Факультет закрытых знаний

Кошачья сущность вздохнула, умоляюще посмотрела, а затем прикрыла лапой морду, как бы намекая — действуй, я отвернулась и леопарду нас не сдам.

Покусанный каннис, я отбила на тренировках Ши-Вана остатки мозга раз действительно хочу сделать это!

— Эй, маменькино величество...

— Чего тебе, пардочка? — откликнулся Джером, переводя на меня задумчивый взгляд.

Обняв парня за шею чуть крепче, я приподнялась на носочки и коснулась его губ. У меня было только желание — поддержать приятеля детства, все остальное доделали кошачьи инстинкты и мята.

— Мими... — выдохнул парень.

Надо отметить терялся наследничек недолго. Не успела я очнуться от внезапного порыва эмоциональной благотворительности, как оказалась в капкане его рук. Джером прижимал меня к себе одной рукой за талию, а второй ухватил за подбородок и самозабвенно целовал.

За всю свою жизнь целовалась я только с одним парнем — с моим леопардом (ну в самом деле, не брать же тот самый неловкий поцелуй, что был между мной Джеромом в глубоком детстве). Джед всегда целовал одинаково — грубо, решительно, с напором и внутренней силой, поэтому нежные, тактичные прикосновения младшего наследника вначале сбили меня с толку, потом немного насмешили, а следом...

Гребаная мята, не поддающаяся выведению! Гребаные мыши под предводительством Блоша! Гребанный проигрыш в споре!

Кошачьи боги, кажется, я пропала.

— Джер... — попыталась отстраниться, но кто же позволит.

— Расслабься, — посоветовал парень, ласково хватая и оттягивая мою нижнюю губу, и я покорилась.

Когда сестры с придыханием рассказывали, что их кто-то поцеловал, а затем на их лицах появлялась улыбка сумасшедшей дурехи, я всегда фыркала и кривилась. Наивная пардочка просто не понимала, о чем идет речь.

Это была новая, интригующая интерпретация знакомых ощущений, и я совсем потеряла голову, ведомая нежностью и обожанием, которыми одаривал меня Джером. Дрожали ноги, кружилась голова, но если бы я даже смогла наскрести остатки силы воли, то все-равно не стала бы прерывать эту восхитительно-чувственную игру.

— Так вот вы где, оболтусы! — послышался за моей спиной голос Ши-Вана, а затем в галерее наступила тишина.

— Это он не нам, — зачем-то прошептал Джером, и я согласно мурлыкнула.

Потому что хорошо. Действительно хорошо. Потому что в отличии от Джеда, которого всегда вели в первую очередь инстинкты (инстинкт подавления в частности) принц Райвиль слушал мое дыхание, мое меняющееся настроение и моментально подстраивался под все изменения, умудряясь быть смелым и настырным и в тоже время нежным и осторожным.

— Кхе-кхе! — пронесся по галерее насмешливый кашель, побуждающий остановится и уделить внимание кому-то другому, кроме нас самих.

Джером недовольно поморщился, а я воспользовалась паузой и сделала глубокий вдох, чтобы не умереть от кислородного голодания прямо здесь и сейчас. В нос ударили сразу несколько запахов — металл, цветущий вереск, морская соль...

Вздрогнув, я резко оборвала поцелуй и уткнулась лицом в шею Джерома. Поворачиваться, чтобы понять, кто именно застал нас врасплох не было нужды — я все поняла по исходившему от них запаху и немного смутилась. Зато наследник чутьем оборотня не обладал, поэтому Джерому пришлось поднять голову и посмотреть в сторону входа.

В дверном проеме замерло трое мужчин: преподаватель по общей физической подготовки Ши-Ван, декан факультета закрытых знаний Маккалич и новоиспеченный ректор академии Итон-Бенедикт.

— Вечер окончен, — не то прорычал, не то прошипел последний. — Вы возвращаетесь в академию. Немедленно!

Вздрогнув от внезапного крика, я отскочила от Джерома как ошпаренная, и, не поднимая глаз, пристыженно посеменила к выходу. Точнее, едва не ли вприпрыжку побежала, уж слишком грозным и раздраженным показался тон ректора.

