Ведьма сама по себе

Ирина Коблова (Антон Орлов)

ВЕДЬМА САМА ПО СЕБЕ

(Из цикла "Сказки Долгой Земли")

Оглавление:

1. Ола уходит из дома

2. Осенний бал

3. Звездец

1. Ола уходит из дома

Всю ночь напролет Ола блуждала по "Бестмегаломаркету".

Глянцевое великолепие торговых залов и кое-как затертые следы недоделанного ремонта, золотое сияние фасеточных потолков, ползущие со скоростью пролитого сиропа эскалаторы. Словно рыбы в аквариуме, кружат над головами рекламные модули: "Зубная паста "Грандо" — залог мужского успеха!", "У меня тоже были мешки под глазами!", "Лови шопинг за хвост и получай мегакэшбек!"

А где-то снаружи, за взбаламученной снежной хмарью — портал, до которого ей никак не успеть.

Слишком долго она сидела в кафетерии на семнадцатом этаже, за плохо вытертым липким столиком, и тянула чашку за чашкой эспрессо средней паршивости. Выбирала одно из двух — пока не оказалось, что выбирать уже не из чего. Новость в "бегущей строке": "Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания". Вот тогда-то она и рванула к выходу, но гребаный Бест не хотел ее выпускать. Лифты не открывались, все эскалаторы работали в режиме подъема, двери вели не туда, лестницы и вовсе куда-то поисчезали. В бутиках продавались футболки размером с оконную штору, пакетики яблочных огрызков, офисная обувь для тех, кто собирается поменять работу, и невидимые фломастеры, которые выглядели, как обыкновенные. Ола металась по торгово-развлекательному лабиринту с тягостным пониманием, что останется здесь навсегда, а потом раздался оглушительный трезвон...

"Я успела. Я здесь, а не там. Сука, да заткнешься ты или нет?!"

Не заткнется, пока завод не кончится. То ли дело электронные будильники, раз — и молчок. Но электроника осталась по ту сторону портала.

Не глядя, протянула руку, схватила дребезжащую заразу, сунула под подушку. С настенного календаря на нее укоризненно смотрела красивая беловолосая девушка с метлой, похожая на Изабеллу. Ничего удивительного, влюбленный художник из Дубавы с Изабеллы Мерсмон и нарисовал свой агитационный шедевр. Надпись готическими буквами: "Консервировать продовольствие — твой общественный долг".

Метла считалась профессиональным символом, хотя пошло это с детских сказок. Толку-то с метлы... Залетевшего в окно медузника и то сподручней выгонять шваброй — поражающая площадь больше.

Календарь ей подарили на зимнем продуктовом складе. Консервация-расконсервация продовольствия — это первое, чему Олу здесь научили. Она честно отработала положенные по закону полгода, получила расчет, похвальное письмо и этот самый календарь, и уже предвкушала, как уйдет в отрыв на месяц-другой... Но тут-то ее и притянули к ответу за криминал, случившийся, когда она была еще не колдуньей-ученицей, а туристкой с параллельной Земли. Угон военного автотранспорта, совершенный группой лиц по предварительному сговору. С учетом смягчающих обстоятельств, положительных характеристик и поручительства уважаемых представителей магического сообщества, суд проявил снисхождение — вместо тюрьмы впаяли ограничение свободы и тысячу двести часов обязательных общественных работ. Нетрудно догадаться, где: добро пожаловать обратно на склад!

Ола понимала, что дешево отделалась. Глупо было рассчитывать, что за угон армейской техники ей ничего не будет. Когда они с Маратом и Эрикой укатили на том вездеходе, местные законы для них не имели значения, словно здесь виртуальная реальность или сон, главное — добраться до портала, пока он не схлопнулся. В следующий раз порталы откроются через двадцать четыре года, пройдет уйма времени. Что бы они здесь ни натворили, с них за это не спросят.

Эрика по дороге погибла. Марат, скорее всего, вернулся домой, он из тех пролаз, которые нигде не пропадут.

Ола тоже вернулась, но в последний момент передумала. Подняла взгляд на новостное табло: "Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания. Граждан просят не приближаться к порталу и убрать припаркованный около ограждения личный транспорт. Тех, кто прибыл из путешествия в другое измерение, поздравляем с возвращением и приглашаем за покупками! Пока вы отсутствовали, у нас появились новые эксклюзивные предложения и ошеломляющие мегаскидки!!!" — и сорвалась, оставив чашку с недопитым кофе. Наяву не было никакой мороки, она знала Бест, как свои пять пальцев, и помчалась к цели кратчайшим путем, наперегонки с еще несколькими посетителями, бросившимися спасать свои тачки и флаеры от эвакуатора.

Мир превратился в смазанную пеструю неразбериху, из расстегнутой сумки что-то выпало, в желудке булькал дрянной кофе, а снаружи было промозгло и скользко, выла сирена, в лицо летела снежная залипуха... В оцеплении решили, что ошалелая девчонка с сумкой через плечо спешит отогнать машину. Встрепенулись, когда она проскочила мимо, свалив секцию ограждения.

Вслед ей что-то кричали, но она уже была на площадке, над которой как будто повисла громадная воздушная линза, перекручивающая и искажающая всё, что сквозило с той стороны, жадно глотающая снежные хлопья...

Было бы время подумать — она бы туда не сунулась. Но от времени осталась пустая оболочка, а в душе не хуже сирены выла тоска по Лесу, который еще чуть-чуть, и станет для нее недостижим, тогда придется четверть века ждать второго шанса.

Зажмурившись, Ола шагнула в портал.

Следующая картинка: небо с плывущими облаками, она лежит на спине, все тело дико болит, как будто с нее содрали кожу. В глазах двоится, лица как размазанные пятна, но пробившегося через толпу Валеаса она все-таки узнала. Попыталась ему улыбнуться.

— Дура, — скупо прокомментировал Валеас.

Она не помнила, как потом очутилась в комнате с матрасом на полу и рассохшимся деревянным окном, за которым желтели одуванчики величиной с чайное блюдце. Первые два-три года (стандартных года!) здешней осени — это все еще лето, временами умеренно жаркое, временами дождливое, совсем как июль-август на Земле в северных широтах. Лимоны с апельсинами уже не растут, зато вместо них есть много чего другого.

Не то чтобы Ола находилась на постельном режиме. Если твое тело — сплошная ссадина, волей-неволей постараешься как можно больше времени проводить на ногах. Вот она и висла на оконной решетке, вцепившись в нее обеими руками, словно тоскующий узник. Часами смотрела на эти шизанутые одуванчики, на траву, в которой что-то шныряло и ползало, на малоэтажные дома с закрытыми ставнями, на видневшуюся за ними серую кайму береговой стены, над которой вздымались кроны деревьев — величественные, манящие, позолоченные солнцем.

Лес заполучил еще одну колдунью, а что она попала сюда в таком виде — не его вина, сама до последнего тянула. Возможно, Лес все-таки помог ей, потому что Ола вывалилась из портала не в виде фарша, а живая и относительно целая.

— Спасибо, что хоть глаза закрыла, а то я бы намучился с глазными яблоками, — недобро глядя на нее, процедил Валеас. — В остальном дура.

— Я была бы дурой, если бы там осталась.

— Тогда ты была бы еще большей дурой, — невозмутимо уточнил собеседник.

Ола проглотила обиду: Валеас ее лечил. Без его помощи на восстановление кожных покровов ушло бы столько времени, что хоть стреляйся.

По вечерам смотреть было не на что, кроме звездного неба с ущербной луной и парящих над крышами медузников. Стеклянисто-белесые купола с пучками длинных колышущихся щупалец смутно маячили в ночной темени.

Отродья луны и шлагбаума, подумала изнывающая от скуки Ола — в первые два дня в голову лезла всякая чушь. На Долгой Земле все шлагбаумы в черно-белую полоску, словно щупальца летучих кровососов.

Над покинутыми домами медузники не задерживались, плыли в сторону Эбы, единственного на Равде населенного пункта. Здешний портал открылся в начале лета посреди картофельного поля, нежданно-негаданно. Картошка пропала, зато равдийское захолустье превратилось в центр торговли и туристического бизнеса — или, вернее, в оживленный перевалочный пункт. Вокруг портала выросло множество построек: таможня, склады, офисы, магазины, в стороне раскинулся рынок. Сейчас большая часть этого хозяйства стояла заколоченная, в дальнейшем то ли пригодится, то ли нет. С порталами заранее не угадаешь: есть такие, которые из года в год появляются на одном и том же месте, а еще бывают одноразовые — от чего это зависит, никто объяснить не может.

Из административных домиков вывозили папки с документами, телефонные аппараты, арифмометры и печатные машинки, из магазинов остатки товара. Днем по соседству шумели машины и перекликались грузчики, а после захода солнца становилось так тихо, что Ола могла услышать протяжный дремотный шепот Леса.

Пристанище для нее в опустелом городке нашлось без проблем: Валеас сбил замок с дверей маленькой двухэтажной гостиницы. Мебели внутри почти не осталось, не было электричества, зато из крана тонкой струйкой текла вода, и можно было пользоваться туалетом. Вначале Ола думала, что ее главный враг — это скука, но на третий день выяснилось, что дело обстоит гораздо хуже.

С утра пораньше ночевавший на стороне Валеас принес ей запас еды на день: термос куриного бульона, вареные яйца, сыр, огурец, бутылку ягодного морса, свежеиспеченный деликатесный хлеб. Впрочем, тут его за деликатес не считали, на Долгой Земле весь хлеб такой. Ола раньше и представить не могла, что он бывает настолько вкусным. Оценила еще во время злополучного туристического вояжа.

Дождавшись, когда она позавтракает, Валеас смерил ее взглядом и сказал:

— Теперь смотри, что я буду делать. Наблюдай на всех доступных тебе уровнях. До сих пор ты не чувствовала боли, потому что я заблокировал передачу сигналов с нервных окончаний. Точнее, поставил фильтры, которые ненужный нам сигнал не пропускают. Сейчас покажу. В твоих интересах понять и усвоить этот прием.

"Ух ты, умеешь ведь, когда захочешь, говорить культурно, как препод на лекции", — прокомментировала про себя Ола.

— Умею, — подтвердил он вслух. — Но ты лучше не отвлекайся на постороннюю хрень. Я же сказал, это в твоих интересах.

Вначале он продемонстрировал, как это делается, на небольшом участке ладони. Три с половиной часа ушло на то, чтобы у Олы с горем пополам стало хоть что-нибудь получаться. Инструктор хранил на лице непроницаемо-терпеливое выражение, под конец даже выцедил скупую похвалу:

— Будем считать, зачет. Главное ты уловила, дальше практикуйся сама.

И через секунду после этого Ола взвыла: как будто бинты на ней пропитаны кислотой... Этот сукин сын — ладно, не сукин, а Изабеллин, все равно гад — снял свою чертову блокировку полностью!

— Вал, подожди, я же пока не умею!..

Ответом был скрип закрывшейся двери. Взял и ушел, а справится она или нет, ему без разницы. И все, что ей осталось — это воспользоваться его гребаным приемом, чем скорее, тем лучше, пока она не свихнулась от боли, потому что не надо было соваться в этот гребаный портал, и нечего было связываться с гребаными колдунами... Она шипела и стонала, вроде бы негромко — или даже громко, потому что в какой-то момент в распахнутое окно первого этажа кто-то заглянул, их было трое или четверо. Толком не рассмотрела, глаза застилали слезы. А визитеры увидели за решеткой, в почти пустой комнате с облезлым полом, рыдающее существо с головы до пят в бинтах, с лицом в запекшихся кровавых ссадинах.

Один что-то спросил — возможно, предложил сходить за врачом — но в следующее мгновение они бегом ретировались за угол, потому что Ола проорала в сторону окна все то, что не рискнула выкрикнуть вслед Валеасу. От ее воплей оконная решетка выгнулась наружу, словно узорный рисунок на боку невидимого пузыря.

Растерянно моргнув остатками ресниц, Ола подошла, потрогала ее. Не кажется, и правда погнулась... От изумления девушка даже боль перестала чувствовать — передышка в несколько секунд. Вот это да, итическая сила мата! Хотя мат не причем, она же ведьма и, похоже, только что совершила магическое действие: нормальное явление для Долгой Земли. Но раз она может металлические решетки гнуть, у нее и эта долбанная блокировка должна получиться!

Не долбанная, а хорошая, поправила себя Ола. Хорошая блокировка, очень даже хорошая! Чтобы не было такого эффекта, как будто одной рукой лепишь из пластилина, а другой херачишь кулаком по своему недоделанному изделию. Тогда точно ничего не выйдет, хренов наставник об этом говорил.

Первых успехов она добилась ближе к сумеркам, когда солнце уползло из гостиничных комнатушек, и небо над береговой стеной стало иззелена-лиловым. Успехи были так себе: погасить боль ей удавалось ненадолго и не везде сразу, словно эта блокировка вроде хлипкой пленочной обертки, которая тут не прилипает, там расходится прорехами... Но ведь удавалось же!

Вернувшийся Валеас, понаблюдав за ее мучениями, скучным тоном заметил, что сравнение с пленкой — это даже не обычная ученическая дурь, а редкостный кретинизм: тем самым она превращает магическое действие, которое необходимо выполнить, в подобие внешнего объекта, и в придачу сражается с этим объектом, как с заевшим механизмом. Ну-ну, продолжай в том же духе.

— А мне кто-то сказал, что так нельзя? — огрызнулась Ола.

— Сама не додумалась?

Потом он все-таки поставил ей свою хваленую блокировку. До утра, чтобы смогла поесть и выспаться.

— Спасибочки. Только стокгольмского синдрома от меня не дождешься, не надейся.

— Нужна ты здесь кому-то со стокгольмским синдромом, — бросил он, глядя на нее сверху вниз.

Плечистый, на голову выше Олы. Длинные светлые волосы на затылке стянуты в хвост, резкие черты недоброго лица, холодные голубые глаза: снимался бы в кино, играл бы главных злодеев.

Усмехнувшись в ответ — он же менталист, надо поскорее научиться закрывать свои мысли и от него, и от других таких же — добавил:

— Если б ты маялась этой хренью, я бы тебя еще в том сарае при первом знакомстве прибил. В Лесу есть существа, которые впрыскивают добыче парализующий яд, чтобы потом жрать ее в спокойной обстановке. Стокгольмский синдром — ментальный яд того же порядка. По мне, только прибить из гуманных соображений.

— А если бы это проявилось у близкого тебе человека, все равно бы, что ли, прибил?

— Если считать за близких наставницу Текусу и мать, они этим не страдают.

— А если бы кто-нибудь другой — допустим, если бы кто-то стал тебе не безразличен и с синдромом? — не отставала Ола.

Мог бы отмахнуться, но снизошел до ответа:

— Если бы да кабы, я бы постарался из такого человека это выбить. А если все безнадежно, прибил бы.

— Ага, или выбить, или прибить... Тебе известны какие-нибудь другие способы взаимодействия с окружающими?

— Ешь свой ужин и ложись спать. Завтра с утра опять займешься тем же самым.

Ола освоила эту технику за неделю. Только никаких "спасибо Валеасу" — не тот случай, когда стоит говорить спасибо. Кожные покровы к этому времени по большей части уже не болели, а зудели, но блокировка и от зуда спасала.

В окрестностях стояла сонная тишина: имущество вывезли, все разъехались, теперь это городок-призрак, который все глубже погружается в травяной омут, населенный птицами, шмыргалями, насекомыми, ящерицами и перекидниками. Изредка слышались человеческие голоса, звуки ударов, треск ломаемых досок: хозяйственные люди растаскивали брошенные постройки на дрова и на стройматериалы, а то и вышибали двери в поисках чего-нибудь полезного. О чокнутой ведьме, которая с матом гнет решетки на окнах, они были наслышаны, и гостиницу, где изнывала от скуки Ола, обходили стороной. Ну, хоть бы кто-нибудь сюда заглянул... Валеас навещал ее утром и вечером, приносил еду, питьевую воду, ранозаживляющую мазь, менял бинты и опять исчезал, почти не удостаивая пациентку болтовней. Единственное утешение — девушками он в принципе не интересуется, а то было бы вконец обидно.

Одуванчики под окнами превратились в пуховые шары, их семена отправлялись путешествовать, а рядом уже раскрывались новые бутоны. В бывшей гостинице обитали перекидники: распластаются на потолке, словно вкривь и вкось прилепленные салфетки одного цвета со штукатуркой, и охотятся на мух, свесив клейкие ловчие нити. Ничего интересного. Только однажды среди них поднялся переполох, когда снаружи забралась сине-зеленая в малиновых переливах ящерица величиной с ладонь, с длинным ворсистым хвостом, завернутым в колечко. Оказавшись на потолке, она распрямила хвост, махнула им, словно щеткой, и смела за раз двух перекидников. Когда она побежала по стене вниз, к трепыхающимся на полу жертвам, их собратья зашевелились и наперегонки поползли, торопясь забиться за старый шкаф — оттуда их никаким хвостом не достанешь.

Пока мелкий хищник, похожий на разноцветную игрушку, поедал добычу, Ола сходила за шваброй: кто ее знает, эту тварь, вдруг ядовитая. Вернувшись, первым делом закрыла дверь, а то еще прошмыгнет в коридор, и гоняйся за ней потом.

Оторвавшись от трапезы, рептилия подняла миниатюрную головку. Глаза-бусины прятались в телескопических кожистых конусах.

— Пошла вон! — рявкнула Ола, угрожающе наставив швабру.

Гостья метнулась прочь, сиганула через подоконник. О визите напоминали только останки растерзанного перекидника. Девушка не рассчитывала на такую легкую победу. Или ящерица раньше была ручная, или подчинилась потому, что Ола лесная ведьма — звери их слушаются.

Валеас показал, как залечивать на себе раны: "Чем скорее с этим управишься, тем раньше отсюда выйдешь". После этого Ола заподозрила, что он мог бы вылечить ее и побыстрее, если бы взялся за дело всерьез. Нарочно тянет, чтоб она все сделала сама.

— А ты на мне попрактиковаться не хочешь? — спросила она, сощурившись.

Веки уже не такие безобразно опухшие, как вначале, можно эффектно щуриться. Хотя ресницы еще не отросли.

— Я и так умею, а ты учись. Даже к лучшему, что тебя так отхерачило в портале. Теперь у тебя есть стимул, чтобы освоить технику регенерации.

Когда он ушел (и можно надеяться, ушел достаточно далеко), Ола шепотом обозвала его нехорошим словом, характеризующим интимные пристрастия оппонента. В его присутствии не рискнула бы, даже про себя: вдруг он за это убьет.

Со второй задачей она тоже справилась. Уже не ковыляла кое-как, потому что все стянуто, а ходила почти как раньше. Спросила, как восстановить волосяные луковицы, если кожа на голове содрана лоскутьями. Валеас ответил, что этого ей не осилить, он это сделает сам, после того как все заживет. Что ж, тогда тем более незачем с ним ссориться.

Эх, ну что ей стоило накинуть капюшон, выскочив из Беста на улицу? Хотя разве спас бы ее капюшон, если вся остальная одежда превратилась в окровавленную лапшу? Ола прикинула, не сделать ли над затылком татуировку — летучую мышь, или череп, или еще что-нибудь крутое в тему — но потом решила, что лучше все-таки отрастить волосы. Такие же длинные, как у Изабеллы и Валеаса. Правда, времени на это уйдет... Но что такое год-другой, если ты подвид С, и впереди у тебя как минимум три сотни лет?

Иногда в голову лезли странные мысли: как будто она умерла, и то, что с ней происходит теперь — это уже другая инкарнация, в которой все иначе. В некотором смысле так оно и было.

Начало. Жизнь отформатирована, куча старых файлов удалена безвозвратно. Полная неопределенность. Она не отбросила коньки в схлопывающемся портале и получила целый мир в придачу.

Очень не хватало интернета: его на Долгой Земле нет и никогда не будет. Пустота, которую предстоит чем-то заполнить. Во время вояжа было не до того — куча новых впечатлений, потом еще и куча проблем, а теперь жизнь казалась ей неполной, как будто разреженной.

Зато Ола все время ощущала присутствие Леса: словно далекая музыка, только воспринимаешь ее не слухом, а каждой клеточкой тела, хребтом, всем своим существом, и находишься с ней в постоянном резонансе. Лес не лишает тебя ни воли, ни индивидуальности — достаточно посмотреть на Валеаса, Изабеллу или Текусу, чтобы не беспокоиться на этот счет — скорее, он принимает тебя со всем, что в тебе есть.

Гостиницу она изучила вдоль и поперек. Комнатушки и коридорчики, то залитые солнцем, то погруженные в сумрак. Мебели всего ничего: здесь хромой стул, там шкаф с облезлыми скрипучими дверцами, тут продавленный диван. Блеклые обои в цветочек, или в полоску, или с вазами и золочеными завитками, как в апартаментах-люкс — этот номер был просторнее других, с балкончиком на улицу. Деревянные половицы и деревянная же лестница на второй этаж. На потолках лепнина, мотыльки с прозрачными зеленоватыми крылышками, крюки для люстр, затаившиеся перекидники. Буфет с исцарапанной лакированной стойкой, за ней на полках несколько шикарных бутылок из-под коньяка и ликеров — словно преисполненные достоинства аристократы, расположившиеся на некотором расстоянии друг от друга, чтобы коротать вечность в гордом одиночестве.

Стук в дверь застал Олу на втором этаже. Выбравшись на балкончик, она увидела широкополую коричневую шляпу с пером и камуфляжный рюкзак.

— Привет! — обладатель шляпы и рюкзака, отступив от двери, поднял голову.

Молодой парень (хотя черт его, долгоземельца, разберет), симпатичный, загорелый, над верхней губой темная полоска усиков.

— Привет! — отозвалась девушка, мысленно посмотрев на себя его глазами: запеленатая в бинты мумия (единственный плюс — стройная мумия), на голове марлевый чепчик, лоснящееся от мази лицо в коросте запекшихся ссадин. Из одежды на ней, кроме бинтов, был только цветастый халатик, добытый Валеасом где-то в окрестностях, да еще гостиничные тапки.

— Я Николай Коваль, — визитер приподнял шляпу. — Гостей принимаете?

— А вам точно сюда?

— Валеас обо мне не предупредил?

Коваль — что-то знакомое, но от лесного колдуна она точно о нем не слышала. Пока спускалась, припомнила надписи на здешнем бутылочном реквизите: "Кондитерско-ликёрная фабрика братьев Коваль". Коньяк в этом заведении держали земной, а ликеры были местного производства. Фантастически вкусные, судя по тем капелькам, которые ей удалось выцедить, отвинтив присохшие пробки.

Перед тем как отправиться на Долгую Землю, Ола воспользовалась дополнительной услугой турагентства "Реджинальд-Путешественник": гипнолингвокурс на пять тысяч слов, срок действия полгода, разговорная речь плюс чтение несложных текстов. Вопрос, что будет с ее знаниями через полгода... Может, никуда не денутся, в условиях постоянной языковой практики?

Дверь была заперта на засов: однажды Ола уже вляпалась в здешних краях в неприятности, мало не показалось. Валеас отодвигал засов магическим способом, а все остальные пусть дожидаются, когда им откроют. Если откроют. Но "остальные" до сих пор сюда не стучались, Николай Коваль первый.

Рюкзак у него был земной фирмы, с лейблом "Космодесант", они качественные и удобные, хотя встроенные гаджеты на Долгой Земле не работают. А перо на шляпе длинное, узкое, красно-желто-оранжевое в крапинку.

— Рад познакомиться, — улыбчивые темные глаза с хитринкой. — Я вам кое-что принес.

— Шмотки в самый раз, — оценила Ола, когда он стал выкладывать из рюкзака на диванчик одежду: упаковки с бельем, джинсы, две футболки, теплую толстовку с капюшоном, бирюзовое кимоно с цветочным орнаментом по рукавам и подолу — переплетенные ветки с розовыми бутонами. — Это все мне? Спасибо.

В довершение Николай достал три пары кроссовок.

— Потом сможете выбрать свой размер. Насчет остального ясно, а с обувью не угадаешь.

Ола сразу переоделась в новое кимоно: будем считать, что этот цвет лучше оттеняет ее бинты.

— У меня еще вот что есть, — гость выставил на подоконник термос, две коробки — шоколадные конфеты и печенье, бутылку ликера "Золото Магарана", точь-в-точь такую, как на полке в буфете.

— Валеас ругаться не будет?

— Не будет. Он, если что, сразу врежет. Шучу, я у него спрашивал — доктор сказал, угощать можно.

