Кукушонок

  Одновременно с металлургическим производством постепенная механизация по моей мысли начала бы просачиваться в другие области хозяйства, например, на лесопилки. Удешевление производства досок и бруса оказало бы на город не меньшее влияние, чем все прежние идеи. Ухватившись за эту мысль, я сделал наброски нескольких десятков станков, только примерно представляя себе, как они должны выглядеть, и зачем нужны. В моих планах эти станки уже оставляли за собой горы опила и стружки, заставляя меня думать об их утилизации. Я задал вопрос Телти, он нахмурился и стал рассуждать:

  — Что обычно с опилками делают? Кто-то выкидывает, другие набивают ими игрушки, можно добавлять в известковый раствор для строительства, или в глину. Иногда алхимики берут, но им не много надо. В клей кладут. Отходы.

  Я же пытался вспомнить хоть что-то о пиролизе. Простым нагревом при недостатке воздуха, мы могли получить ценные вещества для алхимиков и светильный газ. Мысль о светильном газе сразу же вспыхнула предо мной ярким образом газовых фонарей. Я в нескольких фразах рассказал градоначальнику о возможностях газового освещения. В то время, как сам я отвлёкся на мираж освещённой набережной, Телти опередил меня в более прагматичном ведении:

  — Если поставить мощный фонарь, то можно продолжить стройку ночью.

  Всего через три дня первый газовый прожектор был готов. Проработал он с перебоями всего две ночи, но ему на смену тут же пришли более надёжные машины. Свет позволял работать и воевать ночью. Один из капитанов стражи сказал, что с такой штукой он смог бы со своей сотней напасть на втрое большие силы врага и успеть утыкать половину беззащитных солдат противника стрелами раньше, чем они хоть что-то сообразят. Я поспешил остудить вояку, но идея ночных диверсий уже успела укорениться в головах с моей же подачи, теперь к ней добавилась мысль об использовании прожекторов.

  Газовый свет начал наполнять важнейшие точки города, радуя и тревожа непривычных к круглосуточной жизни горожан. Во всём этом я не принимал уже никакого участия, сосредоточившись на прежних задачах. Металл. Металл в первую очередь. От идеи массового производства кирпича мы пока отказались, отложив её в папку 'важно, но не срочно'. Достижения современной бюрократии укоренялись в городской верхушке с ужасающей скоростью. Уже на пятый день подрядчик и член городского совета ругались, размахивая бумагами, в которых ровными колоннами двойной записи стояли арабские цифры.

  Почти каждый день я общался с городскими магами и их учениками. Поначалу они хотели воспользоваться моими знаниями, не давая ничего взамен. Из Академии им пришёл приказ не вмешиваться в конфликт города и Орла. Рассказали они об этом случайно.

  Телти ещё вздохнул:

  — Что-то такое я и думал.

  Присутствовавшие члены городского совета подняли шум, ведь они рассчитывали на поддержку волшебников в войне. Складывалась неприятная ситуация, понять которую я смог только пригрозив колдунам отобрать у них демонов. Оказалось, что дисциплина перед Советом достигалась очень простым путём. Полноценно накормить демона можно было лишь другим демоном, а ритуал призыва оставался под полным контролем Совета. Всё остальное могло лишь отсрочить гибель ослабленного колдовством демона, зачастую вместе с магом. Было решено, что городские маги не станут участвовать в войне прямо, но примут самое деятельное участие в городской промышленной революции. На это запретов не было, и волшебники согласились, существенно облегчив нам жизнь.

  Магия могла всё и ничего. Колдуны хорошо справлялись с заказами, если речь шла об уникальных изделиях, хуже, если требовались десятки, и уж совсем не могли дать нам сотни. Опираясь на заимствованные силы, колдуны помогали исправлять ошибки и снижали цену прогресса. Не могу сказать, что я не хотел увидеть какой-нибудь огненный шар, вылетающий из руки, или молнию, но мне пояснили, что такое волшебство очень затратно, и применять его могут либо колдуны из верхушки Совета, либо глупые позёры, рискующие собой. Можно сказать, мир для меня не пошатнулся: волшебство в очередной раз оказалось с толикой жульничества, просто не там, где я ожидал.

