Путь, который мы спели - общий файл

И ни маска, ни гитара не могли скрыть того, что Голливуд оторвал бы этого парня с руками, ногами, вместе с гитарой и виднеющимся на заднем плане быком.

С плеча "Зорро" смотрел разноцветный хинский дракон.

Постойте... хинский? Дракон?! Черный плащ? Но ведь это...

— Оль, да хватит этих испанцев разглядывать! — потянулась Маринка. — Все равно нам не светит... Ой...

— Привет, — вежливо поздоровался Кантор, входя в комнату и профессиональным взглядом окидывая собравшихся. — Это кто у тебя, Ольга?

— Зддрасьте... — ошеломленно прошептала Санька.

— Диего! — радостно воскликнула девушка, вскочив с места. Журнал полетел на пол. — Ты здесь... так это сон? А это мои друзья... мы учились вместе...

— Я что, собственно... Ты празднуй, если хочешь, — осторожно начал бывший убийца, — я только хотел тебя предупредить, что я уехал... ушел в гости. К Даллену. Не пугайся, если проснешься, а меня нет. Я завтра вернусь...

— Когда? — немного встревоженно спросила Ольга. — Ты уверен, что там не опасно?

"Так он тебе и скажет, даже если там по убийце за каждым углом", — подумала она. "Можно было и не спрашивать. А вот если так..."

— А что вы там с ним делаете? — поинтересовалась она невинно.

— Сейчас — спим, — усмехнулся муж. — А до этого сидели у костра... разговаривали... пели. Рыбу ели! Рыба исключительная.

— Уууу... — протянула Ольга, внезапно почувствовав, что ей тоже хочется рыбы. Пусть даже не самой исключительной. Но желательно — соленой.

— Тоже хочешь? — чутко отреагировал муж. — Я принесу... если получится. И всё тебе расскажу! — предупредил он возможный вопрос. — Обязательно!

Иначе расспрашивать его начнут уже ее подруги, а выгонять их, как в свое время Королевский Совет, ему не хотелось.

Он поцеловал Ольгу и, помахав на прощание рукой, вышел из комнаты девушек в Лабиринт...

Он был доволен. Ольга проснется спокойной, вспоминая приятный сон. Теперь обратно.

В уютный домик Поющего над ручьем, с резной мебелью и толстым пушистым котом...

Ступени с готовностью легли под ноги. Кантор ступил на них, задумавшись о новом знакомом, о завтрашнем дне, беседе с Наставником Поющих... Интересно, что сейчас снится Даллену?

Лабиринт словно отозвался: резная каменная мистралийская арка внезапно вывела на незнакомую улочку, напомнившую небольшие ортанские городки, где всё, кажется, осталось таким, как лет двести назад.

Маленькая круглая площадь с фонтаном и скамейками. Красивый кованый флюгер, разноцветная черепица крыш. И впрямь смахивает на старые кварталы Даэн-Рисса!

Кантор пошел наугад по одной из улиц, расходившихся с площади веером — там были уже более высокие дома, нарядные балконы и скульптуры на фронтонах... А ещё вдали была толпа. И слышался тревожный гул голосов.

Быстрыми шагами Кантор резал толпу, словно горячим ножом, и попутно замечал, что лица собравшихся — на удивление угрюмы, встревожены и потеряны. Равнодушных не было.

А впереди был помост. Для казней.

И там... там стоял Даллен.

Обнаженный по пояс, с неровно обрезанными волосами по плечи, бледный и спокойный. Насколько может быть спокойным умирающий. Тот, кого убивают.

Палач что-то сказал — и медленно, торжественно бросил какое-то одеяние в разведенный рядом огонь. Но Кантор не всматривался — он смотрел на Даллена. Ничего похожего ему не встречалось ещё. Казнь — но нет покорности виновного, полной раскаяния; нет ожесточения и ненависти к палачу, как бывает, когда тиран казнит невинного...

Спокойная обреченность... и гордое удовлетворение.

Но всё равно — в карих глазах Даллена было столько боли, что Кантор очнулся от ступора в тот самый момент, когда палач приступил к осужденному с каким-то ножом в руке. Миг — и пуля выбивает нож из руки пораженного палача, а сам мистралиец уже стоит вплотную к помосту...

