Маркус осторожно взял трубку, стараясь, чтобы не дрожала рука, и, чуть прищурившись, чтобы лучше видеть цифры, набрал номер профессора Вайса. К счастью, Вайс ответил почти сразу — "Провидение шалит или и в самом деле ангелхранитель решил вмешаться?" — после пятого гудка.

-Профессор Вайс слушает.— Он всегда так отвечал, маленький заносчивый мамзер Мамзер — дословно: незаконнорожденный (ругательство), (ивр., идиш ).

Пауль Вайс, но, бог видит, он имел на это полное право.

-Здравствуйте, коллега,— сказал Маркус.

-Э... Кто это?— спросил Вайс, который, повидимому, не узнал, не смог узнать осипший после приступа свистящий голос Маркуса.

-Это доктор Холмянский вас беспокоит, профессор.

-Маркус!— встрепенулся гдето там Вайс.— Вы?

-Я, Полли,— тяжело ответил Маркус.— Я.

-Что случилось? Где вы?— Вайс соображал быстро. За это его ценили вдвойне. Во всех смыслах, в прямом и переносном.

-Пока в ТельАвиве,— сказал Маркус, борясь с одышкой.— Но, видимо, ненадолго. Приготовь там для меня коечку, пожалуйста. Скоро приеду.

-Нет, это я сейчас приеду,— безапелляционно заявил Вайс.— А вы сидите, где сидите, и никуда не двигайтесь. Где вы находитесь, Маркус?

-Не надо приезжать,— возразил Маркус.— Я еще не умер. Возьму такси...

-Никаких такси!— твердо сказал Вайс.— Я пришлю амбуланс. Адрес?!

-Неверов, двадцать девять,— обреченно ответил Маркус.

-Это книжная лавка, я правильно понимаю?— уточнил Вайс, хорошо знавший цену подробностям.

-Правильно,— подтвердил старик.

-Тогда сидите и ждите! У Кеворкяна найдется для вас тихое место?

-Найдется,— ответил Маркус.— Не волнуйся. Никуда я не денусь. Сижу и жду.

-Нуну,— недоверчиво сказал Вайс и отключился.

-Двадцать минут,— сказал Маркус, отдавая Месропу трубку.— У тебя ведь найдется для меня тихое местечко, а там и амбуланс прикатит.

-Пойдемте, Маркус, я вас провожу,— кивнул Месроп.— Посидите в моем кабинете. Идтито сможете?

-А куда я денусь?— Маркус с усилием встал со стула, постоял секунду, проверяя, держат ли его ноги, и шагнул вперед.— Показывай!

Месроп тут же подхватил его под локоть и мелкими шажками повел во внутренние помещения лавки, расположение которых на самом деле было известно старику не хуже, чем самому Месропу. Они миновали дверь в подсобку, прошли по короткому темноватому коридору и, наконец, достигли заветной двери в личный офис Месропа. Как ни странно, голова у Маркуса прояснилась, и, хотя чувствовал он себя попрежнему скверно, думать мог свободно. Во всяком случае, к тому моменту, когда, медленно переставляя отяжелевшие ноги, он доплелся до офиса, из головы его окончательно исчез туман, а из ушей — чужой надоедливый гул.

-Ты вот что, Месроп,— сказал он, останавливаясь на пороге кабинета и глядя на вскочившего при его появлении Гидеона.— Оставь нас с внуком минут на десять. Сам понимаешь, семейные дела.

-О чем говорите, профессор!— обиженно всплеснул руками Месроп.— Конечно! Сидите, говорите... Я позже зайду, когда амбуланс приедет. Вода в холодильнике, так что...

-Подожди секунду,— остановил его Маркус.— Ты ту книжку, которую я тебе оставил, сохранил?

-Обижаете, профессор! Конечно, сохранил. Она у меня в подвале, в сейфе.

-Ну и хорошо,— кивнул Маркус.— Ты ее мне принеси, когда придешь. Ладно?

-Принесу, конечно,— озадаченно ответил Месроп и, выйдя, закрыл за собой дверь.

-Сядь,— сказал Маркус, посмотрев внимательно на переминающегося с ноги на ногу Гиди, и сам сел в глубокое кожаное кресло Месропа.— Сядь, расслабься, подыши носом.

