Вернуть себя

Он хмуро смотрел на меня, потом сказал:

— А вы друг друга стоите!

Я благоразумно не стала уточнять, кого он имеет в виду, не хотела нарушать своё хрупкое равновесие. Но Егор на этом не остановился.

— Значит, будем считать, ты меня простила, так?

Я кивнула.

— Так вот, я пришёл сюда не ради себя. Максим мой друг, и я больше не могу смотреть на то, что с ним происходит! Я пришёл просить, чтобы ты простила его.

Такого я не ожидала — это было ещё нелепее.

— Если уж я простила тебя, то его виню ещё меньше. Так уж получилось, обстоятельства тогда были против меня. И в этом никто не виноват!

Он растерялся.

— Тогда почему вы не вместе?

— Ты не поверишь, но я не видела Максима с тех пор и догадываюсь, почему.

— Объясни! Я как раз не могу понять. По-моему, он должен валяться у тебя в ногах и просить прощения. Но он этого не делает.

— Хорошо, постараюсь объяснить. Он как-то сказал, что если меня предаст, то больше ко мне не подойдёт, потому что сам себя не простит. Наверное, теперь он считает, что предал меня.

— Чёрт, как всё сложно! Это на него похоже. Но что же делать?

— Думаю, тут ничего не поделаешь.

Он пристально посмотрел на меня и спросил:

— Ты говоришь, что простила. А если бы он пришёл, приняла бы его?

Я собиралась ответить, но промолчала.

— Вот! Я же говорю, вы стоите друг друга. У каждого из вас свои заморочки. Вы оба упрямы и создаёте сложности там, где на самом деле всё просто. Надо лишь сделать первый шаг. Только никто из вас его не делает!

Он вдруг наклонился ко мне и горячо заговорил:

— Я прошу тебя, пойди к нему. Теперь я знаю — ты его любишь! Тебе не может быть безразлично, что с ним происходит.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Он это переживёт.

— Ты просто дура! После того пожара он как будто сдвинулся! А вторым шоком для него стала история твоего рождения. Особенно то, что ты сестра Ольги, а этот урод в своём бреду принял тебя за свою жену, которую он убил. Ребята рассказывали, когда Максим узнал об этом, заперся в кабинете и всю ночь пил. Ты же знаешь, он почти не пьёт. А потом он по всему дому расставил твои фотографии. Как ни приду, он сидит и пялится на них! И кроме этих фотографий его ничего не интересует. А я его друг и не могу на это смотреть, потому что виноват и перед ним. Это я ему про тебя всё время на мозги капал. И я тебя в том подвале запер! Да что за чёрт, как же теперь всё это исправить?!

Его отчаяние задело меня, я чувствовала, в словах Егора что-то было.

— Хорошо. Обещаю, я подумаю над тем, что ты сказал.

Он внимательно вгляделся в меня, встал и, не прощаясь, ушёл, похоже хотел быстрее оставить меня наедине с моими мыслями.

И его затея удалась. Все те мысли, что я в себе заглушала, все чувства, которые запрятала поглубже, чтобы не испытывать боль, нахлынули на меня, и мощной волной смыли тот иллюзорный защитный барьер от реальности, который я выстроила. Я, наконец, прямо задала себе главные вопросы и честно на них ответила.

Я любила Максима и знала, что он любит меня. Так почему же спряталась за надуманными объяснениями, побоявшись посмотреть своим страхам в глаза? Позволила прошлому, пусть и довольно трагичному, помешать нам быть вместе? Теперь я ясно видела те простые вещи, о которых говорил Егор, то, что ещё вчера старалась не замечать. Словно разбилось мутное стекло, через которое я в последнее время смотрела на мир. Я уже знала, что буду делать. Прежде всего, надо дождаться Лену и кое-что с ней обсудить.

На следующее утро девочка, как мы вчера договорились, приехала к нам. Мои родители составили для неё интересную программу на этот день, а я оставила их и уехала выполнять свою.

