Темная сторона Эмеральд Эберди

Блумфилд довольно лыбится. Кивает мне, а затем переводит взгляд на Венеру. Мне почему-то кажется, что делает он это непроизвольно. Просто смотрит на девушку, ведь не может на нее не смотреть. Саймону определенно по вкусу находиться рядом с Прескотт. Так что, может, я чересчур наивная, раз решила, что он пришел, чтобы со мной мириться?

— Музыка — это так интересно, — восклицает Венера и подходит к парню. Он сразу же напрягается и вытягивается, будто струна. — У тебя есть что-то еще? Я не помню, когда в последний раз слушала нечто подобное. Мне даже захотелось танцевать, представляешь?

— Правда?

— Да!

— Ну, я бы смог найти что-то похожее. Может, эта?

Блумфилд меняет трек, а Прескотт еще шире улыбается. Пока они изучают плейлист и строят друг другу глазки, я разворачиваюсь и незаметно покидаю комнату. Уверена, им мое присутствие необязательно. Даже интересно, кто из них первый поймет, что бешеное сердцебиение и жар возникают не из воздуха. А то решат, что это грипп или еще что-то.

Я бреду в комнату, когда замечаю Мортимера. Первый порыв, сорваться с места, но я не поддаюсь соблазну. Разглядываю его белую рубашку с каплями крови на воротнике и рукавах, и недоуменно вскидываю брови: сколько можно безрезультатно пытать Хантера? Неужели этот человек не поддается никакому воздействию?

— Привет, Морти, — вздыхаю я. Старик некоторое время просто смотрит на меня. Мне даже становится не по себе. — Ты на чердак? Опять к Эмброузу?

Он не отвечает. Просто кивает и собирается уйти, но я останавливаю его, схватив за локоть. Не знаю, что сказать. Просто крепко стискиваю зубы и шепчу:

— Прости меня. — Мне стыдно поднять глаза. — Я не понимала, что делаю. Мне очень жаль, пусть я априори и не могу испытывать жалость. Ты вправе ненавидеть меня теперь.

— Считаешь, я могу тебя ненавидеть? — наконец, подает голос старик. Он поднимает мое лицо за подбородок и тяжело выдыхает. В его глазах проскальзывает тень сожаления, а затем там загорается тепло, о которое так и хочется греться. — Все мы успели запачкать в крови руки, дорогая. Я просто не хотел, чтобы у тебя это произошло так рано. Вот и все.

— То есть ты не собираешься изгонять меня из вашего уютного братства?

— Нет, Эмеральд, не собираюсь.

— И презирать не станешь?

— Я не имею права. Да, я и не смог бы. Мы прощаем близким даже самые ужасные из грехов, разве ты не знала? Обвинять себя можешь лишь ты одна. Это не моя обязанность.

— А какая твоя обязанность?

— К сожалению, воспитать война, а не флориста. Но лучше бы мы учились составлять букеты, чем убивать людей.

— Эмброуз рассказал что-нибудь?

— Нет, — выдыхает Цимерман и зовет меня за собой. Мы поднимаемся на чердак. — Я думаю, пора воспользоваться услугами мисс Прескотт.

— Какими еще услугами?

— Нам нужно понять, знает ли Хантер что-либо о револьвере, из которого застрелили его отца. Есть два варианта: поговорить с ним или проникнуть в его мысли, что возможно благодаря нашей новой знакомой.

— Ого, а она способная.

— Очень. Правда, у всего есть побочные эффекты. Проникая ему в голову, она точно заденет что-то важное. Иными словами, наша милая Венера может прожечь ему мозги, а я не хочу лишать рассудка человека, знающего так много о Сомерсете.

— Но, насколько я понимаю, Хантер молчит.

— Ни слова. За четыре дня, он даже звука не вымолвил. И я понятия не имею, как же к нему подступиться. У него будто нет ни сердца, ни эмоций, ничего.

— В каком-то смысле так и есть, Морти. Сет сказал, что сердца его детей не бьются. И как ни странно, ты забыл об этом упомянуть в нашем разговоре...

— А что об этом говорить, — старик небрежно пожимает плечами и смотрит на меня с тенью усмешки, — обычное дело в мире, где нашел себе место двухсотлетний мужчина.

— Ну, да. Конечно. Ничего особенного. И даже ведьма в тренажерке — сущий пустяк.

