Ведьма сама по себе

Ола обессилено рухнула обратно, стукнувшись затылком. Теперь самый главный вопрос: это она по собственной инициативе — или ее заставил Риббер? Если Риббер, нет смысла притворяться, наверняка хренов маньяк уже заметил, что лесная очнулась.

— Анита... Анита, стой, приехали... Дальше я сама...

Та сделала по инерции еще два шага, повернулась и тяжело опустилась на землю прямо там, где стояла. Ола видела ее вполоборота. Лицо в разводах грязи, мокрое от испарины, измученное, зато живое — больше не зомби! Ясно, нет здесь никакого Риббера.

Ола тоже кое-как уселась. Важный вопрос номер два: сможет ли она встать на ноги, и не только встать, а еще и отправиться в дальнейшее пешее путешествие?

— Что было?

— На него напали выскочи, целая стая. На нас не обращали внимания, и я тебя утащила. Ему я помочь не могла.

— Еще чего не хватало, — голос такой, как будто Ола выздоравливает после ларингита. — Тогда бы они обратили внимание... И зря я, что ли, старалась?

— Это ты их натравила?

— А ты во мне сомневалась?

— Они могли его убить? — помолчав, спросила Анита.

— На это лучше не надейся. У них яд не смертельный, тем более он, сука, маг, но на сколько-то времени это его задержит. Со спальниками ты хорошо придумала.

— Этому же в школе учат, — спекшиеся губы слегка растянулись в улыбке, из трещинки выступила капля крови. — Транспортировка раненых — обязательная для всех подготовка.

— А-а... Здесь учат, меня не учили. Хотя, может, было что-то на ОБЖ, но я прогуляла.

— Что такое ОБЖ?

— Очень Большая Жопа. Как у нас с тобой сейчас. Шучу, на самом деле — Основы Безопасной Жизнедеятельности, школьный предмет.

Ола прислушалась: тихо, вокруг обычные лесные шорохи. Если Риббер не утратил способности соображать, он наверняка бросился вон из Леса, туда, откуда пришел — на открытой местности выскочи отстанут и вернутся в гнездо.

— Сейчас я попробую встать... И пойдем дальше.

Подняться на ноги удалось с четвертой попытки. Голова кружилась. Как же кстати, что она до сих пор не израсходовала подарок Лепатры: ей позарез нужна консультация.

Спальники с веревками свернули и запихнули в рюкзак, его надела Анита. Плелись вперед до полной темноты. Олу порой заносило, и тогда возникало ощущение, словно она шагает внутри вагона метро, летящего по туннелю.

Когда остановились на ночлег, Анита поужинала, отмерив себе экономную порцию оставшихся припасов, а Ола смогла съесть только квадратик шоколада: тошнило. Отпила воды из фляги, потом достала флакон, проглотила содержимое и залезла в спальник. Такое ощущение, что вялые рвотные позывы не только в желудке и в пищеводе — в каждой клеточке тела, которое очень хочет от чего-то избавиться, но не знает, как это сделать.

Рядом, в другом спальнике, устроилась Анита.

Глаза слипались, и уже проваливаясь в туманы Отхори, Ола попросила Лес присмотреть, чтобы их обеих в ночи никто не тронул.

...Сразу же видно, что "Бестмегаломаркет" не настоящий! И почему она раньше этого не замечала? Вокруг полно деталей, которые встречаются только в сновидениях, их никак не может быть в типовом торгово-развлекательном центре наяву.

Лепатра в образе прекрасной блондинки стояла возле прозрачной стены робокафетерия, по которой плясали, то вспыхивая, то пропадая, разноцветные виртуальные чашки. В Бесте, действительно, есть такая точка, но пойло там еще хуже, чем на семнадцатом этаже. Зато место удачное: для мимопробегающих покупателей, которые наивно считают, что вкус напитка должен соответствовать завлекательному дизайну кофейного агрегата.

Во сне кафетерий выглядел точь-в-точь, как в реале — никаких или почти никаких отклонений... Не считая вороньей головы на том месте, где у робота находится табло с улыбчивым лицом виртуального менеджера, предлагающего оформить бестмегаломаркетовскую карту рассрочки.

— Здравствуй, Лепатра! Рада тебя видеть!