Я давила на кнопку звонка и чувствовала дрожь волнения — наконец-то увижу его! Дверь открылась, видимо, Максим не смотрел в глазок, он равнодушно поднял глаза и замер. Его лицо озарилось такой радостью, что у меня защемило сердце. Но через пару секунд эта радость в его глазах погасла, как будто щёлкнул выключатель, и осталась только холодная настороженность. Он спросил безразличным тоном:

— Ты к Лене? Её нет дома.

— Я знаю, она у моих родителей. Я к тебе.

Максим напрягся, как человек, который не ожидает от визита ничего хорошего. Я ощущала волны напряжения, идущие от него, и вдруг поняла — он боялся, что ему будет ещё больнее, чем сейчас. Мне стало так горько, потому что ничего сильнее я не хотела, чем стереть с его лица эту боль и убрать холод из глаз.

Он так и стоял в дверях, я сама вошла в квартиру, не дождавшись приглашения, сняла пальто и кивнула в сторону комнаты.

— Пойдём?

Зашла в гостиную и вспомнила слова Егора. Везде — на столе, на полках и даже на стене стояли и висели мои фотографии. Я изумлённо оглядывалась, Максим хмуро смотрел на меня.

— А Лена не возражает? — мне стало интересно. Он поморщился и ответил с вызовом:

— Нет, ей тоже нравится.

Я села на диван, а он продолжал стоять, не сводя с меня настороженных глаз.

— Спасибо, что не запрещаешь Лене проводить у нас много времени. Она единственная, кто остался у меня из родной семьи, и я тоже хочу принимать участие в её жизни.

Если он и ждал от меня каких-то слов, то явно не этих, его плечи опустились, в глазах появилась горечь. А я просто не знала, с чего начать, как растопить этот холод между нами? Максим был слишком далеко от меня, очень хотелось подойти и обнять его, вновь почувствовать жар его тела под своими ладонями.

Я вскочила с дивана и подошла к столу, рядом с которым он стоял, взяла одну из своих фотографий, повертела её в руках и резко повернулась. Мы оказались слишком близко друг к другу, моя рука касалась его руки, мои глаза смотрели в его глаза, моё дыхание смешивалось с его. Несколько секунд он не двигался, затем мука исказила его лицо, он отшатнулся, отошёл подальше и отвернулся к окну. Я позвала его:

— Максим!

Он глухо спросил:

— Зачем ты пришла? Я почти убедил себя, что и так можно жить.

— Как так? Не обманывай себя, к чему же тогда все эти фотографии?

— Чтобы не вспоминать, так ты всегда рядом. Если я не вижу твоего лица, то закрываю глаза и начинаю вспоминать... А это ещё хуже!

— Посмотри на меня, я здесь! Не надо меня вспоминать.

Он повернулся и поднял глаза, в них плескалась боль, его ледяное спокойствие испарилось. И это было лучше, теперь я знала — боль надо пережить, а не прятать.

— Максим, я смогла оставить всё, что было, в прошлом, и ты сможешь. Ты когда-то сам говорил: есть только ты и я — больше ничего не важно! Я люблю тебя, а ты любишь меня, и этого достаточно. Не знаю, что ждёт нас дальше, но не хочу упрекать себя в том, что упустила единственное, что придаёт моей жизни смысл, самое главное в ней — тебя!

Его взгляд метался по моему лицу, я чувствовала огонь, что разгорался у него в груди, растапливая лёд, сковавший его душу. Он неуверенно улыбнулся и осторожно обнял меня.

— Я уже не надеялся, что смогу ещё когда-нибудь до тебя дотронуться!

А я сделала то, что давно хотела. Прижалась щекой к его груди, засунула руки под футболку и прикоснулась ладонями к горячей коже. Дрожь пробежала по его телу, передаваясь и мне. Он стащил футболку и обнял меня так крепко, что перехватило дыхание.

Максим целовал мои глаза, щёки, его губы нашли мои. Он так долго меня не отпускал, что начала кружиться голова. Я оторвала губы, чтобы отдышаться, а он продолжал целовать моё лицо, шею, торопливо рванул блузку. Она оказалась слишком тонкой для его нетерпеливых рук, я ещё успела подумать, что теперь мне не в чем ехать домой. А дальше всё стало неважно, ни разорванная блузка, ни холодная кожа дивана, ничего, кроме него...

101