Император Владимир

В Москве всё прошло, как по маслу. Окрылённый открывшимися перед ним перспективами, Второв развил бурную организаторскую деятельность, вовлёк в бизнес капиталы и активы нескольких крупных промышленников, и даже заключил союз со своим конкурентом — купцом 1-й гильдии Николаем Дмитриевичем Стахеевым. Наполеоновским планам и амбициям Николая Александровича не хватало публичного пиара, и торжественное открытие фонда 'Проксима' с лихвой исправило этот недостаток.

С Сергеем Александровичем пришлось повозиться — младший братик оказался не настолько податлив к гипнозу, как хотелось бы. Тем не менее, великий князь смог поставить московскому губернатору гипноблок, действие которого продлилось около полугода. Осенью Сергей Александрович сорвался, и устроил бурную пьяную вакханалию с оргиями, но это уже ария из другой оперы.

После осмотра Кремля Муромцев посоветовал Владимиру Александровичу организовать отдельное архитектурно-фортификационное бюро, которое и будет заниматься ремонтом и перестройкой зданий. А самое главное — закрыть и оградить от праздношатающейся публики — посетителей церквей и храмов — хотя бы часть территории Кремля, иначе будет невозможно обеспечить безопасность императора и членов его семьи. Революционерам и террористам не составит труда прикинуться верующими, и закидать бомбами выбранную мишень.

Темой бесед с Янжулом, Чупровым, Бугаевым и Некрасовым являлись экономические и финансовые вопросы. В разговорах с вышеуказанными профессорами и академиками великий князь осторожно знакомил учёных мужей с принципами деятельности ФРС США, и просил их оценить работоспособность подобной системы в принципе.

Полагаю, не требуется уточнять, что господа академики и профессора, образно говоря, сочли необходимым принять вызов, и один за другим взялись за расчёты и вычисления. Спустя какое-то время каждый из учёных прислал Владимиру Александровичу математические обоснования возможности, или невозможности применить теоретические выкладки на практике в условиях российского капитализма.

По возвращении в Царское Село великий князь узнал, что у Алексея Александровича возникли трения с императором: Николай стал требовать сократить стоимость проектируемых броненосцев и крейсеров. Сие, соответственно, должно было уменьшить водоизмещение и в худшую сторону повлиять на боевые характеристики кораблей.

Генерал-адмирал пытался, было, апеллировать к их прежним договорённостям, но царь упёрся намертво, словно баран. 'Хозяин' же российского флота, в свою очередь, обиделся на племянника, и принялся вымещать злость на подчинённых, распекая всех подряд — за дело, и просто под настроение. В Адмиралтействе стоял стон.

'Похоже, сейчас нам лучше не лезть к царю с новыми идеями, — взгрустнул вселенец. — Плакал наш Иностранный легион... А какая была задумка!'.

'Лёшка как-нибудь переживёт, а Иностранный легион я сам создам... Ники уже не долго осталось, — сын покойного императора Александра Второго-Освободителя повернулся лицом к иконе и перекрестился. — Прости меня, Господи, я не вижу иного выхода... Прости меня, брат Сашка, если сможешь, но Россия дороже твоих сыновей'.

Во второй половине мая Владимир Александрович на борту крейсера 'Светлана' совершил морское путешествие по Балтике и высоким заполярным широтам. Выйдя из Петербурга, крейсер обогнул Скандинавский полуостров, доставив в Кольский залив члена царской семьи и его многочисленную свиту.

Здесь, в Екатерининской гавани состоялись торжества по случаю открытие коммерческого порта Александровск. По завершении мероприятия 'Светлана' доставила Владимира Александровича в Архангельск, откуда великий князь спустя пару дней отправился в Москву, и далее в Петербург.

