Дом всех тварей

— У тебя холодные руки, — сказал он. Поймав ее ладонь, Шацар переплел их пальцы. В этот момент Амти приподнялась, чуть надавила ему на плечо, заставляя отклониться назад и снова опустилась, принимая в себя его член.

Они застонали одновременно, легко и тихо, и сильнее вцепились друг в друга. Просто ощущать его в себе было безумно приятно, и Амти ненадолго замерла. Амти была уверена, что с Шацаром никогда не происходило ничего подобного, он плохо понимал, что такое нежность.

Амти хотелось выразить свою любовь к нему, и она старалась говорить на его языке — движениями.

— Мне с тобой так хорошо, — прошептала она. Шацар сцеловал эти слова с ее губ, и все же ей казалось, будто ему больно это слышать. Хорошо, удивительно — и больно.

Амти не хотелось его ранить. Шацар двинулся ей навстречу, глубже, почти до боли, проникая в нее, но замер, увидев, как она закусила губу.

— Тшш, — сказала она. — Я сама.

На самом деле Амти никогда не делала этого сама. Она не в полной мере понимала, как нужно двигаться и, тем более — как не выглядеть нелепо.

— Шацар, любовь моя, — прошептала она.

— Амти, — ответил он, подавшись к ней, почти касаясь губами ее губ. В этот момент она двинулась вверх на нем. Интуитивно Амти чувствовала, как нужно двигаться, но все еще не была уверена, что делает все правильно. Она чувствовала себя неловкой, неопытной. Шацар коснулся губами ее соска, надавил языком, заставив ее подскочить, вцепившись в плечи Шацара, всхлипнуть.

— Ты что мне подсказываешь?

— Нет. Только если чуть-чуть.

Она засмеялась, запрокинув голову, запустила пальцы в его волосы, продолжая двигаться.

— Амти, — позвал он, и она не сразу поняла, что Шацар говорит ее имя, потому что чувствует удовольствие, нуждается в ней.

Он осторожно притянул ее к себе и поцеловал. Шацар еще ни разу не обращался с ней так нежно, и она не знала, как реагировать. Удовольствие от собственных движений было томительным, но главное — контролируемым. Амти нравилось чувствовать, как отзываются внутри ее собственные движения. Она застонала, сильнее вцепившись в Шацара, ускорив движение.

Никогда не оставляй меня, думала Амти, никогда меня не оставляй. Она постаралась прислушаться и узнать, о чем думает он. Резко остановившись, Амти приникла к нему, касаясь кончиком носа его носа. Эта детская, целомудренная ласка посреди страсти его удивила. Амти смотрела ему в глаза, пытаясь поймать в их бесцветной, жутковатой глади то, о чем он думает в этот момент. Они оба замерли, Амти чуть склонила голову набок. Некоторое время на лице Шацара не отражалось ни единой эмоции, он казался очень спокойным.

А потом, совершенно неожиданно, Амти даже не особенно поняла в какой-то момент, она оказалась прижатой к полу. Шацар перехватил ее за руки, лишая возможности двигаться, вошел в нее до основания.

В этот момент Амти отлично поняла, о чем Шацар думает и что он чувствует. Отвечая на его движения, подаваясь ему на встречу, Амти знала, как ему это нужно. Он был испуган, изранен, он очень скучал и думал, что никогда больше не увидит ни Амти, ни Шаула. Он очень устал, он соскучился по ней, он чувствовал и еще что-то, для чего у него не было названия.

Амти улыбнулась, когда почувствовала, как он поцеловал ее в уголок губ. Шацар двигался в ней исступленно, и Амти нравилось это, нравилось ощущать, как он забывает о страхе и об усталости, нравилось, как отзывается ее тело на его движения, будто ей тоже становилось легче. Амти поцеловала его в шею, потом укусила, проверяя, сможет ли она сдержаться и не сделать ему слишком больно.

Смогла. Амти окончательно расслабилась, чувствуя как он гладит ее по волосам. Ей казалось, что ничего правильнее с ней еще не происходило, и хотя движения Шацара были порывистыми, Амти нравилось это как никогда.

