Из Терний

Фшш-шшшшш!

На миг всё будто кануло в полную глухую пустоту, горячую... нет, прохладную. Потом снова стало обжигающе. Обжигающе холодно. Терилун открыла глаза и непонимающе поглядела на свои руки, по которым ещё стекали запоздалые струйки воды, на мокрые, потемневшие рукава платья, на расползающуюся во все стороны лужу на земле. Лас стоял слегка поодаль, в одной руке держа пустое деревянное ведро. Как ни пытался он оставаться спокойным, его выдавали слегка вздымающаяся грудь и блеск в глазах... и ещё что-то. Терилун хотела присмотреться внимательней — но на смену свежести пробуждения уже шли головокружение и тошнота. Опять!.. Терилун едва не топнула ногой сама на себя, разбрызгивая грязь. Людской поток как ни в чём не бывало с муравьиным гулом катился мимо. Опять грохаться у всех на виду? Опять "ах, ты из Суо, ну, всё паэнятно", да?.. Опять?...

— Нет. Я не падаю, — выпалила Терилун, жестом показывая Ласу не приближаться. От резкого движения мутная вода в голове поднялась ещё выше, заставила пошатнуться; ноги налились ватой.

— И не упаду, — повторила она, размахивая для равновесия руками. И не упала.

Стало лучше. Ненамного, но лучше. На самом деле, вокруг было очень интересно: Ламино был если не красивее сказочного Миэ, то уж точно необычнее — всё не как у людей. Но живительного ведра воды не хватило надолго, и почти всю дорогу Терилун с трудом, почти болезненно пробивалась сквозь массу плотных, много раз накладывающихся друг на друга и переплетающихся людских цветов. "Как можно жить в такой... тесноте?" — подумала она в один миг, но тут же вспомнила, что ни разу до этого, ни в Согри, ни в Миэ, ни в Ниссе этим вопросом не задавалась — жители Ламино, должно быть, тоже не задаются. Но теперь было нестерпимо, удушливо, будто все эти люди расширились до размеров своих цветов — главным образом резких и грязненьких, как пахнущая потом кожа, — и давили, напирали со всех сторон. Любоваться красотами не оставалось сил — лишь бы ещё глотнуть воздуху, и ещё шаг пройти, и не потерять в этом месиве свой собственный цвет — тот, что очень сложно увидеть, но легко почувствовать струями прозрачной воды вокруг.

— Мы много дней провели вдали от людей, — будто прочитал мысли Лас, когда они прошли широкую кружную дорогу и из извилистого, нечистого Квартала Горшков попали в Квартал Мечей — прямой, строго расчерченный, и впрямь как военный лагерь. — И ты изменилась за это время, научилась видеть то, что другим недоступно. Видеть это лишь тогда, когда пожелаешь, — другое дело, это само по себе мастерство, но всё приходит со временем. Завтра уже будет лучше. Я знаю.

— Завтра... но у нас ведь и сегодня дела, так? Новые казармы шенаи... второй поворот налево, прямо и снова налево.

— Всё правильно! Удивительно — ты, кажется, впервые в Ламино, а уже столько знаешь. — Терилун сама толком не могла понять, откуда — вероятно, в тот последний, бешеный полёт меж телами, о котором почти никаких чётких воспоминаний не осталось, её в какой-то момент занесло в тот район... или в ту казарму... а может, кто знает, в то самое тело маленькой девочки, похожей на Джури?..

— Но нам туда не нужно. По крайней мере, сейчас. Матроны и дети шенаи живут совсем в другом месте — на дальней оконечности квартала, неподалёку от гавани. Это не самый большой порт на побережье, но через него...

— Мы что, увидим море???

— Увидим, — улыбнулся Лас. — Но сначала, я думаю, стоит заглянуть на постоялый двор, пообедать и переодеться.

