— Думаешь, она его защитит?
— Она обещала, — выдавил тогда Рэми.
— Она любит обещать... но никогда ничего не делает...
Это было последним, что Рэми помнил. Тогда внезапно окрасились окна красным, вождь вздохнул огорченно, и Рэми внезапно перестал чувствовать боль.
А потом был успокаивающий голос богини, мягкое возвращение в собственное, уже исцеленное тело, и слова... слова... Опять слова и ничего кроме слов. Богиня любит его? И в очередной раз дала ему умереть, да как умереть? В этой проклятой Виссавии всех так "любят"?
Вождь, несмотря на свое безумие, был прав — в этой Виссавии никому доверять нельзя. Тем более, нельзя доверять богине, которая так легко играет с их судьбами.
— Мне надо идти, — сказал Рэми, выхватывая у хранительницы тунику и запоздало устыдившись своей наготы. Впрочем, к чему стыдиться наготы перед слепой женщиной?
— Что это за знаки на своде? — спросил Рэми, поспешно одеваясь.
— Древний язык. Виссавийцы о нем уже почти забыли.
— Чего ты опять хочешь? — спросил Рэми, завязывая на талии широкий пояс.
Виссавия справлялась с оживлением телохранителя гораздо лучше Мираниса — Рэми не чувствовал даже тени усталости, лишь мышцы слегка ныли и пока отказывались до конца слушаться.
— Ничего, — пожала та плечами.
— И я могу вернуться к принцу? — резко спросил Рэми, чувствуя, что его снова затягивают в словесную перепалку. А в словах он был не сильно-то силен. Он любил действовать.
— Ты тоже хочешь оставить меня одну? — гораздо тише спросила хранительница. Впервые в ее голосе Рэми уловил усталость, и ему на мгновение стало стыдно. Но Рэми тотчас же вспомнил о Мире, до которого в любой миг мог добраться Элизар, и посмотрел на хранительницу уже иначе, с легким презрением.
— Хочешь оставить моих сестер на милость безумца?
— Ты хотела сказать — вашего вождя, — ответил Рэми, поднимаясь с алтаря и становясь босыми ногами на неожиданно теплый пол. — Я должен вас пожалеть? А кто пожалеет меня? Принца? Мою семью? Или ты думаешь — я игрушка? Меня можно безнаказанно убивать? И так убивать? Верни меня к Миранису, и мы уйдем из Виссавии. С меня хватит. И если выбирать между дракой с Элизаром или Алкадием я выберу Алкадия. Безопаснее будет.
Рэми ловко натянул штаны и легкие, домашние сапожки. Потом подвязал волосы тонким шнурком, чувствуя себя с каждым мгновением лучше. Он сам не понимал, к чему сидит здесь и слушает хранительницу, когда ему необходимо бежать к Миранису.
— Иди, — неожиданно легко согласилась хранительница. — Но сначала посмотри на это.
Она внезапно коснулась пальцами висков Рэми, и раньше, чем он успел неосознанно отшатнуться, вокруг вновь потемнело.
Когда мрак развеялся, Рэми сообразил, что находится уже в другом зале: меньшим, щедро освещенным солнечными лучами. На некоторое время Рэми ослеп. А когда его глаза привыкли к яркому свету, замер: в нескольких шагах от него, у ведущей наверх широкой лестницы, стоял вождь.
Белоснежные одежды дяди были выпачканы пятнами крови, длинные, черные волосы растрепались, в глазах серебром горело безумие, смешанное с его силой.
Рэми неосознанно отшатнулся, шагнул назад и остановился, услышав голос хранительницы:
— Он тебя не видит.
Вождь наклонился над лежавшей у его ног фигуркой, наматывая на палец черный локон. Фигурка задрожала, а Элизар, опустившись перед ней на корточки сказал:
— Теперь ты тоже меня стыдишься?
— Пощади, — плакала фигурка, в которой Рэми с трудом узнал Рину.
Она пыталась отползти в сторону, но рука вождя удержала ее за запястье, заставляя остаться на месте.
— А зачем? — усмехнулся вождь. — Мне понравилось причинять людям боль. Это гораздо приятнее, чем им помогать. Да, моя сестренка, теперь меня никто не остановит. А ты готовься к судьбе обычной женщины. Если тебя только осмелится кто-то излечить... кто-то защитить, он умрет.