Амти взглянула на потолок, увидев, как отплясывают на нем тени, зубастые, когтистые, неправильные настолько, что даже смотреть на них казалось безумием. Посреди невиданных ужасов, чудовищных видений, они были вдвоем, двигаясь в такт, цепляясь друг за друга, успокаиваясь друг с другом.

Она кончила первой, и это чувство освобождения, ассоциирующееся у нее с разрядкой, нахлынуло вдруг с ужасной силой, заставив ее разрыдаться. Она судорожно прижимала Шацара к себе, всхлипывала, обнимая его. И тогда она поняла, что это за ощущение — пустота, невероятная и прекрасная пустота, будто нет ничего, кроме ее ощущений и ее Шацара, будто остальной мир не существует.

Когда все закончилось и для него, он уткнулся носом ей в шею, потом поцеловал. Некоторое время они лежали совершенно неподвижно. Амти чувствовала, как время течет сквозь ночь.

Шацар приподнялся на ней, стер ее слезы и, чуть нахмурившись, впервые спросил:

— Почему ты все время плачешь со мной?

Он смотрел внимательно, будто решал какую-то сложную задачу. Амти улыбнулась ему сквозь слезы, сказала:

— Мне с тобой хорошо. Так хорошо, что лучше уже не бывает, поэтому я и плачу.

Шацар снова нахмурился, он явно не понимал алгоритма.

— Но ведь люди плачут оттого, что им плохо, — сказал он.

— Не всегда. Иногда просто от напряжения, потому что чего-то слишком много.

Амти обняла его, потерлась щекой о его плечо. Шацар задумчиво кивнул. Амти поймала его за руку, играла с его пальцами, целовала их. И почему-то ей хорошо представилось, что она может быть счастливой с ним.

Наверное, услышав эти ее мысли, он забеспокоился. Шацар приподнялся, принялся подкидывать в огонь сухие ветки. Амти некоторое время наблюдала за ним. Даже красота Шацара была какой-то неправильной, его белизна, острота его черт, рисунок шрамов на теле. Амти любила в нем эту неправильность. Неясная нежность заставила ее снова поймать его руку и поцеловать косточку на запястье.

Амти чувствовала, что все правильно, все завершенно, и знала, что Шацар чувствует нечто похожее. Наверное, его это пугало. Он посмотрел на потолок, наблюдая за движением теней. Амти спросила:

— За что ты любил маму?

Шацар не отвел взгляда от потолка. Амти неторопливо начала одеваться. Шацар молчал довольно долго, потом поймал Амти, прижал к себе, они сели совсем близко к огню.

— Я много раз об этом думал. Я хотел понять. То, что мы понимаем не может вызывать аффекта.

— И что? За что ты ее любил?

— Я так и не смог в этом разобраться. В ней было что-то особенное. Тайное, понимаешь? Это не было обаянием, красотой или магией. Что-то совсем другое. Ее многие любили. У нее была сила, которой никто не мог противостоять. Меня это злило, я это в ней ненавидел. Мне казалось, что она отнимает у меня волю ко всему, даже к жизни. Она вела себя так, будто у окружающих не было ничего кроме нее. Поэтому людей влекло к ней, как к катастрофе.

— А во мне это есть? — спросила Амти.

Шацар мотнул головой, ни на секунду не задумавшись.

— В тебе — нет. Ты совсем другая.

Амти кивнула, ей почему-то стало грустно, как будто Шацар сказал, что в ней не было ничего особенного. Что она была одной из многих тогда как ее мать была единственной. Амти задумчиво подбросила в огонь еще веток, и он, пожрав их, разгорелся сильнее.

— Это значит, что я хуже? — спросила она.

— Нет, — сказал Шацар без паузы. Он коснулся губами ее макушки, и Амти чуть его отстранила.

— Ты злишься? — спросил он. — Но ты ведь сама спросила, за что я ее любил. Я тебе ответил. После того, как я последовательно отвечаю на все твои вопросы, ты злишься. Почему? Я должен тебе лгать, чтобы не расстроить тебя?

Он перехватил Амти за подбородок, сказал:

— У тебя усталый вид. Когда ты в последний раз нормально спала?