Заманчиво, очень заманчиво. Но... море! Это же что-то из сказки, что-то невероятное, как живого фисантра увидеть! Не было в Суо морей, а самое большое озеро Лишэн, на берегу которого стояла столица Царства, уже считалось диковиной, хотя если правда всё, что про море рассказывают, то это озеро ему и в подмётки не годится. Терилун при мысли о нём так возбудилась, что перестала обращать внимание на водоворот цветов вокруг, — и боль отступила, а краски обычного мира исподволь вернулись: любопытный взгляд коротко обстриженной маленькой девочки с балкона второго этажа, великолепный чёрный жеребец проехавшего мимо аристократа, дурманящий запах корицы и ещё чего-то, чему Терилун не знала названия, с крытых тканевым навесом прилавков. В Квартале Мечей действительно было много выстроенных будто одним зодчим, ощерившихся узкими окнами-бойницами казарм многочисленных здешних воинств — регулярной армии, листартов, шенаи, фиррахов, гвардии, стражи... В то же время, квартал состоял не из одних их — здесь было достаточно жилых домов побогаче, разнообразных лавок с фасадами, украшенными разноцветными лентами, даже присутственных мест и писарских вроде той, у которой Терилун ждала Ласа в Миэ. Не было лишь ни одного постоялого двора — и ближе к концу пути стало понятно, почему: все гостиницы сгрудились за символической, но всё равно весьма высокой стеной; два стражника стояли у ворот с длинными своими саблями на поясе, смотрели настороженно. Местные нищие, коих Терилун за время пути уже успела увидеть великое множество, держались от ворот подальше.

— В конечном итоге, это разделение на "местные" и гостевые районы — для нашей же, гостей, безопасности, — объяснил Лас. — Но изначально стена создавалась не ради этого. Ламино всегда был городом тысячи народов и племён, но в одно время, давно, тогдашний правитель установил здесь религиозное государство, расселил народы по отдельным районам, а для заезжих торговцев выстроил закрытый квартал в квартале — чтобы они своим неверием и непохожестью не развращали достойных горожан.

— Религи... что это? — не поняла Терилун.

— Религия. Вера в высшие силы, в то, что всем в мире управляет нечто выше нашего понимания. Разве никогда тебе не встречались люди, которые бы в это верили?

— Я... эм...

Сразу за порогом "гостевого" квартала всё вокруг изменилось. Опрятные, но строгие дома Квартала Мечей уступили место лоскутному полотну пестрящих в глазах необыкновенных строений: какие-то трёхэтажные, какие-то из узорного синего кирпича, а иные — скрюченные и вывернутые так, что непросто было представить, как в этом можно жить. По сравнению с остальным городом — и особенно с Кварталом Горшков, через который с трудом удалось протолкаться, — здесь было чище и тише, и совсем другая публика ходила по улицам: уже знакомые закутанные кел-квэнты, важный сановник в усыпанном цветным стеклом дорогом халате — видимо, здесь так ходят, — и в окружении полдюжины человек свиты. А поодаль, в платье поскромнее, расшитом серебром, шёл по своим делам неожиданно родной толстенький купец из Суо.

— Эм... я как-то не задумывалась. Ну да, было что-то такое. Говорят, в столице их больше, таких людей. Наверное, там больше знают, чем у нас, в деревне. А ты об этом ничего не рассказывал...

— Ты немного неправильно меня поняла. Они не знают, они верят. Вот ты... веришь в нечистую силу? В гамырей, фисантров, вырсалок? Думаешь, они существуют?

Терилун вновь замедлила шаг, озадаченная.

— Я... хм. Не знаю. Вроде бы кто-то говорил, что видел, и следы вокруг деревни то и дело странные оставались, не просто так же... Но кто их знает, есть они или нет. А вдруг.

— Вот. С этой верой так же. Точно никто ничего сказать не может — но есть древние книги, и алтари, и слова мудрых старцев, и знамения, которые можно истолковать по-разному... Ничего по существу, но множество предпосылок — вот это и есть их вера. Так желают люди ответить себе на вопросы: "Как появилось всё сущее?", "В чём смысл жизни и разгадка смерти?", "Как объяснить то, что объяснить нельзя?", что предположение принимают за ответ. И верят.

Стало тихо на миг. Терилун сначала казалось, что ей сложно будет понять слова Ласа, слова о том, о чём она никогда даже всерьёз не задумывалась. Но спокойная после бури цветов гладь приняла всё удивительно легко, поглотила, разложила по своим местам.

