень дружелюбной.

— Выходит, это вам я только что отдал душу?

— Именно так. Мне.

— А-а-эгхм! — Менестрель вдруг подавился словами, которые хотел сказать.

— Выпейте воды. — Темноволосый дружески подал стакан. — Понимаю ваш шок, уважаемый. Вы что-то хотите спросить? Спрашивайте, пока я здесь. Времени у нас немного.

— Кто вы?

— А я есть противник вашего бога. Как там его — Эссалона, что ли? Не суть важно, дорогой мой Менестрель. Вы хотели кое-кому отомстить? Тогда я — тот, кто вам нужен.

— А зачем же я нужен вам?

— Вот это другой разговор, господин Менестрель. Поверите ли, нет ли, но мне тоже есть, кому и за что мстить...

— Отлично! — Черный выпил воды и взглянул в лицо своего визави. — Тогда мы сработаемся. Располагайте мною, господин...

— Господин Наместник Тьмы.

— Итак, ваше первое задание. — Наместник вытащил из-за пазухи и отложил в сторону небольшой мешочек, похожий на старомодный кошель. Черный покосился на него, как на беременную вошь, но ничего не спросил. — Из Селинианских гор в Ра-Тусс движется торговый караван. Он уже пересек границу, отмерив положенное дьюку таможни и местной Гильдии воров, и находится сейчас в неделе пути от столицы Таварра. Дюн'кэ каравана — почтеннейший Карим Тар-Эбель, из обреченных принцев Гишемина. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Что везет караван?

— Правильный вопрос. Караван везет, в числе прочего — мехов, ювелирных изделий и тому подобного, — необработанные драгоценные камни.

Наместник замолчал, внимательно глядя на Менестреля. Тот ответил таким же молчаливым взглядом, и тогда Наместник сказал:

— Вы правильно догадались. Почтеннейший дюн'кэ Карим, в силу происхождения, один из тех, кто имеет особый договор с наследными принцами Гишемина. Торговый контракт на поставку камней, добываемых в Святой Штольне.

— Венчальных драгоценностей?

— Да. И ваша задача, дорогой мой Менестрель, будет заключаться в том, чтобы подменить камни, лежащие в тюках лошадей и пустынных одров, на те, которые дам я. Например, вот на эти камни, — и Наместник кивнул на мешочек, лежавший на узком подоконнике. — Да вы возьмите их, возьмите. Не бойтесь, они не кусаются...

— Зачем вам это нужно? — Сделав паузу, спросил Менестрель.

— Зачем... А вам тогда зачем понадобилось подписывать контракт? — В руке Наместника блеснул серебром маленький ларчик филигранной работы. — Хотите, я покажу вам вашу душу?

Менестрель кивнул.

Щелчком большого пальца Хозяин откинул крышку шкатулки.

Неизвестно, что увидел в ней Непонятый Менестрель, и увидел ли он то, что было там на самом деле, но пошевелиться он смог только после того, как Хозяин... Да, его Хозяин закрыл серебряный ларец. Вопреки обыкновению, он не улыбался. Не улыбались они оба, похожие тем, что привыкли смеяться надо всем, даже над своими ошибками, своей жизнью и своей болью. Очень похожие.

Способные понять друг друга.

— Что же, теперь я ваш раб? — Спросил Менестрель, доставая из заваленного каким-то бумажным мусором угла маленький мешочек, очень похожий на тот, в котором Наместник принес драгоценные камни.

— Мне не нужны рабы, — отрицательно покачал головой собеседник. — Мне нужны люди, работающие на меня добровольно, по собственному желанию и за оговоренную плату. Скорее наемники, чем слуги.

Он с любопытством наблюдал, как Менестрель сыплет из мешочка в чашку какой-то коричневый порошок, разводит водой и добавляет желтого сахара.

— Что это?

— Дрянь бодрящая, — емко ответствовал Черный.

— Что?

— Зелье из болотного шерника. Разведенное водой, придает сил и отгоняет сон, но через три дня приходится платить вдвойне. В сухом виде можно вдыхать через нос — наоборот, успокаивает, расслабляет и вызывает красочные видения. За хранение такого мешочка — три года каторги. На тех же самых болотах, где его добывают.

— Наркотик?

— Я не знаю такого слова. Но употребляя сухое зелье, привыкаешь со второго раза. А умираешь с двадцатого.

— Серьезно, — признал Наместник. Менестрель спрятал мешочек с "бодрящей дрянью" обратно в угол и теперь, закрыв глаза, готовился пить раствор. Похоже, "дрянью" это зелье называлось не зря.

— Одну минутку, — Наместник забрал чашку из-под самого носа своего нового работника. — Мне кажется, это надо кипятить, а здесь нет очага...

Он поставил чашку себе на ладонь, и меньше чем за минуту в ней уже кипела светло-коричневая жидкость, распространяя кисло-сладкий приторный аромат.

— Вот теперь пейте смело. И не бойтесь расплаты через три дня, это зелье ничем вам не повредит, а только добавит сил. Ну, что же вы? ПЕЙТЕ!!!

Спокойный голос Наместника вдруг ударил набатом, и человек, вздрогнув, подчинился. Залпом выпив кипящий отвар шерника.

— Вот так, — горло страшно обожгло, шерник моментально ударил по мозгам, как боевым молотом по шлему, и в звоне металла услышал он голос Хозяина. — Теперь садитесь, мой друг, и слушайте дальше...

Человек зашелся в диком кашле. Хозяин спокойно ждал. Но, откашлявшись, человек спросил:

— А зачем вам это нужно?

— Зачем?.. — Наместник словно бы был удивлен. Но не самим вопросом, а... А тем, что его вообще осмелились задать. Тем, что человек смог и посмел спросить! — Хорошо. Я отвечу. Но не сейчас. Выезжайте сегодня на рассвете, лошади ждут вас за городом, в лощине Спящих Пауков.

— Кого это нас? Я еду один!

— Нет, вы едете вдвоем, — поправил Наместник. — Вы возьмете с собой вашего нового знакомого — этого, как его, Керита. В городе ему задерживаться больше незачем, при грозящей ему опасности лучше всего как можно быстрее исчезнуть за пределами городских стен. Да и вам помощник не помешает.

— Зачем вам мальчишка?

— О чем это вы?

— Не валяйте дурака, Наместник. Зачем вам нужен этот мальчик? — Черный непроизвольно обернулся в сторону двери, ведущей в другую комнату. — Да уж не вы ли, господин дьюк Тьмы, убили его отца, прикинувшись горным мрешем? Уж не вы ли "случайно" привели его к "Белому Гусю", где он столкнулся со мной? Уж не вы ли...

— Хватит! — "Дьюк Тьмы" вскинул правую руку. — Уверяю вас, что это всего лишь цепь случайностей. Это мальчик мне ни за чем не нужен, просто он мне подозрителен...

— Наглое вранье! — Менестрель был уже опьянен шерником, а потому более не признавал авторитетов.

— Прекратите орать, а то мне придется вас протрезвить! Господин граф, — неожиданно обратился Наместник. — Уверяю вас, что я не имею обыкновения кем-то прикидываться. Я всегда... Ну, почти всегда такой, какой есть сейчас. Это подтверждает хотя бы то, что я честно пришел к вам, хотя мог бы и устроить так, что вы сами сделали то, что нужно мне, не понимая, кто вас ведет.

— Я не граф, — сумрачно буркнул Менестрель.

— Ну, хорошо, пусть не граф, — ласково, как с ребенком, согласился Наместник. — В таком случае я не вовлекал ни в какую цепь интриг этого мальчика. Заметьте, уточняю: Я — не вовлекал.

— А кто же тогда? Эссы? Хозяин мира?!

— Хотел бы я знать, кто на самом деле хозяин этого Мира, — задумчиво пробормотал Наместник. — Рисс, я просто прошу вас присмотреть за этим мальчиком. Вы же все равно не можете его бросить, вас связала Судьба.

— А вот это подлый удар, — четко обозначил Менестрель. Но не пояснил, что именно он имеет в виду. — Как я объясню ему, куда и зачем мы едем? А самое главное, ЧТО мы должны сделать?

— Едете по делу, у вас назначена деловая встреча с почтеннейшим дюн'кэ Каримом. На предмет заключения договора о гастролях...

— Где?! В штольнях Гишемина?! Перед каторжниками?!!

— Перед хозяевами. Не перебивайте меня, Рисс! — В глазах Наместника блеснул лед. — Видеть же ему ничего не придется. Оставьте эту заботу мне. Вы должны присмотреть за ним. Все! Точка!

— Кресс дир'кэн — не буду! — Вскочил со стула импульсивный Менестрель. — Вы...

И понял, что говорит с пустотой. В комнате больше не было ни Наместника, ни его кресла.

— А что за шум? С кем вы разговаривали? — В дверях обозначилась встрепанная фигура только что обсуждаемого Керита. — А что за странный запах? Запах... Это запах шерника?

— Убью! Сил нет. — Менестрель рухнул обратно на стул. И вдруг обратил внимание на задравшийся рукав запястья. Точнее, на то, что было под рукавом.

На гладкой коже виднелся отчеканенно-выжженный оттиск. Отпечаток его собственного пальца, и на этом фоне — перевернутый стилизованный факел.

Перевернутый символ храмов Творца.

Менестрель старательно, как гноящуюся рану, прикрыл клеймо рукавом. Кажется, мальчишка его не заметил...

Не очень-то приятно носить на себе рабскую метку, но, по крайней мере, можно утешиться тем, что работаешь по договору, а не на положении невольника. По крайней мере, хотя бы отчасти это правда.

— Ты чего явился? Бессонница замучила? — Грубовато спросил он Керита. — Иди досыпай, завтра тяжелый день...

— Какое завтра? — Удивленно захлопал глазами мальчишка. — Взгляните в окно, уже светает!

Менестрель глянул сквозь мутное стекло и убедился — действительно, светает. Медленно гаснут газовые фонари, спешно доделывает свои ночные дела вольный народ Нижнего Города, чтобы с наступлением утра вновь старательно прикидываться мирными обывателями. Неужели они проговорили целую ночь? Спрашивается, как могло время пролететь так быстро?

Или Наместник сам прикрутил его, как газ в колонке фонаря. Грыб лесной знает, на что он способен...

— Вы выглядите как-то странно, — прозорливо заметил мальчик. — Что-то случилось этой ночью? Вы зачем-то пили шерник, а вы знаете, насколько это опасно? Через три дня...

— Р-РЯДОВОЙ! СМИР-РНА!!! СЛУШАЙ МОЮ КОМАНДУ!!! — Громовым голосом проревел Менестрель. — Быстро одеться, привести себя в порядок, через пять минут выступаем! Кру-угом! Марш!

— Но я... — Попытался было вякнуть юный граф-эг, за что был вознагражден увесистым подзатыльником:

— За сорок пять секунд, пока горит лучина, как в армии Темного Властелина! Выполнять! Живо!

— Есть, сирэ! — Он отдал честь, развернулся на каблуках и исчез в соседней комнате.

— Вот так вас, молокососов, и учат... — Пробурчал Менестрель, сроду не служивший в армии. Прислушался к собственным ощущениям.

Быть командиром отряда имени упомянутого Темного Властелина ему понравилось.

А в это время Эссалон...

И вовсе не Эссалон, а его старший сын. И не совсем в это время, а за пару дней до описываемых событий. Или после? С этими богами и полубогами никогда нельзя быть уверенным в хронологии. Тем более, когда означенные полубоги ни на йоту не являются персонажами мифологического фольклора, а представляют собой живое и материальное доказательство существования местного бога. На местном языке они называются эссами. Производный термин от имени их Отца.

В настоящий момент один из этих загадочных существ не торопясь двигался по дворцу королевы Дрейк, привычно прокладывая маршрут через запутанную сеть коридоров и анфилад. Старший сын Эссалона, пятисотлетний Полководец Стражей Границы по имени Эс-Тьери, терпеть не могущий сокращения его имени до просто "Тьери". По совместительству номинальный Божественный Наместник всея Эс-Дагара. Просим жаловать по чину, а любить — уж как получится...

Полубог был хорош собой — высокий, широкоплечий шатен с ярко-голубыми глазами, ртутными каплями в которых блестели кошачьи вертикальные зрачки — отличительный признак всех эссов. Но несмотря на свою красоту (а может, и благодаря ей), он шел, накинув на себя вуаль невидимки. Полубог давно устал от подобострастно-заискивающих взглядов людей, щедро разбавленных испуганными или откровенно блудливыми призывами придворных дам и некоторых кавалеров. Провести ночь с эссом считалось колоссально престижно, а счастливица на всю жизнь обретала качественно иной статус среди придворных шлюх. Счастливцев, кажется, пока не наблюдалось, но наверняка Эс-Тьери сказать сейчас не мог. За пятьсот лет жизни случались такие кутежи, что...

Что в конце концов они ему смертельно надоели. Как надоела и сама дворцовая жизнь вместе со знаменитыми "легкими нравами", благодаря которым ни один дворец или замок планеты принципиально ничем не отличался от борделя. Его младшим братьям еще нравилась подобная легкость — хоть замужние, хоть незамужние дамы были готовы в любой момент, хоть днем, хоть ночью, лишь бы добавить себе на эполет обсидиановую стрелку. С точки зрения Эс-Тьери, уличный "дом удовольствий" был хотя бы честнее, ибо удовольствия предлагал в открытую и за деньги, с которых исправно платил налоги. Очень исправно. На то и полиция, господа.

Дворец же, если глядеть сквозь всю романтику, привык платить известным местом не просто за деньги (хотя случалось и такое), а за все. За привилегии, за место Первого Подателя Королевских Тапочек, за чин гвардейца, за должность младшего помощника Третьего Пробователя Праздничных Блюд На Августейшей Охоте. Все должности давным-давно были вписаны в негласный "табель плотской оценки", который нигде никогда не публиковался, но который знали все, от последнего поваренка до Министра Двора. У кого какие вкусы, кому, сколько раз и как надо дать, чтобы получить вожделенный чин, титул или звание. А также подняться на еще одну ступеньку среди придворных ловеласов, заслуживая почет и уважение среди себе подобных...

Эс-Тьери был абсолютно и давно пресыщен легко доступными удовольствиями, не доставлявшими ему никакого морального наслаждения. Эти люди были просты и понятны для него, как спички из коробка. Но не так давно полубог встретил девушку, которую не смог просчитать без телепатии, и столь редкий экземпляр всерьез заинтересовал его. Девушка явно была умна, образованна и порядочна, несмотря на то, что происходила из благородной семьи. Да к тому же и очень красива. Привыкшие к легкодоступным девицам кавалеры вились вокруг нее, как мошка у факела, и отлетали, как деревянные туземные стрелы от бронированных фаланг колониальной морской пехоты. Попытав удачи самолично, полубог также был отшит, изящно, но непреклонно. Единственное чувство, которое удалось засечь эссу, был страх. Девушка очень его боялась.

Но ничем, даже дрожью в голосе, не выказала страха.

После этой встречи Эс-Тьери остался в легком недоумении. Бесспорно, он мог без каких-либо усилий сделать ее своей — самая сильная человеческая воля ничего не стоила перед мощью сына Бога. Но Страж-Полководец не видел смысла в давлении, он вдруг понял, то ему нужно не тело этой девушки, а ее душа. Ему нужна она сама, целиком и полностью. Ему нужно ее доверие. С приложением всего остального.

Потому что планы, в строжайшей тайне лелеемые эссом, требовали участия в них как раз такой девушки.

Невидимый полубог поднялся по лестнице, свернул в коридор, вышел через него в оранжерею, спустился по лестнице и свернул в еще один коридор. Там и сям мельтешили лакеи, но с невидимкой они не сталкивались. Аккуратное и мягкое поглаживание по затылку внушало им мысль, что нужно быстро отступить с дороги, сделать шаг влево или вправо. Эс-Тьери считал ниже своего достоинства самому уступать дорогу, тем более, что людишки никогда ничего не замечали...

Только в одном случае смертные не реагировали на "мохнатую лапу". Когда они были охвачены страстью.

Проще говоря, чрезмерно возбуждены.

Сворачивая в очередную проходную комнату, сквозь которую пролегал его маршрут, эсс еще за пятьдесят шагов услышал тяжелое, прерывистое дыхание двух человек, шорох плотной материи, обрывочные мысли и эманации. Не слишком скрываемые взвизги и стоны на фоне такой чувствительности совершенно не котировались. Картина была столь привычной, что полубог замедлил шаг, только когда различил вплетающийся в спаренный мысленный поток любовников третий "голосок разума". Очень робкий и осторожный.

Эс-Тьери тщательно осмотрелся.

Даже не озаботившись запереть обе двери — большую, через которую он и вошел, и маленькую скрытую дверь, в которую собирался пройти, прямо на столе без стеснения прелюбодействовала парочка. Пышные юбки, судя по мыслям, какой-то фрейлины были задраны ей на голову, а ноги покоились на плечах у кавалера, который трудился, как молотобоец, сжато выдыхая сквозь зубы. Из-под вороха юбок слышались приглушенные взвизги и стоны, изредка перемежающиеся сдавленными криками "Сильнее!" или "Быстрее!".

Кавалер на них совершенно не реагировал.

Эсс фыркнул. В мыслях мужчины почти не было места даже получаемому "удовольствию". Он думал в ритме своих движений, но не о том, что их могут застукать, и, разумеется, не о женщине. Он думал о том, как на его черном бархатном эполете появится еще одна гранатовая подвеска. Которая станет доказательством тридцать третьей победы на любовном фронте достойного воина придворных баталий. Бахрома из тридцати двух висюлек уже болталась на его правом плече, перестукиваясь без малейшего изящества.

Каков герой-любовник, таков и стук бахромы, усмехнулся эсс. У девушки было меньше, после этой встречи у нее появится лишь пятнадцатая. Правда, среди их числа имелась одна обсидиановая, что ценилась при дворе на порядок выше... Наверное, Эс-Катас не удержался, младшенький.

Но где же наш третий, тайный свидетель?

А вот и он. За декоративной шторкой, скрывающей маленькую дверь, притаился.

Жадно пожирая глазами развернувшееся перед ним действо, мальчишка примерно семнадцати лет оцепенел, вцепившись в ткань портьеры. Выражение его лица не поддавалось описанию. По возрасту он походил на пажа, но для всех дворцовых пажей в таких зрелищах не было ничего необычного. Дети, отданные на воспитание во дворец, взрослели рано.

Даже слишком рано.

Эс-Тьери узнал подростка. Еще не все придворные поверили этому факту, но у молодой (выглядевшей на двадцать лет) королевы Терезы имелся почти взрослый сын. Даже не приемный, а родной. Законный наследник.

На самом деле девушка была значительно старше, чем выглядела. Человеческие года мало что значили для этой красавицы.

Но вот ребенок ее явно не получил многогранного образования, как дети придворных, проводящие детство в пажеском корпусе. Зрелище, которое он с растерянностью и страстью наблюдал, было для него откровением. Эсс слышал, как шумит в голове у мальчишки и как скачет у него сердце, едва не выпрыгивая из груди. Прелюбодеям на столе до такой вспышки страсти было, как до Селинии пешком.

Кавалер издал вздох облегчения и без церемоний свалил ноги партнерши с плеч. Фрейлина медленно сползла со стола, оправила юбки, и парочка, чинно беседуя, прошла мимо эсса. Проскользнувшие в дверь лакеи принялись уничтожать следы.

О королевском потомке напоминала лишь качнувшаяся портьера...

— Вы явились с какой-то целью, или просто так действовать мне на нервы?

Легкое выражение недовольства, временами проскальзывавшее в интонациях Терезы, позволяло сделать вывод, что королева пока не может сказать, что это она завтракает с эссом, а не наоборот, и ситуация ей не по нраву.

— Разве лишний раз встретиться с вами и побыть несколько минут в вашем обществе — это не цель? — Удивленно спросил полубог, ловко, с заметным многовековым опытом орудуя ножом и вилкой.

— Для вечно занятого Божественного Герцога и Полководца Стражей? — Ядовитый скепсис просто сочился из прелестных уст королевы. Но на Эс-Тьери он не действовал.

— Должны же у меня время от времени случаться выходные? — Улыбнулся он.

— Только по разрешению вашего отца.

Эсс посмотрел на свою протеже, как фермер на внезапно заговорившую корову. Секунду подумал и сформулировал ответ.

— Несмотря на ваши представления о моей семье, я более свободен в своих поступках, чем вы думаете. Например, для того, чтобы устроить себе выходной, мне не нужно разрешение моего отца. — И снова занялся блюдом. Мол, ничего больше меня сейчас и не волнует.

— Да неужели?

— Именно так.

— А вам обязательно проводить ваши выходные в моем присутствии? — Королева ненавидела Эс-Тьери, может быть, даже больше, чем самого Эссалона. Бог, ради неясных пока ей целей выкравший ее из родного мира, был понятен умной девушке. Он был прагматичен, и у него было слишком много забот, чтоб самолично докучать своей пленнице в золотой клетке. Но Эс-Тьери был тоньше, агрессивнее и опаснее своего отца. Кроме того, девушка подозревала, что полубог обладает банальной тягой к садизму. Доказательств у нее, разумеется, не было, но уверенная фигура эсса, его хищная манера двигаться, а самое главное, голубые глаза с вертикальным ртутным зрачком просто дышали опасностью. Молодая королева сама была не проста, но близкое присутствие Эс-Тьери заставляло ее нервничать. Выражение его непривычных глаз никак не удавалось разгадать.

Полубог промокнул салфеткой уголки рта, и графин из цельного куска горного хрусталя, повинуясь его взгляду, поднялся в воздух и наполнил бокалы чуть пенящимся рубиновым вином с красивыми фиолетовыми отблесками.

— Вы правы, Тереза. У меня есть к вам небольшая просьба, или, точнее, вопрос. Вы — очень необычная девушка.

— Это и есть ваш вопрос?

— Нет, это утверждение. Только прелюдия к вопросу, — улыбнулся вечно молодой эсс.

— Чем же, по-вашему, я так необычна?

— Ну, для начала, обычную девушку отец ни за что не сделал бы королевой, и тем более не стал бы красть ее в другом измерении. — Логика была безупречна. — Вы хладнокровны, умны, расчетливы... Наконец, должен вам сказать, что придворные Мастера Красоты и ваша личная фрейлина "для подачи притираний" с самой коронации уверены, что пребывают в глубокой опале.

— А что, у меня есть такая фрейлина?! — Искренне удивилась девушка.

— Конечно. Ее обязанность — умащивать вас кремами, помогать красить глаза, губы...

— Одним словом, делать макияж. — Догадалась королева. — Она мне абсолютно не нужна.

— У вас прекрасная кожа, несмотря на отсутствие ухода. — Подтвердил, и одновременно галантно польстил эсс.

— У меня хорошая кожа благодаря отсутствию ухода. — Сморщила носик девушка. — Спасибо, я знаю, из чего в Средневековье делали косметику. Цинк, свинец и прочие прелести. Обойдетесь как-нибудь моим натуральным обликом.

— Но тушь, румяна, тени... — Проявил Эс-Тьери завидные познания в предмете.

— Не мой стиль. — Холодно отрезала красавица.

— Прическа?

— Терпеть не могу стеснять свободу своих волос. — Ее волосы необыкновенного серебряного цвета роскошным потоком струились по плечам и свободно ниспадали на спину.

— Вот видите? Вы еще спрашиваете, чем вы необыкновенны. Местные дамы тихо сходят с ума: они не могут себе позволить быть такими же независимыми от чужих мнений, как и вы. Скоро вам начнут подражать. — Предсказал эсс, откровенно любуясь собеседницей. — Но у них мало что получится.

— Их проблемы. — Девушка пожала плечами. — Каждый сам себе... лекарь, по-моему.

— И, наконец, только вы можете с таким изяществом не замечать ухаживаний мужчин.

— Это оскорбление?

— Это комплимент.

— Весьма сомнительный.

— Правду редко любят.

— Смотря как ее говорить.

— Все! — Эс-Тьери надоела завязавшаяся перепалка. — Вы же поняли меня правильно? Вы — необычная, почти странная девушка, и я, — полубог решил пойти в открытую, — хочу спросить у вас совета!

Королева прищурилась.

— В какой же области? В амурных делах?

— Вы догадались. — Кто такой Амур, Эс-Тьери, разумеется, не знал, но по контексту беседы понял смысл выражения.

— Неужели такой опытный чел... Такое искушенное существо, как вы, Герцог, может испытывать робость в отношениях с женщинами? С вашим-то жизненным опытом?

— Не пытайтесь оскорбить меня. — Ровно произнес полубог. И слегка улыбнулся. — Я ведь не враг вам, каковым вы меня почему-то считаете. Я прошу у вас совета, как у друга.

— Как у кого?! — Зло усмехнулась девушка. — До сих пор я полагала, что вам вообще незнакомо такое понятие. Друзья — это ведь только у презренных смертных...

— Вы ошибаетесь, — терпение у эсса еще оставалось, но резервы потихоньку подходили к концу.

— Да неужели?!

Эс-Тьери встал из-за стола, скомкав мягкую салфетку с королевской монограммой — вышитой в профиль драконьей мордой. Мифический звероящер вдруг показался ему очень похожим на сидящую напротив девушку.

— Мне жаль, что разговора у нас не получилось. Поверьте, я не питаю и не питал к вам никаких враждебных намерений, но вы просто не оставляете мне выбора. Вы отказали мне в получении важной информации. Я могу лишь ответить вам тем же.

— Что вы имеете в виду? — Мгновенно насторожилась Тереза.

— Имейте в виду, я еще приручу вас, моя королева... — Прозвучало из закрывающегося портала.

Прогулка, которая вряд ли уместна...

Как обычно проходит коронация нового монарха? Венчание, восшествие на престол, инаугурация — называйте как хотите. В любом случае, это всегда — массовые народные гулянья, бочки дешевого вина и пива, выкаченные на площадь для черни, пиры и балы, даваемые в королевском дворце в честь знати, приветствуются всяческие фейерверки, салюты и прочие торжественные залпы, главное назначение которых — это увеселение людей. Чтоб верили, какой хороший, справедливый и любящий народ король им на этот раз достался. Уж всяко лучше того прежнего, эх, да что о нем и говорить!

А еще, разумеется, всякий раз сему значительному событию, в особенности восшествию на трон Первого монарха Новой династии, должна соответствовать массовая амнистия. Не касающаяся обыкновенно только политзаключенных, если они, конечно, имеются в наличии. Любая власть считает "политических" гораздо более опасными для себя, нежели простых воров, грабителей и убийц. Их мало кто в таких случаях берет в расчет, они даже считаются частью народа, которого их освобождение по непонятной причине должно осчастливить... Короче говоря, массовая амнистия, сопутствующая коронации — это традиция. Все уяснили? Традиция, не зависящая даже от воли монарха — ну как, скажите на милость, он подпишет указ, не являясь еще законным государем? Поэтому обычно указ подмахивает уполномоченный министр, которому все равно, к каким последствиям приведет сия незамысловатая писулька, ибо новый король, если он не полный идиот, и министров назначает новых. Сам. Своих.

Королева Дрейк идиоткой не выглядела. Про данную "традицию" она, похоже, просто еще не успела узнать. А ее, по странной случайности, никто и не подумал на сей счет просветить...

Одним словом, тюрьмы были открыты.

На улицы города рухнул шквал из отбросов. Воров, убийц, проституток, взяточников, шулеров и мошенников. Всякой мрази, которая еще не сгнила в каменных застенках и подвалах крепостей, терпеливо дождавшись своего часа. Они заполонили переулки и тупики Нижнего Города, и Верхний Город, сердце Ра-Тусса, мгновенно поспешил отгородиться от них баррикадами с установленным контрольно-пропускным режимом. Столица окончательно разделилась на две половины. Два лагеря. Две жизни.

Наверху по-прежнему степенно и мирно работали уважаемые ремесленники высших гильдий (ювелирных, портных, шорных и кузнечных дел мастера), так же важно проезжали кортежи знати и проходили, не торопясь, солидно бряцая тупыми шпагами, стражники привилегированного эскадрона. Только на баррикадах день и ночь дежурили арбалетчики со взведенными самострелами, и королевская гвардия (точнее, то, что от нее осталось после кончины династии Змей) была на всякий случай приведена в боевую готовность. Никто не верил, что шваль с нижних улиц способна прорваться на улицы верхние, но и никто не хотел рисковать. В конце концов, методика была отработана. Подобное в Ра-Туссе происходило при каждой коронации.

И кому из простых смертных могло быть известно о набирающих силу соках, водах и снегах, отравленных ядом черного дождя? А поскольку вода — это Жизнь, то, выходит, об отравленной Тьмою Жизни?

Королевский дворец.

День рождения заместителя начальника дворцовой стражи молодого дьюка Тиро Анриа. Присутствуют: начальник дворцовой стражи почтеннейший дьюк Хелависа ар-Глен, военный министр почтеннейший дьюк Элве Анриа, как уже догадался умный читатель, брат молодого Тиро, почтеннейший дьюк Службы Защиты Города господин Трито Кешми Нариа и несколько приближенных офицеров. Пьют. Закусывают. Тихое, почти семейное мероприятие в почти семейном кругу, где-то далеко, в глубинах сада ("собрание заседает" на свежем воздухе) играет музыка. Маленькое примечание: почтеннейший дьюк дворцовой стражи Хелависа ар-Глен — молодая женщина, даже девушка (просто слово "дьюк" — то есть "командир" существует исключительно мужского рода). Очень юная, по меркам господ офицеров, но уже сумевшая завоевать уважение собственным умом и деловой хваткой. Правда, с точки зрения господ офицеров, женщина никак не может быть начальником стражи, но у королевы на сей счет было иное мнение. А молоденькая командирша — личная подруга королевы. Явившаяся, точно так же, как Ее Величество, неизвестно как и неизвестно откуда, но уже успешно взбаламутившая весь дворец. Весьма неплохой воин, как отмечено иными, но увы, всего лишь девушка...

Она держалась в стороне от офицерства и от знати, близко общаясь только с королевой и ее помощником — эссом по имени Эс-Катас. Офицерство, представлявшее собой особую касту ("Не то что эти придворные хлыщи!"), и не стремилось к более тесному общению, ибо никак не могло понять, как ему следует относиться к такому казусу. Традиции — вещь серьезная, и ломать их нужно с оглядкою. Королева уже успела прославиться некоторыми оригинальными реформами, но дьюки и сирэ дворцовых подразделений упорно не могли привыкнуть, что им отдает приказы пусть умная, уверенная и боевая, но все-таки девчонка. Половине из них годившаяся в дочки, другой половине — в любовницы. Девушка, похоже, понимала это, и не снисходила до панибратства, даже не стараясь стать "своей" в тесном мирке мужской дружбы. Вот и сейчас она сидела за одним столом с мужчинами, но и чуть в стороне, и слушала их разговор, подперев щеку узкой ладонью. Длинный хвост светлых волос струился по ее плечу, перехваченный у затылка кожаным шнурком.

Ораторствовал почтеннейший дьюк Службы Защиты Города Трито Кешми Нариа, попросту говоря, главный полицейский Ра-Тусса. Злые языки шептались, что его родовое имя в переводе с древнего означает "Собака-ищейка". Господин Нариа эти языки умело укорачивал, за что получил еще более неблагозвучное прозвище "Кеш-га". Что в переводе означало особую породу собак, используемых для охраны самоцветных штолен Гишемина. Собачки отличались отличным умением с ходу перегрызать горло...

Итак, сей почтенный господин и вел сейчас нить беседы. Было ему лет сорок-сорок пять на вид, на сухом узком лице горели живые глаза охотника, которые прикрывал высокий лоб мыслителя и разделял длинный крючковатый нос, как у серого коршуна-ренга с Селинианских гор. Длинные волосы крайне редкого здесь цвета некрашеного льна спускались по его спине. Рассказывал уважаемый господин о вещах неслыханных и небывалых, хотя, в общем-то, вполне естественных. О необычайном разгуле черни в Нижнем Городе.

— Еще немного, господа, и я отдам приказ усилить наряды арбалетчиков на заградительных рубежах. Эта шваль полностью потеряла страх, Внизу творится что-то несусветное... Вчера они запалили целый квартал, и я готовил было отряд бронированной стражи для его тушения, но, по счастью, им хватило ума потушить огонь самим. Дым вился над городом целый час. Еще немного, и пришлось бы посылать панцирников.

— Панцирников-то зачем? — Спросила начальник дворцовой стражи.

— Затем, что без сплошного панциря туда соваться — самоубийство. — Ответил кто-то из офицеров. — Правда ли, почтеннейший дьюк, что они уже бросаются в арбалетчиков на баррикадах камнями?

— Да. Одному из них они разбили голову, парень в лекарне, обвиняемых нет. Я приказал демонстративно расстрелять двоих пойманных в Верхнем Городе мародеров, их вывели на баррикаду и пустили по болту в затылок. Но это только еще больше раззадорило толпу. Два часа они кидались в стражу булыжниками, вывернутыми на месте из мостовой, и вынудили нас открыть огонь на поражение. Только потеряв нескольких человек убитыми и ранеными, толпа отступила.

— Булыжник — орудие пролетариата, — непонятно сказала госпожа Хелависа. — Нескольких человек — это как?

Начальник полиции ответил:

— Это значит, что мы не рискнули спуститься с баррикад, чтобы подсчитать трупы. Толпа уволокла их с собой, и мои стрелки клянутся то ли о пятерых, то ли о семерых убитых и около двадцати пораненных болтами. Смотря кого спрашивать.

— Смотря сколько он выпил! — Послышались смешки с разных концов стола. Какой-то молодой офицерик вскочил и предложил тост:

— За храбрую полицию пьем стоя! Как лошади!

— За лошадей ответишь! — Моментально вскинулись полицейские с другого конца стола. По древнему обычаю общий стол стражники и военные поделили пополам, ровно посередине. А по еще более древнему обычаю между данными силовыми структурами существовала неискоренимая вражда, причины которой давным-давно затерялись в веках.

— А за крокодила? — Выкрикнул точно такой же молодой офицер полиции, ну почти зеркальное отражение своего гвардейского коллеги. Секунда молчания — и в обоюдном залпе смеха забыта древняя вражда. По крайней мере, на время этого пира. Госпожа Хелависа смеялась вместе со всеми, но из ее недоуменных глаз господин Нариа сделал вывод, что она не поняла смысла шутки. Пробормотав: "Господи, ну ведь почти ребенок еще", старый полицейский поднялся и предложил тост за виновника торжества.

Какое-то время просто пили, помянув, кроме виновника, королеву, Творца, его детей и Всеобщую Судьбу. Постепенно становилось веселее — при дворе действовал обычай не подавать крепких напитков, которые считались питьем простолюдинов. В королевском дворце пили фиолетовое вино, приготовляемое из редчайших сортов винограда, произраставшего только на островах южного моря. Виноваты, моря Эс-Зивера, ну конечно же! Вино это отличалось безупречно тонким вкусом, в минусе имея некоторое коварство. Обходя своим вниманием ноги, оно било в голову, но не сразу, а лишь спустя энное количество бокалов. (Заметим в скобках, что совсем небольшое.) Из-за чего среди развращенной дворцовой молодежи фиолетовое островное вино получило емкое название "Вина приключений". Поскольку на приключения оно и толкало, не позволяя мирно уснуть, перебравши свою норму.

В качестве антидота на столе имелось блюдо с некоей травкой, состоящей в отдаленном родстве с употребленным Менестрелем шерником. Травка тоже происходила с Островов, и могла облегчить "приключенческий синдром", заключавшийся в том, что у опьяненного напрочь отключался инстинкт самосохранения.

Только вот госпожу дьюка дворцовой стражи господа гвардейцы и полицейские по некой странной причине забыли предупредить о свойствах коварного вина и необходимости травки-противоядия. Девушка, хотя и пила очень мало и осторожно, все же ощутила на себе его действие...

В это время разговор как раз вернулся к прежней теме, но с небольшими отличиями. Из общества выделилась небольшая группа молодежи, сознательно пренебрегающей отворотной травкой, и с пылом и жаром принялась доказывать, что... А впрочем, чего это мы пересказываем дискуссию? Сами слушайте!

— А я еще раз говорю... Нет, не перебивайте меня, господа! Так вот, я говорю, что сильному мужественному человеку не помеха эта шваль! Да я, если хотите, пройду Нижний Город сейчас, ночью, вдоль и поперек, и вернусь назад, принеся вам синий тюльпан с гербовых ворот!

— Успокойтесь, молодой Тиро! Вы выпили слишком много вина, закусите шеараном. Вы зря им пренебрегаете.

— Не надо меня успокаивать, почтеннейший Трито! — В неформальном общении среди знатных офицеров допускалось называть друг друга по именам. — Я совершенно спокоен. Просто я говорю, случись сейчас мне оказаться в Нижнем Городе...

— Да что же это вы все "Если", да "Случись"! — Насмешливо вставил кто-то из полицейских. — Что у вас все в сослагательном наклонении? Нижний Город в разгуле черни, это могила для любого высокородного, если он один. Уж поверьте, вам здесь, во дворце, хорошо...

— А лично я только что с дежурства на рубеже! — Поддержал второй. — Вы не продержитесь там и пяти минут!

— Брехня! — Окончательно опьянев, заорал кто-то из гвардейцев. — Дайте мне любого недопеска, кишки выпущу!

— Да скорее они вам! — Отвечала полиция, привычно защищая друг дружку. — Шпага против палки — не лучшее оружие. А уж против ножа из-за угла...

— Да кто они такие?!

— Да что же мы, господа, мужичья теперь боимся?!

— Может, они и во дворце скоро хозяйствовать начнут? Может, они и королеву!..

— Что — королеву?

— Эгм... Ничего, господин Нариа! Случайно вырвалось!

— Крамольные вещи говорите, уважаемый.

— Извините, больше не буду...

— Господа, мы все очень уважаем королеву. Но не можем же мы потерпеть, чтоб какая-то шваль, дело которой — расчищать улицы и строить мосты, не уважала нас!

— Так надо заставить их уважать!

— Я пойду!

— И я! Мы все пойдем!

— Собрать конную экспедицию! По коням, господа!

— О Т С Т А В И Т Ь!!! — Дикий, режущий уши звук ударил с такой силой, что далеко не все осознали смысл сказанного. И уж никто не сообразил поначалу, что было источником звука. Или кто им был.

Господа офицеры оторопело трясли головами, выковыривая из ушей застрявший там звон. Те, кто быстрее пришел в себя, переглядывались и в конце концов переводили взгляд на возвышающуюся во главе стола фигуру, овеваемую роскошными золотистыми волосами. Легкий ветерок ворошил их, создавая эффект водопада, достигавшего почти до пояса единственной девушке, сидевшей за мужским столом. Про которую, тихо и скромно притулившуюся в уголочке, бравые господа офицеры успели напрочь позабыть.

Никогда не забывайте про начальство, которое хочет, чтоб про него забыли, господа...

Кто-то втихомолку, запоздало и торопливо закусывал чудодейственной травкой, прикрываясь соседом. Все моментально притихли, даже закоренелые спорщики — младшие полицейские и гвардейские офицеры — подавились недосказанными репликами. Мы не сказали, что почтеннейший дьюк дворцовой стражи, а для своих просто госпожа Хэлли, разумеется, была красива. Весьма своеобразной красотой, достойной более подробного описания, на которое сейчас у нас нет времени. Пока скажем только, что не поэтому (не "рассмотрев лишь сейчас сию незабываемую красоту"), замерли в оторопении и придворные бездельники, и немногочисленные настоящие ветераны полиции и гвардии, включая самого господина Нариа.

Никто не предполагал, да и не мог предполагать, согласитесь, в юной девушке настолько могучего командного голоса, который и сравнить-то было не с чем! Наместник Тьмы, будь он здесь, мог бы подобрать сравнение, только исходя из реалий своего родного Мира, аллегорию с чем-то вроде сирены воздушной тревоги. И никак не меньше! Но, к сожалению, его не было в тот момент на этом судьбоносном для многих праздничном вечере. Судьбоносном в первую очередь для самой госпожи Хэлли, да и для Наместника тоже, как бы ни казалось это странным...

Поскольку двое, или нет, целых трое чужаков, занявших ключевые посты мира под названием Эс-Дагар, были хорошо знакомы между собой. И трижды проклят был, быть может, тот день, когда богу Эссалону пришла на ум не самая светлая и достойная бога мысль...

Впрочем, мы отвлеклись и забыли о наших героях. Исправим это досадное упущение и вспомним о них, тем более, что события далее развивались динамично. Итак, господа офицеры, придя в себя, услышали вполне мелодичный девичий голосок, тоже принадлежавший их прямому начальнику. Напомнив подчиненным, кто они есть, госпожа Хэлли просто сказала:

— Я пойду в Нижний Город.

Спустя некоторое время многие из присутствовавших пытались понять, как же они дошли до жизни такой. Отпустить собственного начальника, являющегося юной девушкой, в одиночку добраться до ворот Эс-Зивер-релли и принести оттуда в доказательство редчайший синий тюльпан, считавшийся символом королевской власти, через весь Нижний Город, кишмя кишащий ворами, убийцами и насильниками, — да об этом даже помыслить не должен мочь добропорядочный офицер и дворянин, первейшая обязанность которого — этого самого начальника защищать, да в двойном качестве — как командира и как даму. Но то ли все были уже пьяные (что не есть факт, ибо пренебрегала травкой только охочая до приключений молодежь), то ли так подействовал внезапно обнаружившийся у госпожи Хэлли командный голос, которому никто даже не подумал воспротивиться... То ли просто все присутствующие, и даже железный господин Нариа, проявили вдруг синхронно преступную халатность, помноженную на дворянский гонор, и логично решили, что кому, как не командиру дворцовых стражников (одновременно являющемуся министром госбезопасности страны), идти доказывать разгулявшимся "нижним", что истинный дворянин выше их всех на три отрубленные головы. Короче говоря, дальше было так...

Толпа офицерни, вывалившаяся из королевского садика, нестройно двинулась по прямой, как стилет, Властной улице, прозывавшейся так оттого, что по ней обычно проезжали королевские кортежи, когда монарху вдруг желалось попутешествовать. Улица спускалась "вниз", то есть была кратчайшим путем к внутренним южным воротам, за которыми расстилался бушующий Нижний Город. Коней решили не брать, и оружия, кроме шпаг, тоже, ибо главным было решено доказать храбрость и силу.

На обеденный стол демонстративно легли кинжалы и ножи, карманные складные арбалеты и пружинные метатели стальных шариков. Арсенал, таскаемый обычно служивой знатью, был весьма солиден.

Только один почти непьющий младший сирэ полиции хотел было остановить выступление, во главе которого с распущенными волосами гордо шла госпожа Хэлли, и науськал лакея доложить обо всем королеве. Лакей вытянулся в струнку, сделал дворцовый поклон и уже развернулся, чтоб бежать, как с коротким оханьем рухнул на землю. Почтеннейший господин Нариа вогнал в ножны кинжал, рукояткой которого приложил по затылку лакея. И железной рукой взял младшего сирэ за ухо.

— Все понял, молодой?

— Так точно, все! — Прохрипел тот, дико косясь на начальника.

— Еще раз подобное замечу — загоню в досмотровую команду пустынных караванов. Будешь на южном... Тьфу, грыб проклятый, Эс-Зиверском солнце по полгода жариться.

— Ик! — От ужаса младший сирэ потерял дар речи.

— Вот то-то же...

Шествие продолжалось.

В Верхнем Городе не принято было разгуливать ночью. В Верхнем Городе ночью спали, и только конные патрули выбивали копытами размеренную дробь: цок-цок-цок, цок-цок-цок. Как бы говоря: "Спите, мирные жители Ра-Тусса, в городе все спокойно". И мирные жители знали, что пока раздается мерное цоканье идущих шагом лошадей, действительно можно спокойно спать в своих постелях. Но как только цоканье сменится грохотом галопом несущихся по булыжной мостовой мощных коней патруля, этот грохот сработает не хуже пожарного набата. И означать будет примерно то же самое.

Топот, издаваемый подкованными офицерскими сапогами, Верхний Город слышал только на парадах и днем, но никак не поздней ночью.

Распахивались двери и ставни, оттуда высовывались взлохмаченные, обыкновенно мужские головы, внутри торопливо зажигали свет. (Верхний Город который день жил как на горячем паровом котле, который может вскипеть и взорваться, стоит только помощнее открутить вентиль газовой горелки.) Но, узрев в толпе офицерства некоторых всенародно известных лиц, вроде господина Нариа, попадаться которому на глаза считалось дурной приметой, народ живенько захлопывал двери и ставни и тушил изнутри свет. Куда там идут по ночи такой толпенью почтенные господа офицеры из гвардии и полиции, простых штатских обывателей никоим образом не касается.

На такие зрелища надо смотреть сверху, с высоты птичьего полета, ибо выглядят они оттуда совершенно потрясающе. Словно бы острый и тонкий клинок огня и света вспарывал городскую Ночь, прорезая ее плоть, как "журавлиный клюв" тяжелых всадников мягко проходит сквозь ряды вражеской легкой пехоты. Клинок Огня резал податливую мякоть Ночи.

Очень жаль, что никто из людей и вообще земных жителей не мог видеть этого с воздуха...

А почтенные господа строевым шагом, хотя и нестройно, направлялись прямой Властной улицей прямо к Эс-Зивер-релли, то есть Южным Гербовым Воротам.

Находившимся на внешней крепостной стене, то есть, как уже догадался читатель, на территории Нижнего Города.

Госпожа Хелависа была странно задумчива. О чем именно она думала, неизвестно нам, но она, как всегда, шла чуть в стороне от громко топающего офицерского отряда, демонстративно держащегося за эфесы шпаг. Впереди и в стороне, именно такая диспозиция. На лице девушки была написана отрешенность и занятость какой-то известной лишь ей проблемой, настолько важной для нее, что эту смертельно опасную прогулку она даже не считала достойной своего внимания. То есть вообще о ней не думала. Эссалон знает, что именно волновало девушку, о чем или о ком вспоминала она под воздействием непредсказуемого "вина приключений", но лучше бы ей, много лучше подумать сейчас о себе...

Властная улица, начало свое беря от главных ворот королевского дворца, концом упиралась в ворота защитного кольца Верхнего Города. Настоящей внутренней стены в наличии не имелось, от нее остались лишь несколько огрызков, которые в критических (вроде нынешней) ситуациях укрепляли, а пространство между ними на скорую руку застраивали, перегораживая пространство между домами. На самом деле в баррикадах не делалось даже никаких ворот, а те пропускные пункты, что там были, дежурные арбалетчики именовали "калитками". А себя, соответственно, "сторожами". А чего, работенка непыльная — открыл калитку, закрыл калитку, ворье за ней угостил парой болтов...

Ночи в Ра-Туссе длинные и теплые, сомлеть совсем недолго, а потому баррикадная стража втихую поддерживала дежурство тем самым запрещенным шерником, про что начальство если и знало, то запрещать не запрещало, резонно рассудив, что бодрые стражники городу важнее сонных. Короче, для чего мы все это говорим? А как раз для того, чтоб объяснить читателю: баррикадная стража не спала и не пиво пьянствовала, она бдила, аки легендарный Силин-Зверь, у которого, по слухам, целых пять глаз, и один из них никогда не закрывается. Арбалетчики сохраняли идеальный рассудок и кристальную бдительность, ведь от этого зависела их жизнь. Они считались особым эскадроном полиции, и безупречная служба была их смыслом жизни, девизом и визитной карточкой.

Именно поэтому двое часовых, стоящих на баррикаде, даже не повернулись к подошедшим, а трое подвахтенных, среди которых обнаружился и младший сирэ вахтенной команды, сидевшие у костра, мгновенно вскочили и вытянулись в струнку.

— Почтеннейший дьюк! — Командир группы моментально нашел глазами высшее начальство. — Вахтенная команда в полном составе несет службу, предписанную уставом, охраняя мир и покой!

— Вольно, — скомандовал господин Нариа, бывший здесь верховной властью. — Происшествия за время дежурства были?

— Так точно! — Гаркнул младший сирэ. И смущенно добавил:

— Были...

— Какие? — Поинтересовался начальник полиции.

— Томатом пожухлым кидались, — пришел на помощь сирэ его подчиненный. И предъявил следствие происшествия начальству:

— Во!

Начальство обозрело подсунутую ему под нос форменную бригантину (куртку с прокладкой из стальных чешуек) на которой запекшейся раной мрачнело пятно от "пожухлого томата", с непередаваемой миной культурного человека, которому объясняют значение жаргонного "крокодила". Потом вздохнуло и скомандовало:

— Спустить веревочную лестницу!

"Калитка" здесь открывалась в самом крайнем случае. Но и приказ спустить лестницу почему-то не вызвал радости у личного состава.

— Простите, почтеннейший дьюк, — замялся младший сирэ. — Но по Уставу я не имею права спускать лестницу после захода солнца, как и открывать "калитку".

— Я приказываю тебе пропустить на ту сторону почтеннейшего дьюка дворцовой стражи!

— Простите, я не вижу здесь никакого почтеннейшего дьюка дворцовой стражи. Да и если бы он был, все равно я не могу пропустить никого ночью, ни в Нижний Город, ни из него. Устав есть Устав.

— Да нет его, идиот! Есть она! — Неизвестно почему вдруг взорвался хладнокровный господин Нариа. Офицеры поддержали его неровным гневным гулом. — Госпожа Хелависа ар-Глен, вот она, собственной персоной!

Въедливый младший сирэ взглядом смерил девичью фигурку, овеваемую длинными золотистыми волосами.

— Ничего себе дьюк! — Внезапно заявил он. — Скорее уж дьютесса... — И одними губами усмехнулся, так, что почти никто ничего не услышал. — Дьютесса-адюльтесса...

Побагровевшее лицо господина Нариа и скрежет обнажаемых офицерских шпаг был ему ответом.

— Младший сирэ вахтенной команды! — Свистящим громким шепотом проговорил старший полицейский. — Приказываю вам немедленно сдать оружие. Это ведь не противоречит Уставу?

— Никак нет! — Но младший сирэ явно заколебался.

— Тогда выполняйте!

Короткий меч тенгар упал под ноги начальника полиции, и мощный двухзарядный арбалет был протянут ему в руки.

Господин Нариа взял оружие, взведенное и заряженное, как полагается по Уставу вахтенных команд, и неожиданно разрядил его в только что арестованного командира арбалетчиков. Два тяжелых болта насквозь прошили жилет, изнутри подбитый стальными чешуйками.

Труп на два шага отбросило прочь.

Глава Службы Защиты Города передал арбалет какому-то полицейскому дьюку и льняным платком осторожно промокнул капельки крови, попавшие на свою одежду.

— Согласно столь чтимому вами Уставу, уважаемый младший сирэ, — безразлично обратился он к покойнику, — устный приказ начальника полиции, подкрепленный приказом высшего офицера гвардии, имеет значение высшее даже над писанными положениями самого Устава. Мне жаль, что вы забыли этот маленький нюанс... — И скомандовал:

— Спустить веревочную лестницу! Мы подождем вас здесь, почтеннейший дьюк дворцовой стражи.

Девушка, быстро и зло взглянув на полицейского начальника, по металлическим ступенькам взбежала на баррикаду. Часовые переменили позицию, развернувшись вполоборота к стене и держа арбалеты двумя руками перед грудью, образовав, таким образом, живой коридор. Двое, отложив оружие в сторону, быстро сбросили вниз веревочную лестницу, закрепив верхний конец в специальных держателях. Они не произнесли ни одного слова — зачем, если все и так понятно?

А взглядов не было видно в темноте, да еще под козырьками касок...

Взобравшись на стену, госпожа Хелависа внимательно оглядела замерших статуями часовых, сборище офицеров, которое иным слово охарактеризовать было просто невозможно, и убитое тело мертвого человека, некогда бывшего младшим сирэ. До мертвеца никому не было дела, взгляды снизу жадно шарили по ее лицу, ища там слабейшие признаки страха, неуверенности или слабости. Нет уж! Не дождетесь! И вообще, тут вам не здесь!

Девушка, не привыкшая убивать походя, нашла глазами спокойное лицо господина Нариа, промокавшего платочком капельки крови с белоснежной манишки. Часовым не полагалось выражать эмоций, а господа офицеры, похоже, восприняли свершенное убийство совершенно спокойно.

"Так значит, у вас тоже — жизнь-копейка?".

К месту вспомнилась цитата из читанной бог весть когда книги, и слова слетели с губ привычно и уверенно, точно так же, как стрелял начальник полиции:

— Господин Трито Кешми Нариа, почтенный... То есть бывший почтеннейший дьюк Службы Защиты Города! Вы арестованы по обвинению в убийстве. Взять его!!!

И пока офицерство стояло, разинув рот, двое вахтенных арбалетчиков уже заломили бывшему главному полицейскому руки за спину, и выдернули палаш из ножен. Один из стрелков угостил арестованного ударом кулака в живот, и тот рухнул на колени, хватая ртом воздух. Госпожа Хелависа не препятствовала. Она уже знала, что такова обычная практика здешней полиции. А для обычаев нет сословных исключений.

Вот так-то, господа... Теперь вы узнаете, кто на самом деле тут хозяин!

— С прежним самодурством отныне будет покончено. Отвести в королевскую тюрьму. Доложить королеве. Утром приду — проверю!

С этими словами золотоволосая фигурка перекинула ногу через парапет и как-то очень быстро и ловко исчезла в темноте. Избежав, таким образом, препирательств с ошарашенными командирами и оставив их просто выполнять приказ.

— Со старым самодурством будет покончено... Да здравствует новое самодурство! — Пробурчал сквозь зубы кто-то из офицеров. Пожал плечами, снял тетиву с арбалета и сложил "рога", прижав их специальными защелками к ложу. Арбалет был, разумеется, тот самый. Офицер сложил его так, как полагалось по Уставу хранить арбалеты в мирное время, до объявления боевой готовности. "Самодурство" может быть хоть старое, хоть новое, разницы между ними нет, а вот Устав — вечен.

По ту сторону баррикады было вовсе не так уж темно. Газовые фонари исправно горели через один, и света хватало, чтоб прочитать похабные надписи на стенах. Кроме них, пока что ничего не напоминало о буйстве толпы, кроме... Гм-м...

Ровного слоя мусора под ногами, состоявшего из раздавленных овощей, осколков стекла, вывороченных булыжников и горелых палок. Разбитых стекол в домах, полувыломанных рам, колпаков фонарей, зиявших дырами. Похоже, на этой стороне границы уже давным-давно никто не жил, только изредка сюда наведывалась толпа покидать в стражу приснопамятными булыжниками и "пожухлым томатом". Чувство опасности сигналило ровным фоном — ну правильно, здесь вовсе нечего было расслабляться. Но и прямой опасности пока не замечалось...

Будем откровенны с героиней и с читателями: госпожа Хэлли совсем уж дурой не была, и отчет о происходящем себе вполне отдавала. При первых же признаках настоящей опасности зайцем сиганула бы наверх, под защиту верных арбалетчиков — которые за нее теперь, в благодарность за командира, были готовы отдать жизнь. Или по крайней мере с большей охотой выполнять ее приказы, чем кого-либо еще. Но опасности вроде бы не было, а в случае чего она надеялась на свои боевые умения. На поясе болтался небольшой кинжальчик, а ночь была такой звездной, и воздух таким дурманяще-теплым, что так и хотелось прогуляться...

Отдохнуть от дворцовой жизни, от постоянных церемониалов, приемов и обедов. От гор бумажного хлама, доставшегося от предшественника, от необходимости восстанавливать развалившуюся при прежнем короле систему охраны, от постоянного напряжения, заставлявшего бегать самой и гонять всех остальных на манер скаковых лошадей на ипподроме. Просто немножко побыть самой собой, и предоставленной только себе.

Девушка любила одиночество. И уж совершенно не собиралась сейчас топать через весь Нижний Город к внешней крепостной стене и срывать оттуда редкостный синий тюльпан. Из золотоволосой головки медленно выветривался сладкий яд "вина приключений", и госпожа Хэлли злорадно предвкушала, как забегают там, наверху, протрезвевшие господа, до которых дойдет, КУДА они только что спровадили своего прямого начальника. Небось еще и поисковую экспедицию снарядят, и потопает она по прямой, к воротам, надеясь догнать и вернуть назад. А она тем временем спокойно погуляет здесь, в переулочках, не удаляясь далеко от спасительной баррикады. В конце концов, осталось всего час-два до рассвета. Такое время, когда спят даже уличные бандиты, им ведь тоже надо когда-то спать...

— Э, какая цаца! — Вдруг раздалось из-за спины. — Парни, нам повезло!

Она развернулась, как дикая кошка, и в руке блеснул кинжал. А в сознании — жутко своевременная мысль о том, что в своих размышлениях она забрела в тупик...

Они подходили медленно, не торопясь, смакуя страх загнанной жертвы. Пятеро, а может, и семеро — в тусклом свете фонарей не разглядеть, сколько их там, за спинами тех троих, что массивными тушами напрочь перегородили проход. Слишком много, чтобы пробиться, даже если удастся свалить впереди идущих. Слишком много, билась в сознании мысль, слишком много... Черт, черт, черт!!!

Мускулистые руки, бычьи шеи, ножи на поясах — побольше, чем у нее самой. Уличная свора, привыкшая к безнаказанности. Слаженная крысиная стая.

Кто встречался, тот знает, как трудно отбиваться от крыс.

— Ну че, курва, — лениво сказал тот, что был в центре. — Чего время терять, бросай свою чикалку и ложись, штанцы с тебя, уж так и быть, мы и сами снимем...

— Любой, кто подойдет ко мне, сам ляжет! И больше не встанет! — Предупредила она, отступая к стене.

Крысиный главарь захохотал.

— Детка! Ты только ляжь, а у меня и сам встанет! — Он неожиданно придвинулся ближе. — Скажу по секрету, что сюда настолько редко попадают чистенькие верхние девочки, что у меня от этакой редкости уже давным-давно стоит...

Невольно опустив глаза, она убедилась — правда. И неожиданно захлестнул дикий, совершенно непереносимый страх, заставивший снова отступить назад и еще сильнее сжать такой маленький по сравнению с их ножами кинжальчик...

Главарь, как хорошая крыса, мгновенно учуял панику жертвы. И понял, что победил.

— Э, да с тобой, похоже, еще ничего такого не случалось... — Протянул он. — В таком случае, грех упускать такую добычу. Правда, парни?

Стая загоготала, подступая все ближе.

— Ну, чего стоишь? Или ты стоя хочешь? — Рявкнул вожак. — Бросай перышко, тебе же лучше будет! Во всех остальных местах, быть может, целенькая уйдешь!

Кинжал мелькнул у самого его горла, но вожак, уклонившись, перехватил руку и просто разжал ей пальцы. Сил противостоять его звериной мощи у нее просто не было.

— Насмерть надо было бить, все не так обидно... — Осклабился он. — Парни, она сопротивляется! Не хочет только одним местом пострадать, везде поучить придется!

И тут же офицерский сапог с кованым носком врезался ему в промежность. Издав короткий писк, главарь рухнул на колени, и это послужило сигналом для банды.

На нее бросились так быстро и такой плотной кучей, что просто сбили с ног, не дав возможности провести хоть какого-то приема. От удара в живот девушка согнулась, и тут же ей завернули куртку на голову, установив в нужной позиции. Один держал ей руки, уперев их в стену по бокам собственного туловища, второй профессионально сдернул штаны, восхищенно прицокнув от открывшегося ему вида. А позади всех уже поднимался с земли главарь, которого даже такой удар не вывел из строя.

— Стоять! Я первый. — Рявкнул он. — Ну что, сука, ты сама напросилась...

И вот тогда-то, не выдержав этого дикого, захлестнувшего разум страха, осознав, что с ней сейчас сделают, девушка завопила.

Это был неподвластный сознанию, не зависящий от гордости, ни к кому конкретно не обращенный панический крик. Просто вопль с мольбой о помощи.

— ПОМОГИТЕ!!!

И это "Помогите!!!" оказалось настолько мощным, что оторопел даже приготовившийся главарь, а многие ублюдки зажали уши руками. Крик ушел вверх, пробив несколько слоев Пространства, и достиг ушей барражировавшего над планетой отряда Ангелов Возмездия.

Меньше секунды понадобилось им, чтоб десантироваться на поверхность. Пятеро Ангелов, как положено, в сверкающих доспехах, с нимбами и распростертыми крыльями, встали полукругом, отшвырнув крыс от своей жертвы. Сияние, подобное северному, било от них, уверенных, милосердных и жестоких. На свою беду, уличные бандиты оказались слишком тупы...

Пока четверка младших Ангелов разбиралась с подонками (слышались только невнятные крики и звуки ударов), командир-Архангел склонился над забившейся в уголок дрожащей девушкой, пологом своих крыльев ограждая ее от мира, и светом своих глаз успокаивая душу. Она плакала, спрятав в ладонях лицо и сотрясаясь от всхлипываний, плакала от страшного шока и унижения. Плакала в первый раз с тех пор, как закончилось ее детство, но повод стоил того. А впрочем, может быть, ее детство кончилось именно сейчас, когда этом мир ей лично доказал, насколько он может быть жесток и беспощаден. Архангел смотрел на несчастную девочку, и его душа наливалась гневом к миру и жалостью к ней. Почти силой оторвал он ее ладони от лица, и заставил посмотреть себе в глаза. Мягко вынудил взглянуть на себя.

И сам посмотрел в два голубых озера, до краев наполненных слезами.

Может быть, он вздрогнул. Может быть, нет. Но девушка вдруг ощутила, как ее поднимают сильные руки, и прямо над собой увидела прекрасное, идеальных пропорций лицо, обрамленное такими же золотыми, как у нее самой, волосами. Гордое и одновременно печальное лицо, каких никогда не бывает у смертных...

Прижавшись к его груди, но не отдавая еще себе в этом отчета, обвивая руками ангельскую шею, она всхлипывала по-прежнему, но уже гораздо тише. Архангел поднял ее и понес, звучно хлопая крыльями. Со стороны это, наверное, смотрелось очень красиво — летящий по небу посланец Света, несущий в объятиях непорочную душу...

Жалко только, полет кончился быстро. Архангел высадил девушку на крыше явно пустого дома в нескольких кварталах отсюда. Его бойцы как раз заканчивали разбираться с бандитами, на доступном языке объясняя им, что такое хорошо и что такое плохо. Но девушка по-прежнему не могла прийти в себя, она вцепилась в Архангела, как в единственную точку опоры, жарко дыша ему в шею. И тогда Архангел сделал то, за что проклял его узнавший впоследствии обо всем Наместник. Он сделал ход, непредсказуемо, по-дурацки, но необратимо изменивший всю суть сюжета.

Архангел поцеловал ее.

Просто коснулся своими губами ее нервно вздрагивающих губ.

Казалось бы, что тут такого?

Но сила ангельского поцелуя действительно совершила чудо. Пребывавшая до сих пор в полубессознательном состоянии, госпожа Хелависа успокоилась, перестав всхлипывать и плакать. Она почти совсем уже пришла в себя, снова став напоминать мужественного начальника дворцовой стражи, а не пребывающую в шоковом состоянии обыкновенную девчонку. Архангел довольно глядел на дело рук своих. Он был рад, что спас ее, он любил спасать. Это же чудо, что у нее оказался такой мощный голос, иначе дело бы кончилось гораздо хуже...

Архангел на то и Архангел, чтобы разбираться в людях. Он понимал, кого только что спас, он видел ауру чистоты, окружавшую ее. Настолько сильную, что она могла бы и не выжить после изнасилования. Слишком мощны блоки, слишком строги принципы, слишком чиста душа... Таких людей осталось мало.

Очень мало.

Задумавшись, Архангел чуть не проглядел отряд людей в офицерской форме, приближающийся к месту событий. Простые люди не могут видеть Ангелов, и тех, кто под их защитой, и никто бы не разглядел их на этой крыше, но эти люди шли за ней, они направлялись на ее поиски. Они не причинили бы ей вреда. А его группе вообще-то давно пора улетать, их ждут в этом мире совсем другие дела...

— Как тебя зовут? — Внезапно спросила она, глядя на него снизу вверх.

— У меня нет имени. Нам не положено, — ответил он. — Ангелы должны быть безымянными.

— А ты действительно Ангел?

— Бери выше. Я Архангел. Командир звена.

— Значит, Ар... — Задумчиво протянула она.

— Мне пора. Я спущу тебя вниз, там ждут твои люди, — Ар снова расправил крылья. — Мы должны улетать. Прощай.

Она ничего не ответила, позволив только снова взять себя на руки. Уже оказавшись на земле, госпожа Хэлли проводила взглядом тающие в ночном небе серебряные крылья, и, уперев руки в бока, обернулась к подбежавшим полицейским и гвардейцам.

— Госпожа Хэлли! Почтеннейший дьюк! — Зачастили запыхавшиеся голоса. — Какое счастье, что мы вас нашли! Где вы были все это время? С вами ничего не случилось?

— А что со мной могло случиться? — Она беспечно пожала плечами, удивляясь сама себе. — Вполне милое место, приятный воздух, тишина... Вот только тюльпанчик не принесла, уж не взыщите. Кто хочет, может сам за ним прогуляться, а я во дворец, спать...

— Мы вас проводим!

И поисковая экспедиция, превратившаяся в почетный конвой, двинулась в обратный путь. Госпожа Хэлли все так же шла впереди, и все так же была задумчива, так что господа офицеры ничего не заподозрили. Привыкли уж к такой манере своей начальницы.

Настоящую волю чувствам она позволит себе только во дворце, наедине со своей лучшей подругой — королевой Терезой Дрейк...

А в это время, выйдя на геостационарную орбиту, Архангел связался со своим координационным центром. Порядок, принятый среди ангельского состава (хотя "ангелы" было лишь одним из имен этих странных существ) предусматривал очень строгую дисциплину, строжайшую отчетность и никакой самодеятельности. Превыше всего — приказ. А уж затем — все остальное.

Сейчас он давал отчет о только что проведенной спецоперации. Где-то там, на главной координационной планете, все отчеты, все донесения, все поступающие материалы тщательным образом фиксировались и заносились в банки данных. Сбор информации был одной из основных задач, а одним из самых страшных проступков среди ангелов считалась халатность.

— В результате чего, Вышестоящий, была спасена невинная душа, хотя и пришлось прибегнуть к прямому вмешательству. Но я считаю, что ситуация оправдывала средства.

— Но тем не менее, вам следует отныне тщательно избегать прямых вмешательств. Вы не хуже меня знаете, чем это чревато. Объект найден?

— Да, Вышестоящий.

— Почему вы замолчали?

— Я хотел сказать, что... Объект недоступен.

— Как это? Что значит — недоступен? Я не понимаю вас. В вашем арсенале есть все необходимые средства...

— Чтоб задержать объект, Вышестоящий. Но не чтобы захватить его с боем.

— Как это? — Вышестоящий, похоже, был в недоумении.

— Он спрятался от нас. Мне кажется, он догадывается о нашем присутствии. Его местонахождение известно мне лишь приблизительно, он использовал весь свой арсенал оборонительных средств.

— Он засек вас? — Резко спросил Вышестоящий.

— Нет. Он ушел в глухую оборону.

— Так пробейте ее!

— Мне разрешается рисковать жизнями личного состава и человеческого населения?

— Насколько сильно рисковать?

— При штурме может погибнуть до восьмидесяти процентов...

— То есть останется только один Ангел?

— Да. И процентов двадцать от населения. Объект опутал весь мир защитными арканами, он явно готовился к нашему появлению. Он не хочет сдаваться.

— Жизнь священна.

— Именно так.

— Мы не будем рисковать.

— Как прикажет Вышестоящий.

— Ожидайте. Собирайте информацию. Выманите его, выкрадите, выкупите — меньшие грехи простятся вам за большее благо. Действуйте только наверняка. И без лишних жертв!

— Слушаюсь!

— Тогда конец связи. Да, и вот что еще... — Голос Вышестоящего стал подозрителен. — Что это у вас за нитка над ухом?

— Какая нитка? — Озадаченно спросил Архангел.

— Нить связи... Архангел!!! Признайтесь мне, немедленно признайтесь, что вы сделали? Кто прицепил к вам нить связи?

— Она сама...

— Что?!!

— Примите рапорт, Вышестоящий. Я не справился с собой. Готов понести заслуженное наказание.

— Что ты сделал, Архангел?

— Я поцеловал ту девушку. Которую спас.

В канале было слышно, как Вышестоящий со свистом втянул в себя воздух. Потом заговорил медленно, расчетливо, старательно подбирая слова.

— Ты идиот, Архангел. Нет, ты не просто идиот, ты полный... Не буду говорить, кто. Накладываю на себя малую епитимью за употребление бранных слов. Подожди, мне надо помолиться...

Сеанс связи возобновился приблизительно минут через сорок. Голос Вышестоящего слышался немного бодрее.

— Я получил необходимые инструкции. Для тебя определена мера наказания. Ты знаешь, какое действие оказывает на смертных архангельский поцелуй?

— Знаю...

— Ты привязал ее к себе нитью, которая крепче Небесного полотна. Ты привязал ее к себе нитью, которую не разорвать и не сжечь. Ты знал, что делаешь, и полностью контролировал себя. Я полагаю, ты понимаешь, что это значит. У тебя есть оправдания?

— Таких, какие могли бы устроить вас, Вышестоящий — нет. Я не справился с собой. Я просто хотел ее успокоить.

— Успокоил... — Саркастически произнес голос. — Теперь, когда она без тебя забудет покой и сон, она будет спокойна? Когда она будет мечтать о тебе и только о тебе, она будет спокойна? Когда она будет любить тебя, и только тебя, Архангел, она будет спокойна? Любить истинно, и духовно, и плотски, любить всю жизнь, отдав тебе свою душу, она будет спокойна?!

— Я... Виноват...

— Ты забрал ее душу, Архангел. Намеренно или случайно, вольно или невольно — это никого не волнует. Ты поступил, как Рыцарь Ночи, а не Воин Света. Стало быть, тебе и исправлять положение. Только ты можешь отдать ей самое себя.

Ты вернешься на землю и сочетаешься с ней законным браком по ее правилам. Так, чтоб она сама считала его законным. Ее душа уже принадлежит тебе, а твоя должна быть отдана ей. Это будет справедливо.

— Я выполню ваш приказ, Вышестоящий...

— Тогда до следующего сеанса связи.

Сложное это дело, как оказалось. Тяжело было идти среди взбудораженных мужчин, окружающих тебя со всех сторон, когда даже видеть не хочется никого другого пола, чем ты. Сложно, ох, как сложно и трудно делать вид, что все в порядке и ничего не произошло, а ноги подкашиваются всего только от усталости, а не от шока... Кто-то из офицеров, пожалев ее, попытался взять под руку — здешним этикетом подобное допускалось — а она отшатнулась от него, как от прокаженного, вдобавок больно саданув локтем в грудь, поскольку он подошел сзади... Боги, боги, боги, только бы не видеть их сейчас, не слышать звука мужских шагов за спиной, стряхнуть эти липкие, похотливые взгляды...

Сейчас любой мужской взгляд казался ей раздевающим. Любое движение — опасным. Любое прикосновение — посягающим. В девичьей душе поселился страх, которого не было там раньше. Раньше она только гипотетически знала, что девушку могут изнасиловать. Слышала, читала про такое... Но никогда не думала, что оно может случиться с ней самой. Никогда не примеряла на себя роль жертвы. А сейчас оно чуть-чуть было не произошло, если бы не чудо. Если бы не самое настоящее чудо...

Ну зачем, зачем, зачем ее понесло ночью в бандитский Нижний Город? Как вообще ей могла прийти на ум такая мысль?! Куда девались осторожность, сдержанность и вообще здравый смысл? Как вообще случилась так, что она, такая хладнокровная и спокойная, вместе со своими подчиненными загорелась бредовой идеей, и даже более того — лично поперлась эту идею воплощать в жизнь?! Да нужен был ей этот разбушевавшийся Нижний Город, нужно было что-то кому-то там доказывать, и главное, абсолютно непонятно стало уже теперь: каким образом и кому вот эдак можно доказать не пойми, чего?! Господ офицеров в подпитии, известно, завсегда тянет на сумасбродство, но она-то... Ведь и выпила-то всего ничего, не больше пары бокалов!

Девушка корила себя за потерю здравого смысла, кляла за идиотизм и одновременно успокаивала, пытаясь подавить растущие зачатки страха. Действие коварного "вина приключений" медленно рассеивалось, и к ней возвращался ее прежний ясный ум. Господи, как же она устала... Как хочется поскорее добраться до дворца, принять ванну, смыв в себя всю эту гадость, забраться в чистую постель и покрепче обнять единственную подругу. Тогда можно даже расплакаться... Тихо-тихо... Чтоб никто, кроме подруги, не слышал...

И вот тогда-то, переодевшись в ночную рубашку (форменный зеленый мундир ей, честно говоря, хотелось выбросить), прижавшись щекой к плечу своей подруги-королевы, она говорила, взахлеб, лишь бы не молчать, а хоть сейчас позволить себе выговориться. Она говорила, все-таки не плача, — почти сумела собраться с силами...

Они сидели в полутемной комнате на краю незаправленной кровати. Слабый свет от ночника не освещал дальние углы. Был уже поздний вечер и чернильные тени проливались дрожащими пятнами на пол, подползая к стенам. Весь город спал и только двое в звенящей тишине комнаты вели разговор.

— Господи, что со мной произошло сегодня... — громко шептала она на ухо подруге хрипловатым от волнения голосом. — Я... не перебивай, пожалуйста, я немного не в себе... понимаешь... я не знаю, как объяснить. Как описать. Это было... нет точнее был... — Она всплеснула руками, злясь на саму себя. — Нет, я не могу... подожди, дай собраться с мыслями... — Она отстранилась на секунду, но тут же вновь горячо зашептала. — Понимаешь. Я была там... шла в этой подворотне, как и обещала им, помнишь? Да... да, я прошла, но это сейчас неважно... там случилось. Нет, не так... давай по порядку? Я шла, задумавшись, о чем-то, И тут из-за спины появились эти подонки. Знаешь, эти, о которых еще предупреждал господин Нариа — мол, разбушевавшаяся шваль... Кстати, я его арестовала, тебе докладывали? Как — еще нет? Я приказала... А, какая разница, плевать... Я даже не успела отреагировать, когда они... Когда они... — При этих словах девушка вздрогнула, и тонкие пальцы нервно стиснули одеяло. — У меня до сих пор перехватывает дыхание, я ведь тогда по-настоящему испугалась. Их было слишком много, чтобы я смогла дать отпор, тут, возможно, не справился бы и более хороший боец. К тому же было темно, они прижали меня к стене... черт.. мне до сих пор плохо, когда вспоминаю! — Она взволнованно отпустила одеяло и сжала все еще дрожащие руки в кулаки, резко вдохнув и выдохнув несколько раз, чтобы успокоиться. — Понимаешь... я тогда закричала. Просто закричала. Отчаянно. Громко, насколько хватило сил. Это немного обескуражило их, я было сделала попытку вырваться и тут кто-то толкнул меня в плечо... и я увидела... нет, ты не поверишь... там были... я не знаю как это назвать... это были ангелы! Представляешь?! Целый сонм крылатых ангелов! — Она нервно ломала пальцы. — Они спасли меня. Я была в каком-то полубессознательном состоянии... Один из них взял меня на руки и унес на крышу... там гулял ветер, было прохладно и как-то спокойно. Я уже мало чего соображала, не хотелось смотреть вниз, в эту проклятую подворотню... и тут я увидела его глаза. Такие спокойные и добрые, как теплый ветер на крыше... я тогда просто уставилась в них. Сейчас понимаю что это, наверное, было невежливо... — Она опустила голову, отчего-то смущаясь. — Знаешь, он поцеловал меня тогда... я не знаю, что думать... может, просто хотел меня успокоить?.. Не знаю... но почему-то мне хочется снова его увидеть...

Картина четвертая:

"Лощина Спящих Пауков".

— Лощина Спящих Пауков. Странное название... Где это?

Я отобрал у Керита карту. Покрутил ее влево-вправо, пытаясь сориентировать по сторонам света. Задача оказалась нерешаемой, поскольку никаких сторон света на карте обозначено не было. Левое изделие придворных картографов, что вы от него хотите?

Таковы порядочки нашей веселой жизни. Составителям карт запрещено продавать их на сторону, ибо "Описания подробные земель, гор, лесов и водных просторов, с людьми и животными, на них обитающими" по закону должны идти исключительно на нужды армии, флота и ведомства господина Нариа. Но без карты — никуда, только самый бедный, захудалый караван тронется в путь, обойдясь секретными "описаниями". А непременным отличием таковых должна быть "роза ветров", исправно помещаемая в левом нижнем углу. Вот и приспособились дворцовые рисовальщики — клепают карты по шаблону, а на некоторые стороны света не проставляют — мол, брак производственный. Потом списывают этот "брак", и появляется он в конце концов в уличных лавчонках. Все все понимают, а придраться нельзя: по правилам!

Только грыб зеленый бы их побрал в конце концов, когда-нибудь!

— Так, посмотрим... Вот, седьмая баррикада... Властная улица обозначена, уже легче... Стоп! Эс-Зивер-релли. Вот оно! Южные гербовые ворота. Стало быть, юг...

— Эс-Зивер, — поправил мальчишка.

— Какая разница? Стало быть, юг у нас тут. — Я поставил метку свинцовым карандашом.

— Вы не подписывайте, — осторожно напомнил мой вчерашний спасенный. — Если стража найдет карту с обозначениями...

— То поедем мы ни в какую долину, а прямиком к Кеш-ге в гости, — я свернул матерчатую карту в рулон и упрятал за пазуху. — Ничего, будем надеяться, что тонюсенькую стрелку-точечку они за полноценный указатель не сочтут. Готов в дорогу?

— Вроде бы...

— Не понял, рядовой?

— Всегда готов!

— Вот то-то же! — Я поправил вещмешок, проверив, чтоб ничего не бренчало, не прыгало и не дергалось. То же самое еще раньше проделал с заплечной сумкой Керита. Кажись, полный порядок. Линхельван за спиной — его я никому не доверю, шпага на правом боку, — словом, Менестрель готов в дорогу!

И мальчишка пока держится бодро. Поскольку своих вещей у него нет, то нагрузил я его под завязку продуктами. Пусть привыкает трудовой хлеб зарабатывать, и потом, кто знает, может, Хозяин этот обо всем позаботился, а про провизию-то как раз и забыл...

Несмотря на все старания, на рассвете, который наступил непорядочно быстро, выехать не удалось. Вначале я сгонял Керита в пару ближайших лавчонок за всеми необходимыми покупками, потом куда-то запропастилась почтенная дюна Альгиз, которой я должен был отдать ключ и обязательно намекнуть, что я не умер и не пропал, а потому чтоб не смела сдавать мою комнату и распродавать вещи. Для подкрепления своих слов пришлось выложить определенную сумму задатка, после чего я внимательно посмотрел на отощавший кошелек и потуже затянул его шнурком. Дурак я все-таки, надо было слупить с Хозяина хоть какие командировочные. А то он, хитромордый, дал задание, заболтал мозги и слинял, не попрощавшись. В следующий раз я такого не допущу. Сойдемся пока на том, что первый блин всегда комом...

"Думай впредь, как заключать соглашения с Тьмой. На блюдечке тебе яблочко никто не поднесет". - Проскочила вдруг странная мимолетная мысль, будто даже и не моя, а какая-то чужая... Я внимательно прислушался к своему самочувствию. Внутренним голосом вроде никогда не страдал, хотя разговаривать самому с собой случалось, а тут надо же... А может, это вовсе и не мысль? Померещилось, на самом деле просто обычный громкий шепот из-за спины... Ну да, конечно!

Я оглянулся. За спиной никого не было. Керита еще где-то носило. Версия о "громком шепоте" трусливо растаяла, убедившись в собственной глупости.

Ну вот и начались наши таинственные дела...

Короче говоря, вышли мы где-то через часок после восхода солнышка. Сияло оно, противное, на редкость ярко и благостно, словно издеваясь над отягощенным мрачными думами Непонятым Менестрелем. Ну, Хозяин, подсуропил ты мне интригу, ничего не скажешь! Нашел же занятие! Еще вчера был я вольным "должником удачи", а сегодня стал тайным агентом непонятно каких сил, и главное, толком неясно, что я за это получу. Ясно только одно: на благосклонность Господа можно больше не рассчитывать. Мысленно пожмем плечами: как будто раньше она нам сильно помогала, аж жуть...

Выйдя на улицу, мы осмотрелись. Карта не прояснила ситуацию, ибо никакой лощины Апатичных, то есть Спящих Пауков на ней, что характерно, обнаружить не удалось. То ли Кериту попался вовсе негодящий продукт, и лавочнику стоит начистить морду, то ли...

То ли этой лощины нет и не должно быть ни на какой карте. Учитывая специфику дела, я был готов поставить на это целую медную лихсу. На которую можно купить ровнехонько целую половину подковы.

— Так что будем делать? — Поинтересовался мальчишка, оттягивая лямку вещмешка. — И кстати, как мне вообще вас называть? Непонятый Менестрель — слишком длинно и официально.

Я хмыкнул. Волчонок учится хамить...

— Называй меня... — Призадумался. — Лис. Черный Лис, если угодно. А делать мы будем вот что...

Потоптавшись на месте, я развернулся и потопал к Эс-Зивер-релли. Керит, разумеется, двинулся за мной.

Вообще, мальчишка начинал проявлять редкую сообразительность. Не ныл, не доставал с рассуждениями, молча делал, что говорят, а если что и спрашивал, то только по делу. Не люблю, знаете ли, людей, на просьбу сделать то-то и то-то отвечающих: "Зачем? А почему я? А что мне за это будет?". Меня жутко раздражают такие варианты ответа. Тогда уж легче пойти и сделать все самому, как спутники в дороге такие люди невыносимы. Приятно, что Керит оказался исключением.

Вон, топает себе на полшага позади, лицо сосредоточенное (сумки тяжелые), но не обреченное. Напевает под нос что-то ритмичное: трах-та-та-тах, тра-та-та-та-та-та-тах! Так идти легче. Я в его бурчание не вслушиваюсь, меня свои думы гложут. Или не гложут... М-да-а... Действительно, скорее нет! Сам удивлен, признаться. На такое дело идем, мирового масштаба, можно сказать, а голова пустая и беззаботная, как карманы после вчерашнего кутежа. В самом деле, над чем тут думать? Стороны обозначены, ставки сделаны, фигуры введены в бой, а игроки в ожидании хода. Вот сделаем дело, вернемся с победой, тут уж я не я буду, а с Хозяина живьем не слезу! Пусть дает объяснения, кто он такой, откуда взялся, чем ему Эссалон не угодил. Что вообще за игры тут начались: жили-жили мы себе в гармонии с природой и Божественной Семейкой, не так уж и сладко жили, само собой, но и на скуку жаловаться не приходилось. А тут на тебе, заявилась черт-те откуда вначале королева, рода которой ни в одном генеалогическим реестре не найдешь, а потом еще и этот Наместничек! Мстить ему, изволите ли знать, надо. Я, конечно, все понимаю, сам не образец благочиния, но мстить богу... Пока у меня такое в голове не укладывается. Для того, чтобы мстить богу, нужно самому быть богом. А других богов, кроме Эссалона, Творца нашего, чтоб ему... сладко пилось и мягко спалось, нет! Во всяком случае, я таких не знаю.

И сильно сомневаюсь, что знает хоть кто-нибудь. Даже в молодости, когда на службы и мессы в храмы Творца хаживал, ни разу от храмовников ничего такого не слышал. Бог — Один, Бог — Вечен, Бог — Всемогущ! Именно это вбивают с детства в наши непутевые головы. Бог — это Суть, Бог — это Смысл. В Него нельзя не верить, потому что Он существует и является людям. И даже Дети его, полубоги-эссы — разве не живое доказательство Его существованию? Разве мираж Заоблачный Город?

Наверное, я слишком мало ходил в Храмы и слишком много времени посвящал искусству меча и стихосложения. Мало во мне веры было в Тебя, Господи, мало веры Тебе, поскольку ни хрена хорошего Ты для меня не сделал. Может быть, потому, что не резон Тебе помогать неверящему, и получается тогда замкнутый круг. Может быть, я сам виноват в неверии своем. Но такой уж я человек: эгоистичный и самолюбивый. Волк-одиночка, честно говоря.

Слишком горд, чтобы просить и стоять на коленях даже перед Тобой, Господи.

И поскольку не вошел Ты в мое положение, ничем не помог и ничего не сделал, то уж теперь извини, что поставил я на темную лошадку...

Жизнь на улицах шла своим чередом. Кипела, бурлила, журчала и переливалась из порожнего в пустое, доказывая самый главный в мире постулат: жизнь, зараза такая, продолжается! Она всегда продолжается, что бы ни случилось. Закон Мироздания, однако.

В обычном режиме работали лавчонки и мастерские, туда-сюда сновали деловитые мужчины и веселые розовощекие девушки. Кровь с молоком, туго зашнурованный лиф еле держится, а от быстрой ходьбы юбка волнующе овевает стройные ножки. Просто прелесть, что такое! То-то Керит, хоть и топает за мной, как солдат походным маршем, но еще, ты посмотри, успевает каждой встречной красавице уделить положенную долю внимания. Энергии у парня — хоть отбавляй, если ума столько же, то в жизни не пропадет. Из таких вот Керитов и получаются геройские первопроходцы и отважные мореплаватели. Если в первом же бою стрелу своей геройской грудью не поймают.

Мы шли, полной грудью вдыхая воздух Нижнего Города. Воздух свободы, воздух вольности, — нет здесь никакой такой полиции, не подсматривает из каждой щелки недреманное око господина Нариа, благодать, так твою мать, наполняет душу! Вон собачатся между собой два мирных обывателя — торговец овощами и содержатель какой-то забегаловки, вот вежливо стучатся в запертую днем дверь публичного дома крепкие мальчики в суконных безрукавках, дабы выяснить, не иначе, некоторые финансовые вопросы, вот вообще трогательная сцена: такой же точно мальчик с бычьей шеей и обмотанной кожей дубинкой на поясе преподносит синий тюльпан миловидной девушке в скромном платьице. Девушка — сама невинность, и мальчик очень деликатен и осторожен. Идиллия, однако.

И какое кому дело до того, что девица эта — дочь одного из "ночных королей", законных ныне хозяев Нижнего Города? А мальчик принадлежит к другому "ночному" клану. Чтоб разбираться в таких тонкостях, нужно не меньше года прожить в Нижнем Городе, проникнуться его духом, уцелеть в полудюжине стычек и выпить "за жисть" с бывшими смертельными врагами. Наша жизнь проста и сложна одновременно, и надо просто понять ее, поверить в нее...

Многие горожане узнавали меня, приветствовали дружеским кивком, справлялись о личных делах и любопытствовали, когда и где будет следующий концерт. Отвечать приходилось на ходу: все в порядке, жив-здоров, уезжаю по личным делам, о концерте договоримся, когда вернусь, а когда вернусь, неизвестно. За Керитом приходилось присматривать, ибо его то и дело останавливали "поговорить" уже упомянутые крепкие ребята. Что поделать, я предупреждал: не любят у нас дворянчиков, а переодеваться он так и не захотел. Я и не настаивал, не хочу терять время, да и в провинции графский костюмчик нам сгодится...

К счастью, помогал мой авторитет: Черного Менестреля знали многие как Внизу, так и Вверху. А я знал лично практически всех "ночных королей", держащих эту территорию. Хочешь жить — умей вертеться, и хорошие связи у нас стоят порой поболее звонких монет. Одно полушепотом названное имя, и ребята с клановыми татуировками уважительно отваливали. Однако у таких связей есть и обратная сторона: трепать свое имя попусту "держатели" не позволяют никому. За базар и мне придется ответить, как вернусь домой. Скорее всего, обойдется парочкой именных концертов...

Одним словом, вот так, без особых приключений (как ни странно, не правда ли?), мы дотопали до Эс-Зивер-релли, то есть Южных Гербовых ворот. О которых, наверное, стоит рассказать поподробнее.

Внешняя стена в лучшую сторону отличалась от внутренней. Возвели ее в незапамятные времена, когда Ра-Тусс жил под постоянной угрозой набегов южных кочевых племен. Стенку отгрохали на славу, из лучшего камня, и защитников выделили в особое подразделение. Их так и назвали — Стражи Стены. Правда, доказать свою нужность ребятам так ни разу и не удалось, ибо тогдашний король вскорости охладел к идее оборонительной войны и затеял войну наступательную. Кочевников прижали к морю и частью сбросили в него, а частью ассимилировали, вынудив жить оседло. Ни шута бы, ясен пень, у короля из этой затеи не вышло, кабы не одобрившие законопроект эссы. Они же и помогли с выполнением: с боевыми отрядами кочевников армии короля справились сами, а вот мирное (относительно) население — женщины, старики и дети — подверглись насильственному изменению сознания. Все разом, одновременно. И приняли оседлую жизнь, забыв старые кочевья. Воздействие косвенно оказало влияние даже на самого короля и его венценосных соседей, заставив кое о чем призадуматься...

С тех пор Ра-Тусс не подвергался нападениям и осадам, и поэтому Стражи Стены хоть и сохранили свое особое положение, но приобрели качественно новый статус. Формально они относились к армии, но с некоторых пор вояк переводили в Стражи Стены в наказание или почетную ссылку. Когда не знаешь, куды деть неугодного чем-то офицера, когда наказывать его вроде и не за что, а видеть не хватает сил, выход прост: перевести в Стражи Стены! Оттуда дорога она — на почетную пенсию в мизерном размере, карьерный рост заблокирован наглухо на звании старшего сирэ. Всего-то навсего приравнивается к командующему отрядом наемников из ста — ста пятидесяти бойцов...

Единственная, пожалуй что, привилегия, оставшаяся у Стражей Стены, заключалась в том, что они выращивали редчайшие синие тюльпаны, символ королевской власти. Военным пришлось переквалифицироваться в садовников. Единственная на весь материк плантация этих тюльпанов находилась прямо на Стене, лианы увивали ее, поднимаясь по вбитым в швы колышкам, а корнями уходя в землю. Почему так, почему они не росли нигде больше, кроме как на Стене, никто не знал. И откуда появились, тоже. Просто вскоре после завершения войны с кочевниками Страж, завершавший утренний обход участка, заметил и сорвал удивительной красоты ярко-синий цветок, нежный, как поцелуй невинной девушки. Лепестков всегда было ровно пять, а цвет обладал таким сложным набором оттенков, что их сочетания так и не смогли за несколько веков добиться придворные красильщики тканей. Синий тюльпан был объявлен величайшей ценностью королевства, его преподносили на приемах послам государств, с которыми хотели заключить союз, их дарили особы графского и герцогского рода своим возлюбленным с предложением руки и сердца, и не было девушки, отказавшей такой просьбе и такому подарку. Синие тюльпаны стали символом верности.

Говорили, что они очень долго стоят в доме, где супруги верны друг другу, и умирают сразу же после измены одного из них.

Говорили, что одно прикосновение синего тюльпана может излечить от бесплодия или проблем с мужской силой.

Говорили, что в присутствии синего тюльпана невозможно врать...

А еще очень тихо, только шепотом и с оглядкою, говорили между собой, что около синих тюльпанов почему-то невозможно увидеть эсса. Даже изредка бывая на королевских приемах, они держатся подальше от корзин и ваз с этими цветами. И никогда не приближаются к Стене в период цветения синих тюльпанов, а цветут они все лето.

Правда все это или нет, я лично не знаю, а вот задумываться до сих пор было боязно...

Зато я знаю несколько мест, где продаются, разумеется, нелегально, фальшивые синие тюльпаны. Искусные садоводы родом с востока, то есть, конечно же, с Эс-Хаста, научились выращивать обыкновенные тюльпаны из луковиц, весьма неплохо имитирующие истинные синие тюльпаны, растущие на вьющейся по Стене лиане. Да-да, одной громадной лиане, впившейся в землю у Стены сотней корешков. Конечно, никакими чудодейственными свойствами подделки не обладали, и отличить от настоящих их можно было по отсутствию того уникального, непередаваемого оттенка, но все же ценились они весьма дорого...

А выращивались здесь же, в Нижнем Городе, на тщательно охраняемых тайных плантациях.

Задумавшись, я сбавил шаг, и на меня тут же налетело что-то сзади, большое, жесткое и тяжелое. Прямо под ногой оказалась коровья лепешка, и увернуться от нее удалось только настоящим цирковым пируэтом, чуть не запутавшись в собственной шпаге. Но то, что толкнуло меня в спину, обладало слишком большой инерцией, и вписалось аккуратненько, правой ногой да в самый центр коровьих отходов жизнедеятельности. Я возвел глаза к небу. Керит, а это был именно он, заскрипел зубами, но ругаться, мне на удивление, не стал.

— Чего летишь, как на пожар?

— Дорога под уклон пошла. А вещмешок тяжелый. — Ответил граф-эг, подобранной тут же палочкой очищая подошву.

— И хорошо, идти легче будет. Только теперь иди рядом со мной, нечего мне в спину дышать.

— А вы часть моих вещей не возьмете ли?

— Что-о?!

— Понял. Erat zitte, что на древнем языке означает: "Так точно". Стойко несу тяготы службы под вашим началом, — граф-эг с ненавистью посмотрел на собственный башмак и отбросил куда подальше палочку. Процедура очистки с ее помощью не удалась.

— Трепло. — Сказал я. — Подожди, выйдем за город, травой ототрешь. Или в ручье каком отмоешь.

— А скоро ли выход?

— А во-он там! — Я показал рукой. — Видишь, синенькое такое виднеется?

— Сплошная синяя стена, — удивленно согласился он. — Что это?

— Синие тюльпаны.

— Те самые синие тюльпаны? Да сколько ж их там?

— Порядочно, — зевнул я. — В период цветения с мая по август ими увита вся Стена, камня не увидишь. Отдохнул? Пошли.

Керит заторопился, как сказано, держась рядом со мной. Дорога все сильнее шла под уклон, а подошва, измазанная известно в чем, наверняка должна была скользить. Если он поскользнется и за меня схватится, до ворот доедет куча мала из двух людей и двух вещмешков.

— Вы знаете, а я чуть ли не с рождения мечтал увидеть синий тюльпан.

— У вас в замке их не было? Графский титул дозволяет держать дома один синий тюльпан.

— А вы откуда знаете? — Удивился он. — Нет, не было. И не могло быть...

— Почему?

— Король не жаловал, — пожал он плечами. — Наверное, не за что было. А это правда, что синие тюльпаны не позволяют врать?

— Наверное, правда, — осторожно ответил я. — Не знаю, лично не проверял. У меня их тоже никогда не было.

— А эссы их правда боятся?

Я не успел заткнуть ему рот, о чем жалею.

— Тихо ты! Разорался на всю улицу. Думай, о чем говоришь.

— Erat zitte. — Повторил-повинился он. Но молчать все-таки не смог, — Скажите, а как мне вас называть?

— Ты уже спрашивал. В каком смысле?

— Ну, как обращаться? А то Непонятый Менестрель — слишком длинно, господин — подобострастно, а имени вашего я не знаю...

— И никто не знает, — сумрачно буркнул я. — Нет у меня имени. Раньше было, теперь нет.

— А когда же было?

— Когда Непонятого Менестреля еще на свете не было.

— А как вас сейчас называют?

— Кто как. Кто — Менестрелем, кто — народным любимцем, кто — ублюдком рода человеческого. Ты можешь звать меня Лисом.

— Как-как? Ли-исом?

— Без растянутого "и"!

— Ли-ис, — послушно повторил он, и мне захотелось выругаться. Грыбский хвост! Проклятый провинциальный говор, в нем еще сохранилось древнее звучание. Ничего не попишешь, или я его выучу, или он меня до инфаркта доведет. Утешает только одно — дорога дальняя...

Мы как раз подошли к самой Стене, где Стражи в песчаного цвета форме несли круглосуточный дозор. Массивные, в три человеческих роста и окованные стальными полосами, Южные Гербовые ворота были приоткрыты так, что едва бы смог протиснуться худой человек без доспехов. В этом положении где-то наверху Стражи застопорили поворотный механизм.

К воротам тянулась жиденькая очередь, состоящая в основном из лиц с явно выраженными уголовными наклонностями. Из города который день драпала босота, выпущенная из тюрем королевской амнистией, грянувшей дня три назад, и не прижившаяся в городе. Свой интерес "ночные короли" блюли строго. Особо разгульная вольница была прижата к ногтю в считанные часы при помощи самых суровых мер, тем, кому такие порядки не понравились, дали строгий "манифест" исчезнуть из города самим, пока не помогли добрые люди. Вот и стоял сейчас на воротах усиленный наряд Стражей из пяти бойцов в кирасах, а в амбразурах над воротами матово поблескивали клювы "мясницких" болтов. Такой болт не пробивает доспеха, зато оставляет обширную, сильно кровоточащую рану в незащищенном теле, намертво застряв в ней загнутыми, как рыболовные крючки, краями.

Очередь, хоть и жидкая, а тянулась медленно. Начальник караула придирчиво проверял документы, то есть выданные в тюрьме бумажонки с именем, номером, обвинением, указанным сроком отсидки и сроком освобождения. Тюремная братия эти бумажки презрительно именовала "подтираниями", так как печатались они обычно на самой плохой бумаге. На каждое "подтирание" ставилась печать: "Выбыл из Ра-Тусса" и дата. Тем, кто "подтираний" не предъявлял, в виде исключения печать ставилась на лоб, и начальник караула с удовольствием и смаком царапал кожу бедолажного лба пером, выводя циферки. Чернила капали на лицо и одежду.

Очередь роптала, но терпела.

"Мясницкие" болты наверху хищно ждали цель.

Благолепие закона и порядка в действии, одним словом.

Увидев все это, Керит забеспокоился. Как я понимал, никаких документов у него не было, а получить печать на лоб — что может быть позорнее для пусть и незаконного, но графского сына? Мне тоже было не очень уютно, ибо бумажки, удостоверяющие личность, — не самая ценная вещь для жизни в Нижнем Городе. Как вы понимаете, карманы у меня никак не были ими забиты. Меня многие знали в лицо, и обычно этого хватало, но предчувствовать, как на это же лицо поставят позорную печать... Начальник караула выглядел очень довольным своей работой.

Очередной желающий выйти устроил бузу у ворот, основательно задержав продвижение очереди. Мы с Керитом пристроились в хвост, переглянулись и загрустили. Шансов выкрутиться я лично не видел. Разве что... Разве что обратиться к Наместнику?

Вот интересно: если мой теперешний господин и в самом деле такой могущественный, а исполнение задание действительно для него важно, должен же он был как-то предусмотреть такую ситуацию? Пусть оказывает помощь, иначе лично я умываю руки и возвращаюсь домой. Служить сильному еще где-то как-то согласен, прислуживать мелкой сошке — да пошел он!

"Урок второй. О документах и возможности выхода из города ты должен был позаботиться сам. Я не собираюсь делать за тебя твою работу, Рисс. Подумай, зачем мне слабые слуги? Которым не по силам справиться с самой легкой задачей?"

— Ах ты ж гад! — Не сдержавшись, выругался я. У меня начинали зарождаться подозрения, чьи мысли уже второй раз появляются в моей бедной голове...

На меня обратили внимание.

Начальник караула, нахмурившись, поманил меня пальцем с массивным перстнем младшего сирэ. Керит мрачно поежился. Очередь расступилась.

— Уважаемый, — меня смерили взглядом с головы до ног. На тюремную вошь вроде не похож, солидный господин при шпаге и с линхельваном, спутник у него вообще — незаконный сын графа. Но одеты оба скромно, лошадей нет... Мысли караульного офицера легко читались по его лицу. — Кажется, вы что-то сказали про нашего уважаемого господина Нариа?

— Минуточку! Про уважаемого господина...

— Разбежались все! — Сделал начальник жест рукой, и болты вверху синхронно кивнули — пошевеливайся, мол. Длинный "хвост" гниловатых субъектов рассосался в мгновение ока, как будто его и не было. Нас попросили подойти поближе, но не под самую стену. На три локтя до "мертвой зоны" арбалетчиков наверху.

— Итак, вы сказали "гад" про нашего всеми любимого начальника полиции... — Офицер широко расставил ноги и положил руку на рукоять палаша.

— Помилуйте! Я не уточнял, про кого говорю "гад".

— А то ж мы не знаем, кто у нас гад! — Рыкнул он. — Молчать, когда я с вами разговариваю. Вы арестованы! Имена, фамилии, сословия?

Мы с мальчишкой переглянулись. Вот влипли... Или пока нет? В голове забрезжила смутная, на грани интуиции, спасительная мысль...

— Еще минуточку, уважаемый! — Чуть капризным тоном начал я. — Вы что, не видите, кто перед вами? Может быть, вам линхельван показать, и продемонстрировать, как я им владею?

Привычные руки сами рванули инструмент из-за спины, многоопытные пальцы сами проверили натяжение струн, и ударили по ним, выдав три знаменитых, не побоюсь такого слова, аккорда из баллады "Барон и призрак красавицы". Страж не мог их не слышать, в свое время они нашумели на весь Ра-Тусс и окрестности. И он их узнал. Начальник караула оторопело уставился на меня, его лапища на ладонь выдвинула палаш из ножен, где он то ли застрял, то ли Страж забыл, что хотел сделать дальше.

Я продолжал давить на психику:

— Да что это такое? Что это такое, я вас спрашиваю?! Может быть, мне другим боком повернуться? Может, этим? Или вот этим? Или вообще тыл вам показать?! Если вы, мой друг, неграмотны, так хоть скрывайте это! Не узнать знаменитого Черного Менестреля, который известен здесь каждому забору и каждой собаке под этим забором, да что там собаке! Позавчера я давал концерт в доме всеми чтимого и уважаемого господина Нариа, которого вы только что во всеуслышание обозвали гадом! И после этого вы еще пытаетесь меня арестовать?! Да я... Да только стоит мне сказать хоть слово нашему любимому начальнику полиции, как... Что, думаете, раз в Стражи Стены угодили, так больше вас сослать некуда?! Господин Нариа найдет, куда, уверяю вас! Хотите проверить его воображение на собственной шкуре?!

— Э... Э... Подождите, уважаемый! — Вяло пытался протестовать караульный офицер. — Я не имел в виду ничего...

Я был в ударе. Самым главным было не обращать внимания на "мясницкие" болты сверху. Впрочем, кажется, арбалетчики сами с удовольствием прислушивались к скандалу.

— А что же вы имели? Что вы имели, я вас спрашиваю?! Это вас самих поимеют, извиняюсь, полицейские чины! Мы с другом отправляемся в путь по важному делу господина... неважно, какого господина! Кто вы такой, чтоб чинить нам препятствия?! Кто вы вообще такой, собственно?!

— Я — командир наряда на контрольно-пропускном пункте.

— А я — тот самый, печально знаменитый Непонятый Менестрель! Да-да, тот, из-за кого баронесса Илем сбежала ночью, в глухой карете, в самую дальнюю свою деревеньку, только чтоб избавиться от преследующих ее всюду насмешливых взглядов! Из-за которого тентар Брагоа продал все столичное имущество и раздал деньги нищим, только чтоб избежать подозрений в скупости! Из-за которого герцог Терлиа вынужденно стрелялся на дуэли с простым младшим сирэ, щенком без роду-племени, и получил болт всего лишь в плечо только по милосердию этого щенка! Вы все еще хотите вызвать мое недовольство? Пожалуйста! Тогда я прямо здесь сейчас и начну... — Я поудобнее перехватил линхельван, сбросив вещи на землю. Нервы начальника караула не выдержали.

— Открыть ворота! — Раздался протяжный скрежет поворотного механизма, и одна массивная створка приоткрылась на целый локоть. Офицер отступил на шаг и со стуком задвинул палаш в ножны.

— Желаю вам благополучно сгинуть, господин Черный Менестрель.

— Взаимно, — с достоинством ответствовали мы с Керитом, подбирая мои вещи и проходя в ворота. Офицер заскрипел зубами. Не обращая на него внимания, я постучал пальцем по кирасе одного из безмолвных солдат.

— Я слушаю!

— Вот что, милейший, — с заминкой начал я, а Керит принял самую высокомерную позу, которую только смог, с вещмешком-то. — Нам надо в одно местечко, но увы, на нашей карте его не обозначено. Вы не подскажете ли случайно, где здесь лощина Спящих Пауков?

— Что? — Попытался было удивиться воин, но закрыл рот, наморщил лоб и наконец вымолвил:

— Вы правы, есть такое, припоминаю... Но не стоило бы вам туда ходить.

— Почему это?

— Скверное это место.

— Да почему же скверное?

Парнишка сделал еще одно усилие, сосредоточенно наморщив лоб, и наскреб-таки сведений из своей памяти:

— Жена мне говорила, она у меня из крестьян, ее родная деревня рядом находится. Люди в той лощине пропадают, вот что.

— И никто не возвращается?

— Возвращаются некоторые, отчего же... Только другими становятся.

"Надо же!"

— Ну а мы туда все-таки пойдем. Надо же посмотреть, отчего это... Люди пропадают.

— Хорошо. Тогда по тракту до второй развилки, а там направо. К вечеру в Римгезе будете, а там вам лощину покажут. Удачи вам, молодые господа.

— И тебе удачи, служивый, — мы издевательски помахали ему ручкой и ступили на тракт.

Как только странная парочка скрылась из виду, начальник караула протер вспотевший лоб и обреченно уставился на распахнутые ворота. О произошедшем полагалось бы доложить, но видит Бог, делать этого не хотелось. Такие слова... Про господина Нариа... Кто знает, как в Верхнем Городе поймут его доклад?

А не доложить тоже нельзя. Слишком много набралось свидетелей, и из числа своих, и из уличной рвани. Разбежаться-то они разбежались... До ближайшей подворотни. Если не доложит он, командир КПП, то это сделают другие. И тогда уже спросят его самого — "А вы почему не доложили, уважаемый?".

Так спросят, что мало не покажется...

Самое обидное, что и этот наглец Менестрель будет уверен теперь, что победил благодаря лишь собственной наглости. С удовольствием зацапал бы нахального мерзавца, кабы не его популярность. Господин Нариа отнюдь не мягок, но объективен и поблажек не дает никому и ни за что. И терпеть не может, когда на него ссылаются попусту, в особенности те, кто не имеет на это прав. Но господин Нариа далеко Наверху, здесь, Внизу, совсем иные авторитеты...

Поди проследи, откуда прилетел поздним вечером короткий стальной болт, застрявший в спине верноподданного начальника воротной стражи. А все потому, что заарестовал он одну скандально известную личность, к которой слишком многие неровно дышат...

Во все века такие люди, как он, находились фактически между двух огней. Легитимное начальство с одной стороны, и разбойничьи вожаки с другой. Одни сильнее, другие ближе. И балансируешь между ними, как на стальном лезвии над клеткой с ледниковым тигром...

