Ролевик, Ветка "Паладин"

Вдруг пол с левой от меня стороны подпрыгнул и почти ударил меня, но я успел подставить локоть. Глухо звякнула кольчуга о камень. Мир, всё так же отплясывая, переместился правее от меня и я понял, что лежу на левом боку. Зато щит рядом.

Дыша, как загнанный марафонец, я мутнеющим взором выцелил ближайший край щита: теперь достану. Левой рукой, постоянной переводя дух, цепляю щит, тяну на себя. Да что же я?! А ну, встать!

Зарычал, очень помогает. С третьего рыка я поднялся на колени.

— Фуф, ну я их всех хорошо как покрошил. — Промямлил заплетающимся языком.

— Да, ты многого достиг, даже удивительно. — Из тумана выделилась чёрная тень, неясная, словно таким дешёвым трюком хотела меня запугать. — Какой хороший игрок попался. Жаль, что свой потенциал ты не раскроешь, ибо тебе не хватает ни знаний, ни сил. У тебя очень не плохо получается выживать, только побеждать ты вряд ли научишься.

— Побеждать в вашей игре? Увольте! Да и не победы мне нужны, а справедливость.

— И ты всё ещё веришь в это? Зачем? Ведь это же глупость, гордыня. Здесь идёт игра, красота и поэзия изящных решений и логических умозаключений.

— Именно! Глупость и гордыня. — Сказал я, устало и хрипло давясь своими словами. — Я никто. — Два шумных вздоха, опершись на поставленный ребром щит. — Я сделан из мяса и фекалий! Я знаю, что я ничтожество, — выпрямился, подхватив щит, — по этому выдумал себе какую-то веру и честь, лишь бы хоть как-то оправдать своё жалкое существование. — Здесь я почувствовал, как ярость начинает бить меня, рана в груди стала жечь, но мне от этого только легче. Капли моей крови стали выделяться особенно яркими и красочными цветами в этом сине-сером мире. — Я иду только вперёд, ибо толкает меня туда неудовлетворённая мужская плоть. — Липкую рукоять меча я стиснул настолько сильно, что стал ощущать его кончик, как свою руку, то есть где он и чего именно касается. — Я просто боюсь осознать, что я ничтожество!!! — Вскричал я громко, хрип почти перестал вырываться из пробитой груди. Взгляд мой прояснился, стал чётче, я видел своего противника полностью, я ощущал своим телом тело каждого противника, их желания и движения. — И именно по этой причине сейчас я говорю: 'Защищайтесь! Имею честь Вас атаковать!'

Они были в прострации. Лишённые эмоций лица двух воинов, что возникли по обе стороны от тени, не выказывали ничего, но я чувствовал их замешательство. Я паладин и я иду! Закрывшись щитом и поправив сползший шлем ударом гарды меча, я пошёл. И каждый шаг ступал, словно по жидкому камню. Боль в пояснице, боль в висках, боль в груди. Но я иду, эта боль сладка для меня. Эта боль — боль очищения. Сколько неправильных поступков я совершил? Сколько глупостей наговорил, сделал больно тем, кого люблю? Много, но сейчас, через мучения я себя очищаю, смерть делает даже из муравья героя.

Шаг, ещё шаг. Моё сиплое с рыком дыхание деморализовало противника ещё больше.

— Добейте беднягу. — И двое тут же сорвались в мою сторону. Шаг, ещё шаг. У этих были нереально чистые доспехи. Правый шёл на меня с саблей, левый с мечом и щитом. Лица спокойные движения мягкие... Движения, я их чувствую. Каждого из них. На плечи, словно твой друг, возложил свои руки, как бы поддерживая. Солнце? Нет, просто тепло давит на плечи, подбадривая.

Меч я поднял над щитом в горизонтальном положении, очень удобном для контратаки. Ещё один ковыляющий шаг. Они дошли до меня одновременно и ударили с двух сторон: левый, метясь в ноги, правый, стараясь достать ключицу или подмышку. Но в самый последний момент я очень резко отпрыгнул назад, и их удары прошли мимо целей, едва соприкоснувшись с моим доспехом. Не давая опомниться, я, замахнувшись над своей головой, когда отскакивал, рубанул мечом под шлем правому. В этот же момент я нырнул к левому, повисая на его щите и мече.

