Ролевик, Ветка "Паладин"

Ролевик; Ветка 'Паладин'

http://zhurnal.lib.ru/d/drakon_t_t/paladin-1.shtml

Вещи уложены, вещмешок стоит в коридоре, продукты в отдельном мешке, паспорт, билеты в отдельный карман нашейного кошелька. Деньги частью в трусы, частью по загашникам. Некое количество во всё тот же нашейный кошелёк. Дома никого не было, все разъехались по садам-огородам: лето, как-никак. За окном кричали стрижи, их звонкий посвист заставлял меня вспомнить самые радостные моменты детства. Тёплый, летний сквозняк упругой волной бил мне в лицо, надо перед выходом не забыть закрыть форточку.

Я сел на трюмо в коридоре. Коридор, трюмо, драные обои, из-за сырости скоро отпадут. Всё очень старое, доживает свой век. Квартира на первом этаже, тёмная прихожая, облупившийся дерматин с внутренней двери. Надо ремонтировать, но мне или некогда этим заниматься, или скоро состоится игра. Согласен, я поступаю подло, бросая всё это на мать, но потом-то я приеду и всё починю.

Всё это я оглядел хмурым взглядом, примета такая. Спокойно, без спешки оглядеть себя, притихшую квартиру обойти, послушать: не бежит ли не завёрнутый кран, перекрыл ли я газ, воду? Закрыл ли все форточки? Последнее действие в этом ритуале: встать перед трюмо и посмотреть на себя. Глаза, глаза мои, смотрят спокойно, вдумчиво, ища малейшие следы слабости или порока. Не нашёл. Я улыбнулся сам себе и невольно рассмеялся: в роль хмурого паладина я вошёл идеально. Есть повод гордиться. В прошлый раз я вздрогнул от собственного рыка, когда вживался в роль орка. Так, ну, про эльфа не сильно интересно, правда? Там эльф был такой, не по квенте.

Спросите, а чего этот парень тут рассказывает? А рассказывает этот парень то, что он является ролевиком. Как я им стал? Ууу... Это, можно сказать, воспоминания моего детства, уже упомянутого, и счастливого, то есть, целая эпопея. Это сейчас я поджарый и взрослый, а раньше всё было другим.

Привела меня в ролевое движение старшая сестра. Она тогда училась на старших курсах факультета иностранных языков, лингвист-переводчик. К ним приехали заграничные студенты, изучающие английский и русский языки. В честь такого события решили устроить ролёвку, конечно по Толкиену, естественно, на языке оригинала. И не хватало им Сэма Гемджи. А я маленький, толстенький, светленький — вылитый хоббит, только ноги не волосатые. Сестра как-то раз посмотрела на меня странно и сказала, дескать, кто такой Толкиен знаешь? Я пробурчал: 'Это тот, с чьими книгами ты спишь' и дальше уткнулся в свою книгу 'Остов сокровищ'. Но сестра проявила ко мне сострадание и решила всё же познакомить меня с неведомым мне миром фентази.

Началось моё знакомство с описаний вводных данных по ролёвке. Читал я долго: с начала читал, с конца. Потом перевернул распечатки кверху ногами, но всё равно ничего не понял. Что за ХИ, что такое хиты? И кто такой этот Толкиен, объясните?! Сестра, видя, что её брат и не думает прекращать вопросы о ельфах, решила начать моё обучение сначала, то есть с азов: с текста первоисточника. Она дала мне первую книгу из трилогии 'Властелин Колец', но сделала это вечером, зараза. Со слипающимися глазами я читал пол ночи первую книгу и не мог оторваться. Прочёл её я за два дня, если не брать в расчёт тот вечер. Остальные две книги я одолел в течение следующих двух дней. Такой скорости чтения даже я от себя не ожидал. Сестра очень за меня беспокоилась и не хотела давать мне Сильмариллион в конце недели моего литературного запоя, но когда я её послал на квенья, тут же отстала. А Вы бы как отреагировали, если б мелкий хоббит, сопя как рассерженный паровозик, вдруг бы начал грязно ругаться на Высоком наречии?

Сильма далась мне сложнее, не скрою, но я и её дочитал, так что, уже за две недели до игры я был подкован по мат.части не хуже иного эльфа. Правда, с английским как были проблемы, так и остались. Но сестра меня обнадёжила, сказав, что я буду говорить только 'Yes, master Frodo' и таскать мешки за другим шкетом, который английский знал хорошо, для своего возраста, конечно.

Роль я взял не столько игрой, сколько своим потешным видом и все заезжие голландки, финки, немки и, даже, казашки были от меня в восторге.

Но шло время, я вырос и для хоббита стал слишком велик, а до роли эльфов, орков и людей недотягивал. Ни костюма, ни провожатого, всё-таки тринадцатилетний пацан в лесу, полном инфантильных и пьяных отморозков не находится в полной безопасности, а сестра уже отошла от всей этой романтики — диплом, работа.

Вот так я и остался на бобах. Недоделанный щит из фанеры, меч из соснового плинтуса, покрытый занозами, как ёж иглами, джинсовый балахон — костюм для всех ролей скопом. Так бы оно и продолжало лежать и пылиться в чулане под потолком. Ну, помните, в старых домах над входами в комнаты иногда делали эдакие коробки? Вот там это всё и хранилось.

Но вот: институт, первый курс, новый город! И тут оно и началось. Сначала я списался по 'мылу' с местными ролевиками и реконструкторами. Реконструкторы были, а вот с ролевиками проблемы — один клуб по интересам, называется 'Застой', был ещё и 'Авалон', и иные, но до них топать и топать, а мне было лень.

Хотя, не всё так плохо, в этом клубе, куда пришёл, в подвалах начало зарождаться молодое и активное крыло игровиков. Идейным ядром был некий маркиз Ориньяк, а помогал воплотить его идеи в жизнь Оружейник, которого все мы называли Ярослав Михайлович. Самый настоящий токарь давильного станка. Правда, он и на нормальном токарном станке работал. По сути, только на одном Ярославе Михайловиче наше активное крыло и держалось. Нет, были и другие мастера не только в городе, но и в самом клубе. Они могли бы сделать абсолютно точную копию любого шлема, любой эпохи. Но это всё стоило денег и не малых. Не знаю, где эти деньги доставали реконструторы, но у нас, простых ролевиков, таких средств не водилось.

По этому, кольчугу я себе сам склёпал, как Оружейник советовал, из граверных оцинкованных шайб на восемь. Ох, и долго же я её клёпал! Два месяца на улицу не выходил, и это я только до пояса её. Шлем мне помог сварить из купленных листов металла Ярослав Михайлович. Да он всем нам варил. Конечно, это были топхельмы или горшки, по-русски, так как более сложные модели требовали совсем иной подготовки.

А потом, я узнал, что купить, всё-таки, было проще...

Я уж не говорю, как я мучался с рукавицами, наплечниками и прочим, пришлось делать что-то вроде защиты из кожи. Сама кожа была из линолеума, искусно порезанного и вновь заплетённого или просто покрашенного, словно так и надо. Короче, изгалялись, как могли.

Так прошло почти два года. Два года в местных ролёвках и боях, квестах и бессоннице. Каждую субботу или воскресенье собирались в парке 'Павлика Морозова' и тренировались в фехтовании и раз в два или три месяца, на праздники или просто длинные выходные выезжали на полигон под Сысерть или вообще в Челябинск. Съезжался народ, и было весело.

И вот, наконец, наше активное крыло клуба 'Сан-Синен', ставшее теперь его ядром, собралось-таки на очень большую Игру.

Я честно забил на учёбу и стал собираться. От нашего клуба согласились ехать только самые больные, то есть Маркиз Ориньяк (Денис), Тролльфольдино (Труля, Саня), Истеричная Ромми (Саша-девушка), Ваш покорный слуга (Томас) и ещё Один Адекватный Человек, по имени Локонов Мирослав. Все мы представляли собой расу людей (неожиданно, да?), то есть рыцари-паладины, а Ромми у нас за целительницу.

А уж как нас собирали всем миром! Мне пожертвовали кожаные набедренные щитки, именно кожаные, как раз под плащ и настоящий текстолитовый меч. Ещё мне подарили наплечники. Красивые, просто глаз не отвести. День рождения у меня осенью, но ради такого случая преподнесли сейчас.

Да. О чём это я? А! Ролёвка на Украине проходит, ёлки, и нам уже приготовили вписку в Киеве, так как в Москве мы задерживаться не станем. Надо будет тётю навестить, а то я её не видел давно.

Всё я посмотрел? Всё проверил? На улице лёгкий дождик и стало вдруг не по-летнему прохладно. Я ещё раз себя ощупал: кольчуга сидит нормально, ничего нигде не натирает. Да, я люблю уезжать на ролёвки в костюме. Кольчуга и белый плащ поверх, просто отлично! А ещё я специально не зачехлил свой щит с красным крестом на белом фоне, чтоб все видели и завидовали.

Большую часть пути я проделал пешком, благо от вокзала жил относительно не далеко, но последние пару километров пути я преодолел всё-таки на транспорте.

Там же я обнаружил наших агентов в штатском, то есть это мои соклубники собрались нас проводить. Особенно смешно получилось, когда в полупустом троллейбусе на меня нарвалась тётка-бульдозер: кондуктор, которая вечно была всем недовольна, а я представлял собой просто прекрасную мишень для критики. И вот она меня и так, и сяк, мол, выпендриваюсь и шёл бы я лучше на завод работать. Обратилась она к тихонько смеющимся моим соклубникам, дескать, поддержите товарищи!

Товарищи поддержали. Оказывается, по случаю все они одели наши 'фирменные' футболки со всё тем же красным крестом на белом фоне под верхнюю одежду.

И когда кондуктор обратилась к 'нормальным' пассажирам, эти пассажиры вдруг как заржут! Кондуктор в полном непонимании ситуации, а ребята тут же поснимали-расстегнули куртки-кофты и предстали перед ней во всей красе. Кондуктор в панике отшатнулась к последнему островку спокойствия и порядка в этом море хаоса — к одному уже не молодому мужчине. Дядя, отчего-то хитро ей подмигнул и к полному ужасу кондуктора медленно из пазухи вытащил кепку очень характерной расцветки. Разве он был виноват в том, что он являлся нашим Оружейником?

Собрался проводить нас почти весь клуб, даже один очень хороший парень Хамерфол из соперничающего с нами клуба железнячников, притопал, хоть и считал нас марсианами.

Пасмурное небо было очень кстати: не жарко, луж пока не нет, как нет на перроне и лишних людей.

Ромми как всегда пыталась закатить очередной скандал по поводу или без оного, но на этот раз попадала на безудержный оптимизм нашего Труля, великана двух с чем-то там метров ростом. Труля, Тролльфольдино, Тролль, здоровый, весёлый медведь. Именно для таких как он придумали роли троллей и хоббитов. А Ромми не высокая и тонкая девушка. Очень колоритная парочка, скажу я Вам.

Перрон был пока пуст, так как до поезда было ещё двадцать с лишним минут и народ только-только начал подтягиваться. Из тех, кто едет, только я сразу переоделся в игровой костюм, так что именно я задавал деловой тон нашему общению.

— Миледи, сэры! Я вас всех категорически приветствую! — начал я официальную часть нашего мероприятия.

— Ага, ну да, и тебе не хворать. — Послышалось от моих спутников. Настроение лихорадочное, всех трясёт, но никто не показывает этого. Каждый из моих товарищей имеет опыт игры не менее трёх лет, так что им, 'стреляным воробьям', не подобает 'мандражировать'.

— Товарищ парторг! — Это ко мне Маркиз обратился, нагло перебив в начале моей 'вдохновляющей речи' — От инициативной группы товарищей поступило рацпредложение сгонять за пивом. — Я хмуро окинул глазом команду. Глянул на откровенную рожу Труля, на абсолютно невинное выражение лица Маркиза, убедился в горячем согласии с инициативной группой Мирослава. Саша Ромми в это время подставила мне для обозрения свою... так! Спину, ну или затылок. Провожающие тоже с интересом посмотрели на меня.

— А я здесь причём? Я пиво не пью и вам не советую, тем более, вокзальное. — Да, это был серьёзный аргумент, но тут вмешался опытный в таких делах Ярослав Михайлович:

— Так у нас всё с собой! Хамерфол! Доставай! — Вот жуки!

Почему они меня спросили? И почему назвали парторгом? Всё дело в том, что я очень не люблю пьяных людей и очень люблю нудить о трезвости и о том, как пьяные придурки гробят всю игру. Настолько я всех заколебал, что при мне стали бояться даже открывать любой спиртосодержащий напиток, кроме настоящего эля или аутентично сваренного пива.

Короче кончилось всё пением песни:

'Нам всем отрядят

по два фута земли

И семь футов конунгу!'

Дорога... Поезд, романтика. Всё бы ничего, да только на четвёртые сутки надоедает.

Москва, вокзал, сидели табором на Казанском: кто-то гулял, лично я засел за более глубокую проработку своей роли. Постоянно забывал эти фразы на латыни. Ко мне, как человеку в костюме крестоносца и вечно бормочущего что-то на непонятном языке, постоянно обращались какие-то типы. Куда-то ехать, какая-то квартира. Чушь, короче. Москва — одна большая психушка. Милиция меня, почему-то сторонилась.

Под вечер все, наконец, собрались. Саша, как всегда замышляющая гадость кому-то из нас, Маркиз, высокий шатен с вьющимися длинными волосами, как всегда подкручивал свои гусарские усы и что-то мурлыкал из 'Севильского Цирюльника'. Тролльфольдино, огромного роста, дебелый парень с мощнейшей нижней челюстью, с наслаждением пил пиво. На его радостное и удовлетворённое выражение лица просто невозможно было смотреть спокойно, так и хотелось сказать ему что-то плохое. Но я не рисковал.

Самый Адекватный Человек в нашей команде, Мирослав, куда-то пропал. Без постного выражения его лица наша команда параноиков была явно какой-то неполноценной. Хотя, тут стоит отметить, что он был великолепным фехтовальщиком, так что, в нашей команде он был действительно незаменим.

А! Вот и он. Идёт по вокзалу так, будь-то тут парковая аллея, а вся толчея обходит его, словно и нет такого человека.

Хотя, какая там толчея? Уже очень поздно, бомжи потянулись на свои приплаченные спальные места, некоторые латошники сворачивали свой товар и укладывали в сумки.

Пользуясь относительным затишьем, Маркиз предложил Мирославу 'позвенеть сталью', чтобы не заснуть и размяться.

Мирослава на такое уговаривать не нужно. Маркиз оглядел зал и в поисках милиционеров, они стояли, но было видно, что им пофиг. На камеры наблюдения никто внимания не обратил.

Ориньяк расчехлил свой знаменитый бастард, который мне вполне за двуручник сойдёт, Мирослав ограничился щитом и обычным, прямым клинком. Ну, бились они весело, звенели ряды железных кресел в зале ожидания, оба бойца хекали и танцевали от души. Естественно, никто сильно не бил, так что, выражение Маркиза Ориньяка 'позвенеть тексталём' было иносказательным.

Мы лениво наблюдали за боем, уже давно привыкли, что эти двое вечно соревнуются друг с другом. Труля глядел с превосходством на них, я просто наблюдал, а Саша себе что-то там представляла. Девушка она, конечно, симпатичная, но её взбалмошный характер рубил на корню все чувства любых потенциальных ухажёров.

Но вот, оба бойца решили заключить мир, и все мы вновь расселись кругом на близко сдвинутых стальных сидениях. Рядом со мной сидел меч Ориньяка. Я так посмотрел на меч, подумал, вообще-то, ростом я под сто восемьдесят буду, а ну-ка! Встал, поставил меч Ориньяка рядом с собой. Он мне почти доставал до подбородка яблоком.

— Маркиз! Тебя обманули! Вместо бастарда тебе всучили меч покимона Нихачу из саги про Телепузиков.

— Ой, нашёлся тут, блин, труЪ-реконстракшн. Между прочим, длинна самого клинка абсолютно нормальная, мне просто нужна длинная рукоять.

— Ничего себе длинная! Да он с меня ростом!

— Слушай, хоббит, молчал бы! Я вот, нормального роста и мне он ровно по солнечное сплетение, а клинок до пояса. — Ответил мне с достоинством Маркиз. Мирослав как всегда молчал. Но тут подал свой уже окосевший голос Тролль:

— А хотите узнать, докуда мне этот меч?

— Нет. — Ответили мы все синхронно, только Саша как-то придирчиво смерила взглядом меч, а потом задумчиво Тролля.

Погрузились, поехали; как меня достала дорога. По пути я дальше разучивал свою роль. А почему я раньше её не учил? Учил, только другую. Я так-то священником хотел ехать или проповедником. Но у ребят из нашего 'Авалона' не срослось что-то, и они попросили меня паладином ещё одним быть. Ну, мне-то не сложно, тем более что на паладина костюм у меня есть, особо роли переучивать не нужно.

И вот мы приехали. Киев, мать городов Русских и ещё что-то про центр Европы. Или я ошибаюсь? Не важно. Важно то, что на перроне встретили подозрительных личностей. Парни не стрижены, весёлые и добрые выражения на лицах, за спинами гитары, в руках длинные чехлы, странные одежды и висюльки. Только не путайте их с хиппи! Это ролевики.

Ребята из 'Авалона', которого по счёту, никто не знает. Толи Выборг, толи Калининград. Ни чего так, пообщались. На меня бросали странные взгляды, я в ответ сказал, что дал обет не снимать ни плаща, ни брони, пока всю нежить не выбьем из её логовища.

— Всё ясно, — сказал высокий, сероглазый брюнет, — самый настоящий дивный. — У всей команды 'Авалон' на лицах отразилось то, что они думают по поводу 'Дивных Эльфов' и их няшных покемонов.

— А вы ребята откуда? Из Выборга? — Спросил я, принимая гордую позу а-ля 'держать себя с достоинством'. — У вас там, недавно космопорт открыли, рассказывают. Правда, господа джидаи? — Ребята из Рязани и Тулы давили в кулачёк свой смех.

— При чём здесь космопорт? — Явно поняв, к чему я клоню, спросил авалонец. Он уже встал в позу 'напрашиваюсь на драку', уперев руки в бока. Ну, почему большинство игровиков, которых я знаю, выше меня ростом?

Но тут вмешался один парень из Тагила, я его знаю по паре ролёвок:

— Так, баста, народ! Вы пошутили, мы посмеялись и всем хорошо. Не видите, что парень из пролетариев и тяжёлое детство сказывается, чё пристали? А ты, Томас-острослов, давай тут не накаляй. Хоккей?

Все мы согласились с доводами тагильца и завели совсем другие разговоры. Всем было лестно, что едут на игру такого масштаба, даже Арагорн Московский будет мастером. Но все более или менее этого персонажа знали, так что энтузиазма от этого не испытывали. Потом возник вопрос по впискам, кто-то, сделав 'Ай, мать! Забыл!', звонит по сотовому, короче налаживается нормальный ролевиковский быт. То есть, кого-то погнали за пивом. Прямо тут на перроне. Ужас...

Не буду утомлять прозой жизни, нам, истым ролевикам, она безынтересна. Гыг. Но погуляли мы знатно.

Часть Первая.

Первая запись в дневнике:

Аннотация к записи: 'Запись сделана на третий месяц моего пребывания в этом мире'

'Холодно!

Это первая мысль, что пришла мне на ум. Вообще действительно, было очень холодно для середины августа. Я бродил уже который час по полигону и никак не мог найти ни где мой лагерь, ни где жилище некроманта, которого мы шли выносить. Вообще никто не попадался, даже цивилы-грибники. А потом как-то в глазах потемнело, толи давление подскочило, толи ещё что-то. Я прислонился к дереву, свой текстолит поставил у дерева и стал стаскивать свой топхельм (горшок по-русски) с головы. Первыми пришлось стянуть стёганые рукавицы, потом шлем, а потом я офигел. Сначала я подумал, что я перегрелся, ведь на жаре я надел полный боевой доспех — шлем-горшок (а в нём не очень хорошая вентиляция), поддоспешник с капюшоном (капюшон отдельный), кольчуга с кольчужным капюшоном, латные наплечники. ... Глупо, конечно, по лесу вот так вот мотаться, но что прикажите делать, если роль паладина предполагает то, что я даже моюсь в доспех? Зато теперь я точно никуда в доспехе не пойду. Вокруг меня был лес... холодный, с озерцом или ленивой речкой и с первыми наносами снега. Тут я почувствовал, как задул ветер от куда-то с левого бока, и пронзительный холод неожиданно пробрал меня, не смотря на толстый ватник под кольчугой. Волосы на моей голове зашевелились. Я стал оглядываться, природа поражала своей мрачной красотой: огромное дерево, у которого я стоял, уже облетело. Его ветви росли в разные стороны, словно желали собрать ещё хоть чуточку драгоценного света. На другой стороне толи озера, толи речки через опушку, заваленную разными корягами и поросшую уже высохшими репьями, стоял стеной мрачный и величественный хвойный лес. Тёмная и прозрачная вода лишь изредка тревожилась слабым и торжественным ветерком. Это было царствие осеннего безмолвия, красота дикой и дремучей природы севера. Вот только я вместо того, чтоб наслаждаться увиденным, тихонько присел на первую же кочку, что мне подвернулась, и стал тупо таращиться на всё это мрачное и величественное совершенство.

Так. Я наклонил голову и закрыл глаза. Надо поспать! Я стянул кольчужный капюшон с головы и, оставшись в подшлемнике, положил локти на колени, а голову на скрещенные руки. Мозг отказывался думать и воспринимать информацию из окружающего мира. Значит надо ограничить поток информации. Я чувствую холод, я ощущаю мелкую сыпь снега на щеках. Эти факты сомнению не подлежат. Значит, резко похолодало. Но на полигоне нет такого крупного водоёма. Значит, я зашёл очень далеко. Сколько я бродил? Часа три, судя по бурчанию в желудке. Мог ли я так далеко зайти? Вряд ли. Ну, ладно, я же не изучал топографию местности!

Так! Хорошо. Хотя, тут будет уместнее давно избитая фраза: 'Точнее, ничего хорошего'. Ну, делать нечего — аномалии с погодой часто случаются, но кушать хочется, даже паладинам. Что поделаешь?! Все мы не совершенны, кроме наших прекрасных дам, что владеют сердцем каждого рыцаря. Да! Ролевик отыгрывает роль, даже оставшись наедине с самим собой в чаще глухого леса. Настоящий ролевик, а не 'тупое файтерьё', что даже Толкиена читали лишь в муровьёвском переводе. Я не говорю уж про оригинал.

Ну, ходить, я всё-таки должен. Привязав шлем к поясу, я, бодренько насвистывая тему Шира из ВК, потопал вниз, под гору, но под гору не получилось. Вскоре я выяснил, что водоём, у которого я очутился — озерцо с притоком. А оттоков не было. Плохо, значит, придётся сначала выбираться из этой чаши, а уж потом идти под гору. Хоть ручей какой-нибудь я найду, а там и до людей не так далеко. Скомандовав самому себе 'кругом', я повернулся на (примерно) сто восемьдесят градусов и зашагал прочь, размышляя на тему проблем разведения шерстоногих хоббитов в средней полосе той самой, необъятной. Я не понял, а что это Вы так скептически кривите губы, дорогой мой гипотетический читатель? Вы, видимо с ролевиками мало общались, раз у вас возникли сомнения на данный счёт.

Второй день в пути. Выбрался из чаши, иду под гору. Вокруг редкий светлый лес. Да нет! Нет здесь эльфов и их магии. Здесь берёзки кривые, да сосенки хилые. Очень хочется есть. Уже не напеваю и не размышляю о высокой. Просто иду. Текстолит свой я сломал, где — не помню. Только через большой промежуток времени я сообразил его выкинуть. Получилось лишь уронить. Удивляетесь, как это я без еды третий день? Ерунда! Студенческая жизнь и не такому учит. Вот я до сих пор не понимаю, как можно три дня без закуски... Товарищи орки, отчудили. Договорились назгульких колец пару ящиков и шесть ящиков великих (кольца — спиртные напитки, чтоб никто не догадался). А вот о закуски как-то не подумали. Так, хватит о еде, а то сейчас начну выть и расклеиваться.

Конец третьего дня. Вода и сахар рафинад кончились. Ноги и так подкашивались, а сердце бешено стучало. Сейчас вообще в обморок грохнусь. Очень часто останавливаюсь подремать.

Четвёртый день без еды. Ни куда не иду. Голова болит неимоверно, в глазах постоянно темнеет. Уже не понимаю — сумерки это или что? Свернулся калачиком прямо на земле. Плохо мне, но это не беда. На самом деле, могло быть и хуже, например пенсия. Вот там вообще страшно. А так нормально. Решил заснуть, хоть как-то попробую избавиться от боли в животе.

Проснулся оттого, что моих губ коснулся бульон. Бульон из мяса птицы и с луком, немного соли. Бульон не такой густой, скорее разбавленный водой. Всё это я различил в единый миг; причём носом, в сознании билась лишь одна мысль: 'Спокойно и медленно...' И я лишь чуть пригубил горячее варево. По пищеводу тут же разлилось тепло и сладкая волна расслабления. Сделал ещё один глоток и отстранился от руки, меня кормящей. Кому эта рука принадлежит — я рассмотреть не смог — глаза отказывались отображать хоть что-нибудь дальше моего носа. Кстати, отмороженного, судя по тому как он чешется и болит. Сразу захотелось спать. Я попытался поблагодарить ту самую 'руку', но вместо этого лишь прохрипел что-то в роде: 'Спяааааа'. И провалился в забытье.

Таким образом я валялся очень долго. Где-то около недели. И ещё меня мучили проблемы с пищеварением. Но, это не особо интересно. По всей видимости, я угодил к какому-то сектанту, из тех, что роют землянки и ждут конца света. Очень хороший и благообразный, хоть и очень худой, дядечка. Сначала, я решил, что угодил к сумасшедшим реконструкторам, из тех, кто в море за спасательный круг не хватается, так как в IX веке, видите ли, не было спасательных кругов и вообще: аутентично спасать утопающих веслом, непременно деревянным, изготовленным только в соответствии с технологиями нужного века реконструкции. На худой конец верёвкой из пеньки. А не то утопающий реконструктор замучает спасателя лекцией о том, как наши предки с V по XI века спасали людей на море. А ведь прецедент был! Один реконструктор свалился за борт ладьи в Чёрном море, это они шли на Царьград. А спасатели, что сопровождали их, кинулись спасать своими методами. Кончилось тем, реконструктор утонул, но утонул он от пластикового с алюминием весла, а бедный эмчеесовеч сел за решётку.

Так вот! К чему это я?! Думаю: кольчуга-то у меня не аутентичная! А шлем-то у меня с применением электросварки сделан! Щаз как лекцию мне прочтут! А дядечка уже старенький! Но всё обошлось. Слава Всевышнему! Кстати, наверняка он мне помог и с блужданием по лесу. И как только он на меня набрёл?! Дедушка, а не Он! Вот теперь и верь всяким там атеистам! Чушь они говорят! Всё совершается по воле Его. И я не прикалываюсь! Не надо так смотреть! Я просто отъелся немного и мандраж ко мне пришёл. И теперь меня трясёт в страхе, всю эту неделю и трясло.

Зашедший в этот момент моих размышлений, молчаливый дядечка посмотрел на меня с доброй улыбкой и вдруг встревожено заглянул прямо мне в глаза. После чего приложил к моим щекам тыльные стороны своих ладоней, затем оголил предплечье и приложил оное к моему лбу. Потом он, видимо хотел губами мой лоб потрогать, но я его остановил жестом и невинной такой улыбкой, дескать, не нужно.

— Да! Вы правы, у меня температура выше нормы. Наверняка простыл, пока по лесу гулял. — Сказал я, а старичок вдруг сделал удивлённые глаза и без лишней суетливости высказал мне:

— А я думал, Вы, уважаемый, только на своём, заграничном и можете говорить! А вот оно как! И фанкцийский знаете! — тут у меня закралось нехорошее предчувствие, что либо я попал на розыгрыш, либо я попал к самому страшному зверю в мире! Ролевик-реконструктор престарелый! Вот это действительно страшно! Хотя, ладно! Можно же и дальше отыгрывать роль паладина, так и лицо своё сохраню, мол, даже в такой ситуации не выхожу из роли, а если этот дядя действительно верит в то, что отыгрывает, то тем более полезно ему подыграть. Кстати! Надо ещё выяснить: кого он отыгрывает! Может он здешний тёмный пластилин (это властелин по научному), а эта каменно-деревянная хибара, на самом деле возведённая на останках Тангородрима Минас-Гор (башня ужаса). Вот сиди и решай теперь каким паладином тебе выгоднее быть: тёмным или светлым?! А мне ой как не хочется роль на тёмного переучивать и наново легенду писать!

Всю следующую неделю я опять провалялся на ложе из овечьих шкур, а дедушка кормил меня всякой дрянью. Сначала я это, конечно, выкидывал, но когда он клятвенно меня уверил, что никакого лиходейского чародейства тут нет, я сразу же успокоился! Дядя играет за Светлый блок! А перебродившее варево из лесных ягод с добавлением каких-то трав не сильно повредит моему здоровью. Наверное.

Ой. Опущу, пожалуй, прошедшие после моего выздоровления, пару месяцев. Был в глубокой подавленности. Даже вспоминать стыдно. Помог мне дядюшка Снорг, опять. Это тот самый дядюшка, который меня из лесу в кольчуге, ватнике, ботинках и при шлеме пару километров (на взгляд) тащил на своей спине. До сих пор он не признался — кто ему помогал. А если и не помогал, то, как сделал. Всё говорит, что с помощью Его, а иначе ни как.

Да! Кстати! Пора бы и написать кто я и откуда. А то, мой гипотетический читатель, Вы наверняка считаете меня невежей.

Вообще-то я ролевик, как Вы уже могли понять из моих слов. И всё это могло бы стать неплохим сюжетом для очередной ролёвки или книги на эту тему, но только так уж случилось, что я действительно попал. Была ролёвка по Толкиену, и я играл паладина. Вы спросите: А откуда у Толкиена паладины? У него даже веры никакой не прописано! А вот здесь Вы будете и правы, и нет. Паладин, вообще-то, переводится как 'придворный'. Так что, тот же Арагорн сын Араторна вполне себе паладин. Правда, я играл несколько иную версию, интерпретированную. Новые последователи Эру организовались в суровый и мощный орден Красного меча. И теперь, осенённые светом Древа Гондора, шли истреблять вселенское зло, представленное широким выбором некромантов, тёмных пластелинов и прочих гопников. Но вот как-то не дошли.

А я попал. И попал в мир средневековья, где магия и зло вполне осязаемы, а люди не бьются по хитам и яд подсыпают в кубки с вином по настоящему. Вообще-то, после того, как я восстановил силы после болезни, а потом и после ипохондрии (да вообще всё равно, если это бред! значит, буду веселиться один, а санитары пусть завидуют — графика моего бреда куда лучше, чем у их старенького селерона), я места себе не находил! Квеста нет! Качаться негде! Ну, делать нечего! В ожидании приключений, помогал дядюшке Сноргу по хозяйству. Хорошо тут у них. Горы, не очень высокие, правда, но красивые. Дальше на север — коричневая пустыня неопрятной грязи и жижи. Зато, весной она вся расцветает маленькими, но очень красивыми полевыми цветами, а зимой от вида огромных полей из снега дух захватывает. Правда, это лишь по рассказам самого дядюшки Снорга, но рассказывает так живо, что невольно проникся бы любой любовью к красоте этого довольно унылого места. В общем и целом, место, куда меня выбросило, было пустынным, холодным, от административных центров удалённым. По сему, нечисти, нежити, и прочих кровопийц, включая сборщиков податей тут если и водилось, то по пальцам можно было пересчитать.

Кстати! Дядюшка Снорг принял меня за потерявшего рассудок аристократического сынка. Уже хорошо! А могли бы принять и за вора, что украл доспехи у оруженосца рыцаря. Он меня одел, фактический. Кормил. Представил местным — деревня через пару перевалов от хижины дядюшки Снорга. Потом пришла первая зима. О! это было нечто! Спасался от дикого холода я только тремя способами: своим поддоспешником и кучей прочих тулупов, активной работой и простым сидением под защитой стен. Кстати, теперь мною проконопаченных стен. Во время работы, как я понял, дядюшка Снорг хотел посмотреть — что я за человек и вообще, стоит ли со мной в разведку ходить. Как я понял впоследствии, можно. И во время долгих зимних вечеров, в спорах мы с дядюшкой Сноргом дошли до темы необходимости церкви как таковой. И именно тогда родилась идея создать свою обитель, со своим уставом и своими паладинами. В непогрешимость Церкви не верил даже он.

Почему паладинами и именно я паладином? Ну, религия, в мире условного средневековья, единственная связующая нить между простыми людьми. Ибо по одиночке там выживали единицы, а это плохо. Вот мы с дядькой Сноргом и стали помогать местным как могли. Проповедовать было как-то некогда. Вскоре, после зимы, вокруг его лачуги образовалась коммуна. И не плохо жили, надо сказать. Я учил деревенских, которые были ростом с гномов, драться, элементарной технике дыхания во время драки, заставлял физ. культурой заниматься. Ну и проповедь, только ненавязчиво, скорее аутотренинг. То бишь, внушение'

Спросите — а зачем деревенским драться учиться? А тут вы не правы — тут скорее психологический фактор влияет. Ну и что, что девочка учила джи-у-джицу? Если она встретиться с амбалом в подворотне, то будь она хоть КМС, ей не продержаться и пары секунд, только разозлит его. Вот и я старался что-то подобное им донести. Хотя и сам существо сугубо мирное.

А! да! Гномы! Ладно, сейчас не до них, потом напишу'.

Вторая запись в дневнике

Аннотация к записи: 'Сделана не помню в какой месяц пребывания в этом мире'

'В прошлый раз я остановился на физкультуре и гномах. Что ж, продолжим. Когда более или мене обстроились, я обнаружил, что моё обычное умение убеждать людей стало превышать нормальные пределы. Шутки мои никто не понимал и принимал всё за чистую монету, и я испугался! Такие доверчивые люди, нужно держать себя в руках и следить за языком. Такая власть над людскими умами довольно опасная и тяжёлая вещь.

Через пару месяцев после зимы к нам присоединился Неррут. Случилось это довольно просто. Я совершал обычный рейд на таверну одной деревеньки, что отстоит от нашей обители на три дня пути на запад, точнее там стоит лишь один трактир и дома тех, кто обслуживает почтовую станцию и проезжающих мимо людей. Людям я пить не мешал и от выпивки не отворачивал — мне противно такое насилие над людьми, но я чувствовал, как в моём присутствии люди стараются не напиваться сильно вдрызг, споры не переходят дальше дружеской перепалки, а хозяин не разбавляет пиво. И правильно, собственно, после того случая, когда я взбешённый не джентльменским обхождением одного молодого повесы из зажиточных горожан (куда-то ехал) случайно перерубил мечом стол, за которым я сидел, ни кто в моём присутствии спорить на повышенных тонах не рисковал. Мда, нервишки у меня уже не те, пошаливают. Там то я и встретил Неррута, он пытался вызвать на поединок заезжего дворянчика (видимо, старшего сына, раз фамильный меч был при нём) по поводу того, что Неррут Повази не мог найти приличный повод, а заезжего дворянина не больно-то и заботили такие мелочи как повод для драки. Пока я думал — разнимать их или нет — повод для дуэли нашёлся вполне себе приличный. Дружки заезжего ввалились всею хмельной толпой и решительно наставили свои мечи на моего будущего брата по ордену. Ну, тут уж я не сильно много раздумывал. Я тихонько подошёл к Нерруту, умеренно топая тяжёлыми, подкованными моим добрым знакомым Хамерфолом, берцами. Это тихое вколачивание черепков от разбитых кружек подействовало на зал магически. Тишина опустилась мгновенно. Пьяные дружки приезжего как-то странно быстро протрезвели и уставились теперь на меня, что ж, будет драка. Особенно в последний миг зловеще прозвучал тихий писк хозяина, чтоб разборки устраивали не у него в доме. Лучше всего во дворе. Но последние слова хозяина потонули в слаженных проклятиях пьянчуг.

Было так-то не до проповедей, так как эти беспредельщики кинулись на нас с мечами наголо. И это пятеро на двоих! Фу! Как не стыдно?! Нет, для такого случая мечи не годны! Это не поле брани, а лишь трактирная драка. Такая вот обычная и такой вот баян. Ну, что там описывать? Пользуясь преимуществом в росте, просто огрел пару самых ретивых ребяток табуретом хозяина по голове. Далее я посмотрел на Неррута — тот, орёл, залихватски фехтовал сразу с двумя, правда те двое фехтовали посредственно и чаще мешали друг другу, чем помогали. Третий — тот самый дворянчик, видя, что преимущество в численности оказалось мнимым, решил уйти по-хорошему, то есть, пока не вынесли.

Оставшихся дуэлянтов я озадачил двумя ударами по голове сзади. На возмущённый вопль Неррута, дескать, я его лишил чести и воинской славы, я ответил, что не велика слава зарезать пьяных олухов в захудалой забегаловке по не трезвому поводу. Он как-то сразу осёкся и задумался. Да, как, однако, хорошо стало до всех доходить! Прям, не нарадуюсь на людей!

Потом мрачный Неррут вложил меч свой в ножны, и я понял по его убитому лицу, что не всё так просто. После того как я лично подобрал приличный клинок и вручил его Нерруту (его собственный уже весь был в зазубринах и погнут), он мне рассказал свою историю и свои желания, а именно умереть как герой. Он вовсе не хотел становиться монахом или служкой. На это я ему предложил полный безрадостных дней, состоящих из тяжёлого труда без сна и отдыха, путь воина Света, воина Веры. Так же я его предупредил, что наше братство маленькое и стоит вне закона (прим. внизу), но делает реальные вещи. Хотя единственное реальное дело, до того, которое привело нас в монастырь франкцев, ещё только предстояло, и именно Нерруту суждено было сыграть ведущую роль в этом деле'.

Третья запись в дневнике.

Аннотация к записи: 'Ладно, потом дату впишу'.

'В прошлый раз я остановился на том, как к нам пришёл Неррут, о нашем первом серьёзном деле и о гномах. Да, про гномов я забыл как-то, но ни чего! Чуть позже расскажу.

И так. Брат Неррут сразу же завоевал всеобщую любовь и уважение своей принципиальностью: он обращался с женщинами, простыми селянками, как с равными себе. Это только делает ему честь! Невзгоды, такие как голод, стужа, прохудившаяся крыша над головой его не пугали. Труднее всего было с дисциплиной, внутренним совершенствованием его души и разума! Неррут был (да и остаётся таковым) очень заносчивым молодым человеком. Долгие часы я и дядюшка Снорг посвятили вдалбливанию в его непробиваемую голову простых истин, таких как любовь, всепрощение и, самое главное, смирение своих страстей. Очень важно смирять свои тёмные желания, ибо идут они от нечистой плоти, у которой разума нет, в которой нет души. И это очень важно для воина Креста, который каждый день подвергает себя риску, и плоть его каждый день подвергается опасности и стремиться взять под контроль разум, душу. Это не от лукавого, просто, такими нас создал Он, иначе, во время становления нас, как личностей, когда наш разум ещё не окреп, мы бы не смогли стать взрослыми — просто бы не дожили до зрелого возраста.

Вот такие проповеди я читал ему каждый день. Во время утренних зарядок, разминок во время дневного отдыха, за вечерними разговорами.

На счёт разговоров — каждый вечер, каждый член общины, по желанию, и каждый член братства, обязательно, исповедовался своему другу, или тому, кому он захочет. И тот, кто слушал исповедь должен был выслушать её до конца и не имел права отказать в этом, если у него не было какой-либо личной причины (он мог её не называть).

Вот так у нас формировался устав. Точнее обычаи, которые все исполняли и это здорово.

Вскоре наступила вторая зима моего пребывания в этом мире. И тут я столкнулся с проблемой — тёплого жилья хватало, но вот с защитой от злобных порождений одного сгинувшего волшебника древности у нас не было. Церковь бессовестно пользовалась отчаянным положением местных сервов и грабила их, но была от неё и помощь — она давала защиту от этих порождений хладного мрака. Оставалось только одно: принять бой как есть. То есть с двумя бойцами, одним старичком, чьими молитвами можно, если не многое, то уж хоть что-то то точно, и кучей перепуганных мужиков. Лично я, про себя, уже клял свою самонадеянность — эти люди скоро умрут. Без поддержки Церкви, которая направляла часть божественной манны в свои часовенки и храмы, лютые звери не растеряют и капли своей тёмной мощи и обрушатся на деревеньку всею стаей больших, статных и неумолимых, алчущих крови, бестий. Своими мрачными чувствами я поделился с дядюшкой Сноргом, на это он мне ответил, что способ есть, главное воодушевить народ.

И тогда я открыл в себе редкий по силе талант проповедника. Каждый вечер, после исповедей, я рассказывал селянам, тем, кто к нам присоединился, о своём взгляде на устройство и общества и семьи и мира. Мои вольнодумные речи по началу смущали сервов — как так? Без власти баронов жить? Даже без власти выборных танов? Только самоуправление и объединение по признаку общих верований, ибо именно общая Вера стирает искусственные границы меж людьми, установленные алчными землевладельцами, которым выгодна вражда между народами, ибо это отменный повод объединить сервов, а самим не работать и только воевать, убивать и грабить. Выходит, что светская власть зло. Однако и церковная власть тоже зло, ибо Церковь объединяет лишь малую часть населения мира, а большую часть считает еретиками, которых можно безнаказанно уничтожать и грабить. Что Церковь и делает.

Так сбросим же оковы земных, греховных властей и создадим свой новым мир! В общем, так и проходили мои проповеди. Люди теперь не просто жили и выживали, у них появилась цель! Причём цель не маленькая. Люди потянулись к знаниям и их учили читать и писать. Конечно, ни кто не забывал об угрозе с Севера — мы сложили из обломков старых скал (уже превратившихся в холмы) и древних построек старой империи приличную стену, примерно в полтора роста человека и протянули её вокруг всего холма, на котором стоит наша обитель, вплоть до обрыва. В результате у нас была какая никакая, но стена.

Через неделю грянули жуткие морозы и налетела пурга. Это были первые признаки того, что снежные бестии уже близко, может даже здесь. Эти звери боятся лишь двух вещей — животворного тепла и света. По этому мы как могли ранее запаслись топливом и сделали заготовки для факелов. Смолы, той, что горит, у нас не было, по этому нам пришлось наматывать паклю на палки, закрепляя рыбным клеем. Тоже самое делали и со стрелами.

Их мы не увидели во плоти — эти твари не имели осязаемых тел и первые жертвы пали внезапно и незаметно. Они просто в мгновение замёрзли — из них выпили всё тепло. И тут дядюшка Снорг показал, что он не зря столько времени проводил в чтении молитв, размышляя и совершенствуя самоё себя.

Он вскочил на стену как молодой козлик и начал петь гимн светлого праздника Всепрощения — самого любимого и главного праздника все крестиан (следующих за Крестом). Во время исполнения этого гимна дядюшка Снорг размахивал в такт песни зажжённым факелом и в свете его факела проявлялись морды тварей. У их пастей появлялись огромные белоснежные зубы, слепые морды обзаводились глазами. Они начинали нас видеть, и от этого становились только сильнее, но зато и мы, если не сыграем труса, можем их и ранить и убить. Все сервы подхватили этот радостный гимн и вдругорядь двинулись на внезапно обретшую плоть (и от этого растерявшуюся) стаю холодных зверей. Больше всего звери напоминали волков, но имели только внешнее сходство с благородными воинами севера. В сбившуюся под стеной стаю полетели зажжённые стрелы, а пронзённые ими снежные собаки со страшным воем рассыпались, теряя подобие жизни, что обрели на этот краткий миг, и от этого им ещё больнее было её терять.

Случилось так, что снежные собаки прорвались за стену и начали рвать селян. Мы с Неррутом, командуя отход, пошли прикрывать узкий проход меж двумя каменными хибарами, которые были своеобразным подобием ворот. Сервы, что были плохо вооружены, стрелки и раненные отходили под защиту этих стен, а остальные кольями и горящими факелами отгоняли собак. Видя, как беснуются звери, я понял, что долго селяне не продержаться и надо отводить людей. Своими мыслями я поделился с Неррутом, на что он мне ответил весьма эмоционально и непечатными словами, но общий смысл их был таков — да. И тогда я кинулся с кличем 'ура' вперёд на тварей, активно фехтуя мечом во всех направлениях. Тоже сделал и Неррут, но с другого фланга, этим мы добились того, чего желали — отогнали зверей и дали селянам спокойно уйти за стену, что они и проделали с похвальной расторопностью и выучкой, не забывая оттаскивать раненых и тела павших. Ворот, разумеется, меж двумя хибарами не было. Да и зачем, если только недавно напротив них мы сложили глухую стену? Тогда мы, как два самых хорошо экипированных воина, стали оборонять этот проход.