Щеки пылали так сильно словно кто-то натер их жгучим перцем, вспотевшие ладошки нервно подрагивали, и было так неловко, как... Покусанный каннис, не могу вспомнить, чтобы мне хоть когда-то было так стыдно как в эту минуту!

Поравнявшись с мужчинами, остановилась, ожидая пока Ши-Ван подвинется и перестанет загораживать своей фигурой проход. Краем глаза заметила радостную улыбку на лице декана Маккалича и удостоилась насмешливого взгляда от преподавателя по общему физическому развитию.

На ректора смотреть остереглась. Мало ли чего еще мне привидится в глубине разгневанных зеленых глаз.

К счастью краснеющая парда Итона-Бенедикта и не интересовала.

— Джером! — несмотря на то, что ректор обращался не ко мне, все-равно вздрогнула и мысленно поджала хвост. — Джером, на два слова.

За спиной послышался тяжелый вздох наследника и раздраженное: 'Отстань!'. И несмотря на внезапно вспыхнувшее кошачье любопытство, оставаться и досматривать, чем закончится разговор этих двоих, не стала.

К каннису эти инстинкты! Решено, с этой секунды руководствуюсь только чистым разумом!

* * *

Насколько же одна конкретная парда все-таки наивна и горазда давать самой себе невыполнимые обещания, я поняла утром следующего дня, когда меня спозаранку принялась будить горгулья.

— Скорее, пардочка, — поторапливала верная помощница ректора, явно недовольная скоростью моих сборов, с головой ныряя в шкаф с вещами. — Натягивай, — велела она швыряя на кровать черные узкие штаны и мешковатый белый свитер с эмблемой королевского театра. — Хватит зевать, Ноэми! Одевайся!

Но несмотря на ее пинки и всяческую помощь при одевании, я не торопилась. Желания общаться с ректором было ровно столько же, сколько идти на занятие к Ши-Вану. Хотя если бы мне предложили на выбор одно из двух, я с радостью побежала бы штурмовать ненавистные препятствия, но мнения чистокровной пардочки никто не спрашивал.

— Ну же, Вейрис! — подгоняла горгулья, раздражающе громко хлопая кожистыми крыльями. — Поверь моему многолетнему опыту есть люди, которых никогда не следует доводить до ручки, и наш ректор относится именно к таким. Это он с виду такой спокойный и уравновешенный, но внутри... Итон-Бенедикт сгоряча и прибить с легкостью может.

На соседней кровати заворочалась Райч, натянула одеяло повыше и, недовольно пробурчав что-то про наглых хвостатых пардочек и громких горгулей, вновь уснула.

— Расскажи хоть, что такого ты умудрилась вчера отчебучить, чтобы так его разозлить! — чуть сбавила тон Гуля и принялась сплетничать: — Ректор от злости всю ночь глаз сомкнуть не мог. Все ходил и ходил по кабинету.

Молчу, не поддаваясь на провокации каменной горгульи.

— Ох, и влетит же тебе... — выдохнула та, сообразив, что ничего выведать у меня не выйдет, а затем смерила внимательным взглядом и практично предложила:

— Может ты мне сразу свою шкуру завещаешь?

Сверкнув глазами, я накинула пальто и вышла из комнаты.

На улице было солнечно и дико холодно. К тому же неизвестно откуда накрапывал резкий дождик, а мокнуть не хотелось. Поэтому вопреки желанию идти медленнее, дабы оттянуть неприятный момент, до административного здания я добралась невероятно быстро.

Пряча озябшие пальцы в карманах пальто, миновала двери учительской, быстро взобралась по лестнице наверх и замерла перед кабинетом ректора.

Смахнув с волос крошечные капли воды, расстегнула пальто и протянула руку, чтобы постучать в дверь, но створка распахнулась сама являя грозную фигуру Итона-Бенедикта.

— Ты долго, — буквально с порога обрушил на меня свое раздражение мужчина.