— Давно, — ответила Амти. В голове все рассеивалось, соображала она плохо, зато чувства стали удивительно ясными. Шацар уложил ее с максимально возможным комфортом — песок под головой, покрытый ее ветровкой казался почти подушкой. Шацар гладил ее по голове, а Амти думала, что уже никогда не сможет заснуть — голова была тяжелой и пустой.

Шацар гладил ее, мерно и медленно, как кошку. Амти отстраненно подумала о том, что никогда не заменит Шацару ее маму. О том, что сама все испортила, задав этот глупый вопрос. Зачем она это сделала? У Амти не было ответа.

Шацар продолжал ее гладить, и Амти лениво думала о том, мечтает ли он все еще о маме, а если да — будет ли мечтать о ей всегда. Его рука скользнула к ее руке, сжала ее пальцы. А потом Шацар приподнял ее, и положил ее голову к себе на колени, Амти недовольно заворчала, но не двинулась с места. Она обняла его руку, притянула к себе, прижавшись губами к пальцам.

— Ты, — сказал Шацар, и замолчал, в этой тишине таким оглушительным казалось Амти потрескивание огня.

— Ты не понимаешь, — продолжил он. — Нельзя одинаково относиться к двум людям на свете. Я со своей любовью к мертвой женщине и ты со своей любовью к, если быть точным, такой же мертвой женщине, это совсем не то, что я и ты.

— А у нас тогда что? — прошептала Амти. — Ты и я, это тогда что?

Шацар не ответил, только нежнее принялся перебирать ее волосы свободной рукой.

— Ты пошла за мной дальше края света, — сказал он. — Я не знаю. Я не понимаю, зачем.

— Ты сделал бы то же самое ради меня?

— Да. И я снова не понимаю, зачем.

В его голосе Амти услышала почти отчаянную попытку объяснить что-то хотя бы самому себе.

— Тебе больно, — сказала Амти.

— Нет, ты удобно лежишь.

— Я имею в виду — внутри.

— У меня нет внутренних кровотечений, я почти уверен.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Шацар надолго замолчал, и Амти чувствовала на губах его пульс. Спустя некоторое время, он сказал:

— Да. Понимаю. Больно. Спи. В литературе этот прием называется парцелляция.

Амти замолчала. Ей не хотелось делать ему больно, задевать его, причинять ему неудобство. Он был ей родной человек, и в эти часы — родной как никогда. Она замолчала, пригревшись от его прикосновений. Прошло несколько минут, прежде чем Шацар снова начал говорить.

— Когда я впервые увидел ее, это было будто во мне что-то умерло. Я ненавидел ее за это. Долгое время желал ей смерти. Любовь — самое ужасное чувство, которое я испытывал. Любить больно. Это уродливое чувство, оно делает тебя калекой. Любить страшно, ты больше не отвечаешь за себя. Но еще хуже, когда все заканчивается. Любовь от себя отрывают с мясом. Иногда мне кажется, будто часть меня ушла с ней, в могилу. Там, где теперь ее зубы и кости, больше ничего уже и нет, осталось что-то от меня. Раньше говорили, что смерть — царь ужасов, но это неправда. Смерть есть ничто, избавление. А вот любовь — пытка. Царица ужасов. Я не хочу любить, никогда и никого больше. Надеюсь, этого никогда не случится. Кроме того, я совершенно не уверен в том, что умею делать это так, как другие люди. Мне кажется, я делаю что-то неправильно, это даже может быть причиной боли. Как если неправильно зафиксировать сломанную кость. Я совершенно не способен дать тебе то, о чем ты читала в книгах и то, чего ты всегда ждала. Полагаю, ты можешь воспринять это как ущербность. И будешь в своем праве. Я снова сказал тебе неприятную правду, однако мы можем закрыть этот разговор раз и навсегда. Я понимаю, что тебе, как юной и чувствительной натуре, хотелось бы услышать что я тебя люблю, однако я не собираюсь тебе лгать. Мне хотелось бы быть честным с тобой от начала и до конца, пусть это не всегда приятно.

Амти слушала спокойно. Неожиданно для себя Амти даже не почувствовала обиды. Все было очень просто: интенсивные чувства делали Шацару больно. И ему было страшно испытывать что-то подобное. Он был как маленький мальчик, и Амти стало ужасно жалко его. Его самого никто и никогда не любил по-настоящему, и он не знал, что это бывает не только ужасающе больно, но и невероятно прекрасно.