Они перешли на "ты". В термосе был чай, потом разлили в маленькие серебряные стопочки ликер — коллекционный и дорогущий, судя по этикетке.

— Классная штука. У тебя ликерная фамилия — Коваль.

— Наше семейное предприятие. Основано братьями Ковалями, которые пришли на Долгую Землю с первой волной переселенцев. Репутация, проверенная временем, и все такое. В нашем случае реклама не врет: мы производим лучшие на обеих Землях ликеры, можешь сама убедиться.

Ола тогда решила, что он ей лапшу на уши вешает: пользуется тем, что однофамилец известных бизнесменов, чтобы морочить головы девушкам. При условии, что он и в самом деле Коваль, а не назвался чужим именем. Но с другой стороны, это очень даже хорошо: если морочит головы девушкам, значит, он не такой, как Валеас, первый плюс, и если морочит голову ей, значит, уверен, что ее нынешний жалкий вид — дело временное и поправимое, плюс номер два.

Воодушевленная и этими выводами, и чудесным "Золотом Магарана", Ола в долгу не осталась: рассказала ему свою биографию. Такую же правдивую, как "наше семейное предприятие".

Ей было шестнадцать, когда маму сбила машина. Она тогда осталась одна, почти без денег, с перспективой угодить в госприют. Так называемая "защита интересов несовершеннолетнего лица" — но Ола рано научилась собирать рассеянные данные, выхватывая из мозаичных потоков информации нужные паззлы, и у нее было представление о том, как живется в этих приютах. Хреново живется. Куда угодно, только не туда. Или затрахают, как последнюю сучку, или сломают нос о край унитаза, вдобавок обложат данью в пользу какой-нибудь криминальной группировки. Оставшегося без попечения родителей подростка оберегают от взрослых с нехорошими намерениями, игнорируя тот факт, что не менее серьезные опасности могут угрожать ему со стороны других подростков. В этой среде возможно все, однако должностные лица, озабоченные исполнением закона, закрывают на это глаза. Не со зла, просто потому, что ничего не могут с этим сделать. Не хочешь, чтобы тебя перемололо — спасайся от этой мясорубки, как сумеешь и как повезет. Уцелевших ждет награда: нормальная человеческая жизнь после достижения совершеннолетия.

В той версии событий, которую услышал Николай Коваль, присутствовали вожделевшие Олу мафиозные боссы (двое мужчин и одна лесбиянка), автомобильные гонки по ночному городу и гонки на флаерах над крышами высоток — отказав мафии в постельных утехах, она поневоле стала участницей нелегальной игры на выживание. За победу обещали кучу денег и новые документы с датой рождения на два года раньше, чем на самом деле, но когда она выиграла, ее чуть не грохнули. Главный соперник, который всю дорогу висел у нее на хвосте и пришел к финишу вторым. Этот гад смылся с присвоенным баблом, бросив ее истекать кровью. После лечения в отстойной муниципальной больнице Ола пошла в стюардессы на линию Земля-Марс, а два года спустя восстановила свои настоящие документы и устроилась в "Бюро ДСП" — "Движущая сила политики". Космический перевозчик к этому времени обанкротился, вот ей и пришлось искать новую работу. Ну, и унаследованную от родителей квартирку хотелось вернуть, а для этого ей надо было снова стать Олимпией Павлихиной.

— Круто! Хоть кино про тебя снимай, — одобрительно заметил Николай, разливая остатки ликера.

Поверил, не поверил — не имеет значения. Кому нужна правда, серая, промозглая и безнадежная, как преддверие ада? Словно тебе надо бежать со всех ног по гололеду, один неверный шаг — и поскользнешься, а мимо на бешеной скорости проносятся машины (такие же, как та, которая сбила маму), в лицо летят брызги грязи, ноябрьский ветер пронизывает до костей, но это еще не полная безнадега. Полная безнадега наступит, если не успеешь. После первого шока Ола просчитала, что ее ждет дальше — и взяла судьбу в свои руки. Даже плакать некогда: надо ухитриться повернуть все по-своему, пока ее не запихнули в гребаный приют.

Сразу после кремации она подошла к Леде, маминой двоюродной сестре, изложила ей свой план. Раньше они друг другом не интересовались, но Ола была в курсе, что у Леда увязла в кредитах, а она по закону наследует родительскую однокомнатную квартиру. Жилье можно сдавать, опекун несовершеннолетнего имеет на это право. Деньги Леда сможет тратить на погашение своих кредитов, а Ола переселится к ней, но мешать не будет, и заработок себе найдет, чтобы самостоятельно прокормиться, главное — срочно оформить опеку, иначе все обломается.

Убедила. Леда была старше Олы на тринадцать лет, и все равно приходилось подсказывать ей каждый шаг, подгонять, контролировать, слово имеешь дело с амебой, которая только и ждет, когда можно будет растечься вялой лужицей. Бесцветно-хорошенькая, корыстная, но непрактичная, постоянно озабоченная тем, понравится ли она, обратят ли на нее внимание, появится ли у нее кто-нибудь, сможет ли она удержать того, кто появится... Ола жила у нее на кухне, ночевала на раскладном коврике-пенке. Инспекторше из органов опеки втирали очки, что она спит в комнате на диване, со всеми удобствами, какие положены "несовершеннолетнему ребенку".

С деньгами вопрос решился: увидела в сети пост Аргента, набиравшего людей для акции "Поддержим честного застройщика", связалась, пришла, отработала, получила свой первый гонорар. Через несколько дней ее позвали на митинг "Встанем на пути у нечестного застройщика", причем застройщик был тот же самый, только заказчик поменялся. В "Бюро ДСП" она зарабатывала в два-три раза больше, чем Леда в своем бутике, и между делом ухитрилась закончить школу, а когда ей исполнилось восемнадцать, Аргент ее официально трудоустроил. Она была ценным кадром: находчивая, отчаянная, расчетливая. И никто не догадывался, что ей крышу сносит от долгианского Леса, который она ни разу в жизни не видела, только на фото. "Ну да, я подсела на это. Мало ли, кто на что подсел", — объяснение для себя, эту тему она ни с кем не обсуждала. Оформив квартиру в собственность, сделала косметический ремонт и вернулась домой, хотя Леда уговаривала ее еще пожить на коврике: "Ты ведь уже привыкла спать на кухне, а мне надо кредиты выплачивать, ну, войди в мое положение..." "Попользовались друг другом, и хватит", — отрезала дээспэшница. "Но мне же надо... — пролепетала собеседница, беспомощно глядя на нее из-под дешевых накладных ресниц. — Ты должна понять, чем я теперь буду платить..." Ола собрала свои вещички и ушла, выложив на стол ключи. Больше их пути не пересекались.

С двадцать четвертого этажа открывался вид на унылое стадо обшарпанных высоток, в далеком провале двора — запаркованные автомобили, как черепица, одного цвета с уличной пылью, а она все чаще думала о Лесе и в конце концов решила посмотреть на него вживую. Во что бы то ни стало. Купила в турагентстве "Реджинальд-Путешественник" дешевый вояж на несколько дней — и вот она здесь, вся в бинтах, с непонятными перспективами. Но не об этом же рассказывать обаятельному собеседнику, другое дело мафия, отвергнутые поклонники и гонки на выживание!

Уже потом она узнала от Текусы, как облажалась с выводами. Николай и в самом деле был из тех самых Ковалей — известных предпринимателей, виноделов, кондитеров, торговцев и, по совместительству, контрабандистов. Она тогда хмыкнула: "Ну, контрабандисты они только летом, пока порталы открыты..." "А ты думаешь, порталы у нас тока летом на Изначальную? — огорошила ее Текуса. — Есть и другие во всякие-разные места... Отворяются они в Лесу, в таких местах, куда не кажный доберется, и знают про них не все, да всем и незачем про это знать. Через иные еще и пройдет не всяк: кого милости просим, а кого другой мир к себе ни в какую не пустит. Ковали везучие, ихнему брату хоть куды есть дорога. Тока дело тут не в одном везении, надо еще, чтобы в сердце не было червоточины. Для Николая любая дверь открыта, а кое-кто у нас круче всех, но туда им хода нет, — старая ведьма злорадно хохотнула. — И поделом..." "Например, Валеас?" — уточнила Ола. "Да не про него я, у этого бандита сердце злое, но без гнили, иначе так бы и стала я его учить! Придет время, узнаешь, о ком толкую, но сперва маленько ума наберись. Вишь, мы лесные, и Лес наш здесь, поэтому нас не тянет совать нос во всякую дверь. Зато мы можем довести странника до нужного места, вот и сотрудничаем с Ковалями — и им, и нам хорошо. Не болтай кому попало, тебе положено об этом знать, а посторонним ни-ни". Ола приняла к сведению предупреждение и с досадой призналась: "А я такого наврала ему про себя..." "Дак это не беда, — Текуса махнула сухонькой рукой. — Сам-то он тоже из любителей плести небылицы, в ихнем деле без этого никак. Небось, догадался, но чего ж не послушать, если складно сочиняешь?"

По стандартному, или староземному, летоисчислению Ола провела на Долгой Земле год и полтора месяца. Николай за это время приезжал на Манару четыре раза. До потаенного портала в Лесу его провожали Изабелла или Валеас, ее ни разу с собой не взяли. И о том, что находится за этим порталом, и что оттуда приносит безбашенный контрабандист из династии уважаемых виноделов и кондитеров, никто не распространялся. Обидно. Считают дурой или не доверяют? Хотя кто же в здравом уме станет доверять дээспэшнице?

"Тебе надо учиться жить заново, — сказала ей Изабелла на исходе второго месяца. — Ты должна перестать быть дээспэшницей — разорви эту оболочку и выбирайся наружу".

"Вы думаете, я смогу стать настолько другой?" — спросила Ола. На "ты" они с Изабеллой перешли позже.

"Если б было иначе, Лес тебя не позвал бы. И речь не о том, чтобы ты стала другим человеком, а о том, чтобы ты стала собой. На Изначальной ты почти потеряла себя настоящую, а теперь ты должна себя вернуть. Собрать по кусочкам потерянное, заново отрастить ампутированное, понять, кто ты на самом деле. Лес поможет. Что бы ни происходило, Лес всегда у тебя за спиной".

Получилось или нет? Изабелла с Текусой от таких разговоров уходили — "кто же знает тебя лучше, чем ты сама?", а с Валеасом она не хотела это обсуждать, от него точно комплиментов не перепадет.

В следующие приезды Николай увидел ее уже без бинтов и коросты. Гуляли, ходили в кинотеатр с помпезными клумбами перед крыльцом и белыми колоннами, на которых после каждого дождя появлялись чернильные кляксы "волчьего бархата" — работники Санитарной службы отскабливали их раз в неделю. Долгианское кино оказалось на уровне, спецэффекты не хуже компьютерных, здесь этим занимались маги, умевшие создавать иллюзорные картины.

Иногда сидели в маленьких кафе, непременно с каким-нибудь экзотическим антуражем: развешанной по стенам коллекцией мобильных телефонов, шоп-терминалом с разноцветными банками за прозрачной дверцей, электронными табло, привинченными на манер декоративных панелей. Натащили через портал: местные покупали на Земле нерабочую или списанную технику для украшения интерьеров. В "Одинокой белке" даже стоял банкомат Космотрансбанка, и Ола в первый раз инстинктивно шагнула к нему, но тут же спохватилась — это всего лишь реквизит, и счет ее остался на Земле, и вообще здесь в ходу только наличка.

"Если начнешь крутить с кем-нибудь шуры-муры, чужим на глаза не попадайся, — предупредила Текуса. — Не забывай о том, что на дворе осень".

Отношение к вопросам морали на Долгой Земле менялось в зависимости от времени года: весной и летом — вольные нравы, осенью и зимой — чтобы никаких внебрачных связей. В гостинице в номере Николая они пили чай и невинно болтали, с дверью нараспашку согласно осенним правилам хорошего тона, зато в гостях у Олы делали много чего другого.

В доме Текусы у нее была своя комната. Через дверь от комнаты Валеаса, но в личную жизнь друг друга они по молчаливому уговору не лезли.

Николай в их захолустье надолго не задерживался. Он жил на Кордее, в Танхале — умопомрачительном столичном городе, который Ола видела только на фото в интернете да на здешних открытках. До чего же ей туда хотелось! Она там, конечно, побывает, но не завтра, когда-нибудь потом, неизвестно когда.

"Я лесная, а меня все равно тянет в города — в Дубаву, в Танхалу, это нормально?" — спросила она однажды у Текусы.

"Это правильно, — с одобрением отозвалась старая ведьма. — Мы, лесные, словно мостик между Лесом и человечьими городами, нас и должно тянуть в обе стороны. Изабелла дорвалась до Леса, и больше ей ничего не надо. Валеас как есть лесной хищник, о нем и вовсе отдельный разговор. А ты такая же, как я, тебе нужно и то, и другое, ты правильная лесная колдунья".

Ей жуть как не хватало интернета для общения с Николаем. Могли бы каждый день чатиться, хоть "привет-привет", но здесь человек, уезжая, как будто исчезает из твоей жизни, хочешь послать письмо — напиши на бумаге, запечатай в конверт, брось в почтовый ящик, а потом жди целую вечность, пока оно доберется до адресата, пока придет ответ... Отстойная здесь почтовая связь, и никакой альтернативы.

Надо успеть на автобус до Гревды, следующий только через полчаса, а ей позарез нужна идеальная характеристика от начальства, чтобы поскорей погасить судимость. Позавтракала яблочно-ягодным пирогом с кофе. Ягоды лесные, четырех видов, сама собирала вместе с Изабеллой, а пекла Текуса. В темноватой прихожей, зашнуровав кроссовки, глянула в зеркало: уже не похожа на стриженого под ноль новобранца, волосы отросли на пять сантиметров. Ладно, не на пять, на три-четыре с половиной, бешеная швабра — гроза медузников, зато густые, и оттенки прежние остались: пшеничный с пепельным. А на Осенний бал можно и в парике.

Дома под черепичными крышами, с лепными звериными мордами на фасадах, тонули в тумане, который наползал по утрам из Леса. Девушка шагала быстро, засунув руки в карманы ветровки. Впереди маячил автобус, он всегда ее дожидался, если она опаздывала не больше, чем на десять минут — с лесными ведьмами надо дружить. Еще пара дней, и потом ему ждать не придется: отмотала срок, финиш! Сказать водителю или нет?

По обе стороны от дороги тянулись поля и огороды. Туман редел, солнце сияло так, словно его полгода держали взаперти, а теперь оно вырвалось на волю и наверстывало упущенное. Задернув шторку, Ола достала из спортивной сумки "Историю развития магического знания на Долгой Земле", том третий. Интересно, не интересно — ей полагается все это знать. Хотя, несмотря на нудное изложение, все-таки интересно.

Гревда, официальная столица Манары, была таким же заштатным городишкой, как расположенная возле южных береговых ворот Хаяла, где жила Текуса со своими учениками. Те же малоэтажные дома — одни оштукатурены и украшены лепниной, другие кирпично-бревенчатые без затей, третьи тоже бревенчатые, но в таком резном кружеве, что поначалу Ола глядела в недоумении: ничего себе арт-объект! Тут хватает арт-объектов, местные дизайнеры вовсю отрываются, и правила градостроительства этого не запрещают: дома должны быть надежными, чтобы держали тепло долгой зимой, чтобы стены не разваливались и крыши не протекали, а как они выглядят — на усмотрение собственника.

Главное отличие Гревды от других населенных пунктов Манары: над ней господствовала циклопическая серая громада феодального замка, окруженного крепостной стеной из бетонных блоков. К этому-то замку Ола и направилась. С независимым видом, словно она и есть здешняя принцесса, прошла под сводами ворот, небрежно кивнув охраннику. По правилам следовало предъявить пропуск, но всех магов, работавших на Гревдинском зимнем складе, охрана знала в лицо.

— Олимпия, на плодоовощи! Виноград с помидорами привезли, много перезрелого, постарайся закончить сегодня, пока не испортилось.

— У меня сегодня предпоследний день, — напомнила Ола.

— Да, да, вечером поговорим, — отмахнулось начальство. — Сейчас бегом помидоры спасай!

Забросив сумку в свою личную кладовку с табличкой на двери "О. Павлихина", она отправилась в плодоовощной сектор. Тускло освещенные залы с низкими потолками, под ногами хрустит засохшее земляное крошево, холодина, пахнет луком, яблоками, редькой, чесноком. Мешки, сетки, ящики, ящики, ящики... Предпоследний день, счастье-то какое!

— Это вы — Олимпия? Рад познакомиться! — суетливый полноватый мужчина, выскочивший из-за внушительного штабеля ящиков с помидорами, нервно улыбался, на лбу у него блестела испарина. — Выручайте, что называется, а это вам от всего сердца...

"Улыбка нимфы", шоколадная фабрика братьев Коваль. Будем считать, привет от Николая.

Она кивнула и с достоинством спрятала плитку в карман. Наверняка даритель отвечает за своевременную доставку груза, но чуток запоздал, и теперь исправить его косяк может только складская колдунья — если успеет законсервировать несчастные помидоры до того, как они начнут портиться.

Ола управилась до обеда. Она работала быстро и умело, почти сравнялась по своим показателям с Наиной и Розмари — двумя старыми ведьмами, приятельницами Текусы. На очереди проблемный виноград, его тоже зашибись сколько, но она его к вечеру сделает. Если надо, задержится — предпоследний день ведь, не жалко.

— Ола, идемте обедать!

Здешний персонал как будто не видел разницы между осужденной Олимпией Павлихиной и другими складскими магами. Все-таки она будущая полноправная колдунья, а преступление совершила, пока была "туристкой". Туристы с Земли Изначальной по определению неразумны. К этому апеллировала защита в лице Изабеллы Мерсмон, с этим охотно согласились прокурор и судья.

Главный свидетель обвинения, колдун Казимир Гранеш, которому Ола помешала захватить кесейскую лазутчицу, был желчен и нетерпим, но оказался перед дилеммой: настаивая на суровом наказании, он тем самым продемонстрирует, что принимает "туристов" всерьез — и выставит себя на посмешище. В отместку он после оглашения приговора потребовал для Олы еще и суда магов, но снова просчитался: разбирательство вылилось в яростную дискуссию с лесными о проблеме взаимоотношений с кесу и о вероятных последствиях, если бы люди причинили вред княжне Эвендри-кьян-Ракевшеди. В ходе полемики Изабелла раскатала его аргументацию в блин, а Текуса обозвала его "сопляком недальновидным". По сравнению с ней посрамленный двухсотлетний маг и впрямь был сопляк. Обвиняемая сидела тихо и чинно, храня на лице выражение "осознала, раскаиваюсь, готова искупить". Под конец о ней вспомнили и вынесли вердикт: виновна в импульсивных необдуманных действиях, должна изучить под руководством своих наставниц Свод правил магического сообщества. Ничего страшного, ничего нового, этот Свод ей по-любому полагалось проштудировать.

Под суд угодила только она, притянуть к ответу Валеаса так и не смогли. Никаких доказательств, что это он вызвал грозу и разбил южные береговые ворота, чтобы серая княжна смогла сбежать в Лес. Все понимали, что это его работа, потому что больше никому, но дело развалилось за отсутствием улик. Наверняка он еще и кого-то подкупил, при его выдающихся целительских способностях это в два счета — всегда найдется, что предложить. И про убийство никто не узнал.

Ола с Маратом тогда вляпались, как наивная школота: поехали с местными парнями, которые обещали показать дорогу к воротам, но вместо этого завезли их в заброшенную хибару. Марата побили и вышвырнули, ее стали насиловать. Ублюдки позарились на угнанный вездеход, за который власти объявили награду, остальное в довесок. А Валеас вломился в эту хибару после того, как вынес береговые ворота — чтоб укрыться от ливня, который сам же и вызвал. Его не хотели пускать, но он смертельно устал и без лишних разговоров перерезал всю шайку. Вот так они с Олой и познакомились.

Трупы он после дождя вытащил наружу, их сожрали шмыргали — летучие твари, похожие на черные мохнатые клубки, к утру там лежали одни скелеты.

Возле развалюхи, где разыгралась криминальная драма, позже обнаружили автомобиль погибших по неизвестной причине местных жителей и находящийся в розыске армейский вездеход. Валеас проинструктировал Олу, что говорить: когда их с Маратом туда привезли и попытались затащить в дом, она вырвалась и убежала, была сильно напугана, неслась, не разбирая дороги, подвернула ногу и упала, потом на нее наткнулся возвращавшийся домой колдун. Из той компании никто не уцелел, а Марат через Равдийский портал вернулся на Землю, и уличить ее во лжи было некому. Вдобавок Валеас научил ее закрывать мысли от ментального проникновения, так что правды никто не узнал, кроме Изабеллы и Текусы.

Обеды привозили из ресторана "Неуловимые вареники". Чистенькая столовая, скатерти в сине-белую клетку, на стене календарь с Изабеллой, из окон виден замковый двор.

В складской цитадели работало семеро магов, считая Олу.

Богдан, директор по магической части, занимал эту должность уже с полсотни лет и считал, что нет работы важнее. Вместе с лесными ведьмами он поручился за девушку, перед этим полгода отработавшую на консервации по ученической разнарядке. Когда на Манару приезжал Николай, Богдан разрешал ей менять график — для осужденных это возможно только по приказу руководителя рангом не ниже замдиректора. Золото, а не начальство. Ола понимала, что ей крупно повезло, и старалась его не подводить, еще ничего здесь не сгноила и не запорола, в отличие от некоторых.

Пухлая Наина с узлом седых волос, похожая на добрую бабушку, и худая крючконосая Розмари — черные, как вороново крыло, крашеные локоны уложены в замысловатую прическу, в ушах бриллианты, пронизывающий взгляд умных водянистых глаз. Старинные подружки Текусы, порой они наведывались к ней в гости. Ввиду преклонного возраста обе работали по свободному графику, зато умели всякие сложные штуки, которые у других не получались. Например, одним махом законсервировать партию слив разной степени зрелости: многослойные дифференцированные чары в один прием, Ола этому пока не научилась. Розмари и Наина сразу взяли ее под крыло: "ученица нашей Текусы, хорошая девочка". Официально она была ученицей Изабеллы Мерсмон, но Изабелла жила в Лесу, и в городе за девушкой присматривала старая колдунья.

Артура прислали по разнарядке из Дубавы. Из богатой семьи, окончил престижную школу, бывал в Танхале, разбирается в модных шмотках, музыке и драгоценностях. Ола вначале относилась к нему настороженно — привыкла к тому, что между ней и такими мальчиками ого-го какая социальная лестница, но потом обнаружила, что для окружающих они находятся едва ли не на одной ступеньке: он из магаранской столицы, зато она с Изначальной. И по магическому потенциалу она его превосходит, за двадцать минут делает работу, на которую у него уходит около часа. К тому же Артур далеко не балбес, дипломат до кончиков ухоженных ногтей, со всеми вежлив, и флиртовать с ним одно удовольствие: умеет поддержать любой разговор, всегда готов угостить чашкой кофе или мороженым и в то же время не предъявляет на тебя никаких исключительных прав. Он себе на уме, но с ним легко.

Ида, молодая волшебница из местных, состояла в штате Гревдинского склада уже четвертый год. Тихая, покладистая, старательная, хотя не слишком способная, Богдана она вполне устраивала: возможности у всех разные, главное требование — чтобы его подчиненные работали аккуратно и добросовестно. С ней Ола тоже отлично поладила.

Можно было бы сказать, что коллектив подобрался вполне себе ничего, если бы тут не было еще и Франца.

Парень из местных, ее ровесник, два года учился на специалиста Санитарной службы и уже начал проходить стажировку, но тут-то и обнаружилось, что он маг. Обнаружилось при участии Валеаса. Ола, в общем, догадывалась, что между ними произошло, так как была свидетельницей их стычки — на автобусной остановке тем утром, когда она попрощалась с Текусой и в сопровождении ее ученика отправилась на Равду к порталу.

Из того разговора она поняла, что Валеас приказал Францу забыть, что случилось, но этот прием почему-то не сработал. На остановке Франц глядел на него с ненавистью и срывающимся голосом требовал поединка. Позже Валеас в ответ на вопрос Олы неприязненно бросил, что он сегодня же сляжет с лихорадкой и потом ни о чем не вспомнит, однако снова просчитался: сознание мага, пусть и "непроявленного", яростно противилось чужому колдовству. Обеспокоенные тяжелым течением лихорадки, родители Франца позвали на помощь Текусу, и старая ведьма живо разобралась, в чем дело. Надо полагать, Валеас получил от наставницы выволочку за свои темные дела, а выздоровевшего Франца взял в ученики Казимир Гранеш. Тот самый, у которого зуб на Олу. Впрочем, могло быть и хуже — если бы этот парень тоже оказался лесным. Но у таких, как они, тяга к Лесу проявляется едва ли не с рождения, а для Франца Лес был враждебной силой, потому он и пошел в Санитарную службу.