Гиди вернул ему взгляд — "рассеянный", изпод полуопущенных век,— но возражать не стал, подошел к стулу и сел.

Глядя на этого доса, Дос — пренебрежительная кличка ультрарелигиозных евреев у самих евреев (ивр., идиш ).

чей высокий рост скрадывался типичной сутулостью, а крепкая лепка лица — бородой и выражением "не от мира сего", навсегда на нем прописанном, трудно было — да что там трудно!— просто невозможно было представить, что еще несколько лет назад Гидеон был командиром роты морских коммандос, и бабы млели и готовы были тут же выпрыгнуть из трусов при одном его появлении.

-Готов слушать?— спросил Маркус, с интересом изучая своего собственного внука, такого знакомого и в то же время такого незнакомого.

"Както оно будет?" — подумал было, но тут же отмел возможные сомнения, как излишние.

"Не подведет!" — решил он и поторопил:

-Ну?

-Готов,— был ему ответ.

-"Abstafieln",— сказал Маркус и, усмехнувшись тому выражению, которое успел заметить в глазах Гиди, как ни было оно мимолетно, кивнул.— "Abstafieln", "Abstafieln" — военноморской термин, означающий поворот: "Все вдруг" (нем. ).

Гиди, ты не ослышался.

-Что я должен делать?— Гиди держал удар так, как от него и ожидали, безукоризненно.

-Много чего,— ответил Маркус и тоже сел.— Прежде всего сходи к раву Шулему и договорись о встрече, сегодня в два пополуночи. Лучше всего в больнице. Шаарей Цедек, Шаарей Цедек — Врата Праведности (Справедливости) (ивр. )— название госпиталя в ультрарелигиозном районе Иерусалима.

я думаю, вполне подойдет нам обоим. Пусть ему станет плохо, что ли. Ну, не маленький, сообразит. Амбуланс, врачи, все такое. Ты меня понял?

-Да,— коротко ответил Гиди, взгляд которого из рассеянного стал жестким.

-Великолепно,— кивнул Маркус.— Отделение профессора Вайса. Я думаю, диагноз "сердечная недостаточность" никого не удивит. Скажи, я приду говорить о самом главном. Скажешь: "Многие вопрошают: кто принесет нам благо?" Псалмы Давида, Псалом 4 (7).

Запомнил?

-Так это же...

-Я знаю, что это,— резко перебил внука Маркус.— Ты запомнил?

-Да.— Гиди снова стал бесстрастным.

-Хорошо,— кивнул старик, довольный реакцией Гидеона.— Поговоришь с ним и уходи. Ору тоже забери, хватит ей там околачиваться. Не знал?— усмехнулся старик, довольный произведенным эффектом.

-Извини,— хмуро бросил в ответ Гиди.— Чтото еще?

-Естественно.— Маркус все еще не был уверен, стоит ли отсылать Гиди именно сейчас, но всетаки решил, что обойдется пока и без него.— Пошли когонибудь к Дову Зильберу, только подумай кого. Нужен нормальный человек, с которым генерал будет говорить. Пусть передаст, что я очень прошу его приехать ночью в Иерусалим и проведать старика Холмянского. Лучше под утро. Часа в четыре. В общем, часа в четыре — я хочу его видеть там.

-Сделаю,— кивнул Гиди.

-Дальше.— Маркус окинул внука демонстративнооценивающим взглядом и улыбнулся.— Сбривай, на хрен, пейсы, переоденься во чтонибудь приличное и возвращайся послезавтра в Иерусалим. Со всей группой, разумеется.

-Э...— сказал Гиди с неопределенной интонацией.

-Нет,— покачал головой Маркус.— Надеюсь, оружие не понадобится, но пусть держат его под рукой. Кто его знает, как карта ляжет?

-Есть,— коротко ответил Гиди.

-Что есть?— усмехнулся Маркус.— Ты бы еще руку к ермолке приложил. Не на фронте.

-Извини.

-Извиняю. Это не все.

-Слушаю.— Гиди готов был действовать, это было видно по тому, как он собрался, как смотрел, как теперь говорил. Но самое вкусное старик приберег на десерт.

-От группы держитесь в стороне — и ты и Ора. Послезавтра в полдень собери прессконференцию и объяви о помолвке с Орой и о том, что ты собираешься присоединиться к Бергеру и баллотироваться на следующих выборах в кнессет.

