Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

— Ванька-то... к добру стремится. Пути у него, конечно... Но ведь доходит! До чего остальные — и помыслить не могут!

Чуть позже это обернулось для меня новым важным успехом, точнее — легализацией устранения очередной опасности, препятствия для роста Всеволжска.

Наиболее густо оппозиция Вечкензе была представлена в северной, Приволжской, части. Поселения эрзя здесь выжигались в ходе бунтов против власти инязора, жители обращались в рабство. Часть — люди Ине отгоняли в Степь к становищам Боняка. Те перепродавали дальше, вплоть до греческих рынков. Часть попадала на восток, в Суваш, Булгар и дальше, вплоть до Персии.

Сама победа сильно вразумила племена. Тех же мокшу, шокшу, мурому. Богатыми подарками, принесёнными в свои кудо участвовавшими в походе воинами. И подарками тем родам, которые послали воинов. Погибших, не вернувшихся.

Моя манера — не забывать о родне павшего героя — примиряла людей с требованием отдать трофеи. Превращала "отказников" в преступников не только перед воинской дисциплиной, но и перед собственными народами. Перед вдовами и сиротами павших. И вводила племена в мою юрисдикцию: споры о том, кому правильнее отдать "дары" — возникали неизбежно. Как во время Великой Отечественной — кому отдать Звезду Героя, награждённого посмертно.

Уже одна необходимость пустить "наградную комиссию" в свои "лесные твердыни", принимать русских как гостей, разговаривать с ними уважительно — меняла мировоззрение лесовиков. И, конечно, мои приказчики, увиденные вещи, услышанные разговоры... Чёткое понимание: это — "дар", не — "дань", не — "торг".

Дар Воеводы Всеволжского. Здесь принято отдариваться...

Часть мятежников-эрзя, преимущественно молодые женщины и девушки, дети, поступала ко мне во Всеволжск. Понятно, что не для перепродажи. Рабства у меня нет. Но проблема демографического баланса была на некоторое время смягчена.

В походе погибло около четырёх тысяч эрзя. И втрое — в следующие два года. Далеко не все эти люди были убиты слугами Вечкензы. Основная масса умерших — старики и дети. Гибель в походе отцов и старших братьев, оставила их без источников пропитания. Так что, я следовал своему обычному правилу — собирал во Всеволжск голодных сирот.

Потеряв 15-16 тысяч душ за два года, треть общего числа, этот народ принял христианскую веру и "Всеволжскую правду", смешался с другими народами. Стал частью "Святой Руси".

Если сравнивать... Нашествие Батыя уничтожило несколько больше — половину населения в этих местах. При этом сопровождалось тотальным разрушением, выжиганием. Этого у меня... было немного.

Я не знаю, сколько эрзя погибло в РИ в четыре последующих столетия. От татарских набегов, от русских походов, от ссор между собственными князьками. От пожаров, моров, голодовок из-за архаичности технологий в строительстве, сельском хозяйстве, ремёслах. На порядок больше? На два?

Уже в двадцатых годах 20 в. каждая пятая молодая женщина в этих местах имела хотя бы одно бельмо на глазу. Санитария, знаете ли, гигиена, итить её ять...

Здешние, АИ-шные, проскочили мимо. Мимо четырёх столетий той, непрерывно харкающей кровью, заживо гниющей, слепнущей "жизни народной", которая называется патриархальным средневековьем. Стали частью Руси не в 16, а в 12 веке.

Уничтожение, уход местного населения означал, для меня, появление огромного массива пустых, весьма плодородных, с учётом моих агротехнологий, земель. Где я мог расселять переселенцев.

Для сравнения. При традиционной пахоте по лесным почвам обычный урожай сам-трет, 1:3. Арзамасские степи в 16-17 веках давали 1:30. Нетрудно пересчитать это в "пудов с десятины", в "валовый сбор". Постепенно, как всё в сельском хозяйстве, начала вырисовываться перспектива продовольственного самообеспечения.

Повторю: это не было наиважнейшей целью. Поток изменений, который я навязывал здешним землям и народам, постоянно ставил более приоритетные, более "горящие" задачи. Но служило очень хорошим подспорьем.

