"Ясно. Разговор без свидетелей."
— Хотите знать мнение? — спросил он Виктора, когда они стояли уже возле крыльца "голландской казармы" со стороны завода.
— Много придется поправлять?
— Много. Только не в вашей записке. Хотя ее придется перепечатать.
— Слишком странная?
— Вы еще спрашиваете. Вы, случайно не входили в Орфографическую подкомиссию Шахматова?
— Не был, не состоял, не участвовал. С Шахматовым связей не имел.
— Странно. Вы, Виктор Сергеевич, вне всяких сомнений, человек грамотный и образованный. Но такое впечатление, что вы забыли все правила, которые в вас вдалбливали в гимназии, и пишете даже не по новой орфографии, а по радикальному проекту, настолько радикальному, что его приняли с поправками. Впрочем, слышал, что государь к осени волюнтаристски утвердит весь проект. Это что, такая позиция, что ли, несогласие с волной консерватизма, которую Бунин возглавляет?
Виктор вздохнул. Хорошо было попадаться после революции.
— Виноват, Иван Семенович, отчасти вы правы. Я уж слишком усердно начал переучивать правописание по новому проекту... понимаете, за ним будущее, ну, а вчера торопился, увлекся сутью... Вот и перескочил. Обещаю быть внимательнее.
— Спешили, — хмыкнул Бахрушев, — не сделав ни одной ошибки с точки зрения авторов проекта. Вы не смогли бы рассказать о методике обучения? Нам надо переучить кучу людей. Или по наитию вышло?
— По наитию.
— Четырехзначные числа в уме не умножаете?
— Нет, а что?
— Знал я человека, который это делал, и не понимал, как... Ладно, бог с ним. Теперь, собственно, о той самой сути. То, что вы пишете — фантастика. Но она опирается на целую систему со своей железной логикой. Вы сконструировали мир, который живет по своим законам. И, самое главное, она, эта логика, выглядит как выход из целой кучи нынешних проблем армии и промышленного мира. Под это можно привлекать капитал, делать займы, продавать акции. Вы помогли понять, чего не хватало нашему Обществу.
— Обществу? — Виктор насторожился. Еще и тут не хватало в политику вляпаться.
— Обществу рельсопрокатного, железоделательного и механического завода, которому мы с вами изволим служить. Нашему Обществу не хватало широты мысли. А члены правления акционеров живут ожиданиями чуда, великого рывка. И составленная вами бумага как раз то, что эти ожидания оправдает.
— Но вы же сами сказали, что это фантастика.
— Дорогой мой Виктор Сергеевич, сейчас в России фантастика — это то, под чего не дали денег. Золото и ассигнации дадут нам оборудование и корпуса, мы наймем иностранцев и построим все, что нам закажут, не хуже, чем в Америке. Сегодня в России мало быть инженером, надо быть дельцом.
Похоже, что и здесь втягивают в какую-то аферу, подумал Виктор. Странно, что Бахрушева сейчас не интересует реализуемость проекта. Слепая вера в технический прогресс? Или просто нужно развести на большое бабло, а потом как-то оправдаются? Или кто-то просто смотает с этим баблом, а его, Виктора, оставят крайним?
Откуда-то из-за цехов послышался негромкий хрипловатый сигнал узкоколейного паровозика. Два длинных. "Ку-у — ку-у..." Кукушка. Паровоз следует задним ходом. При переднем на маневрах один гудок. Разодранная вата пара, перепачканная угольной копотью, неторопливо всплывала над крышами корпусов.
— Но должен быть хотя бы крупный военный заказ, — неторопливо, словно раздумывая, возразил Виктор. — Как иначе обеспечить возвратность кредитов?
— Верно, — поспешил ответить Бахрушев, — вы правильно уловили ход моей мысли. Поливановскому ведомству нужно дать понять, что Общество может разрубать гордиевы узлы русской армии. И вот об одном таком узле я хотел бы с вами поговорить здесь, без посторонних.
— Спасибо за доверие. А что за проблема?