— Ты мой брат, прошу...
— Я ничей брат. А ты — моя новая игрушка. Ты так смешно плачешь, что мне интересно тебя мучить.
Вождь медленно поднялся, отвернулся и пошел к ступенькам. С каждым шагом кровь сходила с его одежд, оставляя их ослепительно-белыми, а на улице все громче и громче взвывала буря, пытаясь ворваться в огромные, стрельчатые окна.
Рина сжалась в комок, затряслась от рыданий. Рэми хотел подбежать к ней, но раньше, чем он шаг успел сделать, из перехода выскользнул в залу Арам. Мальчишка-советник вкрикнул и бросился к Рине, но остановился, когда его зло одернули:
— Не смей мне помогать, не хочу, чтобы он и тебя...
— Моя госпожа, — бледнел Арам.
— Ничего, — Рина, перестав рыдать, с трудом поднялась на ноги, пряча изувеченное лицо под капюшоном белоснежного плаща. Пошатываясь, направилась к лестнице. Арам не двигался. У ступенек она остановилась и сказала:
— Надеюсь, что он убьет меня скоро и быстро, не как этого мальчика. Никому не рассказывай о том, что видел... я не хочу, чтобы мне сочувствовали. — Рина пошатнулась и задрожала от рыданий.
Арам вновь метнулся к ней, но остановился, услышав:
— Нет! — в голосе Рины билась истерика. — Не тронь меня! Пусть никто меня не трогает... Мне никто не поможет!
Вокруг все подернулось рябью, и Рэми вновь вернулся в храм богини. Долгое время он так и стоял, глядя в пол невидящим взглядом. Он вспоминал свежий шрам на щеке Арама, его усталые, опустошенные глаза, дрожащие губы. Он видел перед собой трясущиеся плечи Рины и слышал бесконечно повторяющуюся фразу: "Мне никто не поможет!"
— Что я сделаю? — шептал Рэми, чувствуя, как окатывает его с головой бессилие. Просто уйти из клана? Забыть и о Рине, и об Араме? А он сможет? Теперь, когда это увидел? Когда услышал ее тихое: "Мне никто не поможет!" Когда понял, наконец-то, как больно бьет по виссавийцам безумие Элизара. Его дяди...
— Что я сделаю? Что?
Рэми посмотрел на хранительницу, пытаясь на ее беспристрастном, лишенном глаз лице найти ответ на свой вопрос. И он нашел, достаточно быстро. Только ответ ему не понравился, и Рэми передернуло от собственных мыслей:
— Хочешь, чтобы я убил его и стал вождем Виссавии?
— Если другого пути нет... — холодно ответила хранительница. — богиня не будет возражать.
— Ты говоришь это так просто? — искренне удивился Рэми.
— Он же убил... тебя.
Рэми опешил: ее лицо все так же было спокойно, как будто в этом храме они обсуждали нечто незначительное, а не убийство вождя Виссавии. Неужели она настолько бесчувственна? Но она же человек. Или в этой проклятой Виссавии уже не осталось людей?
— И что? — усмехнулся, наконец-то, Рэми. — Знал я, что вы чокнутые, но не настолько же. Элизар убивает из-за своего безумия, слабости. А чем, прости, я оправдаюсь? Я не безумен! Или ты хочешь, чтобы я таким стал?
Виссавийцы навязали всем мысль, что человеческая жизнь бесценна. Они отказывались исцелять убийц, потому что не достойны те исцеления... а теперь хранительница, жрица богини просит Рэми убить... собственную кровь?
— Я уже сказала... — так же ровно ответила хранительница. — Я ничего не прошу. Решать тебе. Если ты хочешь, ты можешь вернуться в Кассию, я даже слова не скажу. Но в борьбе с Алкадием я тебе не помощник. В Виссавии лишь один человек способен убить его.
— Кто?
— Ты...
Рэми вздрогнул.
— Когда станешь вождем, не раньше, и через несколько лет, когда научишься использовать силу вождя. Элизар слаб. Он свою силу разменял на наркотик, он тебе не помощник. Все так просто — убьешь Элизара, займешь его место, убьешь Алкадия и Миранис будет свободен. Все закончится... Но не сейчас.