— Стоять! — заорал он так, что, кажется, его голос эхом отразился от домов, и даже площадь под ногами вздрогнула...

— Прекратить сейчас же! Здесь не будут казнить невинных! Потому что... я этого не хочу!

Хозяин он Лабиринта или нет, мать их так?!

Люди, столпившиеся на площади, застыли... а потом стали исчезать, и на некоторых лицах Кантор явственно увидел облегчение.

Они таяли, как нелюбимый мистралийцем сахар. В кофе. А вместо кофе была черная ненависть — вот уж чего не ожидал и не хотел видеть Диего, так это казни...

— Ты что сделал, идиот проклятый?! Кто тебя просил? — услышал он вдруг.

— Тебе нравится, когда тебя казнят? И кто из нас идиот в таком случае? — вопросил Кантор. — Пошли отсюда, хватит!

— Не могу! — отрезал Даллен. — Уходи! Ты ничего не понимаешь!

Ярость, чистая и неукротимая, плескалась в его глазах, которые стали золотыми.

— Найгерис — они должны получить свою месть! И увидеть, что их посол отомщен!

— Всё, Даллен, — сказал Кантор спокойно. Теперь он уже стоял рядом с графом йен Арелла на эшафоте. — Ты победил. Всё это в прошлом. И твой город не пострадал... Очнись. Всё это сон...

Он положил руку Поющему на плечо.

— И титул тебе вернули — помнишь, ты мне говорил? И с городом твоим всё в порядке.

— Сон? — Даллен устало провел рукой по лбу. — Мне снится казнь... Опять... Это ты, Кантор? Надо же... откуда ты здесь взялся?

— Мимо проходил, — буркнул мистралиец. — Смотрю — казнь... Даллен, я умею ходить по чужим снам. И пойдем уже отсюда. Ты сделал всё, что мог. Насколько я понимаю, даже не один раз. Давай лучше пойдем туда, где повеселее и нет эшафота!

Поющий вздохнул, ещё не до конца придя в себя.

— Вот, так гораздо лучше, — сказал мистралиец, мановением руки "одев" Даллена в привычную для Кантора черную рубашку. — Пошли!

— Куда? — спросил Даллен, ещё, кажется, не до конца очнувшийся и не забывший казнь. Хотя — разве такое можно забыть? Можно только стараться не вспоминать. И всё.

— Я хотел всё-таки спросить, — начал Кантор, поняв, что никак не получается отвлечь спутника — они словно никак не могли уйти с площади, и за каждым новым поворотом улицы опять виднелся эшафот, — ведь ты не был виноват в том, за что тебя казнили?

— Не был. Но я признался в убийстве. Так было нужно...

— КОМУ нужно?!

— Шайлу. Моему городу. Чтобы предотвратить войну...

— А почему же нельзя было найти настоящего убийцу?!

— Слишком долго... У найгерис боевое безумие уже в глазах плескалось. Надо было дать им конкретного виновника. Немедленно. Здесь и сейчас. Суд вместо мести.

— Его хоть поймали? — буркнул Кантор.

— Да, — кивнул Даллен. — Потом.

— Потом... Когда было уже поздно... — зло процедил Кантор.

— Тот, кто заплатил за это — умер от страха, — усмехнулся Поющий. — Короля Эрвиола застрелил лучник-эльф... А непосредственный убийца сошел с ума. Знаешь, он был когда-то моим другом!

... Они вышли на тенистую улицу. В конце ее виднелся большой белый дом с колоннами и широкой мраморной лестницей.

Кругом отчаянно цвели яблони. На земле под ними, казалось, лежал снег — так много было лепестков...

А напротив лестницы, у беседки, искрился на солнце маленький фонтан.

— Это его дом, — задумчиво проговорил Даллен. — Илтарни любил сидеть тут, у фонтана, с каким-нибудь романчиком, где герои прекрасны, а чувства идеальны.

— Как ты можешь так спокойно о нем?! — поразился Кантор.

— Не знаю, — серьезно ответил Даллен. — Я его не видел. Но говорили, что он был в горячке, бредил... Мое имя повторял, кстати... Даже найгерис пожалели его. Нет у меня ненависти к нему. Хотел бы я знать, что с ним сейчас...

