Круги на воде

— Имидж, говоришь? — напрягся Жмыхов. — Сейчас по морде вмажу, будет тебе имидж!

Константин вжался в стул и приготовился закрывать лицо руками, чтобы хоть как-то смягчить удар.

— Да не бойся. Не обижу, — смягчился капитан. — Пошутил.

— Эхе-хе-хе, — то ли заблеял, то ли засмеялся Константин, ужасно напоминая в ту минуту актера Яковлева в роли царя Грозного в небезызвестном фильме режиссера Гайдая.

"Идиот", — подумал Жмыхов, но вслух сказал:

— Пользы от тебя, что от козла молока. То есть никакой. Вали отсюда.

— Слушаюсь.

Константин вскочил со стула как ошпаренный и попятился к двери, затравленно глядя на старшего брата, который, впрочем, потерял уже всякий интерес к своему родственнику, и сидя за столом, безучастно смотрел на стену напротив, на которой ровным счетом не было ничего, кроме следов от пары прибитых комаров.

Как только дверь за братом закрылась, Жмыхов выругался матом, сам не понимая зачем, и принялся, в силу возможностей, анализировать полученную информацию и сопоставлять факты.

По его раскладам получалось, что вина Олега практически была доказана. Во-первых, и это было самым главным в умопостроениях капитана, Вязенский-Крит сам себя выдал, спросив у него про кражу книг. То, что это произошло до самого факта кражи, Жмыхова совершенно не смущало, так как по его разумению Олег таким образом, возможно, что называется, прощупывал почву.

Следующий факт, явно свидетельствующий против Олега, состоял в том, что он был писателем, а, следовательно, книги его интересовали в плане профессиональном.

Из рассказов брата Жмыхов понял, что писал Олег до последнего времени про каких-то чеченцев, похищавших людей, а, следовательно, в бандитской тематике разбирался.

Жмыхов до конца не был уверен, сам ли Олег брал квартиру Смолина или нет. Ясно было одно — в сообщницах у него была некая баба по фамилии Дольская. Хотя какая там к черту Дольская. Назваться она могла как угодно, хоть богоматерью. А парнем мог быть и сам Вязенский.... Но вряд ли, с другой стороны — не до такой же степени он простофиля, чтобы самолично идти на дело и при этом даже не пытаться скрыть свое лицо, живя в паре кварталов от жертвы. Значит, подельники.

— Надо брать, — сказал сам себе капитан, и рука его автоматически потянулась к кобуре.

* * *

Французы, в массе своей, выглядели подавленными и деморализованными. На князя Вязенского они смотрели без ненависти, но в их глазах князь читал боль от поражения, принесшего им это унижение русско-прусского плена.

— Comment allez-vous ? — спросил он у одного из пленных.

— J'ai un malaise. Aidez-moi, s'il vous plait. Appelez un medecin... — слабым голосом отозвался француз.

— Que vous arrive-t-il ? — нотки сострадания появились в голосе князя.

— J'ai mal au coeur, j'ai mal a la au ventre — ответил пленный.

Вязенский вернулся к дежурившему у входа в загон для пленных солдату и приказал ему срочно позвать врача, а сам продолжил свой маршрут. Но не успел он пройти и двадцати метров, как услышал за спиной:

— Quelle heure est-il, s'il vous plait?

— il est sept heures passИes — ответил Вязенский, раскрыв свои карманные часы.

— Спасибо, — поблагодарил француз по-русски, но с заметным акцентом.

Вязенский тем временем рассматривал обратившегося к нему человеку. Судя по его форме, он был в звании генерала, что смутило князя, так как пленных столь высокого ранга обычно не держали вместе с рядовыми.

— Как вы здесь оказались? — высказал свое недоумение Петр Алексеевич.

— Я в плену, князь, — чуть заметно улыбнулся француз. — Вас что-то удивляет?

Вязенский оценил иронию французского генерала, но все же решил настоять и добиться ответа.