— Знаешь, ведь есть те, для кого это не является странностью. Мы привыкли думать, что люди смотрят на мир одинаково. Но разве это правда? Наивно полагать, что мысли у нас совпадают, что они идентичны. Даже мы с тобой по-разному смотрим на многие вещи. Что уж тут говорить о других? Соберись незнакомцы в одной комнате, и случится драка, ведь истина на простые вещи у каждого своя. Для тебя черное — это черное. А для кого-то, черный цвет — цвет зарождения жизни, цвет фантазий. Ты скажешь: небо синее. Но физик вдруг приведет огромное количество доводов, отрицающих это. Тогда ты заорешь: трава зеленая! И биолог отрежет свое грубое — нет, заставляя тебя ощутить себя растерянным и сбитым с толку. Ты спросишь: как же нет, если так думают все? Но все ли? И правильно ли это? Потому не стоит смеяться над тем, что кажется странным. Мы многого не знаем, а даже то, что знаем — очень часто не понимаем.

Смотрю на Цимермана и усмехаюсь:

— Ты еще не думал заняться писательством? Создай свой паблик, пиши цитаты. Мне кажется, ты преуспеешь в этом дельце.

— А ты все смеешься.

— Я от чистого сердца, Морти. Когда-то же надо начинать.

Старик вздыхает. Закатывает рукава и глядит в мои глаза как-то печально, будто я в очередной раз не оценила отличную мысль. Он раскрывает передо мной дверь и с грустью протягивает:

— Ни на кого не действуют мои слова, дорогая. А писателя должны слушать.

— Я слушаю!

— Но не слышишь.

Закатываю глаза, хочу ответить, но растерянно примерзаю к месту, увидев распятое над потолком тело Хантера. Говорить тут же пропадает желание. Лицо парня в крови. На нем нет верхней одежды, и потому я вижу все раны на груди и торсе. Они свежие и из них линиями катятся красные полосы. Мне становится не по себе, пусть я и не подаю вида.

— Ты..., — сглатываю, — ты отлично постарался, Морти.

— Думаю, он еще даже и не разогрелся, — внезапно хрипит низкий голос. Я удивленно смотрю на Эмброуза и замечаю ухмылку на его избитых в кровь губах, — Эмеральд.

Цимерман тут же переводит на меня взгляд. Сказать, что он сбит с толку — не сказать ничего. Морти, будто спрашивает: какого черта он разговаривает с тобой, Родди? Почему этот парень молчал четыре дня, а теперь вдруг открыл рот? Я расправляю плечи и бреду к Хантеру, не отрывая глаз от его самодовольного лица. Спрашиваю:

— Как себя чувствуете, мистер Эмброуз? Надеюсь, Вам у нас нравится?

Парень резко дергается вперед, будто сорвавшийся с цепи пес, почуявший запах еды или крови, однако застывает прямо перед моим лицом. Я не двигаюсь. Продолжаю ровно смотреть ему в глаза и не колеблюсь ни секунды. Я его не боюсь.

— Я ждал тебя, Эмеральд.

— Может, ты еще и скучал?

— Это было бы слишком.

Смотрю на Цимермана. Мортимер понимает, что я хочу сказать, и покидает комнату. Выдохнув, вновь поворачиваюсь к парню и пожимаю плечами:

— Паршиво выглядишь, Хантер. Боюсь, ты не понравился Морти. Интересно почему, правда? Ты ведь такой хороший парень. Тихий, скованный.

— Скованный — это в точку.

— Ты недоволен?

Эмброуз ухмыляется. Губы у него дергаются резко, также неожиданно изменяется у него и настроение: то он рычит, рвясь вперед, то отстраняется, сгорбив спину от боли и от усталости. Правда, единственное, что не меняется — его карие глаза. Они смотрят на меня с интересом, и я никак не могу понять, чем он вызван.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что знаешь о револьвере.

— А я хочу, чтобы ты подошла ближе.

— Я отлично тебя слышу.

— Но я не вижу твоего лица. Кровь залила глаза.

— Чтобы говорить, глаза тебе не нужны.

— Ты играешь не по правилам, — холодно отрезает парень. Он кривит губы, но на этот раз раздраженно. — Услуга за услугу.

— Пошел к черту.