— Здравствуй-здравствуй, — отозвалась городская ведьма, меряя Олу озабоченным взглядом. — Что это за дрянь ты подцепила? Еще прошлой ночью, когда ты здесь носилась, как угорелая, ничего такого из тебя не торчало.

— Что значит — не торчало? Ой...

Глянув на свое отражение в бликующем стекле робокафетерия, Ола увидела, что у нее из рук, из грудной клетки, из живота, из шеи свисают нитки — и сразу ясно, что не из одежды, а прямо из ее тела. Или это не нитки, а черви? Некоторые вроде бы тихонько шевелятся... То-то ее тошнит, даже во сне.

— Риббер ударил мне в спину каким-то колдовством, когда мы с Анитой от него убегали.

— Он не поймал вас?

— Нет, я на него выскочей натравила, и мы сбежали. Два вопроса: как мне избавиться от этой пакости и как сбить его со следа?

— Ну-ка, попробую...

Лепатра ухватила двумя пальцами одну из "ниток". Возилась она долго, но в конце концов вытянула извивающегося глиста наружу, бросила на пол и раздавила сверкающим золотым каблуком.

— Сложное дело. Я тут, пожалуй, до утра не управлюсь. Давай-ка наших позову. Если спят, придут, но кто их знает, спят они сейчас или нет.

Она свела вместе ладони, и оттуда выпорхнул воздушный змей, маленький и пестрый, с кисточками на хвосте — мигом умчался вдаль по коридору и исчез в стенке с надписью "Два бескалорийных торта за полцены, третий в подарок!"

— Погоди, а почему вы с Анитой вдвоем от Риббера убегаете? — спохватилась колдунья. — Остальные-то куда подевались? Спасатели, полиция, Виолетта, которая обещала мне, что будет за тобой присматривать?

Ола принялась рассказывать о своих приключениях, стараясь ничего не упустить. Она уже походила к концу, когда почувствовала, что рядом есть кто-то еще. То ли характер освещения неуловимо изменился, то ли по-другому стало ощущаться само пространство... Это кто-то могущественный, раз его присутствие так влияет на все вокруг.

Повернувшись, увидела незнакомую женщину — зеленоглазую, с россыпью веснушек на носу и пышной копной волос цвета меди. Она так и лучилась энергией, а на платье, облегающем крепкую ладную фигуру, были вышиты травы и луговые цветы. Или не вышиты, а как будто настоящие?.. Во сне, наверное, никакой разницы.

В следующий момент Ола поняла, что отлично ее знает. Вот, значит, как выглядела Текуса Ванха в молодости.

— Здравствуйте! Мне сейчас очень нужен ваш совет, а то я в такую хрень вляпалась...

— Давай-ка сначала все лишнее уберем. Ишь, чего нахваталась... И хватит уже сквернословить. Когда попала к нам год назад, такая воспитанная девочка была, не ругалась через каждое слово, а нынче тебя чуток послушать — уши вянут.

— Ну... Вы же сами однажды сказали, с кем поведешься...

— Так-то оно так, но ведь повелась ты здесь не только с грубияном Валеасом, а еще со мной, и с Изабеллой, и с кем ты на складе вместе работала, а там сплошь приличные люди, я их знаю.

Говоря, Текуса проворно, словно грядку пропалывала, выдергивала из Олы "нитку" за "ниткой", и те исчезали в бледных вспышках, как будто сгорали дотла прямо у нее в пальцах.

— Чего же ты не с Изабеллы берешь пример, а с ее сыночка-бандита? Ну-ка, повернись. Ишь, на спине-то больше всего, но сейчас уберем. Дело нехитрое, что бы там Клаус Риббер о себе ни возомнил. Я его помню юнцом сопливым. Еще тогда это был угрюмец, на весь женский пол жестоко обиженный, да из таких, которые лучше всех знают, как полагается жить другим людям. Вот и готово... Кабы не Лес, они бы до твоего нутра добрались, а так, вишь, снаружи повисли.

— Спасибо! Научите меня, пожалуйста, что надо сделать, чтобы он не нашел нас? Я путала след, но это не помогло.

