— Сёдзай. Еще вопросы?
— Все, вопросов больше не имею, госпожа инспектор!
"Сэр!" — отдаю честь Мато-сан. Мое начальство грозно хмурит брови, не понимая юмора. Ну, как сказать. Если спросите, насколько все хреново, то "она и после больницы будет держать меня за глотку, спасите-помогите".
— Ох... Ну и момент ты выбрал выйти чистеньким. И чего ваша братия не умеет выбирать время?
— Вообще это вы там решили, когда меня выписывать. Не надо во всем винить меня, пожалуйста.
Сразу оговорюсь, я не очернял рук преступлением... А-а, ну, все-таки я начисто забываю, что бывает днем, поэтому не уверен, но, в общем, проколов не было. Но Мато-сан обращается с людьми, как с уголовниками. Грехи отцов — грехи сынов... точнее, сестер — братьев, как-то так.
— Простите, вы сейчас сказали "ваша братия"?
— Сказала. Серьезно, Сёдзай. Твоя выписка, ну, должна была быть более громкой, что ли. Но прошлым вечером дали приказ с изменениями. Выписка — вопрос решенный, провести любыми средствами, но по возможности тихо, вытурить так, чтобы люди не обратили внимания. Знаешь, в чем тут дело?
Мато-сан, не глядя мне в глаза, крутит шариковую ручку. Никоим образом не для развлечения. Это наверняка...
— Ни капельки. Но да, со стороны мы кажемся преступниками.
— Не кажетесь. Самые настоящие преступники.
Хрусть. Она сердится — ручка ломается. Уже третья. Тома-сан и инвентарь не щадит.
— Сурово... Но это ведь не про меня, так? Выписаться можно, но нежелательна огласка... А-а, что-то натворила предыдущая?
— В точку. Днем с тобой удобно разговаривать. Эй, ты, принеси ручку. Покрепче, пожалуйста.
Медсестричка, затаившая дыхание в глубине помещения, встрепенулась и протянула собственную ручку. Четвертой будет?.. Мато-сан для успокоения могла бы хоть покурить, что ли. Хотя я не видел, чтобы она курила.
— К слову, Сёдзай. Ты помнишь Хисаори, которая полгода назад выписалась?
— Лица не помню, но знаю, что собой представляла. Показать страницу Хисаори?
— Да ладно, уже утром присовокупила к общей картине. Ты с Хисаори Макиной не связан, это точно и замято... Ох. Она тебя учла, ты сам ни при чем, но...
Вж-ж, вж-ж — крутится болгарка. В смысле, ручка. Вечное перо надо было ей дать, в конечном итоге меньше вреда было бы.
— Все-таки общество всех выписавшихся чешет под одну гребенку. Она портит дело — а искры и до тебя долетают. Когда выйдешь наружу, на тебя будут смотреть самую малость с холодком, но это надо выезжать на наглости. Дело Хисаори можно закрыть хоть завтра.
Хисаори явно влипла в какие-то дела. Ровно год назад я познакомился с назвавшей себя Хисаори Синъей — Хисаори Макиной. Мы виделись только в дневное время, и я ее не помню, но записок о ней осталось много. У меня проблемы с левой рукой, у нее — с правой, на этой почве и сошлись. Записки то и дело твердят: "Хисаори. Странная."
Причину этого я понял за полгода до ее выписки. Со слов Айболита я знал, что Хисаори Макина сама ничего не может, поэтому жила, подражая младшему брату, Хисаори Синъе. Еще бы не странная. Потому что она — женщина, а говорит и ведет себя совсем как мужик.
— И как? Как там Хисаори? Мато-сан, у вас страшноватый взгляд.
— Это мешки под глазами. Я просто из-за Хисаори ночь не спала. Да и из протоколов выходит ложное обвинение. Когда я тебя провожу, пойду собачиться с подведомственным помощником инспектора. За одержимыми подтирать мне не хочется, но лучше, чем за обессиленным родственником... Честно, осмотры тут за несколько лет — просто ужас. Год от года дел все больше, один только бюджет не идет в ногу со временем. Обследования и трупов, и клинических — все заканчиваются одним листиком бумажки. Я сколько говорю, вкладывайте больше средств...
