— Итак, — продолжал он уже своим обычным тоном, — обвинительное заключение составил сэр Хью на основании перехваченного письма королевы к другим заговорщикам. Сразу хочу отметить, что в этом процессе много загадок, и одна из самых больших — почему именно сэру Хью поручили написать обвинительное заключение? Возможно, его величество захотел избавиться от сэра Хью или наказать его за какую-то большую провинность: во всяком случае, надо признать, со всем уважением к нашему государю, что королю цивилизованной страны применять подобные пытки к своим подданным, — это чересчур жестоко! Лучше бы его величество распорядился поджарить сэра Хью на медленном огне, а заодно и судей, и обвиняемых, — клянусь святым Лаврентием, это было бы более гуманно по отношению к ним ко всем. Сам сэр Хью на суде не присутствовал: он слег от перенапряжения, сочинив злосчастное заключение; впрочем, доктора, разбирающиеся в болезнях мозга, уверяют, что сэр Хью, хотя и утратил безвозвратно большую часть своих умственных способностей, но все же сможет заниматься государственными делами...
Председательствовал на процессе сэр Гуго, а его помощником был сэр Джеймс. О, они оба выступили великолепно! Начнем с сэра Гуго... Ну, что можно сказать о сэре Гуго? Джентльмены, снимите ваши шляпы перед сэром Гуго! Еще наши деды были молоды, когда он уже заседал в парламенте. Сколько политиков с тех пор умерло, — кто своей смертью, а кто насильственным образом, — сколько правительств пало, сколько раз переизбирался парламент, а сэр Гуго все заседает и заседает в нем. Умер старый король, и новый венчался на царствование, а сэр Гуго все заседает и заседает в парламенте. И король Генрих стал уже немолод, и королева Екатерина отправилась в изгнание и умерла, и новая королева появилась у нас, и ее обвинили в заговоре, но сэр Гуго все заседает и заседает в парламенте, — и, уверяю вас, он будет заседать там и тогда, когда нас с вами уже не будет на этой земле! Какую надо иметь неслыханную ловкость, какое тончайшее чутье, чтобы уловить все изменения в политике и приспособиться к ним! А все потому, что сэр Гуго никогда не изменял своим принципам, как верно подметил мой покойный дядюшка, а принципы эти сводятся к одному простому правилу: своя рубашка ближе к телу. Предлагаю избрать сэра Гуго почетным членом нашего клуба и выпить за великий принцип беспринципности!
— Виват сэру Гуго! — поддержала сэра Джона вся компания. — И выпьем за беспринципность!
— Да здравствуют девки! — вдруг прокричал краснолицый гуляка, споривший с сэром Джоном.
— И вино! — после некоторой паузы подхватил кто-то.
— И мясо! И окорок! И пироги! — с хохотом стали поднимать стаканы подвыпившие джентльмены.
— Виват! — осушил свой стакан и сэр Джон. — Но, если позволите, я вернусь к суду над королевой.
— К дьяволу королеву! Выпьем! — перебил его краснолицый гуляка.
— Нет, нет, пусть сэр Джон доскажет! Черт возьми, дайте ему сказать! — зашикали на гуляку остальные собутыльники.
Тот проворчал что-то, и, запрокинув голову, выплеснул себе в глотку все содержимое своей большой глиняной кружки.