Говорить о том, что проснулась по его прихоти каких-то пятнадцать минут назад и тоже пребываю в весьма поганом расположении духа не стала, потому что зеленые глаза ректора смотрели с таким холодом, что заледенели внутренности и от страха отнимался язык.

— Проходи, — после непродолжительного молчания приказал Итон-Бенедикт.

Посторонившись в дверях, мужчина дождался пока я зайду внутрь кабинета и запер двери на ключ. Удивленно оглянувшись на звук, заметила, как ректор щелкнул пальцами, сухо и отрывисто произнося формулу, и тонкая непроницаемая стена магии окружила кабинет. Теперь никто не смог бы подслушать наш разговор.

— Сядь, — приказал он указывая на кресло перед своим столом, и я послушно упала на жесткую кожу сиденья.

Итон-Бенедикт обошел свой массивный письменный стол, дернул верхний ящик, достал какую-то маленькую плоскую шкатулку и сунул ее в карман штанов.

— Когда я брал вас в команду, то был уверен, что подобного разговора между нами никогда не случится.

Вопреки моим ожиданиям мужчина не сел на свое место, предпочтя вновь обойти стол, придвинуть еще одно кресло и устроиться напротив.

— Скажите, Вейрис, в чем я ошибся? — с напором спросил он, испепеляя меня взглядом. — Разве чистокровные оборотни, при наличии истинной пары, способны изменять своим партнерам?

— Нет... — промямлила я опуская глаза.

— Громче! — рявкнул мужчина.

Вскинув голову, сжала пальцами подлокотники кресла и выпалила:

— Нет, не способны.

Мужчина подался вперед. Черты его лица заострились и приобрели хищническое выражение.

— Тогда потрудитесь объяснить, что вчера на вас нашло?

Закусив губу, я выпустила когти и с каким-то садистским удовольствием пропорола кожаную обивку казенного кресла.

— Что конкретно вас не устроило в моем поведении, господин ректор? — зарычала, чувствуя, как постепенно начинаю заражаться непонятной злостью и раздражением, исходившим от Итона-Бенедикта.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — сверкнул глазами мужчина.

— Понятия не имею, — пожимаю плечами и неожиданно понимаю, что потерянное в первые секунду разговора самообладание возвращается.

Выпрямившись, стянула промокшее пальто, бросила его на спинку кресла и только после этого картинно приподняла брови:

— Позвольте уточнить, господин ректор, — говорю предельно вежливо и учтиво. — Вам не понравилось моя баталия с Блошем и его мышами? Или прилюдный подрыв вашей репутации в коридоре западной пристройки обеспечил вам бессонницу? А может, — подалась чуть вперед, — вас взбесил абсолютно недопустимый с моей стороны флирт на вечере?

Мужчина сузил глаза и недовольно поджал губы.

Да, меня было за что поругать. Накосячила я вчера знатно, спорить не буду. Но хотелось бы чтобы ругали и наказывали заслуженно, по справедливости, а не вот так, как это делает сейчас ректор.

— Ну же, Итон-Бенедикт. Я просто теряюсь в догадках, что же в поведении обучающейся смогло разозлить такого уравновешенного, спокойного и рассудительного человека как вы.

Ректор выдержал многозначительную паузу, и только затем сурово отчеканил:

— Ты целовалась с Джеромом.

Я фыркнула и откинулась на спинку кресла.

Смешно, ну право слово, смех да и только! Значит ректор в состоянии простить все мои грехи и прорехи в воспитании, но не дружеский поцелуй с наследником.

Кошачья сущность покосилась на меня вытаращенными от удивления глазами. 'Дружеский поцелуй', — повторила про себя, стараясь поверить в эту мысль, но вышло не слишком убедительно, а тут же и ректор масла в огонь подлил.

— Молодость и незнание, — сухо проронил Итон-Бенедикт, постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла. — Я списываю ваше поведение на вчерашнем вечере именно на молодость и незнание некоторых нюансов. Увы, с молодостью и подростковым безрассудством справится по силам только времени, но насчет остального я готов вас просветить, Вейрис.