Пока в меру нашего умения прикрывали друг друга и одновременно нападали сами, дядюшка Снорг не сидел без дела — он организовал хор из тех, кто был в состоянии выдавить хоть одну ноту из своей утробы, и приказал петь хвалебные гимны Господу. Тут я почувствовал, что дышать я стал не как раньше, с присвистом, а ровнее и свободнее, рука крепче стиснула меч, а удары стали точными и неотвратимыми, как в начале боя. Тоже самое почувствовал и Неррут, как он мне сам потом рассказал. Тут я понял, что было самое настоящее благословление, когда сила Добра и Справедливости дарует воину второе дыхание. Оно не творит таких уж явных чудес, но позволяет без последствий для себя многократно снимать усталость и биться, не выдыхаясь, денно и нощно. У шаманов тёмных адептов (я их адаптерами называю) есть заклятие Жажда крови — там из воина выжимаются все соки, но зато он приобретает силу троих и способен творить неимоверные дела, правда после такого он, как человек и как мужчина, уже ни на что не годен. Вот в чём отличие Светлого пути от Тёмного — Светлый путь не предлагает быстрого решение задачи, он тебе позволяет раскрыть свой потенциал на все сто и двигаться туда, куда тебе нужно.

Однако этим благословлением дело не кончилось, я сам, читая молитву 'Сильных Духом', почувствовал, как меня стало пронизывать светлое спокойствие, такое же ощущение у меня было, когда я гнал на мотоцикле — ветер, гладкая дорога и полная свобода. Здесь ощущение было то же самое, но проявлялось оно по-другому — удары мои стали поистине молниеносны и сокрушительны, а Неррут, вдруг запев красивым, высоким голосом гимн праздника Скорби (скорби по погибшим за Веру в Свет) опустил меч, а собаки, взвыв как одна, стали рассыпаться прямо на глазах. В нашем едином порыве: как селян, дядюшки Снорга так и нас — благая сила достигла огромной концентрации, вот снежные твари и стали рассыпаться, перед этим успев завалиться на бок, жалобно скуля. Церковь переправляла на защиту от снежных зверей намоленную силу Веры в форме икон и реликвий, а здесь нам удалось продуцировать ту же силу, но уже в чистом виде — эффект куда лучше и если раньше бестии приходили во плоти и с малыми силами, то теперь они просто рассыпались. Но не все — те, кто стоял достаточно далеко, сумели извернуться и скрыться в ночи. Последних тварей развеял солнечный свет. Погибших было не очень много — три десятка, но для нашей коммуны этот удар мог бы стать роковым, если б не сила духа селян и вера во Всевышнего и воинов его, воинов Креста.

После этого боя если и остались какие-то недомолвки меж нами, то теперь они пропали, как если б их и не было'' (конец цитирования)

Действие — реальное время.

Я отложил письменные принадлежности, и устало потёр глаза костяшками грязных рук. Я опёрся локтями на колени и папку из плотной кожи, которая служила мне и планшетом и вместилищем для дневника. Прикрыл глаза, поморщился от собственного запаха — плащ провонял. Работа в дневнике очень помогает отвлечься от дел, что я натворил. И посмотреть, как я изменился со времени моего попадания. Четверо убитых. Одного я лично убил. Рубанул мечом того под ухо, наполовину разрубив шею. Этот был в шлеме. Тогда, после этой стычки я сидел, поджав под себя ноги перед мечом, и молил простить убитого мною разбойника. Ибо сам разбойник прощения никогда не просил. Сейчас, сидя на брёвнышке и, впитывая редкие солнечные лучики, я прикрыл глаза, постарался припомнить, как это было.

'Невероятно, что люди бывают настолько разными! Вот и сейчас, вытирая меч, я скорблю по ним. А ведь стоило бы злиться! Эти люди не просто грабили простых селян, которые при случае и сами не прочь чего-нибудь умыкнуть, эти злодеи жестоко издевались над своими жертвами, хотя и сами когда-то были такими же детишками и у них самих были такие же матери. Одно хорошо — таких как они мало. Большинство же разбойников в местном лесу простые сельские жители, на которых наше братство внимания не обращает. Что ж, мы уже отчаялись найти эту шайку, но они сами выскочили на нас, ничем иным, кроме как провидением это объяснить нельзя.

— Брат Томас! — обратился ко мне один из моих братьев, членов нашего ордена, правда орден состоит из пяти братьев и только трое сносно владеют оружием. Есть ещё дядя Снорг (он у нас за старшего), но он ничего острее разделочного ножа в руках не держал.

— Я слушаю, брат Неррут. — Я открыл глаза, сотворил крёстное знамя и встал, завершая безмолвную молитву словами 'Да будет так!'. Брат Неррут стоит подле меня и смотрит на поверженного мною разбойника без капли жалости. Это плохо, каким бы ни был отпетым мерзавцем покойный, его можно только пожалеть, так как жалость — это путь к спасению каждого из нас: мы ходим по краю нуждаемся в прикрытых тылах и флангах. Я с раздражением выдернул меч из земли и с силой вложил в ножны уж очищенный от крови клинок. Брат Неррут склонил голову в знак признания права за мной гневаться на него, но его полные яростной решимости глаза всё так же непокорно горели на его бледном и благородном лице.

— Брат, Томас! Нужно их хоронить... — сказал чуть сдавленным голосом молодой человек. Он пришёл к нам почти в самом начале. Младший сын в семье дворянина, и его стезя определена была с его рождения — быть служителем в храме, получить сан и стать священником. Церковь очень нуждается в послушниках, что будут на неё работать, за то так молодой человек помогал своей семье — платить церкви деревни барона Повази будут не десятину в год, а лишь двенадцатую часть. Конечно, кроме самого молодого человека его отец — барон обещал некую военную помощь своих старших сыновей, но это уже мелочи, ибо сборщики дани, простите, десятины вполне справлялись и сами.

Да, молодой человек с детства не приучен переносить фальшь и ложь. У него просто аллергия на эти вещи. А ещё он не любит Неправды. И вот именно по этому он всё ещё не может взять себя в руки. Умом он понял мои уроки смирения, но сердце его пылает горячо. И это прекрасно, но всё же...

— Почему я уловил нотки неуверенности в твоём голосе, брат Неррут? — чуть слышно спросил я его.

— Прости, брат Томас, дыхание после боя сбилось. Где нужно похоронить их? — Ага, теперь адреналин спал и в глазах поселилось раскаяние. Что ж, так и до понимания не долго осталось.

Закопали мы их там же, прочтя просительные молитвы, сочинённые в нашем братстве'. Да именно так. Закопали и прочли молитвы.

Я открыл глаза и посмотрел на Неррута. Он сидел вместе с Сэмом, нашим проводником у костерка и подогревали сушёное мясо вместе с каким-то жиром, так до сих пор и не разобрался, что это, и грели воду, чтоб наконец промыть глубокую царапину на плече Сэма. Он её получил в этой схватке с разбойниками. Лес, красивый, с дубами и вязами, липами и прочими деревьями, может это и не дубы и липы, но я не разбираюсь, для меня это именно дубки.

Меня всё время грыз червячок, нехорошее чувство, что я сделал что-то не так:

— Брат Неррут! Скажите, это нормально добрым крестианам убивать других людей, прикапывать их под сосенками и жить дальше? — Сэр Неррут, давно уже привык, что я, порой, озадачиваю окружающих такого рода вопросами. Спокойно пожав плечами, не отрываясь от переворачивания мяса не палочке, чтоб оно равномерно впитывало жир, медленно и плохо, но это происходило, он ответил:

— Нормально доброму крестианину задавать подобные вопросы, постоянно мучаться внутренними переживаниями и оценивать собственные поступки. Ведь именно так Вы говорили, сэр Томас? — Я задумался и облегчённо вздохнул. Он прав!

— Да, сэр Неррут! Вы правы.

Он коротко кивнул и посмотрел с каким-то странным выражением во взгляде на небо. Там плыли прекрасные облака — большие и величественные. Не знаю почему, но у меня возникло ощущение, что нас бросили здесь, а имей мы крылья, то были бы там, в облаках, и так же, как и ангелы, танцевали с ветром.

Неррут сидел теперь, плотно сжав челюсти. Короткая стрижка светлых волос торчала в разные стороны неопрятным ёжиком. Сэм сидел спокойно, словно и не было ничего, он высоко поднял брови и, что-то себе напевая, почти горячей водой промывал рану, затем, достал какую-то мазь, намешанную по гномьему рецепту. Мазь он подцепил осторожно, специальной палочкой, которая до этого плавала во всё том же котелке, пока в нём хорошенько не закипела. Когда Сэм осторожно намазал края раны, он стал мотать головой и через силу улыбнулся, плотно сжав зубы:

— Ох, и забористую нынче намешал-то. — Я невольно улыбнулся и сказал:

— Сэм, поздно начал промывать, нужно было это сделать раньше. Теперь тебе придётся ещё во внутрь раны лить. — Сэм осклабился, держась за оголённое предплечье, но боль уже стала спадать:

— Ничего, гном дал такую мазь, которую можно и во внутрь лить, только после первой и самую капельку. Вот сейчас промажу этой, вот, и той тоже, эта. Помажу. — Я усмехнулся, всё-таки Сэм неисправимый оптимист — что бы не случилось, он всегда весел и счастлив, всегда что-нибудь выдумает.

Мы посидели ещё пару часов и стали собираться — мешки, завязки, плащи, проверили брони. Залили из кожаного ведра костёр, положили на место кострища выкопанный до этого дёрн. Я постоял, поклонился месту, что нас так уютно приютило и пошли мы дальше к своей цели.

Но наша цель объявилась неожиданно, хотя Сэм уверял, что до неё ещё час идти. Пришли к монастырю Франкцев, самому крупному монастырю Северной марки. Сам монастырь представлял собой архитектурное сооружение, по стилю похожее на романский. Хотя, в этом не силён. Стены высокие, сложены они из тёмного камня, сам монастырь скрыт за стенами и мы видим лишь верхние узкие окна и крышу с красной черепицей. Стоит монастырь в центре огромной чаши, на возвышении, по этому, когда подходишь к монастырю с любой части света, он предстаёт перед тобой неожиданно и всегда, по первости, это сильное зрелище. Глядя на этого каменного великана, одиноко стоящего на холме, ты ощущаешь неуверенность, что это можно взять приступом. С наших позиций мы смогли увидеть то, что ранее было скрыто, а именно высокие башни, что стоят по краям чаши. По всей видимости, о нас уже знают, ибо не заметить сверкание моих наплечников на солнце очень сложно.

Вокруг же монастыря и чуть дальше, находилась приданная деревенька. Эта деревенька отстояла на три дневных перехода для опытных ходоков, не обременённых тяжкой поклажей, от обители нашего братства 'Красного меча'. Таких ходоков среди нашего отряда насчитывалось ровно трое. О нас уже знали, то есть слышали, что в лесу объявились какие-то люди в приличных доспехах (для них ладно сплетённая кольчуга уже богатый доспех) и бьют разбойный люд. Толи чтоб самим грабить было удобней, толи мстят. По этому сервы встречали нас весьма и весьма настороженно, когда мы втроём спустились в длину и начали неспешный подъём в к монастырю. Шлемы я с Неррутом сняли, несли их на локтевых сгибах, щиты за спинами, мечи в ножнах, а на лицах смирение, кротость и любовь ко всем ближним, что приличествует воинам Креста. В сочетании с нашими серыми плащами, покрывающими кольчуги, и пришитыми к плащам красными мечами, крестовидной формы лезвием вниз, создавали правильное впечатление у местного населения о том, кто мы такие. То есть защитники Веры, можно сказать, церкви. А это вам не хвост лягушачий! Картину портил лишь один нюанс: мешки за плечами со всем необходимым в лесу. И, конечно, наши сгорбленные фигуры из-за этих мешков. Ну, это не страшно, я так думаю, ибо впечатление мы, всё же, произвели.

Шли мы по делу, хотя о нём расскажу после. Вначале один инцидент, весьма показательный. У местного тана (на наш манер — головы) было несколько сыновей и если старшему и средним внушили родительское почтение и любовь к ближнему (то есть, за непослушание отхватывали они серьёзно), то на младшего сил уже просто не хватило и сейчас он, пьяный как проклятая собака бил свою жену. По причине сильного алкогольного опьянения не очень сильно. Статус воинов Веры обязывает нас вмешаться. Я подошёл к нему и остановил его пухлый и податливый кулачёк, когда он почти ударил в который раз им свою жену. Вначале он сильно удивился — да кто это гнева его не боится?! Его — сына самого тана! Тут стоит отметить, что росту хоть я и среднего, однако мои берцы со мной, точнее на моих ногах, а росточку местные все здесь не сильно больше гномов. Как я не рассказал о гномах? Ну, это после — вот сяду за свой дневник, и отвечу и на этот вопрос.

Сын тана, повернув свой полный негодования свинячий взор (хотя, зря я так о хрюшках!), упёрся им в мой плащ, точнее в крест на нём. Тут же на его лице отобразилась работа мысли, причём нешуточная работа! И когда он пришёл к правильному выводу, что лицо моё должно находиться выше, чем у всех остальных, он поднял взгляд, наконец-то, на меня. Я приказал ему смотреть чётко в мои глаза, что он послушно и выполнил. Он смотрел долго, сначала с его лица выветрился хмель, далее появилось какое-то суровое и несвойственное ему выражение. Точно передать его не могу, но примерно это звучит так 'враги сожгли родную хату'. То есть он просыпался. Просыпался как человек. После я посмотрел на его жену он тоже послушно, пока заторможено перевёл на неё взгляд. Раскаяние и невыразимая мука легли на его чело (теперь чело, а не харю), он подошёл, обнял свою жену, жалея её. Тут он вместе с женой посмотрел на меня. У его жены уже привычно заплывал левый глаз. Я лишь сурово кивнул ему, мол, дальше ты сам и отвернулся. Теперь дело.

Этот эпизод сам по себе ничего не решает, просто это один из рядовых случаев, когда я побудил в человеке человеческое. Я стал паладином, у меня действительно хорошо получается разговаривать с людьми. Что со мной произошло, я не знаю, да, я изменился. Сильно и я этого не отрицаю. Я перестал шутить, мало смеюсь, зато очень чётко реагирую на любую несправедливость, так же, как и раньше, но теперь я не боюсь никаких последствий и просто действую. Некоторые говорят мне, что я стал настоящим защитником веры. Фигня это — каждый может стать воином света. Просто что-то во мне переключилось и теперь я чувствую себя здесь, как дома. И поступаю ровно так, как если б у меня дома кто-то гадил там, где нельзя. Вот и всё.

Нас призвали монахи монастыря святого Франкциска. Дело всё в том, что в окрестностях, точнее на болотах к востоку от этого монастыря, поселилась злая тварь. В древности, веков пять назад, маги попадались разные, в том числе и те, кто в силу каких-либо причин зло, явно, не творил. И были даже те, кого звали демонологами, то есть, кто занимался классификацией самых разных существ, которые могут принести вред человеку. Эти самые учёные мужи и знали все названия всех этих бестий. А для нас это названия не имело. По характеристикам что-то похожее на спрута. Кто-то даже видел, как оно, по ночам, переползало из одной большой лужи или пруда в другой водоём. А нынче, за двадцать лет кочевания, оно выросло до угрожающих размеров и подобралось к обжитым людьми землям. К тому же оно попробовало крови человеческой, а это всегда приводит к последующим нападениям.

Мы встали на центральной площади деревни, напротив дома старосты. Тот же час нас заметили и к нам, из ворот монастыря, смешно подметая полами балахона пыльную землю, засеменил толстенький монах.

— Брат Просковий — представился толстячёк. Стараясь не обидеть человека невольной улыбкой, я, а следом за мной и два моих спутника, изобразили вежливые поклоны. Брат Просковий недоумённо взглянул на нашего провожатого, ибо монашек привык, что всякий серв кланяется в пояс ему и просит благословления. Но наш провожатый принадлежал к кругу посвящённых в дела нашего братства, а это значит, что ему устроили тотальный ликбез по всем параграфам, в том числе и по разделу, посвящённому правам человека. Брат Просковий решил не заострять внимание на этом факте и сразу перешёл к делу. — Прошу за мной, уважаемые — Вот так, очень осторожно, полит корректно и, в тоже время, выказывая настороженность. Сразу видно, что зачатки искусства политики он усвоил.

Повернулся и пошёл к воротам монастыря братства Франкцев. Это братство слыло самым неимущим и бескорыстным. Рва у монастыря не было, да ему он и не был особо нужен, следовательно, не было и подъёмного моста, только большие двустворчатые ворота и маленькая калитка в них, в которую нас и провели. Но провели не в саму церковь, где проходили службы, а в 'служебное' помещение. Шли мы по тёмным коридорам, где не горело ни одного факела, даже у нашего провожатого. Поворот, поворот — короткие коридоры. Наконец, мы пришли. Комната, где остановился брат Просковий, напоминала трапезную. Мы сгрузили свои мешки, торбы, котелки в угол у входа и выстроились, невольно конечно, перед столами.

— Вы, должно быть, устали с дороги? Если вы не против, мы вас приглашаем разделить с нами нашу скромную трапезу. — Важно и даже торжественно произнёс брат Просковий.

— С большой признательностью, брат — Ответствовал я, ибо меня безмолвным согласием избрали на должность того, кто будет отдуваться на переговорах.

На трапезу собрались все послушники, монахи, которые не были заняты чтением молитв и сам настоятель. Трапезу внесли скромную: вино, сыры, каша на воде, какие-то овощи, заправленные редким деликатесом — подсолнечным маслом. Конечно, на юге — это ни какой не деликатес, но у нас, на севере и этому рады. Я, Неррут и наш проводник — Сэм с удовольствием и аппетитом, который не должен быть у защитников Веры, но уж очень мы проголодались, а таких разносолов давно не видели, принялись за еду. Однако братья франканцы смотрели нас с недоумением, чего это мы так накинулись на простецкую еду? И ещё — было в их взглядах что-то такое, мол, если б не вы трое, то сейчас мы бы тут ух как бы весело провели время за кабаньей ляжкой или свиной грудинкой. По крайней мере, мне так показалось. Довольно скоро опомнившись, я стал есть медленнее и с меньшим аппетитом. Беря с меня пример, мои спутники так же старались есть прилично. Кстати, хорошая черта настоящих воинов Креста — перед едой все воздали хвалы, а за едой ни один не расстался со своим оружием.

Пока мы чинно ели, я осматривался. Что ж, трапезная была интересна по-своему. Голые камни стен прикрывались потёртыми гобеленами, на которых изображались муки святых, дабы молодёжь за едою не ввела себя во искушение греха чревоугодия. Проще говоря, чтоб аппетит портить. Потолок достаточно низкий, потолочные балки столь необхватны, что на них можно развесить весь монастырь, несмотря на упитанность местных братьев. Хотя, нет — может вес то и выдержит, но вот мест на всех не хватит. Нас посадили, как гостей и людей, не принадлежащих к ордену, на самый дальний край, по ближе к выходу. Под моей миской я нашёл искусно вырезанные следы внушительных зубов и подпись на староимперском 'был голоден на столько я'. Видимо, это такие приколы у них. Что ещё сказать? Миски глиняные, вилок нет, зато есть ножи из плохонького железа, деревянные ложки (ладно, хоть под хохлому не расписаны). Вроде как всё. Лица нас окружали все сплошь и рядом приятные, даже душевные, особенно их выражения, описанные выше.

Я опустил взгляд к миске и вдруг подумалось, что вот эти люди могли бы столько хорошего сделать для местных сервов, а ведь не делают. Я сидел и думал, уставившись в миску, сидел и думал.

Так! Неожиданно я проснулся. Опасные симптомы. Пора бы уже оторвать взгляд от миски, а то на меня бросают взгляд полный уважения даже приютившие нас монахи. Считают меня блаженным, мол, впал в благочестивый ступор и молится за всех скопом. Я поднял взор, улыбнулся всем и быстро, без аппетита доел остатки своей порции.

Когда все закончили, отец-настоятель встал, прочёл благодарственную молитву (короткую, но искреннюю). Служки и братья встали и начали убирать за собой, и разбредаться по своим делам, а настоятель остался в позе мыслителя ждать во главе стола, пока все не уберутся и не оставят нас с ним в относительном уединении.

Когда зал, наконец, очистился от важных монахов и, очень похоже изображающий рвение, послушников, отец-настоятель позвал нас хорошо поставленным оперным голосом:

— Подойдите ко мне, дети мои! — Мы встали и подошли с лицами полными смирения и скрытой гордости за то, что принадлежим к самой лучшей в мире церкви (хотя на деле наше братство было автономным). Настоятель сел на своё место и, уперев в стол руки, взирал на нас как орёл на молодых орлят.

— Дети мои! — Обратился к нам настоятель, но мы стояли непроницаемой стеной, без выражения каких-либо эмоций на наших лицах. Посчитав нас типичными представителями тупоголовых рубак, настоятель начал медленнее и чуть громче — Дети мои! Как я рад, что вы так быстро откликнулись на мой зов! Нам едва хватает сил для поддержания порядка и боевого духа среди моей паствы. — Тут он сложил руки в молитвенном жесте и благочестиво поднял взор — И только милостью Его как-то справляемся! — К слову, всего в монастыре постоянно проживает сотня здоровых лбов и с десяток дармоедов высшего командного состава. Сдаётся мне, нас хотят грязно использовать, выехать на чужом горбу, когда и сами могут управиться. Однако политическая обстановка между Адаланом, отцом-настоятелем этого монастыря франкцев и бароном Милассия, чьи земли граничат с церковными на юге, накалилась. И очень требуется сейчас отцу Адалану помощь при виде одной из тех проблем, миссию разрешение которых Папа возложил своим указом на местные церковные власти. Пока влияние Капитолия не распространяется на светские войска.

Адалан ещё раз нам улыбнулся, правда, лишь одними губами, обрамлёнными изящной гишпанской бородкой и усиками. Мы всё ещё стояли напротив него, отделяемые заглавным столом и всё так же изображали из себя глухую и непроницаемую стену. Лично я так делал, чтоб неприлично и громко не рассмеяться от всей этой комедии. Адалан нам улыбнулся уже вовсе как самым последним блаженным, но довольно натянуто. Руки, что он упёр в столешницу вначале нашего разговора, он теперь сложил перед собой на столе в защитном жесте, замарав рукав в маленькой лужице вина, которая осталась после его обеда. Настоятель воспользовался этой заминкой, чтоб собраться и выдумать дальнейший план действий, всё-таки то, что он нам хочет предложить довольно рискованное предприятие, а оказывать материальную поддержку (проще говоря, заплатить) в соответствии со специальным эдиктом Папы 'О вольном объединении воинства Божьего' у него ни малейшего желания нет. Пока он пытался привести свою рясу в относительный порядок, он указал нам с вежливой улыбкой на губах на стулья напротив себя. Мы, принимая его приглашение, сели. Я сел прямо перед ним, а остальные по старшинству. Тут он нам снова улыбнулся как добрый дядюшка Клаус своим горячо любимым племянникам и приказал вынести ещё вина дорогим гостям. Вынесли на этот раз вино не в кувшинах, а в пузатых бутылках, фрукты и маленькие, хрустящие горячие хлебцы, только что со сковородки. Молодой послушник разлил вино в принесённые вместе с остальной закуской хрустальные бокалы. Так, видимо, настоятеля серьёзно припекло, раз настолько расщедрился. Краем глаза отметил, как на секунду дёрнулись от удивления брови Неррута. Лицо же Сема выражало крайний интерес — настоящий хрусталь!

Отец-настоятель, наконец, добился хоть какого-то результата. Главным у нас выделился я, а Сэм и Неррут вполне себе вменяемые люди, с которыми можно договориться тем или иным способом. Адалан медленно выцедил прекрасное вино из своего бокала, из нас никто не притронулся к напитку — хватит того, что было за обедом. Наконец, отец Адалан отодвинул бокал от себя и сложив руки на своём животике, насупил брови. Подумал и решительно придвинулся ко мне.

— Брат Томас! — как он сильно нарушил субординацию! Вот это да! В ополчении сюзерена такое простительно, но в церкви и монастырях дедовщина сильней себя проявила — Брат Томас! У меня к Вам серьёзный разговор! Начну без обиняков, мы мало чем сможем вам всем помочь в нелёгком деле уничтожения злобной бестии из болот! У нас самих едва хватает людей! Единственное, что мы сможем для вас сделать это отблагодарить в меру своих скромных возможностей. Провизия, может, пару тягловых и вьючных животных. — Он посмотрел на меня с таким невинным взглядом, что мне захотелось его спросить, дескать, как ему после всего этого спиться? Однако, вместо этого я опустил взгляд на стол, сложил руки в характерном жесте принятия решения и пожевал губами, как бы в нерешительности.

— Отец-настоятель! Завтра по утру мы, заправленные провизией, с гарантией, что наше братство получит новую, тёплую одежду, провиант в виде зерна, соли, масел и некоторого количества овощей, а так же тягловый скот, идём вместе с проводниками, пятью помощниками со снаряжением к этому спруту. После выполнения задания мы поговорим и о вознаграждении. Вот так, иначе мы не в состоянии. — С каждым сказанным мною словом Адалан мрачнел всё больше и больше, хотя этого заметно не было с первого взгляда.

— И ещё. — Решил ковать железо, пока горячо. — Время ещё тёплое, но вскоре будет зима, нагрянут волки с севера, нужно вооружать местных селян. Нужны доспехи — кольчуги, шлемы, поножи, копья, поддоспешники. Да, когда руки примерзают к клинку — это хорошо, ибо в таком случае воин всегда будет в полной боевой готовности, но нам, как воинам Креста, ещё нужно творить крёстное знамение, а это весьма сложно сделать с мечом в руке. По этому должно быть всё — вплоть до трехпалых рукавиц в количестве тридцати комплектов. Это все наши условия. Награда может быть чисто символической.

Пояснение:

##########################

Есть предписание Папы 'О противодействие ересиархам', где прописано, что создавать ордена, монастыри и прочие объединения людей по религиозному признаку можно только с санкции Папы или уполномоченного лица или церковного исполнительного органа или органа или лица, которому дано такое право специальным эдиктом Папы или прямым приказом Папы.

Однако, есть специальный указ Папы 'О вольном объединении воинства Божьего', в котором говориться, что создание объединения людей не по признаку общих религиозных мировоззрений, а по признаку защиты истинной Веры и Креста, не только разрешено, но и поощряется и таким добровольцам обещаны всяческие льготы и местным церковным властям предписано всячески им помогать, при условии, что вышеозначенные объединения будут оказывать посильную помощь Церкви. Вот мы и воспользовались этой лазейкой в законах, что только подтверждает мою правоту, ибо если б эти законы были бы от Бога, то их нельзя было бы обойти, а раз можно, то эти законы есть создание земное, а значит греховное. Ну и дальше цепь рассуждений приводит к тому, что вокруг нас стали собираться люди, полностью уверенные в нашей правоте.

Часть вторая — Облава

Локация: Монастырь франкцев Дорога до цели квеста 'Тварь из болот' Вынужденная остановка.

На следующее утро, после аудиенции, мы принимали пополнение в наш отряд. Я попросил Сэма присмотреть за погрузкой товаров и прочей гуманитарной помощи для нашего посёлка и обители. Грузили всё, что мы просили. Мда, дело-то серьёзнее, чем я думал, видимо с этим спрутом справиться просто так не получиться. Одно ясно во всей этой истории — нужно найти голову, нервный центр, если только это не нечто гидры. Я не про мифическую гидру, а про вполне себе земную — многоклеточное животное, которое, будучи рассечённым на двое, живёт уже в двух экземплярах, имеет рот, хватательные щупальца, то есть хищник. И если здесь будет нечто подобное, то мы рискуем очень сильно — против таких тварей может помочь только тактика 'выжженной земли'. Но, слава Всевышнему, такие твари не могут быть размерами с мамонта, по крайней мере, я на это надеюсь. Значит спрут. Уже легче. Теперь надо определиться земноводное оно или жабро-дышащее. Если второе, то всё ещё проще — сама чистая и глубокая заводь, и зверь наш, но эта гадость переползала с места на место, значит наличие заводи не обязательно, но желательно. Всё равно заводь будем искать. Там могут быть яйца. Далее — как оно охотится? Наверняка, как паук степняк — при помощи сигнальных нитей, но здесь могут быть щупальца, причём — тоньше волоса. Выводы не утешительные.

— Брат Неррут! Подойдите, пожалуйста! — Позвал я воина, что-то читающего в книге, взятой из монастырской библиотеки. — Брат Неррут, есть ли у Вас хоть какие-либо мысли относительно того, как нам охотиться на этого зверя?

Неррут, задумчиво отметив страницу в книге листом остролиста, что рос в монастырском садике, воззрился на меня взглядом, ещё затуманенным знаниями и переживаниям. Потом он опустил голову и виновато повёл ею из стороны в сторону:

— Нет. Но я думаю, что ехать всё равно нужно, хотя бы для того, чтобы узнать, с чём мы сможем столкнуться, когда придём второй раз в силах.

— Ваша осторожность внушает мне надежду, что из лихого рубаки Вы превратитесь в полководца, достойного занесения в анналы нашего королевства за свои ум и осмотрительность. Однако не стоит сразу признавать своё поражение, ещё не вступив в схватку с противником. Я тоже считаю, что вероятность благополучного разрешения этой проблемы весьма не велика, но у нас слишком мало данных, чтоб говорить о поражении так рано. Так что, не вешайте нос, сэр! Мы ещё повоюем! — и я одобрительно постучал его по плечу. Взор его очистился от былых сомнений и спина незаметно, но ощутимо выпрямилась, а книга перекочевала в руки проходившего мимо монашка. Раньше он думал: 'Мы не сможем это одолеть!', а теперь его лицо светилось гордым и, даже, чуточку надменным: 'Мы не сможем это одолеть! И это делает нам честь!'

Выехали мы караваном в две повозки и четыре лошади. Сэм вёл другой караван — в боевом походе против сил тьмы от него толку мало, но вот охранить от воров надежду на выживание целого села он вполне способен. Естественно, он отправился не один, а с послушниками из монастыря франкцев.

Руководить походной колонной я доверил Нерруту, всё равно я этого не умею. Точнее так — переглянувшись меж собой, я сказал 'С меня переговоры, с тебя поход'. Почесав в задумчивости нос, он не нашёл доводов, чтоб мне возразить. Скрипя как несмазанный механизм, он подошёл к сидящим, стоящим и ждущим нас монахам и стал распоряжаться. Он тут же посадил одно монаха с военной выправкой на коня, дал монаху в руки копьё и приказал проведывать дорогу. Далее катились две повозки, на одной из которых сидел наш проводник — мужик из местных селян. В арьергарде ехал здоровенный детина — послушник из того же монастыря. Я и Неррут ехали перед повозками, точнее он ехал, а я бежал рядом со своей кобылой. Во-первых, мне её жалко, а во-вторых, я не умею ездить на лошади. Мне сразу на это указали два послушника будущих загонщика:

— Мастер сэр! А зачем Вы это на не-на-лошади то? — Спросил ухмыляющийся парень, видать очень смелый или очень глупый. Скорей всего так и отбирали нам загонщиков — по принципу тех, кого не жалко.

— Тренируюсь — Сказал я, уже достаточно взмыленный, чтоб придумать хоть что-то оригинальное.

— От твари убегать? — Нет, этот парень положительно первый кандидат на выбывание: никаких тормозов! И смотрит таким нахальным взглядом, что невольно возникают нехорошие мысли и опасения за него. Не подумайте плохо, я просто решил, что он блаженный и я за него стал переживать. Тут, на бегу, я спросил у его сослуживца:

— Он блаженный, да? — На что мужик страдальчески закатил глаза. Я так и знал, ладно, оставлю его, болезного, в покое. Господь его и так уже наказал, за что только? То ведомо лишь Ему. Пока я бежал, доспех мой ехал на лошади, вместе с мечом и щитом. Мне и топора-то хватило — двадцать километров без отдыху — вот это марш-бросок. Кони шли то пешком, то лёгкой рысью, но они устали в первую очередь и стали тяжело дышать. Настолько плохо стало лошадям, что балласт в виде загонщиков и проводников (кроме того мужика из деревни был его старший сын) решил последовать моёму положительному примеру и пройтись пешком. Ко времени первого привала — это пять с половиной часов пешего марша — самой свежей лошадью была моя. Люди тоже еле двигали ногами. Один я ещё передвигался нормально, хоть и отмахал все двадцать километров пешком. Но у меня подготовка ролевого движения, в институт пешком и берцы очень удобные, хоть и тяжёлые. По этому, отдав приказ устраивать привал, я нацепил свою любимую (её же и единственную) кольчугу, одел плащ, попросил помочь Неррута с завязками наплечников, повязал меч и с топором на перевес пошёл за дровами. А что? В этом мире даже сервы из дому выходят с ножами за поясом и камнем за пазухой. И именно в буквальном смысле. Камень — это оберег, оставшийся от древнейших времён. Помогает, кстати. По голове.

Лично у меня привычка осталась ещё со школьных походов — собирать и рубить только то, что позволил мне собирать и рубить лес. То есть это сухой валежник или ствол сухого дерева. Правда и тут нужно быть внимательным, так как есть вероятность разрушить дом какой-нибудь лесной мелочи, а это весьма не приятно. В этом же лесу попадалось очень много засохших деревьев, причём годных для дальнейшей переработки (сердцевина не гнилая, дерево звонкое). Видимо, это влияние болот, хотя мы ещё достаточно высоко и до болот с их каменисто-болотными пейзажами топать её дня два. А! Самое странное — живности нет, даже жуков древоточцев. Хорошо, что у нас есть запасы провианта. Нарубив дров, я дошёл до лагеря и увидел, что монах с военной выправкой уже стоит в дозоре, а остальные ставят палатки на ночлег.

— Что случилось? Почему палатки ставим? — Спросил я полушутливым тоном. И тут я увидел, что одна кобыла определённо хромает. Ясно — ремонт гужевого транспорта в полевых условиях.

— Угу, понятно. Неррут и все остальные! Наверно, нужно беречь воду, да и лошадей поить только проточной водой, желательно родниковой и чтоб текла с запада на восток (то есть с той стороны, откуда мы пришли)? После проверки на лошадях, проверяю воду я, наблюдаете за мной, если всё в порядке — набираете полные тары воды. Чую, что там мы воду брать не будем из местных речушек — опасно. — На меня иногда накатывает такое состояние некоего занудства, но пару раз мне такое помогло избежать серьёзных проблем. Вот я и лютую. Дрова, мною принесённые, заняли достойное место, то есть там, где должен быть костёр. Я отправил по проверенному мною маршруту двух фуражиров с топорами и приказом заготовить из стволов сухих деревьев древесины про запас, на случай отсутствия сухого топлива на месте. Ну и кольев побольше, тоже на тот самый всякий случай. Один из монахов вытащил крупу, другой принёс нашей воды, третий принялся кашеварить, хотя ещё даже дрова не успели заняться как следует. Четвёртый, тот самый, с военной выправкой, ходил дозором по лагерю и вокруг него, пятый с сыном проводника пошёл за дровами, а сам проводник перековывал лошадь. Неррут и я предавались отдохновению. Особенно я. Неррут создал график дежурств, куда поместил и меня, и себя — молодец парень, ни в чём себе спуску не даёт. Вернулись фуражиры с дровами, колья прибудут следующим рейсом.

А меж тем, вместе со вполне закономерной усталостью, я начинал чувствовать беспокойство. И тут я, как-то сам того не отмечая, спросил:

— Ребята, а осинки-то нет? — спросил я, глядя в багровеющее небо.

— Как ей не быть? Знамо дело... А зачем тебе, мастер Томас он требуется? — спросил тот проводник.

— От нежити отбиваться — слишком мрачно пошутил я. От моего чересчур спокойного голоса все нервно вздрогнули, в том числе и я сам. Так вот оно что? А я думал, что это наша тварь постаралась. Что ж, тем лучше. Я приказал дальше кашеварить, а монаху с выправкой отдохнуть, на что он ответил весьма кислым взглядом. Что поделаешь?

Из моего дневника

'В чём сила паладина? Хм.... Когда Вы, гипотетический читатель, спросите примерно то же самое про других персонажей, то Вам дадут вполне чёткий и определённый ответ. Маг будет рассыпаться о всякого рода магических конструкциях, ситуациях, когда лучше применить тот или иной артефакт. Варвар о вооружении, тактике боя, стратегии до боя, у ассасинов своя специфика. Но у них всех есть нечто общее — они полагаются на вполне материальные вещи. В моём случае такой вопрос грозит перерасти в объёмную лекцию по философии. Но если вкратце, то сила паладина в его ... равнодушии. Или равновесии, как хотите. Страсть обратиться может в ненависть, а ненависть в почитание и уважение. И именно по этому паладин должен быть чист духом, свободен от негативных проявлений своей сущности. Он постоянно имеет дело с грязью, следовательно, по закону сохранения материи, он должен быть по возможности чист. Иначе проиграет не только он, но и тот, кто на него надеется. И именно по этому паладин не поддаётся тёмным чарам, искушениям, сопротивляется греховной магии сильнее, чем даже гномы (опять забыл про них рассказать, ладно, после расскажу). Тело паладина можно убить только чистым, не магическим оружием, которое направлено рукою обычного бойца. Но если мысли паладина состоят лишь из спокойной и умиротворённой Любви к ближнему и Скорби из-за несовершенства творений рук человеческих, то тело паладина может быть убито, но сам паладин останется не побеждённым. Он не победит, но и не проиграет. Вот такая вот философия, и только из-за неё паладинов трудно убить и невозможно у них выиграть. На том стоит и будет стоять братство Креста'. (Конец цитаты)

Повозок было всего лишь две, так что устроить бому (так называется в северной Африке сооружение из колючих кустов, что выполняет функцию ограды от диких животных) мы не имели возможности. По этому я предложил разгружать повозки в авральном режиме, но не здесь, где мы остановились, а чуть дальше по дороге, где был небольшой холм. Когда мы подкатили к этому холму, на его вершине под дёрном угадывались тяжёлые камни. По всей видимости, остатки сторожки, которая была построена во времена империи. Вполне возможно — с тех пор рельеф изменился весьма сильно — несколько землетрясений, вызванных магическими воинами последних дней империи, обрушили несколько и так не высоких гор. Огромные осколки этих скал стали плотиной для нескольких речек, образовались великие Гримпенские болота. Вообще-то, так называют все болота, которые образовались в результате той войны, по имени мага Гримпена, поведение которого принято считать поводом к началу тех войн. В результате, теперь всё негативное, что принесла та война, называется его именем. Смешно — парень, ничем не примечательный маг, которого угораздило родиться не у тех родителей, прославился на века такой вот злой славой.

Не то, что на холм — по дороге еле как взобрались — лошади шли кое-как, ту, которую перековали на скорую руку, не стали запрягать, вместо неё запрягли мою лошадь.

Диспозиция была аховая. Но лучше ничего не было — сидеть в лощине, как барсуки в волчьей яме, мне не улыбалось.

Я предложил со стороны небольшого обрыва поставить стоймя повозки, и закрепить их нашей амуницией (а там железа было очень много). С трёх же других сторон у нас был пологий склон, впрочем, вполне способный затруднить атаку предполагаемому противнику. Далее мы вбили молотами осиновые колья, манером схожим с причёской ёжиков. Самые длинные колья мы будем использовать как копья — куда эффективней даже железных против нежити. Тут же, по границе нашей импровизированной крепости, мы разложили несколько костров и несколько чуть дальше, чтоб поджечь стрелой с наступлением темноты. Те дальние я приказал залить маслом, чтоб загорелись они с гарантией. Из лука я стрелять не умею, по этому мне и остальным выдали самострелы — аркобаллисты по научному. А тот самый монах с выправкой молча достал серьёзный простой лук и так же молча завязал его, после чего стал наващивать тетиву, смазывать рабочую зону лука, проверять стрелы и экипироваться.

В лагере скудно поели, следуя заповеди о голодном животе, оделись по теплей, и приготовились нервно ожидать нападения. Видя, что морально-боевой дух воинства падает, я встал, вышел к периметру и обратился ко всем сразу:

— Внимание! Слушать меня внимательно! Славные воины Креста! Да пребудет со всеми нами благословление Небес! Вы меня слышали?! По нашему следу идут исчадья тьмы. Жаждут нашей крови! Приказываю вострить топоры и мечи, проверять снаряжение, сделать пристрелку и не трястись как листья берёзы на ветру! Не знаю, что нас ждёт, но оно будет весьма удивлено, встретив вооруженных и готовых дать отпор воинов Креста! — каждое сказанное мною слово, вбитое в их головы, проясняло ситуацию. Что бояться смерти, если всё одно умрём, но умрём мы за правое дело? Это не был привычный каждому из монахов и сервов образ мышления. Сейчас я занимался простым НЛП, а получалось это у меня из-за моего умения 'Проповедник'. Конечно — это мерзко, но это даст им шанс выжить и, впоследствии, вырасти и научиться самим обходиться без этого фокуса.

Теперь лагерь походил на что-то из области фантастики — трезвые мужики и воины, с фанатичным блеском в глазах, ПОДЖИДАЛИ алчущих их крови тварей, мечтательно начищая оружие.

Когда стемнело, монах с выправкой — брат Клавдий, взял тут же выструганную стрелу, с намотанной паклей на ней, вымоченной во всё той же смоле, и выстрелил в сложенный на переферии костёр. Попал с первого раза. Когда смола вспыхнула, мы успели заметить какие-то тени, что отпрыгнули во тьму, за кругом света костра. Как говаривал мистер Шерлок Холмс: 'Состав преступления теперь на лицо'. Остальные костры были зажжены тем же способом. Монахи и проводники, не говоря уже про Неррута, заняли свои позиции без суеты и спешки, но быстро и споро. Тёмных тварей сегодня постигнет суровая кара.

Считается, что упыри, а это были именно они, это бывшие маги. Не очень сильные, но возжаждавшие силы и славы своих более могущественных коллег по ремеслу и потому они пошли по более лёгкому пути, который, конечно, имел одностороннее движение. То есть, это те, кого следует жалеть, но уничтожать без жалости, ибо свою человеческую суть они продали, несмотря на страшную цену, которую должны за них платить другие. Ну, с Божьей помощью!

Наконец твари вылезли в свет костров, я отдал приказ целиться. Все прицелились и стали ждать с холодным спокойствием опытных воинов, да — вот она реморализация в действии — сейчас они и чёрта бы не испугались. Подпустив тварей на убойную дистанцию, я отдал приказ стрелять. Тяжелые болты с коротким, но очень злым свистом и смачным шлепком вспороли восемь тел. Три упали и не поднялись, четыре огласили своими воплями окрестности, один с болтом, застрявшим под ключицей, хромая, продолжил целеустремлённо ковылять в нашу сторону, хоть и не так быстро как раньше. Сознаюсь — я очень плохой стрелок и это вообще чудо, что я попал с такого расстояния. Быстро отбросив разряженые самострелы, мы подняли по натянутому, прицелились и выстрелили вновь. Ещё пять тел не поднялись, двое остановились, я попал в лапу ещё одному. В самый неправильный момент он поднял её, а так болт шёл ровно в глаз зверю. Третьего залпа не было — арбалеты кончились. Тогда я отбросил пустой арбалет, вытащил ярко брызнувший светом меч и крикнул:

— Сдружни! В топоры! — Клавдий со своим луком и молодой сын проводника отступили за наши спины. Клавдий, прикрытый нами, метко стрелял прямо в глазницы упырей, которые падали очень охотно и быстро. Лук у него был очень большым и сильный, а сам он был мастером. Сын проводника рычагом взводил арбалет и стрелял — не столь метко и куда медленней, но арбалет куда туже, чем простой лук и этим компенсировалась неточность молодого человека. Я воткнул меч в землю и поднял кол, как и все остальные. Колья собрали богатый урожай. Когда на мой кол попал упырь, я отбросил его вместе с колом и выхватил меч из земли и вспорол другую тварь от брюха и до подбородка. Наши мечи, колы, костры и щиты обломали зубы первой, второй волне упырей и на поляне валялось уже больше полусотни полунагих субтильных, тварей. Они, обычно берут скоростью и числом, но их численное преимущество было сведено на нет нашим построением и нашими 'флешами', а их скорость не давала им ровно никого преимущества, так как одетых в брони пешцов они пронять своими укусами не смогли — застревали меж зубов мы, хе-хе. Самые хитрые норовили подползти понизу и укусить за ногу, но прочные ноговицы им явно не пришлись по вкусу, а острые и тяжёлые мечи, опущенные им на макушку, вообще заставляли отказаться от этой затеи и отползать подальше (если они были в состоянии это сделать). Самых смелых, что прыгали по головам своих товарищей, сбивали наши стрелки. И всё бы ничего, но наши монахи начали уставать, правда божья благодать снизошла на нас в этот непростой момент — упыри отступили. Ещё четырёх успели уложить стрелки, а три самых голодных кровососа, что не захотели отступить, были зарублены нашими мечами. Я быстро оглядел моё воинство — все были живы и здоровы, но у многих были разорваны кольчуги и вспороты поддоспешники, щиты изгрызены, мечи забрызганы вонючей жижей, но на лицах кроме усталости, нет никаких негативных эмоций. Они горды за себя и за своих братьев, значит всё в порядке, и мы победим.