— А у тебя... а ты, Лас, во что ты веришь? Лас?..

— Тсс... Ты чувствуешь? Сейчас...

— Что? Я... ничего не слышу...

— Я не об этом, разумеется! Не слушай — чувствуй! Эта волна...

Терилун заметалась взглядом по сторонам. Здесь, кажется, было не слишком людно, но так не хотелось возвращаться в этот оглушающий, удушливый, загромождённый мир цвета, так не хотелось... Может, и без этого обойдёмся, и так всё увидим, а?.. И почему Лас встал столбом посреди дороги, зажмурился, будто бы действительно внезапно что-то эдакое услыхал...

Движение пришло откуда-то слева — и, хотя после скитаний по многим чужим телам собственная реакция тела притупилась, Терилун увидела всё с начала до конца. Сановник в звенящем халате всё ещё шёл на встречу, не торопясь, и был теперь шагах в десяти, окружённый терпеливыми своими спутниками. Он сам каким-то мгновением ранее заметил опасность, остановился, отступил на полшага, не понимая ещё, что происходит, только чувствуя. Фигура в чёрном проскользила эти несколько шагов стремительно, в полной тишине, на ходу обнажая длинный нож. Лишь когда клинок вышел из раны назад, обагрённый по рукоять, улицу пронзили звуки.

— Аиз Асхмэр-аза!..

С глухим вскриком свита отшатнулась от упавшего тела: две высокие женщины в длинных платьях, другая, низкорослая, со звенящими монистами на шее, полуголый раб-носильщик и слуга — мальчик в треугольной шапочке. Все они в одном движении отпрянули назад, и на секунду всё замерло. Потом из-за спины — Терилун по-прежнему стояла недвижно, не повернув даже головы, — появились ещё двое, в красно-серебристых доспехах городской стражи и с бросающимися в глаза светло-розовыми повязками на руках. Пока они шли, мечи наголо, одна из женщин побежала, вскидывая ноги, путаясь в полах платья. Чёрный человек в три прыжка нагнал её, прямо по спине полоснул снизу вверх, справа налево по шее, и она ничком рухнула в пыль. Один из стражников тем временем подошёл вплотную к носильщику, который всё это время стоял на прежнем месте с тем же бессмысленным выражением лица, как вьючный мул, и молча вонзил меч ему в живот. Вторая женщина в платье страшно завизжала и с голыми руками бросилась на стража, молотя кулаками ему по затылку и пластинам доспеха. Покончив с рабом, тот отмахнулся от неё, ударом локтя повалил на землю, а подоспевший второй стражник довершил дело. Низкорослая женщина при виде возвращающегося человека в чёрном упала на колени и сложила руки в мольбе, губы её задрожали, исторгая нечто нечленораздельное, но на любом языке значившее бы одно: пощады. Чёрный человек подошёл к ней медленно, держа нож на вытянутой руке сбоку. Терилун рассмотрела его подробнее: узкое, будто вырезанное на суковатом полене лицо, короткие тёмные волосы, дёргающийся маленький рот, а над ним — бесстрастные, раскалённые чёрные точки глаз. Он постоял перед коленопреклонённой женщиной ещё несколько мгновений, будто слушая её причитания, а затем, уже тише, повторил:

— Аиз Акхмэр-аза, дастани.

И мазнул ножом ей по горлу. Глаза её тут же обезумели, остекленели, кровь ручьём полилась по груди, по монистам, по подолу, и тело упало к ногам убийцы.

Всё это произошло за какие-то несколько секунд, так быстро, что Терилун просто стояла и смотрела, как тот раб, не успевая ничего понять или решить. Лишь когда один из стражников свободной рукой схватил за плечо мальчика, последнего оставшегося в живых, испуганного, но бежать не решающегося, — девочка будто проснулась. Глаза, руки, мысли — всё заработало одновременно, бешено, а изо рта вырвалось:

— С-стойте!..