В июне произошло событие, о котором старший лейтенант Муромцев умолчал по причине полного незнания о нём, и которое едва не разрушило все начинания Владимира Александровича. Любимая женщина Алексея Алексеевича, графиня Зинаида Богарнэ неожиданно отошла в иной мир, оставив великого князя наедине с его винным погребом.

Генерал-адмирал впал в депрессию и уныние, и в один прекрасный момент нажрался вусмерть на пару с мужем своей покойной любовницы, герцогом Евгением Лейхтенбергским. Попойка аукнулась весьма печальными последствиями для обоих: Алексея Александровича с трудом откачали лучшие доктора столицы, а его собутыльника через месяц жестоко избили нанятые охранкой бандиты. Герцог Лейхтенбергский до конца своих дней остался прикованным к кровати инвалидом, и спустя пару лет скончался в бедности и полном одиночестве.

'Чёрт бы тебя побрал с твоим гипнозом! Я чуть не угробил своего родного брата! Сам, своими руками! — сидя у постели генерал-адмирала, Владимир Александрович долго не мог прийти в себя, (мысленно) ругался на вселенца, почём свет стоит. Незваный 'гость' предпочёл не вступать в спор, ожидая, пока хозяин тела слегка поостынет, и будет способен мыслить логически. — Господи, за что!? За что ты послал мне такие испытания!?'.

Риторический вопрос великого князя так и повис в информационном поле планеты без ответа. Младший братец потихоньку оклемался, окончательно восстановившись где-то к середине июля, как раз к похоронам наследника престола. Владимир Александрович, справившись с переживаниями и душевными метаниями, извинился перед Муромцевым, и взялся 'обрабатывать' ещё одного своего племянника, Михаила.

Несостоявшийся император Михаил Александрович хорошо поддавался гипнотическому воздействию извне. Как, впрочем, различным соблазнам и всяческим плотским искушениям. Наработав кое-какой опыт, великий князь мог бы с лёгкостью внушить племяннику любую программу, в т.ч. и программу самоуничтожения, после чего Михаил покончил бы с собой в любой момент. Либо убил бы того, на кого ему укажет гипнотизёр. Всё остальное стало, как говорится, делом техники.

Механизм смены власти был запущен сразу же после скоропостижной смерти на Кавказе самого младшего сына императора Александра Третьего, Георгия Александровича. Тело покинувшего этот бренный мир цесаревича было доставлено в столицу и после всех положенных религиозных ритуалов было погребено в Петропавловском соборе рядом с саркофагом отца. Наследником престола, вплоть до рождения у Николая сына, автоматически стал Михаил Александрович, четвёртый сын Александра Третьего.

Чтобы избежать непредвиденных осложнений, Владимир Александрович назначил на девятое июля (по новому стилю) начало военных маневров, в которых были задействованы почти все гвардейские полки. Учения планировалось провести в окрестностях Царского Села, а по их окончании устроить императорский смотр и парад, переходящий в банкет-фуршет.

После неожиданной кончины Георгия маневры приостановили на неделю, но не отменили. Задействованные в учениях нижние чины, в массе своей, во время похорон цесаревича оставались полевых лагерях, занимаясь тактикой и огневой подготовкой.

Маневры возобновились во второй половине дня пятнадцатого июля, и под их предлогом солдаты гвардейских полков ночью взяли Царское Село в двойное кольцо. Таким образом, утром шестнадцатого июля великий князь имел за своей спиной силу в несколько тысяч надёжных штыков и сабель, и никто не подозревал, что своим присутствием гвардейцы обеспечивают успех государственного переворота.

— Ваше высочество! Ваше высочество, проснитесь! — стук в дверь вырвал из объятий Морфея Владимира Александровича и его супругу. — Ваше высочество! Это подполковник Аверин!

— Господи, не дадут поспать, — простонала Мария Павловна, переворачиваясь на другой бок. — Владимир, что, там, опять такое, из-за чего нас разбудили прямо посреди ночи?

