Женщина вспоминала сегодняшнее утро: стражей у ворот, которые беспрепятственно впустили в столицу одинокую нищенку, полупустые улицы с запахом плесени и разложения, людей, что слонялись туда-сюда без дела, совершенно безразличную гвардию на ярмарке... Потом — пышную процессию короля! И вдруг вздрогнула и поняла — все перед глазами. Город уже давно заражен чумой. Не она принесла смерть. Не ее вина, что черный дым вился над людьми, как бы не хотели приписать Клариссе чужие преступления. Вот почему Секира не желал останавливаться во многих деревнях, избегал придорожных харчевен. Потому что он знал. И понимал опасность.

Кто же тогда устроил для одной зрительницы на площади показательные выступления? Кому нужно доказать свое превосходство над обстоятельствами? Сжав до боли губы между зубами, женщина издала тихий стон и судорожно стиснула пальцы.

— Ты еще не набрался смелости, мой лживый повелитель? — Герцогиня не хотела видеть лица Секиры, но слышала, что он зашевелился и резко зашагал из стороны в сторону после прозвучавшего вопроса.

— Почему именно сейчас? Что за необходимость... Дай мне попробовать, и я все сделаю для тебя... — Бормотание слилось со скрипом внезапно заработавшего механизма: колесо дернулось и медленно поползло по кругу, неся в черпаках воду. Одновременно с первыми скрипами внизу замолчали. Послышался топот, и в квадрате пола появились один за другим недавние трактирные собутыльники, побросавшие ужин и мешки.

Они выскакивали с явным намерением обороняться. Иша даже меч обнажил, несмотря на то что остался лишь в простой расстегнутой рубахе и чуть великоватых кожаных штанах. А Оторва и вовсе собирался пульнуть в мистического неприятеля неизвестно откуда взятый полыхающий шар.

— Что здесь происходит? Вы целы, господин?

— Цел! — Довольно холодно заявил Секира, цедя сквозь зубы: — Вы поосторожней с огнем. Хотите все спалить и привлечь внимание карликов? Дым еще можно принять за проделки бесов, а вот огонь их тучами сюда нагонит.

— Простите, сиятельный, — Оторва сунул полыхающий шар в ближайший чан с водой, которая запузырилась и через мгновенье погасла, оставив лишь запах паленого масла. Легкое замешательство, взгляды друг на друга да на Клариссу завершили разбирательство, и это окончательно утвердило зло-путешественницу в подозрениях.

— Мы извиняемся. — Белобрысый громила по прозвищу Агат, настоящего имени которого никак не запомнить, комично поклонился, пнул Ишу под бок, подталкивая к лестнице вниз. — Если что увидите поблизости, кричите.

Секира повелительно кивнул. И откуда только что берется!

— Опять будешь мучить? — Едва друзья скрылись в уютном убежище, мужчина снизошел до негодования. Провел рукой по взлохмаченным волосам, оправил дорогую одежду. — Копать ты мастерица!

Кларисса не шевелилась. Очевидно. Насколько очевидно и насколько банально.

— Ты король?

— Звучит как утверждение, — мошенник резко направился к герцогине, поднял ту на ноги и закинул длинную узорчатую вуаль на голову. — Я не знал, что встречу не врага — тебя... У меня не было выбора. Государство охвачено чумой! Нас одолевают на границах варвары, погибают целые деревни... А сейчас... Сейчас силы стали вообще неравны. Существа злобные... Существа без жалости... Похожие на тварей в твоем герцогстве. Зараза расползается слишком быстро. Уже нет никаких различий, в каком месте погибать.

Сильные руки сжали плечи Клариссы, принося в них боль и слабость.

— Я врал в голове даже себе, потому что твари твоих земель умеют читать мысли. Потому что им наплевать на людей. Потому что всем наплевать, каким образом повернется завтра.

— А тебе нет? — Женщина недоверчиво отодвинулась. — Разве тебе приятно общаться с исчадием, с жертвой, которую ты сам проклял и приказал уничтожить?