И тут, отвечая на слова Поющего, окружающий их пейзаж резко изменился.

Вместо дома и сада с фонтаном — гулкое каменное помещение с маленькими зарешеченными окошками под потолком. Настоящая тюрьма — вот только очень уж просторно для камеры...

Откуда-то доносился невнятный стон и, похоже, звуки ударов.

Даллен с Кантором переглянулись — и, не сговариваясь, кинулись на звуки.

А там, за поворотом коридора, в точно таком же мрачном помещении, находилось двое.

Один — худой белокурый юноша в парадном мундире незнакомой Кантору армии. Но было видно, что это именно мундир и именно парадный... несмотря на то, что он был измочален, исхлестан плетью, и кое-где в прорехи видно было тело — со следами ударов, разумеется.

А второй... Тоже белокурый, то же лицо... в простой белой рубашке и штанах... его можно было бы назвать старшим братом первого — настолько жестким и усталым было выражение лица, но само лицо — оно было тем же самым. Абсолютно тем же...

И этот второй — ожесточенно пытался достать плетью первого.

А тот, сжимаясь, как будто сознавая, что виноват, тем не менее старался увернуться от ударов — но далеко не всегда. Иногда он просто стоял, закрыв лицо руками, и вздрагивал...

— О боги, — вырвалось у Даллена. — Это же он... Илтарни...

— Тот самый?! — удивился Кантор. — Тот, который убил... тот, из-за которого ты пошел на казнь?

— Да... Но как же?! Почему?

— Ты привел меня в его сон, похоже, — сказал Кантор. — Это вот снится... твоему Илтарни. Забавно... У него брат-близнец, что ли?

— Брат у него есть. Старший. А вот близнеца нет и не было никогда... — прошептал Даллен. Избитый 'младший' прижался к стене и поднял ко второму свое залитое слезами лицо:

— Пожалей... Я не виноват... Я не хотел...

— Ещё скажи, что не убивал! Трус! Размазня... — с сердцем сказал второй. В его голосе звучало отвращение.

— Пощади... Я не понимал, что делал!

— А когда ты плевал под ноги тому, кого казнили, ты тоже не сознавал? Тварь ты трусливая... Мразь... — почти со стоном проговорил второй и ударил со всего плеча.

Первый Илтарни не отстранился, только прикрыл рукой глаза — и по руке побежала алая полоса.

— Смотри! Смотри мне в глаза! Ты же мог смотреть на казнь Даллена! Смотри, тварь!

— Я смотрю... Я всё время вижу казнь... — произнес избитый. — Вижу...

Он отнял руку от лица — взгляд стал отрешенным и покорным.

— Даллен стоит там... Он смотрит на меня! — с болью произнес Илтарни.

'Сколько лет уже продолжается эта казнь во сне, интересно?' — подумал Кантор.

— И давно он сошел с ума? — тихо спросил Диего Поющего.

— Кажется, почти сразу... Мне король рассказывал. Там ведь ещё магическое воздействие было — перстень подчинения. Ему подсунули перстень в кошельке, чтобы уж точно не смог одуматься и отказаться. Сначала Илтарни заставили убить посла, потом... — Даллен задумчиво и грустно усмехнулся, — потом, быть может, как раз и заставили сойти с ума — не знаю я тонкости этой мерзкой магии. А может быть, приказы всё-таки сильно противоречили его собственной натуре — и парень совсем свихнулся. Он ведь не был подлецом, не был убийцей, Диего!

Даллен сказал это с недоумением и болью — и тут вокруг посветлело. И парочка — братьев? двух ипостасей одного человека? — наконец заметили Кантора и Даллена.

— Даллен... — простонал Илтарни. Какой из них? Оба?

Поющий сделал шаг к близнецам, не отрывая взгляда. Сейчас они оба смотрели с одинаковой мольбой и со слезами на глазах.

— Даллен, ты пришел за мной? Я виноват... я должен заплатить... Я и долг тебе не отдал, а брат не услышал... наверное. Убей меня наконец, прошу тебя!

— Мдаа... — еле слышно протянул Кантор.