Начальник принял решение. Он доложит о происшествии господину Нариа, и пусть уж у него самого болит голова. Главное, придумать, как получше оправдаться, когда зададут вопрос о его, начальника КПП, возможной некоторой некомпетентности...

Заорал на воротную обслугу, приказывая вернуть створки в привычное положение. Со злости заехал печатью в лоб пытавшемуся прошмыгнуть мимо благообразному мужичку мещанского вида с потрясающе честными глазами. Не глядя, черкнул закорючку на очередной подсунутой бумажонке.

Жизнь продолжалась своим чередом.

Как только мы отошли подальше от города, в Керите проснулась обреченность. Во время "представления" он молчал как рыба и делал вид, что его нету. Теперь же мрачно предсказал:

— Они непременно доложат по начальству.

— Не думаю, — покачал головой я. — Сдается мне, Хозяин должен был это предусмотреть. Важные особы и поднятая ими шумиха всегда вызывают очень пристальное внимание, это не в его интересах.

— В чьих? Господин... Ли-ис, я как раз хотел спросить вас об этом. Кто такой этот Хозяин? Куда мы идем? Зачем нам в лощину Спящих Пауков?

— Слыхивал про нее?

— Читал, — коротко ответил мальчишка. — У нас в замке была хорошая библиотека... Есть старое издание графа Вайрра, он прославился тем, что собирал всякие легенды, сказки...

"Тосты..." - зачем-то подсказал-прошелестел в голове тот же настырный шепоток, и я не придумал ничего лучшего, как брякнуть-повторить вслух:

— Тосты?

Керит удивился.

— Нет, тостов он не собирал. Но описанию разнообразных "гиблых мест", как их называют крестьяне, у него посвящена целая глава. Отдельная.

— Ну и что там написано?

— Многое. Конкретно про лощину — ничего сверх того, что любезно сообщил Страж. Но его слова подтверждаются. Люди в лощине или исчезают бесследно, или возвращаются, но... Безвозвратно изменившись.

— Хватит страшных сказок, — пробурчал я. — По делу можешь?

— В худшую сторону меняются. — Керит подобрал какой-то прутик и теперь шел, стегая им верхушки травинок и "степных колокольчиков". — Была девушка скромница — стала распутница. Был воин — стал убийца. Был монах, а стал развратник. Это только те, кто вернулся. А таковых немного.

Я призадумался. Картина получалась символическая до невозможности. Эдакое странное место, где сын человеческий проходит какое-то испытание — на нравственность, на прочность, на силу духа... Или не проходит. Вот только кого считать победившими Лощину — тех, кто вернулся измененным, или тех, бесследно сгинувших?

Ответа не было. Не то что однозначного — вообще никакого.

Так что для собственного спокойствия пока решим, что это все обывательские байки. Но к Кериту пара вопросов добавится...

— То есть ты знал, куда мы идем?

— Знал.

— Что, может быть, на смерть идем?

— Догадывался.

— А почему согласился идти со мной?

Керит усиленно занялся стеганьем травинок.

— Вы не поймете, — пробормотал он. — В городе я был почти смертником. Только с неопределенной отсрочкой приговора. Мне нечего терять.

— А убраться из города ты не мог...

— Да, не мог! — Почти крикнул он. — Когда убили моего отца, меня не было рядом с ним. Я был совсем в другом месте. За мной пришли, я успел сбежать. Без денег и документов. Вопрос моей поимки был лишь вопросом времени.

— Ты не ори, не дома, — миролюбиво посоветовал я. Подумал и добавил: — И дома не ори. То есть ты воспользовался любой возможностью, чтоб сбежать из города?

— Да. Сбежать без позорного клейма.

Я остановился, он вынужденно — тоже.

— Вот что, мил друг, — с расстановкой начал я. — Ты снова начинаешь внушать мне опасения. Я могу понять, что тебе подходил любой повод ускользнуть, но для чего ты продолжаешь идти со мной? За воротами мы вполне могли разойтись в разные стороны — тебе на восток, мне на юг. Ты же продолжаешь идти за мной. Не задавая вопросов, подчиняясь, как солдат, ты идешь за мной. На большой риск идешь. Один вопрос: зачем?

Керит молчал

— Ты ограбишь меня первой же ночью, — предположил я. — И спасибо, если не прирежешь на всякий случай. Объясни мне, зачем я должен тебя тащить на собственном горбу, такого загадочного и непонятного?

— Мне некуда идти.

— Слышали, проехали, дальше.

— Вы не понимаете! — С обидой вскинулся он. — Я же говорил вам, я не нужен дяде живой. Только мертвый. На крайний случай, с клеймом каторжника.

— А зачем мне иметь в спутниках человека, за которым охотятся люди могущественного графа?

Керит повесил нос, потом быстро скинул с плеч лямки вещмешка. Тот упал в пыль, а мальчишка развернулся лицом к востоку, над которым яростно горело неутомимое солнце. Жизнь, зараза такая, всегда продолжается...

Я поймал его за плечо и заставил взглянуть мне в глаза.

— Вот что, парень. За то, что не стал упоминать о Законе Судьбы, ценю и уважаю. Это благородно. Только действие Закона никто не отменял. Хочешь идти со мной — иди. Я не против, вдвоем веселее...

— Вы-то почему?!!

— Потому, — я напустил на себя сумрачный вид. В самом деле, не говорить же ему (пока) о Хозяине! — Есть причины. Только в благодарность я требую полной откровенности. За что за тобой, бастардом, охотится старший граф, что ты ему такого сделал...

— Хорошо. Но боюсь, откровенность вам не понравится...

— А правда редко бывает приятной. — Я помог ему взвалить на плечи сумку. — Давай, облегчай душу...

Солнце взбиралось все выше и выше, немилосердно жаря степь, как огромную сковородку. С нас обоих градом катился пот, Керит давно выбросил свою палочку и теперь шел "налегке", рассказывая.

— Когда-то давно мы с отцом провернули забавную штуку. Видите ли, у старого графа нет наследника мужского пола, только две дочери. В случае его смерти титул и замок по наследству должны были перейти к моему отцу, его брату, который моложе на десять лет. Но старый граф Валуа еще очень крепок, и отец боялся, что сам не доживет до его смерти. Мало ли, несчастный случай на охоте, дуэль или еще чего... Тогда наш род был бы сочтен угасшим, земли отошли бы короне, а герб прилюдно перевернут. Рода Валуа бы не стало.

— А кстати, кто изображен на вашем гербе?

— Лесной варан. Но это неважно.

Тогда мы с отцом решили пойти на хитрость, и, может быть, даже подлость... Видите ли, у моего отца тоже были одни дочери, я — единственный сын. Это проклятие, которое преследует наш род... Я — единственный, потому что внебрачный. Отец решил, что лучше бастард, чем вообще никто... Как-то однажды после удачной охоты, на пире, устроенном по этому поводу, мы подменили дяде обычное вино на "вино приключений". Старик не пьянеет от обычных вин, поэтому пришлось выписывать редкость из самой столицы... Тогда он счел забавной шуткой подсунутое на подпись завещание, в котором говорилось, что в случае смерти обоих братьев-графов наследником и обладателем титула становится... Становлюсь я.

— И что, правда так и не всплыла?

— Всплыла, отчего же. Дядя рвал и метал, но в конце концов смирился. Других-то наследников все равно не было. А потом у него появился приемный сын.

— Кто?

— Приемыш. Кажется, сын каких-то очень дальних родственников, которые погибли то ли в пожаре, то ли в наводнении... Неважно.

— Важно то, что дядя нашел себе другого наследника.

— Да. Такого, который его устраивал — пусть из захудалого и бедного, но Хищного Рода. Благородный. А не то, что я, сын служанки...

Керит замолчал, вышагивая с каким-то даже остервенением, обеими рукаими взявшись за лямки. Я тоже больше не задавал вопросов. Интересная история, неоднозначная...

Вот интересно, кем опаснее быть: рабом (ну, пусть слугой) того, кто громко называет себя Противником Бога, или молодым графом-эгом, попавшим в эдакий-то переплет? История рассудит, где здесь правда, где кривда. Нам же об этом думать некогда, да и незачем.

Вдали показались зеленые крыши деревенских домов. Вот и обещанная Римгеза. Там отдохнем, спросим дорожку, и в путь...

Интересно, каких лошадей приготовил нам Наместник Тьмы?

Время близилось к полудню, и солнце палило нещадно, так, что казалось, будто пот вскоре начнет испаряться с наших взопревших спин. Деревенская площадь начала напоминать сковородку или котел, и по взаимному согласию было решено переждать самую сильную жару (примерно час до и после полудня) в тихой и прохладной деревенской корчме.

Каков единственный способ борьбы с жарой? Закрыть все окна, запереть все двери, завесить плотными шторами все щелочки, сквозь которые может поступать солнечный свет. Чем плотнее занавесь, тем лучше. Запаковавшись надлежащим образом, можно спокойно сидеть в холодке, потягивая пиво из деревянной кружки, и со злорадным наслаждением подумывать о тех, кого пытает жара...

Дверь корчмы приоткрылась лишь на секундочку, впуская двоих посетителей, и тут же захлопнулась. Чтоб жара с улицы не успела просочиться. Мы неторопливо огляделись...

Полдень. Хоть и жарко, а народ в поле, потому пустовато в корчме. Купец низшей гильдии с помощником у стойки, сам купец активно расспрашивает о чем-то кабатчика, а помощник заигрывает со служанкой. Девица — кровь с молоком, юбка чуть по швам не лопается, грудь из лифа выскакивает — обратно не засунешь. Только личико слегка подкачало — нос картошкой, но кто когда таким девицам в лицо смотрит? Вон, помощничек ей уже за корсет полез, почти счастлив, бедный...

Кто еще есть? Мужичонка какой-то запойный, стол от физиономии оторвать не в силах, в кружку с ягодным вином, как в свой последний шанс, вцепился, и компания какая-то странная, не в самом дальнем углу, но и не у входа, со значением расселась. Ей-ей, интересная компашка. Сделав Кериту знак, чтоб сел от меня подальше, но на виду, я сцапал за ручку кружку пива и опустился за столик около компании.

Один — в кожаной безрукавке и суконных штанах, шляпу высокую, широкополую, на коленях держит. Пьет пиво, как и я, руки мозолистые, за поясом длинный кнут, нож широкий там же болтается. Таким ножом шкуру снимать удобно. Рожа крестьянская, красная, волосы взлохмаченные. Лопоухий. На лбу обручальный венец с черным камушком.

Второй — почти прямая первому противоположность. Невысок, в плечах неширок, стрижка воинская — короткая, "в ноготь". Одет безлико — штаны и куртка. Серые, суконные, под курткой рубашка, но не как у благородных, с кружавчиками, а самая простая. Тоже серая, кстати, весь он из себя серенький какой-то... На ногах — сапоги, причем хорошего качества. Кожа черная, только пыльная... Меч короткий на поясе. Широкий такой, основательный.

Третий и вовсе странен. По всем статьям — военный, армейский служака. Выправка у него, спина идеально прямая — хоть линейку прикладывай. Сапоги такие же, как у сероватого, только начищены до блеска, даже в полутьме посверкивают. Шпага на боку армейская, широкая и длинная, такой шпагой можно головы, как перезревшие тыквы, рубить. Только вот знак полковой с ножен аккуратно срезан — пятно желтеет. И шевроны с мундира зеленого спороты. На рукавах — пятна невыгоревшей ткани. Много шевронов было, штуки три на каждом рукаве, не ниже уважаемого дьюка. Титульный перстень тоже, разумеется, отсутствует.

Пуговицы форменные, медные, подевались куда-то — деревянные вместо них. Окантовка с манжет отпорота.

Вот сидят, значит, рядышком гуртовщик, вольный наемник и отставной военный, сидят и пиво пьют. И разговор между собой ведут по всем статьям печальный, зато дюже занимательный...

Я сделал вид, что целиком увлечен кружкой пива в собственной руке.

— ...Ну, так за что тебя выперли?

— Да ни за что. — Отставной вояка глотнул пива, вытер рукавом роскошные усы и мрачно уставился куда-то вдаль. — По сокращению.

— Как это по сокращению? — Не унимался наемник. Перед ним стояла тарелка с сушеными речными головастиками, которыми он время от времени смачно похрустывал. — Я вот с Мамашей Сар поцапался, в цене за одно дельце не сошлись, меня из столичного ивтака и поперли. А тебя-то за что?

— Я ж говорю — по сокращению. Сократили меня, вот чего.

— Как рабочий день, что ли?! — По-лошадиному заржал наемник. Отставник глянул на него и выпил залпом полкружки пива, продолжая молчать. Наемник посерьезнел. Хрупнул головастиком. Дружески, то есть слегка фамильярно, толкнул в плечо бывшего военного.

— Расскажи. Раз уж так вышло... Мы с тобой родня по несчастью, в одну лужу сели, но и служим одной королеве. Глядишь, вместе чего и придумаем.

— Пошел ты знаешь куда со своей королевой! — Неожиданно рявкнул армеец.

— Я имел в виду единственную свою Королеву — войну. — Спокойно сказал наемник. — Ты ж солдат, я вижу. Те, кто Королеве присягал, навеки ею помечены. А короли, которые на троне, это так... Пешки, и ничего более.

Гуртовщик быстро допил пиво, водрузил на голову шляпу, поклонился и вышел.

— А мы с тобой тогда кто? — Подобрел служивый.

— А мы вольные люди. Я сам, например, барон-эгом когда-то был, и в поместье жил. Теперь просто свободный человек. А ты кто?

— Да иди ты!.. — Попытался вновь набычиться раздраженный армеец, но наемник сохранял спокойствие.

— Не ори. Я ж с тобой цивильно разговариваю. Значит, это правда, что королева учинила? Про сокращение армии?

— Правда.

— Не думал, что она на такое пойдет, — покачал головой серый.

— Я тоже. И никто не думал. Эх! — Обреченно качнул головой отставной офицер. — Но вчера вызывают меня в гарнизонный штаб, а там все бумаги уж подписаны, стопками в три ряда лежат. Выдают мне копию моего дела с послужным списком, документы на три медали и зарплату за два месяца. А офицерский патент забирают. Все, отдал армии все, что мог, и больше ей не нужен! Не уважаемый дьюк панцирников ты ныне, а штатский обыватель.

— И ни за что?

— Ни за что. Отряд мой расформировали, солдаты кто по домам, кто в городе устроился, а офицеров — вон. Не нужны больше! Отслужили!

— Ну Драконица дает, — покачал головой наемник. — Армию распустить! Это ж додуматься надо!

— А ей армия не нужна. Едят много, говорит, — бывший офицер икнул. — Вишь ли, армия сама по себе — предприятие убыточное. Расходов на нее много, доходов никаких. Только во время войны армия сама себя кормит и оплачивает, когда нет войны — деньги в трубу. А ей нужны деньги, ох как нужны... Казна-то у нас после Дирмеда пуста, как голова нашего интенданта. Вот Драконица и экономит на всем, на чем может.

— А порядок в городе?

— Полиция обеспечивает. Полиция-то как раз нынче на коне...

— Всем не двигаться с места! Полиция! — Громовым голосом раздалось у входа.

Я неторопливо развернулся к дверям. Очень надеюсь, что у Керита хватит ума не делать резких движений...

Сквозь распахнутые створки вливаются потоки жара. Трое арбалетчиков застыли у входа, под прицелом мощных двухзарядных самострелов — весь зал, но два болта смотрят как раз на двух болтунов, рядом с которыми расселся полудурок я... За спинами арбалетчиков скрывается более грозная фигура.

Фигура эта невысока ростом, чуть сутула, обладает черными, как смоль, волосами и раскосыми степными глазами. Затянута фигура в синий с коричневым мундир деревенской полиции. Холеные руки сложены на груди, на пальцах играют перстни, на лбу обруч вдовца — камни вынуты. Совсем неопасной кажется эта фигура, безобидной даже...

Горе тому, кто поверит обманчивому впечатлению.

Рядом с командиром наряда маячил тот самый гуртовщик, что внезапно распрощался и ушел на самой середине столь занимательной беседы. Сейчас он мял шляпу в руках, наклонясь к уху полицейского, и что-то шептал ему. Тот слушал и кивал головой. Ой, не нравится мне все это...

— Вы двое! — Тонкий музыкальный палец указал на говорливый дуэт. — Задержаны по подозрению в оскорблении королевской власти. Просьба встать и проследовать на выход.

Средний арбалетчик повел своим оружием: поторапливайтесь, мол.

Наемник и офицер медленно переглянулись.

— Шкура, — процедил армеец. — Мы таких, бывало, всей казармой уму-разуму учили...

— И вот этот еще рядом сидел! — Внезапно вскинулся гуртовщик. Голос у него оказался визгливый до противности. Или он просто волновался? — Он тоже все мог слышать!

Толстый мясистый палец указал на меня.

— Я ничего не слышал! — Поспешно отрекся ваш покорный слуга.

— Но ведь могли? — Вкрадчиво осведомился полицейский. — А вы чего застыли? Я же сказал — на выход! Вы задержаны!

Теперь уже два арбалета уставились на бедолаг. А третий на меня.

— Я полутысячей таких, как ты, командовал, — сквозь зубы проговорил армеец. — А теперь...

Болт вжикнул над самым его плечом и до половины ушел в стену. Молчаливо, но доходчиво.

— Надоело мне с вами, ребята, возиться. Жарко сегодня. В общем, вы или идете, или мы вас прямо тут и шлепнем. А закон нас, — полицейский зевнул, — оправдает. Оказание сопротивления разрешает применение табельного оружия. Так что ручки за спину, и медленно, гуськом, по одному выползаем... И ты, слушатель, тоже.

Дело принимало совсем уж дрянной оборот...

"Что посеешь — то и пожнешь. Можно сеять зерно, а можно и глупость..."

И тут уж я не выдержал. Довели, что называется! Арбалетом тычут в нос, намереваются тащить в полицейский участок, что по сути означает — в застенки с клопами, так еще и этот... Хозяин выискавшийся!.. Эсс грыб так его!.. Издевается!!! Сарказм свой демонстрирует! В мозги лазит, как к себе домой, даже подумать теперь спокойно нельзя без риска, что он услышит, так мало этого! Мало того, что мы по его милости у ворот чуть не влипли, мало того, что там он ничем не помог, только обхамил, так еще и здесь! Всеведущий наш! Всемогущий!!! Чтоб тебе туча на голову упала, да так намертво и скособочила! И... да пошел ты, Наместничек, знаешь куда?!

И так вдруг наплевать на все и вся стало, так надоело вообще жить, такой раздраженностью и злобой на весь белый свет переполнился вдруг Непонятый Менестрель, что вскочил и пошел прямо на арбалеты, под обалдевшими взглядами офицера с наемником, испуганным — Керита из дальнего угла, и удивленно-самодовольным — полицейского офицера. А нехай стреляют прямо тут! Осточертела такая жизнь! Ни смысла, ни пользы, ни банальной удачи... Душу, и ту грыб знает за что заложить умудрился! Вот сейчас, если повезет, с ней и расстанусь! Эх-ма!

Наверное, у меня что-то эдакое появилось в глазах, что даже один из арбалетчиков вздрогнул и попятился, поднимая к плечу оружие. Я только философски хмыкнул, засовывая руку во внутренний карман. Там, в секретном месте, у самого сердца, у меня лежал мой талисман. Свернутый в кольцо кусочек струны, лопнувшей на моем сольном концерте на гибнущем корабле — шхуне "Надежда моря". Я играл тогда, а посудина тонула, в пробоину хлестала вода, морячки бегали, как ошпаренные, пытаясь наложить заплату. А я играл и пел на капитанском мостике.

На помощь нам шел королевский бриг, но мы еще быстрее шли ко дну. А я играл, и продолжал играть, когда первая струна ударила меня по пальцам. Было тогда чувство, не чувство даже, а уверенность, что если замолкнет мой линхельван — топором пойдем мы на дно, на корм морским чудовищам. И я играл...

Бриг успел вовремя. В самую последнюю минуту.

И сейчас, напоследок, захотелось мне еще раз ощутить под пальцами прохладную режущую грань порванной струны. Просто так... Просто так.

"Молодец".

И мои пальцы нащупали вдруг в кармане плотно сложенный лист бумаги. Его там не было! Я его туда не клал! Опять твои шуточки, Хозяин?! Бумажку подкинуть решил? Как подачку? Э... Была не была!

И решил я пойти нахрапом.

— А документы не хотите спросить?

— Чего их спрашивать, в участке и разберем...

— А я их вам все-таки намерен показать!

— Зачем это? — Успел удивиться командир наряда. И увидел. Развернутую перед самым его носом — я сам не успел заглянуть внутрь! — загадочную бумаженцию Хозяина.

Лицо полицейского покраснело, глаза выкатились из орбит, а пальцы судорожно выкинули какой-то условный знак.

Арбалетчики мгновенно, повинуясь этому вскользь брошенному знаку, опустили арбалеты и шагнули назад.

Керит из своего угла осторожно, на цыпочках перебрался поближе ко мне.

— Виноват, не признал! — Полицейский моментально стал живое воплощение покорности. — Чем могу служить высокому господину?

— Ни у кого ни к кому никаких претензий, уважаемый, — сам жутко удивленный, я старательно попытался скопировать его манеру.

— Никаких ни к кому? — Повторил он.

— Именно так.

— Так точно! Все свободны.

— Мы тоже? — Уточнил наемник.

— Да. И вы, — сухо кивнул здешний блюститель законности. — Если я правильно понял высокого господина...

— Абсолютно правильно.

— Идите.

Бывшего офицера с наемником словно ветром сдуло.

— А с вами я хочу поговорить на некоторые интересные темы. Будьте добры, отпустите наряд и пройдемте со мной вот за этот столик...

Наша беседа продлилась недолго. Спустя полчаса мы с Керитом уже взбивали пыль по дороге к лощине Сонных Пауков, указанной здешним главным стражем законности, и я пересказывал мальчишке часть содержания нашей беседы...

Керита бумажка заинтересовала.

— Как интересно... — Задумчиво протянул мальчишка. Я пожал плечами, вытащил так напугавшую служивых бумагу из кармана, и мы внимательно изучили ее.

Аккуратным, похожим на женский округлым почерком там было выведено: "Пользоваться по назначению". Емко и лаконично. Похоже, Хозяин страдал данной болезнью.

Керита таинственный документ вверг в задумчивость. Он обнюхал его со всех сторон, осмотрел, ощупал и чуть не попробовал на зуб. Вернул мне, какое-то время сосредоточенно посопел, меся дорожную пыль, и сказал:

— Пользоваться по назначению... Это что, и по прямому назначению любой бумаги можно?

— Можно-то наверняка можно, да вот нужно ли... Сдается мне, что эта штука что-то вроде высшего пропуска. Вроде именной байзы с личной печатью короля.

— Но на ней же ничего нет... Ни печатей, ни подписей, ничего! Только эта странная строчка.

— Полицейские увидели вместо нее что-то совсем другое.

— А что?

— Не знаю, но они явно приняли нас за каких-то очень важных особ.

— А откуда эта бумага у вас, Ли-ис?

На этот простой и логичный вопрос я никак не мог дать ответа.

Приключение становилось все интересней, в нем уже появились априори нерешаемые загадки...

Шаг за шагом мы неспешно приближались к нашей цели.

По обочинам дороги исчезла низина, наоборот, теперь по обеим сторонам возвышались цепочки холмов, становившихся все выше и выше. Воздух стал значительно влажнее, на склонах холмов появились вначале отдельные деревца, а потом как-то незаметно начался настоящий лес. Он подступал все ближе и ближе, и вот уже до меня дошло, что под ногами исчез наезженный тракт. Теперь нас вела узкая, извилистая, полузаросшая тропинка, то и дело теряясь в густых зарослях травы и каких-то мелких бело-желтых цветочках. Где-то в вышине клекотала хищная птица, быстрой тенью проносясь над кронами... Мать моя, да за ними теперь почти не было видно неба!

Над нами смыкались, переплетаясь ветвями на большой высоте, кроны высоких гибких деревьев, сплошь опутанных лианами. На лианах цвели ярко-желтые и голубые соцветия. Лес смыкался над тропкой сплошной стеной, образуя что-то вроде тоннеля. Мы шли по тропе, над которой не висело ни одной лианы или ветки. Словно бы она была единственной возможной дорогой в этих странных зарослях...

Обернувшись, я не увидел ничего.

Тропы не было.

Дорога назад отрезана.

И в задумчивости — эко диво! — я по привычке сорвал и хотел было сунуть в рот какую-то травинку или цветок, но не успел. Чей-то хлесткий взмах вырвал растение из моих пальцев.

— Не советую, Ли-ис, — покачал головой враз подобравшийся Керит. — Это цветок "девичья память". Вам ни о чем не говорит это название?

— Ну и? — Недовольно буркнул я.

— Вообще-то это сорняк. Но из него делают отвар, качественно отшибающий память. Он используется для одного из вариантов гражданской казни.

Я с сомнением покосился на безобидную желтоватую былинку в руке мальчишки. Ишь, начитанный...

— И много здесь такой вот флоры?

— Порядочно. Не надо тут ничего тащить в рот без необходимости... И вообще рот и нос лучше завязать мокрой тканью. Некоторые растения могут испускать смертельно опасный запах.

— Я пока ничего не чувствую.

— Когда начнет голова кружиться и ноги подкашиваться, тогда почувствуете. Но боюсь, будет поздно.

— Все, хватит меня запугивать. Завязать — так завязать.

Мы завязали лица снятыми с себя рубашками, намоченными водой из фляг. Скорее всего, Керит был прав, мы уже долго шли по этому странному лесу, и ни разу нам не встретился какой-нибудь зверь или птица. Не досаждали даже обыкновенные комары, отсутствие которых при высокой влажности вообще вещь небывалая и ненормальная. Стояла тишина, не гнетущая, не мертвая, но и... Не живая. Не та, которую принято называть живой — звенящая тишина леса и степи, наполненная шорохами листьев, комариным звоном, отдаленным клекотом птиц и шуршаньем проскользнувшего совсем рядом с тобой небольшого травяного варана.

Одним словом, не такая тишина. Некому здесь было издавать все эти звуки. Но лес не был и мертвым, то есть неживым. Парадокс, но я не знаю, как сказать иначе. Чем-то этот лес напомнил мне те странные игры теней, которые замечались в домике с двумя зеркалами.

Они были заметны, но только случайно, боковым зрением. Смотришь прямо — и не видишь ничего, а краем глаза, вне фокуса, замечаешь черный мохнатый шарик, зависший на ветке и словно смотрящий на тебя в упор острым, как стилет, взглядом. Перевел на него глаза — исчез мохнатый, даже веточка не качнулась, а буравящий взгляд переместился за спину. Глядь себе за спину — и там никого, а чьи-то глазенки уже буравят тебя сбоку. И будто играет кто с тобой — то покажется, то спрячется, то шишкой под ногой хрупнет, то лист сверху уронит...

И не злой вроде он, и не добрый, а словно побоку ты ему, не вписываешься в его мирок ну никаким образом. Ты здесь, а он там, и где это "там", узнать можно только у Хозяина, буде тот соблаговолит ответить. Этому же, мохнатому, все равно, есть ты, нет тебя, позабавится — да и сгинет...

И шептание, шуршанье, шорохи слышались здесь так же неуловимо. Вроде нет никаких вообще звуков, только валежник хрустит под ногами, только ругается себе под нос спутник... Но забудешься, задумаешься, позволишь ногам самим путь выбирать, одним словом — уйдешь в себя, и услышишь то ли плач, то ли стон, а то ли... То ли чью-то странную, непонятную людям песнь...

Ты примеряешь на сердце маску.

Ты хочешь, чтоб не прошел напрасно

Твой шаг из вечности в вечность,

Твоя улыбка фортуны,

Твоя попытка взлететь!

Ты веришь, крылья тебя достанут,

И, несмотря на свою усталость,

Ты бесконечно отчаян,

Ты абсолютно спокоен,

Ты знаешь, где снится смерть.

За улыбку — всего лишь взгляд.

За простую улыбку — удар!

Злые скрипки, давно сожженные злые скрипки...

Свистящей нотой до каждой пытки

В тебе проснется кошмар...

Так пел на грани слышимости, на грани восприятия, на грани... Не знаю даже, человеческого бытия и мира, далекий голос. Он пел шуршанием опавшей листвы, он пел, аккомпанируя играм теней, он пел в резонансе с ними и в одном с ними мире. Я узнал этот голос. Именно он выводил песню в домике с двумя зеркалами.

Именно он эхом и отголосками сопровождал Хозяина всякий раз, когда мы встречались. Эдакое музыкальное сопровождение. Песни были странные, напрочь не схожие ни с каким поэтическим стилем, вообще... Словно бы и не человеческие. А чьи же тогда?..

Эссовские?

Я не знал, есть ли у них вообще какая-то собственная культура, собственная музыка и личное мироощущение. По идее, должны бы быть... Но вряд ли. Вряд ли то, что я слышал (за Керита не поручусь), было их музыкой. Не слишком сложный струнный перебор, но очень уж чужими, странными, нездешними были стихи, слова песни. Чужеродно звучали бы они в привычном мире, но совершенно естественно и существовали здесь, в этом якобы гиблом месте...

В "гиблости" которого лично я, кстати, уже сильно сомневался.

Этот Лес просто жил своей собственной жизнью. По собственным законам. Никто не пытался на нас нападать (может быть, пока), никто вообще не обращал внимания на двоих людей, устало бредущих по заповедной лощине. Почему-то я чувствовал, что здесь мы... В безопасности. Да, именно так.

В безопасности.

Ведь не затем же пригласил нас сюда Хозяин, чтоб съели тут Непонятого Менестреля с его непутевым товарищем! И ароматами цветочков нас травить тоже не в его должно быть интересах... А вот сейчас и проверим! Насколько могущественен тот, кто зовет себя Наместником Тьмы. Насколько всеведущ он.

Я решительно размотал с лица рубашку. Керит только удивленно ахнул.

Я вдохнул полной грудью и провалился в мягкую, цветастую пуховую перину, насыщенную разнообразнейшими запахами, и закачался в них, как на ласковых волнах Южного моря. Сразу стало тепло и уютно, качка подействовала убаюкивающе, и последнее, что я увидел — это Керита, кидающегося ко мне, и длинную то ли ветвь, то ли лиану, протянувшуюся над тропой и сорвавшую с его лица спасительную ткань...

Беседы наблюдателей.

— А он экспериментатор, шеф, — заметил молодой вампир, глядя в зеркало. — Я уж гадал, как вы прикажете поступить. Оглушить чисто прикладным методом? Корень под ноги, головой об землю...

— Пошло, — поморщился Хозяин, также не отрываясь от зеркала. — Хотя, конечно, эффективно. Может быть, именно так и пришлось бы поступить, но, как видишь, он управился и сам...

— А Керит?

— Кериту уже чуть подмогнул я, — улыбнулся Наместник. — Удачно сложилось, не находишь? Теперь мы их живенько...

Оба уставились в зеркальную гладь, где отражалось не убранство Бранной залы, а пронизанная хрупкими лучами света лощина Спящих Пауков, и два неподвижных тела, лежащих на пушистой траве. Трава была высока... Она росла все быстрее и быстрее, прямо на глазах, окутывая людей мягким зеленым коконом. Трава опутывала, обволакивала... И вот уже вместо двух человек на обочинах тропки зеленели свежим дерном два невысоких холмика.

— Как могилки, — заметил Стив.

— Так и есть, — рассеянно отмахнулся Хозяин. Он закрыл глаза и что-то быстро-быстро шептал себе под нос. Вампир заинтересованно наблюдал: сам он, разумеется, к магии способен не был.

Изображение в зеркале темнело и быстро изменялось.

Теперь оно показывало громадную пустыню, одни барханы лишь тянулись вдаль, до самого горизонта, куда только доставал взгляд. Пески, одни лишь желтые пески кругом, небольшие буранчики, поднятые ветром — предвестником грозной бури, чахлые оазисы с полувысохшими родниками, и безжалостное белое солнце, изо дня в день выжигающее эту землю. Великая Пустыня на южной границе Таварра с Селинией. Предместье Гишемина, того самого Гишемина...

Картинка в зеркале передвигалась со скоростью летящей птицы. Узор барханов рисовался, как орнамент под иглой искусной вышивальщицы, тени песчаных холмов сплетались в сложной символике. А там, у грани окоема, медленно вырастало из земли что-то большое, черное, как сам Мрак, и полуразрушенное, как города Древних... Обломки черного камня лежали, не засыпанные песком, не покореженные Временем, — их хранили остатки древней мощи, поверженной когда-то тем, кто не был еще богом по имени Эссалон. Поверженной, но не искорененной, не уничтоженной до конца.

Тьму нельзя уничтожить, хотя можно победить. На время, дьявольски короткое Время...

— Можно спросить? Что это?

— Здесь когда-то был бой. Страшный бой, безжалостный, как избиение младенцев. Даже скорее бойня. Тогдашний адепт Тьмы, сильный маг, но простой человек, потерпел поражение. Только успел активировать последний аркан. Пока Эссалон уничтожал его людей, пока слуги Эссалона любовались своим господином, Князь Пустыни послал сигнал. Сигнал, который нельзя не услышать.

— Что это значит, шеф?

— Все во Вселенной взаимосвязано, — Наместник внимательно изучал черные развалины. — Для того, чтобы уберечь свой мир от Тьмы, Эссалон похитил фею Воды, ведь Вода есть Жизнь. Отдал ей на откуп всю планету, закрылся ею, как щитом. Вроде бы и не я это, господа хорошие, вот виноватая, к ней все претензии! Он знает, что рано или поздно придут, одни за Эссалоном, другие — за этим миром, который кое для кого лакомый кусочек, но придут непременно...

— Для кого лакомый кусочек?

— Для тех, кто питается душами, — сказал Наместник. — Болью, агонией, смертью. Они выбрали себе этот мир, когда он был еще как бы вне игры, вне борьбы Тьмы и Света. Это Их отряды разбил тогда Эссалон, Их эмиссара уничтожил, Их вымел вон поганой метлой.

— И стал здесь богом?

— Ага. Засел, как партизан. Закрылся, спрятался, затаился. Он ведь на самом деле перебежчик, наш Эссалон. Ренегат. Во Вселенском поиске который уже век... Ищут его, да найти пока не могут.

— Кто ищет?

— Да есть такая штука... — Наместник помолчал, подыскивая определение. — Ну, что-то вроде ОБЖ. Области Божественной Жизни. Представь себе целую цивилизацию не кого-нибудь, а БОГОВ!

— С трудом представляется...

— Богов. Почти всемогущих существ, способных мановением пальца стирать в пыль планеты и воспламенять солнца! Вселенная многоуровнева, люди живут на одном уровне, мы — на другом, есть еще пара слоев над нами, а они вот — над всеми. Они — высшая ступень эволюции.

— Читал я где-то, что высшие существа должны состоять из энергии, — усомнился в словах шефа Стив.

— А почти так и есть. Они обладают безраздельной властью над энергией, их космические корабли — на самом деле лишь энергетические коконы. Они могут проходить сквозь любые преграды, сквозь любые слои пространств и измерений, Граней и Сфер. Их не стесняет ничто, и расстояние не имеет значения.

— Сложно все это, шеф, чтоб вот так сразу переварить... Я подумаю на досуге, хорошо? Я только одного пока не понял — при чем тут Эссалон? Зачем ему Ло...

— Без имен!!!

— Стихийна Воды?

— Он сделает ее номинальным правителем Эс-Дагара, — устало вздохнул Наместник. — Своим щитом в обороне против бывших коллег, и дополнительной огневой точкой. Выдаст ее за хозяйку Домена. Когда зондер-команда начнет все здесь крушить — тихо эти ребята работать не умеют — как ты думаешь, потерпит она применение оружия массового поражения?

— Она? Никогда.

— Вот и я того же мнения.

— Она не устоит...

— А мы на что?

— Мы ей поможем?

— Суматохи добавлю, — как-то невесело пошутил Наместник. Стив подумал и задал следующий вопрос:

— Значит, вы думаете, что эта зондер-команда...

— Предлагаю термин "зондеры".

— Вы думаете, что зондеры уже здесь?

На этот раз Наместник ответил не сразу. Полюбовался еще в любимое зеркало на черные обломки, пощелкал ногтем по отражающей поверхности, покрутил какую-то финтифлюшку...

— Я же говорю, все в мире взаимосвязано. Эссалон украл фею Воды для защиты от зондеров, которым нужен он сам, и темных рыцарей, которым нужен его мир. Понял, к чему я клоню?

— Кто же мог полагать, что брат феи будет Темным... Да он же сам себя обманул!

— Молодец. А теперь подумай, Стив, и скажи мне: раз в этот мир уже пришел я, а со мной вы с Френсис, раз в нем теперь снова есть Тьма, а с Тьмой — Равновесие, раз Эс-Дагар наконец-то включился в вечную Игру, которой изо всех сил старался избежать Эссалон, Игру Тьмы и Света — где гарантия, что в нем НЕ МОЖЕТ более чего-то произойти? Где гарантия, что здесь нет зондеров? Запомни, когда началась Игра — возможно все!

— Вы хотите сказать...

— Я почему-то уверен, Стив... Я почти уверен, что зондеры уже здесь.

С пальцев Хозяина сорвалась яркая черная молния и вонзилась в зеркало. На той стороне взвился песчаный вихрь, опадая, он вылепил два лежащих человеческих тела.

— Мы, кажется, забыли про двух наших товарищей...

Вновь Непонятый Менестрель.

Очухавшись, я понял, что лучше бы не очухивался вовсе. Извиняюсь за выражения, но когда ты открываешь глаза, лежа на раскаленном песке, и этот же песок поземкой сечет тебя по лицу, когда на груди нагло расселась и греется большая мерзкая ящерица — возвращаться в этот мир как-то совсем не хочется. А был же лес... Был ли вообще, спрашивается? Может, я таки надышался цветочным запахом, и теперь у меня видения? Но какие же они на редкость правдоподобные-е...

Где-то за головой, вне поля зрения, кто-то зашевелился, и я с удивлением услышал ругань Керита. А таким казался тихим, скромным парнем... Мальчишка ругался около минуты, самозабвенно и с наслаждением, и ни разу не повторился. Я пожалел о невозможности записывать.

Ящерица обернулась в его сторону — то есть прямо к моему лицу — и в беззвучном крике разинула непомерно огромную розовую пасть. Между острыми зубными кромками омерзительно задергался короткий синий язык. Надеюсь, она хоть не ядовитая... А еще больше надеюсь, что она все же видение. Что все это, вокруг — видение...

— Ли-ис! Лис, где вы?

— Здесь я, — тихонечко подал я голос. — Не ори, не дома. Слышь, ты про эту ящерицу в своих книгах не читал ли чего-нибудь?

— Чего-нибудь — читал. — Зашелестело, зашуршало, мне на глаза вновь посыпался песок. Фигура мальчишки склонилась надо мной, загораживая затылком солнце, и сразу стало приятней лежать. — Это малый пустынный гад, изучен плохо, степень опасности неопределена. Людей не боится.

— Это я и так вижу. Ядовитый? — Ящерица переводила взгляд то на меня, то на Керита, словно решая, кого первым жалить.

— Шипы на загривке ядовитые, яд парализующий. — Керит задумчиво изучал "малого пустынного гада". — А так вроде нет... Если я правильно помню, то действовать надо примерно так...

И не успел я и слова молвить, как он схватил "гада" за длинный хвост и, размахнувшись, запустил куда подальше. Ящерица извернулась в воздухе, как тот мреш, который всегда падает на лапы, и мгновенно ввинтилась в сыпучий песок, только бороздка пробежала.

Отряхиваясь, я поднялся. Песок насыпался в волосы, впился в глаза, надулся за шиворот, и в течение нескольких минут мы только и делали, что чистились от этой мелкой пакости. Потом осмотрелись и призадумались.

— Где это мы?

— Похоже, в пустыне...

— Сам вижу, что не на лужайке. А как мы в этой пустыне оказались?

— Не знаю. Может, надышались... Зачем вам понадобилось срывать с себя рубашку?

— Проверить кое-что хотел, — сердито огрызнулся я. — Да и потом, не видения это. Видений друг у дружки одинаковых не бывает.

— А может, вас нет, и вы мне только мерещитесь?

— А может, наоборот — тебя нет, и ты мне мерещишься?

Осознав абсурд ситуации, мы переглянулись и решили принять за аксиому, что мы оба все-таки не видения.

— Вот и разгадана тайна лощины Спящих Пауков... — Задумчиво протянул Керит. — Все, кто туда попадает, неким таинственным образом переносятся в пустыню, где и погибают от голода и жажды. Нас ожидает та же печальная участь.

— Это вряд ли, — опроверг я теорию. — Во-первых, смотри — вон наши сумки. Зуб даю, что внутри все в целости и сохранности, как и было. А во-вторых, не верю я, чтоб нас сюда перетащили, дабы уморить голодом и жаждой. Давай-ка оглядимся...

Огляделись. Окружающий пейзаж поражал своим унынием. Пески, пески, пески... И какие-то черные каменюки почти в двух шагах, рядышком.

— А это еще что, начитанный мой?

— Не знаю пока. Только догадываюсь. — Керит повязал рубашку на голову, для защиты от солнца. Я сделал то же самое. Мы немного поковырялись в черных обломках, после чего мальчишка выдал заключение:

— Похоже на развалины какого-то строения. Но здесь никогда не было крупных государств, только мелкие племена кочевников. Странно... Развалины, пока они были зданием, должен же был кто-то построить! Кочевникам это ни к чему.

— Не по силам?

— Незачем. Они ж кочевники, Ли-ис. От оазиса к оазису кочуют. А здесь... Посмотрите, какая хорошая обработка камня. Какие гладкие сколы, какие ровные блоки. Какой прочный раствор, — он колупнул раствор пальцем. — До сих пор держится, зараза...

— А где это мы?

— Пока еще в Таварре. Но у самой границы. У графа Вайрра я читал и про это место. В разделе: "Постройки, которые невозможно объяснить".

— Чем же они так уникальны?

— Да тем, что никто не знает, кто это построил, когда, чем служило это здание. Посмотрите — оно так разрушено, что и не поймешь, башня это была, дом, дворец или эдакий каменный сарай. Может, кому-то просто делать нечего было, вот и отгрохал себе сарай посреди пустыни.

— Гениальная версия.

— Я тоже так думаю, — согласился мальчишка. — Короче говоря, кто разрушил эту дуру, тоже неизвестно. Вроде была какая-то война, но кого, с кем... Знают только эссы. Важно другое: это место служит ориентиром на караванной тропе.

У меня внезапно похолодело сердце. Так вот что подразумевал Наместник под "лошадьми"! Ну... Ну... Ну не сволочь ли?! Р-работодатель... Хозяйская твоя душа...

— Сколько отсюда до столицы?

— До Ра-Тусса? Ровно шесть дней.

— Караван находится в неделе пути от столицы, — простонал я, без сил опускаясь на камни. Вот, значит, как решил Наместник проблему...

— Какой караван?

— Тот, что будет здесь уже сегодня. Тот, который ведет почтеннейший Карим Тар-Эбель, обреченный принц Гишемина...

Казалось, это была вечность. Мучительная, пылающая, раскаленная вечность, наполненная только одним — жаром. Жаром, льющимся с неба, чтоб расплавить песок, горячим ветром, стелющимся вдоль бархана и неожиданно швыряющимся прожигающими кожу песчинками, жаром и ветром, и ничем больше... Ах, нет, еще нестерпимо ярким светом, пробивающим закрытые веки, не дающим спрятаться в спасительной Тьме. Ветер, жара, свет... Ветер, жара, свет... Ветер, жара, свет...

Мне казалось, что я схожу с ума. Мы с Керитом обнаружили, что загадочные черные камни остаются совсем холодными и ничуть не нагреваются, и теперь вдвоем лежали на самом большом плоском камне, единственном, на котором можно было лежать. Снизу шел холод, а сверху жар. Мы выпотрошили вещмешки, там нашлись куски чистой ткани (я брал на всякий случай), и прикрыли ими лица до самых глаз. Глаза закрывать было нельзя, с часу на час мог появиться караван. Он не будет останавливаться здесь, это ведь не оазис с родником, он просто пройдет мимо. Мы должны его перехватить. Грыбский хвост, кровь из носу, а должны перехватить! Иначе сдохнем здесь за пару дней, изжаримся, никуда не добравшись...

Сверху накатывались раскаленные волны, снизу морозил камень. Вначале я опасался этого, но потом мне просто стало все равно. Этот день медленно убивал, я слышал, как рядом Керит вполголоса бормочет что-то, кого-то зовет, перед кем-то кается... Вначале было интересно, потом навалилась апатия. У одного из нас уже бред. Интересно, а у меня бреда еще нет? Может, мне только кажется, что я молча лежу, а на самом деле я тоже брежу — и не замечаю этого?

Горизонта не было. Его скрывали барханы. А может, это вовсе и не барханы? Может, это зеленые холмы, покрытые травяным ковром, или могучие океанские волны, на пенные гребни которых взбираются непобедимые крейсера королевского флота? Может быть, это стены белых замков, или прекрасные башни Заоблачного Города, или красные скалы северной Селинии, или... или... или...

— Пить... — Вдруг отчетливо застонал Керит. — Я хочу пить, где вода? Пить!!!

Он внезапно вскочил с холодного камня, сорвав с лица кусок материи. Жадно зашарил в собственной сумке, ища флягу с водой. Э, лениво подумалось мне, да он сейчас в горячке всю воду вылакает! Воды всего три фляги с собой... Э, нет, так не пойдет!

— Стой! — Я навалился на него. — Нельзя пить, вода уйдет с потом. Нельзя пить, терпи! Только смочи рот.

— Я хочу пить! — Он неожиданно резко ударил меня в грудь, так, что потемнело в глазах, и я откатился назад, хватая ртом воздух. Мальчишка схватил флягу, по счастью, ту, что и так была полупустой, и быстро вылил в себя ее содержимое. Потом огляделся, сжимая кулаки.

И взгляд у него вдруг стал бешеный.

— Ты... Ты приволок меня сюда! Ты заманил, заставил... Что мы ищем здесь?! Зачем тебе караван?!

— Ты чего, сдурел? Окстись! Кто тебя заставлял, сам пошел! Знал, куда идешь!

— Я не знал про пустыню! — Он выглядел взбешенным. Е-мое, откуда только силы взялись? — Ты нас обоих завел, меня заманил, заставил... Мы сдохнем тут из-за тебя! Изжаримся!

Ко мне робко постучалась мысль, что все это неспроста. Такая вспышка, и ни с того, ни с сего... Ни с приказа, ни с отказа, как говорят наемники...

— Керит, успокойся. Я тебя никуда не заводил, я сам удивлен, что мы оказались здесь. Сейчас придет караван, нас спасут...

— Какой еще караван? Откуда? Нет здесь никаких караванов! Это пустыня, Великая пустыня, здесь ничего нет! Ничего, слышишь, ты, Ли-ис! Ни-ка-ких караванов!

— Сам же говорил, что здесь тропа!

— Я говорил... — Засмеялся мальчишка. — Да мало ли что я говорил! Вот что ТЫ говоришь, меня интересует куда больше!

— О чем ты?

— Не слишком ли много вокруг вас загадок, Черный Менестрель? — Он начал, проваливаясь в песок, медленно обходить меня по кругу. — Вам понадобилась запретная лощина — и мы из нее перенеслись сюда, вам понадобился караван — чем еще это может нам грозить? Кто ты такой, Ли-ис?! Кому ты служишь?!

— Я служу себе, — медленно, стараясь не взорваться, процедил я.

— Зачем ты пил шерник? Что случилось прошлой ночью? Почему утром мы ни с того ни с сего поперлись грыб знает куда, зачем ты потащил меня с собой?! Зачем мы здесь, сейчас, непонятно как оказавшись тут, сидим и ждем какой-то там караван? Откуда ты знаешь, что он должен здесь пройти?!!

— Что и откуда я знаю, сейчас тебе сказать не могу. Успокойся, сядь, а лучше ляг. Когда ты движешься, то потеешь еще сильнее, нам надо беречь воду...

— Нет! Я хочу узнать ответы на свои вопросы! — Он вдруг быстро рванулся ко мне, но ноги увязли в песке, а в следующий миг мальчишка, слабо охнув, без сил опустился на камень, опершись о него руками. И потерял сознание.

— Солнечный удар, — непонятно для кого констатировал я, повязывая ему на голову тряпку, и осторожно сбрызнул лицо водой. — Допрыгался...

И вновь потянулась вечность, расплывающаяся в бело-сине-желтом мареве...

На бархан взобрался всадник на проворном степном скакуне. Толстый ватный халат, чалма и бурнус надежно защищали его от смертоносного тепла, на боку позвякивала кривая сабля. Оценив обстановку — нет ли опасности — всадник заметил двух людей, похоже, без чувств лежащих на Черном Камне. Рука взметнулась вверх, и пустынную тишь пропорол резкий гортанный крик. Еще двое на таких же легконогих жеребцах вынеслись из-за бархана и поскакали прямо к лежащим телам...

Чужое вмешательство. Непрошеные гости.

Звено Ангелов зависло в двадцати локтях над землей, невидимое и никак не ощутимое. Они молча наблюдали уже в течение получаса за всем, что происходило внизу. Когда караван ушел, Ангелы не торопясь опустились на землю, и Архангел лично осмотрел таинственные черные камни.

Что это такое, прекрасно поняли все.

— Темные Рыцари были здесь. — Сказал рядовой Ангел.

— Да, но очень давно. — Ар словно прислушивался к чему-то. — Они оставили здесь свою метку. Свой знак. Это значит — они вернутся.

— Так мы их встретим!

— Не забывайся. У нас есть конкретная задача. Я уже доложил о находке Вышестоящему. Черный Камень с нестершейся аурой Рыцарей Ночи нас не касается. С Темными сразятся другие, мы должны обезвредить отступника.

— Слушаюсь, Архангел, — воин коротко поклонился.

— Меня интересует один из этих людей, — вскользь заметил другой. — Тот, кто не поддался воздействию Камня.

— А такой был? — Архангел словно с любопытством посмотрел на своего бойца.

— Да. Тот, который лежал на Камне. Как ты заметил, на него почти не подействовала магия раздора. Она влияла на него, но он мог ее контролировать.

— Это любопытно... Ты, пожалуй, прав.

— Магию раздора может контролировать только тот из людей, кто служит Рыцарям Ночи. Тот, кто добровольно принял их сторону.

— Я знаю, спасибо, что напомнил... — Ар задумчиво провел рукой над Камнем, не прикасаясь к нему. — Значит, Рыцари уже здесь...

Младшие Ангелы молчали. Решение должен принимать только командир.

— Мы проследим за ними, — наконец определился тот. — Они выведут нас на Рыцарей Ночи.

— И мы их уничтожим!

— Нет. Боюсь, что нам придется вступить с ними в союз...

Картина пятая:

"Судьба и Кеш-га".

Сидя в тюремной камере, хорошо размышлять о превратностях судьбы. Обстановка соответствует, да и повод благоприятствует. Особенно если в одиночке — дверь железная с глазком, лучик солнечный сквозь узкое оконце, из-под самого потолка еле-еле пробивается, и сокамерники не беспокоят. Можно в дверной глазок всякие слова поорать. Легкие развиваются. Если повезет, доорешься до охранников с типовыми дубинками. Идеальное средство для лечения нервов. Длина — полтора локтя, вес — господа арестанты отлично знают, ручка кожей одра обмотана. Уникальное средство. Через века прошло, ни капли не изменившись.

А особенно хорошо в дворцовой тюрьме сидеть. Тихо, почти безмолвно, только эхом от каменного пола раздается размеренный шаг охранников. Ибо клиентов здесь много не бывает. Дворцовый "особняк" — привилегированный, для тех, кто познал и свободу высокого полета, и последовавший за тем стремительный миг падения. Ой-ей, господа, как больно! О каменный казематный порожек, да с размаху копчиком...

Много всего тюрьма дворцовая видала. Недаром даже имя собственное — Синий Острог — имела. И приземлялись здесь важные птицы с шумом да помпою (а иногда и без таковой), и рубили крылышки сорвавшимся пташкам на здешнем высоком эшафоте, перед толпой высокородных, а порою — и прямо в унылых казематах ржавым неточеным топором. Но тем не менее и выходили ведь отсюда, ввысь взмывали на чужих крылах, только что у другого их собственноручно оттяпавши...

Впрочем, все, кто взмывал (немного, если по совести, их было), рано или поздно опять сюда же и падали. Совершался, можно сказать, великий природный круговорот — откуда кто вышел, тому туда же и возращаться...

Одним словом, считался Синий Острог сам по себе одновременно и нешуточной привилегией, и пугалом для всей придворной знати. "Плачет по ночам тюрьма" — шептались в кулуарах королевского дворца. Ой, плачет... Всех, кто пока еще на свободе, оплакивает.

Короче говоря, всем тюрьма хороша! Не найти лучше для рассуждений о смысле жизни. Не молотят дубинками по стальным дверям стражники, за соседней стенкой не орут оголтелые заключенные, не таскают вас каждый день на повинную работу. Знай сиди, ешь баланду, да и думай о горемычной судьбе своей. Вспоминай свой полет высокий, да потирай копчик отбитый...

Даже на пытку, о диво-то, перестали по ночам за белы рученьки водить. Вот за это спасибо вам огромное, милосердная королева Тереза Дрейк! Отменили вы регулярные пытки для заключенных из высшей знати. А если точнее и правдивей, то это сами охранники местные в честь смены власти решили поосторожничать. Поскольку новых циркуляров сверху — кого любить, кого губить — на этот раз почему-то не поступило. Но и амнистия королевская "привилегированных" не коснулась. Дураков нет при дворе, освобождать осужденных графов да герцогов, это ведь вам не шальная уголовная братия. Эти люди в прошлом и силу, и власть имели, а потому вдесятеро опаснее любых уголовников...

И разумеется, что уж кто-кто, а господин Нариа, вездесущий и всезнающий, был превосходно осведомлен о состоянии дел в Синем Остроге. Минимум раза два в неделю приходилось наведываться проводить допрос, то есть задушевную беседу, к одному барончику. Барончик сам по себе был тьфу, мелочь, плюнуть да сапогом растереть, но стояли за ним большие, важные шишки. Не терял надежды господин Нариа когда-нибудь до тех шишек добраться...

Но уж никак не думал и не гадал, что окажется в здешних стенах на положении арестанта, а не допросчика. То есть предполагал, конечно же, уж кому-кому, а начальнику столичной полиции лучше многих известна подлость натуры человеческой. Сколько раз такое бывало, когда устраняли короли не бунтовщиков и мятежников, а самых верных друзей-сподвижников и защитников короны. Мотивы могут быть самые разные, но принцип-то всегда один...

Старый полицейский был готов к тому, что когда-нибудь могут прийти и за ним. Покажут личное дело в десять томов толщиной, торжественно огласят какое-нибудь напрочь сфабрикованное, но буквоедски подогнанное под статьи Кодексов и Уставов обвинение... А может быть, и не столь сфабрикованное — безгрешных, поди, нет на этом свете. Но в любом случае опытный глава полиции Ра-Тусса, вполне заслуженно носивший свое известное прозвище, знал, что делать и как себя вести. На чем стоять твердо, а от чего обеими руками отмахиваться. И потом, тогда бы хоть вначале соблюли взаимное уважение, как между благородными людьми принято...

Но никак нельзя было догадаться, что окажется он в элитарной тюрьме по приказу какой-то подвыпившей девчонки, которую Ее Величество, светоч доброты и разума, назначили почтеннейшим дьюком дворцовой стражи. То есть автоматически — министром государственной безопасности Таварра, стоящим на ступень выше него, господина Нариа, всего-то навсего начальника Службы Защиты Города. Одного города, всего лишь столицы, как ни печально... Неофициально к нему стекалась информация со всей страны, его приказы выполняли полицейские начальники из провинции, он создавал, по крупицам создавал и отлаживал всю эту систему лично, долгих-долгих двадцать лет... Но тем не менее он — всего лишь полицейский смотритель города. Его звание приравнено к званию армейского командира полка.

Начальник стражи дворца имел то же звание, что и он, но с точки зрения закона тот, кто отвечал за безопасность дворца, отвечал еще и за безопасность всей страны в целом. Разве это не логично, господа? Дворец — собственность монарха, и государство тоже его собственность. На этой должности при Дирмеде был на редкость пустой и ни на что не способный болван, которому, однако, хватало ума не связываться со всесильным Кеш-гой. И невольно, за что господин Нариа сейчас укорял себя, он привык к тому, что над ним нет начальника. Что он сам себе хозяин. Что выше — только король, номинально носящий звание высшего полицейского главы, как и главы армии и флота, но практически ни во что не вмешивающийся. Вы забылись, господин Трито Кешми Нариа, вы зарвались и возомнили о себе слишком много. И вам указали на ваше место.

Вот так и получилось, что знаменитейший человек, единолично олицетворяющий всю систему охраны правопорядка, оказался арестован незаконно, но при свидетелях, при вопиющем нарушении всех Уставов силовых ведомств, дававших ему право убить негодяя, неподчинившегося приказу двоих высших офицеров на верховных должностях. Настоящее, официальное, легитимное право! А эта девчонка, выдвиженка королевы, соплячка без роду и племени, выходит, даже не потрудилась как следует изучить правовую базу порученной ей работы. Она выше него, она могла его арестовать, потому что ее приказы имеют более высокий приоритет. Но посадить в тюрьму по таким обвинениям — нет! Уж кто-кто, а господин Нариа это отлично понимал. Как-никак, сам лет пятнадцать назад лично Дирмеду на подпись сии Уставы приносил...

Но от понимания этого легче не становилось. Неизвестность нервировала даже его сильную волю. Теперь нужно было ждать, просто сидеть и ждать последствий. Ему должны, если и впрямь намерены осудить, предъявить какие-то обвинения. Если предъявят — события пойдут по рассчитанному загодя плану. Свои грешки он, господин Нариа, лучше всех, пожалуй что, знает...

А если не предъявят, значит, обязаны выпустить. Могут уволить, но должны выпустить. Но если уволят, будет искренне жаль своего дела, о котором многие годы радел денно и нощно, своей системы, кропотливо выложенной по кирпичику, своей работы, которой, видит Бог, отдавал всего себя, без остатка. Достанется все этой соплюшке, которая и обращаться-то с наследством толком не сможет...

Слишком плохо при прежнем короле, последнем из выродившейся династии, функционировала система государственной власти. Не было ни тщательно проработанной законодательной базы, ни налаженной работы ведомств и министерств, не было практически ничего, что могло бы работать нормально. Страна находилась на грани катастрофы, да и, если честно, остается там и по сей день. Оттого, что нельзя было создать нормальную, работоспособную в любых условиях и при любых начальниках, Структуру контроля и власти, пришлось делать эту систему под себя. Замкнутую на своего начальника, полуформального, полутеневого лидера, истинного Кеш-гу — собаку-людоеда...

И сейчас, получается, его Структура, Система, старательно выпестовываемая в течение двух десятилетий, его любимое детище и смысл всей жизни, оказалась брошена на произвол Судьбы. Отдана в грыб знает какие руки! Практически предана, брошена, почти уничтожена...

Из-за этого ведь и опасна любая смена власти. Она грозит своей непредсказуемостью. Все благие начинания, все проекты, все дела прежнего царствования в одночасье оказываются под страшной угрозой. Угрозой неопытности нового монарха.

Прежде чем разрушать прошлое, нужно сотворить будущее. И никак не наоборот, господа, ни в коем случае не наоборот...

Трито Кешми Нариа не боялся за свою жизнь. Он был слишком опытным и хорошим полицейским. Но душу терзал страх за дело всей жизни, которое ждет теперь неизвестно какая судьба. В чьи руки попадет оно, кто встанет во главе единственной дееспособной Структуры государства, сможет ли он — или она — не поломать, не разрушить, не парализовать действие этой Структуры, а привести ее к процветанию? Можно сказать, что господин Нариа был истинным фанатом своего дела. Он не мыслил себя без него, а него — без себя.

Ах, если бы он мог, если бы он успел найти преемника, передать ему наставления, бесценные знания и опыт, которыми владел сам! Но вмешался в игру Его Величество Случай, сбросив с доски слона, как пешку, так неожиданно, быстро и нелепо, что он даже не успел хоть чего-нибудь предпринять. Он даже не сопротивлялся, когда арбалетчики, в очередной раз нарушив Устав вахтенных команд, сами поволокли его в Синий Острог — должны были вызвать наряд, но не покидать пост. Он мог бы приказать своим людям освободить себя. Но в этом случае нарушителем правил стал бы он сам — повторимся, госпожа Хэлли в самом деле имела право на его краткосрочный бездоказательный арест. А нарушать свои собственные правила старый полицейский не мог. Просто не мог, и все тут. Кто-то, может быть, сочтет это глупостью или нелепостью, но...

Должно же быть хоть что-то святое в жизни? Даже у знающих эту самую жизнь, как пьяница — дно мутной лужи, старых прожженных хищников. Тех, кого на полном серьезе народ сравнивает со смертельно опасной подземной собакой-охранником...

Вот и пришлось из-за наличия личного святого сесть в одиночку. Позади — минуты шока и позора, впереди — полная неизвестность, в наличии имеется только помятый кафтан, деревянная ложка и миска баланды, ничем, надо заметить, не отличающейся от той, которой кормят в простых "клоподавильниках". Жидкий травяной суп, в котором плавают, кроме травы, несколько крупинок неизвестной каши. Есть эту дрянь приходилось, превозмогая отвращение, но господин Нариа ел. Чем бы ни обернулось это дело, ему наверняка понадобятся силы.

Он считал дни. И поздравил себя с первой победой, когда через два дня, во второй половине третьего, дверь его камеры открылась, и в нее заглянул дюжий усатый вертухай. Он склонился в почтительном полупоклоне — дверной проем, вишь ли, был невысоким — и проговорил:

— Почтеннейший дьюк господин Нариа? На выход.

Он вышел, щурясь от яркого солнца. По обеим сторонам парадного выхода выстроились пикинеры, по двору носилась, гавкая, некрупная пегая псина, а к подъезду была подана карета. Настоящая карета, запряженная четверкой лошадей, с кучером в коричневом мундире тюремного ведомства и двумя форейторами на запятках. У кареты его встречал сам начальник Синего Острога, немолодой уважаемый дьюк Тинто. Господин Нариа благосклонно кивнул ему. Тот отвесил такой же поклон, звякнув латунными пряжками строгого коричневого кафтана.

— Как идет ваша нелегкая работа, уважаемый Тинто?

— Ох, лучше не спрашивайте. Тоска смертная... — Начальник тюрьмы передернул плечами. — То ли дело работа ваша, вот где скучать, должно быть, не приходится.

— Увы. Боюсь, что моя работа на этой должности уже логически завершилась...

— Не скажите! Не скажите, господин Нариа. Вас вызывают во дворец на прием к королеве, так что, думаю, не все еще потеряно.

— А я думал, меня собрались везти на эшафот. Карета-то ВАШЕГО ведомства, уважаемый Тинто.

Начальник тюрьмы смутился.

— Транспорт из дворца почему-то не был прислан...

— Не городите ерунды, уважаемый Тинто, — прервал его старый полицейский. — Если из дворца не прислали карету, значит, я все еще числюсь у вас заключенным. И ваш экипаж должен, в случае некоего неудачного исхода дела, вернуть меня обратно. Правильно? Оттого и у кучера пружинный метатель за пазухой, и у форейторов — ножи в рукавах. На всякий случай, я не ошибаюсь?

— От вас ничего не скроешь, господин Нариа.

— Было бы, что скрывать... — Полицейский подошел к экипажу, и правый форейтор распахнул перед ним обитую коричневым сукном дверцу с черной занавеской на окне. Забравшись в салон (форейтор тщательно закрыл за ним дверцу), господин Нариа отодвинул занавесочку и сказал:

— Только об одном прошу. Не надо меня везти мимо всех кладбищ, ледников и эшафотов. Поверьте, я отлично знаю их месторасположение, не будем даром терять время...

— В королевский дворец, кратчайшим путем, — велел начальник тюрьмы. Кучер гикнул, щелкнул кнутом, и печально известный всему городу "катафалк имени короля" вырвался со двора.

Когда массивные, сделанные из каменного дерева с железными крестовидными накладками, ворота Синего Острога наконец оказались за спиной, господин Нариа позволил себе короткий вздох облегчения. Карета была без внешних замков. И никого не подсадили к нему внутрь для охраны. Кони бежали неспешной рысью, звонко цокая копытами, за окном мелькали дома добропорядочных обывателей, но господин Нариа даже не всматривался в них. Он узнал дорогу. Не раз ведь ездил по ней, хотя, конечно, впервые в этом экипаже...

Его не обманули. Кучер и впрямь держал курс прямиком в столичную резиденцию королевы Дрейк. Карета лихо взвизгнула рессорами на крутом повороте, чуть не завалившись набок, и конские подковы вдвое звончее замолотили по брусчатке Властной улицы, выложенной балязитом — черным, подобно антрациту, редким камнем с белоснежными вкраплениями-прожилками. Балязит позволял чеканить шаг и цокать копытами намного громче, чище и изящнее. Когда по Властной шел целый строй, на весь город раздавалось громкое победное марширование.

А у жителей окрестных домов были пожизненные проблемы со слухом.

Бывший (а бывший ли?) начальник полиции восседал на жестком сиденье, максимально расслабившись и запрокинув голову. В нее лезли всяческие мысли, мозг по привычке пытался анализировать ситуацию, но господин Нариа старательно одергивал его. Слишком мало данных для анализа, домысливать факты же слишком опасно. Его действительно везут во дворец, а значит, скорее всего — к королеве. Но действительно ли именно к ней? А если и к ней, то чем грозит эта встреча? Настоящим арестом, обвинением и приговором, всего лишь опалой и отставкой, прощением и возвращением на должность — чем? А может быть, новой должностью? А может, все-таки приговором?

Сами по себе ничего не означали ни эта карета, ни благосклонное отношение охраны Синего Острога, ни даже отсутствие личного охранника. Все это может значить лишь некую хитрую и сложную игру, комплекс психологических приемов, нацеленных на то, чтоб сломить его волю. Знаем, потому что сами подобными приемами пользовались... Сущность их, в принципе, проста — вначале дать надежду, продемонстрировать шанс на спасение, а потом стремительно разрушить его, ввергнуть пытаемого в самое пекло ада и беспросветности.

Примерно как вытащить человека из ямы с дерьмом, вымыть, переодеть, посадить на лужайку с цветочками, а потом бросить в пыточную камеру. Как раз тогда, когда он только-только привыкнет валяться среди цветиков и радоваться жизни...

Господин Нариа давным-давно не ждал от нее ничего хорошего.

Раздалось громкое "Тпру!", заржали лошади, и карета остановилась напротив ворот королевского дворца. Не парадных ворот, как отметил ее сиделец, но и не "черных дверок", через которые ходят слуги, доставляют на кухню провиант и вывозят мусор. Так себе, обычный запасной вход, высокие тяжелые двухстворчатые двери, у которых привычно торчал караул гвардейцев. Они встрепенулись было, заслышав звук подъезжающего экипажа, но увидев каурых лошадей и коричневые бока "королевского катафалка", вновь расслабились. Тюремный транспорт и его пассажиры были не тем фактором, ради которого стоило вздымать алебарды по стойке "На караул!". Гвардейцы, презрительно покосившись на вылезающего из кареты полицейского, продолжили перебрасываться шуточками.

Дисциплина, однозначно, была на высоте.

Дверцу господину Нариа, как и положено, отворил левый форейтор. Провел мимо гвардейцев, даже не подумавших загородить дорогу и спросить имя и причину приезда, коротко поклонился и уже развернулся, чтобы уходить, когда цепкие пальцы Кеш-ги сомкнулись на его плече.

— Подожди-ка, быстрый мой... Не объяснишь ли ты мне, с какой целью меня доставили сюда?

— Вас доставили на встречу с королевой. Ее Величество пожелала с вами поговорить.

— Я ей зачем-то понадобился?

— Не могу знать! Вам все объяснят.

— А почему никто не вышел встречать?

— Не могу знать! Сказали, что вас проводят.

— Кто проводит?

— Поймайте лакея...

Понимая, что от тюремного служителя больше ничего не добьешься, господин Нариа отпустил бедолагу.

Итак, все-таки его захотела увидеть королева...

— Эй, ты!

Лакей низшего ранга, шедший коридором, обернулся и испуганно присел, увидев печально знаменитого человека. Господин Нариа для порядку представился и приказал:

— Меня привезли. Доложи Ее Величеству. Мигом!

— Слушаюсь! А насчет вас есть распоряжение. Подождите Ее Величество в Голубой гостиной. Если желаете, вас проводят...

— Не нужно. Я знаю расположение комнат. А ты птицей лети!

Лакей кивнул и унесся. Начальник полиции — пока неизвестно, уже бывший или еще нет — пожал плечами и двинулся знакомой дорогой. Голубая гостиная располагалась в соседнем крыле дворца, и дорога ему было прекрасно известна.

Вот теперь уже было, над чем поразмыслить...

Его привезли во дворец, пропустили внутрь через второстепенный вход, не встретили и не выделили персонального провожатого. Лакейское "Если желаете..." истинно лакейским и является, ясно, что никто не получал насчет него, господина Нариа, каких-то особых указаний. С одной стороны, пока с ним обходятся, как с просителем высочайшей аудиенции не выше барончика из самой дальней провинции...

С другой стороны, господа, а стоит ли привередничать тому, кто еще час назад сидел в тюрьме и не знал, навсегда ли он там останется или еще имеет какие-то шансы? Не топает угрюмый конвой за спиной — ну и ладно, значит, ему все-таки доверяют. Можно в любую минуту свернуть с маршрута и пойти гулять по дворцу, в надежде самому встретить где-нибудь королеву. Где находятся покои высочайших особ, он также отлично знает. Конечно, его туда не пустили бы даже в лучшие времена, но королеве всенепременно доложили. Если, конечно, она бы изволила находиться у себя.

Итак, какой же из всего этого следует вывод? Старый прожженный интриган усмехнулся на ходу.

Его хотят поставить на место.

Всего-то навсего.

Указать ему, что он никто, один винтик в сложной машине, одна проштрафившаяся пешка. Даже во дворце до него нет никому никакого дела. Если сейчас еще придется долго, час или больше, ждать Ее Величество в Голубой гостиной, то...

То он все-таки еще способен предугадывать мысли и поступки людей. А значит, еще может вести свою партию.

Он все-таки пока нужен королеве...

А дворец в это время претерпевал значительные изменения. Господин Нариа шел и видел повсюду аврал, ремонт и прочие безобразия. Один попавшийся лакей тащил под мышкой бронзовую статуэтку короля Миндовга Четвертого, на роскошные усы которого король Миндовг Пятый впоследствии любил вешать нижнее белье своих любимых фрейлин. В одной из комнат со стен сдирали обои тошнотворного серо-зеленого цвета, и правильно, в общем-то, делали. Но в соседней двое слуг неизвестно зачем сбивали лепнину с потолка, стоя на шатких качающихся стремянках. Внизу ходил мажордом "низшего" крыла и самозабвенно ругался.

И это было повсюду. В людской N 4 кошкой чистили дымоход, и животное пронзительно, с надрывом, орало, на все лады честя своих мучителей. Кошачий мяв полицейский слышал еще за два коридора до места трагикомедии. Судя по всему, кошка сумела то ли отвязаться, то ли перегрызть веревку, потому что мяв вскоре прекратился, а кто-то маленький, черный и оставляющий грязные следы лап стрелой пронесся по ковровой дорожке, чуть не сбивая всех с ног, и устремился в Бархатную анфиладу, все помещения которой были обитым дорогущим гирейским бархатом. С дикими воплями лакеи понеслись ловить несчастную кошку, но она, похоже, решила живьем в плен не сдаваться...

На лестницах скатывали одни дорожки и раскатывали другие. Специальная бригада лакеев в Зале Памяти крепила под портретами королей династии Снэа их краткие биографии, но некоторые портреты почему-то снимала. Их заворачивали в бумагу и куда-то уносили, причем новых не вешали...

Слуги драили статуи и парадные доспехи в нишах стен, отмывали полы и окна, и даже перебирали и точили развешанные на стенах клинки в некоторых залах. Больше всего дворец напоминал старинный боевой крейсер, больше века простоявший на приколе в порту и давным-давно не выходивший в море, на который вдруг вздумало пожаловать с осмотром высшее командование. Сыграна всеобщая "Полундра", и разленившийся экипаж спешно разбирает тряпки, метлы и веники, в авральном режиме приводя боевой корабль в порядок. Главное — это все успеть до прибытия начальства, и не забыть до блеска надраить самую большую катапульту на корме. Вдруг начальство вздумает проверить ее боеготовность?

Не особенно торопясь, господин Нариа добрался до Голубой гостиной, до которой, по счастью, еще не дошла глобальная реконструкция. Означенное помещение проходило по бумагам Министерства Двора как "Комната отдыха высочайших особ первостепенной важности", а потому у входа стоял навытяжку гвардейский караул, напоминая статуи. Казалось, гвардейцы даже не дышат. Во всяком случае, узнав подошедшего, они распахнули обе створки двери, совершенно синхронно переложив алебарды в другие руки. Если бы господин Нариа знал о существовании механических людей — роботов, он бы непременно употребил это сравнение.

Пройдя в комнату, весь интерьер которой был выдержан в нежно-голубых тонах — светло-голубая обивка стен, чуть более темные диваны и кресла, даже стеклянная люстра на потолке выполнена из голубоватого стекла, господин Нариа заложил руки за спину и стал расхаживать взад-вперед вдоль длинной софы светло-синего гобелена, так и манящей своей мягкостью. Ужасно хотелось плюнуть на все и плюхнуться на нее, но... Чиновник с отвращением оглядел свой кафтан. Помят, манишка все так же испачкана кровью, а уж запах... Непередавамый запах тюремной гнилой соломы не спутаешь ни с чем. С отдыхом пока придется повременить...

И тут двери вновь распахнулись, и один из гвардейцев, надсаживаясь, проорал:

— Ее Величество королева Таварра и Эс-Зиверского Архипелага, Тереза Дрейк! И почтеннейший дьюк дворцовой стражи, госпожа Хелависа ар-Глен!

— Здравствуйте, господин Нариа, — неуловимо улыбаясь, произнесла среднего роста молодая женщина в великолепном синем платье невероятной густоты цвета. На ней не было макияжа и дорогих украшений, кроме серебряных серег с небольшими сапфирами, и не было даже короны. Королевскую корону ей с успехом заменяли длинные, ниже талии, свободно ниспадающие по плечам и спине волосы серебряного, словно текущий благородный металл, цвета. Таких волос больше не было ни у кого в мире.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — покорно склонил голову бывший начальник полиции. — Приветствую также и вас, госпожа начальник дворцовой стражи...

Он не назвал госпожу Хэлли полным званием, на что имел бы право, будь у него звание аналогичное или выше.

— Здравствуйте-здравствуйте, — полупропела госпожа Хэлли, вслед за королевой вплывая, а не входя в комнату. Перед полицейским стояли две облеченные высшей властью девушки, чем-то неуловимо похожие. Не как сестры, а как... Он не мог подобрать определение. Как компаньонки, что ли...

Только у одной из них были серебряные волосы, а у другой — золотые. И чуть-чуть покороче, всего лишь на ладонь ниже лопаток.

На какое-то мгновение установилась немая сцена. Королева молчала, внимательно изучая лицо господина Нариа. Ее подруга прохаживалась вдоль окна, выполненного в виде витража с преобладанием синего стекла, отчего Голубая гостиная вдвойне становилась Голубой, залитая потоками мягкого синеватого света, так что казалось, будто сидишь в аквариуме. Полицейский стоял прямо, но не по-солдатски во фрунт, и смотрел на королеву, не опуская взгляд. Госпожу Хэлли за своей спиной он игнорировал.

Наконец, почувствовав, как медленно нарастает напряжение, он сделал короткий поклон высшей знати, приложив правую руку к сердцу. Королева улыбнулась и села на диван, он же продолжал стоять. Ее Величество оперлась на спинку и жестом предложила ему сесть напротив.

— Благодарю вас, я постою. — Отказался господин Нариа. Не хватало еще сидеть в присутствии венценосной особы. — Весь во внимании, ожидаю того, что Ваше Величество соблаговолит мне сказать...

Госпожа Хэлли за спиной ехидно хмыкнула. Замерший чиновник никак не прореагировал.

— Господин Трито Кешми Нариа, я вызвала вас для серьезного разговора. Помните ли вы, что произошло ночью, больше двух дней назад?

— Прекрасно помню, Ваше Величество. Я был арестован и препровожден в тюрьму по приказу госпожи начальника дворцовой стражи Хелависы ар-Глен.

— А за что вы были арестованы?

— По обвинению в убийстве.

— Вот как? Прекрасно. — Королева изящно потянулась, положив руку на спинку дивана. — Признаете ли вы свою вину?

— Нет, не признаю. — Решительно отказался господин Нариа.

Королева удивленно распахнула зеленые глаза.

— Как это? Вы при массе свидетелей совершили убийство и были за это арестованы. Один из свидетелей — сама начальник стражи!

Начальник полиции собрался с духом и решительно опроверг обвинение:

— Я был арестован незаконно, по незнании госпожой начальником дворцовой стражи "Устава вахтенных команд" и "Кодекса прав и обязанностей высших офицеров". Прикажите доставить сюда оба документа.

Ее Величество позвонили в колокольчик, и явившемуся лакею были продиктованы названия. Спустя несколько минут Устав и Кодекс были доставлены из библиотеки, и господин Нариа самолично указал пальцем на нужные статьи.

— Вот, статья вторая пункт первый "Устава вахтенных команд": "Устный приказ начальника столичной полиции, подтвержденный начальником дворцовой стражи (или наоборот), переданный в присутствии знатных свидетелей, равно как и приказ письменный, имеет высший приоритет над всеми пунктами данного Устава, кроме дел, касающихся безопасности государства, власти Короля и безопасности особ королевской крови". И четвертая статья Кодекса: "В случае вопиющего нарушения Устава лицом воинского, полицейского или судейского звания, должностное лицо в звании высшего офицера, являющееся его прямым начальником, имеет право приговорить нарушителя к смертной казни и исполнить приговор, если нарушению Устава были знатные свидетели, удостоверящие впоследствии перед высшими инстанциями справедливость приговора". Желаете приказать доставить "Табель о родах, сословиях и званиях", чтобы посмотреть там определение знатности?

Королева некоторое время ошарашенно изучала представленную правовую базу, и даже госпожа Хэлли, явно озадачившись, подошла посмотреть. Ошибки не было. Начальник полиции был непоколебимо прав. Но признавать этого девушкам ой как не хотелось...

— Я вам не приказывала убивать того офицера!

— Я сам имел право убить его, арбалетчики являются подразделением полиции.

— Он нарушил лишь ваш приказ, я ему ничего не приказывала! Ваш приказ не был подкреплен моим!

— Сожалею, но был. Полтора десятка знатных свидетелей подтвердят, что вы имели намерение пересечь ночью внутреннюю стену, я же лишь сформулировал и высказал ВАШЕ желание. В этом случае ваше молчание считается признаком согласия.

— Это казуистика!

— Это подчинение Закону.

Крыть было нечем. Господин Нариа не боялся королевы и твердо стоял на своем. Обидевшись, госпожа Хэлли отошла в дальний угол, к окну. Тем временем Ее Величество просмотрели титульные листы и увидели имя редактора обоих юридических документов.

— Подождите... Здесь написано, что и Устав, и Кодекс были подготовлены к заверению королем под вашей редакцией! Вы сами создали эти... Эти... Эти невероятно наглые образчики нарушения прав человека!

— Каких-каких, простите, прав?

Королева пораженно захлопала глазами. Похоже, ей и на ум не приходило, что главному полицейскому страны могут быть неведомы такие простые понятия. Плохо быть чужаком на престоле иного государства, волей-неволей придется привыкать к тому, что о знакомых с детства тебе законах и институтах аборигены не имеют ни малейшего представления... Ее Величество предприняли последнюю попытку воздействия на своего строптивого подданного.

— Неужели вам совсем не жаль того, кого вы убили? У него могли остаться семья, дети, мать...

— Ваше Величество, еще жальче и мне и вам будет, если последний оплот законности и порядка, созданные мною Уставы и Кодексы, лишатся своей силы. Неповиновение должно караться немедленно и жестоко, иначе возникнет прецедент, когда некто нарушит предписанные законы и не понесет наказания. В этом случае нарушения и преступления будут нарастать, как снежный ком с горы, как лавина или оползень. В этой стране сейчас нет нормально действующих гражданских законов. Есть только созданные мною Уставы и Кодексы, позволяющие мне сохранять порядок среди моих людей, а опосредованно, через них, и порядок в стране. А для этого иногда необходимо действовать решительно и скоро, чтоб все видели, как быстро, неминуемо и неподкупно правосудие.

— Значит, постулат меньшего зла?

— Да.

Королева замолчала, отстраненно перелистывая роскошно изданные книги. Госпожа Хэлли, усевшись рядом, заглянула в текст через ее плечо. Королева решительно захлопнула Кодекс в черном кожаном переплете.

— Что ж, в данном случае это моя вина. Я виновата в том, что не изучила до сих пор как следует существующее законодательство. Спасибо вам за преподанный урок, господин Нариа. В ближайшее же время столь любимые вами Кодексы и Уставы, дающие вам столь большую власть, будут надлежащим образом пересмотрены. В них внесут необходимые изменения, а кроме того, я возьму под свой контроль создание настоящего свода законов. Полицейский режим, который вы установили в стране, будет для начала ограничен в возможностях. Потом, думаю, мы перейдем к нормальной форме правления в стиле просвещенной монархии.

— Восхищен мудростью Вашего Величества. И буду счастлив, если задуманные вами преобразования приведут к процветанию Таварра и укреплению законной власти.

— Вы бессовестный льстец, господин Нариа.

— Иногда, Ваше Величество. Я долгое время был царедворцем при прежнем короле. Но лесть — это ложь, а сейчас я не лгу. Я в самом деле буду рад, если ваши реформы пойдут на благо этой стране. Но сейчас, простите за правду, она на грани катастрофы. Прежнее правление было на редкость... безалаберным.

— Поэтому вы решили держать страну в ежовых рукавицах?

— Простите?..

— В смысле, в железных объятиях своей власти?

Господин Нариа почуял подвох в вопросе.

— Не в моей власти, Ваше Величество. Вы слишком нелестного мнения о своем покорном слуге. Я и мое ведомство всего лишь играем роль некоего раствора, скрепляющего воедино блоки здания под названием государство Таварр.

— Кажется, мы все-таки можем понять друг друга. — Королева встала с дивана. — Вы не хотите спросить, зачем я все же вас вызвала?

— Я хочу это спросить, Ваше Величество.

— Так вот, я дам вам ответ. Во-первых, я хотела узнать подробности той истории. В частности, почему ни вы, ни ваши подчиненные не предупредили Хэл... Госпожу Хэлли о свойствах этого вашего "вина приключений"?

— Помилуйте, мне и в голову не могло прийти, что госпожа Хэлли о них не знает!

— Но тем не менее она не знала.

— В таком случае это уже моя вина... Как я понимаю, оправдание: "Все ведь знают!" в данном случае не годится?

— Именно так. Знаете, если посмотреть на дело с другой стороны... Госпожа начальник стражи, коварно не предупрежденная о действии фиолетового вина, под его воздействием чуть было не попала в очень неприятную ситуацию. Вам еще не докладывали об этом?

— Как же мне доложили бы? Я ведь сидел в тюрьме.

— Значит, впоследствии могут доложить. Но учтите, что об этом больше не должна узнать ни одна живая душа. Так вот, получается, что приказ, отданный вами, был подтвержден госпожой почтеннейшим дьюком в момент, когда она не контролировала своих поступков, проще говоря...

— Была немного пьяна. Ваше Величество, не думаю, что об этом следует знать низшим чинам. Следует поддерживать авторитет высшего командного состава.

— Здесь вы правы, но... Имейте в виду: я и госпожа Хэлли многого не знаем о вашей стране и порядках в ней. Мы родом издалека, так что, пожалуйста, своевременно информируйте впредь о подобных моментах.

— Это надо понимать, как приказ о моем освобождении?

— Да. И назначении на прежнюю должность. Вы нужны этой стране, господин Трито. Несмотря на то, что я не разделяю некоторых ваших убеждений, я понимаю всю вашу нужность.

Господин Нариа медленно кивнул, стиснув зубы. Впервые взглянул в глаза королеве. И так же медленно проговорил:

— Я был арестован незаконно, при исполнении своих прямых обязанностей, что является вопиющим нарушением моих прав командира. Я могу понять многое, но поймут ли это многое мои офицеры? На глазах у них я был низложен, причем неграмотно, да к тому же, прошу извинения за прямоту, полупьяной девчонкой...

— Что-о?! Да как вы смеете! — Взвилась госпожа Хэлли.

— Как видите, смею. Дело в том, что пострадала моя честь и мой авторитет, да и ваши, почтеннейший дьюк, тоже. А теперь вы, Ваше Величество, предлагаете мне вернуться на прежнюю должность, как ни в чем не бывало, и делать вид, что ничего не было. Но есть много свидетелей, а если им всем заткнуть рты, то поползет еще больше совсем уж опасных и нелепых слухов, чем если бы мы этого не делали... Я понимаю, что веду себя хамски, Ваше Величество, но ей-ей, лучше верните меня туда, откуда взяли. Согласен и на любую другую тюрьму, это будет не так противно, как позор...

Королева сердито поджала губы, встряхнув своими роскошными волосами. Серебристый поток на мгновение взметнулся и обрушился ей на грудь и плечи. Оскорбленная начальник дворцовой стражи стояла, скрестив руки, и гневно глядела на господина Нариа. Тот не повел и ухом, он привык переносить и не такие взгляды...

— А как вы смотрите на перспективу вашей казни, господин Нариа? За оскорбление королевы?

— Должен признаться, Ваше Величество, что смотрю положительно. Лучше смерть, чем такой позор.

— Значит, вы отказыватесь от свободы и прежней должности?

— На таких условиях — да, отказываюсь. Об этой стране уже есть, кому заботиться, я это вижу, а потому готов с достоинством удалиться на покой. Если вы соблаговолите приговорить меня к казни, то в качестве последнего желания прошу почестей по высшему разряду. Как это полагается — оглушительная барабанная дробь, гвардейцы в парадной форме, и не топор, а церемониальный меч в руках палача в ярко-синем капюшоне. Поверьте, я за двадцать лет все это заслужил...

— Нет уж! Не будет вам никаких почестей, и казни тоже не будет! — Королева нервно заходила по комнате взад-вперед, как до этого — ее подруга. — Что вам всем так красивую смерть подавай? Кого ни возьми — все намерены геройски сложиться, чтоб остаться в веках! Нетушки! Не дождетесь!

— Кто все, Ваше Величество?

— Неважно! Господин Нариа, впоследствии подобные желания я буду считать трусостью, и наказывать соответственно. Не смертью, но уж поверьте, вам не понравится... Поговорим о деле. Как я уже сказала, вы нужны мне. Вас некем заменить, господин Нариа, вы довольны прямым признанием? Настал ваш звездный час. На каких условиях вы согласны вернуться на прежнюю работу?

— Только на одном, Ваше Величество. Передо мной должна извиниться почтеннейший дьюк дворцовой стражи, госпожа Хелависа ар-Глен. Я понимаю, что о прилюдном извинении не может быть и речи, а потому согласен на извинение здесь и сейчас, при единственном свидетеле — вас лично. Мне этого будет достаточно.

— Ни за что! — Громко заявил объект претензий.

— Хэл, ну подумай... — Робко попросила королева.

— Они меня опоили! Я была сама не своя, я себя не контролировала, ты же знаешь...

— Но об этом никто пока не догадывается! Все думают, что ты была в здравом уме и трезвой памяти!

— Да мне плевать, что они думают!

Господин Нариа громко хмыкнул, напоминая о себе.

— Отойдите подальше! — Приказала королева.

Полицейский подчинился, отойдя в противоположный угол гостиной. Королева увлеченно зашепталась со своей подругой, время от времени бросая на него далеко не дружелюбные взгляды. Громкий обоюдный шепот был слышен даже за десяток локтей, хотя разобрать отдельные слова не удавалось. Господин Нариа думал о том, а как долго эти девушки сумеют продержаться у власти? И на что, собственно, надеялся Наместник Эс-Тьери, представляя эту среброволосую красавицу как новую королеву, родоначальницу следующей династии?

— Короче говоря, вот что. — Наконец объявила свое решение королева. — Сойдемся на том, что виноватых здесь просто нет, так как виновны все. Нелепая случайность. Стечение обстоятельств.

— Как будет угодно Вашему Величеству.

— Не ерничайте, господин Нариа. Перед вами сейчас извинится госпожа Хэлли, вы извинитесь перед ней за сказанные вами только что слова, и пообещаете, что впредь будете своевременно информировать обо всех тонкостях вашей жизни, неизвестных нам.

— Если в моих силах будет это делать.

— Да. А теперь... Хэл, извинись!

Госпожа Хэлли упрямо нагнула голову и взглянула на полицейского исподлобья, как барашек.

— Извиняюсь, — буркнула она. — Прошу прощения за несанкционированный арест.

— Господин Нариа?

— Прошу простить меня за сказанные в запале слова.

— Вот и отлично. — Облегченно вздохнула королева. — Теперь вы согласны принять назначение на прежнюю работу?

Господин Нариа кивнул.

— Но так как вас все-таки надо наказать за вашу дерзость, согласно проповедуемой вами же теории, то информирую вас о том, что прежняя ваша вольная жизнь скоро кончится. Вы будете каждую неделю отчитываться мне о проделанной работе, а кроме того, я подумаю о кандидатуре, которая вскорости займет новый пост министра полиции, то есть вашего прямого начальника. Королева ведь не обязана лично вникать во все, не правда ли? Как только я найду подходящего человека, я немедленно назначу его на эту должность. Может быть, ее займете именно вы... А может быть, и нет. В любом случае, ответственности у вас прибавится, обещаю.

А теперь можете идти. Аудиенция окончена, займите вновь ваш прежний кабинет.

Трито Кешми Нариа поклонился, приложив правую руку к сердцу. Если бы кто-то в этот миг умудрился заглянуть в его серые глаза, он очень удивился бы. Эти глаза, в этот конкретный миг, не выражали ничего.

Ни радости, ни неудовольствия.

Начальник полиции, теперь уже официально восстановленный в правах, покинул королевский дворец, направившись в управление родного ведомства, на улицу Короля Эрайна IV. Разумеется, направился он туда не пешком — в конюшенном управлении двора не хотели, правда, поначалу выдавать ему карету (слухи о снятии его с должности давно успели разнестись), так что пришлось рыкнуть в полный голос, как прежде, и съездить по морде конюшенному старшине. После чего конюхи резво предпочли поверить в его чудесное возвращение, и карета с парой отличных лошадок нашлись вмиг, как керлтайн из широкой шляпы-бадигера уличного фокусника. Чудеса может при желании творить полиция, однако, сами видите...

Забравшись в салон кареты, господин Нариа первым делом тщательно задернул занавесочки. Кучер гикнул, щелкнул кнутом, и экипаж с вензелями Министерства Двора сорвался с места в карьер, распугивая лакеев, а за воротами дворца — обывателей. На задке кареты, там, где обычно помещались форейторы, подвешенный под крышей, отчаянно трезвонил бронзовый колокол, требуя: "Дорогу! Дорогу!".

Слыша этот колокол, почтенные обыватели разбегались с пути сами, а попадавшиеся на пути патрульные разъезды почтительно привставали на стременах. А вслед громогласному экипажу подчас летели тихие, незлые проклятия и помянутый ранее "пожухлый томат"...

Главное управление Службы Защиты Города вело в эти дни довольно-таки непростую жизнь. С одной стороны, был ни с того, ни с сего арестован наиглавнейший его начальник... А с другой, господа, нового-то не прислали! Если бы прислали нового, это наверняка означало бы полнейший крах старого. Но никого не присылали, никаких приказов, документов и эдиктов о том, как же теперь жить, сверху не спускали, и у господ службистов сложилось странное впечатление, что о них просто-напросто забыли. С полицией обошлись, как с каким-нибудь окружным ведомством по подметанию дворов! Если уж это вам, как говорится, не бардак, тогда мы уж и не знаем, что бардаком называть...

В управлении по-прежнему велась следственная работа, допросы, оперативные мероприятия, вообще вся жизнь шла своим чередом. Временное руководство взял на себя начальник политического отдела, первый заместитель самого господина Нариа, но неопределенность основательно истрепала нервы и ему. Хотя надо отдать должное этому человеку, брожения умов он не допустил, и порядок во вверенном ему учреждении выдержал на довольно высоком уровне, втайне надеясь, что следующим главой управления станет именно он.

Но все-таки больше он рассчитывал на возвращение прежнего руководства. Такая преданность может показаться странной, но мы не зря уточняли, что всю работу своей Системы, все коронные управляющие операции господин Нариа замкнул на себя. Он сам был живым ключом к работоспособности колоссальной машины.

Когда остановилась его карета, он просто вышел из нее, поднялся по пяти ступенькам, отворил дверь родной конторы и вошел.

Ровно через четыре минуты все полицейское управление узнало: Сам вернулся.

И кто-то раздосадованно, но тихо-тихо саданул кулаком по столу, а кто-то вздохнул с облегчением. Все-таки хорошо, когда власть не меняется, господа...

Его личный кабинет, разумеется, был заперт, но даже не опечатан. Массивные дубовые двери покоились недвижно и очень надежно, а маленький филигранный ключик он первым делом уронил в дыру отхожего места в своей камере. Пусть так, хоть какая-то гарантия, что в святая святых не влезут те, кто ничего святого не знает. А вот теперь придется брать собственный кабинет штурмом, что наверняка является очередной шуточкой Судьбы.

Господин Нариа вздохнул и приказал принести лом...

После торжественного взлома личного кабинета, продолжавшегося двадцать минут кряду, Кеш-га наконец смог попасть внутрь. Дорогие и мощные двери были испорчены безвозвратно, но что поделать: этот замок, создававшийся в единственном экземпляре по его личному заказу, не смог бы открыть никакой самый профессиональный вор. Господин Нариа мимоходом приказал заменить двери и врезать новый замок. Который все равно придется вскорости менять...

Мановением руки услал подальше всех, кто принимал участие во взломе, приказав доставить себе последние сводки, поступившие за прошедшие три дня, и растопить небольшую баньку, находившуюся во внутреннем дворе. Его приказания были выполнены с какой-то шебутливой поспешностью. Плотно прикрыв искореженные створки и задвинув бязевую занавесочку, он приоткрыл дверцу тайника — из уважения к господину Нариа не будем уточнять, где находившегося — и передвинул на нужные деления рычажки кодового замка, который считал шедевром и венцом прогресса. Он действительно был таковым, этот замок делал тот же мастер, что и замок на дверях кабинета, уникум в своем роде. Этот замок не имел даже цифровых обозначений, и поэтому требовал величайшей точности в обращении. Приходилось очень точно запоминать нужные позиции рычажков, а ошибка в четверть пальца могла не только не открыть его, но застопорить намертво. Чрезвычайно необходимая вещь для незаменимого даже с точки зрения королевы начальника полиции.

Бумаги, которые он вытащил из тайника, заставили его погрузиться в размышления на ближайшие два часа. В самый раз, пока не раскочегарится банька.

Странные дела творились в разных частях благословенного Таварра...

Первое сообщение о загадочной смерти девушки-мещанки из западной провинции Эс-Керт-Маас он получил еще полтора месяца назад, в числе прочих сводок, поданных его осведомителями, в разделе "Непонятные происшествия". Дело и вправду выходило странное, но состава преступления в нем тем не менее не усматривалось. В окружном городе Эураат градские обыватели заметили вдруг странное поведение юной девицы Эльхен, восемнадцати лет отроду, которая шла-шла себе по улице, потом вдруг споткнулась, сбилась с шага и упала. Что произошло дальше, свидетели описать затруднялись. Вроде как, поднявшись, девушка сделала несколько неуверенных шагов, громко проговорила какую-то тарабарщину на непонятном языке, потом у нее подкосились ноги, а когда подбежал народ, девчонка уже не дышала. Тело осмотрел врач, заключивший, что никакими болезнями юная девица Эльхен не страдала, отравлена ядом не была, и ни что извне не могло ее убить. Просто остановилось сердце. Несчастный случай, а что до странностей...

"Перед смертью люди еще не то вытворяют", — сказал врач. Собрал свою сумку с инструментами и уехал на медицинской карете.

Само по себе, конечно, это странное происшествие не означало ничего, но дело было в том, что имелись еще похожие...

Вот, извольте. В окружном городе Рит — смерть молодой дворянки, двадцати двух лет, причем в первую брачную ночь. Не иначе, как от страсти, тем более что имеются показания неутешного новобрачного, утверждавшего, что его возлюбленная вела себя вначале неопытно и неумело, как и подобает невинной девушке, а потом как-то так его, любимого мужа, обняла, что: "Сердце мое вначале взлетело ввысь, а потом ухнуло вниз, а дальше она стала вытворять такое-е!" — взято из показаний незадачливого муженька. Гораздо больше, по словам следователя, удивленного, чем испуганного и убитого горем. Вдобавок зафиксировано было, что безумная ночь любви продолжалась несколько часов кряду, и по ее окончании бедолага рухнул на жену почти замертво, и только утром обнаружил, что спит, ужас-то какой, на мертвой любимой...

Состава преступления обнаружено не было. Следов насильственной смерти на теле девушки не нашлось, если не считать многочисленных свидетельств страсти любовника. Во всяком случае, полицейский врач вынес заключение, что ее не душили и не били, и следов какого-либо яда тоже не обнаружилось. Выходило, что у нее действительно от бурной страсти просто остановилось сердце.

Дело закрыли.

Далее. В управляющем городе Тирен, что находится на Эс-Марте, похожее происшествие произошло с семнадцатилетней дочерью храмовника. Девушка просто не проснулась поутру, и ее смерть в течение долгого времени родные простодушно принимали за глубокий сон. Отец — сам настоятель местного Собора Храма Господа, полчаса скандалил у тамошнего уважаемого дьюка полиции, требуя раскрыть преступление, и не желая слушать никаких возражений. А возражения были вполне логичные — ну, уснула и не проснулась, так что же мы можем поделать? Не в нашей это дело компетенции, батюшка, помолитесь лучше за свою доченьку... Разъяренный настоятель предал анафеме полицейского начальника, и донесение, по сути, являлось попросту жалобой недалекого уважаемого дьюка на самоуправство некоторых храмовых чинов. Господин Нариа даже ненадолго улыбнулся, читая эту бумагу...

Остальные два случая не представляли интереса для детального изучения. Все то же самое — непонятные смертельные случаи, произошедшие с девушками из разных концов страны, разных сословий, из семей разного достатка. Все жертвы были здоровы (у одной только обнаружился насморк), все умерли от внезапной остановки сердца, причем никаких предпосылок к этому не было, если не считать дворянки из Рита. Никакого шока, никакого стресса, никакого насилия. Ничего противоестественного, кроме одного: самой смерти.

Люди не умирают в расцвете лет просто так, сами по себе.

Интерес к этому делу у полицейского появился после третьего случая, с дочерью священника. Первое донесение попало к нему на стол случайно, оттого, что свежезавербованный осведомитель из Эураата очень желал отличиться и изо всех сил бомбардировал начальство "архиважнейшими" сведениями. В данном случае он непрозрачно намекал, что полицейский эдир Эс-Керт-Мааса не справляется со своими обязанностями, и девицы, мол, уже мрут на его земле, как мухи. А эдир и в ус не дует, чтоб распутать такое таинственное дело, так, значит, плох эдир! Дальнейшие намеки пересказывать не представляется нужным...

Второй случай ему рассказал как анекдот старый знакомый, полицейский уважаемый дьюк Рита. Посмеялись тогда вместе, но червоточинка в душе у господина Нариа появилась. Вскорости он попросил, точнее, приказал своему знакомому прислать ему все бумаги по этому делу. Лично проверил их все и понял, что не понимает ничего.

Когда появилось третье донесение, он взял дело под личный контроль, затребовав все сведения об умершей девушке. По его приказу лучшие местные врачи проверили покойницу и установили диагноз: здорова идеально. Так здорова, что могла бы жить, если б не была столь бесповоротно мертва... Сердце девушки не было разорвано, следов удушения не нашлось, не говоря уже о каких-то травмах, ранах или уколах.

"— Может быть, царапина отравленным лезвием?

— Нет. Не существует известных ядов, убивающих человека так. Она не мучилась и не страдала, не было даже агонии. Она просто умерла.

— Удушение подушкой?

— Тоже нет. Она лежала, как спящая, и умерла во сне.

— Может быть, голод? От него умирают во сне.

— Вы думаете, родители ее не кормили? Исключено. Желудок содержал остатки обильного ужина. Мы проверили — никаких отравляющих веществ.

— Может быть, это инсценировка? Кто-то убил ее, и уложил тело в позу, имитирующую сон?

— Следов борьбы нет, окно было заперто, дом и двор охраняются. Следов кратковременного присутствия посторонних людей в ее комнате также нет. Она была одна.

— Может быть... Э-э-э... Какие-то душевные переживания? Кстати, как у нее с невинностью?

— Наличествует. Девственная плева не повреждена.

— Расспросили родителей, подруг, знакомых? Жених у нее был? Друзья мужского пола? Может быть, явные недруги?

— Ничего подозрительного. Врагов не имела, воспитывалась в умеренной строгости, друзей — мужчин тоже нет. Помолвлена с пяти лет с сыном барона Ийстрата. Свадьба должна была состояться через четыре месяца. Отношения с женихом были отличные, ни о каких ссорах, проблемах, скандалах не известно.

— Что сейчас делает жених?

— В трауре. Чуть не застрелился из отцовского арбалета. Мотивировал тем, что не хочет больше жить.

— Ничего, переживет... Как его отец?

— Волнуется за сына.

— Он желал этого брака?

— Идеальный союз во всех отношениях. У жениха — дворянство, у невесты — деньги. И взаимная любовь.

— То есть?..

— Этого брака хотели все. Тут следов не найдешь.

— Но ведь где-то же они должны быть!

— Почему вы так уверены в этом?

— Хорошо, ваше общее заключение?

— Естественная смерть.

— В таком возрасте?

— Мало ли... Врожденный порок сердца. Его не определишь, а смерть могла наступить в любой момент. Так и произошло.

— Именно это записано как результат повторной экспертизы.

— Да, это официальное мнение врачебного консилиума.

— А неофициальное?

— А неофициального просто нет..."

Господин Нариа кинул обратно в тайник стенограмму разговора своего личного порученца с местным следователем, курировавшим это дело. Желая отличиться, начальник окружного управления бросил на это дело лучшие силы, но ничего, что могло бы позволить приблизиться к разгадке, на свет Божий так и не появилось. Нелепая случайность. Видимо, девчонку решил взять себе Эссалон, ведь только ему решать, когда кому приходит срок...

К такому выводу пришло провинциальное расследование. Преданный анафеме уважаемый дьюк насмерть поссорился с настоятелем Храма, который никак не хотел признавать очевидных, по мнению полиции, вещей и все упрямо чего-то требовал. Чего, если верить донесениям, он и сам объяснить не мог. Выкрики убитого горем отца, как положено, были прилежно зафиксированы стенографистом, и копии их тоже лежали в тайнике у господина Нариа. Он задумчиво перелистнул их.

Если верить этим записям, настоятель Храма был убежден, что его дочь убили. И он даже знал, кто... Но вот именно этим сведениям поверить не было никакой возможности.

Отец утверждал, что несчастную убила какая-то "девушка-ночь".

Что он увидел во сне битву Ночи и Дня, и Ночь победила в ней, заставив День отступить. Священник был в абсолютно неадекватном состоянии, все кричал, что началась война, а его дочь — первая жертва этой войны. Что надо обращаться за помощью к эссам, что только истинная вера может спасти тела и души, что еще не все потеряно, но скоро, совсем скоро будет поздно. Уважаемый дьюк решил, что бедолага помешался от горя, и имел глупость так ему и сообщить в лицо. За что, собственно говоря, и получил моментальное проклятие.

Несчастного родителя осмотрели "врачи душевных болезней", и нашли, что он все-таки вменяем, прописав какие-то успокаивающие травки. На том следствие и кончилось.

Дело официально было закрыто.

При всем желании придраться ни к чему оказалось невозможно.

Три расследованных и закрытых дела, еще два не настолько интересных открытых, по которым он назначил провести расследование, но был почти уверен, что оно ни к чему не приведет. Полученной информации хватало для интуитивного анализа. Господин Нариа уже понял, что нечто или некто не оставляет следов. Иных следов, кроме абсолютно естественной смерти...

Да, совершенно естественной. Порок сердца. Тут ничего не сделаешь и никого не накажешь. Да, в конце концов, у него, главного блюстителя порядка всей страны, больше дел нет, как только лично заниматься какой-то ерундой! При дворе хватает интриг, над головой кирпичом на карнизе навис свежевыдуманный королевой пост министра полиции и ее обещание добавить ему ответственности, а его волнуют судьбы каких-то там девушек! Умерли — и шут с ними, эти дела по всем статьям не в его компетенции. Вопросами жизни и смерти пусть занимаются храмовники...

Господин Нариа просматривал бумаги раз за разом, все больше раздражаясь. Он относился к числу тех людей, которых выводит из себя не поддающаяся решению загадка, неподконтрольная тайна, чужая игра с тенью под собственным носом. А именно такую игру он чуял нюхом Кеш-ги во всей череде этих странных смертей. Которые мысленно уже называл убийствами.

Интуиция, выработанная за долгие двадцать лет и не раз в прямом смысле спасавшая ему жизнь, упрямо не давала убрать бумаги под сукно. Долдонила, твердила, убеждала, уверяла его в одном — что все это, вместе, образует систему. Пять смертей — звенья одной цепи.

Пять убийств — и ни одной зацепки.

Пять слишком гладких убийств, слишком правильных смертельных случаев, слишком простых, понятных, логичных. Порок сердца. И там, и тут, и здесь, и везде один и тот же диагноз — порок сердца.

У пяти молодых девушек, примерно одного возраста — плюс-минус пять лет, разных сословий, разных внешних данных... Не все из них были девственницами, не все — даже красавицами, но все могли умереть в любой момент, а выбрали почему-то именно этот. Все случаи произошли за полтора последних месяца.

Прямо эпидемия какая-то, господа! Ну разве так бывает?