Шацар говорил все эти честные, жестокие слова, Амти и не сомневалась, что он вправду так думал, при этом он ни на секунду не переставал перебирать ее волосы, гладить ее и ласкать.

— Хорошо, — сказала Амти. — Извини. Я просто начиталась книжек. Но я все равно тебя люблю.

Шацар снял с нее очки, положил рядом.

— Спи. Ты устала, и тебе нужно отдохнуть.

Амти еще некоторое время не могла заснуть, слушала потрескивание огня и мерное дыхание Шацара. Он не собирался спать. Мысли лениво и безрезультатно кружились по накатанной колее, Амти и не заметила, как заснула.

Сны ей снились беспокойные, она пробиралась по какому-то лабиринту, слушая далекие взрывы и выстрелы, и не знала выхода. Она кого-то искала, но понятия не имела, где найти. За ноги ее хватали тени, и она падала, и не могла подняться, и с трудом вырывалась из хватки какой-то безразмерной темноты.

Потом Амти говорила с какими-то людьми, в чужих незнакомых квартирах, где люди пили на чьих-то поминках, и ей было ужасающе неловко, она чувствовала себя лишней. Кто-то сказал ей, что она больна. Шаул никак не мог уснуть у нее на руках, а Шацара не было рядом. Она звонила Мескете на какой-то номер, и Мескете не отвечала ей. Сны, короткие и беспокойные, крутились вокруг Амти, как карусель. Дождливые улицы, одинаковые дома в чужих городах среди которых так легко было потеряться, ее муж, ее ребенок, ее друзья, которых она не могла узнать.

Амти сидела в ночных кафе и заказывала еду, не имевшую вкуса, одна ехала в пустом автобусе, где не было водителя, тонула в море на глазах у изумленных и неподвижных людей на пляже.

Все, что происходило с ней во сне, было лихорадочным, будто Амти болела. Какие-то долгие и бессвязные диалоги, которые никуда не ведут чередовались со временем тягостного молчания. Амти открывала книги, буквы в которых расплывались перед глазами, смотрела на знаки дорожного движения, смысл которых не могла понять. Все от нее ускользало.

Она сидела на кухне с папой, и он говорил ей, что она потеряла самое главное, ради чего стоит жить, а Амти даже не поняла, что именно он имеет в виду.

Она курила вместе с Эли, и Эли, почему-то в школьной форме, задумчиво выпускала дым сигареты через нос. Дождь лил с неба, но Амти не чувствовала воды. Они сидели на кладбище, и Эли покачивала ногой, сидя на надгробье с ее именем.

Дата смерти, значившаяся там, давным-давно прошла. Они ждали кого-то, кто должен был помочь Эли, но в конце концов, оказалось, что он никогда не придет.

Амти бродила по дому Яуди, где почему-то нельзя было заходить в ванную. Она видела ее отца, который хрипел и задыхался, и все никак не мог умереть. Неизвестно откуда взявшаяся Маарни подала ему платок, куда он выкашливал кровь, а Амти пила чай за его столом и старалась не подать виду, что ей противно.

Все закончилось, когда сквозь сон Амти почувствовала, что Шацар ложится рядом, обнимает ее. Наверное, наступил новый день, но просыпаться совершенно не хотелось. Амти почувствовала его тепло, когда он положил ее голову себе на плечо, чтобы Амти удобнее было спать.

Сквозь сон она прошептала его имя и провалилась в приятное забытье.

11 глава

По ощущениям Амти, она проспала часа четыре, и по сравнению с тем, что было, ее это уже устраивало. Она проснулась от ощущения того, как сильно колотится в груди сердце. Она завозилась рядом с Шацаром, в его объятиях, но он не проснулся, Амти только слушала его размеренное дыхание. Вывернуться из его рук было сложно, Амти на некоторое время успокоилась снова, пытаясь заснуть. Ей не хотелось беспокоить Шацара, он заснул позже нее, и ему нужно было отдохнуть. Амти закрыла глаза, слушая биение его сердца и стараясь дышать в такт.