— Опять бронеходы. Вернее, то, что они есть и у других великих держав. Вы, верно, в курсе?
— Честно, говоря, не совсем.
— Странно, я полагал обратное... Тогда слушайте: господин Крупп в Германии начал делать для армии свои лейхткампфагены, и по секретным данным, их изготовлено уже более пятисот. Все вооружены пушкой в два с четвертью дюйма и пулеметами. Полагают, что кайзер доведет их число до четырех-пяти тысяч, и с учетом налаживания производства в Италии и Австро-Венгрии эта цифра может быть удвоена. А у нас выпуск бронеходов едва дотягивал до девяноста в год и в случае войны может быть доведен до трехсот. Вы понимаете, что это значит?
— Постойте, а как же... Россия, что, одна воевать будет? А как же Антанта? Англия, Франция, наконец, США или САСШ, или как ее там? Они куда смотрят? У них же этот, производственный потенциал! Они же могут их тысячи делать.
— Виктор Сергеевич, у них демократия. И после германской и венгерской революций — ну, венгерская была недолго, ее считать не будем — их парламенты своих пролетариев боялись больше, чем Вильгельма с Франц-Иосифом. Теперь, когда Германия создает свои сухопутные армады — да, подвижки пошли. Во Франции Луи Рено получил заказы на сотни шеститонных боевых повозок с пулеметным и пушечным вооружением. В Америке за заказы борются заводы Холта и Форда, Британия по инициативе полковника Фуллера заказала на заводах Фостера несколько сот быстроходных машин, способных совершать рейды по тылам противника. Но время, время упущено. Наши машины вы видели. Очередная попытка оснастить бронеход пушкой очередной раз провалилась. Это я вам говорю первому.
— Полковник мне еще вчера сообщил. В общем, ситуация понятна. Хотите сыграть на панике в военных кругах?
— Какая паника? — Бахрушев понизил голос до полушепота. — Война, сударь, на носу, война! Может, даже этим летом начнется. И эти два с четвертью дюйма могут стать последними для наших броневых частей. Только чудо может спасти Россию. Только чудо.
— Простите. Я действительно привык к мирному времени... Что я могу сделать?
— Считается, что лучшим средством против бронемашин в будущей войне станут скорострельные орудия небольшого калибра, вроде траншейной пушки. Военное министерство уже заказало их заводам, более того, заказало сразу после японской, но тут и русская волокита, и, говорят, германская агентура руки приложила... Раскрою тайну: острую нехватку самое меньшее до следующего года погасить не удастся. Нужно средство борьбы с неприятельскими бронеходами в войсках, простое, дешевое, которое мы могли бы наделать к началу кампании, как блинов к масленице. Вы могли бы дать идею такого средства?
— Противотанковое ружье.
— Слышали про генерал-майора Федорова?
— Ну, кто же о нем не слышал. Изобретатель автомата?
— Неистовый человек. Так вот, он забросил на время свою идею ружья пулемета и изобрел самозарядное бронебойное ружье под шестилинейный патрон, им же созданный. В отличие от новейшего немецкого бронебойного пулемета, ружье могут обслуживать два стрелка, как и бронебойное ружье Маузера, но скорострельность его втрое выше, чем у Маузера. Загвоздка пока в массовом производстве шестилинейного патрона. Надо проще. То, что можно изготовлять в любой механической мастерской.
— Тогда — бутылка с горючей смесью. Проще не придумать.
— Пробовали. Рвать гусеницы пятифунтовкой Новицкого, бросать на броню бутылки с автомобильным топливом. Для этого надо подобраться очень близко к машине, которую атакующая пехота защищает, как собственную жизнь. Вот если бы научиться метать заряд саженей на пятьдесят, то-есть, на сотню метров, чем-то простым, вроде механической пращи... Подумайте.
— Я подумаю.
— Да, и еще. Работа секретная, и от чужих глаз ее надо бы скрыть... А, вот: у Прунса в комнате есть чертежный стол, там пока и поработаете. Сам Прунс никому не скажет, он как раз ведет те самые бронеходы, которые вы вчера изволили видеть. Все, забирайте свои инструменты и начните работать немедленно.