  На самом деле, волшебники нам очень помогли, и моё брюзжание в их сторону — это не более, чем своеобразное бахвальство: они столетиями собирали знания о мире, а я обошёлся без них. И это тоже неправда. Без их способностей у нас вряд ли что вышло бы. В конечном итоге маги так выдохлись, помогая нам, что отправились в Академию, не спросив разрешения у Совета. Мы пожелали им удачи, а позже послали им дополнительную плату, чтобы они смогли быстрее убедить Совет в своей безгрешности. Как уж там вышло, я не знаю, но вернулись они только после войны. Нам они оставили несколько полезнейших артефактов, кое-какие запасы лучших алхимических смесей и знания о ведении войны с помощью магии. К несчастью, лишь знания: волшебные арсеналы Хегля были пусты, по закону боевыми артефактами могли владеть только дворяне.

  С алхимией вышло интереснее. Изготовление чего-то вроде 'Белого пламени', применённого Денкелем на болоте, не составляло большого секрета, но требовало значительных усилий и благоприятных случайностей. Была ли речь только о случайностях, или же алхимикам недоставало глубоких знаний мироустройства, а шансы на успешное получение нужных артефактных смесей оставались ничтожными даже при использовании болотной плоти и усилий мага. Прочие изделия с меньшей чудесностью действия более походили на привычные человечеству химические реакции, и с ними у алхимиков не возникало особенных проблем.

  Расщедрившись, городской совет постановил, что вся болотная плоть в городе до конца войны отправляется к алхимикам. Это било по карману, и давало надежду пересилить преимущество знати в магическом вооружении. Я же не спешил доставать из кармана рецепт напалма, и не только потому, что нафтеновую и пальмитиновую кислоту представлял себе только в виде названия, или из-за отсутствия под рукой жидких углеводородов. Просто я не верил в возможность массового производства хоть чего-то сложнее чёрного пороха. Его получили довольно быстро, хоть и в мизерных количествах. А у меня возникла проблема хранения, ну не домой же тащить небольшой бочонок зелья.

  Я продолжил жить в доме бургомистра: мы решили, что это наиболее безопасно для меня. Викор не оставил поисков, сменив солдат на шпионов. Мне нашли хороший парик и изменили фигуру при помощи накладного животика. Фальшивый образ завершили перстни, браслеты и другие побрякушки из личных запасов городского совета. Под личиной сына очень важного столичного торговца я стал почти незаметен для лазутчиков, искавших глупого проводника среди городской бедноты.

  Сам дом бургомистра выглядел типичным особняком Хегля: над каменным первым этажом нависал второй из дерева, выдаваясь вперёд почти на метр. Таким же манером над ним возвышался третий. Косые чёрные балки смотрелись очень красиво в контрасте с белыми стенами. Таких домов в Хегле было множество. Очень немногие общественные здания были сложены из камня, или кирпича, как ратуша. Из-за большого количества пустырей и руин защищать город изнутри не представлялось возможным, по той же причине не прижились в Хегле и узкие улочки.

  Война витала над городом невесомой, но неотвратимой угрозой. Я постоянно возвращался к мыслям военного применения своих знаний, но без завода не мог предложить ничего существенного. Деревянные колья против кавалерии, да траншеи? Я настойчиво гнал от себя эти мысли, только поздними вечерами пытаясь изложить на бумаге ту самую действительно эффективную стратегию. Пока что ничего лучше полого внутри композитного кавалерийского копья и пехотной пики не выдумывалось. Мне нужны были образцы.