— Господи! Направь мой меч! — После этой быстрой мысли кончиком меча почувствовал тёплую влагу, даже вкус ощутил. Значит, я всё-таки достал правого. Левый не ожидал такого приёма и повалился вместе со мной наземь. Прижимая его щитом, я пару раз ударил в лицо гардой меча. Но моего противника это не смутило, хотя обычный человек уже бы был в обмороке в лучшем случае. Этот монстр, постепенно теряя человеческий облик, откинул меня в сторону, где я и перекатился через раненный бок, медленно встал, опираясь на меч.

Лицо этого существа было измазано чёрной кровью. Но это его не смущало, втянув воздух с мерзким присвистом, он начал подходить ко мне, выискивая слабые стороны. Впрочем, он просто думал, какую же из этих сторон использовать, ибо я, и так раненный, начал уставать очень сильно, усилилась боль в груди, хоть кровотечение почти прекратилось.

Странный серый свет, что светит отовсюду, сейчас чуть притух, словно испуган приближающимся чудовищем. На этот раз давил песок и мелкие камушки мой противник, а стоял в ожидании я. Лицо воина всё больше высыхало, обнажая кости черепа, глаза вытекали гнилыми отбросами — вот оно истинно лицо магии мёртвых. Смрад от этого существа пробил даже мою защиту от летучих ядов и меня, невольно, затошнило.

В носу вдруг появилась сырость, которую я выдохнул. Маленькие капли заискрились на кромке заляпанного кровью местных монстров щита. Это оказалась моя кровь, но она была абсолютно белой из-за света, что испускала. Вдруг, мой соперник, почти дошедший до меня, захрипел, словно подавился чем-то, оттёр с того, что осталось от его щеки верхний слой грязи, и там бусинками что-то блестело, всё сильнее разгораясь, значит, капли моей крови попали и на него. Лицо его стало дымиться, черты дрожали, словно рябь на воде. Я взглянул в сторону говорящей со мной тени, но она пропала. Воин-скелет раззявил свой рот, но крика не последовало — челюсть отпала, рассыпаясь пеплом, доспехи и одежды сползали с теряющего плоть мертвеца. Сам скелет упал на колени, бестолково размахивая рукой с зажатым в ней мечом. Рука скоро обломилась в локтевом суставе, и меч упал с глухим шелестом в прах и песок. Щит же висел на петле до последнего, и последние не истлевшие черепки и косточки он похоронил под собой.

Я стоял и пытался хоть как-то удержаться на ногах, но не смог и упал на колени. Щит держать уже не в состоянии, по этому позволил ему упасть, чтоб самому не свалиться. Обнял меч, да так и сел, поджав под себя ноги. Взор мутнеет, сознание меня оставило, теперь уж точно всё. Свой последний бой я выдержал с честью, жаль только, что эти твари не поняли, что боролся против них я не только по тем причинам, что озвучил во время разговора. Ведь, кроме всего прочего, есть вера и любовь: слепая и не рассуждающая. Вот чувствую я, что нужно всех прощать и любить, вот и буду это делать, даже в таком положении, как моё. Жаль их.

— Поразительно. — Сказал голос абсолютно бесстрастный. Полное не соответствие. Я поднял голову от испачканных дрянью перчаток, что сложил на гарде, мне уже не до гигиены. Передо мной стоял высокий белёсый плащ, на верхушке плаща имелся какой-то зеркальный шар, в котором я видел свою сморщенную фигурку. Нет, братцы, так дело не пойдёт, нужно встать, хотя бы выпрямиться. И я выпрямился, но всё так же опираясь на меч.

— Позволено ли мне будет говорить? — Проговорил я еле как выталкивая слова из груди сквозь муть боли, что вновь подступила.