Поединок у них с Валеасом все-таки состоялся. Без каких бы то ни было пояснений для окружающих. Жители Манары с неодобрением говорили, что маги-ученики дурью маются — видно, заняться им больше нечем, на продуктовый склад их надо загнать, чтобы пользу приносили. Из-за чего сыр-бор, знали только Ола и Текуса с Изабеллой. Возможно, еще Казимир был в курсе. Поединок закончился, едва начавшись: Валеас в два счета обезоружил противника, заявил, что не намерен больше тратить время на эту хрень и ушел, не обращая внимания на оскорбления, которые повторно униженный Франц выкрикивал ему вслед. Все это с непроницаемой миной "мне плевать на ваше мнение".

Для Франца Ола стала врагом номер два. Он пытался отыграться на ней за Валеаса, но бывшая дээспэшница в долгу не оставалась: даже если у тебя, бедный мальчик, психическая травма, это еще не повод, чтоб повышать свою самооценку за мой счет, притом что я тут никаким боком не замешана.

— Завтра с меня прощальный торт! — объявила Ола, когда маги допили компот и начали вставать из-за столов. — Два торта!

— Зайди ко мне после смены, — сказал Богдан. — Поговорим. С виноградом успеваешь?

— Никаких проблем.

В коридоре Ида спросила:

— А какие будут торты?

— Один шоколадный с суфле, другой белый бисквит с кремом, закажу в "Мадлен".

— Тоже съем по маленькому кусочку, хотя я на диете.

Ида повернула к туалетам, а Ола к бухгалтерии.

Шедший позади Франц пробормотал с презрением — тихонько, себе под нос:

— Фффифочка, не научилась готовить, замуж не возьмут, кому нужна...

Он почему-то считал, что для нее это должно быть важно, и большая часть его наскоков вертелась вокруг этой темы. Она принадлежит к подвиду С, впереди у нее как минимум триста пятьдесят лет жизни, она ведьма, и в Лесу она своя — но предполагается, что она должна вот прямо сейчас хотеть замуж за кого-нибудь вроде Франца.

— Щас закроюсь в сортире и буду рыдать, — не оглядываясь, бросила Ола. — Лучше радуйся, что не составлю конкуренции. Тебя-то возьмут, уже проверено.

Она была настороже, и "подножка" не сработала. Еще одно ученическое заклинание срикошетило, не достигнув цели, в окне хрустнуло стекло. Свидетелей нет, но трещина заметная, и Богдан мигом определит, чье это было колдовство. Со стороны Олы все чисто, она всего-навсего ушла в глухую защиту.

Франц выглядел обескураженным: за разбитое стекло вычтут из зарплаты, а если станет известно, что он затеял магическую драку на территории склада, возможны неприятности и посерьезней.

— Даже окно грохнуть не смог, — прокомментировала Ола. — Это тебе не арбузы взрывать...

Сверкнув глазами, оппонент матерно обругал ее и бегом кинулся в боковой коридор, пока она не успела что-нибудь сказать в ответ.

Швыряться вслед ему заклинаниями Ола не стала. До тех пор, пока судимость не погашена, она хорошая девочка, хорошая и еще раз хорошая.

Та история с арбузами стала для нее настоящим праздником. Франц тогда напортачил с сохраняющими чарами — возможно, некстати вспомнил о Валеасе, и вместо того, чтобы перейти в законсервированное состояние, все арбузы разом взорвались. Партия была небольшая, но для помещения хватило. Прибежавшие на шум сотрудники потрясенно уставились на открывшуюся за порогом картину: всюду раскиданы куски розовой мякоти и бело-зеленые корки, стены сверху донизу в кляксах, недавно побеленный потолок облеплен созвездиями блестящих черных семечек.

— Да ты одаренный... — расстроено произнес Богдан, убедившись, что Франц не пострадал. — Убирать будешь сам. Умойся, переоденься и приступай. А потом пройдешь дополнительное обучение, нам тут арбузные фейерверки не нужны. Олимпия, как закончишь с грушами, доделай остальные арбузы.

Нагрузили сверхурочной работой, и все равно было зашибись как приятно: начальство ясно дало понять, кто здесь недоучка, а кто профи.

В бухгалтерии пили чай. Там все время пили чай и что-нибудь ели, между делом занимаясь документооборотом. Чинно поздоровавшись, Ола подошла к телефонам. Инкрустированные деревянные корпуса, раскидистые, словно рога грыбеля, рычаги для трубок. Набрала номер "Мадлен", заказала два больших торта, сделала запись в журнале звонков.

— А нам принесешь? — спросила одна из сотрудниц, смахивая крошки печенья с подбородка и с разложенных на столе накладных.

— Обязательно принесу.

С бухгалтерией, как и с дирекцией склада, надо дружить.

На нее смотрели с жадным любопытством, но никто ничего не говорил. Обсуждать будут потом, когда она уйдет. По их меркам, Ола выглядела нестандартно: рваные джинсы в обтяжку и земная футболка с вырвиглазным принтом — разноцветное светило держит в зубах, словно сигару, космический корабль. Перехватила на распродаже летнего импорта. В придачу бусы-оберег из высушенных лилово-черных ягод, но это для лесной колдуньи нормально. Впрочем, дамы из бухгалтерии относились к ней снисходительно: она же с Изначальной, что с нее взять. Зато всегда есть тема для разговора. Другое дело, если бы в таком прикиде ходил на работу кто-нибудь из местных.

Разобравшись с виноградом, Ола успела сделать еще и партию цветной капусты, которую подвезли к концу рабочего дня, а потом отправилась в кабинет к Богдану.

— Ликерчик или коньячок? — дружески поинтересовался директор, кивнув на мягкое кожаное кресло напротив.

— Ликерчик.

Он выставил на стол граненную, словно замковая башня, бутылку "Лунного молока".

— Это один из тех, в которые вытяжку медузника добавляют? — проявила осведомленность Ола.

— Один из, — Богдан разлил вязкий, как сироп, зеленовато-молочный ликер по хрустальным рюмкам. — Твоя характеристика уже готова, свой экземпляр получишь завтра, остальные отправим во все инстанции, куда положено. Уже подумала насчет нового графика?

— Так ведь завтра у меня последний день, — напомнила Ола.

— Завтра последний день обязательных работ по решению суда, а со следующей недели разнарядка, график составим с учетом твоих пожеланий... В чем дело?

— Так я же отработала полгода по разнарядке! — почти жалобно произнесла Ола, вконец растерявшись — такого фортеля она вот уж точно не ожидала. — Как раз перед судом закончила, вы же помните! Почему снова меня?!

Директор хмыкнул и после паузы вздохнул:

— Значит, Валеас с тобой об этом не поговорил? У меня сложилось впечатление, что между вами все улажено, то-то я удивлялся, что ты по поводу графика молчишь.

— Что Валеас должен был мне сказать? Я его месяц почти не видела — или по Лесу его носит, или где-то еще. И наставница Текуса не в курсе насчет новой разнарядки, а то бы она меня предупредила!

— Погоди, — Богдан не позволил ей взять рюмку. — "Лунное молоко" не глушат, как пиво, давай сперва все обсудим. С работой у нас завал, а магов на Манаре раз, два и обчелся. Спасибо, хотя бы Артура прислали. Если ты сейчас уйдешь, нас останется шестеро, а работы не убавится. Из Дубавы в ответ на мой новый запрос пришла разнарядка на Валеаса Мерсмона. Во вторник мы побеседовали, потом он позвонил и сказал, что вместо него отработаешь ты.

— Вот жо... Ой, извините. Можно, я не буду это комментировать и молча выпью "Молоко"? Я не хочу при вас ругаться.

С вытяжкой медузника. Для нее сейчас в самый раз. Хотя от соков медузника там всего ничего: Николай рассказывал, что эту вытяжку потом еще разбавляют в соотношении один к тридцати пяти.

— Знаете, я впервые об этом слышу. Валеас со мной ни о чем не договаривался, так что пусть сам за себя отрабатывает. Мне нужен отпуск, я собираюсь на Новый год в Дубаву, и на дальнейшее у меня свои планы — я же лесная колдунья, хочу наконец пожить в Лесу, а то я только по выходным туда хожу. Он, что ли, сказал, что я согласилась?

— Нет, просто сообщил, что его заменишь ты. Н-да, ситуация... С одной стороны, работник он хороший, был у нас летом, превосходно решает задачи любого уровня, никаких нареканий. А с другой стороны, — Богдан перешел на доверительный тон, — я бы предпочел видеть здесь тебя, а не Валеаса. Ты ведь его знаешь. Этот молодой человек не то чтобы отрицает социальную иерархию, но у него своя собственная иерархия, на вершине которой находится Валеас Мерсмон. Сама понимаешь, я не готов уступить Валеасу Мерсмону свое директорское кресло, — в голосе Богдана появились саркастические нотки. — Хотя вряд ли его интересует такая мелочь, как пост директора склада по магической части, так что, полагаю, я могу спать спокойно. Может, все-таки передумаешь? Высокие заработки, бесплатные обеды, карточка на бесплатный проезд в общественном транспорте по рабочим дням в пределах Манары, с графиком опять же пойдем тебе навстречу. Эти полгода твоя зарплата удерживалась в пользу государства, а дальше будешь работать на себя — тебе ведь нужны деньги?

Ола кивнула.

— У меня за предыдущие полгода деньги остались, я почти не тратила. И я очень хочу съездить в Дубаву, а потом пожить в Лесу.

— Как потратишься, приходи, здесь тебе всегда рады. Самую большую пользу маги приносят на складах, без этих запасов нам зиму не пережить. Продовольственные склады — фундамент нашей цивилизации. Те, у кого за плечами хотя бы одна долгая зима, это понимают. Сейчас надо работать, не покладая рук, а у меня людей не хватает, да еще возись с Францем. Сегодня разбил в коридоре окно. Сказал, что хотел муху заклинанием прихлопнуть. Я ему посоветовал в следующий раз взять молоток, чего уж там. А ты имей в виду: лето и осень — для мага самое денежное время, на складе с руками оторвут. С конца осени и до середины весны таких премий уже не будет, в этот период только расконсервация, сиди книжки читай, у складских кошек больше работы, и внештатные сотрудники не требуются. Так что не зевай, зарабатывай сейчас, ты же в курсе, что премии у нас сдельные...

Под вечер с юга наползли облака, пухлые и мягкие, как перина. Моросило, но над крышами парили медузники — верный признак, что проливного дождя этой ночью не будет. Светили фонари и неоновые вывески, люди шли под зонтами, у некоторых зонты были сетчатые — от медузников спасают, а от мороси нет.

Ола шагала по мокрому тротуару, надвинув капюшон ветровки: зачем ей зонтик, если у нее от кровососов магическая защита. Могла бы даже натравить их на кого-нибудь. Например, на Франца, если тот решит подстеречь ее после работы. Но Франц знал, на что способны лесные, и таких глупостей не делал — на счастье Олы, с которой из-за чертовой судимости спросили бы куда строже, чем с него.

Завернула в "Мадлен", расплатилась за торты, заказала свой любимый капучино со сластишоновым сиропом. В длинном зеркале за стойкой отразилось хмурое лицо и волосы торчком.

— Тяжелый был денек? — спросил бармен, поставив перед ней чашку.

— Не то слово, — мрачно отозвалась Ола.

Как ей быть, чтобы и с Валеасом не поссориться, и не застрять на складе, поехать в Дубаву, попасть на новогодний Осенний бал? Как выстроить разговор с Валеасом? Мерзавец авторитарный, мог бы поинтересоваться ее мнением...

Она опасалась его разозлить и в то же время знала, что находится под его защитой: это все равно, что водить дружбу с каким-нибудь мафиозным боссом, такая же непротекаемая крыша. Другое дело, что за все приходится платить, и за крышу в особенности. В такой ситуации один раз уступи — дальше тебе сядут на шею, как будто иначе и быть не может. Нет уж, так мы не договаривались. Надо обозначить границы, которые никому не позволено нарушать.

Ола полдороги об этом размышляла, потом попыталась задремать. Для чтения в автобусе было слишком темно, а в окно она уже насмотрелась, знала маршрут наизусть. Попасть в Отхори даже не пробовала — условия не те, времени маловато, и до жути не хотелось еще одного разочарования, ей сейчас нужен обыкновенный сон. Закрыла глаза, постаралась расслабиться под убаюкивающее урчание мотора.

Приснился разговор с Валеасом, причем они были похожи на мультяшных персонажей, словно карандашные наброски в несколько линий, и вовсю скакали по комнате — со шкафа на люстру, с люстры на подоконник, но вроде бы пришли к согласию насчет того, что Ола не будет за него работать, а поедет на Осенний бал. Жаль, это не наяву, трудный разговор еще впереди.

Так увязла в этих мыслях, что забыла возобновить защиту, выбравшись из автобуса. Спохватилась, когда к ней с тихим шелестом спикировал медузник, и полосатые черно-белые щупальца с шевелящимися ворсинками почти коснулись ее головы. Опомнившись, Ола активировала заклинание, и кровосос уплыл в темные небеса, словно упущенный воздушный шарик.

Повернув на свою улицу, она издали увидела, что перед их дверью кто-то стоит. Женщина. И скорее всего, колдунья: без зонта, но медузники ее не трогают.

Длинный плащ с капюшоном блестел и переливался в свете фонаря, словно конфетная обертка. Гостья потянулась было к звонку, но опустила руку, как будто не решаясь нажать на кнопку. Подойдя ближе, девушка заметила, что она беспокойно переминается с ноги на ногу. А плащ у нее весь в стразах, потому и сверкает, и лаковые туфли на каблуках украшены розочками, как на кремовых пирожных.

Обернувшись, она улыбнулась накрашенными губами, ярко-розовыми с блестками:

— Ты, наверное, Олимпия? А меня зовут Клеопатра, можно Лепатра, я к этому имени привыкла. Я про тебя слышала.

Ола про Лепатру тоже слышала — главным образом, всякое нелестное. Вроде бы та нарушила какой-то запрет, что-то взяла у Текусы без спросу. Старая колдунья и сердилась на нее, и жалела: "себе дуреха навредила, ох, навредила, теперь совсем пропащая, дело времени".

Из обрывков разговоров девушка поняла, что Клеопатра Мерсмон приехала на Манару вслед за старшей сестрой и вначале тоже просилась к Текусе, но ее не взяли: лесные учат лесных, классические — классических, специфика разная. Чтобы не расставаться с Изабеллой, младшая пошла в ученицы к Розмари из Гревды, но часто бывала у Текусы в гостях. И уже после того, как обе сестры закончили обучение, стащила у нее какое-то снадобье, неполезное для здоровья. Ола решила, что речь идет о наркоте. Порой Текуса вспоминала эту историю и вовсю ругалась, не столько со злостью, сколько с жалостью к "дурехе Лепатре".

— Зайдете? — спросила девушка, повернув ключ.

— Зайду, если не выгонят... Давай на "ты".

Выгонять ее было некому: старая ведьма спала, в этот час она обычно посещает Отхори. Гостья повесила на крючок в прихожей свой сверкающий гламурный плащ, и они отправились на кухню.

У Лепатры были такие же светлые, в белизну, волосы, как у Изабеллы и Валеаса, но на этом фамильное сходство заканчивалось: черты лица немного "лягушачьи", широкие скулы, толстые веки, чуть вывернутые пухлые губы. Радужка голубых глаз светлее, чем у сестры с племянником. Во взгляде ни ее задумчивой прохлады, ни его ледяной властности — скорее, присутствует оттенок нервозности.

На ней была шуршащая блескучая юбка до щиколоток, фиолетово-розовый жакет с вышивкой на воротнике и декоративными парчовыми заплатками, блузка в оборках, шею охватывало в несколько рядов алмазно-жемчужное ожерелье, в ушах такие же серьги. Благодаря столичным журналам Ола была в курсе, что это последний крик моды, но гостья все равно смахивала на участницу комического шоу.

Вдобавок туалетная вода у нее на любителя, с ноткой закисших яблок — неужели это модный аромат? Или в кармане у Лепатры завалялся яблочный огрызок?

— Учуяла?.. — глянув на девушку остро и как-то горестно, спросила гостья.

И сразу, не дожидаясь ответа, принялась рассказывать о себе:

— А что мне оставалось делать, если Белка всегда была красивой, а я нет? Мы с ней сводные сестры, она старше на четыре года. Ее мать умерла от укуса крыжавки, не успели спасти, а с моей папа сошелся уже после, но она укатила на Лаконоду, а меня подбросила ему. Так и жили втроем, он для нас нянь и гувернанток нанимал. У нас было все, только папа принадлежал к подвиду В, а мы обе — подвид С. Мы из Дубавы, а учились тут, на Манаре, Белка у наставницы Текусы, я у наставницы Розмари. Я бы все отдала, чтобы быть такой, как Белка. Тебе не понять, ты ведь тоже из красивых... — она удрученно вздохнула. — Волосы — наживное, отрастут. Когда в начале зимы Магаран посетила с визитом Зимняя Госпожа, Белку позвали на службу при дворе, а меня не приглашали, никто даже не заикнулся. Мы с сестрой тогда в первый раз надолго расстались, в Танхалу я за ней не поехала. Меня бы во дворец не взяли, а стоять под окнами да гадать, что за этими окнами происходит, радости мало. Потом уже, когда Белка вернулась, я приставала к ней с расспросами, а она все про библиотеку да про библиотеку, как будто больше там не было ничего интересного. Сказала, что только ради этого согласилась, и это в ее духе, но книжки не помешали ей закрутить роман с каким-то механиком из Трансматериковой. За это ее выгнали из придворных и отправили в ссылку — обратно на Магаран. Живот-то не утаишь. Могла бы скинуть, для колдуньи недолго, но она сама не захотела. Мы ведь, кто подвид С, нечасто можем забеременеть, это наша расплата за долгую жизнь, вот Белка и побоялась, что после выкидыша ничего больше не будет. Поселилась она у наставницы Текусы, я в то время тут не показывалась. Потом уже узнала, что как подошло Белке время рожать, в окрестных домах разом пробки повылетали и молоко свернулось, да еще в трансформаторной будке на соседней улице все перегорело. Белка тогда подхватилась, оделась во что попало и ускакала в Лес, а наставница Текуса кинулась вдогонку. Там сугробы намело — человек без лыж с головой бы ухнул, но они же лесные, по сугробам как по асфальту ходят. Люди думали, конец им, но через несколько дней объявились живые-здоровые, закутанные в меха, с ребеночком. Ясно, кто им помог. Ну, ты в курсе, с кем лесные дружбу водят, я слышала, ты и сама успела... Поставь чайник!

Кухня у Текусы была просторная, уютная, пестрая, с большой плитой, двумя старыми деревянными столами, резными шкафчиками и полками. На полках утварь, как будто собранная из разных краев и времен, а по стенам висят перевязанные цветными тесемками пучки трав, закопченные и до блеска начищенные сковородки, наборы ножей, половники, джезвы, ситечки, разделочные доски, стеганые рукавицы-прихватки, хлебница, часы с расписным циферблатом. В углу стоит несколько сачков разной величины — на тот случай, если сюда заберутся незваные гости.

Ола зажгла газ без спичек — ведьма она или кто? По правде говоря, Текуса разрешила ей это делать всего полтора месяца назад. Большой красный чайник с нарисованным на боку подсолнухом завел свою песню.

— Совсем как раньше, — жалостно вздохнула Лепатра. — Я тогда разок приезжала к ним, хотя наставница на меня за яблочки сильно ругалась. Белка отдала сына в приемную семью, открылось ей, что с ним будет худо, если он в раннем возрасте хоть кого-то полюбит, даже родную мать. Та семейка была распоследняя дрянь, зато Белка таким способом беду отвела. А Валёсик такой был хоёсенький, пока был годовасиком, маленькие все хоёсенькие, но уж потом у него нрав испортился...

Ола достала чашки, хрустальную сахарницу в виде ежа и жестянку с чаем. Ее мысли вертелись вокруг предстоящего объяснения с "Валёсиком". Он хотя бы дома появится сегодня-завтра — или считает, что дело улажено? Все должно быть так, как он решил: директор склада сообщил ей об этом, и дальше обсуждать нечего. Ага, нашел Золушку...

Ну, в общем, да, она его боится. Но страх — это еще не причина, чтобы согласиться на страдательно-безответную роль. Изабелла однажды сказала, что страх полезен, когда помогает избежать ловушек, но если ты из-за него попадаешь в силки, это уже тот страх, который убивает.

— Дай-ка сюда ежика! — потребовала Лепатра. — Ути мой любимец... Что же ты помутневший какой-то, как будто тебя здесь совсем не холят? Ну-ка, сейчас мы тебе поможем...

Сахарница у нее в руках засияла, как новенькая. И ведь это не иллюзия, а серьезное восстанавливающее колдовство — работа мастера, Ола уже научилась различать такие нюансы.

— У меня в Дубаве полный дом спасенных вещей, — поделилась колдунья, глядя на собеседницу с гордостью девочки-подростка. — Я так и живу в папином особняке на Стрекозиной улице, будешь в Дубаве, заходи. Только учти, как ляжет снег, нас переименуют в улицу Самоходных Санок, а с весны опять будет Стрекозиная — есть такие, с двойными названиями для зимы и лета, лишь бы на одну букву начинались. Я дополна всякого насобирала и вылечила, особенно бальные платья хороши. Жалко ведь, если ни за что, ни про что пропадут. Я уж и объявление в газете напечатала: продам недорого наряды для новогодних балов, а то и просто отдам в хорошие руки.

Ола навострила уши: а вот это уже интересно. Платья для Осеннего бала у нее пока еще нет. Если на то пошло, у нее и приглашения нет, но бывшая дээспэшница решила, что найдет способ туда пробраться. Другой вопрос, в чем.

— Хочешь платье? — встрепенулась Лепатра. — Вижу, что хочешь... Есть, есть на твой размер! Может, придется чуток подшить, но это мы мигом сделаем.

— Мне как раз нужно платье для Осеннего бала. Правда, я туда пока не приглашена...

— Если возьмешь платьишко из моего приюта бездомных вещей, приглашение я тебе раздобуду, — она подалась вперед, впившись в девушку жадным и радостным взглядом. — Уж на это моих связей хватит! Платьишки не должны лежать без дела, их надо выгуливать. Я тоже туда собираюсь. Белка с Валом живут в Лесу, хотя могли бы вращаться в хорошем обществе, лесные они, этим все сказано, а Клеопатру Мерсмон весь магаранский бомонд знает. Как приедешь в Дубаву, можешь пожить у меня, я тебя много с кем познакомлю.

Несмотря на весь ее столичный шик, было в ней что-то от городской сумасшедшей. Платье и приглашение на Осенний бал — именно то, что нужно, но если она не в ладах с головой, лучше будет остановиться в гостинице.

Из глубины дома послышались голоса, шаги, скрип двери, и гостья сразу присмирела, выпрямилась на стуле, сложив руки на коленях. Голоса были женские, но Ола все равно напряглась, прокручивая в уме, что и как она возразит Валеасу насчет работы на складе.

Появились Изабелла с Текусой, и обе, похоже, были не в курсе, какой номер отколол старший ученик, потому что Изабелла сказала, как о само собой разумеющемся, что Ола теперь переберется к ней в лесную избушку, и тогда начнется настоящая учеба.

— А можно после новогодних праздников? — смиренно спросила девушка. — Хотелось бы на неделю в Дубаву съездить...

— Да конечно, можно, — легко согласилась Изабелла. — Только смотри, не вляпайся там опять в какую-нибудь историю.

— И-эх, а я, бывали дела, во что только не вляпывалась в ее годы, — мечтательно заметила похожая на сгорбленную Бабу-Ягу Текуса. — Каких только приключений на свою распрекрасную задницу не находила...

Итак, обе наставницы подтвердили, что не возражают против ее каникул. Обломайся, Валеас.