— Мне нравится смотреть на то, как ты злишься. Когда ты краснеешь, а твои пальцы тянутся к пистолету за спиной. Ты выглядишь растерянной, собираясь совершить ужасное и непоправимое преступление, за которое лишают титула спасителя человечества. Я могу смотреть на это снова и снова. Снова и снова.

Свирепо выдыхаю. Делаю шаг вперед и рычу:

— Ответь на мой вопрос, Хантер.

— Скажи это еще раз, — шепчет он, — попроси меня.

— Ты выведешь меня из себя.

— Именно этим я и занимаюсь.

— С какой стати?

— Это заставляет меня чувствовать. Твое испуганное лицо и покрасневшие щеки..., я никогда не был так заинтересован человеческой реакцией на мои действия. Если я смотрю тебе в глаза, ты вскидываешь подбородок, а когда я придвигаюсь ближе, — Хантер лениво шагает вперед и едва не сталкивается со мной носом, — ты придвигаешься в ответ, считая, что так выказываешь свою решительность. Но, Эмеральд, ты просто идешь мне навстречу, так как не можешь наблюдать за мной со стороны.

— Я не понимаю, что ты пытаешься мне объяснить. Захотелось высказаться за те дни, что ты молчал? Но я не затем здесь. И мне наплевать, что ты чувствуешь, и чувствуешь ли вообще. Я не...

Парень вдруг делает шаг вперед. Выставляю перед собой руки. Хватаюсь пальцами за плечи Эмброуза, но почему-то не отталкиваю его назад, а застываю, ощутив странную дрожь, пронесшуюся по коже. Глаза закрываются. Я проваливаюсь в пустоту, вижу себя на кровати в общежитии, и я не одна. Хантер Эмброуз рядом. Он сжимает меня в объятиях и шепчет мне что-то на ухо. А я улыбаюсь, прикасаюсь носом к его подбородку, и кажусь ложью и вымыслом, наполненным неизвестными мне эмоциями. Ничего не понимаю.

Когда я прихожу в себя, меня волной отталкивает в сторону. Я хватаюсь пальцами за талию, поднимаю взгляд и вижу, как Хантер сгибается от боли. С поникшей головой он рычит, а я замечаю вены, проступившие на его шее. Понятия не имею, что сказать. Просто пялюсь на парня и ни черта не понимаю. Что это за вспышки? Откуда они? И почему они касаются только меня и Эмброуза?

— Что с тобой? — небрежно бросаю я. — Хватит уже, иначе...

— Не прикасайся, — внезапно сквозь стиснутые зубы чеканит он, когда я протягиваю к нему руку, — не делай этого.

— Морти убьет меня, случись с тобой что-то.

— Я опережу его, если ты приблизишься ко мне.

— Не опередишь, если я прострелю тебе голову. — Достаю из-за спины браунинг. Я не знаю, зачем я это делаю. Парень выпрямляется, на его губах играет ухмылка, а я уверенно приставляю дуло пистолета к его груди. Снимаю орудие с предохранителя. — А что теперь ты скажешь? Может, все-таки захочешь подружиться и ответишь на мой вопрос?

— Нет.

— Я выстрелю.

— Стреляй.

— Ты же этого не хочешь.

— Ты тоже.

Недоуменно замираю. Отскакиваю назад и злюсь:

— Твою мать, Хантер, просто скажи, где твой папаша прячет револьвер!

— Нет.

— Хорошо. Тогда попробуем по-другому. — Я откладываю браунинг на стол. Бреду к парню и протягиваю к нему руку. Тут же в глазах Хантера появляется какая-то реакция, и вместо того, чтобы стоять неподвижно, он отпружинивает назад. Но я наступаю. Слышу, как из его груди вырывается рычание, и прикладываю ладонь к его окровавленной, потной щеке. Тут же — в мгновение ока — колени Эмброуза подкашиваются. Его вены распухают, с его губ срывается стон. Парень испуганно распахивает глаза и смотрит куда-то вверх, не понимая, что происходит и почему ему так больно.

Я отстраняюсь и прижимаю руку к себе.

— О, Боже, — шепчу я. Изучаю потное лицо Хантера и каменею, не зная, почему мои прикосновения так на него влияют. — Что с тобой? Что это было?

— Не прикасайся.

— Почему тебе больно? — вновь тянусь к нему.

— Нет, нет, — будто испуганный мальчишка, Эмброуз пошатывается в сторону и вяло подергивает цепями, — не надо.

— Что ты чувствуешь?