— Нет смысла. Я наблюдаю. Ты носишь непонятную силу. Твой оппонент тоже носит непонятную силу. Он желает разрушать — он пришелец из-за грани, твоё Альтер-эго. Сила Хаоса, мы о ней ничего не знаем, хотя Хранители... — Тут он замолчал. Я его слушал в пол уха, думая лишь о том, что мне нельзя упасть. Довольно и того унижения, что я не могу разговаривать стоя. — Ты тоже несёшь странную силу, тоже не внятную и непонятную. Силу, что так похожа... — Вновь молчание. — Ты здесь чужой, как и я. Идём к Оси, там ты сможешь покинуть этот враждебный для тебя мир.

Но встать я смог, как и ответить, мир перед глазами поплыл. Но я всё-таки встал, опираясь на меч. Встал лишь для того, чтоб упасть. Но перед падением я узрел отблеск костра, тени и руки. Я упал кому-то на руки и голос Неррута обеспокоено кого-то звал, потом он положил мне на грудь ладони и я заснул. Провалился в светлое беспамятство, заслуженный отдых.

До беспамятства. В монастыре.

Я оглядел уже знакомую мне трапезную — всё те же не аппетитные гобелены прикрывают холодные каменные стены. Я вошёл под своды монастыря со странным чувством: словно вернулся во времена детства. Да! Точно такие же ощущения, как при посещении своей бывшей школы, вроде всё знакомо и всё что-то хорошее напоминает, но ощущение утраты сосущей тоской сжимает сердце. А, казалось бы, я лишь один раз здесь трапезничал. Хотя, есть вероятность, что это просто развивается психическая болячка, хорошо, что я это признаю — первый шаг к выздоровлению. Но всё же есть настоящее чувство, не вызванное паранойей — мне жалко того проводника, что погиб в нашем первом походе на тварь из Гримпенских болот. Был человек, хороший человек и теперь нет его. В своём отряде, как бы дела плохо не оборачивались, близких мне людей и моих соратников я не терял. Да, сервы гибли часто, но я всегда держался особняком от них. А здесь человек, с которым пусть и недолго, но прикрывали друг другу спины.

Но вот я вступил под своды трапезной и вспомнил упитанные лица монашков и в голове пронеслись мысли не достойные звания крестоносца, воина Креста. Я опустил голову и постарался избавиться от этих размышлений: 'Эти люди — монахи и они не воины, нельзя кидать в пасть к упырю неподготовленного человека. Да, среди монахов есть неплохие бойцы, но это здесь ни при чём. И потом, Томас, здесь всё слишком сложно, чтобы решать одним простым и сильным решением — в заложниках простые люди, которые живут под пятой у монастыря'. Да, сейчас мне сразу стало легче — проведение Его, именно так это называется. И отец Адалан не виноват — просто он слеп и не видит правды под носом. Может и следует его вздёрнуть на стропилах этого зала, но это не приведёт ни к чему хорошему, а значит, следует ждать и успокоиться.

За этими сумбурными размышлениям меня застал голос отца-настоятеля:

— Благородный сэр Томас! Прошу Вас, присаживайтесь. — Опа! Я пять завис с отрешённым видом и стоял как столб почти посреди трапезной. Чётко и долго, не моргая, посмотрев в глаза настоятелю, я вздохнул, медленно и с достоинством развернулся и пошёл за стол к Нерруту, который занял мне место. По рядам прошёл какой-то облегчённый вздох, да и сам отец Адалан как-то слишком громко и радостно ещё раз поприветствовал всех собравшихся, а я только сейчас заметил, что пришедших было не мало — почти двадцать рыцарей-владетелей, как сэр Конрад и около полусотни безземельных. Кто из них баннерет или простой сквайр, я определить по внешнему виду не брался. Только лорды позволили себе внести в трапезную свои щиты с гербами, а остальные ничем не выделялись, только мы с Неррутом как белые вороны в плащах серого цвета.

На нас косились, ибо только мы из всех братств паладинов представляли эти воинственные организации толи бандитов, толи маньяков. Нет, паладинов не боялись, но опасались, ибо какой нормальный рыцарь отпишет все свои земли братству и станет бескорыстно помогать всем страждущим? Да: это добродетель настоящих крестиан, но везде же нужно знать меру! Так думала примерно добрая половина рыцарей-лордов, и почти все остальные рыцари, что пришли сами или под чьим-то началом.