Нет, не верил господин Нариа. Не бывает.

Не бывало еще такого, чтоб интуиция его обманывала.

А значит, как ни крути, а это систематичность...

От бесполезного думанья над нерешаемой в принципе задачкой — слишком мало исходных данных — и, признаться, от легкого голода голова пошла кругом. Как раз сообщили о том, что банька истопилась. Он приказал приготовить легкий обед и принести себе новый мундир в предбанник, с наслаждением избавившись от изрядно провонявшего старого. Да и волосы вымыть не помешало бы... Пока господин Нариа совершал омовение, как раз поступила свежая информация.

Доклад ему, отдохнувшему и почти полному сил, читал один из молодых офицеров, между прочим, присутствовавший в том самом месте в ту памятную ночь. На вернувшегося начальника он глядел, как на диво дивное, в одно мгновение преисполнившись к нему не только уважения по долгу службы, но и какого-то боязливо-восхищенного пиетета. Кеш-га, неожиданно арестованный, а потом столь же неожиданно освобожденный и восстановленный в должности, теперь вызывал тихие шепотки за собственной спиной — как? Арестован? За что? Не по Уставу! Освобожден? Вернулся на прежнюю должность? Да иди ты! А что бы, господа, все это значило?

Вот в эдаком духе и шушукалось теперь все Управление. Но это не столь важно, это так, к слову...

— За двое суток, прошедших с момента вашего отсутствия, в Верхнем Ра-Туссе произошло: убийств — три, из них на бытовой почве одно, уличных грабежей — пять, все — в темное время суток, случаев мошенничества — десять. Изнасилование — одно. Пропал один человек. На перекрестке улиц Дверной и Бочарной столкнулись две телеги. Лошадь, запряженная в одну из них, испугалась чего-то и понесла. Столкнувшись с другой лошадью, опрокинула ее вместе с возом. Лошадей из-за полученных травм пришлось добить и отправить к мяснику, оба возницы отделались ушибами.

— Сколько преступлений раскрыто? — Поинтересовался господин Нариа, постукивая пальцами по столу.

— Убийство на бытовой почве раскрыто — жена златокузнеца мужа из ревности отравила. Дело передано в мещанский суд. Из уличных грабежей раскрыто два, трое грабителей застрелены при попытке к бегству. Пойман один фальшивомонетчик.

— Изнасилование?

— Раскрыто... — Докладчик помялся. — Только странное оно какое-то...

— Потом расскажешь. А кто пропал?

Офицер сверился с записями.

— Девица Лианн шестнадцати лет отроду. Вышла вечером гулять, а обратно не вернулась. Родителей у нее нет, живет у тетки, та только к концу следующего дня о пропаже племянницы заявила. Дело ведет старший сирэ Макольм Эрениа.

"Вначале девицы у нас помирали, теперь пропадать начали. Тенденция, однако!" — раздраженно подумал старший полицейский. Он сидел спиной к окну, выходящему на Эс-Керт, и опускающееся за горизонт солнце сквозь распахнутое окно сушило его длинные, намного ниже лопаток, густые волосы — предмет особой, надо сказать, гордости. Хоть это и не очень солидно для столь уважаемого человека, но господин Нариа по праву гордился своими волосами необыкновенного бледно-золотистого оттенка (такого редкого, заметим в скобках, в экваториальной стране, где большинство жителей — смуглы и черноволосы), можно сказать, холил их и лелеял. До появления королевы Дрейк и госпожи Хелависы он был единственным блондином на весь Таварр.

Ладно, это к делу не относится, просто мы, кажется, немного отвлеклись...

— С пропавшей девицей Лианн попозже разберемся. Портрет составили?

— Так точно.

— Портрет мне на стол, вместе с рапортом офицера-следователя. Теперь давай про изнасилование. Что в нем странного-то?

— Будет исполнено. — Согласно кивнул офицер. — А странное вот что. Жених изнасиловал свою невесту.

— М-да-а... — Согласился господин Нариа. — Не сдержал порыва страсти?

— Выходит, что именно так, господин почтеннейший дьюк. Пришел к ней домой, когда одна дома была. Вначале тихо-мирно ворковали, потом... Ну, она, конечно, с ним заигрывала, но в рамках. На корсете шнуровка чуть распущена, ножка за ножку закинута, а юбка повыше подобрана. Женщина, что с нее возьмешь, сплошное кокетство. Вот и, видно, парень решил, что это ему прямые намеки, на кровать ее завалил, невзирая на крики и сопротивление, ну и...

— Понятно, — проворчал господин Нариа. — А она, значит, ничего подобного и в мыслях не имела?

— Имела, господин почтеннейший дьюк, но только после свадьбы. Воспитание строгое, семья богобоязненная, да и жених был парень приличный. Сейчас девчонка в слезах, родители с двух сторон в шоке, парень у нас в подвалах. О свадьбе, ясень день, не может быть и речи. Говорят, что мать ее от самоубийства с трудом удержала. За священником послали, для душевного успокоения.

— А жених себя как ведет?

— Вот уж действительно парочка так парочка, господин почтеннейший дьюк. Реакция у обоих одинаковая. Он пытался в камере голову о стену разбить! Двое стражников с трудом его утихомирили, пришлось в госпиталь перевести и ремнями к кровати привязать. И главное, если невеста понятно, с чего, то жених...

— Суда и наказания боялся? — Подкинул вопросик старший полицейский. — Чего ж тут странного тогда?

— Вот в том-то и дело, что, понимаете, не похоже. Он себя так ведет, словно его... — Адъютант замялся, подбирая определение. — Словно совесть мучает. Сильно, чуть не до исступления доводит. Знай орет в госпитале, что осознал, мол, и покаялся, и рвется прощения у нее просить. Мол, не хотел он, случайно вышло, затмение нашло, и все такое.

— Может, и вправду затмение, и в самом деле совесть... Если иных фактов не обнаружится, закрыть и передать дело в суд, — распорядился старший полицейский. — А вы мне, старший сирэ, лучше доложите свои соображения вот по какому поводу...

Он встал из кресла и собственноручно закрыл окно, задернув полупрозрачную шторку.

— Вы мне скажите, — раздраженно продолжал он, повернувшись обратно, — что, собственно говоря, посмели мне принести? Это сводка по Верхнему городу за три дня? Это сводка по всему Ра-Туссу за неделю! За неделю, старший сирэ, по обеим частям города! Причем главная доля всех преступлений должна приходиться на Нижний! А вы мне говорите про Верхний! Объясните мне, старший сирэ, почему у нас стремительно растет уровень преступности даже в приличных кварталах? И что же тогда творится в маргинальных?

— Не могу знать... — Растерянно пробормотал офицер.

— Почему? Как это происходит? Три дня назад по Верхнему у нас было пять случаев мошенничества за двое суток! И лишь два убийства и изнасилования в неделю, между прочим! А теперь норма перевыполнена втрое! Пока меня не было, может быть, вы распустились и стали хуже работать? Или причина в ином?

— Не знаю... Господин почтеннейший дьюк, такое впечатление, что люди словно озлобились. Ожесточились... Я не знаю.

— Я тоже не знаю. Но мне это мало нравится, старший сирэ. Поверьте мне, мало... И уж тем более поверьте, что я непременно доищусь до причин происходящего. Идите, вы мне пока не нужны.

Отпустив докладчика, господин Нариа углубился в размышления. Может быть, эта избитая фраза не слишком удачно характеризует то состояние, в которое погрузился полицейский, зато если в нее вдуматься, то окажется, что она очень хорошо позволяет представить себе ситуацию. Размышления клубились над господином Нариа, как мутные клубы тумана, они смыкались над его головой, подобно морским волнам, и колыхались, точь-в точь как волны от брошенного в воду камня.

Это была излюбленная манера мыслить полицейского. Когда со всех сторон тебя окружают массы кажущихся несопоставимыми фактов, когда ты не видишь связующих цепочек между ними, когда их так много, что ты попросту от бессилия тонешь в них — расслабься и какое-то время поплыви по течению. Не бултыхайся и не барахтайся — только наделаешь ошибок и этим привлечешь к себе акул. Но нырни в эту жидкую, текучую, колеблющуюся среду, сроднись с ней, прочувствуй ее — и тогда, возможно, неким шестым или седьмым чувством, интуицией или "третьим глазом" увидишь заветную ниточку, что проходит сквозь все неподъемные массы, скрепляет их, соединяет...

И приводит где-то там, вдалеке, или наоборот, совсем под твоим носом, к единому знаменателю. К некоей отправной точке — или наоборот, точке, в которой сходятся все разрозненные обстоятельства. К точке — концу, или точке — началу. Смотря откуда разматывать клубочек.

А в том, что он имеет дело именно с клубком, господин Нариа был убежден непоколебимо.

Потому что в совпадения он не верил.

Список необъяснимых, абсолютно нелогичных смертей — отправный пункт, с которого начались все эти "отклонения от нормы". Затем резкий скачок вверх бытовой преступности, небывалый прежде разгул уголовников в Нижнем Городе, поразивший даже его, досконально знавшего историю королевства. Затем аналогично непостижимое помрачение его собственного рассудка — иначе как можно объяснить, каким образом он мог допустить такую безумную эскападу, как ночное пьяное шествие за синим тюльпаном во главе с самой госпожой Хэлли, да еще и отпустить ее одну НА ТУ СТОРОНУ! Девушку, подругу королевы и министра короны... Только за это, если по совести, его следовало бы отдать под суд. Счастье еще, что с ней там ничего не случилось...

"Впоследствии могут доложить" — всплыло в послушной тренированной памяти. Этот намек королевы господин Нариа тоже присовокупил ко всем прочим странностям. И продолжил методичную их классификацию.

В нормальном состоянии он никак не мог допустить подобной истории — раз. В нормальном состоянии он не стал бы стрелять в младшего вахтенного офицера, да и тот бы не посмел произнести подобной наглости — это уже два, любезные господа, вам еще не надоело? Вышколенность в своих людях господин Нариа воспитывал лично. И за каждого из них мог поручиться... До последнего момента.

Искривленное в нахальной усмешке лицо вахтенного офицера, бросающего, пусть и вполголоса, оскорбление в адрес девушки. И его собственные пальцы, как в дурном сне, жмущие на оба спусковых крючка арбалета. Он не лгал, когда говорил королеве, что не сожалеет об убийстве.

Еще одна загадка, не имеющая решения. Все случилось мгновенно, неожиданно и без малейшего повода. Без каких-либо предпосылок, как по воле злого Случая.

"Озлобились люди" — вспомнил он слова старшего сирэ. Озлобились... Озлобились...

Резкий всплеск преступности...

Загадочные смерти...

Клубочек начал катиться по второму кругу.

Господин Нариа раздраженно вскочил с кресла, и край его длинных волос смел со стола разбросанные там и сям в беспорядке листки.

День давно близился к концу. Хотелось отдохнуть, а вообще, честно говоря, хотелось просто уехать домой, бросив дела на подчиненных, а дома затопить камин и блаженно опуститься в кресло со стаканом золотого крепкого вина. Мало найдется трудоголиков, способных пахать без морального отдыха после таких перипетий сюжета, и господин Нариа себя к ним отнюдь не причислял. Как любому нормальному, живому человеку, ему очень хотелось отдохнуть.

Но стремительное течение событий не позволяло делать себе таких поблажек...

— Так, значит, его пропустили за Стену, хотя он не предъявлял никаких документов?

— Так точно. Его и его спутника.

— Их еще и было двое? Ну-ка, ну-ка... Очень любопытно. Значит, начальник стражи сам доложил о своем проступке?

— Полагаю, он побоялся, что за него это сделают другие, господин Нариа.

— Осторожность — это похвально. А вот халатность — наказуемо. Но я не понимаю, вы что, вконец обленились, докладывая мне о таких мелочах?! Сами уже разобраться не можете?

— Начальник КПП счел нужным направить доклад по инстанции высшего порядка, с пометкой "синий тюльпан". Дело в том, что он утверждает, что эти люди назвали ваше имя. Они сослались на вас, господин Нариа.

Начальник полиции уже слишком устал — тюрьма, прием у королевы, да плюс выход на работу — а потому был зол и раздражителен. Докладывая, старший сирэ (тот самый, неофициальный адъютант господина Нариа) чувствовал, что находится в одной клетке с голодным ледниковым тигром. "Белокурый зверь", как иногда звали господина Нариа собственные подчиненные, в таком состоянии был способен на все.

Нет, в самом деле. Действительно на все.

К тому же сейчас господин Нариа замолчал, и это было как раз страшнее всего.

Старший сирэ мысленно взмолился Эссалону.

Господин Нариа вновь начал постукивать пальцами по столешнице.

Старший сирэ почувствовал, что потеет.

Температура пота сравнялась с температурой знаменитых ледников Селинианского Гишемина. Тех самых, где до сих пор в изобилии водятся мреши и упомянутые только что ледниковые тигры.

Дождавшись, пока подчиненного проймет окончательно, начальник полиции заговорил. Медленно, демонстративно еле сдерживая ярость.

— Старший сирэ, вы отлично знаете, сколько у меня работы, вы понимаете, как я устал и в каком состоянии в данный момент нахожусь. Невзирая на это, вы отважились прийти и морочить мне голову совершеннейшей ерундой. На вас это не похоже. Выкладывайте, что еще натворил этот ваш... — Он бегло перелистнул поданные бумаги. — Черный Менестрель? Кроме того, что элементарно заморочил головы стражникам, чтобы зачем-то смыться из города?

— Господин почтеннейший дьюк, вот доклад чиновника низшего ранга Лонг-Фэнга из пригородного селения Римгезы. — Адъютант подал еще одну скрученную в свиток бумагу. — Эта парочка — Менестрель со спутником — отметилась и там, причем весьма странным образом...

Господин Нариа нехотя принял бумагу.

По мере прочтения рапорта его черты лица все более и более обострялись, а ноздри длинного, слегка загнутого носа стали раздуваться, как у почуявшего след шаркана. Вначале неохотно взявший донесение, теперь он вчитывался в него, даже отчеркивая ногтем некоторые строчки. Быстро дочитав документ, господин Нариа коротко спросил:

— И это вы называете странным? Где сейчас автор? — И потряс в воздухе свитком.

— Чиновник низшего ранга...

— Короче!!!

— Может быть доставлен в течение трех часов, — быстро прочастил адъютант.

— Немедленно, экипаж за ним, быстро!!!

— Будет сделано!

Старший сирэ ударил правой ладонью по груди, развернулся на каблуках и мгновенно испарился, даже забыв второпях прикрыть за собой двери. За ними послышались громогласные приказания, и всего двумя минутами спустя господин Нариа увидел в собственное окно полицейскую карету с колоколом, под пронзительный звон выносящуюся со двора. Расторопности его подчиненные, во всяком случае, за два дня растерять не успели.

Мелочь, а радует, однако...

На Эс-Керте неумолимо снижалось солнце, и одновременно с его медленным падением на полицейского накатывалась лютая усталость. Не в силах самостоятельно бороться с ней, он плотно запер двери и вновь открыл заветный тайник, достав оттуда стеклянную бутылочку без маркировки, наполненную желтовато-коричневым порошком. Спохватившись, спрятал ее обратно и однократно дернул рычаг, вмонтированный в пол рядом с креслом. Где-то внизу прозвенел колокольчик, и явившемуся на зов адъютанту — "Вконец забегался сегодня!" — было приказано принести воды.

Растворив в стакане воды один наперсток шерника (разумеется, предварительно проследив, чтоб адъютант плотно закрыл за собой дверь), господин Нариа тщательно взболтал получившуюся взвесь и, зажмурившись, единым духом опрокинул в рот.

"Дрянью бодрящей" это зелье Черный называл не зря.

Но заряда бодрости теперь хватит минимум на три дня. Через них как раз грядет выходной, который он проведет в беспробудном сне у себя дома. Его не смогут привести в чувство даже военные барабаны, предвещающие начало собственной казни, зато теперь...

Зато эти два дня он проведет без сна в едином глазу. А значит, надо сделать эти два дня максимально результативными.

Чтоб убить время до доставки "чиновника низшего ранга", господин Нариа сходил на пару мелких допросов, насмерть перепугав "клиентов" одним своим появлением, в результате чего один сознался в ограблении овощной лавки, а другой — аж в хулиганских действиях, связанных с порчей чужого имущества и доброго имени, выраженной в измазывании дегтем ворот симпатичной, но неприступной соседки. Отправив первого под конвоем в мещанский суд (там свои предварительные камеры имеются), а второго с ходу приговорив к двадцати ударам плетью завтра утром на площади Рыданий, господин Нариа устроил смотр подвалам (которых многие обыватели, даже знатные, боялись почище тюрем, в том числе и знаменитого Синего Острога), нашел кучу мелких недостатков, сделал массовый выговор "подвальным чинам", всем сразу, оптом...

Время тянулось адски медленно.

Организм, подзаряженный на полную, требовал дать выход своей энергии, шерник подстегивал его, постоянно побуждая к активным действиям. Пик активности будет продолжаться еще около часа, потом пойдет на спад, и оставшиеся два дня будет сохраняться нормально бодрое состояние. До самого наступления "часа расплаты".

Стемнело. На востоке, то есть Эс-Хасте, заискрились первые звезды. Большинство сотрудников Управления отправились по домам, и в здании осталась лишь ночная оперативная смена. В этот, уже довольно поздний, час во внутренний двор въехала отправленная за чиновником Лонг-Фэнгом карета, влекомая двумя взмыленными, в пене, лошадьми. Господин Нариа, читавший дело номер 4582 (о пропавшей девице Лианн, с приложенным портретом), взглянул на возникшего в дверях своего младшего коллегу.

Имя не соврало, он был степняк, наверняка из тех самых ассимилянтов. "Прирученные" кочевники, и их дети, и все потомки очень хорошо служили властям Таварра, отличаясь исполнительностью и усердностью. Что в армии, что в полиции по их поводу шутили даже, что не худо бы и весь личный состав таким вот образом обработать — насколько бы возросли служебные показатели! Глаза Лонг-Фэнга выражали почтение и умеренное служебное рвение, но все-таки где-то там, на донышке, в них шевелился хорошо замаскированный страх — все-таки, зачем его вызвали на самый верх, ночью, да еще в такой спешке? Неплохой коктейль был замешан в загадочной степной душе...

По обе стороны от Лонг-Фэнга замерли конвоиры. Разумеется, он вполне логично решил, что это арест, и приготовился к самому худшему. Но держался потомок степных воителей неплохо, даже уверенно, молча дожидаясь своей участи. Господин Нариа отпустил конвойных, он хотел всего лишь поскорее уточнить подробности одного странного дела, так сказать, из первых рук и без лишних свидетелей, но в том и был весь смак, господа, что дело это очень странно пахло...

— Приветствую господина почтеннейшего дьюка. Лонг-Фэнг, эдир низшего ранга из пригородного селения Римгезы по вашему приказанию прибыл. — Выдержав некоторую паузу, довольно браво доложил о себе степняк.

— Прибыли — и замечательно. Тогда скажите-ка мне, Лонг-Фэнг, почему вы два дня назад отпустили нескольких задержанных по коронному подозрению людей? — Без предисловий осведомился господин Нариа.

Лонг-Фэнг удар принял твердо.

— Мною все отражено в докладе. Двое из них показали байзу с синей перевязью. Я не имел права чинить им препятствия.

— Кем была подписана байза?

На лице Лонг-Фэнга выражение спокойной твердости вдруг сменилось вначале удивлением, а затем... Затем дернувшиеся губы убедительно подтвердили, что их хозяин внезапно испытал острый приступ страха. С которым, впрочем, смог справиться. Лонг-Фэнг медленно, опустив взгляд, качнул головой:

— Я... Не помню. Там была подпись. Но я не могу вспомнить, чья.

— Как это так? — Давил господин Нариа. — Вы не помните подписи, потому что даже не посмотрели на нее?

— Я не мог не посмотреть. Подпись была, и печать, как полагается. Но я не помню, чьи.

— Вы понимаете, что выдать байзу с синей перевязью может только Ее Величество?

— Да.

— Вы понимаете, что в таком случае там обязаны быть личные подпись и печать королевы?

— Так точно. — Лонг-Фэнг держался, хотя отлично понимал, в какой переплет умудрился угодить. Лицо степняка вдруг окаменело, просто перестав отражать какие-бы то ни было эмоции вообще. Оно превратилось в деревянную маску. Господин Нариа мысленно одобрительно кивнул эдиру: он патологически ненавидел трусов.

— Но все-таки, неужели вы не смогли запомнить, были ли там личные атрибуты королевы? Неужели вы не опознали их?

— Тогда я, должно быть, ясно видел, что это были именно атрибуты королевы. Должны были быть именно они. Я не могу объяснить, почему... Почему я сейчас забыл это. Я не помню.

— Что именно вы не помните?

— Ничего не помню. Байза — была. Читать — читал. Но кем выдана, кем подписана — не могу знать!

— То есть она могла быть подписана не королевой?

— Теперь уже не могу знать!

— А кем же?

— Не могу... знать... — Степняк не в состоянии был соврать, и оттого боялся еще больше. Он и вправду ничего, ровным счетом ничего не помнил, и сам был этому больше всех удивлен. Господин Нариа философски вздохнул и вновь, по привычке, забарабанил пальцами по столу...

— Они спрашивали вас о чем-то?

— Да! — Обрадованно, что все-таки может дать какую-то информацию, почти выкрикнул Лонг-Фэнг. — Один из них спрашивал меня о том, как пройти в долину Сонных Тараканов.

— Куда?! — Брови на холеном лице начальника полиции взлетели вверх.

— То есть... Я хотел сказать... Дохлых Сколопендр!

— В каком смысле?!!

— В смысле... Виноват... Дремлющих Скорпионов!

— Вы в своем уме? Каких еще сколопендр? Каких скорпионов? Каких таких, к грыбу лесному, тараканов?! Что вы несете, младший чиновник?

— Апатичных Жучков... Квелых Кузнечиков... Дрыхнущих Муравьев!

Господин Нариа трижды дернул рычаг у себя под локтем. Через несколько секунд в его кабинет ввалилось трое дюжих оперативников, быстро и сноровисто заломивших Лонг-Фэнгу руки за спину. Его уже волокли по коридору, а до слуха почтеннейшего дьюка все еще доносились бессвязные вопли спятившего службиста, громко перечислявшего разнообразных, насколько хватало сдвинутого воображения, насекомых. Внизу, в подвалах, уже готовилась специальная одиночная камера. Если помрачение ума у римгезского эдира не пройдет само собой через пару суток, то... То даже и неизвестно пока, что придется сделать.

Господин Нариа знал только одно: в лечебницу для душевнобольных младший чиновник, пусть хоть трижды заслуженный, не попадет никогда. Нельзя допустить, чтобы хоть кто-нибудь, кроме него самого, услышал сумасшедшую болтовню. К тому же полицейский вдруг подумал, что внезапно случившееся сумасшествие может так же внезапно и излечиться. Как только Лонг-Фэнг окажется в надлежащей дали от него самого, господина Нариа. Вот этого уже допустить было ни в коем случае нельзя, а чутье все сильнее убеждало полицейского, что извращенная логика последних событий вполне допускает такой поворот. Донесение, рассказ и то, что только что случилось с Лонг-Фэнгом, окончательно убедили его в истинности своих, пока еще не окончательно сформировавшихся догадок.

Послужили последней точкой для складывающейся в уме версии. Гипотезы о том, что...

В этом некогда почти благополучном мире внезапно стало происходить что-то очень странное.

И это еще было чрезвычайно мягко сформулировано.

Если охарактеризовать происходящее более емко, точно и прямолинейно, то в стране уже которую неделю творилось ГРЫБ ЗНАЕТ, ЧТО! Некая сила напрочь путала все карты, планы, распорядки, она нарушала нормальный ход событий, при котором люди занимались своими людскими делами, эссы — своими полубожественными, господь бог Эссалон присматривал и за теми, и за другими, и в мире наблюдалась пусть относительная, но все-таки гармония.

Во всяком случае, не имелось никаких сверхъестественных факторов, способных эту самую гармонию, просим прощения за простонародность, похерить.

Должность верховного полицейского начальника обязывала хорошо разбираться в людских душах. Господин Нариа сам был далеко не безгрешен, и остальную массу людей в святые тоже не зачислял, но благодаря работе наверняка знал, что вменяемых, "хороших", положительных и честных в мире все-таки больше, чем полнейших отморозков. Он понимал, что даже Нижний Город был на самом деле не так страшен, как он сам же рисовал в красках госпоже почтеннейшему дьюку. Знал, что там сейчас кипит вполне нормальная жизнь, люди живут, работают и отдыхают точно так же, как и Наверху. Этот независимый анклав он вскорости, дайте только время, присоединит обратно к основной части города, а пока пусть наслаждаются своей незаконной "свободой"... Господина Нариа всерьез, по-настоящему, заинтересовало и даже начало слегка беспокоить именно это "нарушение гармонии".

"Кто-то начал путать карты" — как говаривал один старый, прожженный и битый жизнью шулер, незаметно подменяя бирюзовую розу на синий тюльпан.

Слишком много странных, очень странных событий произошло за полтора последних месяца. Событий, никак вроде бы не связанных между собой, но где-то там, за кулисами, в пальцах марионеточника первоистоками своими сходившихся воедино. Этот мир вел себя не так, как ему полагалось, неправильно, нелогично. Он медленно, но неуклонно шел вразнос, как часовая система, внутрь которой попали мельчайшие частички пустынного песка.

И, право же, господину Нариа очень не хотелось дождаться того момента, когда эта система встанет окончательно.

Когда песок сточит в пыль зубцы стальных шестеренок.

Добравшись в своих рассуждениях до этой аллегории, начальник полиции выглянул в темное, прикрытое легкой бязевой занавеской, окно. Синий свет газовых рожков подсвечивал часы под пирамидальным навершием ратуши городских старейшин. Если верить им, до рассвета оставалось не более двух с половиной часов, когда господин Нариа понял, что ему необходимо отдохнуть. Не физически — шерник обеспечил трехдневный заряд энергии, а морально. А моральную усталость можно снять, только хорошенько развеявшись...

Он улыбнулся.

— Дежур-р-рный!!! Оперативную бригаду общего состава срочно — на выезд!

Дежурный не замешкался, задергал рычагами у себя в караулке, отчего в кабинетах оперативников громко затрезвонили колокольцы. Кто-то у себя в кабинете подавился домашней котлетой, вздумавши перекусить по ночи, кто-то поперхнулся горячим чаем, вылив на себя половину кружки, а кто-то от неожиданности перевернул доску с новомодной игрой шах-маты, недавно изобретенной лично королевой. На эту ночь никаких особенных штатных мероприятий запланировано не было. Те, что были, не требовали столь мощного звукового сопровождения.

Непредсказуемость поведения господина Нариа также давным-давно вошла в легенду.

Почтеннейший дьюк прошелся перед выстроившимися в нижнем зале оперативными работниками. Никакой формы, никаких мундиров, неброская серо-коричневая цивильная одежда, но на поясах средней длины широкие шпаги. Глаза понятливые, лица слегка сонные — ночь, вообще-то, как ни крути... Ничего, сейчас взбодримся!

— На сегодня у нас по плану... — Кеш-га выдержал паузу. — Только что утвержденном лично мной, проверка дома Белой Мыши, принадлежащего некоей Матушке Суо. Которую вы, я думаю, все хорошо знаете! — Полицейские оживились, по строю пробежала усмешка. — Документы, запрещенное оружие, подозрительные связи. С клиентами можно не церемониться! С девочками — по обстановке. Пошли!

Придерживая шпаги в мягких небрякающих ножнах, незаметные серые люди тенями выскальзывали из ворот полицейского управления, и бежали вдоль стен, преимущественно переулками и проходными дворами, предпочитая не показываться на свету. Конские копыта слишком громко цокают по брусчатке, поэтому, когда шуметь нет причин, предпочтительней собственные ноги.

Благо, расстояние не так уж велико.

Лично господин Нариа не гнушался подобными пробежками. Он считал их отличным средством поддержания физической формы, и даже находил в них известную прелесть. Как приятно пробежаться ночью, по холодку, всматриваясь в пляшущие по сторонам тени, самим тобою и твоими людьми же и порожденные. Призраком кажется человек, внезапно выныривающий из темноты и в нее же ныряющий, нереальностью, игрой света и тени. Силуэтом, фигурой теневого театра он выглядит, а вся обстановка, дома, стены и фонари — декорацией. Нет звуков, только негромкий, совсем даже тихий шорох шагов, и шуршанье одежды, когда перемахиваешь через низенький забор, стремительно проносишься по чьему-то огороду и исчезаешь раньше, чем встревоженные хозяева успевают проснуться и подойти к дверям. В каких домах здесь есть собаки, а в каких нет, служители закона знали преотлично.

Прекрасен стремительный бег по ночному городу, когда впереди есть цель, на боку — оружие, а в душе — убежденность в собственной правоте. И тем более прекрасно, для тебя самого, разумеется, твое никем не ожиданное, а потому абсолютно внезапное появление. Господин Нариа, хоть и сознавал, что это ребячество, тем не менее обожал иногда преподносить людям сюрпризы...

В этом районе ночью спали все. Ну... Почти все. Никогда не гасил света в темное время суток здесь только один дом. Знаменитый Дом, эмблемой которого, нарисованной на большом металлическом листе, была жирная, размером два на три локтя, Белая Мышь.

В Ра-Туссе говорили: "Ты можешь не знать Горящий Факел священника. Ты можешь не знать Ножницы портного или Склянку аптекаря. Ты можешь не знать даже Змею Короля, грыб тебя побери, но Белую Мышь ты не знать не можешь!".

И знали — все, от мала до велика.

Белая Мышь была официально зарегистрированной эмблемой гильдии "торговцев счастьем". Почетным главой которой была дюна Суо Ткеши Камирра, содержащая самый элитный, самый привилегированный, самый высокородный публичный дом Таварра, предоставлявший, разумеется, самых элитарных, профессиональных и высокооплачиваемых девочек. Оно и понятно, только самым богатым и знатным, обладателям титулов никак не ниже графского.

Подходя (точнее, подбегая) к подъезду Дома, где под фонарем, поскрипывая, качалась на цепи огромная жестяная Белая Мышь, господин Нариа с усмешкой подумал, что, не стань он главой полиции города, никогда бы не побывать ему в столь благородном заведении. Перевел дух, приглаживая растрепавшиеся волосы, автоматически пересчитал людей. Все в порядке, все в сборе, все пятеро...

Оглядел свое героическое воинство. Вновь ухмыльнулся. И несколько раз ударил по бронзовой пластине на двери специально подвешенным молоточком.

Открывший ему дюжий мальчик был без церемоний, походя, но культурно отодвинут в сторону. На лице господина Нариа играла азартная улыбка. В неярком синем свете газовых фонарей он рассмотрел несколько хорошо знакомых ему экипажей, стоявших на улице рядом с Домом. На приворотного мальчика эта улыбка подействовала, как оскал изготовившегося к прыжку мреша, медленно выступающего из ночной тьмы...

— Спокойно, без шума и треволнений. Где находится дюна Суо?

— Здрасте... — Пробурчал привратник. И робко, даже наивно уточнил: — А вы точно именно к нам?

— Что ж мы, по-твоему, дверью ошиблись? — Хохотнул один из оперативников. По сравнению с мальчиком он был щуплее раза в два, но тот все равно косился на полицейского, как затравленный керлтайн на медленно приближающихся собак.

— Повторяю вопрос...

— Матушка Суо занята! Я ее позову, да?

— Не стоит, — великодушно отмел предложение господин Нариа. Его ребята быстро прочесали холл, просмотрели конторскую книгу, лежащую на стойке, и один из них кивнул Кеш-ге. Кажется, он угадал — сегодня в силки попались занятные птички... — Она с клиентом?

— Нет, отчеты за прошлый месяц подбивает.

— Ну и отлично, не будем мешать... Где тут у вас кто, я и сам разберусь. — Он просмотрел сетку с ключами от номеров, отметив, ключиков от каких комнат нет. Взял под мышку конторскую книгу и кивнул своим людям:

— Ты — к Матушке Суо, предупредить и проверить отчетность. Ты — к запасному выходу, ты — останешься здесь. Остальные со мной. Схема работы обычная. — И повернулся к дюжему мальчику. — Ты новенький?

— Старенький...

— Тогда все, что надо, знаешь. Веди, и чтоб спокойно все.

Приворотный мальчик тяжело вздохнул, пригорюнился и повел. Господин Нариа в сопровождении двоих стражников хладнокровно и надменно вышагивал за ним.

У каждого человека, как известно, есть свой бзик. Маленький такой личный пунктик. Кто-то терпеть не может беспорядка, даже кастрюли поворачивая ручками в одну сторону. Кто-то не может работать, не напевая себе под нос какую-нибудь ерунду, у него тогда ровным счетом ничего не получается. А кто-то дня не способен прожить без того, чтоб не плюнуть в тарелку ближнему.

Это все, так сказать, бзики обыкновенные. Доступные и используемые преимущественно средой обывательской. У людей более сложной душевной организации, безусловно, одаренных, и естественно — более умных, и бзики, то бишь пунктики, соответствующие. Это, пожалуй, и не бзики даже, а что-то вроде хобби. Или, говоря проще, но грубее, личные способы расслабона и отдохновения. Посредством процесса, приносящего такой кайф, какого не может дать ни один из других способов, включая азарт, выпивку и секс.

Уф-ф... Постараемся попроще.

Это отдушина для снятия стрессов. Опять-таки, у всех разная.

Наместник Тьмы, к примеру, когда его, по личному выражению, "заедала бытовуха", попросту сваливал на первую попавшуюся войну, где и оттягивался на полную катушку. Возвращался через три-семь дней, с энным количеством дырок на шкуре, довольным блеском в глазах и запасом энергии месяца на три-четыре. Его профессиональная, так сказать, деятельность сразу же получала резкий толчок вперед.

Непонятый Менестрель иногда не спал целыми сутками, бродя в безлюдном месте под луной и распевая песни без "мызыкального" сопровождения, намеренно фальшиво и нескладно. Ему это приносило большое моральное облегчение.

А вот господин Нариа изредка, беспланово и практически по вдохновению наносил визиты в Дома Белой Мыши. Разумеется, не в простые, для черни — ну что там, собственно, можно делать и кого ловить? А вот в такие престижные, высшего порядка заведения он наведывался частенько, но бессистемно и наобум. Не стоит только думать, что за банальными удовольствиями для тела...

Нет, он получал разрядку, тщательнейше тряся эти Дома, сдергивая клиентов с девиц или выдергивая из-под них. Какое наслаждение, глядя в ошарашенную холеную рожу графа или герцога, пытающегося прикрыться простыней и медленно закипающего от ярости, произносить обыкновенные слова: "Всем спокойно! Полиция!"

Известно давно и не нуждается в доказательствах, что голый человек чувствует себя безоружным и беззащитным перед человеком одетым. Намертво въевшийся с детства комплекс сознания. А сохранять надменное величие, будучи одетым во что мать родила, удается только особам королевской крови, да и то не всегда, если честно... Господин Нариа, происходивший пусть и не из низов, но и не из высокородной знати, самоутверждался таким вот изощренным способом.

Вначале он стоял и спокойно смотрел на взбешенного аристократа, униженного, разъяренного, но беспомощного в голом виде и без оружия. Потом, через минуту-две, милостиво позволял одеться. За это время человек успевал пройти все стадии — от шока до ярости, от ярости до страха, от страха до стыда, от стыда до покорности. После чего господин Нариа разрешал ему присесть, и, не обращая ни малейшего внимания на забившуюся в уголок девочку, задавал всякие разные вопросы. И ему, вот диво-то, отвечали куда охотнее, чем в иных ситуациях. Более разговорчивыми господа дворяне делались только в стенах полицейского управления, но это уж, согласитесь, крайняя мера...

Иногда он не позволял одеться, прежде чем начинал спрашивать. Стражник отворял форточку, и жертва вынуждена была стоять, прикрываясь чем придется, мерзнуть и отвечать. Иногда ситуация требовала дополнительного расследования, и дворянчика забирали, порой разрешив одеться, а порою и просто так, в чем был. Господин Нариа получал истинное наслаждение, подолгу мурыжа "сильных мира сего", оказывавшихся в такие моменты в самом слабейшем положении. За что был законно и люто ненавидим многими, но это уже, как говорится, детали...

Помимо развлечения, такие проверки приносили порой и реальную пользу. Отыскивались вдруг "бесследно пропавшие" маменькины сыночки, коим вздумалось поискать приключений, не отходя далеко от дома, исправно ловились казнокрады-растратчики, летевшие на оконный свет знаменитого Дома, как бабочки на огонь свечи. Каких только людей не перевидал здесь господин Нариа за несколько лет в самых разнообразных позах, обстоятельствах и условиях! Было такое впечатление, что все они только и ждут, чтоб их застукали и заставили приносить пользу обществу...

Попадались почтенные отцы семейств, готовые на все, только чтобы их маленький секрет не выплыл невзначай наружу. Встречались мелкие авантюристы и мошенники, только что получившие от короля дотацию на какой-нибудь сомнительный проект вроде осушения болот в горах Таваррского Гишемина или изобретения загадочного "огневого оружия", и банально "обнищавшие" помещики, стребовавшие ссуду "на развитие" у Дворянского банка. Господин Нариа знал в лицо весь высший свет, и был прекрасно осведомлен о всех событиях, отражавшихся на его жизни. Соответственно, у него даже имелась статистика, какой процент чисто финансовых преступлений будет раскрыт, стоит только основательно прошерстить столичные Дома Белой Мыши.

После чего открывался обширный выбор возможностей.

Можно, например, дать делу ход, если в том есть целесообразность. А можно и...

Есть промеж людей такой обычай, как оказание услуги за услугу. Вы же меня, надеюсь, понимаете?

Заловленные господином Нариа бедолаги, во всяком случае, те из них, кому предоставлялась возможность выбора, были все, как один, на удивление понятливыми людьми...

Господин Нариа уже пребывал в приподнятом настроении. Среди сегодняшнего "улова" уже попалось две довольно известных птички, не считая всякой мелкоты. Первый соратник Министра Двора и Главный Королевский Ловчий угодили прямо в ловушку! За обоими никаких серьезных дел, в принципе, не числилось, но первый был давно женат, а второй только намеревался связать себя узами брака. Соотвественно, лишний шум и огласка были без надобности обоим, и тем более естественно, что они проявили подобающую своим должностям сообразительность...

Отчего число "верных людей" господина Нариа при дворе пополнилось еще двумя персонами.

— Та-ак, кто тут у нас следующий на очереди? Клиент девицы Лианн, комната 20, эксклюзивные услуги, оплата по факту... Что еще за услуги? — Он дернул ручку двери. Заперто? Странно... Здесь номера не запираются, ибо незачем. Обернулся к пленному коридорному:

— Там есть кто-нибудь?

— Там Линька... — Коридорный хохотнул, но как-то невесело. — У нее есть право держать дверь закрытой.

— Почему? — Спросил господин Нариа и, не дожидаясь ответа, приник ухом к двери.

И сам понял, почему.

Судя по звукам, там творилось такое, что запертая дверь нужна была только для одного. Для избежания побега денежного клиента, решившего попробовать эксклюзивные услуги. Стоны были такими громкими, что без труда проникали сквозь прочный дуб, вдобавок порой слышались хлесткие звуки ударов. Господин Нариа внезапно понял, что преобладают стоны мужские, а не женские, что было бы более привычно...

— Девица Лианн, значит? Она? — И быстро сунул под нос вышибале выхваченный из кармана портрет.

По остановившемуся взгляду понял, что угадал.

Вышибала согнулся в поясе от профессиональнейшего удара кулаком в живот. Первый стражник занялся им, а второй вынул из скрытого кармашка причудливо изогнутую проволочку и пошерудил ею в замке. С тихим щелчком тот открылся.

Дверь распахнулась внутрь, господин Нариа вступил на порог комнаты и остановился, с любопытством взирая на открывшуюся его взору картину...

Снова непрошеные гости.

— Архангел, я не пойму — что нам надо от этого человека?

Командир ангельского отряда, который Наместник окрестил зондер-командой, осторожно сканировал пространство. Именно здесь, в этой точке, он засек интересную аномалию, над которой, возможно, стоило поразмыслить. Вопрос недогадливого бойца вызвал у него раздражение, но все же Ар предпочел ответить.

— Этот человек — ключ сам по себе. Он приближен лично к королеве, много знает, имеет полный доступ ко всей информации о происходящем в стране. У него есть власть и воля. Он достаточно умен. Тебе нужно что-то еще?

Боец помолчал, подумал и задал следующий вопрос:

— Ты хочешь его использовать?

— Сама ситуация предполагает это. Если его не используем мы, его используют другие. Это же логично, тебе не кажется?

— А как же те двое? Один из них явно служит Рыцарям Тьмы, ты забыл про них?

— Нет. Но Темные пока никак не перешли нам дорогу, и нам некогда заниматься ими. Я запомнил отражение этого человека, мы найдем его, не сомневайся. Но не сейчас. Сейчас не время.

— Что ты хочешь сделать сейчас? — Спросил второй Ангел, более старый и опытный воин.

— Повторяю, я хочу использовать этого человека. Настала пора нам завести своего...

— Шпиона! — Подсказал Ангел помладше.

— Последователя! Я решил, что именно он оптимальным образом подходит для этого, несмотря на то, что он начальник здешней полиции. Его душа сильно измазана грязью, но он не перешел окончательно на ту сторону. Мы возьмемся за него всеми силами. Мы объясним ему причины того, что происходит в мире, покажем первоисточник Зла и дадим силу, способную с ним бороться. Темные поставили на... Этого, как же его...

— Менестреля, — подсказали подчиненные.

— Да. А мы поставим на начальника полиции.

— Его душа сера, — самый старый из Ангелов всмотрелся в самую глубину. — Он опасен, Архангел. Он может быть очень опасен.

— Но ты посмотри — души многих других людей испещрены семенем раздора. Темные пятна попадаются на самом белоснежном фоне. На его отражении их почти нет.

— На его серости эту пакость не видно! — Бросил самый опытный. — Архангел, ну подумай...

— Серые очень опасны...

— Ты же знаешь... — Нестройно загомонили бойцы.

— Отставить обсуждать приказ! Я все знаю и давным-давно все обдумал. — Решительно обрубил командир начавшиеся прения. — Мы не собираемся его перевоспитывать. Мы разменяем его, как монету. Он сможет принести нам неоценимую пользу в силу своего положения...

— Командир, смотри!

Не в меру увлекшийся зондер-начальник осекся и перевел взгляд на то, что начало твориться непосредственно у него под ногами (зондеры находились на крыше дома и смотрели сквозь перекрытия). От неожиданности и ярости взревел, бессильно сжимая кулаки:

— Упустили, мать вашу так! УПУСТИЛИ!!!

— Мы должны были догадаться, — пробормотал самый старый Ангел. — Если его значимость оценили мы, то ее должны были оценить и другие. Ведь это же очень логично...

Архангел, круто развернувшись, взмыл в воздух и начал стремительно набирать высоту. Его примеру, образовав клиновидный строй, последовали бойцы.

Здесь им ловить больше было некого.

Картина пятая:

"Снова пленник".

Наместник Тьмы, оппонент бога Эссалона, Темный Рыцарь по терминологии зондеров, и прочая, и прочая, и прочая, был занят очень важным делом. А именно — воспитанием подрастающего поколения.

— Ну что это за паника? — Сердито выговаривал он идущей рядом Френсис. — Ты что у нас, как выражались раньше, институтка? Субтильная выпускница Смольного? Что это за нервные психи, скажи мне на милость? С какой такой еще стати?

— Но, шеф, ты бы видел этого типа! Он взломал дверь...

— Открыл, а не взломал, — поправил вампирочку босс, успевший по ее памяти реконструировать события.

— Нет, взломал! Ты бы там был на моем месте, тебе бы тоже так показалось, — надулась очаровательная суккуб. — Ты видел, в какой позе он нас застал? Ты хоть мои-то ощущения представляешь? Мы с клиентом, значит, в азарте и этом...

— Экстазе, — подсказал шеф.

— Экстазе, ничего и никого больше не существует, только а-ах — вверх, и о-ох — вниз! — Эмоциональная вампир умудрилась руками показать, как это — вверх и вниз. Наместник восхитился и слегка поаплодировал. — И тут я из него вынимаю тампон...

— Ближе к сути, пожалуйста.

— Да. Так вот, ты представляешь, если б тебя застукали в такой вот ситуации? Распахивается дверь, и на пороге, ухмыляясь, возникает вот этот тип! Ей-ей, ухмылочку его ты должен сам увидеть! У меня аж душа в пятки ушла от неожиданности...

— Не преувеличивай. У тебя нет души.

— А в тот момент я даже подумала, что есть! — Аж подпрыгнула многогранная помощница. — Шеф, ну чего ты такой твердокаменный? И совсем за дуру меня, что ли, считаешь?

— Не улавливаю обоснованного логического перехода.

— И не уловишь! — Еще больше надулась незабываемая агентесса, норовя прижаться к шефу под правый бок. — Это есть проявление женской логики, нерасшифровываемой никакими компьютерами!

— Оно заметно. Дальше можешь не рассказывать. Когда он хладнокровно, заложив руки за спину, вошел в комнату и приказал твоему клиенту встать, оправиться, назвать имя и титул, ты удивилась. Когда твой клиент беспрекословно и в ударном темпе выполнил все приказанное, и бодрым шагом удалился по коридору, придерживая незастегнутые штаны, ты удивилась еще больше. А вот когда Он, как ты выражаешься, не обращая ни малейшего внимания на твои прелести, начал допрос с пристрастием прямо в этой комнатке, ты растерялась. И испугалась. Так все было?

— Я не испугалась!

— А кто про душу в пятках говорил? Ты испугалась, потому что поняла, как и в чем допустила ошибку. — Рука Наместника, обнимающая вампирочку за талию, вдруг сдавила девушку, да так сильно, что та слабо пискнула от боли. Несмотря на свою вампирскую сущность. — Сожалею, Френ, но мне придется тебя наказать. Величина наказания будет прямо зависеть от последствий допущенной тобой ошибки.

— Шеф... Хозяин... Но я же не виновата! Откуда я могла знать, что его понесет ревизировать этот чертов бордель именно этой ночью?! Откуда я знала, что ему настолько нечего делать? Это случайность!

— Случайностей в нашей работе не бывает, запомни это, — холодно сказал Наместник. — Ты не виновата в том, что события сложились таким абсурдным образом. Твои ошибки заключаются в неверной оценке ситуации — раз. В недооценке противника — два. И в абсолютно неправильных действиях при возникновении кризисной ситуации — три. Объяснить детально?

— Не надо, шеф. Я все поняла... Мне надо было выбрать другое имя.

— Имя — это полбеды. В конце концов, у него был портрет той девчонки, телом которой ты воспользовалась. Надеюсь, ты усвоила этот урок — нет ничего более опасного, чем в серьезных делах полагаться на авось и небось.

— И накося-выкуси — или как это по-русски? — сдавленно пошутила Френ.

— Вот и выкусили. Осноная твоя ошибка заключается в том, что ты запаниковала, девочка моя. А паника лишила тебя разума. Вот скажи, что мне теперь, по твоему мнению, предстоит с ним делать? Ты хотя бы знаешь, кого сдернула через аварийный выход?

— Какого-то полицейского.

— Да не какого-то! — Всердцах вымолвил Наместник. — Второго человека в королевстве! А то и первого, если не считать матушку-государыню. Я тут навел о нем справочки — его ненавидит половина страны.

— Ну так что? — Легкомысленно спросила Френсис.

— А то, дорогая моя, что Трито Кешми Нариа ненавидят заслуженно. И что ты мне теперь прикажешь с ним делать?

Длинный тягостный вздох.

— Где он сейчас находится?

— По-прежнему в закольцованном крыле. Ему не выйти оттуда...

— Да лучше б ему туда и не входить! — Сердито сказал Наместник. Отстранил от себя девушку и быстро зашагал по петляющей через сад узенькой тропинке...

В закольцованное крыло, его последнее ноу-хау (конечно, в рамках исключительно данной реальности), мог попасть только он один, и только в одиночку. Выйти оттуда можно было и вдвоем, и втроем, но только вместе с ним лично. Аварийный способ спасения, предусмотренный им для своих работающих в Эс-Дагаре сотрудников, приводил не абы куда во дворец, а именно в "закольцовку". Аналог переходного шлюза, если угодно. Мало ли при каких обстоятельствах был вынужден воспользоваться аварийкой его работник и соглядатай? И мало ли кого или чего он умудрился притащить с собой?

Не зря, выходит, изощрялся-создавал. Ей-ей, ведь как сердцем чувствовал! Вот выбросило бы сейчас этого "серого кардинала" куда угодно в замке, и черт знает, что он бы умудрился увидеть. Получился бы, блин, полицейский-партизан в тылу врага! Чтоб такого не случилось, попадавшие в закольцованное крыло непременно и обязательно разъединялись по дороге. Даже если прибывали парой и даже группой. Каждому прибывшему полагалась отдельная комната, где он вынужден был пребывать до тех пор, пока его не соизволил бы вытащить оттуда Наместник. На всякий, как говорится, пожарный.

Господин Нариа находился сейчас в чудной комнатке, выдержанной в черном цвете различных оттенков. Художники знают, сколь много их может быть на свете. В комнатке имелась кровать, стол и стул, и окно с видом на маленький фонтан с абстрактной скульптурой из черного мрамора. Будем надеяться, он оценит хозяйский вкус, глубокомысленно усмехнулся Наместник...

Господин арестант.

Четыре шага — от двери до окна. Два с половиной — от одной стены до другой. Размерами комнатушка напоминала самую обыкновенную тюремную камеру, хотя обставлена была не в пример лучше.

Чего стоили одни только шелковые простыни на постели! Мягчайший и густой ковер без рисунка, но с длинным черным ворсом, в котором ощутимо утопали ступни. По такому ковру даже стыдно было ходить в сапогах. Черные, но неуловимо другого оттенка, тканевые обои на стенах и потолке, невероятно дорогая и красивая люстра на двадцать свечей из редчайшего черного хрусталя. Господин Нариа был уверен, что она очень дорогая. Потому что до сих пор такой диковины, как черный хрусталь, отродясь не видывал, и слыхом о нем не слыхивал.

Свечи, разумеется, тоже были черные. Они не горели — в огне не было надобности. Блекловатый мягкий свет, похожий на свет пасмурного дня, только более домашнего желтоватого оттенка, лился непонятно откуда. Господин Нариа выглянул за окно, отворив лакированную черную раму. Никакого светила на небе не наблюдалось. Чудеса, понимаете ли, продолжаются.

Наблюдался внизу ухоженный сад (слава богу, что не черный, а самый обыкновенный), если вытянуть шею, можно увидеть само здание, в котором находишься. Только вот почему-то рассмотреть дом господин Нариа, опасно высовываясь из окна, не смог. Стоило только начать вглядываться в фасад, как он расплывался перед глазами, и в них возникала острая резь. Продолжать эксперимент до победного конца господин Нариа счел нецелесообразным.

Дверь не заперта. Это он проверил первым делом, как только очнулся лежащим на кровати. Дверь не имела ни засова, ни замка, и, подумав несколько минут, господин Нариа решился за нее выглянуть. Но не увидел ничего интересного.

Длинный прямой коридор уходил в обе стороны, и по обеим сторонам его располагались такие же двери. Он проверил ближайшие — заперты. На всякий случай тщательно обыскал "свою" комнатку — вдруг где-то лежит инструкция для постояльцев, или попросту висит надпись "Не вылезай — убьет!", как та, что один его шутник-подчиненный укрепил на двери, ведущей в подвалы Управления. По обеим ее сторонам, и внутри, и снаружи.

Ничего подобного не обнаружил, и решился на экспедицию. Выбор пути был неоднозначен, и господин Нариа пошел по коридору налево. Окна его кабинета выходили на Эс-Зивер, поэтому он привык видеть солнце по левую руку. И считал этот путь удачным для себя.

Он не обнаружил ни лестницы, ведущей на нижние или верхние этажи (а такие были, он видел, что здание многоэтажно), ни вообще чего бы то ни было, чем можно было бы заинтересоваться. Просто ряды однотипных, надежно запертых дверей, располагающихся симметрично, в шахматном порядке. И ничего больше.

Правда, в одном месте ему показалось, что он уловил сладковато-пряный запах духов "пропавшей" девчонки из борделя, что схватила его за руку и неожиданно втащила за собой, в свою собственную тень на стене. После чего последовал невероятно долгий миг свободного падения, когда он инстинктивно приготовился расшибиться в лепешку, и потеря сознания. Очнулся полицейский уже здесь. Он все помнил, отдавал себе отчет в происходящем и по здравом размышлении отмел мысли о ложных видениях. Шерник он пил разведенным, как все нормальные люди, а вовсе не вдыхал через нос. Значит, видения отменяются.

Все, что он видел, было реальным и существовало на самом деле. Он ощущал гладкую полированную поверхность деревянных дверей, холодный металл дверных ручек из вороненого сплава, слышал красивый, отчетливый звук шагов, где-то вдали превращавшийся в неуловимое эхо. Все окружающее было настоящим. Таких убедительных видений, господин Нариа знал точно, не бывает.

И опять же, этот запах...

Он развернулся, решив подождать развития событий в отведенной ему комнате. Здесь бывают люди, та девчонка была здесь и смогла отсюда уйти. Значит, рано или поздно должны прийти и за ним. Что им может быть нужно? Загадочные хозяева не причинили ему вреда, в сапоге по-прежнему находился короткий стилет, а под волосами... Он подавил желание поднять руку и проверить. Ни к чему было показывать наблюдателям, если к нему таковые приставлены, что под волосами, сзади, на шее, тремя нитками прихвачена к воротнику металлическая капсулка с мгновенно действующим ядом. Может быть, пригодится, может быть, нет, но лишний заначенный козырь хоть немного, а все ж радует...

Итак, господин Нариа обернулся, чтобы возвратиться в свою комнату, и теперь только почувствовал, как уходит земля из-под ног. Чтобы не упасть, он был вынужден схватиться за косяк открытой наружу двери.

Его собственной двери. Той самой комнаты, из которой он вышел — видна примятая постель. Господин Нариа понял, что вот это для него уже чересчур...

Да что ж за шутки такие вздумал шутить неведомый хозяин?!

Преодолев слабость в ногах, он вошел в свою комнатушку и сел на постель. Осмотрелся — сомнений не было. Но он порядочно ушел вперед, по коридору! Он минимум несколько минут продвигался мимо таких же одинаковых дверей, и прошел не меньше нескольких сотен локтей! Этого не может быть. Вот чего-чего, а этого уж — не может!

Именно собственная келья, невесть как догнавшая его, доконала господина Нариа, став последней каплей во всей этой фантасмагории. Количество и качество необъяснимых явлений превосходили все самые смелые ожидания. У полицейского закружилась голова, а в глаза стал наползать тошнотворный серый туман. Для обычного человека, пусть волевого и сильного, но абсолютно неподготовленного к противодействию сверхъестественным силам, уже наступал предел. Предел сопротивляемости.

Господин Нариа уже готов был отрубиться и рухнуть в пучину беспамятства, когда последним усилием воли попытался сосредоточиться. Организм был полон энергии, и лишь благодаря ей, благодаря раствору из запрещенного шерника, полицейскому удалось проделать этот трюк — несложный сам по себе, в обычных условиях, но тянущий на подвиг для измученного Противоестественным сознания.

Мысленным приказом самому себе он подавил головокружение. Потом оперся руками на узкую постель, подавляя возникшую вдруг в теле слабость.

"Встать. Идти. Нельзя сдаваться. Если нет выхода в одной стороне, то он будет в другой. Ну и что, что комната за мной как собачка бегает? Не думать о ней. Идти. Прорываться. Идти."

Оттолкнувшись руками, он поднялся с постели и, напрягшись изо всех сил, заставил тело не шататься. Голова все еще мечтала отделиться от тела и полетать на воле, и господину Нариа к месту вспомнилось употребленное королевой выражение — "Держать в ежовых рукавицах". Что это за рукавицы такие, он не знал, но из контекста сделал вывод, что быть в них не очень-то приятно. Он вообразил, что держит свою голову и свое сознание в утыканных шипами "перчатках дружелюбия", и очень сильно, до крови в воображении, сжал хватку. Сознание пронзило резкой болью, как тонкой раскаленной иглой, и все прошло.

Головокружение кончилось.

Господин Нариа распахнул прикрывшуюся дверь и лоб в лоб столкнулся с незнакомцем.

На него чуть сочувственно, дружелюбно улыбаясь, смотрел молодой, не старше тридцати лет, мужчина — черноволосый и черноглазый, с очень белой кожей — это сразу же бросилось господину Нариа в глаза. Его кожа была так бела, словно никогда не видела солнца сильнее того, что светит над ледниками Гишемина. Именно бела, а не нездорово-бледна.

Одет незнакомец был в черную шелковую рубашку и черный же кожаный плащ с широким воротником. На его плечах болтались какие-то черно-серебристые украшения — широкие, с густой, но мелкой бахромой.

Одним словом, одет этот тип был не по моде, непривычно, но все-таки с определенным вкусом. Чувствовалось, что он способен позволить себе наплевать на моду и ходить так, как ему нравится. Хотя лично господина Нариа такой контраст белого и черного, при подавляющем превосходстве последнего, уже слегка раздражал.

— Браво, браво, браво. — Контрастирующий тип три раза, в такт словам, хлопнул в ладоши. — Вы великолепно держитесь, господин Нариа. Надеюсь все же, что понесенные вами неудобства не являются чрезмерными?

Он говорил с явственно слышащейся иронией, но в его словах все-таки не было издевки. Полицейский учел это, но был уже порядочно взвинчен и раздражен, а потому спросил резко и без обиняков:

— Где я? И кто вы такой?

— Хорошее начало, — одобрил визави. — Готов ответить немедленно, но пока — только на первый вопрос. Вы находитесь у меня в гостях. В специальных гостевых покоях.

— Этот бесконечный коридор и комната, от которой невозможно отойти — ваших рук дело?

— Вы правы. Моих.

— А кто вы такой сам?

Черноволосый помолчал и предпочел ответить вопросом на вопрос:

— Скажите, а что вы помните перед тем, как попали сюда?

— Это допрос?

— Нет. Просто мне важно это знать.

Господин Нариа был ошеломлен, озадачен, находился в сильном шоке, но не был ни растерян, ни подавлен. Секунду поразмыслив, он предпочел пока отвечать на вопросы, покуда не найдет сил и возможностей для того, чтобы задавать свои. И потом, любые вопросы этого... К которому он пока не решил, как обращаться в мыслях, короче, любой его интерес представлял собой почву для анализа. Сконцентрировавшись, он вспомнил события минувшей ночи, но, подумав, решил не открывать всех карт. Вместо этого старательно разыграл потерю памяти:

— Я вошел, и...

— Что? — Жадно поторопил черноволосый.

— И пустота. Не помню, — скорбно сознался господин Нариа. Незнакомец передернул щекой:

— Жаль. Ну да ладно. Господин Нариа, вы не откажетесь совершить со мной небольшую прогулку?

— Куда угодно, лишь бы выйти отсюда, уважаемый... Или почтеннейший?

— Просто Аларик де Морральен. Это мое имя, — коротко поклонился хозяин здешних мест. — Пойдемте.

Его рука указала на дверь.

— Там нет выхода, — возразил господин Нариа.

— Теперь есть. Идемте.

Господин Нариа отметил это "теперь".

Они прошли по коридору мимо одинаковых дверей в том же самом направлении, в каком двигался и полицейский. Впрочем, теперь спустя минуту взору открылась винтовая лестница, уходящая вверх и вниз. Де Морральен зашагал по ней вниз, не оборачиваясь, будучи уверен, что Кеш-га идет следом.

Поправив и расчесав гребешком, который всегда носил с собой, волосы (спутались, надо признаться, основательно, в таких "мероприятиях" одно мучение с ними), господин Нариа так и поступил. А что ему оставалось делать?

Они спустились на один оборот винта и оказались в саду, который полицейский видел из окна. Он оказался еще прекраснее, чем виделся сверху — травы, кусты, деревья с широкими, в три ладони, или узко-вытянутыми, подобно клинку, листями причудливо переплетались над тропинками, то нырявшими в самую чащу, то выныривавшими оттуда. Пели и щебетали птицы, временами заметные в густой кроне — они снижались, ничего не боясь, и распевали песни на самых нижних ветках. Отметив парочку особо крупных цветастых экземпляров (эти не пели, а токовали или грубо курлыкали, занимаясь на ветках своими птичьими делами), господин Нариа оценил их исключительно с гастрономической точки зрения. Уж наваристы, поди, мерзавцы!

А еще отметил видавший виды полицейский, что был этот сад диким, не отмеченным работой садовника. Деревья росли как в лесу, то густо, то редко, временами встречались явно неухоженные полянки, хотя и весьма соблазнительные своей даже на вид мягкой травой. Кустарники не были подстрижены, и на деревьях ни разу не встретился след садовничьего топорика или ножниц. Но почему-то тропку, по которой они шли, не перегораживали ни свисавшие ветви, ни валежник, ни даже опавшие листья не шуршали под ногами. Господин полицейский повнимательнее присмотрелся к живой природе в глубине своей.

И не увидел ни упомянутого валежника, ни листьев, ни просто старых и мертвых деревьев. Все тут было живым, цветущим и радующимся жизни.

"Здесь нет мертвых деревьев. — Вдруг дошло до него. — Нет мертвых растений. Это не сад, это вечно живой лес!"

— Удивлены? — На ходу полуобернулся к нему господин де Морральен. — Здесь ничто не стареет и не умирает. По крайней мере, без моего на то желания.

"Ясно".

— А если им заручиться?

— Чем? — Не понял хозяин сада.

— Вашим желанием?

Аларик де Морральен остановился и обернулся назад. Трито Кешми Нариа встретил взгляд саркастических черных глаз — он и Аларик были одного роста.

— Хорошо же, — с заминкой согласился непонятно с чем черноволосый. — И об этом, если угодно, мы подробно поговорим. Присаживайтесь, прошу.

И мановением руки пригласил на мраморную скамейку, которой — господин Нариа готов был поручиться — только что здесь не было.

Они сели.

Аларик молчал, по-мальчишески закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку скамьи. Господин Нариа мрачно подумал, что легко мог бы заколоть его сейчас, в этой расслабленной позе, — как просто одним ударом вогнать стилет слева между пятым и шестым ребром!

Послышался шорох, и стая крупных зелено-алых птиц с большими крючковатыми клювами перелетела границу-тропинку прямо над их головами. Они скрылись в зеленой густоте, немедленно разразившись пронзительными резкими криками.

— Птички, видите, летают, — как от нечего делать, заметил его собеседник. — И не только птички...

Мысль ответить господин Нариа счел глупой и несвоевременной. Де Морральен (странное же, однако, имя!) был явно погружен в раздумья, и на окружающую среду реагировал отстраненно. Право, интересно, о чем он думает...

Пауза затягивалась. Господин де Морральен качал согнутой на колене ногой и продолжать разговор, кажется, не собирался. Полицейскому начал изрядно надоедать этот нескладный балаган.

— Так я, может быть, пойду? — Резко спросил он.

— Куда? — Очнулся и удивился де Морральен.

— Домой, наверное. Дел полно, знаете ли, и вообще...

— Увы, вынужден вас разочаровать. Домой вам, извините, нельзя. — Это было сказано тоном, который сам по себе должен был объяснить все.

Господин Нариа начал свирепеть.

— Да? А что же можно? Может быть, вы хотя бы соблаговолите объяснить мне, что...

— Именно это я и собираюсь сделать, — с усмешкой прервал его собеседник. — Только, право, сам еще не знаю, как начать. Видите ли, то, что я должен поведать вам, это... Собственно, я как раз пытаюсь сформулировать понятным для вас образом, что это.

— Давайте проще, — холодно сказал полицейский. — Я вам, похоже, зачем-то нужен. Говорите, зачем, или отпускайте меня, эсс гир тенге! У меня нет настроения тратить время на пустую болтовню и любование птичками.

— Хорошо, — кивнул хозяин здешних мест. — Это даже упрощает дело. Пойдем в открытую. Господин Нариа, скажите, как вы представляете себе устройство мира?

— Какое еще, к грыбу, устройство?! Не морочьте мне голову!

— Это вы не морочьте мне ее. Вы значительно умнее, чем пытаетесь сейчас казаться. Господин Нариа, я спрашиваю еще раз и, поверьте, серьезно: как вам видится устройство нашего мира? Логичен ли он? Справедлив ли? Устраивает ли вас ваше место в нем?

Господин Нариа всерьез задумался. Не поймешь, как надо отвечать, то ли в шутку, то ли не шутя... Он огляделся и попробовал представить себе всю невозможность этого разговора и этого места в принципе — и понял, что не в состоянии этого сделать. Ситуация, в которую он угодил, давным-давно вышла за все рамки привычности и жизненных норм. Ее можно было сравнить только с теми "миражами реальности", которыми, по слухам, очень любили развлекаться эссы, создавая иллюзии абсурдные, но никак не отличимые от действительности.

И если продолжать верить этим слухам, то шанс выбраться из "миража реальности" существует только один — играть по его правилам. В конце концов попытавшись сломать их, как это сделал Эррли-Оловянный-Глаз в сказке про Железного Ястреба...

— Я не знаю другого мира, — сказал господин Нариа, смирившись с положением. — Соответственно, он для меня — единственный из всех возможных.

— А что бы вы сказали, узнав, что существуют другие миры?

— Вы имеете в виду звезды? — Осведомился начальник полиции. Тут пришла пора изумляться господину де Морральену.

— Вы знаете, что звезды могут быть обитаемы?

— Звезды необитаемы, — покачал головой Кеш-га. — Могут быть обитаемы планеты, которые вращаются вокруг звезд. Наш мир — одна из таких планет. Вам незнакома теория эргоцентрики?

— Значит, у вас это называется эргоцентрикой... — Пробормотал де Морральен. — Знакома, но я не совсем про это. Под миром я подразумевал существующий на вашей планете строй, закон и порядок. — Он звучно щелкнул пальцами. — Великий и единственный бог Эссалон, правящий всем, и эссы, сыновья его, во всем ему помогающие. Правящие всем остальным.

— Все так, — согласился господин Нариа.

— Вот об этом я и хотел вас спросить. Устраивает ли...

— Вот насчет этого, господин Аларик, я и отвечаю вам: этот мир единственный для меня. Единственный, в котором я могу жить. Единственный, к которому я приспособлен, и нахожусь в нем на своем месте. Поэтому я с трудом могу представить себе другие миры, которые где-то там, — он мотнул головой, — могут быть. Я достаточно емко ответил на ваш вопрос?

— Вы великолепно конкретизировали, — уважительно кивнул собеседник. — Но скажите, так уж ли вы всем довольны? Может быть, у вас есть неприятности, с которыми вы, при всей вашей власти, не в состоянии справиться? Может быть, какая-то мечта, которую невозможно для вас, — он выделил последние два слова, — осуществить? Может быть, какая-нибудь обида?

— Обиды есть у всех, — внутренне скрипнув зубами, сказал господин Нариа.

— Тогда какая же обида у вас?

Де Морральен произнес это, сильно подавшись к собеседнику, словно этот вопрос был самым важным для него, наиболее интересующим его лично. Вкрадчивости его голоса мог бы позавидовать любой придворный шептун. Господин Нариа вдруг ощутил, что его очень сильно тянет... Довериться этому человеку! Так довериться, что он уже почти согласен рассказать обо всем, с самого давно забытого детства...

Стоп! Вот это уже интересно. С этого и надо было начинать. Господа мои, да что ж деется?! Как прикажете бороться с этим резким и мгновенным приступом доверительности?

— Зачем вам это нужно? Кто вы вообще такой?! — Крикнул старый травленый лис, чувствуя, как его волю уже побеждает желание пооткровенничать. Де Морральен поднялся, сразу став жестче лицом, с которого вдруг почти исчезла мальчишеская маска.

— Я не просто так спрашиваю об этом вас, господин Нариа. Дело в том, что, может быть, именно я и только я и смогу помочь вам. На каждый яд есть противоядие, а у каждого зверя — природный враг. На любую корабельную броню найдется достаточной мощности катапульта.

— Кончайте словоблудие, кто вы, грыб вас побери?!

— Я — тот, кто не подчиняется вашей королеве, вашему Богу и его детям. Я — сам по себе противодействие тому порядку, который так насолил вам. Вы же — мой почетный гость, которому я предлагаю решение его наболевших проблем. Проблем, которые он получил, храня верность своей стране. Я предлагаю вам, господин Нариа, лекарство от вашего унижения.

— Кто же вы?

— Я — Наместник Тьмы. Я враг вашего Бога, милейший господин Нариа. И я предлагаю вам не службу, но Игру на моей стороне.

Из глаз молодого человека выглянула на краткий миг Первородная Ночь.

Но начальник полиции тоже был не из глины сделан. Оценив вскипевший тьмой взор своего собеседника, он отодвинулся от него немного дальше, сколь позволяла длина скамьи, и спокойно произнес:

— Ваши фокусы весьма убедительны, но эссы, говорят, умеют еще и не такое. Назваться врагом Господа всякий может, вот вы мне докажите, что действительно тот, кем себя выставляете. Что такого вы можете, что уже сделали, какими достигнутыми результатами способны похвастаться? А то слова — это и есть всего лишь слова, молодой человек...

— Вы так быстро справились с арканом доверия? — Наместник, кажется, был поражен.

— Если вы имеете в виду то желание безгранично доверять вам, которое охватило меня пару минут назад, то да, — пожал плечами полицейский. — Не скажу, что это далось мне очень легко, но однако же я справился. И, честно говоря, слегка разочарован. Ваши ставки пока котируются не очень высоко...

— Скажите, откуда вы пили воду последние два месяца? — Неожиданно поинтересовался Наместник.

— Из закрытого родника в подвалах моего дома, — дал исчерпывающий ответ господин Нариа. — Я пью только из него, знаете ли, а то ведь открытый колодец и отравить можно...

— Этого я не учел... — Задумчиво произнес черноволосый. — Закрытый родник... Вероятно, ваш родник нигде до вашего дома не выходит на поверхность... Вам несказанно повезло, господин Нариа. Ладно, детали в сторону. Вы хотите знать, на что я способен? Так смотрите же!

Внезапно он оказался вплотную к старому сыщику, тот даже не успел рассмотреть стремительного движения. Одной рукой Наместник Тьмы обхватил шею начальника полиции, а второй зажал ему глаза. Господин Нариа дернулся, норовя сбросить хватку, но та оказалась каменной. Пытаясь дотянуться до стилета в сапоге, Кеш-га понял, что не успевает...

Неизвестно, сколько времени спустя он осознал себя. Просто в голове вдруг зажегся свет, и он увидел окружающий мир. Тусклый свет масляной лампы, что используется в самых бедных домах, обшарпанные стены с отваливающейся штукатуркой, грубый, засыпанный объедками и залитый какой-то гадостью стол. Худой, небритый, пьяный мужчина с обручем на голове, сидя за столом, тянулся к очередной неоткупоренной бутылке. Взгляд его остекленевших глаз сосредоточился только на ней, руки дрожали, а изо рта несло запахом многодневного перегара.

— Милый! Ну не пей! Ведь сколько же можно?! — Услышал он вдруг плачущий, срывающийся женский голос. — Пятый день пошел! Ни лихсы нет в доме, дети побираться скоро пойдут, я последнюю головку лука сегодня в суп почистила, а ты одну отраву свою видишь! Детей бы пожалел! О себе я уж не говорю!..

— Молчи, дура... — Заплетающимся языком проговорил пьяница. — Горло дерет... Дай сюда нож!

Двумя руками он взялся за бутыль и теперь пытался соскрести с нее сургучнуюпробку.

— Не дам! — Взвизгнула женщина. Господин Нариа вдруг понял, что это произнесли его собственные губы! Это он, сам, собственной персоной, был в теле несчастной женщины! Кеш-га попробовал двинуть рукой, головой, прочувствовать ноги, но не смог. Даже голос не подчинялся ему, он был только сторонним наблюдателем в душе горемычной жены спивающегося мужа. — Хватит пить! Скоро с голоду загибаться будем, пять шкур лежат в сарае невыделанных, завтра сосед за заказом придет, а ты неделю как пил, так и пьешь! Да что же это такое, Господи! Господи, помоги!!! Дурак несчастный, всех погубишь! Детей, семью, всех живота лишишь!

Господин Нариа, а собственно, сейчас лишь бесплотный дух, так и не успел разобрать, чей же ужас он испытал — то ли свой, от осознания обреченности, то ли злосчастной бабы, когда ее муж, вдруг обретя координацию движений, с утробным глухим рычанием рванулся вперед, опрокидывая стол. Корявая лапища сгребла длинный нож со стола, даже за лезвие, а не за рукоять, и ударила в живот тонко взвизгнувшей женщины. Брызнула кровь, а грязный клинок дернулся еще и еще раз, проворачиваясь в ладони, залитой своей и чужой кровью. Нестерпимая, жгучая боль внизу живота, пол, вдруг прыгнувший в лицо, и настоящая, вечная, ужасающая своей безысходностью мгла поглотила оба разума...

...И отступила, рассеялась, откатилась назад, позволяя свету очертить контуры, похоже, походного военного шатра, причем изнутри. Куполообразная крыша, позаимствованная у степнячьих ертенов, вверху выходное отверстие для дыма, поднимающегося от разоженного на металлическом листе в центре костра. По стенам плясали светлые и черные тени — дети колыхающегося пламени, отражаясь на заплаканном лице худенькой девушки, прибившейся к самой стене шатра, за неимением у того углов.

Нынешний обладатель тела, в которое на сей раз нелегальным квартирантом подселили господина Нариа, перевел взгляд на маленький столик о трех ножках, стоящий рядом с очагом. На лакированной узорной столешнице стояла вазочка с какими-то фруктами и... и все, ничего больше не находилось на столике. Даже бутылки вина не стояло на нем. Человек взял один из этих фруктов — он страдал дальнозоркостью, а потому хорошо видел девушку у стены, но даже не различал, какой фрукт держит в руке. То есть это господин Нариа, смотревший его глазами, не различал, хозяин-то тела уж знал наверняка, что бросает сейчас, как подачку, девчонке.

— Бери, ешь, дуреха, — этот тип говорил с селинианским акцентом, вместо "р" выговаривая двойной звук "лр". Его произношение было булькающе-клекочущим — "Белри, дулреха". — Что ты в угол-то забилась, не обижу я тебя! Только порадую... Самой, небось, давно хотелось? Хотелось, я же знаю, не отнекивайся... — В его голосе, и без того противно звучащем из-за жуткого акцента, вдобавок появилась тошнотворная слащавость. — Ну вот я тебя и порадую. Это честь тебе, моя сладенькая, сам Эвар Аш-Шах тебя взрослой сделает!

— Я не хочу! — Взвизгнула девчонка. На вид ей не было и пятнадцати лет. — Господин, отпустите... Пожалуйста...

— Зато я хочу, — осклабился мужчина. Скинул тяжелый кафтан и пошел к ней тяжелым шагом, на ходу расстегивая рубашку. — Ты не бойся, больно только несколько минут будет...

С диким воплем девчонка, собрав последние силы, попыталась было проскочить мимо него, но он ловко поймал ее, по-хозяйски сжав лапищей нежные бедра. Девочка громко закричала.

— Кричи, кричи, — Аш-Шах сорвал с нее какие-то коричневые тряпки, едва прикрывавшие тело. — Я люблю, когда кричат...

И наотмашь ударил по щеке, да так, что голова девочки мотнулась, будто тряпичная. Крик прекратился, и худенькое тельце затряслось, она зашлась в беззвучном, кашляющем плаче. Похоже, бедняжка прикусила язык.

Господин Нариа уже давно бесполезно колотился в сознание Аш-Шаха, пытаясь достучаться до его разума, перехватить контроль над телом, хотя бы на миг разжать чужие пальцы. Но добился лишь передавшегося ему звериного, дикого желания, полностью поработившего примитивный разум насильника. Господин Нариа мысленно взревел, как раненый равнинный мамонт, подмял девчонку под себя и вонзился в тугое, мягкое, отдавшееся слабым фонтанчиком крови...

В следующее "пробуждение" он оказался в более приличном, на первый взгляд, месте. Обычная комната с несложной меблировкой, в которой над столом с какими-то разложенными бумагами склонились два человека. Он догадался, что сам находится в теле третьего. Эти люди были одеты в светло-зеленые окольчуженные мундиры селинианских пехотных сил, и говорили на том же мерзком, на слух таваррца, булькающем диалекте. Бывший начальник полиции, с трудом приходя в себя (вот же бред, господа, приходить в себя в ЧУЖОМ теле!) и стирая стоящую перед глазами картинку из предыдущего воплощения, вначале не воспринимал их разговор между собой. Смысл речей до него, ошарашенного, оглушенного шоком и своей беспомощностью, начал доходить не скоро...

— Наместник ведет нечестную игру, — произнес, прохаживаясь у стола, очень толстый селинианец, на широком светло-сером кушаке которого, поддерживаемая перевязью, болталась тонкая и короткая, но богато украшенная парадная сабля. — Эти люди заслуживают смерти, а он хочет их помиловать...

— Но мы же не можем противиться Наместнику? — Очень усталым тоном проронил второй, в похожем мундире, но зато с нормальной боевой саблей-тиртаком на поясе. Он сказал это полуутвердительно, подразумевая само собой разумеющуюся вещь. Господин Нариа, еще не совсем сконцентрировавшись на новой реальности, решил поначалу, что речь идет о Наместнике Тьмы, но потом понял, что оба имеют в виду настоящего Наместника Эс-Дагара — Эс-Тьери, старшего сына Эссалона.

Почему-то вполне правильные слова вызвали негативную реакцию у толстого военачальника. Он обернулся, и взору хозяина тела, где пребывал заколдованный пленник, показалась аналогичная пузу брюзгливая рожа, украшенная тремя болтающимися подбородками, мясистым рылоподобным носом и малюсенькими, заплывшими жиром глазками. Груда жира всколыхнулась, обозначая хозяйский гнев, и прорычала:

— Не можем? Это правда! Мы не можем ничего сделать с этими бунтовщиками, поскольку за них заступился сам Наместник! И я даже знаю, что будет дальше! Они снова расползутся, как шиксы, по своим норам, и растрезвонят остальным, что теперь можно ничего не бояться! Что сам Наместник, лично, отнял их у справедливого суда! А мой самый безмозглый на свете штаб только и может, что разводить руками и твердить то, что я и сам знаю! Что, ждете небось, когда мне из-за угла влепят "змеиное яйцо" в висок? Вы этого ждете, да?!

— Мой аррей, вы слишком... Неосторожны в высказываниях, — подал голос третий, даже не подозревающий, скорее всего, что находится уже не один в своем теле. — Я не хочу сказать, что ваши слова могут стать известны кому-то за пределами этой комнаты, но в таком тоне говорить о Наместнике... Я не удивлюсь, если... — Что "если", он предпочел не договаривать.

Господин Нариа чувствовал себя абсолютно беспомощным паралитиком, которого зачем-то дергают в разные стороны и говорят из-за его спины. Он не ощущал ни рук, ни ног, ни иных членов, был не в силах пошевелить и пальцем, даже взгляд перевести в другую сторону! Правильно, мрачно подумал начальник полиции, ведь для этого надо перефокусировать зрачки, а как он это сделает, если подселен в чужое сознание бесправным приживалой? Его отделяло от соседствующего разума что-то вроде непроницаемой сплошной стены, не удавалось даже уловить мысли владельца тела. Полицейский горестно представил себе, а что, если он обречен всю жизнь мыкаться вот так по чужим физическим оболочкам? И как будет отмеряться тогда, собственно, эта самая жизнь, если, как показал первый пример, он даже умереть теперь толком не в состоянии? Вот так и придется вечно перемещаться из тела в тело, не имея возможности предпринять хоть что-то, хоть какое-то физическое действо, кроме мыслительного. Господину Нариа чуть ли не впервые за много лет стало по-настоящему страшно. Из этой ловушки не выбраться. Он целиком зависит от воли Наместника Тьмы. Может быть, это и есть то наказание, что уготовано было ему за все земные прегрешения? Сознание — то последнее, что осталось у него, начал парализовывать настоящий, инстиктивный ужас. Почему-то этот ужас ощущался как холод, медленно подбирающийся откуда-то снизу...

И тогда Кеш-га предпринял самое мощное, самое отчаянное, самое безнадежное волевое усилие за всю свою жизнь. Стукнула почти паническая мысль — ведь холод-то я чувствую?! И вторая за ней— и все-таки мыслю?! А мозг-то у нас один на двоих! Значит, мозгом, одним биологическим мозгом, мы с ним пользуемся одновременно? Значит... Значит, можно так сделать, чтобы захватить контроль над телом, чтоб хотя бы иметь возможность взять и выпить стакан воды! О том, что тогда у этого тела будет два хозяина, и выйдет форменное раздвоение личности, господин Нариа не задумался — не успел. Он просто собрал всю свою волю в кулак и ударил ею, как тараном в крепостные ворота, в ту проклятую стенку, что отделяла его от сознания селинианца.

— О Боже... Мне плохо. — Селинианец со стоном обхватил голову и зашатался, как подрубленная корабельная сосна. Двое других с удивлением уставились на него. — Моя голова... Раскалывается... Лекаря! Позовите лекаря!

— Что это? — Брезгливо спросил толстый военачальник-аррей.

— Мигрень, наверное. — Пожал плечами тот, что носил боевой тиртак. — А я и не знал, что у Гирка...

Господин Нариа обрадовался — ага! Значит, его совладелец все же чего-то чувствует! Пошла, пошла вода на мельницу, господа мои хорошие! Он снова мысленно подобрался, как пружина в том нехитром устройстве, что метает "змеиные яйца" — кованые стальные шарики, но теперь уже сосредоточил всю силу в одной точке, которую вообразил себе на разделительной стенке-границе. Следующий удар был не такой могучий, но зато гораздо более сконцентрированный. На этот раз... Полицейский почти торжествовал — он явственно услышал, как трескается незыблемая, сверхпрочная некогда стенка.

Несчастный селианианец рухнул на пол и катался по нему, воя от невыносимой боли. Двое его сограждан в ужасе отскочили, как от больного или сумасшедшего, обладатель тиртака распахнул дверь и теперь громко звал лекаря. В коридоре уже топотали чьи-то ноги, когда господин Нариа задел плечом ножку стола и понял, что ОЩУТИЛ ЭТО! Он чувствовал гладкий паркетный пол, ему мешали кольчужные элементы мундира, он ощущал это тело! Начальник полиции (посмотрим еще, бывший или нет!) попробовал пошевелить рукой или хотя бы пальцем на ней — и почувствовал, что их скорчило судорогой. Еще немного, еще одно усилие...

Третьего удара, как он и предполагал, стенка не выдержала. То ли у этого селинианского офицера была не самая могучая воля, то ли сам господин Нариа был сильнее, чем сам о себе думал (приятно помечтать, конечно), только барьер обрушился, рассыпаясь на мелкие осколки, как самое обыкновенное стекло, разбиваемое палкой дворового мальчишки. Полицейский приготовился опереться на уже свои руки и приподняться, как вдруг...

Он ничего не смог противопоставить внезапному появлению Тьмы.

Глаза разлепить удалось не сразу. Когда он открыл их, то не смог сразу сообразить, на каком находится свете. Вверху было что-то зеленое, снизу, под спиной, ощущалось плоское, твердое и холодное, чему он очень порадовался — чувствую, значит, существую! Но перед глазами все плыло и размазывалось, и прошло около целой минуты, прежде чем он смог сфокусировать взгляд.

Который немедленно остановился на удрученно-сожалеющей мине, которую на сей раз нацепил на себя Наместник Тьмы.

— Я вернул вас в ваше тело, — упреждая вопрос, сказал де Морральен. — Вы снова ему истинный, полноценный хозяин, чем можете теперь вволю насладиться.

— Спасибо... Вашими молитва... Кхе-кхе... Стараниями, — выдавил из себя господин Нариа. — Что теперь, господин Аларик? Будем продолжать наши игры или поговорим, как деловые люди?

— Наконец-то, — сказал Наместник. — Демонстрацию моей силы, надеюсь, можно закончить?

— И моей тоже, — парировал господин Нариа. — В последний раз я чуть было не переиграл вас, почтеннейший дьюк Тьмы. Я уже почти совсем захватил того селинианца.

— Да, вы оказались весьма сильным человеком, — согласился черноволосый. — Вот только не переиграли, а чуть было не погубили себя вместе с ним.

— Почему это?

— Вы убили его, — просто сказал Наместник. — Устроили обширный инсульт, сиречь разрыв мозговых кровяных сосудов. Его мозг захлебнулся в крови. А поскольку это был и ваш мозг тоже, то вы погибли бы вместе с ним, не выдерни я вас в самый последний момент.

— То есть я еще и должен вам жизнь?!

— Выходит, что так, господин Нариа. Вы применили очень простую, примитивную методику порабощения сознания с помощью ментального удара. Но скажу вам, что даже она — громадное достижение для обычного, нисколько не подготовленного человека. У вас отличные способности, только неразвитые. Если вы хотите, я помогу вам их развить.

— За мою жизнь? А не кажется ли вам, господин Морральен...

— Де Морральен, — поправил тот.

— Де Морральен, что ваше предложение не имеет смысла? Погиб бы я вместе с тем несчастным, и пришлось бы вам обходиться без меня. Может быть, для меня нет разницы, жить или умереть? Может быть, мне все равно, а?

— Может быть, — согласился Аларик. — Вы хорошо пожили, нажили немало врагов, наворотили порядочно дел. С чистой совестью можете отправляться на покой, оставив ваше занятие, в которое вложили всю жизнь, заботам молоденькой девушки, вся заслуга которой в том, что она дружна с королевой. Они вообще не разлей вода, скажу я вам... Молоды, юношески идеалистичны, преисполнены самых светлых намерений. Добры, милосердны, даже гуманны. Вы не знаете этого слова — гуманизм, так я вам объясню значение. Это любимое слово вашей королевы, означает оно — человечность. То есть человек, как личность, превыше всего, жизнь его — наивысшая ценность, даже если это жизнь беспробудного пьяницы, бессердечного насильника или того генерала, который хотел, скажу я вам, бросить под шипованные копыта лошадей двадцать восемь человек, захваченных в бунте против повышения цен на соль. А еще гуманизм ни коим, самым малейшим образом, не сочетается с нормальной работой той организации, который вы отдали всю жизнь.

— Да что вы можете знать о моей жизни, — прорычал старый полицейский.

— Кое-что, вы представляете, знаю. При гуманизме самым пышным цветом расцветают казнокрадство, бюрократизм, лживость, лицемерие, авторитеты лишаются веса, а любое преступление становится возможным обосновать защитой прав человека! Вы помните, их упоминали Ее Величество? Это хорошие права... Когда ваши люди на месте пускали стрелу в лоб грабителю, убившему и ограбившему одинокого купца, вы знали, что это правильно. Что он заслужил, что нечего было переступать через последние жалкие остатки совести! А согласно гуманизму и защите прав человека, эта сволочь, мясник и убивец, получила бы пять-десять лет каторги, в надежде на то, что он одумается, осознает свои прегрешения и исправится когда-то в будущем! Скажите, много ли вы знали таких, которые исправлялись? Вор навсегда остается вором, шулер — шулером, а убийца — убийцей. Так не лучше ли просто по мере сил очищать от них землю?

— Все, что вы говорите, не имеет под собой реальной опоры. Пока это только слова, господин де Морральен. Всего лишь ваши пустые слова.

— Вы хотите дождаться того, что время докажет их правоту? — Поднял бровь Наместник. — Ваше государство, ваша Родина оказалась во власти двух совсем юных женщин. Вдумайтесь в этот факт, подключите интуицию, господин Нариа! Вспомните все, что было с вами, вспомните все разговоры, все нюансы и детали, сравните их с выкладками, которые излагаю я, и скажите себе, что я, как ни крути, прав! У власти Таварра было два вида людей: умные циники и разукрашенные золотым шитьем болваны. Теперь их время ушло, и настало время реформаторов-бессребреников и экспериментаторов — идеалистов. Вы отлично знаете историю — вспомните, был ли хоть где, хоть когда, хотя бы один такой случай, чтобы изменения, возглавляемые идеалистами, приводили к добру и свету? Нет! Рано или поздно, но к власти снова приходили умные и циничные, либо же раззолоченные и ограниченные. А в промежутках безвластия лились реки крови, и мостовые застилались трупами. Которые стали таковыми, то есть прекратили жить, прошу заметить, защищая либо ту, либо другую ИДЕЮ! А теперь скажите мне, что мои слова пусты и не имеют под собой реальной опоры.

— Вы тоже молоды, как я вижу, — спокойно сказал господин Нариа. — А судя по той горячности, с которой вы говорите, вы тоже доказываете мне некую идею, которую готовы защищать даже ценой трупов. Собственно, вы уже пошли по ним. На вашей совести, чему свидетель я лично, минимум смерть одной женщины, возможно, смерть путем самоубийства изнасилованной девочки и смерть офицера селинианской армии, которого убил, конечно, я, но из-за вас, засунувшего меня в его тело. Так что вы ничем не лучше и не справедливее тех, против кого меня яростно агитируете. С одной только пометкой: они, как ни крути (по вашему выражению) — законная власть! Королева Тереза Дрейк — моя королева, которой я присягал на верность. Я давал клятву перед Наместником Эс-Тьери хранить ей верность. А это значит — верность Господу Богу Эссалону.

— Скажите, господин Нариа, а отчего вы ни разу за всю свою эскападу — по моей вине, конечно, кто бы спорил — ни разу не попытались воззвать к вашему Богу? — Вдруг с любопытством спросил Наместник. — Глядишь, он помог бы вам, как ни крути, а я — его личный враг. Вон тот офицер, селинианец, вспомнил о Боге, пусть инстинктивно, сам не соображая уже от боли, что говорит. А вы ни разу даже не задумались о возможности прибегнуть к помощи высших сил. Отчего бы это, господин Нариа?

— Вероятно, оттого, что я привык всегда полагаться лишь на себя, — скрипнув зубами, ответил полицейский.

— Вы нашли отличную отговорку. Но раз так, зачем тогда вообще вам какая-то власть над собой? Что такое власть? В особенности та, которая вас не устраивает? Вы не верите ей даже в мыслях, раз даже в мыслях не просите ее поддержки! Вы давно уже не верите никому и ничему, господин Нариа. Только в себя, в свои собственные силы. Я же и предлагаю вам всего только их укрепление, — Наместник Тьмы блеснул белозубой улыбкой.

Полицейский открыл было рот, чтобы что-то сказать... Потом подумал и закрыл его. Покрутив в голове свежую мысль, он тоже улыбнулся, так же дружелюбно и искренне, совсем не хуже Наместника.

— У нас завязывается очень интересный разговор, господин Аларик де Морральен. Думаю, я буду рад продолжить его немного погодя, мне нужно время, чтобы отдохнуть и как следует все обдумать. Кроме того, неплохо бы и перекусить, если, конечно, вас не устраивает мой хладный труп, погибший голодной смертью.

— Полностью с вами согласен, — Наместник встал со скамьи и подал руку начальнику полиции. — Там, за поворотом, будет небольшой домик, который своим убранством и содержанием, надеюсь, полностью устроит ваш взыскательный вкус.

— Я тоже надеюсь, — согласно кивнул господин Нариа. — Если можно только, чтоб он не был черным...

— Увы, а вот этого нельзя. — Серьезно сказал Аларик де Морральен.

По виду строение напоминало жилище средней руки ра-тусского ремесленника, не накопившего еще суммы для выкупа супруги, а потому семьи не имеющего. Одноэтажное, имеющее всего две небольших комнаты, оно было бы даже уютным, если б не абсолютная, увы, монохромность интерьеров. Проще говоря, здесь тоже царил вкус Ночи, довольно изысканный, но сильно утомляющий разум простого смертного, привыкшего к ярким цветам полного радужного спектра. Хотя... начальник полиции, будучи далек от Гильдии Искусств, даже не подозревал доселе, что у черного цвета столько разнообразных оттенков — от густой безлунной ночи до яркой, блестящей и насыщенной черноты тонко выделанных кожаных перчаток, какие по традиции носили офицеры таваррского океанского флота. Да, и конечно же, повсюду был разлит этот странный, ничем не порожденный мягкий бело-желтый свет, не похожий на излучение ни одного из небесных светил.

Господин Нариа нашел в маленьком шкафу на кухне нехитрые продукты — классический холостяцкий набор из хлеба, сыра, копченого мяса и вина, и по здравом размышлении неплохо всем этим подкрепился. У островных и горных варваров, помнится, не принято брать в рот даже крошки в доме врага, ну так на то они и варвары, собственно говоря! Ведь если ничего не есть, то обессилеешь вне зависимости от того, напился ты раствора порошка из шерника, или даже залился им по самое не могу. А качественная работа мозга напрямую зависит от насыщения его питательными веществами.

Одним словом, на предрассудки господин Нариа предпочел начихать.

К тому же подозревать могущественного — на собственном опыте уж убедился — хозяина дома в элементарном намерении его отравить... Это уж, господа мои, слишком пошло, а потому неинтересно. Нет в этом никакого остроумного хода, и практической пользы тоже нету. А Наместник был игрок, он сам сказал, что предлагает ему игру на своей стороне. Именно так, с большой буквы.

Игру.

Вот этот сюжетный поворот и крутил сейчас так и сяк в мыслях многоопытный интриган, стянув для удобства на затылке волосы в "хвост" каким-то черным колечком из странного материала, который мог очень сильно растягиваться, но потом принимал свою прежнюю форму. Усевшись, а потом и улегшись на узкую кровать, он провел в размышлениях три, а то и все четыре часа, прежде чем к нему снова явился Наместник. Не с пустыми руками, а как всякий приличный гость — с объемистой бутылкой густо-красного вина...

— Да уж, не думал, что так называемый Противник нашего Бога может обладать банальной тягой к алкоголю, — покачал головой господин Нариа, наблюдая, как гость по-простецки, штопором, откупоривает бутылку и наполняет темной жидкостью два тонких фарфоровых стакана. — Закуска там, в шкафчике.

— Спасибо, я знаю. Но лично я предпочитаю обходиться без нее, вы уж делайте сами, как вам угодно... — Де Морральен удобно уселся на грубоватом стуле и выжидательно посмотрел на полицейского.

— Благодарю, я тоже обойдусь, — принимая условия игры, ответил Кеш-га. Он поднялся с постели и сел напротив Наместника, взяв в руки простой стакан с вином, но не притрагиваясь пока к нему. На несколько минут установилась пауза, пока оба... Противника, игрока, шулера? Одним словом, пока обе синхронно понявших друг друга не совсем обычных личности, не отрываясь, смотрели друг в другу глаза, а потом одновременно поднявших стаканы и, не чокаясь, отпивших по одному глотку. Ментальный контакт прервался, установился диалог.

— Вам хватило времени, чтобы обдумать мои слова? — Осведомился Наместник, покачивая в воздухе стаканом, в котором плескалось вино.

— Вполне, — кивнул господин Нариа. — Знаете, де Морральен, а я где-то в чем-то даже благодарен вам. Если бы не эта встреча, я бы долго, очень долго пытался понять, что происходит в моей стране, отчего все эти изменения в людях...

— Озлобление? — Подсказал Наместник.

— Именно. По крайней мере, теперь я вижу, чьих это рук дело. Вы порядочная сволочь, Аларик.

— А вы назвали меня по имени, то есть как равный равного, — спокойно ответил тот.

— Может быть, виновато вино? — Задумался господин Нариа, заглядывая в стакан. Они переглянулись и выпили снова, но на сей раз — по полстакана сразу. Наместник улыбнулся:

— Кажется, вы не очень удручены открывшейся вам истиной?

Полицейский пожал плечами.

— А что есть истина? Ее не пришьешь к делу, не докажешь, не осудишь...

— Вот даже как?

— А что вы хотели? Чтобы я впал в неистовство, попытался убить вас, или наоборот, стал умолять снять проклятие? Ни то, ни другое, ни третье не по мне, господин де Морральен. Я сыскарь. Всего лишь старый сыщик, главное для которого — установить первопричину преступления. Вслед за ней неплохо бы и узнать мотив...

— А мотив — это уже доказательство для суда.

— Какого суда? — Искренне удивился господин Нариа.

— Что значит какого? — Столь же искренне удивился Наместник. — Божественного!

Господин Нариа помолчал, прикрыв глаза. А потом сказал:

— Вы были правы, когда упрекнули меня в том, что я не верю никому и ничему. Я верю в Бога, потому что Он — Есть. Это неопровержимый факт. Но я не верю Ему.

— Рискованно сказано, — заметил Наместник. Он слушал очень внимательно.

— Я надеюсь, это не "вино приключений"? — Уточнил господин Нариа. — Было бы слишком банально для вас элементарно подпоить меня.

— Нет, нет, успокойтесь. Это обыкновенное вино.

— Придется поверить вам. Знаете, де Морральен, я и впрямь достаточно много видел на свете. Я происхожу из семьи не самого высокого звания, и всего на свете добивался сам. Всегда — сам. Я стал десятником городской стражи в девятнадцать лет. Через три года я получил звание младшего сирэ, а еще через год я закончил работу над пакетом документов, получивших общее наименование Уставов и Кодексов. Я работал, не покладая рук, я изучал историю, философию и религию, я изучал людей, я изучал то время, в которое мне выпало жить. Я переформировал городскую стражу в полностью новую структуру, которую назвал полицией. Долгие годы я занимался ставлением ее работы, и добился массы врагов, но и весьма неплохих результатов. Практически бесполезная и беспомощная полувоенная контора, над которой только смеялись, и работа в которой считалась самой позорной, превратилась в мощную, всеобъемлющую Структуру, которую уважают и боятся даже в соседних странах. Это дело моей жизни, господин Наместник. И прошу заметить, что все это я делал сам. Пробивался, учился, совершал ошибки, побеждал — все только сам. Мне не помогал никто. Одни не понимали смысла, другие боялись, третьи завидовали, четвертые просто так ставили палки в колеса...

Он вдруг осекся, увидев странное выражение во взгляде собеседника. Черные глаза де Морральена смотрели на него прямо, спокойно и открыто. В них не было ни сочувствия (которое взъярило бы его), ни усмешки, ни даже презрительного снисхождения, с которым иногда взирали на людей эссы, если, конечно, вообще снисходили до прямых взглядов. Перед старым полицейским, отдавшим всю жизнь своему неблагодарному делу, сидел тот, кто отлично понимал его.

И в груди отчего-то вдруг сжался странный ком. Он глубоко вдохнул, разбивая его и вспоминая старую поговорку: "Начал хоровод — танцуй его до конца".

— Но, добившись всего, я понял, что мне некуда дальше идти. В моих руках была сосредоточена огромная власть над людьми, но она не стоила даже пылинки перед властью последнего из эссов. Я имел возможность давать советы королю, к которым он прислушивался, но любая фраза, коварно вставленная к месту кем-то из моих придворных недругов, в любую минуту могла обратить все вспять. Я привык жить в напряжении, постоянно просчитывать все ходы и возможные ситуации, но... Но выше головы, господин де Морральен, не прыгнешь при всем желании. Я уже пришел к порогу, когда Дирмед подписал отречение, и на трон взошла представительница новой династии. Она мне, к сожалению, не обязана ничем, а вот ей я в мгновение ока оказался обязан своей свободой и работой. Но работа моя на настоящий момент может заключаться лишь в поддержании существующего порядка, но никак не в прежнем творчестве. А я был творцом, господин де Морральен! Был... Сейчас я могу быть лишь держателем. Мне нечего создавать. А лет мне уже слишком много, чтоб начинать все сначала.

— Ну, вы можете начать активную борьбу со мной, — усмехнувшись, сказал Наместник. — И стать самым достойным моим врагом.

— Я пришел к выводу, что это мог бы быть оптимальный вариант, — господин Нариа отсалютовал стаканом.

Аларик де Морральен ответствовал ему тем же. И они наконец-то чокнулись, и допили вино, улыбаясь друг другу.

— Обсудим некоторые технические детали. Как я понимаю, господин Наместник, мы заключаем с вами сделку, а сделка — это такая форма договора, в которой каждая из сторон получает свои преимущества.

— Вы логичны, а следовательно — правы.

— И у меня, таким образом, возникает законный вопрос — что же получу я? Ибо ваши выгоды от этой сделки очевидны.

Наместник пожал плечами.

— Как я и обещал — развитие ваших способностей. Вы обладаете незаурядными умственными качествами, и при некотором их развитии вполне сможете одним мысленным усилием подчинять себе людей — любых людей, заметьте, и не только. Пространством тоже можно управлять, и при некоторых отработанных навыках это даже проще, чем воздействовать на психику отдельного человека и тем более — людей в массе. Собственно, именно этой техникой пользуются эссы. Перед вами открывается огромный спектр возможностей.

— Да, но власть над людьми у меня есть и так. Предложите мне что-то большее.

— Наш разговор напоминает мне спор торгашей в лавке. Чего, скажите на милость, вы хотите большего? Что может быть больше, чем та власть, какую я вам предлагаю? Не деньги же, в самом-то деле... Имейте в виду, если вы запросите у меня денег, я в вас сильно разочаруюсь.

— Разумеется, не деньги, — хищно подтвердил господин Нариа. — Деньги — это всего лишь примитивный эквивалент власти как таковой, причем весьма зыбкий и сиюминутный. Нет, я хочу от вас не денег, господин Наместник. Я хочу от вас информации.

— Какой? — Брови Наместника изумленно взлетели вверх.

— Любой. Но количество и качество этой информации должны быть таковы, чтобы я мог правильно оценить ваши возможности и цели.

— Иными словами, вы хотите подстраховаться. — Понял Наместник. — Вам нужна информация для анализа, чтобы иметь пространство для маневра. Что ж, хорошо... А вы понимаете, что в таком случае я запрошу дополнительную страховку с вас? Ведь знания — это самая ценная вещь на свете, что вы прекрасно понимаете. Должен ли я предусмотреть, чтоб мои знания не были использованы против меня?

— Вы имеете на это полное право.

— Хорошо, — сверкнули глаза де Морральена. — В таком случае, чтобы обратной дороги не было, страховка эта — сейчас!

Он громко хлопнул в ладоши и развел их в стороны. В тот же миг на его ладонях появились: серебристая блестящая коробочка странной формы, и отдельно — крышечка от нее. Господин Нариа удивленно мигнул: коробочка в сборке должна была иметь вид человеческой головы с красиво развевающимися волосами. Внутри шкатулки ничего не было, только чистейшая, абсолютно белоснежная подкладка из бархатистого на вид шелка.

— Вот какую страховку я требую от вас, — голос Наместника зазвучал глухо. — Вашу душу, господин Трито Кешми Нариа. Вашу собственную бессмертную душу. В знак заключения нами договора в форме сделки.

— Как это? — Удивился господин Нариа.

— Ничего особенного, — уже привычным, дружески-ироничным тоном сообщил де Морральен. — Я хочу взять с вас всего-навсего ту нематериальную и неощутимую субстанцию, которая является основным носителем вашей личности. Уверяю вас, что при надлежащем исполнении вами нашего договора она вам при жизни совершенно не понадобится.

— А при... Ненадлежащем? — Осторожно уточнил полицейский.

— А при ненадлежащем, увы, мне придется ее у вас изъять, и отправить вашу личность, ваше истинное "я", вечно блуждать по чужим телам, временам, эпохам... — Голос Наместника стал скучен. — И вы даже не будете знать, является ли то, что есть вокруг вас, настоящей реальностью, или это всего лишь созданный мною мираж. Вы вечность будете пытаться стать собой в постоянно изменяющихся условиях, не подозревая, что они — всего лишь игра вашего собственного подсознания. А правила этой игры... Угадайте, кто их будет задавать?

— Понимаю. Тогда я, пожалуй что, откажусь от нашей сделки.

— Ваше право, — спокойно согласился Наместник. — Но тогда, увы, мне тоже придется принять некоторые меры, чтоб вы, в свою очередь, не смогли стать мне опасным, и чинить препятствия моим людям. Убивать я вас не буду, и не надейтесь. — "Какая знакомая фраза!" — Просто вскорости после вашего возвращения в Эс-Дагар станут всенародно известны некоторые не вполне официальные моменты вашей работы. Случайно откопаются вдруг ненужные свидетели, достоянием общественности станут благополучно похороненные факты, сами собой возникнут вполне логичные аргументы... И вас снимут с вашей должности, почтеннейший дьюк господин Нариа. Задвинут в какой-нибудь глухой участок самого провинциального из всех возможных городков, командовать тремя дворниками, одной собакой и двумя с половиной уличными стражниками. И это будет венец, полный и абсолютный венец вашей карьеры.

— Ну и что? Я просто начну все сначала.

— Увы, это вряд ли будет возможно. Я позабочусь о том, чтобы эти дворники беспробудно пили, собака была патологически труслива, а стражники оказались совершеннейшими тупицами, способными лишь брать взятки и убегать от хулиганов. Окружу вас абсолютной информационной блокадой. Вы годами не будете видеть иных людей, кроме вышеназванных, а все попытки даже не раздобыть достоверной информации — просто завязать хоть какое-нибудь перспективное знакомство будут обречены на провал. А самое главное, господин Нариа, что вы будете жить долго. Я немножко переконструирую ваш организм, и срок его существования увеличится на порядок. Вы будете жить, помнить, кем были раньше, но видеть одну беспросветную глушь, и ни намека на светлое будущее. Это ваш выбор, кем стать. Вы на развилке сейчас, господин Нариа. Выбирайте дорогу! — Наместник повысил голос.

Старый полицейский подумал, и задумался надолго. Выбор, предлагаемый де Морральеном, в самом деле был очень простым, но одновременно, как всегда, и невероятно сложным. Обширнейшие возможности — с одной стороны, уравновешивающиеся фактическим рабством. И абсолютная свобода — с другой, противовесом для которой служит полнейшая беспомощность. Он понимал, что Наместник в состоянии осуществить все свои угрозы. Его демонстрация силы была на редкость убедительной.

А господин Нариа всегда считал себя вполне разумным человеком.

— Какие гарантии у меня будут, если я соглашусь на сделку?

— Мое слово, — сказал Аларик. — Мое слово беречь вас, пока вы будете мне нужны.

— Ключевое слово "пока".