— Я чувствую! — просто отрезает он. — И это неправильно. Здесь, — он смотрит куда-то вниз, на свою грудь и тяжело дышит, — чувствую здесь.

Не понимаю. Мне становится интересно. Может, я, как и Венера обладаю какими-то способностями? Не бывает ведь такого, чтобы прикосновения причиняли боль. Тем более, что боль я причиняю только ему. Как такое возможно?

— Ты тоже это видишь, — тяжело дыша, хрипит Хантер. Мы смотрим друг на друга. Я хочу отвернуться, но не отворачиваюсь. — Видишь нас.

— Нет.

— Ты лжешь.

— А ты спятил.

— Тогда почему я здесь? — гортанно спрашивает он. Эмброуз шагает вперед, а я будто магнит притягиваюсь к нему. Его лицо в паре сантиметрах от моего, и становится трудно дышать. — Что ты чувствуешь?

— Я ничего не чувствую.

— Я тоже.

Его взгляд прожигает кожу. Он проскальзывает куда-то внутрь моих мыслей. Мне не пошевелиться, пусть я знаю, что должна отступить. Но нечто сильное удерживает меня на месте, и я понятия не имею, что именно. Глаза Хантера Эмброуза кажутся мне красивыми и знакомыми. Когда я смотрю в них, я не вижу убийцу, не вижу окровавленного лица и не помню о том, что творится за дверью. Все теряет смысл.

— Ты расскажешь, где находится револьвер, хочешь ты этого или нет, — тихо шепчу я и вскидываю подбородок. По венам проносится адреналин. — Иначе я убью тебя.

— Попробуй. Я буду ждать этого, Эмеральд.

Когда я выбегаю из комнаты, ноги кажутся ватными. Бегу вниз по лестнице, громко и недовольно выругиваюсь, а затем останавливаюсь возле зеркала и хватаюсь ладонями за лицо. Что это было? Почему этот парень так влияет на меня? Почему на него так влияю я? Это ненормально. Я должна срочно разобраться, в чем дело.

— Черт.

— Эмеральд? — Морти появляется рядом неожиданно. Я перевожу на него взгляд и не успеваю привести в порядок мысли. Глаза у меня, наверняка, дикие. — Что происходит? С какой стати Хантер Эмброуз говорит с тобой?

— Я..., просто....

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Все в порядке, не стоит волноваться.

— Он смотрит на тебя так, будто...

— Что?

— Будто знает, что ты на его стороне.

Я складываю на груди руки. Что за глупость? Как я могу быть на стороне Хантера?

— Не говори чепухи.

— Несколько минут назад даже мне это чепухой не показалось.

Цимерман кивает и уходит, а я недовольно потираю пальцами глаза. Надо привести себя в чувство и узнать, почему мои прикосновения причиняют парню боль. Может, тогда я пойму, откуда появляются видения, и что они означают.

Возвращаюсь в комнату. Решаю отдохнуть, но никак не могу прийти в себя. Черт.

В голове крутится лицо той девушки, что лежала на кровати и улыбалась. Почему она так на меня похожа? Неужели я когда-нибудь почувствую то же, что и она?

ГЛАВА 11. СВЯЗЬ МЕЖДУ НАМИ.

Мне снится, как я бегу по коридору. За мной кто-то следует, но я не оборачиваюсь. Я просто хочу добраться до двери, которая находится в конце туннеля и светится яркими и переливающимися цветами. За ней спасение. Я точно знаю.

— Эмеральд, — зовет меня голос. — Эмеральд, я прямо за тобой. Давай же, посмотри на меня, Родди.

Не слушаюсь. Присвистывая несусь к двери и дрожащими руками отталкиваю ее от себя. Наконец-то! Я выбралась, я....

Падаю. За порогом оказывается обрыв.

— Нет! — кричу я, но уже поздно. Мое тело несется вниз, внутренности подскакивают к горлу. Грубые порывы ветра откидывают назад мои волосы, заставляют глаза слезиться и жмуриться, чтобы летела я в кромешной темноте. А потом я врезаюсь в землю. Боль у меня такая дикая, что я истошно кричу. Извиваюсь, ощущая, как вспыхивает спина, ноги и понимаю: я вся в крови. Мое лицо, мои ладони... Рыдая, протираю глаза. Еще раз, и еще, и вдруг просыпаюсь в кровати.