— Прости, — Секира опустил голову. — Теперь я готов встать на колени, чтобы ты помогла мне.

— Ты уже знаешь ответ, не за чем юродствовать.

— Значит ли праведный гнев, что меня до сих пор любят? Значит ли это, что я буду прощен?

Кларисса молчала. Дрожала, как натянутая тетива, и от гнева, и от тихой страсти, заглушить которую не способен даже обман бесстыжего лгуна. Беспокойство улеглось, но взамен ему пришло другое, гложущее безумие: когда Секира получит помощь, как он поступит с ней самой?

Даже теперь, попавшая в объятия воина, как в западню, женщина дрожала от пропасти, что за несколько секунд разделила двух верных путешественников. Страх не наказания и публичной казни, как решено покровителем от самих небес, а неотвратимой, приближающейся потери заглушал тоску и по свободе, и по укороченной приказом жизни.

Кларисса прекрасно сознавала, что разговор и объяснения заводят в тупик. Одно дело ждать милости от отвергнутого странника, а другое — от короля. Даже если его толкнул на союз сам Бог мертвых.

Вот он стоит сейчас — смелый, бессердечный, глядит в сторону оскорбленным волком, синие переливы и золотые искры на воротнике дорого платья замерли, как затихает зимняя ночь, не способная согреть. Густые тени упали на лоб и глаза, а в сжатых пальцах сосредоточились все печали, что пережил несчастный, облеченный во власть: гибель друзей в разрушительных войнах, голод бесконечной зимы, а теперь болезнь, уносящая и врагов, и близких.

— Кто прячется в лесу, и что ты хочешь? — Герцогиня медленно провела по волосам Секиры, отводя их в сторону, и постаралась разгадать зверя в человеке, но перед ней, как и прежде, стоял всего лишь жалкий вояка.

— Проклятые твари, горные карлики...

— Мы продолжаем придерживаться легенды о кладе? Почему такое упрямство?

— Есть вещи, которые женщинам лучше не знать...

— Уверен? Ты две минуты назад рассказывал какие-то бредовые страхи... — Кларисса закачала головой. — Когда ты давал приказ о казни и обвинил меня в смерти деревенских девочек, ты знал, что со мной произошло?..

— Эту историю записали во всех летописях — везде по-разному. Ты — предвестник чумы, несчастий, — Секира начал целовать нежные пальцы герцогини и обнял ее как последнюю надежду. — Я слышал от монахов, что одержимость заставила тебя вселять в людей дьяволов. Сначала они теряли душу, а потом становились монстрами.

— Горные карлики тоже мое творение?

— Прости меня, — раскаяние вылилось на Клариссу оглушающими поцелуями. — Я на самом деле ничего о тебе не знаю. Ничего не знаю о том, что произошло с детьми... и с тобой. Расследование зашло в тупик, его вели еще при моем отце. Церковь и мистериканство прикрыли процесс и наказали убить жертву ритуала, чтобы прекратить несчастья. Ты должна понимать, что их вердикт производил впечатление.

— Я не читала выводов следователей. Но знаю, что сама моя жизнь есть процесс вовлечения в игру. И все — часть ужаса, происходящего лишь внутри.

— Церковники дали ясно понять, что дальнейшая твоя жизнь повлечет смерть и разрушения. Они не сказали твоей матери, что нашли убийцу, но ты знаешь — убийцу поймали рядом с трупами.

Глухое отчаяние заполнило мельницу. Стены зашевелились и начали набираться сил. Первый силуэт пополз от балок потолка и повис на тонкой нити паутины. Его очертания напоминали крылатую мышь, но намного крупнее. Острые рога и когти тенью коснулись горла Секиры, не причиняя тому боли, но вызывая его парализацию. Глаза короля закрылись, а тело начало вибрировать и качаться на шатких досках. Руки опали вдоль безвольного туловища. Кто-то не хотел, чтобы Кларисса узнала правду.