— Это ключевое слово применимо даже к простой жизни, — устало сказал де Морральен. — И в обычной жизни вы живете только "пока". Пока вас не убьют, пока вас не казнят, пока вы не умрете от болезни или попросту от старости. И вдобавок ко всему этому в обычной жизни вы лишены хоть какой-то определенности. Я же предлагаю вам именно жизненную определенность, весьма неплохую, лишний раз хочу заметить. И с чего вы взяли, что когда-нибудь перестанете быть мне нужны? Специалисты вашего уровня полезны всегда, ими никогда не разбрасываются. Вы ведь — лучший полицейский организатор, может быть, на всем континенте.

— Спасибо за комплимент.

— Не комплимент, а констатация факта. Решайте же быстрее, господин Нариа. Признаться, наша торговля уже несколько утомила меня. Может быть, вы хотите чего-то еще?

— Да. Хочу. Раз уж вы сами предложили, — полицейский постарался говорить быстрее, заметив, как снова вспыхнули глаза собеседника. — Во-первых, увеличения срока жизни. Насколько это возможно?

— Думаю, лет на шестьдесят... — Наместник с интересом посмотрел на сыщика. — А вы не устали жить?

— Ничуть, — сухо сказал господин Нариа.

— Еще шестьдесят лет активной, полной, настоящей жизни, никакой старческой дряхлости. Фактически это новая жизнь, господин почтеннейший дьюк! А потом, думаю, вы умрете достойной смертью, красиво и чисто, и потомки будут слагать о ней легенды. А я тем временем успею подготовить вам новое подобающее тело, в котором вы и продолжите жизнь, с новым именем, но прежней сутью. Хотите, начните жить с младенчества, хотите — со зрелого возраста...

— Именно это я и хотел предложить во-вторых.

— Ну? Так за чем же дело стало?

— "Отойди от костра, человек. Я дам тебе горшок золота, — сказал горный мреш". Это цитата, господин де Морральен. Цитата из старой детской сказки.

— Я догадался. У нас была похожая. Вас не устраивает горшок золота?

— Нет. Но я боюсь мреша, который его мне предлагает. — Произнес старый полицейский.

— Вы согласны? Скажите только "да".

— Я произношу это слово. Да.

— Отлично, — на губах Аларика блеснула торжествующая улыбка, а в руке — тонкий, серебряный, но даже на вид очень острый нож. — Проколите палец, прошу вас. И поставьте свой отпечаток — вот сюда...

И как только на белоснежной, бархатисто-гладкой подкладке серебряной шкатулки в виде головы с развевающимися волосами пронзительным контрастом заалел кровяной отпечаток, как только господин Нариа платком отер кровь со своего большого пальца, и моментально затянулась обычно долго кровоточащая ранка, неизвестно откуда зазвучала музыка. Рвущийся перебор струн линхельвана, и на грани мелодичного и резкого — голос, кажется, женский, но может быть, и мужской. Наместник довольно улыбался, а полицейский пораженно вслушивался в звучание...

...На этом кончится твой путь, останется твой круг.

Тебя отравят, может быть, а может быть, убьют.

В моих словах начала нет, как нету и конца.

Захочешь стать самим собой — так смой мой взгляд с лица!

Дракон закрыл глаза, исчез, а ты остался жив.

Но не нужна тебе вся жизнь — ты видел мир чужих.

И ты услышишь звук струны, взмах черного крыла,

И будешь ждать, что в твои сны ворвется тень меня...

Картина пятая:

"Караван".

Должен признаться, что в настоящий момент я ощущал себя совсем неплохо. Я сидел в тепле, у костра, привычно по-пустынному сложив ноги на лохматой кошме. Рядом со мной покоился пока еще тугой бурдюк с крепким и сладким вином с подгорных виноградников южной Селинии, на коленях возлежал мой самый лучший друг — шестиструнный линхельван. Друг второстепенной важности слонялся где-то среди караванщиков, выискивая приключений на дурную голову и кой-чего пониже. Я был временно предоставлен сам себе, и от короткого мига одиночества получал дополнительное наслаждение.

Караван готовился к ночевке. Слуги — все караванщики, даже охрана, были слугами дюнкэ Карима Тар-Эбеля, — расседлывали лошадей и пустынных одров — больших, даже огромных животных, похожих на помесь быка и коня, только размером побольше обоих раза в два. На голове у одров короткие, но очень острые рога, шкура толстая, не пробить и кинжалом, нрав весьма скверный, но выносливость потрясающая. Одры могут тащить груз весом в две трети от собственной массы сутки-двое без отдыха. Но пока что караван никуда не торопился, шел по графику привычной тропой, и дюнкэ отнюдь не собирался гнать его сломя голову.

Карим Тар-Эбель, обреченный принц Гишемина, выглядел как умудренный долгой жизнью и обширным опытом человек. Ему было явно больше пятидесяти лет, но происходил он из горцев, а те до глубокой старости сохраняют ловкость тела и изворотливый, как у мреша, ум. Дюнкэ был среднего роста, толстоват, но никогда не расставался с тяжелым кривым тиртаком. А во владении своим национальным оружием горцы, как известно, искусны с детства, и лишняя масса им небольшая помеха. При одной мысли о том, что мне еще предстоит незаметно подменить драгоценные камни — главную ценность для караванщиков — под ложечкой начинало противно посасывать. Слишком внушительно выглядел и сам демонстративно-неуклюжий дюнкэ, и его, наоборот, весьма ловкая и сноровистая охрана. Поэтому я старался пока не думать о деле. Гораздо приятнее было думать о вине, объемистый бурдюк с которым, пока я вам старательно молол языком, уже давно не был таким тугим, как в начале рассказа...

Ночь в пустыне наплывает стремительно. Костер, у которого расселся я, горел неподалеку от маленького шатра, где нам с Керитом определили спальное место. Оказывается, меня знали даже вечные бродяги-караванщики! Вальяжный обреченный принц, хитро, по-горски, посверкивая прищуренными глазами, рассыпался передо мной в традиционных пышных славословиях, ну и Кериту заодно досталось почестей, как моему спутнику и помощнику. Мы ведь очухались на пару, когда нас сбрызнули водичкой в прохладном и темном войлочном шатре. Для начала нас вытошнило, для продолжения банкета у обоих еще долго кружилась голова и плавали цветные круги перед глазами. Отпустило нас только спустя два-три часа, когда тошнить было уже нечем. Нас отпаивали холодной водой, но лично я вскорости затребовал чего покрепче. И получил свою законную винную емкость.

Не знаю, догадывался Керит или нет, но нам обоим очень крупно повезло. Скорее всего, Наместник знал, к кому отправляет нас, потому что у только внешне цивилизованных народов Гишемина до сих пор практиковалось запрещенное повсюду рабство. Два беззащитных странника, обнаруженных караванщиками в пустыне, легко могли стать не дорогими гостями, а ценным товаром. Может быть, нас бы не спасла даже моя известность, если бы караван направлялся домой в Селинианский Гишемин, а не в столицу культурного Таварра. Более чем вероятно, господа, что моя слава лишь увеличила бы мою себестоимость. Керита с его смазливой внешностью ожидала бы несколько иная, но насквозь прозаическая участь...

Лицемерие горцев, и в особенности — их родовых вожаков, давно считалось национальной чертой характера народов гор. Поэтому мне было, мягко говоря, не очень уютно. В особенности неуютно становилось в присутствии самого обреченного принца, с его профессионально-лукавым выражением маленьких, но острых глаз. Как у того же мреша, медленно обходящего по кругу человека, вооруженного арбалетом, но со всего одним болтом...

За моей спиной раздался шорох, и я, не удержавшись, вздрогнул. Зря — это был всего лишь граф-эг, а вот караванщики могли заметить... Керит плюхнулся рядом со мной, привалившись спиной к моему плечу. Я великодушно уступил ему кусочек кошмы, а драгоценный бурдюк перепрятал за другой бок. Не подумайте, что я собирался напиться, просто... А, какая, к грыбу, разница...

— Что доносит разведка? — Тихонечко спросил я его, ткнув локтем под ребро.

— Мы сидим в самом центре становища. — Так же тихо ответил Керит. — Практически мы окружены. Я насчитал штук двадцать пять воинов, все хорошо вооружены и выглядят профессионалами. Всего в караване около шестидесяти человек. Я не уверен, но, по-моему, не меньше десятка из них — рабы.

— Почему ты так решил?

— Им отдают приказы даже слуги. Но из Таварра никого нет, все говорят по-селиниански. Булькающе. Здесь вообще нет ни одного таваррца.

— Кроме нас.

— Вот именно, — тихо согласился он. — Ли-ис, мне здесь не нравится. Кое-кто тут уже слишком пристально на меня смотрел.

— Мне тоже не нравится, так что делать? — Философски ответствовал я, подумав и отодвинув все-таки винный бурдюк подальше от себя. Хватит пить, пора гулять, господа... — Я говорил с дюнкэ, мы отстанем от каравана в ближайшем приграничном городке. Главное — лишь бы там была дорога, до Ра-Тусса доберемся своим ходом.

— Ли-ис, я все понимаю, — помолчав минуту-другую, сказал граф-эг. — Но все-таки, что мы собираемся тут делать? Зачем вы так стремились в этот караван? У меня, знаете, накопилась масса вопросов...

— Тихо ты! Дюнкэ идет! — Шикнул я, даже радуясь возможности прекратить этот разговор. К нам действительно направлялся сам Карим Тар-Эбель, сияя своей вечной плутовато-лукавой улыбкой, так не вяжущейся с благородным титулом. Впрочем, он и был всего лишь обреченный...

— Арам, дорогие гости! — Впрочем, у него все равно выходило "алрам". Произношение у горцев было еще более квакающим, чем у равнинников. — Как я счастлив, что могу лицезреть самого Черного Менестреля, да еще с таким юным, но наверняка отважным спутником! Вы всем довольны, я надеюсь? Никто во всем Гишемине не может сказать, что Карим Тар-Эбель плохо принимает гостей!

— Благодарю вас, ваш прием — образец гостеприимства, а ваши люди — образец настоящей учтивости, — я склонил голову в знак приветствия, не собираясь вставать. Менестрелям испокон веков даны многие привилегии, в том числе и сидеть даже в присутствии монаршей особы. На их "спутников" это правило вообще-то не распространяется, но Керит повторил мой жест, оставшись сидеть. На лице гостеприимного хозяина не отразилось ни одной негативной эмоции.

— Через полчаса приготовят ужин, — сообщил он, садясь напротив. — Я решил оказать вам честь приемом пищи в вашей компании. Когда еще выдастся такая возможность — вести застольную беседу с самим Черным Менестрелем!

— Очень рад, что меня знают не только в столице. Но надо вам сказать, никогда не думал, что моя известность распространяется так далеко.

— Гораздо дальше, чем вы думаете! — Заверил обреченный принц. — Свитки с вашими стихами попадались мне даже в Имукте.

— Кто бы мог подумать... — Я, как бы в доказательство, провел рукой по струнам. Линхельван привычно отозвался протяжным стоном.

— Сыграйте мне! — Страстно попросил дюнкэ, аж подавшись вперед.

— Что вам сыграть?

— Да хотя бы... Вот это. — И передо мной развернули свиток, вытащенный из-за пазухи.

— "Сын вождя"?

— Да.

Я всмотрелся в сделанную чужой рукою переписку моих стихов, потом перевел взгляд на лицо сидящего передо мной горца. Какая великолепная маска... Он много умнее, чем любит казаться.

Провел рукой по струнам, вспоминая аккорды, немного подтянул лады, и...

Обреченный принц слушал, полуприкрыв глаза, и его левая ладонь сжимала рукоять тиртака. Он явно вспоминал что-то свое...

За мной придут — пускай не ночью, так под утро.

Закон богов, закон людей, стальная власть...

И этот мир устало ляжет мне на руки,

И я подумаю... вот если бы упасть?

Но тяжелою цепью из золота скованы плечи.

Но тяжелая сталь на ладонях, и ярость толпы!

Я забью свое сердце печатью, расплавятся свечи.

Просто сказка прошла, начинается быль...

Керит, привалившись к моему плечу, дирижировал в воздухе руками, а вокруг нашего костерка стали собираться люди. Они образовывали круг, кольцо из нескольких плотных рядов, и просто молча стояли и слушали.

Я сын вождя!

Тяжелый взмах.

Попробуй, встань,

И ляжешь в прах!

Я сын кровавого дождя...

Я сын вождя.

За мной пойдут, пускай не волей, так неволей.

И мир услышит звон подков и кандалов.

В груди не сердце, а комок, набитый болью,

Но руки скованы заклятием богов.

Это сталь закрывает лицо и ложится в глазницы.

И кровавая подпись на свитке — тяжелый доспех...

Песня ворона, призрак войны — будьте прокляты, птицы!

Я во имя бессмертных богов обречен на успех...

Охрана, простые слуги, даже гипотетические рабы, опознанные Керитом, — многие и многие, бросая работу, подходили к костру слушать меня. Все менестрели тшеславны и больше всего любят признание, поэтому я полноправно гордился собой — не часто, между прочим, удается собрать такую чувствующую аудиторию! Значит, чего-то еще стою, господа, еще не полностью потерян... Уже десятки пар глаз смотрели на Черного Менестреля, лица, выжженные холодным горным воздухом и раскаленным пустынным солнцем, застыли, как изваяния ложных богов.

Пусть будет сон и обернется явью.

Я звон ручьев услышу по весне...

И крылья под плащом опять расправлю,

И ветер в руки...

Но я слышу...

Нет...

Ты сын вождя!

Ты должен встать.

И убивать, а не летать.

Молчать, ведь воины молчат,

Им славу вороны кричат.

Поднимет небо темный клин...

Ведь ты один...

Ведь я один...

Я... сын... Кровавого дождя.

Я сын вождя!

— Я сын вождя, — эхом повторил дюнкэ. По толпе караванщиков пробежал ропот. Обреченный принц оглянулся — и словно только что увидел, что все его слуги побросали работу, набежав меня слушать.

— А вы что встали, дети горного козла?! Лошадей поить не надо? Еду готовить не надо? Кто разрешал прекращать работу?! — В руках Карима из ниоткуда появилась тяжелая плеть. — Этот человек поет для меня, а вовсе не для вас, пасынки Гаала! — И давай сыпать отборной и абсолютно непонятной для равнинников бранью. На нормальный язык его длинную речь можно было коротко перевести так: "Если вы еще раз позволите себе отвлекаться от работы, хотя бы ради всех певцов мира, то все поголовно лишитесь своих мужских достоинств", далее последовали еще более пышные и кровожадные аллегории и метафоры. Когда он отвернулся, разгоняя плеткой нерадивых работничков, Керит молча сунул мне в руки клочок бумаги. Карандашом там было написано:

"К костру их подошло 50 человек".

В глаза граф-эг не смотрел, а, наоборот, отвернулся от меня, с искренним любопытством озираясь по сторонам. Я скомкал бумажку и отправил ее в огонь. По первоначальным прикидкам того же Керита, их всех не меньше шестидесяти. Значит, минимум десять остались на своих местах. Надо думать, на охране самых ценных товаров, в том числе и драгоценных камней из Святой Штольни. Самые дисциплинированные — или самые стойкие к внушению?

— Ленивы, как свиньи, — тяжело дыша, сообщил нам дюнкэ, вновь присаживаясь к костру. Тяжелая витая плетка исчезла, как будто ее и не было. Я даже не успел заметить, куда он ее прячет, кажется, за спину? — Еще и трусливы к тому же. Приняли за разбойников пограничную стражу Селинии. Вернусь домой, в Гишеминский Лехх, этих всех разгоню. Продам товары в Ра-Туссе, и там же охранников наберу новых. В столице сейчас много безработных солдат, лучше никого не найти.

— А обычные наемники? — Осторожно спросил Керит. — Их много в пограничье...

— Где много? Кого много? — Заквохтал караванщик. — В пограничье все уж раскуплены. Богом клянусь, не понимаю я эту вашу королеву. Распустить регулярную армию, а вместо нее тратить деньги на этих полуразбойников...

— Как это? — Удивился я. Обреченный принц внезапно стал очень словоохотлив, и снизошел до более подробных разъяснений:

— Уж не знаю, чем ваша Драконица думает, а только я по этому пути не первый год хожу. Раньше как было — там стража, и тут стража, там патрули по горам, и здесь патрули по горам. Не пройдешь, не прошмыгнешь, там пошлина на вывоз, здесь пошлина на ввоз. А сейчас только вывозную пришлось платить! Перешел границу — стоят ворота на перевале. Послал, как всегда, мальчишек пошустрее на разведку. И что?

— Что? — Машинально спросили мы.

— И ничего! — Развел руками караванщик. — Нет патрулей с вашей стороны! Нет пограничной стражи!

— Как это нет?!! Куда ж они делись?

— Уж не знаю, куда, а только нет никого, — повторил Тар-Эбель. Для внушительности показал двумя пальцами мизерное расстояние. — Вот настолько от перевала Ул-Гаар ваши горы охраняются. У ворот стоит взвод наемников, а настоящих солдат больше нету. Так я всего два дня на обход и затратил, и на налогах здорово сэкономил. — И подмигнул Кериту. Тут же заорал зычным голосом, похлопывая себя по пузу:

— Эй, там! Я еще долго должен ждать свой ужин?!!

И не прошло и минуты, как перед каждым из нас был расстелен походный коврик с узорчиком, а на нем расставлены разнообразные, аппетитно дымящиеся яства...

Когда я смекнул, что дюнкэ намерен устроить настоящий пир, было уже поздно. Отказываться же выходило смерти подобно, у горцев гипертрофированы законы только ими понимаемой чести мужчины. Если ты не принимаешь щедрого угощения — значит, в чем-то подозреваешь хозяина. У горцев, видите ли, сохранилось много старинных обычаев, и некоторые из них выглядят странными на взгляд равнинника. Они, оказывается, никогда не будут есть в доме своего врага, то есть человека, которого намерены убить. Соответственно, как вы понимаете, отказаться от пищи, предлагаемой почтеннейшим Каримом, не было никакой возможности... Не подумайте, что это я такой умный, это начитанный граф-эг шепотом на ухо просвещал меня по поводу всех этих дикарских тонкостей. Оставалось лишь взмолиться хоть Эссалону, хоть Наместнику, чтобы в его любимые книги не закралась какая-нибудь случайная опечатка...

Сушеное мясо с травами, размоченное и слегка поджаренное, горный алый виноград, горячие лепешки из какой-то странной муки, испеченные на большой каменной плите прямо сию минуту, по профессионально-походному рецепту. Еще какие-то фрукты, зеленые, синевато-коричневые, желто-красные, и прозаическая маринованная морковка — традиционная горская закусь. К чему закусь? Ну как же — к чему... Иногда, между тостами, я даже задумывался, а не вознамерился ли дюнкэ упоить нас вусмерть ВСЕМИ запасами предназначенного на продажу вина?

Ночи в пустыне холодны, легко можно замерзнуть, но нам это, кажется, не грозило, с таким-то внутренним подогревом...

Где-то в отдалении шумели слуги, пользуясь нежданным-негаданным отдыхом — ради нас обреченный принц приказал остановить караван до наступления ночи. Придя в относительно благодушное настроение, я лениво пощипывал струны, развалившись на каких-то мешках, и слушал, как Керит заливает, то есть поведывает, то есть... Тьфу, рассказывает почтеннейшему Кариму историю наших злоключений:

— ...И вот когда улеглась пыль, поднятая уходящим отрядом бандитов, я очухался и выполз из-под из кабинки на спине одра. Меня оглушило каким-то мешком, и они, очевидно, сочли меня мертвым. Повсюду лежали трупы, одни трупы — людей, одров, лошадей... Раненых не оставалось — они добили всех. Были только трупы, пронзенные стрелами и изрубленные саблями. Весь караван... Весь!

Мальчишка очень натурально зашелся в сдавливающем горло кашле.

— Единственный, кто был жив среди груды мертвых тел, это был Черный Менестрель. Пираты не тронули его, они ведь суеверны...

— Пил-раты? — Удивившийся дюнкэ пошире открыл один глаз.

— О да, почтеннейший, это были пираты! Морские пираты, они как-то узнали, когда вдоль побережья будет проходить наш караван, подстерегли нас, высадились и убили всех, забрали все товары. Только Менестрель сидел на камне, как вестник скорби и горя, и играл что-то печальное. Вы же знаете, лишить жизни странствующего певца и музыканта — что может быть более страшной приметой? Судьба жестоко карает святотатцев, вечные бродяги — это ведь ее люди...

— Арам, арам, арай-мэ — какая беда...

Я бы ни за что в жизни не поверил в столь романическую историю, но кое в чем Керит был все-таки прав. Насчет нас, одиноких бродячих менестрелей, в самом деле ходит масса слухов, легенд, народных баек и откровенных суеверий. На них удобно играть, когда под рукой нет иных инструментов... Не знаю, насколько суеверен дюнкэ, но как владелец каравана, он вряд ли решится проверять иные приметы на себе. Он умен, и сознает, что слишком многим рискует — ему есть, что терять. Вот если бы караван шел обратно в Гишемин... Но не будем о грустном.

В любом случае, я намеревался отстать от каравана в ближайшем городишке, связанном с Ра-Туссом хорошей дорогой. Хотя... а зачем нам Ра-Тусс? Кериту там делать нечего. Меня тоже ничто особенно не держит — да, жалко бумаги и любимый болт, но все ноты и тексты в голове — самом удобном хранилище информации. Я наметил себе при удобном случае как следует обдумать этот вариант и обговорить его с Керитом. В конце концов, Хозяин меня, такое чувство, везде найдет, а вот в столице мы слишком засветились...

— Рамие, зажглась Халзар-Геб! — вдруг донеслось громогласно с той стороны, где восседал дюнкэ Карим. Пока я пребывал в раздумьях, они с Керитом уже умудрились наладить взаимопонимание с помощью двух бурдюков красного, но если на почтеннейшего Тар-Эбеля алкоголь не оказал заметного воздействия, кроме некоторого оживления и подозрительно заблестевших глазок, то мальчишка сонно лупал глазами, с некоторым трудом координируя движения. Я протянул руку и забрал у него бурдюк. Не умеет пить молодежь... буль-буль... Всего-то пять шаров объемом в горсть и выпил, судя по мягкости бурдюка. Эх, вот я в его время... А ему уже хватит!

— Зажглась Халзар-Геб! — Продолжал обреченный принц. До меня вдруг дошло, что над становищем установилась полная тишина. Все слуги внимали своему господину. — Халзар-Геб своим светом озаряет нас! — Он воздел руки к небу, как в выспренней молитве. — Этот день судьбоносен! Сама Пленительная Звезда явилась нам! Это надо отметить. — И деловито потер руки. Возвышенная патетика моментально сменилась приземленной практичностью.

— Слушай, что такое Халзар-Геб? — Подозрительно спросил я у Керита, пресекая его попытки дотянуться до винной емкости, пока дюнкэ, извинившись, удалился куда-то. — Часом, не знак свыше — "Все можно, и ничего не бойся"?

— Не-е... — Ничуть не обидевшись, мальчишка развалился у костра, пристроив голову на локте. — Это вон там, в небе. — Он указал рукой туда же, куда всматривался караванщик. Прищурившись, я разглядел там крошечную, искрящуюся желтую точку. — Халзар-Геб — это Звезда Пленительного Счастья.

— Ч-чего?!

— Ну, это... — Он уже явно с трудом подбирал слова. — Старая-старая горная легенда. Когда-то горские племена Гишеминского хребта были... Ик... Того... В общем, свободны, и не было разделения на наследных и обреченных принцев, когда...

— Вино вместо воды в Наллайте текло, а птица Хеникс голым задом на горячей сковородке сидела, — перебил я. Так, кажется... Еще чуть-чуть, и мне тоже хватит. Чуть-чуть! — Покороче можешь?

— М-могу. В общем, горцы считают, что эта звезда светила, когда ими правили родовые князья, а Г-гишемин был свободен. Когда войска Селинии и Таварра вторглись... ик... С востока и запада на Гишемин, и одна за другой пали все горные крепости и укрепленные чараки, Халзар-Геб исчезла с небосвода. С тех пор она появляется очень редко, и знаменует собой эти... Ик... Изменения. — Я дал Кериту глотнуть из бурдюка, чтоб унять напавшую на него икоту. Построение фраз, вот диво-то, сразу же стало куда более осмысленным. — Кроме того, Халзар-Геб с тех самых пор — уже лет триста прошло — является официальным гербом Гишеминских принцев. Только у наследных она с волнистыми лучами, а у обреченных — с прямыми.

— Очень любопытно, — согласился я. — То есть ее явление сейчас будут отмечать? Еще хлеще, чем сидели до сих пор?

— Боюсь, что да, Ли-ис. Вы посмотрите, как они забегали...

Да уж, забегали — это не то слово! Слишком мягко, слишком неопределенно и неточно обрисовывающее действительность. Всю неторопливость и сонность с караванщиков сняло, как рукой пирожок с полки. Хозяин каравана носился, как угорелый, звеня саблей, размахивая плеткой и громко отдавая распоряжения. Вынимались из тюков, укрепленных на спинах одров, все новые и новые бурдюки с вином и даже кувшины со знаменитым верамом — похожим на вино, но очень крепким напитком золотисто-коричневого цвета, который не производили нигде, кроме как в Селинианском Гишемине. Прямо на песке по приказу дюнкэ разворачивались драгоценные ткани, шелк и парча, на них ставились кувшины и всяческие миски, плошки, чашки... Над пустыней опять поплыли самые притягательные ароматы, причем не только от деликатесов, щедро дозволенных дюнкэ. По старинному обычаю, прямо на землю вокруг костров от души брызгали дорогими приторными духами, а на огонь в массовом порядке ставились жаровни, на которые сыпали сухие благовония. Лично у меня от такого дикого смешения сильных запахов моментально разболелась голова.

— Само небо послало нам вас, дорогой гость с не менее дорогим спутником! — Улыбаясь, к нам опять спешил почтеннейший Карим, на ходу раскрывая объятия. — Нежданно-негаданно у нас большой праздник — в последний раз Халзар-Геб появлялась не меньше дюжины лет назад! — Поздравляя, он обнял и меня, и Керита. — До рассвета еще четыре часа, и все четыре часа мы будем праздновать! Арай-мэ, это великий день для княжеского рода Тар-Эбелей! Небо отметило нашу встречу, мой искренний друг Менестрель, и ради такого случая я не поскуплюсь ни на что! Эй, Гархан! — Обернувшись, повелительно крикнул он. — Пусть красавицы гор усладят взоры моих дорогих гостей!

Безмолвный помощник обреченного принца, мрачный и до черноты загорелый обнаженный по пояс воин выделился из суетящейся толпы, приняв приказ господина, и убежал куда-то в ночь, в ту сторону, где прямо с немалыми тюками-паланкинами на боках легли на песок громадные одры. Спустя пару минут оттуда послышался тонкий серебристый смех... А может быть, и не смех, а мелодичный звон десятков крошечных серебряных колокольчиков и бубенчиков на браслетах, обвивающих запястья и лодыжки пяти красавиц, одетых только в легчайший шелк и полупрозрачные вуали. Они не шли, а плыли, как лебеди по водной глади, их лица не скрывали традиционные для горских женщин маски, их губы улыбались на грани призыва и непорочности, а их глаза блестели темными морями, отражая отсветы множества горящих костров...

Керит потянулся и нагло отобрал у пораженного меня уже изрядно помягчевший несчастный бурдюк, столько раз уже кочевавший из рук в руки. Я отдал его безропотно, ибо был зачарован грациозностью их походки, плавностью движений и изяществом тел. Может быть, на меня тоже подействовало наконец-то вино, или дало о себе знать долгое отсутствие женщины, но скорее всего... В этих девушках не было ни на ноготок пошлости, ни на волосок — доступности и вульгарности, зато была только природная женская невинная страсть, не знающая морали, а значит, и разницы между Добром и Злом. Наверное, точно так же выглядела Первая Женщина, перед которой не устоял, невзирая на запрет Бога, Первый Мужчина...

— Вам нравятся мои прекрасные руми? — Провокационно поинтересовался караванщик. — Такие женщины — ум-ма! — штучны, они прекраснее всех даже в горных чараках. Ласиль, Вейнра, Шанира, Эртени! — Названные девушки изящно и покорно поклонились господину, и под их шелковыми лифами словно всколыхнулась тугая волна. Легчайшая ткань ничего не скрывала, только дразнила воображение.

— Они истинно прекрасны. — Кажется, мне удалось выразить достаточную степень восхищения в голосе. Главное было не переборщить, а то еще взревнует гордый своими сокровищами караванщик. Горцы ж на понятиях чести все двинутые... — А кто же пятая? Которую не счел нужным назвать наш гостеприимный хозяин?

— О-о-о... — Мечтательно протянул дюнкэ. — Пятая — это Гульмира, еще ее называют Черной Жемчужиной Хасгата — по-вашему, Эс-Хаста. Она — это венец, венчальный бриллиант короны. Пять раз ее хотели купить у меня, три раза пытались похитить! Не продал, хотя давали больше пятидесяти лошадей.

— А что было с похитителями? — Зачем-то поинтересовался Керит.

— А, их разорвали лошадьми, как принято в горах, — отмахнулся обреченный принц. — Гульмира — равнинная селинианка. Ее учили на высшей ступени Храма Белой Мыши, но попала она ко мне еще девственницей. Вы — мои дорогие гости, отмеченные явление Халзар-Геб, поэтому я дарю вам драгоценный подарок. Позволю вам вместе со мной насладиться зрелищем для искушеннейших мужей — танцем Черной Жемчужины!

Из шеренги девушек выступила одна из них, на вид не отличавшаяся чем-то особенным. Конечно, она была превосходна — громадные темные глаза, тонкие, но чувственные губы, гибкий стан и грациозность мреша, но я бы не выделил ее из ряда прочих красавиц. Пока не... Пока Она не вскинула вверх тонкие руки, на которых тотчас отозвались смеющимся переливом серебряные бубенцы, пока Она не изогнулась в талии и не повела бедром, пока не начался самый прекрасный, самый чарующий и самый невообразимый танец из всех, что я видел в жизни...

Не было музыки — Она танцевала под мелодию собственных украшений. Не было иных звуков — Ночь и Пустыня замерли, не в силах отвести взгляд от этого гибкого смуглого силуэта, танцующего под светом Пленительной Звезды среди отблесков пламени. Ее кожа блестела, отражая всплески желто-оранжевого огня и чужие завороженные взгляды, ее руки рисовали в воздухе полные древнего смысла знаки, ее голова откидывалась назад, ресницы томно прикрывали взгляд, а волосы текли по плечам, как струи темного водопада. Под тонкой блестящей тканью опадала и страстно вздымалась грудь, ноги, как совершенство природы, казались идеалом во всем — от невыразимо изящной линии полуобнаженного бедра, до гладкого, безупречной формы колена и воплощенного мраморного совершенства ступни. Только теперь я понял, как Она прекрасна — Черная Жемчужина Эс-Хаста...

Когда танец завершился, я даже не уловил.

— Ик! — Громко, аж вздрогнув, выдал Керит. И это был тот звук, который позволил стряхнуть охватившее всех, включая меня и самого дюнкэ, оцепенение. Ваш покорный слуга еще медленно включался обратно в истинную реальность, как мальчишка полез через меня за моим же собственным, почти родным винным кожаным мешком! Чего-то он очень уж активно напивается, хотя почти не пьянеет, не считая икоты... Сразу же захотелось горестно вздохнуть, ибо там, в сладких грезах, наполненных вечным прекрасным танцам, было куда как приятнее. А еще захотелось дать подзатыльник Кериту, за то, что взял, да и порушил всю идиллию! Вот молодежь пошла, ничего у них святого, окромя бутылки, нет... Даже ТАКИЕ женщины на них впечатления уже не производят! Куда катится эта страна, куда катится этот мир в целом... У Наместника, что ли, спросить при случае?

От подзатыльника Керит тихонько ойкнул и обиженно отстал от бурдюка. Находившийся рядом дюнкэ пошевелился, как пещерный медведь в своей горной берлоге. Его взгляд так же медленно обретал осмысленность, но в глазах все еще стояло чарующее действо...

Бедные, бедные, позабытые четыре оставшихся девушки! На них никто уже не обращал внимания, я лично не мог даже вспомнить имен. Они стояли в своих легких одеждах, и мерзли босиком на остывшем песке пустыни, при начавшемся холодном ветре. Честно говоря, они выглядели очень жалко. Лишь Гульмира стояла, как статуя, знающая себе цену, и не собираясь терять достоинство. Я, как всегда в таких случаях, вспомнил Элайду... И тут же выкинул ее из головы. Да сколько же можно?! Вон какие еще есть девушки! Сколько лет прошло, а ты, дурак, все еще забыть не можешь...

— Ах, Гульмира... Арам мей ла... — Мечтательно протянул дюнкэ. — Один равнинный струнощип назвал ее однажды цветком эльвиррна. Он прав, не правда ли, друг мой Менестрель, ради которого явилась Халзар-Геб? Скажи мне правду, и только правду. Она прекрасна? Моя Жемчужина Эс-Хаста?

— Истинно прав, друг мой Карим. Она прекрасна...

— Я горжусь ею, как самой большой ценностью, — вдруг сознался обреченный принц. — Остальные мои жены — лишь лекарство от скуки и свидетельство достатка. У нас в горах принято иметь много жен, у человека княжеского рода их не может быть меньше пяти. Гархан! — Вдруг позвал он.

Немногословный телохранитель вырос, как из-под земли. То есть из-под песка в данном случае.

— Гости сполна насладились красотой моих женщин. Уведи их.

И после того, как красавицы исчезли в полотняных кабинках, висящих на боках одров, дюнкэ снова сощурился, по своему обыкновению, глядя на костер, уже давным-давно медленно затухавший, сейчас он лишь слабо подсвечивал тлеющими алыми угольками. На Эс-Хасте проявлялись утренние звезды, а слуги-караванщики давно уже дрыхли, по-своему неплохо "отметив" явление Халзар-Геб. Керит тоже клевал носом, отщипывая малюсенькие кусочки от лепешки и полусонно их поедая. В сознании и относительной трезвости находились только мы с хозяином каравана.

— Ночь заканчивается, Менестрель, — совсем иным тоном, чем обычно, сказал обреченный принц. — Эта ночь, освященная Звездой Пленительного Счастья, не может быть просто так. Ты понимаешь, о чем я?

Я счел более нужным промолчать. Дюнкэ поворошил палкой угли, добившись взлета целого сонма ярко-алых искр, и сказал:

— По такому случаю я хочу преподнести тебе еще один подарок. А ты, может быть, когда-нибудь вернешь его сторицей.

— О чем ты, Карим?

Он не обратил внимания, или же просто нормально принял обращение по имени.

— У нас, в горах, существует много обычаев, странных для вас, равнинников. В частности, один из них гласит, что лучший подарок другу — это любимая женщина. Не навсегда, только на одну ночь. Я хочу подарить тебе Гульмиру.

Если б я что-то ел или пил, то неминуемо подавился бы.

— От ночи осталось не слишком много, — тихо добавил караванщик. — Возьми ее, Менестрель. Доставь ей наслаждение. Если от тебя у нее родится ребенок, то он будет принят в род Тар-Эбелей как законный обреченный принц. Я надеюсь, он унаследует ее красоту и твой талант.

— Эта ночь имеет для вас такое большое значение? — Подумав, спросил я.

— Ты даже не представляешь, какое. Все, что бы ни происходило в ночь явления Халзар-Геб, неминуемо ведет к удаче. — Он поднялся, как будто и не просидел больше часа, скрестив ноги. — Ваш шатер — вот этот, у которого горел наш костер. Я пришлю к тебе Гульмиру сейчас же.

— А если она не захочет? — Совсем, наверное, одурев, ляпнул я.

— Женщина хочет всегда, — покачал головой караванщик.

И, озадачившись, я вдруг... Согласился с ним.

Керит рухнул на какую-то шкуру у матерчатой стены, и практически сразу же засопел, как ребенок, отвернувшись и утыкаясь носом в шерсть. Заснул — вот и хорошо, ничего не увидит и, надеюсь, ничего не услышит. А проснется и услышит — не беда, парень он взрослый, пора привыкать к этой суровой жизни и практическому отсутствию в ней романтики.

Я уселся на застеленный шкурами пол и расшнуровал сапоги. У стены легла шпага, подумав, под головной валик я засунул кошель — тот самый, выданный Наместником, с камнями. Не бог весть какой тайник, но сойдет... Я уже расстегивал рубашку, когда раздался тихий шорох, и откинувшийся полог обнажил тусклые звезды. И снова задернулся, но я слышал чужое дыхание...

В голову вдруг забрались глупые мысли — может, надо ей что-то сказать? А что? Что, в принципе, можно сказать женщине, которую прислали ублажить тебя? Не по своей воле, не за деньги, а по приказу мужа...

А может, лучше отказаться? Услать ее сейчас обратно, смертельно оскорбив этим обреченного принца в самых лучших дружеских чувствах? Можно сослаться на обычаи равнинников, не позволяющие пользоваться чужими женами даже с согласия хозяина. Да, можно... Можно много чего навыдумывать...

— Я здесь, господин мой, — тихо прошелестел мягкий грудной голос, и только от его звучания ожило мое мужское естество. Внутренний зверь рыкнул, и рука сама поднялась вверх, находя манящее крутое бедро, прикрытое легко скользящей под пальцами тканью...

Да, в конце концов, сколько можно ждать?! Сколько можно вспоминать прошлое, вернуть которое не под силу даже Наместнику, сколько можно вспоминать другой голос, зовущий в темноту, другие темные глаза, что умели смотреть как страстно и пламенно, так и весело и лукаво, другие волосы цвета ночи, не волнистые, а прямые, которые так любил перебирать пальцами граф ар-Штосс? Сколько можно хранить верность неверности, память — беспамятству, а правду — самой бессовестной лжи? По крайней мере, этой девушке не нужны ни мои деньги, ни моя слава, ни мои друзья или мои враги. Ей нужен только я сам, и лишь на одну ночь...

...Караванщик был абсолютно прав...

Ласковые губы коснулись моей груди, тонкие руки обвили шею, а в нос ударил мускусный аромат желания. О, боги и полубоги, высочайший Эссалон и сиятельный Наместник, и вы, надменно-презрительные эссы! Вам не дано познать этого счастья, этого длящегося вечность мига, возносящего на вершину блаженства с самой чистейшей совестью. Не описать, как нежные губы касаются кожи, как они медленно спускаются вниз, и как смыкаются наконец-то на самом главном, на том, что венец всему и начало...

"Прощай, Элайда. В эту самую ночь я забуду тебя".

Другие губы...

Другие руки, которые я так любил целовать, но которые очень редко обнимали меня.

Другие глаза, в которых была отныне лишь пустота. Всего лишь пустота...

"Но я никогда не забуду твоего предательства".

Внутри меня взревел зверь, и я, позабыв о необходимости соблюдать тишину, позабыв о том, что мы здесь не одни, позабыв обо всем, что имело значение в прошлом и будущем, полностью отдался ему. Меня обняла ласковая, обволакивающая Тьма, и весь мир перестал иметь значение для проклявшего его Менестреля...

Наместник и Френ.

— Шеф... — Осторожно позвала вампирочка, опасаясь вступить в комнату.

Хозяин словно не слышал ее, он стоял и смотрел в любимое всевидящее Черное Зеркало, с которого ехидно скалился гибкий извивающийся дракон, мерцая фиолетовым глазом-аметистом.

— Ну шеф... — Робко повторила вампир, вложив в голос как можно больше виноватости. Наместник по-прежнему игнорировал ее. Набравшись решимости, суккуб тихо, на цыпочках, подошла к нему сзади и обняла, уткнувшись мордочкой в плечо.

— Ну, Хозяин... Ну прости...

— Да ладно... — Ответил тот. Обернулся и взял пальцами подбородок верной агентессы, приподнимая лицо девушки кверху.

Френсис зажмурилась, и не понять — то ли от благоговейного страха, то ли от наслаждения. Хозяин насмешливо фыркнул и подхватил вампирочку под мышки, сажая ее на стол. Чтоб глаза оказались на одном уровне, так удобнее разговаривать.

— В общем, так. Последствия допущенной тобой ошибки мне удалось исправить, и даже привести ситуацию к более-менее приемлемому консенсусу.

— Ага, слышала я, как ты его окручивал! Скажи уж прямо, шеф, благодаря мне у тебя появился такой агент, какого еще поискать! Соответствует сразу и второму, и третьему пункту из твоего краткого предварительного плана! — Осмелела дива Френ, видя, что Наместник в благодушном настроении.

— Не более, чем наполовину по каждому пункту, — покачал головой босс. — Впрочем, быть может, это и к лучшему... Как говорится, если вам по ходу действия не приходится менять планы, призадумайтесь — а не манипулируют ли вами?

— Кем говорится-то?

— Мною, — с серьезным видом сказал Наместник. — Но поскольку все-таки за твою ошибку ты должна как-то отчитаться, то вот тебе следующее задание...

— Опять в бордель, что ли?

— Какой бордель? Эта явка спалена. Гарантирую, там скоро появятся проверяющие от эссов, если уже не появились. Должна же у них быть какая-то своя агентура, как думаешь?

— Наверное, должна...

— Вот и будем исходить из этого расчета. Наш господин Нариа от любой проверки отмажется, а не отмажется — так отбрешется. А вот ты мне скажи одну важную вещь...

— Какую, какую? — Затормошила вампирочка шефа.

— Любишь меня?

— Безумно! — Ни на мгновение не задумалась та. — Денно и нощно тоскую по выразительным глазам и крепким объятиям своего начальника, который совершенно не ценит мою верность и преданность...

Наместник дал ей щелчок по носу. Вампирочка демонстративно надулась.

— Вот теперь и слушай. Сама видишь, помаленьку уже начинаем обрастать нормальной агентурной сетью, а объединяющей практически-идеологической базы для нее нету. Пока что оба наших "казачков засланных" — штучной обработки кадры, существуют единственно в своем роде и знают слишком много. Они незаменимы, и поэтому для активных и агрессивно влияющих на ТВД операций не подходят. Тем более что господин Нариа, согласно нашему с ним договору, вообще является отныне моим самым активным и ожесточенным врагом. Ему, как понимаешь, требуется конкретно с кем-то противоборствовать! Иначе смысла ни на грош. Понятно?

— Угу, — сказала дива Френ, пытаясь пожевать свой локон. Но короткая стрижка девушек Белой Мыши этого не позволяла, поэтому вампирочка слегка озадачилась. Тряхнула головой — и волосы моментально удлинились, достигнув лопаток, перекрасившись к тому же в рыже-зеленую несусветную тональность. — Все понятно, кроме одного. Что такое ТВД?

— Театр военных действий, — тяжело вздохнул Наместник. — Считай, что постановка приближается к кульминации сюжета. В общем, так. Твоим заданием будет создать новую религию.

— Упс! Ну ты, шеф, как озадачишь!

— Новую церковь истинной веры, — невозмутимо продолжал босс. — Название я еще не придумал, но суть такова: будешь привечать всех обиженных, обозленных, оскорбленных, да и просто задетых за живое.

— Адепты Тьмы занимаются благотворительностью?

— А почему бы и нет? Чем плохо? После моего дождичка таких несчастненьких на этой планетке — завались, как грибов после дождя. Только успевай собирать, да в корзинку складывать. Опять же, господину Нариа как раз будет чем заняться, и как объяснить королеве все то, что сейчас происходит. Отчего, мол, люди озлобляются. Это все секта воду мутит! Значит, будем бороться с сектой!

— Фея Воды в особенности не потерпит замутнение своей стихии. Шеф, а ты понимаешь, что вступать в противоборство с твоим господином Нариа многие просто-напросто побоятся? Я тоже насчет него кое-какие сведения просмотрела. Это ж волчище похлеще вашего Берии!

— Лаврентий Палыча не трожь, это святое, — дал ей Наместник второй щелчок по носу. — Надо, значит, сделать так, чтоб не побоялись. Облажается пару раз господин великий сыщик, ничего, ему это только азарту добавит. Мы с ним все это уже обговорили, а что я не досказал, он по намекам понял.

— Ты ему еще и намеки делал?!

— Намеки ты мне делаешь, когда сзади прижимаешься! — Рассердился Наместник. — Общеизвестно, что все люди подразделяются на две категории: умные и глупые. Разница порой весьма условная, но одно коренное отличие всегда присутствует: глупые люди не могут читать между строк и улавливать вторых смыслов.

— А также третьих, четвертых, десятых и сорок пятых...

— Вот я сейчас кого-то отшлепаю!

— Ой, товарищ-господин шеф, ты все обещаешь да обещаешь... — Промурлыкала вампирочка, демонстративно-соблазнительно потягиваясь на хозяйском столе. Наместник глянул на нее, оценил туго обтянувший прелести топик и прическу по обыкновению самой незабываемой расцветки...

...И опустился в мгновенно появившееся под ним кресло, которое сотворил, даже не задумываясь. Снова уставился в зеркало, которое по-прежнему не отражало ничего. Черное Зеркало сейчас как никогда оправдывало свое название.

Суккуб каким-то вампирьим нюхом, не иначе, почувствовала перемену хозяйского настроения. Босс намеренно не обращал на нее внимания, а его глаза стали стеклянными — неподвижными и...

Мертвыми.

Вампирочка слезла со стола и опустилась на колени на пушистый ковер рядом с креслом шефа. Его руки лежали на подлокотниках кресла, поза была, как у классической статуи. Девушка положила подбородок на его руку, левой щекой прижавшись к локтю. Живописная получилась композиция, должно быть, если смотреть со стороны...

Время остановилось. Потом потекло снова, вначале медленно-медленно, затем понемногу ускоряясь. Хозяин медлительно поднял другую руку и погладил суккубочку по голове, взъерошивая зелено-рыжие волосы. Под его пальцами они опять меняли цвет, становясь светлыми и прямыми, как стебли пшеницы...

Потом наклонился и поцеловал ее в лоб, по-отечески или братски. Хорошая ведь, верная. Настоящий, преданный друг... Эта девушка заслуживала куда большего, чем он мог ей дать.

Даже Наместник Тьмы не всесилен. Черт побери, не всемогущ. Если бы, если бы, если бы...

Френсис подняла на него глаза.

Взгляд Хозяина немного потеплел.

— Шеф, а почему ты... Почему бы тебе не посмотреть на нее?

— Я не могу.

— Зеркало не показывает дворец? — Догадалась вампир. — Но скоро Менестрель подменит камни, они разойдутся по всей стране, многие наверняка попадут к придворным. А там... Она ведь постоянно у всех на виду. Такое положение, так и...

— Я знаю. — Сказал Наместник. — Ты не поняла. Я не смогу на нее смотреть даже тогда.

— Почему?

— Эта война... — Он почесал суккубочку за ухом, как котенка. — По времени моего мира эта война началась больше года назад. А с момента нашей последней встречи прошло всего лишь семь месяцев.

— И что?

— Нет больше ее, — медленно проговорил Хозяин. — Нет больше меня, того прежнего, кем я был. Мы изменились, а может быть, даже умерли...

— Шеф, ты совсем уже заговорился! Это я умерла полторы сотни лет назад, а ты пока жив и живее всех живых!

— Я не о том, Френсис. Совсем не о том. Не могу объяснить иначе, так что понимай, как хочешь. Могу только вообще ничего не рассказывать. Устраивает?

— Не ворчи, шеф, тебе не идет. Ты ее любишь до сих пор, да?

Наместник промолчал.

— Нет?

— Френсис, а как ты думаешь, можно любить память? — Неожиданно спросил он. Вампирочка стушевалась.

— Так ведь... Не знаю, не пробовала! — Попыталась она хихикнуть.

— А я вот попробовал. И знаешь, интересные результаты получились... Я видел ее. Говорил с ней.

— А сказал, что любишь?

— Да. — Холодно ответил Хозяин. — Но вот в том-то вся штука, Френ, что в ее глазах я не увидел ничего. Там не было меня. Там не было даже нашего прошлого, или просто памяти о хорошо проведенных днях. Понимаешь, я для нее настолько ничего не значил, что... Она совершенно забыла меня. И смотрела потом, как на лишний раздражающий фактор, не более. Но самое главное... В ней не осталось ничего от той девушки, которую я любил.

— Так забудь ее! Я бы тебе помогла, с удовольствием...

— Уже забыл, — с неожиданным смешком признался Хозяин. — А вот любовь в памяти, поди ж ты, не забывается. Ну и гадская же оказалась штука! Одно сплошное безобразие. Вон, вишь, каким беспределом приходится заниматься?

— А ну их всех, шеф? Давай устроим лучше маленький праздник, эдакий междусобойчик? Дождемся Стива из его Храма, да и отпразднуем небольшим сплоченным коллективом! Чур, я буду зайчиком! — Обрадовалась полуторасотлетняя вампир, вскакивая с колен и пускаясь в пляс по комнате. Наместник глянул на это дело, почесал в затылке и прищелкнул пальцами. Френсис взвигнула, а откуда-то с потолка опять зазвучала песня. Одновременно развесело-задорная и совершенно похмельно-пофигистическая. Да к тому же и на злободневную тему...

Эй, крылатый, наливай

Чашу неба чрез край.

Нет пока Армагеддона,

Так давай, не отставай!

Мы пока не при делах,

Наше место в небесах.

Кто обязан, тот и пашет,

Эй, плесни вина на прах!

Возлюби друг друга, брат!

Каждый дарит, чем богат.

Ведь похмелия не будет -

Выпьем бочку в аккурат!

Эй, крылатый, в пух и прах!

Пока сила есть в руках!

Сдвинем чаши — гром небесный,

И заснем на облаках...

Военный совет чужестранных гостей.

А между тем зондер-команда, приняв человеческий облик, то есть избавившись от лишних крыльев и дурацких нимбов, заседала в придорожном трактире у Эс-Март-харадо, главного северного тракта, ежели по-людски. Трактир имел пошлейшее название "Золотой Петушок", не отличался ни разнообразием меню, ни качеством обслуживания, зато здесь было малолюдно даже в обеденное время. Ангелы очень устали от примитивных человеческих эманаций, превалировали среди которых желания выпить, пожрать и потрахаться, а также подсыпать ложку соли в сладкий компот ближнему.

К цели за два-три прошедших дня они не приблизились ни на шаг, только самый младший Ангел получил ожог левого бока и крыла четвертой степени, попытавшись вскрыть показавшийся ему самым слабым участок Границы. Защита полыхнула багровым пламенем, и отшвырнула несчастного зондера через два слоя Пространства в третий, где точно так же существовал Эс-Дагар, но увы, безо всяких дурацких Границ, полубогов-эссов и смертных людей. Разумеется, и без ренегата, заделавшегося местным божком, тоже. Сам по себе мирок, тоже с какой-то разумной жизнью, но бессмысленный...

Вытаскивали бедолагу, чуть не свихнувшись всей командой от бесчисленного перебора соседствующих измерений и исторических линий вероятности.

А тут еще и на Архангела нежданно-негаданно свалилась обязанность в виде законного брака со спасенной дурехой, ночью шляющейся по злачным кварталам, и перспективного кадра прямо из-под носу умыкнули конкуренты, и бездарно провалилась даже засада на одинокого эсса, который в последний момент почуял неладное в завихрениях Пространства и по своим делам двинулся совершенно другой дорогой. Словно злой рок ополчился на исполнительных зондеров, перепутав все козыри, на которые они пытались делать ставки. Этот мир их не принимал. А они сами, будучи больше простыми звездными воинами, чем диверсантами и шпионами, плохо представляли, как следует действовать. Самой гениальной идеей, которая возникла у них сообща, была такая, согласно которой необходимо пожить какое-то время среди простых смертных под видом равных им, чтоб, дескать, "проникнуться местным духом". Вот и проникались, сидя в грязной харчевне, единственной заслугой которой (с ангельской точки зрения), была непропорциональность соответствия цены качеству. То есть цены эти самые были столь высокими, а качество — столь низким, что все вместе сразу же отпугивало всех разумных обывателей.

Ну, или почти всех...

Разместив здесь свою группу, Архангел назначил ей время для отдыха, а сам отбыл в королевский дворец, осторожно прощупать обстановку, а заодно посмотреть на девушку, с которой оказался намертво повязан по собственной то ли дурости, то ли слабости. Ару не нравился ни первый, ни второй вариант, логичного и удобного оправдания своему поступку (случайному поцелую) он не находил, а потому сам для себя обозначил приоритеты — он направляется повидать не девчонку, а ее подругу-королеву. По некоторым сведения, она была личной ставленницей объекта охоты, да к тому же, возможно, иномирянкой. И только в силу вышесказанного, как легко догадаться, представляла немалый интерес для зондеров.

Одним словом, пока командир намеревался одним духом решить матримониальные и профессиональные задачи (стремительность и напор вообще присущи психологии звездных воинов), рядовые Ангелы впустую занимали посещение. Трактирщик, узрев странную компанию из почти одинаковых, рослых, широкоплечих, но ненормально молчаливых и необщительных мужчин, вначале слегка испугался, но потом, когда они заказали не вино или пиво, а ЯБЛОЧНЫЙ СОК — два кувшина на четверых, хозяин заведения ухмыльнулся в усы — ну что ж...

Ненадолго выйдя из дому, подозвал уличного мальчишку, что-то сказал ему и сунул монетку. В его заведении неспроста и не для всех были такие сверхзавышенные цены...

Следующий посетитель, хоть и не был завсегдатаем, но был хорошо знаком трактирщику. Высокий и щуплый, женственного вида господин в дорогом бархатном камзоле, той самой степени роскоши, которая заключается в элегантной демонстративной простоте, порой бывал у него, шептался о чем-то по углам с завсегдатаями, выпивал стакан-другой красного и исчезал, чтоб снова появиться через месяц или больше. Но сейчас он пришел в неурочное время, прекрасно зная, когда здесь людно. И прямо направился к молчаливой четверке, мрачно приканчивающей второй кувшин сока.

Трактирщик за стойкой напряг слух, но, к своему сожалению, ничего не услышал из сразу же завязавшегося разговора. Пожал плечами и пошел на кухню за третьим кувшином сока и бутылкой вина, на всякий случай...

Человек не может видеть сквозь морок, поэтому трактирщик так и не узнал никогда, что его заведение в этот миг оказалось на грани абсолютного уничтожения.

Почуяв присутствие врага, Ангелы моментально пришли в полную боевую готовность. А враг, широко и очень искренне улыбаясь, направлялся прямо к ним, как в объятия дорогой любимой тещи. Хотя точно знал, паразит наглый, что на него сейчас нацелились ровно четыре боевых всеуничтожающих аркана...

— Что тебе нужно? — Ледяным тоном поинтересовался самый старый Ангел, в отсутствие Ара исполнявший обязанности его заместителя. Самый младший начал демонстративно концентрировать в пальцах Сферу Небесного Огня, так, чтоб незваный гость это хорошо видел.

— Ничего особенного. — С неизменной улыбкой отвечал тот. — Кстати, здравствуйте, господа.

Господа здороваться отчего-то не выказали желания. Гость ни капли не обиделся. Нахально подтащил стул от соседнего столика, поставил его задом наперед и уселся верхом, сложив руки на спинке. По оставшимся трем сторонам восседали переглянувшиеся зондеры.

— Не испытывай нашего терпения, — голос старшего Ангела, ветерана сотен, а может, и тысяч боев, источал уж вовсе космический холод. — Говори, что тебе нужно, падший, и уходи. Я уже сейчас испытываю страшное искушение размазать тебя по всей длине здешнего экватора.

— Там у вас, на Небесах, до сих пор очень плохо преподают этикет... — Покачал головой тот, кого назвали падшим. — В мои времена и то было лучше. Я пришел к вам с миром, вежливо поздоровался, а вы меня — по экватору... Нехорошо, господа! Я бы даже сказал, недостойно истинных Ангелов.

— Не тебе судить, предатель! — Выпалил самый младший, незаметно морщась от боли в обожженном боку. — Я распылю тебя — разреши, Старший! — Умоляющим взглядом он уставился на начальника.

Падший Ангел, предатель, а попросту говоря, обычный демон хладнокровно ждал решения своей участи. Даже нос кончиком хвоста демон-стративно почесал.

— Остынь, — сумрачно буркнул Ангел-ветеран. — Я в третий раз спрашиваю тебя, что тебе нужно, мятежный дух. Здесь не твоя территория. Если ты и сейчас не ответишь на мой вопрос, я тебя вышвырну вон.

— Хорошо, пойдем напрямик, — сказал "мятежный дух". Его хвост спрятался так же незаметно, как и появился. — Господа, у меня есть проблема — и у вас есть проблема. Может быть, произведем взаимозачет? Собственно, с этим я к вам и пришел — мне нужна ваша помощь. Вы ведь Ангелы-каратели?

Нечистый мог гордиться произведенным эффектом. Ибо от такой наглости зондеры просто потеряли дар речи. Он подождал, пока они придут в себя... Одну минуту... Другую...

— ДА Я ТЕБЯ!.. — Начал было вскидываться горячий и вспыльчивый младший, занося руку со сформированной Сферой. Но одна ладонь ветерана мгновенно и надежно запечатала ему рот, а вторая решительно "отобрала" приготовленный к бою аркан. Старый Ангел так пристально смотрел на вечного противника, что тому в конце концов стало неуютно. Нечистый заерзал на стуле, а ветеран неторопливо проговорил:

— Хорошо, ты нас заинтересовал. Но я не могу проводить переговоров такой важности без нашего Архангела. Не уполномочен, знаешь ли...

— Ничего не знаю! — Развел руками хвостатый наглец. — Господа, уж не думаете ли вы, что у меня так уж много времени? Между прочим, долго держать свою проекцию здесь я не смогу — чужой Домен все ж таки. Выбрал время, когда смог...

— Проекцию?

— Да уж не думали ли вы, что я заявлюсь к вам в своем истинном теле? Чтоб вы меня испепелили сразу же после нашего разговора?

Судя по яростным лицам Ангелов, они именно так и думали. Демон тяжко вздохнул.

— Общеизвестно, что слово Светлого, данное Темному, не имеет решительно никакой юридической и физической силы...

— Архангел до тебя дотянется даже через проекцию!

— Вот именно поэтому его здесь сейчас и нет! — Резко ответил падший Ангел. — У меня мало времени, господа. Хотите, я расскажу вам, как вы можете добраться до Эссалона?

— Как?

— Э, нет, не так быстро! Вначале обговорим условия, — нечистый взмахнул хвостом, то есть проекцией хвоста, очертив ею в воздухе круг. — Вам причитается Эссалон, мне — здешний Наместник Тьмы.

— ?!!

— Да просто потому, что он — мой враг, — улыбнулся вечный инсургент. — Да и ваш тоже. Небесная Канцелярия, полагаю, будет рада, если, кроме предателя, вы привезете еще и голову Темного Рыцаря высшего ранга. Вас наверняка наградят, а может, и повысят в звании...

— У вас, Темных, никогда не бывает только одного мотива и только одной причины, — уже решаясь на что-то, проговорил ветеран группы. — Все ваши действия замотивированы целым рядом аргументов, они полны антиномий и всегда являются элементами каких-то интриг. Я не настолько компетентен, чтобы разбираться в них, имея так мало информации...

— Но неужели вы не можете принять одно волевое решение? — Подковырнул искуситель.

— Отчего же, могу, — Кивнул старый Ангел. И неожиданно резко выбросил руку, ухватив извечного оппонента за основание длинного мохнатого хвоста. Тот только тоненько взвизгнул.

— Вот теперь, дорогой, ты нам расскажешь все-все-все, и безо всяких договоров...

— Ва-ау, ребята, у нас неожиданные гости! — Протяжно раздалось от дверей. — Да какие симпатичные, высокие, красивые... Особенно вон тот, что уже гладит по заду Бархатного Жакара. Брось его, он противный, это я тебе говорю...

Опешив, зондеры в ярости уставились на ввалившуюся в двери толпу разодетых в пух и прах не пойми кого — не то мужчин, не то женщин. Ветеран от неожиданности выпустил чертячий хвост, и нечистый дух, пользуясь моментом, моментально слинял. А существа неопределенной половой принадлежности, похабно улыбаясь, уже направлялись прямо к столику Ангелов. Их предводитель на ходу строил подведенные глазки самому Ангелу-ветерану.

Звездный воитель набрал воздуху в грудь... И спокойно выпустил его, разводя плечи в стороны и расслабляя мышцы. Ангелы переглянулись и все, как один, сделали то же самое. В конце концов, Воины Света никогда не отличались терпимостью к грешникам. И надо же им когда-никогда тоже немножко развеяться?

Ангелы дружно встали из-за стола, выбрали себе каждый по обнаглевшему извращенцу и запустили их в стену за стойкой, соревнуясь в силе и меткости.

Трактирщик успел только заорать и присесть за стойку, когда на него с грохотом посыпались бессознательные тела, тяжелые полки и стоявшие на них бутылки.

Кто-то оперативно побежал за полицией.

* * *

Несчастный демон, едва вырвавшийся из стальной ангельской хватки, едко шипя сквозь зубы, лечил магией хвост. Он не ушел далеко, просто заныкался в небольшой внепространственный тайничок, и наблюдал теперь оттуда за разворачивающимся в трактире побоищем. Какие-то физические тела вылетали, вышибая собой окна, кем-то давно уже выбили дверь. На улице собирался жадный до зрелищ народ, энергично комментируя происходящее. Время от времени иные смельчаки, которым лишь бы подраться, и не важно, с кем, пытались проникнуть внутрь. Их выбрасывало оттуда, как мышей из-под лавки тяжелым веником. Что еще более подогревало любопытство толпы.

А демон лечил магией чуть не оторванный хвост. И шипел сквозь зубы, и приговаривал...

— Ты мне ответишь... Ты мне ответишь за это, Наместник!

К трактиру "Золотой Петушок" уже бежали, растянувшись цепью, полицейские арбалетчики. Они взяли домишко в кольцо, наставив арбалеты в окна и дверной проем, и офицер заорал что-то в жестяной рупор, адресуясь засевшим в трактире буянам. На мгновение звуки побоища смолкли, а потом крыша трактира взорвалась изнутри, чуть не разметав бревнами оцепление — и четыре сияющих неземным светом фигуры медленно всплыли из пролома. Четыре силуэта величественных воинов в золотистых доспехах, с громадными белыми крылами и светом, идущим от покрытых коническими шлемами голов, вознеслись над мирными обывателями...

Полицейский офицер сбил каску на затылок, взлохматив себе волосы, и уставился на эдакое невиданное диво. Светлые воины молча и укоризненно взирали на грешную землю, а в их руках блистали огромные огненные мечи.

Офицер пожал плечами и скомандовал:

— Пли!

...А демон лечил магией чуть не оторванный хвост.

Историческая вставка.

Заоблачный Город.

Далеко-далеко от места действия описываемых событий, там, где в небе клекочут громадные орлы, изредка сталкиваясь в жесточайших схватках с последними летучими ящерами, и трупы побежденных в яростной борьбе за жизнь рушатся на пронзающие небо острые лезвия скал, стоит на высокогорном плато город, чьи шпили вздымаются выше самых высоких заснеженных пиков. Дорога к нему затеряна в извилистых длинных ущельях и непроходимых перевалах. Никогда за все пятьсот лет Новой Истории не ступала туда нога смертного человека, ибо это — город эссов, прекрасный Заоблачный Город...

Эс-Тьери, временно гостивший в своем законном жилище, выглянул в окошко. Как всегда, пейзаж радовал редкостной скукотой. Холодный воздух, снега окрестных вершин и далекие треугольные силуэты парящих над царством вечного ледяного сна древних ящеров — хункастов, пару недель назад одержавших временную победу над орлами. Завтра будут пернатые вместо кожистокрылых, всего-то и разнообразия... Что может быть красивее и унылее?

Поэтому в свой собственный дворец старший сын Эссалона заглядывал достаточно редко, от силы пару раз в десятилетие. Он был деятельной натурой, практически все время проводил в человеческих государствах, резонно считая, что такой шебутной и непредсказуемый народ, как люди, негоже оставлять без присмотра, а дела их — на самотек. К вечным интригам в политике и интрижкам в личной жизни Эс-Тьери давным-давно привыкли как младшие братья, так и сам Отец. Недаром был подарен титул — Божественный Герцог Эс-Дагара...

У которого не так давно появился серьезный конкурент.

Собственно, как раз из-за него и приехал полубог в свой почти заброшенный замок, который ехидные младшие братцы именовали Ледяным Покоем. Потому что он был лишен даже слуг. Территория пустоты и безмолвия, лишь несколько раз за век она слышала шаги своего хозяина.

Эссу требовалось поразмыслить. Еще раз прокрутить в голове события той последней встречи, которая, теперь уже очевидно, изменила весь мир — и его самого. Отец не хочет ни понимать, ни даже признавать этих изменений, он стар, а сейчас и занят совершенно другими делами... Иногда Эс-Тьери посещали странные мысли — что Отец не только стар, но еще и... недальновиден... Он замкнулся сам в себе, он самоуверен и горд — и поэтому слабеет день ото дня. На самом деле ситуация вышла из-под контроля Эссалона еще тогда, когда сумасшедший брат русалки пошел напролом и предложил ему пари. Спор-соревнование, которого не мог ожидать никто, и поэтому никто к нему не подготовился...

Именно поэтому стоял сейчас у окна в Ледяном Покое даже в одиночестве величественный полубог. Именно поэтому приехал он в свой почти забытый дворец, чтобы здесь, следя за далекими силуэтами хункастов, спокойно поразмыслить и принять решение.

По иронии судьбы только здесь, в Заоблачном Городе, под боком у своего отца, он мог быть уверен, что его мысли останутся лишь при нем. Ледяной Покой Эс-Тьери был единственным на планете местом, куда не распространялась всеобъемлющая воля Эссалона.

Может быть...

Полубог усмехнулся.

Может быть, теперь стоит сделать оговорку: единственным местом среди известных ему.

Но казуистика казуистикой, а решение проблемы нужно искать сейчас, не дожидаясь, пока означенная проблема заявит о себе всерьез, как болезнь, прошедшая инкубационный период. Эсс прокручивал в памяти точную запись события, положившего конец спокойной жизни Эс-Дагара, он пытался отыскать ключ, позволивший бы ему вернуть контроль над ситуацией.

Он находил этот ключ. Беда была в том, что замка для него не существовало...

— Ты опять здесь? Как же ты мне надоел... Неужели у тебя остались еще какие-то нелепые надежды?

— Отпусти Лори, Эссалон.

— Зачем? Она — украшение моей коллекции.

- Я не прошу, я — требую. Отпусти ее.

— Вот как? Маг, ты что, не понял, с кем имеешь дело? Да как ты вообще проник в мой мир?! Как смеешь в таком тоне разговаривать со мной?

— Нет, это ты не понял, Эссалон. Ты проиграл. В самом деле проиграл. Ты просчитался, именно из-за того, что полагал себя самым умным и коварным. На этом погорело немалое количество злодеев, и богов в том числе. Никто не вечен. Ни я... Ни ты.

— Как ты можешь чем-то мне угрожать? Я — бог! Я могу стереть тебя в порошок, могу ввергнуть в самую бездну индивидуального Ада, из которого ты никогда не выберешься. Я могу сделать с тобой все, что угодно. Ты глуп, если не понимаешь этого. Я всесилен в своем мире.

Нав выслушивает всю речь с понимающей усмешкой на губах. Он закутан в длинный черный плащ, капюшон которого откинут. Глаза его черны, как бездонная штольня, только где-то в этих глубинах бьется скорее угадываемый, чем зримый злой желтый огонь.

— Ты почти во всем прав, Эссалон. — Спокойным, даже скучающим тоном говорит он богу, как наивному человеку. — Ты действительно силен, может быть, почти всемогущ... Только сумей доказать мне это. Доказать свое право сильного. Реши мою маленькую задачку, и если решишь — я уйду. Навсегда.

— Какую еще задачку?

— А вот какую. Эс-Тьери, скажи-ка мне, ты не трус?

Старший сын Эссалона, пятисотлетний полубог, неторопливо приближается к наву, заложив руки за спину. Его скользящие движения чем-то напоминают стремительную и грациозную атаку акулы из-под воды. Голубые глаза с вертикальным зрачком, залитым древним серебром, как прицельные кресты, сошлись на незваном госте. Обозвать его трусом?! Вот это уже действительно наглость. Губы эсса изгибаются в холодной, слегка насмешливой улыбке. Сейчас он как следует проучит наглеца.

— Моя задача такова, Эссалон. Пусть самый сильный из твоих сыновей избавится от Искры Тьмы, которую я дарю ему. Ты не можешь мне отказать, ибо это мое Право.

Лицо бога не изменяет презрительного выражения, но Эс-Тьери, повинуясь неслышимому приказу, останавливается. Нав что-то шепчет, складывает лодочкой ладони, и в них загорается яркий сгусток непроглядной черноты.

— Возьми его, Эс-Тьери... Попробуй впустить Тьму в себя, и ты узнаешь, как это прекрасно. Возьми его... Решись... Решись...

Молодой полубог отчего-то колеблется.

— Неужели ты не уверен в себе? Не уверен в своих силах? Докажи мне свою правоту! Докажи своему отцу свое Право!

Последний аргумент, похоже, заглушает сигналы врожденной осторожности эсса. Он протягивает ладонь, касаясь маленькой черной звезды одними кончиками пальцев. Глаза его полуприкрыты, и, когда искорка Тьмы бесследно растворяется от одного касания эсса, его руки начинают подрагивать.

— Вот видишь? Ничего не произошло, — уверенно произносит бог.

— Не торопись, Эссалон. Пусть твой сын откроет глаза.

Но из открытых глаз старшего божьего сына теперь взирает на мир его ночная хозяйка.

Благородное, чистое Серебро, блиставшее в вертикальных зрачках, стало тягучим холодным Мраком.

— Ну и что? Это ничего не значит. Сын мой, покажи ему, как легко ты справился с воздействием.

Эсс вновь улыбается, но на сей раз в его улыбке нет железной самоуверенности хозяйки морских просторов. Одно усилие воли — и пригашена Тьма в глазах, но только нет больше в них прежнего, чистого и незамутненного сияния звездного металл. Теперь цвет зрачков в нежно-голубом яблоке больше напоминает ртуть. Цвет почти тот же, но неуловимо другой оттенок — тусклее, безрадостней, безразличней...Разница почти не заметна, она различима лишь тогда, когда не всматриваешься в эти глаза, а бегло проскальзываешь по ним, считывая рисунок, выражение и суть...

То же самое, что смотреть на нестойкую радугу за оконным стеклом — боковым зрением отлично видна, но от прямого ускользает, растворяется и тает, как марево...

— В каждом мире должен быть свой Наместник Тьмы, Эссалон. Иначе нарушается мировое равновесие. Этот закон придуман не нами, и не нам нарушать его. Я, Истинный Темный, первым из нас прибыл в твой мир. Соответственно, именно я становлюсь Наместником Тьмы твоей Вселенной, Эссалон. — Это имя словно смаковалось навом, хотя его тон все так же был безразличен искучен. - Поздравляю сам себя с назначением, ибо от тебя чувства юмора не дождешься...

И звонко цокает о мраморный пол острое навершие длинного черного зонта-трости с крючковатой ручкой. Весело так цокает. Нарушает торжественность момента. Даже Эссалон очнулся, вероятно, впав в ступор от подобной наглости.

— Что за бред?! Эс-Тьери, вышвырни его из моего дома! — Бог Эс-Дагара был взбешен. Этот русалий названый брат вконец потерял всякие ум и совесть! Похоже, он действительно сошел с ума, или просто глуп и не понимает, с кем пытается дуэлировать. Но...

— Отец, а знаешь, убей-ка ты его сам, — вдруг лениво произносит родной сын. — А то он, кажется, в самом деле нас всех... Того...

— Что-о?!

Невероятно. Невозможно. Его собственное Дитя, плоть от плоти, кровь от крови, отказалось выполнить приказ Отца. Сын Божий не повиновался Господу! Что это?! Как это?!

— Еще не понял, Господь? — В голосе... Нет, уже не нава, а гораздо более страшного существа впервые звучит какая-то эмоция. И эмоция эта — откровенная издевка. — Тогда смотри, что вскорости станет с твоим миром! Всего-навсего из-за из-за одной похищенной русалки...Соразмерная плата, не правда ли?

С тихим щелчком раскрывается зонт, скрывая своего владельца. По пронизанному стальными спицами многограннику начинают скользить цветные картинки. И если всматриваться в них, то может показаться, что они медленно отслаиваются от упругой ткани, просто повисая в воздухе...

Видно, как гаснет укрытое черной пеленой солнце.

Как армии сходятся в узком ущелье, отрезая себе дорогу назад.

Как черные вороны выклевывают глаза еще живым и уже мертвым.

Как рушатся, оседая в тучах пыли, прекрасные и древние храмы.

Как эссы впервые в жизни затевают заговор против своего отца.

Как...

Как...

Как...

Хриплый, рвущийся крик "Пли!" — по толпе, в которой и женщины, и дети...

Вспышка — и столб огня, похожий на гриб, ярко освещает ночь, расчерченную всполохами трассеров и разрывов.

Набатом звучат слова "Истинная вера", а после — "Прогресс не остановить!".

И наконец, как апофеоз всего дьявольского кинопоказа — пожилой седенький профессор в очках, доказывающий с трибуны, что нет никакого бога, да и дьявола в том числе. А в храмах открыты лавки, музеи и магазины...

— Знаешь, в чем моя сила, Эссалон? Я могу жить даже тогда, когда в меня не верят. Тьма в душах людей не иссякнет никогда, ее тем больше, чем меньше в мире Света. Тебя, ибо ты есть Творец и Свет для этого мира. Сможешь ли ты существовать, когда тебя объявят отжившим свое анахронизмом? А они ведь объявят, Эссалон, ибо именно с моего прихода и начнется то, что принято именовать "научно-технической революцией". А остановить ее, уже начавшуюся, невозможно... Кстати, Тьери, а хочешь яблочко?

— Хочу! — Молодой полубог, оклемавшийся от ментально удара, решительно берет яблоко с черной костистой ладони. Не глядя на отца, надкусывает. — А неплохо, спасибо.

— Вот видишь, — с улыбкой говорит Наместник Тьмы. — Он впервые в жизни не спросил у тебя разрешения. Вот и готов первый потенциальный бунтовщик, и он уже из твоих детей, между прочим...

— Довольно!

Все пропадает. Пропадает весь мир. Остаются только четверо. Темный ставленник, Творец, его сын и похищенная русалка.

— Есть ли у меня гарантии, что ты уйдешь и никогда не вернешься?

— Каких же гарантий ты хочешь от Тьмы, Эссалон? Честного слова, что ли?

— Да, ты прав... Это смешно. Но я должен спросить вначале ее. Захочет ли она уйти с тобой, с таким, каким ты стал?

— Она меня любила...

— Да. Ты хорошо сказал — она тебя любила. Но своего брата, по мере возможностей старавшегося быть добрым и честным. А не того, кем ты стал.

— Пусть она будет гарантией, Эссалон. Если ты отпустишь Лори со мной, то я уйду и никогда не вернусь обратно. Правда, я уже не смогу излечить от Тьмы твоего сына, но это будет достойной платой за страдания моей сестры и твое самоуправство.

— А ты заплатил слишком большую цену за ее свободу... Что это?

— Любовь, быть может.

— Любовь... А ради любви можно пойти на все, не так ли?

— Сестренка, твое решение?

На этой минуте эсс вернулся в реальный мир. Остальные кадры изучать он не счел нужным, там была сплошная сентиментальщина внутрисемейных разборок, окончившихся полным пшиком. Русалка не поверила названому брату, а если и поверила, то тем хуже — она испугалась его. Он помнил ее чувства, помнил ярость, негодование и страх, охватившие девушку с серебряными волосами при встрече с преобразившимся родственничком. Помнил слова, что сказала она ему, когда наконец пришла в себя: "Ты не причинишь вреда этому миру. Я сама встану на твоем пути". А дальше была довольная улыбка Отца, и черный вихрь, унесший прочь самонадеянного глупца.

Но осталась в груди маленькая черная искорка, обжигающая то как лед, то как холод. Она поселилась внутри эсса, и всех его способностей и сил не хватало, чтобы полностью уничтожить занозу. Долгими неделями, ночами и днями он пытался перебороть... Что? Странные мысли, что стали приходить к нему с подозрительной частотой? Опасные идеи, нет-нет, да и возникающие в голове? Непонятные сны, в которых он часами мирно беседовал со своим заклятым врагом, тем, кто подарил ему искорку? Он! Беседовал! С ним! Теоретически невозможно, но... факт.

И больше всего пугало молодого полубога не то, что сны были потрясающе достоверными — яркие, четкие, отлично запоминающиеся и пронизанные стройной и острой, как паутина из линхельванных струн, логикой. Не то, что во многих случаях он находил общий язык с тем, кого намеревался уничтожить при первой же встрече. Даже не признание справедливости многих утверждений нава, излагаемых тем во снах, напрягало эсса. Нет...

Больше всего Эс-Тьери, считавшийся самым верным помощником своего отца, опасался не навеваемых мыслей и снов. Его страшило то, что он не может определить, какие из идей, образов и аллегорий приходят в его голову извне, а какие из них принадлежат ему самому. Тем более, что задолго до темной искорки некоторые из них у него уже были...

Замка не было. Во всяком случае, он его не видел.

Очень-очень давно, за много лет до всей этой истории его впервые посетила крамольная мысль. И ударила по мозгам не хуже боевой кувалды. Уже тогда он сам впервые задумался о том, что он, как ни крути, а всего лишь ПОЛУ-бог. Он всего лишь Полководец Пограничных Стражей. Ему не подняться выше, он задуман и воплощен в той форме, в какой вынужден жить вечность. Но почему он обречен? Почему не может развиваться, почему он, грыб возьми, должен всю бессмертную жизнь плавать в этой луже, среди человеческих мелких дрязг, среди их ничтожных интриг и сплетен? Тогда как ему, сильному, умному, деятельному, уже слишком мелко здесь, ему тесно так, что сдавливает плечи, а самое главное — ему унизительно.

Очень унизительно, сознавая свои возможности быть адмиралом флота, командовать речной баржей.

Потому что ключом к положению, в которое влип, был он сам. Эс-Тьери уже века четыре как не страдал юношеской наивностью, и прекрасно понимал, что Наместник умудрился сыграть на одном-единственном его тайном, безумном и жгучем желании.

Больше всего на свете эсс желал стать настоящим богом. Он хотел стать Создателем.

И волей, не иначе, как слепого случая, получилось так, что Наместник Тьмы пришел в их мир как раз тогда, когда Эс-Тьери готовился приступать к завершающей фазе плана, результатом которого стало бы, как минимум, возвышение его до уровня своего отца. Он шел, сам того не зная, дорожкой, проторенной до него многими и многими претендентами на божественный престол.

Эс-Тьери намеревался создать свою породу людей, особую расу, какой были и эссы, которая должна была стать оплотом его новой силы. У него даже имелась кандидатура на роль Матери-Прародительницы. Наместник Тьмы спутал ему все карты, но зато...

Зато искорка Тьмы подарила ему не много, не мало — право на уверенность в своей правоте. И поэтому ты, Отец, строящий где-то сейчас новый Мир, во всеведении своем сейчас даже не подозреваешь, как трещит и шатается под тобою Трон...

Картина шестая:

"Новые хлопоты и новые заботы".

Работа Службы Защиты Города постепенно вновь входила в привычную колею. Прошло уже три или четыре дня с тех пор, как глава Управления господин Нариа вновь занял свой законный кабинет, и являлся туда каждый день, по своему обыкновению, в шесть утра, то есть за час до того, как начнется штатный рабочий день и станут прибывать свободные от дежурств аналитические и оперативные сотрудники. Этот час был особенным в личном расписании начальника столичной полиции. За один час до рассвета, который в Эс-Дагаре начинался ровно в семь, господин Нариа уделял толику своего внимания необмундированным внештатным осведомителям.

Точно так же и в это утро пунктуальный Кеш-га ни на минуту не отступил от заведенного распорядка. Ровно в шесть самолично открыл тяжелую дверь Управления, поднялся по ступенькам наверх и постучал костяшками пальцев в стекло будки дежурного. Сидевший там младший сирэ заморгал заспанными глазами, с некоторым трудом опознав начальство. Начальство пристально посмотрело на него, отчего молодого офицера ощутимо продрало морозцем по коже.

— Что-то новенькое за ночь было? — Поинтересовался господин Нариа. Посмотрел на себя в отражении стеклянной будки и выправил прядь волос из-за левого уха.

— Ничего особенного, почтеннейший дьюк, — почтительно отозвался дежурный. — Сплетни, скандалы... Есть, правда, сведения об одной "ночной свадьбе".

— За эту ночь? — Приподнял бровь господин Нариа.

— Нет. По донесению — недельной давности. Как раз тогда, когда был день рождения у молодого дьюка Анриа. Ну, когда вас... Того...

— Меня никто не того, — сухо сказал полицейский. — Не забывайтесь, младший сирэ. От кого донос?

— Подписано: Корабел.

— Дайте сюда.

Дежурный протянул из окошечка маленький клочок плохой желтой бумаги. Господин Нариа прочел его, потом посмотрел на своего подчиненного.

— В журнале доносов отметили?

— Как полагается.

— Дайте сюда.

Толстый и широкий журнал учета доносительств в маленькое окошечко не пролез. Дежурному пришлось отпирать дверь и выносить документ через нее. Его ожидало странное зрелище: засунув оригинал доноса себе в карман, господин Нариа открыл последнюю страницу журнала, убедился, что на ней стоит отметка только о докладе Корабела, после чего хладнокровно выдрал этот листок. Аккуратно выщипал остатки бумаги. От удивления дежурный открыл рот, куда господин Нариа безапелляционно и затолкал скомканный лист. Коротко приказал:

— Жуй.

Перепугавшись, младший сирэ исполнил приказание. Господин Нариа дождался глотательного движения, и спросил:

— Что ты съел?

— Лист бумаги! — Бодро отрапортовал дежурный.

— Что было на листе?

— Ничего, господин почтеннейший дьюк!

Начальник полиции одобрительно кивнул и, расщедрившись на эмоции, ободряюще похлопал паренька по плечу.

— Запомни: ты ничего не принимал, ничего не читал и ничего никуда не записывал. Журнал пришлешь мне, я его закрою и отправлю в архив. И самое главное: никакого Корабела в природе не существует. И никакой "ночной свадьбы", соответственно, не было. Понял?

— Так точно!

— Кто твой сменщик?

Младший сирэ назвал имя и звание.

— Скажешь ему, чтобы взял новый журнал. Будут меня спрашивать — скажешь, что приду через два-три часа.

Господин Нариа вышел из Управления, не заходя даже в свой кабинет. Улица Короля Эрайна IV была еще почти безлюдной, только редкие торговцы уже открыли свои лавки. Господин Нариа прошел пару кварталов к югу, затем свернул переулочком на параллельную улицу Божественного Провидения. Но до нее не дошел, постучавшись в неприметную дверь, обитую ржавыми железными полосами.

Спустя несколько минут он вынырнул из совсем другой двери совсем другого дома, стоящего вовсе даже не на самой улице, а на примыкающей к ней знаменитой площади Рыданий. Посреди площади был установлен целый экзекуционный комплекс — три позорных столба с ременными петлями, аккуратный стильный эшафот для благородных, увенчанный дубовой плахой, и виселица оригинальной конструкции, без табуретки (сопрут ведь!), зато с резко откидывающейся вниз дверцей специального люка. В народе сию конструкцию уже прозвали "дыркой в эссовский сортир". Менее приличные сравнения мы приводить не будем.

Сейчас пустовали все три элемента системы наказаний, но господин Нариа знал, что уже минут через сорок на столбы приволокут очередных клиентов. Трое дюжих палачей пройдутся по ним вымоченными в крутом соляном растворе кнутами — кому сколько судом отмерено — и оставят маяться до следующего утра. Поэтому на площади Рыданий не стояло жилых домов — кому охота ежедневно наслаждаться свистом кнутов и протяжными стонами, а то и зрелищами покруче? В лучшем случае, на площадь выходили глухие стены некоторых лавок, и, собственно, фасад Управления Исполнения Наказаний.

Собственно, именно как рядовой работник сего мало кем уважаемого Управления, и был сейчас одет господин Нариа. Длинные волосы цвета льна и породистое лицо скрывал низкий коричневый капюшон, под мешковатой курткой такого же цвета можно было спрятать хоть целый арсенал (ходил слух в народе, что палачи и прятали. Для защиты от народных мстителей.), по ногам в свободных черных штанах неприятно колотил тяжелый обоюдоострый тенгар, который приходилось постоянно придерживать ладонью. Быстро пересекши площадь Рыданий, "палач" отворил дверь утренней забегаловки для людей специфической профессии.

Ее хозяин, как обычно, сделал вид, что ничего не произошло и никто не пришел. Не в том дело, что он не знал, кто это широким шагом идет мимо длинных столов — просто от природы был мужик нелюдимый и нелюбопытный, и небрезгливый к тому же. Эту явку господин Нариа старался по возможности не светить, про нее не знали даже самые приближенные сотрудники Управления — во всяком случае, он предпочитал так думать. И человека, подписавшегося кличкой Корабел, тоже знал в лицо только он один. Личный осведомитель, информатор, а при острой необходимости — и неплохой провокатор...

Сейчас тот сидел в дальнем углу, одетый точно так же, как сам полицейский, и еще троица мастеров заплечных дел, поглощающих свой законный завтрак посередине зала. Неспешно потреблял омлет, запивая его простой родниковой водой. Вина на людях палачи не пили. Никогда.

Начальник полиции прихватил со стойки такую же тарелку омлета на говяжьем сале и кружку с водой, и уселся напротив Корабела. Тот никак не прореагировал на его появление. Даже не поднял из-под капюшона взгляд. Господин Нариа тихонько хмыкнул и нацепил на вилку кусочек омлета.

— Странные дела у нас в Нижнем творятся, — чуть слышно проговорил шпик. Господин Нариа хмыкнул чуть громче. Корабел прочертил вилкой на столешнице кружок.

— Будет, все будет, — негромко сказал полицейский. — Но, как всегда, за конкретную информацию. Она у тебя есть — выкладывай.

— Неделю назад могла произойти "ночная свадьба". Да не простая, а с подтанцовочкой...

— Это у вас обычное дело. И что с того?

— Было бы обычное, кабы все произошло... — Совсем понизил голос стукач. — Так ведь поломали все развлечение — жениха с невестой разлучили, дружкам всем по мордасам накидали, да профессионально так, со значением...

— Конкретно?

— Конкретно бывает только Мышь Белая. Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, а только брешут по кабакам который день, что сам Крысюк залипся шучкой, то бишь головой двинулся, и вся стая вместе с ним. Вишь ли, какое дело — недельку назад подловили они девку — отсюда, Сверху, в пижамке зеленой и цацках блестящих. Ночью подловили, совсем плохая, видать — гуляла вдоль Рубежа одна и без охраны...

— Дальше, — стальным тоном приказал господин Нариа, с немалым трудом сдержав лишние эмоции. Вот оно, значит, как...

— А что ж дальше? Никто не знает, а только так по раскладу выходит, что собрались они ее употребить, стало быть, по прямому назначению. Была Верхняя, стала нижняя, хе-хе... Дело молодое, насквозь привычное, да вот незадача у них на этот раз вышла. Заступнички нашлись у девки, да какие — когда Крысюк их в первый раз описывал, его самого чуть к забору мордой не поставили. Чтоб не клепал родной малине, по бурелому без разводки. Сошлись на том, что стая Крысиная шерника обожралась в сухом виде и без закуси.

— Еще две минуты, и я отсюда ухожу.

— Не торопи, начальник. Я уж к главному подбираюсь. Описывал их Крысюк как здоровенных таких мужиков — пять локтей в высоту, да три — в ширину, все в железе — места живого не видать, волосы белые, как у тебя и у той девки, кстати, а самое главное — крылья у них! Натурально, Крысюк клялся-божился, белые крылья локтей шесть размахом, из спины торчат сквозь прорези в латах! И не приставные крылья, не фальшивые, коли они на них с неба спустились, а потом самый здоровый девку на руки взял и на крышу ближнюю оттащил. Вот просто взял и воспарил, представляешь? Пока четверо его ребят всей Крысиной стаей в "голый мячик" играли. Не знаю, как ты, а я такого даже на проповедях не слыхал...

Господин Нариа выслушал внимательно. Потом слегка пожал плечами.

— Сухой шерник нюхать не надо. Тогда и мужики с крыльями мерещиться не будут. Это Крысюк наверняка дочку кого-то из ваших же "ночных царьков" прижал по дурости, а такие дамочки без охраны не ходят. А про крылья с латами сам с перепугу выдумал.

— Наши тоже так решили, — согласился Корабел. — Только я вот как мыслю, начальник: во-первых, будь это девка кого-то из наших, от Крысюка с его стаей огрызков не осталось бы. А эти, крыластые, никого ведь не убили, хотя морды порасшибали знатно. Во-вторых, знаешь, не тот Крысюк человек, чтоб картины такие заливать. У него воображения не хватит даже от глина твоего отбрехаться, за что и страдал многократно, да так ума и не набрался. А в-третьих...

Филер понизил голос, наклоняясь ближе к полицейскому.

— А в-третьих, очень уж он хорошо саму девку описал. Поначалу всю правду выдал — мундир на ней был зеленый, форменный, такие только дворцовые гвардейцы носят. Цацки на плечах и титьках — что зачем, он не знает, но тоже явно знаки отличия. А самое главное — волосы, длинные и точь-в-точь как у тебя, светлые, будто солнца не знали. Он и решил тогда, простая душа, что самого Кеш-ги сестренку ему судьба послала...

— На ваше счастье, у меня нет сестры, — чеканно произнес полицейский.

— Так это ж и не я говорю! Просто слух Внизу уже пронесся, что есть. Был ведь ты один такой, начальник, а теперь и королева у нас — как серебро, белая, и подружка ее светловолосая. Кое-кто из наших специально потом Наверх сходил, посмотреть. Патруль конный подстерег, который она и возглавляла. Как есть совпадает с первым описанием.

— Первым?

— Так потом Крысюк такие пейзажи выписывать стал — и фигурка у нее была, что у полубогини, титьки с два кулака, на заднице штанцы трещат... Вот на это у него воображения хватает. И мужики крыластые назавтра тоже множиться стали, и размах крыл вдвое увеличился... Вот это уже чистейшая брехня пошла. Но с первого разу такое... Девку-то точно описал? Значит, и насчет крыластых призадуматься стоит. Не мог он такое выдумать, понимаешь, начальник? Не мог! Ума у него не хватит! И незачем ему байки разводить, никогда он трепачеством не отличался...

— Ты хоть сам-то в это веришь?

— Хотелось бы не верить, начальник, — признался доносчик. — Да только у нас это не первый уже случай, когда такое происходит, чего и на свете быть не может. Нашли, например, дня два назад одного — полностью обескровленного. На шее две дырки, а сам — как финик сушеный. Шея набок свернута. Я его сам видел, уж мне-то можешь поверить... Хрень какая-то твориться стала. И месяца не прошло после коронации...

— Молчать. Вот эта тема закрыта, — сверкнули глаза полицейского. — Что насчет всего остального... Причитающееся получишь завтра. Как обычно.

— Хорошо, мне-то что, — покладисто кивнул шпик. — Тогда я пошел, начальник. Себя береги, не ровен час, доберутся...

— Кто?

— Не знаю, честное слово. — За разговором филер доел свой омлет, и собрался уходить. — Я сам боюсь, и не того даже, что о разговоре нашем узнает кто-нибудь. Наши-то насквозь знакомые, прирезать могут на крайняк, а эти — что у них на уме, кто знает... Я пошел.

Надвинув капюшон на голову пониже, он проскочил между столами и был таков. Начальник полиции, не торопясь, прикончил свой омлет, оставив нетронутым стакан воды, и последовал его примеру.

Возвратившись в стены родного учреждения, господин Нариа еще раз уточнил у сменившегося дежурного, не было ли каких новостей, завизировал по всем правилам отложенный для него журнал учета доносительств, и на весь день позволил себе отдаться не слишком требовательной текучке. Слава Богу... Или теперь уже Наместнику? — Кажется, нараставший все это время прогресс преступности пошел на спад. О регрессе говорить было еще рано, но опасность гражданских беспорядков, по крайней мере, исчезла.

Потихонечку-полегонечку успокаиваться стал даже окончательно обнаглевший в последнее время Нижний город. В нем уже наверняка решили, что отныне являются независимым анклавом в составе Таваррского королевства, того и гляди, пришлют послов, набранных из мясников да пивоваров, и потребуют признания своего суверенитета. Во всяком случае, слухи такие по Верхнему уже бродили, о чем вполне официально докладывал отдел сбора информации. Господин Нариа пока что лишь хмыкал, читая сводки и отбирая те из них, что можно было показать королеве. Ничего, пусть уверятся в своей безнаказанности, пусть попробуют вольной жизни на вкус... В уме себе он уже назначил дату восстановления правильного порядка вещей, и вот уже несколько дней стягивались в Ра-Тусс резервы арбалетчиков и панцирной пехоты. "Вольному анклаву" Нижнего города существовать оставалось считанные дни.

Внезапно на ум начальника полиции пришла неплохая мысль. Можно ведь пригласить на операцию и королевскую гвардию! А что, господа? Им — наконец-то настоящее дело, а не сплошь парады и марширование под оркестровый звон, и нам — лишняя подмога и существенное облегчение. И королева будет довольна, что в деле участвуют ее личные войска, не станет непрозрачно намекать теперь, что господин Нариа забирает слишком много власти, и ее подруга и наперсница, обворожительнейшая госпожа Хэлли, получит возможность поучаствовать в настоящей боевой операции. Что просто бесценно для профессионального опыта настоящего министра госбезопасности.

Опять же, вспомнилось и данное Ее Величеству обещание своевременно информировать ее с подругой обо всех тонких нюансах жизни в Эс-Дагаре вообще и в Таварре в частности. Дворцовый образ жизни никак не способствует должному изучению окружающего мира, поэтому, думается, королева не будет против, если он устроит для госпожи Хэлли небольшой открытый урок... да хотя бы по умению правильно пить коварное фиолетовое вино, в необходимое время и верной пропорции закусывая его шеараном! Что это, собственно, за начальник дворцовой стражи такой, что не умеет пить не пьянея, оставаясь в здравом уме и трезвой памяти при любых обстоятельствах? В жизни всякое бывает, господа любезные, и такое умение в ней никогда лишним не будет. Мало ли, куда забросят тебя обстоятельства? Как обычно, не потрудившись учесть твоего на то желания?

Посему, примерно до обеда порешав бытовые задачки вроде размещения прибывающих регулярных частей, проведя небольшое совещание с эдирами столичных округов и раздав подчиненным ценные указания, господин Нариа засобирался домой. Обитал он в небольшой, совсем не по чину, трехкомнатной квартирке на улице Ювелиров, до которой дошел пешком, несмотря на то, что жилище располагалось на другом конце города. Как уже упоминалось, полицейский предпочитал пешие прогулки конному транспорту — как гужевому, так и верховому.

Взяв из дому корзинку, в которой лежали две тяжелых бутыли темно-зеленого стекла, заботливо переложенные бумажными пакетами с шеараном, он заловил на улице проезжавшего извозчика. Идти во дворец пешком несолидно, не на базар все ж таки, а так получается вполне чинно-благородно. Скрипят-поскрипывают рессоры, им в тон мягко шуршит откинутый кожаный верх, красивую дробь выдают по брусчатке подковы. Едет один хороший человек со своими вином и закусью к своей же старой приятельнице, с намерением неплохо провести время, по сторонам лениво посматривает, на вино заранее оценивающе поглядывает. Лепота! Выходной день, да и только.

Извозчика он остановил у парадных ворот дворца, здоровенных и узорных, фигурно откованных из бронзового листа в два человеческих роста. У ворот, как и положено, навытяжку торчали гвардейцы. И так-то они, бедолаги, практически не дышали, а при виде него вообще превратились в натуральные извания. Господин Нариа прошел мимо них, по-простецки неся корзинку за ручку, и за воротами изловил за воротник первого попавшегося мелкого дворцового чина.

— Скажи-ка, любезнейший, где сейчас пребывает госпожа Хэлли — начальник дворцовой стражи?

— В Вечнозеленом саду, — сообщил дворцовый чин, то бишь попросту лакей. — Вам организовать встречу?

— Не надо. Лучше проводи-ка меня туда, — господин Нариа сунул лакею корзинку в руку.

— Вам назначено?

— Золотце мое, ты что, мне допрос учинять будешь? Мне?!

Лакей икнул и безропотно потащил корзинку с вином, спотыкаясь на каждом шагу.

Они обогнули северное крыло дворца — то есть крыло Эс-Марта, будь он неладен! — и вошли в неприметную дверь, выходящую в окружающий дворец кольцом парк. Немножко попетляв по внутренним переходам, лакей вывел господина Нариа во внутренний сад, а конкретно — в ту его часть, что именовалась Вечнозеленой. Здесь росли исключительно не роняющие листву деревья — гишеминские лиственницы, островные гигантские папоротники и даже знаменитые семарангские кедры — высотой выше мачт океанских крейсеров. Некоторые из них были старше всей династии Снэа.

В зарослях, в переплетении иголок и листьев, слышалась какая-то возня, бодрые, но нечеткие возгласы, характерный перестук сталкивающихся леворучных кинжалов и шпаг и еще всякие разные звуки, неоспоримо свидетельствующие о проходящем практикуме по фехтованию. На них, собственно, и двинулся господин Нариа, подгоняя вперед лакея с корзинкой.

На открывшейся его взору полянке почти в полном составе находилось все офицерское общество дворцовой гвардии, общим счетом человек двадцать. Полицейский автоматически подметил, кого нет и кто, получается, сейчас на карауле. В центре, окруженные толпой подчиненных, увлеченно сражались молодой дьюк Тиро Анриа и госпожа Хэлли. Бой велся на классической благородной паре — длинная шпага для правой руки и зубчатый тяжелый кинжал для левой. Все оружие было боевым.

Девушка уверенно теснила своего соратника, то есть зама. Молодой дьюк отступал, но пятился по кругу, не позволяя загнать себя в тупик. Полицейский с удовольствием, не обнаруживая пока себя, наблюдал за красивым, грамотным поединком. Лицезреть тренировку, максимально приближенную к реальному бою, было одно удовольствие. Отметив один интересный нюанс, полицейский заинтересовался еще сильнее...

Оба бойца сражались профессионально, и за плечами каждого чувствовалась отменная школа. Но если молодой дьюк двигался уверенно-скупо, отражая и нанося выпады, он берег дыхание, и вообще схематичностью напоминал ожившую картинку из учебника по фехтованию, то госпожа Хэлли явно расходовала слишком много энергии. Ее движения были быстрее, но порывистее, и молодой дьюк, уступая ей в скорости реакции, превосходил качественно. Стремительные выпады девушки иной раз сливались в сплошную блестящую круговерть, но офицер всякий раз каким-то чудом умудрялся отражать их, да еще и "спускать", то есть отводить в сторону энергию удара.

Он сохранял абсолютное хладнокровие, тогда как госпожа Хэлли была чересчур сильно разгорячена. Интер-ресно...

Но вот особенно быстро сверкнуло острие девичьей шпаги, под которым сейчас не успел оказаться офицерский клинок. Общество испустило тяжкий вздох — слишком быстро, чтоб успеть остановить даже свою собственную руку! Господин Нариа отметил маску испуга на лице самой госпожи Хэлли, когда широкое острие уже должно было пропороть бок молодого офицера. Еще бы, это же не дуэль, а всего лишь тренировочный бой...

Который так тренировочным и остался. В последний момент молодой Тиро успел развернуться на пол-оборота корпуса, и подставить под тяжелую шпагу кинжал, отклоняя выпад в сторону. После чего не особенно и быстро поднял острие своего клинка, приставив его аккуратно ко второй пуговице сверху на мундире госпожи Хэлли. Поединок окончился.

Поединщики утирали пот и пили воду, наливая в стаканы из хрустального графина, стоявшего на маленьком резном столике. Офицерство занялось оживленным обсуждением исторических моментов схватки. На господина Нариа обратили внимание.

— Здравствуйте. Что вам, собственно, нужно? — Несколько грубовато спросила госпожа Хэлли, переводя дух после раунда. И покосилась на корзинку с известным содержимым, которую все еще держал в руках лакей.

— И вам желаю здравия, — спокойно ответил господин Нариа. — Госпожа Хэлли, мне отчего-то кажется, что несколько дней назад мы расстались с вами, не очень-то довольные друг другом. Мне показалось даже, что вы испытываете ко мне не совсем дружественные чувства, и я даже в чем-то неприятен вам...

— Креститься надо, если кажется!

Смысла фразы полицейский предпочел не переспрашивать.

"Она определенно чем-то сильно взволнована".

— Я понимаю вас, госпожа Хэлли, но, однако, нам с вами вместе работать. Поверьте, я искренне огорчен тем, что в силу нелепых обстоятельств вы испытываете ко мне большое предубеждение. Но прежде всего интересы государства, то есть королевской власти, требуют, чтобы между начальником столичной полиции и министром государственной безопасности было полное взаимопонимание. В сущности, для его установления я и пришел... — Кивком головы полицейский указал на корзинку.

— Иными словами, — тихо произнесла госпожа Хэлли, отойдя вместе с ним подальше от увлеченно спорящего собрания, — вы пришли мириться?

— Если вам угодно, то именно так. Окончательно мириться. — Начальник полиции сделал вид, что собирается с духом. — Еще раз, в приватной обстановке и от чистого сердца я прошу у вас извинения. Я ведь не враг вам, как вы, может быть, уже себе вообразили. Мы делаем одно общее дело. И цели у нас ведь одни и те же.

— Минутку, мне надо переодеться. — И начальник дворцовой стражи, не попрощавшись, стремительно куда-то убежала.

"О, женщины..." — Философски подумал господин Нариа.

Пока госпожа Хэлли отсутствовала, полицейский вынужденно ожидал ее в саду, при компании гвардейских офицеров, довольно быстро завершивших спор и начавших не слишком-то дружелюбно коситься в его сторону. Скучковавшись на другой стороне полянки, они завели между собой новую беседу, но вполголоса, то и дело бросая на него настороженные взгляды. Гвардия не любила полицию, а в особенности — ее начальника, но еще всего лишь неделю или две назад не позволяла себе откровенной враждебности. Не сказать, чтоб гвардейцы боялись полицейского, нет, они просто старались с ним не пересекаться. А вот теперь господин Нариа очень хорошо чувствовал напряжение и постоянно растущее раздражение, идущие с их стороны. Они ощущались эдаким мысленным покалыванием, как покалывает кожу от холодного воздуха. Господа гвардейцы тихонечко обсуждали его собственную персону.

При бывшем министре госбезопасности они позволяли себе шушуканье лишь далеко от глаз Кеш-ги. А теперь, стало быть, почувствовали свою силу, или, по крайней мере, надежное прикрытие за спиной. И уровень опаски по отношению ко всесильной "белобрысой бестии" основательно понизился. Того и гляди, инициативу проявлять начнут...

В группе спорящих выделился один, крепко сложенный, среднего роста старший сирэ, на губах которого играла постоянно изменяющаяся ухмылка. Господин Нариа, прислонившись к дереву, внимательно наблюдал за всей компанией.

Которая явно что-то задумала.

Тот самый, выделяющийся своей ухмылкой офицер вразвалочку подошел к господину Нариа, как положено, представился, и вежливо попросил одолжить им персонального лакея Кеш-ги — надо, мол, "для опыта", а то за другим долго бегать. Господин Нариа милостиво дозволил. Лакей, вероятно, предчувствуя недоброе, поставил на землю корзинку. Ухмылистый старший сирэ отвел его немного в сторону, установив, как столб, под соседним деревом. Потом достал из кармана маленькое зеленое яблоко-дичку и торжественно возложил его на макушку лакея.

Господин Нариа неопределенно хмыкнул. Лакей сделался белый, как потолок.

Отойдя шагов на пятнадцать, гвардеец неожиданно развернулся, и из его ладони, блеснув на солнце, метнулся к цели тяжелый ромбовидный нож-"бабочка". И пронзил яблоко точно посередине, разделив аккурат на две половинки. Нижняя сползла на землю вместе с лакеем, верхняя осталась лежать на лезвии, глубоко ушедшем в кору.

Следующим острым предметом, прорезавшим воздух, был тяжелый до материальности взгляд гвардейца, адресованный лично Кеш-ге. Полицейский спокойно ответил таким же. Взаимный обмен верительными грамотами состоялся.

Имя и звание гвардейца господин Нариа хорошо запомнил. Спокойно подошел к дереву, легким пинком подняв лакея на ноги. Раскачал и вытащил из ствола крепко засевший там клинок, оттер от яблочного сока. Острие метательного ножа было заточено до почти невидимой грани, и ничуть не затупилось от попадания в дерево. Отличная сталь. Господин Нариа меланхолично, с хрустом, съел половинку яблока.

"Кисленько..."

— Господин Нариа! — Звонко раздалось в Вечнозеленом саду. — Вы все еще хотите со мной поговорить?

Переодетая в свежий мундир, сияя золотым шитьем кителя и белоснежными накрахмаленными кружевами рубашки в вырезе на груди и манжетах, выбивающихся из-под рукавов, на него чуть лукаво взирала госпожа Хэлли, благополучно пропустившая самое интересное.

— Конечно! — Ответил полицейский. Встряхнутый за плечо лакей осоловело повел глазами, но привычно подхватил корзинку, готовый идти, куда прикажут. — Где вам будет угодно?

— Пройдемте лучше куда-нибудь во дворец. А вы разомнитесь тут без меня! — Это уже был приказ гвардии, настороженно наблюдавшей, как господин Нариа и госпожа Хэлли разворачиваются, чтобы идти во дворец.

— Ах да, подождите! — Спохватившись, остановился полицейский. Госпожа Хэлли удивленно хлопнула ресницами. — Забыл отдать небольшой должок...

И острейший, увесистый нож-"бабочка" снова взвился в воздух, на сей раз целясь отнюдь не в человека. Он нырнул куда-то между ветвей высоченного семарангского кедра, сбив одну-единственную, зато полную орехов, шишку. И воткнулся, похоже, там в ствол или какую ветку.

Тяжелая шишка, набрав приличную скорость, с размаху тюкнула по голове нахального старшего сирэ, рассыпавшись ворохом мелких орехов. Наглец аж покачнулся от силы удара возмездия свыше.

Господин Нариа довольно улыбнулся. Расстояние броска равнялось не менее чем тридцати локтям.

— Ребячество, — сказала госпожа Хэлли.

— Пусть так, — охотно согласился полицейский.

Они расположились, выбрав небольшую комнату в "высшем" крыле дворца. В своем личном кабинете госпожа Хэлли принимать неожиданного гостя отказалась, сославшись на сильную заваленность этого самого кабинета бумагами. Господин Нариа посочувствовал, сделав себе небольшую зарубочку в памяти. Если личная территория девушки долгое время продолжает быть захламленной, то это о чем-нибудь, да говорит...