Сэр Джон с сомнением посмотрел на него, кашлянул и продолжил свою речь:
— Как я уже сказал, обвинительный документ против королевы был составлен на основании письма Энни к заговорщикам. Для того чтобы замаскировать свои преступные замыслы королева придала этому письму вид любовного послания и адресовала его своему кузену сэру Джорджу. Но суд обмануть ей не удалось: сэром Хью было неопровержимо доказано, что письмо Энни носило политический характер и было зашифрованным руководством к действию для заговорщиков. Сэр Хью доказал это в обвинительном заключении со всей очевидностью, не оставив никаких сомнений. Например, слова: "Я не могу без вас жить", — явно свидетельствуют о том, что королева торопит заговорщиков с осуществлением их планов. Она прямо-таки сгорает от нетерпения единолично занять престол нашего королевства. Об этом же говорит нам и следующая фраза Энни... Одну минуту, джентльмены, я посмотрю в своих записях... Ага, вот она: "Вы можете упрекнуть меня за нескромность, но не за холодность". Как верно заключил сэр Хью, эта фраза свидетельствует о том, что королева горячо стремилась узурпировать власть, забыв о какой-либо сдержанности. Еще одна фраза: "Забудьте о моем муже, как забыла о нем я", — тут комментарии не требуются! И, наконец, как вам такое высказывание королевы: "Я не стану мучить вас бесполезными воспоминаниями о нашей общей слабости; давайте лучше решать, как нам быть теперь?" По справедливому предположению сэра Хью, озвученному сэром Гуго, среди заговорщиков, вероятно, были сомневающиеся в успехе, поэтому осуществление заговора было отложено, но королева требовала преодолеть сомнения и приступить к решительным действиям.
Таким образом, есть неоспоримые доказательства преступления королевы, — и с точки зрения закона они вполне достаточны, чтобы осудить Энни. Преступный замысел королевы, кроме того, был подтвержден и показаниями самих обвиняемых; сэр Джордж, правда, начал было нести какую-то высокопарную чушь о божественных любовных чувствах, но сэр Гуго пригрозил ему пыткой, и тогда сэр Джордж признался, что участвовал в заговоре, возглавляемом Энни. Что же касается сэра Арчибальда, который наряду с королевой руководил заговорщиками, то он чистосердечно раскаялся в содеянном и просил только об одном: сохранить ему жизнь. Сэр Джеймс ответил на это, что сэр Арчибальд, повинный в столь тяжком преступлении, должен был бы умолять судей не о спасении своей жизни, а о том, чтобы его казнили как можно скорее, и избавили, тем самым, от позора и мучений нечистой совести.
Другие участники заговора также признали свою вину, одна лишь королева не пожелала последовать общему примеру. Она до конца процесса продолжала настаивать на своей непричастности к каким бы то ни было умыслам против его величества. Разумеется, подобная неуступчивость резко отрицательно настроила судей против Энни, и сэр Джеймс потребовал приговорить ее к публичному колесованию с предварительными пытками. Однако сэр Гуго посчитал, что достаточно будет простого обезглавливания; при этом он настоял, чтобы в протокол был внесен специальный пункт о принцессе Елизавете — дочери королевы Энни. Там сказано, что Елизавета не виновата в грехах матери и сохраняет все свои права. Ранее сэр Гуго столь же рьяно выступил в защиту принцессы Марии — дочери бывшей королевы Екатерины, поэтому теперь его прозвали "Покровителем принцесс". Удивительную заботу о королевских дочерях проявил сэр Гуго!
А что же государь, — спросите вы? Его величество, по слухам, вначале хотел утвердить приговор, предложенный сэром Джеймсом, но затем проявил милосердие и утвердил вариант приговора, составленный сэром Гуго. Таким образом, королева Энни будет без лишних мучений обезглавлена в Тауэре.
Сэр Джон замолчал. Приумолкли и его приятели за столом.
— Что вы заскучали, джентльмены? — сказал тогда сэр Джон. — Бросьте! Кому что на роду написано, то ему и будет! А королева... Что же, у нее своя судьба, и она ее сама выбрала! Давайте выпьем за судьбу, джентльмены, за судьбу, которую мы выбираем!.. Чтобы закончить разговор о суде над королевой, разрешите мне, джентльмены, прочесть еще один фрагмент из послания Энни, который не был представлен на рассмотрение суда. Вы спрашиваете, откуда у меня этот отрывок из письма королевы? Извините, джентльмены, не могу ответить на ваш вопрос, скромность не позволяет, это связано с некоей дамой... Слушайте же этот отрывок из послания Энни, а потом и мои пояснения к нему в стиле сэра Хью. "Я сгораю от желания вновь ощутить на себе ваше крепкое мужественное тело, чтобы насладиться им, слиться в одну плоть, перестав различать, где мое естество, а где ваше..." — вот что написала Энни своему кузену в своем политическом письме.