— Но что ты несешь... — непонимающе сказал Рэми. — Я же видел! И в глазах Арама, и в глазах их всех, они любят своего вождя. Любят! Даже такого! Это мир твоей богини, она его таким сделала, и ты просишь меня убить?
— Виссавийцы запутались, они и сами уже не знают, чего хотят. Они любят вождя, надеются, что он вернется, не понимая... это невозможно. К сожалению, Элизар слишком слаб, с самого начала был слишком слаб, чтобы быть вождем. Он не потянет клан, это уже ясно.
— А я? — язвительно спросил Рэми.
— Ты... ты потянешь все, что угодно, — шептала хранительница. — До сих пор не сломался и дальше не сломаешься. Пойми, никто не думал, что Элизар станет вождем, он не должен был им стать... Шерен и его слуги истребили почти весь род вождя, остался лишь Элизар и ты. Вождь всего лишь тянул время, пока на трон Виссавии взойдет настоящий наследник бывшего вождя, сильный, способный поднять клан... ты.
— Убив собственного дядю?
— Оказав ему услугу... — мягко поправила хранительница. — Сам знаешь, люди не умирают до конца, они возрождаются. Если Элизар и дальше будет продолжать в подобном духе, в кого он переродится? В раба? В калеку? Рэми, пойми... убив его сейчас, ты ему поможешь. Если ты не остановишь его сегодня, вскоре ему будет мало клана, и он пойдет убивать за пределы Виссавии. И прости, но тогда каждая его жертва будет на твоей совести... только ты можешь его остановить. И только сейчас.
— А почему ты этого сама не сделаешь? — вскипел Рэми. — Почему ты сама его не убьешь?
— Не мое место занимает вождь, — холодно ответила хранительница. — Никогда такого не было, чтобы вождь был аж настолько слаб, никогда не было такого, чтобы судьба ошибалась. По закону Виссавии я не имею права даже пальцем его тронуть, богиня не даст... но тебе — даст. Потому как ты — последняя надежда Виссавии. Последний мужчина в роду, и если умрешь и ты, и вождь, то клан раздерет борьба за власть. Виссавия этого никогда не допустит.
— Значит, мне все можно, как и ему? — засмеялся Рэми. — И я могу делать все, что хочу, только потому что я наследник? Ты... ты... ненавижу вас, слышишь! Презираю! Ты и твоя богиня так же слабы, как и вождь!
— А ты молод, мой мальчик. Многого не понимаешь. Вождю всегда было все можно. Но раньше у вождей были какие-то границы, за которые они никогда не заходили. Вождь никогда не убивал без причины. Вождь никогда не наслаждался убийством. Ты ведь не наслаждаешься... ты истинный вождь Виссавии.
— Но ты заставляешь меня убить!
— Я заставляю тебя быть сильным и принять непростое, но необходимое решение, — поправила хранительница, все так же не повышая голоса. — Рэми, пойми, это необходимо. Это единственный шанс клана, Рины... и Мираниса. Без силы вождя тебе никогда не одолеть Алкадия. А здесь вы оставаться не можете... другим способом защитить принца я не могу... решай...
Решай...
Рэми сглотнул. Что тут решать?
— Рина носит ребенка Армана.
Рэми содрогнулся. Она читает его мысли, читает его чувства, знает, где тронуть, где надавить, чтобы Рэми ей подчинился, сделал так, как она хочет. А чего хочет сам Рэми?
— Я никогда не убивал хладнокровно, — сказал он.
— Иногда приходится, — ответила хранительница. — Элизар или Миранис, Рина, Арман, их неродившийся ребенок, потом будет Алкадий или Миранис. Не убьешь вовремя, потеряешь кого-то из них.
— В Элизаре течет та же кровь, что и во мне.
— Он — ошибка судьбы.
— А если и я? Ошибка?
— Время покажет, — честно ответила хранительница.
— Ты убила моего неродившегося сына, чтобы я выжил. Ты готова убить Элизара, чтобы...
— ... выжил Миранис. А вместе с ним — ты. Такова жизнь и пора повзрослеть... вождь.
— Элизар силен. Что будет, если он убьет меня? Ты меня возродишь, и мы попробуем снова?