— Спи, я сам разберусь, — великий князь чмокнул в щёку Марию Александрину Елизавету Элеонору, и потянулся за одеждой. — Сейчас выйду, дайте хоть штаны одеть!

— Ваше высочество, прошу прощения, произошло непоправимое, — по бледной физиономии Аверина текли крупные капли пота. За спиной подполковника замерли адъютанты и человек пять казаков охраны, чьи напряжённые взгляды были прикованы к лицу Владимира Александровича. — Его Величество Император Николай Александрович убит... Убит своим родным братом Михаилом Александровичем.

— Канделябром? — прищурился великий князь, прислушиваясь к доносившимся с улицы отзвукам зычных команд и ржанию лошадей.

— Нет, из револьвера, подробности мне неизвестны, — отрицательно мотнул головой Аверин. — Я уже послал за Их высочествами Алексеем Александровичем и Павлом Александровичем.

— Гвардию в ружьё, послать гонцов к Константину Константиновичу, вызвать ко мне генералов Павловского, Пенского, Чекмарёва, — в голосе сына императора Александра Второго-Освободителя зазвучал металл. — Господа атаманцы, грузите пулемёты в коляски, и по коням!

В Александровском дворце царили смятение и растерянность. Барон Мейендорф отдавал и сразу же отменял приказы, часть казаков собственного ЕИВ конвоя зачем-то прочёсывали близлежащую 'зелёнку', другие щёлкали затворами винтовок на крыше дворца. Откуда-то из глубины здания доносились женский плач и подвывания, по двору бродила пара-тройка женщин из числа прислуги.

— Пулемёты на позиции, не пропускать никого, кроме великих князей и их адъютантов! — приказал Владимир Александрович, спешиваясь с коня, и оглядываясь по сторонам. — Отозвать казаков из парка! Не хватает ещё перестрелять своих!

— Простите, Ваше... Величество, виноват, — командир собственного ЕИВ конвоя замер по стойке 'смирно', застыл, словно статуя. — Никогда бы не подумал, что... цесаревич Михаил может...

— Запомните, Александр Егорович: Вы ни в чём не виновны, — великий князь глянул в лицо Мейендорфа — в уголках глаз барона блестели слёзы. — Ведите!

'Картина маслом, — удовлетворённо прокомментировал Муромцев, едва хозяин тела заглянул в кабинет царя. — Семь пуль в две тушки... Лепота'.

— Это граф Фредерикс, — глухим тоном произнёс барон Мейендорф, указывая на второй труп, лежащий ничком в углу. — Михаил Александрович... Он под присмотром в соседней комнате.

— О, Господи! Ники! — в кабинет друг за дружкой вбежали великие князья Константин и Дмитрий Константиновичи. — Владимир, да что же это у нас творится!? Сначала Георгий, теперь Николай!

— Александр Егорович, ждите нас здесь, — Владимир Александрович повернулся в сторону родственников. — Идёмте...

— Мишка! Что ты наделал?! — отпихнув в сторону трёх казаков, Константин и Дмитрий Константиновичи принялись трясти цесаревича-цареубийцу, словно грушу. Казаки благоразумно ретировались в коридор, чтобы ненароком не попасть под чью-нибудь высокородную горячую руку. — Почему?! Зачем?!

— Он всегда ненавидел меня, — пролепетал Михаил Александрович, не делая попыток вырваться из рук 'трясунов'. — Всегда!

— Прекратить! Дмитрий! Константин! — сын императора Александра Второго-Освободителя грохнул кулаком по стойке буфета. Братья Константиновичи отпустили виновника 'торжества', тот плюхнулся на стул, и прикрыл лицо руками. — Моё мнение таково: у нас нет прав казнить наших родственников!

— И что же с ним делать, брат Владимир? — нехорошо прищурился Константин Константинович. Дмитрий выругался вполголоса, и отошёл к окну. — Посадить на трон вместо Николая?