— Невероятно! Не может быть! — послышались изумленные голоса. — Повторите, сэр Джон!
— Пожалуйста. "Я сгораю от желания вновь ощутить на себе ваше крепкое мужественное тело, чтобы насладиться им, слиться в одну плоть, перестав различать, где мое естество, а где ваше..."
Раздался громовой хохот, в котором потонули отдельные выкрики:
— Ощутить на себе ваше тело!
— Слиться с ним!
— Где мое естество, а где ваше?! Ай да королева Энни!
— Если бы мне моя милка так написала!
— Да здравствует Эрос!
— Тише, джентльмены, тише! — замахал руками сэр Джон. — Вы не понимаете, это вовсе не Эрос, это зашифрованный призыв к свержению власти короля! Я вам сейчас растолкую. Возьмем начало предложения: "Я сгораю от желания..." Ну, ясно, что королева сгорает от желания захватить власть в государстве!
— А дальше? — задыхаясь от смеха, просипел краснолицый гуляка.
— Дальше еще понятнее, — сказал сэр Джон. — "Ощутить на себе ваше крепкое мужественное тело", — если применить эти слова к политике, они подразумевают, что заговорщики хотели существенно ограничить королевскую власть властью парламента. "Крепкое мужественное тело", бесспорно, означает парламент, и Энни прямо заявляет о своей приверженности парламентаризму, о желании "насладиться им"! А в заключительной части предложения королева обещает своим соучастникам после прихода к власти свято соблюдать их интересы, "перестав различать, где мое естество, а где ваше..." Вот каким образом следует трактовать этот фрагмент, джентльмены. В политическом смысле, только в политическом!
— Да, конечно, только в политическом! Слава сэру Джону! Выпьем за здоровье сэра Джона! — завопили собутыльники. — Всем наполнить стаканы! Да здравствует сэр Джон!
— Да здравствует наш клуб Циников! — воскликнул сэр Джон, поднимая свой стакан. — И да рождаются самые циничные из циничных идей в "Свиной голове"!
Эпилог
Веселый месяц май быстро развеял все печали. Король Генрих, много пивший в последнее время, вдруг как-то встряхнулся, приободрился, — и его двор ожил вместе с ним. Воспоминания о казненной королеве Энни поблекли и перестали волновать придворную знать, тем более что покойную многие недолюбливали во дворце. Дамы шептались между собой о том, что несчастному Генриху не повезло, как с первой женой, так и со второй. Вообще, женщины гораздо больше жалели сэра Джорджа, чем Энни; некоторые прямо обвиняли ее в гибели прекрасного молодого человека, наделенного замечательными талантами. Рассказывали, что перед казнью сэр Джордж прочел великолепное стихотворение собственного сочинения, в котором описывался нежный цветок, сожженный извержением Везувия в тот момент, когда цветок этот тянулся к другому нежному цветку. Текст стихотворения каким-то образом был передан одной из придворных дам; она тайком зачитала его своим приятельницам, и все они плакали, говоря: "Бедный, бедный сэр Джордж!"
Что же касается сэра Арчибальда и других заговорщиков, то их забыли настолько быстро, что когда некий заезжий провинциал подал на утверждение сэру Джеймсу бумагу о приобретении прав на земельный участок, подписанную еще сэром Арчибальдом, то сэр Джеймс с недоумением посмотрел на своих помощников, как бы прося напомнить ему, — а кто такой сэр Арчибальд?
Дела в королевстве шли все лучше и лучше, и королевская власть благоденствовала. Никогда еще общество не было так тесно сплочено вокруг государя; если и были недовольные, то их голоса тонули в общем благодарственном хоре, прославляющем реформы Генриха.