  На девятый, или на десятый день Телти принёс подарок — первый фонарь с газовым резервуаром. Мои бдения приобрели законченность, теперь я вёл новый дневник при свете лампы. Старый остался в замке. Должно быть, эта привычка успела накрепко приклеиться ко мне, ведь с тех пор я ни на один день не прекращал прятать свои мысли в бумагу. Упорядоченность этого процесса вселяла толику спокойствия и в меня. Со стороны окружающим могло казаться, что я главный генератор идей и надежд, но на самом деле дикая гонка к войне изматывала меня и иссушала. Улыбался я через силу.

  Я вновь погрузился в сложные вопросы реализации идей без полноценных знаний и на основе убогой местной техники. Все мы были рыбами, выброшенными приливом на берег, которые пытались научиться дышать воздухом, чтобы выжить: и я, и лучшие городские мастера. Мы пробовали, терпели неудачи и пробовали снова. Что-то удавалось с третьей попытки, что-то с десятой, но чаще требовалось под сотню неудач. Цена наших опытов была не столь важна, как время. Оно текло у нас между пальцев. Вспоминая этот период жизни, я могу сказать, что никогда до и никогда после не работал ни так тяжело, ни так много. Перебрав массу возможностей, проверив их на практике, мы смогли оставить лишь некоторые. Те, что не требовали чудес, или диких случайностей.

  Завод постепенно разрастался, цех за цехом скелет несущих конструкций скрывался за стенами и крышами. Плотину почти завершили, стремясь сделать хороший шлюз, чтобы сохранить судоходность Станки к веджам. Работники из крестьян ждали конца строительства с большим страхом: они боялись того, что им не заплатят, но ещё больше страшились возвращаться назад. Уже в двух деревнях графства вспыхивал крестьянский бунт. Викор споро расправлялся с мятежниками, развешивая их на страх другим, но ожесточение только увеличивалось. Все понимали, что новому заводу будут нужны рабочие руки, но мест на всех не хватит. Я поговорил с Телти, и он согласился: сейчас мы не могли отпускать крестьян, Орёл наверняка забреет их в солдаты и пошлёт против нас же. Сформировать из них ополчение против графа — идея более здравая, но их требовалось вооружить не только каким-то оружием, но и прочной крепкой идеей. Пока я не решался разжечь огонь крестьянской войны, опасаясь того, что он потеряет всякую управляемость и станет подобен кровавому наводнению в Мальвикии.

  Завод завершили менее, чем за две недели неимоверным напряжением сил, но и в недостроенном виде он работал с самого моего появления в городе. Водяные колёса пока только набирали силу вместе с дождями и уровнем воды, но печи уже начали работу, превращая поток Станки в дыхание мехов, а затем и в слитки металла. Пока я занимался мирными трудами, любуясь на новый завод, война медленно, но неизбежно подбиралась к нам, как прилив. На закате девяностого дня молот нового завода нанёс свой первый звонкий удар металла о металл.

  В тот же день в Арнактале герцог Болотного края Хифус Вепрь размышлял о грядущей схватке.

  'Красные щиты' прибыли в полдень девяностого дня. Две тысячи отборных головорезов, живущих войной, грабежом и убийствами. Когда герцогу доложили о высадке наёмников, он приказал своей армии немедленно выступать, опасаясь прибытия новых сил. Хифус Вепрь до последнего надеялся, что Викор Орёл одумается и признает поражение. Но тот нашёл где-то денег и нанял на них самую крупную банду наёмников во всём королевстве. Военная фортуна — вещь переменчивая. Сперва Орёл разбил его малый отряд, потом он смог увести у зарвавшегося графа обоз вместе с детьми, теперь его враг смог серьёзно усилить свою армию, а ему предстоит снова сократить её. На его стороне всё ещё оставалось превосходство в качестве. Да и стоит ли верить наёмным мечам?