Комната Прунса оказалась в служебной пристройке одного из цехов вагонного производства, между "голландской казармой" и танковым сараем. Виктора с порога встретил запах горячего сургуча, остывавшего на подоконнике, в банке, стоявшей на проволочных рогах стеклянной спиртовки. Что-то странное: секретка не секретка, на конструкторский сектор тоже не похоже — один конторский однотумбовый стол, мощный, с вытертым зеленым сукном, на котором удобно раскладывать кальки и бумаги, один чертежный у окна, с неизменным высоким табуретом, несколько шкафов с висячими замками и массивный несгораемый шкаф. Снаружи, подле дверей, при тумбочке из грубо строганых, покрытых потемневшими от времени свинцовыми белилами, досок, сидел бородатый сторож с наганом на поясе и в штанах с лампасами, нечто вроде вохровца: при виде Бахрушева он встал, учтиво приподнял фуражку и разрешил Виктору пройти в помещение без всякого пропуска, а по устному приказу. Пассивный вид защиты информации от несанционированного доступа был представлен решетками на окнах из квадратного кованого прутка. Самого хозяина помещения не было видно.
"Однако, с режимностью тут... Как еще только германская разведка ползавода не сперла."
— Валерьян Игнатьевич, верно, в цеху, — пояснил Бахрушев, — с утра собирался чертежи поправить. Вы тут пока располагайтесь.
Но не успел Виктор положить на стол свою готовальню, как дверь распахнулась, и в нее вихрем влетел капитан Брусникин.
— Господа, — выпалил он, тяжело дыша, — неприятное известие. Убит инженер Прунс.
25. Волнения на расовой почве.
— Как, убит? — воскликнул Бахрушев.
Виктор предпочел задать этот вопрос мысленно. Оно понятно, после стольких диалогов о заклепках и политике читатель заслуживает, чтобы в повествовании появился покойник, но в жизни... Поставьте себя в положение главного героя. Ему жмуриков сейчас только и не хватало для полного счастья. А тем более, подробностей.
— Убит машиной, — сказал капитан. — Точнее, сейчас живой, но без памяти. Я тотчас распорядился доставить его служебным авто в больницу. Доктор считает, что он скоро отдаст богу душу.
— Кто отдаст? — растерянным голосом спросил Бахрушев, нервно вытирая платком стекла очков.
— Ну, не доктор, конечно. С доктором все в порядке. Мне только что телефонировали.
"Капитан, похоже, хотел посмотреть на реакцию. Тоже мне, метод Крекера."
— И как это все случилось?
— Ходил по цеху, поскользнулся на разлитом машинном масле, ремни затянули в машину. Искалечена левая рука и пробита голова при ударе о железо. Рабочие рассказали, на этом месте он нередко останавливался. Масло пролил парень, из недавно принятых, сейчас разыскивают, говорят, будто испугался и сбежал. Иван Семенович, будет время, зайдете ко мне в кабинет в конторе, есть разговор по поводу потерпевшего.
— Вы подозреваете, что кто-то подстроил?..
— Иван Семенович, если Вас не затруднит, то бремя догадок и вопросов возьмет на себя контрразведка. Вы кого собираетесь поставить сейчас на это место?
— Ну, вы так сразу... Я еще и подумать не успел... скорее, пока поручу эти вопросы Павлу Ильичу. Он хорошо знает производство, рабочих, ему будет проще. Виктор Сергеевич еще не вошел во все наши дела, да и сейчас для него срочное поручение.
— Секретное?
— Да. Поэтому он здесь.
— Хорошо. А к вам, Виктор Сергеевич, есть просьба совсем простая. Вы с потерпевшим не знакомы, в глаза его не видели, на месте случившегося не были. Посему в разговорах на заводе или за пределами прошу воздержаться от догадок и игры фантазии.