"Деньги — вовсе не самая главная вещь! Но очень неплохая вторая". Свой хлеб — тоже.

Первой же, главнейшей, оставались люди. С их этикой, навыками, знаниями и умениями. Наработанные решения в части освоения не лесного, но степного пространства, создания в нём крупных пашенных сообществ, оказались просто бесценными. Когда через несколько лет мы вышли в Великую Степь — у меня уже были люди, которые "знали как".

То создавая новые веси, то используя свежие пепелища мордовских селищ, смешивая в одном поселении мирное местное население со своей разно-племенной набродью, мы начали осваивать и эту землю.

Местные ещё долго были видны: в мордовских селениях избы ставят посреди двора или, если и на улицу, то окнами внутрь. Русские избы — наружу, на улицу.

Говорили: мордва живёт среди зверей, а русские — среди людей.

Постепенно разноплемённые семьи в селищах разворачивали свои избы к людям. Ощущение опасности снаружи — уменьшалось, желание и польза общения между соседями — увеличивались.

Вот такая длинная грустная история. Про мудрого национального героя. Который оказался недостаточно мудр, чтобы понять — что за странное разрушительное существо пришло в его дом. Про глупого мальчишку, который так ненавидел, так был уверен в себе, что похвастал перед врагом: "Я съем твоё сердце". И стал верным прислужником "Зверю Лютому". Отдал за свой анус, точнее — за рассказ о нём — всё. И себя, и своего отца, и свой народ.

Цена народу — "звон" о дырке особы, приближенной к правителю?

Про злокозненного "Зверя Лютого". Который просто хотел мира и прогресса. И оказался вынужден уничтожать целые племена.

Сказано: "Могущество России прирастать будет Сибирью". Могущество "Зверя Лютого" прирастало всем. Эрзей и мокшей, марийцами и мерянами, муромой и мещеряками, литвинами и нурманами... Людьми.

Конец восьмидесятой шестой части

Часть 87. "Городец наш — ничего, населенье таково..."

Глава 474

— Приехал? Ну-ну... Герой, говорят. Победитель. Сказывают — цельную орду побил. Правда, что ль?

— Правда, Аким Янович. А ты чего такой недовольный?

— Я недовольный?! Я всем довольный! Аж мироточу! Из всех дыр. Ты пошто дом мой — бабью отдал?! Доброму человеку и голову преклонить негде!

— Аким Яныч! Баба — тоже человек! Им тоже где-то в тепле обретаться надобно! А ты — воин славный. Тебе стужа — не помеха. Или старость уже пришла? Кровь не греет?

— Что?! Ты мне...!

— Стоп. Отбой.

Факеншит! Ну что за человек?! Мы же оба — друг друга любим.

"Любовь — это когда дедушка и бабушка дружат. Хотя знают друг друга много лет".

Мда... Мы знаем друг друга уже много лет. Хотя, конечно, не так долго, как "дедушка с бабушкой". Мы же ценим, уважаем! Друг за друга — хрип перервём. Но как сойдёмся — только искры летят. И ведь дело не в жилье — строят у меня быстро. Хотя, конечно, бывают накладки, но зимницы точно свободные есть. Да и нормальные пятистенки можно найти.

Дело — в "чести". Самый высокий дом — "Акимов". Полуторо-этажный барак, который весной для меня построили, а Аким его занял.

— Какой отбой?! Кому это?! Ты — мне указывать будешь?!

— Тебе, Аким Яныч, доброму батюшке — нет. Как же ж можно? А вот тебе, старшему сотнику Рябине, голове Посольского приказа — очень даже. Изволь доложить — почему ты с Рязани без приказа ушёл?

Аким весь... аж вспетушился. Кажется — даже кафтан его взъерошился. Стал вдвое больше. Ростом, объёмом. Набрал воздуха полную грудь. Для достойного ответа. Сейчас ка-ак...

И — передумал. Военная косточка. Одно дело — своих домашних под настроение погонять, другое — в службе бардак учинить.

Фыркнул. Раз, другой. И, ещё не угомонившись окончательно, но на тон ниже сообщил:

— Нехрен мне тама делати.