  Дни с девяносто первого по девяносто шестой. (Глава слегка кривоватая, третий раз переписываю, и ещё буду)

  Должно быть, я совершенно запутал своего читателя, если он не любитель архаичной металлургии. Высокие печи в своё время произвели настоящий переворот в металлургии, существенно увеличив количество производимого металла и снизив его стоимость. Применявшиеся прежде сыродутные печи создавались на один раз: печь складывали перед работой и ломали после, доставая комок шлаков и восстановленного из руды железа — крицу. Высокие печи уже не требовалось каждый раз ломать и строить заново, часть металла они плавили, превращая в плохой зашлакованный чугун, а остальное шло в дело. За сутки высокая печь давала двести-двести пятьдесят килограмм железа и стали. На Земле это привело к тому, что камень окончательно перестал быть рабочим инструментом, а производство железа на душу населения увеличилось в двадцать раз.

  В этих скупых цифрах всё отличие тёмных веков от цивилизованной эпохи, разница между голодом и процветанием, нищетой и изобилием потребительской экономики. Как только от водяного колеса заработал первый молот, мир неожиданно для себя вступил в совершенно иную эру. Прокатный стан принялся крутить валки три дня спустя, окончательно закончив средневековую эпоху в Мальвикии. Высокие печи включились в работу ещё раньше, подготавливая грядущую технологическую революцию. Хегль в одночасье смог производить больше металла, чем мог переработать. Слитки железа начали расходиться во все стороны, насыщая металлом обиход.

  Но и это было лишь началом. Через некоторое время мы планировали пустить в дело доменные печи, которые залили бы всё королевство дешёвым качественным чугуном и передельной сталью. Чугунное литьё для меня и сегодня означает только одно: артиллерию. Я знал, что пушки уничтожат замки вместе с феодалами, рыцарями и самим средневековьем. Но город просто не успевал. Мы отказались от создания доменных печей только из-за того, что такую прорву руды и топлива пока просто не могли достать в срок. Меня не даром интересовали нанятые городом строители: я уже видел их лесорубами и углежогами, или рудокопами. К несчастью, всё шло слишком быстро, все понимали, что встречать графа придётся только тем, что мы смогли произвести.

  Пятьдесят печей работали уже второй десяток дней, исправно выдавая крицу. У нас скопилось чуть меньше сотни тонн железа. Два десятка молотов пока не успевали всё это богатство ковать. Прокатный стан мы устроили лишь один, но и его мощностей нам хватало. Вокруг главных машин работали десятки кузниц, где опытные мастера продолжали работать вручную до тех пор, пока у нас не завершился аврал. Между молотов и кузниц в кажущемся беспорядке были разбросаны пять десятков горнов для подогрева металла и науглероживания железа до стали. Все кузнечные машины, мехи печей и горнов приводились в действие от одного огромного водяного колеса. Благодаря газовому свету завод работал круглосуточно, прерываясь лишь для тушения вспыхивавших больших и малых пожаров: соседство дерева с огнём неизбежно приводило к происшествиям.

  Несколько раз я оставался ночевать на заводе, заполняя дневник записями под несмолкающий шум работы. Бургомистр регулярно знакомил меня и членов городского совета с донесениями шпионов. Аристократы Болотного края словно с цепи сорвались: война позволяла им сводить счёты, наживать состояния и продвигаться по службе. Граф не скрывал от своих вассалов, что город будет разграблен. Одно это вызвало у многих острое желание поддержать законные требования Викора оружием. Несколько сглаживался энтузиазм грабителей бегством крестьян и угрозой бунта. Слухи о поражении от герцогского отряда опровергали богатые трофеи, хвастались добычей и вернувшиеся на днях отряды речного разбоя. Викор с видимым удовольствием демонстрировал мощь боевого артефакта, жалуясь только на нездоровье семьи: дети графа болели и не показывались на людях. Не забыл Викор и обо мне, на своём столе в один из дней я нашёл письмо с намёком на скорую встречу. В целом графу Орлу хватало дураков, готовых вымостить своими телами дорогу к Арнакталю, у герцога дела шли куда хуже.