Молча слушаю жалобы Мато-сан. Она неподражаема, но поэтому и союзников нет...
— Ну да ладно. Я, Сёдзай, вот что хочу сказать.
— Да-да? Что же, госпожа инспектор Тома?
— Даже случайно — не замарай мне реноме. Если я, например, окажусь приставленным инспектором Хисаори Макины.
Это и говорить незачем. Хисаори сейчас уже канула в Лету.
— Так точно. После выписки я буду честно и по-взрослому жить в темном уголке круга общественности.
— Вот и славно. Ну что, до выписки остался час. Что делать будешь, отдохнешь тут?
— Э-э... нет, хотел сходить попрощаться с доком, так что я пойду. А вы, Мато-сан?
— Не пойду. Не собираюсь даром время тратить. Иди давай один. Ах да, кстати, Сёдзай. Ты еще не забросил поиски протеза руки?
Только я поднялся, она остановила меня. Редким для Мато-сан голосом, таящим неуверенность.
— Не забросил, а что?
— Да не... ну, просто. Если прямо приспичило, могу познакомить с одной перспективкой. Только мне, признаться, не нравится она... Понимаешь, человек говорит, что обязательно хочет с тобой увидеться.
Она вздыхает меланхолично, от души. Лично меня больше, чем тема протеза, поразило то, как эта непотопляемая личность может настолько уйти в блюз.
?
— Понимаете, Арика-кун? Вам нужна не уверенность в себе, а именно кто-то, кому вы нужны. Потратьте жизнь, но найдите. Для этого вам следует жить.
Исповедальня, куда я зашел попрощаться. Айболит, как всегда, говорит как художественный персонаж.
— Гм... Что такое, Арика-кун? Что за смертельно бледное лицо, на котором написано: "Когда же меня наконец выпишут?.."
— Ничего подобного. Вы хорошо поднесли напутствие, док.
Только вот получается, я могу сам себе цены не признавать. Но невзирая на это, идти вперед — это по-людски. Как ни крути, так легче.
— О-ох. Хисаори-сан, помнится, с такой готовностью согласилась. Арика-кун, вам эти полгода не попортили характер?
— Я вник в вашу идею, док, только и всего. Но при чем тут Хисаори? Она тоже забегала перед уходом?
— Да. Так же, как вы, приходила советоваться, как быть после выписки.
— Так же, как я, значит... Разве на нее похоже — брать в голову, что там снаружи? Скажи, док, Хисаори ведь должна кого-то копировать, иначе никак? Так какой была Хисаори, когда сюда заходила?
— Вот этого не могу сказать. Частная жизнь пациента.
Доктор Айболит усмехается. Хоть он трижды святой и друг каждому больному, становую жилу ему растила клиника Ольги. Доктору приоритетно здоровье пациента. Каким бы способом оно ни достигалось, если пациент в норме — эти страшные люди-врачи на все смотрят сквозь пальцы.
— Ну и ладно. Это все даже случайно меня не коснется. Пора мне уже, доктор. Спасибо за то, что терпели меня этот год.
По большей части заходившего ко мне, чтобы убить время. Встретимся ли еще — в воле моей судьбы и настроения Мато-сан.
— Взаимно. Между тем, Арика-кун, вы с доктором Мато попрощались?
— Хотелось бы, но никак. Я еще не сказал, но мой инспектор — пугающая капризных детей, доводя их до инфаркта, Томато-тян.
Айболит тут же прыскает. Похоже, это прозвище ему вмастило.
— Эх, одни волнения вам, да, Арика-кун?
— Я волнуюсь за твое чувство такта, док. Надо бы не ржать, а сочувствовать...
— Это-то уж я от чистого сердца сочувствую... Однако "Томато-тян"... Вы это в лицо доктору Томе говорили?
— Э-э... Всего раз. С языка соскочило.
Жуткое воспоминание. Был вечер. К сожалению, солнце тогда уже зашло. Триллер, ужастик.
— Ого. Очень прошу, расскажите. Я учту на будущее — доходят ли до доктора Томы шутки.