-Я?— Всетаки его проняло. Даже данное в завуалированной форме разрешение жениться не подействовало на него так, как приказ идти в политику.

-Ты,— подтвердил Маркус.— Потряси наградами. Не стесняйся, публика любит героев, а ты у нас герой, ведь так?

-Ну...

-Герой!— отрезал Маркус.— Герой, и предки у тебя геройские... Напомни им, какого ты родаплемени, помяни дедушку Холмянского, бабушку Зиг, дядьев не забудь и переходи к конструктивной критике правительства. Врежь им до крови, но черту не переходи, а то в суд подадут. Разрешаю тебе только обматюгать Китовера. Этот в суд не побежит, а вот вывести его из себя нам не помешает. Скажи, что он сатрап и французский жополиз.

-Э...— снова сказал Гиди.

-Это приказ,— напомнил старик и снова улыбнулся.— Намекни на нетрадиционные сексуальные отношения, которые связывают его с французским посольством, вот уж он взбеленится!

-А не слишком?— осторожно спросил оторопевший от таких приказов Гиди.

-В самый раз,— усмехнулся Маркус.— Самое то, что нам нужно. А теперь иди, нечего тебе здесь маячить. Не ровен час, газетчики пронюхают, что Холмянский, наконец, сдох, всей сворой набегут. Да, и забери, пожалуйста, мой "майбах" от кафе Реувена.

Гиди молча взял ключи, покачал головой и, так ничего и не сказав, вышел.

"Ну, как я их?— спросил Маркус.— Есть еще порох в пороховницах, как считаешь?"

"Есть",— ответил Зильбер.

"На что ты рассчитываешь?" — поделовому спросила Клава.

"У Бергера тринадцать мандатов, через два дня будет шестнадцать",— ответил он.

"Теоретически",— поправила его Ольга.

"Гиди трех мандатов не даст".— В голосе Клавы звучал скепсис.

"Правильно,— согласился Маркус. А чего споритьто, все они правильно сказали.— Но Гидито не один, а с Орой, а Ора — это..."

"Фармацевтические заводы Западной Галилеи",— закончил за него Зильбер.

"Именно так,— подтвердил Маркус.— Так что три мандата и ни копейкой меньше. Итого шестнадцать, а теория, Клавочка, в нашей стране легко становится практикой. Когда Петербург опубликует данные о сделке на покупку французских эсминцев, коекто из министров пойдет под суд, и выборы могут оказаться вопросом краткосрочной перспективы".

"Ну ты и жук!" — с уважением в голосе пропела Клава.

"Твой муж это уже говорил,— ответил ей Маркус.— И я с ним согласился. Я — жук, Клава, я старый навозный жук, но во главе правительства мне сейчас нужен Бергер, у которого есть не только эго и яйца, но и голова на плечах, а не этот обормот Гури. Теперь понимаешь, почему мне нужен Миша?"

В дверь постучали.

-Открыто,— буркнул Маркус и повернулся лицом к входящему Месропу.

-Вот,— сказал хозяин лавки, протягивая Маркусу заклеенный пакет из жесткой коричневой бумаги.— Ваша книга, Маркус.

-Спасибо,— кивнул старик и взял пакет в руки.— Приехали?

-Да.

-Ну пошли тогда, что ли?

-Они предлагают носилки...— извиняющимся тоном сказал Месроп.

-Обойдутся,— огрызнулся Маркус и встал. Ноги дрожали, но всетаки держали.— Пошли.

Через сорок минут он был уже в Шаарей Цедек, а еще через полчаса, переодевшись в пижаму, лежал в постели. До ночи было много времени, и он позволил Вайсу и его подручным делать с ним все, что они хотят. Кардиограмма, анализы, общий осмотр... Никто не услышал от него ни жалобы, ни стона. Его здоровье было сейчас оружием, и не тот человек генераллейтенант Мордехай Холмянский, чтобы отказаться от оружия, которое могло понадобиться ему в бою. А на войне как на войне. Все в дело идет.