В комнате, которую госпожа Хэлли избрала местом переговоров, были как раз два кресла, низкий столик и плотно закрывающаяся дверь — что, кстати, редкость во дворце, где принято держать двери большинства комнат открытыми, или вообще их не вешать. Закрываются только личные покои монарших особ и прочих высокородных личностей, имеющих на это особое право, да служебные помещения.

Мебель в комнатке была расставлена по следующему принципу, максимально подходящему именно для доверительного разговора: два кресла были разделены углом квадратного столика. Принцип прост: люди особенно комфортно себя чувствуют, когда их разделяет угол стола, причем замечено, что человек, подсознательно считающий себя ниже собеседника, садится слева от него, а если выше — то справа.

Господин Нариа поставил одну бутылку на стол, дожидаясь, пока лакей принесет бокалы и блюда с некоторыми легкими закусками, и сервирует стол "для неофициального разговора двух или трех благородных людей". Госпожа Хэлли не торопилась садиться ни в одно кресло, стоя, она чуть искоса посматривала на полицейского. Господин Нариа с невозмутимым видом переставил одно кресло напротив другого и сделал приглашающий жест — садитесь, мол.

Дальше стоять девушке было уже как-то неловко.

Двое (уже двое!) молчаливых лакеев ловко и бесшумно сервировали стол, и удалились, прикрыв за собой створку двери. Полицейский самолично разлил вино по бокалам. Госпожа Хэлли обреченно уставилась на фиолетово-рубиновую жидкость в собственной хрустальной чаше.

— Это что, обязательно? Обычай такой? Или вы просто опять намерены меня споить?

— Как раз наоборот, — сказал полицейский. — Я намерен сейчас научить вас, как надо правильно пить фиолетовое вино, в каких пропорциях и чем закусывать, что сохранять ясность ума, которую людям нашей с вами профессии необходимо иметь всегда и в любых условиях. — Предупреждая восклицание со стороны девушки, он добавил:

— Вы, как всегда, правы, у нас действительно такой обычай. Благородные люди должны пить благородные напитки, наиблагороднейшим из которых является именно это вино, производимое на островах Эс-Зиверского Архипелага. "Вино, которое не пьянит, а лишь добавляет легкости мыслей" — процитировал он какого-то классика.

— Я не люблю пить, — тоскливо сказала госпожа начальник дворцовой стражи. — А вашего "вина приключений" не желаю тем более. Мне их и так хватает, знаете ли...

"Так-так!" — Насторожился полицейский.

— Но раз уж у вас так принято, никуда не денешься. Давайте, учите меня...

— Пить фиолетовое вино — это целое искусство. Для начала два небольших глоточка. Подержите на языке, посмакуйте, оцените вкус и аромат, а уже потом глотайте.

— Сейчас надо закусывать этим вашим шеараном?

— Нет, еще рано. Не торопясь, медленно вытяните первый бокал.

— Это вы из-за приказа королевы обучить нас всяким вашим тонкостям так обеспокоились? — Поинтересовалась госпожа Хэлли, послушно вытягивая вино, поблескивающее тонкими фиолетовыми оттенками. — Что-то раньше, помнится, не мычали вы и не телились...

— Раньше я не понимал, как мало вы в действительности сведущи в нашей жизни, — поправил ее господин Нариа. — А между тем она полна сложностей, разнообразных тонкостей и всяческих, мало кому нужных, по правде говоря, условностей. Не зная их, вы никогда не сможете стать настоящим министром государственной безопасности, и даже хорошим командиром гвардии вряд ли станете. Мало ведь научить гвардейцев хорошо драться и звонко маршировать на разводке караулов... А вот вы знаете, куда на самом деле направились те два лакея, что нас обслуживали?

— Отдыхать, наверное, — пожала плечами госпожа Хэлли, по примеру полицейского насаживая на трехзубую вилку малюсенький кусочек какого-то мяса в сложном и жутко ароматном маринаде. — А что, нет?

— Разумеется, нет! Они отправились на доклад к мажордому 2-го ранга "высшего" дворцового крыла, своему непосредственному начальнику. Сообщили о том, что госпожа Хелависа ар-Глен и господин Трито Кешми Нариа имеют в настоящий момент личную встречу в малых замыкающихся покоях номер 214, стол сервирован для неформального общения по такому-то ранжиру. В свою очередь, мажордом 2-го ранга доложит об этом дежурному чиновнику Министерства Двора. Тот занесет нашу встречу в специальный журнал, а эти двое лакеев вернутся к нам, дожидаться окончания нашей беседы. Тогда они уберут со стола, и снова доложат мажордому о том, что встреча завершилась. Тот снова пойдет к дежурному чиновнику, сообщит ему об окончании встречи, и лично завизирует достоверность сведений у него в журнале своей подписью.

— Как у вас все сложно... Зачем нужно столько бюрократии?

Полицейский снова разлил вино по бокалам, и отсалютовал госпоже Хэлли своим.

— Министерство Двора должно знать обо всем, что происходит на его территории. В случае необходимости они потребуют справку с кухни о том, какие блюда подавались нам. Так, а вот сейчас настала пора закусить шеараном... Один листочек, пожалуйста...

— Горьковато, — сказала госпожа Хэлли. — А этого достаточно будет?

— Пока — да. Вот сейчас лучше отставить бокал в сторону, и уделить должное внимание пище. Вот, попробуйте, горячий и острый кайландский мясной суп.

— М-мм! — Сказала госпожа Хэлли.

Полицейский тяжко вздохнул.

— Похоже, вы пока плохо понимаете, в какое сложное дело ввязались. Вы, как начальник дворцовой стражи, и только лишь ее, должны знать весь порядок прохождения любых документов по любым инстанциям. Вы должны поименно знать всех чиновников Министерства Двора — а их около двухсот человек — потому что именно ваша обязанность давать официальное разрешение на зачисление в штат королевских покоев любого нового человека. Вы должны быть, кроме всего прочего, в хороших отношениях с самим Министром Двора, ибо этот человек имеет массу возможностей устроить вам любую пакость, на какую только хватит его фантазии. И не только вам, ибо ему подконтрольно все, что происходит во дворце. Кстати, а как его зовут?

— Честно признаться, я его видела от силы два-три раза, — созналась девушка. — Такой хмурый, крепко сбитый человек с серым лицом. Похожий на палача. Но я думала, Министр Двора — это вроде каптенармуса, что ли...

— Простите, кого?

— Ну, завхоза. Заведующего хозяйством.

— Так и есть, — новое слово понравилось господину Нариа. — Только в подведомственное барону Райдженту хозяйство входит не только дворцовое имущество, считая коней в конюшне и собак на псарне, но и живая обслуга дворца. Все лакеи, все слуги, от высшего мажордома до последнего поваренка, подчиняются ему. А, насколько я его знаю, барон — человек обманчивой внешности. Гарантирую, что он за одну неделю собрал на вас подробнейшее досье. Начиная от того, чем вы любите завтракать, и заканчивая тем, какое, простите, нижнее белье носите.

— Зачем ему это? Копаться в чужом грязном белье... Бр-рр, какая гадость!

— Знание. Информация, — пожал плечами полицейский. — Ненужного знания не бывает. Тот, кто прожил во дворце хотя бы год, отлично знает эту простую истину. Выпьем, кстати, за истину!

Они выпили, впервые чокнувшись, и синхронно закусили шеараном. Госпожа Хэлли вполне разумно в точности копировала все действия полицейского. После того, как собутыльники опорожнили свои бокалы (в этот раз господин Нариа заставил пить быстро), Кеш-га вернулся к прежней теме.

— Двести четырнадцать лет назад — обратите внимание на совпадение! В покоях с таким точно номером мы сейчас и сидим, так вот, ровно столько лет назад внезапно умер король Миндовг Пятый Провозвестник. Налицо были все признаки отравления — синие круги под глазами, зеленоватая слюна, обильная предсмертная рвота... — Девушка закашлялась, и господин Нариа, опомнившись, рассыпался в извинениях. Аккуратно постучал бедняжку по спине и для успокоения велел выпить еще один бокал, практически влив его в рот госпожи начальника дворцовой стражи. — В интересах следствия было запытано четыре повара, теоретически имевших возможность подсыпать яда в вино или пищу, и десять слуг, имевших такую же возможность отравить блюда по дороге к столу. Все четырнадцать человек дали признательные показания, и были колесованы.

— Жутко поучительная история, вы знаете! Особенно уместная для рассказа за столом!

— Это да, — "не замечая" раздражения собеседницы, согласился господин Нариа. — Правда всплыла совершенно случайно, когда через несколько дней умерла кастелянша. Все симптомы оказались точно такими же. Но она получила меньшую дозу яда, и смогла сказать, что ела пищу не на дворцовой кухне, а дома, а прикасалась только лишь, как ей по службе и положено, к королевскому белью...

— Отравлено было белье?

— Простыня, если конкретней. Ваш тогдашний предшественник размотал всю цепочку и выяснил, что на самом деле имел место банальный дворянский заговор, в котором ключевую роль сыграл тогдашний Министр Двора, герцог Эрлиа. На трон взошел племянник короля, по приказу которого отрубили голову и герцогу, и еще нескольким высшим сановникам. С тех пор, кстати, Министрами Двора не назначаются дворяне родовитостью выше барона и доходом от всех поместий свыше пятидесяти тысяч в год.

— Именно для того, чтобы назначенные министры были целиком и полностью верны облагодетельствовавшей их короне, — медленно проговорила госпожа Хэлли. — Что ж вы такое рассказываете, господин Нариа? Я же спать теперь не смогу спокойно, всякий раз, ложась, буду думать, не таит ли мой пододеяльник или подушка смертельную опасность...

— Думаю, вам не стоит беспокоиться. История не любит слепых повторений, хотя иногда раскатывает ткань слоями. Я рассказываю все это вам, госпожа Хэлли, только лишь ради того, чтобы вы могли правильно оценивать окружающую вас обстановку и людей. При Дворе действуют две обеспечивающие безопасность структуры, которые взаимно пытаются контролировать друг друга. Вам выпала честь руководить одной из них. Вы думали, что ваше дело — лишь муштровать гвардию? Увы, не только... Хотя муштра у вас получается совсем неплохо. Перевоспитанные вами гвардейцы уже имели наглость скверно на меня коситься.

— Получается, мое дело — муштровать весь дворец? Что ж, хоть и сложно, но интересно. Спасибо, я непременно расскажу Ло... То есть королеве Терезе о проявленной вами инициативе. Беседы с вами очень любопытны и имеют вполне конкретный практический смысл, господин Нариа.

— Может быть, за него и выпьем? За практический смысл? — Предложил полицейский.

— Давайте, чего уж там... — Похоже, госпожа Хэлли медленно и неосознанно для себя входила в следующую фазу "задушевного разговора". Когда под воздействием алкоголя (в умеренных дозах, конечно) слегка поддаются защитные барьеры, и самому уже хочется просто так посидеть и поговорить с умным и знающим человеком. Напомним, что изначально госпожа Хэлли испытывала к господину Нариа сильное предубеждение пополам с недоверием. Вполне логично счесть человека, по твоему приказу угодившего в тюрьму, собственным отныне врагом. В особенности, если приказ оказывается несправедлив, а человек этот, напротив, действовал строго в рамках принятых здесь законов и правил. В простое благородство отныне мало кто верит...

Госпожа Хэлли, хоть и считала себя честной и неглупой девушкой, но все ж в благородство, проявляемое полицейским, поверить не могла вдвойне. Однако ж вот — пришел, вежливо извинился еще раз (хотя вовсе был не обязан этого делать!), теперь рассказывает про тонкости дворцовой жизни, совершенно искренне, похоже, стараясь ввести ее в курс дел. Разум твердил девушке, что коварный интриган-службист наверняка преследует какие-то свои, личные цели — из рассказов гвардейцев и некоторых слуг она успела, в свою очередь, составить мнение о сущности господина Нариа. Разум говорил одно — а душа хотела другого. Душе хотелось просто отдохнуть...

Девушка тяжело вздохнула. Этот симпатичный, неординарный во многих смыслах человек, что сидел напротив нее, не внушал ей доверия. Совершенно не тот типаж, что располагает к доверительной беседе. Волосы длинные, как у рок-музыканта, а глаза — как у хищника. Но не зверя, нет, не такой у него взгляд, как у волка или тигра — умный, но дикий и отчужденный...

Человеческий у него взгляд.

Охотничий.

И внушающий не доверие, а невольное уважение. И красота — такая, какую нельзя любить, но зато ею можно исподтишка любоваться.

Господин Нариа налил в бокалы, на два пальца от верха, как принято, еще вина, и удивленно взглянул на нее.

— Что вы на меня так смотрите?

Она быстро опустила глаза, и подняла бокал за тонкую ножку.

— Ничего... Вам показалось.

— Вы выглядите очень усталой, — мягко сказал полицейский, распечатывая следующий бумажный пакетик с шеараном.— У вас натянулась кожа на лице, и пересохли глаза. Что это с вами?

— Ничего. Просто много дел.

— Боюсь, что их может оказаться еще больше. Если вы в самом деле захотите стать настоящим начальником стражи дворца и безопасности всего королевства, то...

— Не надо меня пугать! — Взвилась госпожа Хэлли.

Полицейский промолчал, искоса глядя на нее. Вино действовало, как он и рассчитывал — госпожа Хэлли постепенно расслаблялась и теряла над собой контроль, хотя и ощутимо не пьянела. "Вино приключений" — очень коварный инструмент в руках умеющего им пользоваться. Подчиненные господина Нариа между собой иногда звали его "вином правды".

— Вот теперь необходимо закусить шеараном, — сказал он и показательно положил в рот сразу несколько листков. — Его надо очень тщательно пережевывать, чтобы выделился сок — вот так...

Госпожа Хэлли начала жевать траву с какой-то особенной яростью. Господин Нариа наблюдал за ней. Именно такая пропорция вина и шеарана позволяет не пьянеть и держать под контролем свои чувства, зато начисто снимает в уме блокировку "лжи и правды". Говоря проще, человек перестает понимать, что можно сказать, а о чем лучше промолчать...

Надо только задавать ему правильные вопросы.

— Госпожа Хэлли, а не хотите ли вы, например, немножко развеяться? — Вдруг спросил он. — В вашем возрасте вредна сплошь кабинетная работа. У вас нездоровый вид, это все от усталости. Может быть, пойдем куда-нибудь прогуляемся?

— С вами?!! — Ошеломленно выдала девушка.

Господин Нариа позволил себе секундочку понаслаждаться моментом.

— Ну, вообще-то не только со мной. Будет еще человек... Несколько, — он зачем-то покосился вверх, на решетку вентиляционной шахты. — Я планирую небольшую прогулку в Нижний город. Вроде той, что вы уже совершили в одиночестве, но теперь несколько лучше подготовленную... Не составите мне компанию? По-моему, у вас какие-то счеты с чернью, думаю, вам будет приятно лично, — он выделил это слово, — закрыть их.

— Нет у меня никаких счетов... Откуда вы знаете? — Невпопад удивилась госпожа Хэлли.

— Так, кажется, говорили Ее Величество, — пожал плечами полицейский.

— А, Тереза... — Облегченно вздохнула госпожа Хэлли.

Мозг полицейского, получив косвенное подтверждение имевшейся информации, уже работал вовсю. Корабел не соврал и не ошибся, некий бандит по кличке Крысюк и в самом деле попытался совершить "нападение с известной целью" на гуляющую ночью светловолосую девушку в дворцовом мундире. Другой такой Внизу в ту ночь не было, и быть не могло. Госпожу Хэлли нашли офицеры, как он знал уже точно, в состоянии шока, но целую и невредимую. Девичий шок господа гвардейцы списали на обыкновенный испуг девчонки, осознавшей, что оказалась одна ночью в кишащем бандитами районе. Крысюку что-то помешало. Или кто-то помешал. Но это были не гвардейцы (так ни о чем и не догадавшиеся), и не его оперативники.

Неужто в самом деле Корабеловы "мужики с крыльями"? Вот только как узнать о них правду от единственного свидетеля?

— А еще, говорят, в Нижнем появилась новая банда. — Поведал господин Нариа. — Цепляют на себя доспехи из жести и даже крылья из гусиных перьев, и в таком виде ночами громят лавки. Свидетели, какие есть, в изумлении пялятся на крылья, и не замечают лиц.

— Что?!

— А что?

Госпожа Хэлли, шокированная резким переходом и изменением стиля речи собеседника, удивленно хлопала глазами. Полицейский придал своему лицу максимально невинное выражение.

"Наместник, твою мать! Ребенок ведь еще совсем..."

— Этого не может быть! — Решительно отрезала госпожа Хэлли.

— Чего? Мужиков с крыльями? Или грабежей?

— Что вы мне мозги пудрите? — Опомнилась начальник дворцовой стражи. — Ну переоделась шайка в маскарадные костюмы, так что ж с того? На лицах небось маски?

— Никаких масок, — развел руками начальник полиции. — Ставка на чистую психологию.

— Ну правильно. Люди с выдумкой, образованные. И часто они появлялись?

Господин Нариа даже мысленно улыбнулся. Девчонка опомнилась и теперь сама пытается прощупать его. Что ж, сольем ей немного информации и посмотрим на реакцию...

— Да, собственно, пока только один раз. — Сказал он. — В ту самую ночь. Вот я и обеспокоился — разгромленная ими лавка находилась не так далеко от того места, где вы изволили совершать прогулку. Вы, часом, не замечали там ничего подозрительного? Может быть, слышался какой-то шум, шорох, или виделись неясные тени?

— Ничего подобного, — в свою очередь развела руками госпожа Хэлли. — Сожалею, господин Нариа. Может быть, вы хотите расспросить моих гвардейцев?

"Уже сделал, только заочно, — подумал полицейский. — Но как быстро она восстановила самоконтроль! Дальше продолжать в том же духе уже опасно".

— Зачем подвергать бессмысленным допросам благородных господ? — Вслух сказал он. — Я уверен, что если бы они заметили или узнали о чем-то подозрительном, то тут же доложили бы вам. Нашу гвардию всегда отличала величайшая сознательность.

— Без сомнения, — с явным ехидством в голосе согласилась госпожа Хэлли.

— Так выпьем за сознательность!

Теперь господин Нариа уже не прибегал к хитрым приемчикам вроде тщательно выверенной дозировки алкоголя и антидота. Он узнал все, что хотел. Большего в такой ситуации из человека просто не вытянешь.

Зато вот госпожа Хэлли, похоже, придерживалась другого мнения. Посмаковав благородный напиток, она осведомилась будто бы невзначай:

— Уважаемый Трито, а откуда у вас такие сведения? Я думала, Нижний город полностью отделен от нас, и практически неподконтролен. А вы по-прежнему получаете сведения о том, что там происходит!

— Да не сведения это, а слухи! — Всердцах вымолвил начальник полиции. — Кто-то что-то неясное в потемках видывал, ничего не понял, но насмерть перепугался. А нам теперь отфильтровывай, отделяй зерна от плевел. Вообще-то, милостивая госпожа, для таких целей существуют отделы сбора информации. У вас тоже, между прочим, должен быть свой.

— То есть полиция занимается еще и разбором уличных слухов?

— В деле обеспечения государственной безопасности, — поднял к вентиляции указательный палец господин Нариа, — мелочей нет! Ибо никогда не знаешь, какие именно слухи впоследствии станут правдивыми фактами. Лет восемь назад, например, был случай. Удалось предотвратить покушение на Главного Королевского Казначея, и только потому, что за две недели уже болтала о нем на улицах чернь. Причем, что самое интересное, упоминали не только место и время, но даже и высоких заказчиков! Откуда произошла утечка, выяснить так и не удалось, но самыми удивленными оказались злоумышленники...

Шахматы глазами пешки. Или нет, наверное, слона...

Караван моего дорогого друга Карима Тар-Эбеля неспешно двигался по равнине. Он пересек Великую Пустыню, перевалил цепочку Оборонительных Холмов, на которых в древности строились укрепления для защиты от кочевников, и теперь продвигался по Юго-Восточному Таварру, держа курс на Ра-Тусс и приторговывая по пути всякой мелочевкой. Черный Менестрель, то есть я, со своим спутником пока оставались в штате каравана как "специально нанятый увеселительный актер с помощником". От предварительного плана отстать от караванщиков в ближайшем городке, где есть приличная дорога, были решено отказаться. По двум причинам: первая — я пока не нашел способа подменить камни из Святой Штольни на Наместниковы, и вторая — Керита действительно искали.

А найти они могли только нас обоих.

Несколько раз, прошвырнувшись по базарам и кабакам с целью сбора информации, люди обреченного принца приносили сведения, что некая могущественная персона всюду ищет молодого человека, как две капли воды похожего на моего случайного спутника. Имя персоны не называлось, но действовавшие от его имени лица предлагали неплохие деньги за ценную информацию о его местонахождении, а еще больше — за доставку мальчишки в некий условный пункт, но непременно целым и невредимым. Никому, ясен пень, не приходило в голову искать сына графа в кочевом караване, но путешествие без такого удобного прикрытия усложнилось бы в несколько раз. Это, собственно, была вторая причина, а сейчас будет первая...

Я не мог спокойно, ночью, свершить диверсионный акт, потому что этот щенок ходил за мной как привязанный!

Нет, вы меня, пожалуй что, плохо поняли...

Как примотанный корабельным канатом!

Он держался рядом со мной днем, восседая на выделенном ему низкорослом мышастом конике. Мне был во временное пользование предоставлен вороной жеребец, по чьему поводу мальчишка постоянно отпускал шуточки. Мол, Менестрель-то сам Черный, да и конь у него такой же... Оно бы и ничего, оно бы и чисто по-человечески понятно, потому что Керит боялся караванщиков, "как-то не так" на него смотревших, но он умудрялся, я уж и не знаю, как, следить за мной ночью!

После того памятного... М-м-м... События, то есть свершившегося факта (или акта?), в котором приняли участие ваш покорный слуга и любимая жена караванщика, Керит поначалу жутко на меня обиделся. Оказывается, он проснулся под утро и увидел нас, мирно спящих, но тоже вскоре пробудившихся и снова занявшихся кое-чем вполне определенным. Мальчишка сделал вид, что спит, а после рассвета, когда Гульмира ушла к хозяину и мужу, самым натуральным образом отчитал старшего товарища за... Неподобающее отношение к женщине!!!

Вынужден признаться, что я настолько удивился, что спустил ему эту наглость. Керит разглагольствовал недолго, и его краткую, но емкую речь, думаю, уместно будет здесь привести, как доказательство щенячьей наглости.

Мальчишка выдал мне следующее:

— Я был о вас лучшего мнения, Ли-ис. Воспользоваться женщиной, как вещью, против ее воли и желания, по диким законам этих варваров, — он презрительно мотнул головой в сторону входного полога шатра, — это недостойно благородного, да и просто порядочного человека. Они сами дикари, но вы-то, вы? Не говорите мне, что девушка хотела этого сама! Я слышал, как вы сговаривались с ее мужем. Он работорговец, для него люди — это или мусор, или, в лучшем случае, пригодные для продажи вещи! Но вы, Ли-ис, вы, просвещенный и цивилизованный человек, подданный великого Таварра! Как вы могли отнестись к человеку, к женщине, как к игрушке для вашей похоти? Вы должны были отказаться от нее, и тем показать простое человеческое благородство, и его превосходство над низкими помыслами горного дикаря! Но вы предпочли встать на одну доску с ними. Я разочарован в вас, Ли-ис. Вот.

Оттарабанив всю эту тираду (практически без запинки, как по-писанному!), Керит захрустел яблоком, которое нашел в вазе в нашем шатре. Я не стал ему говорить, что это самое яблоко, как и многие другие фрукты и вообще продукты питания, совершенно бесплатно предоставил нам "горный варвар" дюнкэ Карим. Чего доброго, мальчишка бы решил, что его кумира этой провизией попросту купили...

Вступать с ним в полемику я поленился. Все равно это бессмысленно, в молодости все мы — идеалисты-максималисты, за редкими исключениями, примером которых может служить приснопамятный господин Нариа. Его вообще практически никто не мог представить юнцом, хотя многие старики Ра-Тусса помнили, как начинал карьеру в уличной страже молодой человек с невероятным льняным цветом волос. Вот, кстати, еще одна проблема на мою голову! Как вещует мне внутренний голос (не Наместников, а мой собственный), пристальное внимание Кеш-ги нам точно будет обеспечено. Хотя бы по той простой причине, что начальник полиции Таварра — единственный человек, пожалуй, который в состоянии оказать сопротивление Наместнику. Не считая, конечно, эссов, так ведь они ж и не люди...

И, если я хоть насколько-то понимаю ситуацию, Кеш-га непременно хоть как-нибудь, да вмешается в игру. Если он уже не замешан в ней.

Короче, куда ни кинь — все клин. Керит висит на мне мертвым грузом, и ходит следом, как тень. После той проклятой ночи вредный мальчишка устроил просто форменную слежку за мной, и стоит мне пошевелиться, как поворачивается его голова, и сонный голос вопрошает: "Ли-ис, куда вы?". "До ветру" — обычно огрызаюсь я, а стоит выйти за порог, как его тщедушное тельце вяло тащится за мной следом. Ему, видите ли, страшно оставаться наедине с дикарями!

Спросил его однажды: "А на свет рождаться не страшно было?". "Страшно, — кается, — да только в этой темноте одному еще страшнее". Приказаний не слушается, внушению не поддается, при малейшей попытке таки оставить одного начинает спорить на повышенных тонах, что, согласитесь, добавляет совсем уж излишнего реализма. Вообще становится непонятно, кто здесь диверсант и главный саботажник? Такое впечатление, что он приставлен кем-то присматривать за Непонятым Менестрелем лично! Вот скажу Наместнику, что его план не удался из-за щенячьих происков, пусть сам как хочет, так и выкручивается...

Но увы, на этом этапе размышлений вспоминается насмешливый голос в собственной голове — Рисс, зачем мне слабые слуги? — и всякое желание отступить пропадает само собой. Нет уж, раз подписался, надо танцевать хоровод до конца...

Но мне все ж таки интересно, зачем Наместник велел непременно взять его с собой?

Очередная ночь застала нас в караван-сарае города со странным названием Мироку, в провинции Эс-Хаст-Керек. По заверениям обреченного принца, уже послезавтра ввечеру мы вступим в пределы Управляющего Округа Ра-Тусс, а еще через день караван войдет в Эс-Зивер-релли, и мы окажемся на территории столицы.

Я рассказал почтеннейшему дюнкэ Кариму о том, что столица Таварра сейчас — не самое безопасное место на планете. Нижний город неуправляем и взрывоопасен, как газовый бочонок, и караван могут ожидать не совсем приятные события... Но караванщик только усмехнулся в усы и сказал:

— Мой друг, я вожу караваны по этой тропе вот уже больше тридцати лет. Я помню еще вашего предпоследнего короля, — я понял, что он имеет в виду не Дирмеда, а его отца. — И я очень хорошо помню, что творится у вас в столице при любой коронации. Это всего лишь традиция. А традиции надо уважать, — и караванщик улыбнулся.

Я не нашелся, что сказать. Князь из рода Тар-Эбелей посмотрел на меня, как я на Керита, и пояснил:

— Двух-трех недель вашему господину Нариа хватит, чтоб с лихвой доказать свою нужность и полезность. За это время он успеет довести события до точки кипения, и сбросить напряжение путем ввода в Нижний боевых отрядов. Самое главное же для нас— не опередить график, но и не опоздать. За сутки до начала подавления мятежа закроются все четверо крепостных ворот.

— Чтоб никто не ушел?

— Да. А если мы опоздаем, наше место займут другие, и самые выгодные цены будут упущены.

Таким образом, как понимаете, времени с каждой ночью оставалось все меньше и меньше...

Я уже знал, где хранятся венчальные камни для супружеских обручей, в тюке на боку какого из одров лежит довольно увесистый мешочек с изумрудами, рубинами, топазами и сапфирами. И даже с немаленькой кучкой алмазов, можно смело полагать... Это очень дорогие камни, они по карману и по ранжиру полагаются только высшей знати. Их месторасположение удалось вычислить, подметив, возле какого одра постоянно держится больше всего охраны.

Которая, разумеется, меня уже знала, была осведомлена о том, что я — личный гость и друг их почтеннейшего господина, а потому по крайней мере позволяла с собой заговаривать. Охранники Карима были нелюдимы и неразговорчивы, но напряжение, с которым караван проходил пустыню, с каждым днем покидало людей. Здесь — уже центр культурной страны, здесь попросту нет таких больших банд, что посмели бы напасть на целый караван. Мелких воришек, конечно, всегда надо опасаться, но это ж такая мелочь...

Охранники вольно или невольно, но расслаблялись с каждым днем. Так долго поддерживать постоянную боеготовность не по силам человеку, тем более, если нету явной угрозы. Я подметил, что прошлой ночью они взяли себе в компанию небольшой кувшин легкого вина.

А сегодня вечером, когда караванщики затаривались продуктами на местном рынке, мне удалось заглянуть тишком в лавку травознатца. Кериту сказал, что, мол, средство от желудочных колик. Но как подсыпать это "средство" в очередной кувшин — всего один — который взяла себе на всю ночь очередная охранная смена?

Пригорюнившись, я как лекарство от несчастий купил и себе точно такой же кувшинчик с легким сливовым вином. Занималась вечерняя заря, люди и животные размещались в караван-сарае, а ваш покорный слуга от нечего делать слонялся по всему комплексу зданий, длинной шпагой цепляя за все подряд. Усевшись во дворе на какой-то деревянный ящик, Черный Менестрель в видимой творческой меланхолии забренчал на линхельване. И надо ж было такому случиться, что длинный клинок, одетый в ножны, был удобства ради отодвинут за спину как раз тогда, когда мимо шел поджарый Каримовский часовой, неся в руках тяжелую, грубой работы, винную емкость с дешевым легким вином!

Парень споткнулся о мою шпагу, но с легкостью удержал равновесие. Равновесия не удержал кувшин, великолепным лиловым фонтаном разбрызгавшись у наших ног. Я наклонился, с философски-обреченным видом разглядывая свои окропленные штанины.

— Наше вино! Вдребезги! Да я тебя! — Взвыл охранник, хватая меня за грудки.

— Самому смотреть за выпивкой надо, ты чуть не сломал копытами мою шпагу! — В свою очередь, взвыл я, вырываясь из его рук. — Развелось алкоголиков, теперь присесть некуда!

— У себя дома сиди! — Разъяренно сказал охранник, хватаясь за рукоять сабли. Наклонился, как-то даже испуганно осматривая осколки кувшина и лужу на земле, от которой ощутимо несло винным духом. — Это наше вино было, ты понял? Ты нам теперь должен будешь, понял?

— Да грыба с два я кому должен! Ты один кувшин донести не можешь, с твоими лапами косорукими! Сам мне штаны забрызгал винищем своим дурацким! — Постепенно вполголоса начинал возмущаться я, ибо на нас стал обращать внимание народ. Охранник сплюнул и отступил, пожелав мне хорошей ночи тихим, незлым шепотом.

За углом я догнал его и окрикнул по возможности миролюбивым тоном:

— Эй! Подожди меня, любезный...

— Чего еще надо? — Очевидно, еле сдерживаясь от злости, пробурчал он.

— Ты это... Не злись. — Культурно сказал я. — Ну случайность дурацкая, с кем не бывает... Есть у меня такой же кувшин, так и быть, отдам. Мне неприятности лишние не нужны, своих хватает. Тебе, по-моему, тоже. — Он был достаточно неглуп, чтоб понять, что я намекаю на Тар-Эбеля. Все-таки распивать спиртное на посту было официально запрещено, другое дело, что дюнкэ знал потребности своих бойцов и понимал, что от вина, ежели в меру, худо не будет. Но дозволение это было негласное, так что шум и охранникам, и мне был абсолютно без надобности.

— Идет, — сумрачно буркнул он. -Я ребятам скажу, с ними и рассчитаешься...

Ну, думаю, дальше пересказывать события нет практической нужды, ибо они легко поддаются дедуктивному анализу. Подло подсунутое мной "отравленное" вино оказало долженствующий сонный эффект, и охранники, сидевшие в загоне с одром, с которого практически не снимались вьюки, заснули, успев допить кувшин почти до донышка. Часовой, поставленный у входа, тоже получил свою небольшую дозу, и смирнехонько клевал носом, удивляясь, поди, нежданно напавшей сонливости. С ним легко справился крепкий, многажды штопанный дюной Альгиз носок, туго набитый речным песочком. Аккуратно поддержав тело, я позволил ему сползти по стеночке вниз, заботливо поправив саблю, чтоб не стукнула...

Отворив дверь (она не запиралась — зачем, если внутри охрана?), шпион Наместника Тьмы проник внутрь стратегического охраняемого объекта. Четверо бойцов дюнкэ спали вповалку на земляном полу, и впечатление производили убитое. В самом что ни на есть прямом смысле... У стены, за хлипкой дощатой загородочкой, лежал на животе, подогнув под себя лапы, громадный бронированный одр. Его бока вздымались и опускались, как океанские волны, а на каждом боку висел громадный тюк, набитый шкурами, руном, тканями и тому подобным текстильным товаром.

Где-то там, в завалах текстиля, и покоилась цель моего рейда — такой же мешочек, как и у меня, но наполненный настоящими драгоценными камнями, которые только и пригодны для обручальных венцов. Это традиция, которой уже много-много веков...

Драгоценные и полудрагоценные камни, которые вставляются в надлобия свадебных обручей, добываются только и исключительно в системе пещер Селинианского Гишемина, имеющих общее название Святая Штольня. Разумеется, они идут оттуда нескончаемым потоком, привозимые в Таварр великим множеством сухопутных и морских караванов. Но только рода гишеминских принцев имеют право, я уже говорил, на торговлю самыми дорогими и редкими камнями, которыми украшает чело высшая таваррская знать...

Я оч-чень осторожно, почти не дыша, ворошил свернутые в рулоны отрезы тканей и шкур. Где-то здесь, он обязан быть где-то здесь, потому что если этот клятый мешок окажется с другой стороны, прижатый к стене боком зверя — я застрелюсь! Или нет. Дождусь пробуждения горской стражи, и она меня зарежет; по крайней мере, умру как мужчина.

Одр вдруг вздрогнул. Мне стало плохо. Массивный зверь издал звук, очень похожий на человечий "хр-рр", и его бока стали вздыматься с прежней частотой и амплитудой.

Та-ак-с...

Кажется...

Мои пальцы нащупали какой-то плотный, даже твердый объект. По-прежнему почти не дыша, я потащил его наружу, и моим глазам предстала резная деревянная шкатулка...

С маленьким, но весьма хитрым на вид замочком.

О нет! Ну почему в мою глупую голову взбрела такая дурная мысль — раз Наместник дал камни В МЕШОЧКЕ, то они и у караванщика будут в таком же!!!

...Резная, лакированная, красивая шкатулка величиной с кирпич, из какого-то темного дерева с благородными прожилками почти черного цвета. Может быть, даже из величественного и знаменитого семарангского кедра... Очень тонкой работы. По краям крышки — ромбическая резьба, уголки отшлифованы золотом. С золотой замочной скважиной, чуть заметно выпирающей над гладкой лаковой поверхностью.

Сломать его лезвием кинжала или шпаги, конечно, не составит никакого труда. Но ведь следы взлома будут сразу заметны, и караванщик заподозрит, как минимум, то, что камни подменили! Заподозрит сущую правду, прошу заметить. А я же не знаю до сих пор, зачем Наместник приказал совершить эту замену. Может быть, ему просто финансов не хватает? Смешно, конечно, господа, а как же... Но отличаются ли чем-нибудь его камни от настоящих? Я имею в виду — внешне, с виду, отличаются?

Ибо если вообще никаких отличий нет, то не стоило и городить весь огород...

У кого может быть ключ? Только у самого дюнкэ. Но добыть ключ у обреченного принца невозможно. Это значит обыскать его комнату в караван-сарае, справившись с гораздо более бдительной стражей, да впридачу и с ним самим! Я не профессиональный вор, господа мои хорошие. Пролезать в форточки и открывать замки ногтем Менестрели не обучены! Были бы обучены — зарабатывали б себе на жизнь гораздо менее опасной профессией.

Я попытался ковырнуть замочек острием кинжала. Ну, что сказать — выковырять-то его легко, превратив раритетную шкатулку какого-то знаменитого мастера во в лучшем случае музейное барахло! А вот открываться эта гадость не хочет... Эсс гир тенге! Скважина такая маленькая, что в нее не проходит самый кончик тонкого ножа! Делать нечего, значит, надо решаться...

Я подцепил острием клинка темно-блестящую крышку и уже изготовился выворотить ее с корнем, как тонкий, свистящий шепот от входа чуть не заставил меня отдать Наместнику память раньше времени:

— Ли-ис, зачем вы ее ломаете? — Мальчишка, ни малейшего внимания не обращая на спящих горцев, уже топал прямо ко мне, бумкая башмаками не хуже настоящего одра.

— Потому что я не могу ее открыть! — С ненавистью прошипел я, мысленно перебрав все подходящие для Керита эпитеты непереводимого на культурный язык значения.

— А у кого ключ? — Совершенно спокойно осведомился он.

— У Карима, у кого же еще!

— Да? Тогда подождите, я сейчас. — И щенок развернулся назад, точно так же хладнокровно перешагивая через дрыхнущих воинов.

Уж больно крепкое зелье попалось, зверь-зелье, не иначе, отстраненно подумал ваш покорный слуга...

Ну и как прикажете это понимать? То боялся всего и вся, а то пришел, как к себе домой, причем будто по моим следам. На сей раз я был уверен, что Керит наконец-то заснул! Что же, он опять меня обхитрил? Неуважительно как-то, получается, к самому себе думать, будто битого жизнью Черного Лиса может надуть какой-то там Керит! Молоко на губах не обсохло...

Почему он не удивился, застав меня с этой клятой шкатулкой? Почему его не напугали даже спящие охранники? На кой грыб, наконец, он поперся, похоже, на полном серьезе за ключом от шкатулочки к самому караванщику, он что, надеется так легко его взять?! И почему... Почему он вообще так в себе уверен, словно все, что происходит, абсолютно в порядке вещей?

Мысли скакали в разные стороны, как распуганная стайка керлтайнов. Я продолжал стоять в дурацкой напряженной позе и сжимать в руках, как любимую женщину, эту треклятую драгоценнейшую шкатулку. Воины спали, караван тоже, судя по нормальной сонной тишине, спокойно коротал ночь. А сидевший у меня в груди счетчик методично отсчитывал минуты и секунды до рассвета...

Бом-м, бом-м, бом-м...

С каждым ударом сердца мир сокращался и расширялся вместе с ним. С каждым ударом сердца я все яснее и четче ощущал оставшиеся нам мгновения. Именно мгновения, спрессованные в несколько часов. Но они не текли, они отрывались от сплошного монолита времени и падали в пропасть...

Бом-м, бом-м, бом-м...

Мгновения все падали и падали...

А мне не оставалось ничего другого, как сжимать этот трижды проклятый ларец, и ждать непонятного мальчишку, который вдруг по-настоящему испугал меня. Испугала его железная, стальная уверенность в себе, которая обнаружилась почему-то как раз тогда, когда более уместной была бы настоящая паника. "Возьмите с собой Керита" — сказал Наместник. Ну, взял... И где ж его эссы носят в самый ответственный момент?!

Дверь тихонько заскрипела...

И в светлицу входит царь — стороны той государь... — Словно строчка из какой-то песни прозвучала в голове...

Меня по второму разу чуть не хватила кондрашка. На ладони Керита лежал крошечный, филигранной работы железный ключик. Который мгновенно и плавно вошел в замочную скважину драгоценной шкатулки.

Крышка откинулась.

Я не ошибся хотя бы в этом — внутри лежали самоцветы...

Рубины, алмазы, сапфиры и топазы. Изумруды и аметисты. Корунды, хризопразы, опалы... Еще великое множество всяких разных камней, коим мы с Керитом не знали даже названия. На несколько секунд (еще несколько страшных ударов сердца), мы с мальчишкой замерли, не в силах отвести глаз от этого великолепия. Драгоценности на сумму больше, чем стоит моя жизнь, играли и переливались в матовом желтом свете керосиновых ламп, в количестве трех штук развешанных вдоль стены. Я с большим трудом заставил себя не смотреть на это прекрасное богатство, и полез за пазуху за Наместниковым мешочком. Вытащив его, я случайно перевел взгляд на Керита...

Вы бы видели, с каким выражением он, не отрываясь, смотрел на гору самоцветов! Взгляд Керита окаменел, лицо застыло, как гипсовая маска, а на губах появилась усмешка, какой я ни разу не видел у своего доселе мирного спутника. Усмешка исказила его черты до неузнаваемости, она была не злая и не ироничная, какой обычно бывает усмешка. Губы Керита растянулись в усмешке жадной, но одновременно какой-то одухотворенной. Словно он чувствовал себя единственным хозяином всех этих сокровищ, и больше ему НИЧЕГО не было нужно от этой жизни.

Ощущая себя абсолютно неуместным рядом с этим великим совпадением чувств, я тронул юношу под локоть, и кошмарная ухмылка погасла, как задутая керосинка. Парень вздрогнул, а я, собрав в кучку сокровища, переложил их на откинутую крышку шкатулки. После чего высыпал в нее содержимое своего простецкого мешка.

Вполне логично, что меня весьма волновал тот факт, что Карим может заметить несовпадение своих сокровищ по экстерьеру. Такие ценности, как ограненные алмазы, рубины и изумруды, всегда своему хозяину известны наперечет, до малейшей чуть скошенной грани, едва заметной трещинки или скола. Крупных алмазов, как я быстро подсчитал, у дюнкэ было ровно пять. А если у Наместника их четыре? Думаю, вы понимаете мои опасения...

Которые, к счастью, не оправдались. Мы с Керитом разинули рты от удивления.

В объемистом кошеле, который выдал Наместник, и в который я до сих пор, словно чего-то боясь, ни разу не заглянул, лежали неопределенные, грубой ломаной формы, осколки. Черный глянец блеснул на них, таких же гладких, как стекло. Но как только свет, обычный свет коптящих керосинок, упал на эту черноту, как осколки стали меняться. Куча ломаного мглистого хлама принимала вид и форму настоящих самоцветных камней особой огранки, которую умели делать лишь в подземных мастерских Святой Штольни! Темные, блестящие куски непонятно чего становились гранеными алмазами, сапфирами, корундами, в точности копируя те, что были высыпаны на откинутую крышку шкатулки! И я понял, что даже количество их, если изначально было больше или меньше, в точности сравнялось с... Ну, в общем, дебет сошелся с кредитом.

— Во дела... — Одними губами прошелестел мальчишка.

— Быстро закрывай шкатулку! — Скомандовал я, ссыпая настоящие камни в мешок. Керит повиновался, не задавая лишних вопросов. Поднявшись на цыпочки, я аккуратно раздвинул скрутки мехов и тканей в тюках одра и засунул ларец на то самое место, где он и лежал, постаравшись, чтоб он занял в точности прежнее положение. Керит подкинул на ладони ключик, и у дверей мы расстались с ним. Он побежал относить ключ на место, а я быстрым шагом направился в нашу комнатку.

Первым делом мои руки сами сняли со стены полотенце. Я машинально утер лицо, и только после этого понял, что вспотел. От напряжения выступил холодный пот, которого я даже не заметил! Во работенку провернули...

Руки предательски завозились, пытаясь куда-нибудь деть этот злосчастный мешок. Сразу же стало страшно — а вдруг кто-нибудь войдет и увидит? До сих пор, признаться, мне ни разу ничего не приходилось воровать. Даже тексты и песни, и те были свои собственные, так что ощущения оказались мне в новинку...

Задание выполнено — и что же теперь? Что теперь делать, господа милосердные? Как можно быстрее, этой же ночью, бежать с места преступления, или играть прежний сценарий, дожидаясь попутного ветра? Должен ли я отдать Наместнику эти камни, или они ему не нужны? Должен ли он придти ко мне, или каким-то другим путем передать мне следующее задание, или же нет?

Как всегда, в планах "на после победы" зияла полнейшая пустота...

Делать было нечего. Я попытался воззвать к Наместнику, и ответ пришел спустя несколько минут:

Отлично проделано, Рисс. Признайтесь, что бы вы делали без мальчика?

Постоянно насмешливый тон Наместника начинал здорово действовать мне на нервы. Порешив не заводиться (пока!), я решил общаться с ним максимально лаконично:

"Ваше задание выполнено. Что прикажете делать сейчас?"

Завтра утром уходите из каравана, — велел Наместник Тьмы.

На какой прекрасной ноте сеанс связи и прервался. А у меня от некоего странного чувства дико свело скулы...

Картина шестая:

"...И в вечной Тьме растут цветы..."

Вампирочка Френсис незаметно, как умеют только вампиры, подкралась к своему шефу, мирно читавшему книгу, как положено всякому уважающему себя сибариту, качаясь в кресле-качалке перед тихо потрескивающим камином. Наместник был настолько увлечен чтением, что не замечал ее. Произведя мастерский бросок, она наметила заветную точку на шее де Морральена, и готовилась уже коснуться ее губами, так, чтоб самые кончики клыков пропороли матово-белую кожу. Еще миг, и...

Длинная рука Хозяина бесцеременно ухватила девушку за шкирку, то есть за ткань блузки на спине, и подняла в воздух. Другой рукой Наместник спокойно закрыл лежащую на коленях книгу, заложив страницу закладкой из кусочка черной кожи, и поставил перед собой на место игривую диву-вамп. С кресла он не вставал, а оно почему-то даже не вздумало качнуться при смещении центра тяжести. Как только поджатые, как лапки щенка, ноги девушки выпрямились и коснулись пола, кресло снова закачалось, и мелодично заскрипело: скрип-скрип-скрип...

— Ты чего, шеф? — Обиженно спросила Френсис, под его ироничным взглядом принимая стойку "смирно".

— Женщин и слуг надо сразу ставить на то место, на котором желаешь их видеть, — процитировал тот. — Граф де Ла Фер.

— Ты "Трех мушкетеров" вздумал перечитывать, что ли?

— А что? Интереснейшая вещь, между прочим, доложу я тебе. И актуальности до сих пор не потеряла. Для нас — особенно.

— Для кого это — для нас?

Наместник фыркнул. Вампирочка потупилась.

— Масса людей ее читают и любят, — невозмутимо продолжал Хозяин. — Но вот многие ли из них задумывались, сколько народу перекололи эти замечательные ребята? Причем, заметь, не врагов на войне, не наглых вторженцев-супостатов, а своих же земляков, и безо всякой осмысленной причины. Просто из-за косо брошенного взгляда, неудачного слова, сочтенного смертельным оскорблением. Законы лично понимаемой чести важнее законов жизни, и даже законов совести...

— Честь и совесть несовместимы. — Сказала Френ. — Одно заставляет отказаться от другого.

— Вот именно. А между тем, заметь, они — положительные герои! На количество создаваемых ими трупов никто не обращает внимания, все думают, что так и надо. Они — хорошие, поэтому им можно! Сюжет на этом строится.

— А мы — плохие, поэтому нам нельзя.

— Чье мнение? — Осведомился Наместник. — Стива?

— Никак нет! Прогрессивного человечества!

— Ах, человечества... — Понимающе протянул шеф. Поймал взгляд верной девушки-вампира, и они оба рассмеялись, причем Френсис хихикала так усердно, что в конце концов свалилась на колени шефа. Еще и поерзала на них, устраиваясь поудобнее.

Отсмеявшись, Наместник холодно спросил, придавив пальцами ей кожу за ухом:

— А ты, собственно, где сейчас должна быть?

— Ну, это... — Замялась дива-вамп. — Ободритами твоими заниматься...

— Кем? — Оторопел Хозяин.

— Ободренцами...

— Так-так-так! А ну-ка, расскажи поподробнее! — И Наместник аккуратно ссадил вампирочку со своих колен, разгладив черное сукно брюк. Разочарованно вздохнув, та примостилась на стоящий рядом столик, и торжественно выудила из впечатляющего декольте традиционный свиток. Подала его шефу.

— Интересно... — Он развернул маленький скруток бумаги и со значением процитировал:

— "Ободриты (ободренцы) - нечто среднее между морально-этической сектой (с перспективой на новую религию) и общественным оппозиционным движением. Координирующего центра не имеют, действуют разобщенно, разлагая ("ободряя") общество и подготавливая его к противоправным действиям против нынешнего самодержавия. Единого централизованного управления не имеют также, объединены лишь схожестью учения, философских взглядов и мнений. Необходимы для расшатывания устоев государственной власти, а также как противовес и основная забота конторы господина Нариа".

— Нравится? — Радостно спросила Френ.

— Это что, и все? — Наместник позволил свитку скрутиться обратно, и, поманив девушку пальцем, засунул его на прежнее место. — Только теоретическая часть? А где практические разработки? Экономическая составляющая? Выводы?

— Шеф! Да не рожу же я тебе этих ободренцев!!! — Заверещала вампирочка, от избытка чувств соскочив с лакированной столешницы. — Я тебе что, начальник штаба? Я оперативный работник, мое дело — полевая разведка и диверсионные операции! А ты чего требуешь? Чтоб я одна заменяла всю Верховную Ставку?! — И замаршировала вокруг стола, демонстративно высоко поднимая колени, и декламируя невесть где выученный милитаристский марш:

— А нам наплевать, нам наплевать! Где умирать, где погибать! — Марш продолжался, пока не закончился стол. Дальнейший путь преградило кресло Наместника.

Де Морральен, давно уже привыкший к выходкам своей экспрессивной помощницы, взглядом велел ей сесть обратно. В смысле, на край стола, а не к нему на колени.

— В общем, так, — сказал он. — Плохо! Очень все плохо. Теоретическая часть на троечку, и то с огромным минусом. Общие тезисы проекта я тебе засчитываю, но пока не представишь четкий стратегический план листов на пятнадцать минимум — никакой тебе оперативной работы!

— Но, шеф... Почему я? Поручи Стиву!

— Ты проштрафилась, это раз. Стив постоянно пропадает в своем Храме — это два. И потом, даже если бы он не пропадал, все равно у него на стратегическое планирование не хватит банального опыта. Это, разумеется, три. Так что ты пока единственный мой помощник, на которого я могу переложить часть своих разработок.

— Но, шеф... — Заныла вампирочка.

— Никаких "но"! Не пущу гулять, пока не сделаешь домашнее задание. Хау, я все сказал.

Френсис обиженно вздернула носик. Ее любимый шеф, когда хотел, умел быть просто необыкновенно противным! Но сдаваться без боя вампир не привыкла, а потому, хотя и смирилась с поражением, не преминула подпустить шпильку:

— Сам бы лучше пошел, да проветрился! А то сидишь сиднем в Замке, как эльф!

— Как кто?!

— Эльф! Птица такая, сычик мелкий. Эльф называется, — с достоинством пояснила Френсис. Слезла со стола, и, демонстративно покачивая бедрами, удалилась из комнаты. Последнее слово осталось за ней.

— Ишь ты, эльф... — Покачал головой Хозяин. — Чего только на свете белом не бывает...

Но какая-то идея, похоже, появилась у него в мозгах. Словно надоело ему вдруг качаться в плетеном кресле перед камином, вот и поднялся Наместник, и вышел из малой комнатки, направляясь в большую залу. Ту самую, где на стене висело огромное зеркало в золотой вычурной раме, в которой переплелись, как лозы водяного леса, или как враги в смертельной схватке, львы, драконы и единороги. Самый большой и хищный дракон яростно скалил зубы наверху, в центре рамы, и его глаз отливал фиолетовым аметистовым благородством.

Наместник положил руку на край вычурной золотой оковки, и проговорил:

— Вертикальные зрачки, как вареные рачки, перепутаны награды — и медали, и значки... Ну-ка, зеркальце, покажи мне мир глазами врага моего — Наместника Эс-Тьери. Что-то он там поделывает, в тишине да безвестности...

Зеркальная гладь на мгновение затуманилась, а потом прояснилась, выдав четкое, но очень мягкое изображение. Картинка состояла из полутеней, из плавных переходов одного цвета в другой, свет и тьма в ней слово бы сосуществовали одновременно, наложенные друг на друга. Это была тьма, сквозь которую можно было хорошо видеть.

Довольно большой зал тонул в полумраке, который смотрелся до чужеродности мягко. Сложно было даже сказать, в чем заключалась эта чужеродность. Обладатель глаз, через которые смотрел Наместник, видел мир в совсем другом спектре, нежели люди.

— Так вот, значит, как видят мир эссы... — С любопытством в голосе прошептал де Морральен.

Это была невероятная наглость. Подключиться к сознанию старшего из детей Эссалона, главного местного полубога и Полководца Стражей Границы, чтоб увидеть то, что видит он сам... Это примерно то же самое, что в родном Мире Наместника Тьмы нахально подсоединиться к линии правительственной телефонной связи, царственно бросив: "Да вы общайтесь, ребята, я просто так послушаю". Кара должна была последовать незамедлительно, и она последовала. Изображение в зеркале вспыхнуло желтым огнем и погасло.

Наместник ничуть не расстроился. Он успел рассмотреть горящие газовые факелы, развешанные по стенам и ровно подсвечивающие голубыми огоньками, и многосотсвечовые люстры под потолком, почти не горевшие для создания интимной обстановки. Большие компании, малые группки и отдельные парочки людей, хаотично перемещающиеся по залу, тихая романтическая музыка без слов...

Эс-Тьери почтил своим присутствием какой-то из балов, даваемый смертным сыном человеческим. Хозяин — герцог, в крайнем случае граф, не ниже... Это был не королевский дворец, Наместник Тьмы хорошо его помнил.

Сейчас обе его руки бегали по изящным телам львов, драконов и единорогов, по воле художника переплевшихся то ли в любовном экстазе, то ли в смертельной агонии. Пальцы Хозяина легко касались то одного, то другого зверя, на пару секунд замирали, а потом продолжали движение. Со стороны это, должно быть, выглядело очень красиво, и совершенно бессмысленно.

Но это было не так.

Заинтригованный пока неясным планом, который начал складываться у него в голове, де Морральен искал заветную дверочку, которая могла бы привести его в этот дом. Он не мог еще свободно проникать в Эс-Дагар, если на той стороне не было кого-то из присягнувших ему людей, а потому всякий раз должен был выискивать подходящие лазейки.

А в этом деле Темным от века не было равных.

Де Морральен терпеливо искал, и, кажется, ему повезло... Стекло снова потемнело, и опять прояснилось, выдав на сей раз нормальное человеческое изображение. На той стороне тонул во тьме бархатный дамский будуар, и две любопытные, заранее чуть-чуть испуганные девчоночьи мордашки не мигая, смотрели в глубину своего зеркала...

Откуда быстро двигалась к ним, вырастая, темная, пока еще плохо различимая фигура.

По мере того, как она росла, уплотнялась и вообще материализовывалась Там, она медленно таяла, растворялась в воздухе Здесь. Когда Хозяин Темного Замка окончательно исчез — перенесся Туда, скрипнула входная дверь Бранной Залы N1. Френсис, подслушивавшая и подсматривавшая под дверью, вошла. Ее тонкие пальчики быстро пробежались по загривкам драконов и львов, и девушка с удовольствием залюбовалась возникшей перед нею фигурой...

Первое, что предстало глазам Наместника в интимном полумраке дамской комнатки, обшитой вишневым бархатом, были, что вполне логично, две симпатичных девицы в длинных шелковых платьях с глубокими декольте, сидевших на мягких пуфиках перед трюмо и довольно-таки бессмысленно на него таращившихся. Первые две секунды. Де Морральен, не удержавшись от мелкого мачизма, залихватски повел плечами, подмигнув обеим девушкам, и только-только собрался спросить "Чей я, собственно, суженый?", как немая сцена закончилась.

Та девица, что была чуть пониже ростом, попышнее и имела очень глубокие, влажные, мягкие коровьи глаза в обрамлении множества мелких локонов, среагировала первой. Маленький ротик распахнулся до невероятных размеров, и из него полился такой панический рев, что опытный маг едва успел установить на будуар акустический полог. Теперь за пределы этих бархатных стен не проникало ни одного звука, но радоваться де Морральену было еще рано.

Тускло мелькнула перед глазами какая-то серая полоса, и только нелюдская реакция позволила не ожидавшему такого Наместнику спастись от рубящего удара по шее мечом. Вторая барышня, в отличие от первой высокая, стройная, с фигуркой пропорций античной статуи его родного мира (как машинально отметил Аларик), приняв грамотную боевую стойку, целилась ему в грудь острием длинной, тяжелой полутораручной шпаги, правильное название которой Наместник забыл. Но в любом случае, совсем не для дамских ручек, между прочим, оружие, с одного удара любая башка пополам...

Отступив на шаг и заслонившись пуфиком, незадачливый визитер вскинул руки в примиряющем жесте. Весь мачизм и все пижонские намерения враз вылетели из головы. Он внимательно, с прищуром осмотрел девушку.

Ей гораздо больше пошли бы светлые волосы золотого оттенка. Очень красивое лицо в форме сердца, маленький подбородок, изящная линия губ, небольшие ямочки на щеках. Высокая — почти с него ростом, одета в золотое платье из панбархата и шелка, вырез подчеркивает небольшую, но зато идеальной формы грудь. Внешне было бы настоящее воплощение невинности, кабы не два локтя отточенной стали в руках и ярко-голубые глаза, горящие огнем боевой решимости. Девушка была воинственна и прекрасна, как богиня...

— Я пришел с миром. Я не причиню вам вреда, — мягко сказал он.

— Ага, как же! С миром из зеркала не приходят! — Боевито отозвалась она. — Будешь врать, поди, что суженый?

Наместник внутренне смутился. Именно это он и собирался "врать"...

— Я безоружен и не опасен. Я пришел в гости. Не надо меня убивать, пожалуйста.

— В гости ходят через дверь! Там стоит привратник и проверяет приглашения. Если бы у тебя было приглашение, ты бы им воспользовался. А ты проник в девичью спальню, как ночной... Как ночной... — Она замешкалась с эпитетом.

— Как ночной кто? — Ехидно спросил Наместник Тьмы.

— Как ночной... Соблазнитель! — Выдала она самое страшное, похоже, слово из собственного лексикона.

— Иииии!!! — На одной ноте, набрав кубометров пять воздуха в легкие, поддержала ее пухленькая.

Наместник тяжко вздохнул, нагнулся, переставил пуфик на шажок назад и сел на него, предусмотрительно не делая резких движений. Шпаги он, конечно, не боялся, но девушка ему искренне понравилась, и в отношении нее не хотелось прибегать к агрессивным действиям. Контакт следовало налаживать другими методами, в первую очередь — вербальными.

— Милая барышня, давайте вы опустите свое оружие, мы дружно успокоим вашу голосистую подругу и поговорим, как уважающие друг друга люди? Не хотелось бы впадать в менторский тон, но ваша шпага весит, по-моему, немало. Вы скоро устанете держать ее на весу, руки начнут деревенеть, а реакция замедлится. В результате чего вы почувствуете себя неуверенно, начнете меня бояться, и никакого диалога у нас не получится...

— Это ты меня боишься! — Грозно выдала она.

— Правильно. Боюсь! — Тут же согласился Наместник. — Боюсь того, что уши мои скоро лопнут от этого визга. Их предел прочности не рассчитан на такое издевательство.

Она прыснула, но тут же вновь сделалась серьезной.

— Я буду держать тебя в плену, пока на крики кузины не прибегут люди моего отца. Они схватят тебя, знай это!

— Боюсь вас разочаровать, моя прекрасная леди, но никто сюда не прибежит, — развел руками Наместник. — Бархат слишком хорошо глушит звуки...

— ИИИИИ!!!!! — Еще громче завизжала упомянутая кузина.

— Сил моих нет! — Всердцах вымолвил Наместник. Вытянул руку и сложил пальцы щепотью, будто поворачивая вентиль газового фонаря.

Крик, а точнее, истерический "вопль души" кузины с мелкими локонами прервался на вздохе. Влажные коровьи глаза удивленно моргнули, ротик раскрылся еще шире в протяжном зевке, и девушка, пробормотав "Как хочется спать...", сделала пару шагов и опустилась прямо в руки де Морральена. Не обращая внимания на разъяренную и напуганную (что очень тщательно, разумеется, скрывалось) красавицу со шпагой, он уложил ее кузину на маленькую софу у стенки, заботливо подложив ей под голову вышитую подушку. И вернулся на прежнее место. Амазонка наблюдала за ним с абсолютно оторопелым и ошарашенным видом. Он улыбнулся ей, подпустив в улыбку немного виноватости.

— Что ты с ней сделал?

— Всего-навсего усыпил. — Он вскинул руку, словно защищаясь от удара шпаги. — Нет-нет, с ней все в порядке! Она проспит до утра, потом проснется, а странный незнакомец в черном покажется ей всего лишь сном.

— Чем докажешь?

— Проверьте сами.

Боком, не выпуская его из поля зрения, а из рук — полуторной шпаги (Наместник вспомнил, наконец, ее название. Бастарда!), девушка приблизилась к спящей кузине и быстро наложила два пальца на бьющуюся на ее шее жилку. Лицо ее озарилось радостным облегчением:

— Спит...

Наместник сделал жест руками — "ну я же говорил!". Девушка перевела на него взгляд и шагнула к дверям. Ее рука опустилась на ручку замка, но пока не спешила ее поворачивать.

— Сейчас я...

— Вы хотите позвать людей своего отца. — Подтвердил Наместник.

— И вы ничего не имеете против?!

— Это ваше полное право. Хочу только заметить, что если вы исполните свои намерения, то никогда не узнаете, кто я такой, весь из себя странный, как и зачем попал сюда. Выдать меня вашему отцу вы всегда успеете. Но неужели в вас нет любопытства?

Девушка явно пребывала в замешательстве. С одной стороны, и характер, и этикет требовали немедленно выдворить из дамской спаленки этого наглого зазеркального типа, с другой... С другой стороны, восставало обыкновенное женское любопытство. Гадание дало потрясающий результат, такого они с кузиной никак не ожидали. И что ж теперь, взять да и выдать "суженого" телохранителям отца? В девичьей душе осторожность и хорошие манеры явно боролись с любопытством и искушением. Чтоб помочь победить своей партии, Наместник Тьмы сделал поклон высшей знати — глубокий кивок с прикладыванием правой руки к сердцу. И сказал:

— Простите, я забыл представиться. Меня зовут Аларик де Морральен. Целиком и полностью к вашим услугам.

— Ты дворянин? — Спросила она. И тут же поправилась. — Извините... Вы?

— Да. Но вам можно на "ты".

Возникла неловкая пауза. Девушка насупилась, размышляя, и приняла такой потешно-серьезный вид, что Наместник абсолютно искренне улыбнулся. Она на что-то решилась...

— Конечно, не полагается так, чтобы в комнатке девицы находился посторонний мужчина...

— Если это не ее отец или брат, — подхватил он. — Но в некоторых случаях, помнится, допустимо наличие законного жениха. А разве не на него вы сейчас гадали?

— На него! — Она улыбнулась уже лукаво. — Только гадала не я, а моя кузина. Но ей было страшно сидеть в темноте одной, вот и попросила меня...

— Неужели такую прекрасную девушку не интересуют женихи?

— Вот только не надо. — Сразу же поморщилась она. — Женихами сыта по горло. И потом, то, что ты находишься здесь якобы на правах "суженого", еще не дает тебе права заводить разговор на тему, которую приличная девушка может поддержать только в присутствии родителей.

— А приличной девушке подобает уделять занятиям со шпагой больше внимания, чем нарядам и балам? — С интересом спросил Наместник.

— Вот благодаря этому и удается таких, как ты, держать на подобающем расстоянии! — Она вновь начинала заводиться. Наместник обругал себя идиотом. Нельзя ж так бессовестно, в самом-то деле...

— Простите мое невежество, — покаялся он. — Я долгое время был лишен приличного общества, а потому мои манеры далеки от идеала. В знак того, что я дорожу вашим обществом и вниманием, я хочу преподнести вам маленький подарок...

Немного рисуясь, он сложил вместе ладони, дунул на них, как фокусник в цирке, и развел в стороны. И медленно проступила, соткалась из воздуха — это даже было заметно — лилия на длинном стебле, с пятью лепестками цвета "звездного молока". На нежных, ворсистых лепестках совершенного молочного цвета чуть заметно выделялись извилистые разводы бледнолимонного оттенка.

В символике Эс-Дагара такой цвет означал искреннюю заинтересованность в личности человека. Поэтому такие цветы не принято было дарить молодым девушкам, но Наместник надеялся, что она правильно истолкует его намек.

А еще его интересовало, возьмет ли она растение, прикоснется ли к нему, или сразу попросит поставить в одну из многочисленных вазочек на полочках у стены.

Она помедлила, затем протянула руку... И приняла от него цветок, даже поднесла к носу, понюхать. Де Морральен мысленно утер пот со лба. Интересно, тот, первый змей, он тоже пребывал в таком напряжении, искушая Еву съесть яблочко?

— Настоящая... — Удивленно протянула она. — Не дым, не фантом, не призрак... Но ведь — из ничего...

— Вам нравится?

— Очень. У вас хороший вкус, господин зазеркальщик. Кстати, я забыла представиться — девичья память...

— Что вы, пустое...

— Меня зовут Флоретт.

— Красивое имя. А титул?

— Баронесса Райджент. Но я не люблю, когда меня называют по титулу. — Она наконец-то отошла от двери, и Наместник поздравил себя с маленькой победой. Флоретт поставила его лилию в вазу голубоватой северной керамики, и присела на такой же, как у него, туго набитый бархатный пуфик. Ее любимая, похоже, вещь — смахивающая скорее на легкий меч бастарда нашла свой покой в ножнах, которые оказались прислонены к трюмо. Девушка села так, чтобы в любой момент успеть схватиться за эфес. Вот какие воительницы, оказывается, воспитываются в благородных домах Таварра...

— Баронесса Райджент... Это не ваш ли отец — Министр Двора при королеве?

— Да. Вот и вы в первую очередь вспомнили о нем. — Ее синие глаза погрустнели. — Стоит только заговорить с кем-то, как сразу же вспоминают о том, кто мой отец... И начинают расспрашивать о том, что он любит, как к нему можно подольститься, или и того пуще — где и когда он будет один и без охраны.

— Они думают, что имеют дело...

— С дурой набитой! — Бросила она. — Без охраны папа не ходит. Прошу вас, не надо заводить разговор на эту тему. Если и вас также интересует мой отец, то лучше вам пойти и поговорить с ним. Он сейчас там, в зале, у нас прием в честь Наместника.

— Эс-Тьери? А почему же вы не с ними? Я ни в коем случае не лезу в ваши тайны, просто мне кажется это немного странным...

— Не знаю сама. — Флоретт пожала плечами. — Кузину папа сам услал с глаз долой, она у нас глупенькая, а я... Мне кажется, я не люблю Наместника.

— Почему? Он же полубог!

— Вот именно. Он и не человек, и не бог.

Наместник Тьмы поднял бровь в знак вопроса.

— Вокруг него холодно, — почти шепотом призналась Флоретт. — Не знаю, почему я с вами так откровенна... Может быть, потому, что наша встреча слишком уж невероятна, утром мне наверняка покажется, что это сон, так пусть и будет сон. Все равно... Я видела его дважды. Один раз во дворце, он разговаривал о чем-то с королевой. Кстати, говорят, она его ставленница... А во второй раз — уже у нас дома. Он приветливый, вежливый, но с ним тяжело. Рядом с ним себя букашкой чувствуешь. Как посмотрит... Эти глаза — ртутные, с вертикальными зрачками... Кстати, третьего дня он подарил королеве котенка ледникового тигра. Я его видела. У них глаза — одинаковые. Не человеческие.

— Быть может, божественные?

— Я не знаю. Я не видела Эссалона, хотя, говорят, он иногда является людям. Но я не святая, чтобы Он захотел встретиться со мной...

Флоретт замолчала и отвернулась в сторону, сложив руки на коленях. Наместник больше не чувствовал... Ну, почти не чувствовал исходящих от нее волн страха и обеспокоенности по поводу его персоны. Эта девушка нравилась ему все больше и больше. Вот сейчас, когда она, как-то внутренне сжавшись, сидела напротив — не слева и не справа, а строго напротив — и явно думала о чем-то неприятном, ему захотелось обнять ее. Просто так обнять, по-дружески. Сам удивившись собственной разнеженности, Наместник осторожно протянул руку и коснулся кончиков ее пальцев.

Вербальный контакт потихоньку перерастал в ментальный на основе физического.

Она быстро отодвинула ладонь, но прикосновение все-таки слегка взбодрило ее.

— Господин...

— Лучше просто Аларик. Мы же договорились на "ты".

— Ладно. Я постараюсь. Скажи, зачем ты все-таки пришел сюда? Как? Кто ты вообще, и откуда?

— А какие у тебя есть версии?

— Дворяне не отвечают вопросом на вопрос. — Снова очень забавно насупилась она. — Ты не эсс, у тебя черные глаза и круглые зрачки, и ощущение от тебя другое... По идее, мне тебя надо опасаться, но почему-то уже не получается. Ты похож на сон, знаешь?

— Такого мне еще не говорили! — Развеселился Наместник. — Чем же это? Я материальный, вполне настоящий и благовоспитанный. Если хочешь, можешь меня потрогать. За край плаща, например.

— Правда?

Он кивнул. В свою очередь, Флоретт протянула руку и дотронулась до края его кожаного плаща. Потом осторожно подняла руку... И Наместник в самый последний момент догадался, что хочет сделать дочь Министра Двора. Она намеревалась пощупать его пульс, как у своей кузины.

Перехватив ее маленькую кисть, он быстро поднес ее к губам и запечатлел у запястья легкий джентльменский поцелуй. Вскинул голову, рукой поправляя волосы:

— Пусть я останусь твоим сном. Хорошо?

— Настоящий... — Протянула она. — Ты настоящий, но настолько невероятный, что, пожалуй, достоин того, чтоб быть моим сном. Решено! Я, баронесса Райджент, нарекаю вас, благородный Аларик де Морральен, званием моего настоящего сна! Носите это звание гордо и достойно.

— Благодарю вас!

— Это я благодарю вас, мой верный сон...

Запрокинув голову, Наместник рассмеялся. По-настоящему, искренне и чисто. Ему вторил ее звонкий смех, и на пару они хохотали добрых несколько минут.

А ведь где-то совсем рядом был сам Эс-Тьери...

— ...Ну, а все-таки?

— Кто я такой?

Заинтригованный кивок в ответ. Наместник слезает с пуфика и по-простецки садится на пол, скрестив ноги, а спиной опершись о стену с мягкой обивкой.

— Твой сон. Твоя тень. Посмотри, как пляшут тени на стене... — И делает жест — словно сдувает с ладони невидимую пыль. Внезапно в три раза ярче загораются свечи, а противоположная стена оказывается освещена, как театральная сцена. Девушка с прелестным именем Флоретт тихо вскрикивает от восторга — на стене разворачивается теневой театр. Маленькие, но очень четкие тени начинают спектакль — то ли драматическую пьесу, то ли трагикомический фарс... Любовь, ревность, ненависть, радость — у крошечных силуэтов все это выражено в несколько раз резче, чем у людей. В несколько раз отчетливее и без прикрас — ведь тени лишены контрастов. Жизнь теней — подобие человеческой жизни, но присутствуют в ней лишь два оттенка.

— Ты кошмарно странный... Я в тебя не верю.

— Может быть, поэтому ты меня не боишься? Нельзя бояться того, в чьем существовании сомневаешься.

— Может быть. А скажи, к кому ты все-таки хотел придти?

— Боишься, что ошибся адресом? — Смеется де Морральен. — Честно признаться, я искал просто лазейку в ваш мир. В ваш дом. Хотелось кое-кого повидать, да, видно, не суждено...

— Кого же это? — Немного ревниво (уже!) спрашивает она.

— Эс-Тьери.

— Зачем?

Наместник пожимает плечами.

— Хорошая тема для романтической беседы... Посмотреть в лицо врагу.

— Старший сын Эссалона — твой враг?!

— У меня к нему маленький личный счет.

— Сумасшедший... — Тихо, с отчетливой жалостью говорит она. — Ты сумасшедший. И я тоже, раз говорю с тобой об этом...

— А я разве спорю? — Эхом откликается он. — И потом, чего ты еще хотела от такого неправдоподобного гостя? Чтоб я оказался банальным шпионом, посланным выведать секреты твоего папеньки?

— Твоя логика ставит меня в тупик, — ежится она, словно от холода. Глаза Наместника снизу вверх смотрят ей прямо в лицо, ни на секунду не прерывая контакта. Они ироничны, насмешливы, совершенно не по-эссовски снисходительны... И в них есть что-то еще, чего пока она не понимает. И потом, сам факт наличия этого даже не странного — аномального гостя, и звучание их разговора не укладываются у нее в голове. Так бывает, когда события настолько выходят за рамки привычного, что мозг начинает воспринимать их как красочную галлюцинацию. Просто чтобы не нарушать границ условностей, стереотипов, за которые любой человек цепляется, как за спасательный круг, порой даже не отдавая себе в этом отчета.

На этом построена масса приемов психологических атак — на одном-единственном принципе: если подопытному человеку удастся сломать его систему стереотипов, защитных психологических барьеров, из него, с очень большой долей вероятности, получится слепить кого угодно. Хоть по своему образу и подобию, хоть по чужому... Главное — это надежно закрепить потом новую систему ценностей, рамок приличия и правил поведения. И человек становится другим, сам того не замечая...

— А откуда ты? Из зазеркалья?

— Нет. Я из вашего Мира, из Эс-Дагара... Но я, как это сказать, немножко с другой стороны. Я с Границы Мира.

— Ты Страж?

— В каком-то роде, можно сказать и так...

— А почему ходишь через зеркало? Эс-Тьери — Страж, а он перемещается обычно, как все люди...

— Поэтому ты так испугалась, увидев меня?

— Да. Существует старая-престарая... Ну, легенда, что ли, или просто поверье...

— Уточним: народное мнение.

— Вот-вот. О том, что ничего хорошего из зеркала выйти не может. Зеркала ведь отражают, переворачивая с ног на голову... Правое там — левое, соответственно, что у нас хорошо — у них плохо, ну и так далее...

— Кажется, мне удалось опровергнуть стереотип?

— Кто знает...

— Близится утро. — Сказал Наместник. — Скоро мне будет пора уходить.

— Так быстро? Только что ведь была полночь! — Удивилась она.

— В моем присутствии время всегда летит быстрее, — развел руками он. — На самом деле сейчас до рассвета — не больше полутора часов.

— Нельзя, чтобы тебя видели здесь. — Решая в уме какую-то проблему, сказала Флоретт.

— Уже не хочешь заложить меня своему папеньке? — Подмигнул ей Наместник.

— Ты — мой сон. — Важно сказала она. — А сны — это единственная тайна, которая может быть у девушки. О таких снах, как ты, не рассказывают никому.

— Отрадно слышать. — Он встал и направился к двери. — Сны и тени — в близком родстве, мой прекрасный ночной цветок. Мне пора уходить...

— Ты вернешься? — Вдруг спросила она.

— А ты хочешь этого? — Он обернулся через плечо, снова ловя взгляд чистейших синих глаз. — Если захочешь, я вернусь...

— Как и когда? Через зеркало снова?

— Нет. — Он отрицательно покачал головой. — Забудь про игры с зеркалами, Флоретт — Цветок Ночи. Сегодня случайно тебе повезло. Но запомни: всякий раз, когда ты вглядываешься в бездну, она тоже вглядывается в тебя. Поэтому не рискуй, и не позволяй этого кузине. Оттуда, с той стороны, вместо меня может придти кто угодно.

— Тогда как же мы встретимся?

— Скоро в ваш дом, может быть, пожалуют два человека... — Поведал де Морральен. — Пусть твой папа их не гонит. Предсказываю: я вернусь к тебе тогда, когда эти двое переступят ваш порог.

— Когда это будет?

— Может быть, скоро. А может быть, очень скоро... — Прошелестело в полумраке. Странный гость растворился в нем...

"Как тот самый соблазнитель в ночи", — машинально подумала девушка. Этой мысли захотелось улыбнуться. По дамской комнатке словно пронесся ветерок, моментально задувший свечи. И уже в темноте, погружаясь в сон, она услышала негромкую лирическую мелодию...

Я ревную тебя к дождю,

Что над домом твоим прольется.

И сквозь стекла тебе улыбнется.

Но наученный ждать, я жду...

Я ревную тебя к весне.

К листопадам осенних шпилей.

К твоим небылям и к твоим былям,

И со мной не поспорить и мне...

Я ревную тебя к глазам,

Что глядят на тебя без опаски.

Я надеюсь, немножечко ласки

Упадет и к моим ногам...

Я ревную как черт, как бог!

К небесам, к преисподней ада.

И в аду, если будет надо,

Дотянусь до твоих высот.

Я ревную тебя к любви,

И любовью своей рисуя,

Точно знаю, что я рискую

Стать основой твоей крови.

Я ревную тебя к себе,

Бесшабашному, злому, любому!

И твоим незнакомо-знакомым

Я приду к тебе в этом дожде...

Я ревную тебя к себе... — Прозвучало прощальным аккордом.

Тихий шелест песни усыпил, убаюкал ее...

Сливаясь с тенями, шагая из тени в тень, Наместник Тьмы целенаправленно двигался хорошо обозначенным курсом. Его вел маячок, так же явственно видимый в магическом плане, как и обыкновенный маяк на каком-нибудь скальном мысу отлично заметен всем проходящим кораблям. Только, в отличие от настоящего опознавательного огня, Этот маячок выключиться никак не мог, при всем желании своего хозяина.

Это был маячок искорки Тьмы, которую когда-то подселил, попросту вплавил Наместник Тьмы в своего противника — Наместника Эс-Дагара. Избавиться от такого подарочка невозможно ни человеку, ни богу. Есть только один способ — стать по-настоящему святым, чтобы любое Зло рассеивалось при соприкосновении с тобой. Но обрести святость из-под палки, господа мои уважаемые, не удавалось еще никому, тем более заносчивому и уверенному в себе, как атомный авианосец, Сыну Божьему. Кое-как он свое Темное Начало, де Морральен был осведомлен точно, навострился держать в узде, но вот полностью одолеть Тьму старшему потомку эссалоновскому не достало крутости...

Близилось утро, и ощущался тот непередаваемый аромат свежей выпавшей росы, помолодевшего и очистившегося за ночь от скверны мира, пытающегося сохранить свою чистоту насколько возможно дольше, но увы, точно знающего, что с первыми лучами солнца люди опять замусорят, испоганят и испохабят все, что было очищено несколькими часами мирового спокойствия. Де Морральен шел по парковой аллее, а тот, кого он искал, двигался ему навстречу.

Он тоже чувствовал его присутствие. Двое бессмертных, двое нелюдей, двое кровных врагов...

— Ну, здравствуй, Эс-Тьери.

— Здравствуй, названый брат русалки. Ты по-прежнему не хочешь угомониться? — Вертикальные зрачки эсса, как два тонких, ромбического сечения клинка, уперлись в переносицу нава.

— Зачем? — Безмятежно ответствовал тот. — Безделье для меня — это хуже смерти. Мне нравится твой мир, Эс-Тьери. Здесь никогда не бывает скучно.

— Ты — самое наглое, безапелляционное и самонадеянное существо, какое я только встречал! — Зло сказал полубог. — И, похоже, ты действительно не умеешь проигрывать...

— Кто себя признает побежденным, только тот и вправду побежден! — Развел руками Рыцарь Ночи. — Самое главное — уметь в любом поражении находить пути к грядущей победе.

— Кто победит, мы еще посмотрим!

— Тогда чего же ты ждешь, Старший эсс?

На этот просто вопрос Эс-Тьери не нашел ответа. Или не счел нужным отвечать. Наместник любил такие бытовые оксюмороны, то бишь заведомые сочетания невозможного. А что может быть более нереально, чем мирная прогулка в утреннем парке двоих предводителей люто враждующих сторон? Оба были готовы в любую минуту нанести или отбить удар, обоим эта встреча здорово щекотала нервы, и этим была жутко привлекательна...

— Не жалеешь еще о том решении своего отца? Не вздумал бы он русалок воровать, жили б мы с тобой спокойно, каждый в собственном Домене, и не подозревали бы даже о наличии друг друга...

— Что случилось в прошлом, не изменить в будущем, — жестко ответил эсс. — Я помню, какой ты любитель плести словесные кружева. Но твои провокации не имеют смысла. Я не могу жалеть о решении отца, поскольку оно не было моим.

— А если бы мог решать ты? — Быстро и вкрадчиво, как убивает жертву кошка, спросил де Морральен.

Пятисотлетний полубог великолепно владел собой. Наместник Тьмы, бывший, кстати сказать, вдвое моложе, смотрел на него с чистым интересом естествоиспытателя.

— Я не поддамся твоей Искре. — Наконец с великолепно сыгранной твердостью в голосе процедил Эс-Тьери. — Ты не заставишь меня пойти против отца.

— Ты уже поддаешься, дорогой мой, — с дружеской улыбкой сообщил Наместник Тьмы. — Иначе бы ты не пришел на эту встречу вообще. Вместо тебя меня ожидал бы здесь боевой отряд твоих младших братцев.

— Я и в одиночку могу справиться с тобой!

— Ты можешь попытаться, — поправил его Аларик. — А попытка — не пытка, как говаривал один умный человек из моего Мира. Погоди, люди в конце концов вас, эссов, на фонарях вешать начнут. Впрочем, до этого светлого мига еще очень далеко...

— Я очень постараюсь, чтоб ты до него не дожил, — с ехидной усмешкой уведомил эсс.

— Да за-ради всей войны Тьмы и Света! Я в отношении тебя — тоже. В этом и заключается вся прелесть нашей Игры. Надеяться и действовать, но ничего не знать заранее...

Они шагали по мощеной желтым камнем аллее.

— Ты действительно не боишься? — Наконец прямо спросил эсс. — Мир — всего лишь военная игра, и не более?

— А чего ж вам боле? — Ухмыльнулся нав.

— На этой площадке есть один игрок, который всегда действует всерьез. Смерть. — Сказал эсс. — Не принимаешь его в расчет?

— С этим игроком можно только смириться, — покачал головой Наместник Тьмы. — В конце концов, не думаешь ли ты, что сам — вечен? Не вечны даже боги. Именно ты, как никто другой, должен понимать это. Даже у Вселенной было начало, и когда-нибудь непременно будет конец. А мы с тобой, как ни крути, при всей нашей крутости уступаем Вселенной...

— Это у тебя привычка такая — заводить бесполезные диалоги? Не понимаю я тебя, нав. Не вижу смысла в этой встрече. Ты словно совершаешь поступки "просто так", из любопытства, но...

— Но поверить в это слишком трудно? — Хмыкнул де Морральен. — Нет. Я же говорю, что пришел просто проведать свою Темную Искорку. Частичку Тьмы в твоей душе. Ее состояние меня пока что полностью устроило, поэтому вынужден откланяться. Мне трудно находиться в Эс-Дагаре долго... Пока.

Желтую аллею перечеркнула тень от растущего сбоку старого дерева. Не тратя лишнего времени, Наместник просто шагнул в нее и исчез.

Растворился в тени. Перенесся.

— Позер. — В голосе Эс-Тьери было, правда, больше раздражения, чем истинной ненависти. — Эс-Катас! — Громко позвал он в пространство.

— Я тут. — Откликнулся голос младшего братца.

— Отследили его перемещение?

Невидимый Эс-Катас замялся. Тон Наместника Эс-Дагара не предполагал иных ответов, кроме положительного. Но...

— Нет. — Неохотно выдавил молодой эсс.

— Почему? — Коротко осведомился старший брат.

— Какая-то иная техника, чем просто прокол Пространства или телепорт. Вы пробовали отследить, где кончается дуновение ветра, мой Старший?

— Плохо. Очень плохо, Эс-Катас! Это вряд ли понравится нашему отцу. Наверное, ты будешь наказан... — Безразлично поведал Эс-Тьери. Констатировал факт, и все, судьба младшего брата его уже не интересовала. Мозг эсса привычно просчитывал ситуацию, обрабатывая поступившие данные. В этот раз крыса выскользнула из ловушки, значит, надо будет изобрести замочек похитрее, прутья попрочнее, а приманку поаппетитнее...

— Это вряд ли! — Вдруг посмел нагло заявить младшенький. — Старший, у нас проблема.

— Еще одна? — Рыкнул главный полубог. — Первую упустили — так вторую нашли?!

— Она сама пришла, Тьери! — В голосе молодого эсса послышались чуть ли не панические нотки. — И дала мне по морде! Она ударила меня, представляешь?! То есть — он!

— Кто — он?!!

— Чужак. Он явился во дворец и потребовал встречи с русалкой и Хэл...

— Кто он?

— Звездный Ангел. — Перепуганно выдал Эс-Катас и отключился. В смысле, закончил сеанс связи.

Внезапно небо помрачнело, и очень резко и неожиданно пошел дождь. Длинные, увесистые и тугие, как пеньковые линьки, тросы воды протянулись сверху вниз, больно хлеща людей, животных, сбивая листья с деревьев и даже ломая тонкие веточки. Эс-Тьери поднял лицо навстречу этим полосующим струям, и начал всматриваться в отвратную, свинцового вида тучу, породившую все это безобразие.

Туча старательно притворялась неодушевленной.

Домой Наместник Тьмы вернулся в приподнятом настроении. Напевая что-то бравурное, традиционно милитаристского толка, он сотворил на скорую руку гвардейский бутерброд — ломтик лимона, ломтик острого сыра и еще один ломтик лимона, к нему пол-бокала янтарного коньяка, и вызвал к себе обоих вампиров.

Стив, только что освободившийся с занятий в Храме, прибыл сразу, а вот Френсис пришлось уговаривать. Обидчивая вампирочка дулась на шефа, но потакать ей тот не собирался. Наконец его команда выстроилась по ранжиру в одной из многочисленных гостиных Замка, дурачась — пытаясь держать равнение.

— Штатские вы все равно. — Сказал обоим умникам Наместник. — Поэтому даже и не пытайтесь. И вообще, нечего мне тут пародию на армейский стиль изображать. Садитесь. — И, подавая пример демократичности, первым уселся в кресло.

Вампиры разместились строго напротив.

— У меня для вас новое задание. — Сказал Наместник. — Сейчас же оба отправляетесь на Землю... То есть, тьфу ты, в Эс-Дагар.

— Оба?

— Да, Стив, оба. Подходящие временные тела подберете себе сами, исходя из вводной. А вводная такова: мне необходима информация о личности барона Райджента. Вкусы, привычки, увлечения (в особенности запретные), слабые места, маленькие потаенные страхи и все, тому подобное. Изучите людей, часто контактирующих с ним. Найдите его друзей и врагов, должников и кредиторов.

— Шеф... Это ж весь таваррский высший свет перетряхивать!

— А ты думал, в сказку попал? — Ехидно осведомился Наместник. — Я вот вам всем покажу сказочку на ночь! Вопросы есть?

— Есть. — Сказал молодой инкуб. — Два. Первый — почему мы оба? Ведь, объективно рассуждая, шеф, у меня нет навыков поискового шпионажа. Я у тебя по совсем другой части...

— А второй? — Осведомился Наместник.

— Почему Френсис все время молчит?

— Потому что она на меня обиделась. Я ее гулять не пустил, — популярно разъяснил де Морральен. — И именно поэтому, кстати, я вместе с ней отправляю тебя. Надеясь только на твою порядочность. Понял?

— Не скажу, что мне это нравится...

— А я тебя и не спрашиваю, — холодно оборвал Хозяин. — Присмотришь за нашей надутой вамп. После успешного, — он выделил это условие, — выполнения задания будет тебе работенка по прямому профилю. — Подумал и добавил: — Может быть.

— А еще вопрос можно? Только что на ум пришел...

— Ну?

— Почему бы тебе не запросить информацию у господина Нариа? У него наверняка есть подробнейшее досье. — Подала голос молчавшая доселе Френ.

— Объясняю мотивы. — Сказал Наместник. — Господин Нариа играет со мной в очень интересную стратегическую игру "Поди пойми и проведи". Он даст мне информацию, но только ту, которую сам захочет. И будет ожидать, как именно я ее использую, пытаясь таким образом установить границы моих возможностей. Поэтому обращаться за сведениями к нему запрещаю. Не вздумайте в "игры разведок" с ним баловаться — дети вы против него, и никто более. К нему обращусь я сам, но всю его политграмоту необходимо будет проверить с вашей помощью. Понятно?

— Так точно! Разрешите выполнять? — Рисуясь, отрапортовал Стив. Френсис, еще более надувшись, только кивнула.

— Идите. Благословляю вас, дети мои. — На дорожку напутствовал их де Морральен.

Когда исполнители отбыли на задание, Наместник честь по чести собирался немножечко отдохнуть. Нельзя же все время работать, так и загнать себя недолго... Трудоголиком он себя вовсе не считал, полагая наоборот, что всегда, в любом случае должен иметься в организме резервный запас сил. По известному принципу — "Вдруг война, а я уставший!". Тем более, что ему в изрядную копеечку обошелся личный переход в Эс-Дагар. Не в деньгах смысл, разумеется, а в силах. Он был, как ни печально, далеко не всемогущ, и домой вернулся почти опустошенным.

Долго находиться на территории Эс-Дагара в собственном теле он не мог. Пока еще не мог. И разговор с Эс-Тьери, как бы ни храбрился перед ним и собой Наместник, все-таки изрядно пощекотал ему нервы. Стрессам, милостивые господа, подвержены все, даже высшие демоны. Другое дело — кто и как их переносит... Доводить себя до состояния выжатого лимона, или загнанной лошади, кому как больше нравится, де Морральен ни за что не собирался.

Но только-только он собрался, честь по чести, спокойно посидеть в обществе книги, коньяка и нехитрой закуси в виде кусочков лимона и сыра — еды ему в принципе требовалось немного — и восстановить энергетический баланс, как раздался протяжный, не особенно даже противный сигнал поступления важного сообщения. Наместник коротко послал автора в самое нехорошее место, не вкладывая, впрочем, в аркан особенной силы. Но все-таки двинулся по направлению к своему бесценному Черному Зеркалу.

С той стороны темной, как омут, глади матово белел некий предмет. Лишним было бы уточнять, что со стороны Наместника его, разумеется, не было.

Он протянул руку сквозь стекло, как сквозь вертикальную пленку воды, и вытащил оттуда лист обыкновенной бумаги. Довольно хорошего качества, плотной, ничуть не рыхлой — такая бумага в Ра-Туссе стоила дорого.

В центре, вверху листа, как полагалось здешними правилами, стояло имя отправителя. Вполне знакомое имя.

Наместник не удивился — вполне логично, что это мог быть только господин Нариа. Что ж, значит, будем отдыхать не с книжкой, а с донесением от верного тайного агента, "крота" во вражеских силовых структурах. Лист был исписан до самого конца крупным, хорошо различимым, хотя и не каллиграфическим грубоватым почерком.

Но, прочитав первые несколько строк, Наместник понял, что морального отдыха не получится. Какой там, к лешему, или, по-местному, к грыбу лесному коньяк, какие там лимоны с сыром! На толстой, шероховатой бумаге четкими, в меру казенными выражениями излагалось такое, что впору уже объявлять всеобщую боевую тревогу. И первой, всенепременно первой степени, или самой высшей, какая там, на фиг, существует! Срочно стягивать к Замку войска — если б таковые у него имелись — точить клинки, заряжать пушки, разворачивать знамена и занимать круговую оборону.

Сухим языком, лаконично, без прикрас (вот образец настоящего отчета!) господин Нариа излагал подтверждение его собственной теории, рассказанной когда-то Стиву.

Полицейский сам не понимал значения своей информации, потому что отродясь не слыхивал о существовании Посланцев Неба — Ангелов-исполнителей. Они были абсолютно чужды религии и философии этого мира.

Зато вот Наместник о них знал точно. И о возможностях, и о способностях, и о методах работы... Он уже в фоновом режиме, еще не закончив чтения, продумывал необходимые действия по обеспечению безопасности Замка и собственных слуг, включая самого господина Нариа.

Но его полностью выбил из колеи маленький абзац в самом конце послания. Как о чем-то малозначимом, вроде как лишним доказательством верности своей информации, Кеш-га сообщал, что...

Де Морральен аккуратно положил листок на полку рядом с зеркалом. Текстом вниз. Потом как-то подобрался вдруг, как первогодок на плацу перед генералом. У Наместника Тьмы была правильная осанка, но теперь его спина словно закостенела, выпрямляясь неестественно, тяжело. Если бы чуткая Френсис видела бы его сейчас, то сказала бы, что в этой выправке появилось что-то очень болезненное. Как изо всех сил старается выправить позвоночник больной сколиозом, испытывая при этом нешуточную боль...

Черты Наместника стали гораздо резче. Исчезли плавные линии, лицо его вдруг сделалось как высеченное из камня. Словно бы лишняя вода выпарилась из его и без того худощавой фигуры, но кожа сильно натянулась, вместо того, чтобы сморщиться. Уши, нормальной человеческой формы уши резко заострились, став подобием наконечников копий.

На плохо сгибающихся ногах Хозяин доковылял до ближайшего кресла, и рухнул в него, вытянув длинные конечности. Он поднял глаза к потолку и пробормотал короткую фразу, которую невозможно было расслышать...

Можно лишь предположить, что Наместник Тьмы к кому-то обращался.

Где-то далеко ударил гром. Мощный раскат прокатился, усиленный сводами замковых стен, эхом метаясь между башнями и центральным залом с атлантами вместо колонн. Но Замок Тьмы высился непоколебимо, а на верхней площадке самой высокой башни, уцепившись за каменные зубцы, стояла фигура в черном долгополом плаще с откинутым капюшоном. Запрокинув голову, она выговаривала небу непонятные слова, гортанные, шипящие, не похожие ни на один язык из существующих у людей. Чужеродные фонемы звучали ровно, как рокот тяжелого водопада, и каждая следующая фраза дублировалась ударом грома. Но не было дождя, и не было молний. Дождь хлынул, как только речь прекратилась.

Полы черного плаща, намокнув, облегли фигуру, обрисовав ее точный абрис. Черные волосы вымокли, бессильно облепив лицо, уже далеко не казавшееся человеческим. Черно-зеленая шершавая чешуя заменила гладкую белую кожу, уши стали заостренными и костистыми, а в глазах зажегся злой желтый огонь. Черты лица остались прежними, но выглядели неестественно и жутко под блестящей от воды черной броней из чешуек-шестигранников, отливающих зеленью старой бронзы. Пальцы рук, вцепившиеся в камень, стали гораздо длиннее, суставы на них расширились, а на кончиках вместо ногтей образовались когти. Эти когти крошили зернистый гранит, впиваясь в него и царапая...

— Френсис! Слышишь меня? — Голос по-прежнему звучал рокочуще.

— Слышу! — Немедленно, считай, с небес отозвался голос верной вамп. В критических ситуациях все капризы ею мгновенно отметались в сторону. — Что случилось, шеф?

— В Нижнем Городе существует банда под командованием некоего Крысюка. Уничтожить. Всех, кроме главаря.

— Есть! — Обрадованно отозвалась Френ. — Какие пожелания к способу умерщвления?

— Сделай так, чтоб каждый из них прочувствовал каждый миг умирания.

— А что делать с главарем?

— Доставить ко мне.

— Будет сделано, шеф, — деловито прозвучало в канале связи.

Френсис была рада полученному заданию. Она любила красиво убивать. А ее шеф был рад тому, что у него есть такая помощница, что никогда не задает действительно лишних вопросов.

Это был истинный облик Наместника Тьмы Эс-Дагара Аларика де Морральена.

Господин Нариа: в роли тайного агента.

Отправив первое донесение, полицейский долго смотрел на собственное зеркало, до этого момента считавшееся самым обыкновенным домашним предметом. Зеркало было овальное, заключенное в недорогую, но искусно выполненную раму из высокопробного серебра. Рама была литая, строгая, но симпатичная. В левом нижнем углу (хотя какие, к грыбу, углы у овала?) кокетливо изгибался полураскрытый бутон розы, талантливо отлитый златокузнецом. Хорошо видны были даже прожилки на листьях цветка. Это зеркало господин Нариа совершенно по закону конфисковал у того самого барончика, которого регулярно проведывал в Синем Остроге. Собственно, только поэтому оно и считалось "недорогим", ибо обошлось полицейскому лишь в наем специального извозчика с экипажем для перевозки хрупких вещей. За подобным зеркалом господин Нариа давно охотился. Оно было достаточно большим для отражения в полный рост, и имело оправу из серебра, именно такого, какого хотелось, фасона. Золота полицейский отчего-то не любил. Желтый блеск раздражал его.

Вероятно, потому, что на фоне золота не так эффектно смотрелись его собственные волосы такого уникального для таваррца цвета. Что поделать, у всех есть свои маленькие слабости. Кеш-га был от природы лишен многих человеческих качеств. Он не умел завидовать, оценивая чужие успехи и удачи лишь с точки зрения полезного опыта, который мог для себя из них вывести. Он не был склонен к азарту, он просто не понимал, как можно получать наслаждение от игр в кости или "голый мячик". Он ненавидел попадать в ситуации, которыми не мог управлять, или хотя бы воздействовать на течение событий нужным себе образом.

Больше всего полицейский не переносил чувства беспомощности. Привыкнув всегда иметь Силу, очень трудно комфортно чувствовать себя в положении пешки. В настоящий момент господин Нариа как раз пытался разобраться в ситуации, чтоб понять, а кто же он такой есть? На стене, в рамочке, висел памятный договор с его собственным отпечатком крови. Безоговорочного подчинения этот договор не предписывал, но все равно наводил на интересные размышления... Господин Нариа смотрел на него, силясь постичь тот несусветный бардак, в который угодил несчастный Эс-Дагар. Он сказал сам себе, что уберет договор со стены, как только поймет, в чем коллизия сюжета.

Со своей стороны Наместник честно выполнил все условия. Не далее, как вчера вечером начальник полиции имел приятную во всех смыслах встречу на собственной территории — как-никак, мы живые люди, господа, нам тоже свойственны простые желания... Лицензионная девочка из Храма Белой Мыши высшей ступени обучения, на которой полицейский вздумал проверить полученные от Наместника навыки воздействия на сознание, вместо подписанного кровью контракта увидела вначале голую стену, потом — настоящее окно, в которое даже захотела выглянуть и чуть не ушибла себе лоб. Теперь чиновник понимал, отчего сошел с ума несчастный Лонг-Фэнг, и откуда могла взяться королевская байза у Черного Менестреля, к слову, так и не вернувшегося пока со своим неизвестным спутником... Из-за чего дело становилось еще интригующей. Получить такие способности Менестрель мог только от де Морральена. Подобными умениями обладали и эссы, но они ими не разбрасывались, и людям никогда не передавали. Стало быть, второй агент Наместника Тьмы вычислен, но вот где он и что делает, узнать решительно невозможно. На всякий случай господин Нариа объявил его в розыск — в конце концов, господа, коронное преступление...

Определенную странность представлял собой и его спутник — смазливый мальчишка в поношенном платье тентара или графа, с ленточкой эга на боку. Начальник караула неплохо описал его, и портретисты с его слов составили недурной портрет. Странность заключалась в том, что юношу кто-то усердно искал, и подобные потреты не только наводнили Нижний Город, но об их появлении доносили даже из ближних провинций. Господин Нариа был уверен, что юного спутника Менестреля нелегально ищут и в дальних, просто оттуда еще не пришли сводки...

Кто его ищет? Зачем? Даже по Верхнему уже шныряли люди, предлагавшие деньги за ценную информацию о мальчике. Имя его почему-то не называлось, но за доставку живым и по возможности невредимым обещались кем-то немалые суммы. Люди Кеш-ги допросили нескольких "поисковиков" — те оказались частными сыщиками или просто случайными людьми, не знавшими, кого и для кого ищут. Либо в "контору" обращался "инкогнито", либо просто останавливал человек на улице, спрашивал, нет ли желания подзаработать, совал портрет (поразительного, кстати, качества! Много лучше работы полицейских художников) и давал почтовый адрес, на который следовало отправить письмо в случае нахождения искомого объекта. Адреса, как проверили, оказались "слепые" — то есть принадлежащие Королевской почте Ра-Тусса, где означенные письма выдавались человеку, имевшему особый знак. Писем присылалось море, но все это пока были пустышки. За ними всегда приходили разные люди. Полиция установила контроль за почтой, надеясь взять очередного курьера, а от него размотать цепочку. Господин Нариа велел запросить дальние провинции по солнечному отражателю, который передавал сообщения, зашифрованные набором световых сигналов. Приказ искать Менестреля и его спутника разлетелся по всему благословенному Таварру.

Мало этого!

Полицейский наконец-то получил заслуживающие доверия сведения о загадочной банде "мужиков с крыльями". Ее существование можно было считать доказанным, но легче от этого отнюдь не становилось. Господин Нариа был рад лишь тому, что вовремя "слил" госпоже Хэлли некоторую информацию, благодаря чему теперь можно было делать вид, что искренне считаешь этих... Грыб знает, кого, обыкновенной бандой оригиналов. И действия по поимке, в силу ограниченного полицейского ума, предпринимаешь соответствующие. Ловим мы шайку белокрылых бандюков, уважаемые господа, никакой паники, скоро поймаем...

На самом же деле он совершенно не понимал, что можно против них предпринять. Совершенно точно, что именно "крылатые" спасли тогда госпожу Хэлли, за что им, по совести, следует ставить памятник. Но дальнейшие их действия укладываются в манеру той же самой шпаны, стоит сделать лишь поправку на физические возможности. Разгром кабака "Золотой Петушок", куда нормальный человек не сунется никогда в жизни, — что это вообще такое? Зачем? Почему? С какой стати? Все это — вопросы без ответа, но надо сказать Судьбе спасибо хотя бы за то, что позволила лучше узнать своих противников. Бронебойные болты отскакивали от них, как тряпичные мячики от стены, а крылатые висели в воздухе и смотрели. Просто смотрели на людей, как на неразумных деток, не понимающих, что творят. Когда град стрел иссяк, они просто растаяли в воздухе. Вот показали мы, на что способны, а вы для нас — мелочь, пыль под ногами...

Господин Нариа только тихо зверел, разбирая накапливающиеся с каждым днем свидетельства активно развивающегося бардака и беспредела. Воспоминания о прошлой, мирной, спокойной и абсолютно понятной жизни уже казались нереальными, как обрывки счастливых детских снов. Кругом нарастала нервозность, она завелась даже среди его людей, вызывая тихие шепотки по углам и перемежающиеся крамольными намеками-недосказаниями свойские междусобойчики, под литр-другой крепленого. Господа офицеры пока держали себя в рамках, но тренировки по фехтованию и стрельбе вдруг выказали желание посещать с удвоенным пылом и рвением. Хотя в "мирное время" каждый второй от них отлынивал, полагая себя мастером-воином высшего класса.

Того и гляди, скоро от общей взвинченности нервов начнутся настоящие дуэли. Между собой полицейские, в отличие от гвардейцев, сражаться не любили, они слишком хорошо усвоили простую истину: их и так чересчур мало, чтоб предоставлять ворам и грабителям лишнюю радость от пышных похорон "глинов". Кроме того, даже командный состав полиции господин Нариа набирал не из высшего света, а преимущественно из бедных дворян, нетитулованных даже. Знал: эти привыкли ценить свою жизнь и выкручиваться из любых жизненных передряг, они по пустякам собачиться не станут.

Но если так и дальше пойдет, людям для разрядки станет необходима кровь. Иллюзий себе начальник полиции не строил, он получил от Наместника исчерпывающую информацию о действии черного дождя, и понимал, что только железная дисциплина и старательно привитая (в пику гвардейской) идеология еще удерживают его людей от поисков виноватых. Ничего, еще пара дней, и подойдут последние подкрепления, и тогда мы спустимся с баррикад, и уж там, Внизу, пооттянемся...

Длинная, заковыристая, абсолютно нецензурная фраза сложилась у господина Нариа в адрес Наместника Тьмы. Сама собою, являя лишнее доказательство разлагающейся на глазах нравственности. Все проблемы из-за него, все неприятности, все слухи, что бродят по Управлению насчет него самого, Кеш-ги, собственной персоной! Шутка ли — вначале пропал начальник всея полиции, на самом пустяковом деле сгинул неизвестно куда, вместе с клятой девчонкой испарившись из помещения. Двое видавших виды оперов только матерились — они остались за дверью комнаты номер двадцать, господин начальник вошел, потом оттуда выскочил дворянчик со спущенными штанами, коего на всякий случай моментально сгребли в охапку. После какое-то время слышался спокойный начальственный голос, потом — короткий удивленный вскрик, и... Все.

Ворвавшись в комнатушку, где из мебели была только кровать (правда, роскошная двуспальная), бравые опера не обнаружили в ней уже никого. На окнах были решетки — и не фальшивые, на петлях, а самые настоящие, из кованого железа. Моментально была призвана мамаша Суо, а также все коридорные и дворовые. Пуча глаза от ужаса и усердия, они заверили "господ начальников", что тайных ходов из комнатки нет, и не может быть в принципе. Вы же сами видите — второй этаж, комната угловая, стены цельные, пол — тоже...

Начальник политотдела, на которого вновь свалилось "замство", почувствовал яростную злость на злой рок и какую-то дикую, несусветную повторяемость событий. Столь долгожданный, незаменимый начальник умудрился исчезнуть вновь, совершенно невовремя и... Абсолютно по-идиотски! Во время рядового мероприятия! И главное — объясните, ради Бога, как и куда?!!

Целую ночь все Управление работало в авральном режиме. В строжайшей тайне забрали всех, кто находился в злосчастном Доме — мамашу Суо, всех работников, всех клиентов, наиболее подозрительных (а по правде говоря, смазливых) девочек, и даже некоторых лакеев и кучеров, которые находились ближе всех к проклятой угловой комнате на втором этаже. Общим счетом набралось около шестидесяти человек. Все окрестности обыскали с собаками. Вызвали утреннюю смену, и до самого рассвета крутились допросы, мозговые штурмы, очные ставки и внушения третьей степени. Материала набралось на двадцать беспроигрышных дел, знаменитые подвалы ломились от постояльцев, коих запихивали туда вперемешку: господ со слугами, только девочек отдельно — не хватало еще свальной оргии в полицейских "подземельях". Мамашу Суо, правда, пришлось запереть в отдельных апартаментах. Чтоб восстание не подняла.

Теперь в подвалы было страшно входить.