А Даллен, кажется, забыл, что всё это сон. Да это и не было сном... почти не было.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я уже умер, но это не так... Я живу, живу во сне, а иногда слышу брата, но это бывает очень редко, — быстро, словно боясь не успеть, сбивчиво говорил Илтарни. — Пожалуйста, забери меня туда... и прости... хотя это нельзя простить, я знаю... но может быть, всё-таки... Нет, просто убей — своей рукой. Ты ведь можешь! Ты воин... Я так хочу... Я устал.

— Я жив, Илтарни, — сказал Даллен.

Илтарни в обеих ипостасях замолчал и неверяще уставился на него.

— Я живой, — повторил Даллен.

Какое-то детское, неземное счастье нарисовалось на залитой слезами физиономии первого, избитого парня.

— Найгерис... простили?! — изумленно прошептал второй.

— Да нет... Не простили, — усмехнулся Поющий. — Они наказали... виновного.

— А как же ты?!

— А они меня разоблачили. Поняли, что лгу... Магия меня разоблачила.

— И найгерис всё узнали?! — воскликнул второй. — Но тогда почему я жив?!

— Они сказали мне, что кровь Анхейна достаточно наказала тебя... — тихо произнес Даллен.

— Лучше бы они меня убили... — прошептал Илтарни и вдруг поднял к Даллену просветлевшее лицо:

— Правильно... Это же хуже смерти. Я должен жить долго. И помнить, что я подлая тварь. Я убийца... я убил... просто так, и за что... и я плюнул на могилу друга... моего друга... настоящего. У меня был друг... Я помню, Даллен... Ты не думай — я помню. Я всё время помню, — лихорадочно заговорил Илтарни. — Я знаю, кто я такой есть. Трус и подлая тварь... даже зарезаться не успел... не помню, почему. Помню, что хотел... но это правильно, я знаю... негоже уходить так просто, я должен жить... и помнить, что я сделал... и видеть... видеть казнь...

— Ты всё-таки сделал это не своей волей, — не выдержал Даллен. — Тебя магическое кольцо вело... Ему трудно противиться.

— Какое... кольцо? — медленно спросил Илтарни. — Я согласился взять деньги, да... Кольцо?

— Перстень подчинения... — сказал Поющий. — Они положили его в кошель с деньгами. На случай, если ты передумаешь.

То ли стон, то ли рыдание вырвалось у Илтарни — Даллен уже перестал понимать, где первый, а где второй йенна Крейд, бывший когда-то его другом.

— Значит, я взял деньги... а потом уже они управляли мной? — спросил парень еле слышно. Даллен молчал.

— Я хотел отдать долг. Лучше бы я разорился... стал нищим... Лучше бы не играл... Илтарни схватился за горло, как будто его что-то душило.

Башня Шайла. Два человека на площадке.

— Сколько уж раз я себе зарок давал, — признается белокурый мальчишка. — Ничего не выходит. Только в руки колоду возьму...

— Так не играй, — спокойно отвечает Даллен.

— Даллен, — сказал Кантор, — а хочешь, я выведу его отсюда? Он очнется...

— Это возможно? — встрепенулся Даллен. — Тогда — да! Семь лет... Он искупил свое преступление.

— Такое не искупить, — еле слышно уронил один из Илтарни. — И посла — не оживить...

— И тот плевок, — зло, с отчаянием добавил второй, — ещё худшая подлость, чем убийство!

— Найгерис... отпустили больного, — медленно произнес Даллен. — Но ты мог бы приехать к ним и принять свою судьбу из их рук. И тогда твое искупление завершится... А я — простил тебя, Илтарни.

— Пошли отсюда, — хрипло сказал Кантор.

Утро было ароматным и звучным.

Даллен поднялся первым и довольно долго стоял у окна. Он вспоминал сон, в который так резко ворвался его новый знакомый.

Поющий вспоминал казнь — и первый раз видел ее как бы со стороны. Наверное, она много раз снилась ему — но, проснувшись, он забывал. А теперь — помнил.

Помнил растаявший эшафот, и казалось ему теперь, что казнь осталась в другой жизни. Что не семь лет прошло, а гораздо больше.