— Решать — есть тебе хрен, или нет — мне. Воеводе Всеволжскому. Старшему по команде. Изволь объясниться.

Не уймётся — вышибу. При всём моём уважении и приязни. Я только с похода, с холода пришёл, смертную сечу пережил, два народа уполовинил..., а он мне тут... старческие истерики устраивает. Не уймётся — силком в разум приведу!

Аким уловил мой настрой. И перешёл к развёрнутым ответам.

— Нехрен, нехрен. Мастеровщины твоей хотелки исполнять? Обойдутся. Пущай там Николашка твой скачет. Я его с Живчиковыми людьми свёл, негораздов разных... поунимал. Ничё. Смысленные люди, разберутся. Живчик-то противу тебя не пойдёт... ну, уж если особо сильно оборзеешь, не по чину хайло раскроешь...

И вдруг переходя в просительную, жалостливую отчасти, интонацию:

— Скучно мне там, Ваня. Вышки эти, фа... фактории. Не понимаю я в этом. Дело-то сделано. Победа — добыта. Калауза более нет, хлебный торг — вольно, Живчик — за тебя. А далее... не моё.

Ну вот. То о чём я говорил. Для боя — нужны одни люди. Для "переваривания плодов победы" — другие.

"Победителей — не судят". Точно. Их — задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек — не селенит, в холодильнике — не улежит.

Аким — "адреналиновый наркоман". Нормальный русский человек — ему всё бы "погорячее". А расхлёбывать кто будет?

Вы думаете — Аким пришёл на Стрелку мне помогать? — Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать?Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? — Да он сам так думает! А на самом деле — он сбежал из Рябиновки от скуки. Ему приключений охота! Ему конфликты нужны! И, естественно, в них победы. Он всю жизнь так прожил. Без этого — как каша без соли, жвачка тошнотная.

Когда его в вотчину загнали, думал — всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить "шапку", передать имение и честь внучку... Мыслящее удобрение для следующего поколения.

И тут — я. "Попандопуло — глаз урагана". То мы — ведьму гоняем, то — волхвов бьём, то — "кусочников" строим... Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то... как борматуха — побулькивает!

Красота!

Бытиё имеет вкус! А также — цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!

Я из Пердуновки ушёл — Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную "развлекуху погорячее" не организую — он сам... чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.

Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.

Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или "в дерьмо по ноздри" — правильнее? А тут... Гибель Калауза, короткое время "междуцарствия", когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи "горящих вопросов"... Его мнение спрашивают, ему думать, "душой болеть" — есть об чём. "Жарко", "остро".

"Но миром кончаются войны..." — накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, "очертить голову", "порвать хрип"...

Пошла равномерная, планомерная работа.

Да там — эмоций тоже выше крыши! Поводов для "мозгов завивки" — не перечесть! Но... чуть дальше, не — "на длину руки". Не его.

Ску-у-учно.

Вот от скуки он и сбежал.

Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну... в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для "нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской". Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию... скажем так — семинаров. И — в учениях на местности.

Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:

— Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим... этой крапивой кусучей.

Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей "Святой Руси" и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что "ныне многие из мордвы да с Рязанщины приходят — надобно про те места вызнать". Хоть Драгун и привык выслушивать малосвязный бред разного сорта бродяг, но вытерпеть повествования Акима... только если я сам за ухо отведу.

Точильщик формировал картотеку персоналий "Святой Руси" и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах... попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.

Как я уже объяснял, всё боярское сословие на "Святой Руси" не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.

Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной "Старой гвардии". Аким — не Наполеон, но — сходно.

Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.

Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь "захват" у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.

"Хочу всё знать!". И — про всех.

Точильщик, как и положено в его деле, был "тихим занудой".

— Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч — зело до девок лют. Толстых и белых.

— Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!

— А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности...

Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять... повздорили.

Отнюдь.

— Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.

О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых — сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне... чувствует.

Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы — вредно. Не думаю, что это от болтовни — он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения... Люди это видят и воспринимают однозначно.

Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.

Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. "Явить немилость" для общего сведения.

Другое: у меня в окружении стала формироваться группа "давателей протекции". Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание... Сперва — "дело важное", потом — "по дружбе", затем "с подношением", "за мзду"...