Шипение. Скользящее, извилистое, приближающееся... Оно не заставило женщину сдвинуться с места и побежать. Она только опустилась на колени перед любимым и закрыла глаза, чтобы помолиться богу. Не прося, не жалуясь, не ища спасения. Если сейчас прогнать тайных владельцев Чертовой мельницы, то они поднимут шум, а шум привлечет карликов из леса: и Секира погибнет, и его товарищи канут в никуда. Ничего, ты потерпишь, сколько раз ты подвергалась пыткам и боли! Сколько раз жадные, уродливые изгнанные из всех вселенных существа приходили получить от тебя частичку Бога мертвых.

Кровь закапала с потолка на черное платье, оставляя на ткани чернильные разводы. Несколько капелек упали на щеки и покатились к шее герцогини, но та не посмела шевельнуться.

— Гостья с западной земли, здравствуй, — вкрадчивый голос хозяина лег на согбенные плечи. Вдавил в один временной промежуток. — Зачем ты пришла сюда? Разве мало герцогине одной обители, раз она повела свои войска в древние леса?

— Прими мой дар, и ты уверишься, что я не враг, — бледные губы стерпели и не закричали от крепких тисков, готовых сломать ребра.

— Дар, который открывает мне дверь в этот мир? Зачем мне он? Я знаю, что ты даришь другое наслаждение. Все боги и ангелы, такие как я, хотели бы заглянуть внутрь тебя. — Огненное жало поползло по трепещущим складкам, разрезало их вдоль и распахнуло тяжело вздымающуюся грудь. Запахло паленой кожей, но и теперь Кларисса не сдвинулась с места. — Кто пришел в мой дом еще? Почему я их не вижу? Почему ты их защищаешь?

— Я абсолютно одна.

— Не следует обманывать бедного духа. Посмотри, посмотри мне в глаза. — Его требовательные щупальца подняли веки схваченной и оплетенной путешественницы, и тотчас пламя опалило мир. Сияние — вот как называется ад. Не капли спасительного дождя, не ветры пустынь, не обжигающий холод горных вершин. Сияние, приносящее погибель. Жало проникновения резким разрядом пронзило плоть, горячим сгустком потекло через вены, и все это время Кларисса смотрела в лицо настоящему ужасу — в длинный переход, по которому ползло бесформенно нечто нового мучителя. Ты должна выстоять. Должна не предать... Должна во имя Бога, во имя имени его. Воистину есть пределы... Есть силы извергнуть исчадие потустороннее прочь... Балки пошли в пляс, сотни крылатых мелких божков оторвались от стен и потолка, словно мотыльки, полетев навстречу яркому солнцу мельничного повелителя. Они походили на больших молей, у которых помимо прозрачного тельца и крылышек больше ничего нет. Несколько тварей сгорели сразу, а остальные ринулись по переходу в иную реальность с гомоном и воплями. А Кларисса так и не закричала.

— Вы проснулись, господин? Боже! Что здесь произошло? — Голоса железными молотками отозвались в глубинах сознания.

В бледных сливочных остатках тумана рассвет окрашивал желтоватыми сумерками работную комнату, посреди которой лежал Секира на коленях дремлющей сидя герцогини. Она склонилась над неподвижным телом мужчины, уронила голову на грудь, но продолжала поддерживать спящего, как обыкновенного ребенка. Мучная пыль в смеси с кровью и пухом облепила обоих. По полу растеклось темно-бурое пятно недавнего кровотечения, исходящего сверху — через доски.

— Почему мы ничего не услышали? Раскачай их...

— Почему я? Сам давай... — Спор проникал через горячее сияние, что продолжало удерживать герцогиню. Казалось, что она видит смельчаков-наемников через кривое зеркало, покрытое тончайшей паутиной времени: стариков в доспехах — с узловатыми худыми руками, изможденными лицами, ссутуленными и еле волочащими дорого доставшееся в боях и схватках вооружение.

— Они слиплись... Посмотри на эти перья, на эту кровь... Похоже на проклятье! Так клеймят ведьм...

— Они спят?

— Кажется, нет. Они застыли, — голос прозвучал совсем рядом. И тут Секира зашевелился, потянув и Клариссу из забытья.