Довольная таким поворотом, дальше Ола скромно помалкивала: только подливала чаю старшим колдуньям и слушала их разговоры. Уяснила, что Лепатра стащила "молодильные яблоки" — название как в старой сказке, но это что-то здешнее, лесное. Если съесть их в количестве, которое высчитывается по специальной формуле относительно массы тела, необратимо изменится метаболизм: человек не будет стареть, но при этом пойдут органические процессы, которые не лучшим образом повлияют на работу мозга. Клеопатра тогда выжрала у Текусы весь запас, хранившийся для изготовления лечебных зелий, и крыша у нее потихоньку поехала. А желаемого эффекта она так и не добилась: думала, что станет такой же красивой, как Изабелла, однако с ее внешностью никаких чудесных метаморфоз не произошло. Это распространенное заблуждение, "молодильные яблоки" называют "секретом молодости и красоты", но они помогают сохранить красоту, которая имеется в наличии, а не приобрести то, чего у тебя не было раньше. Предприимчивая гостья, сунувшая нос в кладовку к старой ведьме, не удосужилась выяснить подробности и уточнить насчет осложнений, поэтому теперь ей приходится сидеть на лекарствах, спасающих от слабоумия. Запах лежалых яблочных огрызков — на самом деле вовсе не запах: это неизбежный признак того, что человек стал жертвой "яблочек", и замечают его только маги.

— А что мне оставалось делать, если ты, Белка, красивая, а мне не повезло... — бормотала она упрямо, лишь бы не признавать, что дела плохи, и дальше будет еще хуже.

— Далась вам, дурехам, эта самая красота с журнальных обложек, — с досадой проворчала Текуса. — Не в ней счастье, и сила наша не в ней, что бы там ни твердили балаболы. Ты на Лес посмотри: красота во всем. И у людей то же самое, хотя люди норовят все по одному лекалу мерить. Пожила бы подольше — поняла бы, что всяк человек красив по-своему, да теперь уже не поймешь, потому что свой ум-разум на обманку променяла.

Потом зашел разговор о столице, о тамошних знакомых, о новогодних праздниках. Клеопатра уговаривала сестру побывать на Осеннем балу, кстати, и платье подходящее есть, но Изабелла ответила, что у нее другие планы, она в это время будет в Лесу.

— Вы в меня пальцем тычете, что я чокнутая, а Клаус-то совсем спятил, — хихикнула Лепатра — после ломтя батона, намазанного в несколько слоев вареньем трех сортов, она утешилась. — Разгуливает по Дубаве в костюме Санта-Клауса.

— Который Клаус — Мурахо или Риббер?

— Риббер. Я его вчера около Каменного сада видела: стоит у ворот и на прохожих по-дурному смотрит — не разберешь, то ли глазит, то ли просто осуждает.

— Звездец, — заметила Изабелла, взяв свою чашку небрежно-изящным салонным жестом. — Давно уже звездец.

Наверное, у Олы было то еще выражение лица, потому что наставница, взглянув, на нее, спросила:

— В чем дело?

А в том, что до сих пор она ни разу не слышала, чтоб Изабелла выругалась.

— В разрыве шаблона. Этот Клаус Риббер совсем отвратный хмырь, раз даже ты его так охарактеризовала?

— Звездец — не ругательство, это термин. На нашем сленге это означает, что маг стал жертвой звездной болезни в ее худшей разновидности: возомнил себя первым заместителем Господа Бога и пошел судить и наказывать тех, кто, по его мнению, не так живет. Одержимых звездецом отличает несокрушимая убежденность в своей правоте и маниакальное упорство в реализации карательных планов. Причем чаще всего от них страдают не какие-нибудь законченные подонки, а всякий, кто подвернулся в неподходящий момент.

— Жуть, — согласилась Ола.

— Мне аж не по себе стало, — подхватила Лепатра. — Он ведь силен, очень силен... Если встретишь его в городе, беги со всех ног, ты ему наверняка не понравишься — в дырявых джинсах в облипку и с этой калякой-малякой на кофтейке. Он таких девушек не одобряет.

— Не на кофтейке, а на футболке. А если в Лесу его встречу, тогда что?

— Если встретишься с таким, как он, в Лесу, вспомни о том, что ты лесная ведьма, и потихоньку исчезни, — посоветовала Изабелла. — До магических поединков ты еще не доросла. К тому же, ты не Валеас, твои звери — луница, крысобелка и другие им подобные. В опасной ситуации действуй, как они.

Ола молча кивнула. Вот это — важное, надо запомнить. Нередко бывало, что Изабелла учила ее чему-нибудь словно бы вскользь, посреди несерьезного трепа, и потом треп продолжался, а информация к размышлению оставалась.

— Надеюсь, ему не придет в голову испакостить нам погоду на Новый год, — озабоченно добавила Лепатра. — Хотя в Дубаве сильных магов хватает, ему не позволят. Белка, поехали на бал, ты уже сколько лет не танцевала на балах! А помнишь, как мы в детстве с завязанными глазами срезали ножницами конфеты на ниточках? У тебя тогда было платье с серебряным шитьем, а у меня с золотым, и крылышки из проволоки и марли, оклеенные фольгой, помнишь?

Пожелав доброй ночи старшим ведьмам, Ола отправилась спать. Звездец и конфеты на ниточках — это хорошо, но у нее завтра дел по горло.

Хотелось закрыть глаза и попасть в Отхори, она каждый вечер туда собиралась, но вместо этого неизменно оказывалась в "Бестмегаломаркете" и потом всю ночь искала выход. Как будто ее прежний мир, в котором она жила на двадцать четвертом этаже обшарпанной высотки, работала в "Бюро ДСП" и в любую погоду зажигала на уличных акциях, чтобы заработать на кусок хлеба с маслом, тут же хватал ее за шиворот и выдергивал обратно.

Отхори — кесейская Страна Снов, Зазеркалье Долгой Земли, общая территория сновидений для всех ее обитателей. Там можно увидеть кесейские крепости, наяву разрушенные людьми, и немыслимые сооружения, которые никогда не были построены, всего лишь кому-то пригрезились. Там бродят давно исчезнувшие животные, вымышленные твари, которыми кесу пугают непослушных детей, и другие наваждения. Иногда там можно встретить тех, кто уже умер, но еще не родился снова. Там жуть до чего интересно. Ола побывала там несколько раз вместе с Изабеллой. "Дальше пробуй сама", — сказала наставница. Но сама она неизбежно проваливалась в призрачный лабиринт торгово-развлекательного центра, который остался на Земле и в то же время подстерегал ее по ночам, не пуская в Отхори.

Изабелла выслушала ее жалобы, задала несколько уточняющих вопросов и на следующий день сказала, что ничего страшного, а почему все это происходит, Ола должна разобраться самостоятельно. "Тебе надо вспомнить, кто ты и где находишься наяву, а потом все-таки постарайся добраться до выхода". Замечательный совет. Если б она еще и понимала в каждом сне, что видит сон... "Ты колдунья, различать сон и явь тебе необходимо. Ты знаешь, какие упражнения для этого надо ежедневно выполнять. Когда ты в последний раз этим занималась?" "У меня же склад..." "А еще проблемы с контролем и самодисциплиной, отсюда и твой "Бестмегаломаркет".

Ладно, вот разделается она со складом — уже завтра! — и тогда будет упражняться каждый день, даже в Дубаве на каникулах.

Этот сон не стал исключением: все тот же осточертевший Бест с его этажами, бутиками, эскалаторами и кафетериями, невнятные, как шумовой фон, толпы посетителей, общественные туалеты с уходящими в бесконечность рядами кабинок и умывальниками на потолке, густое желе искусственного света, не пускающее к выходу, за которым того и гляди схлопнется портал на Долгую Землю... Как обычно, ее выручил звонок будильника.

За окном только начинало светать, но Ола нарочно встала пораньше, чтобы приготовиться к отъезду. Нужно сделать это втайне от Валеаса. Складывать в рюкзак ничего не стала, но в комоде и в шкафу разложила все таким образом, чтобы потом собраться за пять минут.

В ее планах не было ничего противозаконного. По правилам магического сообщества она обязана подчиняться своим наставницам и складскому начальству, а не другому ученику. Это будет побег от Валеаса. Всех прочих, включая остальных колдунов, полицию, лесную пехоту, Осеннего Властителя Долгой Земли с его двором и Трансматериковую компанию в придачу, это не касается, зато Валеас вполне стоит всех прочих вместе взятых, особенно если что-то ему не по нраву. Что ж, она последует совету Изабеллы и будет действовать, как луница или крысобелка: если не получится договориться по-хорошему, потихоньку ускользнет от него.

Босиком по деревянным половицам и лоскутным коврикам она прошлепала сначала в ванную, потом на кухню. Текуса, Изабелла и Клеопатра еще спали. Оппонент так и не появился, ну и к лучшему, пусть этот разговор состоится вечером.

На остановку успела раньше автобуса. Сегодня надо будет получить справку с круглой печатью и отнести в Гревдинское полицейское управление, оно в двух шагах от склада, на другой стороне улицы. По такому случаю Ола оделась в консервативном стиле: джинсы классического покроя и новая серая футболка без рисунка.

Весь день она была веселая и собранная, хотя в глубине души трусила, думая о разговоре с Валеасом. Может, поэтому у нее так легко получилось уладить формальности с полицией: разве это проблема — по сравнению с тем, что ей еще предстоит? Отдала справку, выслушала бюрократические напутствия скучающих правоохранителей, в который раз заверила их, что давно уже осознала свою вину и в угоне вездехода чистосердечно раскаялась. Спросили о планах, она сказала, что на праздники поедет в Дубаву. На прощанье поулыбались друг другу. Потом она отправилась в "Мадлен" и притащила оттуда на склад два огромных торта. Хватило на всех, только Франц принципиально отказался и, пока остальные пили чай, пошел развешивать новогодние гирлянды.

Ну и черт с ним. Если Ола живет под одной крышей с Валеасом, потому что где же ей еще жить, это не делает ее автоматически причастной к делам Валеаса. Который, в отличие от нее, судимостей не имеет и к уголовной ответственности не привлекался, хотя совершал вещи похуже, чем угон оставленной без присмотра тачки. Но, опять же в отличие от нее, ни разу не спалился. Его боятся: наведет порчу, и попробуй докажи, что это его работа. Вдобавок он купил если не половину Манары, то, по крайней мере, всех тех, кто обращался к нему за помощью. Если б не его отпугивающая репутация, отбоя бы не было от пациентов. Обычно к нему шли те, у кого не было других вариантов, и на памяти Олы он никому не отказал. Гонорар зависел от платежеспособности визитера: от суммы с четырьмя нулями до кулька семечек, которым расплатилась кое-как приковылявшая бабка с клещом на распухшей посинелой ноге. Валеас клеща снял, остановил процесс интоксикации (согласно медицинским источникам, необратимый, но плевать он хотел на медицинские источники) и ногу ей вылечил, а на вопрос, чем она сможет его отблагодарить, если пенсии еле хватает на прожитье, неприветливо бросил: "Без разницы, давайте чего не жалко". В другой раз за ним посреди ночи пригнали с мигалкой полицейские из Гревды. Ола тогда решила, что нашлась-таки на него управа, теперь за все спросят, но оказалось, что у жены какого-то высокого чина были осложненные роды, и ни врачи, ни маги не могут остановить внутреннее кровотечение. Валеасу удалось спасти роженицу. Так что на Манаре найдется, кому его отмазать, и в тех, кто готов защищать его от нападок, тоже недостатка не будет.

При этом у Олы сложилось впечатление, что он действует таким образом и не из корысти, и не по доброте душевной, а почему — знает только он сам, но попробуй, подступись к нему с расспросами.

Напоследок Богдан опять рассказал ей о прелестях премиальной системы для квалифицированных сотрудников и выразил надежду, что в скором времени Ола вернется. Наверняка рассчитывает, что Валеас ее "переубедит". Нет уж, парни, можете скормить шмыргалям свои расчеты.

Рабочий день закончился, она вышла в коридор с казенными темно-зелеными стенами и плакатами, призывающими закрывать на ночь окна, не распивать в позднее время на улице спиртные напитки, не выходить в сумерки из дома без зонта и при обнаружении в помещении медузника немедленно звонить в Санитарную службу, а потом "разместиться под столом или в кладовке, вне досягаемости кровососа, и сохранять спокойствие". Ола наслаждалась последними минутами своего пребывания в продуктовой цитадели: прощай, склад, я свободна!

Разбитое стекло заменили, по стенам вперемежку с социальной рекламой висели цветные шары, гирлянды флажков с картинками, сверкающая в лучах вечернего солнца мишура и сплетенные из золоченой проволоки виноградные лозы. Франц подошел к делу основательно: пока другие накинулись на торты, развесил все, что нашлось в пыльных картонных коробках с надписями "Новый год Осень". Ох, и паскудно, должно быть, у него на душе... "Но это не причина, чтоб нагадить в чужую душу, я тут, знаете ли, нахожусь не для этого", — подумала Ола с ожесточением и в то же время с оттенком грусти, не до конца ей понятной, взрослой, ненужной, быстро рассеявшейся.

Снаружи полнеба сияло, другую половину заволокло облаками. Текуса говорила, что через денек-другой Манару накроют проливные дожди, а она никогда насчет погоды не ошибается.

Дома никого не было. Клеопатра уехала дневным зверопоездом, оставив ей свою визитную карточку, бело-розовую с золотым тиснением. Изабелла с Текусой ушли в Лес, Валеаса все еще не было, но он может заявиться и посреди ночи.

Перед сном она села читать, в голову лезли мысли о предстоящем разговоре, в конце концов отложила книгу и стала делать медитативные упражнения, которым научила ее Изабелла.

За зеленоватой, как вода в аквариуме, кисейной занавеской светил фонарь, колыхались тени от щупалец низко спустившегося медузника. Пусть в этот раз никакого "Бестмегаломаркета", подумала Ола, забравшись в постель и выключив настольную лампу — но Бест с его тягучими эскалаторами и фасеточными, как глаза насекомого, золотыми потолками уже поджидал ее, сразу за той чертой, которая отделяет явь от всего остального.

Может, какая-то ее малая часть застряла там и никак не может выбраться вслед за ней на Долгую Землю, оттого и эти сны?

Разговор с Валеасом состоялся на следующее утро. Когда Ола пришла на кухню, встрепанная, в пижаме с утятами, наконец-то выспавшаяся, но все равно хмурая и напряженная, он сидел за столом и жрал холодец. Даже головы не повернул в ее сторону, зато перестал чавкать, и на том спасибо. Но это он не из галантности, а потому что у них уговор: Ола, как бывшая профессиональная дээспэшница, учит его производить позитивное впечатление на окружающих, а он все ее замечания и советы принимает к сведению. Сам на это подписался. Хотя, если рассчитывает когда-нибудь баллотироваться в Осенние или Весенние Властители — ничего же не выйдет, колдуны в политике не участвуют. Максимум, что ему светит, это пост председателя Магаранского, Кордейского, Лаконодского или Сансельбийского отделения магического сообщества Долгой Земли. Ну, или то самое кресло директора склада, о котором говорил Богдан.

Несмотря на свои манеры лесного жителя, который что поймал, то и съел, выглядел он аристократом. Кровь Изабеллы Мерсмон, опальной придворной дамы, которая была больше похожа на Снежную Королеву, чем сама Зимняя Госпожа. Правда, похожа только обликом, словно сестра-близнец Снежной Королевы из сказки: мудрая, терпеливая, милосердная ко всему живому — такая никого не украдет и не заморозит.

У Валеаса внешность тоже зачетная, хотя красавцем его не назовешь. Худощавое лицо, нос с горбинкой, жестко очерченный подбородок, холодные голубые глаза. Впалые щеки всегда гладко выбриты, вроде бы он использует для этого какой-то магический способ, чтобы время зря не тратить. И шикарная грива прямых светлых волос длиной чуть ли не до пояса. Обычно он собирал их в хвост, но иногда ходил с распущенными. Ола предполагала, что это он из принципа, потому что не любит военных, которые по уставу стригутся под ноль.

С лесными пехотинцами он регулярно дрался — сам же цеплялся к ним в заведениях или на улице, а потом нещадно бил. Говорил, что для тренировки. Ему ничего за это не было: во-первых, причиненный чужому здоровью вред он мог на месте исправить, во-вторых, оттягивался он юридически грамотно — без использования магических приемов, и таким образом не давал повода для возбуждения уголовного дела или созыва суда магов. Да к тому же втроем-вчетвером спасовать перед одним противником — для армейцев позорище, поэтому те не спешили на него заявлять. Другое дело, подстеречь агрессора и отплатить ему той же монетой.

Похоже, в этот раз его подловили целым взводом, и перевес был не на его стороне: на костяшках пальцев запеклись ссадины, предплечья в синяках, на левой щеке, от уголка заплывшего глаза, длинный рубец наискось, как будто полоснули ножом. Все это выглядело так, словно он получил повреждения с неделю назад, но прошло всего несколько часов, а через пару дней никаких следов не останется.

Ола не стала говорить, что Текусин холодец вообще-то для всех: все равно не поделится, ему сейчас нужен белок для регенерации.

Поставила на одну конфорку джезву с кофе, на другую кастрюльку с яйцом. За окном было пасмурно и туманно, но пока не моросило, и хором щебетали птицы.

— Свари мне тоже, — с набитым ртом сказал Валеас. — Три штуки.

Расстроенным он не выглядел. Наверняка его противникам тоже досталось. Хотя скрывать свои эмоции он умеет, еще в детстве научился, когда жил в приемной семье у отставного сержанта, и его там каждый день колотили. Четыре года назад трупы сержанта и его старшего сына нашли на задворках, убийцу так и не вычислили. Валеаса проверяли на причастность, но у него было алиби, а видеокамер на Долгой Земле нет, цифровая техника здесь не работает. Взамен используются всякие магические способы наблюдения, однако хороший колдун, тем более лесной, всегда сумеет их обойти.

— Богдан уже сказал тебе?

— Да, говорил, — Ола не обернулась, чтоб он не увидел, в каком она мандраже, разве что руки не трясутся, продолжала смотреть в окно — на задний дворик с бочкой для дождевой воды и разросшимся кустом бузины. — Я не согласилась.

Чего она боялась больше: того, что он отвесит ей затрещину — или просто напомнит о том, что она ему обязана по самое не могу? Кто ее вылечил после портала, без чьей помощи она бы не выжила, а если б и выжила, осталась бы лысой уродиной в келоидных рубцах?

— Твоего согласия никто не спрашивает.

— А мне кажется, оно здесь главное.

— Это тебе только кажется.

Его голос звучал до обидного снисходительно, но если он говорит с такой интонацией — значит, бить не собирается. Ола от него огребала несколько раз, и всегда это случалось в ситуациях, когда она сдуру делала что-нибудь опасное для жизни, переоценив свою ведьмовскую силу. Так что можно надеяться, сейчас он распускать руки не будет, не тот повод... И все равно страшно до холода в кишках.

— Я уже год на этом гребаном складе работаю! Целый гребаный год! — только не сорваться в истерику, его этим все равно не проймешь. — А у тебя же отработка была давным-давно, еще до того, как я здесь появилась. И если я сейчас еще на полгода там залипну, это будет несправедливо.

— Ты же сама говорила, что справедливости не существует. Откуда бы ей сейчас взяться?

— Говорила. Не существует. Но иногда она должна быть. Пойми, я очень хочу наконец отдохнуть от склада, пожить в Лесу, забив на все остальное, а Новый год встретить в Дубаве на Осеннем балу, Клеопатра обещала мне приглашение...

— На Новый год у всех складских неделя каникул. Там один дежурный маг остается, за двойную оплату, обычно это сам Богдан. Кто тебе не дает съездить в Дубаву? Потом вернешься и выйдешь на работу.

— У меня уже в печенках эта работа! Мне осточертели корнеплоды, видеть их не могу! А ты отрабатывал давно, и теперь твоя очередь.

— Ола, отработаешь ты.

— Почему это?! — она все-таки повернулась.

— Потому что я так сказал.

Он не злился. Лицо человека, уверенного в своей власти и над ситуацией, и над Олой, и над любыми обстоятельствами.

— А я решила, что с меня хватит, хреначить на складе полтора года подряд я не собираюсь!

— Ты еще не доросла до того, чтобы что-то решать.

— Ну, знаешь ли, я здесь уже год, и я многому научилась...

— Ага, конечно, — он ухмыльнулся. — Охренеть, чему научилась, один твой "Бестмегаломаркет" чего стоит.

Кофе с укоризненным шипением убежал. Надо было не зевать.

— Погоди... Откуда ты знаешь про "Бестмегаломаркет"?!

Лесной колдун не удостоил ее ответом. Прикончил холодец, умял яйца, не сказав спасибо, и ушел. С его точки зрения, вопрос исчерпан.

О "Бестмегаломаркете" она говорила только с Изабеллой и Текусой, больше ни с кем. Получается, они слили Валеасу?.. Просто так — или хотели узнать, что он об этом думает?

С досады Ола так шваркнула тряпкой по залитой плите, что газовая конфорка жалобно звякнула. Из каких соображений рассказали — не имеет значения, но делать этого не стоило, потому что для Валеаса это еще один повод, чтобы смотреть на нее сверху вниз. Он ведь даже не видит всех тех перемен, которые с ней произошли, для него она по-прежнему бестолковая "туристка"!

Уехать надо прямо сейчас. Сегодня после обеда как раз пройдет через Пахту зверопоезд из Кандараги в Дубаву.

Настроение было паршивое. Впервые с тех пор, как попала на Долгую Землю, Ола почувствовала себя одинокой. Успела отвыкнуть от этого ощущения. Какого черта они рассказали Валеасу о ее снах, не поинтересовавшись, хочет она посвящать его в свои проблемы или нет?!

Собрала вещи, заодно сунула в рюкзак облезлый будильник с нарисованной на циферблате кувшинкой: самое надежное средство от "Бестмегаломаркета".

Общие для всех новогодние каникулы — через неделю, большой Осенний бал состоится тридцать первого декабря. Переселенцы на Долгую Землю не стали ломать головы и придумывать для месяцев новые названия, даже привычное летоисчисление сохранили: стандартный год, в котором 365 дней — другое дело, что составляет он всего лишь одну тридцать вторую здешнего долгого года.

Ей надо попасть в Дубаву заранее, чтобы записаться в какую-нибудь школу танцев перед балом. И купить "хрустальные башмачки". Она будет сама себе фея-крёстная! Если Валеас думает, что нашел в ее лице Золушку, его ждет облом. Главное — смыться так, чтобы он не сразу понял, что она смылась.

Она сидела, как на иголках, и прислушивалась. Шаги. Скрипнула половица. Открылась и закрылась дверь. Для него сейчас самое правильное — активировать восстановительные процессы и завалиться спать, что он, видимо, и сделал. Кто бы его ни отдубасил, эти добрые люди обеспечили ей фору для побега.

С четверть часа выждав, Ола взяла рюкзак, вышла в коридор и крадучись направилась к лестнице. Перед этим заставила себя внутренне расслабиться: все как обычно, она же всегда по выходным уходит в Лес, вот и сегодня туда собралась...

На улице моросило, но было тепло, и вместо того, чтобы надвинуть капюшон ветровки, Ола на ходу начала ворожить — пусть волосы растут побыстрее, как трава, как громадные лопухи возле остановки, покрытые серебристым водяным бисером. Получилось хоть чуть-чуть или нет? Ей еще учиться и учиться, но ведь она и правда много чего усвоила за этот год.

Когда автобус тронулся, мысли повернули в прежнюю колею. Ты меняешься, а те, кто рядом с тобой, этого не замечают. Что-то развернулось, словно распустившийся бутон, что-то усохло и потеряло значение, но все вокруг продолжают общаться с позапрошлогодним вариантом твоей личности. Иногда это без разницы. Иногда раздражает. Иногда вызывает почти болезненное ощущение: что ни сделай, все без толку. В таких несовпадениях по фазе нет ничего хорошего, и надо или добиться, чтобы окружающие увидели тебя-как-есть-в-настоящем-времени, или, на худой конец, сменить окружение.

К тому времени, как автобус доехал до Пахты, морось перешла в ливень, и в мире как будто осталось только два цвета, серый и зеленый, все остальные краски размыло. От остановки до здания вокзала — сотня метров, пока добежала, промокла до нитки.

Когда зарядит такой ливень, поневоле начинаешь думать, что моря на Долгой Земле все-таки есть — только здесь они блуждают по небу, потому что внизу для них не нашлось места: попробуй отвоевать территорию у Леса, который все что угодно втянет в себя, зачарует и ассимилирует. Вот и приходится им делить тропосферу с облаками, но бывает, что они обрушиваются на головы тем, кто в них не верит, и тогда на оконных стеклах вскипает пена прибоя, по улицам катят волны, а заселенные людьми острова на некоторое время становятся островами в истинном смысле слова. Одному Лесу хоть бы что — он и десять морей выпьет.