— Могу и рассказать. В общем, я ляпнул "Томато-тян", она внезапно посуровела, вскочила, мол, сиди тут, и ушла. Приходит с кухни с настоящим помидором. И передо мной вот так — хлюп его в руке в соус, фарш и потроха, и говорит: "Сёдзай. Я понимаю, ты хочешь так же?" Как тебе?.. Нет, она слишком жуткая, чтобы подкалывать!
Доктор наконец расхохотался. Оно того стоило. Чтобы Айболит ржал, держась за живот, — раритет на уровне Мато а-ля блюз.
— Нет, ну надо же, а! Арика-кун, ты герой какой-то!
— Стараемся. Хотелось бы через свою амнезию вот это позабыть.
Исидзуэ Арика не отважен, он просто потерял способность чувствовать "угрозу". Животные, не замечающие стоп-сигналов, — как... эти, которые летят в огонь. То же самое, что младенец, развлекающийся на проезжей части.
— Ну, на этом счастливо. Веди остальных заблудших агнцев, пастырь.
— Хорошо, — Доктор Айболит мягко улыбнулся. Будем надеяться, что не свидимся. — Кстати, Арика-кун, вы знаете? Доктор Тома при всех своих данных не терпит томаты. Говорит, что даже трогать не хочется.
Хм-м... Не ненавидит, а не терпит — это важно.
Выписка прошла разом, и я через примерно полтора года возвращаюсь в родимое гнездо — в город Сикура, на холм Сикура, в дом Исидзуэ.
За рулем — Мато-сан, автомобиль — красный "роудстар". Невероятная психика — как вообще представить, чтоб выписавшегося из клиники пациента подвозили на кабриолете.
Кстати, запрошенные при выписке расходы на больничное содержание оказались поменьше, чем я себе представлял. "Странно", — говорю я Мато-сан.
— Это с полуторалетней зарплатой. Я же сказала, твоя помощь — не добровольная.
Даже неуютно... Вот поэтому я, держа Мато-сан на расстоянии, все-таки доверяюсь.
— И потом, у дома Исидзуэ есть покупатель. В оплату счетов поликлиники его на следующий месяц продашь. Рассчитывай на это.
Вот так, прямо без отрыва от руля. Видимо, налог на наследство и прочие такие проблемы Мато-сан утрясла сама. Не спросив меня.
— Э-э, а когда дом купят, мне можно будет жить в палатке?
— Нет, конечно. Так устроено, что можешь в любое время поселиться в общежитии. Если хочешь, можешь хоть сейчас. Ага, рекомендую. За вашим братом, неприкасаемым, проще наблюдать, если собрать в кучку.
Крайне неуютно. Вот поэтому я, желая удрать от Злого Томата, все-таки смиряюсь.
— Звони мне раз в четыре дня. Если не позвонишь, буду думать, что либо помер под забором, либо сбежал.
Выпустив меня у таблички "Исидзуэ" со словами "ну, пока", "роудстар" делает разворот с заносом и улетучивается.
?
Предоставленная переносчикам синдрома A муниципальная многоэтажка стояла на севере Сикуры, строго напротив холма Сикура относительно железнодорожной станции. Здание соцпомощи и благополучия за номером 13. Так легко запомнить, что в глазах темнеет.
Пройдя по потрескавшемуся бетонному коридору и прямиком мимо зашторенной вахтерки, направляюсь в свободную комнату на четвертом этаже. Наскоро осмотрев выделенную Исидзуэ Арике комнату, испытав легкую тревогу относительно соседской тявкающей псины, погрустнев от мысли, что уже через месяц меня запихнут сюда, в комнату на третьем этаже на лестнице.
В коридоре третьего этажа веселились какие-то шумные люди. Им шли синие униформы и головные уборы, и были они, что называется, легавыми. В данный момент старательно проводящими обыск.
Связываться было себе дороже, но все-таки мне здесь через месяц жить. Как же не оценить степень риска? А, вот, как раз кучку полицейских рассек и подошел ко мне мужичок в гавайке. Это чудо в перьях никак на полисмена не походило.
— Привет. Ты здесь живешь?
Гавайка — если приглядеться, еще и в макияже, — выпучил на меня глаза.
— Але-у? Я тут со следующего месяца вселяюсь. Тут что, каждый день так?