— Черт! Черт! Черт! — Мужчина через силу поднялся, начал отряхиваться от пыли и перьев и подхватил под локти герцогиню, как куклу, чтобы совершенно бесцеремонно растормошить. — Дура проклятая! Почему ты не сказала, что здесь опасно, что ты заплатишь за ночлег таким образом! — Он ухнул и поднял ослабшую женщину на руки. — Наружу, живо! Мы уходим немедленно!

— Ваши вещи, господин... — Иша не успел договорить и сподвигнуть Секиру поднять вооружение, а потому сам, пожав плечами, собрал щит, и меч, копье, и доспехи с пола в кучу, как обычный мусор, и вырвался нагруженный на лестницу. Перья загораживали ему обзор, но упрямец все-таки умудрился спуститься на грешную землю и поспеть как раз вовремя — когда все остальные садились на лошадей. То есть женщина, конечно, никуда не садилась, а лежала поперек седла, но ее недомогание-сон вовсе не волновали Арли, что уже вспрыгнул на животное и двинулся прямо в пшеничное поле.

— Действуем по старому плану, который я предложил до отъезда! — приказал он. — Теперь поздно ждать помощи от прежних союзников. Чертовы карлики лишили их души.

— Вы уверены, ваше величество? Нас не просто сметут — нас на куски разорвут!

— Это лучше, чем стать тенью себя прежнего... — Горько заметил толстяк за Секиру. — Пока мы доберемся до леса пройдет около получаса. Есть время помолиться Богу о спасении души.

* * *

Каелль собрался настолько быстро, насколько вообще может собираться ветер. Каелль преобразился и перестал быть обычным мальчишкой, служкой, которому дозволено лишь целовать края платья СиАвали. Он вышел во двор и, широко расставив ноги, воздел руки к небу и громко, почти оглушительно закричал. Казалось, не звук исходит из горла, а сам ад вопит со всех сторон. Тысячи голосов отозвались на призыв. Задрожали стены замка, всплеском темных туч разорвалось небо, и прямо из ничего во дворе и за открытыми днем воротами появились те, кого так боялись обычные земные создания. Они не пробивали себе дорогу через пространство, они появились из сгустков времени, чтобы сегодня, в этот час, встать на защиту хозяйки, которая не способна защитить себя от посягательств властных миров и мистериков, что ведают о тайнах мирозданья.

— Слышите, что скажу вам сегодня! — Голос Каелля, темный и жгучий, ядом разливался по рядам. — Наши границы пересекли пособники божии. Они считают себя правыми владеть нашей землей. Они уверены, что мы — исчадия ада, а не они. Но кто доказал, что правота заключается в их убеждениях. Сам Бог мертвых дал знак, что еще жив. Не Сатана, которого признают убогие церковники, а наш — настоящий Бог, явивший нам тайный знак! Разве мы не защитим его право? Разве не нам доверена красота бытия? Избавим же земли от несовершенства! И проклятиями и оружием свои поколеблем веру пособников нечистоты!

Белые доспехи Каелля сверкнули в ярком солнце, озаряя безупречное красивое лицо с черными угрями глаз. Чувственные губы презрительно сжались. Конь под юношей дернулся и встал на дыбы:

— Я поведу вас на врагов по велению Титу-Авали! Ради Бога мертвых и ради уничтожения всех тех, кто отвернулся от нашего племени и жаждет получить душу великого Света, что в глазах Его, нашего создателя и создателя всего бренного. Пусть люди узнают, что они всего лишь его ошибка.

Черная нить дороги под проливным дождем. Низкое небо над серым и вымокшим до нитки горизонтом. Вот каким ты стал, мой мир! Вот каким стал я! Безумец, боровшийся сам с собой, думавший, что имеет право на божественное благословение.

Король вытер влажное, побледневшее от холода лицо перчаткой, натянул узду, останавливая коня, и всмотрелся в холмистую даль за которой пряталась столица герцогства Авали — Большая Галанна. Его потемневшие, цвета тины глаза сощурились, на заостренных чертах благородного лица появилось выражение узнавания и беспокойства.