Через час после рассвета начальник политотдела с серым лицом смотрел в зеркало, выискивая на голове седые пряди. Из предварительных камер даже через каменный пол доносились проклятия и мстительные обещания всенепременно нажаловаться королеве на "дошедший до крайности полицейский произвол". И уж будьте уверены, что отвечать за все придется ему! Лично! Собственной головой, очень может быть, что отнюдь не в переносном смысле...

Толпа "заарестованных" дворян, среди которых попались даже несколько аристократов, будет требовать крови. Королева не сможет отказать, это нарушение всех дворянских привилегий. И плевать на все собранные факты, вот подтереться ими! Им можно будет дать ход потом, задним числом, по-тихому заново переловив всю эту высокородную братию... Но отмазаться от такого вопиющего нарушения этикета не удастся. Тем более, что он оказался безосновательным — ни одного человека не удалось обвинить в похищении начальника Службы Защиты Города Трито Кешми Нариа. Ни на одного не нашлось стопроцентных доказательств вины, хотя мотивы были почти у всех. Так мотивы эти у половины горожан найдутся, ежели копнуть хорошенько...

Сам господин почтеннейший дьюк вспоминал теперь, какое безжизненное лицо было у его зама, уже прикидывавшего, разрешат ли ему принять смерть от своих людей (что считалось почетным у полицейских), или положат вниз лицом на общую плаху площади Рыданий. Королеве придется кинуть кость собаке, иначе двор объявит ей бойкот... И как медленно, еще не веря, озарялось оно светом, исходившим, не иначе, от солнечных волос господина Нариа, как ни в чем не бывало, входящего в кабинет. Самому Кеш-ге доводилось видеть ТАКОЕ счастье лишь на лицах помилованных в последний момент, когда на шею уже была надета намыленная веревка.

Начальник политического отдела немедленно отправился в отпуск, в самое дальнее свое имение, подальше от королевских глаз и длинных кинжалов аристократии. Седая прядь, кстати, у него появилась, но как раз тогда, когда он узрел в дверном проеме сухощавую фигуру своего командира, с характерным прищуром льдистых серых глаз, знакомо забившейся за ухо прядью, и услышал до боли знакомый голос с явными нотками раздражения. Услышав отчет о собственных поисках и предпринятых мерах по пресечению слухов, господин Нариа лично повелел открыть подвалы и выпустить всех томящихся. Он ждал их во внутреннем дворе Управления, и родовитое дворянство, щурясь на яркое солнце, само толком не поняло, почему, во-первых, не растерзало на месте перешедшую все пределы "белокурую бестию", а во-вторых, прикусило языки под этим холодным, твердым и острым, как шпага, взглядом, которым обвел беспорядочную пеструю толпу Кеш-га. Взгляд пробрал до самых костей, сборище притихло...

Он стоял один перед всеми — разъяренными, оскорбленными, униженными и напуганными. Изо всех сил надеявшимися, что он действительно пропал навсегда. Он принес скупые извинения, и самые морально устойчивые попытались наехать, что, мол, "мы этого так не оставим!". На что Кеш-га только усмехнулся, и по его знаку распахнулись ворота. Господа и слуги расходились на слегка подкашивающихся ногах, и каждый спрашивал себя: "А что это такое было?". Никто не помнил, чтобы "белокурый зверь" извинялся. Никто.

Девочек отконвоировали обратно в Дом с определенной галантностью. Им, конечно, не заплатили, как за отработанную ночь, но поскольку забирали их в том минимуме одежды, что был (а некоторых — и без ничего!), то за счет полицейской казны вызвали нескольких извозчиков, чтоб толпа не собралась смотреть бесплатный стриптиз. Погрузка проходила с шумом и гамом, прелести девиц проглядывали сквозь "рабочую спецодежду" из полупрозрачных тканей, некоторые были задрапированы лишь какими-то полотенцами и кусками простыней — больше ничего не нашлось при маленькой офицерской баньке. Командовали "процессом погрузки" несколько невыспавшихся офицеров с хмурыми лицами, изо всех сил скрывавшими свою ошеломленность.

Утренняя смена осталась, ночную отпустили. Обеим пришлось платить за сверхурочные. Но господин почтеннейший дьюк нет-нет, да и ловил на себе озадаченные, мягко говоря, взгляды собственных подчиненных. Задавать вопросы никто пока не осмеливался, но между собой его люди, ручаться можно, вовсю строили разнообразные гипотезы...

Им бы наверняка заинтересовались более пристально, если бы не куча других проблем и просто не поддающихся разрешению феноменов. Переизбыток странных событий породил в массах здоровое желание абстрагироваться от непонятного, занявшись хлопотной, но от того не менее важной текучкой и рутиной. В конце концов, не зря именно его ребята составляли самое боеспособное, не считая боевых пограничных частей, регулярное формирование. А если учесть, что численность армии, в том числе и не вылезавших из мелких, но зато постоянных стычек погранцов, была сильно сокращена, то и вовсе...

На всякий случай господин Нариа поручил начальнику финансового отдела составить обстоятельное прошение королеве об увеличении дотаций. Премиальные, боевые, выплата пособий на потерю кормильца... Скоро должно было грянуть, именно так, а не иначе, обратное присоединение Нижнего Города, а такие операции без потерь, к сожалению, не проходят. Конечно, начальник полиции слабо верил в то, что Ее Величество в самом деле одобрит прошение. Бумага нужна была ему для другого. Пригодится отвлечь внимание, коли случится какой-нибудь неожиданный и не очень-то приятный разговор. По опыту известно, уважаемые господа, что начальники любого уровня очень неохотно соглашаются давать деньги, зато финансовые темы слегка успокаивают начальственный гнев, так как разговор переходит в абсолютно понятную им плоскость, в которой, к тому же, решение всегда зависит от них. А за спорами о том, мал бюджет или велик, более глобальные темы частенько забываются...

Существовал и еще один нюанс, очень портивший господину Нариа настроение. Не ключевой момент, не знаковый узел интриги, а просто досадный случай, мелочь, но неприятная...

В тот же день, как он вернулся из Черного Замка (а для подчиненных просто вернулся. Неизвестно, откуда.), аккурат ближе к обеду был обнаружен труп девицы Лианн, лежавший на улице возле дома ее тетки. Тело забрали на ледник, его, как положено, осмотрели прозекторы, вынесшие неумолимый вердикт: на плечах, боках и иных местах синяки от чьих-то пальцев, на шее и возле сосков — засосы, и, разумеется, "неоспоримые следы сексуальных контактов". Смерть наступила из-за остановки сердца. Что все это должно значить в целом? Разумеется, только одно.

Изнасилование, повлекшее за собой смерть, предположительно — от шока. "Кодексом тяжких преступлений" классифицируется как преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами, и карается пожизненной каторгой на Шертанских болотах в островной колонии Эс-Зивер-Шенарак. Проблема заключалась в том, что господин Нариа точно знал виновного в сем злодеянии, но привлечь его к суду было решительно невозможно. Более того, он сам, глава всей полиции Таварра, лично присягнул ему на верность. И намерен был преданно служить, потому что знал, за что конкретно служит, видел и цель, и смысл. Только вот в душе все равно ворочается что-то, не дающее жить спокойно, какая-то струнка дрожит, которая за справедливость отвечает... Суть истинного законника протестует, вот что.

Совесть, оказывается, у него все-таки есть, и ей эта сделка не по нутру...

Господин Нариа вдруг понял, что случись ему столкнуться с теткой этой девочки, то ему будет перед ней стыдно. Чувство стыда оказалось в новинку. А ведь единственное, что он может сделать — это найти виновного, хоть не истинного, но подходящего. Его люди отыщут подходящего злодея... Можно даже не одного, а нескольких... И повесят на них с чистой совестью еще и это преступление. Например... Например, шайку некоего Крысюка, с Нижних улиц! Отбрехиваться тот все равно не будет, а если будет, то ему не поверят. Ведь в любой момент может всплыть "покушение с известной целью" на госпожу Хэлли, а это, между прочим, не много не мало, как смерть на колесе! Правда, чтобы это доказать, нужны показания самой потерпевшей, а она ни за что не признается, что могла пасть жертвой... Гм-м... Но ведь крысы-то об этом не знают!

На душе слегка похорошело. Старый полицейский хорошо знал человеческую сущность. Он помнил нервозность девушки, с которой пил вино и вел задушевный разговор. Она будет нервничать, она будет бояться, она не будет знать душевного покоя, пока посягнувшие на святое, те, из-за кого она испытала такой страх, не понесут наказания. Как бы начальник стражи дворца не хорохорилась перед собой и своими гвардейцами, как бы ни учиняла тренировки и парады, как бы ни "держала лицо", в глубине души она все равно постоянно помнит те мгновения. Постоянно помнит тот парализующий ужас. Это засело внутри нее, и излечить эту рану можно только смертью подонков. Или страданиями их, превосходящими те, что они причинили ей.

Хотя, конечно, в этом она тоже никому и ни за что не признается. Хотя бы потому, что сама, скорее всего, не понимает всех причин...

После принятия решения хоть так загладить свою вину совесть немного успокоилась.

В окно заглянуло легкомысленное солнце, щекоча теплыми лучами шею, и от зеркала сразу распрыгались солнечные зайчики. На душе, вот интересно, сразу же стало значительно легче, тоскливое настроение прижухло и с позором куда-то сгинуло. В конце концов, мир еще не перевернулся, господа, а значит, мы еще воюем. А на войне свои мерки добра и зла, и плохого-хорошего настроения тоже. Сегодня мы живы, и в этом наше счастье, и этому надо радоваться! Радоваться тому, что ты ходишь и дышишь, радоваться тому, что за окном светит солнце, цветут деревья, зеленеет трава и ходят люди, озабоченные лишь своими мелкими проблемами. Надо радоваться только тому, что есть этот мир, а в нем живешь ты — единственный и неповторимый! Может быть, кому-то такая точка зрения покажется по-детски наивной, но...

Господин Нариа не был ни лириком, ни романтиком. Даже в юношестве он не писал сонетов. Но однажды он понял, постиг одну маленькую тайну, которая стала основой его жизненной философии. Тайна гласила: только сам человек волен над своей жизнью! Над своими страстями, над своими болезнями, над своим мужеством и своей трусостью. Человек может безраздельно владеть тем телом, что дано ему от природы или Бога, и, прах побери, он должен им владеть! Никто не в состоянии тебя разозлить, если ты не позволишь себе разозлиться сам. Никто не в состоянии тебя испугать, если ты сам не поддашься страху. И, наконец, никто не в состоянии испортить тебе настроение, если ты сам не испортишь себе его!

Этот маленький секрет Трито Кешми Нариа считал одним из важнейших собственных открытий. А одним из главных собственных, личных достижений полагал умение, которого достиг эмпирическим путем, путем проб и ошибок, путем удач и разочарований, — это было умение в совершенстве владеть собственными чувствами. Смирять нежелательные, вырабатывать необходимые, видеть пути к победе даже в поражении, и сохранять бодрость духа там, где другие, даже очень сильные люди впадали в уныние. В его жизни было несколько случаев, когда он смог уцелеть только благодаря этой своей благоприобретенной способности.

Спустя годы после этого открытия он мог по собственному желанию вызвать у себя радость и легкую эйфорию, подавить гнев и раздражение, поверить в то, что говорит сам, или же наоборот — заставить себя не верить чужим, самым искренним речам. Подобной техникой частично владеют хорошие комедианты, он же овладел ею в совершенстве. Поэтому он мог в прямом смысле "видеть насквозь" самых прожженных лгунов и льстецов, а определить его ложь не удавалось даже многоопытным дворцовым интриганам. Все было идеально просто: начальник полиции никогда не лгал. Он искренне верил в то, что говорил, а потом с такой же легкостью "переключался" на другую задачу. Поймать его на лжи можно было только "приперев фактами", а, как легко догадаться, поводов к этому начальник полиции старался не давать. Не говоря уже о том, господа мои уважаемые, что истинная правда всегда шероховатая, это только тщательно подготовленная ложь гладкая — ни сучка, ни задоринки...

Свои способности полицейский очень тщательно скрывал. Он не мог всегда искусственно поднимать себе настроение, а потому для разрядки (точнее, перезарядки) время от времени позволял себе меланхолировать, слушая, как стучит по железному подоконнику дождь, и медленно потягивая излюбленное золотое вино. Самой любимой его эмоцией для демонстрации подчиненным и в частности — вышестоящим была раздражительность. Отчасти это объяснялось тем, что склонность к раздражению была у него врожденной, а потому контролю поддавалась легче всего.

Господин Нариа никогда не отыгрывал эмоций. Он не мог себе позволить ни малейшей нотки фальши. Бывали случаи, когда ему не удавалось создать в себе подходящий настрой, что означало только одно: нет предела самосовершенствованию. Он отменно умел владеть своим разумом и чувствами, но это вовсе не означало, что он не испытывал настоящих эмоций. Испытывал, да еще как... Внезапно проснувшаяся совесть наглядно это доказывала.

Господин Нариа засунул совесть в дальний угол сознания. В любом случае, с этими "захватами тел" надо как-то кончать, иначе какой он, к грыбу песчаному, полицейский! Рано или поздно дойдет до королевы, за "несчастные случаи" выдать тенденцию не удастся — в такие совпадения никто не поверит. Это риск, и слишком большой риск. Господин Нариа отлично понимал, что ввязался в настоящую войну, и проигрывать, пусть даже гордо и с достоинством, в ней отнюдь не собирался. В Наместнике Тьмы у него были свои интересы. Только надо бы вначале еще разок удостовериться в том, что он по праву занимает свое место...

Аларик де Морральен доказал ему лишь свою силу. Но отнюдь не право быть тем, кем является. Как и все прагматики, господин Нариа не видел ничего позорного в том, чтобы служить тому, кто сильнее и выше. Интерес заключался в том, что пока он не видел де Морральена ВЫШЕ себя. Он еще не считал его богом.

Худощавый, высокий человек в темно-синем строгом мундире с серебряными пуговицами, петлицами и косыми шевронами на рукавах, без шитья и лишних украшений, стоял перед серебряным зеркалом. Длинные волосы льняного оттенка, предмет особой гордости, прикрывали его спину. Все-таки была у полицейского черта характера, от которой он не считал нужным избавляться. Он любил свое отражение в зеркале, и тщательно следил за внешностью. Никто и никогда не видел его, например, невыбритым, и даже с легонькой щетиной.

Вдруг выражение отражавшихся в зеркале серых глаз изменилось. Одна рука поднялась к лицу и провела пальцами по гладкой коже. Гладкой... Гладкой?!!

Он вызывал цирюльника два дня назад! Еще тогда запомнилось, что бритье прошло гораздо быстрее и мягче, чем раньше, но он списал это на мастерство брадобрея. Еще и заплатил, помнится, на радостях на две серебрушки больше. Два дня назад! Позавчера...

Какого... Того самого, позвольте узнать?!

Господин Нариа приблизил лицо к зеркалу, не веря тактильным ощущениям. Шея и щеки были совершенно гладкими, а кожа — упругой и мягкой. В других случаях этому стоило бы только порадоваться, но...

Но теперь услуги "мастера чистых подбородков" ему, похоже, не понадобятся уже никогда. А еще не совсем верил клятвенным словам Наместника о "перестройке организма" для увеличения срока жизни... Вот вам, батенька, и перестройка, вот вам и долгая жизнь, вот вам и синий тюльпан...

Господин Нариа молча смотрел на непритворное зеркало. Оно, как положено, отражало истину, ничего не искажая. А истина заключалась в том, что у него перестала расти борода.

Более унизительного, незабываемого клейма Наместник поставить ему не мог. Об этом никто никогда не узнает, потому что привычный всем образ ни на каплю не искажен. Зато об этом всегда будет помнить он сам, Кеш-га, всю жизнь будет помнить, кому отдал душу...

Тягостные мысли прервал громкий стук дверного молоточка, и резкий, еще ломающийся голос юнца-курьера на доверии, которому поручали иногда доставлять важные сведения. Гонец пытался втолковать привратнику за стойкой на первом этаже, что у него срочнейшее дело, не терпящее ни малейших отлагательств...

— Что случилось?

— Господин... Почтеннейший дьюк... — Тяжело дыша, выдохнул мальчишка. — Чрезвычайное происшествие...

— Налог на подковы отменили?

— Хуже! Последний отряд панцирных штурмовиков, что должен был прийти сегодня... Попал в засаду, почтеннейший дьюк. Прорвалось... Меньше половины. Чернь поняла, что мы готовим вторжение! — Курьер в звании полицейского десятника с трудом переводил дух. Причем не от бега, а от волнения...

Господин Нариа коротко, без замаха, ударил его по лицу. Из носа у парня брызнула кровь, зато из взгляда исчезло паникерство. Гонец вспомнил, кому докладывается, осознал, устыдился и подобрался. Вытащив из кармана платок, он зажал кровоточащие ноздри и запоздало отдал приветствие, приложив правую руку к сердцу и склонив голову.

— Всех командиров штурмовых отрядов через час собрать в Управлении. Известить дворцовую гвардию и лично госпожу Хелавису ар-Глен. Объявляю секретность порядка "бирюзовая роза". Все запомнил? Выполняй!

Пока начальник полиции договаривал последнее слово до конца, от курьера не осталось и запаха. Привратник старательно делал вид, что он слепой и глухонемой. Господин Нариа поднялся к себе на второй этаж, прицепил шпагу, надел шляпу, собрал кое-какие бумаги в кожаный мешочек-тубус и спокойно спустился вниз.

У выхода его уже ждал экипаж.

Непонятый Менестрель: безысходность.

— Худо дело, — с сокрушенным видом молвил Керит, протягивая мне какое-то отлепленное от стены объявление. Совершенно сухое, пришлепнутое уже после того жуткого ливня на мокрую стену, держалось оно в прямом смысле на чьих-то соплях, и отделилось довольно легко. Типографская краска слегка расплылась, но прочесть, к сожалению, текст было можно.

Текст этот гласил, собственно говоря, следующее:

Полиция благословенного Таварра словом королевским и приказом департаментским объявляет в розыск человека, именующего себя Черным Лисом, а также Непонятым Менестрелем, автора и исполнителя текстов стихотворных и мелодий песенных, со спутником, имя его неизвестно, а приметы следующие: рост три локтя с половиною, сложения худощавого, внешности привлекательной. Волосы короткие, слегка вьющиеся, глаза большие, карие, черты лица тонкие, манеры — благородные. Тонок в кости. Одет в костюм дорогой ткани — лилового атласа, с черной лентою на бедре. Если будут замечены оба вместе или по отдельности, доносить следует немедля в участок полиции или патрулю, рядом случившемуся. За истину да будет вознаграждение!

Оглядевшись по сторонам, я не заметил никого теоретически подозрительного. Под описанные данные подходили, вот беда-то, лишь невезучие мы — несчастные герои чужих интриг. Вчера утром лишившиеся последнего своего прикрытия — каравана, оставаться в котором не было никакой мочи.

Совершенная махинация форменным образом жгла мне пятки. Уж не знаю, как это переносят настоящие воры, но мне лично, впервые в жизни решившемуся на настоящую кражу, оставаться среди караванщиков было невмоготу. Керит с радостью поддержал мою идею, и прошлым утром мы покинули расположение гостеприимных горцев. Прощались долго, истинно в горских пышных традициях, дюнкэ Карим лично обнял и меня, и Керита, сердечно похлопав того по спине. Мне показалось, что обреченный принц искренне огорчен нашим отъездом.

Теперь двое грустных путешественников устало слонялись из одного предместья в другое, петляя вокруг Ра-Тусса, как жадный кот ходит кругами вокруг аквариума. Ишь, плавает себе внутри вожделенная добыча, но защищает ее стекло, а единственный вход — сверху. Но если нырнуть в воду, то можно и не выплыть, ведь коты — не выдры, чтоб ловить добычу в воде...

Нас бы зацапали уже на входе в Ра-Тусс. Стражи Стены шмонают, как могут, даже торговые обозы, не говоря уже об одиноких путниках. Конечно, если поднапрячь мозги, можно изобрести хитрый способ проникновения за величественную Стену, если бы не одно НО. Большое такое, кузявое, полновесное НО!

Что, собственно, нам делать внутри городской черты? При условии, что, по словам дюнкэ Карима (которым нет оснований не доверять), в определенный (и очень близкий) момент начнется полномасштабная акция по возвращению развеселого Нижнего под строгую королевскую руку. Оказаться в это время на его территории... Мы с Керитом переглянулись — дураков нет. Как-нибудь в уличных боях и без нас обойдутся. Узнать бы еще точно, когда они начнутся, а главное — найти безопасное место, где можно с комфортом переждать бурю, в том числе и над собственной головой.

Объявление, которое мы, улучив момент, бросили в горящую кучу мусора в каком-то пригороде столицы, еще сильнее испортило нам настроение. Свою приметную одежонку Керит сменил еще в караване на добротный неброский костюм купеческого курьера, а на лицо опустил капюшон, но вот я расстаться со своим линхельваном был решительно не в состоянии. Линхельван — это не просто мой музыкальный инструмент, как средство добывания хлеба насущного. Линхельван — это моя суть. Это единственная, наверное, частичка меня, которая еще никому не продана, не заложена и не обменяна...

Со своей верной шпагой я не расстанусь тем более. Одно зависит от другого: артисты-одиночки имеют право носить благородное оружие. Кроме них, таким правом обладают лишь дворяне.

А по нему, что вполне логично, любой здравомыслящий человек моментально опознает представителя Гильдии Звукосложения, в просторечии — комедианта. Присмотрится к старательно скрывающему лицо Кериту... И максимум через час нас возьмут. Удивительно, что пока еще не взяли...

— А почему в объявлении о розыске не было указано обвинение? — Спросил меня Керит, уныло бредущий рядом. Погода стояла пасмурная, и окраинная улочка какого-то очередного городишки (на Эс-Марте от Ра-Тусса их зашибись, какое количество), так-сяк утыканная деревьями, с которых проливным дождем посшибало все листья, выглядела необычайно уныло. Аккурат под стать настроению.

— Потому что нас обвиняют в коронном преступлении. Сам факт его происшествия считается секретом. Сказано же: "Доносить немедля!". Зачем, почему — знают только в полицейском Управлении.

— Интересно, а королева знает? — Раздумчиво протянул Керит. — Приказ отдан ее именем...

— Сказал тоже — королева! В этой стране все решает человек, носящий высший полицейский чин. От него зависит — что докладывать королеве, что не докладывать...

— А кто обладает властью, достаточной, чтобы оказать сопротивление полиции?

— Никто. Кроме монарших особ, но до них, как известно, далеко... Больше таких людей нет. Разве что эссы... Но им нет дела до людских проблем.

— А есть люди, с чьим мнением полиция должна хотя бы считаться?

— Есть. — Я со всей силы поддал ногой камешек на дороге. — Без санкции монаршей особы нельзя провести обыск и арест в доме Перво-Эсстота, в имении королевского Канцлера, на территории Начальника дворцовой стражи, он же — министр госбезопасности, а также в личных владениях Министра Двора. К кому пойдем проситься на постой?

Керит увял на глазах. Мы продолжали мрачно тащиться по унылой дороге, не хватало только тошнотворного вороньего карканья над головой. Для пущего морально-депрессивного эффекта...

Крупная серо-черная стая пронеслась над головой и оккупировала парочку деревьев у обочины. Рассевшись на разлапистых ветках то ли лиственниц-недоростков, то ли ежевичных кустов-переростков, завела между собой отчаянную перебранку, побуждая выколупать из мостовой парочку булыжников потяжелее и применить их в катапультно-метательных целях. Как назло! Это все Наместник, его штучки-фокусы, не иначе...

— Стратегический запас Таварра по мясу. — Вяло пошутил Керит, перстом указуя на стаю. Я потянулся отвесить ему привычный старшетоварищеский подзатыльник, но стало лень. В конце концов, в чем он не прав? Только в том, что со вчерашнего дня обоим зверски хочется есть?

К сожалению, простой обывательской возможности зайти перекусить в кабак, харчевню или таверну мы были лишены. По одной очень простой причине: в этой системе мелких городков, раскинувшейся на Эс-Марте от Ра-Тусса, все друг друга знали в лицо. В любом заведении общественной кормежки, даже в едальнях для совершенных бедняков, существовал свой круг завсегдатаев.

А нам, в условиях, когда повсеместно расклеены такие вот объявления, привлекать внимание было решительно ни к чему.

Эти застройки возникли в самом защищенном от набегов кочевников предместье столицы. Угроза с Юга вскоре исчезла, но ни один из городков так и не приобрел статуса управляющего или хотя бы окружного, но и селами они быть перестали. Это было целое сообщество поселков, где расстояние между двумя населенными объектами не превышало трех-четырех часов ходьбы. Общего названия официально оно не имело, зато в народе ходило аж несколько прозвищ, начиная от безыскусного Нового Поселения и заканчивая ерническим — Нахаловка.

Более скучного места, наверное, не существовало на все королевство.

Путешественнику здесь было абсолютно нечего делать. Единственными приезжими бывали купеческие гонцы и приказчики, у которых тоже существовали свои заведения для постоя, коих мы, разумеется, не знали. Да и если бы знали... У этой публики острый ум и профессионально-цепкая хватка, в отличие от здешних сонных обывателей. Кроме того, приказчику нечего делать в компании комедианта, а ведь Керит и был одет именно как один из молодцов, разъезжающих с хозяйскими поручениями. Стоит только показаться кому-то из настоящих торговых работников на глаза, как к нам присмотрятся, и...

А уж ежели кому на глаза попадется мешочек, который я таил за пазухой, то причины всекоролевского поиска станут ясны и понятны. Вот только в этом случае, боюсь, мы не доживем даже до полицейского участка. Самое обидное заключалось в том, что у меня подходили к концу деньги. Кошель утяжеляло всего штук пятнадцать медных лихс и серебряных шаккаров. Этого хватит, рассудив стратегически, на пару-тройку двойных обедов, а дальше — все! Прощай, вкусная домашняя кухня, здравствуй, жидкая баланда ночлежки для бездомных. Вроде той, в какой уже приходилось ночевать Кериту. Рассказывал он про нее скупо и очень неохотно, из чего я сделал вывод, что возвращаться туда парень вряд ли захочет. Тем более с таким архидорогим грузом... Настолько дорогим, эсс гир тенге, что ни одного камешка невозможно продать, не наделав огласки! Ни у одного уличного менялы не найдется при себе пятой части той суммы, что стоит самый маленький из Каримовых изумрудов и топазов. Не говоря уже о сапфирах, рубинах и алмазах...

От привычных размышлений о собственных милых сердцу неприятностях меня отвлек Керит, дернувши за рукав. Тихая улочка привела нас к совсем не тихому базару — впрочем, по сравнению с громогласными, грыбски шумными и суетливыми рынками Ра-Тусса это была штилевая заводь. Но все-таки и здесь толкались и кричали люди и продавались продукты, в том числе сразу же годные к употреблению — пирожки с рыбой, вареньем, капустой, печенные прямо здесь, на открытой жаровне, и вполовину более дешевые просяные лепешки. Жалобный взгляд паренька заставлял чувствовать себя последним мерзавцем. Я вздохнул и позвенел кошельком — ладно уж, чего уж там...

— Газеты! Кому газеты! Последние новости из высшего света! Последние новости — только за прошлый день! — Вдруг раздались совсем рядом вопли мальчишки-разносчика. — Господину Нариа обещан чин Министра Стражи за усмирение Нижнего Города! Именем королевы вводится новый налог — налог на проезд по королевской дороге, список дорог прилагается! Министр Двора барон Райджент объявляет бал — Большие Смотрины для своей дочери!

Мы аж вздрогнули. Юркий пацаненок с целым мешком свежеотпечатанных газет подвергся массированной атаке нескольких рук сразу. Ворох газетных листов, лежащий поверх его сумки через плечо, народ размел в момент, насыпав мальчишке полные карманы медной мелочи. Все окрестное пространство заполнилось белыми листами с отпечатанными коричневатыми строками, они в мгновение ока заменили собой человеческие лица. Чуть-чуть в стороне от нас, на небольшом свободном от лотков пятачке собрался неграмотный народ. Какой-то длинный, тощий хлыщ пронзительным голосом зачитывал газету вслух, забравшись на шаткую бочку из-под масла.

Само собой разумеется, что подобный ажиотаж вызвали не светские сплетни — кому там есть дело до всяких баронов да министров? Но вот новый налог — это событие для черни. Событие, напрямую влияющее на ее жизнь. И очень-очень сильно портящее настроение...

— Надо отсюда убираться. Настроения общества непредсказуемы, очень может быть, что скоро начнут бить всех попавшихся на глаза дворян. — Я подтолкнул Керита к выходу на ближайшую улочку. Трудовой народ увлеченно читал "новостное издание", а кто не понимал смысла чеканных юридических формул, тому, как могли, переводили на общедоступный. Некоторые по неистребимой людской глупости пытались дознаться, что правда, что нет, у мальчишки-разносчика. Как будто он может знать больше, чем напечатано в бумажке... Впрочем, ушлый парнишка бойко отвечал страждущим, выдумывая факты прямо по ходу дела. Факты были один другого ужасающей.

Тощий хлыщ на особо пробирающей до костей ноте сверзился-таки со своей бочки, поскользнувшись на скользком донышке. Но бодрости духа не растерял, и даже газету, пройдоха, из цепких ручонок не выпустил...

— Подождите. Дайте монетку! — Вдруг потребовал Керит.

— Зачем?

— На газету, у разносчика еще остались! Потом объясню.

Я дал ему медную лихсу — больше не стоит этот лист дрянной бумаги с потеками дешевой краски из "нутряного ореха". Растолкав народ, мой спутник сунул монетку разносчику и подхватил один из оставшихся листков. Очень вовремя, а то с разных сторон уже начинали раздаваться вопли уличных горлопанов, из наилучших побуждений стремящихся объяснить народу, в пользу кого взимается новый налог, на чье благополучие должны пойти кровные трудовые денежки...

Вот так, господа мои, и начинаются мелкие и крупные бунты. Всего-навсего с россказней щенка — продавца газет, щедро снабдившего официальный текст собственными комментариями.

— Братцы мои! Да вот же они! Кровососы проклятые! — Истерично взвыл кто-то рядом, указуя не столько на нас, сколько на мою шпагу короткими грязными пальцами. — Вот они, бла-ародныя! Кто на шее нашей сидит, кого мы поим, кого мы кормим, на кого день и ночь горбатимся! Да сколько же можно? Доколе?!

— Доколе?! — Подхватила толпа. Шустрый газетный пацаненок в мгновение ока затерялся под ногами — наверняка прижался к стене или залез под прилавок, чтоб не затоптали. И установилась мертвая тишина.

Только десятки бычьих носов с шумом втягивали воздух.

Все замерло.

Морской берег стремительно мелел — подходило цунами.

Вот здесь и сейчас достаточно было одного резкого движения, чтобы вырвать фрикционный шнур из катапультной бомбы, чтобы в полете она взорвалась, во все стороны разбрасывая смертоносные осколки. И этот шнур пришлось вырвать мне...

Наверное, каким-то специфическим менестрельным чутьем (профориентированным на ситуацию "Сейчас бить будут"), я почуял, как за моей спиной сгущается воздух. Керит испуганно пискнул, перемещаясь на шаг вперед. Я медленно обернулся.

У меня позади стоял огромный, на голову выше и в плечах, как телега, заросший черным с проседью волосом мужик в замызганном кровью мясницком фартуке. Сквозь кустистую бородищу и немытые эдак с рождения космы просверкивали блестящие нехорошим огнем маленькие свиные глазки. Мужик улыбнулся — я понял это только по шевелению волос в нижней части лица, — и положил лапищу на эфес моей шпаги. Полностью лишив меня возможности ее выхватить.

Никому из деревенской или городской уличной швали не дозволено прикасаться к благородному оружию. Единственный раз, когда сиволапый черный простолюдин может почувствовать прикосновение рапиры, эспадона или шпаги — это миг, когда обжигающе-холодный клинок пробивает его сердце. Он зря это сделал. Есть вещи, которые не прощаются законами дворянской чести.

Я улыбнулся ему, чего он никак не ожидал. И ударил не кулаком, а костяшками пальцев правой руки точно в горло, сквозь бородищу перебивая ему кадык. Голова мясника запрокинулась, он отшатнулся, убрав руку с моего клинка. Я сделал один шаг назад, вытащил Матушку-Защитницу, поднял ее, приставил хаму между нужными ребрами и нажал. Моя верная и любимая скользнула внутрь, с небольшим усилием преодолев сопротивление кожи и нагрудных мышц. Знаете, это примерно как пробить кончиком ножа тонкую, но упругую и довольно прочную кожицу помидора. Вначале небольшое сопротивление, но потом металл идет легко и свободно, по инерции...

Я вытащил шпагу из готового трупа, который пока даже не понял, что изменил свой статус с живого на мертвый, взмахнул ею, стряхивая капли крови, вложил в ножны и схватил Керита за руку:

— Бежим!!!

Мы успели перевернуть за собой два прилавка с овощами, прежде чем раздался глухой звук упавшего тяжелого тела. И ударил по ушам бессловесный, бессмысленный, по-настоящему страшный объединенный вопль разъяренной толпы. За нами началась погоня.

Не ждите, что буду с упоением описывать развеселую погоню в условиях деревенского рынка. Какой-нибудь там кипящий в жилах азарт, эдакое горячение в крови, слегка отстраненно размышляющее над вопросом: "Поймают или нет?", в то время, как ноги крутят земной шар. Ничего подобного мы не ощущали. Нас гнал вперед страх, обыкновенный человеческий страх перед мучительной смертью от кулаков и копыт толпы, и благодаря этому ноги развивали утроенную против обычного скорость стремительного бега. Мы бежали, лавируя между рядами, спотыкаясь о какие-то ящики, коробки, чьи-то перегораживающие проход лапы, палки, веники и мою собственную длинную шпагу. За нами топотал кошмарный монстр из древних хроник, повествующих об охватывавших целые области мужицких бунтах, монстр был многолап, многорук и многоголов, но вел его только один звериный инстинкт — жажда крови и мести. Этот зверь крушил все, что попадалось ему на пути, он ломал деревянные лотки, рвал полотняные палатки и стремительно втягивал людей в себя, как в водоворот. Ему навстречу поднималась живая стена — тех обывателей, кто не был на площади, кто пока не читал газету, кто желал только одного — защитить себя и свое имущество. Эта стена расступилась перед нами, точнее, мы нырнули в нее, в одну из случайно разомкнувшихся брешей. И, не сбавляя хода, понеслись подальше от рынка, к выходу из того множества улочек, как паутина, образовывавших здешний базар.

Когда мы выскочили на другую площадь, где строились люди в коричнево-синих мундирах и бронзовых кирасах, я поначалу даже не понял, на кого нас вынесло...

— Живы? — Нас поймали, обхватив со всех сторон, похлопали по плечам, затормошили, чтоб дошло, что все-таки вырвались... — С рынка? Что там?

— Бунт... — Выдохнули мы на пару с Керитом, переводя дух. Сил бояться уже не было.

— Так и знал! — Сплюнул молоденький офицер, на котором был стальной панцирь, в отличие от бронзовых на простых штурмовиках. — Из-за налога?

— Ага... Одна половина беснуется из-за налога, а вторая газеты еще не читала, и занята защитой своего добра от первой. — Сформулировал Керит, глядя прямо в глаза панцирнику.

— Ясно. Грыбские газетчики, чтоб их... Не впервой, разберемся. Дворян бьют?

— Ищут. Нас вот нашли. — Я удивился, обнаружив, что линхельван за спиной все-таки уцелел. И похолодел: сейчас нас опознают... Но мысли молодого командира были заняты совершенно другим. Из проулочка показались бегущие люди. Было еще не ясно, спасающиеся ли это бегством от погрома или сами погромщики. Выяснять сей вопрос командир штурмового отряда, полностью готовый к подавлению бунта, явно собирался на практике. Нам дали хлебнуть чего-то крепкого из фляжки (похоже, хлебного вина) и быстро вытолкали из строя. Дескать, спасли вас, теперь идите куда хотите...

— Становись в третий порядок! — Прозвенел уверенный голос командира. Панцирный отряд мгновенно образовал странный боевой строй равнобедренного треугольника с тупым углом, уставившимся на выходящих из переулка людей. Тыл прикрывала прямая стена щитов, причем держащие ее четко сохраняли свой угол обзора. Они даже не смотрели на собирающуюся на фронте толпу.

— Делай р-раз!

Квадратные щиты сомкнулись и оперлись на землю, а передняя линия щитовиков встала на одно колено. Короткие крылатые протазаны легли на верхний край щитов, всей режущей кромкой нацеливаясь на врага. Панцирника, находящегося на острие угла, прикрывали щитами с двух сторон. Мы смотрели за построением во все глаза, отойдя куда подальше. Не каждый день такое увидишь, будет о чем потомкам рассказать...

— Делай два!

Второй ряд полицейских солдат поднял такие же щиты, но из-за них не высунулось никаких копий. Что делалось внутри, можно было только догадываться. Или понять сразу, зная тактику полицейских, что второй ряд прикрывает щитами третий — арбалетчиков.

— Не уверен я, что мне хочется на это смотреть... — Протянул ваш покорный слуга, с душевным сомнением глядя на уверенно выстроившийся отряд. — Пойдем-ка, Керит, отсюда... Отчего-то мне совсем не хочется наблюдать, что будет после "делай три".

— Делай три! — Раздалась последняя команда. Это означало, что арбалеты взведены, и осталось только найти им цель. Мы с Керитом переглянулись и дружно перешли на быстрый шаг, удаляясь от места событий. Что здесь сейчас будет происходить, нас никоим образом не касается.

Лимит везения на сегодня, как мне кажется, уже явно исчерпан.

Городишко был совсем невелик, и мы, чтоб не провоцировать судьбу, предпочли пешочком покинуть его пределы. Хорошо накатанная дорога вела неведомо куда, скорее всего, в соседний городок все той же Нахаловки. Голодные, усталые, перенервничавшие и очень несчастные, мы уныло брели по ней, ощущая себя настоящими нищебродами.

— Есть как хочется... — Жалобно вздохнул Керит, косясь на меня с гастрономическим интересом в глазах. Не поручусь, что в моем взгляде не было такого же огонька, поэтому мальчишка почел за лучшее отвернуться. Вдруг он, словно вспомнив что-то, сунул руку за пазуху, под расстегнутую суконную куртку, и вытащил оттуда... Пирожок с жареной речной рыбой!

Он был малость помят, но еще сохранил свежесть печного жара и все подобающие вкусовые качества.

— Откуда?!

— Спер в процессе убегания, — настоящим крючкотворским языком ответил мне мой спутник. После чего разломил пирожок на две примерно равные части, и он стал нашим единственным обедом за вчерашний и сегодняшний день.

— Как же ты успел? — Машинально поинтересовался я, по исконно аристократической привычке вытирая руки о штаны.

— Не все вам шпагой тыкать, — грубовато ответил мальчишка. — Кому-то и о провизии заботиться надо. Вы довольны, Ли-ис? По вашей милости начался настоящий бунт! На кой ляд вы закололи этого человека? Что он вам плохого сделал?

— По-твоему, надо было этого дожидаться? — Вспылил я. — Бунт начался бы и без меня. Дворянина, одного или двоих, они бы просто так не выпустили. В таких случаях ненависть к благородным у простолюдинов вспыхивает с особенной яростью.

— Ага, а вы ее еще и подогрели! Они только убедились, что от нас, высокородных, добра ждать не приходится! — Разгорячился Керит. — Ли-ис, я поражаюсь вам. Вы совершенно без причины закололи человека, не успевшего даже понять, за что! Как быка на бойне!

— Если бы я его не убил, он бы нас обоих кулаком, как кутят, пришиб! Ты видел его лапищи? Слушай, парень, это были уже не люди. Ты понимаешь? Это — толпа! Она живет по своим законам, не человеческим, не звериным даже. Ничем хорошим толпа не обладает, управлению не поддается, на уговоры не реагирует! Тем более что там, по-моему, были подстрекатели. Толпу можно очаровать, толпу можно подтолкнуть, но толпой нельзя руководить! Благодаря мне они хотя бы так оторопели, что у нас получилась фора. Иначе тебе бы двух шагов сделать не дали — навалились бы кучей, и растерзали!

— Люди не такие... — Булькнул Керит.

— Такие, — вздохнул я. — Поверь, именно такие...

Он не поверил. Зато я, похоже, вновь сильно упал в его глазах...

Мальчишка развернул газету и демонстративно, явно мне назло, зашелестел бумагой. Крупные типографские буквы источали резкий подванивающий запах. Дешевая краска для газет пахнет очень резко и долго, в отличие от настоящих чернил, которыми печатаются ценные документы и книги. Дожевывая половинки пирожка, мы плелись бок о бок и читали одну и ту же статью — на весь разворот, первая полоса! Даже господина Нариа потеснила...

— Значит... — Продуманно выдал Керит.

— Интересно, — согласился я.

— А не опасно? — Засомневался мальчишка.

— Конечно опасно. — Спорить мне было лень.

— Ли-ис, я серьезно! Как вы смотрите на...

— На что? На попытку напроситься в гости к барону Райдженту?

— Почему же напроситься? — Резонно возмутился мой спутник. — Или вы не Черный Менестрель — мировая знаменитость? Вы имеете право войти в любой дом, заплатив своей музыкой! Если я правильно помню привилегии членов Цеха Звукосложения...

— Смешно рассуждаете, молодой человек. Войти-то я могу. Но где написано, что я могу выйти? Нас не приглашали, а незваные гости редко пользуются почетом.

— Поражаюсь я вам, Ли-ис! — Вдруг посмел рассердиться мой спутник. — Мы бредем, как нищие, неизвестно, куда, неизвестно, откуда, у нас скоро не останется ни одной ничтожной лихсы, кроме целого состояния, которое даже не продашь! Нас всюду ищет полиция, ищут агенты... Моего дяди, нам негде даже укрыться, если вдруг снова пойдет дождь, а вы привередничаете, как графиня на выданье! Может быть, вы умудрились поссориться и с Министром Двора в том числе? Тогда почему я не слышал этой песни?!

Я посмотрел на него исподлобья. Не помогло.

А в самом деле, почему? Только лишь потому, господа, что мне страсть как не хочется просить милостыни. "Гордость заела", как выражался один мой знакомец, благополучно покойный ныне...

Вот поэтому, кстати сказать, и покойный.

Гордость — оно, конечно, хорошо и заслуживает уважения... Но пропадать из-за гордости, то есть ни за грош, лично у меня отчего-то нет ни малейшего желания. М-да-а... Загвоздка...

— Объясните, наконец, чего ради вы избегаете единственного шанса, который сам плывет к нам в руки? Единственного дома, где нас не смогут арестовать полицейские шпики? Объясните! Объясните, может, я чего-то не понимаю?! Может быть, вы боитесь этого барона? — В голосе мальчишки прорезалось искреннее презрение к какому-то там баронишке, у которого даже нет родового имени, оканчивающегося на "а". А заодно и ко мне, трусливому...

— Барон Армслейт Райджент — третий из самых опасных людей королевства. — Процедил я. — Причем второй из них — Ее Величество королева. Если ты думаешь, что мы сумеем надуть барона, заплести ему мозги, то ты ошибаешься. Министр Двора умен, упрям и несгибаем. Ему невозможно ничего внушить, потому что слышит он только себя.

— А какие у него есть слабости? — Заинтересовался Керит.

— Нет у него слабостей. Железный человек. Бронированный.

— Не может такого быть! Слабости есть у всех. Деньги?

— Он им счет потерял.

— Власть?

— Любит тайную власть. И имеет немалую.

— Женщины?

Я поскреб в затылке. Ремень линхельвана неудобно перекосился, больно вдавившись в плечо.

— Вот насчет женщин не знаю... Его жена умерла несколько лет назад от эпидемии. Слышал про Семь Лет Скорби?

— Пандемия очень странной болезни. Серебряная морская лихорадка в чудовищных масштабах. Так?

— Так. После этого барон не женился снова. У него была одна слабость. Он был однолюб. И есть, насколько я знаю. Женщины с тех пор его не интересуют.

— Может быть... — Предположил Керит, сделав характерный жест рукой ниже пояса — два согнутых пальца, приставленных к паху.

— Не знаю. Но его никогда не высмеивали. Вообще-то в нашем Цехе его уважают. Он иногда помогал нашим — ссуживал деньги под божеский процент, добивался справедливости в судебных делах... Есть у него такая черта характера — барон Райджент старается во всем держаться середины. По его мнению, там находится истина.

— То есть он объективен?

— Он никогда не доверяет чужому мнению, пока сам его не проверит. Правильнее будет сказать так.

— Он любит музыку?

Я фыркнул.

— Начхать ему на музыку — мамонт уши оттоптал, оба через голову. Чего у барона нет, так это фантазии и музыкального слуха.

— А зачем же тогда... — Недопонял Керит.

Я наклонился к его уху.

— А затем, дорогой мой, что единственное сокровище барона, с которого он готов пылинки сдувать и на руках ежедневно носить — это его дочь. Он в ней души не чает. Пожалуй, если есть у него хоть какая-то слабость, то это именно она. Для дочери, для своей Флоретт он готов хоть развязать войну. Ради каприза своего чада он подвергнет огненной бомбардировке Эс-Зиверский Архипелаг, если ей захочется посмотреть на звездопад.

— Капризная дочка влиятельного министра... — Пробормотал Керит. — Классика жанра. Старо, как мир.

— Ошибаешься. — Снова фыркнул я. — Флоретт умненькая девочка, она получила лучшее из всех возможных образование, но у нее свои представления об идеале женственности. Вот она-то как раз и любит менестрелей и комедиантов. Для нее барон устраивал целые концерты с участием лучших из лучших из нашего Цеха.

— Так это ж подарок судьбы! Здесь как раз написано, что Министр Двора дает бал в честь замужества своей дочери! Если удастся понравиться ей, она уговорит отца... — Размечтался Керит.

— Не нравятся мне такие подарки. Кстати, бал не в честь замужества, а Больших Смотрин. Это разные вещи. Она будет только выбирать себе жениха. Слишком уж оно к спеху, слишком удачно...

— Как это слишком? Не понимаю!

Я махнул на него рукой.

Объяснил бы кто мне, почему мне так не хочется на этот бал? С одной стороны, Керит прав — глупо не воспользоваться такой возможностью. В имении Министра Двора до нас не доберется даже Кеш-га собственной персоной. Если я понравлюсь Флоретт, то надежная "крыша" нам обеспечена, вплоть до места личного менестреля. По крайней мере, хоть на какое-то время. Между Министром Двора и начальником полиции старое соперничество, барон в таком случае может просто пойти на принцип "не отдам из вредности!". Это вполне в его духе. Тогда хотя бы появится шанс разобраться, за что нас преследуют? Что мы совершили такого противоправного? Ну Керит-то ладно, у него односторонне заинтересованный в племянничке дядя, но я-то с какой стати?

С другой стороны... Мне вспомнился скучновато-иронический голос Наместника Тьмы, в котором было сразу все: и дружелюбие ("Рисс, я вас честно предупреждаю"), и презрение ("Куда ж ты, человечишка, денешься?"), и сарказм. А конкретно мне пришла на ум одна-единственная его фраза, сказанная именно этим потрясающе многозначительным тоном: "Я мог бы и устроить так, что вы бы сами сделали то, что нужно мне, не понимая, кто вас ведет..."

А я не люблю, когда меня ведут. Потому что где, в каком контракте прописаны гарантии того, что ведут в какое-нибудь светлое будущее, а не в качестве глупого теленка на бойню? Где вообще видано, чтоб вели, тащили насильно к чему-нибудь хорошему, разумному и привлекательному? И есть ли разница между прочным кожаным поводком на шее и умело спроектированной цепью случайностей, подталкивающей делать именно тот выбор, которого хочется кукловоду? Наверное, есть, господа мои. В принципиальном уровне честности.

Ремень на горле унизителен, но очевиден, он не оставляет даже иллюзии свободы. Тогда как такое подстраивание унижает еще больше, и именно тем, что ставит ведомого на обманчивую развилку нескольких дорог. Твой выбор сохраняется, человек, но левая дорога ведет в тухлое болото, а правая — на королевский эшафот. Зато центральная тянется к неясному мареву далеко-далеко, у самого горизонта. Видится там светлый манор на красивом утесе над морем, и прекрасная дева, ожидающая тебя за окном...

Что выберет каждый разумный человек, не фанатик идеи и не герой? Вот именно, милосердные мои господа, вот именно. Но отчего-то зудит в груди дурацкое чувство растоптанной гордости, растоптанной, эсс гир, тобою самим...

Картина седьмая:

"Покорение".

Этот прекрасный день начинался безмятежно. Солнце вставало, разгоняя тьму, как тысячи раз до этого, облака бежали по небу, подгоняемые упругим ветром, шелестом крон переговаривались деревья, неспешно приступали к утренним заботам люди. Владельцы лавок размыкали ставни, в ремесленных мастерских разгорался огонь и готовились к работе инструменты, в доходных домах выпроваживали последних задержавшихся девочек. Новый день для Нижнего Города обещал быть таким же спокойным, свободным и обыденным, как и все прежние...

Вот только массивные ворота Эс-Зивер-релли, равно как и двое других, располагавшихся на территории Нижнего, почему-то не открылись этим утром, чтобы выпустить в предместья по его многочисленным делам народ, который кормят ноги — коробейников, купчиков, собирателей лесных грибов и ягод, прочую бродяжную братию. И совершенно попусту ругалась она, колотя кулаками и палками в неколебимый массив воротных створок. Их не взяло бы даже прямое попадание из корабельной катапульты. Механизм, открывавший врата, был застопорен высоко вверху, и застопорен намертво. Управлявшие механизмом Стражи сидели, как мыши, в своих казематах, даже не показываясь наружу возмущенному народу.

Это был первый признак, по которому люди, имевшие соображалку, поняли, что то, о чем довольно долго шептались в кабаках и на собственных кухнях, началось.

Второй признак был знаком лишь книгочеям-историкам, которым, по самой банальной логике, совершенно нечего было делать в маргинальном обществе. Но люди, имевшие в голове мозги и способные сложить два и два, поняли, что надо срочно где-нибудь хорониться. Второй признак стопроцентно подверждал первый.

Он был предписан многовековой историей Ра-Тусса и его королей. Он был освящен столетиями мятежей и их жестоких подавлений.

Это был звук, сопровождающий все парады.

Это был звук, под который благородные восходят на эшафот и склоняют голову на замытую от прежней крови грубую дубовую плаху.

Это был звук, под который идут в бой панцирные отряды.

Барабаны. Знаменитые королевские барабаны.

Их звуки слышны за несколько лиг, их грохот отражается от стен домов и замков, многократно усиливая сам себя. Их равномерный громогласный рокот, похожий на звуки грома, поднимает боевой дух своих и насмерть устрашает чужих. Хоровой голос больших барабанов короля — в человеческий рост, на обоих боках которых туго натянута особо выделанная кожа одра; ему вторят тарабанящие подголоски малых походных барабанов гвардейцев, барабанщики молотят палочками по упруго-твердому верху так, что движение рук сливается в веер. Мерный голос "королевского величественного слова" — гром-м, бом-м, гром-м, бом-м, раздающийся с нескольких сторон, образует звуковой фронт, он гонит ударную волну, сметающую человеческий разум. Только он устает, умолкает на миг — и роем разъяренных шершней взрываются малые барабаны солдат, так, что дрожь идет по всему телу в резонансе с этим дьявольским боем.

Мы живы, пока говорят барабаны,

И в это же время мертвы...

Так поется в старинной солдатской песне.

— Это невыносимо!!! — Прокричала светловолосая девушка в легких, но прочных рельефных латах из тонкой закаленной стали. — Это сводит с ума!!! Как солдаты переносят этот гром, они же в шлемах! Они же резонируют!

Девушка восседала верхом на грациозном и сильном вороном жеребце, нетерпеливо переступающем точеными ногами. Жеребец был горяч, он мотал головой и фыркал, что было заметно лишь по характерным движениям. За этим боем барабанов слышно не было ни-че-го, кроме самого боя.

Почему-то девушку не заинтересовало, отчего этот адский грохот спокойно переносит ее верный конь. Как и все прочие лошади ее свиты и боевой кавалерии.

— Что?!! — Обернулся к ней высокий светловолосый мужчина в подсиненной кирасе, одетой поверх темно-синего мундира, от которой спускался кольчужный подол до середины бедра. На голове у него был шлем из такого же подсиненного металла, украшенный россыпью серебряных звездочек. Шлем закрывал всю голову до затылка и шеи, оставляя открытым лишь лицо, которое защищали стальная переносица и короткий козырек. Из-под шлема по спине струились длинные волосы.

Мужчина показал знаками — "ничего не слышу!". Девушка постаралась передать свой вопрос жестикуляцией. Получился весьма оригинальный "разговор глухонемых".

— А! — Наконец сообразил он. — Наушники, затыкающие уши! В вашем шлеме! Наденьте шлем!

— Что?!!

— Шлем, говорю, наденьте!!!

— Не слышу!

Мужчина выговорил какую-то длинную фразу, которую она попыталась прочесть по губам, но не преуспела. Не выдержав, он подошел к ней, знаком поманил нагнуться и бесцеремонно нахлобучил ей на голову легкую кавалерийскую каску с наушниками, знаком показав завязать ремешки под подбородком. Каской этой, пристегнутой к седлу, девушка пренебрегла, как и более надежными, но слишком тяжелыми доспехами. Озадачившись, она завязала ремешки, наушники с толстой пробково-войлочной подкладкой надежно прилегли к ушам, и каска села как влитая. Шум сразу же отдалился, он не пропал, разумеется, совсем, но сделался как далеко звучащий гром. Она обратила внимание, что все присутствующие были в таких же касках с наушниками или глухих шлемах, в которых, похоже, затычки для ушей имелись "встроенные в конструкцию".

Даже на макушках лошадей, не облаченных, как в древности, в доспехи, имелись специальные легкие шапочки, прикрывающие чуткие конские уши. Ее конь тоже щеголял такой же шапочкой, а она-то поначалу сочла ее элементом лошадиного декора...

Управлять лошадьми, почти лишенными слуха, полагалось лишь уздечкой да коленями. Хлопнув жеребца по шее, госпожа Хэлли соскочила с него и приблизилась к господину Нариа, сосредоточенно наблюдавшему, как не участвующие в операции легкие стражники разбирают баррикаду на Властной улице. Отсюда спустятся в Нижний они, командиры, во главе своих непобедимых войск. Шарить по флангам-закоулкам, знаете, как-то не смешно, не интересно и не подобает...

— Помните? — Прокричал он, наклоняясь к ее уху. Со стороны это смотрелось, как прелюдия к поцелую, но барабаны по-прежнему били неумолчно. — Вначале мы, вначале панцирная пехота, только потом всадники. Завязнете в уличных боях! Кавалерии нужен простор. Действуйте только по утвержденному плану, нам ни к чему импровизации!

— Сама знаю! — Огрызнулась она. — Не учите ученую. Они против нас что-нибудь предпримут?

— Если полные дураки, то да. — Ухмыльнулся начальник полиции, лично королевой временно назначенный главнокомандующим. — Хорошо бы, не придется вылавливать крыс по щелям...

Девушка быстро отвернулась.

Последние горы строительного мусора отбуксировали прочь. Легкая стража расступилась, открывая широкую, как река, Властную улицу, на дальнем конце которой уже показались с бору по сосенке собранные вояки. Они заняли выжидательную позицию, логично рассудив, что в обороне стоять проще, чем с налету атаковать.

— Заметьте! — Господин Нариа ткнул в толпу пальцем. — Там, среди них, есть рассчитанные армейские офицеры. Только они смогли бы хоть как-то соорганизовать толпу. Фактически это гражданская война, почтеннейший дьюк...

— Неужели нельзя как-нибудь решить дело миром? — Спросила госпожа Хэлли. Конечно, она знала, каким будет ответ, но не спросить все-таки не могла.

Первые стрелы вспороли воздух. Резко смолк грохот барабанов.

Стрелы были с чужой стороны. Выпущенные из примитивных самодельных арбалетов, где вместо настоящей тетивы применялись скрученные сушеные кишки тех же самых одров, они даже не долетели до позиций королевских войск. Но намерения обозначили четко.

— Вы же видите — нельзя. — Сокрушенно сказал господин Нариа. Медленно вытянул тенгар из ножен. И так же медленно вскинул руку вверх.

Плотный строй полицейских войск пришел в движение. Гвардейцы пока должны были оставаться в стороне.

Сбоку от строя шел сам господин Нариа, на отлете держа тенгар — самое удобное оружие для уличных боев. Короткий тяжелый меч крушит кости, как арбузные корки...

Все отлично видели его длинные золотистые волосы. Он представлял собой идеальную мишень, на которую обязаны были клюнуть.

И клюнули.

Вновь заговорили барабаны, но только маленькие, солдатские. Большие королевские уже свое слово сказали.

Господин Нариа заметил промелькнувшую в окне серую сгорбленную фигуру, и в тот же миг из другого окна по нему выстрелили из арбалета, целясь в незащищенную шею. Били почти в упор, но по некоей странной причине все-таки промахнулись. В ту же секунду чуть раздвинулся строй, и коротко тявкнул настоящий боевой арбалет. Утяжеленный болт прошил ставень насквозь, как бумагу, и исчез в глубине здания. Неизвестно, нашел он цель или нет, но следующего выстрела оттуда не последовало...

Целый град камней и редких тупых стрел обрушился на медленно ползущую черепаху. Со вторых и третьих этажей бросались всем, чем могли, от конского дерьма до тяжеленных булыжников. Время от времени посвистывали стрелы, в упор стукаясь о щиты и соскальзывая по гладким шлемам. Строй продолжал движение, не отвлекаясь на мелочи жизни, его целью был другой такой же строй, ждущий его у маленькой площади.

Полицейские понесли первые потери — некоторые стрелы и камни нашли свою цель. Строй врага взорвался бурным ликованием. Господину Нариа это надоело.

Не сбавляя хода, невредимый идя под этим убийственным ливнем, он обернулся назад и сделал знак тенгаром, как корабельный сигнальщик — флажком. Команду приняли к исполнению.

Легко вооруженные оперативники — пружинные метатели, тенгары и кинжалы — быстро достигли дверей первых домов. Строй замедлил ход, потом изменил порядок, обнажив свою кроваво-красную внутренность — людей в алых с черным мундирах, у которых в руках были мощные арбалеты. Они сделали залп по окнам, скосив с десяток неосмотрительных, и заставив убраться из-под огня остальных. И вновь сомкнулся панцирный строй, вновь продолжил размеренный ход...

А легкая пехота уже врывалась в дома, взламывая двери, отрывая от оконных проемов доски, и внутри закипел жесточайший бой. Бой в тесноте, бой в неразберихе, бой, где своих отличают лишь по цвету кафтанов, и есть время лишь на то, чтоб поднимать и опускать оружие. Господин Нариа был спокоен за свой тыл. Никто и никогда не мог обвинить его в том, что он оставил его без присмотра.

Вражеский отряд двинулся ему навстречу. Его неплохо организовали, рассчитанные офицеры знали свое дело. Королевская армия многого лишилась, потеряв этих людей. Они использовали все ту же общую тактику боя, и их к тому же было больше. Но вооружение имелось куда худшее, настоящие стальные или бронзовые доспехи имели немногие, а двухзарядных арбалетов у них не было вовсе. Поэтому тот, кто командовал ими, отдал единственный разумный приказ, какой мог в этом положении.

— Готовьсь! — Их строй щитовиков опустился на колено.

— По щелям между щитов цельсь! — Арбалетчики, набранные шут знает из кого, подняли оружие дрожащими руками. Господин Нариа видел их бледные лица и тусклые глаза. Решив не испытывать больше судьбу, он придвинулся ближе к своей шеренге, и кто-то из солдат прикрыл его своим щитом.

— Пли! — Жиденький поток стрел почти в упор ударил по передней линии. Всего один болт сумел проскочить между щитов, но там споткнулся о чей-то нагрудник. Доспехов эти самодельные самострелы пробивать не могли.

Бой в домах между тем уже стихал. Высунувшись из окна, какой-то легкий пехотинец махал руками и орал что-то неразборчиво-оскорбительное в адрес простонародья.

Господин Нариа медленно поднял вверх руку с мечом. Строй, сделав еще один шаг, замер.

Тенгар в руке главнокомандующего наклонился вперед, образовав диагональ с линией горизонта. Передняя линия опустилась на одно колено, уперев щиты в землю и ощетинившись протазанами. Сейчас рука с мечом опустится, и вновь обнажится кровавое нутро панцирного строя, и пронзительно взвоют тетивы со стальной нитью, отсылая в цель кованые болты с острой режущей кромкой, в цель, которая почти беззащитна, и прекрасно об этом знает...

Кто-то из самострельщиков черни, пыхтя от ужаса, пытался натянуть тетиву руками, но ему не хватало сил, которые забирал страх.

Еще миг. Один краткий миг жизни. Господин Нариа позволил себе немножко понаслаждаться этим мигом, прежде чем отдать последний приказ.

Барабанщики увеличили частоту ударов, как тогда, когда всходит на эшафот кто-то из благородных. Последняя честь для зарвавшегося мужичья — смерть по разряду для высшей знати. Заслужили, ничего не скажешь, эту честь они заслужили.

Как вдруг...

— Остановите бой!!! — Пронзительный девичий голос заставил промедлить с отдачей команды. — Вы можете сдаться! Королева помилует вас!

Из-за спины послышался конский топот. Даже не оборачиваясь, главнокомандующий мог сказать, кто именно там скачет с несвоевременными предложениями. Господи, ну просили ведь не лезть с импровизациями!..

Госпожа Хэлли осадила коня прямо перед зыбким строем мятежников. И успела сказать только одну сакраментальную фразу:

— Всем гарантируем жизнь! — Как грубо выструганный болт пробил шею ее коня. Благородное животное, захрипев, попыталось вскинуться на дыбы, но точеные ноги подкосились, и конь ударился о землю, подминая под себя всадницу. Взору полицейского предстало удивленное лицо того самого стрелка, что изо всех сил тянул тетиву к зацепам. Лицо словно говорило: "Что, неужели это сделал я?"

— ПЛИ!!! — Не своим голосом взревел господин Нариа, опуская руку с мечом. Разомкнулся внутренний ряд щитов, и мелькнувший поток закаленных болтов, пробивая щиты и дешевые однослойные кольчуги, положил на месте всю первую линию бунтовщиков, как ряд оловянных солдатиков. А потом все смешалось.

Два строя одновременно перешли в наступление и столкнулись почти над головой изо всех сил пытавшейся выбраться из-под коня девушки...

С мечом в руках господин Нариа пробился к ней. Еще двое панцирников склонились, пытаясь хоть приподнять тяжеленную тушу, которая билась в агонии, раз за разом всей массой опускаясь на запутавшуюся в стремени ногу госпожи Хэлли. Удар тенгаром по конской голове — и жеребец, жалобно заржав, затих навсегда. В шесть рук мужчины вытащили девушку из-под трупа, и тут рухнул один из панцирников.

Удар плотницкого топора достался ему по прикрытой бронзой спине.

Господин Нариа зарубил ударившего, потом рубанул по стременному ремню, опутавшему голень и ступню девушки. Обхватив ее под мышки, он и второй солдат оттащили мало что соображавшую госпожу Хэлли подальше от переднего края, и над трупом коняги словно сомкнулся водоворот. Люди сходились и тупо рубили друг друга, оба строя потеряли свою парадную четкость, и слышались только глухой перестук оружия и сдавленно-яростные крики. Взглянув на лицо госпожи Хэлли, главнокомандующий понял, что такая мясорубка ей, увы, в новинку...

Наконец-то подскакали свитские из гвардейских чинов. Со словами:

— Заберите ребенка с поля боя! — Господин Нариа передал им госпожу почтеннейшего дьюка. А сам вернулся в гущу сражения.

Ему чудилось в светлом небе над ожесточенной схваткой оскаленное радостью лицо де Морральена, и почти слышался его счастливый хохот. Чтоб избавиться от проклятого видения, полицейский подхватил чей-то щит и врубился в плотную глиняную массу мятежников. Он не видел, кого рубит наотмашь, не различал чужих лиц, как и никто из людей, сцепившихся в этом кровавом клубке жизней. Просто была сумасшедшая драка, которая в какой-то момент вдруг кончилась.

Мятежники дрогнули и отступили.

Перед взором главнокомандующего промелькнул их командир в армейском мундире без знаков различия, он стоял на коленях и держался за голову, а рядом валялся его смятый ударом шлем. К командиру протянулось сразу несколько мечей, но пугать железом его было уже незачем — от контузии он ничего не соображал. Двое панцирников подхватили его за локти и практически волоком потащили в тыл. Первый почетный пленник захвачен.

Резко смокли барабаны. Внезапно наступившая пронзительная тишина охватила залитый кровью мир, и от этого стало еще страшнее. Отступление бунтовщиков превратилось в паническое бегство, и панцирники разомкнули строй, идя по их следам, наступая им на пятки и без сантиментов закалывая в спину. Господин Нариа обнаружил, что на губах у него какой-то странный солоноватый вкус. Облизав их, он понял, что это кровь. Но боли не чувствовалось. Совершенно.

Он громко отдал приказ, призывая своих людей. Победно и звонко зазвучал горн, ободряя усталых победителей, обнадеживая раненых, отпевая убитых. Тот воин, что закрыл собой госпожу Хэлли, оказался жив. Топор пробил легкий доспех, но не прошел глубоко в плоть, и панцирник даже смог самостоятельно подняться на ноги. Правда, тут же застонал и без сил оперся на ближайшего товарища.

Легкая пехота уже тащила носилки, на которых укладывали в первую очередь всех раненых, чтоб нести в лазарет. Мертвецам было суждено лежать здесь до тех пор, пока не будут спасены все еще живые. Поразмыслив, полицейский приказал наравне со своими отправлять в госпиталь и чужих. Нельзя же город совсем без рабочей силы оставить?

Снова запел песню горн, но уже на другой мотив. Невредимые и легкораненые панцирники снова образовывали бронированную колонну, порядком уменьшившуюся в размерах, но по-прежнему смертоносную. Арбалетчики из центра почти не понесли потерь, и теперь спешно натягивали рычагами тетивы. Поразмыслив, часть из них господин Нариа вывел из строя, чтоб сохранить боевую пропорцию, и поставил за легкими пехотинцами, прикрывавшими фланги.

Передохнув маленечко, раззадоренная первой кровью, первыми жертвами и первыми победами, маленькая армия снова была готова идти вперед.

Сзади раздался чеканный топот нескольких десятков копыт, и неугомонная госпожа Хэлли снова выехала на оперативный простор, на сей раз прикрываемая верными гвардейцами.

— Вы с ума сошли? — Меланхолично поинтересовался господин Нариа. — У вас нога сломана. Минимум двойной перелом, лубок или гипс на полтора месяца.

— Ничего подобного! — Тряхнула роскошной гривой девушка. — Повезло. Сури только жалко...

— Кого? — Автоматически поинтересовался господин Нариа, сказавши про себя, кому обычно так везет.

— Коня. И людей. — Свысока ответила начальник дворцовой стражи. — Вы с ума сошли, полицейский, что ли?! Вы же город без населения, на фиг, оставите!

— Раз уж вы не пострадали, пошлите кого-нибудь вперед? — Попросил полицейский. — Разведать, а вдруг там засада?

— Что-о?! Вы будете мне указывать?!

— Я главнокомандующий. И опыта у меня больше. — Напомнил полицейский.

— Вы палач! С этими людьми можно было договориться миром! За все ненужные жертвы вы ответите лично перед королевой!

— Отвечу. — Пожал плечами господин Нариа. — Строй, слушай мою команду! Вперед по Властной, к Эс-Зивер-релли, шагом марш!

На разъяренную госпожу Хэлли он демонстративно не обращал внимания. Длинная бронированная гусеница пришла в движение. Сам он по-прежнему шел рядом со строем, вытерев кровь с лица. Ранка, похоже, была совсем крошечной, и быстро затянулась. Господин Нариа по привычке задумался о странности — обычно даже крошечные порезы на лице кровоточат очень долго. А тут раз, и все кончилось...

— Вы меня слушаете? — Рядом с ним шагом выступал новый жеребец госпожи Хэлли. — Эй, вы вообще меня видите?!

— Чего мне вас видеть? Вы дважды ослушались моего приказа. Я отстраняю вас от участия в операции, как ненадежное звено. Обойдемся без ваших гвардейцев. Вы свободны, госпожа Хелависа ар-Глен, — коротко ответил главнокомандующий. — Отправляйтесь во дворец, жаловаться Ее Величеству на мое самоуправство.

От такой отповеди госпожа Хэлли оторопела. Яростно дернув поводья, раздирая трензелями губы жалобно заржавшего коня, она резко отвернула его в сторону. Гвардейские офицеры скучковались вокруг нее, выговаривавшей что-то громким шепотом, потом заиграл пронзительный кавалерийский рожок, и конный поток устремился по другой улице. Похоже, девушка решила играть в полководца и дальше, своими гуманистическими методами. Интересно, добьется ли она чего-нибудь, кроме еще одной стрелы? А может, и не одной...

Скрепя сердце, полицейский скомандовал продолжать ход. Он знаком подозвал к себе командиров легкой пехоты.

— Начинаются каменные кварталы. Приготовьте фосфорные гранаты.

Можно подумать, ему самому очень нравится происходящее. Но мятежи нужно топить в крови, чтоб помнили и боялись. Иначе — никак.

Мужичье не понимает хорошего обращения. Ему понятен лишь язык огня и стали. Об этом учит вся история цивилизованного мира. Господину Нариа было даже немного жаль девушку, преисполненную презрения и даже, может быть, ненависти к нему за "бессмысленное кровопролитие".

Он видел в ней себя в молодости, еще не расставшегося с юношеским идеализмом. И очень надеялся, что с ней все же ничего не случится. Арестовать бы ее, да запереть понадежнее... Жаль, уже поздно.

Впереди показалась еще одна плотно скомканная, ощетинившаяся железом толпа. Панцирники встретили ее ухмылками из-под низко надвинутых на нос шлемов.

Близился вечер, и дело уверенно близилось к концу. Сопротивление бунтарей, как обычно, только в первые часы оказалось упорным и стойким. Господин Нариа хорошо знал из примеров истории эту породу людей — они сильны лишь количеством, они способны поджигать дома и лавки, способны разъяренной, грязной, орущей толпой врываться в дворянские поместья и маноры, почуяв вкус крови, они просто не могут сами остановиться, и с того момента способны лишь продолжать резню всех, кто выше их, кто богаче, благополучнее, сильнее. Таварр переживал чуть ли не сотый по счету мужицкий бунт, а может даже, и тысячный. В провинциях их попросту никто не считал.

Как и черных мужиков, из жажды мести, наживы или лучшей доли (что, в принципе, одно и то же) идущих на тройные жала протазанов. И гораздо быстрее потом бегущих от них, подставляя спину дротикам, копьям, "змеиным яйцам" и арбалетным болтам.

Хорошо драться мужичье не умело, если сталкивалось с качественно превосходящим противником. При таком раскладе численный перевес становился не преимуществом, а помехой — тенгары с закаленной режущей кромкой, которую практически невозможно затупить, на каждом движении рассекали плоть спрессованной, незащищенной толпы. Господин Нариа по праву гордился выучкой своих войск. Тактику ведения уличных боев он для них разрабатывал сам.

В этом деле, которое должно стать венцом его силы и зенитом его славы, она абсолютно оправдала себя.

После короткого боя с применением новинки оружейной промышленности — ручных гранат с белым фосфором (выдергиваешь фрикционный шнур, бросаешь, через пять ударов сердца — ярчайшая огненная вспышка), враг был выбит из последнего укрепления, захватом которого полагалось завершить этот насыщенный событиями день — из имения алькалида Нижнего города. Правда, на пепелище после фосфорных гранат (имел место, как водится, небольшой пожарчик, потушенный силами самих воинов) среди обгорелых трупов нашли труп самого алькалида, но длинная рана от уха до уха и обширная лужа запекшейся крови неопровержимо свидетельствовали, что главный магистрат Ра-Тусса, увы, перешел из жизни в смерть еще до того, как в окна с улицы полетели кругленькие зажигательные бомбы.

Теперь его имение стало боевым штабом главнокомандующего, куда стекались все оперативные донесения, и откуда отправлялись необходимые распоряжения. "Фронт" уже перестал существовать как таковой, основная часть Нижнего перешла под контроль правительственных войск, хотя еще имелись очаги некоторого сопротивления. Отчаянней всех сражались, разумеется, не каторжники и не бандитская вольница — этим чхать на всех и вся, кроме собственной шкуры — а обыкновенные мужики, на свою беду уверовавшие в возможность "государства ремесленников и крестьян". У Эс-Хаст-релли имелся такой очаг, который пока безуспешно пытался подавить объединенный отряд гвардии и полиции под командованием молодого дьюка Тиро Анриа, и возле площади Монтамара, и у Рыбного рынка, и еще поменьше размахом в парочке-другой мест...

Но кольцо уже сомкнулось, и выхода из города не было. Отряд правого фланга, под командованием лично почтеннейшего дьюка Элве Анриа, которому, по совести говоря, достались самые уголовно-криминальные районы, прошел сквозь них, как крючок с зазубриной сквозь червяка. Военный министр нанизал там всех так, что даже господин Нариа восхищенно цокал языком, на пару с самим почтеннейшим дьюком слушая доклад его молоденького адьютанта. Трупы с оружием в руках и навеки застывшей лютой злобой в буркалах громоздились буквально один на другой, устилая дорогу неровным бугристым слоем поверх булыжника.

Господин Элве вскорости уехал обратно в Верхний Город. У него была одна простительная слабость — к волнующим взгляд объемным женским фигуркам. Как доложили лично Кеш-ге, он чуть ли не в одиночку взял в плен целый Дом Белой Мыши одного из низших рангов, и на девочек в полупрозрачном (нормальной рабочей спецодежде!) теперь облизывалось все войско. Кого-то разложили с ходу, удовлетворять боевую страсть, но полтора десятка жеманно подмигивающих воинам "красавиц" с почетом отконвоировали в манор господина военного министра. Главнокомандующий пожелал ему удачи в сем нелегком деле.

Его отряд, соединившись с центровой группой господина Нариа, перешел под командование главного полицейского.

Время от времени с гонцами (которыми занятые в операции отряды менялись практически непрерывно) приходили вести о конном отряде госпожи Хэлли, который появлялся то там, то здесь, сея панику и смятение как в своих рядах, так и в мятежнических. Беспорядка и суматохи от него было, хоть застрелись, практической пользы гораздо меньше, но... Изредка захваченное врасплох, готовящееся к кровавому рукопашному бою мужичье, узрев восседающую на горячем коне прекрасную золотоволосую деву, обращающуюся к нему с предложением сложить оружие в обмен на жизнь, в самом деле соглашалось с ним и швыряло оружие в кучу, предварительно огрев им по маковке подстрекателей да вожаков. Трудно сказать, что оказывало больший эффект — необычная внешность и повадки девушки, ее убедительный тон или невероятно громкий голос. Может быть, что и все сразу. Вместе.

Впрочем, в некоторых случаях в госпоже Хэлли из-за цвета волос признавали "родственницу Кеш-ги", и в ее сторону летели стрелы и камни. Тогда, обиженно мотнув гривой, она приказывала отступать, и разбираться с оскорбителями оставалось незаметно подобравшемуся ближе отряду пехотинцев. Всадникам в легкой броне совершенно нечего делать в тесноте уличного боя, где порой сражающееся оказываются спрессованы так, что кони с трудом поднимают ноги. Слишком легко человека стащить с седла, слишком просто ударить в бок — не человеческий, так конский...

Пару раз госпожа Хэлли просто-напросто выдергивала своих из особенно горячих очагов сражения. Бедолаги-гвардейцы, мимоходом пожалел их господин Нариа, с такой полководицей даже не повоюешь толком. Они бы и рады врубиться в неровные, рыхлые шеренги с фланга или тыла, саблями и палашами укладывая бунтарей под лошадиные копыта, вымещая на них всю накопившуюся злость за три недели унизительного "сидения в осаде" — так нет, не дают, не позволяют поквитаться за все хорошее ради какого-то странного, непонятного напрочь "гуманизма"! Насколько он сам, господин Нариа, знает гвардию — в ее рядах все быстрее и быстрее копится здоровое раздражение. Как же так, столько ждали, так надеялись, что вот сейчас, наконец-то, отведем душу — и на тебе! Только мечемся взад-вперед, тычемся носами в стены, как слепые котята. Стыдно, до чего ж стыдно, господа! Полиция больше нас воюет! Ее, стало быть, и награждать будут! А мы опять не при делах, как пугалы огородные...

Но на этот день бой уже заканчивался. Окончательный разгром Кеш-га запланировал на следующие сутки — людям надо дать отдохнуть, прийти в себя, перевязать легкие раны и отнести в безопасные госпитали тяжелораненных. Этой ночью придется доказать, что не зря едят свой хлеб, совершенно другим подразделениям — а именно Стражам Стены. Хоть жизнь можно заложить — стоит только солнцу опуститься за горизонт, как начнется отчаянный штурм всех трех гербовых ворот Нижнего Ра-Тусса — Южных, Восточных и Западных. Тут уж надеяться не на что, кроме стойкости Стражей. Правда, лично господином Нариа было обещано, что за "проявленные храбрость и мужество" Стражам дадут шанс — отличившихся примут в более привилегированные войска. Так что за пограничный режим можно быть почти спокойным, и заняться, как стемнеет, совсем другими делами...

— Господин почтеннейший дьюк, к вам тут просится какой-то. Прикажете в шею гнать? — Деловито спросил юнец в помятой бронзовой кирасе, вроде давешний курьер на доверии. Мальчишка пыжился изо всех сил, чуть ли не пыль любовно платочком стирал со своих геройских вмятин на нагруднике. Правильно, дети мои, пыжтесь, гордитесь, это все — заслуженно, ни одна бумажная вша под грядущую медаль не подкопается...

— Кто такой? — Строго допросил господин Нариа. — Как назвался?

— Никак! Велел вам передать записку. — Курьер двумя пальцами подал сложенный вдвое клочок бумаги. — Я на всякий случай открыл — никаких вроде внутри порошков, и ничем не пропитано. Чернила, разве что... Он сказал, вы знаете, что это.

Кеш-га бегло взглянул на белеющий разворот записки.

— Где он сейчас? Веди ко мне.

— Слушаюсь!

Посередине обрывка какого-то свитка был бегло, несколькими штрихами вычерчен трехзубый морской якорь.

К самой бумажке Кеш-га не прикоснулся.

Раздался звук не очень тяжелых шагов, издаваемых сапогами на кожаной, а не деревянной подошве, и по лестнице на второй этаж поднялся молодой, довольно красивый человек со смазливым лицом уличного актера, играющего злодеев-любовников. Впечатление портил только чересчур длинный тонкий нос с раздувающимися крыльями, и чуть более вытянутое, чтоб быть действительно красивым, лицо с явным намеком на некоторую лошадиность.

— Мое почтение, господин почтеннейший дьюк. Ловушка захлопнулась. — Без предисловий начал он.

— Так-так? — Изобразил легкий интерес полицейский.

— Я подбросил им идейку, что в одном старинном доме существует древний ход, ведущий за пределы Стены. Теперь там вся крысиная стая. Перерывает погреба, ищет туннель, чтобы спастись. Захватить их очень легко, — тихо смеясь, сказал человек со смазливым лицом.

— Где этот дом?

— Вначале расчет, — он потер друг о друга пальцами на правой руке. — За информацию и помощь.

Господин Нариа извлек из ящика стола и бросил ему довольно увесистый мешочек, который мазунчик поймал на лету, и тот мгновенно исчез в складках его плаща.

— Четыре квартала отсюда, — тихо сказал провокатор. — Первая улица Золотарей. Дом старшины золотарной артели.

Господин Нариа позвонил в серебряный колокольчик, ранее принадлежавший несчастному алькалиду. Спустя несколько секунд в комнату на втором этаже ворвались двое охранников.

— Взять его! И в подвал. Проследите, чтоб там не было какого-нибудь подземного хода.

— За что, господин почтеннейший дьюк?!

— На всякий случай. Во избежание. — Туманно пояснил начальник полиции. — Для вашей же безопасности, а то ночка безлунная, темная...

Когда провокатора уволокли по ступеням вниз, заткнув рот кляпом из старой портянки, господин Нариа лично спустился на первый этаж и отыскал командира одной из оперативных групп. Взял его за рукав. Отвел в стороночку.

— Вот что, Макольм. Сейчас берешь дюжину из своего сиртака, и проверяешь дом главного золотаря на Первой Золотарной. Всех, кто там находится, брать живьем. Несмотря на то, что могут оказать сопротивление.

— Возьму лучших из лучших, — скупо ответил старший сирэ. — Могу я узнать заранее, на кого придется охотиться?

— На крыс.

— Ясно.

— Так что смотри, чтоб в нос не вцепились. Крысы заперты, и терять им нечего. Больше людей дать не могу, дело надо провернуть быстро, чисто и бесшумно. Да, возможно, что это ловушка, и на нас там засада. Тогда в бой не ввязываться, отступать.

— Сам знаю, не мальчик... — Проворчал офицер. Как бывалому служаке, ему в разговоре с Кеш-гой дозволялись некоторые вольности — впрочем, весьма ограниченные в объеме. — Разрешите исполнять?

— Действуй. Сроку тебе — вся ночь.

— Есть. — Он быстро кивнул и побежал к своему расквартированному отряду. Теперь господин Нариа был уверен в успехе этого дела.

Корабелу придется сидеть под арестом до того самого момента, как вернется с результатом группа Макольма Эрениа.

— Этот дом?

— Да вроде бы...

— В окнах второго этажа света нет, но на первом — какие-то отблески. Похоже, одна-две сальных свечи, не больше.

— С левой стороны от входа — цокольное окно. Там свет, и какие-то силуэты. Похоже, стая внутри.

— Прикройте черный выход и боковые окна первого этажа. Шестеро снаружи, держат периметр, шестеро — со мной внутрь. Брать всех живьем. Невзирая на сопротивление...

— Ой, ребята, а вы здесь что — в "колодец-ножницы-лопух" играете?!

Громкий театральный шепот чуть не довел полицейских до массового инфаркта. Они переговаривались знаками вроде азбуки глухонемых, старательно соблюдая ночную тишину, чтоб не спугнуть объект охоты и не привлечь внимания превосходящих сил противника, а тут на тебе! Мало того, что подобрались вплотную совершенно незаметно для дюжины профессионалов, мало того, что конспирацию напрочь порушили, так еще и... Кто порушил-то?!

— Девка, ты что здесь делаешь?!! — Едва сдерживаясь от ярости, зашипел старший сирэ, хватая за руку вызывающе одетую и накрашенную девчонку — томные кошачьи глазищи, из-за сине-черных теней в ночи кажущиеся вдвое больше и пугающей, ярко-алые губы, матово-бледная кожа... Пышная грудь, едва прикрытая лифом без намека на корсет, и не то обрезанные по самое не могу штанишки, туго обтягивающие впечатляющий зад и не прикрывающие ничего более, не то черное нижнее белье, лишь самую малость удлиненное... В таком виде по улицам не ходили даже девочки Храма Белой Мыши. Стеснялись даже они, надо полагать. Или побаивались все же — не у всех обывателей нервы крепкие, иные могут и не выдержать...

Впрочем, сейчас раздосадованного Макольма все прелести странной девки не волновали ни в какой мере.

— Иди сейчас же домой, дура! Чтоб я тебя через секунду не видел! — Как степной варан, шипел офицер, то и дело машинально переходя на привычную жестикуляцию, и пытался развернуть девчонку мордой лица в обратную сторону.

Почему-то это у него не получалось.

— Никак не могу! — Обворожительно улыбнулась девушка, приковывая к себе внимание всех стоящих рядом оперативников. — Дельце у меня здесь.

Разъяренного взгляда старшего сирэ им хватило, чтоб вернуться к правильному углу обзора.

— Какое такое у тебя может быть дельце? Здесь идет полицейская операция!

— Здесь будет другая операция! — Нагло отбрила бесстыдная девка. — По принудительно-добровольной кастрации с подверганием в дальнейшем абсолютной обструкции! Ребята, предупреждаю, лучше идите отсюда сами. Те, кто сидит в этом подвале — мои. И лучше вам не видеть, что я с ними сделаю.

— Ты больная, что ли? — Дошло до полицейского офицера. — Из лечебницы для скорбных разумом сбежала? Грыбский хвост... Придется тебя скрутить и в Ставку отправить. А у меня людей — впритык. Ладно, пока в уголок посадим...

По его знаку двое оперов одновременно схватили девушку за руки, а третий быстро разматывал выуженную из-за голенища длинную волосяную веревку. Девица лишь безмятежно улыбалась. Потом повела плечиками, и под ногами ошеломленных стражников поехала незыблемая земная твердь. Потом она вдруг исчезла из поля зрения.

А совершенный штиль прорезало быстрое дуновение ветра.

Все трое бывалых оперативников оказались примотаны друг к другу одним куском веревки, завязанным на кокетливый бантик.

Девица стояла, как ни в чем не бывало, спрятав ручки за спину и с видом пай-девочки склонив голову к левому плечу. Взгляд у нее был невиннейший-невиннейший, как у объевшейся краденой сметаной кошки. Даже прическа не растрепалась...

Спутанная троица попыталась сдвинуться с места, но бедолаги сделали шаг одновременно, и, разумеется, моментально утратили равновесие. На землю с тихими ругательствами рухнула натуральная куча мала.

Все произошло так быстро и непринужденно, что командир группы просто тупо наблюдал за совершаемым безобразием, до конца его не осознавая. Группа отреагировала быстрее своего начальника.

Зашуршали полы камзолов, и на наглую сверхскоростную девку уставились прицельные рамки взведенных маленьких арбалетов и пружинных метателей. Старший сирэ Макольм Эрениа понял, что стоит с открытым ртом, и закрыл его. Хотя тут же открыл снова.

— Девочка... Ты это... Ручки-то подними... — Слова выговаривались с трудом. От некоторого шока.

— Ой, а зачем?! Я плохая, я виновата... Давайте я лучше этих несчастных развяжу!

Снова пахнуло ветром, и куча мала на сырой земле избавилась от соединяющей ее воедино веревки. Ее, целую, неразрезанную, торжественно преподнесли старшему сирэ, встав на одно колено и дозволив в свете газовых фонарей заглянуть во внушительный вырез лифа. Впрочем, почему дозволив?! Откровенно его продемонстрировали!

Старший сирэ сглотнул. Зрелище действительно впечатляло.

— Кто ты?

— Меня зовут Френсис. — С достоинством сообщила девушка. — Я служу одной влиятельной персоне, весьма заинтересованной в тех, кто находится в этом подвале. А именно — в их скорой, но незабываемой для любых очевидцев смерти.

Старший сирэ помотал головой. Говорят, есть у именитых комедиантов из Цеха Ролевых Действ такое понятие, как театр абсурда. Теперь он очень хорошо представлял, как этот театр выглядит.

На всякий случай Макольм больно ущипнул себя за локоть и огляделся по сторонам в поисках незамеченных подмостков, рампы и толпы благодарных зрителей. Ничего подобного не обнаружил. Френсис по-прежнему стояла в окружении его людей с самым безмятежным видом, словно и не нацелено на нее было с полдюжины стрел и черных дул пружинных метателей.

— Видишь ли, Френсис, какая закавыка получается. — Он взял себя в руки и заставил голос звучать уверенно и твердо. — Мы, если ты не заметила, полицейские. А эта банда внутри — преступники. Наш долг — арестовать их всех, долг мирных обывателей, и тебя в том числе, этому не препятствовать. Так что ничем не могу помочь. Время ваших разборок прошло, пришла законная власть, так что... Не дергайся. — Холодно предупредил старший сирэ. — Мои люди выстрелят при первом же твоем резком движении.

— Ты что ж, командир, решил, что я наемный убийца?! — Искренне удивилась и завелась Френсис. — Я тоже, между прочим, служивый человек, у меня свой долг и свое начальство! Так что пусть твои гарны хлопцы не тычут в меня острыми предметами, может быть, у меня критические дни! Я сердитая, злая и нервная! Отдавай, шеф, крысюков по-хорошему, а не то...

— Не то что? — Каменным голосом вопросил Макольм. Пальцы его людей вдавили спусковые крючки. Еще одно усилие, и будет выбран свободный ход, тетивы сорвутся с зацепов, а пружины со стопоров. Такую наглость спускать решительно невозможно, сам себя ведь уважать не будешь...

В глазах девушки вспыхнули красноватые огоньки.

Еще секунда, еще миг, еще удар сердца...

С другой стороны от входа вдруг раздался условный свист. Короткая трель, на языке полицейских сигналов означавшая боевую тревогу. И тут же неожиданно и нелепо вдруг захлопнулась мощная дубовая дверь дома. Кто-то изнутри затворил ее, пока захватчики собачились между собой.

— Проклятье! — Макольм, подскочив, со всей силы ударил по двери кулаком, но она даже не шелохнулась. — Они нас засекли. Смысла таиться больше нет. Эй, крысы! А ну, вылезайте из норки! Хуже будет!

Наглейшее саркастическое молчание было ему ответом.

— Изнутри дверь заложена засовом, на окнах кованые решетки, сквозь цоколь не вылезешь. — Быстро доложили ему. — Можно забраться только через второй этаж, но пока мы будем лезть, они придумают еще что-нибудь.

Во взглядах вымуштрованных бойцов явственно читалась ярость: "А все из-за этой дуры!".

— Лезем. — Кратко сказал старший сирэ. Про девчонку он уже забыл, и внимания на нее больше обращать не собирался. Одним взглядом приказал ее сторожить четверым стрелкам, и, не рассуждая больше, схватился за оконную решетку, чтоб подтянуться и начать взбираться по ней наверх. Он успел только всунуть ступню между переплетенными прутьями.

— Осторожно, командир! — И один из стрелков выстрелил вглубь не закрытого ставнями проема. "Змеиное яйцо" проскочило под мышкой у Макольма, и из темноты дома раздался пронзительный крик. Стальные шарики сразу не убивали, если попадали в мягкие ткани, но ушибы причиняли такие, что легко ломались ребра и трескались бедренные кости. Старший сирэ, как горный мреш, отпрыгнул назад, едва успев выдернуть ногу из густого узора кованых прутьев. Даже он рассмотрел быстро мелькнувший силуэт.

— Вас хотели пырнуть чем-то длинным, вроде садовых вил, — хмуро пояснил стрелок. И сразу же заскрипел ключом, натягивая спущенную пружину. Стрелял он только из одного ствола, в другом "яичко" сохранилось. Но Уставом предписывалось в боевой готовности держать заряженными все стволы и арбалетные ложа.

Домишко оказался в настоящей осаде. Со всех сторон в его пустые окна смотрели мясницкие болты и круглые зрачки пружинных метателей. А время, между прочим, шло.

Старший сирэ действительно выбросил из головы нахальную и странную девчонку. Его мозг был занят решением возникшей проблемы, поэтому он даже не понял сразу, кто именно безапелляционно отодвинул его в сторонку и взялся руками за толстенькие, в мизинец, прутья решетки из отличной закаленной стали.

— Ребятки, кажется, мы таки сможем побыть друг дружке полезными. — С этими словами юная дева Френсис, невероятно напрягшись (было заметно, как вздулись в поистине чудовищном усилии мышцы), отогнула край решетки, просто вырвав правую нижнюю петлю из держащего ее раствора! Длинный штырь с протяжным скрежетом вышел из стены с обломками цемента, а хрупкая девушка, как следует уперевшись ножками в землю, продолжила отгибать здоровенный кусок решетки, пока не образовалась дыра, достаточная, чтобы пролезли люди.

Верхний правый держащий штырь основательно расшатался в гнезде. Посыпались обломки кирпича и цемента, какие-то острые деревянные осколки, похоже, из развороченной оконной рамы. Люди наблюдали за всем этим, не веря своим глазам.

Такого не смогли бы сделать шестеро могучих портовых грузчиков.

Расширив свободный проем, Френсис отпустила решетку... И, сдавленно охнув, осела на землю. Макольм Эрениа быстро подхватил ее под мышки.

Тело девушки оказалось очень тяжелым, как у спящего или у мертвеца. Ее кожа на ощупь была странно холодной. На порядок холоднее, чем у нормального человека. Она была почти ледяной, и касатья ее отчего-то было неприятно. Словно держишь в объятиях настоящего покойника. Свеженького, только что с ледника...

— Больно, однако. — Раздумчиво сказала Френсис. С помощью Макольма утвердилась на ногах, и с удивлением осмотрела собственные руки.

Старшему сирэ от увиденного стало плохо, так, что даже закружилась голова.

На сгибах локтей девушки от страшного напряжения лопнула кожа. Выступило лишь несколько капелек крови, и на достаточно светлой коже в тусклом синем свечении газовых фонарей багровели разрывы тканей, и старший сирэ был абсолютно уверен, что у нее порваны сухожилия. Правая рука вышла из плечевого сустава, и вывих был настолько очевиден, что видавшие виды полицейские солдаты отшатнулись, загораживаясь мечами и арбалетами.

— Мать твою!.. — С явным испугом прозвучало в тишине.

Поморщившись, девушка левой рукой вправила вывихнутую правую. Пошевелила кистями рук. На глазах обмерших людей раны на сгибах слегка стянулись, но до конца все же не заросли.

Жутко было настолько, что все оцепенели, застыв на манер восковых статуй из музея Древних Традиций.

— Кто ты? — Выдавил фразу старший сирэ. Конечности его слушались плохо.

— Я — ваш ночной кошмар, ребята, — с неожиданной грустью в голосе отозвалась девушка. — Не беспокойтесь, утром меня уже не будет... — И вдруг резко переменила тон:

— Ну, что встали? Пошли, нас ждут великие дела!

И первая проскользнула в только что сделанную дыру. А на разум старшего сирэ вдруг снизошло что-то вроде благодати, как от причастности к великой мировой тайне. Макольм встряхнулся, мотнул головой, проверил, как слушаются его руки-ноги, и указал на дыру первому своему подчиненному. Командиры не идут всегда впереди, их место — в середине строя.

Оперативники полезли в изувеченное окно. А он еще раз внимательно посмотрел на искореженный, погнутый металл, который превратили в лом нежные женские ручки.

Вспомнил холодность ее тела. Вспомнил отсутствие кровотечения.

Понял, что ему должно быть жутко, невыразимо, невероятно страшно. Но страха не было, уже не было. Имелось в душе только что-то горестного недоумения — "Господи, да что же творится с миром?!" Почему-то его успокоила грусть, явственно различенная в ее голосе.

Но старший сирэ приобрел четкую уверенность в том, что утром, неподалеку от этого места, наверняка останется лежать действительно мертвое дело той, что назвала себя странным именем Френсис. И диагноз, который вынесут служебные врачи, будет тот же, что и у девушки по имени Лианн.

Смерть от внезапной остановки сердца.

Все эти мысли пронеслись в голове у старшего сирэ полиции Макольма Эрениа, командира четвертого оперативного сиртака, за какие-то несколько секунд. После этого он выкинул лишние мысли из головы, и ногами вперед проскользнул в дыру четвертым человеком. За ним "вошли" еще двое, а шестеро остались на внешней страже.

Более никаких сложностей в задержании опасных преступников не случилось.

Всю банду, полной численностью в семь криминальных элементов, согнали в гостевую комнату на первом этаже. Крысы оказались полностью деморализованы, с их стороны не дождались даже видимости сопротивления. Им хватило по зуботычине каждому, чтобы смириться со своей участью. Впрочем, Макольм иллюзий не строил — к этой погани только спиной повернись — зубами вгрызутся в шею...

Зажгли нормальный свет. Керосин в лампах оказался качественным, даже чада почти не давал. Обыскали пленничков, выложили на стол их немаленький арсенал, связали им лапы за спиной и выстроили по ранжиру, для наглядности. От самого здорового — точняк, Крысюка — до самого мелкого, подраненного "змеиным яйцом" в бок шконца. Старший сирэ прошелся перед строем, угрюмо дожидавшимся своей участи под присмотром немигающих зрачков метателей и зазубренных болтов в удобных арбалетных ложах, и собрался было скомандовать: "На выход цепью шагом марш!", как наткнулся на ироничный взгляд дивы Френсис — чудовища в женском обличье.

Кстати сказать, именно ее крысиная стая видимо боялась гораздо сильнее, чем их мечей и стрел. При свете раны на сгибах локтей стали смотреться еще страшнее, но в то же время они почему-то притягивали взгляд. Сам старший сирэ с трудом отводил от девушки глаза. На свету бросалась в глаза странная, какая-то дерганая манера двигаться, но сильнее всего пугала совершенная, неестественная окаменелость. Так сам для себя Макольм обозначил тот необъяснимый факт, что когда Френсис не двигалась и не говорила, ее тело абсолютно замирало, как статуя. Как прекрасная, но неживая скульптура, для которой более естественна неподвижность, чем движение. Даже лицо превращалось в искусственную маску с фальшивыми мускулами; оно становилось мертво...

— Как делиться-то будем? — Деловито спросило неживое лицо, отчего старший сирэ вздрогнул.

— В смысле?

— В прямом! Шеф, ты всегда такой тупой, или сегодня не твоя ночь по гороскопу? — Начала сердиться Френсис. Макольм вздохнул про себя — он не знал, что такое гороскоп, но в чем-то она права — ночь явно не его, это точно...

Девушка принялась загибать пальцы на лапе вожака стаи:

— Я тебе решетку отогнула? Раз. Я вас всех в дом впустила? Два. Я бескровный захват, без единой потери, в одиночку тебе обеспечила? Три. Слышь, шеф? Так и быть, я сегодня добрая. Отдавай мне троих, считая главаря, остальные тебе. Справедливо, разве нет? — И радостно улыбнулась, глядя не на Макольма, а прямо в глаза упомянутому главарю, как будто любимому братику. "Братик" стоял столб столбом, не делая даже попытки пошевелиться. Он производил полное впечатление паралитика.

Зато чуткий нос старшего сирэ ощутил идущий от кого-то из бандюков весьма характерный запах. Такой аромат издают свеженькие висельники — когда петля ломает шею, последним мысленным приказом кишечник освобождается...

Грубо говоря, кто-то из крыс усрался еще до эшафота.

— Нет. Не справедливо! — Чувствуя себя полным идиотом, принялся возражать офицер, краем глаза посматривая на абсолютно потерявших волю от страха крыс. Чем же она их так напугала?! И когда успела, спрашивается? — Это самосуд. Я не могу такого позволить. Их надо судить по королевским законам.

— Да это ж крысы! Они на законы твои чхать хотели! Чего с ними цацкаться, ты начальству скажешь, что было оказано сопротивление, а я тебя в щечку за это поцелую, а? — Предложила Френсис. — Ну, командир! Ну, не ломайся! Что ты, как монашка на сеновале — законы какие-то, еще бы правила приличия вспомнил! У вас в полиции все такие щепетильные?

Но старший сирэ уже успел собраться с духом.

— Все, не все, это к делу не относится! — Он понял, на каком языке надо разговаривать с этой сумасбродной девицей. — Лучше сделаем так...

Профессиональным движением фокусника выудил из ниоткуда новенький двухсторонний серебряный шаккар. Грубоватые пальцы офицера обращались с монеткой на удивление ловко. Крутанул в одну сторону, в другую, показал девушке аверс с изящным профилем королевы, реверс со скалящим зубы гербовым драконом, даже насечку на ребре наглядно продемонстрировал. Френсис взглянула благосклонно-заинтересованно. Неординарный ход был ею оценен.

— Лик — всех забираю я. Герб — половину отдаю тебе.

— Тогда так не честно! — Тут же заспорила Френсис. — Либо всех мне, либо всех тебе!

— Не могу. — Офицер полиции коварно сверкнул глазами. — Я — лицо подневольное, подотчетное, и так иду на большие уступки, а кто ты есть? Ночной кошмар! Тебя и в природе-то не существует. Как же я могу столько правонарушителей отдать ненастоящему кошмару?

По виду Френсис всем, даже бандитам, сделалось ясно, что сейчас она полезет в драку. И все сразу как-то уверовали, что это будет действительно самый настоящий кошмар! Но насупленные бровки девушки вдруг приняли нормальное положение, и на лице ее появилась загадка.

— Дополнительное условие: встает на ребро — вызываем наших хозяев! Нехай они сами, между собой, разбираются! А зависнет в воздухе — отпустим всех на свободу и пойдем пиво пить, я здесь неподалеку неплохое местечко знаю!

Макольм секунду подумал:

— Идет! — И подкинул серебрушку в воздух.

За нею, медленно-медленно кувыркающейся в воздухе и плавно, как лепесток розы, падающей на землю, очень внимательно следили два десятка глаз, причем половина из них — с поистине колоссальным вниманием.

Коснувшись пола, серебряный кругляш завертелся волчком, прожигаемый дюжиной взглядов. Он вертелся, вертелся, вертелся... Вдруг скользнул боком на прогнутую половицу, перекатился, переместился, и остановился вдруг, застряв ребром в какой-то щелке! Взгляды скрестились на нем, как прицелы.

— Это судьба! — Важно сказала Френ. И с нею никто не посмел спорить.

— Ну что тут стряслось? — Одновременно молвили две фигуры, появляясь с противоположных концов одной и той же улицы. Вопросительно взглянули друг на друга, обменялись кивками в знак приветствия. И обратили внимание на собственных подчиненных.

— Френсис?! — С недовольно-устало-раздраженной миной осведомилась первая фигура, по ночному холодку облаченная в долгополый черный плащ.

— Макольм?! — Точно таким же по значению тоном, но с бесстрастным лицом задала вопрос вторая фигура, которой в ее синем мундире из хорошего плотного сукна тоже было не холодно.

Поскольку сказали эти слова они оба одновременно, те, к кому обратились, тоже попытались ответить одновременно. Фразы немедленно перепутались, собравшиеся переглянулись, и Наместник Тьмы знаком уступил право первого рассказа полицейскому офицеру.

Все четверо собрались на улице перед фасадом дома, внутри которого люди Макольма сторожили подозреваемых.

Старший сирэ быстро и сжато изложил суть дела, косо посматривая на хозяина таинственной Френсис. Особых опасений тот ему не внушил, но было в его длинном, худом силуэте что-то неправильное, сквозящее, изломанное. Представляться тот не спешил, лица своего не прятал, и оперативник, умевший сопоставлять факты, сразу же понял, что его начальник отлично знаком с этим бледным высоким типом. Офицер намеренно ярко живописал особенности их проникновения в дом, и роль девицы Френсис в оном эпизоде. Доказательства тому имелись у нее на сгибах локтей.

Никто ничему не удивился. Ник-то...

"Понятно", — офицер сделал себе заметку в памяти.

— Френсис, дополнения или поправки по существу дела есть? — Спросил долгополый, вежливо дождавшись окончания доклада.

— Никак нет, шеф! — По-военному отрапортовала девица. — Товарищ Макольм ухватил самую суть за единственно правильное место!

— Это хорошо. — Одобрил ее шеф. — Это правильно.

— Ничего хорошего и правильного я здесь не вижу, — не очень-то довольно высказался господин Нариа. — Аларик, вам-то что здесь нужно? Вас уже интересуют даже крысы?

— Но вас-то они интересуют!

— Меня они интересуют по долгу службы. Я как-никак начальник полиции. А вас почему?

— А меня просто по долгу, — беспечно сказал Аларик. — Должок у них передо мной. Маленький такой, но вот поди ж ты — принципиальный.

Они одновременно взглянули на навостривших уши подчиненных и одновременно приказали тем уйти обратно в дом. А сами остались на улице. Им требовалось поговорить.

— Ваше присутствие, Аларик, начинает меня нервировать. — Как водится, раздраженно промолвил господин Нариа. — Присутствие не вообще, а в одном конкретном месте, то есть здесь. Как я объясню своим людям, кто вы такой? Кто такая ваша девица? Неужели вам плевать на банальную конспирацию? Тогда как вы еще живы, честное слово, не понимаю.

— Я сам этого порой понять не могу. Везет, что ли... — Похоже, сегодня у де Морральена было игривое настроение. — Господин Нариа, давайте лучше решать вопрос, ради которого мы оба встретились. Как делиться-то будем? Мне эти ребята нужны. Точнее говоря, мне нужна их мучительная смерть.

Он произнес это так просто и легко, что простой человек скорее бы принял эти слова за шутку. Немногие, вроде ближайших сподвижников, смогли бы понять, что шутки тут лишь ничтожная доля...

— Ничем не могу помочь, — отказался полицейский. — Мне нужен демонстративный судебный процесс над этой именно бандой. Извините, господин де Морральен, но я вам их не отдам.

— Гм. — Сказал Аларик. — Понимаю вас, даже хорошо понимаю... Но и вы поймите меня. Мне кажется, мы оба хотим, чтобы они расплатились за одно и то же преступление... Точнее, за одно и то же намерение. Которое им помешали осуществить. Ведь так?

— Мне нравится, как вы старательно пытаетесь не назвать факт своим именем. — С холодной усмешкой сказал полицейский. — Для вас это явно слишком болезненно, и мне интересно, почему. Ведь вы яростно желаете уничтожить их за то, что они чуть-чуть не изнасиловали госпожу Хэлли. Говорят, им помешали в самый последний момент, ее уже практически распяли...

И полицейский в тот же миг увидел, как мгновенно и неуловимо глазу заострились уши де Морральена. Только что были нормальные, человечьи, и тут вдруг вытянулись, стремительно изменив форму.

Совсем незначительная, вроде бы, метаморфоза сделала явным то, что скрывалось.

И почему-то только теперь господин Нариа понял, осознал, что перед ним действительно стоит не человек. А нечто, извините, такое, что никогда человеком не было, и поэтому любые, абсолютно любые человечьи нормы, правила и догмы к нему просто неприменимы. Оно не выше их. Оно просто вне их.

От этого вмиг стало жутко. Продрало по коже потусторонним мелким страхом, неконтролируемым и ничему осознанному не подвластным. Словно бы заглянул краем глаза в бездонную пропасть, и неудержимо захотелось шагнуть туда, и испугался ты как раз этого самого желания...

— Никогда. — Негромко сказал визави господина Нариа. — Никогда больше при мне не произносите этих слов. Иначе вы узнаете, что такое настоящая боль.

Его уши незаметно приняли нормальный вид. Но человек уже запомнил, кто перед ним стоит.

— Но и вы поймите меня. — Собрав в себе силы, ответил полицейский. — Мне нужен показательный процесс над ними, чтобы помочь госпоже Хэлли. Она должна знать, что зло было наказано. Иначе она слишком долго будет оправляться от потрясения.