Я нахмурилась и скрестила руки на груди в защитном жесте. Сидящий в противоположном кресле мужчина мало походил на прежнего Итона-Бенедикта. У этого мужчины был менторский тон, отталкивающе-резкие черты лица и светло-зеленые глаза, смотревшие на меня с таким арктическим холодом, что кровь в жилах стыла. Удивительно, как все-таки портит и искажает внешность людей злость. Хотя я сейчас, наверное, не лучше него выгляжу.

— Начнем устранение прорех в ваших знаний с общего мнению, которое бытует в высших кругах о пардах, — начал свою лекцию ректор. — Наделенные от природы удивительной грацией и соблазнительной пластикой, темпераментные черные кошечки всегда были экзотической мечтой любого мужчины. Поверьте мне, Вейрис, абсолютно каждый хотел бы оказаться с одной из черных леопардочек в одной постели, и вы охотно воплощаете наши мечты.

Не выдержав, я глухо зарычала.

— Задел? — усмехнулся мужчина, хотя видел, не мог не заметить, как сильно оскорбили меня его слова. — После того, как большую часть вашего клана выдворили из королевства на территории прайда, те немного из вас, что остались, начали выживать. Выживать всеми доступными способами, поэтому теперь слово 'парды' является синонимом легкодоступной женщины. С такими приятно засыпать, но всерьез любить вас никто не станет. И хотя может ты и другая, Джером никогда не будет относится к тебе как к любимой женщине, — хриплый голос мужчины зазвенел от сдерживаемой ярости. — Ему не позволят встречаться с тобой всерьез. Ему не дадут разрешения на серьезные шаги, не будет помолвки или брака. Ему никогда не позволят признать вашу связь и возможные...

Мужчина неожиданно умолк, а меня посетила неожиданная догадка.

Леди Ильсор! Вот в чем дело. Он дает советы и учит жизни не меня, он пытается загладить позорную интрижку своей матери.

— Что же вы замолчали, господин ректор? — насмешливо фыркнула, нарочно нарываясь. — Договаривайте раз взялись читать мне лекцию о личной жизни. Молчите? Хорошо. Тогда я скажу за вас — никто никогда не позволит признать нашу связь и возможные последствия от этой кратковременной интрижки.

Исполненная неожиданным приступом гнева, я вскочила на ноги, и сама не понимая, что несу закончила свою мысль:

— Но не волнуйтесь. Я ведь не ваша мать.

Слова, продиктованные эмоциональным порывом, сорвались с моих губ и больно ударили сидящего мужчину прямо в сердце. Медленно, очень медленно Итон-Бенедикт встал, распрямился и прошипел:

— Вон!

Меня парализовало от страха. Желание бежать сломя голову столкнулось с полным ступором тела и потерпело фиаско. Замерев словно сурок перед змеей, готовой к атаке, я с ужасом смотрела в потемневшее от злости лицо мужчины и почему-то думала, что именно так и должна выглядеть смерть.

Словно не понимая, какой эффект произвел, мужчина наклонился еще ближе и сипло выдохнул мне прямо в лицо:

— Пошла вон!

Взвизгнув от обуявшего меня приступа дикого ужаса, я отскочила назад, свалив кресло на пол, и рванула к выходу. Запертая ректором еще в начале разговора дверь не поддавалась несмотря на все мои дерганные попытки выбраться наружу.

— Убирайся...

Заорав в полный голос, я принялась с удвоенной силой дергать двумя руками ручку на двери. За спиной послышались шаги, шуршание одежды и тяжелое, какое-то болезненное дыхание мужчины, а затем его побледневшая, изъеденная морской солью ладонь легка на дверь.

Громкий треск взорвал воздух, а затем тяжелая деревянная створка, подбитая для красоты железными прямоугольниками по краям, сорвалась с петель и вылетела в коридор.

Не дав себе и секунды на удивление, я рванула на свободу. Одним длинным прыжком миновала большую часть площадки и понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая аж через три ступеньки. Выбежав на улицу, не останавливаясь, понеслась дальше и притормозила только в паре десятков метров от крыльца в западную пристройку.