— Чтобы запутать след против искушенного мага, знаний и умений надо побольше, чем у тебя. Но кое-что подскажу, должно помочь. Наперво очень внимательно проверь Аниту на предмет всевозможных колдовских меток на одежде и на теле.

— Я проверяла, ничего нет. Ее сапоги и кардиган я утопила — может, там что-то было.

— Колечки-сережки у нее есть?

— Нет, не видела... Только ожерелье на шее, платина с бирюзой.

— Эх, молодчина девонька, самое главное прозевала! Ожерелье долой — для Клауса это зацепка на расстоянии, ориентир. Если оно помечено, тебе не хватит опыта это определить, потому что металл, здесь подсказки от Леса не жди, а уж Клаус наверняка на нем отметочку поставил. Заодно еще кое-что сделай: наведи на ожерелье чары подобия и отдай какому-нибудь лесному зверю, который поиграться любит, чтоб уволок подальше, а сами бегите в другую сторону. Коли все сделаешь правильно, Риббер пойдет за ожерельем. Поняла меня?

— Да! Так и сделаю.

Потолок и стены "Бестмегаломаркета" начали истончаться, словно сквозь них пробивалось рассветное сияние.

— Погодь просыпаться, еще кое-что скажу!

Дальнейшие слова Текусы заглушил шум ветра в кронах хвоецвета.

Ежась от утреннего холода, Ола вылезла из спальника. Она чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, никакой тошноты. Что делать, ей объяснили, но она так и не вышла наружу, так не посмотрела, как выглядит многоэтажный бетонно-стеклянный Бест под призрачным небом Отхори... Когда еще у нее появится такая возможность?

После завтрака Анита поменяла лечебные носки. Использованные Ола спалила колдовским пламенем, которого в ее исполнении хватало ненадолго, пришлось поджигать горелые остатки четыре раза.

Анита без возражений согласилась расстаться с ожерельем: все что угодно, лишь бы не оказаться снова во власти чокнутого Санта-Клауса. Заодно вспомнила о сережках, которые сняла и спрятала в потайной карман своего трикотажного платья, после того как зацепилась за ветку и чуть не порвала мочку уха.

Серьги с бирюзой и бриллиантами Ола зашвырнула в ручей, который скакал по камням в направлении Тайвы — блеснули и пропали. Ожерелье отдала встретившейся по дороге крысобелке: сперва подманила, вертя в пальцах интригующую вещицу, потом будто бы случайно уронила в траву, отвернулась... Зверек шустро спустился по стволу, воровато глянул на людей, цапнул добычу и во всю прыть кинулся наутек, только встрепанный рыжевато-серый хвост мелькнул в листве.

Анита смотрела на это и улыбалась. По-настоящему улыбалась. Впервые за все время.

— Ну, идем! — позвала Ола, поднимая рюкзак.

И они зашагали по лесистому склону дальше на север.

— Ты попробуй представить себя на месте Памелы. Я понимаю, что у некоторых проблемы с воображением, но все равно попробуй. Тебе семь лет, у тебя есть мама — твой самый любимый человек, самый важный для тебя человек. И мама тоже тебя любит, до кучи всякого тебе покупает, но ей все время не до тебя. А если пристаешь к ней пообщаться, она или отмахнется, или рявкнет. И тогда как будто солнце тускнеет, сразу чувствуешь себя ненужной. Словно ты одна во всем мире, которому на тебя наплевать, и на фига тебе жить, если ты даже самому близкому человеку не нужна, только путаешься под ногами и раздражаешь? Если и дальше так пойдет, лет через шесть-семь можно додуматься до суицида. А если не хватит смелости или откачают, еще через три-четыре года будут все шансы вляпаться в дерьмовый роман с каким-нибудь уродом из тех, которые липнут к виктимным девочкам. Представь себе всё это. И не плачь, я же не для того говорю, чтоб ты шла и ревела, а чтобы ты поняла, что надо исправить, когда вернешься домой. Памеле семь лет, время у тебя есть.

Анита кивнула. Потом с надрывом, скомканным голосом, произнесла:

— Я много работаю... Некогда чем-то еще заниматься... Придется отказаться от бизнеса...