Вокзал встречал мокрых пассажиров гулким эхом под бетонными сводами и неистребимой звериной вонью. А зверопоезд уже вытянулся вдоль перрона по ту сторону береговой стены, на его отсыревшей бурой шкуре яркими пятнами пестрели колонии лишайников-симбионтов. Уйдет он точно по расписанию, это ведь не машина, которая может увязнуть на раскисшей дороге — гигантскому пустотелому червю-путешественнику никакой ливень не помеха.

2. Осенний бал

Сладковато-горький запах дыма, издалека, наплывами, и еле слышный перезвон колокольчиков. Было в этом что-то от настоящей осени, хмурой, пасмурно-разноцветной, с листопадом, дождевыми каплями на стекле и стаканчиком горячего чая, о который греешь пальцы. Хотя вокруг стояла блаженная теплынь, окружающий мир тонул в зеленоватом от древесной пыльцы тумане, ноги путались в траве, которая льнула, оплетала, не хотела выпускать такое сокровище, как пьяная от Леса ведьма.

До Дубавы Ола не доехала. Вечером зверопоезд прибыл на Кармак, пассажиры заночевали в привокзальной гостинице, а утром, выйдя на перрон, она увидела по ту сторону транспортных траншей колоннаду исполинских магаранских сосен, смутно прорисованных в иззелена-молочной дымке, с утопленными в сером небе верхушками. Это было прекрасно до сладкого нытья под ложечкой, и Ола поняла, что Дубава с Осенним балом никуда не денется, она туда успеет, запас времени есть, а вот прямо сейчас ей надо в Лес — и все побоку.

Как зачарованная, перешла по мостику через пути, крикнула в ответ на оклик дежурного: "Все в порядке, я лесная колдунья!" — и ее голос как будто увяз в тумане.

От Кармака до Шурупа не так уж и далеко, она прогуляется и после обеда сядет на другой поезд. Такие, как она, в Лесу не плутают: разве заблудишься, когда ты сама — часть Леса?

Вначале она просто брела в нужном направлении. Хорошо, что вчера в магазине около гостиницы купила резиновые сапоги, потому что кроссовки насквозь промокли (сейчас они лежали в рюкзаке, набитые скомканными газетами). Хотя кто же знал, что наутро ее утянет в Лес?

К сапогам в зеленоватых разводах пыльцы пристали мокрые хвоинки, листики, семена, чье-то слипшееся перо.

Как обычно вблизи человеческих островов, попадалось множество пней, и каждый облеплен грибами: у одних плоские шляпки, у других вытянутые вверх, третьи похожи на шары, четвертые — на обвисшие зонтики. Шляпки были рыжие, серые, коричневые, розовые, творожисто-белые, глянцевито-сизые, из иных лезли новые грибы, кое-где сразу по несколько штук, а на них примостилось следующее поколение малюсеньких грибочков. Каждый пень — многоярусное грибное царство, на радость мелким лесным жителям.

Среди тех шляпок, что покрупнее, попадались глазастые, следившие за девушкой настороженно и неодобрительно: кто-то выгрыз их сердцевину, угнездился внутри в расчете на спокойную жизнь, а тут ходят всякие, шуршат мокрой травой, наступают сапожищами совсем рядом — ладно хоть, шагают мимо. Ола смотрела под ноги, чтобы никого не растоптать ненароком. Порой она задевала свисающие с лиственных деревьев лианы, по лицу скользили древесные семена.

Уже порядком углубившись в Лес, учуяла запах дыма — наверняка от костра, и вначале уловила далекий, на пределе слышимости, серебристый перезвон, а потом поймала эхо таких же серебристых голосов. Угрозы в этих звуках не было. Они пришли сюда не для того, чтобы напасть на Кармак — тогда бы их до последнего момента никто не услышал. Но какого черта они устроили пикник неподалеку от людского острова, не опасаясь патрулирующей окрестности лесной пехоты? Хотя туман ведь, какое патрулирование при такой видимости!

Ола повернула в ту сторону, повторяя про себя заученные кесейские фразы и припоминая, с какими интонациями их следует произносить.

Когда из тумана выскочили и бросились ей на шею, она не устояла на ногах, повалилась в мягкую траву — вместе с княжной Эвендри-кьян-Ракевшеди, рассмеявшейся нежным русалочьим смехом.

— Эвка, ты бешеная кошка! Я же тебе не Валеас, это на нем можешь виснуть с разбегу и хоть бы что, а я же девочка!

Эвка красивая, хотя ее лицо, да и все остальное тоже, покрыто короткой, словно бархат, серой шерстью, а радужка раскосых глаз темно-красная, как венозная кровь. Без шерсти у нее только ладони, изящные когтистые пальцы и маленькие груди, спрятанные под безрукавкой в серебряных звездочках-заклепках.

Кожа у нее серая, как асфальт, темнее шерсти. В "эльфийских" заостренных ушах сверкают сережки: в левом пять, в правом четыре. Штаны с карманами, набитыми всякими метательными штуковинами, заправлены в шнурованные мокасины, на поясе ножи. Когти, которые она может частично втягивать или выпускать до конца, покрыты серебристым лаком с синими блестками, этот лак ей подарила Ола, когда виделись в предпоследний раз.

И нет никакого смысла объяснять ей, что ты "девочка": у кесу "девочки" — доминирующий пол, потому что их "мальчики" не способны к магии. Мужчин у них рождается в разы меньше, чем женщин, они это регулируют еще на ранних сроках беременности. Вначале Ола удивлялась, почему местные кесу, при всем их жестком матриархате, с уважением относятся к Валеасу, но потом поняла: его они за человека не считают. Как будто он для них кто-то вроде фейри в человеческом воплощении, потому и отношение к нему особое, и его внешний облик дело десятое. Но как бы там ни было, это еще не повод, чтобы Ола отправилась на склад отрабатывать за него лишних полгода.

— Идем туда к нам. Мы пришли в урмано тахэ нортхо лиийя. Как сказать ваш язык? Важное место. Очень важное место. Всегда в это время сюда приходим, если туман. Ты — можно, ты приглашена, идем.

— Благодарю, это для меня большая честь, кадаити тхо мийру тоба, — ответила Ола, приложив левую ладонь к сердцу — жест означал, что если она сказала что-то не так, это по невежеству, а не по злому умыслу, и она просит собеседницу не рассматривать придирчиво неправильные слова, а заглянуть ей в сердце.

— Я рада, что ты здесь, — хрустальным колокольчиком отозвалась княжна Эвендри.

Ола отряхнулась, поправила съехавший рюкзак и пошла рядом с ней.

Кесу знают язык людей куда лучше, чем люди — кесейские наречия. Человеческое население Долгой Земли говорит на одном языке, а у автохтонов масса языков и диалектов, и они вовсю пользуются своим лингвистическим преимуществом в ходе военного конфликта. Они понимают разговоры противника, в то время как люди не улавливают, о чем идет речь, когда кесу перекликаются своими ангельскими голосами.

Ола худо-бедно объяснялась на дакьёру — диалекте того клана, к которому принадлежит Эвка. Текуса, Изабелла и Валеас бегло говорили на нескольких диалектах. Изабелла придумала для кесу алфавит и пыталась убедить их развивать письменность, но те относились к ее идеям скептически и предпочитали свое пиктографическое письмо. Алфавит им не понравился, а какой нужен, чтобы они его приняли — спросите что-нибудь полегче. Изабелла все равно не теряла надежды.

— Если я не успею, этим займешься ты, — сказала она однажды Валеасу будничным тоном.

Тот кивнул, а у Олы сердце екнуло: Изабелла собиралась умереть в начале зимы, когда ляжет снег. Не то чтобы собиралась по собственной воле, но ей открылось, что ее убьют — после того как она узнает что-то опасное.

Не кесу. Это будут сто процентов не они, а остальное то ли неизвестно, то ли Изабелла избегает об этом говорить. Где, когда и при каких обстоятельствах она нарвется на свою информационную бомбу, тоже неизвестно.

Стволы магаранских сосен уходили в туманную высь, словно колонны неведомого храма. На Земле тоже есть сосны, эту разновидность здешних деревьев люди назвали так из-за сходства с ними. В белесой мгле маячили заросли кустарника. Ола смотрела под ноги, чтобы не запнуться о петлистый корень, не вляпаться в чей-нибудь помет, не наступить на гриб-брызгун, похожий на скопление мыльных пузырей. Однажды в траве мелькнул, проворно убираясь с дороги, полосатый красно-бурый хвост — длинный, вначале она приняла его за змею, но змеи мохнатыми не бывают.

Временами Эвка заводила разговор "о погоде" — вернее, о тумане: так полагалось по правилам кесейского хорошего тона перед тем действом, которое должно было состояться в "особенном месте", и от спутницы требовалось поддерживать беседу, отвечая на метафоры метафорами. Ола старалась не ударить лицом в грязь, это тебе не тесты в школе сдавать.

— Туман мягкий, как пух, прекрасный, как кошка, белый, как жемчуг, — ради своей подруги кесу использовала человеческую речь. — Туман — это прошлое и будущее, день сегодня окружен туманом.

— Туман прячет знания, и туман содержит в себе любые знания, — отозвалась Ола, сомневаясь, уместно ли получилось, но Эвка с готовностью подхватила тему:

— Когда идешь в туман, можешь находить что угодно, и всегда сначала не знаешь, что может находиться в тумане на этот раз.

Считалось, что туману их разговоры должны понравиться, тогда все пройдет как надо.

Потом впереди, наверху пологого склона, обозначилась высокая темная фигура. Вначале Ола решила — рогатый истукан, но это была кесу в длинном плаще и костяной маске с двумя мощными, плавно изогнутыми рогами в размахе не меньше метра.

Эвка остановилась, что-то напевно произнесла, девушка разобрала только свое имя — официальное на кесейский лад: Олимпия-кьян-Вероника. Шаманка сделала приглашающий жест, и они пошли за ней.

Из травы торчали каменные клыки, потом стали попадаться камни побольше — одни по пояс, другие в человеческий рост. Посреди окруженной валунами площадки на вершине холма горел костер, его дым, понимаясь, смешивался с туманом. На воткнутых в землю шестах, увенчанных ветвистыми рогами, звенели колокольчики — словно их раскачивал ветер, хотя было безветренно. Вокруг собралось три-четыре десятка кесу, одни в масках, другие с открытыми лицами.

В стороне виднелась куча мусора: бутылки, битое стекло, мятые пачки из-под сигарет, окурки, ржавые консервные банки, лохмотья полиэтилена, еще какая-то дрянь. Ее обрамлял, словно клумбу в парке, крупный белый булыжник, выложенный по периметру. В следующий момент Ола разглядела, что не булыжник это, а человеческие черепа. Она сглотнула и отвернулась.

Лесные маги — вне противостояния. Они по обе стороны сразу: и за людей, и за кесу. Словно мостики, по которым можно ходить туда-сюда только в мирных целях, иначе мостик развалится. Или буферная зона между теми и другими, своего рода оцепление, которое не может спасти от малой крови, но предотвращает большое кровопролитие. Это важнее твоих эмоций и реакций на то, что ты можешь увидеть, это одна из твоих главных задач, всегда об этом помни.

Лесная пехота защищает людей от агрессивных автохтонов. Защищает, с этим никто не спорит. Только лучше бы отстаивать свое в пределах необходимого и достаточного, без скотства по отношению к тем, от кого ты обороняешь свои ценности — но до такого уровня цивилизованности люди еще не добрались. Ни на Земле Изначальной, ни здесь, на Долгой Земле. Быть может, когда-нибудь потом. Не в этой жизни.

И не забывай о том, что поступки разумного существа важнее его видовой принадлежности, важнее его рассуждений и словесных уловок в пользу своей правоты. Суди о другом не по его шкуре, а по его делам.

Все это говорила ей Изабелла перед их первой совместной вылазкой в Лес, и Ола всегда об этом помнила.

Насвинячить в Лесу, да еще возле священного для автохтонов места — это очень по-людски. А потом лесные санитары сгребли мусор в кучу и устроили охоту на авторов инсталляции. Зная кесу, можно предположить, что они целеустремленно преследовали именно те патрульные расчеты, которые оставили тут следы своей жизнедеятельности. И не исключено, что кто-то с человеческой стороны помогал им в этом — причем не Изабелла и не Текуса. То-то он столько времени дома не появлялся.

Подумав об этом, Ола напряглась. Кесу лесной ведьме не враги, но еще есть Валеас, который наверняка успел зализать раны. Вдруг он тоже сюда явился, чтобы уволочь ее домой и продать с потрохами на склад?

Шаманка в рогатой маске запела, ее низкий голос лился, как темный мед, порой она переходила на горловое пение, и тогда Олу пронизывала дрожь. До костей пробирало. Как будто слов в этой песне не было, только переливы голоса, мелодичного и мощного, будто река, несущая в тумане свои воды к несуществующему океану. А может, слова все-таки были, но Ола, не зная языка, не могла их разобрать.

Параллельно с этим вдруг подумалось, что никакого Валеаса здесь нет. Он у нее в голове: ее страх перед ним, ее привычка смотреть на него снизу вверх, ее опасения выглядеть в его глазах дурой... И с этим надо что-то сделать, иначе ее жизнь будет похожа на хилое, искривленное, облепленное паразитами деревце, которое никогда не дотянется до неба — причем вовсе не потому, что Валеас такой как есть, а потому что она сама сделала выбор жертвы. Она сейчас на распутье. На цыпочках выйти из дома и сбежать в Дубаву — этого мало, она должна победить свой страх перед Валеасом. Стоя среди неподвижных кесу на окутанной туманом площадке, слушая пение шаманки, вдыхая сладковато-горький дурманящий дым, она видела все это так же отчетливо, как розовато-коричневую гусеницу на шляпке старого объеденного гриба возле своей ноги. Во всех подробностях и взаимосвязях. Ее бросило в жар, потом в холодный пот. Она ощущала это в себе, как гнилую труху: пока поражен небольшой участок, и лишь от нее зависит, что будет дальше. Впереди сплошной туман, в этом тумане множество тропинок, главное — не пойти по той, которая заведет в гиблую трясину.

Когда шаманка умолкла, ноги у Олы подкосились, и она повалилась в траву — обморочно обмякла, хотя сознание не потеряла и продолжала видеть над собой толщу тумана, неясные бурые стволы... Рядом с ней неуклюже уселась Эвка, обычно грациозная, как кошка.

Зазвучали негромкие голоса, кесу начали переговариваться. Чем бы ни было это действо, оно закончилось.

— Вставай! — позвала княжна Эвендри, нетвердо поднимаясь. — Теперь будет угощение, идем с нами.

Ола тоже кое-как встала. Голова кружилась. Одежда и ладони были испачканы ошметками раздавленного гриба и травяным соком.

Следом за Эвкой она спустилась вниз по склону. Костер на вершине съежился, ароматно-едкий белесый дым стлался низко над землей, стекая с холма сразу в нескольких направлениях. Эвка потянула ее за собой и тихо сказала, когда они вошли по щиколотку в один из этих дымных ручьев:

— Отдай ему страх своей души, пусть унесет и рассеет. И потом, когда снова страшно, вспомни это, как сегодня.

"Вот оно что: похоже, я попала на сеанс групповой психотерапии".

Для трапезы расположились в стороне от священного холма. Мясо носарки, запеченные грибы, на десерт шоколад (Ола была в курсе, что Трансматериковая компания платит им дань за проезд шоколадом и сгущенкой) и напиток из перебродившего ягодного сока, вроде бражки. Кесу употребляли мясо только в сыром виде, но для гостьи соорудили над костром шашлык.

У них не было примитивно-дикарского подхода: "Если ты друг, ты должен съесть и выпить то же самое, что ем и пью я, а иначе ты или враг, или злой дух", — они понимали, что у человека и кесу разный метаболизм. Но ни это, ни многое другое не мешало людям считать их — согласно официальной версии — полуразумными животными. Причина простая, как три рубля: людям так удобней, а ради своего удобства люди много чего способны вывернуть наизнанку. Уж по части коллективного самообмана и технологий его использования в интересах платежеспособного заказчика бывшая дээспэшница Ола была специалистом, хоть и без диплома. Вот только сейчас она с этого никакой радости не испытывала.

Но толку-то предаваться рефлексии? Луницы и крысобелки не рефлектируют, а живут сегодняшним днем. Она съела вкусный шашлык, потом угостилась наюну — ягодной бражкой. Жалко, что разговоров почти не понимала, для этого ей не хватало словарного запаса.

Когда кто-то из кесу сказал "Бестмегаломаркет", она в первый момент решила, что ослышалась. Какое-то здешнее слово или выражение, похожее по звучанию... Но потом опять: "Отхори", "Бестмегаломаркет", — уже в другой компании, и смотрят при этом в ее сторону. Не смеются, но одна из собеседниц определенно улыбнулась.

Ола сделала вид, будто ничего не слышала. Она, суки серые, выше этого!

Кто же, интересно, растрепал на весь Лес о том, что она не может попасть в Отхори, потому что из ночи в ночь ей снится "Бестмегаломаркет"? Валеас высмеивал ее в разговорах со знакомыми кесу или Текуса невзначай обмолвилась? Не могла ведь Изабелла... Или могла, но не нарочно?..

Главное, делать вид, что все это ее не касается. Но с какой стати они к этому прицепились? У некоторых, будь то люди или кесу, случаются в жизни вещи похуже "Бестмегаломаркета", однако это не становится темой, которую всем хочется обсудить! Олу подмывало спросить, ну и чего здесь такого, но она опасалась, что кесу решат, будто она ищет ссоры, а потом вернулась запропастившаяся куда-то Эвка и позвала:

— Идем. Маарсу-кьян-Ангира говорит, надо тебе подарок.

Шаманка сидела вместе с тремя другими кесу, одну из них девушка знала: княгиня Ракевшеди-кьян-Лемину, мать Эвки. Рядом лежал сложенный плащ и поверх него вырезанная из цельной кости маска с черными полированными рогами. Ола только теперь заметила, что к их заостренным концам прикреплены крохотные колокольчики. Шерсть у Маарсу-кьян-Ангира была светлее, чем у других, с пепельно-серебристой проседью. Ровесница Текусы или еще старше? Определить возраст кесу затруднительно, у них морщин не видно.

Опустившись на одно колено и приложив левую руку к сердцу, девушка поздоровалась, надеясь, что дакьёру у нее более-менее приличный, и она ничего не переврала в формуле почтительного приветствия.

— Олимпия-кьян-Вероника, ты спасла Эвендри-кьян-Ракевшеди, и я дам тебе подарок, который спасет тебя, — заговорила шаманка после долгой паузы, в течение которой смотрела на нее пронизывающим и в то же время затуманенным взглядом. — Ты подумаешь, странный подарок, но он тебе пригодится потом. Цена свободы. Благодарность вырастает из сердца, поэтому не благодари словами сейчас. Когда пригодится, ты поймешь. Когда поблагодаришь сердцем, я услышу издалека. Дай руку. Правая рука, так надо.

Того, что случилось дальше, Ола не предвидела. Она-то решила, что Маарсу-кьян-Ангира сейчас вложит ей в ладонь кесейский амулет или какую-нибудь лесную редкость... Коротко хрустнуло, руку пронзила боль — как будто в основание большого пальца воткнули нож.

Бинт у нее с собой был, Изабелла с Текусой приучили: куда бы ни пошла, бери с собой аптечку первой помощи, не тебе пригодится, так кому-нибудь другому. Шаманка сделала ей фиксирующую повязку, а Эвка и еще две кесу проводили до Кармака. Добираться лесом до Шурупа, как она предполагала вначале, на три-четыре часа дольше, а через Кармак следующий зверопоезд пройдет завтра утром, на нем она и уедет.

В местной больнице сказали, что перелом "хороший" — поперечный надлом без смещения, сосуды и нервы не повреждены. Ходить с гипсом придется три-четыре недели.

— Хотите побыстрее, езжайте на Манару и найдите там Валеаса Мерсмона, лесного колдуна. Уже через неделю можно будет снимать, как раз до праздников заживет. И возьмет он недорого, по своим возможностям заплатите.

Ола не стала говорить, что она думает о совете доброй докторши. Валеас ее ждет не дождется... Сначала руку вылечит, потом сплавит вместо себя на склад. Должно быть, на лице у нее что-то такое отразилось, потому что врач добавила, устало протирая очки:

— Да не бойтесь, я к нему сколько посылала, еще никто из девушек не жаловались. По возможностям — я имею в виду, по деньгам. Если можете заплатить немного, он и возьмет с вас немного, только не пытайтесь его обмануть, он менталист. Про него всякое болтают, но он не из тех, которые сразу лезут под юбку.

Ола про себя хмыкнула. Насчет этого она давно в курсе. Поначалу было досадно, что такой парень — и не для нее, но потом решила: ну и к лучшему. Когда такой, как Валеас, проявляет к тебе интерес, впору не радоваться, а бежать подальше, на другой архипелаг или даже в другое измерение, если порталы работают. Так что пусть он будет проблемой для мальчиков вроде Франца, а мы, девочки, будем любить таких, как Николай Коваль.

Соврала докторше, что подумает об этом и, может, так и сделает, но сейчас ей надо в Дубаву, ее там ждут, уже потеряли.

Переночевала в привокзальной гостинице. Как обычно, настроилась побывать в Отхори, как обычно, ничего не получилось.

Впрочем, ее нынешний сон о "Бестмегаломаркете" отличался от предыдущих. Люди в этих снах — безликая массовка, их там как будто много, и в то же время их присутствие еле обозначено, контурный набросок толпы на дизайнерском эскизе, а в этот раз там была посетительница, которая выделялась на общем фоне, словно неведомый дизайнер обвел ее маркером. То ли звезда шоу-бизнеса, то ли топ-модель, то ли жена миллионера. Она была ослепительно красива и чертами лица напоминала Изабеллу. Длинные платиновые волосы, маленькое красное платье в алмазных блестках, гламурные туфли на золотых шпильках. Она увлеченно рылась на выносном стеллаже возле магазинчика под вывеской "Распродажа домашних мелочей с мегаскидкой", но, заметив несущуюся сломя голову хозяйку этого гребаного сновидения, повернулась и радостно крикнула:

— Ола! Ты тоже здесь?! Иди сюда, посмотри, какую красоту я нашла!

Она выглядела счастливой, так и сияла. В одной руке ядовито-зеленый вантуз для унитаза, украшенный мячиком-смайлом на пружинке, в другой одноразовый говнотермос из тех, которые держат температуру от силы час, зато с броской голографической картинкой из какого-то мульта.

— Смотри, какие замечательные вещи!

Ола целеустремленно промчалась мимо: еще чуть-чуть, и она не успеет, портал схлопнется, тогда она не попадет на Долгую Землю...

— Ола, ты куда?! — донесся растерянный возглас.

Проснувшись, попыталась вспомнить, кто же ей приснился: осталось впечатление чего-то знакомого, но в реале она совершенно точно эту красотку не видела. Чья-то сетевая аватарка? Здесь не проверишь.

Выкинув из головы эту дребедень, Ола села на заскрипевшей кровати. Перебинтованная кисть опухла, но не болела, блокировку она поставила еще вчера. Главное, не забывать о том, что травмированную конечность надо беречь.

За окном занимался серенький рассвет, а ее сейчас ждет увлекательный квест под названием "Почисти зубы левой рукой". Никогда не пробовала, хотя психологи рекомендуют, самое время попрактиковаться.

В Дубаве Ола остановилась в гостинице "Вино и веер". Полчаса ходьбы до Стрекозиной улицы, которая зимой превратится в улицу Самоходных Санок.

Окно ее номера выходило в тихий переулок с домами из потемневшего кирпича. На балкончиках шевелилась на ветру блестящая мишура и трепетали гирлянды флажков, на оконных решетках висели елочные игрушки, вдоль тротуара цвела сирень. А чего бы ей не цвести под Новый год — это же Долгая Земля!

В цоколе гостиницы располагался магазинчик коллекционных вин, и веера здесь тоже были — в вестибюле, в коридорах, в номерах: громадные, расписные, большей частью выцветшие, но это только добавляло им антикварного шику.

У Олы над кроватью висел обветшалый веер в серебристо-серых тонах, похожий на крыло ночной бабочки. Когда она его потрогала, послышался деликатный шорох. То ли перекидник туда забился, то ли там обосновались клипчики, которых на первый взгляд можно принять за россыпь темных пуговиц.