Первым делом я освободил свой кол и пошёл добивать, способных ещё двигаться, упырей. Этот манёвр удался без проблем, так как далеко не отходили — не дальше двух шагов. Далее уже гарантированно дохлую падаль мы отпихивали подальше от нашей стоянки. Понимал даже тот блаженный крикун, что скоро будет ещё одна атака. Я попросил парня — Пипа, сына нашего проводника, залезть на стену из телег и кинуть пару факелов за них, дабы посмотреть — как дела обстоят за обрывчиком. Оказалось, что всё спокойно, но я, на всякий случай, приказал стоять там и дальше, но особо не светиться. Мы ждали.... Шло время и наконец, когда мы собрали столько стрел и болтов, сколько смогли, завидели движение чёрных масс в угасающих отсветах периферийных костров. А вот подмога чёрной силище. Ну, что супостат басурманский! Отведай силушки богатырской! Тут я повернулся к своему воинству и со счастливым смехом сказал:

— Эгэгей! Ребятушки! Да тут, ни как сам упыриный король! Ха-ха! Всегда мечтал о его кочерыжки в качестве настенного украшения! А ну, запевай 'Светлый праздник Всепрощения'!!! — И сам начал напевать первые слова, тут же песню подхватил отлично спетый хор с выраженным солистом. Песня сама по себе очень хорошая и жизнеутверждающая, и спета она была так, как никогда её ни кто не пел. В это же мгновение все, в том числе и я сам почувствовали мощный прилив сил, усталость сняло как рукой, лики моих воинов на миг осветились мягким светом, какой бывает только от домашнего очага. Значит, бить гадов будем долго, а умирать очень нудно. То есть все шансы встретить рассвет либо у меня, либо у Неррута и провести рекогносцировку болот.

Послышался тоскливый вой со стороны неприятеля, светлая песня стала стихать, и холодные когти страха скользнули по моему сердцу, а я же очень такое не люблю, я же ведь гордый и всё такое. И тут же выдвинулся вперёд я, потрясая щитом в воздухе, охрипшим голосом, на русском выдал:

'Эту песню запевает молодёжь! Молодёжь! Молодёжь!

Эту песню не загубишь, не убьёшь! Не убьешь! Не убьёшь!'

Упыри, видать, всерьёз впечатлились незатейливым, но очень мощным напевом, который придумали для советской молодёжи очень хорошие и счастливые люди. Даже меня проняло от моего солирования. Правда, у меня с голосом проблема. Нет — он у меня сильный и слух есть.... Да только голос у меня работает лишь на одной ноте. Ха-ха.

Мои спутники смысла не поняли, но песня им понравилась. Стараясь закрепить это ощущение, я вернулся в строй и запел 'Пусть всегда будет Солнце!' Причём, пел я её опять на русском, но понимали меня все. Вот это я называю боевым настроем!

Понимая, что их колдун не смог сломить наш дух, упыри медленно, держась в тени и пригибаясь как звери, шли на нас. Я спросил у Пипа, как там в тылу? Пип ответил, что в тылу замечено движение, но это лишь единичные проявления активности противника, значит, упыри продолжат атаковать единственным возможным для них способом — в лоб. А нам только этого и надо!

Мы стояли и ждали долго, часа два, не меньше. Но вскоре заметили неясные тени в свете переферийных костров. Брат Клавдий решил опробывать их, его стрелы застревали в телах этих теней, но тени от этого дискомфорта не испытывали. Постепенно стали гаснуть осветительные костры — их засыпали землёй — видно, что это работа разумных существ, а не мертвичины, коей и являются упыри. Когда неясная масса, шаркая в такт ногами подошла довольно близко, Клавди вновь опробывал свой лук, а я приказал целиться из самострелов по противнику. Но ни стрелы Клавдия, ни наши болты не нанесли хоть сколько-нибудь заметного ущерба противнику — они просто застревали там. Клавдий судорожно вздохнув сказал:

— Что ж это — сами вампиры, почти живые полные мертвецы? — спросил и стал судорожно вздрагивать, а от него паника стала передаваться и Пипу. Я стал внимательно присматриваться, всё же вампиры это слишком для этой глухомани. И правильно!

— Брат Клавдий! Да они же просто в доспехах! — сказал я, как будь-то это ну такая ерунда, что о ней говорить просто не прилично. Клавдий сразу отошёл от испуга и стал злиться — чтоб его испугали какие-то упыри? Стыд и позор! Щас он их, супостатов!

В следующий момент я приказал стрелять поверх истёршихся щитов легионеров старой империи. Эти упыри двигались на редкость медленно и мы успели сделать аж три залпа, после чего из строя упырей с оружием легионеров выбыло два с лишним десятка. Клавдий, теперь бил чётко над щитами и каждый его выстрел был смертелен для кровососов. Я засмеялся счастливым смехом — вот оно торжество светлого пути — те, кто польстился быстрой наживой, да вечной жизнью, теперь проигрывали в чистую.

Но тут произошло непредвиденное — эти упыри оказались с выраженным инстинктом самосохранения и, не дойдя до павших из первой волны атакующих, стали разбегаться. Тут же выявился командир — как и положено, в шлеме с гребнем. Я приказал Клавдию подстрелить его, но так, чтоб его можно было допросить. Клавдий потратил ещё две стрелы, но он смог это сделать. Тут внутренняя часть строя доспешных упырей вдруг очень резво побежали на нас и метнули свои пилумы. Я только успел крикнуть команду 'Щиты поднять' и самому закрыться, как пилумы собрали свой первый, кровавый урожай. Нашего проводника пронзила сулица в живот — все потроха наружу. Пип, его сын, в неистовстве выхватил меч крича что-то невразуметельное кинулся на готовящихся сделать второй залп упырей. Видя, что положение отчаянное, а преимущество в скорости теперь за нами я сам поднял кол и выдал команду:

— На вылазку! — И первым помчался с кличем 'ура!' вперёд. Остальные кинулись догонять меня, крича 'За Бога!', а Неррут 'Сен Дени!' — клич своего рода. Упыри, видимо не ожидали от нас подобной прыти, ибо даже щитами не все успели прикрыться, а старая рухлядь распадалась от наших молодецких ударов весьма и весьма охотно. Вскоре они дрогнули и оставили своего Цесаря...

Вот так! Держались эти твари лишь на лиходейском волшебстве, а без оного они оказались лишь тем, чем и являлись — не грозными воителями древности, под сенью вечной Тьмы благодатной взращенными, а лишь ожившими, еле как двигающимися трупами. И щиты их, и мечи при нашем приближении стали рассыпаться в труху и ржу.

Локация: Дорога на монастырь франкцев Место битвы у "Единственного пристанища"

Мы отступали. Всё оказалось именно так, как мы, с Неррутом и предполагали: тварь из болот просто так не одолеть, нужны ещё воины, чтоб дойти до Тихой заводи. По крайней мере, именно так и назвал её пленный упыриный Цесарь (царь, по-нашему). Бывший центурион, ему было ни как не меньше тысячи лет. За это нам пришлось его отпустить, ибо слово рыцаря твёрже его брони. Хотя и соврать в моём присутствии это отродье пьяного Орка не могло — я давил на него и давил мощью Всевышнего. Да, без воинов веры в таких походах делать нечего.

Из допроса стало понятно, каким образом такое количество упырей смогло собраться в одном месте под командованием одного лишь Цесаря. Тварь использовала свои щупальца как нервные окончания, передавая информацию каждому упырю, когда он прикасался к этой паутине. На этот миг упыри могли задействовать ресурсы мозга твари, чтоб стать вновь разумными и именно по этому, даже в их тупых кочерыжках прочно засела мысль, что Спрут их единственная надежда на выживание. Да, теперь нам придётся набрать десятка два, а может и больше солдат и воинов, для борьбы с ней.

Но где нам найти такое количество людей? И за как можно меньший промежуток времени, ибо каждый день для нас означает прибытие под "знамёна" твари трёх-четырёх десятков кровососов.

Мы потеряли в этом походе нашего проводника, но остался Пип — его сын. Блаженный, и монахи латаны-перелатаны, но кое-как сами передвигаются. Лучше всех сохранился Клавдий, он молодец. Далее: потеряны почти все лошади, кроме одной. Моей и её запрягли в повозку, везти раненых и то, что осталось от проводника.

Монахи встретили нас весьма не приветливо. Особенно огорчился настоятель Адалан, когда понял, что обойтись малой кровью и трудом чужих рук не удасться. Но когда я сообщил ему о количествах уничтоженных и виденных нами упырей, он просто пришёл в ужас. И сделал верный вывод: приказал нам молчать. Видимо собирается драпать. Мда, не приятно. Ещё нас обвинит в том, что мы разворошили тот гадюшник и сейчас на нас двинется вся эта орда. Но мне было несколько пофиг, пока. Я устал, и усталость давала о себе знать весьма ощутимо.

Мы, с Неррутом, хоть и вымотанные, но решили не задерживаться в монастыре и ехать на север, к нам. Но Пип, осунувшийся и резко повзрослевший, предложил нам свой дом, дабы мы смогли передохнуть перед дорогой. К нам присоединился и Клавдий под предлогом следить за нами, дабы чего не натворили. Остальные наши сопутники отправились за монастырские стены штопать раны и проводить дни в покаянных молитвах.

Дом у парня, теперь он, как старший брат стал хозяином, был большой и добротный. Нам отвели по лавке: очень длинной и широкой, почти палатья, только стоят на ножках в общей горнице. Там же помянули и отца его. Горько и тяжело парню придётся сейчас. А помочь ему мы ничем не можем.

Однако, на следующее утро наши приключения не кончились, скорей, продолжились.... Теперь пришёл посыльный от отца-настоятеля с предписанием выдвигаться на северо-запад к поместью Трит-бург, что переводится как "три бурга". И доставить некоего сэра Конрада Пикнера. Подробности в прилагаемом письме. Весело. Но придётся топать, награда отменная — золото, что так необходимо селу для взращивания злаков и закупки вооружения.

Часть третья. Новый путь.

Локация: Почтовая станция, дорога до Пикнерс-бурга (Инструкции...)

На постоялый двор мы въехали уже вечером. Да, я всё-таки взгромоздился на смирную кобылу, несмотря на полное отсутствие умения ездить верхом.

Постоялый двор.... Хотя, называть этот комплекс строений постоялым двором не правильно. На севере повелось со времён империи, что трактиры, корчёменные дома и прочие 'гастрономические заведения' стоят только на главных, крупных трактах и только на почтовых станциях, где гонцы меняли лошадей, спеша доставить депешу как можно скорее. Там же размещались караулки и башни, с вершины которых подавали сигнал дымом или светом на следующую вышку (не обязательно почтовую станцию), о том, чтоб готовили свежую лошадь или свежего гонца. Разумеется, в переносном смысле. Тут же вырастали селения, где жили кузнецы, шорники, прочий работный люд. Так что въехали мы за ворота достаточно большого (для этих мест) селения, где и была почтовая станция, гастрономическое заведение, спальное заведение. Правители сегодня, не в пример вождям варварских племён, бережно относятся ко всему, что в империи называли учёным словом 'инфраструктура'. И за порчу сей структуры полагалось весьма суровое наказание.

От самих построек почтовой станции и гастрономического заведения мало что осталось. Возводились они в век максимального утилитаризма и, отслужив положенный срок, рассыпались, остался только фундамент, который и должен был остаться. И сейчас, рачительные короли возводили строения с схожим назначением на старых фундаментах.

Ехали мы по сырым, узким, но прямым, как по линейке расчерченным улочкам, в полном доспехе (ну, что у нас было из доспехов, то и одели): кое-как залатанные кольчуги, пожеванные наплечные щитки, изгрызенные щиты. Да, мы бы производили внушительный вид бывалых вояк, если б этот вид не был бы столь жалок. К тому же к ночи похолодало, и я сильно продрог. И в носу сырость противная, приходится постоянно ...кхм.. Что-то я совсем расклеился.

Пробираясь по сонным и серым улочкам, на удивление чистым и прибранным, мы постоянно натыкались на подозрительные и испуганные взгляды немногочисленных прохожих. Настораживал меня тот факт, что местной стражи не видно, но вскоре я понял, в чём дело. Стражники стояли на перекрёстке всех трёх улиц селения (домов на сто) и поджидали кого-то.

— Думаю, это не будет выглядеть самонадеянно, если предположу, что ждут они нас, как думаете, брат Неррут? — спросил я у едущего впереди меня Неррута. Сам Неррут лишь пожал плечами и продолжил ехать с прямой спиной опытного кавалериста. Да, мне до него, как до Луны рукой.

Когда мы подъехали достаточно близко, стражник с нашивками на левом рукаве сержанта королевского легиона щитоносцев номер двадцать семь поднял руку, призывая нас остановиться. Учтивый какой! Обычно от них ничего вежливей древка по ногам или в живот не дождёшься. Видимо, увидел наши замызганные плащи серого цвета и нашитые на них лоскутки, которые когда-то были крестовидными мечами.

— Доброго здравия, сэры! Прошу вас спешиться и проследовать с нами в допросную. Это не арест или произвол, это чистая формальность. В соответствии с указом Его Величества Корола І 'О перемещениях в пределах Нашего королевства' я обязан вас допросить о целях вашего путешествиях и ряд иных вопросов. — Сказал он это с бессмысленным вглядом, словно выдавая зазубренную фразу, при чём смысл сих слов и до него самого как раньше не доходил, так и сейчас не особо был понятен. Затем, глядя прямо и нагло мне в глаза, он пояснил, что нужно делать, мол, мы настолько тупы, что понять это не в состоянии. Самый настоящий смерд. Вольный человек говорил бы со мной как с равным, а этот.... Мерзко. Загулявший раб. Нельзя так опускаться. Видимо эти мысли отразились на моём лице, так как этот сержант довольно осклабился и стал, в предвкушении поимки людей, посягнувших на государевых слуг, постукивать по древку копья подушечками пальцев. Я же выехал вперёд и спокойным и кротким голосом сказал:

— Сержант, мы только что одолели дальнюю дорогу, а перед этим форменным образом изрубили в требуху туеву кучу упырей. Просто в хлам. Там же мы потеряли нашего товарища и не выполнили задание. Сержант, — тут я поднял свой взор на него и пяток стоящих рядом солдат отшатнулось от моей коняжки — Сержант, — продолжал я всё таким же тихим тоном, хотя внутри всё кипело. — Дай передохнуть с дороги и поесть, иначе не по-крестиански это будет. Хорошо? — Последнее слово еле как успело прикрыть рвущийся наружу рык. Сержант и его стражники, десяток перед нами, отступили, и мы продолжили свой путь. Пока я ехал, лицо горело нестерпимым жаром, а глаза не видели ничего из-за застилающей пелены изумления и негодования, что эти люди даже не хотят прозреть, стать лучше. Им и так нормально, а ещё лучше, больше низринуться в пучину скотскости. Брат Неррут сжал моё предплечье, и я обернулся. Он ничего не сказал, взглянув с тревогой на меня, но всё понял. Так и ехали, а я просил прощения у Него, ибо сейчас чуть было не сорвался в пучину высокомерия. Мда. Очень плохо. Нельзя так.

Трактир был очень тёплым и уютным. Там нам продали новые конопляные рубахи и штаны, поддоспешники выстирали, а подшлемники, которые на Руси когда-то называли 'лобницей', 'приблицей' я вытащил простирнуть и высушить. Уже самому. Хотя Нерруту с его клаппвизором (тоже, что и бацинет, только забрало крепится на лбу и нет той 'фирменной' 'собачьей головы') не было такой уж нужды проветривать подшлемник. Далее, мы спустились в общую залу, где нас потчевали тушёными овощами с толикой масла. После чего нам принесли местного пива. Я и Неррут, не сговариваясь, попросили вместо него воды. И дело тут, в общем-то, не в посте...

Вскоре пришёл давешний сержант и был не так нагл с нами. Я опасался, что будет заискивать, но вместо этого он подошёл к делу просто. Вопросы задавал чётко, быстро, а пришедший с ним писарь записывал всё на плохонькой конопляной бумаге.

Мы ему рассказали, кто мы, откуда, как ходили к Единственному пристанищу, на границе Гримпенских болот. Как там нам пришлось вступить в бой с огромной кучей упырей. Рассказчик из меня не плохой, так что сержант сидел, слушал, стараясь не дышать, в нужных местах хекая, а где-то и пристукивая кулаком по столу. Что ж. Ещё один мне урок — нельзя так сразу, с плеча рубить и судить о людях. Ведь все мы где-то глубоко очень хорошие люди.

После этого допроса сержант Рикс, как он отрекомендовал себя, с удовольствием поделился информацией, о том, что 'в лесу пошаливают разбойники, но они это делают только в хорошую погоду, иначе они сидят по домам. По просёлочным дорогам в ненастье пробраться на тракт очень сложно. А дорога до бургов сэра Конрада очень простая — вот этот самый тракт и есть дорога. Нынче сэр Конрад квартируются в Пикнерс-бурге, что находится в двух лигах от пятого межевого камня, которые следует отсчитывать от последней почтовой станции. Двигаться от межевого камня нужно на восток, то есть вправо. Да только там заблудиться сложно — этот бург виден издали'. Поблагодарив словоохотливого стража, оказавшегося на удивление не плохим парнем, мы распрощались. Неррут сразу пошёл спать. Я ещё остался. Мне нужно было распечатать пакет.

'Доброго Вам здравия, брат мой во Кресте, досточтимый Томас! Послав Вас на уничтожение злобного порождения мрака времён, я искренне полагал, что там не предвидеться таких затруднений! Заверяю Вас, доблестный сэр, что я уже отдал распоряжение о наборе команды для истребления этой твари и всех её богомерзких прихвостней!

Однако, от себя лично всё же хочу Вас попросить об одном одолжении! В связи с набором команды охотников, у меня не хватает людей для того, чтоб прислать повестку сэру Конраду Пикнеру. Его совсем недавно отослали от двора Его Величества Корола Бомани І за неподобающее поведение, ересь и хулу на государя! Нынче же ему следует отправиться к нам, в монастырь братства святого Франкциска, где его будет ждать суровый суд Высокой инквизиции.

Да пребудет с Вами благословление Всевышнего и да свершиться Справедливость!

Настоятель монастыря св. Франкциска, отец Адалан'

Печать, дата, подпись. Всё как полагается. Мда... Влипли опять в историю. Чую я, что с сэром Конрадом не всё так просто.

И оказался прав. Дорога до Пикнерс-бурга была лёгкой. Единственное затруднение, что нам повстречалось, так это незнание именно последней почтовой станции, пока мы не спросили у наблюдателя, что сидел на первой же обитаемой дозорной вышке. Там он дал верные координаты, рассказав, где находится последняя почтовая станция. Находилась она в четырёх часах хорошей скачки. Мы же добрались до неё только к вечеру.

Кстати о гномах! Точнее, совсем не кстати. Я совсем о них забыл, но сейчас как-то несподручно о них рассуждать. Лучше после операции или во время завтрашнего марша.

Локация: Пикнерс-бург

Вот и цель нашего маленького путешествия. По пути сюда нам попадались селения, богатые и зажиточные. Народ только весь запуганный, видать, 'барин норовом-то крут'. Ай, ладно! Обо всех печься — никому не помочь. Мы остановили местного пастуха, который побоялся оставить отару овец, которую пас, хотя ему и хотелось мчать от нас быстрее зайца. Я решил взять на себя роль переговорщика:

— Милейший! — обратился я к нему, предварительно сняв шлем, в последнее время, я чувствую себя нормально, только водрузив на голову этот треклятый 'горшок'. Если мне не нужна была бы информация, так бы и ехал. — Милейший! Да, перестань так трястись! Я воин Господа и не в моих правилах обижать честного серва и брата моего во Кресте! — Серв заметно приободрился и постарался унять дрожь в коленках — Скажи мне: здесь ли обитает досточтимый сэр Конрад?

-Да, господин. — Чуть дрожащим голосом сказал серв, однако во время ответа встал по стойке смирно.

-Отлично! Надеюсь, он сейчас в своих апартаментах? — Серв, возможно, слова 'апартаменты' и не понял, но суть учуял.

-Благородный мой господин — начал он, выпучивая глаза и держа строевую осанку, как на плацу, давать отчёт — сэр Конрад де ля Пикнер ныне изволят квартировать свой хирд в Пикнерс-бурге! — Орал он так, что не то, что лошадь, я глох!

Однако, он это делал не зря! Видимо это такая 'инструкция', дабы хозяину успели бы доложить о прибытии гостей, либо о том, что кто-то интересуется самим сэром Пикнером.

Я оказался прав...

Проехав в указанном сервом направлении, я понял, что высокая одиночная скала и есть тот самый Пикнерс-бург. Ох и здоровая же хрень!!! Вот и местность стала подниматься выше и выше. Скоро мы въехали на пандус, закрученный таким образом, чтоб постоянно подставлять правый бок бойницам бурга при подъёме. На вершине была небольшая площадка, сервы и какой-то человек, уже не молодой и с сединой в волосах и усах.

Воин встретил нас у крылечка, спокойно усевшись на верхнюю ступень. Его челядь встала полукругом напротив, пытаясь взять нас в кольцо. Мы с братом Неррутом отступили на три шага назад, избегая опасного манёвра слуг того, по чью душу мы пришли. Не медля, я надел на голову шлем. Вдруг, один из челядинов, резко что-то выкрикнув, вскинул оглоблю. За ним и все шесть его товарищей повторили его манёвр, с той лишь разницей, что каждый выбрал себе удобную позу для атаки. Да, тут нам зевать нельзя! Иначе загрызут. Пришлось нам вытаскивать мечи из ножен, да вскидывать щиты в защитном приёме. Ну да, нам не первой!

Меня атаковала тройка с права, причём били в три разные части тела — в голову, торс и по ногам. Голову я с горем по полам пригнул, даже по шлему не задел тот, что спереди меня. От удара в грудь я закрылся щитом — этот спереди-справа. А удар под коленку парировал мечём. Мда, так дело долго продолжаться не может — либо до смертоубийства дойдёт, либо нас поколотят.

У Неррута дела обстояли не лучше моего. Его атаковали точно так же как и меня, только седьмой, что стоял посередине полукольца, ударил палкой на манер копья и попал в забрало шлема Нерруту. Вскользь, но попал. За это я, парировав удар под коленку, выведя меч вверх над головой, ударил мужика мечом плашмя по голове. Он тут же отключился, а мне, для того чтоб не пропустить удар пришлось встать к брату не плечом, как обычно, а спиной, как в минуты отчаяния.

Неррут, меж тем, озлившись от удара по забралу, перехватил меч кольчужной рукавицей за лезвие и стал орудовать им как шестопёром.

А мне пришлось фехтовать мечём как шпагой, отводя копейный приём в сторону, тут же контратакуя челядинца колющим, несвойственным для бастарда (полутороручника) приёмом. Удар получился на редкость слабым, но противник тут же отпрянул и свалился, держась за плечо. Передо мной ещё двое, которые вовсе не хотели умерять свой пыл. У Неррута один был без сознания, один со сломанной кистью. Зато оставшийся компенсировал рыцарю недостаток внимания со стороны своих коллег яростным напором. Он перехватил свой дрын по середине и атаковал рыцаря-храмовника обоими концами палки.

Чаша Победы медленно, но неуклонно наполнялась и готова была излиться на нас солнечным дождём, когда хозяин встал, бросил отрывистую команду и наши противники отступили. Парни с переломом и разрубленной ключицей сидели с помертвевшими от боли лицами, но терпели они молча. Тут хозяин, держа в правой руке меч в ножнах, в знак мирных намерений или пренебрежения к противнику, сделал пару шагов к нам. Этот уже не молодой муж, крепкий и статный скривил губы.

Неррут поднял забрало своего шлема и сказал:

— Эй, сэр Как-Вас-Там! Не советую так на смотреть! Если б не крест на моём плаще, я бы тот час же вызвал бы на поединок, а так у Вас есть шанс всё исправить! — Эх! А сказал-то как красиво! Да, боюсь, глупо. Я же лишь поднял щит и меч, готовясь отразить атаку. Этот воин знает, где у меча клинок, а где рукоять.

— А твой дружок, что? Трус или немой? — спросил рыцарь со скучающей миной на лице, явно чтоб разозлить. — Ничего не говорит, молчит. Я только подошёл, а он уже изготовился бежать.

Неррут от такой наглости потерял дар речи. Он сначала опешил, а затем стал дышать часто-часто, собираясь пригвоздить к собственному порогу наглеца, невзирая на нашитый на плаще Неррута крест.

— Спокойней, брат! — прогудел я сквозь прорези в своём "горшке" — Мы пришли к сэру Конраду Пикнеру! Сэр Конрад обвиняется в пособничестве силам Тьмы и проведении богомерзких ритуалов. — Сказано спокойно, голос даже не дрожал, а ведь страшно — этот Сэр Конрад настоящий дворянин! Мечём владеть учился с самого детства и учили его лучшие мастера. Не понятно только — что он забыл нашей глухомани?

— Я сэр Конрад Пикнер. Если быть до конца точным — сэр Конрад де ля Пикнер, Властелин Трёх бургов. — Рыцарь ухмыльнулся, зажав меч под мышкой, выдёргивая рукавицы из-за пояса и надевая их на руки. Создавалось ощущение, что он в фехтовальной зале, что строят по современной моде в замках. — И что вы, господа, — последнее слово он выделил особой, не двусмысленной интонацией — намерены предпринять? — Мол, ужель осмелитесь на меня напасть? Опасаясь за горячего напарника, я решил рискнуть и вложил меч в ножны и, сжав предплечье Неррута, сделал шаг вперёд. Если б я мог, тоснял бы и задолбавший меня шлем, к тому же, я скоро в нём задохнусь. Но придётся так — выкрикивая слова, ибо меня просто не слышно.

— Нам было сказано доставить сэра Конрада, то есть Вас, дабы он предстал перед судом святой инквизиции и держал ответ. Лично я предлагаю благородному сэру, оставить звон мечей. Вас всего лишь приглашают.

— Боитесь, что не сможете со мной совладать, мастер? — уже без столь явного оскорбительного тона спросил он, да только "мастером" тут называют либо доброго бюргера, либо молодого оруженосца, сана рыцаря ещё не получившего.

— Я чувствую, что нам, с братом Неррутом не совладать с Вами, ибо за Вами Правда. А неправыми окажемся мы. И нам не выстоять против Вас. — Рыцарь медленно кивнул, словно с удивлением для самого себя, соглашаясь с моими доводами. Да, молодёжь нынче ещё не так запаршивела, как думалось сэру Конраду.

— А вы сами особы благородной крови, младшие сыновья провинциальных баронов? — Мы, точнее Неррут, утвердительно кивнули. Я же лишь стоял, изображая холодное достоинство.

-Прошу простить моё любопытство, но как Вы догадались, сэр? — спросил ошарашенный Неррут. От гнева не следа. Не знаю, как отнестись к этому. Человек, словно ребёнок, впадает, то в бурное веселье, то безудержную ярость. Вот и сейчас, когда он открыл забрало, его лицо светилось изумлением и любопытством, хотя ещё пару мгновений назад он готов был убить этого Пикнера.

-Да простят меня за хвастовство мои учителя, но я вижу, что дерётесь вы как последние деревенщины! Такое ощущение, что вы оба учились фехтовать, наблюдая за старшими братьями во время их тренировок, в то время как вы сидели со стилусом в руках и изучали цифирь в каморке со старым гуардином. Правда, Вы, мой рассудительный друг, — это он обратился ко мне, — по всей видимости, прошли не плохую школу "припортово-кабацкой драки". — Я хмыкнул — вот, значит, как называются два года в ролевом движении. "Припортово — кабацкая драка". Моё хмыканье рыцарь оценил по-своему, решив, что я с ним согласился. А Неррут стоял красный как рак. Он считал, что фехтует на солидном уровне! Решив отвлечь парня от его невесёлых дум, я продолжил разговор с сэром Пикнером.

— Нам было сказано доставить Вас, но не было сказано в качестве кого. Лично я прошу Вас поехать с нами, как только мы у Вас отобедаем и сразу же, после завтрака, предварительно отужинав, выехать со свитой до N-ска. Упырей нынче развелось, что просто не проехать! — Под конец моей речи сэр Конрад гулко расхохотался. Да так, что ему пришлось утирать перчаткой выступившие слёзы на глазах. Глядя на это искренне проявление чувств, невольно улыбнулся и я, а Неррут растерянно переводил взгляд с меня на Конрада и обратно, тоже, по неволе, принимая участие в этом веселье.

Отсмеявшись, Конрад выдал фразу, что вот теперь он видит, дескать, дворянство ещё не выродилось, и приказал челядинам принять недавних интервентов как дорогих гостей, а раненных уже давно увели. Настоящие рыцари, а сэр Конрад был самым настоящим, всегда скоры и на расправу и на дружбу. От того новое — помещичье и чиновничье дворянство — их не любило. А пуще того боялось.

Экскурс в историю. Родовое гнездо Пикнеров.

Дом отошедшего от двора короля (Бомании?) рыцаря де ля Пикнера поражал своим... консерватизмом. Самые первые рыцарские замки ставились либо на манер старо-имперских башен — караулен, что звались бургами, либо на месте этих самых бургов. Формой этот бург был всегда схож с прямоугольником, и ни одна стена не должна была быть больше старо-имперского 'перестрела', то есть того расстояния, которое было максимальным для попадания в цель и пробивания насквозь её из армейского лука. Обычно, это было до сотни наших метров. Строились бурги на скальных основаниях, если это было невозможно, то ставили простой барак. Основанием такому бараку служили вбитые в землю сваи из морёного дуба, лиственницы или что найдут. Но конкретный бург сэра Конрада был сложен ещё в те времена, чем хозяин, конечно, гордился.

Возводили каменные бурги начиная со стен. Эти стены были очень толстыми, до двух метров в основании, обычно, вырубленные прямо в скальном массиве. Далее стены возводились из того же камня и поднимали его на высоту до двух имперских этажей, что звались 'флур'. Флур переводится буквально, как 'пол', 'половица'. Потом всё крылось глиняной черепицей, секрет изготовления которой до сих пор хранился в королевской казне, да ещё в архивах Капитолия. В казне, ибо поставки этой черепицы соседним королевствам приносили в казну Крола Бомани I несметные богатства. Секрет же вознесения и обработки самого твёрдого камня, что был известен в империи и обширно использовался — серого кварца, потерян навсегда. Имперцы умудрялись огромные блоки отшлифовывать и подгонять друг к другу просто с неимоверной точностью, а вес отдельных блоков превышал пятьдесят тонн. Теперь же, современным зодчим приходилось лишь кусать локти с досады, а современные фортификаторы (инженеры фортификационных сооружений), да и простые люди могли спокойно, на взгляд определить — где новодел, а где имперская кладка.

Далее про бург. Крыли не всю крышу бурга черепицей, в центре возводилась отдельная башня — донжон (как их стали называть в последствии, хотя изначально их называли толлами), и возводили эти донжон-толлы на высоту до пяти, а иногда и семи флуров. Как уже сказано ранее, бурги возводились на скальных возвышенностях, а это не менее восьми флуров от средней высоты простирающейся в округе долины. Строились бурги с таким расчётом, чтоб с верхушки толла одного бурга была видна верхушка соседнего бурга.

По причине невероятной толщены стен, в бургах могло быть размещено не больше когорты (двести-двести пятьдесят человек). Правда, даже центурия никогода не квартировалась без обслуживающего персонала, рабов и охраны. Охрана — это спец войска, рангом ниже легионеров и функции их были чисто охранительными. Чаще всего, они охраняли порядок в паках — селениях при бургах. В этих паках размещалось всё основное производство мяса, молока, кузнечное и ремесленное производство, иногда дома-виллы легатов (комендантов бургов).

Однако, времена шли и империя постепенно одряхлела, насытилась награбленным. Империя постоянно жила лишь одной войной, а это не дело и вскоре её постигла кара небесная в виде нашествия молодых и охочих до добычи варварских королевств. Империя пала, а на её месте образовались новые государства и новая знать.

Вообще, знать появлялась разными способами. Самые родовитые дворяне ведут свой род от старой, имперской знати, либо это потомки вождей племён, времён развала империи, хотя во втором случае деление на знать и не знать весьма условно.

И было иное дворянство — замковое. Эти вели свой род либо от бывших комендантов бургов и крепостей, либо от местных и пришлых варваров, что захватили эти самые бурги, превратив их в свои аллоды (земельный участок — всё что на земле, под землёй и над землёй принадлежит владельцу аллода). Род Пикнеров был в этом случае уникальным явлением — пращур сэра Конрада был пришлым норманном, приплывшим со своих земель (ибо там места не всем хватало) вместе со всем своим хирдом, то есть дом, драккар (корабль) и вся его семья, и высадился в заливе, что отстоит на восемьдесят километров от родового гнезда Пикнеров, и прозван заливом Драккара. Далее, этот пращур сэра Конрада запросил у уже задыхающейся империи позволения жить на границах её земель, а взамен они будут служить империи верой и правдой. Вначале, как это водилось, будущие Пикнеры (у народа пращуров сэра Конрада не было обычия давать имя их роду, самое большее, называли, чей он сын), отслужили сорок лет империи, прежде чем им позволили служить в легионе. Старший в роду Пикнеров (это был Улофсон Тод) стал центурионом, а затем и легатом, первым в их роду став офицером и полноправным гражданином империи. За это главнокомандующий имперской армии лично сделал прозвище Тода сына Улофа прозвищем, то есть фамилией всей его семьи. А прозвище это переводится как 'пикинёр', хотя сам Тод называл своё излюбленное оружие 'рогатина', а не пика или копьё. Оно было просто огромным, с толстым древком, серповидной перекладиной, а лезвие было длинной в три взрослые ладони и имело форму листа лавра. Хотя и сам Тод был отнюдь не маленьким, а его знаменитый командный голос заставлял нерадивый сброд, что по нелепой ошибке зовут легионерами, выполнять его команды с фанатизмом, невероятных масштабов.

Однако, шло время и донесения, приказы и пополнение приходило всё реже, а в один день, после трёх лет молчания дошли вести, вместе с посланными из бурга Пикнеров ходоками, о том, что Великий Город пал, а на месте него столица нового государства варваров. Тот глава рода Томас Моррисон Пикнер не стал впадать в отчаяние, а лишь назвал себя властелином (нобелем) этого бурга и ещё тех двух, что были в фактическом подчинении уже не один десяток лет у коменданта бурга Пикнеров.

С приходом же новых порядков род Пикнеров стал именоваться 'де ля Пикнер, властители трёх бургов'.

Локация: Каминный зал Пикнерс-бурга 'Главная караульня'

Брат Неррут, наконец, отказавшись от попыток уличить, теперь уже, нашего радушного хозяина в двуличии, поверил ему и с радостью вложил меч в ножны, а щит закинул за спину. Настоящее рыцарство Креста — уж лучше самому погибнуть от подлого удара в спину, чем выказать сомнение в честности твоего знакомца! Не правильно это, но красиво! Описанный мною ранее бург, в близи был внушительней, нежели издали: стены его незаметно наклонялись внутрь и таким образом, приобретали дополнительную прочность в случае землетрясения и обстрела вражескими военными машинами. Тяжёлые деревянные двери были окованы железом и имперские легионные орлы всё также грозно глядели вперёд, а знак ни разу не взятой крепости: вставшие на дыбы львы, были начищены и горели ярко, даже в этом предосеннем солнце. Прислужники, в форме внутренней прислуги, да: в форме, натужно стали двигать тяжеленные створки, однако, душераздирающего скрипа не последовало, так как они были отлично смазаны. Дальше идти в таком виде, в каком мы были, нельзя, иначе это просто неприлично. Ну, а во-вторых, это смертельное оскорбление хозяину дома, гордящегося своими 'львами'. Как это 'почему'? Мы же в шлемах и с оголённым оружием (фигурально выражаясь). Как вежливый гость, я сделал попытку снять шлем быстро и самостоятельно, но боевые рукавицы сильно мешали, и я попросил брата Неррута помочь мне с разоблачением. Его доспех был не в пример удобней моего. Развязав завязки на левой рукавице мне, он принялся стаскивать свои латные перчатки. Как он их заполучил? А! Я же не рассказал! Ну ладно, сейчас устроимся, расскажу.

Справившись со второй рукавицей, я их заткнул в специальную петельку для рукавиц на перевязи меча и стал расстегивать пряжки на шлеме. Вот! Уф! Как из хлева вывалился на свежий воздух!

Быстро наведя последний, возможный лоск на своё облачение и кое-как приведя свои волосы в порядок (у меня приблица — подшлемник съёмный, который нижний, его я быстро запихал обратно в шлем), мы вошли в широкие двери, правда и шагу не смогли сделать — дальше коридор очень резко сужался и делал крутой поворот на 90 градусов направо. Далее, пришлось пройти коротким коридором и ещё раз свернуть уже налево на 180 градусов, спуститься по небольшой лесенке вниз и подняться вверх. Мда, с такой системой фейс-контроля даже блоха вряд ли проскочит незамеченной, ведь вдоль всего хода были шаровые бойницы под самым потолком. А! Так и есть — за нашими спинами, чуть слева от нас была неприметная под потолком дверь с прислонённой лестницей. По пути к этой лесенке стояли козлы и на них были закреплены не завязанные луки и самострелы. Однако, видно, что и то и другое старое, как и очень многое в этом бурге, но содержится в образцовом порядке.

Дальше, в древности тут была стена, так сказать, последний рубеж обороны, но сейчас о стене напоминала лишь небольшая ограда, что выгибалась дугой, внутренней стороной на выход, и древняя пустая арка последних ворот. Теперь эта караулка была превращена в каминную залу, стояли длинные столы, пол устилала свежая солома. По стенам этого зала было развешено, а где-то поставлено на стойку оружие, доспехи, конская сбруя. Сам камин был сложен в виде, скорее печки и стоял у широкой, северной стены, у левой стены от входа. Так же он глубоко врезался в залу, деля её на две части — поварскую, где готовили для господ, стоящую в северо-восточном углу и сама трапезная. Это было очень хорошим решением, ибо так в холодные зимние вечера и промозглые осенние, топливо, сгорая, лучше согревало своим теплом всё огромное помещение.

Дабы от входа не тянуло холодом, по периметру бывшей стены караулки висели тяжёлые занавески с двойной вышивкой, как сказал хозяин дома, вышивка эта представляет собой традицию далёкой родины его предков. Такими занавесками в длинных, общих домах, характерных для его прародины, отделялись части одной семьи от другой. Сейчас эти занавески были отдёрнуты, а где-то стянуты тесёмками, так как время года было ещё тёплое. .Так же в доме доме предков Пикнера, хирде, жил весь род. И весь же род, хирд, плавал на одном драккаре, носовая фигура которого, в виде страшного морского змея, сейчас украшала восточную, дальнюю стену главного зала бурга Пикнеров и скалилась на всех, кто входит в этот зал.

Зал был высотой два флура, а в длину половину или чуть больше перестрела. Однако, как вторым ярусом, шли верхние галереи, довольно широкие и закрытые высокими каменными перилами. Так же, терраса была снабжена машикулями, для обстрела тех, кто спрячется под террасой. Да и красиво вообще выглядят.

Освещалось помещение скудно, свет шёл по световодам, что имели выходы под высоким потолком и отражался свет от металлических зеркал, сейчас направленных на морду носовой фигуры.

Пока мы стояли и созерцали, нам не мешали, но через некоторое время к нам подошёл слуга и доложил, что 'помещения для омовения готовы'. Нас проводили в неприметную, окованную железом с медью дверь в северной стене бурга и повели по внутренним помещениям вдоль внешней стены на восток. Тут я почувствовал, что мы прошли мимо печи — стена здесь была очень тёплой. Вскоре коридор, который освещался лишь фонарём в руках нашего провожатого, кончился, и мы вошли в светлую комнату, освещённую свечами (!) и свечей было много. Тут же нам помогли раздеться.

Тут следует сказать, что эта терма, которую слуга назвал помещением для омовения, осталась (точнее идея этих терм) со времен империи. В армии императора Империи строго следили за гигиеной. А вот, после ухода имперцев, система совершенного водопровода стала недоступной роскошью для новой аристократии, и мыться стало чем-то неприличным. Брат Неррут думал идти мыться прямо так — в исподней рубахе. Я же комплексами особо не обременён, да и мыться хотелось, просто жуть!

Откуда идёт вода, да ещё и со стабильным напором, я понять не мог. Ясно, что сверху, но как она туда доставляется? И где, в таком случае, источник с водой? Но это уже стратегическая информация и ни один хозяин замка её не выдаст. По той же причине и про водопровод информация стала достоянием не многих.

После того как вымылись (я с удовольствием, Неррут с рубашкой) нам принесли сменную одежду. В том числе и подштанники с обувью. Выглядело это как крашенные в зелёные цвет футболки (рубахи без воротов), простые штаны с тесёмками и крепкие, закрытые сандалии, с завязками на голени. Тут же нам выдали сухие, полотняные покрывала, которые мы повязали на имперский манер, покрыв мокрые головы. Как правильно в них завернуться, нам показал главный банщик — термаалларий. Наш радушный хозяин, похоже, решил произвести на нас просто неизгладимое впечатление. И ему это удалось, что уж тут таиться. Далее нас провели в главную залу, а доспехи несли за нами по коридору; так и вошли в зал к трапезе — сначала мы, потом наши доспехи, ну а мечи каждый из нас нёс сам, это даже обсуждать не стоит.

Хозяин, облачённый в такие же одежды, что и мы, радушным жестом нас приветствовал, приглашая пройти и сесть за особый стол, называемый 'для семейной трапезы'. Когда мы сели за этот овальный и основательный стол, на нём уже стояли какие-то блюда, жаркое, овощи, яблоки, ягоды, вино. Всё это, по имперской традиции является закуской для того, чтоб не скучать в ожидании главных блюд. Далее, по опять-таки имперской традиции, наши шлемы, кольчуги и прочий доспех водрузили на специальных табуретах позади каждого из трапезников.

Когда возня с протокольными действиями прекратилась, я обведя восхищенным взглядом залу сказал:

— Следует Вам, сэр Конрад, пускать к себе гостей за плату, ибо то чудо, что Вы сохранили с благословенной эпохи Просвещённой Империи, весь быт и традиции, дух и атмосфера просто поражают! Всё в точности, как описывали в 'Хрониках' монахи-летописцы из монастырей! Прошу простить меня за дерзость, что указываю Вам! Но слов моих, мало. Я прикоснулся к истории, а это дорого стоит! — Сэр Конрад оглаживая свои не имперские усы, довольно кивал моим словам.

— Да! Когда пройдёт время и придёт власть настоящего императора, мои потомки, возможно, так и будут делать. Но сейчас время не спокойное. Мне приятна Ваша похвала сэр Томас. Прошу вас, мои гости: ешьте и пейте эти закуски! Скоро нам подадут пищу! Долгой ли была ваша дорога в мои земли, благородные сэры? — сказал хозяин замка, наливая первый кубок себе, дабы проверить — хорошее ли вино, после, распробовав, наливает и гостям.

Обед был обильным, но мы с Неррутом старались ограничиться минимумом необходимого. Вино, что было поставлено перед нами, было виноградным, красным, сухим, нами чуть пригубленным. Хоть и хорошее вино, но не люблю я этой противной расслабленности в теле и путаницы в голове. Видя наше нежелание пить алкогольные напитки, сэр Конрад приказал приготовить пормортвейн. Пормортвейн это примерно то же самое, что и глинтвейн, принципы приготовления несколько отличаются. На севере, да и на юге королевств Креста пормортвейн дорогая штука. Делается он из полусладкого красного вина не высокого градуса, добавляется специально для этого сделанный виноградный джем, специи, цитрусовые. В общем, такое позволить себе могут далеко не все бароны.

Видимо сэр Конрад хотел произвести на нас впечатление и завалить предметами роскоши? Но когда он услышал мои сбивчивые извинения и разъяснения про обеты и святые заветы, он рассмеялся. К лицу Неррута прилила кровь, а я решил спокойно переждать эту вспышку веселья нашего хозяина и спросить в чём же дело. Де ля Пикнер, задыхаясь, просветил нас, что пормортвейн, что делает он, отличается от общеизвестного Морт-Маркского. Разница только в том, что исходными материалами северного пормортвейна являются не дорогие вина, а местное, смородиновое и добавляет он не дорогой фруктовый джем, а забродившее 'варево' из малины. Правда, специи и лимоны всё равно не дёшев стоят, но на выходе стоимость пормортвейна с севера куда меньше чем, портвейн из Морт-Марки. И дело тут не столько в ингредиентах, сколько в их количестве. Эти пройдохи, что варят мортвейн для высоких господ, считают, что чем больше специй — тем дороже, а значит и вкуснее.

Неррут сидел красный как рак, но уже не от гнева, а от стыда. Его же поймали как мальчишку! Настоящий воин никогда не поддаётся эмоциям и всегда весел и учтиво-нахален! Хотя, тут мнения разных рыцарских баллад расходятся и иногда склоняются к образу 'печального рыцаря'. Но, не будем о печальном.

Сэр Конрад, продолжая веселиться, стал рассказывать, как поил пормортвейном (или просто мортвеном) столичных графьёв и герцогов. И про их лица (рожи, по уверениям самого сэра Конрада), когда они узнали, что гостят в чертогах, где появился знаменитый Сверный мортвейн.

Неррут уже отошёл с искренним удивлением и радостью слушал этот рассказ. Под конец этой речи даже восклинул:

— Потрясающе! — высшая похвала в этой местности.