— Ты до сих пор не понял? С тех пор, как он тебя убил, он потерял расположение богини. Он думает, что вождь — он, но вождь — ты. Пожертвовав собой, дав себя убить, ты уже выиграл... он уже мертв. Осталось за малым.
За малым... Воткнуть ему нож в спину.
Рэми ненавидел богиню, за то, что поставила его перед выбором. Но еще больше он ненавидел себя, потому что выбрал убийство.
— Возьми!
Не поднимая глаз, Рэми сомкнул пальцы на прохладной рукояти кинжала.
В замке вождя было прохладно. Буря за окном уже приутихла и теперь лишь тихонько всхлипывала, царапая стекла ветвями деревьев.
Рэми криво улыбнулся: в менее подходящее время хранительница его перенести не могла: все тот же стол, все та же раскрытая книга, все та же медленно догорающая свеча.
Рэми задумчиво подошел к столу, провел кончиками пальцев по прохладной, глянцевой поверхности. Пальцы почувствовали что-то липкое — кровь еще не успела до конца высохнуть — и почему-то тихое до этого море силы внутри томительно отозвалось, узнавая не саму кровь, а застывшее в ней дыхание смерти. Его, Рэми, смерти.
Пламя свечи вдруг дернулось, в последний раз, и погасло, погрузив комнату в тягостный полумрак. Танцевали на столе тени ветвей, вновь заплакал за стенами ветер, ломаясь в стены замка, и Рэми горестно вздохнул.
Он все еще сомневался, что поступает правильно. Смотрел на запачканный кровью стол, вертел в пальцах скальпель и вспоминал почему-то не того безумца, что вчера яростно кромсал его тело, а мягко улыбающегося Элизара за празднично убранном столом. Вождя, что склонялся над рукой Калинки и шутливо отвечал на шутки Мираниса.
То, что видел Рэми вчера: хладнокровный убийца, человек, способный избить собственную сестру — это наркотик и болезнь. То, что было на приеме — он настоящий. И Рэми не понимал, не мог понять и принять, почему в стране целителей никто не мог исцелить собственного вождя? Неужели настолько они слабы?
— До какой черты должен дойти вождь, чтобы ты перестал его жалеть? — спросила телохранительница. — Неужели для этого надо, чтобы на этот стол легла Рина? Мать твоего племянника?
Рэми вздрогнул.
— Дай мне время.
— Ни у кого из нас нет времени. Время теперь исчисляется человеческими жизнями. Маг, познавший вкус крови, вряд ли остановится сам. Когда вождь проснется, он вновь пойдет убивать. Этого ты хочешь?
— Хорошо, я понял.
Рэми кинул прощальный взгляд на стол и еще успел заметить, как с него исчезают пятна крови. Усмехнулся — замок, как и хранительница, просто хотел ему напомнить о вчерашнем либо просто показать, что он сочувствует.
Ветер за окном вдруг перестал биться в окна, и над Виссавией пронесся теплый, горестный дождь, отзываясь внутри светлой грустью. Рэми вздохнул — такая отзывчивость магической страны его не радовала. Скорее — пугала. Значит, хранительница все же права и в этом проклятой Виссавии все, помимо людей, Рэми уже приняли. Только сам он себя принял? Сам он хотел остаться в клане?
— У тебя нет выбора, — вновь вмешалась хранительница.
Рэми великолепно знал, что у него нет выбора, но в то же время чувствовал, как что-то внутри сопротивляется, и что легкий на первый взгляд кинжал кажется страшно тяжелым, а вспотевшие пальцы так и норовят выпустить прохладную, покрытую рунами рукоять.
Обнажив клинок, он продолжил бесшумно подниматься по широкой лестнице, устав удивляться безлюдности и тишине огромного и неуютного замка. В этой Виссавии все было странно и неправильно. Но у Рэми действительно не было выбора.
На втором этаже царил полумрак. Звук шагов утопал в толстых коврах, прямоугольники комнат в голых, лишенных украшений стенах, казались одинаковыми, и столь же одинаково отталкивающими... Возле одного из них Рэми остановился и некоторое время стоял неподвижно, слушая доносившиеся из-за двери приглушенные рыдания. Даже здесь он чувствовал, что тетка боялась, боялась до одуряющего отчаяния, и ее страх дал Рэми те самые силы, которых ему до сих пор не доставало.