— Благородно. Теперь скажите, что этот процесс нужен еще и вам, чтоб затенить кое-какие свои грешки. — Хмыкнул де Морральен. Он вновь нацепил, как маску, свое любимое саркастическое лицо.

— Не без этого. — Признал господин Нариа.

— А что их ждет после суда?

— Пожизненная каторга. — Просто пожал плечами Кеш-га. Даже не добавил "скорее всего", или что-то в этом роде.

Наверное, именно эта железная уверенность и убедила Аларика де Морральена.

— Хм-м... Может быть, это будет даже лучше... — Задумчиво промолвил Наместник Тьмы. — Может быть, я слегка погорячился тогда... Смерть — это ведь всего лишь смерть. Мучения должны быть долгими. Но и...

— Что "но и"?

— Есть некоторые нюансы, которых вы просто не знаете, — туманно пояснил Аларик. — Я не могу отдать их вам просто так. Они проходят по моему ведомству более, чем по вашему.

Господину Нариа всерьез стало смешно.

— Помнится, вы говорили про спор торгашей в лавке? Разве сейчас история не повторяется?

— Действительно. Ладно уж, сделаем так. — Принял решение де Морральен. — Я оставляю вам всю банду, но только с тем условием, чтобы она получила самый суровый приговор из всех возможных. Но главаря — этого, как его, Крысюка я забираю. На нем ведь больше всего грехов, не так ли?

— Годится. — Вынужден был согласиться полицейский. — Мне хватит остальных. А что же будет с главарем?

— Увидите. — Пообещал Наместник. — У меня есть намерение пригласить вас на небольшое торжество. У вас ведь вновь появились ко мне некоторые вопросы? Вы получите на них ответы. Уверяю вас.

— Не знаю, когда я буду свободен...

— Вы будете в это время свободны. — Оборвал его Наместник Тьмы. — Вопрос решен. Френсис! — Он позвал в пустоту. — Забирай вожака!

Прислушался к чему-то. Довольно улыбнулся.

— Все отлично. Прошло, как по маслу. Я ухожу, господин Нариа, мы еще увидимся с вами...

Чтобы исчезнуть, ему достаточно оказалось всего лишь выйти из зоны освещения ближайшего фонаря. Шагнул в темноту — и испарился.

Полицейский очень долго глядел на пустое место, что-то пытаясь там высмотреть. Молча глядел. Думал.

Из домика под прицелами арбалетов уже выводили мелких крыс, и с удивительно не подходящим ему понуро-ошеломленным видом выходил сам бравый старший сирэ.

— Господин почтеннейший дьюк, у нас два свежих трупа.

— Как это??

— Она ударила его в грудь маленьким ножом. Но очень точно, длины клинка хватило аккурат до сердца. Взяла умирающего за руку, и просто упала на пол, беззвучно... Я берусь с ходу поставить ей диагноз. Остановка сердца.

— Ну и грыб с ними. Тела захороните. Чтоб не нашли.

— Господин почтеннейший дьюк... Что это все значит?!

Кеш-га обернулся, и его спокойный, ровный взгляд скрестился с непонимающим, потрясенным и, как писали в старых книгах, алчущим взглядом старшего сирэ Макольма Эрениа, верного и старого сподвижника, в котором оставалось лишь чуть-чуть до мощного взрыва. Совсем чуть-чуть до...

— Это значит войну, Макольм. Просто войну.

— Кого? С кем? — Спросил старший сирэ.

Из дома на длинных кусках ткани вынесли два безжизненных тела. Полицейские стояли рядом, плечом к плечу, и молча наблюдали за тем, как синеватый свет горящего газа окрашивает ныряющих в него людей в тошнотворные мертвенные оттенки. Даже живые люди казались в нем, если смотреть со стороны, из темноты, не очень-то свеженькими ходячими мертвецами.

— Наша война. — Сказал господин Нариа. — Внутренняя, гражданская.

— В каком смысле? Я понимаю вас с трудом.

— В прямом. Лучше знаете что? Не хороните их, а сожгите. Как делали кочевники. Говорят, огонь очищает, а земля только прячет...

— Я сделаю, как вы скажете. — Глухим голосом сказал старший сирэ. — Думаю, даже мои ребята не будут сильно возражать. Они кое-что уже видели...

— Прекрасно. — Господин Нариа было развернулся, и...

— Господин Нариа!

— Да, Макольм. — Он простил ему одну эту фамильярность.

— На чьей стороне мы в этой войне?

Такого вопроса Кеш-га не ожидал. Помедлил, просчитал пару последующих реплик, и спросил навстречу:

— Кто это мы, Макольм? Мы — полицейские, или мы — люди?

— Мы — люди. — Твердо сказал старший сирэ.

— Тогда мы должны оставаться людьми. Это значит — быть на своей стороне.

...Тела девушки и бандита сожгли этой же ночью, за час до рассвета. На пустыре за мясной лавкой. Обложили досками, наломанными из ближайшего забора той же лавки, сложили им, как полагается, руки на груди, закрепив несколькими дощечками — трупы, как настоящие, успели окоченеть. Но между ладоней вложили не круглые храмовые свечи, а почти такие же по размеру шарики, начиненные белым фосфором. Командовал своеобразным ритуалом сам старший сирэ.

С тихим шипением вышел из гранаты короткий фрикционный шнур. Пережидая два удара сердца, держал офицер в руке быстро разогревающийся, источающий едкий дым шар, потом снизу вверх подбросил его.

Нестерпимо яркая белая вспышка ослепила выстроившихся полукругом людей. Пламя окутало небеса и упало на землю, и почти сразу же сдетонировали гранаты в руках мертвецов. Закрывая лица рукавами от сильнейшего жара и стремительных недолговечных искр, солдаты полицейских войск стояли и ждали, пока не утихнет огонь. Никто этого не сказал, но просто потому, что все думали об одном и том же.

Они хотели убедиться, что огонь в самом деле очищает. Может быть, они хотели, чтоб близкое пламя очистило их самих от чего-то грязного...

Но скорее они просто контролировали, чтоб погребальный костер не перерос в настоящий пожар. Очистительное, священное для былых племен Пламя на удивление быстро пожрало свою добычу, и по сухой траве попыталось было двинуться дальше, но его безыскусно затоптали сапогами. Где-то найденной лопатой прямо на пепелище отрыли неглубокую могилу, куда и спихнули рассыпающийся прах — горелые остатки костей. На мгновение удивились тому, что гораздо больше осталось от трупа Крысюка, чем от девы Френсис. Человеческие тела обычно плохо горят, даже если жечь костер круглые сутки, то остаются хотя бы самые большие кости вроде бедренных, лучевые кости, черепа и зубы. Даже яростный жар белого фосфора не в состоянии полностью уничтожить человека. Бандит сгорел, как полагается природой, а вот от девчонки не осталось практически ничего. Действительно один лишь пепел...

Только лишь прах.

Черный мелкий порошок.

Старший сирэ не знал, что с ним делать. Спихивать летучий, взметывающийся горячим облаком с проблесками искр нетипичный прах в могилу не хотелось, да это и было очень неудобно. При малейшей попытке коснуться его он взлетал в воздух и окутывал все вокруг, довольно больно, между прочим, обжигая. Эту проблему решил порыв ветра. Налетев внезапно, он развеял пепел в пространстве, и офицер подумал, что так, наверное, и надо.

Слегка подкопченные, со слезящимися от дыма глазами люди вернулись к своим, опоздав ненамного после рассвета.

В продолжившихся с самого утра боевых действиях они по праву ночной вахты уже не участвовали.

А в это время в Черном Замке...

— Френсис, ты куда душу девала?

— Свою, что ли? Не помню! Вроде на красный карандаш в пятом классе сменяла. А что? Продешевила?!

— Ну тебя с твоими шуточками! Душу этого, как его... — Пощелкал пальцами удовольненный (иначе охарактеризовать нельзя!) Наместник. — Свеженького! Бандит который.

— Крысюка, что ли? — Догадалась Френ. — А вот!

Проницательному взору шефа ею была торжественно предъявлена мутная бутыль (по виду — из-под самогона!) объемом литра полтора, внутри которой колыхалось что-то похожее на желтоватый газ или взвесь.

— Зачем краситель подмешала? — Строго допросил начальник. — Чистая душа бесцветна! Она прозрачная должна быть. А этот у тебя на синтетический ядовитый лимонад похож! Где на этикетке написано: вода, консервант, регулятор кислотности, ароматизатор идентичный натуральному! Как его пить в таком флаконе?

— Шеф, ничего не знаю, ни фига не подмешивала! Он такой был. Честное слово!

— Вампирское?

— Вампирское! — Обворожительнейше улыбаясь, подтвердила Френсис. — Шеф, желтый — это его естественный цвет. Сама бы не поверила, но так и есть. Может, у них у всех здесь души такие. У всех эс-дагарцев, я имею в виду.

— Если бы у всех, я скорее предположил бы голубой или алый... — Задумчиво пробормотал Наместник. — Ладно, пойдем с тобой туда, где у меня заготовка лежит. Хранить души в бутылках — дурной тон и отсутствие вкуса. Не джинны же, желания не исполняют.

— Пока не пнешь хорошенько! — Радостно дополнила циничная вампир. Улыбнулась, пошатнулась и осела на пол, прижимая ладони к мгновенно вспыхнувшим щекам.

Рассматривавший бутыль на свет Наместник удивился. Поставил "душную емкость" на стол и склонился над пытающейся встать верной вампирочкой. Осмотрел визуально, ощупал лоб и руки, просканировал ауру.

У девочки в мгновение ока сделался очень больной вид. Запылали малиновым щеки и лоб, заблестели глаза, ясный взгляд затуманился... В магическом зрении был очень хорошо виден толстый грязно-коричневый жгут, свивающийся со всех жизненно важных точек, и идущий куда-то в неизвестном направлении. Не раздумывая, Наместник оборвал этот жгут.

Обнял вампирочку, прижав к себе, поднял с пола и усадил в кресло. Материализовал плошку с кубиками льда, каковые пришедшая в себя девушка немедленно цапнула, приложив к горящим щекам. Посидела так минуточку. Оклемалась. Взгляд снова приобрел прежнюю ясность и холодность.

— Огонь, шеф. Кто-то там, на земле, додумался сжечь наши тела. Мое и его, — она кивнула в сторону бутыли.

Желтая взвесь в ней быстро теряла свой яркий цвет, становясь такой, какой ей и положено. Разве что чуть более серой и хмурой, чем должна быть нормальная душа...

— Тамошние вы умерли, но связи-то с телами еще сохранились. Они сохраняются от трех до девяти дней по местному времени. — Пробормотал Наместник. — Интересно, кто же там такой умный...

— Как кто? Да господин Нариа твой, чтоб ему... Икалось не переставая! — Подскочила с кресла вампир, к ней вернулась прежняя экспансивность. — Больше некому! Только у него интуиции хватит, чтоб приказать сотворить такое! Они еще мой пепел по ветру развеяли, представляешь?! Е-мое... Больно-то как... — Она отвернулась, пряча лицо в ладонях.

— Ну-ну, ладно, не переживай. — Шеф сзади обнял ее за плечи. Которые немедленно затряслись в самом настоящем, живом плаче. Френсис быстро обернулась и уткнулась носом в ключицу своего шефа, в такой близости от соблазнительной жилки на шее...

— Они м-меня сожгли... Сожгли! Как н-настоящий труп... — Плакала она. — Ты понимаешь? Это больно, это очень больно... Это чувствуется почти как по-живому, только быстро, и ничего не можешь сделать... Хуже ничего нет, только распыление... Бессилие... Это полное бессилие, и закрытие дороги! Я теперь несколько дней не смогу даже появиться в твоем проклятом Эс-Дагаре! Столько дней, сколько надо было душе, чтобы уйти...

— Ничего страшного, отдохнешь в Замке. — Неуклюже утешал ее шеф.

— Да-а?! А Стив там один! Один остался! Пропадет ведь мальчик ведь без присмотра... Без заботы... Без ласки... — Долго плакать Френсис, к счастью, не умела, поэтому до правильного рева дело не дошло, а перемежающиеся завываниями всхлипы быстро сменились почти спокойным хлюпаньем носом.

Наместник вскользь задумался — а чему там хлюпать, коли вампиры не дышат, носом для жизнеобеспечения не пользуются, соответственно, никакие выделения, необходимые для полноценного хлюпа, из-за коих живые люди еще страдают насморком, у них не образуются, и в принципе-то образовываться-то не могут? Однако ж вот, некоторые тут уткнулись лицом в шею и самым наглым образом нарушают законы противоестественной биологии!

И, кажется, он знает, каким образом это правонарушение можно пресечь в корне...

Руки Наместника, обнимающие Френсис за плечи, вдруг скользнули ниже, упав на пояс. Френ подавилась очередным хлюпом и таинственно оцепенела. Ладони ее любимого, долгожданного, принципиального, вредного шефа, секундочку задержавшись на талии, плавно опустились ниже, огладив кое-что объемное, упругое, туго обтянутое любимыми джинсовыми шортами... Ладони сжали это "кое-что", ласково прихлопнули и крепко-крепко притиснули ее тело к...

Френсис стало так хорошо, так радостно, так сладко, что плохое настроение позорно сбежало вмиг, прихватив с собой все дурные мысли, болезненные воспоминания и обиды. Она потянулась к губам шефа...

И с удивлением обнаружила, что стоит одна и, как дура, пытается поцеловать воздух! Ее абсолютно, потрясающе, невыразимо и невероятно сволочной начальник, черт знает как переместившийся в пространстве, снова стоит у стола и рассматривает на свет самогонную бутылку с бандитской душой, что-то бормоча под нос! Разочарование пришло так неожиданно, нелепо и быстро, что бедная Френ целых три секунды тупо стояла, глядя на эту ухмыляющуюся скотину, и моргала, не в силах вымолвить ни слова!

Так ее давно не опускали...

Силы вскоре нашлись, да какие — хватило бы на полноценный торнадо! Счастье еще, что ничего стратегически важного не было в маленькой комнатушке Замка, где по хозяйскому желанию происходило это событие. В единственно ценную вещь — бутыль — Наместник вцепился, как в золотой клад, и удержал-таки в руках, покуда разъяренная вамп хлестала энергией, как кнутом, по всему, что попадалось ей на глаза. Досталось даже ему, любимому шефу, и не скользящим, а таранным в лоб! Аларик по праву загордился собой — устоял, хотя и покачнулся. Слегка.

Ураган вскорости обессилел и затих. Наместник Тьмы выглянул из-за выставленного щита и наткнулся на донельзя мрачный, исподлобья, взгляд верной вампирочки.

— Сволочь ты, шеф! Как есть сволочь. Пробы на тебе ставить негде! — И обвела грозно-торжествующим взором окружающее безвинно пострадавшее пространство. Только теперь, тоже оглядев несчастную комнатушку, Наместник понял смысл поговорки своего родного Мира: "Как Мамай прошел".

Вероятно, Мамай был, то есть была, женского пола, а историки, как всегда, все перепутали. Женского пола, господа, женского, но действительно в ОЧЕНЬ плохом настроении!

Не факт, что на самом деле это не была сама же Френсис, собственной незабвенной персоной, ведь время-то, милостивые господа, нелинейно...

— Успокоилась? Спускай оставшиеся пары, и пошли, нас ждут великие дела!

— Это была моя реплика, — обиженно молвила Френсис. Хлестнула еще разок кнутом, располовинив последнюю оставшуюся в живых подушку, так, что по комнате закружился черный пух.

И пошла впереди Хозяина, демонстративно НЕ покачивая бедрами. Кто знает, каких трудов ей это стоило, зато шеф все сразу понял и проникся...

Все равно долго сердиться на него она не могла. Может быть, таким, абсолютно сволочным и положительно вредным, она его и любила...

Заготовка оказалась странной человекоподобной фигурой из непонятного на первый взгляд материала, почти белого, но с тусклым желтовато-зеленым отливом. Она лежала на возвышении, при ближайшем рассмотрении оказавшемся тремя табуретками, прикрытыми традиционно черной скатерочкой. Непритязательность постамента наводила на размышления, что Хозяину, как всегда, стало лень заниматься бессмысленной, по его мнению, работой.

— Что это?!

— Голем! — Гордо ответствовал Наместник, с любовью озирая дело магии своей. — Будущий.

— А почему он белый? — Машинально спросила Френсис, чувствуя себя последней дурой.

— А потому, что не красный! — Последовал совершенно логичный ответ. Вампирочка догадалась, что здесь была какая-то игра слов, кажется, что-то связанное с Гражданской войной на исторической родине ее дорогого босса. Историю родной планеты, ту, в которой не участвовала, она знала не очень хорошо.

Между тем Хозяин достал из шкафчика на стене какую-то склянку с густой зеленоватой жидкостью и обычный черный маркер, а Френсис догадалась, что голем сделан из самого обыкновенного... парафина. Даже не воска — парафина! Самого дешевого, идущего на бытовые свечи. Да уж, логично, было бы странно, если бы Наместник Тьмы использовал церковный воск. Хотя ему наверняка именно так и хотелось сделать.

— Давай сюда голубчика нашего! — Велел Рыцарь Ночи. — Помещать будем на новое место жительства.

Френ послушно начала вытаскивать пробку из бутылки.

— Что ты делаешь! — Всполошился Хозяин. — Улетит! Улетит и воплотится черт-те где и черт-те в чем! — Он отобрал у вампирочки сосуд с душой. — Думать же надо! Здесь пространство чистое и магически насыщенное, душа может в любую подходящую емкость вселиться! Было бы у нее на то желание.

— А разве он там себя осознает? — Осторожно спросила мало что понимающая в таких делах Френсис.

— Э, нет! — Погрозил ей пальцем Наместник. — Никакого "его" в настоящий момент нету. Есть нечто. Есть матрица. Основа. Понимаешь? Она лишена тела и поэтому ничего не осознает, она только видит сны. Ему кажется, что он в аду или в раю, тогда как на самом деле он всего лишь в этой бутылке. Но вселение души часто происходит автоматически. Достань-ка ножичек!

Френсис извлекла из кармашка микроскопических шорт довольно острый складной ножик.

— Раздвинь губы! — Приказал де Морральен. Посмотрел, где именно суккуб пытается выполнить приказ, и внес уточнение: — Во рту! Рот находится на голове. На его голове. Понятно?

— Так точно! — Клинок ножа дивы-вамп вошел между парафиновых губ, и нижняя челюсть откинулась вниз — оказывается, в этот макет человека были вмонтированы шарнирные суставы.

— Человек состоит из следующих составляющих. — С этими словами де Морральен быстро выдернул пробку, и воткнул откупоренное горлышко бутыли в горло "будущего голема". — Это физические субстанции, такие, как тело и порождаемые им поля, например, электромагнитное, и субстанции нефизические, как душа и так называемый дух, сущность, по Платону — эйдос. Наложение друг на друга физических и нефизических первичных компонентов порождает компоненты вторичные, каковым является, к слову, аура, а еще то, что называют биополем. Живой человек суть комплекс нескольких взаимосвязанных материальных и энергетических систем, поэтому при глубоком взгляде его структура выглядит слоисто...

— Шеф, изо всего, что ты сейчас наговорил, я только глубокое проникновение знаю. — Грустно сказала Френсис. — Нельзя ли попроще как-нибудь? Не у всех тут высшее магическое образование... Ой, он дергается! Оживает! Ай! Я боюсь!

Разумеется, бояться она предпочла не где-нибудь, а прижавшись под бок любимого шефа. Тот даже не обращал внимания — он был всецело увлечен уникальным экспериментом.

Душа вошла в парафиновое тело. Это де Морральен видел так же ясно, как пустую бутылку. Она завозилась там, попыталась выбраться, но не смогла...

Лязгнули зубы из меди — и бутыль с перекушенным горлышком отлетела прочь. Руки, с трудом сгибаясь и разгибаясь, слепо зашарили вокруг, ноги задергались, не находя себе опоры. Тело было слепым, и также было глухим. Оно осознало себя — но у него не было нервов, чтобы себя чувствовать...

— А вот теперь, моя дорогая, он уже себя ощуща-ает! — С жестокой радостью в голосе пропел Аларик де Морральен. — Хотя ни ручек, ни ножек не чувствует, а кажется ему, что висит он в воздухе, в беспросветной черной мгле. Баста, карапузик мой, кончились тебе и ад, и рай, осталась лишь унылая беспросветная действительность!

— Откуда ж ты знаешь, шеф, что он чувствует? — Изумилась недоверчивая вамп.

— А мы эту хрень на пару со Стивом мастерили! — Охотно пояснил ей шеф. — Я на нем опыт проводил. Там, в обеденной зале, во втором шкафу слева, на пятой полке снизу его отчет лежит. Почитай на досуге, пока отдыхаешь. А сейчас помоги-ка мне. Зенки ему малевать будем!

— Чем помогать-то?

— Грабли ему подержи, а то машет ими, почем зря! — В специфическом настроении Наместник переходил иногда на просторечный говор и тон. Но зато у своих же сотрудников почему-то даже намека на него не терпел.

Боевая вампир мгновенно зафиксировала короткие негибкие руки голема. Наместник взял черный маркер и, высунув, как ребенок, от усердия кончик языка, изобразил на белом, грубо вылепленном лице что-то отдаленно похожее на глаза без зрачков, подумав, подрисовал ресницы и брови.

Получилось, мягко говоря, устрашающе. Изобразительными талантами противник бога Эссалона похвастаться не мог даже перед самим собой. Вот уж чего у него не было, так это способности рисовать...

— Шеф, дай лучше я! — Не выдержала сверхъактивная вампир. Оседлала голема верхом, своими ногами прижав к телу слепо шарящие руки, отняла у Наместника маркер и довольно умело добавила несколько черт, исправив то, что не успел до конца загубить ее начальник.

Доведенные глаза моргнули, и в них необъяснимым образом появилась осмысленность. Не эсс весть какая — обладатель души и при жизни не отличался большим умом. Наместник слегка удивился — это не была крысиная сообразительность, это...

Если совсем уж грубо, то оно вообще ничем не было. Просто показатель мыслительной деятельности, начавшейся внутри черепной коробки. Как циферки за стеклом электронного табло.

— Кр-расота! — Залюбовался Наместник Тьмы собственным вытворением.

— Где? — Не поняла привередливая Френ. — Странненько получилось...

— Ничего еще не получилось, — отмахнулся начальник. — Ты его держи нежно, сейчас дергаться начнет. Я ему сделаю немножко больно.

— Шеф, а тут, по-моему, чего-то не хватает! — Вампирочка поерзала на големе верхом. Шеф развеселился:

— А ему этого и не положено! Данный экземпляр создавался бесполым. На вот, лучше уши ему подрисуй. А то он пока ничего не слышит. Ушные отверстия обозначь!

— Обозначила! Говорить-то он может?

— Еще нет. Он же языка и губ не чувствует. А чтоб почувствовал, мы применим на практике мое новейшее изобретение — жидкие нервы! — С этими словами Наместник Тьмы откупорил флакончик с зеленым киселем, зачем-то понюхал его, поморщился, потом медленно наклонил и тонкой струйкой влил слизистую на вид дрянь в рот голема. — Таким образом, мы получим действующую модель человека в натуральную величину, но состоящую только лишь из первичных компонентов — искусственного тела и души, и в силу данных обстоятельств от человека отличающуюся...

Уже через секунду тот попытался закрыть рот, но де Морральен легко удержал пальцами мягкую парафиновую челюсть. Жидкость вливалась прямо в горло, которое явно у голема было. Но вел он себя, как человек, которого заставляют пить расплавленный свинец...

— Держи!!!

Кукла металась, дергалась, пыталась сбросить наездницу. Откуда только силы взялись в этом мягоньком тельце?! Де Морральен отскочил, когда в его алхимической колбе не осталось ни одной капли новационных "жидких нервов". И в то же время кукла издала первый стон.

Она завыла, жутко, протяжно, на одной ноте, чередуя звуки "а" и "у". Вой напоминал звериный, в нем не слышалось ничего человеческого, но так ведь всегда и воет, и плачет обыкновенный пытаемый человек. Когда граница боли переходит допустимые разумом пределы, разум уступает место животным инстинктам. И разумное существо начинает вести себя, как животное...

Все продолжалось довольно долго. Френсис восседала на големе, как влитая, не позволяя ему двинуться с места. При желании полуторасотлетняя вампир могла коленями сломать ребра коню-тяжеловозу. Мягкий парафин проминался, ломался, временами просто плыл, но через некоторое время вновь восстанавливал прежнюю форму. Одновременно по всему телу разливалась, от головы к ногам, более густая зелень, если можно так выразиться. Протяжный, бессловесный вой начал переходить во плач, бессмысленные дерганья прекратились, и голем, словно осознав бесполезность своих метаний, затих.

Но продолжал тихонько плакать. Очень странно выглядел этот плач на неживом восковом лице с нарисованными черной краской чертами, без слез, почти без всхлипов, но с прерывистыми короткими содроганиями...

Наместник Тьмы с холодным любопытством смотрел, как душа входит в тело и обустраивается в нем. Дождавшись окончания процесса, он кивнул диве-вамп. Та спрыгнула с голема и принялась оправляться, жалуясь шефу, что шорты напарафинились, да еще в таком архиважном месте, и что она теперь Стиву скажет?!

Как будто отчитываться ему за них должна...

— Встать. — Приказал Наместник Тьмы. С него вдруг слетели веселость и ребячливость, и в голосе зазвучала пушечная бронза.

Голем медленно сел, потом спустил на пол ноги и встал. Покачнулся. Медленно повернул голову, и Френсис увидела, как моргнули его нарисованные глаза. Удивленно моргнули, и с болью.

— Иди ко мне. Замри напротив меня.

Делая неуклюжие шаги, кукла подошла к мучителю и замерла, глядя на него неподвижными круглыми зрачками. Черные обводы на белом с легким зеленоватым оттенком лице...

— Кто ты? — Рубленые слова, как удары топора, вызывали легкую дрожь.

— Я. Не. Знаю... — Очень медленно шевеля губами, прошептал голем.

— Кто я?

— Это знаю. Ты Хо-зя-ин...

— Тогда кто ты?

— Слуга... — Он шептал, и выглядел таким жалким, что Френсис с трудом вспомнила, чья душа оживила это тело. Надо же, как смерть меняет людей, усмехнулась дива-вамп...

— Сколько пальцев видишь? — Наместник показал пятерню.

— Пя-ть...

— Что ты помнишь?

— Людей... Дом... Мужчина. Девушка. Резкая боль здесь... — Кукла подняла руку и коснулась точки напротив сердца. — И темно. Ничего нет. Совсем темно...

— Что было раньше?

— Не знаю. — Она начинала говорить все лучше и лучше.

— Что будет дальше?

— Решаешь ты, Хозяин...

— Отлично. — Наместник был доволен результатом. — Я даю тебе имя. Ты слушаешься только меня. Понял?

— Да.

— Тебя зовут... Белый Клоун. — Вдруг решил Наместник Тьмы.

— Да, господин... — Прошептал бывший бандит Крысюк, забывший сам себя.

...— Шеф, а что, в принципе, ты будешь с ним делать дальше? Он умер, но умер легко. Он стал големом, но не помнит себя человеком. Он служит тебе, но тебе это нужно? Какой с него прок? И в чем его наказание?

— Наказание? А при чем оно тут?

— Не поняла...

— При чем тут его наказание, Френ? Наказывать и карать — это забота бога, а не дьявола. Света, а не Тьмы. Это Светлые вершат возмездие за совершенные грехи, мы же за них награждаем. С чувством юмора, как можем, как умеем...

— Тебе дать честное вампирское? Даже чувства юмора я здесь особенного не вижу. Ну превратил ты злодея в живую куклу. Ну и что с того? Тот, кто не помнит прошлого, не может о нем сожалеть. Тот, кто не знает ничего, кроме мусорной кучи, не может тосковать по роскошному дворцу. Я бы поняла тебя, если б ты сохранил ему память, но ты же этого не сделал...

— Убийство комара, моя дорогая, абсолютно бессмысленно. Что в нравственном, что в политическом плане. Это не имеет никакого значения ни для него, ни для его сородичей. Тем более, что комар успел тебя укусить, и место укуса чешется и зудит. Оно не перестанет зудеть, если будет уничтожено само насекомое. Оно пройдет само, через некоторое время...

— Но раздавленный комар больше никого не тяпнет.

— На самом деле ни один комар не может ужалить дважды. Но если поймать комара и посадить его в банку, на нем можно будет ставить различные эксперименты.

— Фи! Шеф, да ты же кто угодно, но не любитель-энтомолог!

— Вот именно. Я — профессионал. Моя дорогая, ну какой интерес наказывать тех, кто уже наказан? Куда заманчивее посмотреть с другой стороны. Кстати, где там прочие наши герои прохлаждаются? Пошли к зеркалу, взглянем...

Шахматы. Кажется, уже и до ферзя недалеко...

Если не съедят по дороге.

— Нас в таком виде даже на порог не пустят, а будешь настаивать, я тебя продам, — предупредил я автора и главного активиста сей гениальной идеи. — На колбасу или на мыло. У меня знакомый хозяин мыловарни есть.

— Ай, пустое, Ли-ис! — Отмахнулся этот гад от моего честного обещания. — Почему это нас не пускать должны?

— Потому что члены Гильдии Искусств моего ранга имеют право являться на столь высокие собрания в чем угодно или вообще без ничего, хоть голыми. Но есть одна оговорочка — если они на это собрание были изначально приглашены! Чуешь тонкий юридический нюанс? Тогда это — каприз и право комедианта, стоящего вне сословных, моральных, имущественных и прочих предрассудков. Один мой приятель, например, приехал на натуральном гробу и весь черно-белый, даже мордою. Другой со знакомым охотником договорился, взял взаймы мрешеву шкуру, перешил ее на себя и напугал всех так, что его вначале чуть не пристрелили, а потом чуть не сожгли прямо в этой шкуре. Но все же признали за человека, и он прямо в этой шкуре умудрился отыграть сонет от начала до конца. Большой успех имел. Отпускать не хотели, овации устроили. Принцип понял?

— Угу...

— Но если означенный комедиант является, как обычный гость, да еще незваный к тому же, то и отношение к нему, как к простейшему обывателю. Личность — ничто, достоинство — все! Нас в таком дорожно-походном виде погонят палками, мой дорогой. Хорошо, если собак не спустят. И уж очень удачно в таком разрезе станется, если слуги, опознав нас, сами в полицию не донесут.

— Угу...

— Что угу? — Я начал терять терпение. — Эй, Керит, ты вообще меня слушаешь?

— Конечно! Значит, нам надо всего лишь купить подходящую одежду. Так у вас же за пазухой целое состояние!

— Оно мне уже всю грудь искололо. Куда ты его денешь? Где продашь хоть самый маленький камешек? Нас немедленно схватят.

— А если не самый, а самый-самый маленький?

— Самый-самый? Да где ж ты его возьмешь? — Даже сбился с шага я.

— Сделаем!

Дальше был тихий ужас...

Найдя укромное местечко — в густом лесу, на прогалине — мы попытались расколоть небольшой рубин, благородный камень королевской крови, положив его на один плоский булыжник и стукая сверху другим. Но выщерблины почему-то оставались на гранитном валуне, а не на крошечной драгоценной капле. Поняв, что эти попытки ни к чему не приведут, мы рухнули рядом с проклятыми каменюками, по-прежнему полуголодные, замученные и, честно признаться, почти деморализованные.

Каково это — ощущать себя объектом охоты, мало кто по-настоящему понимает до тех пор, пока охоту не объявят на него самого. Постоянное ощущение погони и колющего взгляда в затылок лишает боевого духа только так...

— Что это? — Вдруг прислушался Керит.

— Где?

— Там. Перестук какой-то, удары, треск...

— Постуканчики лесные, — зевнул я. — Лесорубы, в смысле. А где они? Я ничего не слышу.

— Зато слышу я! Ли-ис, подождите, я сейчас... — И мальчишка, не спрося даже разрешения, поднимается и уходит в чащу. Ловко так уходит, между прочим, словно вонзается в нее...

Он вернулся, когда тень от моей воткнутой в землю шпаги передвинулась на целый румб. Я как раз пытался, вспоминая недолгое плавание на шхуне "Надежда моря", вспомнить, что такое румб и, собственно говоря, сколько это. Солнышко на небе мне загородила страшная тень — с исцарапанным ветками лицом, мрачная, как разбойник с перепою, и со здоровущим таким топором на плече. Рукоять которого была чуть ли не длиннее самого Керита, кстати!

— Прохлаждаетесь? — Мрачно спросила тень. — Где камушек?

Я машинально положил рубин на плоский, как сковородка, камень рядом с собственной головой.

— Х-ХЕК!!! — С жутким возгласом мальчишка взмахнул топором, переворачивая его острием к небу, и опустил обух на крохотный красный кристалл. Откуда только сила взялась?!! А на вид такой худенький...

Не сразу до меня дошло, что отточенное лезвие стоит параллельно моей голове, и буквально в ладони от моего виска... А щеку только что укололо чем-то острым — это осколочек драгоценного камня впился в кожу, как... Как осколочек.

Мальчишка сосредоточенно искал в траве другие.

— Что ж ты, гад, не предупредил?! Ты же мог промахнуться! Меня чуть не убил!

— Так не убил же! — Возразил он. — Вот если бы убил, вы бы имели право выразить претензию.

— Каким, позвольте узнать, образом?!

— Ну это уже технические детали...

Положительно, молодежь наглеет на глазах, пора на место ставить, подумал ваш покорный слуга. Отобрал у оной молодежи разделенное на части сокровище, и направил ее вместе с собой на дорогу в следующий (какой по счету?) городишко. Такие маленькие рубины можно отдавать меняле, стоимости даже одного из осколков (покрупнее) хватит на полную экипировку для двух дворян, считая подобающую одежду, упряжь и коней. А если продать еще один, то и на слуг хватит...

Только спустя час мне чрезвычайно вовремя вспомнился факт, что рубин, вообще-то, второй по твердости камень после алмаза. Им точно так же можно резать стекло. Что б нам стоило выбрать изо всего ассортимента алмаз? Тогда, глядишь, после молодецкого Керитовского удара булыжник бы развалился...

Ближе к вечеру мы, благовидно одетые, конные, сытые да оружные, подъезжали к большому дому, просто-таки утопающему в садах и цветах среди унылой серости Нахаловки. Поместье барона было построено и облагорожено с большим вкусом, говорят, это дело рук его любимой жены. Большой белый дом, а точнее, даже комплекс зданий в два и в три этажа, с многочисленными башенками с острыми крышами, со стеклянными переходами, с маленькими декоративными колоннами и полускрытыми в нишах статуями прятался среди раскинувшегося парка, в котором были проложены аллеи из желтого кирпича. Уже подъезжая, мы видели спешащие в ту же сторону кареты, иные — с гербами весьма важных особ, и отдельных, вроде нас, всадников. С шумом и гамом проехал рысью балаган, вроде того, в котором прошла мало кому известная молодость Черного Менестреля... Тракт был забит, и тому были причины — сам барон Армслейт Райджент, Министр Королевского Двора, объявляет торжество — Большие Смотрины собственной дочери!

Лишь ей одной, наверное, это не кажется таким праздником, как для всех. Кому приятно быть выставленной на показ, как драгоценная картина или красивый конь? Даже не столько на показ, сколько на аукцион. Барон Райджент был известен в свете слепым обожанием своей любимой девочки, но именно поэтому он не мог допустить, чтобы его Флоретт оставалась незамужем дольше положенного. У аристократов старой закалки свои представления о счастье детей, поэтому в каком настроении мы увидим саму Флоретт, нам оставалось только догадываться...

— Кто такие? — Привратник был как символ незыблемой твердыни Заоблачного Города.

— Черный Менестрель с ассистентом-подпевалой! — Мы спрыгнули с коней, и я ненавязчиво продемонстрировал ливрейному служителю свой священный линхельван.

— Приглашения есть? — Вопросил тот, профессионально сохраняя каменное выражение лица.

— Нет. Мы хотим войти в дом барона Райджента по праву членов Цеха Звукосложения! Наш удел — пение сонетов, наша жизнь — музыка и стих, наша смерть — это смерть вдохновения!

— Без приглашений пущать не велено! — Заупрямился этот смерд, потом вдруг присмотрелся к нам обоим, и я увидел, как масляно заблестели его глазки. — Хотя... Черный Менестрель, говорите, со спутником? Подождите минуточку за углом, я сейчас отправлю сокола... То есть доложу господину барону...

— Ах, так?! — Немедленно взревел я. — Тогда доложи, дворовая скотина, что прибыли по важному делу граф Рисс ар-Штосс, майорат феода ар-Штосс, последний из рода Черных Лисов! И граф-эг Керит Валуа, законный наследник майората Валуа! Пошевеливайся, мерзавец!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — Моментально потерял всю свою наглость лакей, на цырлах пятясь вглубь парка. Через пять шагов он развернулся и дунул во всю прыть, докладывать хозяину о неожиданных гостях. С челядью иначе говорить нельзя, они признают только барственный тон.

— Вы сошли с ума, Ли-ис, — тихонечко просветил меня Керит. — Какой из вас граф? Какой из меня наследник? Какое у нас еще важное дело? Вы только что погубили нас. Посмотрите, все смотрят...

Действительно. Гомон, который издавала целая толпа дворян и их слуг, пытающихся на узком пятачке пристроить свои кареты и лошадей, спорящих, ругающихся, звенящих шпагами, что твои петухи, пытающихся выстроить ровную очередь для прохождения в ворота, а для этого выяснить, что важнее — кто прибыл первым или чей род старше, подозрительно затихал. Взгляды скрещивались на нас, но, по счастью, пока превалирующей эмоцией в них было недоумение.

— Уважаемый... Граф, — обратился ко мне один почтенный господин с несерьезной придворной шпажкой, в темно-зеленом камзоле с позументами. — Вы соизволили сделать сейчас очень важное и смелое заявление. Последний граф ар-Штосс пропал несколько лет назад, говорят, что его видели в балагане комедиантов. Таким образом, если это правда, он автоматически лишается своего титула. Вы намерены заявить, что вы и есть тот самый? — Он бросил косой взгляд на линхельван за моей спиной.

Но мне было уже море по колено. Только что, вот сию минуту, я понял, как можно с пользой потратить ту колоссальную сумму, которую заимел благодаря Наместнику. У Менестреля ее с собой быть никак не может. Зато у благородного графа, желающего подтвердить свой титул и вернуть родовой феод — запросто!

— Да, я — тот самый граф ар-Штосс! Я был вынужден долгие годы скрываться под личиной Черного Менестреля, так как у меня были могущественные недруги. Но сейчас, когда старое время ушло, и наступила новая эпоха, я пришел, чтобы вернуть себе былое. Пользуясь правом последнего сына рода! Пользуясь правом милости к прямому потомку того, кто отдал свою жизнь за нашего короля как на поле боя, так и на... Обеденном столе!!!

Окружающие издали полуобморочный "Ах!". В нашем обществе не принято вспоминать тех, кто пал жертвой голодных прошлых лет. Слишком страшно. Слишком дико...

— И я уверен, что наша мудрая и великодушная королева подпишет прошение мое, а также возьмет под свою защиту незаконно преследуемого наследника рода графов Валуа, волею Судьбы связавшего свою долю изгнанника с моей долей комедианта!

— Вот это, Ли-ис, вы сказали зря... — Тихонечко прошептал Керит. Общество, не решаясь гомонить, молча смотрело на нас. Со стороны усадьбы тяжелой поступью шел хозяин празднества, а по совместительству Высочайшим Королевским Словом Посредник между дворянством и правящим монархом.

Мы склонили головы перед ним, грозным, могущественным и по-своему великим.

— Вот тот, кто называет себя графом ар-Штоссом, — шепнул на ухо барону почтительно следующий по пятам лакей, одарив меня скользкой улыбочкой. Барон не отреагировал даже кивком в его сторону. Его взгляд был устремлен на вашего покорного слугу, мимолетом досталось и Кериту...

Цепкие глаза сторожевого пса осмотрели меня с головы до ног, прикинули стоимость костюма и оружия, оценили осанку и поворот головы. За все это я был спокоен. Во мне действительно текла густая кровь, между прочим, более древняя, чем первая запись в гербовых книгах иных королей. Мой спутник, несмотря на всю свою непосредственность и черную ленточку на бедре, тоже не выглядел простачком или самозванцем. Я ведь упоминал уже, в нем чувствовалось врожденное благородство...

Барон действительно походил на собаку. На поджарого, высокого, но очень тяжелого дорга, с почти квадратной мордой, маленькими, плохо видящими глазами, но зато с отменным чутьем и поистине стальными челюстями.

Те, кто хотя бы несколько лет занимают начальственные должности при дворе, даже самого низшего ранга, отличаются умением разбираться в людях с ходу, интуитивно очень точно оценивая любого нового человека. Оценивая прежде всего с точки зрения опасности или пользы, которую он может принести.

Солидный жизненный опыт барона что-то подсказал ему по нашему поводу. Во всяком случае, он счел необходимым заговорить с нами:

— Вы похожи на дворянина, господин...

— Рисс, — услужливо подсказал лакей. Барон "не замечал" его вообще, и настолько естественно...

— ...Господин Рисс. Дворянский аттестат при вас?

— Увы! Если бы он был, я бы не нуждался в восстановлении моего доброго имени.

— Логично, — признал барон. И обернулся к Кериту:

— А это не вашего ли отца, молодой человек, постигла печальная участь возле молельни на Тополиной улице?

Почему-то Керит замялся, не найдя, что ответить. Пробормотал чего-то в утвердительном духе, что Министр Двора выслушал, не моргнув глазом и не пошевелив и ухом. Он принял решение:

— Сегодня не стоит говорить о делах, но на праздник, так и быть, я вас приглашаю. — Сделал одолжение господин барон. — Как знаменитого Черного Менестреля. Моя дочь будет рада такому гостю, как вы. Сыграйте для нее, если сумеете достойно украсить наш вечер — может быть, я найду время для решения вашего вопроса. Ступайте за мной.

И, не обращая на нас больше никакого внимания, барон обернулся к дому. Лакей, бросив на нас косой взгляд, приблизился к нему и что-то прошептал на ухо.

"Он нас узнал и советует сдать!" — похолодел я. Но барон Райджент был упрям, а главное, полицию терпеть не мог. Больше всего он терпеть не мог ее начальника.

По обыкновению, он не стал отвечать ливрейному, лишь махнул рукой нам, приглашая следовать за собой.

— Балы, красавицы, кухарки, повара... — Замурлыкал вдруг Керит, первым следуя за бароном. Я решил, что сейчас как раз время для профилактического старшетоварищеского подзатыльника, но верткий мерзавец увернулся.

А жаль.

Впервые слышу эту песню, но уже ее ненавижу. Слишком о многом она мне напомнила...

— Папа! Кого это ты мне привел? Их нет в списке гостей, и даже в списке артистов! — Звонкий голос, сильный, как будто порожденный струной линхельвана, заставил барона сбиться с шага. На нижних ступенях белой мраморной лестницы, спускающейся в гостевой зал, тонувший в сгущающемся полумраке приближающейся ночи и разреженном полусвете редких свечей не на люстрах, а на стенах, так вот, на второй или третьей ступеньке белого мрамора с черными прожилками стояла, уперев кулачки в бока, высокая, прекрасная, пока еще не разгневанная, но уже очень-очень сердитая... Полубогиня? Эсска? Я впервые в жизни пожалел о скудости нашего языка, не знающего иных слов, иных определений для особой женской красоты, горящей, пламенеющей, для некоей, знаете ли, надмирности... Упс, прошу прощения, что-то меня заносит...

— Доченька, ты говорила мне, что будут двое гостей, не имеющих приглашений? — Заворковал барон, рядом с грозной доченькой он не то чтоб стушевался, а скорее избавился от спеси, с которой разговаривал практически со всеми. — Вот они. Как же ты о них узнала, моя дорогая?

Дорогая доченька смерила нас с Керитом взглядом, как не очень породистых лошадей. И слегка разочарованно протянула:

— Папа... А что, других не было?

— Флоретт! У нас же там не ярмарка непрошеных гостей! — Рассердился любящий отец. — Эти или не эти? Если не те, слуги их сейчас взашей выгонят.

— Эти, папа! Эти! — Не думая, выпалила балованная дщерь Министра Двора. — Не сердись на меня, пожалуйста! Ты самый-самый лучший! Я тебя очень люблю. — Показалось ли мне, или последние слова были произнесены с затаенной грустинкой в голосе?..

Собакоподобный отец и его прекрасная дочь смотрелись вместе, как... Как две сложенных краями совершенно разных картинки. Как будто вырезку из газеты из хулиганских побуждений наклеили на икону, закрыв истинного бога его первым наигрубейшим творением. И получился жутковатый контраст, неправдоподобный настолько, что совсем не верилось в реальность видимого...

Они были абсолютно непохожи. Но они были отец и дочь.

— Это что ж получается? Нас здесь ждали? — Шепнул мне Керит, глядя, как дочь повисла на шее у отца, целуя его в щеку, а тот смеялся басом, позволяя себя обнимать.

— Более того — ждал вполне конкретный персонаж сонета... Правда, не нас, а двоих гостей, пришедших вместе, но без приглашения... Получается, что все равно — нас!

— Ли-ис, мне это не нравится... Пожалуй что, вы были правы. Может, слиняем, пока не поздно?

— Поздно, юный граф-эг, и вообще, что за выражения? — Прошипел ваш покорный слуга, улыбаясь во весь рот. — Стойте, молчите, пока не спросили, и делайте вид, что вы безмерно счастливы оказанной вам милостью! А не то на нас спустят собак, и дорогие наши костюмчики примет только старьевщик, да и то с доплатой...

Папа с дочкой наобнимались вволю, и соизволили обернуться к нам, сиротливо переминающимся с ноги на ногу. В зал продолжали входить гости, барон должен был лично приветствовать их, а потому он, извинившись (мамонт сдох в лесу, не иначе!), отдал нас на растерзание Флоретт. Не, это не я, это он сам так сказал! В мудрой прозорливости барона нам суждено было убедиться, не отходя далеко от темы, ибо нас обоих немедленно затащили под лестницу, подальше от глаз любопытных гостей, и там стали жадно допытываться, а не знаем ли мы такого — Аларика де Морральена?

— Впервые слышу, молодая диара, — поклонился граф ар-Штосс, вспомнив древнее, куртуазное, почти вышедшее из обихода обращение. — Я не знаю никого с таким странным именем.

— Тогда, может быть, вы? — Следующий вопрос и полный не желающей умирать надежды взгляд были адресованы Кериту. Который вел себя все более и более странно, куда-то растеряв свое нахальство и укоротив длинный язык. Мой вечно деловитый, когда не надо — трусоватый, а когда надо — храбрый, спутник вдруг замялся, отводя от девушки взгляд. Та, не будь дура, быстро это заметила.

— Вы знаете его? Прошу вас, скажите!

— Вы ждете его, молодая диара? — Пришел на помощь я, в темноте подлестничной клетки пиная Керита в косточку ноги. Если знает, то пусть скажет, нечего девушек мучить. Хм-м, еще бы месяц назад я бы так даже не подумал...

— Нет! — Не думая, опровергла Флоретт, и немедленно отреклась от своих слов. — Да, я его жду. Он обещал быть сразу же после вас.

— Не сразу же, молодая диара. — Медленно, словно выдавливая слова из себя, проговорил мой спутник, сверля глазами мраморный пол. — Если это тот, о ком я думаю, то он появится спустя секунду после полуночи. Он всегда приходит ночью, а уходит перед рассветом. А если он заинтересован в вас, молодая диара, — почему-то речь давалась моему спутнику с трудом! — то он постарается провести с вами как можно больше времени из отпущенного ему...

Летом в наших краях темнеет очень поздно и очень неожиданно. Поэтому обстоятельство "под вечер", относящееся ко времени нашего приезда в дом Министра Двора, означает только то, что едва-едва начинали играть в любимые прятки сумерки. Но при этих словах Керита мы, все трое, тут же посмотрели на стоящие у стены часы в массивном корпусе из дерева, покрытого черным лаком, с золотыми гирями, золотым маятником и стрелками из белого золота или серебра — не понять...

...Оказалось, что время уж позднее. За окном наконец-то стемнело. И минутная стрелка с часовою совпали, и секундная сделала дело...

— Рисс, посторонитесь-ка! — Знакомый голос внезапно появился у меня в голове, и сознание мое помутилось. Последней моей мыслью было:

"Какая же ты сволочь, Наместник!"

Картина восьмая:

"Ой, что там бы-ыло!.."

— Здравствуй, мой Цветок Ночи. — И присущая только ему полуулыбка, полуусмешка, по которой, как и по обращению, она сразу узнала его. Но не поверила, не поверила, пока он знакомым рисующимся жестом не поднял ее руку, и не запечатлел на запястье невесомый, абсолютно мимолетный поцелуй.

— Это... Ты??? — Только и смогла вымолвить она, нерешительно на шажок приближаясь к нему.

— Да, Флоретт. Теперь уже я. — Чужое лицо, но изменившийся взгляд черных глаз, ставших именно теми, что смотрели ей в лицо в полутьме личного будуара несколько дней назад. Чужой голос, но до боли знакомые интонации. Насмешливые, но необидно, самоуверенные, но без нахальства, доверительные, но не уничижающе. Это был он. Аларик де Морральен. Он пришел. Он явился в собственном репертуаре. Когда она уже почти перестала надеяться.

И Флоретт вдруг обнаружила себя уткнувшейся ему в шею, а его руки сомкнулись на ее спине. Она вдыхала его запах, который казался ей таким же, как в их первую встречу, она закуталась в него, как в мягкое одеяло, и ей стало так легко и радостно, что захотелось заплакать. Целая гамма противоречивых чувств.

Ей так не хватало именно этого, именно духа противоречия, сути противоречия, которую он нес с собой, и которой он был. Ее рыцарь — сон, которого не может быть, потому что такого просто не бывает, символизировал для Флоретт ту сказку, в которую так стремится попасть любой живой и романтический разум. Любой, или почти любой ценой вырваться из опостылевшего быта, из заведенного сотни лет назад распорядка, из роли, которую должно играть, из маски, которую надо носить, чтобы вместе с теми, кто другой, тоже побыть хоть немножечко другим. Ощутить себя в приключенческой сказке, и раскрыться ей навстречу, потому что сказка для того и существует, чтобы герои ее были всегда самими собой.

Понежившись немножечко в объятиях "сказки" — ей показалось, что часы, на самом же деле прошло меньше минуты — Флоретт мягко высвободилась из объятий и чмокнула своего драгоценного рыцаря в щеку. Она уже видела не усталое лицо графа ар-Штосса, Непонятого Черного Менестреля, а живое, играющее, полное скрытой асимметрии лицо гостя из зеркала — Аларика де Морральена. И ей захотелось увлечь его в свою комнатку, усадить там на тот пуфик, где он когда-то сидел, и поделиться всем-всем-всем — переживаниями, мыслями, наблюдениями... Всем набором впечатлений и открытий, накопившимся за эти несколько дней. Стесняться его (своего сна!) Флоретт уже казалось смешно. Помилуйте, как можно стесняться своего проводника в Сказку? В Непривычное, Необычное, Неизведанное?

И, главное, показать, что его лилия необыкновенного молочно-лимонного оттенка все еще стоит в вазе, куда она сама, не доверяя горничной, каждый день подливает воду. Стоит, и даже не думает засыхать.

Склонив голову к плечу, девушка просто любовалась "проводником", наслаждалась самим фактом его присутствия рядом с собой. То, что поблизости есть еще кто-то, Флоретт уже не волновало. Однако оно интересовало Наместника, его цепкие пальцы ухватили за шкирку собравшегося под шумок улизнуть Керита.

— Куда собрался, друг ситный?

— В лес погуляти! — Дернулся парень. — Пустите, ну чего вцепились? Не убегу я... Куда мне бежать-то?

— Да кто ж тебя знает, родной! — Весело сказал Наместник. — Ты у нас шебутной, непоседливый... Кто знает, что тебе в голову взбредет? А? Лучше я о твоей безопасности позабочусь заранее...

Он прищелкнул пальцами, и воздухе засветилось, переливаясь нежно-голубым, маленькое продолговатое пятнышко, формой похожее на ухоженный женский ноготок. Оно скользнуло на левую руку Керита и удобно устроилось на ногте его безымянного пальца, как дорогое модное украшение.

— Гуляй где хочешь, но за ворота не выходи! — Предостерег Наместник Тьмы. — Худо будет.

Дернув плечом, мол, "па-адумаешь", мальчишка развернулся и с достоинством удалился. Наместник посмотрел ему вслед, но быстро перевел взгляд на гораздо более привлекательный предмет. В принципе, это, конечно, было позерство, "маячок" он мог поставить незаметный и невидимый, но захотелось вдруг просто потешить Флоретт маленьким чудом. Невинным таким волшебством.

Она наблюдала, широко распахнув сапфировые глаза, заглядывать в которые де Морральен, смех сказать, побоялся. Утонуть в этих темно-голубых озерах не составляло ни малейшего труда.

Они взялись за руки, и она потянула его в маленькую дверцу, полускрытую бархатной портьерой. За ней были темные, неосвещенные переходы, маленькие проходные комнатки, извилистые коридоры, похожие на путь червя, короткие лестницы вверх и вниз... Спустя несколько минут они оказались в том самом уединенном будуаре, где по-прежнему возвышалось громоздкое зеркало-трюмо, вдоль стен в канделябрах стояли свечи, на полке в фарфоровой вазе помещалась его лилия, а в углу, задвинутая пуфиком, сиротливо прижималась к стене памятная бастарда...

Ба-бах!!!

Дверь захлопнулась с таким адским грохотом, что Наместник автоматически прыгнул, уходя от пронизавшего воздух длинного тонкого клинка. "Что за черт?! — мелькнула мысль. — Второй раз прихожу в гости, и второй раз меня здесь пытаются зарезать!". Кувыркнулся он с умом, в левую сторону, а не в правую, куда машинально пытаются уйти многие желторотики, и где, собственно, их и поджидают. Как раз там-то прошила воздух длинная нить, свитая из ослепительно белого Света. Не хуже лазерного луча прожгла в стене маленькую дырочку, калибра эдак в три линии...

Следующую такую Нить, толщиной с хороший канат, он отразил плоским черным щитом, поглотившим магию Света. Но Нити тянулись со всех сторон, целясь в грудь, голову, а самое страшное — в ноги. Руки сами собой пытались выплетать арканы боевой магии, но природная осторожность не позволила потерять голову. Обугленные руины на месте белокаменной усадьбы ему пока были без надобности.

"Ну хорошо, господа!"

Пятки вместе, носки врозь, колени согнуты колесом, ладони сложены напротив лица. И медленно растет, вбирая Тьму со всех сторон, стягивая ее, как одеяло со спящих, и одалживая у Ночи, скользкий на вид черный шар. Полая сфера из темного стекла, смазанного сверху густым черным маслом. И крутится, крутится, как елочный шарик, отражая Нити Света, рикошетом режущие стены, мебель... Вот задело кого-то из зондер-команды.

Обстрел прекратился. Нити Света полупрозрачную Сферу Тьмы не брали, а более мощное оружие Ангелы применить не решались. Им тоже лишний шум был абсолютно без интересу.

Внутри Сферы свободно расхаживал Наместник Тьмы в теле Черного Менестреля — его длинную фигуру было неплохо видно сквозь мутную поверхность. Слышно, кстати, было отлично. Прохиндей еще и напевал что-то бравурное. Словно бы и не в ловушке сидел, сволочь такая!

Архангел постучал кончиком меча по поблескивающей поверхности. Упругая, не из стекла на самом деле, чуток прогибается... А если попробовать ее прорезать? Однако резать пока не стал. Изнутри Сферы вежливо поинтересовались:

— Эй! Скажи, когда ты уже заполучил меня сюда, что же мы будем делать?

— Тебя допрашивать! — Рявкнул в ответ Ар. — Что, Темный, попался?

— Кто? Я?! — Изумились внутри Сферы. — Ангел мой, Ангелочек, разуй ясные глазоньки! Пошевели командирским мозгом, если по ранжиру полагается. Во-первых, попался не я, а вы все. Такое количество боевых магов на метраж площади не может не привлечь внимания эссов, через пару минут максимум здесь будет их боевой отряд! На отряд тебе, может быть, и начхать... Но вот местное население не переживет полномасштабного сражения трех сторон с применением новейших достижений высшей боевой магии! Нет, я молчу, если Силы Света устраивает кратер диаметром миль пятьдесят на месте городов, сел, полей и пашен, с медленно остывающей на дне лавой. Но что-то мне говорит, глаголет эдак настырно, что твое начальство вряд ли погладит тебя за это по головке. Во-вторых, ну, изловили вы меня, так дальше что? Для того, чтоб допросить с пристрастием, меня нужно из этой Сферы извлечь. Извлекаться я не хочу, так что опять получается противоборство с применением тяжелой артиллерии. Или ты собрался меня словесно изматывать? Кстати, информирую, что у вас осталось всего одна минута и двадцать секунд до появления эссов.

— Проверьте энергоблокирующий кокон! — Приказал Ар.

— В порядке, держится! — Доложили ему.

Изнутри Сферы громко фыркнули.

— Ангел мой, неужели ты поставил "заглушку" на эту комнату? Что ж, это спасет тебя от карательного отряда Стражей. Минут на пятнадцать. Пока я эту "заглушку" не расшатаю. Сильно мучить не буду, не бойся, малюсенькой дырочки хватит. И будет такой энергетический фонтан, как будто атомную станцию в кулаке выжимают.

Не обращая внимания на ехидного Темного, Архангел сосредоточенно ощупывал его Сферу. Неприятно... Она была настолько скользкая, настолько магически инертная, настолько замкнутая сама на себя, что ухватить ее с целью транспортировки в безопасное место было просто не за что. Того, кто в ней сидел, тоже. Но ведь и он оттуда никуда не денется!

"Хорошо бы, если бы он попробовал телепортироваться или уйти через Некрос. Там бы мы его и достали..."

— Давай поговорим! — Вслух предложил он.

— Давай! Имукта! — Немедленно ответствовали ему. Архангел сбился с мысли:

— Чего — имукта? Это новое заклинание?

— Нет. Ты же предложил поговорить? А я предлагаю поиграть в города. Имукта — это столица Селинии. Теперь ты должен назвать город на "А". Уточняю — местный! А иначе неинтересно.

— Темный, прекрати юродствовать! — Взревел Ар. — Иначе я забью тебе все прибаутки в глотку!

— Каким образом? — Ехидно спросили из Черной Сферы. — Я сейчас недосягаем.

— А вот каким! — Ар мотнул головой, и из-за спины одного из бойцов, рассредоточившихся по комнате (бессовестно увеличенной в размерах, кстати! Чтоб все воюющие стороны поместились.), вышла Флоретт. Парализованная Арканом Истинной Веры.

Руки девушки безвольно висят, и даже не колышутся в такт шагам. Синие глаза потухли и смотрят невидяще, дыхание слабое, как у спящего, кожа утратила детский румянец и выглядит нездорово желтоватой. Она сделала несколько шагов и села в кресло, по-школьному сложив руки на коленях, превращенная Светлыми магами в безвольную куклу...

— Вот наш аргумент, — Архангел кивнул на девушку. — Ты все понял, или объяснить конкретнее?

— Уж не собрались ли вы меня ею шантажировать? Для шантажа надо было хотя бы не отключать ей сознание, для пущего воздействия на сентиментальность. — Прокомментировали из Сферы. — Спасибо, ребята. По крайней мере, я теперь знаю, что сама Флоретт ни в чем не виновата, вся ловушка — ваших рук дело. Барона тоже вы зачаровали? Виноват, исправлюсь — наставили на путь истинный?

— Мы, Темный, — с достоинством ответил Ар. — Теперь будешь разговаривать?

— На таких условиях — не-а! Мы, иерархи Тьмы, птицы вольные. Пока не пнут, не полетим! Просчитались вы маленечко, мне до нее, собственно, дела нет. Убьете вы ее, или что-то другое сотворите — мне, в принципе, без разницы. Понятно?

— Мне кажется, просчитался ты, Темный. — Ар пошире расставил ноги. — Ее жизнь тебе действительно безразлична, но вот смерть ее тебе нужна. Сейчас я на твоих глазах зарублю эту невинную девушку, на которой нет ни одного действительно серьезного греха, так что она совершенно невинна. Этим она для тебя и ценна, не правда ли? Смерть во имя высшей цели, от ангельского меча — смерть по велению Света. Это прямая дорожка в Рай, она не задержится даже в реинкарнациях, потому что ей нечего исправлять и смывать. Я сделаю зло, убив ее, но душа ее очистится через муки, и попадет в то место, которого заслуживает. То есть на Небеса. Тебе она не достанется.

— Методы у вас, ребята... — Через некоторое время раздалось изнутри Сферы, причем впервые тон был уважительным. — Знаете, чего хотите.

— С вами, Темными, иначе нельзя. — Ар обнажил блистающий огненный клинок и занес его над головой безвольной девушки. — Другого языка вы не понимаете. Ну?

— Девяносто восемь! — Ответствовал Наместник. — Чего ты хочешь-то?

— Поговорить. А чего "девяносто восемь"?

— Тю, идиот! — Весело изумился де Морральен, опуская вопрос про цифры. — Что ж ты тогда стрелять сразу начал? На автомате, что ли?

— Нет. Надеялся, что раненым ты станешь сговорчивее. — Ар опустил меч ниже, так, чтоб пляшущие язычки огня коснулись волос девушки. Немногословно, но доходчиво.

— Где ж вас, ребята, такой психологии обучали... — Пробормотал де Морральен. — Надеюсь, хоть время ты затормозить додумался? — Ар холодно кивнул. — Тогда сейчас сделаю тебе локальный проход в Сферу. Условия: девушку пропускаешь вперед, сам заходишь следом. Оружие оставляешь за пределами Сферы. Любую попытку причинить ей вред и тем самым спасти от моего влияния считаю провокацией и отменяю переговоры. Любую попытку причинить вред мне, физический, магический, вербальный или любой другой, считаю тем же самым. Тезисы беседы советую продумать заранее. Проходите.

— Куда? — На блестящей поверхности крутящейся Сферы не появилось ни двери, ни окошечка, ни даже намека на какую-нибудь форточку. Хотя бы.

— Прямо сквозь. — Архангел шагнул и больно стукнулся лбом. — Забыл? Девушку — вперед!

Ар подтолкнул Флоретт к Сфере, взяв ее за руку. Короткий приказ "Иди!" — и лишенная воли дочка барона прошла через упругое пружинящее стекло, а следом за ней проскользнул и он сам.

И удивился, увидев, что внутри черного крутящегося шара нет никаких границ, никаких полупрозрачных темных стен, а есть только серая тусклая пустота. В это пустоте стоял маленький треугольный стол, а вокруг него — три строгих кресла.

И более ничего...

— Располагайся, — гостеприимно предложил Аларик де Морральен.

— Благодарю, — учтиво ответил Ар. Настоящему Воину Света надлежит быть благородным даже перед вечным идеологическим противником.

— А ты тут при чем? — Удивился Наместник Тьмы. — Я не тебя имел в виду. После того, что ты, морда такая, с моей девочкой сотворил, тебя вообще кастрировать не помешало бы.

М-да. Очень трудно быть благородным перед настоящим противником от идеологии и не только.

Наместник усадил Флоретт в кресло, пощелкал пальцами перед ее остекленевшими глазами, бросил косой взгляд на Архангела. Поднял руку девушки вверх и отпустил. Рука замерла в воздухе. Еще один "доброжелательный" взгляд в сторону Ара.

— Сними с нее заклятие, Светлый. Она больше тебе не нужна. Я выполнил свою часть соглашения.

Ар усмехнулся. Теперь поглядим, кто над кем покуражится...

— Подчиняйся ему, как подчинялась раньше мне, словом моим, а телом — своим!

— Хороший аркан. — Одобрил Наместник. — Сильный. Думаешь хотя бы таким способом ее душу уберечь? Тело, значит, мне слепо подчиняться будет, а душа в это время страдать от моего, понимаешь, насилия, и через то обретет спасение? Обожаю подобное ваше иезуитство. Под танки людей вязанками складывать, а просветленные чистые души в Истинный Свет сопровождать... Поглядим еще, захочет ли она твоего Света!

Из ниоткуда в его руке появился длинный искривленный нож из черной стали. Под отвлекающий внимание треп Наместник Тьмы с обычным выражением на лице полоснул девушку по запястью, по самым венам. Кровь брызнула неожиданно сильным потоком, на брезгливо шарахнувшегося Архангела, на улыбающегося Наместника. Он поднял ко рту пульсирующий алой жизнью источник, и припал к нему не в укусе, а в поцелуе. Он пил ее запертую силу, он пил ее жажду жизни, он пил ее внутренний огонь, и сейчас не было для него большей сладости. Между прочим, если бы не заклинание Ара, подавившее волю дочери барона, не стершее, а всего лишь запершее ее стремления, желания и порывы, он бы не смог так насладиться этим фонтаном энергии жизни, который, будучи хоть на короткое время замкнут, при первой же возможности стремится вырваться на свободу. Именно в этом, а не в физической субстанции под названием кровь, заключена самая сладкая правда для Темных. Для всех, без исключения, просто вампирам, например, она необходима чуть более...

Когда фонтанирующая жила начала слабеть, Рыцарь Ночи оторвался от этого "источника вечного кайфа". Он намеренно совершал сей ритуал в присутствии своего врага, из чисто мальчишеского, мачистского может быть даже желания позлить его. Ар ничего не мог ему сделать — здесь, внутри Сферы, была территория врага, куда Светлый Воитель ступил сам, добровольно, что означало автоматический перевес сил в пользу хозяина. Один из непреложных магических законов — когда вступаешь гостем на чью-либо территорию, то теряешь возможность причинить ее хозяину вред. Если тебя пустили в дом, нехорошо же топором махать?! Отвечать ведь потом придется...

Перед Пространством, блин.

Поэтому Ару оставалось только скрипеть зубами. Наместник Тьмы был на своей земле, и был вправе творить на ней все, что его демонской душе угодно. А тот, не скрывая, наслаждался ситуацией и моментом. Вдоволь насытившись кровью девушки — ах, как же давно ему этого хотелось! Только сейчас понял — он вытер клинок батистовым черным платком, и взрезал им собственное запястье.

Кровь Наместника Тьмы не ударила фонтаном, и даже не побежала ручейком. Она была густой, почти как смола, с редкими проблесками живого огня, и поэтому закапала медленно. Капли с трудом отрывались от белой кожи и беззвучно падали на пол. Де Морральен провел по ране левой плоскостью (голоменью) кинжала, и поднес окровавленную сталь к губам девушки.

Он ничего не говорил, ничего не приказывал, она потянулась к кинжалу сама. Сама, закрыв глаза, жадно слизывала черную густую субстанцию, проводя язычком в опасной близости от режущей кромки. Де Морральен позволил девушке сделать несколько глотков (кажется, всего три) и быстро убрал кинжал от ее губ.

И послышался откуда-то, со всех сторон, кажется, тихий шелест. Не змеиный, а примерно вот так: ш-ш-ш...

Ш-ш-ш...

...Унесенные ветром,

Смытые дождем,

Опаленные пеплом,

Все равно сюда придем!

Не сдержать нас цепями,

Стенам не остановить!

Что вода нам, что пламя -

Не залить, не запалить!

Хлещет по небу, только лови,

То зеленое знамя любви!

За распахнутой дверью -

Лишь холмы да небеса.

Лебединые перья,

Золотые голоса.

Оттолкнись от порога —

Искры брызнули из глаз.

Бесконечна дорога,

Ты теперь одна из нас! — ш-ш-ш...

Глаза Флоретт обрели прежнюю, истинную ясность. И полыхнули таким яростным огнем, что видавший виды звездный воин, вытиравший какой-то тряпкой ее кровь со своих золотистых доспехов, попятился. Неукротимость молодой расы, получившей вдруг силу противостоять Древним и побеждать их, неожиданно вскипела внутри девушки. Наместник довольно улыбался.

— Аларик?! Что все это значит! Кто этот тип, и что он посмел со мной сделать?

— Позволь представить тебе воителя звездных трасс, так называемого Архангела. Он поработил твое сознание, твой разум, а я тебя освободил, — с самым обывательским видом, словно рассказывая о съеденной на завтрак сосиске, поведал де Морральен. Девушка бросила взгляд на красные капли, усеявшие столик... кресла... Одежду присутствующих... Перевела глаза на собственную руку, ахнула, и в тот же миг, не тратя времени на причитания, просто оторвала кусок от одной из нижних юбок, потом от него — подметающую пол оборку, и относительно чистой полоской ткани перетянула рану. Кровь уже почти не текла, и неискушенная во врачевании дочь Министра Двора просто не поняла, насколько серьезны нанесенные ей повреждения. Не течет красная, и ладно, и все в порядке...

С виноватой улыбкой Наместник Тьмы подсунул ей свою порезанную руку. В отличие от нее, у него была нечеловеческая регенерация, но по некоторым причинам его рана еще не закрылась, просто запеклась черной коркой. Девушка, не говоря ни слова, перетянула и ее. Архангел терпеливо ждал, пока они закончат заниматься медицинскими процедурами, он действительно хотел лишь поговорить, и понимал, что при попытке навязаться с ним просто не будут разговаривать...

Наместник Тьмы и его Флоретт наконец расселись в неглубокие кресла. Но прежде чем Ар приступил к теме беседы, де Морральен переглянулся с девушкой и повелительно протянул в его сторону раненую руку:

— А теперь у тебя есть пять минут, чтобы объяснить этой девочке, кто такой ты и твои товарищи, что вы делаете в этом мире и за кем, собственно, пришли. Если успеешь еще доказать, что твоя точка зрения, Светлый, правильна, то победа твоя. Успеешь убедить ее — молодец. Не успеешь — она уйдет со мной. Время пошло. — На столике появились массивные песочные часы. Наместник демонстративно перевернул их, и песок потек рекой Времени...

— Я не буду ничего никому доказывать, Темный! Я пришел поговорить с тобой о глобальной проблеме, которая стоит перед нами обоими, и...

— И мнения мелких людишек тебе до лампочки. Так? — Закончил за него Наместник. — Ты хотел выразиться другими словами, но какая разница, что сказать — "Коллега, ваши действия с некоторой точки зрения можно счесть необдуманными", или "Парень, ты идиот!". Смысл для умных один и тот же, количество звуков лишь различается. Но ты допустил ошибку, пытаясь шантажировать меня. Ты сам, Архангел, привлек в наши разборки человека, чем нарушил этические правила нашей войны. Пришел бы просто так, я бы с тобой просто поговорил, без ерничанья, а как в серьезном детском саду. А теперь что ж... Ее остается, — он кивнул на Флоретт, — или убить, или стереть ей память, или принять в нашу Игру. Что из этого ты выбираешь? Учти, правильный ответ — только один. У тебя осталось примерно три минуты.

— Убить меня надо еще попробовать! — Возмутилась, прослушав всю тираду, боевая баронская дочурка. — Аларик, вы чем тут таким занимаетесь? Игра, война, Светлые, Темные... Есть Господь Бог Эссалон на небесах, и есть дети его — эссы, и священники — эсс-тоты! А того, о чем вы говорите, нету. И не надо мне голову морочить!

— Солнышко мое, не лезь пока в игры взрослых дядей, — попросил ее Наместник. — Видишь, этот конкретный дядя изо всех пытается придумать, как объяснить тебе, почему он хороший, а все плохие. Но хорошие врать не могут, поэтому если он сейчас соврет, то автоматически перейдет в разряд плохих, а мы засвидетельствуем... Светлый, у тебя осталось где-то полминуты. Ты придумал объяснение для ребенка?

— Любой аргумент, который я смогу привести, ты немедленно вывернешь наизнанку, — сквозь зубы сказал Ар. — В этом у вас, Темных, всегда было преимущество. Истинный Бог просто говорит с людьми, а вы поясняете, что он хотел сказать...

— Значит, аргумент недоделанный, раз даже я его вывернуть смогу, — спокойно сказал Наместник. — А слова Бога мы просто переводим на доступный людям язык, мы всегда ближе к народу, и демократию мы придумали... Давай проще, на языке катехизиса. Берем ведь девочку в Игру? Этот вариант выбираешь?

На лице Ара ясно читалось, что он с удовольствием выбрал бы любой из других вариантов, но право свободного выбора скорее прерогатива Темных, чем Светлых... почему? Да потому что первый свободный выбор во Вселенной осуществил самый доверенный и любимый ученик Господа. С чего, собственно, все и началось.

— Время вышло! — Провозгласил Аларик де Морральен, опуская руку на крышку часов, последняя песчинка в которых упала в нижнюю чашу. — Начинаем концерт по заявкам! Флоретт, задавай вопросы, тебе будут отвечать двое не самых последних иерархов Тьмы и Света. Победитель получает заслуженный поцелуй!

Дочь Министра Двора заслуженно считалась умненькой девочкой, у нее было очень хорошее для своего времени образование. Богословие и философия входили в обязательную программу, а дочери столь высокого сановника просто не могли позволить учиться плохо. Флоретт смерила взглядом обоих оппонентов, оценила ехидную ухмылку своего верного "рыцаря-сна" и недовольно-надменное лицо столь хамски обошедшегося с ней белобрысого чужака в анатомических доспехах, забралась с ногами в кресло, которое вдруг сделалось глубоким и очень мягким, ну и началось...

— Что первично?

— Первичен Свет, потому что Бог создал светила, но не создавал Тьму. Тьма появилась как отсутствие Света.

— Первична Тьма, потому что она была, пока не было Света. Первородный хаос — это Тьма. Свет — это отсутствие Тьмы.

— Протестую! Хаос — это не Тьма!

— Какая прелесть! Неужели это Свет?

— Это смешение Света и Тьмы в равных пропорциях!

— Прекрасно. А откуда взялся Свет, если его ничто не давало? Светил-то не было! Свет — это поток энергии. Флоретт, скажи, солнечный луч видно?

— Ага.

— Он греет?

— Угу!

— Значит, он материален! Значит, его должно что-то породить, а порождает его солнце. Пока не было солнца и звезд, не было и Света. Тьма древнее.

— Аларик, надо хоть ваши очки записывать. Дай карандаш какой-нибудь, — попросила быстро освоившаяся девушка. Аларик только прицокнул языком, от восхищения материализовав целую школьную доску, только почему-то металлическую. Из черного металла.

Архангел, поглядев на такое дело, выдал девушке нечто, напоминающее продолговатую коробочку для ожерелий, с кнопкой для раскрытия. Показал, как ею пользоваться, и Флоретт взвизгнула от восторга — сказка продолжалась! На стальной доске тонкий красный луч полувыжег, полупроплавил две буквы — С и Т, и подписал черточку под одной из них.

Шоу-диспут продолжался, хотя не все присутствующие знали такие странные слова.

— Что сильнее?

— Сильнее Свет, потому что он пронизывает Тьму, согревает планеты и людские сердца, несет в себе жизнь, радость, любовь...

— А детей делают под покровом Ночи и одеяла! Никто не сильнее, оба равны. Длительный Свет выжигает леса и травы, превращая землю в пустыню, жизнь в которой просыпается только Ночью. Чересчур сильная любовь рано или поздно превращается в ненависть. А достойная смерть — не менее важно, чем достойная жизнь.

— Что есть смерть?

— Финал жизни и ступенька на путь к Высшему Суду.

— Освобождение от жизни и начало новой Дороги.

— Что есть жизнь?

— Способ самосовершенствования души, заключающийся в борьбе. Дар человеку Бога.

— Жизнь — это поток. Стихия. Река. Можно плыть по течению, можно против, а можно и поперек. Решать лично каждому. Выплывает каждый сам, но уважают больше сильных, хотя они и мутят воду. Но река все равно течет в одном русле, невзирая на водовороты.

— Существует ли предначертание?

— Нет, потому что оно противоречит сути Божественного замысла. Человеку дано право выбора, но и знание, что Зло все равно будет наказано.

— А черт его знает... Существует, но как совокупность кем-то спланированных совпадений. Если ты выбрал пойти ночью по горной дороге, выбрал не брать с собой арбалета, а мреш выбрал дорогу тебе навстречу и выбрал сегодня наконец-то поужинать, то дальше хоть обвыбирайся. Каждый сделал свой выбор, и оба знали, что выбирают. Что тут предначертано? И где тут Зло?

— Что такое предательство?

— Грех или ошибка.

— Долг. — Автоматически брякнул Наместник. И вдруг поймал себя на том, что переглядывается с Аром...

— А можно ли его простить?

— Бог милосерд — искреннее покаяние перед Ним и людьми может простить грех, и Он справедлив — исправление ошибки может искупить грех.

— Нет... — Тихо сказал Наместник Тьмы. — Предательство ничто не прощает и ничто не искупает. Ошибка хуже, чем преступление, потому что за нее больнее нести наказание...

— Последний вопрос! — Оповестила Флоретт. — Самый главный, от него зависит ваше будущее!

— Ну?

— Добивай уж...

— Ребята, скажите мне, пожалуйста... Что вы оба тут делаете?! Тут — я подразумеваю наш мир в целом и в частности! И не надо мне врать, все равно почувствую! — Храбро выпалила Флоретт, раскрасневшись от волнения.

— Я осуществляю борьбу против Эссалона, потому что у меня к нему личный счет, — сидя в кресле, умудрился поклониться Наместник, вскинув два пальца к правому виску. Его искренне умилила яростная смелость девушки. Так двухмесячный тигренок пытается не шутя атаковать играющего с ним человека. Он еще совсем маленький, но ведь скоро он вырастет в великолепного хищника! — Я — легитимный Противник Бога в вашем мире, представляющий Темную Сторону.

— А я, — сказал Ар, — должен арестовать ложного бога, захватившего власть на этой планете. Он предатель и ренегат, совершивший преступление в нашей Сфере Миров, и должен понести за это наказание.

— Он? — Пальчик Флоретт указал на откинувшегося в кресле, как в гамаке, де Морральена.

— Нет, это простой Рыцарь Тьмы. Я должен арестовать того, кто затмил собой Истинный Свет, кто заявил себя сотворителем мира, кто бежал с поля боя, как дезертир, и несколько сотен лет скрывался от своих бывших сородичей, товарищей и друзей.

— Имя! — И красный зрачок лазерной иглы уставился прямо в лицо Ара. Пальчик девушки уверенно лежал на спусковой кнопке техногенной игрушки. Дитя средневекового мира отлично поняло, какой инструмент попал к нему в руки, и что может сделать плавящий сталь красный луч с мягким человеческим телом...

— Люди всегда очень быстро разбираются с любым новым оружием. Такая порода. — Прокомментировал де Морральен.

Архангел медлил. Вовсе не потому, что он боялся собственного излучателя — лазер, как поток монохромного света, мог только поранить его, и не более — он медлил потому, что не мог, физически не мог соврать, отвечая на прямой вопрос, тем более в присутствии злорадствующего оппонента. На союзническую помощь которого он надеялся... Такой финт в сторону врага фактически поставил бы его на одну доску с ним. Показал бы, что в чем-то они схожи...

Архангел медлил, и лихорадочно пытался найти выход из пата. Хотя... В конце концов, действительно, что ему до этой самой обыкновенной смертной девчонки? Если на кону стоят фигуры, решающие судьбы Миров?

— Имя?

Оно упало, как неразорвавшаяся бомба:

— Эссалон.

В следующую секунду рубиновый раскаленный луч выжег ему глаза.

Время вначале растянулось как резиновый шнур, а потом, пользуясь тем же физическим законом, сократилось, просто вышвырнув инерционным потоком Наместника и Флоретт из удобной, защищенной и комфортабельной Сферы, которая немедленно лопнула, как перекаленный хрустальный шар, аналогично ему же взрываясь круговым веером осколков. Зондер-команда, окружившая сферу снаружи, была готова к любому повороту сюжетной канвы, только не к такому. Что тут, скажите на милость, делать, и кого в первую очередь хватать, если вначале гадский крутящийся шар совершенно неожиданно разлетается во все стороны роем крошечных, больно ранящих черных льдинок, а изнутри него выпадает на коленях собственный командир, зажимающий ладонями глаза, и одновременно, в противоположную сторону резво сигают два объекта, на одного из которых как раз и была устроена эта потенциально неудачная засада?!

Предложение только длинное, господа мои уважаемые, а события развивались на недоступных смертным скоростях сверхвосприятия.

Короче говоря, просто рванула большая БОМБА! И всем сразу нашлось дело.

Путь отступления Наместнику преградил самый младший Ангел. Тот самый, горячий, вспыльчивый, и вот поэтому невезучий. На ходу создавая аркан, принимающий форму классического огненного меча, он рванулся наперехват ретирующимся Темным (в число коих автоматически зачислил и Флоретт) и....последнее, что увидел молодой, наивный и отважно-глупый зондер — это холодные, как остывший кофе на зимнем подоконнике, глаза Наместника Тьмы, и два лавровых листка заостренных ушей, приподнимающие спутанные вихры черных волос. И почувствовал холод внизу живота.

Длинный, узкий, чуть изогнутый черный меч де Морральена безжалостно пропорол доспех, оставив крошечную дырочку, из-под которой разливался по телу яд Владычицы Тьмы.

Больше никто не успел встать у него на пути, и архидемон, зажав под мышкой свою законную добычу, прыгнул в портал, молниеносно сомкнувшийся за ним.

Архангел медленно приоткрыл свои новые глаза. Существа, подобные зондерам, могли без проблем восстановить практически любую утраченную часть тела и даже новый организм, взамен утраченного. Если, конечно, он, этот организм, не погибал в ядерном взрыве или аннигиляционной вспышке. Чисто случайно, разумеется.

Открывать глаза было физически не больно, мешала только так называемая, "фантомная боль"... Ей подвержены даже бессмертные, только их степень владения собственным телом доведена до абсолюта, поэтому неуместные ощущения Архангел развеял одним усилием воли. И открыл глаза.

Вам еще не надоело? Странно. Ладно, шутки в сторону, в ближайшие сотни две страниц нам никто не помешает.

Первое, что узрели его новые глаза — это весь личный состав, склонившийся над раненным Младшим. Раскуроченная девичья спаленка, стены, попорченные Светлой магией, изрезанная мебель...в общем, Архангел как-то сразу понял, что отсюда пора делать ноги. Если, конечно, они не хотят немедленных разборок с боевым отрядом эссов.

Но сначала Младший.

— Как он?

— Очень плох, — коротко ответил Ангел-ветеран.

Остальные двое (напомним, их и было-то всего пятеро) промолчали. Лишних комментариев не требовалось. В чем заключалась проблема, Архангел видел и сам. Короткий взгляд на впавшего в прострацию Младшего...

Щелчок пальцами, больше ради хоть какого-то действия, чем для дела, заклинание статиса — и вот уже пострадавший отряд покидает поле брани, унося с собой раненного бойца.

Вся описанная канитель продолжалась от силы минут пять в режиме реального времени. К началу шестой минуты, открылся очередной портал, уже черт знает какой по счету, и из него, соблюдая боевой порядок, вышли тринадцать эссов во главе с Эс-Тьери. Порядок, впрочем, немедленно нарушился, и превратился в обычнейшую толпу по одной причине — комнатка Флоретт была слишком мала. Главный полубог внимательно осмотрел место преступления, прощупал структуру Пространства, исследовал ожоги от Нитей Света и зачем-то заглянул под софу. После чего преспокойно вышел, как все люди, через дверь. Его эссы вереницей потянулись следом.

В эту же ночь весь высший свет благословенного Таварра, собравшийся в поместье барона Армслейта Райджента, министра Двора, узнал страшную весть — дочь барона похитили!!! И когда сиятельный Эс-Тьери, прежде чем начать расследование по всем правилам, свяжется с королевой, она впервые за много месяцев вспомнит о своем брате....

Все в том же Замке.

— Живы? — без особого ажиотажа осведомился Стив, выглядывая из соседней каморки.... То есть, тьфу ты, комнаты. А еще точнее — из "Бранной залы N 1", из которой он следил за ходом приключения по Черному Зеркалу. Как за футбольным матчем.

— Живы! — облегченно-жизнерадостно отозвался Наместник, обнимая за плечи Флоретт. — Рассказать — никто не поверит!

— В полиции поверят! — тут же взвился Черный Менестрель, вернувшийся в свое тело и теперь сосредоточенно его общупывавший, как будто проверяя — а точно ли свое, родное? Кожзаменителя не подсунули? Правда, Наместник не был уверен, что в этом захолустном Мирке кожзаменитель существует, но ведь могут и изобрести, не правда ли? Как всегда, чисто случайно. Идею он отметил, как ценную.

— Вы сначала доберитесь до полиции, молодой человек, — устало посоветовал де Морральен. — Учтите, что там, за дверью, ее никоим образом даже для вас, как для дорогого гостя, нету. Разве что Френ... Френсис, выйди, покажись гостям!

Суккубочка выскользнула из-за портьеры, изогнулась в фривольном пируэте, Аларик легонько подтолкнул ее вперед... И произнес, чуть рисуясь:

— Разрешите рекомендовать вам, молодая диара, мою свиту. Вот этот, встрепанный белобрысый, с невинными, но нахальными голубыми глазами юноша — Стив Ламбер, мой первый верный помощник, демон-сподвижник. Прошу любить... и так далее.

А вот эта нескромно одетая особа с прической "пожар в брачную ночь" и повадками голодного мреша — девица Френсис, мой второй помощник, но отнюдь не на вторых ролях сподвижник. Вампир.

Собственно говоря, вампирами были оба, и оба же церемонно поклонились, приветствуя дочь барона. Де Морральен отчего-то не сообщил, что Стив тоже вампир, а она сама не заметила, каким голодным огнем загорелись глаза инкуба. Он переглянулся со своим господином и едва заметно кивнул ему.

— С господином Черным Менестрелем, в чьем теле я имел честь пребывать недавно, вы уже знакомы. — завершил Наместник Тьмы список ролей театра абсурда.

— Господа, а вам я представляю новую солистку нашей замечательной труппы — баронессу Флоретт Райджент.

"Замечательная труппа" еще более церемонно раскланялась. Даже Непонятый Менестрель, начиная осваиваться, совершил сложный пассаж двумя руками. Дочка барона произвела ответный реверанс, после чего деловито спросила у певца:

— А вы тоже демон?

— Нет, я пока человек, — усмехнувшись, ответил тот.

— Ключевое слово "пока", — пробормотал инкуб, скромно опуская глаза.

Наместник Тьмы за спиной Флоретт погрозил ему пальцем. Заявленный в свиту на общих правах Менестрель попросту отвесил подзатыльник, машинально включив прыткого птенца в одну возрастную категорию с Керитом.

— Шеф, а почему вы его не убили?

— Кого? Рисса что ли? — недопонял Наместник Тьмы, блаженно жмурящийся на огонь в камине, сидя в свежесотворенном кресле-качалке. Водился за ним такой грешок, любил он посибаритствовать в свободное время в духе лордов старой Англии, точнее, в их карикатурном варианте...

— Нет. Ангела. У вас была такая хорошая позиция. Один удар — и всё.

— Один удар, всего один удар... — задумчиво повторил Наместник. — Вино насквозь багряное прольется, кипящей силой сердце перелив...

— Шеф??? Если, конечно, это ваша очередная тайна, то я не смею...

— Да какая тайна, Стив! Просто ему не время умирать. — Аларик протянул к огню руку, и окунул ее в Огонь. Ему на ладонь немедленно вскарабкалась юркая саламандрочка, состоящая из переливающихся язычков огня, и принялась кувыркаться, змейкой скользя по пальцам и запястью...

Наместник какое-то время рассеянно наблюдал за ручным элементалем, а потом вернул зверюшку обратно в камин, где та и устроилась с полным своим удовольствием. Пару минут царило умиротворенное молчание... Ненадолго.

— Шеф?

— Да. В смысле — да, я пока еще Шеф. Твой, — подумав, уточнил Наместник.

— Скажите, а это был тот самый Ангел? — осторожно уточнил инкуб.

— Все они те самые... Ты в каком смысле?

— Мне Френ рассказала.

— Вот ведь болтушка! — обозначил намерение сплюнуть Наместник. — Скорострельность тысяча сплетен в минуту. Учитывая ее возраст, мы теперь знаем, от кого пулемет произошел.

— Я сказал лишнее? — проницательно заметил инкуб.

— Если вздумаешь извиняться — оторву голову! — косо взглянул на него де Морральен.— Темные не извиняются ни перед кем и никогда.

— Вас понял, шеф! — на бесстрастном лице вампира остановились все мускулы.

— Это был он, — спокойно сказал Аларик де Морральен. — Пощадил... А что, кто-то сказал, что у меня нет такого права? — с интересом заозирался он, словно выискивая законодателя-самоубийцу.

Стив стушевался, но уже через секунду природное любопытство пересилило:

— Но ведь это тот самый Архангел, который заморочил голову вашей де... госпоже Хэлли... Не понимаю!

Наместник потянулся в кресле, разминая связки, хрустнул суставами пальцев, покрутил до серии явственных щелчков головой. Параллельно его незамысловатые действия приводили к интересным результатам.

Легкая разминка организма архидемона отражалась на Стиве с удесятеренным КПД. Его пальцы вырывало из суставов, сухожилия рвались, как натянутые струны. Вампиры чувствуют боль, почти как люди, и разумеется, Стив кричал. Даже самый отъявленный стоик-партизан закричал бы, если б с ним такое проделали.

Вопли зарвавшегося подчиненного Наместник Тьмы слушал, греясь под пледом у живого огня и увлеченно покачиваясь в кресле. Потом, когда решил, что на первый раз впечатлений хватит, прекратил пытку.

Инкуб полудышал-полухрипел, пытаясь выпрямиться и встать, и с помощью внутреннего запаса крови залечивал раны. Повреждения были нешуточными, а он пока не обладал достаточным опытом, и поэтому регенерация шла изнурительно медленно.

"Восстановление, — мысленно поправил себя Наместник, — регенерируют только живые ткани."

Едва птенец оклемался, как вошел, медленно переставляя ноги, голем по имени Белый Клоун.

— Рассмотрел? Вот тот, который тоже много себе позволял, — лаконично сообщил Наместник.

Несколько театрально получилось, зато подействовало. Стив вздрогнул. И угомонился.

Вошел в привычный образ корректного, обходительного, природно скромного юноши.

А его шеф, стало быть, вновь перевоплотился в демократичного руководителя.

Словно бы от жары сняли на секундочку маски, обмахнулись ими как веерами, да и нацепили обратно. Для пущего спокойствия себя и окружающих.

— Итак, требования по повестке дня... — негромко сказал Хозяин. — Конспектируйте, мон шер, на сей раз задачка по вашему профилю.

Стив поклонился.

— Флоретт необходимо как можно быстрее привязать к нам, к Темной стороне. А сделаешь это ты, мой друг.

— Первородный грех?

— Он самый, — де Морральен смежил веки. — Учти, она не из тех, кто легко расстается с невинностью.

— Она из тех, кто долго и всерьез переживает ее потерю, — согласился Стив, — вне зависимости от того, добровольно она потеряна или же в силу... гм... обстоятельств.

— Переживать ей будет не о чем, — загадочно усмехнулся собеседник. Но развивать идею не стал. — Твоя задача — одна ночь с ней. За сколько справишься?

— Неделю! — мгновенно сориентировался инкуб.

— Сержантский зазор? — ухмыльнулся Аларик. — Три дня!

Стив отдал честь по-местному, приложив правую руку к сердцу.

— А где Керит? — вдруг вспомнил инкуб. — Он же остался в поместье! Его наверняка уже допрашивают!

— А знаешь что, сокол мой, — серьезно посоветовал шеф, — иди-ка ты....трапезничать — и спать! Или вон — твою подопечную начинать обхаживать. Все остальное — не твоего ума дело.

Как допрашивали Керита.

"Черный Менестрель — свинтус!" — думал Керит, третий час ожидающий своей очереди на допрос.

Очередь почему-то особо не торопилась. Ну привели. Ну сдали с рук на руки полицейским "следопутам". Вместе с еще целой прорвой народу разной степени облагороженности происхождения. Распихали по камерам, но вот ему почему-то выделили одиночную. Что это, знак расположения, или уже следует пугаться? Керит не знал. Его опыт общения с полицией был, надо сказать, не то,чтоб поверхностным, а скорее вообще отсутствующим. Исчерпывался сей опыт парочкой прочитанных на досуге исторических книг, знания из которых, в силу малопригодности в быту, уже потихоньку выветривались из головы. Смешно сказать, он помнил историю создания полиции Таварра, мог пока еще назвать имена нескольких отличившихся офицеров, помнил даже методы, которыми господин Нариа наводил железной рукой порядок во вверенном ему учреждении, а потом и во всей стране в целом... Но увы, это было все. Настоящей, а не книжной, логики, которой руководствовались бы сыщики по отношению к нему самому, Керит просто не знал. Соответственно, не мог разработать даже более-менее убедительной модели поведения, несколько продуманнее, чем "не был, не знал, не участвовал".

Впрочем, даже если бы мог, это бы ровным счетом НИЧЕГО не изменило. Он был объявлен в розыск вместе с этим сукиным котом (прости, мама, за выражения!), который оказался аватарой персоны, занимающей место по ту сторону шахматной доски, получил от нее "маячок", да вдобавок еще и попался в лапы эссам. Конец игры, милосердные господа. Отбегались. Отприключались. Менестрелю-то там что в цепких Хозяйских когтях (то есть гостях), небось и в ус уже не дует, тренькая себе очередную балладу в компании кувшина молодого вина. И дела ему нет до попавшего в беду молодого товарища, с которым он уже почти успел подружиться...

Керит горестно вздохнул, поворачиваясь на другой бок на тюремном топчане. Поначалу вообще боялся на него садиться — несметная орда кровососущих ничтожных тварей, прикормленная многочисленными предыдущими постояльцами с полного попустительства хозяев "заведения" в народе давно стала общеизвестной аксиомой (хотя лишь очень малая часть народа знала такие мудреные слова). Однако ж, ему на удивление, оказалось чисто. Лежать удобно, думая о сиюминутном. О вечном пока что-то, простите, не тянет... Охо-хонюшки...

Мысли кружились в голове, как у заправского арестанта из многочисленных романов, в былые времена проглатываемых запоем. Что делать? Как себя оправдать? Каким будет наказание? Когда за тобой придут? А что придут непременно, это уж, можно сказать, ожидаемый зрителем конец очередной серии. Навязываемый неумолимой логикой событий.

Пусть бы побыстрее пришли, что ли... А то лежать очень уж скучно. И кормить, похоже, пока не собираются. Как втолкнули в эту камеру два с лишним часа назад (по внутреннему хронометру), так и оставили куковать в гордом одиночестве. Даже самого господина Нариа не показали, между прочим, хотя по ранжиру полагается! Как-никак, арестован по коронному подозрению! То есть, тьфу, зараза (солома лезет в рот!), преступлению.

Как говаривал его дядя, квинтэссенция маразма.

И на кой черт понадобилось кое-кому похищать дочку того барона? Игроки, понимаешь. Шахматисты. Играются в свою партию беззаботней, чем мальчишки на улице гоняют "голого мяча". Наместник, Эс-Тьери, королева... Все. Превратили нормальную жизнь в поле игровой войны, в которой, между прочим, убивают по-настоящему. Чушь какая-то лезет в голову. Эх, мама, где же ты?.. Роди меня обратно! Погулял на воле, называется...

Перевернулся на другой бок. Силой заставил себя думать о злободневном.

Раз похищением баронской дочки с самого занялись эссы, никто и предположить не мог, что это дело отдадут теперь на контроль полиции. Похоже, главный полубог просто кинул кость собакам, но почему тогда за него означенные собаки еще не взялись всерьез? Этот вопрос мы уже себе задавали. Не в привычках Кеш-ги забывать про самую ценную добычу, разве что он хочет ее помучить. Но особо изощренный садизм, по слухам (коих бродило множество), не в его духе. Он — охотник, ловец, а не палач.

А что, если все не так, а с точностью до наоборот? Кеш-ге просто приказали. Сдали с рук на руки изловленного, и повелели беречь и пальцем не касаться. Почему Эс-Тьери, Наместник Эс-Дагара — тот еще интриган и сволочь, не хуже самого господина Нариа, только на десяток уровней выше — не выдал Керита тому, кто уже давно за ним охотится, и полмира отдал бы, только чтоб изловить беглеца? Ответ может быть только один — потому, что старший сын Бога решил придержать сей козырь в рукаве, просто на будущее, чтоб предъявить в тот момент, какой он сочтет нужным. Заначить, как крапленую карту. Правда, сила его, как карты, пусть даже и с крапом, невелика, но...

К месту вспомнилась еще одна из любимых поговорок дяди: "Туз бьет любую карту. Козырная шестерка бьет туза". Мальчишка примерил на себя роль козырной шестерки и пошевелил плечами: тесновато, эх-ма, но жить можно. В конце концов, смертельная опасность ему в любом случае не угрожает. Но смертельная скука, от которой он и ввязался в это сумасбродное приключение, лишенное любых других целей — не для Менестреля, а для него лично — смертельная скука вновь начала одолевать его. Вздохнув, Керит устроился поудобнее, заворачиваясь в свои руки, как в крылья, и задремал, время от времени ворочаясь на топчане, из которого всякий раз, как уляжешься с некоторым комфортом, начинала лезть подгнивающая солома...

Разбудил его водопад холодной воды, опрокинутый прямо на голову. Отфыркиваясь, мальчишка вскинулся, машинально сжимая кулаки, и остановился под холодным, изучающим, с вкраплением какого-то странного сарказма, взглядом серых глаз. Он не колол, не резал, не жег — нет, он просто пришпиливал к полу, как бабочку к листу картона, лишая всякого желания совершать резкие движения. Но угрозы в том взгляде не было.

Во всяком случае, пока.

Зато было немерено искреннего любопытства естествоиспытателя: как долго еще бабочка будет дергаться на игле?

Только по этому взгляду, да еще по длинным, льняного цвета волосам, льющимся на спину и плечи, Керит догадался, кто перед ним. Точнее, перед кем он. Сам господин Нариа соизволил снизойти до обычного арестанта...

— Выйди! — Прозвучал короткий приказ конвоиру. Здоровенный усатый стражник, не спуская глаз с начальника, попятился, сгибаясь, чтобы не удариться головой — дверной проем был очень низким. Дверь за ним, издав слабый скрежещущий звук, закрылась. Господин Нариа остался в камере наедине с заключенным.

Что надо делать в этом случае, Керит не знал. Грыб его разберет, нормально ли такое поведение для всесильного начальника полиции, или же ситуация, как говорится, из ряда вон. "Белобрысый зверь" (уж эту-то кличку Керит знал!) пока молчал, склонив голову к левому плечу, и внимательно рассматривал свою добычу. В свою очередь, Керит принялся рассматривать его. Когда еще такой шанс выпадет?

На указательном пальце правой руки Кеш-ги выделялся, как непривычное украшение, массивный перстень из белого золота. На плоской поверхности печатки скалил зубы вскинувшийся на дыбы дракон с треугольной пикой на хвосте, а под ним почему-то виднелась тончайше отчеканенная фигурка человека со щитом и коротким мечом, словно защищающая этого дракона. Перстень был великолепен. Он достоин был украсить собой любую коллекцию.

— Кажется, вы заинтересовались, молодой человек? — Неожиданно для Керита прозвучал голос с дикцией человека, привыкшего повелевать, но пока что настроенного почти добродушно. — Это министерский перстень. Личная печать Министра полиции.

— Значит, вы... — Сообразил Керит.

— Именно. — Господин Нариа прошелся по камере взад-вперед, без опаски повернувшись спиной к пленнику. Будто для провокации. — Королева исполнила свое обещание, и я теперь вполне официально начальствую над полицией всей страны... — Последнюю фразу он договаривал, обернувшись к стене и заложив руки за спину. Словно сам с собой разговаривал, великодушно позволяя постороннему лицу слышать его мысли вслух. Но вдруг резко обернулся, так что длинные волосы, не собранные ни в косу, ни в хвост, мотнулись по воздуху. — А вот вы что за птица, мой драгоценный, будете?

Не найдя пока что слов, Керит промычал что-то невнятное, но полицейский выслушал его так, словно все-все понял. Во всяком случае, вид у него был такой, будто бы мычание пленника полностью подтвердило все мысли и предположения допросчика.

— Интересная ситуация получается, — доброжелательно сказали Кериту. — Такое, знаете ли, впервые в моей практике — сам Эс-Тьери, храни его Бог-Отец Эссалон, доставляет ко мне человека, разыскиваемого мною по коронному подозрению, и дружески — ДРУЖЕСКИ! — просит подержать немножко в обособленной камере, пока Его Полубожественность не решит какие-то там свои дела, которых нам, смертным червям, ни понимать, ни даже знать не полагается. Особо оговорено, что, дескать, за вашей персоной должны явиться весьма влиятельные люди, но я ни за что на свете не должен вас отдавать. Эти люди уже, между прочим, приезжали. И пока убрались ни с чем, но в связи с этим фактом я все-таки хочу получить от вас ответы на некоторые вопросы... Кстати говоря, никаких форм допроса мне не запрещали. Вы понимаете? Ни-ка-ких.

— За что? — Мрачно спросил Керит.

— За байзу, молодой человек. За наглость высшего уровня. Но первый вопрос будет все же о другом. Куда делся Черный Менестрель?

— Пропал.

— Куда именно он соизволил пропасть?

— Не имею ни малейшего представления.

— Понимаю. Вашу позицию. Ладно, мой второй вопрос вы уже знаете — откуда у вас взялась королевская байза? С синей перевязью?

— Помилуйте, какая байза?! Откуда ей у меня взяться?

— Вот как раз это и меня интересует. — Хищно осклабился "белокурый зверь". — Согласитесь, простой вопрос — откуда?

— Это какая-то ошибка! Вы приняли меня за кого-то другого.

— Я? Сомневаюсь. Я вообще не знаю, за кого вас принимать, хотя имею некоторые подозрения. За совсем другое лицо вас принимают те, кому вы представлялись именем графа-эга Керита Валуа. — Со скучным выражением лица произнес новоявленный Министр полиции. — Я ведь наводил справки, молодой человек, о вашем отце.

— Мой отец был убит несколько дней назад... — Начал было Керит, хотя сам уже не верил в возможность оправдаться. Но промолчать он просто не мог.

— ...На Тополиной улице, — закончил за него полицейский. — Мне известно это доподлинно. Я сам был на месте убийства, и вас там не заметил. Равно как не видели вас ни слуга-охранник диара Валуа, ни кто-либо из толпы. Граф путешествовал, и приехал, на свою беду, в столицу один, если не считать его телохранителя. Так что можно смело сделать поправку: ваш МНИМЫЙ отец был убит... И так далее. Есть что возразить?

— Есть. Я был незаконнорожденным, поэтому официально...

— Вы сами выдали себя, — хищно улыбнувшись, перебил его "белокурый зверь". — Тем, что сказали правду. Вы "были" незаконнорожденным, потому что так себя называли. Если бы вы и впрямь являлись, прошу прощения, ублюдком, то прекратить быть им никак не могли. То есть сказали бы просто, в настоящем времени, а не в прошедшем: "я незаконный". Потому как с точки зрения Геральдического Департамента смерть родителя никак не влияет на статус рождения. Кроме того, я ведь подробно изучал всю подноготную младшего графа Валуа. Он вообще не был и не мог быть ничьим отцом, поскольку тяжко пострадал в одном из своих путешествий, которыми увлекался чуть более, чем подобает дворянину. Побывав на Южных Островах еще в юношестве своем, попал в плен к дикарям, которые оскопили его, согласно своим варварским обычаям. Ваш так называемый отец в пятнадцать лет оказался кастратом, мой друг. — Просто сказал господин Нариа. — Впрочем, имя все-таки вы для прикрытия выбрали неплохое, ибо о сем прискорбном факте никто, кроме его старшего брата, не знал. Теперь представляете, как я удивился, имея на руках официальнейшее заключение лекаря Прозекториума, когда мне доложили, что спутник негодного Менестреля именует себя сыном человека, у которого в принципе детей быть не может?!

— Я не... — Ошарашенно начал мальчишка и замолк, прикусив язык. На глаза сами собой попытались навернуться бессильные обидные слезы. Его разбили легко, красиво и без малейших усилий. Кто же мог предполагать, что этого идиота графа угораздит в пятнадцать лет влипнуть в такой нелепейший переплет?!

Пока парень хлопал глазами, пытаясь незаметно сморгнуть ненужную влагу, последовал еще один удар, который Керит пропустил, не сразу даже и осознав его.

— Взгляните-ка сюда... — Было предложено на удивление нейтральным тоном. Из-за широкого обшлага темно-синего с серебряным шитьем камзола движением фокусника была извлечена бумага. Ее развернули перед самым лицом Керита, давая возможность прочесть, но новый вопрос прозвучал прежде этого:

— Вы были такого-то числа сего месяца в селении Римгеза?

— Да. — Машинально брякнул парень.

И мелкие строчки текста заплясали у него перед глазами...

-...Итак, теперь вы все понимаете. Вам некуда деваться. Продолжать пустые прения со мной мало того, что бессмысленно, так еще и небезопасно. Я не отличаюсь терпением эсс-тотов, и у меня, должен сказать, не слишком много времени.

— Я все понял. — Собственно, он понял только то,, что настала пора решаться на поступок. А кто скажет, что способность в открытую признать свои ошибки и грехи поступком не является? — Я расскажу вам.

— Зачем зря языком болтать? Вам принесут бумагу, пишите, как все было.

— Я напишу. — Безразлично пожал плечами Керит. Ему вдруг стало абсолютно все равно.

Господин Нариа приоткрыл дверь и рявкнул:

— Три листа бумаги и огрызок карандаша в камеру! — Обернулся к арестанту:

— Вы что же, ничего не боитесь?

— А чего мне бояться... Все равно вы, господин Нариа, ничего не сможете мне сделать. — Меланхолично сказал парень. — Не по Сеньке шапка, как говаривал мой дядя...

— Значит, дядя у вас все же есть? — Быстро спросил полицейский.

— Как и у многих.

Принесли бумагу и заточенный обломок грифеля в оловянной оплетке. Даже доску дали, которую Керит (похоже, это все-таки его настоящее имя) положил себе на колени и локтем прижал к ней разлетающиеся листы. Нацелился на желтоватую поверхность карандашом.

Господин Нариа, несмотря на заявление о недостатке времени, отчего-то предпочел дождаться, пока будет завершена дача письменных показаний. Стоял, что называется, над душой, и смотрел под руку.

Показания уместились на полутора с половиной листах мелким убористым почерком. Господин Нариа взял их, бегло просмотрел и свернул рулончиком. Даже карандаш в оловянной оплетке лично отобрал, не побрезговал.