А я, спокойно попивая свой мортвейн, так же с интересом слушал рассказчика. А когда он иссяк на эту тему, я решил придать новое русло нашей беседе.

#################################################

Мортвейн. Слово состоит из двух слов — 'вейн' — вино, родной для завоевателей Империи язык. И 'морт' — боровой, бурый, лесной. Это словечко пришло с земли предков уже сэра Пикнера.

— Сэр Конрад! А ведь Ваш Бург хорош не только этим. Меня вот интересуют бурги как таковые — сказал я, потягивая уже остывший, кисло-сладкий напиток.

Что Вы имеет в виду, сэр Томас? — спросил чуть захмелевший хозяин бурга.

— Я прочёл как-то книгу 'Фортификатия Империи', где кроме всего прочего рассказывается, что в бургах постоянным гарнизоном были две центурии и все вспомогательные войска! — помахивая рукой, отгоняю эти самые центурии в римских доспехах — Но, если я не ошибаюсь, центурии насчитывали от восьмидесяти до сотни человек? Как полторы-две сотни только легионеров могли существовать в этих стенах?! Я уж не говорю про водоснабжение, я прошу хотя бы об отведении стоков и арсенале рассказать! — владелец бурга, солидный муж с огромными, кельтскими усами, пригладил те самые усы: сначала правый ус, затем левый. При этом его глаза блестели и достоинством и некой детской хитринкой. Одним глотком влил в себя пол бокала мортвейна, допив его, потребовал ещё. После чего солидно и со степенностью отрыгнув, деликатно в тыльную сторону ладони, начал рассказ.

— Ну, сэр Thomas! Вынужден признать, что читали Вы весьма занятные книги. Столь же занятные, сколь и далёкие от богословия. Да, Вы полностью правы — утвердительный кивок — Здесь всё не так просто. 'Фортификатия Империи' написана во времена расцвета Империи. И служила она главным дезинформирующим средством для варваров. У каждого же коменданта бурга, барака, крепости были специальные инструкции на этот счёт. Мол, какие действия нужно предпринять для того, чтоб можно было соответствовать данным, изложенным в книге и как нужно водить войска кругами перед соглядатаями противника, дабы ввести его в заблуждение. — Тут он хитро ухмыльнулся. Вообще незлобивый дядька, даром, что эксплуататорский класс, мужик как мужик, только стукнутый немного, но это, вообще-то, здесь норма. — Причём разведка империи — продолжал он — на столько хорошо работала, что и почти семь сотен лет спустя, как Великий Город пал, а эту книгу до сих пор считают достоверным источником знаний о фортификациях и военной инженерии тех дней. Следует так же добавить, что тут постарались и приложили усилия и новые хозяева оборонительных сооружений Империи, поддерживая эти нелепые слухи.

Хочу рассказать вам, сэры, случай из боевого прошлого моих предков. — Тут сделал ещё один глоточек в полпинты — Войска Золотого царя аррвов Зинаида (нет, имя у него не греческое, это то же самое как староимперское 'морт' и восточно-арийское 'морт' имеют совершенно разные значения и происхождения — прим. автора) подходили к нашим границам, к стенам нашего бурга. Тогда, комендант Юлиус Пикнер Прийск отдал распоряжение выгнать весь гарнизон крепости ночью, а днём они в походном порядке зашли в крепость и так несколько раз. В результате войска Зинаида остановились в нерешительности — Зинаид располагал на тот момент двадцатью тысячами воинов — сила неслыханная. Хотя численность весьма приблизительная — одно племя уходило в набег, кто-то просто дезертировал, кто-то наоборот приходил, догонял своих. Войска царя Зинаида сохраняли лишь номинальную преданность своему 'золотому богу' — тут губы сэра Конрада сложились в презрительно-сожалеющую ухмылку — конкретно под нашими стенами осталась целая тысяча, так как мы были первым укрепрайоном, который им встретился по дороге на Великий Город.

По данным разведки, царь предположил, что у нас в бурге сидело не меньше когорты педитатов. Чего смешного я сказал, сэр Неррут? — спросил благодушно-хмельным голосом сэр Конрад. Он уже был там и витал в облаках над равниной перед бургм, где его славные предки дали отпор ни одной сотне врагов. — Так, ладно. То есть пеших легионеров, сэр Неррут. И количество педитатной когорты могло быть от трёх сотен, до шести сотен легионеров. Точных данных на этот счёт царь получить не мог. Прибавьте к этому укрепления, баллисты — торменту и требушет. И получается, что в результате штурма он потеряет от полутора до двух тысяч бойцов на эту крепь, а выгоды ни какой. Достаточно оставить ту же тысячу, чтоб закрыть имперцев в их крепости и в течение месяца они сами сдадут её, либо перережут друг дружку. Да как-бы не так! — стукнул он по столу ладонью — В итоге, царь отдал приказ стоять этой тысяче и блокировать подвоз продовольствия бургу, а так же завалить все окрестные реки и озёра трупами животных, чтоб лишить питьевой воды защитников. Но единственное в чём нуждались защитники бурга так это в трёх вещах — развлечения, женщины и снаряды для баллист.

Из всего этого можно сделать правильный вывод о том, что, вторжение Злотого царя было плохо подготовлено и вскоре этого царя разбили у Тенерика — ныне река Тэнэра. И месяца не продержались! Это я про осаду нашего бурга.

— Многое не дорассказали, но я Вас и не прошу этого делать, понимаю — нельзя каждому встречному раскрывать секреты, обеспечивающие выживание в этом мире. — Сэр Конрад кивнул. Странно так кивнул, хотя, это скорее от выпитого.

— Очень поучительно, сэр Конрад! Вы отлично рассказываете, прямо как брат Томас читает проповедь!

— Проповедь?! Вот как? Это же интересно — сэр Конрад тут же приободрился и впился в меня заинтересованным взглядом, словно я какая-то диковинка с юга. — Я бы с удовольствием послушал об откровениях Претория Златоуста или о пяти доказательствах существования Всевышнего, которые привёл в своей книге 'Теософия' Аквит Богослов. Скажите, сэр Томас! Какое из пяти доказательств Вам кажется самым убедительным? — сказал сэр Конрад с самым невинным интересом в глазах.

— Сэр Конрад! Лично я считаю, что Аквит Богослов крупнейший мыслитель теософии. Собственно, он является основателем теософии, как науки. До него это была лишь разрозненная совокупность мыслей в слух и высказываний. — Тут сэр Конрад согласно кивнул, с удовольствием найдя во мне единомышленника — Но я считаю так — пока воин сух и поджар, лишён лишнего мяса, доспех святой веры не сковывает его движений. Однако, стоит ему обрасти мясом или, того хуже, заплыть жиром, как тут же доспех ему становится мал, воин неповоротлив, воин слаб.

Я повторяю за основателем святой Церкви, Тертуллианом, его слова, относительно доказательств существования Бога. А именно 'Я верю, значит, Он есть'. И это не говорит о том, что Бога не было до Тертуллиана или иного человека, что верил бы в Него. Нет. Это говорит о том, что следует верить в Него и следовать заветам Его, а не заниматься изысканиями способов лучшего времяпрепровождения за листом пергамента. — Сэр Конрад помрачнел и задумался. Да! Мои слова упали на благодатную почву!

— Это пахнет ересью и бунтом! — сказал он мягко и тихо.

— Всё одно, сэр Конрад! Всё одно! Они найдут за что послать на костёр человека. Будь Вы не столь решительны и хуже подготовлены к драке, думаю, они уже Вас смели бы как мышь веничком в совок. — Сказал я, ставя левый локоть на стол, а левое плечо наставил на хозяина дома в жесте нападения.

В этот вечер серьёзных разговоров мы больше не вели. И лишь на следующий день, когда мы встали, размялись, по традиции нашего братства, сэр Конрад пригласил нас примерить доспех посолидней. Точнее, это был турнирный вариант — облегчённо-турнирный. Кираса сочеталась с горшковым шлемом. Только не как у меня, а 'жабьей головой', цилиндрической формы, и крепилось сие творение местных оружейников прямо к кирасе, на плечах. На мой резонный вопрос — зачем нам, пешцам, этот шлем? Ведь мы же просто мечами решили позвенеть? На это сэр Конрад ответил, что ничего лучше у него нет, махать деревянными мечами и в пол силы он не любит. Тогда, раз уж он так печётся о нашей безопасности, ведь сэр Конрад боец экстра класса, не мог бы он объяснить нам, убогим, а куда в таком случае крепить защиту для плеч? И как нам вообще в кавалерийском шлеме биться на земле? Тут он задумался. Ведь конкретная модель 'жабьей головы' предполагалась в комплекте с кирасой, что будет доходить до плечевого сустава и иметь крепление для наплечных щитков и щитков для защиты подмышек, чтоб защитить ключицу от прямого попадания копейного удара. А в шлеме пешком, да и конным, не продержишься и трёх минут — воздух кончится и ничего не видно. Хоть он и выглядит отлично.

Короче, разобрались. Кирасу оставили ту же, только надели ещё под неё кольчуги наши, сверху горжет, а к горжету защита для плеч. Дальше, мне вручили латные полуперчатки, пришлось чуть их подправить, а Неррут сказал, что привык к своим латным перчаткам, кстати, очень красивым (я ж до сих пор не рассказал о них! Ай, ладно, это не к спеху!). Ниже идут бедренные щитки, поножи, но там особо не бронировали — зачем, если ни кто туда бить не будет? Неррут в качестве шлема оставил свой 'клаппвизор' — нечто очень похожее на 'собачью голову'. Я у хозяина в оружейной, куда нас допустили после конфуза с 'жабьими головами', с облегчением увидел барбют! Точно в таких половина всех ролевиков... я схватился за полку. Мне стало дурно. Опять накатило. Это болезнь. Ностальгия, но я давно уже пережил сильнейшие её приступы и сейчас довольно легко поборол эту внутреннюю слабость.

— Сэр Конрад! Надеюсь Вы не будите против, если я примерю этот барбют?

— Кого? — удивился сэр Конрад, хотя и не сильно, в это время он с удовольствием читал, а Неррут с не меньшим удовольствием слушал лекцию о способах крепления забрала к бацинету. А так же формы искомых забрал. Он решил, что просто плохо меня расслышал.

— Вы хотели сказать: брюбетт? — не оборачиваясь, спросил сэр Конрад. Развернуться тут было негде. Этот арсенал турнирного оружия (а был ещё и боевого) был мечтой любого мальчишки любого возраста от девяти до девяносто девяти лет — всё завалено!

— Да! Просто я привык к восточным наименованиям! — соврал я. Дело в том, что многие англо-франко-германо и др названия я произносил именно на английском, французском и тд. А иногда правильно переводя на местный диалект. Чудеса...

Рондаш (щит такой, круглый) выбрал себе Неррут, а я, опять поддавшись воспоминаниям, — миндалевидный. Что ж, мы готовы, а хозяин нет! В чём же дело?

— Мой доспех меня уже ждёт и давно, при чём! — сказал, усмехаясь себе в усы, сэр Конрад.

Когда мы, гремя железом, чувствуя себя титанами (и основания были, ведь я последние два года усиленно тренировался, а Неррут и не прекращал тренировок), вышли через главные ворота во двор, сэр Конрад нас уже ждал. Шлем — салад с поднятым забралом, кираса, короче себя он не сильно утрудил доспехам....

Помню! Я летал! И хорошо летал! Далеко! Только головой вперёд, почему-то.

О бедном Нерруте замолвите слово!

— 'Самое большее, что из тебя получится так это знаменосец! И не больше!' — Ну, тут сэр Конрад погорячился! Нерруту никто бы не доверил даже знамя, вот ботинки рыцаря почистить — это да, а так.... И самое неприятное, что Неррут это и сам понимал. Ну что мог он противопоставить элите вооружённых сил королевства — рыцарям? Да ничего! Неррут младший сын баронского рода Повази и даже не имеет права не то, что добавлять к имени рода приставку 'де', это привилегия средних сыновей барона де ля Повази, но и просто ставить в официальных бумагах рядом со своим именем имя рода.

Из записей дневника:

Давненько я сюда ничего не записывал, да! Когда в следующий раз засяду за него, напомните мне о гномах!

И так! Неррут!

Отсутствие возможности ставить рядом со своим именем имя своего рода связано с тем, что 'лишних', то есть самых младших сыновей, на которых уже просто не остаётся ни сил воспитывать, ни средств, отдают в монастыри послушниками, далее, они становятся монахами и, кто знает, может и аббатами, и епископами. Таким должен был бы стать удел и Неррута. Но он воспротивился воле родителя, правда тот от него не отрёкся, у его родителя и так полно забот — двенадцать сыновей! И это только те, кто подпадает под определение старшие и средние! Пятерых младших он уже отправил в монастыри. Двенадцать здоровых мужиков, которых нужно одевать, снабжать оружием, учить и постоянно воспитывать! Из-за этого отец Неррута постоянно гонимый мечтой о графском титуле был занят разными интригами местного масштаба, династическими браками своих сыновей, откровенным лоббированием своих интересов при дворе короля Бомани Корола I денно и нощно. Поговаривают, что своей настойчивостью и напором барон де ля Повази скоро вынудит Его Величество Корола I даровать тому титул виконта. Так как при дворе искомого короля, гвардия и канцелярия просто забита родственниками и сыновьями барона. Хотя, как он этого добился понять сложно: ведь он всего лишь барон!

Хотя, стоит отметить, что лучшие и, самое главное, преданные своей клятве верности бойцы получаются именно у де ля Повази. И это не случайно! Повази стали дворянами на заре становления королевств, образовавшихся на останках Империи. И именно Повази в числе первых получили по имперской традиции имя рода от предводителя всех сил вторжения на территорию Империи — Лодонда Кровавого. Он же стал и первым королём Второй империи. Первым и последним, но это уже другая история.

Самым первым титулом у новоиспечённого дворянства стали наименования родов войск — аксилларии, скуаиры, легионеры, веллиты. И только лишь скуаиры, которых после стали называть сквайрами стали полноправными дворянами. А переводится это как 'щитоносцы'; соответственно, копьеносцы, меченосцы и прочие стали именами родов, а не званиями. Это произошло после реформы основателя следующей, Третьей империи Корола. Корол (по имени которого стали себя называть все правители государств, что образовались на месте его империи) первым ввёл жёсткую систему титулирования дворянства и первыми в этой системе были скваиры. Выдумывать новый термин самой многочисленной и буйной 'касты' дворян не рискнул даже он, по этому он лишь перевёл со староимперского 'скуаир' на язык своих предков — завоевателей. И стало это звучать как баннерет. Здесь это слово имело сразу два значения — баннер можно было перевести и как 'щит', и как 'знамя'. Вот именно знамёна имели определяющее значение в его военной реформе. Создавать новую, регулярную армию стало невозможно из-за традиций владения землями (а иначе бы никто не встал под знамёна Лодонда) на правах полных хозяев. И заставить, провести мобилизацию вольных ярлов, по сути равных по правам самому королу (королю) и поставить всех в единый строй нельзя. По этому пришлось Королу строить систему вассалитета и нанимать себе сторонников. А как это сделать? Да очень просто! Делить свои земли и раздавать их в управление вольным сквайрам-баннеретам. Однако из-за не приятия нового слова — безземельные рыцари всё также звались сквайрами, а наделённых правом выступать в качестве предводителя сквайров, не имеющих собственного знамени, стали называть баннеретами. Сами баннереты не владели розданными им землями, и после ухода со службы баннерета земля у него изымалась, но сохранялось право на знамя. Вскоре появилась новая прослойка в рыцарской среде — бароны. Эти рыцари не только владели землями по соизволению короля, но и передавали по наследству и землю и титул. Естественно, если король был не против.

Само слово барон происходит от франкцского (основное племя захватчиков Империи) 'баро' — мужчина, муж. Эти мужи и стали постоянной опорой власти нового императора Корола Третьей империи, самой успешной. Опираясь на баронство, Корол сломил сопротивление всех ярлов, до которых смог дотянуться. А для эффективного управления захваченными территориями создал институт марок. То есть поделил всю империю на марки. И сам он тоже был маркграфом своего домена. Маркграф это чисто административный титул дворянства, в то время как военными действиями занимались герцоги (ещё одно название с родины нынешних хозяев жизни). Примечательно, что титул графа имеет происхождение имперское, а герцог (в мирное время равный по влиянию графу), именно что франкциское. Словно Корол желал не только унизить всё имперское, чем так дорожил его предшественник, но и возвысить всё то дикое, что принесли с собой завоеватели.

Постепенно, те, кто захватил замки или бурги имперцев складывали с себя полномочия ярлов или князей и становились или баронами или герцогами. Потом ввели промежуточные звания виконта, коннетабля, комендата (владелец крепости, тот, кто эту крепость взял на щит) и много ещё других, уже чисто административных, не наследственных титулов.

Повази гордился своим званием барона, ибо предки его прошли все ступени военной аристократии от начала и до конца и ни разу не были посрамлены чем-либо. Но одно не давало покоя — столь древний род, но нет почитающегося ему места при дворе! И хоть граф это административный титул, де ля Повази сумеет это исправить! Главное пробраться к большим источникам богатств!

Вот такая вот история рода моего соратника — сэра Неррута. (конец цитаты).

А! Да! Что-то у меня внимание рассеянное сегодня. Оно у меня так-то и обычно не особо собранное, сегодня, после разминки и того больше. И вообще я тихий и скромный клочок шерсти. Мур-мяу. Брррр!! Что это со мной?! Ведь, сэр Конрад меня же не сильно приложил! Так, похоже обострение от меня никуда и не уходило, да, ладно! Разберёмся!

Где-то в пустоте

— Ты меня понимаешь? — спросил кто-то

— С трудом — ответил ему чей-то голос...

— Я есть в каждом. Точно так же, как ты есть в каждом зеркале. Твоя плоская проекция. — Опять шелестел этот голос. А может это первый? По смыслу это должен был сказать первый. — Чем больше ты меня понимаешь, тем больше в тебе меня.

— Это я понял, но с трудом. Однако это не может не радовать, что с трудом. Не люблю кого-то отображать. — Проскрипел второй. Да, теперь можно их различать.

— Должен сказать, что мне не очень удобно с тобой разговаривать — ты отторгаешь меня очень сильно, но всё же я должен с тобой поговорить. Почти полтора года я не мог выйти с тобой на связь. — Прожурчал первый голос. — Ты пришелец здесь, ты помнишь это?

— Да. Есть ощущение чужеродности этого мира — гремел второй. Эхо отдавалось в сводах какого-то зала. Зал возникал и пропадал, когда его пытались разглядеть.

— Да, это так. Я тебя перенёс сюда. Точнее, я заготовил ловушку для тебя, но ты изменил своё решение с zxcrhgiopj и я towghwle слишком поздно об этом. Ничего не могу для тебя сделать. — Всё так же шелестел этот первый голос.

— Я не могу тебя понять. Ты, временами, издаёшь невнятные звуки. — Ответил второй голос. Тихий и тоже невнятный.

— Даже я едва могу осознать то, что ты говоришь, а уж тебе меня понять... — послышалось задумчивое молчание. И среди этого грома тишины пролепетал язычок пламени первого голоса — Я могу немного вернуть тебе твоё adfghwrukb, что бы ты смог меня хоть чуточку понимать. Единственное, что я прошу тебя, так это не dqopqip[z мне!

— Что делать? — изумился второй.

— Не важно, сейчас поймёшь. Не dqopqip[z мне! — прошелестел первый. Его шелест стал слышен сильнее, словно сель в горах сходила в долину.

Не.... Не.... НЕ..... — но, что конкретно не делать, так и не мог понять второй. Второй? Да нет же! Этот второй — я!

— НЕ противодействуй мне!!! — наконец понял я. Хорошо! Парламентёров не трогаем!

— Ты меня понимаешь? — прошелестел голос

— Ты уже спрашивал! — ответил я. Сейчас я ощущал себя стоящим на крылечке дома, а впереди меня была только тёмная, безлунная и беззвёздная ночь. Мой собеседник силился меня понять, но что-то ему мешало.

— Ты стоишь слишком далеко. Я тебя иногда не слышу, но я понимаю, что ничего ты мне не хотел сказать. Ладно. Ты появился сюда с миссией. Спасти этот мир. — Тут я сделал движение вроде, продолжайте. — Спасти. Ты должен был выковать из самого себя оружие, что могло бы khqpqnv nqkergq. Но ты erhglauerhb и теперь я ничего не могу сделать. Механизм запущен. Игра идёт. И создать новый account я не могу. Сейчас ситуация, когда новый игрок застрял в 'колыбели', где он должен был научиться управлять своими способностями, пройти первый qerqugh. Сделать первый level up и накопить experience. Сейчас же ты достиг огромного level, но ни experience, ни skills, ничего у тебя нет. И не будет. Сейчас у тебя нет шансов выполнить quest. А mobs будут соответствовать твоему уровню и, чем дальше ты будешь трепыхаться, тем больше шансов, что тебя выкинет во взрослый, открытый мир, где тебя убьют. И твоя mission was failed. Я обязан по правилам тебя об этом предупредить. Будь ты простым character, я бы просто push reload и загрузил бы нового игрока. Ты это понимаешь? — шелестение, от которого начала раскалываться голова и болеть зубы, наконец, прекратилось. Некоторое время я обдумывал то, что мне было сказано.

— Только со словарём. То есть в общих чертах. Понятно, но не всё. Суть уловил.

— Ясно... — шелестел противный голос. — Я продолжу. У меня к тебе offer. Сделка. Ты умираешь и возвращаешься к себе домой. Я же загружаю нового персонажа. Это необходимо. Ты не сможешь в этом качестве выполнить quest. Сомневаюсь, что ты вообще хоть на что-то годен был бы без моей обычной поддержки. Мне приходится играть с читами....

— Что станет со мной, если я умру?

— Ничего...

— Врёшь. — Слово прозвучало. И первый голос прошипел особенно противно, повеяло холодом, но я, почему-то, не испугался. Холод лишь приободрил меня. Первый голос успокоился. И прошипел уже по змеиному.

— Да. Ты умрёшь по настоящему. Всё равно тебя убьют, но убьют поздно, время может оказаться потерянным! Эммисар уже здесь! И он идёт ведомый твёрдо рукой! Он не допускает ошибок и развивается правильно, так как надо. Скоро он пойдёт сюда войной. А тут ничего не готово. Спаси этот мир! Пожертвуй ради него! Ведь ты же вступился за тех людей в деревне, когда на них напали kdfjghwii jwheu. Я введу нового игрока и уже не отступлю от него.

— Знаешь, ведь я не просил сюда меня забрасывать. И служить жертвой во имя твоей радости я не хочу. Ищи пути вывода меня от сюда. Ищи и выводи. Создавай нового character и играй дальше.

— Иного пути нет. Тебе покровительствует сила, что мне не подвластна. Даже сейчас я чувствую, что это не я проник к тебе, а меня допустили.... Шшшшш!!!. — Раздалось очень не приятное шипение разозлённого удава. Сразу всплыло в памяти, как я маленький в школе помогал заезжим циркачам проводить свои концерты. Зленный удав и крокодил. Они были в ящиках. Удав очень приятный на ощупь — гладкий и немного тёплый. И шипел так же. Я вспомнил себя, откуда-то сзади и сверху показался свет. Колючий и тусклый. Он осветил копошащуюся массу какой-то грязи.

— Ты видишь лишь интерпретацию меня. Мы с тобой очень разные, и я не могу предстать перед тобой в облике человека. — Жижа вдруг заволновалась и стала рассыпаться в пыль, кружась в виде сотен тысяч крохотных вихрей. — Я здесь имею и свой интерес, глупо это скрывать. Если я буду терпеть поражение за поражением, я умру Точнее, я умру здесь. Точно так же, как если твой компьютер уничтожили бы атаки хакеров.

Помоги мне! Такие герои, как ты всегда мечтают о геройской гибели! Я тебе её устрою! Тебе даже памятник поставят! — тут его голос изменился, став много громче, величественнее, но каким-то картонным — Что может быть лучше гибели в славной сече, в окружении изрубленных врагов. Быть убитым предательской стрелой в спину! Ну? — тут его голос как бы сломался и стал похож на аудио запись замедленного вспроизведения. — Или ты скажешь, что тебе это не интересно? — Тут он продолжил своим обычным шипящим голосом — Не об этом ли ты, герой, мечтаешь? Хотя бы жизнью своей, раз делами не получается, помочь хоть кому-то? А тут целый мир прости помощи у тебя! — И тишина.

— Хм. Нет. И ты знаешь, в чём дело. Ты можешь найти вариант. Да, ты видел мои мечты. Но это лишь одна сторона моих фантазий. Есть ещё. И когда я говорю 'нет', я имею в виду и то, что я боюсь и то, что я не люблю, когда мне что-то предлагают (считай это гордыней). Да хоть чем считай, но я говорю: Нет. Можешь подсылать мне убийц, если хочешь.

— Ты говоришь мне 'нет'. Это тоже суицид — сказал он немного растерянно — это то же самое, как если б ты принял моё предложение. Не понимаю, зачем тебе это? Бесславная и болезненная смерть? Ты будешь мучиться целые сутки! Зачем тебе это? — спросил уже спокойный голос.

— Тебе не понять. Мы слишком разные. Я надеюсь и верю, а именно вера, надежда и любовь правят миром, на них и уповаю, а ты будешь посрамлён.

— Своим упрямством ты ставишь целый мир под удар! Столько чудес и тайн! Столько того, что вы, смертные цените! Ты не рационален! Ты должен уемереть.... СЕЙЧАС!!! — тут клубок жижи и тумана внезапно сложился в змеино-подобное тело. Это не хорошо! Змея — тварь Господня! Ты лишь пользуешь этот образ, чтобы сломить меня!

Тут же змея потеряла форму, распалась, и что-то аморфное растеклось у моих ног, злобно шипя. Тут за моей спиной свет, как от тусклого карманного фонарика, уронил свои лучики на это нечто. И оно отступило. А я погрузился в сон. Наконец-то...

Последнее, что я услышал было: 'Ты здесь никому не нужен! Ты мешаешь! Уйди!' Но мне всё равно. Там посмотрим.

Часть 4 До монастыря.

Дорога до монастыря франкцев.

Сначала меня били по щекам, потом обливали. Ещё молились, но ничего не помогало. Это мне рассказали уже после. А очнулся я сам. Просто открыл глаза и сел. Как будь-то и не провалялся в беспамятстве несколько часов. Был уже вечер, а я лежал на широкой скамье, застеленной мягкими одеялами из овечьих шкур. Около себя я услышал:

— Быть может это падучая болезнь, но это не заразно, точно. Медики с востока так описывают болезни, связанные с защемлением особых ниточек меж костями. Если бы это произошло в пальце, то палец бы стал дёргаться как сумасшедший. А тут голова, тут всё серьёзней. Однако Сауд ибн Халлад ибн Рахьия, которого у нас знают под именем Парацельс, утверждает, что конкретно такой случай вызван, скорей всего, вредным излучением незнакомой магии и следствием досадно большого количества потрясений, как тела, так и духа. И в первом и во втором случаях великие врачеватели древности советуют не трогать некоторое время больного. Часто тело само себя лечит. — Я скосил глаза, а затем повернул голову. Ни боли, ни прочих последствий. Спустил ноги на каменный пол, оказывается, солому вокруг моего ложа убрали. Камень приятно холодил разгорячённые ступни. И вообще я чувствовал себя как после хорошей бани.

Встав и потянувшись, я громко приветствовал сэра Конрада, Неррута и ещё одного незнакомого мне старичка. Старичок был одет скромно, чисто, опрятно, что для средневекового медика было просто не прилично. Грязней него было только два сословия людей — злобные колдуны и ведьмы и самые мерзкие и грязные создания ... аристократы. Да! Именно аристократы! А чего им стесняться? Пусть только кто-то попробует им что-то возразить — тут же можно батогов отхватить. Правда сэр Конрад по имперской традиции мылся очень часто и менял одежду тоже часто. Два раза в неделю.

Сэр Конрад и Неррут тут же подошли ко мне справиться о моём самочувствие. Однако они тут же расступились, как только к ним приблизился медик. Он попросил меня сесть на скамью, ибо так он не дотягивался, посмотрел глаза, рассуждая что-то о белке, кругах под глазами и прочее. Потом прощупал пульс, заставил открыть рот и сказать 'АААА', ощупал шею, голову. Когда он производил пальпирование шейного участка позвоночника и затылок, по голове пробежала волна мурашек, от которых стало хорошо и захотелось спать. Тут же медик отошёл от меня и сказал фразу типа 'Пациент скорее жив, чем мёртв', то есть пока всё нормально. Ещё он выразил недоумение по поводу того, что даже такой молодецкий удар сэра Конрада по моему шлему оставил лишь шишку на лбу, хотя сам шлем восстановлению уже не подлежит — раскроен, как бумажный. Да, я помню, как это выглядело — сэр Конрад, двигая лишь кистью и не поднимая руки, очень резко и очень быстро рубанул меня по шлему, я тут же упал на колени, прикрывшись щитом. Неррут же даже успевал принимать молниеносные и красивые удары сэра Конрада на наклонные поверхности шлема, щита, пытался парировать мечом. Один раз даже ударил. Не попал, но это не страшно. А я сидел всё так же, как птица с перебитым крылом, словно ещё не веря, что летать никогда не будет, вот только ещё чуть-чуть посидит, отдохнёт и взлетит. Так же и я сидел. Потом встал. Дождался, когда сэр Конрад повернётся ко мне, сказал ему 'Защищайтесь, я имею честь атаковать Вас!'. По-моему, меня тогда хорошо приложил хозяин бурга. И он это понял. По этому, когда я, прикрываясь щитом, воздел меч над ним, защищая голову, он как-то хитро и осторожно вывернул меч из моей руки, отшвырнув его. От этого движения я потерял равновесие, упал. Точнее я завис в воздухе и полетел, медленно так. Красиво.

А очнулся в каминном зале.... Стоп! Ведь ещё что-то было! Да! Точно! Было! Темнота и мерзкий, противный голос! Он говорил мне что-то. А! точно! Предлагал сделку. Я умираю и этим спасаю целый мир. Какая чушь и наглая ложь! Хотя, там ещё что-то было. Вроде бы он мне что-то доказывал. Не помню, но я отказался. И теперь он постарается меня достать и убить. Хотя тут и без него хватает всяких охотников до поживы. А! Да! Он сказал, что ничего в этом мире не изменю и не сделаю я! Что я всё равно обречён! В своей деревне я смогу отдалить свою кончину на некоторый срок. Может ещё на год, если забьюсь в самый погреб. Ладно. Разберёмся!

Тут же при медике я рассказал о своём видении. И о том, что мне суждено было стать магом — визардом или варлоком. Но я отверг этот путь и теперь я обречён. Сэр Конрад и Неррут выразили серьёзное согласие с моим решением. Мол, не дело с грязными колдунами якшаться, но то, что я выживу лишь в погребе за семью замками — так это верно. Меченосец из меня никакой. А кавалер тем более не получится. Я ответил, что кавалерия это не вершина военной мысли и что есть построения и войска, которые кавалерию на раз делают. Сказал это просто так, без задней мысли. Вообще-то пехота есть и здесь. Но это либо что-то вроде варварских дружин, либо тесного строя псевдо-легионеров. А вот построения наподобие греческой фаланги канули в лету. По этому идея бронированной пехоты с длинно-древковым оружием показалась абсурдной. Тогда я припомнил сэру Пикнеру от куда произошла его фамилия. И как охотники при помощи рогатины и медведя, и вепря останавливали. А именно, уперев тупой конец в землю (хотя про вепря такое сказать сложно). А если четыре ряда таких копий с разной длиной сделать? А в первом ряду тяжёлых щитоносцев? Полки тяжёлой пехоты. Постоянная, регулярная армия, а не баронские ополчения. Способ сплотить всю страну в единый кусок. И раз замки и крепости взять невозможно, значит, и не будем их брать. Просто сделаем их ни кому не нужными.

— И тогда это будет новая история пеших построений! И Империя возродится! — воскликнул сэр Конрад — Да! — И уже тише, и задумчиво — Но тогда придётся обучать селян, менять системы сервитатов. То есть освобождать сервов от повинностей? — Спросил удивлённый сэр Конрад.

— Сдавать в аренду? — предложил я.

— Как в Империи! На заре её становления! — возбуждённо вскричал сэр Конрад! Очень увлекающаяся натура.

Полки нового строя. Дорога до монастыря.

— Полки нового строя! — эта мысль не покидала сэра Конрада даже во время сборов к поездке.

Перед отправкой медик заставил меня сделать ряд силовых упражнений, прощупал пульс, вгляделся в глаза, но ничего предосудительного не обнаружил. Не считая здоровой шишки на лбу, я был полностью здоров, хоть это и не было нормально. Но медик списал это благодать свыше. И на то, что такому дуболому, как я, всё равно: отшибут мне Глову или нет. Думаю я, дескать, другим местом. Признав это отличной новостью, сэр Конрад в честь моего выздоровления разрешил нам оставить кое-что из доспехов. Мне перепал отличный горшет, а Неррут, как хорошо зарекомендовавший себя боец, получил от щедрот хозяина Пикнерс-бурга отличную бригантину. Крупнопластинчатая, такие очень любят сам сэр Конрад.

А! Да! Мне подобрали причинный такой горшок. С зауженным верхом и широкой смотровой щелью. Точнее, длинной смотровой щелью с небольшими переборками, дабы меч противника не проник беспрепятственно в эту самую щель. Так же для дыхания там были просверлены дырки слева, как жабры. И это очень хорошо, что мне подарил сэр Конрад горжет — мой прошлый горшок пришлось модифицировать, и мне было очень не удобно. Вообще горшковые шлемы крепятся жёстко к кирасе, хотя есть и исключения, а голова там ходит свободно в кольчужном капюшоне. Но капюшона у меня нет, как-нибудь обойдусь. И теперь замковый кузнец — армор-смит — смастерил мне крепёж для сцепления шлема с горжетом.

Перед выездом мы чистили доспехи, проверяли крепёж и ремни, вострили мечи и кинжалы. Я старался приделать к горжету ещё и наплечные щитки (они у меня закрывают и ключицу и лопатки), что пришли со мной из того мира. Сталь — нержавейка. Или что-то подобное. Блестят, как мельхиоровые рюмки, даже не смотря на два года эксплуатации сначала там, а теперь и здесь. Как добились этого эффекта, сэр Конрад? Понятия не имею! Алхимия, сэр Конрад! Алхимия! Да, мастер оружейник, в церкви освятили, да и потом — это же сталь! Железо! Как оно может быть с порчей и тёмным колдовством?! Тоже самое и про кольчугу — она у меня склёпана из граверных шайб на восемь. Очень было всем любопытно — как так? Склёпана из совершенно одинаковых колец! И не ржавеет! Но я лишь пожимал плечами.

А вообще доспех у меня просто загляденье — почти чёрная кольчуга, горжет с чернением и наплечники сияют, словно звёзды Пресветлой Елберет! То есть, не эффектно, но достойно.

Я попросил замкового кузнеца приладить мне наплечники к горжету, что он через пару часов и сделал. И вот теперь все смогли оценить сочетание тёмного и сиящего-серебряного. Неррут даже пошутил, что теперь я снискал себе прозвище Томас 'Серебряные плечи', или ещё лучше — 'Рыцарь, чьи плечи осыпаны светом предвечных звёзд'... Романтик, блин. Нет, мне нравится, конечно, но всё-таки я ему ответил, сказав, что в таком случае его прозвище будет звучать как 'Рыцарь без страха и упрёка'. Неррут тут же зарделся, и отповедь, что он мне приготовил, умерла на устах, так и не родившись утонув в смущении. Сэр Конрад решил добить бедного Неррута и сказал, дескать, похож!

Остаток вечера мы посвятили дружной пьянке, хотя мы не пили, и шутливому фехтованию на деревянных мечах. И тут сэр Конрад нас обоих сделал как котят. Зато на деревяшках я Неррута победил семь раз из восьми, ведь деревяшки мой конёк! Потом мы вдвоём с Неррутом напали на сэра Конрада и стали его теснить к стене. Но тут сэр Конрад неожиданно перевёл клинок Неррута в мою сторону, заблокировав мой выпад, а после он каким-то образом оказался у нас за спинами, поднырнув под нашими клинками, и успел чиркнуть по спине своим деревянным мечом меня по икрам, имитируя разруб сухожилий на ноге, а Неррута по спине. Мы тут же попросили показать нам этот приём ещё раз и сэр Конрад во хмельном угаре (он-то как раз пил) согласился. После семи или восьми безуспешных попыток я понял, что тут всё дело в неимоверной силе кистевого движения, о чём я и сообщил Нерруту. А сэр Конрад похвалил, дескать, молодец! Всего лишь на пять попыток тупее его сыновей. Но тут же посоветовал не учить этот и другие приёмы, а заниматься укреплением суставов и связок — вот секрет победы! Сломить противника мощными ударами и неожиданными 'вывертами' (это термин самого сэра Конрада). Сила и широта возможностей! А всякие приёмы — это ерунда! Имперские легионеры умели лишь по паре приёмов с двумя видами оружия, но умели их делать самыми разными способами и с невероятной силой и ловкостью! И захватили всю Ойкумену!

Спать завалились в той же зале, ибо и так нормально. А утром в семь часов умытые (что вообще-то не типично для данной местности), начищенные, во всеоружии мы, помолясь, выехали в сторону тракта. Сэр де ля Пикнер одел изумительной работы крупнопластинчатую бригантину на основе бархата его родовых цветов — красного и золотого, вообще-то это были королевские цвета, но род Пикнеров это своё право отстоял в многочисленных стычках, поединках, мотивируя свои претензии тем, что род Пикнеров служил Империи легионерами с незапамятных времён и до самых её последних дней! И теперь короли и папы носят золотые цвета с красным, а род Пикнеров красные с золотом. Под бригантину он надел кольчугу, с кольчужным капюшоном, а к седлу прицепил бацинет. Забрало же от этого бацинета было привязано рядом со шлемом — видно, что сэр де ля Пикнер любит идти на противника с открытым забралом. При чём буквально. Подмышки закрывали щитки, наплечные щитки были выполнены в виде пластинчатых наплечников, стилизованных под староимперских легионеров. Руки защищали шинные доспехи, а кисти рук — латные перчатки. Левую кисть дополнительно защищал гипертрофированный наручь, что было весьма полезно и в пешем бою, и в конной сшибке. Ноги — бедренные щитки, наколенники и защита для голени. Поверх этого всего великолепия сэр Конрад надел шёлковый плащ своих гербовых цветов. Вместе с нами выехало двое слуг-камердинеров, которым вменялось в обязанность служить в качестве оруженосцев сэру Конраду. Почему у него не было оруженосцев? По официальной версии, выдвинутой самим сэром Конрадом, он бы 'на ножах' со всеми окрестными феодалами, а издалека к нему присылать своего сына.... Впрочем, может, так оно и было, не зря же мы с ним так быстро спелись.

На пересечении тракта и дороги к Пикнерс-бургу нас уже ждали два могучих рыцаря. Лошади, что стояли рядом с ними, могучие тяжеловозы, военной породы, сейчас покрытые красными с жёлтым попонами. С рыцарями было по одному конному слуге в плащах того же цвета, что и попоны рыцарских лошадей и ещё сорок окольчуженных пешцов, вооружённых луками, мечами и щитами. На голове каждого из воинов был куполообразный шлем с наносником. Трое даже, имели брамицы. На плащах, что прикрывали кольчуги от грязи и крови, каждого из пеших воинов были нашиты с левой стороны груди красно-жёлтая розетка, а щиты были поделены на две половины — красную и, соответственно, желтую. Это были средний и младший сыновья сэра Конрада с причитающимся ему, сэру Конраду, сопровождением.

Среднего сына сэра Конрада звали Гольт, ему восемнадцать, а младший, Хельг, был шестнадцати лет от роду. Но по нему этого не скажешь! Статью этот богатырь земли Северо-восточной марки был выдающейся, и если ростом до меня он, кажется, не дотягивал, то уж в плечах перегнал точно. Да и глаза смотрят холодно и жёстко.

Мы, с сэром Неррутом были представлены, после чего сэр Конрад отрекомендовал нас своим сыновьям, как славных сквайров и добрых крестиан. Впрочем, наши серые плащи паладинов и красные кресты нашего братства было сложно не заметить.

Сами рыцари, сыновья де ля Пикнера были экипированы по-разному. Гольт, что был старше, был одет по примеру отца в бригантину, под которой была кольчуга до колен, где была усилена железными полосами. Рукава у кольчуги были до середины предплечья и с кольчужным капюшоном. На левое плечо было пристёгнуто уменьшенное знамя рода Пикнеров в виде наплечного щитка, что на две трети закрывал обзор Гольту и был чем-то схож с наплечным щитком имперских гладиаторов. Шлем представлял собой салад, а на шее был бювигер. Как я понимаю, это для конных сшибок на лошадях. Непосредственно пред самой сшибкой воин наклонял голову, и шлем с бювигером сливались в единое целое, копьё скользило по шлему или бювигеру прочь. При детальном рассмотрении стало ясно, что это не просто бювигер, а горжет с бювигером, так что сэр Гольт был экипирован просто с немыслимой роскошью, если б только не этот глупый щиток. Сбоку от рыцаря, на сбруе коня был приторочен длинный полуторо-ручный бастард, со смещением центра тяжести в сторону клинка, так как яблоко было слабо развито. Странный выбор для рыцаря.

Сэр Хельг же был одет в нечто среднее между лямеллярным доспехом и бехтерцом. В общем, кольчуга, вертикальные пластины, подол до колен спереди, сзади до того уровня, чтоб сидеть было удобно. Всё это, несомненно, очень дорогое вооружение покрывал плащ с неизменными гербовыми цветами. Голову его покрывал бацинет без забрала и с брамицей по самый нос. При нашем приближении шлем он снял. Волосы у него были, как и у его брата, прямыми и светлыми. Эдакий скандинав, какими их представляют в фильме 'Семнадцать Мгновений...', эх, опять ностальгия. И хотя лицо ещё не избавилось от юношеской пухлости, из-за которой так и хочется взять за щёчки и сказать: 'А кто это у нас такой пухленький?', всё же это был воин.

Вообще нас тут собралось примерно, как маленькая армия. Можно идти смело штурмовать небольшой замок! При условии, что гарнизон его будет не больше двадцати человек. А воинов из них с десяток. А что? Думаете, таких замков нет? Баннерет де Кирквуд имеет замок (ну как замок — то, что он громко зовёт паласом и земляной вал с частоколом) в Кирк-лесе и сыновей у него только пятеро, челядинов не больше десятка мужчин, способных держать оружие. Если б только он кому-нибудь был бы нужен этот Кирквуд-касл! Название-то, какое звучное!

Закончив приветствовать друг друга и осматривать вооружение, причём все с недоумением глазели на мой горшок и горжет, мы двинулись в сторону нашей первой остановки — почтовой станции. Пешие воины шли позади нас, на некотором отдалении, а конные слуги по очереди выезжали вперёд проверять дорогу. Это такой ритуал. Мы проезжали земли комендата де ля Пикнера и хозяин должен выглядеть грозно и во всеоружии перед своими подданными (да, у комендатов есть такое право, называть своих сервов подданными, в случае, если род комендата происходит от вольных ярлов или от коменданта крепости, взявшего на себя командование укрепрайоном).

В дороге, когда мы уже основательно отошли от земель сэра Конрада*, отошли на юг и поэтому довольно быстро, сэр Конрад снял свой роскошный плащ, у бригантины отпустил ремни и завязки, а латные перчатки и кольчугу сменил на простой дорожный плащ, всё-таки уже конец лета. Братья хорохорились дольше всех, но и они вскоре разоблачились. Младший вообще остался в одной рубахе, да штанах, хотя у него и доспехов как таковых было не очень много. Пешим сопровождающим нас стрелкам разрешили лишь распустить завязки на кольчугах, да сменить свои шлемы (у некоторых я заметил соответствующие моим представлением о Средневековье шапели) на капюшоны или шли простоволосыми. Также я заметил, что многие начали развязывать свои луки, а тетиву складывать в специальный кошель на поясе. То есть, теперь колонна перестраивалась в походный режим.

Лично я терпел как мог, пока не попросил у сэра Неррута помочь мне с горжетом. Я его снял, и стал думать, куда бы его присобачить, пока не плюнул на это дело и не привязал его к седлу позади себя. Болтается и ладно. Пока я совершал эти манипуляции с каменным выражением лица, дескать, так и надо, я услышал, как Неррут стал рассказывать ту часть моей биографии, когда я один (оказывается) изрубил в капусту тучу упырей. Что-то мне не нравится его тон, как будь-то он извиняется за меня.

###################

(*Трит-бург вытянут от северной оконечности западного крыла Гримпенских гор, до земель графа де ля фон Путие на запад, с севера же ограничиваются Северными пустошами)

Сыновья сэра Конрада в походе немного преобразились, а именно сбросили с себя маски холодного безразличия и стали более человечными. Оказались не плохими ребятами, любящими хорошую шутку. Например, толкнуть конём мою скромную лошадку или на полном скаку рубиться друг с другом деревянными мечами, и то лишь потому, что их отец запретил 'звенеть железом', а так они и боевыми мечами отмахивали бы лихие коленца. Дети.

Да и пехота тоже состояла сплошь и рядом из добрых и милых людей. Где-то даже душевных. Шли себе потихоньку и напевали нечто вроде:

'А ну-ка выбей брат ему последний зуб!