— Да ты меня ушами слушаешь или жопой?! Кто сказал, что тебе надо от чего-то отказываться?! Я этого не говорила. Просто выдели для общения с Памелой хотя бы час-полчаса каждый день — и смотри на это, как на самую главную деловую встречу. Разговаривай с ней.

— Я совсем не умею общаться с детьми... Хоть я и мама...

Она уже совладала с эмоциями, только щека с засохшей ссадиной влажно блестела.

— Я тоже не умею. Дай ей выговориться и послушай, чтобы узнать, что ей интересно. Если она захочет играть, поиграй с ней, тебе и самой это будет полезно. Научись играть — меньше будешь выгорать на работе.

— Думаешь?..

— Если б я не играла, где бы я сейчас была... Может, еще три года назад в окно бы вышла.

— Откуда вышла? И почему не в дверь?

— Ну да, здесь так не говорят. На Изначальной я жила в высотке на двадцать четвертом этаже, так что прикинь, какое это было окно.

После затянувшейся паузы Анита заметила сдержанно, как человек, не привыкший вторгаться в чужое личное пространство, но в то же время одолеваемый любопытством:

— О твоей жизни на Изначальной рассказывают много интересного.

Ола имела представление о том, что о ней рассказывают. Сама же и снабдила любителей пересудов немереным количеством сюжетов: выбирай, который больше понравится.

— У меня мама тоже пропадала на работе. Папы не стало, когда мне было пять лет, ему разбил голову неисправный робот. Маминой зарплаты в обрез хватало на еду, коммуналку и самое необходимое. Да еще я была мелкой дрянью: чтобы выпросить новые игрушки, ломала старые. Хотя мозги у меня были, и на два апельсина для тетенек, которые всегда лежали у нас в холодильнике, я не покушалась. Мама отдавала их мне раз в месяц, после того как покупала новые. Апельсины и обои неприкосновенны — это я даже не умом понимала, а чувствовала своим ведьмовским чутьем, тем более что читала в Интернете про всякие такие случаи. Есть теория, что из-за Интернета у людей мозаичное мышление, а факты — как рассыпанные паззлы, но я быстро научилась схватывать суть и складывать из паззлов картинки.

— Погоди, я не поняла, для кого были апельсины, какие тетеньки?

— После смерти папы мама ходила оформлять пособие, и ей там вместе с другими документами подсунули договор о социальном патронаже. На фига что-то подписывать, не читая, но она подписала. Пособия хватало на две с половиной дешевых пиццы, но для нас с мамой это все равно были нужные деньги, и еще там выдавали талоны на бесплатное школьное питание. А у службы опеки было ее задокументированное согласие на то, чтоб они приходили к нам домой, заглядывали в холодильник и в сортир, считали комплекты постельного белья и проверяли, вымыт ли пол. Нет апельсинов или обои порваны — это у них топовые причины, чтобы заявить, что ребенок в опасности. Я понимаю, люди где угодно разные, и, наверное, не все там отмороженные, — добавила Ола, вспомнив замечания Текусы. — Но система так устроена, что они заинтересованы в показателях. Если цифры у них уменьшатся по сравнению с предыдущим отчетным периодом, им начнут урезать финансирование, сокращать кадры и все такое. Остаться без работы им неохота, поэтому кого-нибудь они по-любому заберут. Здесь главное — слиться с общим фоном, не привлекать внимания. Может, я еще и ворожила, хотя не понимала тогда, чем занимаюсь. И обои не портила, апельсины не трогала, всегда делала вид, что у нас все распрекрасно. Это была моя личная школа лицемерия — очень пригодилось потом, когда меня взяли в "Бюро ДСП". Что бы ни происходило, у Олы довольная, задорная, уверенная физиономия. Но вообще-то я не о себе хотела рассказать, а о маме. Она крутилась, как могла, спала по пять часов, смертельно уставала, и свободного времени у нее было совсем чуть-чуть — не больше, чем у тебя, но она всегда находила минутку, чтобы сказать мне что-нибудь хорошее, улыбнуться, спросить, как у меня дела, и выслушать, что я отвечу. Это занимало не так уж много времени, но мне это запомнилось, как огромный кусок лучистого тепла, словно это была целая вечность. Ты тоже так можешь. И у тебя с Памелой ситуация намного лучше, чем была у нас с мамой.