...Ближнее знакомство с бумагами из холщового портфеля, оставленного Бахрушевым, оптимизма не прибавило. Обычно в таких случаях попаданец проектирует гранатомет, но о прогрессорах, выпускавший сей продвинутый девайс на паровозном заводе, Виктору слышать не доводилось. Самое паршивое, что слепить это чудо надо было на том, что есть, до закупок нового оборудования, и быстренько показать военпредам, и не макет, а чтобы можно было пострелять.
Самым простым и тупым из подобных устройств, выпущенных во вторую мировую, был советский ампуломет — труба из двухмиллиметрового листа, из которой метали стеклянные или жестяные ампулы воспламенением ружейного двенадцатимиллиметрового патрона... остальное читатель может нагуглить сам. Но расчет в три человека, как и то, что первые два образца сгорели на приемке, Виктора явно не устраивало. Потом, судя по устройству, ствол после нескольких выстрелов надо чистить от нагара, а это в полевых условиях при будущем личном составе из мобилизованных деревенских мужиков могли и забыть.
"И что у нас дальше?" — подумал Виктор. Ружейная мортирка, бутылкомет, насаживается на ствол винтовки Мосина, которую заряжают холостым патроном. Изготовить ее на заводе было вполне возможно. Однако в горячке боя вместо холостого патрона могли сдуру засунуть боевой, а на морозе стекло бутылки могло запросто лопнуть при выстреле от горячих газов.
"Не катит".
РПГ-2 и зарубежные хитроумные решения вроде PIAT (что это такое, читатель может узнать на любом военно-историческом форуме, там все время спорят, на пружине он или пороховых газах) отпадали по причине хай-технологичности и требования кумулятивной боевой части, которую прогрессор родить может, но долгими опытами. По сходной причине отпадали всякие панцершреки и базуки: готовая база для ракетного двигателя твердого топлива на заводе отсутствовала.
К концу дня в каморке появился Самонов.
— Печально, печально... пробормотал он, разбирая бумаги. — Телефонировали из лечебницы, передали — скончался. Тут, как на грех, и неурядицы у него были с Иван Семеновичем...
— А что за неурядицы?
— Да непонятно что за неурядицы, на пустом месте, можно сказать. Самолюбие задетое. Прунс решил, что его затирают, и что он может руководить бюро не хуже Ивана Семеновича, того раздражало, что покойный начал выходить на начальство через его голову. Скандалы меж ними последнее время выходили, и Иван Семенович не знал, как от своего подчиненного избавиться — доступ к этим бумагам, знаете ли, не каждому...
"Намекает, что у Бахрушева был мотив устранить Прунса... А сам? Сам попадает на место Прунса. Интересно, выгодное ли оно было? Допуск... В руках Самонова оказывается секретная документация по изделиям. Значит, и капитан не просто так темнил, проверяет. Нет, нет, хватит. Усилим бдительность, но... А то так в каждом столбе начнешь шпиона видеть. Не хотел бы я работать в контрразведке, крепкие там нервы нужны."
— Может, с рабочими были нелады? Недаром в цеху низшее звено с дрынами ходит.
— Нет, ну какие у Прунса нелады? Да и рабочий живет сейчас просто сказочной жизнью. Вы вспомните лет десять-двадцать тому назад! Приспособление наших рабочих к условиям, ухудшающим физические качества организма, и сокращающем жизнь, вело к производству поколений все более и более слабых. Шло мельчание и вырождение расы, что подтверждали врачи и ученые. И, не сочтите, сударь, мои слова крамолой, но те дикие эксцессы, которые происходили тогда в России между рабочим классом, с одной стороны, и чиновничеством и заводчиками, с другой, были не чем иным, как дикой, стихийной борьбой человеческой расы за жизнь. Русский народ вымирал! Вымирал в городе, вымирал и в деревне, где хорошее зерно продавали за границу, а крестьянин пек хлеб с лебедой, от которого нормального человека сразу вырвет. И только сейчас, благодаря мудрой политике государя нашего и правительства, Россия в прямом смысле избавляется от медленной смерти, от гниения заживо. Мы переживаем только последствия этого гниения.