Мы все покойники, он тоже будет труп!' (с) КиШ

В общем, компания хорошая, вот я и решил поддержать честной народ и завёл 'Ели мясо мужики'. Тут люди что-то примолкли, господа на меня коситься стали. Неррут вообще делает вид, что ничего не слышал. А что? Паладины тоже люди и ни что человеческое им не чуждо, в том числе и песнопения. Не нравиться? Ну, как хотите.

Добравшись до почтовой станции, мы решили заночевать, хотя солнце было ещё высоко. Сама станция мало чем напоминала староимперские почты, зато она имела большое количество сараев и всякого рода пристроек. При приближении к воротам мы потянули ремни наших доспехов, сэр Хельг (несмотря на свой юный возраст, он уже заслужил честь носить рыцарские плеть, шпоры и перчатки) облачился в свой ... ламеллярный доспех, правда, без поддоспешника, ограничившись лишь рубахой и капюшоном. Эх, какой это был въезд! Впереди слуга нёс знамя (баннер) сэра де ля Пикнера, далее сам сэр Конрад, позади него два его сына в плащах того же цвета, что и знамя, а их кони в длинных попонах, что по быстрому накинули на лошадей, гордо вышагивали, высоко поднимая колени. Сзади мы с Неррутом, эдакие мрачные рыцари-храмовники (я таки надел свой горжет, уж больно наплечниками захотелось похвастать). Далее слуги в цветах хозяина и сорок пеших стрелков, вид коих был не столь презентабелен, но этот недостаток с лихвой компенсировался почти одинаковым доспехом, одинаково хорошего качества и числом самих стрелков. Чувства, что меня переполняли передать сложно — это и гордость, и счастье, что на лошади сижу почти прямо.... Если б только не этот запах! Хотя, я уже почти привык.

Трактирщик был весьма взволнован таким количеством гостей. Уже полысевший, толстенький и не опрятный, он мелькнул в главном проходе и исчез. Пока мы спешивались, он появился вновь в чём-то отдалённо напоминающим пиджак или кафтан коричневого цвета. По его лицу расползлась угодливая улыбка, и он стал рассыпаться о том, как он рад дорогим гостям и что сам сэр де ля Пикнер к нему, трактирщику Жаку Клоду, пожаловали-с. К нам подошёл сержант местной стражи, уладить все формальности. Говорил с ним один из слуг сэра Конрада. Переговорив куда и зачем сэр Конрад следуют-с, стражник откланялся (такой вежливый!). А мы же ввалились (имен так, ибо сыновья сэра Конрада решили посмеяться и шутки ради устроили потешную дуэль за право первым входить в зал) в видавший виды общий зал трактира.

Сэр Конрад эту дуэль проигнорировал, зато сэр Неррут предложил консенсус — пройти вместе. И они пошли. И, конечно, застряли.

Главный зал трактира

Главный зал трактира поражал своей... обыденностью. Ну, вот типичный трактир: тёмный зал, весь в копоти от масленых ламп и факелов, что очень редко, но зажигали для дорогих гостей, так как факел окутан и романтикой и традициями. Столы и скамьи — очень тяжёлые: одному не поднимешь. И, конечно, главные украшения зала: охотничьи трофеи на стене и огромное колесо под потолком в качестве люстры. Нам тут же отвели один большой стол, то есть с центрального стола согнали завсегдатаев, сам стол в мгновении ока протёрли и накрыли скатертью. Сэра Конрада тут знали. Как и его буйных сыновей. Ох, простите, настоящих рыцарей! Памятуя о своём обещании быть нашим патроном, сэр Конрад заказал на всех вепрятины (сиречь, свинины) хорошего вина, ну и по мелочи всяких гарниров. Обошлись без обычной пищи, ведь мы в походе! Вот прямо так в доспехах и грязи и завалились есть. А что поделаешь? Нравы тут простые, культурой не испорченные. Местные монахи-историки поговаривали, что в Империи все вели себя более пристойно, то есть не ржали как кони за столом, костями не разбрасывались, под столом собак не кормили. Но это лишь оттого, что за столом им прислуживали обнажённые жрицы любви, а эти самые жрицы и домашние животные очень плохо сочетаются.

Не то что я против обнажённой натуры, просто устраивать из каждого застолья оргию, ну... на мой взгляд утомительно, да и здоровью это не способствует. Посидев, для приличия с сэром Конрадом, я встал и с извинениями откланялся по делу. А именно, вымыться!!! Это же кошмар полный, несёт как от козла!

Подойдя с этим деликатным вопросом к трактирщику, я взял его за локоток:

— Почтенный! Где тут у вас можно совершить омовение? — задал я вполне нормальный вопрос, но трактирщик посмотрел на меня весьма недоумённо. Я бы сказал, что он невольно задался себе вопрос, а не лишился ли этот рыцарь разума, но так как я рыцарь, вряд ли трактирщик о таком подумал.

— Уважаемый! Где здесь можно вымыться? — спросил я, глядя тому в глаза жёстко и твёрдо, именно так я и воспитываю кучу своих племяшей. Трактирщик очнулся от раздумий и быстренько распорядился приготовить в старой баньке, что отстроили по примеру имперских терм, бадью с водой.

— Через два часа будет. — Сказал трактирщик, стараясь загладить свой промах.

— Мне не нужна горячая вода, можно и холодную, — устало я проговорил, всё-таки пол дня в седле, да в доспехе, даже за полтора года привыкнуть сложно.

— Тогда через десять минут, — сказал трактирщик, кланяясь и пряча руки в фартуке, словно вытирая их. По любому, что-то задумал или утаивает. Он уже хотел, было, улизнуть, но я остановил его и спросил относительно того, где бы я смог вычистить плащ, выстирать поддоспешник и вообще устроить грандиозную 'помойку'? Тут его глазки совсем уж лихорадочно забегали, и он что-то прохрипел про воду, которую уже поставили на огонь и греют. Странный он.

Ну и хорошо! Потом меня попросил пройти мальчик-прислуга за ним. Вошёл я в доспехах, даже шлем и щит с собой взял, в комнату омовения. Точнее в предбанник. Там я стянул так и не пристёгнутый горжет, шлем, кольчугу, латные полуперчатки. Шоссы с кольчужными ноговицами пошли уже под лавку, вместе с окованными железными полосами сапогами. Плащ я сразу сдал в стирку. И вот, рыцарь во всём исподнем! То есть штаны, рубаха и ... меч? Да! А как иначе?! И ещё с кинжалом! Таким манёвром я и зашёл в 'баню': бадья огромная для купания, бадейки маленькие для омовения. И все суетятся, наливают. Тут же зачем-то крутился и хозяин, но когда он хотел уже, было, мимо меня прошмыгнуть на выход, я прихватил его 'под локоток'. Конечно, я до него и не дотрагивался — роль всё-таки! Я остановил грозным и низким окриком:

— Трактирщик!

— Что угодно господину? — спросил меня уже порядком трусящий хозяин, ведь такой странный рыцарь, храмовник не весть что может выкинуть! В том числе, прошу прощения за не нужный каламбур, и самого хозяина трактира в ближайшее окно.

— Так, прохвост! — всё, трактирщика стало трясти не на шутку! Он уже готов был сознаться во всё, что делал и не делал. Ведь храмовники это почти та же инквизиция, только убивают быстро. Хоть что-то хорошее. — Ты пиво и вино хорошее поставил моим друзьям? — Какое облегчение появилось на лице человека! Просто не передать словами!

— Самое лучшее! — И краем глаза стало видно, что мальчик, видимо, сын трактирщика, что привёл меня, тут же унёсся из предбанника.

— Это ты правильно. Я люблю выпить один глоток хорошего вина перед сном, особенно когда искореню десяток-другой исчадий ада и спасу одну-две заблудшие души. Мда, кстати! Об исчадиях, когда мы с моим братом проезжали около недели назад мимо монастыря франкцев, до нас дошли слухи, что в окрестностях бродят стаи оживших мертвецов. Кто-то даже поговаривает о настоящих вампирах! НЕ слышал ничего?

— Нет, Ваша Храмовность — сказал трактирщик. Бедняга, руки прижал к груди, сам пытается улыбнуться и смотреть мне в глаза, но ничего не получается — трясёт его как иву на ветру.

— Врёшь, что ли? — спросил я, отыгрывая удивление. Я ролевик и отыграл я замечательно, показал то самое удивление, которое говорит: Ты мне врёшь? Ну, ты и смелый!

— Э... Ваша Храмовность! Поймите! Если они, — тут он понизил голос до шёпота, — если они узнают, что я их сдал, мне не поздоровится!

— Ага! — сказал я так же тихо — Значит они здесь? Что ж, в таком случае, приготовишь мне мортвейна сегодня вечером. — Трактирщика как-то сразу перекосило: он не понял, а где тут вообще связь между мортвейном и кровососами? А я и сам не знаю, но надо выглядеть загадочным и уверенным, чтоб поверили в тебя. А для паладина это 'первостатейно'.

Подойдя к бадье для купания, я перекрестил по православному обычаю её. Заметил, что в этом мире вода действительно обеззараживается, если сотворить крёстное знамение над ней. Конечно, это кощунственно, освещать воду для купания. Но я так не каждый раз делаю и только по наитию. Как сейчас. Ух, а у холодная водица!

— Так, все вон! — сказал я в бадью, вполне таким нормальным голосом зажравшегося феодала. Тут же за моей спиной раздалось шевеление, и дверь купальни закрылась. Ну, теперь можно и раздеться. Нет, я конечно отыгрываю роль, но моюсь нормально. Все вещи сложил на большую скамью, где обычно сидят и парятся люди, когда печь здесь топится. Ех, замену бы моему бель... кхм. Так, о чём это я?

А! точно! Только я как следует омылся, снаружи раздался стук. Ну, я, самый обычный и нормальный параноик, меч вытащил из ножен, прислонил к краю бадьи, в которой сидел, а кинжал, он же нож, опустил под воду, спрятав под ногу. Да, в бадье холодная вода. Да, не март месяц, а вот холод люблю!

— Входи! — крикнул я. В комнату тут вошёл трактирщик, низко наклонив голову. Он нёс жестяное ведро кипящей воды.

— Вода для сэра рыцаря! — проговорил он гнусавым голосом, всё так же, не поднимая головы.

— Поставь где стоишь и уходи. — Сказал. Что-то он .... Додумать 'что он там' конкретно я не успел, только глаза широкие-широкие сделал. Трактирщик вдруг разлетелся мокрыми тряпками в разные стороны, а из него на меня кинулась какая-то чёрная тень. В один миг мой меч отлетел в сторону и впился в стену по самую гарду. Я ничего не успел сделать кроме, как закрыться руками. Руками, когда они были у меня под водой. Естественно в верх взлетели брызги освящённой воды, в которой плавали освящённые кусочки грязи с паладина. Не знаю: от чего эта чёрная и костлявая тварь взревела — от отвращения или от боли, но пока она там пыталась глаза продрать, я мысленно сказал что вроде 'Боже'...или 'Бл*'... не помню, короче, всадил я тот самый нож, который работал у меня кинжалом, в голову этой гадости. Тут она и померла. А Вы что хотите? Полторы ладони калёной стали в глаз!

Это же надо?! Нападение на рыцаря в бане! А как там мои сопутчики? Медлить нельзя! Я выдернул нож из черепа твари и вскочил в бадье, не давая предательской слабости подкосить меня. Нож ополоснул в кипятке, и тут же вылил воду на пол, где она и просочилась в дырки в сток. Ещё разок перекрестив воду в бадье для умывания, я зачерпнул её жестяным (?!) ведром, накинул чистую рубаху до пят на себя и так вот с ведром и ножом побежал в главный зал. А там уже было представление в виде 'Очевидное и невероятное'. Как там рыцари отмахивались от этих чёрных тварей! Это было что-то. Но я решил не теряться на их фоне и громко осведомился:

— Господа, вам помочь? — с лёгкой сиплостью в голосе за всех мне ответил сэр Конрад:

— Если... это... Вас... не затруднит! — Тут же я воткнул нож в косяк, а ведром я размахнулся и с криком 'Ах, мммать моя Святая Церковь, непогрешимая' окропил водой всех и всё. В том числе и рыцарей. Ладно хоть ведро жестяное (???!!!!) не такое и большое.

Реакция подпавших под окропление была неоднозначной. Рыцари как-то без энтузиазма перенесли омовение, а вот твари просто растворились. Мда, весёлое, однако, у нас путешествие.

Вечер оказался испорчен.

— Сэр Томас?! — это благородные и мокрые рыцари изумлённо воззрились на мой наряд. Ага — в одной рубашке с ведром жестяным (???) в руке. Мягко говоря, шокирующий наряд. Пришлось вытерпеть ещё одну дозу изумления, когда я рассказал, что я мылся. Нет, сэр Конрад не чурался гигиены, но зачем это делать в походе, ведь всё равно же станешь грязным. Эх, знал бы я ответ. Потом все обратили внимание на то самое ведро. А потом до всех, наконец-таки, дошло, что их атаковала самая настоящая нежить! И это в дне пути от замка сэра де ля Пикнера! Сам де ля Пикнер разразил весьма похабной и богохульной тирадой по данному поводу и велел подать ему листок с пером, а своего младшего сына отправил разведать обстановку относительно потерь среди лошадей и стрелков. Именно в таком порядке.

Потом я почувствовал, что ведро словно кто-то приподнимает снизу. Опустил глаза — в руках у меня только тающая и рассыпающаяся ручка, которую я тут же бросил на пол.

— Хель побери этих тварей! Где трактирщик?! Сэр Томас! Вы не видели его?

— Нет, но одна из тварей надела на себя его личину, чтоб подобраться ко мне.

— Хель знает, что творится! — Продолжал яриться сэр Конрад — Гори синим пламенем вся эта погань! — И ударил кулаком по ближайшей притолоке. Она, как ни странно, тут же занялась синими язычками пламени. Эти язычки тут же побежали по всему потолку и потолочным балкам, пробираясь на второй этаж.

— Блин. — Только я и сказал и тут же понёсся назад, в предбанник за оружием и вещами. Примчался я туда, когда из зала уже доносились крики и команды 'воды давай', 'куда льёшь' и так далее. Так, одеваться времени нет, вещи бы найти. Так, а где вообще моя одежда? Заглянул в ещё одну дверь, что вела в глубь дома. Там, на полу лежала обескровленная девица с моими вещами. Я взял только поддоспешник, шоссы и взял на руки тело девушки — вот так просто оставлять её не хорошо. Да знаю я, что это глупо!

Принёс её в предбанник, где лежало вооружение, скинутое мной вторично, когда я побежал за одеждой. Что делать? Ей уже ничем не поможешь, а я без доспехов пропаду! Ай, ладно, ещё не сильно загорелось, если мешкать не буду, то успею и туда и сюда.

Главный зал мерцал уже весь, голубоватое призрачное сияние наполняло мистическим, я бы даже сказал светом всё пространство, а широко раскрытые глаза мёртвой девушки стали чёрными и бездонными. Но я не стал любоваться всей этой светомузыкой и выскочил во двор, где собралась уже вся честная компания и дружно рубилась с кучкой тёмных тварей, среди которых были и стрелки де ля Пикнера. Некоторые с отгрызенными руками. Быстро прорвавшись сквозь колдовское пламя, я вновь очутился в тёмном предбаннике. Подштанники, штаны, рубаху долой — длинная, не мой фасон. В бельевом шкафу, врезанном там же, по примеру имперских терм, нашёл какую-то очень мягкую и шелковистую рубашку. Я не разбираюсь, что это за материал, но сейчас оно самое то ибо единственное. Нацепил, поверх ватник, не застёгивая, далее кольчуга, горжет, чуть ли не задом наперёд. Меч! Назад, в парильню! Заскочил туда, больно ударившись плечом. Так, а вот и меч. Попробовал его вытянуть — крепко сидит, зараза. Ладно, жить хочется! В прихваченный с собой шлем, я зачерпнул воды из той же бадьи. Подхватил щит, за спину. Сапоги, плащ в руку, шлем в другую.

Уф! Успел, странно, но дыма нет! Вбегая в зал, перехватил шлем левой рукой, где был плащ и сапоги, а правой вытащил из притолки свой нож. Странно, но сейчас нож был объят синим пламенем, буквально. И тут я увидел, как из неприметной двери подвала мелкие тёмные твари тащили тело трактирщика. Один из них оторвал от стойки солидную доску и ткнул ею в потолок, стараясь зажечь её. Когда это у него получилось, они вдвоём опалили огнём тело трактирщика, которое тут же стало дёргаться. Один из этих коротышек стал на распев что-то читать. Но он опоздал! Нож я метнул в правого, а шлем с остатками воды в левого, того, что читал заклинание. Все трое, в том числе и тело, рухнули без движения.

Объятые пламенем шлем и нож я поднял, нож вложил в шлем. Затем взял за руки тело трактирщика. На меня уже падали палки и головёшки, но я вся так же вперёд спиной пятился, таща выдающееся пузо трактирщика на свежий воздух: здесь очень сильно пахло озоном. Бывший содержатель трактира тоже смотрел на меня абсолютно чёрными глазами.

Поле боя кардинально изменилось. Порубленные на куски, но вновь приращивающие на место отрубленные части тела бывшие стрелки, стражники и прочие конюшенные, теперь стали двигаться так быстро. Приклеить руку или голову получалось ныне не у каждого и с заметной задержкой во времени.

И тут вываливаюсь я! За их спинами. По словам сэра Неррута, очень впечатлительного человека, я выглядел как настоящий рыцарь смерти — голова и плечи объяты призрачным пламенем, в руке же у меня был символ смерти рыцаря: горящий, перевёрнутый шлем. Всё впечатление испортил мой крик:

— Я горю! Кто-нибудь, потушите меня! — и упал на живот, закрывая лицо от пламени.

Вечер

Трактир горел красиво, но пламя было странным, не естественно-синим. Медленно развиваясь в сгущающихся сумерках, пожар весь двор, заваленный трупами, освещал мёртвым светом, и даже живые выглядели как восставшие из могильного холода.

Я уже в десятый раз старался притушить пламя на руках, но оно словно приклеилось ко мне и, погаснув, вновь начинало гореть. Спина, шея и плечи сильно высохли, то есть кожа в тех местах, куда упали горящие призрачным огнём доски и головешки, стянулась, стала сухой и при резких движениях трескалась до крови.

Но на руках пламя было хоть и синим, но очень весёлым и бойким, потом на левой кисти рук выделилось два огонька, танцуя друг с другом. Они мило перепархивали с пальца на палец, пока один огонёк не догнал другой и они вместе, сцепившись, не улетели в ночную тьму, словно ещё две звезды.

Сэр Конрад, когда увидел, кого в зале трактира я завалил, очень сильно меня хвалил, только я-то здесь при чём? Провидение!

— Провидение, ни проведение, а если кто и усомнится в том, что Вы, сэр Томас, рыцарь, теперь он тут же заткнётся, едва узнает, что Вы завалили упыря-некроманта с полным подмастерьем!

— А что, были те, кто в меня не верил? — спросил я настороженно, блин, а я думал, что всё правильно делаю.

— Не совсем так, сэр Томас. Младшие сыновья рыцарей редко когда получают рыцарский пояс, перчатки и плеть. Всё-таки для этого нужно много тренироваться.

— Или быть очень везучим. — Сказал я, всё больше сникая: ни какой я не рыцарь. Понимаю, это похоже на детство...

— Везение просто так не приходит, сэр Томас! Его нужно заслужить. — Ободряюще похлопал меня по плечу сэр Конрад. И хоть он мне едва лбом до подбородка достаёт, я едва удержался от покачивания из-за этого похлопывания.

Дальше мы собирали тела павших, стрелков разоружали другие стрелки, оставшиеся в живых. Тем, что пали, ни стрелы, ни шлемы не нужны, а разбрасываться добром сэр Конрад не привык.

Осмотреть нападавших оказалось невозможно, после смерти эти твари расползались в противную лужу, а их кости превращались в студень. Может по этому они так быстро двигались и восстанавливали свои тела после повреждения?

Все трупы людей, перед тем как напасть на нас, были предварительно укушены, то есть у них из тела выели порядочный кусок мяса. Однако у трактирщика были найдены те же повреждение, но он-то ведь не встал. Я рассказал, что конкретно делал некромант с помощником до того, как им в головы полетели элементы моего 'обмундирования'. Все сразу сошлись на том, что именно из-за того огня и начали вставать павшие. И все как-то странно на меня покосились....

— А что это вы все на меня так смотрите? — Спросил я, грозно сведя брови до самой переносицы. По крайней мере, я решил, что так будет убедительно. Но тут за меня вступился Неррут

— Подождите! Сэр Томас не умер! Он наоборот, почти сразу нам смог продемонстрировать, что на его теле нет повреждений! — Тут все как заржут! Прошу простить за столь явный жаргонизм. Да, ситуация к веселью не располагает, но это ж рыцари, а они все с огромным приветом. У сэра Конрада так-то родилось не три сына. Три сына выжило, а остальные не выдержали методов обучения молодых рыцарей.

Ночевать все решили в сенном сарае, часовых выставили из остатков стражи почтовой станции, а наши стрелки перевязывали свои раны и зорко следили за часовыми. Выжившие стражники это те, кто храбро заперся в казармах и ни в какую не хотел помогать ни обитателям, ни своим сослуживцам.

Всю ночь лично я провёл в ожидании нового нападения, так что я был в полном доспехе, какой у меня был, только шлем не надевал — подшлемник там всё ещё был мокрым, да и не видно в нём ничего. Зря я тот бабюрт себе не оставил. Ну и что, что расколот?! Сварил бы и вся недолга!

Меч мой так и остался в бане, а идти за ним, когда здание ещё не догорело, я решил не разумным. По этому сидел я по прежнему со своим ножом и топором, любезно одолженным мне сэром Хельгом. Конечно, это позор для рыцаря лишиться меча в бою, но уничтожить такого проворного противника простым ножом выше всяких похвал. Я их не стал просвещать, как было на самом деле.

Утро

Утро было не из приятных: я не спал, весь на нервах, стоны раненных. Вообще, слишком близко подобрались эти твари.

'В седле' осталось только дюжина стрелков, десяток убито и превращено в зомби и ещё раз убито. Восемнадцать продолжать путь могут только в случае крайней необходимости. Сер Конрад отдал указание тяжело раненных грузить на повозки, раненых с пострадавшими верхними конечностями отправлять пешком рядом с подводами. Женщин и детей, то есть оставшихся селян, следом в Трит-бург, расселить по бургам и сёлам сэра Конрада.

Я, наконец-то, сходил на пепелище. Сам дом, как и баня и прилегающие к трактиру пристройки рассыпались прахом. То есть они не сгорели, они именно что рассыпались прахом.

От этого зрелища моя спина и плечи сразу же зачесались: после бессонной ночи сквозь коричневую корку старой, обожжённой кожи 'проклюнулась' молодая, розовая и очень чешущаяся кожа. Кстати, все железные предметы, гвозди, доспехи, после того, как их опалило этим огнём, стали блестеть как новенькие. Но вскоре они покрылись ржой, очень густым слоем. И только окроплённые освещённой водой рыцарские доспехи не подверглись такому пагубному влиянию, только стали ещё крепче, хоть и потемнели вконец.

Вот и то, что осталось от бани. Я пришёл сюда в надежде найти хотя бы остатки гарды, ведь этот меч мне выковал наш сельский армор-смит, первый оружейник на всю округу за последние двести лет. Он является ещё одним нашим братом и паладином. Но он остался в селе, дабы было кому защищать обитель в наше отсутствие.

А вот и гарда, почернела вся, деревянная накладка на рукоять слезла, а сам клинок распух, почернел и выщербился. Мелкие-мелкие засечки по всей длине клинка. Что ж теперь поделаешь? Возьму с собой, этот меч мне не раз жизнь спасал и много кому помог отказаться от дурных намерений.

Потом я вышел во двор бывшего трактира: ранее, холодное утро. Слепое Солнце не разгоняло ни тумана, ни сумрака, что охотно поселился на месте пепелища. А дыма как не было, так и нет. По двору, подволакивая перебитую лапу, бродила собака. На её шее болтались остатки верёвки, а морда вся в чёрной крови. Собака обводила безумным взглядом людей, спешащих убраться отсюда до наступления темноты, и искала хоть кого-нибудь из своих хозяев. Мрачно.

Я воткнул пострадавший меч в землю перед собой, привычно уже привязал шлем-горшок к поясу, круглый щит и так за спиной болтается, и стал натягивать на голову стёганку-подшлемник.

Кроме развалин я был единственной неподвижной деталью ландшафта, вот собака ко мне и подошла. Вообще, я кошек люблю, но не уважаю. Собак же не люблю в принципе. Но ни на пожаре, ни с местными жителями нет ни одной кошки или трупа кошки, а вот собаки все здесь и дело тут вовсе не в том, что их привязывают, перед нападением — вечером — их всегда спускают с привязи. Собака подошла ко мне и посмотрела так, как смотрит старик-ветеран всех войн: устало, с затаённым ужасом, что ещё не все бои пройдены. Но меж тем, он готов и дальше биться.

— Ну, что кобелина? Нет хозяина? — Спросил я, присаживаясь на корточки. Пёс тут же уселся около моих ног, прислонившись, словно не желая отходить. Я его потрепал по заляпанной голове и сказал:

— Так некуда мне тебя взять. Мы же верхом, а ты бежать не сможешь. — Он с грустью посмотрел на меня. — Слушай, Друг! А ты не хочешь с ранеными отправиться, сторожить и жить уже там, в Трит-Бурге? — Пёс задумчиво наклонил голову — Ну, вот и славно! А то мне, знаешь, как-то не с руки с тобой возиться.

Пёс горестно вздохнул. А что я ещё могу сказать? У меня даже угостить его нечем.

Вместо угощения я отвёл его к колодцу, зачерпнул воды из поднятого 'журавля' и умыл кобеля. Тот сразу повеселел и, хоть не прыгал от радости, но хвост уже поднял бубликом. А резаные царапины на морде, теле и голове придали ему боевой вид.

Видя такого сторожа, одна маленькая и испуганная девочка, что не могла успокоиться до сих пор, сразу потянула к нему свои ручонки. Кобель, завидев как будь-то хозяйкину дочь рванулся к ней, запрыгнув в подводу. Мать девочки сначала испугалась, но когда увидела, что чужой кобель ластится к её дочке, прогнала с подводы псину, дескать, вещи некуда ставить. Но пёс далеко не ушёл и так и остался рядом со своей новой хозяйкой.

— Сэр Томас! Поторопитесь, мы выступаем! — И я пошёл, ведя на поводу свою лошадь. Всю ту же, что досталась мне в монастыре франкцев. Я как тогда не знал, как её кличка, так и сейчас про себя называю её просто лошадью.

Рассказ сэра Хельга

И снова мы в пути. Сегодня шли уже не так легкомысленно, как вчера: вперёди ехали рыцари в полном доспехе, разве только без шлемов на головах, в арьергарде конные слуги, а в середине оставшиеся стрелки, бедняги. Периодически разведывать путь выезжал то один, то другой конник. Я шёл в авангарде, именно шёл, а не ехал, как остальные рыцари.

Шлем я, по устоявшейся традиции, привязал к луке седла, туда же ушёл и горжет с наплечниками, щит к седлу, а латные полу-рукавицы я так и не отвязывал со вчерашнего утра. Только топор сэра Хельга за поясом. Топор.... Да, хорошая вещь, но я всё так же с тоской поглядывал на свой изуродованный меч.

А означенный выше сэр Хельг сейчас рассказывал, как он выполнил поручение отца:

— Сразу после той стычки в трактире, я надел поддоспешник.

— И правильно, мой мальчик! — С важностью в голосе одобрил поступок сына сэр Конрад. Сэр Гольт, вообще-то молчаливый парень, лишь снисходительно улыбнулся. Хоть он и был рад, что его брат выжил, но хоть как-то проявлять свои родственные чувства в семье Пикнеров не было принято. Исключение составлял лишь сэр Конрад, и то, лишь потому, что он глава рода.

— Так вот, едва я накинул поддоспешник, доспех и шлем, как тут же кинулся в сарай, где разместились стрелки. Большая их часть сидела во дворе, где-то с дюжину зашли, искать себе уголок для ночлега.

Встревоженные шумом борьбы в трактире, стрелки уже вооружились и хотели идти к нам на выручку, когда подошёл к ним я.

Уже на пол дороге я кричу: 'Десятники! Собрать всех, засада!' Они, конечно же, собрались, заметили, что не хватает примерно дюжины, я достал свой горн и протрубил сигнал общего сбора. Но из сарая раздались крики о помощи. Тут же мы построились штурмовым ордером 'Лабиринт', дабы по возможности избежать нападения из-за угла. — Сэр Конрад всё так же кивал, мол, не зря я тебя учил. Толк вышел. Сами стрелки прислушивались к этому разговору без всякого энтузиазма, они же думали, что просто в сопровождение идут, а тут локальная партизанская война с нежитью. Причём, не самого низкого класса.

Я же просто мотал на ус все словечки и выражения рыцарей, чтоб в последствии перестать выглядеть как белая ворона.

— Сначала мы увидели окровавленный труп женщины, что лежал в проходе. Стрелки держали на прицеле все углы, по этому я вышел вперёд, дабы убедиться, что это действительно труп. Но как только подошёл ближе, женщина ожила и лиши сабатон на левой ноге спас меня от её укуса.

Я не растерялся и отсёк единым махом ей голову, но эта голова настолько сильно присосалась к сабатону, что мне пришлось разрубать её до состояния рубленки (нечто похожее на фарш — прим.автора).

И тут на нас полезли из всех щелей! Сверху, с боков! — Сэр Хельг светился счастьем, ведь ему довелось побывать в таком сражении! Он активно жестикулировал, размахивал руками. Зато стрелки темнели лицами всё больше: пережитый ужас давал о себе знать. — Я тут же отдал приказ отходить назад, а храбрые стрелки побросали луки и выхватили фальчин-саксы*. Они смело прикрывали мою спину и, без их поддержки, мой доспех точно пришлось бы чинить! — Тут он рассмеялся собственной шутке. Ну, а дальше вышли Вы, отец и Вы, брат мой. И помогли нам добить этих гадов. Уж больно быстры оказались те, тёмные. И уж очень неприятно было наблюдать, как порубленный тобой враг, вдруг встаёт и чинит себя прямо у тебя на глазах!

####################################

*местное изобретение: тот же фальчион, но длина чуть больше локтя, произошел от имперского гладиуса. Основная заточка с внутренней стороны клинка, с внешней — до середины. Ковался из низкосортной стали, по этому листовидная форма клинка была очень к стати и для рубящего удара и для колющего.

— Сэр Хельг! Вы вели себя подобающим образом, а стрелкам я велю сейчас же выдать по золотому сОлюту, а павшим и инвалидам пенсии! — Стрелки тут же приободрились и с любовью смотрели теперь на сэра Хельга. Хотя, как я понял, было не так героично на самом деле, но кому это интересно? Нужно верить в лучшее.

Старик

Мы шли дальше по широкой и пыльной дороге старого тракта. Местами он уже зарос, где-то он провалился под землю в вымытую подземным ручьём яму.

Солнце жарило совсем по-летнему и, как и следовало ожидать, все вспотели и частью потеряли бдительность. Иначе как ещё можно объяснить внезапное появление прямо перед отрядом древнего старика с вязанкой хвороста на спине.

Тут же все всполошились, на старика направили стрелы, мечи, копья. Один я тормоз тормозом — стоял и просто смотрел на перепуганного старика.

Сам дедушка боялся даже моргнуть лишний раз, чтоб не сочли это попыткой заколдовать столь грозных и нервных рыцарей.

Так, тут же подумал я, нужно что-то делать, а то прикончат дедушку на всякий случай и скажут, что это он сам на них напал. Или вообще ничего говорить не будут. Зачем? Они же рыцари! Если у этого серва есть хозяин, то сэр Конрад взамен старика пришлёт молодого порося.

— Так, господа! Давайте опустим оружие! — сказал я и медленно вышел из строя и встал между рыцарями и стариком. Подошёл к нему, и со словами 'Давай помогу, дедушка' отобрал у него увесистую вязанку. И рыцари и стрелки и сам дед полностью офигели, прошу простить за жаргон! Уже который раз пытаюсь от него избавиться, но всё же иногда не получается подобрать литературное слово выразительнее аналогичного жаргонного.

Я тут же закинул себе за спину вязанку и сказал:

— Сэры! Нужно добрее быть к людям!

— Сэр Томас! Вы когда-нибудь пострадаете из-за своей доброты! — Откликнулся сэр Гольт, наконец забывший о своей обычной молчаливости.

— Сэр Гольт! А разве ни это ли, пострадать за доброту и веру, почётно для крестианина? Я уж не говорю про воина Креста, что постоянно рискует и головой и здоровьем во имя Добра и Справедливости. — Тут я обнаружил, что как-то сам собой принял горделивую позу, несмотря на вязанку дров за спиной. Абсолютно все благочестиво потупились и произнесли краткую благодарственную молитву.

Дед пребывал в полной прострации и повторил за всеми молитву только после того, как на него уставилось с десяток подозрительных взоров. Услышав символ веры из уст старичка все тут же оттаяли и сэр Конрад на правах командира начал расспрос.

— А скажи-ка, где ты живёшь? — Спросил сэр Конрад.

— Дык, эээ, тута, Ваш сиятельство! В лесу, значит вот. Я знахарем во всех деревнях здешних. — И улыбается заискивающе. Правильно, эти могут и конём растоптать, если что не по их нраву.

— Отлично, а что ты слышал в последнее время? — Потом он повернулся к строю и отдал приказ — Продолжаем движение!

Я пошёл рядом со старичком, ведя на поводу лошадь. Сам старичок, не гружёный обычной ношей, бодренько суетился рядом.

— Значит знахарь. Колдун? — Спросил сэр Конрад, со спокойным выражением лица.

— Нет, что Вы, Ваша светлейская милость! Это всё от Бога! Ведун я! Ведаю много о травках да корешках! Знаю, как зуб вылечить корой дуба и как роды принимать. Да, и роженицам муки при родах унимать знаю как. Всякое же бывает. А повитухи только и знают что на дитятко заговоры да нашёпты нашептывать. А я могу и иссечение провести. И ребёнка и мать спасу.

Вот! Даже крест нательный есть — И тут же извлёк маленький, кованый крестик из отворота рубахи. Тут даже у сэра Конрада сомнений не осталось, разве только не выплеснутое раздражение. Ведь к нему подобрался незамеченным какой-то серв.

— Ладно, верю. Так, что слышал?

— Дык, эээ, ничего. Ну, так, всякое. Мол, звери какие-то тёмные по ночам шастують, дык я посоветовал чеснока есть побольше да молиться чаще. Ещё какие-то люди странные, низенькие появляются, по корчмам шатаются. Да только всё одно! До беды это всё доведёт!

— А, знаешь! — Сказал сэр Конрад, глядя вперёд — Мне не нравится, когда мне лгут. И сейчас ты именно это и делаешь. Как ты здесь оказался? Почему именно сейчас?

Серв пожевал в расстройстве губы, да и сказал:

— Твоя правда, милость. Я заряженной водицы вожделел. Сюда её энти, нехорошие люди привезли. В железных бадьях! Да такое железо хорошее! Не ржавеет! Вот я и пустился за ними. Иду, знач, на расстоянии и слежу. Ни капли не достал до сих пор.

— А зачем тебе была нужна эта водица? — спросил уже я — И учти, я ложь за версту чую, как и если будешь юлить! Дело важное.

-А... — тут старик поник. — Да ничего. Исследовать хотел. Это ж та самая водица! У меня все пеньки в лесу звенели от силы, что от неё исходила.

— А теперь, подробно и с толком: что это ещё за водица и почему ты оказался у дороги именно в тот момент, когда мимо проезжали мы? — спросил сэр Конрад.

Старичок почесал репу, да и заговорил:

— Дык, там подкову кто-то в яме потерял. Там яма ручьём намытая. Ну я подковку-то и нашёл. Нашёл, а потом полез за ней.

Вот. А водица... Да как сказать-то? Ну, сила чародейская она копиться не может. Как его? Чёрная сила! Она, знач, взрывоопасная. А вот вообще силу, чтоб потом в чёрную перевести можно было, в воду-то и переводят.

— И от куда ты столько умных слов набрал? — Усмехнулся сэр Конрад

— Дык, ведуном-то меня не просто так называют. А вообще, благородным сэрам должно быть известны такие мечи, как Меч Львиной Храбрости, Меч из Языков Пламени Дракона. Да и Щит Подгорных Воителей, тоже не безызвестен? — тут он дождался утвердительного кивка от сэра Конрада и сыновей. — А делали-то это при помощи всё той же водицы. Саму-то воду зарядить не сложно. Заклинания нужны.

Но каждый такой меч, щит или иной доспех обладал двумя главными свойствами: он даровал своему владельцу огромную силу и отнимал очень много удачи. Часто великие императоры и воители, ставшие обладателями таких мечей, погибали, как только они достигали своей цели.

Расслабившись, потеряв на миг концентрацию или просто состарившись, владелец меча терял его и часто вместе с головой.

Но не было ещё ни одного случая обжигания в присутствии освящённой воды меча паладина, созданного святыми братьями. И что из этого выйдет, известно ли Ему' — здесь старик совсем потерял концентрацию. Сбросил маску, лицемер! Постарел, видать.

Дер-Торкт

Старик ещё раз заискивающе улыбнулся, но взгляд его упёрся в надменно поднятый подбородок сэра Конрада. Посмотрел на меня: я ему подмигнул и сказал:

— Рыцарь-чернокнижник? Слышал, но никогда не видел. Зачем Вы здесь?

Он затравленно посмотрел на нас, но сэр Конрад всё так же высокомерно произнёс в пространство перед собой:

— Не паясничайте, отвечайте: Вы Дер-Торкт? Рыцарь-чернокнижник? Владетель южного Утингтона?

— Это не Южный Утингтон! Это Пфахальцстоф! — Тут же вскипел дедушка. От его былой сельскости не осталось и следа. Но и на рыцаря он был не похож. Жёсткий, циничный взгляд, поразительная способность к перевоплощению. — Я владетель Пфахальцстофа! А братство святого — это слово он выделил особой интонацией — Франкциска отобрали эти земли, затевая подлые интриги и наушничая королу!

— Так что же Вы здесь делаете, Дер-Торкт? — на светский манер, словно издеваясь, спросил сэр Конрад. В устах очень усатого и вооруженного до зубов лошади рыцаря это звучало крайне комично. Дер-Торкт, к имени которого никто не прибавлял титул сэра, правильно уловил интонации, но вида не подал.

— Я здесь, ибо мне было видение! Именно в том месте — он указал в сторону трактира — должно было свершиться то, что никогда не случалось. Встретилась древняя магия и слепая вера паладинов. — Его било и трясло как больного лихорадкой. Дер-Торкт действительно очень стар.

— Дер-Торкт — обратился к нему я. Он повернул голову в мою сторону, шёл между мной и лошадью сэра Конрада, и уставился на меня злыми и безумными глазами. — Скажите, а не Вы ли натравили тех тварей на нас? Так сказать, во имя научных изысканий.

Дер— Торкт вдруг остановился посреди дороги и посмотрел на меня как на прокажённого:

— Как ты узнал?! — Нет, положительно, у него не все дома. — Как ты узнал об этом? Тебя тоже посещают видения?

— Нет, это логика. Законы природы, поставленные Самим, чтобы орды Хаоса не разрушили творения Его. — Ему сразу же стало плохо. Как припадочный он сел прямо в дорожную пыль, схватившись за сердце.

— Мои догадки верны. Властелин идёт. — Сказал в дорожную пыль, взгляд его остановился. Сэр Гольт подъехал к нему и ткнул тупым концом копья его в бок. Старик лишь покачнулся.

Я скинул уже опостылевшую вязанку хвороста. Отвязал щит от седла и закинул за спину — он мне мешал достать предмет, что так желал заполучить этот колдун.

— Дер-Торкт. Вы, кажется, хотели посмотреть на результат смешения силы Его и магии? Смотрите — Я отогнул свёрнутое на крупе лошади одеяло вверх и достал завёрнутый в мой старый плащ меч. Серая ткань разошлась в стороны, старик резко поднял голову с дикой надеждой в глазах. Вот я вытаскиваю меч. Первые несколько мгновений он непонимающе смотрит на это. Затем резко вскакивает, не обращая внимания на то, что сильно стукнулся лбом о древко копья сэра Гольта.

Подходит ближе ... и издаёт стон-шип.

— Проклятие Легионов Хаоса! Я так надеялся! — и поник головой.

— На что, Дер-Торкт? — спросил сэр Конрад.

— Вы думаете, что Дер-Торкт Пфахальцстофский сумасшедший властолюбец? — Он поднял мёртвый взгляд на сэра Конрада. — Нет. Я видел знамение! Святые шестнадцать апостолов. Они остановили Хаос тогда, во время Оно! Но сейчас, нет тех шестнадцати великих паладинов! Но я видел в своих снах героя с мечом, соединившим в себе и древнюю магию, и силу Всевышнего! Этим мечом этот герой пронзал Зло, и оно отступало. И вот он меч, Меч Единства! Но он лишь жалкий обуглишь и не больше.

— Мда, трогательная забота обо всём мире. А вот вырезали Вы пару деревень тоже во имя спасения всего мира? — Ехидно поинтересовался сэр Конрад

— Ради этой великой цели я не пожалел и последнего из рода Пфахальцстоф! Своего сына. Не пожалею и себя! — сказал он, гордо выпятив подбородок, несмотря на то, что сидел на коленях.

— Бывают в жизни огорчения — сказал я как бы про себя, но получилось вслух.

— Огорчения? Мой мир сейчас рухнет! Это огорчение? Вы ничего не сможете противопоставить эмиссару Хаоса! Он уже в пути и скоро будет здесь! И одна надежда: он одинок; но силы его велики, а меч Единства мог бы его сразить! Если бы я был бы там, я бы смог направить в верное русло течение силы, и сейчас у нас было бы оружие Возмездия и Защиты! — А сколько патетики! А сколько экспрессии! Это же надо?!

— Дер-Торкт! Откуда эти сведения? Всё оттуда же, из сновидений? — Спросил сэр Конрад.

— Да — глухо и сдавленно прозвучал голос Торкта — оттуда.

А затем, без предисловий начал трястись. Его кости стало ломать, взгляд стал застилаться пеленой звериного безумия. Вдруг он резко раздался вширь и в длину. Рот превратился в пасть, простые онучи на ногах разорвали огромные когти, и оборотень кинулся на меня.

Я резко перекинул со спины вперёд свой щит, вскинул обугленный меч. Скорее, просто в силу привычки.

Бросок оборотня я принял на щит, он меня попытался повалить на спину и прижать к земле, но я устоял на ногах. Злобные глазки сверлил меня ненавистью, а раззявленная пасть старалась дотянуться до моего горла. Я немного отступил назад и влево, пропуская зверя мимо себя. Расстояние меж нами увеличилось.

Перед его броском я чувствовал страх, коленки дрожали, но когда отбил первую атаку, горячая волна ярости и гнева прокатилась по моим жилам. Сейчас голова была ясной, губы сами вытянулись в жесткую усмешку, и следующий бросок зверя я принял не на щит, а на меч.

Несчастный, обугленный клинок не выдержал такого удара, и кончик его сломался, застряв в горле оборотня. Дер-Торкт тут же захрипел и упал. Он старался откашлять застрявший кусок испорченного металла, но его глаза всё больше и больше стекленели, становясь похожими на вываренное куриное яйцо.

Я быстро перевёл взгляд на моих спутников, но они как будь-то парализованы. И это странное оцепенение длилось всего лишь мгновение, но затем всё вернулось в норму. Сэр Гольт и сэр Конрад вскинули копья, с намерением пронзить зверя. Но их опередило несколько белопёрых стрел, одна пробив навылет череп, а остальные вонзились в тело твари.

Но они опоздали, и вервольф уже никак не реагировал на эти раны.

Я смотрел на поверженного вервольфа и судорожно сжимал останки меча: всё ждал, когда он дёрнется ещё раз. Но тот лежал смирно, постепенно высыхая и, как бы, вваливаясь внутрь себя.

— Сэр Томас! Что случилось? Какого Орка тут творится?! — Вскричал раздосадованный сэр Гольт, что-то он больно разговорчив стал. — Меня обездвижило!

А я также стоял и смотрел в ухмыляющуюся морду зверя. И не мог отойти от шока. Неррут спешился и подошёл ко мне. Затем положил свои руки мне на плечи и заглянул в глаза:

— Сэр Томас! Возвращайтесь! — Я, наконец, смог совладать с этим оцепенением и сфокусировал свой взгляд на нём, потом повёл рукой, держащей меч и, всё так же смотря в глаза Нерруту, распрямился.

— Уф! Как же он меня напугал! — Сказал я, наконец.

— И не мудрено! Колдун применил Паралич, чтоб никто не смог его прикончить, а после, чтоб он успел удрать в обличии этого зверя. — Сказал сэр Конрад. Вообще он, порой, очень сильно выбивается из роли тупого рубаки и блещет непонятно откуда изъятыми знаниями. А спросить его никто не хочет — боятся.