По этому, мой ступор многие трактовали по-своему и теперь с интересом наблюдали за настоятелем, мол, что ж ты такого натворил? Сам Адалан, наконец, взял себя в руки сделал очень серьёзную мину на лице:

— Дети мои! Братья мои! Спасибо, что так быстро отозвались на мой призыв! Я счастлив осознавать, что времена расцвета рыцарства Корола I не канули в лету раздробленности его Священной империи, и настоятель самого бедного из монашеских братств может в момент опасности взывать к рыцарям, столпам мира и справедливости в эти тёмные времена! — Отец настоятель в конце своего эффектного вступления, когда вся бледность сошла с его лица, и он вновь чувствовал себя на коне. Он сидел во главе всех трёх длинных столов, но во время речи он встал, а на последних аккордах приветствия, он опёрся о столешницу обеими руками. Вообще-то такая поза глушила звуки, но зато она производила очень правдоподобное впечатление человека, взвалившего на свои плечи заботу почти о половине Норт-Марки. Такой настоятель нравился публике, и я заметил выражения сочувствия на лицах молодых рыцарей, правда, владетельные лорды, если и допустили скупую рыцарскую слезу до уголка глаза, то только ради протокола заседания, а вовсе не потому, что поверили старому лису.

Отец Адалан выдержал паузу, ровно столько, сколько позволяли приличия, и продолжил:

— Беда постучалась в наши двери. Все из вас, уважаемое собрание, слышали об угрозе с Гримпенских болот. Скажу больше, партия отважных и хорошо подготовленных поборников Света дошла только до разрушенной сторожки на границе с болотами. Они просто повстречали упырей. Да, простых упырей, которых доблестный рыцарь за опасность не считает. Но отважные воители, упырей было много. Ужасающе много — несколько сотен. — Здесь вздох удивления прошёл по рядам. — Среди них была легендарная когорта умертвий. Да, та сама когорта легионеров, сгинувшая в этих местах, когда болот здесь ещё не было и в помине. Та самая когорта упырей, что своим присутствием и тёмным волшебством убивали всякую волю к жизни и сопротивлению среди рыцарей, не говоря уже о простых сервах. — Среди мужчин прошла волна брезгливости и затаённого страха. Это был серьёзный противник, если не быть готовым к встрече с ними. — Слава Всевышнему, что пара паладинов из братства Красного Меча, — тут он указал на нас и все синхронно посмотрели в нашу сторону, почти все, всё-таки владетельные лорды должны держать марку и не проявлять свой интерес так явно, — откликнулась на мой призыв помочь нам разобраться с неясными тогда слухами про Трясины. Если б не они, не вернулся бы отряд и в сотню воинов. Но сэр Неррут и сэр Томас с несколькими братьями франкцисканцами — тут промелькнула пара улыбок на лицах у наиболее молодых рыцарей — сумели отбиться от нескольких сотен упырей и от легендарной когорты умертвий. И принесли нам эти тревожные вести. Теперь враг велик числом. Да, это по-прежнему ничтожные упыри, боящиеся света и доброй молитвы, но они идут туда, куда прикажет их правитель — Упыриный Цесарь. И с каждым днём он стягивает всё больше и больше тёмных тварей под свою власть.

Сэры, крестиане! — тут он выпрямился и резко возвысил тон своего голоса — Настал наш час! Настало наше время, дети мои! Мы должны, как в легендах про шестнадцать святых рыцарей, собрать войска в крестовый поход! Тогда Тьма пала и сейчас, мы здесь, сможем отринув разногласия, управиться и с этой бедой! Иного пути нет! Только вперёд! — В конце этой проповеди даже скептики из владетельных лордов задумчиво наморщили лбы. Похоже, не я один умею уговаривать людей.

Естественно, всё лишь одним разговором не кончилось. Были пикировки, много лишних слов, брошенных в горячке спора. Но авторитет отца Адалана не позволял разразиться скандалам и ни одного божьего суда не было назначено, что очень странно, учитывая контингент собравшихся.