Уже занеся было меч, стражник остановился и поднял глаза — обычный холодный, туповатый взгляд солдата, каких Терилун за время путешествия видела не раз. Это длилось пару мгновений; потом он выволок мальчишку перед собой и с силой толкнул другому стражу. Тот принял добычу и пошёл вместе с ней в другую сторону, а первый тем временем двинулся на Терилун.

— Берегись! — закричал ей Лас, но она не слышала. Она смотрела через плечо воина, туда, где второй уводил мальчика прочь. Несколько шагов прошли они так, потом стражник ухватил пленника за шею сзади и пронзил его мечом. Отпустил шею, стряхнул тело с клинка, дал ему соскользнуть в пыль. Треугольная расшитая шапочка соскочила с головы и упала рядом.

— Берегись!!..

За мгновение до того, как на Терилун опустился меч стражника, Лас пронёсся впереди, сбив врага с ног и возвратившись тут же обратно. Чёрный человек возник из ниоткуда по левую руку, с ножом на изготовку бросился вперёд — Терилун повернулась и с шагом в сторону ушла от удара, уже почти не удивляясь своей прыти. За её спиной Лас изо всех сил ударил острой стороной ножен меча второму охраннику по подбородку, и тот, рыча от боли, шаг за шагом отступал. Закончив с этим, он пошёл вперёд, заслоняя Терилун от человека в чёрном.

— Йуф!

Уже кинувшийся было снова в атаку человек остановился, будто из последних сил останавливая себя, с дикой яростью в налитых кровью глазах. Лас стоял перед ним в своей стойке, на присогнутых ногах, с ладонью на рукояти меча, который, как уже знала Терилун, он ни за что на свете не обнажит. Но что исходило от него, какая сила!.. Терилун сама не заметила, как вернулась к видению Цвета, в мир, куда так не хотела возвращаться. Но сейчас Лас сиял, пылал в жарком костре собственной силы, на перекрестьи её сверкающих лучей, и этого нельзя было не заметить. Многоголосье, гвалт толпы пёстрых облачков и струек — всё умолкло: теперь здесь правил Лас. Своим голубым с золотом опалом, как одно из его дорожных платьев, раздался он широко, на всю округу, позволяя более мелким цветам копошиться внизу, но оттесняя их глубже, глуше, на дальние слои — и, вдыхая очищенный, искрящийся силой воздух Ласа, Терилун посреди усыпанной трупами невинных улицы вдруг почувствовала такую недопустимую лёгкость, чудовищное спокойствие, преступное... наслаждение.

— Йуф тэа. Ш'халла.

Чёрный человек отступил. Встал из боевой стойки в полный рост, отвернулся от Ласа и пошёл прочь, к выходу из гостевого квартала; потрёпанные стражники затрусили следом. Теперь Терилун чётко видела его цвет: бесформенный, как у всех "Невинных", непосвящённых, похожий на растёкшуюся лужу дёгтя (и оттенком напоминающий её же), но плотный, густой, мощный. Он, конечно, не мог видеть цвета так, как они с Ласом — но, несомненно, что-то почувствовал. Что-то, что его если не напугало, то лишило уверенности, заставило умерить пыл. Мир Цвета не замыкался на себе — нет, он был всегда вокруг, видимый или нет. И пытаться убежать от него, убрать щелчком пальцев из своей жизни — всё равно что закрывать глаза руками и думать, что всё пройдёт само собой.

Жгучая радость и возбуждение, что захлестнули Терилун несколько мгновений назад, шли на убыль. Девочка начала оглядываться по сторонам, на пустые проулки, на выглядывающих, будто мыши из нор, испуганных жителей, на обезображенные, сваленные будто в спешке здесь и там мёртвые тела, на которые почему-то смотреть было совсем не страшно. Не страшно — стыдно. За этот восторг, за ощущение свободы и могущества прямо пред их трупами, пусть с ними напрямую и не связанное, всё равно... Но сделанного было не вернуть: изнутри сейчас было так свежо, так умыто, как не было уже много дней... или никогда не было. Даже свой цвет чувствовался теперь иначе — более упругим, более самостоятельным, пусть даже и на фоне мерцающего до сих пор вокруг могучего ореола Ласа.