— Пара секунд задержки в заклинании, что ж, и это может спасти жизнь, — философски заметил сэр Хельг.

Сэр Гольт подъехал к трупу зверя, его конь храпел и не хотел подходить, но Гольт бы опытным наездником. Рыцарь опять ткнул копьём поверженное тело колдуна. То сразу же рассыпалось в сухую гниль, а внутри обнаружился скелет, на половину человеческий, на половину ... не человеческий. В всяком случае череп с развитой черепной коробкой и удлинёнными челюстями я не знал как охарактеризовать.

— Что ж, хорошо то, что хорошо заканчивается. — Сказал умудрённый жизнью сэр Конрад. — Грузимся, скелет этой твари в мешок, тому, кто понесёт это, плачу пять золотых. — Он бы и приказать мог, но зачем насиловать нервы своих дружинников?

А я, закинув уж привычным движением руки щит за спину, смотрел на свой меч. Он мне столько раз жизнь спасал. И даже, когда я его предал и бросил в колдовском огне, спасая свою шкуру, он меня не бросил. Простил и помог, спас сейчас, уже после своей смерти. Во истину — Великий клинок! Чего стоят все эти испражняющиеся огнём и дикой силой магические клинки, если они мертвы уже с рождения? А мой меч жив и после смерти. Вот это — величие, вот это сила!

В странном порыве души я поднял свой обугленный и сломанный меч над головой. В глаза попала пыль с осыпающегося меча и вскричал:

— Зрите! Великий из величайших мечей! Он победил смерть, он на последнем издыхании в который раз спас жизнь своему хозяину, — тут я его опустил и уложил на свои руки, как бы баюкая, — что предательски его бросил, спасая себя. — Я поднял голову и обвёл всех собравшихся взглядом. Можете считать меня кем хотите, но на моих глазах в этот момент выступили слёзы — Я каюсь в своей слабости. И говорю вам: этот меч, настоящий меч паладина! Он простил предателя и возлюбил его, помог ему ещё раз и, быть может, принёс ещё чуточку света в этот мир!

После этих слов вытянул руки с мечом на них перед собой, чтобы все смогли увидеть мою реликвию. Потом я встал на левое колено и зажал обломанный конец меча в трещине в покрытии тракта. Сейчас он, обуглены, пострадавший за веру, стоял как символ непреклонности и внутренней силы всего братства паладинов. Сэр Неррут первым преклонил колени, затем сэр Конрад, спешившись, его сыновья и все слуги. Каждый осенил себя знаменем Креста, древним символом Света. Мне стало хорошо и легко на душе, как никогда и каждый член нашего отряда посветлел лицом.

Затем я встал, встали и все. Куда бы я не посмотрел: везде видел очень добрые и одухотворённые лица.

— Нужно выдвигаться, — тихо сказал сэр Конрад.

Моментально наш отряд собрался, подтянулся, вперёд выехал дозорный, стрелки вытащили, на всякий случай, по стреле и несли прямо в руках. Отряд вышел в Путь.

Другой трактир.

Через пару часов ходьбы я конкретно вымотался и очень хотел есть. Просто дико хотел есть. Страшно хотел есть.... Ладно, хоть горжет додумался не одевать. Да и вообще ноги до сих пор подрагивали, как вспомню морду оборотня.

Но пришлось топать и топать, забыв и про сон и про усталость. Редкие остановки, дабы перекусить, были непродолжительны, так как необходимо было торопиться, ибо вести, что мы везли, были чрезвычайной важности.

Но, вот спасение! Ещё одна почтовая станция.

Никто не отдавал приказов, но я сразу же, на ходу отвязал свой горжет от поклажи и накинул на плечи, затянул все завязки, на голову натянул приблицу. Обернулся назад: все, кто был в отряде, оголили оружие и были готовы в тот же миг отбить любую атаку.

По этому, вполне можно объяснить удивление местных стражников и жителей, когда во двор вошли, прикрывшись щитами, воины сэра Конрада.

Но в этом корчёменном доме всё было в порядке, а, видя нашу нервозность и желание что-нибудь сломать, обслуга металась по трактиру как угорелая.

Затем, когда мы более или менее наелись, к нам подошёл трактирщик, почти точная копия ныне покойного, нам уже известного трактирщика из сожжённой почтовой станции.

Естественно, он подошёл спросить вести, и естественно, он чуть в обморок не упал, слушая их. Но он был нам горячо благодарен за то, что вывели всю эту нежить под корень, особенно Дер-Торкта...

— А ну-ка, милейший! — Остановил поток любезностей сэр Конрад — Повтори! Ты сказал 'Дер-Торкт'?

— Да, Ваша милость. — Сказал трактирщик, ещё не понимая, где он прокололся, но уже осознавая сей факт. — Очень не хороший человек! Колдун! Поговаривают, что он якшался с тёмными силами! — Стоял, бедный, чуть сгорбив спину в полупоклоне и беспрестанно вытирая руки полотенцем. Так, знакомые симптомы.

Я посмотрел на сэра Конрада, он меня понял и тихонько так сказал:

— Ребята, зря мы так плотно поели.

И слуги, и стрелки, которых ввиду их малого количества пригласили в общий зал, тут же повскакивали, переворачивая столы и скамьи, стараясь расчистить себе пространство для манёвра в центре зала и перегородить нападающим пути атаки. Услышав этот шум, к нам влетела тройка дневальных с фальчин-саксами на перевес. Трактирщик в ужасе махал руками и восклицал, дескать, что мы делаем?

Сэр Конрад чуть повернул голову в сторону сэра Гольта и тот тут же встал со скамьи и подошёл к трактирщику, до которого только сейчас дошло, что врать-то не хорошо.

При допросе без пристрастия выяснилось, что тут, возле трактира, давно ошиваются тёмные личности, со стражниками (аж пять штук) на короткой ноге.

Мне выпала очередь бдеть вечером. Свой Чёрный меч я теперь носил с собой, в свёртке за спиной, так же за спиной висел щит, а топор прочно обосновался у меня за поясом.

Кстати, о поясе. Нож не обуглился, как меч, да и шлем, хоть я его и не надевал, вроде в порядке. Свойств никаких не приобрёл, разве что вся окись слезла с металла. Первое время и нож, и шлем сверкали не хуже наплечников. Правда, мне приходилось драить их в два раза эффективнее, чтоб сохранить блеск. Но они всё равно темнели, нож очень медленно, а шлем почти сразу.

Да, хорошо всё-таки здесь, на природе. Ночной ветер, звёзды. Сараи стоят тёмными силуэтами, превращаясь из сизых скособоченных лачуг в таинственные данжеоны, где обитают клады, сокровища и опасности. Пока я тихо ходил и осматривался, сверчки, словно сумасшедшие, стрекотали, а комары старались запастись провизией, по-моему, на всю зиму. Спасаясь от крылатых кровопийц, я опять надел приблицу, и так, в кольчуге, горжете, раздобытых по случаю поножах и с сабатонами, вышагивал по ночному подворью.

Как прекрасны звёзды!

— A Elbereth Gilthoniel,

Sikivren penna miriel

O menel alglar elenath!

А что там дальше я не помню... — Сказал я тихо-тихо. Вспомнились юные годы, когда я впервые, с трепетом заучивал знаменитейшие слова той самой песни о Варде Возжигательнице. Той, что зажгла звёзды во дни Предвечной Ночи, и почиталась всеми эльфами больше чем сам Манве. Это я Толкиене, разумеется. Только эти строки и запомнил. А чаще и того меньше произносил, только первую строчку, в качестве восклицания. Да, раньше я не вспоминал о той жизни вообще. Я играл роль и играл качественно, а сейчас, похоже, надломился, устал. Нет, я не хочу домой, но хочется чего-то большего. Мира этой земле — Северным Окраинам. Чтоб и тут устраивали светлый праздник Ёль (Йоль) или танцевали при кострах на Ивана-Купалу. Очень уж здесь мрачно.

Но я шёл дальше, размышляя. В тёмном проулке показались парные отблески чьих-то глаз. Я развернул торс, начиная с плеч, чтоб солиднее выглядеть, и твёрдо посмотрел прямо в то место. Шевеления нет, что ж. Я пристально-пристально вгляделся в этот проём, тьма вдруг расступилась, и мне открылось,... что там никого нет. Просто отблески от лужи. Мда, возможно, что абсолютно все наши страхи и тёмные твари, которых мы видим, либо такие же, как мы люди, либо наши фантазии.

Я обошёл весь двор и подворье, периодически ударяя в щит, чтобы показать — часовой здесь. Но наступил конец и моей вахте. Что же, день был не из лёгких.

Ночь прошла скучно и тихо. Точь-в-точь, как я люблю. Стрелки ночью дежурили ревностно и охотно, ибо жить им хотелось, даже очень. Так что, спокойствие этой ночи не было иллюзорным.

Так что, все два десятка людей нашего воинства на следующее утро спокойно могли продолжить путь.

Утро, Следующая станция

Утро неожиданностей не принесло, всё было штатно.

Один из слуг сэр Конрада, в порядке очереди, взнуздал мою смирную кобылку, с завистью поглядывая, как сэр Неррут сам седлает своего скакуна. Я всё понимал: ну, что же это за рыцарь без лошади, точнее, не умеющий ни седлать коня, ни ездить на нём. А мне, вот, жалко их. Коней, конечно.

Как-то я объяснил очередному дежурному по моей лошади, что мне жалко лошадей. Ведь для того, чтоб лошадь можно было бы использовать в качестве верхового животного, необходимо было объездить её. А это целый комплекс мер по избиению лошади, смирению её. Полностью ломается воля коня, и он превращается из вольного зверя в послушную скотину. Ужасное насилие. А потом ещё лошади выбивают зубы, чтоб уздечка легла правильно, язык зажимают в железные тиски. Нет! Лучше я пешком.

И ни кто не смеялся надо мной, вот что странно. По-моему, меня сочли, чуть ли не святым, а я просто боюсь больших животных. Но признаваться в этом не решился, мало ли что.

В этот день конюх предложил сделать из моей верховой лошадки вьючную. Так она больше груза нести сможет, а повод привязать позади седла сэра Неррута. С чем и он, и я согласились.

И вновь дорога, и я опять в кольчуге и с топором пешком шагаю в голове колонны. Сэр Хельг как-то спросил меня, а не устаю ли я от этой ходьбы, ведь целый день. Ну, а мне-то что? Я ж студент и ролевик: денег всегда в обрез, на транспорт, который вечно в пробках простаивает, денег нет, вот и пёхаю, как самый настоящий пИхотинец изо дня в день, по десять и более километров. Но в ответ я лишь пожал плечами, мол, а фиг его знает.

И вот, наконец, долгожданная, последняя на нашем пути почтовая станция. Следующая ночёвка будет уже в поле. А ещё через день будем ночевать в монастыре франкцев.

Лично я уже притерпелся с нечистым своим положением (в плане гигиены), вот только спать в комнатах трактиров всё равно брезговал. Как раз таки после ночёвки в этом трактире.

Каменные дома и частокол этой станции нас встретил всё тем же сержантом. Сначала он выглядел обычно: Кто такие, куда и зачем? И плевать ему на то, что перед ним полным комендат со свитой! Он страж самого корола, а это значит, что такой же слуга Их Величества, что и комендат, только несколько беднее.

Но увидев нас с Неррутом, тут же расцвёл в улыбке:

— А! Господа Крестоносцы! Рыцари храмовники! Прошу, проходите! Формальности после уладим!

Сэр Конрад несколько озадаченно взирал на это действо, ведь он уже давно знал, что теперь в королевстве правит новый, страшный зверь: бюрократия. А теперь этот самый бюрократ распростёр свои объятья каким-то нищим храмовникам, словно те были его родными братьями.

Сэр Гольт также взирал с удивлением, с немым вопросом в глазах, на меня.

— Просто к людям надо добрее, да, сэр Неррут?!

— Во истину, сэр Томас. — Сказал улыбающийся Неррут. Затем, он с достоинством и постным выражением лица, проехал вперёд. Приколист, блин.

У нас было восемь лошадей, а нас самих: двадцать человек, считая со мной. И вся эта орава тут же заполнила весь зал трактира, требую мяса, пива, вина, каши и всего остального и побольше. То есть веселье было на полную катушку, ещё бы! Этот трактир был солиднее и лучше всех ранее виденных нами. Некоторые стрелки впервые покинули Трит-бург.

Сама почтовая станция была не очень большой, но село вкруг станции разрослось прилично. Внутри частокола стояло около трёх десятков двухэтажных домиков, внутри деревянных, а снаружи обмазанных имперским составом — мастикой. Так получалось и дёшево и сердито. Хотя, в первую свою поездку сюда я ничего этого не заметил: был дождь, вечер, усталость и чувство неудовлетворённости, ведь до Спрута мы не добрались.

Трактирщик сначала нас не узнал, но после привечал, как старых знакомых, не понятно только почему. Впрочем, виноват в этом может быть только сержант, имя его не запомнил, местной стражи.

Слуги и служанки, а так же сам хозяин заведения поведали нам, что ни каких лихих людей, тёмных тварей они не встречали и слухов о них не ловили. Только, разве что, ходил разговор, будь-то на север если проехать, так в той корчме старик заправляет, ну чистый колдун!

Мы тот трактир проехали, и ни каких симптомов не заметили. Хотя, кто знает?! Ни кто ведь и не присматривался.

В тот же вечер, когда солнце ещё не успело сесть, я достал свой заветный планшет с листами дорогущего пергамента, посеребрённое перо и не проливающуюся чернильницу.

Дневниковая запись

Аннотация к записи: 'День после высадки не известен'

'По поводу языкового барьера. Мною подмечено, что, разговаривая с местными жителями не задумываясь над тем как произнести то или иное слово, то меня всегда понимают. Конечно в меру своей образованности. Зато, при тщательном произношении слов, я начинаю произносить их именно так, как они звучат в оригинале. Например, при приступе ностальгии в бурге сэра Конрада, я назвал брюбет (местное слово) бабюртом, что является для меня исходным.

Тоже самое и с письменной речью. При каллиграфическом почерке, смыл слов теряется для местных книгочеев, в то время как корявая скоропись вполне узнаваема. Понятно, что эту способность в мой мозг 'подвесил' этот неведомый кто-то, тот самый туман из моих снов'.

В этом месте я вдруг почувствовал себя не очень хорошо. Голова закружилась, веки налились тяжестью и вдруг резко опасные симптомы прекратились. Я посидел ещё пару минут, разминая участки тела с застоявшейся кровью. И только после этого комплекса упражнений опустил глаза на листы пергамента, дабы продолжить писать.

Но сейчас, под моими каллиграфическими завитушками, представляющими собой буквы, сидела целая строка мелкого убористого почерка. В конце чужеродной строки с определённой периодичностью появлялись маленькие капли чернил, которые с той же периодичностью исчезали. Словно кто-то держит над листом пергамента своё перо.

Опять галлюцинации? Строчка гласила: 'Этот неведомы кто-то есть ни кто иной как Хаждчинууумаатарнактыд ... Ну или просто, что-нибудь вроде Локки, Нечистого, много имён, правда этими персонажами пользовался не только я, иногда сдавал в аренду или продавал, когда достигал определённого уровня. Со мной ты знаком под именем Лорд Арагорн Московский. По ICQ списывались'.

Вот уж действительно, галлюцинации. Приколист. Может, мне ещё метлу дашь, шрам на лоб в виде молнии? Не люблю я магию! Не люблю и всё тут! Хоть Поттера всего прочитал в своё время.

Но тут капельки чернил вдруг резко понеслись к краю листка, но не вправо, где стояла моя чернильница, а в лево, будь-то пишет левша. Сначала буквы побежали как в зеркальном отражении, но потом их перечеркнули, а потом побежали, как полагается.

'Послушай, не мог бы ты писать на пергаменте, а то я лишь улавливаю эмоции и то смутно'. Потыкав в ни в чём не повинную чернильницу, я посадил пару клякс на верхний правый край пергамента. Потом, оставляя дорожку из маленьких капелек чернил, я размахнулся ответом:

'Что тебе нужно?' — Ну и изящный же и него почерк, несмотря на убористость.

'И так, для начала, разобраться, что случилось перед твоей поездкой, прояснить кое-какие факты, наказать виновных' продолжил мой собеседник, а затем нарисовал моргающую и смеющуюся мордочку. Он мне ещё и смайлики посылает! Вот гад.

'А объясниться?' — написал я уже, взяв себя в руки.

'А это как получится'. — подмигнул мне хитрый смайлик. Я не выдержал и нарисовал ему... Мда. Не хорошую вещь, в общем-то.

'Ай-яй-яй! Как не стыдно такому справному паладину и такое рисовать?!' — продолжал издеваться мой собеседник.

'Да это я так, хулиганю, то есть балуюсь. Расказывай!'

' 'Рассказывай' пишется с двумя 'эс'. 'Ну, хорошо. И так, попаданец, внимай! В этом мире частенько боги устраивали ролевые игры. Назывались игры по разному, то есть было три части этой игры. Первая часть — Путь Чести 'The way of Honor'. Там нужно пройти весь путь либо за светлый блок, либо за нейтралов. На этом пути хитрить, лгать и бить в спину нельзя ни в коем случае.

Потом, 'Путь Славы' 'The way of Glory'. В этой, второй части, пройти задания и выполнить все пути нужно, добыв себе славу и почёт. Здесь будет много легче — и тёмный блок и нейтралы, даже светлые тут могут себе заработать всё что нужно.

Ну и 'Путь Могущества' 'The way of Might'. Этот самый лёгкий и он единственный полностью предназначен для визардов, варлоков даже для клириков подойдёт. И вот именно этот путь я для тебя и избрал. Но ты зачем-то пошёл .... Ладно.

Хотя, тут нужно по порядку, вы, смертные очень любите совать свой нос во все щели, а если нельзя, то начинаете жутко выть.

С тобой мы уже говорили на эту тему. Да! Здесь всё не просто так. По сути своей, конкретный мир был создан как полигон для проведения игры 'Три Пути' всеми богами этой оси. Но сейчас по некоторым причинам, всей оси, на которую нанизано огромное количество миров, грозит оказаться захваченной Хаосом.

И Хаос использует эту игру, чтоб интегрироваться в эти миры, так как в ином случае, он просто не может существовать в упорядоченном пространстве, Хаос для этого слишком сложен.

Используя своих персонажей, Легионы захватывают мир за миром, искривляя оные под свои нужды.

Как он смог использовать эту игру богов, если она была создана только в этом мире? Понять тебе будет сложно, просто прими это как данность.

В иных мирах внутренние боги и стихии сами успешно разбираются с интервенцией, а кое-где приходится мне вмешиваться и игра тут единственный возможный вариант. Сразу ввести могучего героя, эдакого мари-сью я не могу: баланс сил покачнётся и тогда Легионы Хаоса получат в десять раз больше очков, чем я дам своему персонажу.

И я всегда иду по самому лёгкому из возможных путей: маги, эльфы, волшебники, шаманы... Да кто угодно, лишь бы он прошёл путь Могущества. Даже дэмэдж дилеру, варвару, я дал сразу много очков вперёд. Он там в паре с магом будет мир спасать. И ведь спасут! Потому как я поднимаю их уровни правильно.

А ты? Попал именно в тот мир, где путь Могущества вознёс бы тебя на вершину власти всего за пару месяцев! Я здесь каждую былинку в лицо помню. Каждый подводный камень знаю! И я бы тебя провёл этим путём, ты бы уже был дома или остался здесь, вкушая вполне заслуженные плоды своих побед.

Но ты выбрал путь Чести. Что ж, этим всё сказано. Правда, одновременно ты создал и новый класс персонажей. Обычно, паладинами тут называют дворян северо-восточных королевств. Там нет возможности иметь конницу, любую конницу и им приходится большей частью воевать пешком. В оригинале там звание аристократа можно перевести как knight, то есть кнехт. Пехотинец. И здесь ты угадал. Не спорю. Но чую я, что помогает тебе вовсе не Тот, кого ты славишь, а треклятые Легионы.

Да, это оригинально, скрестить мощь веры клириков и освящённую броню рыцарей. Только ты не сможешь достигнуть того уровня мастерства ни в том, ни в другом таланте, ни, тем более, в совокупности, дабы отразить атаку Легионера. Ты — мёртвый класс игроков, тебе место в селе, гонять зомби первоуровневых по кладбищам, чтоб огороды не потоптали.

А мир не выживет. И всё из-за твоего упрямства.

Ладно. Есть иной путь. Конечно, для меня проще было бы тебя грохнуть. Да я так и хотел сделать, ещё при переносе. Правда, я смог лишь забросить тебя в глушь, вместо того, чтоб в жерло вулкана, но и там, в глуши ты должен был умереть.

Но тебе помогла чья-то могучая рука, и что-то шерсть на ней ладаном не пахнет, скорее уж серой. И я до сих пор не могу тебя убить, хоть и наложил печать ненависти. То есть любая тварь, подчинённая мне или Тьме жаждет твоей крови. Убив тебя, я смогу вновь запустить механизм переноса и быстро прокачать своего персонажа, пока есть время.

Но, раз у тебя есть могучий покровитель, то я тогда предлагаю просто убраться отсюда. Этот путь дольше, но, раз ты не убиваешься, то тогда ты просто должен как можно быстрее пройти один очень нужный квест. Я тебе его покажу. В конце квеста тебе откроется дорога домой.

Фуф, вроде всё.

Да! В конце этого квеста тебе будет предложено остаться, так как кто-то из твоих друзей умрёт, если ты его не спасёшь. Знай! Это провокация. Да, таким образом умрёт один человек, но ты спасёшь целый мир!

Просто, уйди по-хорошему и тем самым ты сделаешь очень доброе дело в мировом масштабе. Ведь именно к этому стремятся паладины Добра и Справедливости: спасти мир?'

Да, письмо заставило задуматься. Голова вскипела вопросами. И ещё, я ни капли ему не поверил. Сила, что питает меня, идёт от Всевышнего. Просто, этот хмырь, сам ведёт свою игру, надеясь на что-то. Да, возможно, он гарантированно спасёт мир. Но какой ценой? Лёгкие пути обычно самые дорогие.

Я сидел и думал, глядя, как на листок капают и пропадают кляксы с оборотной стороны. На чём бы его подловить?

Наконец, я вывел, что хотел ему сказать:

'А тебе-то что за польза оттого, что мир будет спасён? Себе захотел заграбастать? Ишь, в игры они играют! Боги-демиурги! Иди на завод работай! Развелось, блин всяких!'

Да и смял к чертям этот листок. Тут же я почувствовал, что за плечо меня кто-то трясёт. В уши ворвался мощный и весёлый гвалт гулянья. В горле почувствовал сухость и только сейчас я понял, что глаза мои были закрыты. Я спал. Но какой же удивительно чёткий сон! Правда, в этом сне лишь лист пергамента и стол выглядели реальными, остальное было каким-то расплывчатым и двумерным.

Ссора

Я поднял голову со стола и хриплым спросонья голосом спросил

— Что, выступаем? — оглядываюсь сонными, слипающимися глазами. Слышу громовой хохот, обрываемый фразой 'Ну, ты! Тихо! Видишь, изволют почивать'

Я сразу же проснулся, откашлялся, распрямил спину и громовым гласом осведомился:

— А это что за пациент тут неуместно шутит?! А?!' — больше всего смутило слово 'пациент'. Таких слов тут как-то не встречали. Сэр Конрад, пресекая возможное недоразумения, перевёл собравшимся сие слово. Он перевёл его как 'Носящий шлем', то есть латник, уважительное обращение к воину.

Оказывается, пока я спал, прибыл барон Дер-Борбрь, западный сосед сэра Конрада. Не сказать бы, что человек достойный, но явной вражды меж ним и моим патроном не было.

Шли разговоры, кто-то из свиты сэра Дер-Борбря спросил о Дер-Торктре, его дальнем родственнике и 'редкой скотине'.

— А он здесь! Приехал с нами! — Поспешил обрадовать сэра Дер-Борбря сэр Конрад.

— И где же он?

— Да вот — в мешке. Гольт, сын мой! Откройте и покажите Дер-Торктра. — Я это всё только слышал, так как сидел в уголке, и мне не было видно из-за спин посетителей. Да и не туда я смотрел, я искал смятый мною во сне листок на полу. Вдруг, на самом деле он остался наяву. Я нашёл смятый пергамент, но это был древний, высохший клочок, на котором медленно пропадала клякса чернил. Расконнектилось.

— Оборотень! — я замер в склонённой позе, словно я поглощён созерцанием этого клочка. — И кто же его так, да ещё и в пасть. Это же какие надо иметь железные нервы?!

— Сэр Томас! Вас хочет видеть сэр Дер-Борбрь. — это уже сэр Хельг.

— Передайте сэру Дер-Борбрю, что я польщён присутствием внимания с его стороны к моей скромной персоне. Это так мило. — Сказал я, выпрямляясь, вертя в руках этот жалкий клочок. Но от дуновения сквозняка он тут же рассыпался. Остатки листка, что, медленно кружась, падали вниз, я проводил задумчивым взглядом.

Значит не сон, не галлюцинация.

— Так это Вы сэр Томас? — сказал объёмный дядя. Типичный 'кошелёк и ушки'. Он рассматривал меня с вызовом, крайне нагло. Видимо, вино ударило в голову, искал на ком бы поупражняться в конной сшибке. Со стороны уже один из стрелков шептал, что сей муж отлично владеет приёмом таранного удара копьём, но плох в пешей схватке, так что, валить его надо с первой же сшибки.

Это на что он намекает?!

А этот 'кошелёк с ушками' всё продолжал наглеть:

— И как Вам старичков убивать?

— Не знаю как Вам, но мне противно любое насилие. — Ответил я задумчиво, уже видно куда клонит сей гражданин, но мне как-то всё равно. Ну, что теперь поделаешь? Да, я такой. Согласен, меня и так все сумасшедшим считают и в том мире и в этом. Но ни в чьи стандарты я вписываться не собираюсь.

Тут я присел обратно, собирая свои листы. Сел я в пол оборота к нему, дескать, я занят более важным делом.

Вообще, он был отвратителен. Его тучность дородностью назвать было сложно, он был скорее куском топлёного жира, чем неповоротливым медведем. Оброс, сальные волосы были завиты в одну косу, но смотрелось на нём, как парик на очень большом глобусе. Кожа была бледной, зато нос и глаза красными.

Его глаза рассматривали меня презрительно, видимо, он таки нашёл себе цель.

— Хорошо! Допустим, мы видели, как Вы фехтуете! — Тут он опять недвусмысленно указал взглядом на мешок с костями и прахом своего родственника. Пара оруженосцев из его свиты ухмыльнулась. Странно, кстати, что их допустили до общей трапезы.

— Ох, ну что Вы, я мог бы и лучше, сэр Конрад может подтвердить! — Здесь Дер-Борбрь скосил взгляд на сэра Конрада и без комментариев продолжил, — А вот, как Вы держитесь в седле, сэр рыцарь?

— Сэр паладин-рыцарь. — Поправил его я — Держусь не дурно, как собака на заборе. — Тут зал грохнул от хохота. Гусарский юмор здесь в почёте.

— Лично я считаю, что Вы, сэр Томас, подлый трус и родились не от мужчины. — В зале повисла зловещая тишина. Сэр Конрад, да этого с благодушием наблюдающий за этим действием, сейчас сел ровнее, уперев правую руку в колено.

— Как это понимать, сэр Дер-Борбрь? Вы пытаетесь оскорбить нашего спутника, который своим благочестием и хладнокровием не уступит ни одному из моих сыновей? — Тут стоит заметить, что сыновья сэра Конрада считались вторыми бойцами во всей северной Марке. Первым, конечно, был их отец, не зря же он был приближен ко двору корола?!

— Это следует понимать сэр Конрад, что Вы и Ваши сыновья: великие воины, но сейчас Вы пригрели змею на груди! — В это время Неррут смотрел на Дер-Борбря недоуменно. Кровь бросилась в голову молодого рыцаря, грозя выплеснуться потоком бранных слов.

— Сэры! — спокойно прервал я их — Всем давно известно, что на моей родине принято биться пешком, но если сэр, как Вас там? А.... Не важно, так вот, если этот муж желает, можно пройти к барьеру. Сэр Гольт! Сэр Хельг! Сэр Неррут! Не могли бы вы стать смотрящими с моей стороны?

Все три рыцаря ответили утвердительно, а я сидел всё так же, не смотря на Борбря. Нет, он меня не задел, но статус обязывает. Да и не очень это будет сложно, так как тут важнее просто точно прицелиться и крепко сидеть, зацепившись за стремена ногами.

Дер-Борбрь попросил стать смотрящим сэра Конрада, и тот ему не отказал, так как формального повода не было.

Сшибку назначили на рассвете, как принято. Правда, Борбрь настаивал тот же час провести дуэль и разобраться, но сэр Конрад ответил твёрдым отказом, мотивируя это тем, что местный монашек уже спит, а без благословления ни один поединок не считается законным.

Ночью я спал прекрасно, на сеновале, вдали от клопов и запахов, что ещё можно сказать? Да ни чего, я так полагаю. К моим чудачествам все относились снисходительно, а после стычки с оборотнем, даже без шуток.

ТопХельм

Утро выдалось свежим, даже приятным. Дыхание осени здесь, как это ни странно, ещё не ощущалось, хотя, прохладный ветер не давал забыть о близком конце северного лета.

Монах-отшельник, сухонький старичок, сказал, чтоб бились мы тупыми копьями, а после только булавами со скруглённой боевой частью. Все конечно недоумевали от такого указа, но потом монах показал копию очередного эдикта Папы, ратифицированный королом, где утверждались правила поединков чести, а так же турниров и прочих 'молодецких забав'.

Конечно, и король такой же рыцарь, как и любой другой граф, барон и герцог, да только идти против его слова, всё-таки никто пока не решался.

Делать нечего. Ордалии отложили ещё, пока найдут всё необходимое.

Солнце ещё не успело подняться высоко, и я спокойно мог смотреть на него, не щуря глаз. Хорошее место для наблюдения за восходом я нашёл у одного забора: там было солидное бревно, что-то похожее на липу, небольшое возвышение и полное отсутствие ветра.

Эту идиллию нарушил сэр Хельг, подойдя с прямым вопросом:

— Сэр Томас! Вы же действительно на коне не умеете ездить! — Сказал недоумённо, — Да и шлем какой-то странный у Вас.

— Ерунда. А что с ним не так? — Сказал я, рефлексируя и абстрагируясь, прошу простить за столько явные жаргонизмы.

— Да как Вам сказать... — Тут он замялся, а, ладно! Какая разница? Борбрь не кажется мне опасным противником.

Но вот, всё требуемое нам принесли. Я облачился в кольчугу, горжет, поножи-саботоны, то есть всё как всегда. На торс бы ещё чего-нибудь, а то все рёбра может переломать, но буду надеяться на щит и точность своего удара.

Впервые я надеваю в бою свой новый шлем. Подкладка, подшлемник и приблица — всё сидит, как положено. Мой топхельм тут же мне пристегнул к горжету один из слуг, как-то странно на меня косясь.

Мой противник был экипирован куда лучше: в шинно-бригантинном доспехе с большим треугольным щитом с полукруглой выемкой для копья. А на голове у него тоже был горшок, только не как у меня, а 'жабья голова'.

Распорядитель турнира, сэр Конрад дёт отмашку, я трогаю шагом своего коня. Чуть привстаю в седле, группируясь и целясь в сорвавшегося с места сэра Борбря, скачущий на тяжеловозе. Даю ещё шпор своей коняшке, уже рысью скачем.

Как мне потом рассказывали, я попал по самой макушке сэра Борбря и тот вывалился из седла мигом, вскочил, правда, на земле же стянул шлем. Ну, как вскакивая, вставая, всё-таки возраст.

А сам я каким-то чудом распластался на крупе своего коня, не упав. Щит я выронил, копьё потерял, но я в седле. По правилам это считается победой. Похоже, я сломал себе шею и проломил голову, хотя, есть вероятность того, что я преувеличиваю.

А последнее что я помню это: Дробь копыт коня противника. Вот он откинул голову чуть назад, чтоб в прорезь в шлеме не попал наконечник, но ведь бьёмся же тупым оружием? Я попытался увернуться от копья сёра Борбря, удар, небо сквозь прорезь в шлеме. Не могу дышать, темнота...

Мне снился туман.

Туман

— Нет, ты только на него посмотри! — Прошипел мерзкий голос. Да чёрт с ним, с голосом! Когда он произносил слова, раздавался противный механический писк. Точно таким писком сопровождалась работа лучевой трубки кинескопа телевизора. Да и новые жидкокристаллические панели не миновал сей недуг. Постоянно, кинескопный телевизор, когда работал, пищал, а ЖК, когда был выключен.

И сейчас этот писк выводил из себя! Хотелось найти источник этого гадостного звука и разрубить мечом! Мечом?

На портупее слева, как ему и положено, висел мой меч. Обугленное яблоко тихонько ткнулось мне в ладонь, просясь. Я взялся за рукоять, меч стукнулся в стенки ножен и со скрежетом камня по железу покинул своё убежище. Вид был его жалок, обломанный конец сверкал как мутное стекло. Но он по прежнему был мечом.

Я оглядел себя — моя обычная одежда. Штаны, аутентичные, сапоги местные, до колена, плащ серый с красным крестом. Вот только шлема не было и щита.

Потрогал голову — перчатки, мммать! Грязные. Взял меч в левую руку, только всё было каким-то медленный, как в воде. Стянул перчатку с правой руки, ощупал лоб, виски, затылок: повреждений нет. Помотал головой — медленно всё, но голова не кружится.

Огляделся в поисках источника противного звука, но везде был только белёсый туман, но сырости в воздухе не ощущалось. Посмотрел под ноги — песок очень липкий, сразу облепил мою обувь толстым слоем, но абсолютно сухой. Я сделал пару шагов, как против урагана, но ощущения были несколько иными. Словно, это не сопротивление среды, а при моём движении возникает электромагнитная или волшебная сила, которая действует на каждый кубический миллиметр моего существа и создаёт противосилу пропорциональную моему усилию. Очень не обычное ощущение.

Дышал я с трудом, буквально вдавливая в себя каждый глоток холодного и сухого воздуха. Обернувшись, я и увидел свои следы: они отпечатались чётко и ровно, даже края следа не обвалились. Мда, интересная местность, идеальная для хранения чего-нибудь. Например, предметов из камня. На счёт железа не знаю, но то, что песка тут уйма, говорит о благоприятных условиях для этого дела. По крайней мере, если условия здесь не меняются.

Писк усилился, став и вовсе нестерпимым для меня. Зажав уши руками, в левой всё так же был зажат меч, я пошёл на источник. Через несколько шагов я понял, что задыхаюсь, но впереди показалась странная конструкция. Состояла она из мегалитов, вычурной формы очень тонких плоскостей из всё того же камня. Конструкция была какой-то хаотичной, но меж тем, явно чувствовалось, что здесь всё на своих местах.

Я вступил на ровный пол из чёрного камня с белыми прожилками и пошёл сквозь ряды мегалитов, затем странных футуристических кустарников из камня, хотя похожими на кустарник их делало лишь моё воображение.

В какой-то момент я вычислил источник этого гадостного звука. Им оказался очередной кустарник. Я тронул листья его, и меня словно обожгло, но не руку, а всё тело сразу. И по кисти стал расползаться синяк, ровный и не хороший. Вибрирует он что-ли?

Тогда я, морщась, надеваю рукавицу из стёганки, ведь именно вибрацию она и должна гасить? Меч я вложил в ножны и снова дотронулся онемевшей рукой до листка. Меня опять дёрнуло, но на этот раз куда меньше. Звук резко сбавил частоту и стал более басовитым. Дотронулся левой рукой, почти не дёрнуло, а звук стал медленным и размеренным.

Вдруг, я почувствовал, как стал вибрировать мой меч. Он прост танцевал в ножнах. Тогда я его вытащил и поставил на пол. Ничего. Прижал сильнее. Опять ничего.

Тогда я засунул его в кустарник и там меч опять стал вибрировать. Но изменилась частота звука и самого кустарника, листки вдруг повернулись в другую сторону, а меч скатился на пол.

В этот же миг пол, мегалиты, кустарники стали звучать в унисон, выбирая общую частоту. Это было что-то очень страшное! Всё тело моё ломало, из носа пошла кровь, но я, стараясь не зацепить листья каменных цветков, подхватил носком сапога меч и вытащил его оттуда. Один раз я его уже бросил, на этот раз нет.

Подхватив вибрирующий меч, я стал продираться сквозь неизвестное мне поле, но далеко я не убежал: я вылез только из строения и упал.

Но как только я покинул эту огромную систему камертонов, они перестали быть мне слышны, даже вибрации не почувствовал. Но я видел, сквозь туман, что отступал от строения всё дальше, как листья и мегалиты стали уже зримо колебаться, а некоторые особо тонкие и хитро искривлённые плоскости разлетались в пыль.

Противодействующая движению сила взросла в разы, и теперь я уже точно задыхался. Я пополз, на руках и коленях тут же наклеился песок просто огромными ломтями, но я продолжал ползти, зажав в левой руке меч.

Как я прополз ещё какое-то количество шагов, я не понял, но прополз. И здесь дышать легче стало так резко, что я поперхнулся воздухом и пылью и ещё пять минут не мог откашляться.

Я встал. Здесь песок был нормальным песком: сыпучим, но очень мелким. От каждого шага пыль поднималась просто жуткая. Глаза застилал пот, дышал я сквозь зубы, голова существовала отдельно от моей головы. Причём зрение периодически куда-то пропадало. Я сделал шаг и услышал опять этот противный голос:

— Так, здесь теперь порядок, ладно, можно сказать, что ты у нас слесарь наладчик шестого разряда. — И мелко хихикает. Вот, скотина.

Я упал на левое колено, а затем решил не бороться с силой притяжения и сел прямо на песок. Холодный, блин. Серый песок, холодный туман. Вдруг туман резко поредел и я на краткий миг увидел гротескно-искревлённое изображение местности. То есть, если бы средневековые карты обрели объём, то они бы именно так бы и выглядели. Но я ничего не заметил, кроме тьмы кругом, каких-то строений, таких же или похожих на моё. Бросились в глаза пирамиды, но оценить их масштабы я не мог, так как всё объекты, что успел увидеть, были лишь проекциями таковых. Их размеры и расстояния меж ними оценить я мог.

Наваждение пропало, как и голос. И меня поразила та тишина, что гремела здесь. Стало вдруг очень спокойно. Я встал, отряхнул штаны и шагнул в свою постель, где у меня жутко болела голова, а монашек читал молитву на исцеление.

Я обвёл муторным глазом обстановку комнаты, точнее кельи, где я лежал. Нормально, но тело всё равно чешется. Значит, проснулся.

Конец квеста 'Трит-бург'

Надо мной склонился тощий монах и водил по часовой стрелке рукой, читая требник по памяти. Монах был одет в чёрную, очень грязную рясу. Волосы волосами назвать было трудно: засаленные сосульки. Но самое главное — глаза. Глаза у него были чёрные-чёрные, но светились, меж тем, светом и спокойствием. Ряса висела мешком на его высокой фигуре, как дерюга на чучеле.

Сама келья была с низким, сводчатым потолком, стояли книги на полках и письменном столе. Однако, можно заметить следы активное работы хозяина этой комнаты. Например, наплывы воска в местах вечного стояния свечей, горы перечитанных и переписанных бумаг. Одного только не было: не было запаха нечистот. Да и сам брат монах, несмотря на неряшливый вид, на бомжа не походил, в отличие от франкцисканских монахов местного большого монастыря.

— Лежи спокойно, брат, тебе рано ещё двигаться! — Сказал он. Я и сам чувствовал, что дёргаться мне не следует. Отметил, что почёсывание по телу ползает за рукой монаха. Значит, это не 'мурашки'.

— Это не то, что ты, быть может, подумал. Он создал не только внешнюю оболочку человека, что мы осязаем, но и не осязаемое тело — дух. Сейчас я прошу именем Его твоё тело восстановиться, брат-паладин.

Вместо 'спасибо' я, почему-то сказал другое, видимо хорошо меня стукнуло.

— Святой брат! Я согрешил! — вот такие вот слова. Ну, если вам не понять, то и не нужно, просто так, некоторым людям легче.

— Что за грех? Исповедуйся мне. — Ответил мне брат. На его лице не дрогнул ни один мускул, и это означает, что монах правильный, ибо только правильные монахи и клирики радуются тому, что человек раскаялся.

— Я впал в гордыню. — Нет, ну на самом же деле! Если, конкретно Вам, гипотетический читатель, не нравится выражение 'впал в гордыню', то замените его 'недооценил противника'.

— Это очень частый грех среди твоих и моих братьев, что защищают веру Креста с мечом в руке. И это очень хорошо, что ты покаялся. — Вот ведь, а?! Нормальный дядя оказался, без пафоса и серьёзно он мне это сказал. Истинно верует в то, что говорит, не зря такой худой и живёт в полной, скажем так, дыре.

Я закрыл глаза, полностью расслабившись, на душе действительно стало легче.

— Спасибо. Dixi et animam levavi*, брат

— Absolvo te**, брат паладин. Спи крепко, твоя вера ещё послужит ad maiorem Dei gloriam

* * *

. — это он так скаламбурил, чтоб меня развеселить.

Я заснул, но не надолго. Ко мне пришёл Неррут. Держался он спокойно, словно я всё также стою перед ним совершенно здоровый и невредимый. Зашёл он, конечно, не апельсины мне занести, а спросить, что делать в такой ситуации.

Я попросил принести и подать мне мои вещи. Какие-то служанки, особо робеющие перед святым братом-монахом, который встал в стороночку, принесли мои вещи. Неррута я попросил достать мою папку, где хранится дневник моих странствий по этому миру, и подать её мне.

Там лежало письмо отца-настоятеля Адалана. В том письме я корявым почерком написал приписку, что возложенную на нас обоих, меня и Неррута, миссию довершит брат Неррут. Сделал я это подозревая, что настоятель может придраться к форме исполнения нашего договора, и этим я сразу объяснил свою точку зрения и суть своих претензий, в случаи конфликта. Франкцисканцы те ещё скряги и сутяги.

#######################################

Dixi et animam levavi — Высказался и тем облегчил себе душу

Absolvo te — отпускаю грехи

ad maiorem Dei gloriam — к вящей славе Господней, девиз иезуитов, в оригинале монах сказал какой-то местный аналог.

Неррут взял письмо, прочёл его, так как я его об этом попросил, и свернул в кошель. Потом встал в задумчивости и несколько неуверенно спросил:

— Брат Томас! Хочу задать Вам вопрос.

— Да, пожалуйста, брат Неррут. — сказал я, еле двигая челюстью. Дышать мне очень тяжело, голова постоянно кружиться, а в глазах вечно 'чёртики' скачут.

Неррут постоял в задумчивости и осторожно так спросил:

— За каким лешим Вы прицепили шлем к горжету? Сначала все решили, что в этом был какой-то тайный смысл, но сейчас я просто теряюсь в догадках. Вы дали обет умереть в бою, по этому сознательно портите себе доспех?

— Сэр Неррут, если бы Вы были более внимательны, Вы бы усвоили простую истину, я никогда не был рыцарем в том смысле, в котором Вы понимаете это слово! — Между прочим, истинная правда. — И я просто не знал, что к горжету крепить шлем не нужно.

Тут Неррута перекосило. Это как так, не знал? Это как так, не был? Но на его лице мгновенно проскочила искра понимания, ведь сэр Томас с востока! А на востоке все бьются только пешим строем и вообще другие доспехи. А то, что не рыцарь, так это лишь из-за того, что никогда не умел ездить на лошади, наверное. Остальные предположения он отбросил, как кощунственные.

Попрощавшись со мной, он вышел, вскоре я услышал дробный стук копыт.

Выздоровление

Первые шаги давались с трудом. Голова постоянно шла кругом, виски сдавливала боль, но я прекрасно понимаю, что мне очень повезло встретить такого священника, как брат Гомер. Он много странствовал и очень многое знает и умеет. И это правильно, ведь только такие и могут быть настоящими врачевателями.

Четыре дня я отлёживался у брата Гомера, но на пятый я встал, несмотря на слабость. Лёжа в постели, я не расслаблялся и всё равно тренировался: укреплял сухожилия, крутил тяжёлую палку в руках, чтоб кисть не забыла тяжесть меча. И у меня постоянно шла носом кровь из левой ноздри, видимо при ударе переборка чуть сместилась. А сердце вечно выбивало танец там-там в грудной клетке.

И вот, наконец, свежий воздух. Помолясь и прося дать мне сил на дальнюю дорогу, я стиснул зубы. Глубоко вдыхая свежий и сладкий утренний воздух, я делал первые шаги по улице. Просто невероятно, что так быстро оправился от удара.

Священник вышел проводить меня, девушки, что помогают ему по хозяйству, собрали мне в дорогу мясо, вино, хлеб, немного овощей. Не разносолы, но очень добротно, как я люблю. Девушки милые и постоянно хихикали, когда меня видели и о чём-то загадочно перемигивались. Но мне как-то было не до них — сам еле как стою.

— Ты ещё не оправился от удара, брат-паладин — Сказал мне брат Гомер. Одна из милых девушек при этих словах особенно серьёзно посмотрела в мою сторону, а когда я перехватил её взгляд, глаз в сторону она не отвела, словно о чём-то просила.