После обеда его оставили в покое, и он смог спокойно поспать, проснувшись, как по заказу, только к ужину, затем, чтобы поесть и заснуть снова. В следующий раз он проснулся уже ночью. Часы показывали без четверти час, и, значит, наступало время действовать. Чувствовал он себя сейчас гораздо лучше — почти как утром накануне — но всетаки Маркус решил "не форсировать события". Он медленно и осторожно слез с кровати, вдел ноги в шлепанцы, привезенные вместе с другими необходимыми в больнице вещами его домработницей еще тогда, когда профессор Вайс вдумчиво изучал все, что осталось от его организма, и пошел мыться. Он долго чистил свои вставные челюсти, мыл с мылом лицо, причесывал жидкие седые волосы, но часы все равно отказывались "поспешить", и когда Маркус вернулся в палату, до часа ночи оставалось еще три минуты.

Постояв немного в размышлении, он всетаки решил произвести рекогносцировку и вышел в коридор. Здесь было тихо и пустынно, свет приглушен, но гдето в районе сестринского поста — справа по коридору — слышались тихие голоса. Туда он и поплелся.

-А если не спит?— спросил знакомый баритон.

-Да он все время спит,— ответила женщина, вероятно, дежурная сестра.— Как привезли и уложили, так все время и спит.

-Вообщето на него не похоже.

-Ой, генерал,— возразила женщина.— У него же приступ был. А лекарств, знаете, сколько в него влили? Спит, конечно, и хорошо, что спит. В его состоянии лучше спать.

-А рав Шулем?

-Нет, рав Дефриз точно не спит. Его же только что привезли, но вас к нему не пустят. Его сам профессор Вайс осматривает. Специально из дома приехал.

Макс наконец достиг поста и увидел медсестру, развлекавшую разговорами Дова Зильбера.

Генералу в отставке Дову Зильберу было шестьдесят три года, и он был очень похож на своего отца. Во всяком случае, чертами лица, общим абрисом фигуры — вылитый Эммануил. Такой же невысокий, но крепкий, ширококостный и широкоплечий, но вот глаза и волосы у Миши Дов — медведь (ивр. ). Так что знающие русский язык родители Дова Зильбера вполне могли называть его Михаилом и Мишей.

были Клавины. Синие внимательные глаза и чуть тронутые поздней сединой коротко стриженные волосы цвета зрелой пшеницы.

"Вообщето я звал его к четырем,— недовольно подумал Маркус.— Но лучше раньше, чем позже. Тем более что время есть".

-Доброй ночи!— сказал он вслух.— Ты чего здесь забыл, Зильбер?

Зильбер посмотрел на Маркуса и откровенно усмехнулся.

-Да вот, сказали, что ты помирать собрался, я и решил подсуетиться. Вдруг наследство какое оставишь.

Он шагнул к старику и обнял, прижавшись щекой к его щеке. И тихо спросил:

-Ну как ты, Маркус?

-Да нормально, не волнуйся,— успокоил его Маркус.— Пошли ко мне, поболтаем, раз уж пришел.

-Он посидит у меня немного, хорошо?— сказал Маркус сестре, не столько спрашивая у нее разрешения, сколько информируя о своих намерениях.

-Да уж, сидите,— улыбнулась женщина.— Только недолго и тихо.

-Как скажете,— кивнул Маркус и потащил Зильбера за собой.— Чего так рано пришел?— спросил он, когда они удалились от сестринского поста на достаточное расстояние.— Я же просил в четыре.

-Ты просил,— согласился Зильбер.— А в восьмичасовых новостях первым делом сообщили, что Мордехай Холмянский... тэтэтэ и тэтэтэ госпитализирован в тяжелом состоянии, и врачи опасаются за его жизнь. Что я должен был думать?

-Не дождутся,— усмехнулся старик, открывая дверь своей палаты и пропуская Зильбера вперед.— Проходи. Садись вот в кресло. Поговорим.

-Поговорим,— согласился Зильбер и, пройдя в глубину палаты, сел в кресло.— Чем обязан? Только, если будешь уговаривать идти в политику, сразу предупреждаю: зря. Я еще ничего не решил.

-А чего так?— спросил Маркус, усаживаясь напротив.— Ты ведь, Миша, сразу обрушишь консервативную партию; если пойдешь к Бергеру вторым номером, половина их электората потащится за тобой. Будешь военным министром, чем плохо?

-Даже вместе со мной Бергеру больше шестнадцатисемнадцати мандатов не светит, а это оппозиция, но никак не кабинет.