За минувший год она отвыкла бояться насекомых и другую мелкую живность Долгой Земли: она же лесная, а лесные могут им приказывать. Вначале хотела выгнать из номера всю фауну, но передумала. Если к ней заберется грабитель или насильник, она в два счета натравит на него тех, кто прячется по щелкам и за старой гостиничной мебелью.

Битый час ушел на мытье головы левой рукой и переодевание. На это время она сняла блокировку, чтобы ненароком не сделать хуже, и сломанный палец невыносимо разболелся. Ныла вся кисть, хотя рентген показал, что там нет других повреждений, кроме единственной поперечной трещины. Шаманка сказала, это цена свободы. От чего же спасет ее эта травма? И узнает ли она, что это случилось, когда оно случится — или ничего не заметит, потому что возможная неприятность пройдет стороной?

Год назад Ола побывала в Дубаве на экскурсии, еще не зная, что останется здесь насовсем. Этот город тогда показался ей немножко ненастоящим, словно тридэшный видеоролик с эффектом присутствия. Вычурные кованые кружева фонарей и оконных решеток. Улицы вымощены малахитом — хотя на самом деле не малахитом, а местным зеленоватым камнем с похожими разводами, который добывают в Магаранских горах. Тут кариатида подпирает лепной балкончик, на котором растет лук в деревянном ящике и сохнут наволочки, там на углу крыши примостилась горгулья в обнимку с гипсовой вазой — ухмыляется, точно сейчас столкнет эту вазу на головы прохожим. Десятиметровая бронзовая статуя Трансматери на площади перед офисом Трансматериковой компании: у них своя собственная богиня дальних дорог, и не поймешь, это всего лишь корпоративная игра или они всерьез ей поклоняются — как будто и то, и другое сразу. Дом с готическими стрельчатыми окнами на облезлом фасаде — как гласит табличка с перечеркнутым медузником, Управление противодействия воздушной фауне, а напротив сплошной оскал стекла и стальной арматуры — Управление зверотранспортных сообщений. На резном киоске "Мороженое" рядом с рекламой нового сорта эскимо висит плакат с монструозными тварями и номером телефона Санитарной службы: "Увидел — звони!" Из столпотворения крыш торчит то труба котельной, то изящная башенка. Да еще яблони, которые на одних улицах цветут, а на других плодоносят. С вишнями, абрикосами, инжиром, черемухой, каштанами та же картина, но Ола год назад могла распознать только яблоню, все остальное для нее находилось в категории "какое-то дерево". И в придачу медузники в сумеречном лиловеющем небе после захода солнца, и кое-где на крышах решетчатые беседки с гирляндами лампочек: для вечерних чаепитий, не омраченных контактами с медузниками. Город-фантасмагория, не может быть наяву такого города.

"Это вы еще Танхалы не видели!" — говорили те из группы, кто побывал на Кордее, в столице Долгой Земли.

Клеопатра хвалила магазины на улице Золотых Рыбок, туда Ола и отправилась. Накупила кружевного белья и колготок, туфли для бала, два шарфа — один серебристо-дымчатый с голубыми хризантемами, другой кремовый с вышитыми золотой нитью кленовыми листьями. Платье она возьмет у Лепатры, а подходящим по цвету шарфом замаскирует гипсовую повязку. В магазине ее запросу не удивились, даже показали несколько способов, чтобы драпировка была надежная и не слетела во время танца. Здесь травматизм — обычное дело, хотя чаще бывают не переломы, а укусы. Никто не удивится, если она придет на бал с перебинтованной рукой. "Вот увидите, там еще пара-тройка таких же будет", — обнадежила ее продавщица.

Отправив все это в гостиницу службой доставки "Везём не теряем", Ола завернула в кафе, съела два куска пиццы, а потом пошла бродить по старинному центру Дубавы. Теперь на ней был легкий серебристо-серый плащ взамен изгвазданной ветровки. Когда стало жарко, она сняла его, сложила вдвое и завязала рукава узлом на талии.

На пешеходных улицах, вымощенных магаранской брусчаткой с "малахитовыми" разводами, народу было втрое меньше, чем в прошлый раз: ни туристов, ни развлекательно-завлекательных мероприятий, рассчитанных на туристов. Сейчас город жил не напоказ, а для себя. Зато попадались Санта-Клаусы, раздававшие прохожим рекламные листовки.

Ола шагала, высматривая вывеску школы танцев.

"Вы готовы к Новому году? Новая коллекция игрушек для осенней ЁЛКИ!"

"Самые убойные швабры: изгоняют не только медузников, но еще и грязь из вашей квартиры!"

"Это носят в Танхале"

"Обереги для газовой плиты. Обереги для электроплиты. Обереги для холодильника. Обереги для автомобилей всех марок"

"Зонтики! ЛЕГКИЕ, элегантные, надежные зонтики!"

"Музыкальный фейерверк: пластинки, электропроигрыватели, дорожные патефоны"

"Встроенная мебель Грофус: для тех, кто ценит время и пространство"

Перед этой витриной Ола остановилась: за стеклом целый интерьер кукольных размеров, она бы от такого не отказалась... Когда-нибудь потом, когда у нее будет свое жилье в Дубаве. Надо запомнить — Грофус. Взяла со стойки возле двери рекламный буклет, полистала: зачетная обстановочка. Гостиная, спальня, кухня, детская... В кабинете с встроенными шкафами и секретерами сидела в "директорском" кресле шикарная длинноногая модель: туфли на сверкающих шпильках, темно-синее вечернее платье бросает отсвет на высокие бледные скулы. Лицо красивое, но холодное и неприветливое.

"Ни фига себе у них тренды в модельном бизнесе, — подумала Ола, запихивая сложенный буклет в задний карман джинсов. — Кто не испугается наших промоутеров — покупайте нашу мебель, всё сурово..."

За углом обнаружилась афишная тумба, на которую с изумлением взирал карикатурный бронзовый турист с Изначальной. В шортах, с фотоаппаратом на шее, под мышкой ноутбук, в другой руке еще и клавиатура с выгравированными на кнопках буквами и символами. Вопрос, зачем он таскает с собой бесполезную на Долгой Земле технику, неизвестного ваятеля, по-видимому, не беспокоил.

На тумбе Ола нашла объявления четырех танцевальных студий. Пошла в ближайшую, которая называлась "Звёздный вальс". Ей сказали, что для занятий понадобятся балетки и юбка ниже колен, хорошо бы еще кринолин, но можно и без него. Да, у них есть специальная учебная программа для танцоров с травмами. Оплату, пожалуйста, вперед.

Пришлось зайти еще в пару магазинов, а потом Ола через путаницу закоулков направилась к трамвайной остановке. На плече висела матерчатая сумка с балетками и шелковой юбкой.

В этих тихих кварталах тоже попадалось кое-что интересное.

Проржавелая табличка на стене старого кирпичного дома пугала штрафами тех горожан, которые не установили на оконные проемы съемные летние решетки или стальные жалюзи. С весны осталась: решетчатые ставни вешают, когда начинают вылупляться из куколок первые медузники, а снимают в середине осени, после того как кровососы вымрут от холода.

Сбоку от входа в подворотню неброская вывеска призывала: "Не покупай гремучку из-под полы! Только у нас сертифицированная "Гремучая бурда" без токсичных примесей! На вынос не продаем. Следопытов Трансматериковой компании не обслуживаем, согласно требованию руководства Трансматериковой компании".

Рядом на стене надпись: "Гремучка зло! Скоро вас барыги закроют". Этот участок выделялся свежим розовым пятном: видимо, владельцы полулегального заведения уже не раз его замазывали.

На соседней улочке была парикмахерская. В витрине стояло овальное зеркало в человеческий рост, на выкрашенной серебряной краской облезлой раме, меж завитков резьбы, медальоны с фотографиями — модные стрижки и укладки.

"Сравни свое отражение с идеалом!" — хвастливо советовала вывеска.

"Ага, сравнила, — подумала Ола. — Не надейтесь, ребята, я не ваш клиент".

Из витрины скептически щурилась девчонка с короткой пшенично-пепельной шевелюрой (все-таки уже длиннее, чем шерсть на голове у Эвки), с рукой на перевязи и спортивной сумкой через плечо, в футболке с надписью "Хочу всё сразу", бусах из сморщенных лилово-черных ягод и вытертых голубых джинсах.

На нее с горестным неодобрением глядел здешний Санта-Клаус, которого она заметила только теперь, в зеркале, у себя за спиной. Пожилой, седая борода, выражение лица угрюмое, со скрытой болью — словно не Олу на улице встретил, а застукал внучку-школьницу на заднем дворе с сигаретой.

Наверное, сразу понял, что на стрижку ее заманивать без толку, даже рекламу всучить не попытался. Хотя у него и не было в руках листовок, уже успел все раздать.

Ола хотела спросить: "Что за проблемы, дядя?" — но благоразумие взяло верх. У нее непогашенная судимость, а почем знать, во что может вылиться словесная перепалка с незнакомым стариком, явно чем-то раздраженным. Еще накатает на нее заявление.

Повернув на улицу Рондо с окруженными зеленью особняками, она боковым зрением заметила, что Санта-Клаус идет за ней. Или это уже другой? Замедлила шаг, рассматривая необычную чугунную решетку — словно вырезали из черной бумаги городской ландшафт с островерхими крышами и башенками — и позволила ему подойти ближе. Точно тот самый хмырь. Если бы не судимость, можно было бы ввязаться в авантюру: у среднестатистической девушки против маньяка немного шансов, а у среднестатистического маньяка против лесной ведьмы шансов еще меньше. Но ей незачем попадать в поле зрения правоохранительных органов, превышение самообороны в ее случае тоже дрянная статья. Словно подтверждая, что она приняла правильное решение, в дальнем конце улицы призывно звякнул трамвай.

Еще раз оглянулась: позади никого. То ли старик повернул в боковой переулок, то ли он где-то здесь живет. Или не живет, а работает у кого-то из здешних — например, сторожем.

Ветер шуршал по брусчатке бумажными "самолетиками", еще один спикировал с балкона прямо ей под ноги. На листке, из которого он сложен, что-то написано... Ола подобрала послание, заодно оценив, какая замечательная детская площадка устроена во дворе за оградой. Горка с домиком, качели, скамейка, песочница под резным шатром, еще два миниатюрных домика, между ними турник и лесенка — все деревянное и напоминает дизайном встроенную мебель Грофус, хоть фотографируй да вставляй в рекламный проспект.

Она развернула листок. Там был детский рисунок: две фигурки в треугольных юбках, большая и маленькая, держатся за руки. И написано неровными печатными буквами:

"На Новый год загадала желание. Пусть моя МАМА будет со мной! У мамы работа и никогда нет времени. Мне не надо других подарков, надо маму. Дед Мороз, сделай так, чтобы мама захотела всегда быть со мной! Памела, 7 лет. Мое желание для Санты Клауса".

Ола подняла голову: сквозь решетку балкона за ней наблюдала маленькая грустная девочка.

"Ты лучше порадуйся, что мама у тебя есть. Что она никуда не делась и никакая машина ее не сбила. Подрастешь — поймешь".

Она не сказала это вслух. Сложила письмо "самолетиком", запустила в полет и пошла дальше.

На перекрестке оглянулась: кто-то в долгополом красно-белом одеянии и красном колпаке стоял на том же месте, где останавливалась она, и вроде бы тоже держал листок бумаги.

Проехав на трамвае три остановки, Ола вышла на набережной Сереброны, протекавшей через Магаран с юго-востока на северо-запад. Из прорехи в жемчужно-пасмурном небе выглянуло солнце, и поверхность воды засияла слепящими пятнами. Справа вздымался параболическими арками громадный Университетский мост, весь в отблесках, слева виднелся деревянный мост, прямой как линейка. Белые здания на другом берегу казались недосягаемыми, словно их вылепили из того же материала, из которого делают облака.

Река пестрела парусными яхтами и весельными лодками. Подумав о том, что хорошо бы прокатиться, Ола направилась к причалу с линялым красно-голубым шапито — наверняка там лодочная станция, но, уже подойдя к щербатой каменной лестнице, передумала. Расхотелось. Настроение угасло, все казалось тусклым и непривлекательным: река, мосты, дома, люди с их бессмысленными эмоциями — что в этом может быть интересного? Пошла к трамваю, и что-то следом за ней тащилось, как будто за кроссовку зацепилась какая-то канитель вроде истрепанного новогоднего "дождя". Она глянула под ноги: ничего нет. И в то же время как будто есть.

Может, она устала? Столько времени потеряла, бесцельно слоняясь по городу... Она хронически устала, но у нее никакой альтернативы: надо работать, не забивая себе голову всякой чушью, она сильная, она ни от кого не зависит, она лучше всех, и ей надо работать еще больше, чтобы оставить конкурентов далеко позади, этот город — всего лишь территория для бизнеса...

"Стоп. Для какого, суки, бизнеса?! — Ола мысленно заорала, словно пыталась докричаться до самой себя. — Я же совсем не этим занимаюсь! Суки, что это было?!.."

Выдохнув сквозь зубы, она начала дышать, как учила Изабелла, изгоняя из своего сознания все чужое, непонятно как туда проникшее.

Уже лучше. Эта хрень ушла. Мир ожил и снова заиграл всеми красками.

А теперь хорошо бы разобраться, что случилось.

Приветик от Валеаса?.. Он ведь менталист, неужели смог аж сюда с Манары дотянуться? Или он где-то рядом, приехал за ней в Дубаву? Хотя вряд ли, сегодня понедельник — значит, он должен был с утра явиться на склад в Гревде, согласно разнарядке, иначе ему грозят неприятности вплоть до суда.

Огляделась, но никого похожего на Валеаса в поле зрения не было.

Надо проверить себя на постороннее воздействие. Как учили. Вспомнились слова Изабеллы о Клаусе Риббере, которого постиг звездец: вдруг это его она встретила около парикмахерской с зеркалом, и волшебник-психопат навел на нее какие-то чары? Тогда бегом домой, и никакого Осеннего бала...

Есть еще вариант: она что-то словила. Мимоходом получила пакет информации из внешней среды, "считала" чью-то личность, но с непривычки не поняла, в чем дело. Человек без обоняния впал бы в замешательство, внезапно почувствовав запах сирени или жареных пирожков — вот и с ней произошло то же самое.

Несмотря на это утешительное предположение, Ола довела проверку до конца. Никаких признаков того, что она стала жертвой наведенного колдовства, и заклятые Изабеллой обережные бусы в полном порядке. Значит, словила. В первый раз. До сих пор не удавалось, сколько ни пробовала.

И до чего же хорошо, что она — это она, Олимпия Павлихина, Ола, лесная колдунья-ученица с Манары, а не та неизвестная бизнес-леди, которая смотрит на окружающий мир как будто сквозь грязное стекло, да еще удивляется, почему этот мир — такое паршивое местечко!

Спустя полчаса она в видавшем виды спасательном жилете сидела на корме прогулочной лодки. Мерно скрипели уключины, гребец помалкивал. Ола сразу предупредила здешнего лодочника, чтобы к ней не лезли знакомиться: "если что, сглажу". "Да у нас ребята культурные!" — горячо возразил тот, но парню на всякий случай что-то шепнул.

Кого и почему она "считала"? Начала перебирать чужие ощущения, накрывшие ее на набережной — уже как сторонний наблюдатель, не отождествляя себя с ней.

Похоже, у нее куча денег, но ни минуты свободного времени, мужчины нет, есть ребенок, она определенно перфекционистка, и жизнь для нее сплошная каторга, с утра до полуночи она работает, измучена хроническим недосыпом, ее цель — быть независимой, первой среди лучших, люди ее раздражают, Лес ее интересует исключительно как источник древесины.

Когда-то — еще на другой Земле, которую здесь называют Изначальной — Ола думала: хорошо тем, у кого много денег, было бы у меня тоже много денег, это в жизни главное, остальное приложится. Может, сейчас она для того и словила ее мироощущение, чтобы осознать ошибочность своих тогдашних представлений?

Лодка удалилась от берега: с обеих сторон переливчатая сизая вода, наверху облака, Сереброна сверкает, как будто и впрямь облита серебром. Спереди на них медленно наплывал большой мост, в глазах рябило от блеска...

Должно быть, Ола на несколько секунд отключилась. Не уснула, но восприятие этой смутной картинки было похоже на сновидение. Неглубокий заросший овраг с кучей мусора. Кто-то выкинул тряпье: сверху вязаный серый плед или, может, большая кофта, из-под нее выглядывает краешек чего-то грязно-белого, рядом валяются замызганные сапоги, замшевые, на шпильках. Над оврагом кружит, словно в раздумье, мохнатый черный клубок — шмыргаль-трупоед, а вот и еще пара-тройка, так мельтешат, что их не сосчитаешь.

Уже очнувшись, но продолжая мысленно удерживать эту картинку, Ола всмотрелась: то, что она приняла за пучок жухлой травы — на самом деле свалявшиеся светло-русые волосы, и сапоги лежат не просто так, а надеты на ноги. Там человек. Женщина. Труп еще не остыл, раз шмыргали до сих пор не приступили к трапезе: они различают живое и мертвое, реагируя на запахи, слабые электромагнитные импульсы, звуки в недоступном людям диапазоне и температуру потенциальной еды — все это Ола знала из учебника.

На мгновение ей стало муторно, и она вцепилась здоровой рукой в борт лодки, чуть не занозив палец. Валеас прислал поздравительную открытку? "Не вернешься домой — сдохнешь"? Холодный ком в животе, и ладони вспотели. Он ведь из тех, кто угрожает, только если готов исполнить свою угрозу.

— Вас укачало? — спросил гребец. — Плывем обратно?

— Да, — хрипло согласилась Ола.

И лишь потом до нее дошло: волосы-то чужие. Во-первых, длинные — пусть не по-настоящему длинные, как у лучших представителей семейки Мерсмон, но все равно ниже плеч. Во-вторых, оттенок другой. Вдобавок представить себе, чтоб Ола пошла ковылять по Лесу в сапогах на шпильках, можно только обкурившись в хлам. А овраг этот в Лесу, тут никаких сомнений.

Это не я. Но я могу это предотвратить.

Не предположение, а точное знание: она может повлиять на развитие ситуации. У магов такое бывает, но с ней это впервые. Она расскажет об этом Изабелле и Текусе, когда вернется домой, а сейчас хорошо бы понять, кому она должна доходчиво объяснить, что не надо гулять по Лесу на шпильках, не то можно сверзиться в овраг и сломать себе шею.

Больше ничего не открылось, хотя Ола очень рассчитывала на дополнительное озарение.

"Может, я должна узнать идиотку по одежке?"

Всю дорогу до гостиницы она смотрела на встречных женщин, ни одной не пропустила, но вязаного серого джемпера (кофты, свитера), короткой белой юбки и высоких модельных сапог ни на ком не увидела.

"И давайте в этот раз без "Бестмегаломаркета"! — подумала она, сдергивая с кровати вытертое гобеленовое покрывало. — Хватит с меня на сегодня всякой фигни".

Старый шелковый веер на стене, расписанный замешанными на вечерних тенях красками, в тусклом свете настольной лампы был великолепен, как бальное платье королевы. Лишь бы не свалился, сонно подумала Ола, забираясь под одеяло. Поворочалась, устраивая поудобнее загипсованную руку. Щелкнула выключателем, закрыла глаза.

...Нет, ей больше не хотелось кофе, и ей никогда не нравился так называемый кофе, который наливают в забегаловке на семнадцатом этаже Беста, но взяла еще чашку, потому что была вся на нервах. Остаться на Земле или вернуться на Долгую Землю? Здесь она как рыба в воде, у нее работа, жилье — скромненькое, но свое, кое-какие связи с перспективами на будущее, а там сплошная неизвестность, зато Лес... С ощущением дежа вю подняла взгляд на табло "бегущей строки": "Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания".

Поставив штампованную пластиковую чашку на столик, она бегом бросилась к эскалатору... Которого не оказалось на месте, обычная история. За стеклом с обеих сторон одежда, гаджеты, бытовая техника, парфюмерия. Лишь бы найти хоть какую-нибудь лестницу, иначе она не успеет. Спортивные куртки на манекенах то ли аплодировали, то ли тянули к ней пустые трепещущие рукава. В витринах, где переливались кристаллы Сваровски, мелькали таблички: "Ожерелье для шторы в ванной комнате", "Скидки на чокеры для заварочных чайников", "Пирсинг диванных подушек — по акции за полцены". Автоматы с газировкой, чипсами и шоколадными батончиками на глазах раздваивались, заполняя пустые промежутки.

Внезапно весь этот лабиринт, который как будто находился в постоянном движении, закручиваясь вокруг мечущейся Олы, содрогнулся и распрямился в широченный коридор. В конце коридора — светлый прямоугольник окна, и на подоконнике кто-то сидит. Туда она и направилась, ноги сами понесли.

Узнав, кто это, почему-то нисколько не удивилась, хотя откуда ему взяться в "Бестмегаломаркете", если он остался в своем измерении, и портал уже в фазе схлопывания... Но ведь это всего лишь сон! На самом-то деле и она сейчас не в торговом центре, который в каждом ее сновидении превращается в какой-то бредовый квест, а в Дубаве, в гостинице "Вино и веер".

Валеас ей снится. И, похоже, не просто так снится. Она давно в курсе, что он умеет вторгаться в чужие сны.

Окно у него за спиной было затянуто непроглядным иззелена-молочным туманом. Ола остановилась в нескольких шагах, и вначале они молча смотрели друг на друга, потом она спросила:

— Что ты здесь делаешь? В моем сновидении?

— Ну извини, что отвлекаю, — с издевкой ухмыльнулся Валеас. — Чтобы погулять, у тебя есть две недели. После новогодних каникул вернешься домой, все понятно?

— Я по своей разнарядке отработала. Сейчас не моя очередь. Меня даже по закону никто не может заставить.

Ага, только для него это не аргумент. "Не нарушает тот, кто не попадается", — вот его отношение к закону.

— Давай сойдемся на том, что твоя.

Он плавным движением выпрямился — высокий, плечистый, в футболке и рваных домашних джинсах, длинные волосы на затылке собраны в хвост. Совсем как наяву. На белые плитки упала его тень, хотя свет был рассеянный, без определенного источника. Ола заметила, что сама она тоже отбрасывает тень, но почему бы и нет, присниться может все что угодно.

— У меня другие планы. Мои собственные планы.

— Ты уже доросла до собственных планов?

— Ну, знаешь ли... — возмущение плеснуло в ней жгучей волной, от пяток до самого горла, оставив во рту едкий привкус. — Если я до чего-то не доросла, прикинь насчет себя. Ты меня всего на два года старше. Мы оба совершеннолетние, и у каждого свой жизненный опыт.

— Для начала хоть чему-нибудь научись.

— Я многому за это время научилась. Например, по сравнению с недоумком Францем.

— Радоваться тому, что ты умнее дурака, сильнее немощного, образованней неуча — это значит идти по кривой дорожке им навстречу. Цитата. Будешь читать книжки — узнаешь, откуда.

— Я читаю книжки. Но это мне пока не попадалось. А ты сам, можно подумать, не радуешься тому, что ты круче меня? Или Франца?

— Я знаю, что я круче тебя и Франца, но не делаю из этого очевидного факта плюшку для своего самолюбия.

"Ну да, ты выбираешь те дорожки, по которым другие не ходят".

Ола всего лишь подумала об этом, но он кивнул, как будто сказала вслух.

— Если бы ты чему-то научилась, давно бы уже отсюда выбралась, — добавил Валеас. — Где ты сейчас находишься?

— Ну, во сне... У себя в голове, где же еще.

— Оно и видно. Продолжай в том же духе.

— И я, между прочим, нахожусь в своем сне, а не в твоем! Это мой "Бестмегаломаркет"! И нечего рассказывать о моих снах всем встречным кесу, чтобы вместе с ними надо мной поржать! Это мое личное дело, со своим подсознанием как-нибудь разберусь.

Он смотрел на нее с обидной иронией.

— И я тебя в свой сон не приглашала, — еще больше разозлилась Ола. — Францу снись!

— Это уже неинтересно, — обронил Валеас.

— Что неинтересно — то, что я тебе говорю, или сниться Францу?

— И то, и другое. Чтобы через две недели была дома.

И в следующий момент исчез, как будто его здесь вообще не было.

За окном клубился белесый кисель, даже парковки не видно...