— Надо ехать, брат Гомер. Эта миссия возложена на меня, и я должен удостовериться, что всё сделано правильно. К тому же, — здесь я посмотрел на хорошенькую пухлощёкую прислужницу — мы будем возвращаться именно по этой дороге.

— Тогда мирной дороги тебе, Странник.

— Спасибо, брат.

Я взял коня под уздцы и повёл его со двора. Когда я вышел на большую дорогу, слабость прошла, как и головокружение, хотя я осознавал, что они просто забиты адреналином, но при малейшем расслаблении вернуться вновь.

Шагал я не слишком быстро, не выбиваясь из сил, но всё же быстрее, чем со своими спутниками, даже лошадь, не всегда за мной успевала, точнее она просто быстрее устала.

Я всё также шёл, счастливый, что могу ходить, что ветер всё также овевает моё лицо, что Солнце светит и я, наконец, избавился от своего горшка. Надо будет теперь заказывать не только меч, что само по себе просто разорение, но и приличный шлем. Думаю, обойдусь бабюртом с Y-образным вырезом. И обзор не плохой и брамицу можно приделать. Что ещё для криворукого паладина, как я, надо?

Правда, это всё не просто достать.

В конце концов, я увидел ориентир — тропу, можно сказать, грунтовую дорогу, что шла к монастырю франкцев, на ней-то я и свернул в сторону. Солнце было уже низко, я проголодался просто дико, но я упрямо шёл, боясь опоздать, и по этому мне пришлось заночевать в лесу. У дороги, на холме, где всегда останавливались путники, когда путешествовали в сторону Тракта.

Перед ночёвкой я тщательно смотрел под ноги и по сторонам, выискивая сушняк. Конечно, моя лошадь этому не сильно обрадовалась, так как нести это всё пришлось именно ей.

Ага! Вот и то место: Высокий глиняный холм, когда-то бывший каменным. Его толи насыпали, толи облагородили во времена падения империи. В подражание имперским фортификаторам Лодонд Кровавый, завоеватель Империи, возводил свои башни, правда только из дерева, в качестве дозорных. Однако, вскоре такое строительство потеряло актуальность: Лодонд Кровавыц умер, а на его место пришёл Корол Первый со своей системой вассалитетов. Собственно, Лодонд так мало правил именно по причине установления имперской системы управления провинциями — власти у него не было, но он продолжал давить так, будь-то уже был полновластным императором.

Но сейчас это значение не имеет. Сама вершина холма не была пологой — на её вершине росли сосны, что своими корнями скрепляли этот холм намертво. С северной, обращённой к дороге стороны, верхняя терраса была отгорожена от ветров земляной насыпью. Сама насыпь поросла изумительного вида травой и мелкими плевыми цветами, которые в это время года уже редко где встретишь на севере. С южной же стороны был вполне удобный подъём, немного похожий на винтовые пандусы, что ведут к главным воротам крепости. Точно также, при подъёме человек идёт, оставляя по левую сторону от себя обрыв, а справа — вершину. Так как большинство людей в этом мире правши, а щит всегда держат левой рукой, то этот факт говорит в пользу той версии, что этот холм был когда-то фортом.

Остановившись у самого начала холма, я в кожаные вёдра набрал воды, наверху попою лошадь, когда расседлаю, и она немного остынет.

Закат я встречал в очень хорошем и спокойном расположении духа, несмотря на то, что внизу вечно мелькали невнятные тени с горящими глазами. Что мне до них?

Но всё же я не спал: как истый ролевик, я не раз играл и за эльфа и реально отыгрывал. По этому, я вполне искренне и с явным удовольствием слушал ночные звуки, сверчков, шорох ветра. Считал звёзды и поддерживал огонь, всё-таки очень холодно ночью в лесу.

Неясные тени всё также кружили рядом с холмом, но близко подходить не решались.

Утро наступило удивительно быстро, хотя, четыре утра только с большой натяжкой можно назвать утром. Задав корма лошади и напоив её, я с трудом, но всё же надел уздечку, водрузил на неё поклажу. Сам я не завтракал, ограничился только водой — по пути поем.

Ноги болели с непривычки — почти за пять дней простого лежания. Да и местность все больше и больше стала бугриться холмами, верный признак того, что монастырь уже рядом. И точно! После полудня этого дня, я увидел первые домики, что относились к посёлку у монастыря франкцев.

Сам монастырь предстал в этот вечер не грязной и серой кучей щебня и камня, а вполне благопристойной крепостью. Высокие стены были призваны оберегать больше от садовых воров, чем от войск баронов, но в случае нападения, и они могли бы стать серьёзным рубежом обороны.

За стенами виднелось только само здание церкви, крепкой постройки с достаточно широкими окнами, правда, на очень большой высоте.

То, что я не стал задерживаться, воздалось мне сторицей: я увидел издали отряд сэра Конрада: Хега, Гольта, Неррута... Они седлали коней. Я пришёл вовремя.

Конечно, с такого расстояния меня заметить сложно, и я пошёл быстрее, в надежде перехватить их до того, как они отъедут. Но я ошибся, они наоборот: приехали и сейчас рассёдлывали коней. Интересно, и куда же это они ездили?

Часть Пятая: Крестовый поход локального масштаба

Вставка в повествование

Запись в дневнике.

Аннотация к записи: 'Запись сделана во время вынужденной остановки в гостях у отца Гомера'

Текст:

И вот, я лежу, стараясь не крутить головой. Но совсем ничего делать я не могу. Брат Гомер сказал, что вера меня питает на столько быстро, что вскоре я встану на ноги. По чести, стоит сказать, что в прошлом мире, у себя дома, я бы провалялся в койке месяцы. И, может, на всю жизнь остался бы калекой, а ведь священник не маг — он одной своей верой лечит, да ещё и знанием анатомии. Откуда сии знания, я не стал допытываться.

Ладно. Пересмотрев свои записи, я понял, что совершенно забыл написать о гномах и нашем брате-кузнице. А это очень близкие темы, между прочим.

Лично я старался как можно больше разузнать о нашем селе, но ничего узнать из сказок или местных легенд мне не удалось. Вы спросите: почему искал? А я Вам отвечу! Посудите сами: деревня была на краю гибели, когда к ним пришёл дядюшка Снорг. Он вселил в сердца селян надежду и желание бороться. И они проработали тот год как проклятые, но собрали нужный оброк для церкви.

На следующий год деревня всё равно оказалась на грани банкротства. Тогда она не смогла заплатить минимальный налог, за который ей прислали бы намоленную реликвию. Эта реликвия отпугивала, иногда просто овеществляла в плоть снежных зверей, которые без этой защиты опустошали деревни севера. Но тут пришёл я и смог завербовать Неррута. Вдвоём мы помогли сервав отбить нападение зимой.

Наконец, мечи и доспехи (переделанные из старых, но не суть важно). Их нам отковал наш кузнец и брат-паладин. Его мы вытащили из сугроба: в стельку пьяного, абсолютно лысого, как на лице, так и на голове, без шапки... гнома. Да-да, именно гномом является наш уважаемый Герунд сын Вара. Слишком всё гладко. В литературе, играх и на ролевухах это называется по-разному, но суть одна — подстава.

И вот теперь, очень кстати о гномах.

Как-то занят был я, чем не помню. Прибегает ко мне мальчишка Чез, сын Туха Огородника. Зима, одет тот парень был в овечий тулуп, шапка какая-то бесформенная. Прибежал, значит, встал по стойке смирно и кричит, что сэр Неррут послал его, Чеза, за господином Томом, так как сэр Неррут не может один вытянуть из сугроба эту.... Тут парнишка запнулся. Нет, он и такие выражения знал, и понимал их, но вот не мог никто в деревне при мне ругнуться. Быть может, из-за того, что я сам не ругаюсь, так сказать, пример подаю.

Я сделал парню знак вольно, сунул ноги в унты, шубу на плечи, кушаком подпоясался и вперёд, на помощь! И, представьте себе, даже доспехи не одел, вопреки расхожему мнению, о том, что паладины даже ванную принимают в них.

Пацан привёл меня на место 'происшествия'. Выглядело это так, будь-то Неррут хотел перевернуть огромный валун. Только валун имел маленькие ноги и длинные руки. Всё это было завёрнуто в лохматый полушубок, ватные штаны, а на маленьких ногах с огромной стопой были одеты мощные, подкованные сталью сапоги.

Мда. Вдвоём мы вытянули его из сугроба. Потом послали за санями в деревню Чеза и бедный парень опять понёсся по поручению. Обратно он приехал на санках, которые тянула единственная в селе тягловая лошадь. Ессно, не без возницы. Втроём мы таки забросили в сани эту глыбу.

Когда гном пришёл в себя он ничего не сказал, он даже не встал. Но по его мутным глазам я понял, что ему нужно: часто я видел подобные взгляды. Тогда я сказал, что для лечения ему необходимо вино. Желательно пиво. Больной посмотрел на меня очень жалобными глазами и, возможно, с благодарностью.

Когда он оправился от простуды, первое слово, что он произнес, стало 'кузня'. Конечно, у нас была и кузня и кузнец, но это был black-smith, то есть хорошее оружие ковать он не умел, ковал только инструмент. И вот тогда-то гном сразу же доказал, что гномы истинные знатоки металла. Конечно, тот инструментарий, что был у нас, ни в какое сравнение ни шёл с тем, которым гномы творят у себя под горами. Но мастеру и этого хватило.

Вторым словом, точнее словами, которые он произнёс после того, как мы его подобрали, стало имя: Герунд сын Вара.

В нашей общине его побаивались и когда лысый, как колено гном проходил мимо любой веселящейся стайки детей, смех и шутки тут же стихали. О причинах его странного для любого человека поведения ни кто из нас не допытывался, как и о том, что же с ним случилось.

Нас, двоих паладинов, Герунд Варович сторонился. Впрочем, он вообще держался особняком и только со Сноргом общался достаточно плотно, хотя, на наш орден смотрел с изумлением. Он бы и высказался не лестно о нас, но неблагодарным он не был и по этому молчал.

В конце концов, он пришёл-таки на одну из проповедей. Послушав нас минут пять он покинул собрание. Но через некоторое время он подошёл к нам с Неррутом, приказав не двигаться, пока он будет снимать с нас мерки и прочее, это была самая длинная его речь за всё время нашего знакомства. А через пару месяцев мы стали обладателями замечательных мечей, вместо тех, что мы 'отжали' у заезжих дворянчиков. Они всё равно были гадами.

Ну, ладно! Мы их попросту взяли на гоп-стоп. И за дело, между прочим, но это иная история.

Конец записи.

У монастыря франкцев

Пока я находился в небольшой рощице, меня видно не было, но как только я стал спускаться в долину, где и был построен монастырь, на мою одинокую фигуру, завёрнутую в серую дерюгу, обратили внимание в отряде. Конечно, меня можно было узнать только по лохматой шевелюре, годами не чёсанной и всегда стоящей дыбом, какой бы длинна волос ни была.

И меня узнали. Сэры рыцари встали, как бы общаясь на тему погоды меж собой, дожидаясь меня. Через десять с лишним минут я таки доковылял к ним, ведь я уже никуда не торопился.

Когда я подошёл ближе, сэр Конрад рассказывал об одном из походов на юг, в котором он участвовал в свои юные годы. Шум от моих шагов глушился уже жухлой травой, но моё приближение всё равно не осталось не замеченным. Лошадь мою подхватил под уздцы грум, едва я приблизился на расстояние десяти шагов.

Рыцари стояли и слушали де ля Пикнера, его сыновья: Хельг и Гольт в пол уха, они-то это уже знали, а Неррут и Дер-Борбрь с его оруженосцами с удовольствием. Особенно их удивили пассажи на тему очень мягкой зимы и палок, которые нужно втыкать в землю и тогда они будут сами по себе расти.

Я подошёл к ним, встал рядом и точно также стал слушать. Мне вежливо кивнули 'с добрым утром' и сэр Конрад продолжил рассказывать. Вот он закончил рассказ про сарацина и белокожую Мадалию дель Трассия, закончившуюся диким гоготом всей дружины (не буду пересказывать, но, в общем-то, юмор присутствовал).

Воспользовавшись перерывом, в разговорах я поинтересовался:

— Сэры, а тут вообще кормят уставших с дороги рыцарей?

Обозванные сэрами оглянулись по сторонам, переглянулись меж собой и дружно загомонили, дескать, а действительно! Где это тут кормят и всё такое?! Тут же подошёл очень важный старший слуга сэра Конрада, и огласил окрестности новостью 'кушать подано'. Рыцари, воодушевлённые этим известием лучше, чем сигналом горна к атаке, развернули боевые порядки в указанном грумом направлении и, кидая в небо боевые кличи, подхватили меня под локти.

Когда мы такой шумной толпой вломились в двери трактира и в предупредительно распахнутые хозяином окна, нас уже ждала крепость неприятеля в виде крутобокого пирога с олениной или каким-то другим травоядным мясом. Позади нас сэр Конрад и Дер-Борбрь шли, как и положено полководцам, сохраняя достоинство, приличествующее уже умудрённым жизнью воякам. Но и они издали кровожадные кряканья при виде роты почётного караула состоявшей из запотевших крынок монастырского пива.

Сражение развернулось тяжёлое и с переменным успехом, так как на помощь к осаждённым подходили всё новые и новые полки выпивки и когорты пирогов, вареников и тушёных овощей в виде вспомогательных батальонов. Но мы сражались достойно, поэтому, вскоре неприятель, очень вкусный и сочный, кончился. По доносившимся со двора крикам и песням, наши стрелки и слуги тоже вели тяжёлые и беспорядочные бои, да так самозабвенно, что даже со стен монастыря, стоявшего достаточно далеко от нас, глядели толстомордые монахи с осуждением. Они и сказали бы что-нибудь о пользе воздержания, но лица в бойницы не проходили.

Наелся и я. Фух! Для воина нет ничего важнее вовремя заправиться едой, ибо в этом физическая составляющая силы любого рыцаря. Но пора и честь знать! Я оглядывал успокоенные завтраком лица моих соратников.

Толпа голодных рыцарей и оруженосцев, в традиции похода допущенных до рыцарского стола, отступили от опустевших блюд с чувством глубокого удовлетворения. Сэр Конрад, на правах старшего, вознёс благодарственною молитву, очень искреннюю и прочувствованную. Он огладил свои роскошные, запорожьи усы, стирая остатки яств и пива, чуть ослабил ремень, цыкнул зубом и произнёс:

— Сэр Томас! А чёго это Вы не рассказываете нам, как Вы добрались до нас? Зная Вашу везучесть, рискну предположить, что по пути Вы знатно побегали. — И хитро так на меня посмотрел.

— Да не сказать бы. Я тихо-тихо пешком, да по кустикам. — Выражение лиц столовающихся стало, мягко говоря, неприятно удивлённым. Всё-таки подобные словесные обороты были не в чести у рыцарского сословия. Дер-Борбрь скривил рот, будь-то ему попалось кислое пиво и отвёл взгляд в сторону. И только сэр Неррут и сэр Конрад хитро ухмыльнулись. Они-то знали, что именно скромность и самоирония есть главные качества, присущие паладинам, дабы не выжить из ума и не скатиться в пучину гордыни.

Не развивая эту тему, сэр Конрад велел принести красного сладкого вина, чтоб отметить восстановление отряда в полном, численном отношении. Конечно, он-то сказал:

— Надо бы отметить, — и уже трактирщику, — хозяин! Святой Крови! — Дер-Борбрь повторно скривился, заметив, что сладкие вина не есть напитки мужчин.

Сэр Корад обвёл довольным взглядом почтенное собрание, вторично пригладил усы рукой, словно довольный кот Матроскин и с весельем в голосе произнёс:

— Вино — это кровь соратников наших, павших за веру и Крест, сладка она, ибо блаженны они, пьяна она, дабы возвеселить сердца скорбящих друзей.

Да, в те времена, когда даже Дер-Торкты были славными воинами Креста, все помнили обычаи и обряды крестовой веры. Сейчас же многое забывается. Дер-Борбрь всё-таки был умным человеком и ничего не ответил и только сделал виноватое выражения лица: я исправлюсь. Так же сделало ещё пара человек, так как некоторые молодые не знали этой традиции. Я же просто морду кирпичом. До таких тонкостей я не доходил.

Видя, что разговор плавно завернул не туда, я решился перевести беседу в более подходящее русло, а именно:

— Сер Конрад и Вы, сэр Дер-Борбрь! Прошу простить меня за дерзость, но меня не было с вами почти седмицу, я спешил к монастырю святого Фанкциска, намереваясь перехватить отряд до того, как он отправиться на новые подвиги, но уже без меня. Однако, что же я увидел? Вы рассёдлывали коней, что же это получается, я всё пропустил?

— Сэр Томас, уж не хотите ли Вы сказать, что могли так жестоко с Вами поступить и не дать подставиться под клыки нечисти и нежити с Гримпенских болот? — Задорно прозвучал откуда-то слева голос сэра Хельга. Вот за что я его уважаю, так это за вечно весёлый нрав и то, что он в шестнадцать с хвостиком лет стал полноправным рыцарем.

Ответ брата дополнил рассудительное замечание сэра Гольта, ему, как старшему, положено быть чуть серьёзнее сэра Хельга:

— Мы нанесли визит вежливости в ваше село, сэр Томас и сэр Неррут.

Тут подал голос Неррут, что сидел по диагонали от меня:

— Нужно было подать весть о себе и проведать, как дошёл караван до деревни. Ведь, после нашего фиаско у меня возникла мысль о том, что наш работодатель захочет потребовать аванс назад. — Это была откровенная крамола, но сэр Неррут был наш человек и знал, откуда у мирового зла растут ноги: из человеческих слабостей.

Я взглянул в глаза Нерруту, ибо только с ним и сыновьями сэра Конрада я наладил более или менее дружеские отношения. Пытался я выяснить, что скрывается за лёгкой небрежностью рассказа. Всё-таки, меня он чуть, но всё же оберегал от расстройств, хоть я этого и не люблю.

Но тут вмешался сэр Конрад, уже чуть захмелевший:

— Эх, и славно мы там дали басканам* прикурить! Гады, привели с собой ручную нежить, но они точно ни как не ожидали — Прикурить?! Мда, странные особенности перевода. Хотя здесь есть это слово, но курить, то есть, тлеть, может мох, ткань... Не знаю, как адекватно это перевести. А потом до меня кое-что дошло, и я замер, поражённый. Так и не отпитое мною вино, я отставил в сторону и спросил, глядя на сэра Конрада:

— И как? Вы отбились, кто пострадал? — Спросил я вроде спокойно, но очень настороженно. Дело всё в том, что я очень не хотел покидать село надолго. Для меня оно стало родным и тёплым. В этом, чужом для меня мире, мне просто негде было найти понимание и угол у очага. А ведь я не железный, да, нежити я не боюсь так, как должен был бы, но потеря домика дядюшки Снорга с ним самим, стала бы для меня роковой. Вот теперь я с ужасом в коленках думал, что мои предчувствия оказались правильными, и мне не следовало уезжать.

— Сэр Томас! Уж не хотите ли Вы оскорбить нас? — Прогремел сэр Конрад. Но меня это не испугало, твёрдо глядя в глаза этому человеку, да так, что хмель начал выветриваться из его головы, я повторил свой вопрос:

— Пострадавшие есть? — Но за опешившего де ля Пикнера ответил Неррут:

— Хик сын Гоги Репейника и все Огородники, на них первых напали. — Я положил локти на стол и склонил голову. Облегчение, что Снорг не пострадал, но горечь, что погибли славные Огородники. Девчушки у них были первыми красавицами на селе, обидно.

— Сколько басканов, сэр Неррут? — спросил я, всё так же глядя в стол, но затем вновь выпрямился. Надеюсь, на лице нет ничего, кроме спокойствия.

########################################################################

*Басканы — остатки коренного населения, вытесненного Империей на север, во времена её расширения.

— Много. Никто не считал. Но каждый из оруженосцев по десятку на себя взял точно, да ещё и стрелки. Нежити порубили просто неимоверно много, — во время его рассказа, когда я смотрел только на Неррута, краем глаза отметил, как померкли лица всех присутствующих, только Дер-Борбрь выглядел невзмутимым, — ну, а славные рыцари: сэр Конрад и сэр Дер-Борбрь, сыновья сэра Конрада вселили ужас в сердца всех басканов на многие поколения. — Тут раздался голос сэра Хельга, самого его я так и не вижу:

— Теперь Золотое на Красном будет цветом ужаса и кошмаров у басканов, и через десяток поколений они этого не забудут, если не выродятся.

Дер-Борбрь не выдержал и досадливо дёрнул щекой: про него забыли. Но на его месте, я бы не стал настаивать своей исключительной роли в том рейде. По слухам, Дер-Борбрь хорошо владел только таранным ударом копья, а swordsmen из него был никакой. Но он был настоящим аристократом и был крайне тщеславен.

— А что Герунд, сэр Неррут?

— Герунд ваш просто страшное чудовище, настоящий дворф из самый древних легенд. — Перебил Неррута Хельг, ибо такого персонажа, как Герунд Варович просто так обойти и оставить без внимания наш бард и словолюб не мог. — Он вышел на битву в мощнейшем и неподъёмном даже для богатырей человеческой расы доспехе. Традиционный для гномьего народа шапель (переводится как шляпа с полями) сверкал и переливался огнём подземных горнов. Кираса и наплечники, что крепостью спорят со стенами Священного города, топор на длинном древке. Но самым устрашающим для басканов показался святой блеск из-под шапеля и отблески горных молний на лезвии топора.

— Хельг! Мой мальчик! Каких ещё молний? — спросил изумлённый сэр Конрад.

— А.... Тогда, отблески снегов на горных вершинах. Вот, так будет даже лучше. — Нашёлся сэр Хельг. — А ещё, сэр Томас, Герунд нашёл замену Вашему истлевшему мечу. Конечно, оборотней Вы даже таким клинком можете бить, но Герунд решил, что так будет лучше. Сэр Неррут, Вы когда преподнесёте меч сэру Томасу?

Неррут, который заметил, что настроение и моё и всех собравшихся несколько улучшилось благодаря сэру Хельгу, уже сам хотел перевести разговор на эту тему, но не успел.

— Сэр Хельг, знакомство с новым мечом для рыцаря это как женитьба на второй жене, после смерти своей возлюбленной. И дело это сугубо личное. Или для Вас Ваш меч просто нож для чистки брюквы?

Это был одновременно и удар ниже пояса и справедливое замечание. Такие вещи на людях не обсуждают. И сэру Хельгу ничего не оставалось кроме как постараться успокоиться и проявить сдержанность, ибо в противном случае его резкий ответ сочтут ребячеством.

Сер Конрад, несмотря на то, что аристократ и феодал, всё же был мировым мужиком и постарался перевести разговор на другую тему и обсуждение грядущего похода именно та сама тема.

— Благородные рыцари, когда мы все отобедали и несколько отдохнули, мы можем обсудить в полном составе, хотя я на это не рассчитывал, окружающую обстановку. — Дер-Борбрь эту оговорку счёл похвалой в свой адрес, чуть заметно улыбнулся и скромно опустил глаза, как будь-то ему не ловко оттого, что он так хорош на коне. — Мы уже обсуждали это в отсутствие сэра Томаса, но всё-таки есть необходимость обсудить всё вновь. Я уже думал над этим, прикидывал какое количество запасов и какое снаряжение потребуется, но сэр Неррут разрушил все мои умственные построения на раз одним лишь своим рассказом о встрече его и сэра Томаса с кучей упырей. Ещё больше меня насторожили сведения о самой твари из Гримпенской Трясины. Сэр Томас, я никак не могу понять, что означает коллективный разум? — Сэр Конрад с вопросом посмотрел на меня. А что я? Я рассказал.

После моего рассказа все стали очень задумчивыми. У них появилось больше вопросов, чем ответов и чётче всего на их лицах проступало: 'Откуда он это всё знает?' Но ответить на это я не мог.

Помутнение рассудка? Иная реальность?

И тут я очутился в уже знакомом мне месте, где только туманы и сырость. Поначалу я растерялся, я не помнил, что было совсем недавно. Я помнил кто я, я помнил, как я попал в этот мир, но я совершенно не помню, что произошло пять минут назад, час, не помню даже предыдущий день. За спиной у меня болтался щит, как у меня, только фон белый, красный крест. Из прочего доспеха кольчуга, не моя, поддоспешник, бедренные щитки, плащ и меч... Мой меч! Тот самый, что истлел в той злополучной парилке! Но сейчас он сияет как никогда, даже полумрак этого мира ему не помеха. Ого! И шлем есть! Куполообразный с намётом. Не плохо, самый настоящий паладин сейчас, жаль, моих наплечников с горжетом нет. Какой горжет? Не помню совершенно...

Чувствуя, что это всё неспроста и до жути обрыдло, ибо ничего нового придумать они не могут. Из-за этих предчувствий, я полностью экипировался, ожидая, когда же на меня обратят внимание.

Но время шло, а никому до меня дела не было. Хм, значит, нужно идти самому искать себе приключения.

Меч с тихим и торжественным шелестом во второй раз покинул ножны, брызнув во все стороны солнечными бликами. Шаг, другой, но всё тихо. Я пошёл уже свободнее, озираясь, временами замирая, прислушиваясь к звукам. Но кроме моего прерывистого от волнения дыхания, да скрежета песчинок влажного песка не было никаких звуков.

А это, уже порядком надоедает. Туман... словно мёртвый, не живой, иду и не чувствую объятий его, только лёгкое сопротивление. Пустыня, пустыня, пустыня.... Я с тем же успехом мог бы ходить кругами. В конце концов, если гора не идёт к Магомету, то и фиг с ней, пусть не идёт, а я последую её примеру. От нечего делать устроил сидячую забастовку, разве что каской по асфальту не стучал. То есть сел прямо на землю, меч положил на плечо, щит прислонил к себе слева.

Тихо, как в склепе. И везде только песок и туман. Серый сумрак и холод. Странно, вроде равнина, даже деревьев нет, но всё равно ни дуновения ветерка, словно в гигантских подземельях сижу, и чем больше об этом думаю, тем больше в этом убеждаюсь.

Послышался какой-то шелест, словно кто-то роет тихонько чем-то твёрдым землю, но ни кого в пределах видимости. Поняв, что так можно застудиться, я встал. А раз уж я встал, то можно и проверить, кто-то это там копает? Но найти источник звука я не смог, как только я приближался, рыть прекращали, зато начинался аналогичный спектакль за моей спиной.

— Так, тут всё как обычно — этот голос прозвучал слишком неожиданно и я, ещё не успев развернуться, уже бил мечом в сторону голоса сзади, одновременно уходя от предполагаемой атаки вниз и вправо, прикрываясь щитом.

Но никого за моей спиной не было, конечно, как же ещё-то могло быть?

— Вот это реакция! Хо-хо! Будь я человеком, точно раскроил бы мне что-нибудь жизненно важное.

Я никого не видел, но слышал, как где-то совсем рядом этот кто-то шуршал листами, писал вроде как карандашом, сопел и ругался в пол голоса: 'Да где эта...'

— А! Нашёл! Так, ну ладно, герой, ты, наконец, приблизился к лагерю жалких людишек! Ты давно уже не ел и тебе требуется свежая кровь!..

Слыша это, я невольно окинул взглядом пустыню и густой, мёртвый туман вокруг меня и откашлялся, дыбы привлечь внимание чтеца, кем бы он ни был.

— Да-да? А...о.... Сейчас, одну секундочку... Так, да где же оно? Блин, бойцы, бойцы, бойцы.... А! Вот и боевики... Так, а где тогда паладины? — Бормотал голос, в это время я постоянно крутился и вертелся в надежде высмотреть хоть что-нибудь. Ещё больше стали напрягать провалы в памяти.

— Прошу простить, голос в ночи! — Но тот меня не слушал. Я вложил меч в ножны и постарался набраться терпения. Внезапно раздался стон, звук, словно кто-то ударил ладонью по чему-то очень твёрдому:

— Мама дорогая! Точно! Паладины же у меня в другой папке! — Какое-то шуршание и мне показалось, будь-то я действительно увидел папку для бумаг.

— И так, паладины. — Сдул пыль, по-моему — Паладины. Ага. И так, Вы, славный герой, наконец, добрались до старого кладбища. Вас прислал настоятель Вашего братства, дабы очистить от скверны т.д. и т.п. — Прочитал голос скучающим тоном — Так, короче, паладин! Паладин?!

Я стоял, скрестив руки на груди, и даже не думал отвечать, ну, нафиг его.

— Так! Ты вообще где? — Тут раздался новый шорох, словно этот неведомый кто-то шарил по карманам, нашёл, достал коробок спичек. Спичек? Да-да, этот звук ни с чем не перепутаешь. Чиркнул спичкой и увидел искру слева от себя, скосил глаза и стал пристальнее смотреть в ту сторону. Ещё раз чёркнул спичкой и появился огонёк, который высветил какое-то полупрозрачное облако. Потом это облако поднесло огонь к свече, и она вспыхнула, неожиданно ярко выделив призрака из потустороннего мрака. Сам призрак оказался чем-то вроде рассеянного молодого мужчины в скромном коричневом сюртуке, сорочке со стоячим воротником и галстуком-бабочкой. Сей молодой мужчина держал четыре папки с торчащими из них бумагами, прижатыми к груди левой рукой, под правой подмышкой было зажато ещё парочка, зато в правой руке держал подсвечник и пытался гримасами носа поправить себе очки. Призрак не был прозрачным, но не освещённые светом свечи участки его персоны были подёрнуты туманом. Я стоял и смотрел на него, ожидая, когда же он соизволит повернуться.

Подслеповато щурясь, он, чуть наклонившись вперёд, стал поворачиваться. Когда я попал в поле его зрения, он подпрыгнул от неожиданности, так как я стоял почти вплотную к нему.

-Хорошая реакция, имей я чувство юмора, точно надорвал себе бы что-нибудь жизненно важное. — Сказал я спокойно. Мужчину в сюртуке проняло и он, проявляя акробатические навыки высочайшего уровня, собрал все, почти упавшие папки в одну кучу и положил их на согнутую в локте левую руку. Особенно меня позабавили выражения лица, которые сменялись очень быстро. Добавьте ещё горящую свечу, с капающим воском и сползающие очки.

— А! Вот Вы где! Так, сэр паладин! С радостью сообщаю, что Вы успешно допущены до двадцати-уровнего кладбища, где Вам предстоит вынести испытание на стойкость. Вас ждут полчища трупов, скелетов, пара вурдалаков, один оборотень и ещё пара главарей. — Произнёс он, словно поздравлял меня со светлым праздником Христова Воскресения.

— Так! Осади коней, уважаемый! А где, собственно кладбище? Я тут уже который час хожу и нет ничего, кроме серого песка, да щебня. И потом, кто тебе сказал, что я этого хочу? — Очкарик посмотрел на меня как на сумасшедшего, потом с изумлением, а затем опять стал рыться в своих бумагах.

— Сэр Томас? — Спросил он полу утвердительно, извлекая какую-то бумажку.

— Допустим. — Сказал я.

— Паладин, попаданец и всё в таком духе? — Я утвердительно кивнул, пульс усилился, дыхание участилось. Не может быть! Они знают кто я! Я повернулся всем корпусом к этому призраку, быть может, именно сейчас я узнаю, как отсюда выбраться. Откуда, отсюда я в тот момент не думал.

— Ты что за существо? — спросил я, изрядно трясущийся от возбуждения. Они знают!

— Я хранитель игры, эта игра давно, очень давно придумана величайшими из магов для собственного увеселения и для простых смертных, тогда это было не обременительно. Сейчас лишь единицы удостаиваются чести пройти это испытание. Так. А где, действительно, декорации? Одну минуточку!

Тут же туман отступил, появились свежераскопанные могилы, скособоченная церковь, шатающиеся мертвецы и всё такое подобное. Ах, да! И Луна с облаками тоже, вот только порубежный туман, как был безжизненным, так и остался висеть грязной тряпкой.

— Не волнуйтесь! Это только декорации, так что, можете смело рубить этих монстриков, родственники против не будут.

— Ага, спасибо. — Сказал я с подкашивающимися ногами. В живую мертвецы выглядели довольно мило, не то, что упыри...а где я упырей-то видел?. — Слушай, вопрос возник! А они меня не покарябают?

— Ну, если всё будет не очень хорошо, то я попросту остановлю игру. — И задул свечу.

— А как ты поймёшь, что пора?

— Я тебя чувствую, то есть вижу, что ты делаешь, правда, не вижу где ты это делаешь.

— А.... Успокоил, а всё-таки, кто меня сюда направил? Ведь я не подавал заявку.

Тут опять раздался шорох бумаг и бормотание 'Заявки, заявки, заявки...' Один из мертвецов, до этого спокойно бродивший под луной, вдруг задумчиво посмотрел на меня, что проронил невнятное и бодренько так заковылял ко мне. Я выхватил из ножен меч, который по своему обыкновению брызнул задорным светом в разные стороны. Все скелеты и трупы вдруг замерли и повернули свои пустые глазницы и сочащиеся гноем зенки в мою сторону. Смрадный запах, кстати, отсутствовал, но всё равно, что-то такое в воздухе витало.

— Живой........ — Пронеслось единым вздохом по всему кладбищу. Трупы развернулись теперь полностью и жадно потянули ко мне свои культи. Опять, меня втянули в глупую игру. Что ж за день-то такой? Однако какой конкретно день я вспомнить не смог.

Песок, трава, земля, мелкие камни шуршали под сотнями стоп ходячих трупов, волна ненависти била меня плетью, норовя вырвать из тела всё тепло и всю жажду жизни. Но это ещё не все: до этого не тронутые владельцами могилы, шевелились, падающая внутрь земля с горестным вздохом выпускала в мир зло, которое так хотела навсегда избыть.

Видя, что противник превосходит меня числом, я поспешил добраться до большой каменной стелы, там я смогу хотя бы прикрыть спину. Трупы наступали, а шорох бумаг завершился возгласом призрачного бюрократа:

— Ага! Заявка пришла от самого Эригорния Маасковского. Знаменитый шутник...Ох, так он тебя ради шутки, что ли запихнул сюда?

— Ты мне лучше скажи вот что. — Проговорил я, наблюдая за раззявленной пастью медленно ползущего ко мне мертвяка, ещё четыре шага и первый же скелет лишится кочерыжки. — Что ты знаешь обо мне и знаешь ли как мне убраться отсюда?

— Я всего лишь хранитель-секретарь, знаю то, что есть в моих циркулярах. Как выбраться? — Тут опять послышалось задумчивое шуршание листами. Во имя всех светлых богов, идите к чёрту! И я лихо срубил черепушку первому и самому резвому из мертвяков. Кочерыжка покатилась задорным таким мячиком под откос от стелы, а мертвецы замерли и проводили её взглядом.

— Шшшш — Раздалось рассерженное шипение, словно пробили колесо КамАЗу и мертвяки явно наддали. Морды весёлого зелёного оттенка с оскаленными волчьими клыками тянулись ко мне.

Мертвяки всё сильнее и сильнее разгонялись, подволакивали ноги, кто-то полз по земле. И хоть были и совсем свежие трупы, несмотря на возраст кладбища, и некоторый из 'свежатины' были без одежды, никакой эротики не было, все причинные места были целомудренно прикрыты экстравагантными лохмотьями, либо просто аккуратно объедены. Удостоверившись в том факте, что эти актёры 'Resident Evil' просто маскарад, я со спокойной совестью подождал пока подберутся поближе, а затем на контратаке начал спокойно рубить по одному, благо монстры шли не особо быстро.

Хек, удар. Хек, закрылся щитом. Хек, троим за раз срубил головы. Рублю крест на крест, шаг, второй, третий вперёд, ещё пара шагов. Освободилось солидное пространство, быстро отступаю назад и пару мгновений отдыхаю. Так я сберегу силы на лёгких уровнях, да, очень напоминает и полёвки и РПГшки.

— Эй! Птица-секретарь! Нашёл что-нибудь? — Ещё пара вздохов-выдохов и опять, тихонько рубить их. Трупы стали продвигаться значительно медленнее из-за очень скользких выделений, которые вытекали из рубленых ран, ещё сохранивших остатки мяса трупов, а ещё из-за груд тел их товарищей по несчастью. Доселе не бывшие в деле трупы запинались о порубленные тела и просто падали. Многие пытались встать и сбивали сзади идущих, ещё больше мешая продвижению волны атакующей меня нежити. Некоторые бросали это сугубо бесполезное дело и просто ползли ко мне, а получалось это у них весьма дурно.

Шелест страничек и уже откровенные нецензурные ругательства в адрес создателей, наконец, замолкли и окрестности огласил жуткий вопль, вроде: 'Нашёл!', только очень кровожадный.

— Так, Маасковский это его имя, в твоём мире, паладин, там ещё куча всяких званий и погонял, но не это важно. Так, что тут ещё? А! Сейчас он прикован к этой энторопосканической претуриации из-за банального хукгнтнеппинга. Теперь он вынужден когнифирировать эту претуриацию, дабы не произошло укрохограции его самого.... Паладин! Ты что-нибудь понял из этой ерунды?

За время этого сообщения, я, казалось бы, уже успел выспаться. Да так, что чуть было не упустил критический момент, когда влажные от слизи ступни трупов переступили незримую черту моей личной зоны отдыха. Рубить их я не стал, закрывшись щитом постарался столкнуть как можно большее количество наступающих подальше от себя, дабы смешать со следующими рядами и уже тогда спокойно их рубить. Бедный клинок был весь заляпан.

— Очень интересно... Хек!... И познавательно, хорошо, а как мне теперь выбраться отсюда? Ууухх! — Это я лихо на развороте снёс снизу мечом голову одному трупу, а, сделав полный оборот вокруг своей оси, оттолкнул щитом другого и срубил пол башки третьему в конце оборота. Просто песня, а не бой, реальный тренажёр.

— О! Это вообще проще простого, просто всех перебить. — Сказал обрадованный тем, что не нужно ничего больше искать, секретарь.

— А сколько всего этих самых.... Ээх! ... Этих самых 'их'?

— Да, ерунда! До тысячи трупов, а дальше будут оборотни, вампиры, но это элита, так что такого количества рутины там не будет. Ну и, в конце концов, самый главный злодей: лич-некромант. Дам тебе совет: не затягивай с упырями, как только распнёшь обоих, сразу беги искать лича, он под самым массивным камнем. Пока он не восстал, пронзи ему сердце, ты его увидишь в... я с кем разговариваю?! Перестань вертеться!

— Прости, я немного занят, но продолжай, я слушаю. — Блин, настырные какие. Нет, в охотку их даже ни чё так рубить, весело.

— Спасибо. И так, ты увидишь его сердце в виде кристалла света. Если успеешь его прикончить до того как проснётся, то дело за малым — распотрошить тело, там оно само растает. Если не сможешь убить лича, то не беда, просто продержи его на поверхности до рассвета, то есть, когда Луна зайдёт.

— В итоге, мне нужно тянуть с трупами, но не медлить с упырями?

— Ты прекрасно всё понял. — Блин, всё это, конечно, здорово, но мне бы как-нибудь спокойнее, что ли, хотелось бы. Прошу простить за обилие сослагательного наклонения.

Ух... Рубился я долго, теперь это стало напоминать очень тупой кач в одной известной ММОРПГ, где робот лучше тебя наберёт очки, убивая полчища глупых ботов. Когда мертвяков осталось уже совсем мало, я решил перевести дух: прорвался сквозь жидкие ряды трупов, весь в их испражнениях, я отбежал к ограде, поджидать, когда я смогу восстановить дыхание, размять затёкшие и уставшие мышцы.

Уф... Как-то это всё не по настоящему. Я бросил взгляд на небо: Луна почти касалась верхушек леса, и мне стало понятно, что пора кончать этот балаган. Ещё посидев на камушке, кстати, абсолютно не холодном, отдохнувший, я вскочил и стал обходить оставшийся десяток трупов справа. Едва я только взобрался на пригорок, как на небе образовалась воронка света. Оставшиеся трупы подпали под свет и растворились с диким воплем. Как только это произошло, самые официальные склепы осели грудами осколков. Это было очень неожиданно и страшно, ибо звук, произнесённый землёй в этот момент, ни каким образом, кроме как криком, назвать нельзя. Мои ноги непроизвольно подогнулись, и я чуть было не упал. Но на этом всё не закончилось: из руин склепов стали вылезать отвратительные крылатые твари. Их глаза, если они были, горели только одной тупой злобой, когтистые лапы жадно скребли камень, землю, воздух, словно ища там хоть что-то, что можно... нет, не съесть: разорвать, они питаются только лишь животным ужасом и болью своих жертв. В этот момент просто не представляю, каким образом я сумел собрать в себе остатки сил, наскрести их по закоулкам души и поднять в раз потяжелевшие меч и щит.

Воронка света, закидывая вперёд себя лоскутья белёсого тумана, двинулась ко мне, за ней же следовали по земле и крылатые твари, и лишь одна из них догадалась махать крыльями, чтоб прыгать и достать жертву быстрее своих товарок. Однако, она зря так торопилась: первой прыгала и первой же получила свою порцию светящегося белёсого тумана. Обожжённая туша стала напоминанием для остальных, что нужно быть осторожнее, а так же то, что крылья им не просто для красоты. Одна, вторая, третья: твари стали взмывать в воздух, обходя воронку света по флангам, они ринулись на бреющем ко мне. Я смог сложить два плюс два и решил, что неизвестный союзник лучше откровенной опасности, по этому я рванул под защиту белёсой кисеи. Подбегая, я задержал дыхание, словно кидался в омут с мостка и еле успел нырнуть, как в стену света этой воронки попали клыкастые летучие твари. Так вот какие они, вампиры?!

Тут я услышал звук, вроде литавр, не понимая, откуда он раздаётся, я стал крутиться в разные стороны. Мои метания прекратил сильный и глубокий голос:

— Воин веры! Прими Дар, дабы ты смог отвратить беду и убить порождения мрака!

Не дав мне и рта раскрыть, ко мне опустилось нечто светящееся и крылатое. Лица я рассмотреть не смог, зато увидел, как существо несло в руках какой-то толи обруч, толи корону по размерам с мой шлем. Я замер как бы в испуге, присел чуть на правую ногу, закрывшись щитом, меч отвёл на ударную позицию, но больше ничего сделать не смог. Крылатый, опустившись ещё предстал передо мной в всей красе: во-первых, это оказалась женщина, во всяком случае женские половые признаки угадывались даже сквозь дальний свет. Во-вторых она произнесла мягким и тонким голоском, так и зависнув в воздухе:

— Подставь чело, герой! — В полном непонимании всего этого спектакля, я позволяю надеться на себя этот предмет.

Девушка тут же исчезла, растаяв мелкой пыльцой. А я ощутил. Вначале в голове сразу появилась лёгкость, потом эта лёгкость разлилась по всему телу. Но мне это как-то сразу не понравилось, словно алкоголь выпил. Меч и щит выпали из моих рук, сам я опустился на колени и сжал шлем с обручем, намериваясь снять, эту заразу. Я зажмурил глаза, в мой мозг стала течь какая-то приторно-сладкая гадость, от которой к горлу подкатила рвота. Стиснув обруч сильнее, я стал тянуть его вперёд, наклонив голову. В голове возникли образы, слова. Мне говорили, что это нужно для квеста, а опьянением отыгрывается благая сила. Взревев, как форсированный движок самосвала, я стянул-таки с себя эту гадость. К лицу прилило очень много крови, я просто физически ощущал, что весь мой фейс стал одним сплошным пульсом. Я откинулся назад, прямо на кладбищенскую землю, и часто-часто дышал, затем выровнял дыхание и кинул слова в сияющую надо мной воронку:

— Что за ерунда?! Что это такое, я вас спрашиваю?! — В ответ зазвучал голос в голове, но я усилием воли заставил его заткнуться. Тут изображение померкло, словно спала пелена с глаз: воронка стала какой-то плоской, вампиры не пугающими. Я, наконец, смог встать.

— Герой! Нет необходимости противиться силе Светлого владыки! Мы лишь хотим тебе помочь!

Слушая эту откровенную чушь, я поднял меч и щит с земли. Осмотрев поле боя, понял, всё это действительно иллюзия, даже ругаться перехотелось, ибо они всего лишь машины. Ну, или какие-то иные артефакты. Мир вокруг превращался во всё тот же мёртвый туман, мир без ветра и жизни, только машины. Это не тот мир туманов, здесь действительно тренировочная площадка и только. Одна из крылатых тварей зашипела на меня. Смотря чётко ей в глаза, я распрямил спину, поднял подбородок, мол, возьми, давай. Тварь, разъярившись, кинулась на меня, но я не шевельнул и веком. В результате вампир просто растаял, пройдя сквозь меня.