— Я имел ввиду, почему вы вместе с рядовыми? — уточнил он свой вопрос.

— Это мой долг — быть со своими солдатами до конца, — с честью ответил генерал.

— Похвально, — оценил его ответ князь. — Но я думаю, вам здесь не место. Я распоряжусь о вашем переводе в более подходящие вашему положению un site pittoresque.

— Что ж, — генерал опустил глаза, давая понять, что подчиняется воле победителя.

Вязенский тут же приказал отконвоировать пленного генерала в специально разбитую палатку, а сам, решив, что разговоров с французами с него пока достаточно, покинул место расположения пленных.

Смеркалось. В районе пол десятого, молодой князь решил навестить генерала — отчасти от скуки, отчасти из любопытства. Войдя в палатку, он застал француза в согбенной позе, сидевшего на небольшом табурете, сколоченном солдатами, и писавшего что-то при тусклом свете свечи.

— Позволите? — известил вопросом Вязенский о своем присутствии.

Генерал оторвался от листа, резко обернулся и тут же встал на ноги, почтенно склонив голову.

— Конечно, князь. Признаться, я вас ждал.

— Меня? — Вязенский вопросительно смотрел на француза.

— Вы мне сразу показались личностью интересной, князь. Большинство ваших не отличается манерами, не смотря на высокое положение. GrossiХretИ, suffisance. Впрочем, это слишком высокомерно с моей стороны... — генерал извиняющесь улыбнулся.

— Отчего же, — рассмеялся Вязенский. — Вы верно говорите, мсье....

— О! Я не представился! pardonnez-moi cet oubli! — француз вытянулся как струна и назвал себя: — Этьен Женар, генерал, 11-й пехотный корпус.

Вязенский вновь разразился хохотом.

— Так это мы вас, оказывается, в пух и прах разнесли на Яуэре! Что же вы не в Бунцлау с вашим доблестным маршалом?

Женар, казалось, совсем не обиделся на столь насмешливый тон князя.

— Не знаю, князь, что вам и ответить... par les caprices du destin.

Тут уже Вязенский спохватился, что не представился французскому генералу и быстро исправил свою оплошность.

— Откуда вы так хорошо знаете русский, мсье Женар? -полюбопытствовал Вязенский.

— Всегда интересовался вашей страной, князь... — не в давай в подробности ответил француз.

"Без секретного ведомств здесь, вероятно, не обошлось", — отметил про себя князь, а вслух сказал:

— Вы что-то писали, когда я вошел. Может, мне удалиться и не мешать вашим занятиям?

Генерал запротестовал, но Вязенский решил соблюсти правила приличия, а потому извинился и вышел из палатки.

* * *

— Что случилось, Юра? — невысокого роста человек шел рядом со Смолиным, заложив руки за спину.

Смолин вытащил из-за пазухи пальто фотографию.

— Видел такие?

— Хм, — знакомый Смолина разглядывал снимок. — Откуда это у тебя?

— Нашел у своего сотрудника. Бывшего...

— Бывшего, — переспросил идущий рядом человек.

— Он умер.

— Понятно. Считаешь это по нашей части?

— Не знаю, — ответил Смолин. — Странная фотография. Сделана явно не у нас.

— Вижу, — подтвердил слова Смолина собеседник.

Человек, шедший рядом с Юрием Андреевичем, был, как и Смолин, сотрудником НКВД. Но по роду своей деятельности дело он имел именно с иностранным контингентом, так как служил в ИНО НКВД и был профессиональным разведчиком. Звали человека Павел Иванович Шпагин.

— Как там у вас дела? — спросил Смолин.

— Также, — ответил Шпагин не отрывая глаз от снимка. — Поэтому связь держим по старому. Сам понимаешь...

— Понимаю, — вздохнул Смолин.

— А у вас как? — безо всякой интонации сказал Шпагин, словно на самом деле ответ его совершенно не интересовал.

— Тоже самое. После того, как в прошлом году расстреляли... — он осекся, решив не называть вслух фамилию бывшего начальника своего подразделения. — Короче, чистить продолжают.