Керит вяло откинулся на топчан, не глядя больше на Министра полиции. Им овладела праведная апатия: все завершено, все закончено, дальше, возможно, будет что-то другое, но к настоящему моменту период деятельности подошел к концу...

— А все ж таки мне интересно... — Вдруг сказал неуемный полицейский, вдоволь налюбовавшись впавшим в прострацию Керитом. — Кто же вы по-настоящему такой, мой друг?

— Вам наверняка сказали те люди, которые за мной приезжали.

— Это верно, — признал довольный собой охотник. — Но мне почему-то хочется, чтобы это подтвердили мне вы.

— Вам поведали правду, господин Нариа.

— Ну-ну. Хорошо, благодарю вас за содержательный рассказ... — Полицейский отворил дверь камеры. За нею на каменном полу виднелась длинная тень охранника. — Зато я вам кое в чем соврал, мой друг. Точнее, сблефовал, как в карточной игре.

— В чем же это? — Безразлично спросил улегшийся на тюфяк парень. И вдруг напрягся:

— Неужели...

— Вот именно, молодой человек, вот именно. Историю, которую рассказал вам я, я сам же только что и придумал. А вы взяли и поверили в обыкновенный блеф. Научитесь хотя бы играть в карты. В "ведьмин нож", например, или в "наперсток удачи"...

Сказавши сии слова, господин Нариа быстро вышел, и на двери с той стороны лязгнул засов. А изнутри заматерились тЮк, что охрана переглянулась, и старший вертухай одобрительно подкрутил левый ус.

Размышления Наместника Тьмы.

Бывало у Хозяина Черного Замка Аларика де Морральена такое специфическое настроение, что его никто не смел беспокоить. Верные вампиры (гм-м... вообще-то сочетание само по себе — нонсенс) в подобные минуты предпочитали проводить время на противоположной половине Замка, и особенно мощно там не эманировать. Ибо незачем волновать шефа, коли он желает побыть в одиночестве. Может быть, ему необходимо срочно обдумать свежую пакость... пардон, стратегическую мысль, только что пришедшую в голову? Во всяком случае, Стив привык думать именно так, чувствуя, как от его патрона начинает исходить что-то вроде отвращающей силовой волны, переводя вампирские ощущения на человечьи понятия. В дебри хозяйской психологии "первый демон-сподвижник" разумно не лез, справедливо полагая, что оная не его, вассала, дело. Более чуткая Френсис, пользовавшаяся к тому же некоторыми правами "собеседника для доверительных бесед", знала гораздо больше, и с удовольствием помогла бы шефу "заполировать" лишние сердечные швы, но увы, ее услуг он почему-то избегал. Да и боли особой, суккуб знала точно, давным-давно не испытывал. Думать о прошлом думал, слегка ностальгировал в декадентском духе, но это для де Морральена было скорее способом релаксации.

Релаксацию во всех видах Френсис уважала.

Поэтому, когда ее любимый шеф плотно закрыл дверь своего кабинета (любимого, с камином и сибаритским креслом-качалкой), и мягко толкнуло из-за двери отталкивающей волной, вампиры поспешили увести своих подопечных подальше от тех точек, где они могли случайно попасться на глаза Хозяину, или выдать себя звуком, или даже запахом, или просто излучением ауры напомнить о себе, и принялись "развлекать" их в благополучном отдалении. Стив гулял в саду с баронской дочкой, Френ так и сяк крутилась вокруг меланхоличного Менестреля, спортивного интересу ради пытаясь развести его на развлечения повеселее прогулок (не по приказу шефа, а просто по зову суккубской сущности), а сам шеф в это время сидел у огня, в компании одного наполовину полного фужера, и увлеченно размышлял на философские темы.

Имелась у него и склонность к самокопанию. Она вообще свойственна всем интеллектуальным натурам, и Темные Рыцари здесь не исключение.

Фактически тема была всего одна. Поднял ее неугомонно-любопытный птенчик, озвучив очень простой и вполне логичный вопрос. От птенчика-то Наместник отмахнулся, но потом, оказавшись в одиночестве, вдруг задумался.

А в самом деле, почему, собственно?

Почему он не убил Архангела, хотя имел для этого все возможности — противник был один, тяжело ранен, ослеплен и обездвижен! Такая удача выпадает крайне редко! А он его пощадил. Он, Рыцарь Тьмы, кровный враг Света, пощадил самого опасного, самого страшного, самого беспощадного и безжалостного противника из всех возможных — Архангела-карателя! Того, кто в аналогичной ситуации, но с обратным знаком, без малейших колебаний отрубил бы ему голову своим огненным мечом. Многотысячелетняя война не знает сантиментов, она признает лишь временные компромиссы. Тем более что в данном случае у врагов по идеологии имелся еще и повод для кровной вражды. Интересно, знал ли про него Архангел? Сказала ли она ему про своего бывшего друга и даже жениха?..

Если да, и если нет, все равно следовало бы убить! Необходимо было убить! Врага, соперника, конкурента!

...Ее будущего мужа...

Ну и что? Тем лучше! Тем необходимее!

...Любимого мужа...

Какая разница? Все равно нечего терять! Уже — нечего! Так не лучше ли отомстить?

Отомстить можно... Да что толку? Месть подают в холодном виде, говорят понимающие в этом деле люди. Месть сладко лелеять, предвкушать, планировать, но становится очень скучно после осуществления этих планов. Уж кто-кто, а Темные знают всю подноготную таких чувств. У них считается дурным тоном повторять ошибки людей, тем более те, на которые они сами же и толкают своих короткоживущих "подопечных". Нет смысла вершить быструю месть, сперва надо ею полностью насладиться. Растянуть, как выходные, сладкие дни ожидания. Не спеша начать процесс медленного выуживания жертвы, как рыбы, из речки, подсечь резким взмахом удилища, ударить ее с размаху о камни!.. А потом уже можно, в соответствии с личными вкусами, либо просто отсечь голову еще живой рыбешке, либо зажарить живьем на медленном огне, даже без потрошения, если экземпляр слишком мелкий...

Вот что такое настоящая, правильная, приносящая истинное удовлетворение месть. Она не терпит торопливости и спешки. Это, выходит, одна причина, по которой Архангел остался все-таки жив...

Причина вторая. Наместник довольно сощурился на огонь. Люди гуманные, к доброте склонные, могут и не понять, какой это, что называется, кайф, какое удовольствие — держать в кулаке чужую жизнь, пусть всего несколько мгновений, и знать, что в эти мгновения она зависит только от тебя! Каково это — чувствовать, как у тебя в сжатом кулаке бьется чужая душа, и лишь ты один позволяешь ей жить, только лишь тем, что не сжимаешь кулак — именно сейчас, сию минуту, секунду, миг! Именно этот миг — безраздельной и всеобъемлющей власти — может запомниться очень надолго, врезаться в память, будто оставленный стамеской резчика в мягком дереве. Причем ведь не какая-нибудь там мелкая душонка-жизнь, вроде того же Крысюка (на которого, честно говоря, даже злости настоящей не осталось), а целого Архангела, звездного воина, Рыцаря Света! В одиночку стоящего небольшой армии! Ты будешь всю оставшуюся жизнь помнить миг, когда твой истинный, заклятый враг был у тебя в руке, и гордиться этим, и наслаждаться, а он будет помнить — и презирать себя!

Гордыня, щедро перемешанная с благородством, самодовольством и еще грыб знает чем, сам себе удивился размышляющий архидемон. К каким потрясающим по составу логико-ассонансным цепочкам могут привести раскопки в собственной душе... Хм-м... Буде таковая, конечно, у него все же имеется. Итак, вторая причина тоже найдена. Для хорошего числа — не зря кто-то там, говорят, любит троицу — отыщем третью причину, и можно завязывать с приятной релаксацией и начинать заниматься действительно неотложными делами...

Итак, третья причина, господа. Третья причина, которую лучше привести в кавычках, как цитату, ибо была она просто вычитана когда-то, где-то, в каком-то из лучших миров, где нас, как всегда, нет... Третья причина звучит очень просто, она самая короткая.

"Не самый лучший способ понравиться девушке — убийство ее возлюбленного".

Вот так-то.

— ФРЕ-ЕНСИС!!! — От мощнейшего рыка распахнулись двери и эхо кинулось врассыпную по Замку, дробясь на десятки маленьких эхов, спешно прячущихся по комнатам. — Где ты?!

— Здесь, шеф... За углом... Только счас меня граф от стены отклеит... Ох...

— Как закончит клеить — оба ко мне! — Тут же передумал. — Впрочем, не надо. Френ, где твои приготовления к празднику?

— Что, прямо сейчас доставать?

— Граф! Немедленно отправляетесь в Таварр, за Керитом!

— Вот еще, разбежался...

— Сказано-сделано! — Хищно осклабился Наместник, и двое любителей попререкаться моментально перенеслись перед его грозные очи. Судя по некоторым признакам, стена была не просто так, а для чего-нибудь.

— Френсис, что у нас сегодня на календаре? Хотя, впрочем... К черту календарь! Граф, у вас в Эс-Дагаре есть в ближайшее время какой-нибудь праздник? Никакого? Отлично, тогда праздник будет мой!

И на него я приглашаю всех участников этой затянувшейся истории...

Сподвижники исчезли так быстро, что вряд ли успели дослушать фразу до конца.

А Наместник прошел в "Бранную залу N1", ту самую, где висело его любимое Черное Зеркало. Не задумываясь, сотворил очередное кресло, на сей раз обыкновенное, довольно строгих очертаний: с высокой прямой спинкой, обшитыми черной кожей подлокотниками и сиденьем, но садиться в него не стал, а оперся локтями сзади на спинку. Глядя на темное стекло, проговорил нараспев:

— Что я знаю, что я слышу, никому не расскажу. Что мне снится, что мне мнится, никому не покажу. Ну а мысли потаенной от судьи не уберечь — значит, ляжет карта вскоре предсказаньем новых встреч...

И тонкие пальцы архидемона проворно забегали по переплетениям извивающихся драконов и львов на раме, оправляющей колдовское стекло. И на нем вновь, как на экране, отразилась комната...

...Обычная комната доходного дома, расположенного в Верхнем Городе. Немного мебели, но достаточно дорогой — длинный узкий диван у стены, забросанный пустыми бутылками, широкий низковатый стол, заставленный бутылками полными абсолютно и частично, кое-какой закуской, и уже пестрящей несколькими пятнами разных оттенков скатертью. У распахнутой входной двери суетился чей-то слуга, подсвечивая себе внушительным фонарем под глазом. Он принимал у входящих господ форменные шляпы и шпаги, развешивая их на специально вбитые крючки, а господа проходили и присаживались к столу, продолжая начатую ранее беседу...

— Любопытно... — Прошептал Аларик. Внимательно присмотрелся к чему-то. — А где же там мой камушек... Надо же, вставлен в зеркало! Как неоригинален мир...

И подкинул на ладони неизвестно откуда взявшийся драгоценный камень породы, к которой питал особую слабость. Крупный аметист, будто только что из друзы, сверкнул в полумраке отшлифованной гранью; фиолетовый цвет считался здесь цветом герцогов и королей.

Он и сам пока не знал, почему Зеркало показало ему именно эту комнату и именно этих людей. Он задавал программу автоматического поиска ситуации, в которой происходило бы что-нибудь интересное и связанное, прямо или косвенно, с людьми, известными ему. Вроде бы никого известного в поле зрения не оказаось...

Значит, о ком-то знакомом идет этот разговор?

— Я художник... — Негромко пробормотал де Морральен, любуясь драгоценностью. — Я — художник, а все вы — мои краски, которыми я рисую...

Включился звук, и разговор людей в далеком городе зазвучал так близко и четко, словно из соседней комнаты...

Бравые господа офицеры гвардии.

— ...Мне кажется, прошло удачно, господа. — С бравадой заметил старший сирэ, первым вошедший в комнату. — Она никого из нас не заметила, а это значит, что никого не опознает. — Он отстегнул шпагу и вместе с широкой шляпой-бадагаром бросил ее своему слуге, и тот повесил вещи господина на медный, искусно выкованный крюк, один из семи, специально для этой цели вбитых в кирпичную стену. Прочие офицеры (из которых никого не было старше его званием) тоже стали передавать амуницию лакею, как это предписывал чтимый гвардией этикет.

Хозяин комнаты, не чинясь, уселся во главе стола и немедленно налил себе полбокала фиолетового вина. Он держался вроде бы хладнокровно, но подлинные чувства выдавала некоторая агрессивность порывистость движений.

— Да, но хорошо ли это?.. — В голосе следующего гвардейца сомнение мешалось с легким страхом. Вино завибрировало в его бокале, который он налил чересчур торопливо, умудрившись к тому же перелить. Впрочем, лично скатерти на столе это было уже все равно...

— Да полно вам, барон! — Отмахнулся бравый. — Все прошло, как по маслу, честь свою мы не запятнали ничем, ибо именно так и учат в Академии склонных к неуважению общества, а равно рефлексиям и лишним умствованиям, недостойным истинного офицера.

— Скорее, так учат подозреваемых в слежке и доносительстве, — мрачно сказал третий, среднего роста широкоплечий гвардеец. — Причем все-таки мужчин, а не юных девушек, которых, на их счастье, в Академию не принимают.

— Тентар!

— Что вам угодно?

— Ну, мы же не нанесли ни малейшего урона ее чести, — пожал плечами первый. — Наоборот, мы оказали ей честь, ибо обошлись как с самым настоящим мужчиной, то есть одними кулаками. Хотя лично я на какой-то миг засомневался: может быть, это перебор? Там, под одеялом, поверите ли, нет ли, но я точно нащупал та-акую грудь...

— Телери! Это уже оскорбительно! — Прошипел широкоплечий, и на его губах заиграла странная яростная ухмылка. — Вы говорите о своем командире!

— О бабе. — Потянулся, как кот, Телери. — Я теперь точно понял — она все-таки баба, сиречь девица. А то месяц мучился сомнениями...

Компания разразилась мужскими смешками, но, впрочем, довольно вялыми. Наглость Телери особенно не понравилась никому. Особенно широкоплечему тентару равного с Телери звания.

Он оставил шпагу у входа, но кинжалы был при нем. Отточенная "бабочка" пронеслась быстрым промельком, и слегка сбледнувший весельчак, обернувшись, увидел ее вонзившейся в стену аккурат на уровне своих глаз. А метатель уже крутил в пальцах вторую "бабочку", а сколько их всего у благородного тентара и где он их прячет, не знал в гвардии никто.

— Хорошо бы вам немедленно извиниться, старший сирэ Телери Анклуа, — прошипел честный гвардеец, и ухмылка его стала злой. — Наш неписаный кодекс чести дозволяет делать темную даже собственному командиру, буде собрание равных сочтет некий его поступок достойным такого наказания, но честь командира — превыше всего, и вашей жизни, кстати, тоже. Если вы считаете госпожу Хэлли просто "бабой", недостойной командовать таким блестящим офицером, как вы, то вам следует сказать это завтра перед строем ей в лицо. Если же то, что услышали мы сейчас, вы не готовы повторить публично и отстоять свое мнение, то мы вправе счесть ваши слова оскорблением, а вас самого — хамом!

— Тентар, вы с ума сошли?! Я просто пошутил! И потом, разве я в чем-то не прав? — Телери заозирался по сторонам. — Госпожа Хэлли ведь действительно... Э-э-э... Не мужчина! Не совсем мужчина, я хотел сказать!

— В самом деле, уймитесь, тентар, — мягко посоветовал тот, кого назвали бароном. — Что за вспышка, право? Шутки нашего Телери в самом деле порой...Э-э-э... Простодушны, но он же не со зла! Что поделать, таким нравом наделил его Господь...

— А вам, барон, нужно было идти в храмовники или в эсс-тоты! — Огрызнулся тентар, которого почему-то никто еще не назвал по имени. — С вашим нравом хорошо читать проповеди о пользе Великих Заповедей, и служить короне не клинком, а молитвами!

Барон, обвиненный в мягкотелости, захлопал глазами, не найдя, что сказать. Потом тяжко вздохнул и наполнил свой бокал, до донышка опорожнив бутылку.

Установилось неловкое молчание. Телери вновь попытался плоско пошутить, но наткнулся на несколько раздраженных взглядов и, осекшись, замолк. Господа гвардейцы утратили веселое настроение и начали мрачно переглядываться друг с другом. Кто-то с виноватым видом захрустел шеараном.

— Если нас найдут — нам отрубят головы. — Сказал кто-то. — Ребята, мы все повязаны...

— Так не все ж участвовали!

— Ну и что? Я на стреме стоял у статуи Зеркальщицы. Ты — у внутреннего фонтана Эрринора.

— А я у Серебряных ворот!

— Тех, кто на стреме стоял, на Острова сошлют. — Высказал предположение кто-то. — Тех, кто... гм-м... Участвовал...

— Говори уж прямо — бил!

— Этих точно повесят. Невзирая на происхождение.

— А кто из нас бил-то?..

— Я тоже на стреме стоял...

— Телери, — мягко сказал добродушный барон, — похоже, первый кандидат на виселицу — вы.

Обращение на "вы", похоже, у господ гвардейцев что-то обозначало, причем не самое уважительное. Шебутного весельчака от него аж передернуло.

— Тогда компанию мне составит наш дражайший ревнитель чести и совести! — Выкрикнул он, вскакивая из-за стола. — Наш благородный тентар Меркве ар-Мулетта!

— И составлю. — Просто сказал Меркве. — Но прежде заколю того, кто не в силах контролировать свой длинный язык.

— Спокойно, господа! — Вновь призвал к порядку барон. — Перестанем же нервничать, потому что эдак мы можем себя выдать. В конце концов, никто же не сомневается, что мы поступили правильно?

— Чего уж тут... — Пробурчал кто-то из дальнего угла. — Все ж понятно, вроде...

Похоже, действие "вина приключений" начало проходить, и гвардия начинала испытывать муки совести за содеянное. Большинство глупо таращилось на заляпанную скатерть и что-то считало на пальцах (сроки, что ли, себе подсчитывало?). Телери просаживал один стакан за другим с лицом мрачнее тучи, и время от времени, сам, похоже, того не замечая, делал кистью руки движения, будто что-то круглое гладит или сжимает. Барон ковырял двузубой вилкой какую-то печеную рыбу, целиком уйдя в себя. Один Меркве, отодвинувшись от стола, насвистывал что-то лирическое, и выглядел достаточно бодро.

Общая веселье атмосферы поражало. Опомнившись после атаки фиолетового вина на коллективный разум, господа офицеры маялись совестью и запоздалым страхом. Чего было больше, неизвестно, точнее, пропорциональное соотношение обоих чувств для каждого было индивидуальным. Как сказал бы де Морральен, зависящим от моральных качеств конкретной личности.

— Господа... — Явственно всхлипнули в дальнем углу. — Господа, но она же сама виновата, не правда ли? Нельзя же так обращаться с нами! Выставлять нас на посмешище перед глинами...

Какой-то юный младший сирэ, недавно принявший чин, пытался отыскать себе моральные оправдания. Нашлись даже те, кто его поддержал...

— Гвардия создавалась для боя. А не для трусливого бегства от бунтующего черного мужичья! — Рявкнул второй офицер, постарше, хотя в таком же незавидном звании, ударяя кулаком по столу. — Я лично упустил из-за нее верное повышение в чине! Был верный шанс на Рыбном рынке ударить с правого фланга, и растоптать эту сволочь, как гостиничных клопов! А из-за ее непонятных капризов мы!.. — Он не договорил, бессильно махнул рукой.

— А я лишился друга на площади Монтамара, — грустно сказали с другой стороны стола. — Когда она в очередной раз попыталась с ними заговорить...

— Зачем?..

— И я о том же... Он закрыл ее собой, и, когда отступали...

— Опять отступали, грыб кресс мерде!

— ...Ему выстрелили в спину...

— Это был его долг. — Не согласился Меркве, на миг прекратив свистеть. — Как и любого из нас. Он исполнил его, как подобает всем.

— Сынок, -с пьяной жалостью старослужащего промолвил тот младший сирэ, что был "обойден чином". — Не бери в голову, ты действовал по приказу, а он пал героем. А то, что приказы были... — Он опять не договорил, и опять махнул рукой.

— Всего хорошего, господа! — Вдруг встал из-за стола старший сирэ ар-Мулетта. — Это был приятный вечер. Можете сидеть и дальше, оплакивая свою потерянную совесть. Но я не могу позволить себе такой неслыханной роскоши, а потому до свидания.

— Куда вы, тентар? — Удивился кто-то.

— К себе домой. Мне завтра заступать на караул.

— Поражаемся мы вам, Меркве, право... В таком настроении вы еще можете думать о карауле!

— Похоже, этим мы и различаемся. У меня нет какого-то "такого" настроения, как у вас. — Он с усилием выдернул из стены свой метательный нож.

— Ик! — Пьяно выдал Телери.

— Прощайте. — Надев шляпу и прицепив шпагу, ар-Мулетта вышел за дверь.

Спустился по лестнице на первый этаж и двинулся по ночной улице. На миг ему показалось, что из-за раскидистого дерева на обочине дороги собралась было выступить какая-то тень, и в ладони мгновенно оказалась очередная "бабочка". Но тень оказалась просто шелохнувшейся от ветра веткой, и гвардеец, пожав плечами, продолжил свой путь.

— Вот оно, значит, как... — Далеко-далеко от стольного Ра-Тусса пробормотал де Морральен.

Прислушался к себе. И удивился — тому, что почти никаких чувств не испытал.

Хотя речь у господ офицеров шла о предмете его любви...

Кстати, о любви...

Картина восьмая:

"Приключения Флоретт".

В сроках все-таки они просчитались.

Не неделя, и не три дня понадобились демону соблазнения Стиву для выполнения задания своего шефа. То ли господа Темные не идеально просчитали сложную женскую натуру, то ли вмешались в тонкий процесс какие-то иные силы (хотя где уж там силы выше воли Наместника Тьмы?), но случилось так, что Флоретт оказалась в постели инкуба уже к исходу второго дня.

Впоследствии наедине со своим боссом Стив сам поражался, как это у него так ловко получилось. И даже склонялся к еретической мысли, что не столько его фирменные чары стали причиной сего события, сколько желание, мол, самой девушки. "А чем было вызвано то желание?" — ехидно подколола его Френ, и сама себе же ответила, чем. На что Стив сказал, что об этом предмете его пациентка или клиентка, смотря с какой стороны посмотреть, до самого события имела крайне смутное представление, и, в отличие от других девушек, ее он интересовал в самую последнюю очередь. При этом вид инкуб имел самый смущенный, но...

Но, впрочем, не будем забегать вперед. Сей разговор между ними случился гораздо-гораздо позже описываемых событий, так что поспешим исправиться и вернемся назад, в настоящее...

Сад. Любимый сад Наместника Тьмы, где ничто не стареет и не умирает — как, впрочем, и не рождается... Парочка, безобидно прогуливающаяся по аллеям. Неторопливый разговор ни о чем и обо всем сразу, из тех, которые практически невозможно пересказать, потому что темы сменяют одна другую с непостижимой скоростью, потому что одно случайное слово вдруг вызывает случайную ассоциацию, за ней идет следующая, за ней следующая... И поэтому беседа скачет по темам, как пьяный хоббит по Мордору, по выражению Наместника.

Впрочем, это дочка барона думает, что темы меняются просто так. На самом деле они ловко перетасовываются инкубом, подводящим разговор к необходимому результату...

В нужный момент — улыбка, в подобающий случаю — искушающий взгляд из-под бархатных ресниц, в тщательно рассчитанный миг — касание. Руки, предплечья, талии, словно бы в желании поддержать спутницу при переходе через мостик над быстрым блещущим ручейком, но буквально на долю мгновения дольше, чем это было нужно. Она чувствует, как от его прикосновений по телу разливается сладкое тепло, а ему только этого и надо...

Он очень тонок, вежлив, изящен, остроумен, не позволяет себе ни капли пошлости, а его взгляды не раздевают, в отличие от взглядов многочисленных "женихов". Он разговаривает с ней как с равной, его комплименты дают понять, что он ценит ее прежде всего как личность, а потом уже как девушку. Он понимающий, веселый, в нем нет ни на грош снобизма и высокомерия таваррских аристократов. Но иногда в нем проскальзывает явно скрываемая грусть и непонятная ей печаль, которая так идет ему, что хочется пожалеть, приласкать, утешить... Но в тот же миг печаль исчезает, и ее собеседник снова весел, горд, неунывающ, и ее начинает всерьез интриговать его загадочность.

Они гуляют по саду, потом сидят на траве по сторонам векового дуба, переговариваясь на ботанические темы. С ним, оказывается, интересно болтать даже о такой скучной ерунде! Когда им наскучивает дуб, он сильным рывком поднимает ее на ноги, и обтряхивает ей платье, так естественно, что она с трудом вспоминает, что такой дерзостью надо возмутиться. Она возмущается и сердится на него, но он улыбается так ослепительно и чисто, что гнев пропадает сам собой: сердиться на этот задорный взгляд просто невозможно!

Зато остается ощущение его рук на своем теле, его почти мимолетных, стремительных прикосновений там, где до этого никто из мужчин ее не касался, и от одних воспоминаний пробегает странная волнующая дрожь, и обнимает сладкая истома. А он уже ведет ее в Замок, проводит по анфиладам комнат, где не повторяется своим убранством ни одна, где безраздельно царит черный цвет, но при этом нет темноты. Он показывает ей нижний зал с атлантами, поддерживающими крышу. Разговор сам собой переходит на искусство, а затем на историю. И плавно перетекает на историю другого мира, из которого родом он и Аларик... А где, кстати, Аларик? Но он так интересно говорит про затонувшие материки, про Атлантиду, про легенды и мифы, загадки и тайны, что она забывает даже о своем "рыцаре-сне". Она спрашивает его об Ангелах, с которыми сталкивалась недавно, и он рассказывает про историю Восстания — той первой войны, что начали с Создателем те Его дети, кто хотел свободы выбора и самоопределения. Он рассказывает историю битвы, историю близкой победы и историю поражения. Он рассказывает ей, как были низвергнуты мятежники, как наказан Злом их предводитель, и как вся Вселенная разделилась на две воюющие стороны — Свет и Тьму. Она желает доказательств, и он ведет ее в библиотеку Замка, где на полках стоят фолианты немыслимой древности, которые безбоязненно передают ей в руки. Благоговея перед этой мудростью, запечатленной на желтых листах тонко выделанной кожи, она перелистывает страницы, жадно вчитываясь в текст со старинным начертанием букв, с заглавными буквицами на пол-страницы, выполненными темно-красным, и жалея лишь о том, что не может прочесть все это за один присест, за несколько минут, потому что знать хочется все и сразу! Ей открываются гравюры с чудовищами и рыцарями, с дальними странами и неведомыми Мирами, ломкие листы заклинаний и молитв позволяют, едва дыша, касаться себя, перелистывать и рассматривать. Ей льстит то, что от нее ничего не скрывают, ей безумно льстит оказанное доверие, и даже небрежные слова своего провожатого в этот мир открывающихся истин, слова о том, что не все книги выполнены из пергамента и телячьей кожи, не ужасают, как ни странно, ее. Ей показывают и дают подержать толстенные гримуары, выполненные целиком из кожи человечьей, текст которых написан человеческой же кровью, и они даже более милы и ценны для нее, поскольку подтверждают слова ее друга, и становится сладко и волнующе от прикосновения к древним тайнам...

Они проводят в библиотеке весь вечер, весь вечер второго дня, и, когда медленно гаснет мягкий бело-желтый свет, он на руках относит ее в постель. Эти дни пропитаны сказкой для юной дочери барона, воспитанной на книгах и сонетах, вырвавшейся из серого круга бытия и оказавшейся в неведомом мире чудес, волшебства, тайн и секретов. Уже почти забыт дом, отец, привычное окружение из музыкантов и поэтов, благонравные тетушки-приживалки, приставленные отцом, и глупая кузина вообще отошли уже в область преданий. Им нет места в переполненном впечатлениями девичьем сердце, зато есть небольшой уголок для него — заботливо зажигающего длинные витые свечи на маленьком столике у изголовья кровати, отвернувшегося, пока она переодевается в ночную рубашку из черного шелка. Потом он склоняется над ней, лежащей в постели, чтобы невинно поцеловать в лоб, и она вдруг, внезапно, сама не ожидая от себя, обвивает его шею руками, что-то яростно шепча. И это ее, ее губы сами находят губы Стива Ламбера, и его поцелуй пронизывает все тело, как звенящая струна! И ничего, совсем ничего не надо говорить, не надо ничего объяснять, хотя он, глупый, шепчет что-то ласковое...

Черный шелк скользит под пальцами, обнажая шею, которая немедленно оказывается во власти его губ. Она плывет, как в тумане, слабо сознавая, что он уже на ней верхом — оказывается, это совсем не тяжело, когда на тебе сверху мужчина, только почему же он медлит, почему?.. Спину холодит черный шелк, а на груди он уже рвется сильными пальцами любовника, от воротника до самого подола, и она обнажена перед ним, как перед Богом... Оказывается, он уже обнажен и сам, и тонкие музыкальные пальцы, только что рвавшие прочнейший шелк, как полотно, ласкают ее грудь. Что ты делаешь?! Она вскрикивает от безумного удовольствия, когда он как-то по-особому сжимает ее сосок, и тут же целует его, целует второй, обвивая языком, втягивает в рот вместе с воздухом. Отпускает, и смотрит ей в глаза, а она любуется им, таким прекрасным в дрожащем пламени свечей... Внизу живота нарастает новое чувство — никогда не испытанная ранее колоссальная волна сладкой влажной истомы, она накрывает ее, как девятый вал, с головой, и требует чего-то тайного, запретного, долгожданного...

Инстинктивно она раздвигает колени, и он ложится меж них, и что-то твердое, на что страшно смотреть, упирается в нее, уже готовую раскрыться... Но он не торопится, он нежен с ней, его губы ласкают ее шею, добираются до нежных ушек, а ладони обводят все контуры фигуры. Волна приподнимает ее и швыряет вниз, она сама подается к нему, глядя прямо в глаза, разрешая... И тогда, и только тогда он делает нажим, вначале плавно и мягко проникая внутрь ее, но, доходя до главной точки, бросает себя резким толчком, стремительно, сильно!

Резкая неожиданная боль раздается внизу, но она уже решилась на все, и теперь молит его: только не останавливайся! Но боль слишком сильна, и наслаждение уходит, оно мешается с болью, и Флоретт теряет себя, тонет в этом бездонном омуте...

На следующее утро Стив предстал перед боссом, красуясь внушительным синяком под левым глазом.

— Разрешите доложить — ваше задание выполнено!

Наместник осмотрел своего бравого подчиненного и фыркнул, как кот.

— А это что за украшение на твоей физиономии?

— Да так, — исполнительный вампир мотнул головой. — Последствия.

— Чем же это она тебя? Вроде сковородок и скалок я в Замке не держу...

— Кулаком, шеф. Вы не поверите — своим кулаком.

С довольным видом "я так и знал" Аларик поднял правую бровь.

— А почему ты его не заживил? Впечатление произвести хотелось? — Вампир потупился. — Ладно, кончай изображать смертельно раненного бойца. Где наша девочка сейчас?

"Фонарь" под голубым глазом инкуба стремительно посветлел, потом позеленел, затем пожелтел и исчез. Мальчик достал из кармана джинсов скромную расческу из слоновой кости и пригладил свои волосы.

— Левое крыло, комната возле библиотеки. Там еще дверь резная... — Подумал и добавил: — Впрочем, там все двери резные.

— Разберусь. Можешь отдыхать пока, я подумаю, как тебя наградить за досрочное исполнение приказа. — Наместник уже не смотрел на инкуба, целеустремленно шагая к двери. Остановился. Обернулся. — Может, Френ тебе за это на денек подарить?

И без того бледный вампир почему-то побелел еще более. Икнул.

— Может быть, не надо, шеф? Я лучше отдохну пока...

— И то верно, — согласился Наместник. — С Френ еще бы вопрос возник, кого кому подарили. Ладно, побездельничай пока... — И скрылся за дверью.

— Побездельничаешь тут... — Пробурчал вампир. Подошел к маленькому шкафчику, висящему на стене, вытащил из него бутылочку крови (шкафчик оказался холодильником) и открыл книгу, которую читал его шеф — "Крейсер "Улисс" Алистера Маклина. Что ему влетит, он не боялся. По-настоящему ценные материалы Наместник Тьмы на виду не оставлял никогда.

Вяло перелистнул пару страниц, заложив место, где читал босс, какой-то канцелярской скрепкой, и неожиданно зачитался злоключениями крейсера, попивая кровь с земляничным вкусом.

Увлечения Аларика де Морральена были разносторонними.

* * *

Для начала он постучал в дверь, деликатно, костяшками пальцев. Из-за двери доносилось гробовое молчание. Он постучал посильнее.

— Чего надо? — Мрачно спросили изнутри.

— Флоретт, можно я войду?

— Нельзя!

— Это же я, твой рыцарь!

— Шли бы вы, рыцарь... — Деловито сообщили из комнаты, и, не стесняясь в выражениях, указали направление. Наместник удивленно-одобрительно хмыкнул, и отворил дверь.

В него немедленно запустили подушкой.

Подушку удалось поймать, но следущей в очереди оказалась ваза, принятая на подушечную броню, за ней табуреточка для ног, блюдо с фруктами со стола, и хорошо еще, что не сам стол, к которому, между прочим, уже примеривалась боевитая дочь барона. Но сразу поднять не смогла, а когда хорошенечко вгляделась в Наместника Тьмы, держащего в одной руке подушку, в другой блюдо без фруктов, а ногой пытающегося перевернуть табуреточку... Рыцарь Тьмы не боялся выглядеть смешным — тогда, когда ему это было надо.

Девушка не смогла не улыбнуться, и желание швыряться в гостя чем ни попадя у нее пропало. Тем более, что ее рыцарь вел себя, как обычно, естественно — сгрузил все пойманное на кровать, плюхнулся рядом и воззрился на нее черными глазами с ироничной искрой.

И она поймала себя на мысли, что совершенно не может его смутиться. Хотя сидит на постели в одной ночной рубашке (новой), а сама постель еще хранит следы ночных занятий. Наместник пожелал доброго утра, затем критическим взором оглядел свое сокровище, и прищелкнул пальцами.

Стопка аккуратно сложенной одежды появилась прямо у нее на коленях. Девушка удивилась — прежде всего цвету этой одежды.

Она уже поняла, что в этом месте почему-то придерживаются однообразной цветовой гаммы, хотя ближайшие помощники де Морральена ходят, в чем им заблагорассудится. Но никак не ожидала подобных вольностей для себя.

Ей был преподнесен комплект ярко-алого цвета, состоящий из длинных обтягивающих брюк со странной застежкой и некоего подобия укороченного приталенного армейского камзола, чуть-чуть спускающегося на бедра и хорошо подчеркивающего грудь. Вырез был, как ни странно, в рамках приличия, но непривычно треугольной формы, расходящийся широким отложным воротником. Разобравшись со змеевидной застежкой, она поняла, что величину декольте можно варьировать, даже застегнуть его наглухо. Одежда ей в целом понравилась, но была очень уж непривычной. Показаться перед мужчинами в плотно облегающих брюках вообще казалось невозможным.

Вздохнув, она отодвинула вещи от себя. Событие прошедшей ночи не давало ей покоя. До сих пор побаливало в низу живота, так, что вообще было страшно вставать — она боялась, что будет пошатываться. В теле ощущалась слабость, как после болезни. А еще было очень противно на душе — всю сознательную жизнь считать себя приличной девушкой, беречь честь для того единственного, которого она полюбит, гордиться легкостью, с которой научилась отшивать многочисленных кавалеров, для того, чтобы отдать самое дорогое, что есть у девушки, какому-то странному, почти первому встречному типу!

Она чувствовала себя соблазненной. Почти так же, как героини многочисленных прочитанных романов. Показалось даже, что ей было бы легче, доведись расстаться с невинностью против воли, став жертвой насилия. Тогда бы не было того отвратительного чувства собственной, личной вины в произошедшем. Чувствовать виноватой себя гораздо хуже, чем верить в то, что ты — жертва обстоятельств. Потому что обвинение никому, кроме себя, не предъявишь. Хотя бы этому Стиву... Хотя он ведь ни в чем не виноват, она точно помнила, как поцеловала его первая.

Даже провала в памяти не произошло, что самое обидное! Она помнила все от первой минуты до последней, всю гамму ощущений и чувств, даже мысли, что крутились в голове во время самого процесса. Она отчетливо понимала, что не любит Стива Ламбера, и поэтому не могла найти ни малейшего оправдания своему поступку. Стив утром был с позором изгнан путем рукоприкладства, а на душе у нее сделалось так паскудно, что даже пропало желание жить. На счастье, в первые минуты под руку не попалось ничего острого или ядовитого, а после она одумалась.

Видеть по-прежнему не хотелось никого. Но пришел ее рыцарь, увлекший ее в эту сказку, и сидит теперь рядом, и смотрит молча и понимающе — она бы удушила его за первую же скабрезную шуточку, и смертельно обиделась на выражение соболезнований. В конце концов, ничего ненормального не произошло, все случившееся естественно и рано или поздно должно было состояться... Вот только как замуж теперь выходить прикажете?

При всей своей романтичности дочь Министра Двора не была лишена здорового прагматизма. Она отлично понимала, что рано или поздно, а вступать с кем-нибудь в брак придется, и просто хотела побыть свободной, сколько удастся. А теперь что ж?.. Как объяснить это отцу? И мысль автоматически перескочила на парадоксальный вывод: дома ей пока делать нечего!

Лучше побыть, сколь удастся, здесь, в этом странном Замке и в окружении не менее странных существ. Растянуть приключение, насколько получится, накопить информации, увидев Стива, дать ему еще раз по морде — просто так! И остаться тут, если разрешат, потому что в привычном круге, среди людей, ей уже делать нечего...

— Аларик! — Тихо позвала она.

— Что случилось?

— Скажи, а я все еще человек?

Такого вопроса де Морральен, прямо скажем, не ожидал. Соответственно, и ответа не подготовил. Да, биологически она пока была человеком, но после ночи с инкубом... Ответ на ум пришел неожиданно.

— Смотри.

Из кармана извлечена шкатулка. Маленькая, меньше ладони, шкатулка в форме сердца. Щелчком пальца откинута крышка, и внутри, на белоснежной шелковой подкладке, алеет геометрически правильная капля. Капля крови.

— Это твоя кровь. — Просто говорит Наместник. — Если хочешь, возьми ее.

— В каком смысле?

— В самом простом. Я еще никому не предлагал спасения. Ты — первая. Если хочешь, забери свою душу.

— И что тогда будет? — Она осторожно трогает пальцем и рассмотривает шкатулку на его ладони. Ей уже рассказали вчера, кто такой ее "рыцарь-сон", но почему-то перспектива отдать ему душу не пугает. Он ведь не сделал ей еще ничего плохого, даже наоборот — спас! Так зачем же его бояться?

— Тогда я верну тебя домой, в Эс-Дагар. Ты останешься свободной, будешь вести прежнюю жизнь, выйдешь замуж за того, кого полюбишь...

— И помру в конце концов от скуки, — заканчивает Флоретт. — Нет уж, спасибо!

— Оставшись со мной, ты сильно рискуешь. — Предупредил Наместник. — Я ведь веду войну.

— С Эссалоном?

— С ним, родимым.

— И с Ангелами?

— Куда же без них...

— Значит, я вступаю в твою армию. — Флоретт пожала плечами. — Все лучше, чем прозябать на земле.

— Чем лучше-то? — Искренне удивился Наместник.

— Смыслом, мой рыцарь... — Слегка покровительственно ответила она, и тут же испугалась — а ну как рассердится? Но смело докончила фразу: — Может быть, именно этого я и ждала всю жизнь. Для этого была рождена. Так что... — Двумя пальчиками она закрывает шкатулку с кровяной каплей на дне, и, осмелев, зажимает ее в руку де Морральена. Тот смотрит удивленно.

— Тогда я хочу сделать тебе небольшой подарок. — Услышала Флоретт. — Я даю тебе Бесконечный Выбор.

— Как это? — Настала ее очередь изумляться. Но де Морральен положил руку ей на живот, и в тот же миг исчезли боль и слабость в теле. И ощущение открытой раны в паху тоже пропало, словно мерещилось ей.

— Что ты со мной сделал?

— Я вернул тебе твою девственность. — С легкой улыбкой ответил ее рыцарь. — И наделил способностью восстанавливать ее после каждого соития.

— Ой!.. — У дочери барона от услышанного слегка закружилась голова. — А разве так бывает?!

— Для Тьмы нет ничего невозможного. — Услышала она в ответ. — Отныне это твой дар, мой Цветок Ночи.

— Спасибо! — Ошарашенно выдала девушка, не найдя, что еще сказать. Наместник почему-то дернулся, отодвинулся на пару дюймов и вообще встал с кровати:

— Ты на полных правах принята в мою свиту! — И закончил менее патетически: — Сейчас я пришлю сюда Френсис, она поможет тебе одеться. Я жду тебя к завтраку, моя... Веррдевственница!

И смылся, паразит такой, оставив ее в разборках с кучей собственных мыслей и нескромным костюмчиком.

Картина девятая:

"Последний парад наступает..."

Младший Ангел умирал.

Ведь Ангелы тоже смертны, хотя и не совсем так, как люди.

Он умирал не как живое существо, личность или дух. Он был обречен как Ангел. Потерять свою истинную суть — что может быть страшнее для бессмертного? Рана, нанесенная черным оружием, не разрастается вширь, как рана от обычного магического клинка. Не загнивает, не отказывается срастаться, ничего подобного, милостивые господа! Эта рана заживает, как обычная, если, конечно, тому есть подходящие условия.

Опасность прямой схватки с Воинами Зла заключалась как раз в том, что их оружие несло в себе частичку их загубленной души, их извращенной веры, их жизненной цели — отравлять Миры вокруг себя. Их оружие было частью их самих, как и оружие Воинов Света. Но сам дух Зла таил в себе страшный яд, противоядия от которого не было.

Зондер-команда угрюмо столпилась вокруг тяжело дышашего Младшего. Он пришел в сознание, даже регенерировал рану, но подобные меры уже давно не помогали.

Ангелы молчали. Говорить было не о чем. Счет в сражении открылся далеко не в их пользу. Для порядка и очистки совести они попробовали использовать стандартные лечебные заклинания, но даже у Ара они не принесли результата. Потому что, грубо говоря, и лечить-то было нечего.

Физически, магически, энергетически... И Бог весть, как еще, молодой зондер был в полном порядке. Даже структурные модификации энергооболочки не наносили ему вреда, они не угрожали его жизни напрямую. Просто вследствие их жертва навсегда изменялась психологически.

Выживавший после ранения черным оружием Светлый навсегда превращался в Темного.

Даже новые воплощения не могли вывести эту заразу.

Если позволить Младшему трансформироваться, даже душа его будет потеряна для Света навсегда.

Архангел первым не выдержал затянувшегося гробового молчания. Был безмолвен, как каменный крест, даже сам раненый, он ведь тоже все понимал. В руке Ара зажегся огненный меч, срубивший немало темных голов... Сейчас к его ногам скатится еще одна.

Вранье. Весь смысл в том, что ему придется убить Ангела до того, как тот превратится в...

Выверенный столетиями взмах.

— Прощай, мой брат.

Самый старый Ангел-ветеран забормотал что-то, похожее на молитву.

Но оказалось, что он не молился. Он читал стихи.

Человеческие стихи — они ни за что бы не пришли на ум Ару.

— ...Погибли те, кому не повезло, но смерть друзей врагу мы не прощали...

— Это правильно! — Нагло одобрили откуда-то сзади. — Прощение хорошо в меру, господа. А мера всему разная.

— Убить его. — Не оборачиваясь, скомандовал Ар. "Всякая сволочь еще смеет нарушать торжественность момента! Да простит Вышестоящий..."

— Не торопитесь, господа! — Испуганно вскрикнули сзади. — Я могу помочь вам поквитаться с убийцей вашего товарища.

Ар вскинул руку, отменяя свой приказ. Обернулся, смерив взглядом новое действующее лицо. Хотя почему же новое? Ему успели доложить про прошлое явление сего моложавого господина.

Сейчас, стало быть, он решил вновь попытать счастья.

— Откуда ты здесь взялся? — В настоящий момент зондер-команда в самом что ни на есть прямом смысле восседала на несущемся с запада на восток облаке, как на твердой поверхности, и искренне полагала себя почти недосягаемой.

Почти.

— Какая разница? Я и там, и тут, и здесь, вот... Господа, дайте же, наконец, договорить о деле! — Незваный гость откровенно нервничал, и Ар его прекрасно понимал.

— Говори. Но учти, что мы оставляем за собой право поступить с тобой... — Ар усмехнулся. — Сообразно твоему предложению. Ну что же? Мы тебя слушаем.

Демон потупился, пошаркал ножкой, а затем скромно предложил:

— Я могу открыть одному из вас дорогу в Замок Наместника Тьмы.

— Твои условия?

— Мне нужна его голова. Всего лишь навсего. Так что считайте, что я окажу вам услугу бесплатно... — Демон беспардонно оскалился.

Ар быстрым речитативом проговорил несколько слов. Голова и тело Младшего рассыпались золотистым прахом, который взвился ввысь и быстро растворился среди облаков.

— Как ты меня достал, Падший... — Совсем по-человечески покачал головой ветеран. — Совсем совесть потерял — нас, Ангелов, подписываешь словно каких-то наемников для устранения конкурента.

На него в оторопении уставились и Архангел, и демон. Оставшиеся двое зондеров, похоже, просто ничего не поняли.

Ар, подумав, хмыкнул.

— Только одному?

Инсургент, как-то странно косившийся на ветерана, развел руками:

— На большее моих сил не хватит. Его Замок очень хорошо защищен. Я могу открыть свою дверь и пропустить туда лишь одного из вас. Только одного — как только защита Замка поймет, что на территории Светлый Маг, она автоматически закроет все лазейки и превратит Замок в герметично-автономную систему, крайне негативно настроенную к чужакам...

— Довольно! — Прервал Ар разглагольствующего злого духа. — А во дворец Эссалона, например, в Заоблачном Городе ты сможешь нас провести?

— Советую хорошо подумать над ответом, — добавил ветеран.

— Заоблачный город... — Демон заложил руки за спину и прошелся вперед-назад, размышляя. Кажется, всерьез — он не торопился отвечать.

Длинные фалды вишневого бархатного камзола развевались при его шагах. Четыре тяжелых взгляда отслеживали их колебания, как четыре винтовочных дула следят за гуляющим во внутреннем дворе тюрьмы арестантом.

— Предположим, что смогу. — Хорошенько что-то обдумав, сообщил Падший Ангел. — Туда попасть даже несколько проще... Господа, я предлагаю вам бартер, как уже предлагал ранее. Вы мне — голову этого выскочки, Наместника Тьмы, я вам — на блюдечке с золотой каемочкой вашего дезертира-однополчанина. Давайте меняться, монсеньоры! — Он склонил голову к плечу. — Жизнь за жизнь, человека за человека? Отдайте мне этого — я отдам вам того, другого!

Ангелы переглянулись. Еще сутки назад они и раздумывать бы не стали над подобным предложением, но смерть одного из них изменила расклад и ставки. Они не собирались мстить за Младшего — месть противна идеям Света. Но если предлагают сменять голову его убийцы на достижение их цели, то... Почему бы и нет?

— Мы согласны, Падший. — С достоинством произнес Ар. — Открывай Дорогу.

— А кто же из вас пойдет?

— Что за глупый вопрос? — Изумился Архангел. — Разумеется, пойду я. Чего же ты ждешь? Может быть, тебе нужны какие-то условия или гарантии?

— Поскольку честное слово с вас все равно не возьмешь... — Ехидно оскалился мятежный дух. — А условие будет одно: ночь. Мне нужна ночь для построения Перехода.

— Значит, ждем до ночи. — Ар безразлично пожал плечами. Встретил взгляд ветерана, своего верного заместителя, как бы невзначай повел плечами...

И на их, так сказать, делового партнера вдруг опустилась из воздуха золотая клетка, состоящая из световых лучей. Просто соткалась вокруг демона, и все. Тот не успел от нее увернуться.

— Извини, Падший. — Не особенно и скорбным тоном сказали ему. — Но до ночи ты посидишь пока здесь, для твоей же собственной безопасности. Мы не можем себе позволить потерять невзначай такого ценного помощника.

— Опять!.. — В бессильной ярости прошептал вечный предатель.

Господин Нариа.

— Как — исчез?!!

На начальника подвалов, то бишь КПЗ, было страшно смотреть.

— Как он исчез?! Как он мог исчезнуть, я вас спрашиваю?!

— Беззвучно... — Едва слышно выдавил старший сирэ. — Изнутри запертой камеры... Утром принесли баланду — а там уже никого...

Лицо офицера было белее некрашеного льна. Он стоял, не смея потупить взор, перед самой "белокурой бестией", и молча готовился принять смерть от ее руки. Господин Нариа был в страшной ярости.

— Кто его охранял?

Главный вертухай Управления ждал этого вопроса. Он назвал две фамилии, мимоходом подумав — не спихнуть ли всю вину на непосредственных виноватых? Увы, ситуация не баловала такой роскошной возможностью. Равно как и господин Нариа — любителей уходить от ответственности. Охо-хонюшки...

— Прикажете позвать охранников?

— Бессмысленно. — Процедил Министр полиции. — Вы и так уже допросили их.

— Так точно.

— Расскажите мне, что они видели.

— Ровным счетом ничего, господин Министр. Даже докладывать нечего. Вот их рапорта, — старший сирэ аккуратно передал бумаги. Господин Нариа принял их, бегло прочитал по диагонали и бросил на стол.

— А что слышали?

— Тоже ничего. Хотя... Один из них говорил, что слышал какой-то голос. Вроде бы мужской. Но не "постояльца".

— Явственный?

— Нет. Отголосок. — Старший сирэ мысленно поблагодарил Судьбу — гроза, кажется, начала стихать. Его грозный начальник заинтересовался подробностями дела, это значило, что он начал сам просчитывать ситуацию. Судя по уверенности, с какой тот стал задавать вопросы, какое-то представление о загадочном явлении он имел. Хотя и...

Нет, ничего нельзя было сказать по главному лицу верховного полицейского страны. Видимая ярость сменилась каменной неподвижностью мимики.

— Следы побега?

Старший сирэ был вынужден признаться:

— Не обнаружены.

— А его вещи? Что у него было изъято из личных вещей?

Старший сирэ кашлянул и извлек из кожаной папки запечатанный сургучом конверт и лист расписки.

— Ваша личная печать? — Господин Нариа спрашивал не подтверждения очевидному, а объяснения этого очевидного. Ибо личная печать начальника дознавательно-изоляционного отдела стоила достаточно весомо. Не дожидаясь ответа, он сломал печать и вытряхнул себе на ладонь содержимое конверта. Прочел в табельной росписи:

— "Камень типа кристалл темно-красного цвета, весом в две с четвертью ювелирных унции. По заключению экспертного отдела (список лиц прилагается), предположительно рубин. Судя по широкому сколу, обломок более крупного камня".

Поднес к глазам "предположительно рубин", попытался посмотреть сквозь него на офицера. М-да.

— Вы знаете, старший сирэ, я впервые вижу рубин такого насыщенно-черного цвета. Занятное явление. Но меня больше интересует другое — почему не доложили о нем сразу же? Заключенный ведь имел при себе чрезвычайно ценную вещь! Почему бумага со свежими сгибами, старший сирэ? Почему чернила еще пахнут?

И быстро перебросил камень не ожидавшему этого офицеру. Тот машинально поймал его, и в пальцах вертухая он снова заблестел благородной темной вишней.

— Что за?..

Господин Нариая скучающе полуотвернулся.

— Вы пытались обмануть меня, старший сирэ, но обманули лишь сами себя. Охранники в доле?

— Нет! Нет, поверьте! — Вороватый главный надсмотрщик упал на колени. Метаморфозы драгоценного камня мгновенно и полностью выбили его из колеи. — Они не в доле! И никто не в доле! Камень брал, каюсь, но хотел просто так присвоить! Нас не подкупали, ни этой дрянью, ни чем еще! Камень хотел украсть, признаюсь, готов нести наказание. Но взяток — не брал!

Господин Нариа выглянул в окошечко и поманил пальцем дежурный наряд. Пока они бегом поднимались по лестнице, сказал стоящему на коленях бывшему офицеру:

— В то, что взяткой рубин не брал — верю. А знаешь, почему?

— Почему не брал?.. — Робко пробормотал вор.

— Потому что не предлагали. — Сказал господин Нариа, и самолично содрал серебряные шевроны и пуговицы с расхитителя колдовского имущества.

Уже занеся перо над бумагой, он вдруг остановился.

Грыб дьер кресс.

Что он напишет, собственно?

Что выведет собственным каллиграфическим почерком, чтоб не прибегать к услугам посредника-писца, на документе, который должен лечь на королевский стол? Как объяснит Ее Величеству, кто пропал из закрытой камеры без окон и с одной тщательно охраняемой дверью? При условии, о котором нельзя забыть, ибо... Ибо он сам на нем настоял, воспользовавшись случаем — вульгарно придравшись к отсутствию у присланных из дворца людей необходимых документов о досрочном освобождении? Захотелось, видите ли, удовлетворить собственное любопытство, размотать клубочек до конца, чтоб досконально убедиться, чтоб закрыть по всем статьям и списать в архив очередную благополучно разгаданную загадку! Оставил задержанного всего на один допрос, узнал все, что хотел, после чего... После чего этот проклятый задержанный испарился в абсолютно неизвестном направлении! Оставив после себя лишь намек, как кисточку с мрешева хвоста в известной сказке, почти настоящий рубин, в пальцах самого господина Нариа превращающийся в кусок бесполезного черного шлака, как намек на место, где его теперь следует искать! Проклятье...

Пальцы раздраженно сжались на дорогом лебедином пере, превращая аристократическую писчую принадлежность в абсолютно непрезентабельный хлам.

Проклятый Наместник!

"Вы будете в это время свободны" — брошенные хозяйски-барственным тоном слова с ноткой вечно присутствующей у него иронии. Да уж, будет... Потому что особенных дел после завершения операции по усмирению Нижнего нет, с текучкой вполне справляются соратники-заместители, что остается, как не прогулка в гости? Приглашение же пришлем такое, что не откажешься при всем желании. При одной мысли об отказе...

О том, что придется написать в рапорте для королевы, а потом еще и повторить на аудиенции, глядя ей в глаза... О будущем, которое ожидает его после столь блистательного доклада...

Серый взор господина Нариа затуманился. С ним произошло нехарактерное событие — он, абсолютный и совершенный прагматик, вдруг погрузился в видение.

Бросив взгляд на свой министерский перстень из чистейшего белого золота, с личным королевским гербом, он увидел, как тот безнаказанно растворяется в воздухе. Испуганно осмотрел себя — таяли серебряные сложносплетенные шевроны на рукавах, исчезали филигранные пуговицы мундира, а вместо них появлялись знаки отличия все скромнее и скромнее. Вначале возникли перстень и шевроны почтеннейшего дьюка, потом — уважаемого, потом — молодого, затем совсем уж скромные три полоски на предплечьях старшего сирэ и две — младшего. Тонкой работы отличительные перстни становились все грубее и грубее, пока наконец не превратились в массивное и тяжеленное кольцо младшего сирэ, которым приложить можно не хуже чем кастетом. Потом пропали и эти, совсем уж скромные, но все же офицерские регалии.

Пуговицы из серебряных офицерских стали мельхиоровыми — десятника постовой службы. Черную прострочку на его рукавах и шевроном именовать нельзя. Перстень же вообще исчез, ибо только офицерским чинам полагается. Дальше был только унылый кафтан рядового...

Проследив все метаморфозы собственного костюма, господин Нариа очнулся, усилием воли изгнав страшную галлюцинацию. Помотал головой, вытрясая из нее легкое головокружение. И решительно скомкал безвинный лист бумаги, на котором не успел написать даже шапки. Выход из положения, способный сохранить ему лицо и все достижения, существовал только один. Выход не труса, не бумагомараки, не кабинетного червя, а дворянина и воина.

Кто-то робко стукнул пару раз в дверь. Господин Нариа развернулся на каблуках и с ходу заехал по физиономии смутно знакомого курьера на доверии, не дав тому даже рта раскрыть. Физиономия запечатлелась в памяти удивленно вытаращенными глазами и безмолвно исчезла, отделавшись от злющего начальника лишь характерным стуком упавшего наземь тела. "Чем хороша должность Министра, — проскочила удовлетворенная мысль, — так это тем, что никому не нужно отчитываться в собственных поступках. Удобно, однако."

Хотя и повтор ситуации. Ну и пусть! Ему, начальнику, виднее.

В конце концов, он и сам собирался задать Наместнику несколько вопросов, озвучить которые не успел во время первой беседы. И сделать это следовало не письменно, а очно. Как именно — он знал.

Перешагнув через безжизненно валяющееся тело, пыхтя, собственноручно притащил из чулана здоровущее зеркало-трюмо выше собственного роста. Оно стояло там давно, просто категорически ему не нравилось своей устаревшей вычурной массивностью. Установил его строго напротив своего любимого недавнего приобретения — овального зеркала поменьше, в серебряной оправе, так, чтобы тень от трюмо полностью накрывала его. Спохватившись, взял в руки портупею со шпагой. И встал в проеме между зеркалами.

Прошептал несколько слов, которым научил его Наместник, и, еще не совсем веря в них, коснулся рукой зеркального стекла.

И рука прошла сквозь твердую поверхность, которая мягко обволокла живую плоть, слегка сопротивляясь нарушению своей структуры. Кожу захолодило, но не настолько, чтоб нельзя было терпеть, а примерно как когда входишь в спокойное, но еще не нагретое солнцем горное озеро. Господин Нариа набрал воздуху в грудь, на всякий случай зажмурился и быстрым рывком бросил себя сквозь зеркало, прижимая к груди длинную шпагу. Почувствовал, как всем телом разрывает тугую пленку, и оказался в полной темноте.

Но откуда-то он знал Дорогу, и зашагал по ней, не испытывая страха. Потому что...

Собственно, каким еще способом он мог теперь сохранить свое имя, работу и звание, учитывая и без того шаткое положение при Дворе? Из-за разногласий с королевой по вопросам гуманизма, откровенной ссоры с госпожой Хэлли (и это несмотря на то, что он спас ей жизнь!), многолетнего противостояния с Министром Двора... Господин Нариа отнюдь не был альтруистом. Просто он понимал, когда настает Момент, в который нужно решаться на Поступок.

Сугубо ради собственного благополучия он шел на отчаянный риск. Он намеревался любой или почти любой ценой отбить у Наместника и вернуть королеве лично в руки ее собственного блудного сына.

Королева и полубог.

— Эс-Тьери! — В голосе молодой женщины лет двадцати пяти на вид, одетой в атласное темно-голубое платье, слышалось здоровое раздражение. — Где он?!

— Кто, Ваше Величество? — Попытался прикинуться дурачком всезнающий пятисотлетний полубог.

— Не стройте из себя идиота! Где мой сын? Вы сами доложили мне, что нашли его!

Эс-Тьери тяжко вздохнул. Общение с людьми порой сильно утомляло его. Вот уж действительно — нелюдь и человек не могут быть равны. Кто-то обязательно должен быть выше, но общаться на равных им между собой невозможно. Только взгляните, какая порода: как только, в виде исключения, снисходишь до разговора с ними как с равными, они немедленно наглеют и норовят сесть на шею. Конечно, Тереза не была человеком в полной мере, но, ей-ей, русалья сущность из нее выглядывала лишь временами. Особенно после нескольких месяцев на троне...

— Извольте поправиться, сударыня. — Холодно молвил старший эсс. — Я вам ничего не докладывал. Я всего лишь рассказал в дружеской беседе несколько последних новостей. Не стоит вам забываться.

"Ведь вы всего лишь королева. А я — старший сын Эссалона."

— Да мне начихать и на вас, и на вашего отца, Тьери! Не испытывайте моего терпения, а не то узнаете, на что способна разгневанная я! Отвечайте, куда вы его дели? Куда вы засунули моего мальчика?

— Я лично никуда его не девал и не засовывал. — Коротко отрекся полубог. Разговор переставал ему нравиться — Тереза вела себя чересчур истерично. А ведь как хотелось спокойно обговорить детали за хорошим ужином, а после плавно перевести разговор на некоторые иные темы...

Увы вам, скромные мечты. Импульсивная королева в праведном гневе плохо годилась для деловых переговоров.

— А кто девал? Господин Нариа? Кажется, я зря назначила его министром... Ах! — Среброволосая красавица в раздражении умудрилась капнуть себе вином на платье. По атласу расползлось зловещее темное пятно. Она промокнула его батистовым платком, который тут же зло скомкала в пальцах.

— Он не виноват. — Лениво сказал эсс. Ему стало интересно наблюдать за королевой — как быстро она вспомнит, что ей как Фее Воды ничего не стоит вывести это пятно? — К тому же он тоже пропал.

— Как это? Он что, бежал? Но зачем? Проклятье, у меня же совершенно некем заменить его!

— Сомневаюсь, Ваше Величество. Скорее всего, он похищен. Попробуйте вот этот соус, по-моему, весьма недурно...

— Что значит похищен?! Когда? Кем?!!

— Пару часов назад. Из собственного дома. — Охотно поделился новостью полубог.

— Кто уже знает об этом? — Помедлив, сухо спросила королева.

— Пока никто. Кроме нас. На всякий случай я сделал так, что никто в Управлении не вспомнит о нем на протяжении целого дня. Это даст нам время на поиск выхода. К сожалению, вы правы — второго такого интригана днем с огнем не найти...

— Значит, они пропали одновременно? — Тереза Дрейк размышляла о своем. — Один — из камеры, второй — из дома...

Эсс с холодным любопытством ждал продолжения логической цепочки.

— Кажется, я знаю, чей это почерк. — Тихо проговорила королева. — Его всегда выдавало пристрастие к небольшой театральщине. Но его не должно здесь быть... Он же обещал мне...

— Вы быстро догадались. — Усмехнулся ее высочайший собеседник. — И догадались верно.

— Что вы хотите сказать? — Осведомилась королева.

— Это дело рук вашего брата. — Безжалостно добил полубог.

— Не может быть! Сколько же времени он здесь?!

— Достаточно. Я полагаю, почти столько же, сколько и вы. Помните, как он отчаянно пытался спасти вас? Сколько он сделал попыток? Кажется, три?

— И вы знали, Эс-Тьери?!

Эсс усмехнулся одним уголком рта.

— И даже не сказали?!

— Зачем? Он, к сожалению, оказался на своем месте. Он право имеет, моя леди. И взять его в его Замке невозможно.

Королева чуть не вскочила из-за стола.

— Я не понимаю! Не могу поверить! Мой брат здесь? В Эс-Дагаре?

— На Границе, — уточнил эсс, тонкой серебряной лопаточкой намазывая паштет на деликатесную лепешку из голубого ячменя. — Он неплохо там окопался. Даже я не могу... Гм-м... Скажем так — принять меры по его выселению. Хотя бы мне и хотелось. — Подумал и добавил: — Ужасно.

Его прекрасная собеседница молчала. Потом все-таки встала из-за практически нетронутого стола, подошла к высокому стрельчатому окну и самолично его распахнула. Глядя на свое отражение в створке, принялась заплетать длинные и тяжелые серебристые волосы в косу. Обыкновенную, простонародную, тугую косу.

Эс-Тьери успел до некоторой степени изучить привычки собственной протеже. Фея Воды всегда ходила с распущенными волосами, свободно стекавшими по плечам, и не признавала никакого ограничения их свободы. Но когда она самолично заплетала себе косу, это означало только одно: девушка приняла волевое решение, от которого не собиралась отказываться. И последствия таковых решений обычно бывали катастрофические.

Поглядев на воинственную русалку, эсс счел нужным лишний раз уточнить:

— Трейси, я не могу поднять штурмовой отряд Стражей для удара по Замку. Твой брат оказался предусмотрителен, ни один из нас не в состоянии атаковать его творение. Вся наша сила ударит по нам же.

Усердно издевающаяся над собственными волосами Фея, закусив губу, заколола косу серебряной шпилькой с зубчиками.

— Как вы полагаете, Тьери, зачем ему мой сын?

— Я попросил бы вас, герцогиня, не называть меня таким именем. — Вопрос эсс намеренно проигнорировал. — Ко мне следует обращаться "Милорд Герцог", или, в крайнем случае и только для вас — Эс-Тьери, герцогиня...

В противоположность холодному тону с нотками справедливой ярости лицо его сохраняло дружелюбно-участливое выражение. Как у доброго-доброго прокурора...

— Согласна, но тогда и вы называйте меня моим настоящим именем! — Гневно бросила королева. — Тереза Дрейк, а не какая-то Трейси! Тереза!

— А мне казалось, что в вашем родном мире вас звали иначе. — Улыбнулся полубог. — Если уж на то пошло, то имя Тереза вы себе выдумали сами. Может быть, мне звать вас леди Лорелея? Или принцесса Лореляй?

Нахала обожгли яростным взглядом, но для прожигания брони чувств эсса требовалась температура повыше.

— Леди Лорелея в том мире и осталась... — Собралась обидеться Фея Воды. Но вдруг опомнилась: — Что вы мне зубы заговариваете?

— К сожалению, не обучен. — Развел руками старший сын Божий. Разговор его искренне забавлял.

— Что вы мне лапшу вешаете и фиалки дарите? — Поправилась русалка. — Я спрашиваю вас, как по-вашему, зачем ему мой сын?

— То есть зачем ему родной племянник? — Скрупулезно уточнил эсс. — Не знаю, может, родная кровь взыграла...

— Мой брат до всей этой истории и видел-то лишь пару раз своего племянничка! — Рыкнула грозная русалка. — Что-то раньше он им особенно не интересовался!

— Ну, значит, заинтересовался. Бывают такие всплески родственных чувств, причем внезапные. — Эс-Тьери лениво потянулся, как большой сытый кот. — Скорее всего, он готовит ловушку. Не особенно тонко, должен признать, но...

— Но грамотно.

— Даже не надейтесь. Хотя... Надеяться-то можете, но терять надежду будет болезненно.

— Я все равно отправлюсь к нему. Надо же мне забрать сына.

— Именно на это он и рассчитывает.

— Как же мне надоели эти так называемые "попытки спасения"... Неужели пор можно не понять, что они бесполезны?

— И тем не менее вы равно отправляетесь. Надеетесь образумить упрямца? А то и безумца?

— Его образумливать уже бесполезно. Но могу я предполагать, — Фея Воды обворожительно улыбнулась эссу, — что он знает, что вы знаете, что именно на это он и рассчитывает?

Эс-Тьери пожал плечами, словесному выверту особенно не удивившись. Мол, как хотите, так и предполагайте.

— Сейчас ночь. Возьмите с собой хотя бы госпожу Хэлли, ей полезно будет развеяться после недавнего случая.

— Она сейчас видеть никого не желает! И потом, у нее же приготовления к свадьбе! — Явное противоречие аргументов друг другу для настоящей королевы само собой разумеется.

— Вот поэтому и возьмите. Мне кажется, ваш брат собирает гостей...

-Что вы хотите этим сказать? — Наконец-то заинтересовалась странным поведением своего старого знакомца (и главного сторожа по совместительству) королева.

— Что мне нужно вам говорить? Идите уж сами, и сами все увидите. — Эс-Тьери встал из-за стола, быстро промокнул губы салфеткой и мановением руки открыл куда-то телепорт.

— Я так полагаю, спешите доложить отцу? — Презрительно-ехидно осведомилась королева.

Эс-Тьери как-то странно взглянул на нее, помедлив, коротко поклонился и шагнул в дымно-белесый провал.

Королева осталась одна.

Стоит ли описывать, что думала она о своем брате?

Последний парад героев.

— Итак, начинается?

— Начинается, Стив. Команде крейсера занять места согласно боевого расписания!

Ох, не зря читал Наместник книгу про героический "Улисс". Срежиссированное им действо вступало в завершающую фазу...

Аларик де Морральен, Наместник Тьмы Эс-Дагара, как в обычное время, одетый в кожаный длинный плащ с широким отложным воротником и шелковую черную рубашку под ним, незастегнутую на одну верхнюю пуговицу, опустился в простое деревянное кресло в нижнем зале, где вместо стен были колонны. Этот трон не возвышался над миром, он просто стоял на полу, как воплощение грубого доисторического века, в совершенстве диссонируя с окружающей изысканно-эклектичной обстановкой. Насыщенно элегантный вампир, затянутый в белоснежный парадный мундир офицера британского военного флота, с вышколенным достоинством императорского гвардейца застыл рядом с господином, в левом кулаке сжимая белую перчатку.

К колену архидемона был прислонен черный зонт.

За спиной Хозяина с остановившейся грацией в прыжке снятого леопарда не дышали Флоретт и Френсис в ярко-алых, плотно облегающих мундирах-комбинезонах. Обтянутые тугой тканью, словно высеченные из рубина, идеальные фигуры девушек явно были созданы по завету Микеланджело — "Достаточно взять камень и отсечь от него все лишнее". Золотые локоны у Френсис и черные — у Флоретт. Черные, как вороненая сталь, глаза вампира, и ярко-синие, как тюльпан, очи демона.

Черный цвет впереди, белый и алый за плечами.

Они были единственным украшением ожидающегося приема, и других не требовалось.

Прямо перед ними, но на другом конце зала, возвышалось... Было натянуто... Темнело или мрачнело... Одним словом, черт знает, что такое, но больше всего напоминающее полотняный экран кинотеатра. Только полотно было не белого, а, разумеется, лояльного Ночи цвета, и висело в воздухе само по себе, слегка колыхаясь по краям, хотя воздух был неподвижен. У края сей непонятной хреновины притулился Непонятый Менестрель, спиной прислонясь к колонне и заплетя по-походному ноги. На коленях у него возлежал любимый линхельван. В очевидной меланхолии великий певец на злободневные темы бздыннькал на струнах без видимого ладу, пристроив инструмент на манер гуслей, и, самое интригующее, был абсолютно трезв.

Переодеться он не пожелал, оставшись в зеленом суконном камзоле и кожаном колете поверх него, в которых проходил все свое путешествие. Зато сияли демонстративной чистотой новые сапоги с начищенными до блеска серебряными шпорами — чтобы оные были всем видны, ноги аристократ-музыкант вывернул под поистине невозможным углом.

Композиция, которую он собой изображал, воплощала не иначе как Вселенский Пофигизм.

Керита видно не было. Смешение основных волшебных красок у трона и Менестрель, самозабвенно "мызицирующий" на полу под колонной, — это и было первое зрелище, представленное взгляду пестрой толпы людей и нелюдей, почему-то одновременно вывалившейся из черного полотнища — которое оказалось всего-то навсего широким куском вырезанного Пространства, мгновенно затянувшего прореху, как только последний посетитель Черного Замка перешагнул через край.

— Добрый вечер, дамы и господа. Я рад приветствовать вас в своих владениях. — Прозвучал негромкий голос Хозяина торжества.

— Братец, ты совсем обнаглел!

— Ар?! Откуда ты здесь?

— Готовься к смерти, Темный! — Прореагировал каждый в меру своих желаний.

— Господин де Морральен, потрудитесь объясниться... — Ровный и спокойный голос господина Нариа заставил умолкнуть всех, невзирая на чины и звания. Собрание переглянулось, кое-кто спрятал огненный меч, еще кое-кто, пользуясь моментом, спешно чмокнул первого в щеку и отпрыгнул в сторонку, чтоб окружающие чего не подумали.

— Вот это я и называю умением грамотно управлять, — хмыкнул де Морральен, зачем-то сдувая невидимую пушинку с левого плеча. Его свита совершенно синхронно улыбнулась, но улыбки были странными...

— Я же говорил, что они все сволочи! — Подал голос от плинтуса Менестрель. Хотя его никто и не спрашивал.

Поэтому он персон не уточнял.

Собрание переглянулось и загомонило снова:

— Братец, куда ты дел моего сына?

— Лори, ты что, не видишь, он абсолютно самовлюблен! Сейчас мы с Аром у него спросим...

— Любимая, отойди в сторонку! Мне нужно его убить, ты мешаешь.

— С ума сошел, псих?! Он мой брат! Каким бы он ни был Темным, а убивать его не позволю! Сама убью, если надо будет, но другим не дам!

— Ой, Ар... Как ты меня назвал?

Один господин Нариа в этой комедии положений почему-то участвовать не пожелал. Подойдя к восседающему на манер особо просветленного монаха Менестрелю, он склонился над ним и вежливо проговорил:

— Уважаемый, сдается мне, вы — своеобразный распорядитель на этом торжестве бедлама. Сделайте что-нибудь. А то ведь уши вянут, и время идет, между прочим...

"Распорядитель" воззрился на полицейского, как вор в законе на принципиального судью. Неопределенно хмыкнул. Встал, закинув линхельван за спину, и нахально прошел сквозь компанию из королевы, госпожи Хэлли и Архангела, хотя совершенно спокойно мог их обойти. Походя толкнул в бок Ара, подмигнул госпоже Хэлли и шутовски раскланялся с гневно насупившейся королевой. От такой наглости все притихли на несколько секунд, и родовитый граф ар-Штосс, неторопливо приблизившись к трону, громким суфлерским шепотом (истинно швейковским тоном!) доложил:

— Их благородие порядка желают!

— Да будет так! — Умудрившись совместить ироничность с громогласностью, а ухмылку с величием, произнес Наместник Тьмы.

Подумал: "Откуда ж ты, стервец, Гашека-то знать можешь?"

И раскрыл свой зонт.

Ничего сверхъестественного не произошло...

Просто возник из ниоткуда резной дубовый стол, ничем особенным, кроме фигурно выточенных ножек, не отличавшийся. Да и те не представляли собой ни грамма интересного — никаких вам скалящихся черепов, никаких костей, как человеческих, так и чьих-либо еще. Равно как и прочих заезженных атрибутов вкусовых пристрастий Темных.

Белая скатерть опустилась следом.

Обыкновенная, нейтральная мебель. Появившийся следом за ней голем, грустно глядя нарисованными глазами, принялся расставлять тарелки, разномастные бокалы, сложносоставные приборы столового серебра и кувшины с бутылками. Он сервировал стол под легкий фуршет, как сей прием обозначили бы в родном Мире Наместника. Ничего плотного и тяжелого, так, легкая закуска и слабоалкогольная выпивка — как необходимый фон для задушевного разговора...

Гости наблюдали за приготовлениями любопытно-удивленно-голодными глазами. Даже Архангел подзабыл свои агрессивно-наступательные порывы, скорее всего, отложил их до лучших времен. Он был занят делом: пытался осторожно и мягко отклеить от себя ненавязчиво липнущую к нему на шею девушку. Не стоит осуждать госпожу Хэлли — блюстители "облико морале" могут сами попробовать на себе ангельский поцелуй, а потом уже возникать с претензиями. Господин Нариа, не забыв вежливо поприветствовать свою королеву и ее наперсницу, скептическим взглядом оценил светловолосого голубоглазого верзилу шириной плеч с двухстворчатый шкаф. Крыльев и доспехов не было, но при толике фантазии оные легко домысливались. Покосился на Наместника, не потрудившегося встать. Неизвестно, что он в нем рассмотрел, но, во всяком случае, сесть зачем-то постарался поближе к нему...

Рассаживались по странной системе, немно го похожей на обычное "чередование своих и чужих", применяющееся на протокольных мероприятиях между закадычными врагами. Во главе стола, что логично, устроился Наместник — худой, длинный и черный.

Слева от него, на ходу быстро подправляя расческой пару выбившихся прядей, опустился господин Нариа.

Справа хотела было сесть королева, но как-то так получилось, что ее бесцеремонно оттеснила одна из Наместниковых девушек — черноволосая. Господин Нариа далеко не сразу узнал в этом сверхоблегающем мужском платье пропавшую дочь своего политического противника — грыб кресс, у нее даже выражение глаз как-то странно изменилось!

Обиженно фыркнув, Ее Величество устроились поодаль.

После господина Нариа, обворожительно улыбаясь, в таком же бесстыжем костюмчике опустилась дива Френ. Она отделила от него очевидную парочку — госпожу Хэлли и Архангела.

— Минуточку, братец! — Все же вспомнила королева. — Не пудри мне мозги, где мой сын? Где Керит?

— Где, где... В библиотеке! Где еще ему быть? — Безразлично отмахнулся хозяин торжества. Прищелкнул пальцами. — Вот твой Керит. Принимай по описи.

Возник означенный книжный любитель не где-нибудь, а аккурат между Аром и Хэл, явно еще не выплывши из двадцать мохнатого по счету фолианта. Очки на нос — и вышел типичнейший студент-заучка из Селинианской Юстициарной Академии! Таково оказалось мнение господина Нариа, реакции же некоторых присутствующих были более оригинальны....

Увидев своего недавнего спутника, услышав, чей он сын, и поняв, чей племянник, Менестрель побледнел и стал как белый декоративный мыш с красными глазами. Медленно передвигая ноги, он двинулся и уселся на место рядом с госпожой Хэлли. Его, в свою очередь, отделил от королевы, чей многообещающий взор доводил беднягу до ступора, безукоризненно элегантный Стив, воспользовавшись моментом, чмокнувший королеве ручку.

Белый голем наполнил бокал Аларика де Морральена густой и тягучей красной жидкостью.

И Наместник Тьмы встал и поднял первый тост:

— Здесь собрались вы все, мои друзья и недруги, сподвижники и противники, соратники и соперники. Я собрал вас всех, чтобы наконец-то поставить точку в одном старом затянувшемся споре... Так выпьем же за настоящий спор благородных людей, как одно из немногих средств в этом мире, способное заставлять вершить самые невозможные дела!

И, не дожидаясь остальных, испил до дна свой бокал. Переглянувшись, собрание поддержало бравый, хотя и малопонятный тост. Королева Дрейк была задумчива, Ар — явственно недоволен, госпожа Хэлли искоса метала в Наместника презрительные взгляды, раскалывавшиеся о него, как сосульки о танк.

Им не дали времени скоординироваться и выработать общую тактику и стратегию. Никто не мог предполагать, в какой окажется команде.

Повисло неприятное молчание. Чтоб разрядить обстановку, господин Нариа сказал:

— У меня был налит настоящий золотой семарангский коньяк, у вас — какое-то вино из десертных сортов, у почтенных диар и господ тоже свой напиток у каждого. Как я полагаю, наиболее любимый. Ваше внимание к гостям делает вам честь.

— Благодарю, польщен, что мои скромные усилия были оценены по достоинству, — церемонно ответствовал ему Наместник. И разговор так бы и потек в салонном духе жеманного Верхнего города, кабы не прямолинейный Ар, который физически не мог сидеть за одним столом со своим кровным врагом.

— Вы ошиблись только в одном — он сам пьет не вино, а кровь!

Почему-то сей проникающий выпад не произвел того шума, на который Архангел рассчитывал.

— Да, я пью кровь, — согласился, как с ребенком, Наместник. — И еще двое из тех, кто сидит за этим столом, тоже пьют человеческую кровь. Пить иные жидкости они просто не могут — вампиризм, знаете ли... Их зовут Френ и Стив.

Вампиры чуть привстали из-за стола, и церемонно раскланялись.

— Где же вы отыскали таких оригинальных соратников? — Господин Нариа решил взять на себя роль "оживителя общества", а то ведь так и придется сидеть в молчании. И потом, он и так собирался разрешить некоторые интересующие его вопросы...

— О, в иных Мирах данный вид не столь уж и экзотичен. Они оба работают на меня на контрактной основе, по соответствующе оформленному договору... Первый из них — Стив, — указал мановением серебряной вилки довольный работодатель. — Он инкуб, то есть специалист по соблазнению женщин. Он был первым в моей свите. Именно он нашел для меня Френсис, помог уладить юридические вопросы с ее прежним хозяином, и вот теперь она здесь. Она — универсал.

Пока Хозяин упражнялся в велеречивости, господину Нариа понадобилось вновь поправить волосы — какая ведь морока с такой роскошью на голове! Его рука как бы невзначай скользнула под воротник, а потом невероятно быстро, как у фокусника, метнулась к фужеру де Морральена, который в этот момент вновь наполнял кровью белесоватый голем. Сам Темный Рыцарь как раз в этот момент представлял свою свиту, и, будем очень надеяться, ничего не видел...

— Тогда, пожалуй, стоит выпить за верных помощников, — предложил второй тост полицейский.

— Великолепная мысль. — Согласился Наместник Тьмы.

Он выпил, и выпили все.

— Странный букет. — Сказал де Морральен. — Чувствуется некая химическая примесь, не больше грамма вещества, добавленного, быть может, для вкуса... У людей оно вызывает почти мгновенную остановку сердца. Ах, мой дорогой господин Нариа, где же ваша маленькая капсула, что вы носили под воротником? Вы же берегли ее на крайний случай, как же вы будете без нее обходиться?

Френсис, жеманно потянувшись, обернулась к полицейскому, вертя в пальчиках миниатюрную стальную вилку. Тот никак не отреагировал — он уже знал, что все равно защититься не успеет.

— Вы довольны вашей проверкой, мой друг? — Склонив голову, поинтересовался Наместник. — Надеюсь, она была последняя. Меня, к сожалению, нельзя убить. По крайней мере, никому из вас это не удастся. Даже вам, мой... Более удачливый соперник. — Он кивнул готовому атаковать Ару. — Причем даже не потому, что я сильнее вас как воин. Впрочем, не будем забегать вперед. Мы уже перекусили, тогда, может быть, послушаем сказку?

— Не понял изощренного юмора... — Робко вякнул Менестрель.

— Сказку. Или, если хотите, быль...

В зале неожиданно погас свет, но зато засветилось вдруг похожее на кусочек Тьмы полотно. На нем, медленно проявляясь, начинали двигаться фигуры, и в неярком рассеянном свете было очень хорошо видно мужчину, похожего на Наместника Тьмы, девушку, похожую на госпожу Хэлли, молодую женщину, похожую на королеву Дрейк... Звука не было, картинки были немыми. Только сухой, по-военному четкий голос де Морральена комментировал происходящее.

Но все-таки первым был не голос Рыцаря Тьмы. Первым голосом в этой странной мизансцене, театре колдовского мира, порожденном фата-морганой, звучал тот, что каким-то извращенным линией судьбы эхом вечно сопровождал Наместника. Этот голос, звенящий, но без патетического надрыва, дрожащий от холодной ярости, а не трусости, отчаянный — но на Грани истинного безумия, был неотделим от Наместника Тьмы.

Потому что звучал этот голос вечно внутри него самого.

Моя душа сошла на ноль.

На металлический каркас.

Нечеловеческая боль

Закрытых глаз!

Не человек и не герой,

Больное пламя моих вен,

Я создан был чужой рукой

Из лабиринта черных стен...

Иди, и руки на плечо!

Вперед, не думай ни о чем.

А за чертой, два шага в тень,

Пылает день...

— ...Это начиналось как безобидная забава компании друзей, любивших сказки, приключения и волшебство, и не ценивших Жизни, в которой они были вынуждены обитать. Компания была очень маленькая, тесно сплоченная, и состояла всего из трех человек... — Медленно, как волны в глицерине, разносились по залу слова. — Названые брат с сестрой и их общая подруга, в которую был влюблен юноша. Жили они не то чтоб мирно, но весело, хотя чего-то им недоставало в Жизни. И тогда сестра решила, от скуки ли, от нечего делать или от мнимого недостатка внимания к себе, написать собственную сказку, про то, как похитил ее коварный иномирный бог Эссалон и решил почему-то не много, не мало, а усадить ее на трон одного из своих королевств, после того, как угасла предыдущая династия... По условиям игры, все написанное становилось правдой, и брату просто не пришло на ум, что свою сказку сестра не считает реальностью. Он решил спасать ее взаправду, не понарошку, и после нескольких неудачных попыток — помилуйте, разве ж можно спорить с Автором в его собственной книге! — принял решение, которое оказалось роковым... Он заключил договор с мессиром Воландом, и принял на себя вакантную должность Темного оппонента Светлого бога Эссалона. Только так он смог войти в мир, из которого его изгнали родная сестра и любимая подруга. Изгнали, поскольку обнаружились категорические разногласия троих Авторов по поводу развития сюжета. Но — ш-ш-ш...

И каждый шаг решает плеть,

И каждый вздох считает боль.

Мне не допеть, мне не успеть,

Не стать собой!

Я без души, ни жив ни мертв.

Петлею стянут, сталь звенит,

Как воск расплавлен, камнем стерт...

Но я и тот, кто не простит!

Иди, и руки на плечо,

Вперед, не думай ни о чем,

А за чертой, два шага в тень,

Пылает день...

— Получилось так, что мелкие и крупные ссоры в Жизни стали прямым отражением противостояния в выдуманном литературном мире. Ни сестра, ни любимая не простили ему сделанного выбора, не смогли принять его такого, каким он стал — Наместника Князя Тьмы. Самую большую жертву, которую только может принести человек, не оценили по достоинству — в нее просто не поверили... Потому что в сказке, которую хотели написать они, не было места никакому Наместнику. И тогда он решил, что напишет свою историю, инвариант, так сказать. — Де Морральен обвел взглядом свою притихшую аудиторию. — И написал. Вас всех. И написал в сказочном мире себя, как есть, без прикрас, и вывел сестру и любимую, потому что ради них все и затевалось. Его волею, то есть моей, Эс-Дагар был расколот по осям времени и пространства. Его сестра, леди Лори, она же Тереза Дрейк, писала свой вариант, а Аларик де Морральен писал свой. В нем отражались, как в зеркале, события Жизни — любовная драма главного героя, например, произошла и там, и там. Всех остальных, увы, я не могу порадовать.

Ш-ш-ш...

Мои глаза не знают страх,

Но там, где сердце, воет мрак.

Я проходил сквозь зеркала -

Да будет так!

Подвешен и давно распят,

Сгорел, но все еще пою!

Я проклят тыщу лет назад,

Но до сих пор еще живу...

Последний аккорд, и свет зажегся. Господин Аларик улыбался.

— То есть мы все что, всего лишь герои какой-то пьесы? — Мрачно поинтересовался господин Нариа.

— Ну вы, ребята, и развлеклись — я столько даже не выпью... — Пробормотал Непонятый Менестрель. — Вот так ходишь, дышишь, играешь себе и людям на радость, вообще активно существуешь — а потом узнаешь, что ты, видите ли, не живой человек, а кем-то написанный персонаж... Так и веру в жизнь напрочь потерять можно.

— Почему это? — Осведомился Наместник. — Кто тебе мешает прямо сейчас пойти и сотворить что-нибудь эдакое... — Он покрутил кистью руки. — Залезть на забор в полночь и кукарекать?

— А то и мешает — откуда я знаю, может, это вовсе не мои желания, а просто... Просто один гад взял и написал, чтоб обывателей потешить, и надо мною они там ржут, книгу читая!

Наместник развел руками:

— Ну, дорогой, а тебе не все равно, чьим быть творением — Эссалона или моим? Поверь, от перестановки богов сила веры не меняется.

— А как же сам Эссалон? — Донеслось со стороны Флоретт, единственной, кто все еще испытывал перед оным бедолагой некоторый пиетет. — Я не поняла, он существует или нет?

— Существует, — пожал плечами Наместник. — Но тоже как вы. Он — лишь герой повести моей сестренки, чья ипостась присутствует здесь... — Он поклонился королеве, бледной, как смерть на потолке. — Впрочем, не стоит усложнять. Я не управлял вами, увы, если бы так, я просто написал бы, что безоговорочно победил. А так... Я распылил над вами Черный Дождь, я устроил эксперимент: как будут вести себя настоящие люди в условиях распространения Зла. Согласитесь, я не совершил ничего совершенно непоправимого. Просто мне хотелось взглянуть — а на что способны люди при наличии подобных ставок? И только теперь настала пора огласить результаты эксперимента, и организовать раздачу наград... — Он как-то незаметно переместился из-за стола в свое кресло, и за плечами встали двое вампиров. Слева направо — белый цвет, черный и красный.

Лицо архидемона неожиданно накрыл низкий капюшон, а щегольский кожаный плащ сменился на рясу-балахон.

— Для начала позвольте принять более удобный для меня облик. — И узловатый палец с обсидиановым когтем резко вонзился в первую жертву.

— Ты!

Керит вздрогнул.

— Домашний юноша, решивший поискать себе приключений... — Голос существа звучал глухо и вкрадчиво. — Скажи, а ты рассказал маме о своем желании отправиться погулять? Ты просто сбежал, решив, что она ни за что тебя не отпустит. Ты выдумал себе легенду, которая не выдержала даже одной серьезной проверки. — Господин Нариа сделал вид "ну я же говорил!". — Ты вырос на приключенческих книгах, со всех сторон окруженный маминой заботой. Тебе хотелось быть сильным, взрослым героем-варваром или мудрым магом-книжником, а тебя даже воспитывали спустя рукава: "Этого нельзя, этого не положено, для вон того ты еще маленький". Ты действительно очень маленький... Очень маленький для Дракона. Прими свой истинный облик! — Каркнул Наместник, откидывая капюшон, под которым оказалось не красивое, в общем-то, лицо, а страшная морда, обтянутая черно-зеленой блестящей чешуей. Желтым огнем загорелись красивые черные глаза, а густая шевелюра волнистых черных волос теперь казалась париком, одетым на чудовище. Когтистый палец с непомерно выделяющимися суставами уперся в Керита, и...

Тело юноши поплыло, начало плавиться, обволакиваясь серебристым туманом. Жалобно хрустнул переворачиваемый стол, с него посыпались на пол бутылки и блюда и бокалы. Все поспешно отскочили от стремительно набирающего размеры и массу молодого коротколапого Дракона приятного фиолетового окраса. Звероящер опустился на четыре лапы, пошевелил короткими крыльями и жалобно заревел. Он был не более двух с половиной метров в длину.

Все поспешно отскочили куда подальше.

— Братец! Что ты делаешь с моим сыном! — Яростно вскричала королева.

— Подумать только, а я вот с этим в одном шатре спал... — Пробурчал Менестрель, сторожко обходя рептилию по кругу. Зачем-то подобрал с пола вилку побольше.

— Ты Дракон, и я Дракон, оба мы Драконы... Ты воруешь эстрагон, я продаю талоны... — Напел Рыцарь Тьмы. Он по-прежнему улыбался, но на чешуйчатом лице улыбка казалась хищническим оскалом: — Племянничек, а скажи-ка, ты собирался поведать своей маме, каким образом ты, не раскрывая истинной сути, смог уцелеть в ночлежке для бездомных? Всем известно ведь, что делают с молодыми смазливыми юношами тамошние уголовные обитатели, а если юноша еще и дворянин... У этих людей крайне редко бывают женщины, кроме самых дешевых шлюх. Не правда ли?

— Керит! Не может этого быть... — Вскрикнула королева.

— Может, сестренка. Еще как может. — Просто, с ноткой брезгливости сказал архидемон. — По известному принципу: если родители неправильно воспитывают детей, дети тонут в лужах. По сравнению с обычной лужей такой вертеп, как королевский дворец, является помойной ямой.

— Только не у меня! У меня обычная легкость нравов!

— Ты видела где-то более другие дворцы? — Хмыкнул Темный. — Насколько я знаю, они везде одинаковы. Твоя легкость нравов означает, что все трахаются со всеми, и это считается нормальным. А ты была слишком занята своими королевскими делами, чтобы найти время для собственного сына, хоть пару раз поговорить с ним на интимные темы. Вот и не заметила, что твоего сына воспитали книги и придорные, что в сумме дало неплохие знания о жизни, пробел в которых был лишь один — касательно сведений о том, что нормальные люди делают "это" не с кем попало, а лишь с представителями другого пола. Разницы нет только для самых искушенных, каковыми являются придворные. В результате твой сын сбежал на поиски приключений, ну и нашел их... На пятую точку. Буквально.

Племянник в шоке пятился от дяди, пока хвостом не уперся в колонну. Рванулся вперед — налетел на перевернутый стол, поскользнулся на каком-то желе, чуть не разметав по сторонам окружающих. Разъярившись, Дракон не глядя ударил хвостом, выбив из колонны мраморную крошку. Заревел от боли в ушибленной конечности, от обиды на предавшего дядю и, может быть, от стыда перед мамой.

— Драконом же его сделала Лощина Спящих Пауков, выбрав из всех возможных наиболее подходящий вариант. Драконы, да будет всем известно, абсолютно свободны. В том числе и от каких бы то ни было предрассудков... — Меланхолично закончил Наместник.

— Братец, ты мне ответишь за это... — Гневно прошипела королева. Тот не обратил на нее внимания. Его горящий взгляд и указующий перст нашли себе новую жертву.

— Ты! — Ар от неожиданности схватился за меч. Но слова, слетавшие со змеиных губ, были страшнее любого аркана. — Архангел, живое воплощение Света, великий звездный воитель... Я должен быть благодарен тебе, за то, что ты спас мою девочку... — В тоне существа, восседавшего на деревянном троне, звучал беспристрастный холод Космоса. — Ты поступил как настоящий герой, не оставив мне ни малейшего шанса. Моя Хэл теперь твоя — по всем божеским, человеческим и сюжетным законам. Но скажи, признался ли ты ей, что та любовь, что раздирает ее сердце, та сумасшедшая страсть, из-за которой она готова прыгнуть под тебя прямо здесь, та домашняя, милая сердцу нежность, из-за которой она согласна стирать тебе носки, и желание самопожертвования, из-за которого она готова отдать за тебя жизнь — ты рассказал ей, что все это она испытывает лишь благодаря одному поцелую? Благородный Архангел, скажи, признался ли ты ей сам, что не любишь ее, а женишься лишь по приказу начальства? Признаешься ли ты ей в том, что будешь втайне тяготиться вынужденным браком, день и ночь отыгрывая любящего мужа, и волей-неволей, хоть капелькой своей души, хотя бы частичкой разума, но ждать ее смерти, как избавления от этого ярма — законного брака, что по дурацкой случайности и твоей собственной минутной слабости лег тебе на плечи? Молчать! Молчать, Светлый. Я не собираюсь вступать с тобой в диспуты, мне давно на все наплевать. Но скажи не мне, скажи сам себе — ты хотя бы когда-нибудь признаешься ей, что тебе стыдно смотреть ей в глаза? Благословляю вас Словом Тьмы. — Чудовище на троне бессильно закашлялось.

Архангел гордо поднял лицо, достойно принимая удар. Он и не собирался унижаться до споров с демоном. Но госпожа Хэлли словно окаменела, лишь ее рука с силой, до побеления пальцев, стискивала его запястье.

— Вы! Господин Трито Кешми Нариа и граф Рисс ар-Штосс, мои верные и преданные слуги... К вам у меня нет претензий. Вы остались в числе немногих людей на этой проклятой планете, которые сохранили свою человечность. Сохранили несмотря на присягу, данную лично мне. Я специально не стал превращать вас в полных демонов, чтобы посмотреть, на что вы окажетесь способны, чувствуя за спиной такую силу, как я. Подниметесь вы или упадете. Вы остались людьми, даже сумели развить в себе некоторую духовную силу из чувства сопротивления мне. Но все же вы присягнули Тьме, а это значит, должны понести равноценную утрату. Хватит разговоров — вам теперь с этим жить.

Господин Нариа качнул головой, что не означало ровным счетом ничего. Менестрель, а теперь уже законный граф, презрительно фыркнул и ущипнул струну линхельвана, издав на удивление противный звук.

— И, наконец, вы. — Костистая длань указала поочередно на госпожу Хэлли и королеву. — Я не буду больше касаться уже набивших оскомину тем. Я хочу лишь спросить у тебя, сестренка — как получилось, что этот Мир не отторгнул вас, чужаков? Почему он принял тебя, понятно — ты привлечена самим его богом. Но почему смогла остаться Хэл? Почему ее вообще пустили сюда, как ты думаешь? Только лишь чтоб тебе не было грустно и одиноко? О, боги... — Аларик засмеялся, лающе и отрывисто. — Все гораздо банальнее, сестренка. Госпожа Хэлли стала громоотводом — приманкой для Пространства, возмущенного таким произволом. На нее сыпались все усилия, направленные на то, чтобы выжить, выбросить основной чужеродный элемент — тебя. Поэтому ее едва не изнасиловали до смерти, поэтому ей устроили темную собственные недовольные гвардейцы, поэтому ей подсуропили такой нелепый брак — это все шишки, которые должны бы были свалиться на тебя, сестренка! Возможно, в другой форме, но на тебя! Ты сама попала в ловушку собственного сказания — Эссалон оказался не такой уж и пешкой. Он все-таки вас переиграл.

— Почему мы должны тебе верить? Братец, ты стал жестоким, кровожадным психопатом. Ты не понимаешь, что говоришь. Я ничего не могу изменить. Мне очень жаль... — Не тратя больше времени на разговоры с полоумным, сестра психопата занялась успокаиванием и утешением своего блудного (во всех смыслах) сына. Возлюбленная психопата вообще не считала нужным с ним разговаривать. Разумеется, она тоже ничему не поверила.

— Жаль? — Тонкие губы ее брата обозначили очередную усмешку. — Ожидаемо. Что ж, моя милая сестренка, у меня есть для тебя маленький подарок. На прощание. Господин Нариа, вы уже написали ежемесячный доклад по криминальной обстановке?

— Написал, а какое отношение...

— Так где же он? — Нетерпеливо спросил Аларик.

— Вот сейчас возьму и вытащу! — Позволил себе вспышку раздражительный полицейский.

— Белый Клоун, дай сюда доклад.

Услужливый голем, вязко шлепая босыми пятками, поднес ему тонкую пачку прошитых листов. Архидемон принялся их перелистывать, и именно этот момент выбрал Ар, чтобы нанести удар.

Он не был глупым или недоверчивым, он просто не мог не совершить атаки. Законы чести необъяснимы, они могут быть лишь понимаемы.

"Ты будешь отомщен, наш брат!"

— Придурок!!!

— Это точно. — Сокрушенно сказал Наместник. — Объяснял же...

Русалка от всей души отвесила возлюбленному своей подруги подзатыльник. Архангел с достоинством чихнул, убрал бесполезный меч и взглянул в глаза идеологическому противнику. И в следующий миг ушиб мраморный пол затылком.

— Ничего личного, Светлый. — Сказал, разминая кисть руки, меланхоличный нав. — Но один раз по морде ты все-таки заслужил.

Он протянул бумаги королеве.

— Читай, сестренка. Ты еще не знала, что творится в твоем мире? Так я тебя просвещу. Учти, это официальные сводки, и для восстановления настоящей картины эти цифры нужно умножать на три.

Читали бумаги они вдвоем — Тереза Дрейк, прочие имена неважны, и госпожа Хэлли. Быстро читали, даже чуть не вырывая друг у друга листочки. После прочтения господину Нариа были подарены целых два потрясающе многозначительных взгляда.

Министр полиции, как обычно, предпочел не реагировать. После насыщенной речи де Морральена он вообще впал в прострацию. Стив тихонечко, полушепотом, полутелепатией, поделился с Френ мыслью, что сыщик лихорадочно просчитывает варианты. Френсис ему не ответила. Она была занята делом: ела глазами господина Нариа.

— И ты хочешь сказать, что это все — дело твоих рук? — Скептично поинтересовались Ее Величество.

— Дешевые понты, и ничего больше! — Поддержала подругу госпожа Хэлли. — Почему, собственно, мы должны тебе верить?

— Когда эти понты приступят к штурму дворца, не говорите, что я вас не предупреждал. — Откликнулся Создатель Черного Дождя. — Подтверждение моих слов, любимая, можешь спросить у своего... — Рыцарь презрительно мотнул головой в сторону зондера. — Он не может соврать. Даже если сильно захочет... Впрочем, даже захотеть наш серебрянокрылый друг не имеет права. Особенно в моем присутствии.

Сразу несколько пар глаз пристально уставились на Ара.

— Он не врет. — Сказал командир зондер-команды. — Люди Эс-Дагара действительно отравлены. Я это вижу. Все Ангелы видят.

— Чем отравлены?

— Свободой выбора Зла.

— От него есть противоядие?

— Нет.

Дежурная улыбка Наместника Тьмы стала такой едкой, что вызывала одно лишь желание — от души съездить ему по физиономии.

— Пустяки! — Заявила королева. — Я же Фея Воды. Вода в моей власти. Мы вылечим людей без проблем...

— Сестренка, неужели ты думаешь, что я не предусмотрел такую возможность? — Перебил ее брат. — Я же прекрасно знаю твою способность управлять водой и любыми жидкостями на ее основе. Поэтому я подстраховался. Люди на три четверти состоят из воды, ведь так? Чтобы вывести из человека мой яд, тебе придется вывести из него всю воду. Мне сомнительно, чтобы он после этого не перестал жить.

— Ничего, я найду способ! — Уверенность Феи в своих возможностях была непоколебима.

— Ищи. — Равнодушно сказал де Морральен. — Я могу даже подсказать тебе безотказное лекарство...

В его руке появилась странная вещь — тоненькая стеклянная палочка с полостью внутри и острой иглой на конце.

— Не все люди выпили моей водички. Некоторые оказались слишком чисты душой, чтобы на них подействовал яд. Их не так уж и мало, должен с прискорбием признать. А еще в далеких, глухих селениях с обособленной, замкнутой циркуляцией остался чистый материал. Он пригодится тебе на развод. А условие задачи вот какое. Чтобы спасти свой мир от злобности, ярости, агрессии, беспричинной ненависти и черной зависти, ты должна будешь убить всех зараженных людей. Этот анализатор крови, — стеклянная трубка с иглой перелетела в руки Хэл, — поможет тебе в поисках. Удачной охоты на ведьм, сестренка.

— Какая же ты сволочь, братец... — Процедила королева. — Постараюсь обойтись без твоей подачки. Благодарю за урок.

— Если ты по какой-то причине воспользуешься ею, то им воспользуются другие. Скоро по этому миру начнет победное шествие движение людей, одержимых искренним желанием спасти его от Зла. В отличие от тех, кто присутствует здесь, они не знают, кому служат. Я назвал их ободритами. — Безнаказанно присвоил Наместник выдуманное Френ прозвище. — Как ты думаешь, если в руки к простым людям попадет безотказное средство определять проклятого человека, как они им воспользуются? Мы бежим, догоняя охоту на ведьм... — Пропел Темный Рыцарь. — Вот теперь я могу быть спокоен за эту планету.

— Ты мерзавец!!! — Выдохнули сразу трое.

— Не-а, он просто гад. — Поправил четвертый.

— Но способный. — Признал пятый. А шестой зашипел:

— Ш-Ш-Ш-Ш!!!!!

— Кто там еще остался? Флоретт... Моя милая Флоретт, отрада исстрадавшегося сердца... Вот уж кто-кто, а она останется моей тайной. — Желтые глаза сверкнули особенно яростно. — Я преподнес ей лично небольшой подарок, так же, как и господам музыканту и полицейскому. Она единственная среди вас обладает истинно чистой душой, поэтому такую ценность я, уж не взыщите, приберегу. Да, и Крысюк! — Вдруг вспомнил нав. — Господин Нариа, видите голема? Это и есть Крысюк, забирайте, он ваш с потрохами.

— И что мне с ним делать? — Вопросил Министр полиции.

— Делайте, что хотите. — Как от моли, отмахнулся Темный. Его лицо снова стало человеческим, только очень-очень раздраженным. Внезапно он поднялся и обвел глазами их всех — испуганных, оскорбленных, разгневанных, разобиженных... Стив Ламбер и Френсис с холодными лицами стояли за его спиной.

— Как же вы все мне надоели... — Неожиданно прошипел Наместник Тьмы. — Я сделал все, что был должен, и теперь могу быть свободен. Пошли вы все к черту, господа! Счастливо оставаться! — И совсем уж неожиданно: — Эс-Тьери, принимай!

И в долю секунды упала Тьма, которую не смог рассеять даже засветившийся нимб Ара. Она была плотной, густой и почти осязаемой. И все поняли, как-то синхронно, что в зале уже нет ее повелителя и его самых близких слуг — таких же иномирян, как он сам...

Господа Демоны ушли, предварительно попрощавшись.

Чей-то голос рассудительно произнес:

— Сегодня ночью мне, господа, приснилась такая большущая серая крыса! Думаю: что за ерунда? А оказалось, сон-то в руку...

— А я вообще снов не вижу! — Отозвались ему.

З а н а в е с.

Последний разговор в пустой ночи...

— Здравствуйте, Аларик.

— И вам вечного здравия, мессир. Я знал, что мы увидимся, но не думал, что так скоро. Явились расставить точки над "i"?

— Нашей встречей началась эта история, и нашей встречей она должна закончиться. Надо замкнуть в кольцо последнюю нить сюжета.

Бывший Наместник Тьмы смотрел в окно, за которым мигали огоньки светофора, фонарей и немногочисленных машин, проезжавших по не слишком оживленной улице. Раскрытый черный зонт сох на полу; не так давно они попали под дождь.

Под самый обычный дождь...

Дьявол расположился в кресле, где любил сидеть сам Аларик.

— Так что там с последней нитью? Признаться, я полагал, что не справился с обязанностями.

— Наоборот, вы выполнили их великолепно!

— Что-о?!

— Удивлены?

— Порядком.

— Я и не ждал от вас вечной службы на этой должности. Нас ведь, в сущности, не так уж много на все миры... Вы сделали главное. Вы дали толчок развитию мира. Теперь там стало интересно. Кстати, имейте в виду: должность Наместника Эс-Дагара за вами сохраняется. Пока же считайте себя в отпуске.

Отправленный в отпуск Наместник рассмеялся, и его визави даже улыбнулся в ответ.

— А отпускные будут идти?

— Вам даже причитаются определенные премиальные. — Задумчиво сказал тот, кого называли мессиром. — Ведь вы совершили очень важный поступок. Вы превратили полубога в человека.

— Это хорошо или плохо?

— Это крайне важно...

— Увы, я не смог превратить человека в бога. — Тихо сказал де Морральен.

— К этому он будет стремиться. Но на самом деле бог — это низшая ступень человека. Низшая, а не высшая, как принято думать.

— Почему?

— Потому что только человек обладает правом самому решать свою судьбу. — Ответил лучший во Вселенной психолог. — Только он обладает правом выбора и правом нести ответственность за этот выбор. Только ему дана на это сила. Вы подарили Эс-Тьери шанс исполнить свою мечту. Он сумеет стать Создателем для родного мира, Богом с большой буквы.

— Потому что этот Бог будет человеком. — Улыбнулся Аларик. — Неужели Тьма бывает к лучшему?

— Нет. — Сказал дьявол. — Поверьте мне — не бывает...

Эта сказка закончилась в канун Хэллоуина 2008 года.

108