Из этого тупичка уходило в стеклянно-пластиковые дебри две галереи, плюс еще одна круговая. Ола помчалась по круговой — тогда она рано или поздно добежит до зала с 3D-схемой Беста, и там можно будет посмотреть, где сейчас находится ближайший эскалатор. Сквозь встречных людей она проскакивала, как сквозь голограммы, а три кесу, выходившие из бутика "Краски для граффити", шарахнулись в стороны, чтоб она в них не врезалась. Не спешат... Может, еще не видели объявление? Или решили остаться тут насовсем, вот и баллончики для граффити покупают, чтобы поскорее освоиться в большом городе. А ей, в отличие от них, надо успеть, пока портал не схлопнулся...

Победоносный трезвон будильника положил конец ее марафону.

"Я здесь, — подумала Ола, глядя на темноватый потолок с лепниной по углам. — Здесь, а не там. И ко мне приходил Валеас, что же делать-то?"

Ссориться с ним ну совсем не хотелось, но отказываться от собственных желаний и решений только потому, что боишься с кем-то поссориться — один из самых грустных способов угробить свою жизнь. Должен быть третий вариант. Ей нужно изобрести уважительную причину, чтобы не возвращаться домой сразу после новогодних каникул. Вескую причину — "обстоятельство непреодолимой силы", как пишут в договорах. И у нее на это всего две недели.

Выйдя на улицу, Ола задвинула эти мысли подальше: сейчас у нее другие заботы. Надо купить парик в том салоне, который посоветовала Лепатра. Заниматься танцами лучше в нем, чтобы заранее привыкнуть. Она перемерила все, что было, и выбрала медно-золотистый, в осенних тонах: роскошная дамская прическа с шиньоном, перевитым мелкими косичками, и ниспадающими на плечи завитыми локонами. Ее заверили, что именно такое сейчас носят в Танхале при дворе.

Позвонила из телефонной будки в особняк Ковалей, но там сказали, что караван, с которым должен приехать Николай, в Дубаву еще не прибыл, ждут со дня на день. Тогда она позвонила Лепатре.

— А, это ты... — протянула колдунья тонким голосом обиженной девочки. — А я уж думала, ты знаться со мной не хочешь! Летишь мимо, не здороваешься...

— Когда это было?

— Да недавно же, в магазине! Я тебе кричу: "Ола, Ола!" — а ты только глянула на меня и фырк мимо. Может, думаю, я ее чем-то обидела...

— Я такого не помню. Это точно была я?

— Ты, ты, кто же еще!

— Значит, я тебя не заметила или не узнала. Прости, что так вышло, — покладисто извинилась Ола, пытаясь припомнить этот эпизод: обычно она смотрит по сторонам и сразу выцепляет из окружающей массовки знакомые лица.

— Не узнала... — грустным эхом отозвалась Лепатра. — Я же там не такая, как здесь, а такая, какой мне всегда хотелось быть. Тебе небось и в голову не пришло, что смотришь на Клеопатру Мерсмон?

Наверное, она была в парике, да еще с макияжем. И чего так переживать, что тебя сходу не идентифицировали... А "летишь мимо" — это уже художественный вымысел, по магазинам Ола ходила без спешки: торопиться некуда, вдобавок руку надо беречь. Но чтоб она не услышала, как ее зовут по имени... Или, может, они встретились на набережной Сереброны, когда она "словила" чужую личность и была невменяемая? Самое логичное объяснение. Проходила она тогда мимо каких-нибудь магазинов или нет?

— Если б я тебя узнала, я бы подошла и поздоровалась, — заверила она собеседницу. — Мне очень жаль, что так получилось.

— Я-то хотела тебе показать, какую удивительную прелесть я там нашла! — вздохнула Лепатра. — Ну, что ж делать, разобрались, никто ни на кого не в обиде, так что заходи в гости.

— А когда можно?

— Хоть сегодня вечером. Придешь?

— Обязательно приду. После танцев. Записалась в студию, хочу выучить вальс и полонез. Там с трех до половины шестого.

— Приходи, приходи! Увидишь, какие коллекции всяких разных вещичек я насобирала, и платьишко для бала тебе найдем...

На первом занятии Ола узнала, что такое выворотность, для чего нужен корсет и чем долгоземельский придворный полонез отличается от исторического, который танцевали когда-то на Земле Изначальной. В группе кроме нее были еще двое в бинтах: один пытался отнять свои часы у забравшейся через форточку крысобелки, другая выгоняла веником из садового домика шуршавку.

После занятий Ола купила набор пирожных и отправилась на Стрекозиную улицу. Фамильный особняк Мерсмонов — из серого камня, с четырьмя горгульями, две по углам на крыше, две на монументальном парадном крыльце по обе стороны от двери — снаружи выглядел готично и нелюдимо, зато внутри, начиная с прихожей, был загроможден всевозможным барахлом, словно пункт сбора помощи для пострадавших от стихийного бедствия.

— Я тебе скажу, да и хорошо, что Белка с Валом давно сюда не наведывались, — хихикнула Лепатра, когда Ола вслед за ней пробиралась по коридору, мимо комодов, торшеров, складных ширм, тумбочек, поставленных друг на друга аквариумов с телефонными аппаратами и плюшевыми игрушками внутри, шатких пирамид из абажуров, кастрюль и тазиков. — Они бы половину моих вещей повыкидывали. А у меня все это не просто так: люди выбрасывают, я спасаю. Если выкинуть, они же опять на помойку попадут... Есть такие, кто подбирает бездомных животных, а я подбираю бездомные вещи. Много чего по соседству в мусорках нашла, а кое-что привезла с береговой свалки — меня там знают. Белке с Валом этого не понять.

Ни грязи, ни вони: почти все вещи выглядели, как новенькие, так что хозяйка дома хоть сейчас могла бы устроить грандиозную распродажу. Когда Ола сказала об этом, та замахала руками, едва не опрокинув никелированную вешалку, на которой висели внахлест разномастные пальто — видимо, тоже "спасенные".

— Да ты что, если продавать — неизвестно же, кому достанется и как будут обращаться! Вдруг опять испортят-поломают? Уж когда я что-нибудь отдаю, то хорошим людям, которые умеют о бессловесных вещичках позаботится, а если они обидят безответный коврик или мыльничку, это им даром не пройдет! На прошлой неделе пристроила торшер и две сковородки — семейство из глуши переехало в Дубаву, обзаводятся всем нужным. Я им не сказала, что первое время буду тайком присматривать, как они обходятся с моими подарками. Если у меня нареканий не будет, подарю им хоть всю обстановку для новой квартиры. Люблю тех, кто к вещам рукотворным с любовью относится, но если меня рассердят, пускай пеняют на себя.

Ола хмыкнула: так она нескоро избавится от хлама, "Белка с Валом" успеют раньше. Учтем, что платье, кринолин, корсет и что там еще понадобится для бала, надо будет беречь, как зеницу ока, угваздаешь — голову оторвут.

— Ты не думай, что у меня скверный характер, или что я вроде тех, про кого говорят, что с ними звездец приключился, — жалостным тоном добавила Лепатра. — Если человек случайно что-то разбил или посадил пятно, я прощу, всякое в жизни бывает, и бедную вещичку мигом вылечу. А вот если узнаю, что кто-то нарочно вещи ломает, обращается с ними небрежно, забывает под дождем, не моет посуду, окурки о мебель тушит — вот за это спрошу по всей строгости! Они же ни почиститься сами не могут, ни от холодного дождика уползти... — голос у нее сделался тонкий и причитающий, словно вот-вот заплачет.

Не худо бы запомнить дорогу, чтобы выбраться отсюда без провожатых, если у хозяйки этим вечером мозги совсем набекрень съедут. Вначале был коридор из прихожей, потом поворот, еще коридор, лестница на второй этаж, а теперь по одну сторону двери, по другую — стрельчатые окна. Снаружи мокрая от дождя крыша пристройки и большая черемуха, закрывающая обзор. Утопленные в стене подоконники завалены мелкой рухлядью.

Наконец они вошли в просторную комнату, почти не захламленную. На полу ковер цвета кофе с молоком, по стенам этажерки, стеллажи, шкафчики с инкрустированными или стеклянными дверцами, посередине диван и мягкие кресла вокруг овального столика.

— Здесь у меня малая гостиная, — гордо сообщила Лепатра. — На первом этаже есть большая гостиная, но в ней не протолкнешься.

Еще б я удивилась, подумала Ола, а вслух сказала:

— Красиво. Похоже на встроенную мебель Грофус, они в таком же стиле делают.

— Там и заказывала, уж больно понравилось. Но ты не думай, что я прежнюю мебель на свалку свезла, мне бы и в голову не пришло так поступить. Я перетащила старые гарнитуры в комнату Вала — в тесноте, да не в обиде. Он жил тут летом, когда Белка забрала его из приемной семьи и устроила в колледж. Ты пойми, нельзя же переселять мебель, привыкшую к домашнему уюту, под навес на задний двор. Больше-то некуда, ни на чердак, ни в подвал уже ничего не втиснуть, а снаружи, как стемнеет, всякая ваша лесная нечисть налетит-наползет, погрызет обивку, поцарапает полировку, все обгадит, а то и в диване поселится. Я и решила, уж лучше племянничка потесню, все равно он тут не появляется. Но о нем я тоже позаботилась, оставила проход, чтоб он смог до кровати и своего шкафа вдоль стеночки протиснуться. У него было заперто, но с замком я договорилась, я же с любой вещицей договорюсь. Только ох, что я там нашла... Даже говорить не хочется! Журнальчики с Изначальной, да с такими фотографиями и рисованными картинками, что у меня язык не повернется тебе про них рассказать, ты ведь девушка хорошая, неиспорченная. Выкидывать их я все-таки пожалела, привела в порядок, чтобы стали как новенькие, завязала стопками да запихнула под кровать в темный угол, пусть там лежат вдалеке от людских глаз, потому что они тоже вещи, ни в чем не виноватые, тоже не хотят не помойку...

Ола имела представление о том, какие журнальчики могли бы заинтересовать Валеаса в школьные годы, и понимающе кивнула.

— Я вчера как раз проходила мимо магазина, где можно заказать встроенную мебель Грофус. Мне тоже понравилось. Но модель у них на фото — полный отстой.

Буклет так и лежал в заднем кармане, она вытащила его и протянула хозяйке.

— Ох, как измялся... — пробормотала та с неодобрением.

Главное, перевести разговор на другую тему. Сильные колдуны-менталисты чувствуют, когда им перемывают кости, лучше не нарываться.

— Сейчас мы тебе поможем, — в руках у колдуньи буклет разгладился и засиял нетронутым глянцем. — Разве можно было тебя комкать...

— Прости меня, вещица бедненькая, — лицемерно подхватила Ола. — Я не нарочно, так получилось... — и добавила, обращаясь к собеседнице: — Ну и жуткая у них модель. Имиджуха такая, что даже у шлагбаума упадет. Интересно, кто еще приходил к ним на кастинг, если выбрали эту?

— Так это не модель, это же сама Анита Грофус! Владелица и генеральный директор мебельной компании. Красивая... — Лепатра завистливо вздохнула. — Вот и снялась для рекламы, кто ж ей запретит? Хорошо быть красивой.

— Мороженая рыба, хоть в Зимние Властительницы баллотируйся.

— Баллотироваться она не сможет, у нее внебрачный ребенок. Весной-летом нравы свободные, так у нас заведено, и Анита Грофус нагуляла себе летнюю дочку, но к Зимнему Трону ей теперь дорога закрыта. В списки претенденток таких не включают, даже на первом этапе, когда кто угодно может заплатить пошлину и выставить свою кандидатуру.

— Вообще кто угодно?

— Если ты не из магов и соответствуешь требованиям времени года. Нам-то с тобой всяко не светит.

Пока разговаривали, хозяйка включила электрический чайник, достала печенье и конфеты. Ола добавила к застолью свою лепту — коробку с пирожными.

За чаем она рассказала о вчерашнем приключении на набережной Сереброны. Лепатра не усмотрела в этом ничего из ряда вон выходящего:

— Это со всеми бывает, я хочу сказать — со всеми магами, и с лесными, и с классическими. Женщина, которую ты "словила", могла пройти мимо тебя или проехать в машине, или ты прошла мимо кафе, где она в это время сидела. И если вы с ней не столкнулись нос к носу, никто не требует, чтобы ты ее искала.

— У меня было однозначное впечатление, что я могу ее спасти, если... Не знаю, что это за "если".

— Тогда, значит, еще встретитесь. Может, в своем Лесу на нее, заплутавшую, набредешь. Но чтобы кого-то понесло в Лес на каблучищах, это надо последнюю голову потерять.

— Может, она поедет с караваном и отойдет во время стоянки?

— Так пассажирам запрещено отлучаться в Лес. Трансматериковая каждому дает правила почитать, под расписку. Там за этим следят, не выпускают. И в тех правилах есть отдельным пунктом, что пассажирки должны носить удобную обувь на невысоком каблуке. Я знаю, ездила летом на Кордею. И в кусты по нужде на стоянках никто не бегает, все пользуются туалетами в фургонах — они или открываются внизу, или туда контейнеры ставят, а потом из них выкидывают. Там и смыв есть, трассы проходят мимо рек, чтобы можно было воду в баки закачивать. А то в вашем Лесу присядешь под кустиком, и тебе сразу что-нибудь в задницу вцепится.

— Мне не вцепится, — возразила Ола, взяв засахаренную печеньку в виде звезды.

— Так то тебе! Ты же лесная, а для кого-нибудь другого это дело рисковое, поэтому не разрешается.

— Может, она поехала с караваном... То есть, еще поедет и нарушит эти самые правила?

— Все может быть. То, что ты "словила" — это не будущее наверняка, а возможность, которая то ли осуществится, то ли нет.

Когда речь заходила не о красоте и не о "бедных вещичках", Клеопатра Мерсмон была вполне вменяемой собеседницей. Ола даже подумала, не посоветоваться ли с ней насчет Отхори, вдруг подскажет что-нибудь дельное? Изабелла с Текусой сказали — разбирайся сама, но ведь не было прямого запрета на то, чтобы она консультировалась у кого-то на стороне. Будем считать, что разрешено все, что не запрещено. Чтобы разобраться, почему она никак не может попасть в Отхори, ей нужна информация, которую она будет искать, где придется.

Впрочем, она упустила момент: Лепатра принялась рассказывать о своих экспедициях на свалку за береговой стеной, как она спасала оттуда настольные лампы, табуретки, чемоданы без ручек, красное лакированное пианино, испачканное чернилами, которое стоит теперь в большой гостиной на первом этаже. Потом потащила ее смотреть "платьишки", Ола выбрала золотистое с отделкой кофейного цвета. Кринолин по росту и корсет хозяйка тоже ей подобрала.

— Вопрос, кто на мне эту штуку зашнурует...

— Там для этого будут камеристки — и зашнуруют, и подтянут, и одеться-раздеться помогут. Не забудь взять с собой денег, им принято давать на чай.

— Сколько надо взять на чаевые и на буфет?

Когда Лепатра назвала примерную сумму, у Олы, должно быть, отразились на лице скупердяйские чувства, потому что колдунья добавила в утешение:

— Это только на чаевые, а буфет там бесплатный, гостей угощает Магаранский Наместник Осеннего Господина. И приглашение я тебе задаром выхлопочу, уже переговорила с кем надо, позвони мне послезавтра — будет готово. Там весь магаранский бомонд соберется, эти люди денег не считают, но есть любители сэкономить, которые ходят на балы со своей прислугой.

Своей прислуги у Олы не было. И если так пойдет дальше, она, пожалуй, вернется на Гревдинский склад задолго до того, как опять подойдет ее очередь по разнарядке — к великой радости Богдана и Валеаса.

Хотя лучше в Лес к Изабелле. В Лесу деньги не нужны. На заработки в Гревду она отправится потом, когда нагуляется.

И все это не повод, чтобы она отказалась от Осеннего бала.

Уже садясь в такси, Ола спохватилась: так и не спросила, где это они встретились, когда Лепатра звала ее, а она не обратила внимания. Собиралась, но забыла. В следующий раз. Или не стоит поднимать эту тему? Лепатра об этом больше не вспоминает, ну и хорошо.

Громадную круглую коробку, перевязанную лентами, словно торт на день рождения, шофер поставил в багажник. В коробке лежало бальное платье, кринолин и корсет.

В гостинице, забравшись в постель, она привычно загадала желание не увидеть во сне "Бестмегаломаркет" и выключила настольную лампу. Невероятные интерьеры хламовника на Стрекозиной улице так и стояли перед глазами, да еще вспомнилось, что Лепатра рассказала о комнате Валеаса... И тут Олу разобрал смех: представила, какая у него будет физиономия, если он вдруг решит съездить в Дубаву, нагрянет в фамильный особняк, откроет дверь своей комнаты... Жаль, что не получится на это посмотреть! Комната оккупирована "спасенным" барахлом, да еще порнуха и яойно-хэнтайная манга под кроватью — заботливо перевязанными стопочками, как для сдачи в макулатуру.

Ола начала давиться смехом и никак не могла успокоиться. В стенку постучали: соседи, наверное, решили, что она или спятила, или читает перед сном сборник анекдотов.

Давно с ней такого не было. Неудержимый хохот сотрясал и пронизывал ее — словно дождь, который пляшет и снаружи, и внутри, вымывает, уносит, растворяет твои страхи, а взамен дарит свободу. Будет она подчиняться Валеасу или нет — выбор за ней. На паритетные отношения она согласна, а другие варианты к черту. И она уже боится его гораздо меньше: разве можно сильно бояться того, над кем так смеешься?

В стенки номера стучали с обеих сторон, вдобавок на верхнем этаже кто-то начал, судя по звукам, колотить по полу тапком. Всех перебудила, лишь бы полицию не вызвали... Вспомнив о непогашенной судимости — вот только привода в участок и составления протокола о нарушении общественного порядка ей не хватало! — она закусила подушку и мало-помалу успокоилась. Но еще долго сдавленно хихикала в темноте, думая о комнате Валеаса в загроможденном "бедными вещичками" доме.

Впрочем, от беготни по "Бестмегаломаркету" это ее не спасло.

Как-то раз во время вечернего чаепития с Текусой Ола сказала:

— Хорошо, когда лето долгое. Вот сейчас наступила осень, но все равно же лето, и оно еще года три-четыре будет тянуться. А у нас на Земле всего три месяца, иногда промелькнет — вообще не заметишь.

— А не заметишь, потому что не замечаете, — подхватила старшая колдунья. — А не замечаете, потому что люди дураки и транжирят свое время даже не на ерунду, а ни на что. На пустоту. Хочешь, чтоб у тебя было лето — открой глаза да смотри на него каждый день, тогда оно будет, с каждой своей травинкой и каплей дождя на стекле. Тут у нас тоже сыщутся такие, кто лета не замечает. Пролетело — и будто его не было вовсе, для иных людей обычное дело. Но кто ж тебе виноват, если сидишь внутри себя, как в запечатанной почтовой коробке, которая потихоньку едет от старта к финишу? Будешь смотреть — увидишь, а не станешь ничего замечать — и получишь вместо лета кусок пустоты. Что сам выберешь, то тебе и достанется. Ты запомни, о чем я толкую, это ведь не только к лету относится.

Порой Текуса разговаривала с ней, как университетский преподаватель, хотя чаще вела себя, словно карикатурная старая ведьма из книжки. Уяснив, что это всего лишь маска, и, видимо, любимая маска, Ола однажды спросила об этом, набравшись смелости после второй кружки домашнего глинтвейна.

— То-то и оно, — с одобрением подтвердила старуха. — Догадливая, молодец. А зачем это мне, тоже поняла?

— В маркетинговых целях, — после секундного раздумья решила девушка. — Имидж для клиентов, которые к вам за каким-нибудь колдовством обращаются, верно?

— А тут не угадала. Маска эта нужна для защиты от других масок, которые вокруг меня кружат, словно твари голодные. Подрастешь — уразумеешь, о чем я.

У слегка пьяной Олы мурашки по спине пробежали, и она начала приставать с расспросами.

— Есть маски, которые человек в летах надевает на себя по глупости, — пояснила наставница. — Они такие, что разок-другой-третий примеришь — и она к тебе уже приросла намертво. Хорошо, если вовремя спохватишься, сумеешь эту дрянь содрать да подальше забросить, чтоб никогда больше до себя не допускать. Потому что иначе она выжирает человека изнутри и занимает его место, так что для него самого остается совсем чуток внутреннего пространства — сиди там, как замурованный, пытайся что-то сказать другим людям, которые знали тебя раньше. Грустные это дела. И никакой тайны здесь нет, ты не раз таких съеденных видела. А я свою собственную маску изготовила — это, считай, мой доспех. Мне в ней вольготно, она помогает беречь силы, которых у меня в последние годы все меньше остается. Запомни, вдруг когда-нибудь пригодится. Нескоро, но пригодится.

Ола еще в самом начале знакомства поняла, что Текуса не так проста, как может показаться, и все, что она говорит — даже будто бы не всерьез — стоит принимать к сведению.

На Долгой Земле не было магических школ, никакого тебе Хогвартса. Выявленных молодых магов отправляли учиться на какой-нибудь из зимних продовольственных складов: консервация и расконсервация — это главное, что ты должен уметь, это то, что нужно от тебя социуму. Хочешь пойти дальше — попросись в ученики к кому-нибудь из продвинутых: большая удача, если возьмут. Или читай учебные пособия, потихоньку тренируйся, начнешь делать успехи — магическое сообщество назначит тебе наставника, и тогда получишь шанс стать настоящим колдуном.

Большинство долгианских магов — "складские", вроде Иды из Гревды. Профессия у них уважаемая и денежная, но никаких дальнейших перспектив. Для того чтобы занять пост директора склада по магической части, надо быть продвинутым.

Оле сказочно повезло — сразу попала в ученицы к двум крутым колдуньям. Ее врагу Францу тоже повезло, но она подозревала, что Казимир Гранеш взял его не потому, что счел одаренным, а назло Валеасу, которого не любил до скрежета зубовного и давно мечтал вывести на чистую воду.

— Люди — дураки, а кесу?

— Тоже дуры. Кабы те и другие были умные, не было бы этой бестолковой войны. А что до лета и всего остального, что ты не хочешь упустить, знай, что оно от тебя убежит, только если сама от него отвернешься.

Может, когда-нибудь потом ей будет казаться, что эта предновогодняя неделя промелькнула, как один день, но сейчас она жила, стараясь не упустить ни единого мгновения, словно собирала картинку из паззлов. Для кого — для себя? Для Леса, который смотрит на город ее глазами? Или просто потому, что россыпь разноцветных листьев на асфальте после грозы, кариатида с отбитым кончиком носа и лукавой полуулыбкой, два плывущих рядом зонтика в Парикмахерском канале, черный и красный в белый горошек, ветхая рассохшаяся дверь в торце старого дома, под резным навесом набекрень и с проржавелым почтовым ящиком, из которого пробился наружу росток — все это заслуживает того, чтобы попасться кому-нибудь на глаза? Город был то серо-зеленый в туманно-дождевом коконе, то светлый и пестрый под голубым небом, то как будто нарисованный под театрально живописными кучевыми облаками на закате.

Клеопатра раздобыла ей официальное приглашение на новогодние торжества в Осеннем дворце: роскошный бланк с золотым обрезом и факсимиле подписи магаранского Наместника.

И Николай Коваль приехал. На другой день после визита в особняк на Стрекозиной улице вернувшуюся в одиннадцатом часу Олу ждал в номере букет роз и подарочная коробка "Все ликеры Танхалы" — набор шоколадных бутылочек с настоящими ликерами внутри. Сам Николай объявился на следующее утро, и Ола ринулась в этот роман, не строя никаких особых планов. Это чудесно, пусть и ненадолго: он в Дубаве по делам на несколько дней, Новый год они встретят на балу, но второго числа он должен отправиться с караваном обратно на Кордею. Жаль, здесь нет воздушного транспорта. Над Лесом ни самолеты, ни геликоптеры не летают, а почему — этого не знает даже Текуса.

Двенадцатиметровую ёлку на площади Изобилия перед Осенним дворцом соорудили из связанных в пучки пшеничных колосьев, украсили разноцветными шарами, бумажными фонариками и гирляндами лампочек. После праздника "ёлочные" колосья не пропадут — их обмолотят, смелют муку и напекут новогодних булочек: кто хоть одну съест, того ждет сытая зима. По крайней мере, на Новый год все здесь в это верят.