— О, нет, неправда, я тоже впервые такое вижу. Служители порядка почему-то копаются в комнате Арики-тян.
На этот раз моя очередь выпучить глаза. Гавайка опять удивлен.
— Скажи-ка... Ты Арике-тян не брат? Как странно. Лицо вообще другое, но чем-то вы оба очень схожи.
— Есть у меня младшая сестра, но вряд ли ты о ней. И кстати, меня тоже зовут "Арика". Исидзуэ Арика. А что, вот в чьей квартире обыск, его так же зовут?
— Ничего себе, еще и полные тезки?!
Удивленный Гавайка тем не менее изучил меня и о чем-то тяжело задумался. Потом сказал:
— Хм-хм... То есть ты — настоящий?
— Чего? Однако ты шустро соображаешь.
— А! Ну что ты, не захваливай меня, дурачок! Я ведь тоже подумала, что Арика-тян странная. Девочка, а говорит в мужском роде. Я и думаю, за этим что-то кроется. А вон оно как, Арика-тян все-таки мальчик, все верно! Ну, может, и не мне говорить, но все-таки девочки должны вести себя как девочки, правда?
— Да уж. А парни — как парни.
— Да-да. Хм-м... Только кто тогда прежняя Арика-тян? Я ведь тоже о ней беспокоюсь. Хоть и не в моем вкусе.
— Кто знает. Если я настоящий, то она кто-то, кто не Исидзуэ Арика.
Подытоживая дальнейшую историю Гавайки: полгода назад здесь поселилась женщина, назвавшаяся моим именем, влипла во что-то несколько месяцев назад и вчера, наконец, исчезла. У Арики, жившей здесь полгода назад, была, да, одна рука, и она была точно как я, только не лицом.
— Только странно. Псевдоним сразу вскрылся бы.
— Не вскрылся. Табличек на дверях ведь нет, и вообще, ты из таких, кто роется в семейных реестрах новеньких детишек?
Это какие "такие"?..
— Ну а почта? А вахтер?
— Дурачок ты. Это все неточно. А, меня вот Ниидзима зовут, но большинство писем мне идут на имя "Цветничок". Псевдоним есть псевдоним. А все счета управляющий собирает с жильцов и сам оплачивает.
Здесь пользоваться псевдонимами — обычное дело, что ли? И вахтер — юродивый под стать Ниидзиме-тян, в дела жильцов вообще не вмешивается. Нынче риэлторы да владельцы редко на короткой ноге с жильцами. А дружить с соседями псевдоним не мешает, да.
— И все-таки бывает и другое, что-то, что оставалось бы в записях. Права или банковские книжки.
Хотя, кажется, при выписке права забирают? Ну, а банковские книжки, хм, чужим-то и не показывают.
— Можно на секунду? Эй, ты, Исидзуэ Арика?
— О черт...
Прижали! В день выписки допрошен сыщиком! Зря я с Ниидзимой-тян дурью маялся. Застывший в коридоре полицейский расслышал мое имя и сдал меня сыщикам в комнате. Что это значит, Мато-сан, легавые честно делают свое дело!
— Да, я Исидзуэ Арика. Со следующего месяца планирую вселяться. Заранее скажу, в этой комнате не я жил, так что вот.
Не хочется "проследовать до выяснения", поэтому говорю как есть. Только и полиция не дремала. Оказалось, и что меня до сего дня в городе Сикуре не было, и что в обыскиваемой квартире жил кто-то другой под моим именем — уже выяснено.
— Уф-ф... Да, можно я тоже спрошу?.. Вот эта, которая под моим именем ходила, кто она?
— Девушка по имени Хисаори Макина, твоя ровесница... Только знаешь что? Вон он сказал, что ты с ней одинаковые, но у вас только и общего, что однорукие. Ой, виноват, без обид?
— Без обид, правда же однорукий. Кстати, э-э, Хисаори Макина? Что именно она делала под моим именем?
Сыщик вроде человек хороший, и я решаю тоже узнать, как все было.
— А-а. Шантаж, мошенничество... Что еще — по мелочи собирали материал по подозрению в незаконном сбыте. Всего-то двадцать лет, а какие злобные побои проделывала, вроде. А-а, и еще...