Задрожала земля, огромный обелиск, к которому я прижимался в самом начале битвы, дабы прикрыть спину, растрескался, из щелей бил мёртвый синий свет. Меня начала бить дрожь, но как-то не в серьёз. Помотав головой, крепче стиснул меч, однако на меня с новой силой навалилась тяжесть, только тяжесть духовная, дабы заставить мой дух трепетать. Памятуя эти долбаные машины и их создателей-идиотов, я пошёл вперёд. Сердце сбилось со своего ритма и в моих глазах потемнело, стало не хватать воздуха в этом затхлом полигоне. Пришлось остановиться, выпрямить спину как можно больше. Немного помогло, и слабость в ногах пропала. Глубочайший вдох и .... В этот момент, объятый синим пламенем, обелиск взорвался шрапнелью базальтовых осколков и из-под земли вылез великан. По всей видимости, в этот момент я должен был изображать из себя что-то напоминающее истерично орущую блондинку, нашедшую у себя в сумочке дохлую мышь. В принципе, да, можно сказать, что в двадцатые годы это было бы гениальным творением мистик-хорор-фенто-боевиков, наряду с Носферату и Чарли Чаплином. Однако меня это не зацепило. Не было запахов, шум, что он производил, не оглушал, световые эффекты не ослепляли — то есть, скукота.

В конце комплекса упражнений я размял шею и пошёл. Вообще пошёл. Такое ощущение, будь-то меня чем-то опоили и я адекватно воспринимать реальность не могу. Лич-великан во время моего демонстративного ухода успел удивиться, обидеться, самооценка у него резко упала. Дабы поддержать свой авторитет на приемлемом уровне, он очень громко взревел и метнул в меня чем-то светящимся. Попал, не спорю, но с меня, как с гуся вода. Опешив от такой наглости лич начал водить руками, что-то выкрикивать, а я шёл и шёл от кладбища. Внезапно со всех сторон запели петухи, а за моей спиной лич издал душераздирающий вой, перед тем как вспыхнуть свечкой: мёртвый туман перодо мной осветился багровыми всполохами.

В это мгновение справа от меня появился огонёк. Он разгорался всё сильнее и сильнее, пока не выхватил из потусторонней тьмы... стоп! Да это же огоньки того клерка! И действительно, вскоре в свет фонаря вышел вечно занятый делами призрак-клерк, просто идеальная офисная крыса. Он ступил своей полупрозрачной туфлёй на прозрачный пол. То есть, он как бы повис в воздухе. Прислонив туловищем к прозрачному столбу фонаря свои растрёпанные папки, он выхватил одну из них левой рукой и уже привычным жестом сдул огромное облако пыли. Однако пыль не пропала и не унеслась далеко, она осела на невидимых и не осязаемых мною столах, сервантах и книжных полках. Глядя на эту мерцающую в свете волшебного фонаря пыль, я смог разглядеть примерные очертания иномировой утвари. Там, где пыль особо кучно легла, я смог разглядеть резные фигурки орнамента секретера и витые ручки у дверцы тумбочки. Листья винограда, какой-то щит, прочий плющ. Красиво, только не чётко. Попробовал потереть пальцем, но он лишь прошёл сквозь невидимую для меня мебель, а пыль взвилась маленьким ураганчиком, на столько сильным, что миниатюрный щит тут же обзавёлся таким же маленьким шлемом, мечом и рыцарем в придачу.

Клерк, наконец, обратил на меня внимание, точнее он меня просто не замечал. Он меня рассеянно поприветствовал, как будь-то дядя у клерка на паладинной фабрике сторожем работает, и этих паладинов у него ну просто завались. Вот и шлёт кому попало.

Повернувшись боком к столбу и теперь уже боком прижимая свою огромную стопку папок, чтоб они ему в руках не мешались, он открыл сие оружие бюрократа, папку то есть, и на распев начал читать текст. Правда уже на третьем слове ему надоело и начал бурчать неразборчиво и быстро:

— Славный воин Света! То есть, воин Добра, Света и так далее. Ты молодец, ты победил и всё такое. ... Ага, цитирую: 'Гнойник некромантской заразы выжжен тобой о, воитель, теперь мирные жители могут спать спокойно'. Каково, да?! Эй, Паладин! Я для кого читаю? Между прочим, тебе ещё один квест нужно пройти. — Я сидел и рассматривал пыльный доспех рыцаря, точнее саму пыль, что не ровно осела и мерцала. Голова моя была дурная, просто вся гудела. Недавний полуобморок был не случаен, сердце до сих пор заходится и с болью пытается протолкнуть кровь по артерии хоть ещё на один удар больше. Нужно успокоиться. А ещё лучше поспать, но этого мне ни кто не дать сделать.

Решив, что наш разговор не клеится и что меня вообще плохо видно, клерк пробормотал какие-то слова и фонарь засветил ярче, высветив и призрачный паркет, и орнамент на шкафах, даже ботинки клерка и столб фонаря.

— Ты какой-то бледный, паладин. — Сказал он неуверенно. — Тренажёр не рассчитан на то, чтоб калечить игроков. — Подняв на него темнеющий взгляд, я спросил:

— А как давно ты проверял: работает оно или нет?

— Каждый раз перед запуском. — Ответил мне клерк, пытаясь открытой папкой поправить очки на носу. Самое интересное, у него это получилось. Акробат, блин. Ладно, я почти отдышался, по этому встал. В глазах потемнело только на пару секунд, и я смог взирать на мир кристально чистым глазом. Канцелярист воздел руки к небу и воскликнул 'Аллилуя! Он вернулся!'. Естественно все папки грохнулись на пол. А как иначе? Грустно посмотрев на это всё, клерк сказал, что скоро мне новый квестик и домой. Лично я в полной прострации и мне всё равно: квестик, домой, хоть к чёрту на рога. Я устал.

— Эй! Паладин! Приободрись! Сейчас самое интереснее начнётся!

— Да?! А ты пробовал в доспехе мечом фехтовать, бегать всё это на голодный желудок, хотя бы час? Я уже выжат, как лимон, а ты мне предлагаешь ещё просто так помахать 'фишкой', типа мне скучно! Ты вообще себе как это представляешь? — Мой собеседник ошеломлённо на меня смотрел, точно так же, как мгновение назад на свои упавшие папки.

— Да! — Ответило моё возмущённое величество, — я из плоти и крови, и я хочу и спать, и есть, и пить и много ещё чего. А ты думал, в сказку попал? Это реальный мир и реальные люди. — Во время моей отповеди лицо клерка приняло спокойное выражение, и дослушивал он её уже совершенно спокойным. Он вновь прислонился левым боком к фонарному столбу, но папки так и не поднял. Вместо этого он скрестил руки на груди и случайно пнул одну из опостылевших папок, что ознаменовал чертыханьем и громким чихом, когда до него, наконец, дошла вековая пыль. Фонарь теперь разгорелся не на шутку и стали виднеться даже удалённые углы комнаты с высоким потолком, а соседний офис, хотя, скорее, кабинет, виднелся как прозрачная трёхмерная модель.

Постояв так ещё немного, наслаждаясь необычным для себя ощущением свободных рук, клерк сочувственно на меня посмотрел:

— Бывает, понимаю. Но когда боги начинают свои игры смертным остаётся только повиноваться их воле.

— А сам-то кто? Человек? Смертен? — спросил я, борясь с желанием сесть на такой реальный стул. Останавливал меня только вид собственных ступней, погружённых в наборный паркет по самые сабатоны. Но ноги дрожали всё явственнее. Плюнуть на приличия, да сесть прямо на пол? Это же просто призрак! Нет, эти приличия нужны не для призрака, общества, дяди Васи, а именно для меня, ибо только соблюдение норм приличия, кодекса чести и закаляют волю человека. Да, только так.

Я выпрями согнутую кажущейся усталостью спину, развернул широкие плечи. Именно широкие и мощные. Вздёрнул гордый подбородок и поджал губы в брезгливую гримасу. Что бы ни случилось, мужчина должен быть мужчиной. Тем более, если он рыцарь, ведь меня же фактически посвятили в рыцари. Стоп! Когда?! Кто?! Какой ещё рыцарь? Но тут мне словно обрубили воспоминания. Ладно, в закрытую дверь ломиться не нужно, подожду следующего просветления. Кстати, а где это я? Во сне?

В мыслях творился полный кавардак, но я лишь склонил в задумчивости голову, не давая расслабиться ни одной мышце, постоянно держа в тонусе, расслабляя и напрягая всё тело потихоньку. Только таким образом можно сохранить остатки бодрости. Так, я помню ту дикую хандру, когда я перешёл в иной мир. Меня прошиб холодный пот, усталость как рукой сняло. Оглядевшись, я заметил только туман, висевший мёртвыми и грязными лохмотьями. Нужно пока принять это как факт, иначе мне грозит сумасшествие. Подозреваю, что вся эта бадья была задумана именно с этой целью — дестабилизация моего сознания. В последнее время моей скорлупой был образ печального паладина. Я бился и был для них трудной целью, теперь они решили ковырнуть до моего изначального эго, считая, что именно я не смогу выжить в этом новом мире. Кто эти 'они' я не знаю, но одно мне ясно — они меня не знают. Паладин и я есть одно существо, вера — это кровь моя, свет — это плоть моя, честь — это суть моя! Перед глазами всё больше и больше темнело, но сердце не сбивалось с ритма, только билось сильнее и мощнее. В горле бурлил толи рык, толи благословление, а не глазах выступала влага.

Очнулся от транса я, понимая, что стоял, уперев призрачный пол взгляд, плотно сжав челюсти и кулаки. Подняв голову и вновь посмотрев на клерка, я увидел в его вытянутом от удивления лице отражение того света, что исходил от меня сейчас. Расправив плечи так, словно за спиной у меня крылья, я чётко и долго смотрел на него. Сам секретарь бледнел и всё больше терял свою самоуверенность.

— Запомни, а лучше запиши. — Гремел мой голос в этом призрачном мире фантазий неведомых мне магов. — Человек есть царь и повелитель всех миров! Ибо созданы мы по образу и подобию Его! Где те, кто послал тебя?! — Почему я его об этом спросил? Пытался сбить с толку. Нет, он ни в чём не виноват и не замешан. И это хорошо. Просто он очень стар и он раб этой адской машины. — Где выход отсюда? — Пора возвращаться, Неррут, Пикнеры и все остальные без меня не справятся, а если справятся, то я им этого не прощу!

— Да, сэр рыцарь — Сказал канцелярист. Похоже, что он сбит с толку и весьма сильно. Ну и что?

Что-то витало в воздухе, знакомый запах. Нет, не запах — ощущение! Да, точно такое же ощущение возникает, когда гуляю под луной по тёмным улицам — засада, но я к ней готов.

— Скажи, куда идём, и что нас ждёт? — Спрашивал я, одновременно чеканя шаг немного впереди клерка. Он не посмел меня обгонять, показывая дорогу. Ещё бы! Сейчас я шёл, но не просто, а отражал свет, освещая призрачные коридоры, стены, проходы. Наконец, мы пришли в какую-то комнату и клерк, который так и не подумал поднять свои папки, сказал:

— Сейчас я открою люк, и здесь создастся новая локация. Мёртвое капище, где Вам предстоит уложить злобного колдуна. — Но я уже чувствовал, куда и что откроется. Странное состояние спокойствия и всеведения. И ни какого раздвоения личности, ибо это я такой и есть.

Мой призрачный спутник повернул полупрозрачное колесо, установленное в центре небольшой комнаты на подставке. Колесо легко пошло и закрутилось, быстрее и быстрее.

Наконец неладное почувствовал и клерк. Он что-то закричал, от резкого взмаха рук с его носа слетели очки и растаяли во тьме другого мира. Комната начала раскачиваться и трястись, колесо слетело со стапелей и начало медленно подниматься вверх. Вся комната кружилась и трепетала вокруг меня, клерк прижался к последней, ещё спокойно стоящей стене и с ужасом смотрел, как подотчётное ему имущество пляшет самым непотребным образом. Он кричал про то, что мне нужно уходить, но я лишь отослал его жестом руки и выхватил меч. На этот раз блики от меча сверкнули на столько ярко, что меня это на мгновение дезориентировало, но потом стало только лучше, словно хлёстка пощёчина и больно и в голове проясняется.

— Во имя ЕГО! Я иду! — Кажется, это сказал я, но эхо гремело по всем подвалам мира тренажёров, этого иллюзорного мира выдуманных подвигов. И завязло в туманах настоящего мира Туманов, где есть и жизнь, и явная опасность, но сейчас меня призывали, меня — жертву. Что ж, они хотели? Они и получили.

С первого же вздоха я ощутил смрад. Запах гниения не погребённой плоти. Меня бы сразу вывернуло бы на изнанку, но после того мира отравы для мозга и глупых мечт, это зловоние я вдохнул с жадностью, ибо это было настоящее. Резко склонив голову сначала к одному плечу, а затем к другому, я захрустел шеей, разминая. Я воткнул меч в зловонную жижу, меч прошёл сквозь что-то противно треснувшее. Даже под толщей зловонной жижи он отражал свет Солнца и так же отбрасывал в разные стороны солнечные зайчики. Снял шлем, повесил на гарду меча, какой всё же необычный и завораживающий контраст: сияющие солнцем железные доспехи и мёртвые пустоши, полные живого и явно агрессивного тумана, что жадными щупальцами тянется к тебе.

Я снял кольчужный капюшон, подшлемник, сотворил крёстное знамение. Молитву 'Отче наш...' я помню только чуть, но даже импровизация у меня получилась прочувствованно, спокойствие опустилось на меня. Я смотрел прямо перед собой и молился за своих любимых, если я не вернусь, пусть они не переживают и живут счастливо.

Во время сотворения молитвы в тумане появилось какое-то движение, словно огромные тела жутких монстров перекатывали свои телеса, не смея переступить некую черту. Не стоит испытывать их терпение. Я надел стеганый подшлемник, кольчужный капюшон, затем медленно одел и шлем, медленно и торжественно. Губы сами собой сложились в презрительную гримасу. Последним движением я выдернул меч из лужи с красивым звоном, словно я его с каменно стола взял, а не вытащил из болота, полного трупов, но меч был настоящим лучом света, творением кузнеца ни какой грязью не его не запятнать.

— Ну, я жду. — Прогремел я. Твари словно этого и ждали: в тот же момент в мою сторону метнулись тёмные тени, размытые туманом.

Бился я долго, я не ожидал, что так долго смогу. Я переходил от возвышенности к низине, от одного разрыва в полотне живого и противного тумана к другому, пока я не выбрался на знакомый мне песок.

Твари наседали, но меня защищал древний как мир Свет Солнца и твари не могли стерпеть его яростного сияния.....

Но я, увы, не всемогущ, даже с такой поддержкой.....

Дышал я тяжело. Из пробитого лёгкого в дыхательные пути поступала кровь, которой я постоянно давился. Всё также стоя на одном колене и опираясь на воткнутый в землю меч, я пытался высмотреть противника в сером тумане. Забрызганный тёмной кровью щит валялся рядом со мной, но всё же безумно далеко, рукой не достать.

Так! Для нас и горизонт лежит лишь в паре километров, так что: отставить! Соберись! Захлёбываясь собственной кровью, словно утопающий в море водой, я приложил руку к пробоине в доспехе. Ладонь тот час же засияла, потом свет усилился, и я почувствовал тепло и мягкое щекотание в месте ранения, и, наконец-то, стало лучше.

Песок, камень. Очень холодно. Я поднял взгляд, немного выпрямившись. Левое лёгкое горело нестерпимым жаром и я чувствовал, что пневмония, в сравнении с этим, такая ерунда. Туман, сырость. Нестерпимо холодно. Холод пробивает так, словно я стою на ветру, облитый водой. Очередной вжатый в горло глоток воздуха пошёл не впрок, и голова моя закружилась. И без того зыбкий мир туманов и сырости стал танцевать невероятную ламбаду, стараясь перевернуться с ног на голову и низвергнуться в тартар.

Вдруг пол с левой от меня стороны подпрыгнул и почти ударил меня, но я успел подставить локоть. Глухо звякнула кольчуга о камень. Мир, всё так же отплясывая, переместился правее от меня и я понял, что лежу на левом боку. Зато щит рядом.

Дыша, как загнанный марафонец, я мутнеющим взором выцелил ближайший край щита: теперь достану. Левой рукой, постоянной переводя дух, цепляю щит, тяну на себя. Да что же я?! А ну, встать!

Зарычал, очень помогает. С третьего рыка я поднялся на колени.

— Фуф, ну я их всех хорошо как покрошил. — Промямлил заплетающимся языком.

— Да, ты многого достиг, даже удивительно. — Из тумана выделилась чёрная тень, неясная, словно таким дешёвым трюком хотела меня запугать. — Какой хороший игрок попался. Жаль, что свой потенциал ты не раскроешь, ибо тебе не хватает ни знаний, ни сил. У тебя очень не плохо получается выживать, только побеждать ты вряд ли научишься.

— Побеждать в вашей игре? Увольте! Да и не победы мне нужны, а справедливость.

— И ты всё ещё веришь в это? Зачем? Ведь это же глупость, гордыня. Здесь идёт игра, красота и поэзия изящных решений и логических умозаключений.

— Именно! Глупость и гордыня. — Сказал я, устало и хрипло давясь своими словами. — Я никто. — Два шумных вздоха, опершись на поставленный ребром щит. — Я сделан из мяса и фекалий! Я знаю, что я ничтожество, — выпрямился, подхватив щит, — по этому выдумал себе какую-то веру и честь, лишь бы хоть как-то оправдать своё жалкое существование. — Здесь я почувствовал, как ярость начинает бить меня, рана в груди стала жечь, но мне от этого только легче. Капли моей крови стали выделяться особенно яркими и красочными цветами в этом сине-сером мире. — Я иду только вперёд, ибо толкает меня туда неудовлетворённая мужская плоть. — Липкую рукоять меча я стиснул настолько сильно, что стал ощущать его кончик, как свою руку, то есть где он и чего именно касается. — Я просто боюсь осознать, что я ничтожество!!! — Вскричал я громко, хрип почти перестал вырываться из пробитой груди. Взгляд мой прояснился, стал чётче, я видел своего противника полностью, я ощущал своим телом тело каждого противника, их желания и движения. — И именно по этой причине сейчас я говорю: 'Защищайтесь! Имею честь Вас атаковать!'

Они были в прострации. Лишённые эмоций лица двух воинов, что возникли по обе стороны от тени, не выказывали ничего, но я чувствовал их замешательство. Я паладин и я иду! Закрывшись щитом и поправив сползший шлем ударом гарды меча, я пошёл. И каждый шаг ступал, словно по жидкому камню. Боль в пояснице, боль в висках, боль в груди. Но я иду, эта боль сладка для меня. Эта боль — боль очищения. Сколько неправильных поступков я совершил? Сколько глупостей наговорил, сделал больно тем, кого люблю? Много, но сейчас, через мучения я себя очищаю, смерть делает даже из муравья героя.

Шаг, ещё шаг. Моё сиплое с рыком дыхание деморализовало противника ещё больше.

— Добейте беднягу. — И двое тут же сорвались в мою сторону. Шаг, ещё шаг. У этих были нереально чистые доспехи. Правый шёл на меня с саблей, левый с мечом и щитом. Лица спокойные движения мягкие... Движения, я их чувствую. Каждого из них. На плечи, словно твой друг, возложил свои руки, как бы поддерживая. Солнце? Нет, просто тепло давит на плечи, подбадривая.

Меч я поднял над щитом в горизонтальном положении, очень удобном для контратаки. Ещё один ковыляющий шаг. Они дошли до меня одновременно и ударили с двух сторон: левый, метясь в ноги, правый, стараясь достать ключицу или подмышку. Но в самый последний момент я очень резко отпрыгнул назад, и их удары прошли мимо целей, едва соприкоснувшись с моим доспехом. Не давая опомниться, я, замахнувшись над своей головой, когда отскакивал, рубанул мечом под шлем правому. В этот же момент я нырнул к левому, повисая на его щите и мече.

— Господи! Направь мой меч! — После этой быстрой мысли кончиком меча почувствовал тёплую влагу, даже вкус ощутил. Значит, я всё-таки достал правого. Левый не ожидал такого приёма и повалился вместе со мной наземь. Прижимая его щитом, я пару раз ударил в лицо гардой меча. Но моего противника это не смутило, хотя обычный человек уже бы был в обмороке в лучшем случае. Этот монстр, постепенно теряя человеческий облик, откинул меня в сторону, где я и перекатился через раненный бок, медленно встал, опираясь на меч.

Лицо этого существа было измазано чёрной кровью. Но это его не смущало, втянув воздух с мерзким присвистом, он начал подходить ко мне, выискивая слабые стороны. Впрочем, он просто думал, какую же из этих сторон использовать, ибо я, и так раненный, начал уставать очень сильно, усилилась боль в груди, хоть кровотечение почти прекратилось.

Странный серый свет, что светит отовсюду, сейчас чуть притух, словно испуган приближающимся чудовищем. На этот раз давил песок и мелкие камушки мой противник, а стоял в ожидании я. Лицо воина всё больше высыхало, обнажая кости черепа, глаза вытекали гнилыми отбросами — вот оно истинно лицо магии мёртвых. Смрад от этого существа пробил даже мою защиту от летучих ядов и меня, невольно, затошнило.

В носу вдруг появилась сырость, которую я выдохнул. Маленькие капли заискрились на кромке заляпанного кровью местных монстров щита. Это оказалась моя кровь, но она была абсолютно белой из-за света, что испускала. Вдруг, мой соперник, почти дошедший до меня, захрипел, словно подавился чем-то, оттёр с того, что осталось от его щеки верхний слой грязи, и там бусинками что-то блестело, всё сильнее разгораясь, значит, капли моей крови попали и на него. Лицо его стало дымиться, черты дрожали, словно рябь на воде. Я взглянул в сторону говорящей со мной тени, но она пропала. Воин-скелет раззявил свой рот, но крика не последовало — челюсть отпала, рассыпаясь пеплом, доспехи и одежды сползали с теряющего плоть мертвеца. Сам скелет упал на колени, бестолково размахивая рукой с зажатым в ней мечом. Рука скоро обломилась в локтевом суставе, и меч упал с глухим шелестом в прах и песок. Щит же висел на петле до последнего, и последние не истлевшие черепки и косточки он похоронил под собой.

Я стоял и пытался хоть как-то удержаться на ногах, но не смог и упал на колени. Щит держать уже не в состоянии, по этому позволил ему упасть, чтоб самому не свалиться. Обнял меч, да так и сел, поджав под себя ноги. Взор мутнеет, сознание меня оставило, теперь уж точно всё. Свой последний бой я выдержал с честью, жаль только, что эти твари не поняли, что боролся против них я не только по тем причинам, что озвучил во время разговора. Ведь, кроме всего прочего, есть вера и любовь: слепая и не рассуждающая. Вот чувствую я, что нужно всех прощать и любить, вот и буду это делать, даже в таком положении, как моё. Жаль их.

— Поразительно. — Сказал голос абсолютно бесстрастный. Полное не соответствие. Я поднял голову от испачканных дрянью перчаток, что сложил на гарде, мне уже не до гигиены. Передо мной стоял высокий белёсый плащ, на верхушке плаща имелся какой-то зеркальный шар, в котором я видел свою сморщенную фигурку. Нет, братцы, так дело не пойдёт, нужно встать, хотя бы выпрямиться. И я выпрямился, но всё так же опираясь на меч.

— Позволено ли мне будет говорить? — Проговорил я еле как выталкивая слова из груди сквозь муть боли, что вновь подступила.

— Нет смысла. Я наблюдаю. Ты носишь непонятную силу. Твой оппонент тоже носит непонятную силу. Он желает разрушать — он пришелец из-за грани, твоё Альтер-эго. Сила Хаоса, мы о ней ничего не знаем, хотя Хранители... — Тут он замолчал. Я его слушал в пол уха, думая лишь о том, что мне нельзя упасть. Довольно и того унижения, что я не могу разговаривать стоя. — Ты тоже несёшь странную силу, тоже не внятную и непонятную. Силу, что так похожа... — Вновь молчание. — Ты здесь чужой, как и я. Идём к Оси, там ты сможешь покинуть этот враждебный для тебя мир.

Но встать я смог, как и ответить, мир перед глазами поплыл. Но я всё-таки встал, опираясь на меч. Встал лишь для того, чтоб упасть. Но перед падением я узрел отблеск костра, тени и руки. Я упал кому-то на руки и голос Неррута обеспокоено кого-то звал, потом он положил мне на грудь ладони и я заснул. Провалился в светлое беспамятство, заслуженный отдых.

До беспамятства. В монастыре.

Я оглядел уже знакомую мне трапезную — всё те же не аппетитные гобелены прикрывают холодные каменные стены. Я вошёл под своды монастыря со странным чувством: словно вернулся во времена детства. Да! Точно такие же ощущения, как при посещении своей бывшей школы, вроде всё знакомо и всё что-то хорошее напоминает, но ощущение утраты сосущей тоской сжимает сердце. А, казалось бы, я лишь один раз здесь трапезничал. Хотя, есть вероятность, что это просто развивается психическая болячка, хорошо, что я это признаю — первый шаг к выздоровлению. Но всё же есть настоящее чувство, не вызванное паранойей — мне жалко того проводника, что погиб в нашем первом походе на тварь из Гримпенских болот. Был человек, хороший человек и теперь нет его. В своём отряде, как бы дела плохо не оборачивались, близких мне людей и моих соратников я не терял. Да, сервы гибли часто, но я всегда держался особняком от них. А здесь человек, с которым пусть и недолго, но прикрывали друг другу спины.

Но вот я вступил под своды трапезной и вспомнил упитанные лица монашков и в голове пронеслись мысли не достойные звания крестоносца, воина Креста. Я опустил голову и постарался избавиться от этих размышлений: 'Эти люди — монахи и они не воины, нельзя кидать в пасть к упырю неподготовленного человека. Да, среди монахов есть неплохие бойцы, но это здесь ни при чём. И потом, Томас, здесь всё слишком сложно, чтобы решать одним простым и сильным решением — в заложниках простые люди, которые живут под пятой у монастыря'. Да, сейчас мне сразу стало легче — проведение Его, именно так это называется. И отец Адалан не виноват — просто он слеп и не видит правды под носом. Может и следует его вздёрнуть на стропилах этого зала, но это не приведёт ни к чему хорошему, а значит, следует ждать и успокоиться.

За этими сумбурными размышлениям меня застал голос отца-настоятеля:

— Благородный сэр Томас! Прошу Вас, присаживайтесь. — Опа! Я пять завис с отрешённым видом и стоял как столб почти посреди трапезной. Чётко и долго, не моргая, посмотрев в глаза настоятелю, я вздохнул, медленно и с достоинством развернулся и пошёл за стол к Нерруту, который занял мне место. По рядам прошёл какой-то облегчённый вздох, да и сам отец Адалан как-то слишком громко и радостно ещё раз поприветствовал всех собравшихся, а я только сейчас заметил, что пришедших было не мало — почти двадцать рыцарей-владетелей, как сэр Конрад и около полусотни безземельных. Кто из них баннерет или простой сквайр, я определить по внешнему виду не брался. Только лорды позволили себе внести в трапезную свои щиты с гербами, а остальные ничем не выделялись, только мы с Неррутом как белые вороны в плащах серого цвета.

На нас косились, ибо только мы из всех братств паладинов представляли эти воинственные организации толи бандитов, толи маньяков. Нет, паладинов не боялись, но опасались, ибо какой нормальный рыцарь отпишет все свои земли братству и станет бескорыстно помогать всем страждущим? Да: это добродетель настоящих крестиан, но везде же нужно знать меру! Так думала примерно добрая половина рыцарей-лордов, и почти все остальные рыцари, что пришли сами или под чьим-то началом.

По этому, мой ступор многие трактовали по-своему и теперь с интересом наблюдали за настоятелем, мол, что ж ты такого натворил? Сам Адалан, наконец, взял себя в руки сделал очень серьёзную мину на лице:

— Дети мои! Братья мои! Спасибо, что так быстро отозвались на мой призыв! Я счастлив осознавать, что времена расцвета рыцарства Корола I не канули в лету раздробленности его Священной империи, и настоятель самого бедного из монашеских братств может в момент опасности взывать к рыцарям, столпам мира и справедливости в эти тёмные времена! — Отец настоятель в конце своего эффектного вступления, когда вся бледность сошла с его лица, и он вновь чувствовал себя на коне. Он сидел во главе всех трёх длинных столов, но во время речи он встал, а на последних аккордах приветствия, он опёрся о столешницу обеими руками. Вообще-то такая поза глушила звуки, но зато она производила очень правдоподобное впечатление человека, взвалившего на свои плечи заботу почти о половине Норт-Марки. Такой настоятель нравился публике, и я заметил выражения сочувствия на лицах молодых рыцарей, правда, владетельные лорды, если и допустили скупую рыцарскую слезу до уголка глаза, то только ради протокола заседания, а вовсе не потому, что поверили старому лису.

Отец Адалан выдержал паузу, ровно столько, сколько позволяли приличия, и продолжил:

— Беда постучалась в наши двери. Все из вас, уважаемое собрание, слышали об угрозе с Гримпенских болот. Скажу больше, партия отважных и хорошо подготовленных поборников Света дошла только до разрушенной сторожки на границе с болотами. Они просто повстречали упырей. Да, простых упырей, которых доблестный рыцарь за опасность не считает. Но отважные воители, упырей было много. Ужасающе много — несколько сотен. — Здесь вздох удивления прошёл по рядам. — Среди них была легендарная когорта умертвий. Да, та сама когорта легионеров, сгинувшая в этих местах, когда болот здесь ещё не было и в помине. Та самая когорта упырей, что своим присутствием и тёмным волшебством убивали всякую волю к жизни и сопротивлению среди рыцарей, не говоря уже о простых сервах. — Среди мужчин прошла волна брезгливости и затаённого страха. Это был серьёзный противник, если не быть готовым к встрече с ними. — Слава Всевышнему, что пара паладинов из братства Красного Меча, — тут он указал на нас и все синхронно посмотрели в нашу сторону, почти все, всё-таки владетельные лорды должны держать марку и не проявлять свой интерес так явно, — откликнулась на мой призыв помочь нам разобраться с неясными тогда слухами про Трясины. Если б не они, не вернулся бы отряд и в сотню воинов. Но сэр Неррут и сэр Томас с несколькими братьями франкцисканцами — тут промелькнула пара улыбок на лицах у наиболее молодых рыцарей — сумели отбиться от нескольких сотен упырей и от легендарной когорты умертвий. И принесли нам эти тревожные вести. Теперь враг велик числом. Да, это по-прежнему ничтожные упыри, боящиеся света и доброй молитвы, но они идут туда, куда прикажет их правитель — Упыриный Цесарь. И с каждым днём он стягивает всё больше и больше тёмных тварей под свою власть.

Сэры, крестиане! — тут он выпрямился и резко возвысил тон своего голоса — Настал наш час! Настало наше время, дети мои! Мы должны, как в легендах про шестнадцать святых рыцарей, собрать войска в крестовый поход! Тогда Тьма пала и сейчас, мы здесь, сможем отринув разногласия, управиться и с этой бедой! Иного пути нет! Только вперёд! — В конце этой проповеди даже скептики из владетельных лордов задумчиво наморщили лбы. Похоже, не я один умею уговаривать людей.

Естественно, всё лишь одним разговором не кончилось. Были пикировки, много лишних слов, брошенных в горячке спора. Но авторитет отца Адалана не позволял разразиться скандалам и ни одного божьего суда не было назначено, что очень странно, учитывая контингент собравшихся.

Решив, что нам, паладинам, на совете делать нечего, мы слиняли. То есть я и Неррут. За нами так же вышли и братья Пикнеры. Идя по тёмным и коротким коридорам монастыря, мы быстро выбрались во внутренний двор, где очень деловито суетились монахи.

Сэр Хельг обвёл всё это задумчивым взглядом, отряхнул от паутины свой дуплет гербовых цветов и обратил на брата внимательный и полный затаённого ужаса взгляд:

— Доблестный сэр Гольт! — с дрожью в голосе он произнёс — Нам всем грозит незримая и ужасная гибель!

— Брат мой! — С замиранием в голосе выдавил из себя еле слышимый вздох сэр Гольт.— Что это за беда?

— Горе нам, мой несчастный брат! — еле слышно и почти плача трагически изрёк сэр Хельг. Лично я вообще стоял в ступоре, сэр Неррут уже оглядывался в поисках верёвки, рассчитывая на то, что на этих двух падучая нашла. — Мой любимый брат! Нас ждёт медленная смерть от ... скуки. — Тут он утёр несуществующую слезу.

Сэр Гольт с выражением братской любви в глазах и отметиной печали на челе приобнял сэра Хельга за плечи и, выдавливая сквозь истерические слёзы смеха слова, едва слышно проговорил:

— Сэр Хельг! Нам осталось только одно! Достойно принять свою смерть, но уже не от скуки, а от похмелья... — И так, обнявшись, пошли со вздрагивающими плечами за ворота замка в сторону трактира.

Сэр Неррут, поняв, к чему они клонят только во время последней фразы, присел за ближайшей бочкой. Его била истерика и тот факт, что смеяться в стенах монастыря нельзя, ещё больше усиливал желание высмеять из себя всё, как следует. Подняв Неррута с колен, и укрыв его лицо на моём плече, я, сам судорожно вздрагивая, быстренько помчался за ворота монастыря с Неррутом на плече.

Дело всё в том, что за нами следил один очень серьёзный снаружи дядя, лысый и в красной хламиде инквизитора.

Когда мы, наконец, скрылись за ближайшим деревом, точнее в его корнях, чтоб нас видно не было, и я и Неррут рухнули в спазмах гомерического хохота. Там было очень тесно, так как Хельг и Гольт ржали уткнувшись в траву лицом на последнем издыхании и занимали почти всё свободное пространство. Так чётко изобразить отца Адалана мог только сэр Хельг. Ему бы в менестрели идти.

Лично я так вообще не смеялся никогда в этом мире, про тот не помню, а в этом точно.

— И это цвет рыцарства! Ужас! — Произнёс Неррут, утирая слёзы. — Тюлени мы, а не рыцари. — Почему тюлени? Никто не понял, даже сам Неррут, о чём он и сказал.

— Ну что, доблестные сэры?! Лично у меня впервые возникло желание зайти в корчму не за едой и ночлегом, а именно за стаканчиком красного. — Меня всячески поддержали, только на счёт красного вина не очень, но это дело поправимое...

Эх, всё-таки жить хорошо! Мы идём и упиваемся последними тёплыми днями осени. Дату я не знаю, знаю лишь то, что скоро конец лета и начало дождливого времени года с заморозками по утрам и прочими прелестями днём. Шли мы, пиная редкие золотистые листья и топча жухлую траву. И сэр Гольт и сэр Хельг гордо несли на своих головах эту солому, Неррут же выделился и его серый плащ, покрывающий дуплет, нёс на кресте аж три листа — два золотых и один красный. В итоге чистились мы вчетвером достаточно долго, ибо нам с Неррутом пришлось выскребать ещё и под плащами. Ну, что же?! Поправив перевези с мечами, мы смело отправились к трактиру спугивая ворон с ближних деревьев всё той же песней про 'Выбей ему последний зуб'.

Вот и первые домики потянулись с бегающими тут же чумазыми и голоштанными малышами. Нас они если и опасались, то виду не показывали, зато очень сильно требовали милостыню. Мы с Неррутом, как неимущие паладины, оказались обделены вниманием основной братии малышни, зато Хельг и Гольт уж получили, так получили. Не понятно только, как они мечей своих ещё не лишились с такими местными разводилами. В прошлый раз мне и Нерруту было не до них и они нас не доставали, а сейчас, такие развесёлые мы сами навлекли на себя рок.

Оставив почти всю медь в карманах местных вымогателей, Хельг, а за ним и Гольт прорвали блокаду окруживших их и припустили вниз, под холм, петляя меж разбросанных без всякого плана домов. Вскоре и мы догнали их:

— Вот Вам, сэр Гольт, пример того, как конные рыцари попадают в лапы хорошо организованной пехоты. — Проговорил пыхтя сэр Неррут.

— Да не говорите! Ещё бы пара мгновений и мне бы пришлось позорно бежать! — Ответил сэр Гольт

— А что же сейчас мы делаем? — Поинтересовался я, огибая одиночного мальчишку, видимо отбился от основной стаи.

— Сейчас мы производим тактическое отступление, — ответил за брата сэр Хельг.

— А! Ну, раз такое дело, то предлагаю наше тактическое отступление ещё больше облагородить и превратить в стратегическое нападение на крепость неприятеля, а именно двери корчмы! — Заметил рачительный сэр Неррут. Сэр Гольт, на правах старшего, отдал приказ: атаковать означенную в планах командования дверь, и мы радостно ввалились в полутёмный зал. Кто-то из нас споткнулся, точно не я!

Эх! Тёплые, почти живые лавки трактира, вкусный пенный напиток и почти летний ветерок, нежно ласкающий моё лицо. Как это прекрасно!

— Смотрите! Наш суровый паладин сэр Томас Серебряные Плечи оттаял! — Радостно взвыл сэр Хельг. Всё-таки он ещё мальчишка, несмотря на то, что здесь взрослеют рано.

— Ну, надо же! Сквозь суровую броню скорби по всем грешникам этого мира, проступила улыбка младенца! — Добавил сэр Хельг. Неррут ничего никак не комментировал это высказывание, ибо знал меня хорошо и уже давно не удивлялся резким переменам настроения.

— Что вы, что вы! Господа! Это лишь для того, чтоб меня не сочли святым. — Ответил я, скромно тупя взор!

— О, ужас! Сэр Томас шутит! Не ахти как, но это уже прогресс! — Ответил сэр Гольт. — Милорды! Предлагаю поднять кружки за человечное лицо братств паладинов!

— Эгей, соратники! — Поддержал его сэр Неррут. Мне ничего не оставалось, кроме как не отставать от коллектива и все дружно стукнулись кружками.

Всё бы ничего, но к нам подошёл трактирщик и попросил вести себя тише, дабы не нарушать покоя местных жителей. Да, около монастыря нравы строгие, несмотря на то, что здесь питейное заведение. Вскоре трактир заполнился до отказа рыцарями, жаждущими ценного душистого хмеля в кружках. Были они рангом ниже, чем сэр Конрад или Дер-Борбрь, по этому этикетом себя не ограничивали. Как следствие, на нас никто внимания больше не обращал, а хозяин 'кровати и завтрака' плюнул на приличия и начал безбожно разбавлять водой всё, включая жареных цыплят. Когда возмущение толпы достигло определённого значения, хозяин, выступающий теперь в роли тамады, объявил иную забаву: танцы и песни во дворе. Вообще, было весело, особенно во время хорового танца типа смеси макарэны и канкана, только в исполнении мужчин, во-вторых, серьёзных мужиков, в-третьих, это больше походило на ирландские танцы, и было просто уморительным зрелищем.

Естественно, вскоре нагрянула инквизиция, в лице самого фанатичного из местных монахов. Бедняга брызгал слюной и сыпал карами небесными так, словно именно ему было подвластно распоряжаться всем Воинством Божьим. Конечно же, веселье перешло в умеренную стадию.

Как выяснилось, ночевать нам придётся либо всей дружной 'семьёй' в одной каморке, либо на открытом воздухе. И все мы встали в ступор: либо в тесноте, духоте да с клопами, либо на жутком холоде и сырости. Ситуацию разрешил брат Клавдий. Тот самый Клавдий, с которым Неррут и я шли в первый поход. Нас он разыскал рядом со всё ещё гудящим трактиром, размышляющих о странных превратностях бытия. И я и Неррут были несказанно рады встрече с ним.

— Сэр Томас! — Сказал Клавдий, всё такой же крепко сбитый человек средних лет, — Пип, сын нашего проводника, Вы и имени его, наверно не помните, приглашает вновь остановиться у него в горнице. — Проговорил Клавдий, щуря глаза, словно ветер дул ему в лицо.

— С памятью у меня плохо что-то. Но Пипа я помню, небось, возмужал парень? Почти месяц как за старшего. Сэры Хельг и Гольт! Это наш брат во Кресте — Клавдий. С ним мы ходили в тот поход и он, оказывается, отличный стрелок. — Гольт и Хельг коротко взглянули на Клавдия и каждый кивнул ему, словно нехотя. Странно, а мне они казались вполне разумными людьми. Но воспитание даёт о себе знать. Я поджал губы, и всем своим видом показывая, как я отношусь к заносчивым аристократам, и продолжил:

— Брат Клавдий! Я и Неррут будем рады принять приглашение доброго йомена Пипа! Если он не будет против, то мы бы хотели воспользоваться его гостеприимством вместе с нашими друзьями, уже представленными тебе сэром Гольтом и сэром Хельгом. — Тут я повернул голову назад и через плечо посмотрел каждого из них спокойно и с выжиданием, чуть прищурившись. Странно, но мой взгляд ни один из них не выдержал и потупил взор. Затем сэр Гольт, чуть поиграв жевалками, гордо вскинул голову и вежливо попросил ночлега от своего лица и от лица своего брата. Клавдий тут же расплылся в улыбке и сказал:

— Безусловно, доблестные сэры! О вас и вашем отце по всей Норт-Марке ходят слухи, как о самых умелых воинах. Для доброго Пипа будет честью принять вас у себя. — Дипломат, блин. И откуда только среди этих вроде бы неотёсанных мужиков этот крепкий и пытливый ум, это искусство правильно складывать слова так, чтоб одной фразой убить и перевести в шутку, начавшийся было, скандал? Невероятно, но факт — среди простых людей очень много умных и интересных людей, хотя кроме плуга или молота с клещами они ничего не видели. Видимо — труд, а не война, рабочие и крестьяне, а не воины и политики двигают мир и являются его опорой.

Так, моего временного выпадания из общения никто не заметил и хорошо. Все уже собрались и двигаются в сторону дома Пипа.

До беспамятства. В доме Пипа

Я тащил свой скарб. Ох, и тяжело же, ёлки-ели-пихты! Неррут, Хельг, Гольт тоже пыхтели под грудой доспехов, вещей и прочего. Нет, Вы не подумайте, что мы сумасшедшие! За нами ещё два грума топали и тоже несли вещи и коней гружёных вели. Просто, ну очень много вещей у нашего табора и во время похода это всё нормально так распределено и подвязано, а сейчас мы и так навеселе, и здесь ещё вещи сэра Конрада, что он не взял с собой на совет, но поехал он с грумом на лошади. К тому же, торопимся и ночь на дворе. В общем, весело идём.

К Пипу завалилась вся наша братия уже затемно. Были и разговоры, и отца его помянули. Мы с Неррутом ещё разок, уже совсем подробно рассказали, как мы ходили до Последнего Пристанища. Пип больше не улыбался и не смеялся беззаботно — смерть отца не него очень сильно сказалась. Меньшие братья, сёстры да мать ему как могли, так и помогали по хозяйству и всё вроде не плохо у них. Спать нас уложили на те же лавки, что и месяц назад, благо светлица позволяла.

Вот и моя лавка: лоскутное одеяло, да овечий тулуп под голову. Натоплено специально для гостей, чтоб не замёрзли, поэтому и тулупчики только в качестве подушек. Сел, стянул сапоги, подумал, что в берцах всё-таки надёжнее, удобнее и с тоской посмотрел на свою котомку, где в серёдке были спрятаны тяжелющие ботинки. В поход в них пойду, а так не следует щеголять. Стянул плащ, дуплет, даже рубаху. Вонь, конечно, и не только от меня, но я уже привык и не замечаю этого. Хотя гигиена в бою первое дело, но что поделаешь? Водопровод здесь — это секрет стратегического масштаба. Лёг...

И почувствовал, что что-то упёрлось мне в бок. Отогнул одеяло и увидел свою 'суженную'. В этой стране слово меч женского рода, по этому ритуал преподнесения нового меча дело очень интимное. Буквально — человека как бы женят на мече. Естественно, обычай интересный, но я придерживаюсь несколько иных взглядов относительно меча и ритуалов, верований с ним связанных. Однако, со своим уставом в чужой монастырь не лезут.

Я оглядел светлицу — все уже спали, либо делали вид, что спали. Вытащил меч, провёл рукой по рукояти, кожей почувствовал вкус металла. Кожаные ножны приятно грели подушечки пальцев после холодного зернения узора на стальном перекрестье и яблоке. Наш уважаемый гном отступил от своих правил — украсил растительным орнаментом. Вот листочки вроде бы берёзы, а эти, наверное, виноградные.

Поднёс меч к лицу и вдохнул запах. Как меч пах! Сила и мощь! Он просто просился в руку! Я нежно и осторожно взял за черен потянул меж из ножен. Сначала немного туго, чтоб не выпал, затем, тихо шелестя, под свет Луны и звёзд вышел великолепный клинок — гладкий, словно маслом смазанный. Смотрю ближе к свету — великолепные узоры волнами, а где-то и петлями, идут, стелются, взлетают в небеса! Тихонько дотрагиваюсь стальной обивкой ножен до клинка, и по дому растекается тихий и мелодичный звон, еле ухом можно услышать. Я встал и вытянул руку с мечом перед собой — блики гуляли по мечу, словно ожившее волшебство. Волосы зашевелились на голове, и я лихорадочно улыбнулся. Этот меч истинное воплощение Правды, Силы и Чести не земле. Святым огнём древнего Солнца, жарким пламенем Веры горит клинок. Он молод и ничего невозможного для него нет. Это меч Справедливости.

Сердце учащённо билось, такой меч! Для одной руки, до пола не достаёт, узкий, но чувствуется в нём веселье безудержное и желание нести Правду.

Коротко описав дугу, вкладываю меч в ножны, прижимаю к груди, да так и ложусь спать — завтра трудный день, чую.

Прода 16.05.10. отсутствует