Любовь народа, может быть, и встряхнула короля. Он вышел из тяжкого жизненного испытания заметно постаревшим и изрядно потолстевшим, но дух его, в конце концов, превозмог лишения, и Генрих приказал устроить пышный праздник в своем загородном дворце, хотя и недостроенном, но уже пригодном для увеселений.
На праздник выехал весь королевский двор, а также гости из числа провинциального дворянства, сумевшие получить приглашения. С неделю продолжались непрерывные пиры, танцы, игры, фейерверки, мистерии, — и все на фоне незаконченных построек, больших гор строительного мусора, в грязи будущего парка. Из-за недостатка места для ночлега пристанищем многих дворян стали комнаты слуг во дворце, а также все дома на пять миль в округе, включая лачуги мусорщиков и хижины кладбищенских сторожей. Большой популярностью пользовались огромные каменные ступени в недоделанном большем каскаде фонтанов: на этих ступенях, устелив их тюфяками и закрывшись навесами от солнца и дождя, расположилось более сотни человек, — здесь было самое веселое место во дворце.
Генрих, морщась от приступов боли в ноге, старался поспеть повсюду: танцевал с дамами, лично запускал фейерверки, играл в мяч, составлял партию в карты, пел под лютню, вставлял реплики во время театральных представлений. Чувствуя одобрение короля, дворяне расшалились вовсю, так что к исходу третьего дня священнослужители вынуждены были покинуть праздник, прозванный ими Новыми Дионисиями. Вслед за священнослужителями уехали и наиболее благоразумные гости; но уж те, кто остались, долго потом вспоминали Новые Дионисии короля Генриха!
В предпоследний день праздника Генрих все время приглашал на танцы одну и ту же девицу. Она была ладно сложена и имела премиленькое личико с выражением то ли хитрости, то ли крайней наивности. Девица эта охотно шла танцевать с его величеством и хохотала до упада, слушая его комплименты и остроты. А Генрих, действительно, был в ударе: вспотевший, раскрасневшийся, задыхающийся от сильного сердцебиения, — он выделывал и выделывал танцевальные па, припадая на больную ногу.
По странному совпадению девицу эту звали Энни. Подобное обстоятельство поразило короля, причем, он не смог бы ответить — приятно или неприятно? Но явно здесь виден был знак судьбы: одна Энни ушла, пришла другая Энни!..
Вечером того же дня Генрих, смертельно уставший от танцев, распорядился позвать актеров, дабы те представили гостям очередное лицедейство. В соответствие с настроением публики, актеры решили показать пантомиму "Аполлон и Дафна".
Сцена для представления была устроена на нижней террасе дворца у основания каскада фонтанов; для короля здесь поставили кресло, он приказал поставить рядом второе для Энни. Дворяне, расположившиеся на верхней террасе и на ступенях каскада, смотрели с одинаковым интересом как на игру лицедеев, так и на заигрывание короля с молодой девицей.
Пантомима началась с выхода Аполлона. В сверкающей золотисто-белой одежде, с венком на голове Аполлон, плавно раскачиваясь, вышел на сцену. Прогуливаясь по сцене туда и обратно, он останавливался в живописных позах, демонстрируя свое божественное величие и изящество телесных форм. Публика с одобрением встретила его аплодисментами.
Вслед за Аполлоном на сцену вышел златокудрый мальчик, изображающий Эрота. Он вынул стрелу из колчана, висящего на бедре, вложил ее в тетиву лука и стал целиться в зрителей. Это вызвало у них взрыв восторга и массу фривольных шуток. Король наклонился к Энни и прошептал ей что-то, отчего уши у нее покраснели, и она засмеялась, закрывая рот веером.
Между тем, Эрот нацелил лук на Аполлона. Тот всем своим видом изобразил крайнее возмущение и строго погрозил мальчишке пальцем. Тогда шаловливый Эрот отбежал на край сцены и спрятался там, присев и закрыв голову руками.