— На трон есть кому сесть и без него, — великий князь выглянул в коридор, окликнул ближайшего из казаков. — Господин есаул! Будьте добры, принесите бумагу и письменные принадлежности.

— Давай, племянник, пиши отречение от престола, — спустя полминуты перед Михаилом появились несколько листов бумаги и чернильница с перьями. Дмитрий и Константин Константиновичи переглянулись между собой, но ничего не сказали. — Даю слово, что никакого суда над тобой не будет. Ты будешь жить в покое и достатке... в Москве.

— Пиши, пиши, эта бумажка спасёт твою никчёмную жизнь, — донёсся от дверей знакомый голос, и в комнату вошёл Павел Александрович. Его сопровождение — три дюжих кавалериста с револьверами в руках — шагнули следом, готовые схватить и скрутить любого, на кого укажет их командир. — Господи, да что же это такое?! Вторые похороны за неделю!

— Я намерен исправить жестокость своего отца и старшего брата, и вернуть из ссылки Николая Константиновича, — Владимир Александрович подошёл вплотную к Дмитрию и Константину. — Родство должно быть дороже женщин, золота и бриллиантов.

Ближе к полудню к Александровскому дворцу постепенно подтянулись члены царской семьи: Михаил Николаевич, его сыновья — братья Михайловичи, Алексей Александрович, и другие. Одним из последних примчался Николай Николаевич-младший, увидел озабоченную физиономию Сергея Михайловича, и сразу же осознал главное — в России произошла смена власти.

— Почему именно ты???!!! — спросил, нет, выкрикнул великий князь, сверля нового императора полным ненависти взглядом. — Ты же понимаешь, что по закону твои сыновья не имеют прав на наследование престола?!

— Я решу эту проблему, — улыбнулся Владимир Александрович, глядя прямо в глаза своему завистнику. Николай Николаевич внезапно ощутил странное неудобство и смутное беспокойство, и отвёл взгляд в сторону.

Часть 2.

— Ваше Величество, курьер генерал-адъютанта вице-адмирала Алексеева прибыл в Кремль, — хорошо поставленным баритоном произнёс секретарь. — Примите сразу, или сопроводить в Вашу особую гостевую комнату?

— Пусть подождёт, — ответил Владимир Александрович, не отрывая глаз от докладной записки министра внутренних дел. — Проведите офицера в особую гостевую, предложите поужинать, я освобожусь часа через полтора.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — поклонившись, секретарь попятился, вышел из кабинета, и бесшумно закрыл за собой двери.

Император даже не повёл бровью, целиком погрузившись в чтение отчёта князя Святополк-Мирского о беспорядках в Кишинёве и последовавших за этим волнениях в Бессарабии. Указанные беспорядки и волнения были организованы после жёсткой реакции властей на попытку устроить в Кишинёве еврейский погром.

В роли организаторов кровавой вакханалии оказались революционеры-террористы(!) и монархисты-черносотенцы(!), нежданно-негаданно друг для друга оказавшиеся фактически в одной лодке — и первые и вторые выступали против центристской политики императора. Этот совершенно нелогичный союз двух заклятых врагов привёл к тому, что подавлявшие бунт армейские подразделения разгромили артиллерийским огнём треть Кишинёва: власти империи действовали жёстко и беспощадно. Досталось всем, в т.ч. и формально потерпевшей стороне — евреям.

В принципе, революционеров-террористов и монархистов-черносотенцев можно было понять — их чёрно-белые картины библейско-христианского мира рушились буквально на глазах. 'Виной' тому являлось ведение в стране нового имперского закона, Конституции, объявлявшей равенство всех религий, возникших не менее тысячи лет назад, при условии, что они не представляют угрозы для государства и его граждан. Под данное определение автоматически попадали буддизм, ислам, иудаизм, христианство, а терминология 'угроза государству и его гражданам' могла трактоваться сколь угодно широко, в зависимости от уровня интеллекта и кругозора императора.