— Так может это, — Шпагин кивнул на фотографию, — как раз из той самой оперы?

— Я думал об этом, Паша, но как-то слишком изощренно это... Я не того полета птица, чтобы со мной возиться. Захотели бы — арестовали и поминай как звали.

— Резонно. — согласился Павел Иванович. — А что за круги на обратной стороне.

— А это, собственно, и есть суть истории...

Смолин рассказал все, что он знал о "Трехкружии". Ко всему прочему, накануне в своей личной библиотеке он наткнулся на труд некоего аббата Саминьона, изъятый им несколько лет назад при обыски квартиры одного видного московского последователя розенкрейцеров, в котором, неожиданно для себя, нашел пару страниц на интересующую его тему.

— Что же, резюмировал его рассказ Шпагин. — Исходя из того, что ты мне, Юра, здесь поведал, вырисовывается вполне определенная картина. Не мне тебе рассказывать, что еще в прошлом веке большинство так называемых тайных, или, если хочешь, мистических организаций так или иначе были связаны с разведкой... Похоже, это твое "Трехкружие" не исключение... Видимо, твой Локиев действительно что-то откопал, за что и лишился жизни. В разработке кто-нибудь уже есть?

— Ищем, — скупо ответил Смолин. — По нашим данным Дольская, о которой я тебе только что говорил, была у них за главную. Но теперь она мертва. Мои источники уверяют, что это было какое-то ритуальное самоубийство...

— Или хладнокровное убийство, при этом прекрасно инсценированное, — со смешком добавил Шпагин.

-Или так, — согласился Смолин.

— Мда... подкинул ты, Юра, задачку. — Шпагин вернул Смолину фотографию: — Пока держи у себя. Со своей стороны обещаю разузнать что смогу про твоих мистиков. Может, что у нас и проходило.

— Спасибо, — Смолин протянул руку для прощания.

— Не за что пока.

* * *

Отгремел салют победы. Солдаты возвращались домой, надеясь найти своих родных и близких в целостности и сохранности. Рядовой Палин, отставший от своих ввиду ранения и оказавшийся в госпитале, встретил самый важный майский день лежа на больничной койке. Но радость от окончания войны была у него с привкусом горечи: все, кого он так или иначе мог причислить к своей родне погибли в кровавой мясорубке безумной бойни первой половины сороковых-роковых. Возвращаться ему было некуда.

Визит Сергея Вязенского его обрадовал и удивил одновременно. Ему казалось, что связь с боевым товарищем потеряна навсегда, но вот он стоял перед ним, улыбался и был так же рад встрече.

— Как ты меня нашел, Серега? — смеясь спросил Эдуард, когда друзья закончили обниматься.

— Навел справки в том городишке, где тебя ранило — там и сказали, куда тебя направили лечиться!

— Ну здорово! — не мог нарадоваться Эдуард.

— Здорово! — вторил ему дед.

А потом они проговорили до позднего вечера, и Сергей Тимофеевич посвятил своего боевого товарища в тайну вековой борьбы между двумя тайными обществами, призвав Эдуарда выступить на его стороне, став его защитой на долгие года.

— Признаться, — Палин говорил совсем тихо, — я не очень-то тогда во все это поверил. С годами вера пришла, но до последнего времени все все равно казалось мне своего рода игрой — ведь все эти годы ничего не происходило. И вот началось...

— Так что же дед молчал!? — вырвалось у Олега, когда Палин закончил.

— Он до последнего не хотел втягивать в это тебя. До последнего... Сам он ведь всю жизнь пожил рядовым инженером, храня в себе этот груз, а ведь еще на войне все знал, когда этого Новикова убили. И в глубине души он надеялся, что все кончено, что борьба закончена...Я сотни раз говорил ему, чтобы он все рассказал тебе, чтобы ты был готов. Но все вышло так, как вышло... — Палин сокрушенно покачал головой.

— Но почему вы вышли из тени, если можно так выразиться? — спросил Олег.

— Это была моя роль. Изначально. Мы все знали пророчество. Прошло семьдесят лет с тридцать восьмого года. И заклятый враг начал писать книгу о трех кругах...Ты начал ее писать.

— Но я, я не понимаю.. — Олег чувствовал, что обрушивающиеся на него знания окончательно лишают его сил как духовных, так и физических.

— Это сложно понять, Олег. Никто не знал как это будет.

— Но почему дед не рассказал вам все еще на фронте, когда вы получили то странное письмо?

— Думаю, он проверял меня. Проверял, насколько можно мне доверять.

— Но кто такой Новиков он знал с самого начала? — решил уточнить Олег.

— Нет, — покачал головой Палин. — Не знал. Он знал тайну, но кто такой Илья Ильич узнал только после его смерти, когда пришло письмо. Дальше в дело вступила организация, объяснившая твоему деду как найти Книгу.

— Книга была у Новикова? — Олег вытаращил глаза. — Но я же писал, что она была у Марченко...то есть...тьфу, бред какой-то

— Была, но попала к Новикову. Твой дед понял, что не случайно попал с ним в одну дивизию — Новиков должен был за ним присматривать.

— Присматривать?

— Ну, может и не присматривать, но оберегать. Так повелось с самого начала девятнадцатого века, когда твой предок, князь Петр Алексеевич Вязенский, основал русское "Черное Солнце Востока". Он овладел книгой и стал ее хозяином и хранителем. Именно поэтому надо было сделать все, чтобы имя Вязенских никогда не ассоциировалось с организацией. Теперь ты хранитель книги.

— А вы?

— А я, скажем так, прикрытие. Сейчас, когда подошло время третьего пророчества, надо было сделать все, чтобы книга ни в коем случае не попала в руки "Трехкружия". Именно для этого я создал весь этот балаган в Малаховке — чтобы отвлечь внимание и увести их по ложному следу.

— Но это опасно! — воскликнул Олег. — Судя по тому, что я знаю — жизни людей в этой борьбе ничего не стоят...

— Ты прав, но я сам пошел на это тогда, в госпитале, в сорок пятом...

Старик замолчал.

— И что теперь?.. — почти шепотом спросил Олег.

— Теперь? — Эдуард словно очнулся ото сна. — Теперь нужно сделать все, чтобы Книга не оказала у них. Потому что того назад уже ничего вернуть будет нельзя... Я так понимаю, что свой роман ты почти дописал, а значит третье пророчество почти сбылось...

— Почти? — нервы Олега были напряжены до предела.

— Да, — подтвердил Палин, — почти. Ведь Книга все еще у нас.

— У нас? Где она? Покажите, — Олег вскочил на ноги.

Эдуард движением руки попросил его сесть.

— У меня ее нет, Олег. Она была у твоего деда.

— Книга о трех кругах будет написана заклятым врагом... — Дольская в задумчивости смотрела в замызганное окно, из которого открывался унылый вид на небольшой двор, в котором в тот момент сидело пара стариков и мамаша с коляской

— Книга пишется, — откашлялся Кирилл Эдуардович. — Но вот почему этот Вязенский наш враг?

— Не знаю... — Дольская действительно не знала, что ответить.

— И куда Марченко во время войны подевал Книгу? — старик был явно раздражен. — Кто ж вообще знал, что война какая-то будет!

— Никто, — поддержала его Ольга Сергеевна. — Но война была страшная, я смотрела книги...

— Книги! Если бы у нас была одна единственная Книга, остальные нам были бы больше не нужны — прошлое стало бы нашим. И будущее. Все будущее, а не тот отрезок, который мы у него оттяпали... — он снова закашлял.

— Успокойтесь, Кирилл Эдуардович, — Дольская наконец оторвалась от созерцания двора. — Мы уже на пороге. Еще немного терпения.

Дверь в комнату распахнулась и в нее влетел взмыленный Марченко.

— Вот, — протянул он Дольской