За Олой заехал Николай. Вокруг ёлки уже выстроилось каре лимузинов, и они запарковались на соседней улице, дошли до дворца пешком, с объемистыми сумками, в которых лежали наряды для бала. Впрочем, как и многие другие гости — все это напоминало привокзальную толпу с багажом.

— В Танхале так же? — спросила Ола.

— Там еще больше народу. Оцепление ставят, чтоб не было давки. И дворцы Властителей — будь здоров, со скромными апартаментами Наместников не сравнить.

"Скромные апартаменты" высились впереди, сияя иллюминацией по всему фасаду. На полукруглом лепном балконе второго этажа играл оркестр. Над площадью, выше сверкающей зеркальными гранями ёлочной верхушки, растянули защитную сетку, перевитую мишурой. За ней, в лилово-синей вечерней мгле, нет-нет, да и мелькали полосатые жгуты, мохнатые, плавно шевелящиеся, а еще выше можно было разглядеть белесые полушария — словно зонтики, которые однажды унесло на небо, и они остались там насовсем, одичали, отрастили щупальца... Один из кровососов разжился клочком серебристой канители, зацепившейся за бахрому стрекательных отростков: так и уплыл с ней в ночные просторы, на поиски доступной добычи.

Вместе с вереницей других гостей Ола и Николай поднялись по усыпанной конфетти лестнице. В пышно убранном вестибюле новоприбывших встречали распорядители. Предъявляешь приглашение — его внимательно изучают сквозь лупу, свисающую на цепочке с петельки на парадном мундире — и после этого тебя увлекает за собой одна из улыбчивых девушек в диадеме из стилизованных переплетенных колосков и одеянии с вышитыми золотой нитью хлебоуборочными комбайнами. Когда Ола вслед за своей провожатой повернула в коридор, в вестибюле разгорелся скандал: изобличили обманщика с фальшивым приглашением.

Комнатушки для переодевания напоминали примерочные в магазине одежды. На стене большое зеркало, справа и слева не доходящие до потолка перегородки — рамы с натянутым гобеленом, вместо двери гобеленовая портьера на кольцах. Рядом с зеркалом шкафчик с сейфовым замком: камера хранения для личных вещей. Наверху сияет хрустальная люстра, со всех сторон доносятся голоса, шелест тканей, звяканье, смех.

У камеристки было скуластое лицо, гладкие черные волосы и выражение лица "мы всегда рады нашим клиентам". Она зашнуровала на Оле корсет, помогла переодеться и сделать макияж, получила чаевые, проводила свою подопечную в зал Спелых Злаков и отправилась за новой гостьей, на прощание посоветовав:

— Не забудьте номер вашей уборной: сто двадцать три. Если вдруг забудете, скажите прислуге найти Лилак Марьени, у меня все записано в блокноте.

— А если я забуду, как вас зовут? — не удержалась Ола.

— Не беда, как-нибудь разберемся, — Лилак невозмутимо улыбнулась. — Еще никто из гостей тут жить не остался.

Карта обитаемых земель — мозаика во всю стену: малахитовый в разводах Лес, халцедоновые горы, бирюзовые реки и озера, а четыре заселенных людьми архипелага выложены пейзажной яшмой. В центре Кордея, на востоке Магаран, на западе Сансельба, на севере Лаконода. Их названия — по самым большим островам — сверкают золотыми буквами, города и деревни обозначены гравированными медальонами с изображениями достопримечательностей.

Ола с Николаем договорились встретиться около карты: самый заметный ориентир, не заблудишься. Но таких находчивых среди гостей Осеннего Наместника оказалось много, и под стеной уже стояла целая толпа дам и кавалеров. Ола направилась туда через зал, размышляя, как же они теперь друг друга узнают. Воспользоваться магией невозможно, это она сразу почувствовала, и Лепатра об этом предупреждала: меры безопасности, чтобы гости не вздумали тут колдовать, кто во что горазд, особенно после алкогольных напитков.

В глазах рябило от золоченых колонн в виде снопов с колосьями-капителями, от пестрой потолочной росписи, от бальных нарядов всех цветов радуги. Николай не знает, как она выглядит в платье и парике — решила сделать ему сюрприз, в лучших традициях зажигательного флирта, и не додумалась поинтересоваться, что за костюм у него. Одни кавалеры были во фраках, другие в камзолах, третьи в плащах и полумасках, попадались среди них Деды Морозы и Санта-Клаусы. Для новогодних праздников нет строгого дресс-кода, лишь бы прикид годился для бала.

Она блуждала в этом столпотворении, озираясь по сторонам. Иные из кавалеров улыбались ей, но подцепить сейчас кого-то постороннего в ее планы не входило. Увидев сногсшибательно шикарную даму в перевитом жемчужными нитями парике с султаном белоснежных перьев, плывущую по залу с величавым достоинством, она решила, что это, наверное, супруга самого Наместника. Великолепное платье, стоячий кружевной воротник наподобие раскрытого веера, белая полумаска усыпана стразами, а может, и драгоценными камнями. Прилизанный юноша в камзоле торжественно нес за ней парчовый шлейф.

И похоже, что дама направляется к Оле... Слышала о лесной ведьме с Изначальной, которая побывала здесь как туристка, а потом вернулась обратно через схлопывающийся портал — и желает посмотреть на эту экзотику вблизи?

Сделав благовоспитанное лицо, девушка присела в реверансе, как учили в танцевальной студии.

— Ишь ты, ну прямо настоящая принцесса, — с одобрением заметила Клеопатра Мерсмон. — И платьишко тебе идет, сразу видно, что ты ему понравилась, вот и славно. А это Жозеф, мой ученик.

Паж-шлейфоносец застенчиво отвесил неловкий поклон.

— Способный мальчик, и к вещам заботливый, — отрекомендовала его патронесса. — Жозеф, это Олимпия, лесная, ученица Изабеллы.

— Рада познакомиться, — произнесла Ола благосклонным тоном представительницы бомонда.

— Платьишко-то на ней узнал? — Клеопатра оглянулась на своего протеже. — Это ведь то самое, которое ты от помойки спас, а я потом довела до ума, чтоб оно стало лучше прежнего!

— Замечательное платье, очень красивое! — поддержала беседу Ола. — И оно не превратится в тыкву, когда часы пробьют двенадцать.

— Там что-то другое в тыкву превратилось, — пробормотал паж, краснея.

По его виду можно было подумать, что речь идет о чем-то неприличном, хотя смущало его не содержание известной сказки, а общество самоуверенной красивой девушки.

— Чего глазами стреляешь, кого-то потеряла? — спросила Лепатра.

— Николая Коваля. Мы договорились встретиться под картой, но тут до кучи других таких же, и он не знает, во что я одета, а я не знаю, какой костюм у него.

— Вот уж не беда. Есть у него серебряный перстенек с печаткой, никогда с ним не расстается. Обратила внимание, он сегодня у него был?

— Да.

— Тогда живо найдем тебе Николая. Чтобы я, да знакомую вещицу не признала — не сыскала? Жозеф, следи, что я делаю.

— Но как? — удивилась Ола. — Здесь же нельзя, ты сама говорила...

— Нельзя-то нельзя, но умеючи можно, — колдунья хитро подмигнула. — Кто другой не сможет, а я в вещной магии так же сильна, как Белка в своей лесной, для меня же все вещички как родные. Ну-ка, идем!

Она подхватила девушку под руку, Жозеф со шлейфом потащился за ними.

— Глянь, вот он!

Статный кавалер в атласном шоколадно-коричневом камзоле, отделанном золотым галуном, обратил внимание на Олу, лишь когда они подошли и остановились прямо перед ним.

— Привет, не меня ищешь?

— Вот это да, здорово выглядишь! И я тебя точно уже видел, но не понял, что это ты. Клеопатра, мое почтение!

Открывающий бал полонез двинулся из зала Спелых Злаков вкруговую по анфиладе, словно экскурсия по музею королевских интерьеров. Главное, правильно выполнять фигуры танца, не отвлекаясь на вазы, картины, статуэтки, ёлочные игрушки, причудливого вида лампы: еще будет время все это рассмотреть.

Николай с Олой шли за Клеопатрой и Жозефом, колдунья перед этим отстегнула и бросила на ближайший стул свой роскошный шлейф.

— Не потеряется? — спросила Ола.

Чуть не сорвалось с языка "не сопрут?", но спохватилась: незачем лишний раз напоминать окружающим о своем маргинальном прошлом.

— У меня вещи не теряются, — гордо ухмыльнулась Лепатра. — Свистну — сам приползет! Лишь бы не затоптали по дороге, а то люди невнимательные, под ноги не смотрят...

Наконец-то и для Олы настал праздник: музыка, шампанское, танцы. Фрукты только на натюрмортах и на изысканно сервированных столах, а самое главное — их не надо консервировать!

Клеопатра взялась ее опекать и время от времени представляла кому-нибудь из важных персон, за компанию со своим Жозефом. Мило улыбаясь, бывшая дээспэшница фиксировала в памяти имена и лица: полезные связи — это для нее в самый раз. Николай познакомил ее со своими магаранскими кузинами, Нелли, Ларисой и Кьярой. Сестер в этом семействе тоже хватает, хотя обычно говорят о братьях Коваль.

Во время кругового танца, в котором дамы перебегали от кавалера к кавалеру, ее очередной партнер в малиновом камзоле и белом завитом парике обрадовано произнес: "О, привет, Ола!" Она уже приготовилась осадить нахала, но тут разглядела, что это не нахал, а Артур. "Ты тоже здесь?" "Так ведь каникулы!" Он порывался сказать что-то еще — как будто про склад — но тут пришло время выполнять фигуру с переходом, и ее унесло к следующему кавалеру.

Потом ее снова подхватил Николай, повел есть мороженое и пить коктейль с "бешеными сливами". Эти лесные плоды, похожие на небольшие черносливины с двумя жгутиками, бултыхались в бокалах, как жуки-плавунцы, истекая лиловым соком, и порой выпрыгивали, обдавая людей брызгами. Ола ухитрилась разделаться со своим коктейлем, не упустив "сливу".

Похоже, никто из непосвященных так и не понял, что у нее с правой кистью что-то не так. Длинный рукав с отвлекающей внимание вышивкой, вдобавок рука задрапирована шарфом, который элегантная юная дама носит с собой будто бы из любви к аксессуарам. Никаких признаков травмы, даже маскирующих чар не понадобилось. Впрочем, она все равно не смогла бы их здесь применить.

Перед тем как часы начали бить двенадцать, все разобрали шампанское — и гости, и персонал, только у тех бокалы были попроще, стеклянная штамповка.

— Не забудь загадать желание! — скороговоркой посоветовала Лепатра. — Что-нибудь осуществимое, тогда почти наверняка сбудется.

Под бой курантов на дворцовой башне — его и в залах было слышно — Ола мысленно сформулировала, чего хочет, выпила шампанское, а потом закружилась в вальсе с Николаем. Наступил Новый год, и вовсю пошло веселье, она без передышки танцевала, с ее парика сыпались блестки из взрывавшихся над головами хлопушек. Рука под конец разнылась, хотя и не сильно, все-таки прошла уже неделя. Она попыталась украдкой возобновить обезболивающие чары — никакого результата, но не уходить же из-за этого с бала раньше времени. Можно перетерпеть, а завтра и послезавтра она закинется анальгетиком перед тем, как сюда ехать.

Ее воображение поразила сантехника в дамском туалете: унитазы такие, чтобы было удобно садиться в кринолине. Своим восторгом по этому поводу умеренно пьяная Ола поделилась с прислугой, дежурившей в помещении с зеркалами и умывальниками. "А как же иначе?" — удивилась та, одарив гостью ласковой улыбкой. Тут Ола поняла, что спалилась, но это не имело значения: она же крутая ведьма, и станет еще круче, сегодня дебютантка — завтра королева! За большими арочными окнами сверкал и грохотал фейерверк, распугавший всех медузников: в новогоднюю ночь людям принадлежит не только город, но и небо над ним.

— Видишь, вот он, моя лапочка! — пробравшаяся к ней Лепатра кивком указала на испачканную блестящую тряпку, которую Жозеф перебросил через руку на манер плаща. — Я же говорила, не потеряется! А что неаккуратные люди вином облили и "бешеная слива" прицепилась, так это мигом поправим, как новенький будет...

До Олы не сразу дошло, что речь идет о шлейфе.

— Уж я вволю потанцевала, так и переходила из рук в руки, — довольно хихикнула колдунья. — Вот если б я загадала стать красивой, ничего бы не вышло, но я, как ударили куранты, подумала о том, что хочу всем нравиться, чтобы в наступившем году в меня влюблялись, пусть я и не такое совершенство, как наша Белка. Ты-то хоть со своим желание не сглупила?

— Надеюсь, что нет. Я загадала, чтобы у меня получалось во сне бывать в Отхори, а то никак не могу туда попасть, и хоть бы кто объяснил, в чем проблема...

Обсуждать новогодние желания с другими можно, иначе она бы не проболталась, даже пьяная. Но Клеопатра почему-то уставилась на нее, словно в крайнем недоумении, и после нескольких секунд молчания изумленно спросила:

— Чего-чего?..

— А что здесь такого? — Ола пожалела о том, что разоткровенничалась. — Ну да, не получается. В первый раз Изабелла дала мне сонного зелья и утянула за собой на экскурсию, а потом сказала — давай дальше сама. Я уже охренела сама, но фиг тебе Отхори, вместо него всякая обыкновенная фигня из прошлого снится.

Сказанного не отменишь, но, может, удастся получить взамен какую-нибудь полезную информацию.

— Наверное, я что-то упускаю? — добавила она тоном прилежной ученицы.

— Погоди-погоди, да я же с неделю назад тебя там видела! И раньше видела, в одном и том же месте, но тогда мы еще не познакомились.

— А это точно была я? Может, кто-то мной притворился?

Подумалось о Франце с Казимиром: ненавистный Валеас им не по зубам, так они против нее какую-то гадость замышляют — допустим, хотят подставить, чтоб ее снова засудили. От этой мысли Ола почти протрезвела. Для начала надо выспросить у Клеопатры все подробности.

— Думаешь, я тебя не признала?! — раскрасневшаяся от вина колдунья прищурилась. — Не так я плоха, чтобы знакомого человека в Отхори не узнать!

— Тогда что я там делала? Я же и правда ничего не понимаю...

Ола постаралась, чтобы ее голос прозвучал беспомощно, со скрытой просьбой, и украдкой стрельнула глазами по сторонам — не торчат ли поблизости чужие уши? Но они стояли вдвоем возле зеркала в раме из золоченых дубовых листьев, в стороне от других гостей, а Жозеф ушел за мороженым.

— Носилась, как угорелая. Глаза дикие, на плече сумка. Я окликнула тебя по имени, и ты на меня даже посмотрела, но все равно умчалась, словно за тобой кто-то гонится и за пятки кусает. Только никто за тобой не гнался, я бы заметила. Помнишь, я еще спрашивала, чего это ты со мной не здороваешься?

— Так тебе, что ли, приснилось, что мы встретились, и я не поздоровалась?!

— Можно сказать, приснилось, но мы с тобой в Стране Снов по-настоящему повстречались, а ты потом по телефону давай отпираться...

— Где это было? — задала Ола самый важный вопрос, хотя ответ уже вертелся у нее в голове. — Если в Отхори — то где именно?

— В "Бестмегаломаркете", где же еще. Это чудо с год назад появилось. Ты, наверное, знаешь, иногда в Отхори появляется что-нибудь новенькое — вырастает из чьих-то переживаний, страхов, воспоминаний, как новый побег из брошенного семечка. Вот бы узнать, кто же туда притащил этот магазинище с Изначальной? Не я. Хотя летом, когда порталы работали, я в этом "Бестмегаломаркете" побывала. Не скажу, что такой уж хороший магазин, на Изначальной есть и получше, но кому-то из наших он, видно, так запал в душу, что сквозь того человека аж в Отхори воплотился и стал еще одним тамошним наваждением. Кесу по нему разгуливают, глазеют, удивляются — где бы они наяву на все это посмотрели? И я туда порой захаживаю, во сне он позавлекательнее, чем его реальный прототип. Там любопытные вещички попадаются, я тогда хотела тебе показать, а ты ни "здравствуй", ни "до свиданья"... Ладно, ладно, я уж поняла, что твоей вины здесь нет, но с тобой что-то не так. Иной раз бывает, что человек во сне посещает Отхори, а после ничего об этом не помнит, словно у него сновидений вовсе не было.

Да все она помнит! И теперь ясно, почему те кесу пересмеивались, а приснившиеся кесу шарахнулись, чтобы Ола на них не налетела — они-то, в отличие от фантомной массовки, были настоящие. И почему Валеас так обидно ухмылялся, а Изабелла с Текусой никак не хотели подсказать ей, что нужно сделать, чтобы попасть в Страну Снов. Она и так каждую ночь там бывает! Другое дело, что она этого не осознает. До сих пор не осознавала, но теперь все будет иначе. И кто притащил туда чертов Бест, она, кажется, догадалась... Можно утешаться тем, что это даже круто: вылепить из сонных туманов Отхори, пусть и бессознательно, огромное здание-лабиринт со всякими странностями, блуждающими эскалаторами, сотнями видоизмененных подробностей... В следующий раз она выйдет наружу и посмотрит, как выглядит "Бестмегаломаркет" на фоне зыбких нереальных пейзажей, а потом наконец-то отправится гулять по волшебным тропинкам сновидений. Можно считать, ее новогоднее желание уже исполнилось!

— Разве для тебя не опасно бывать в Отхори, если ты не лесная? — сменила она тему. — На складе я слышала разговоры о том, что классические маги могут попасть в неприятности, если столкнутся в Стране Снов и Кошмаров с кесейскими шаманками.

— Правильно слышала, да только я же Белкина сестра! — Лепатра произнесла это с гордостью маленькой девочки. — Если меня кто обидит, она заступится, а я тебе скажу, немного найдется желающих драться с нашей Белкой на магическом поединке, хоть среди людей, хоть среди кесу. Ну, и кроме того, кесу ее уважают, для них она тоже будто бы сестра, потому и меня не тронут.

— Она же такая миролюбивая, ко всем добрая. Я бы и не подумала насчет поединков. А что, было что-нибудь?

— Случалось. Белке такие дела не по нраву, ты верно сказала — она миролюбивая, но рассердиться может, — колдунья понизила голос до шепота. — У нее лучше не спрашивай, ох не любит она об этом говорить... Был один нехороший человек, животных до смерти мучил, над людьми издевался, и всегда выходил сухим из воды — кого припугнет, от кого откупится, а если против него доказательства соберут, на адвокатов денег не жалел. Против него петиции подписывали, даже в Танхалу отправляли, но все без толку. Белка с ним нарочно ссору затеяла, слово за слово — и на дуэль, отказаться ему было бы позорно. Сильный был маг, и дрались они не в Лесу, а на острове Чаган, посередке, до Леса оттуда в каждую сторону не меньше двадцати километров, но пришло их туда двое, а живой ушла одна Белка.

— Ей за это ничего не было?

— По официальной версии, магический несчастный случай с летальным исходом. Так-то все знали, что это она его, но никаких явных улик не осталось. И многие были на стороне Белки. Власти на это махнули рукой, им же меньше головной боли. Ты не думай, наша Белка не так проста.

Важная информация. И если Изабелла предвидит, что в начале долгой зимы ее убьют — будто бы ей это открылось, как самая вероятная перспектива — почему она не готовится дать отпор? Ола ненавидела предопределенность и порой размышляла над тем, что можно предпринять, чтобы Изабелла осталась жива.

Заранее неизвестно, из каких ледяных закоулков вынырнет очередная машина-убийца, но если удастся понять, что на чем завязано, нарушить ненужную цепочку событий, сделать то, что позволит избежать потери...

— О чем задумалась? — спросила Клеопатра.

— О том, что все сложно. Но я попробую с этим разобраться, и когда опять встретимся в Отхори, я с тобой поздороваюсь.

— Вот-вот, о хороших манерах даже во сне забывать не годится, нам с Белкой сызмальства это прививали, чтобы мы выросли настоящими дамами. Цитата есть литературная, про воспитанного человека и соусник — не помнишь, как там сказано?

— Воспитанный человек не тот, который в гостях не опрокинет соусник на скатерть, а тот, который не кинется делать селфи, если соусник опрокинул его сосед — это?

— Вроде бы... — с сомнением протянула Лепатра. — Но ты, по-моему, что-то переврала. Как будто в книжке по-другому, но я не помню, моя хорошая память ушла в уплату за краденые яблочки.

— Нам в школе так говорили.

— У вас на Изначальной многое из старых книжек перевирают. Называют это адаптацией, но это все равно, что здорового человека приучать ходить на костылях.

Вернулся Жозеф с мороженым. Пломбир с шоколадной стружкой — отличный антидепрессант: так же, как хороший кофе, он создает кратковременную иллюзию, будто любые проблемы разрешимы.

И снова танцы, и еще шампанское, и хоровод вокруг елки на площади. Уже светало, когда они с Николаем покинули дворец вместе с толпой других гостей и направились к машине по озаренной цветными сполохами улице. Провожали их с музыкой — на балконе опять играл оркестр, подвыпившие музыканты фальшивили. Время от времени за домами взрывались петарды, пахло вином и порохом, по-летнему теплый ветер шуршал свисающим с оконных решеток серпантином. Ола с четвертой попытки сотворила для своей многострадальной руки обезболивающее заклинание и похвасталась:

— Могу же, хоть и пьяная, как следопыт Транс... Транс... Трансвести... Да мать твою, этой самой компании, которым не наливают, на стенке было написано!

Лимузины разъезжались, шоркая друг друга бортами в этом столпотворении. То-то она слышала, что новогодние каникулы — хлебное время для автосервиса.

Особняк Ковалей встретил их запахом апельсинов, хвои и корицы. Уже засыпая рядом с Николаем, Ола подумала, что это, пожалуй, первый удавшийся Новый год в ее жизни.

Утро выдалось недоброе. Во-первых, зарядил дождь. Во-вторых, Николай уже уехал — караван Трансматериковой компании отправился в путь, невзирая на осадки и всеобщие каникулы.

А в-третьих — ничего не изменилось. Уснув, она вновь очутилась в забегаловке на семнадцатом этаже Беста, за липким пластиковым столиком, с чашкой дешевого эспрессо, подняла глаза на табло с "бегущей строкой" и в панике бросилась к выходу. Всё то же самое! И хоть бы раз у нее в процессе беготни по лабиринту возникло подозрение, что здесь что-то не так, что она о чем-то забыла... Крысобелка спятившая. Крыса в лабиринте.

После завтрака с Кьярой Коваль (две другие кузины то ли жили не здесь, то ли их не было дома) она вызвала такси и отправилась к Лепатре. Дождь уже не лупил по крышам, навесам и тротуарам, а вяло накрапывал, в лужах плавали размокшие конфетти. Кьяра, по-своему истолковав причину ее мрачного настроения, утешала, что "Николай еще приедет", и на прощанье дала апельсин, который Ола съела прямо в машине, очистив левой рукой — хорошо, что кожура была податливая.

Николай тут не причем. Он бродяга, авантюрист, вечный странник, для таких, как он, светит на юге зеленая путеводная звезда, по которой выверяют курс штурманы караванов. Ола с самого начала понимала, с кем связалась, да она и сама с той же планеты. Если ты попала в сказку, лучше быть ведьмой, чем принцессой. Принцесса — это ценный приз, который то присваивают, то спасают, то кому-нибудь с помпой вручают, а ведьма сама по себе.

Главная ее беда — "Бестмегаломаркет". Попадая туда каждую ночь, она как будто лишается рассудка. Вернее, ее рассудок залипает в одном-единственном непродолжительном отрезке прошедшего времени, и все, что было до или после, как будто исчезает. Кажется, что "времени нет". Всего-то и нужно — находясь там, понять, что оно есть, и в прошлом, и в будущем, и в давно изменившемся настоящем... Отхори — Страна Снов и Кошмаров, вот она и застряла в своем кошмаре, слепила из него целый торговый центр, в котором восемнадцать этажей плюс три подземных уровня, шесть парковок, около двух сотен магазинов, кафетериев, сервисных предприятий, салонов различного профиля... В общем, есть, чем гордиться. Другой вопрос, как ей теперь с этим разобраться.

На Стрекозиной улице перед особняком Мерсмонов сверкали под дождем лимузины — белые, черные, синие, красные. Проходя мимо, Ола заметила, что все они с боков поцарапаны.

Входная дверь была не заперта. В прихожей дожидалось хозяйку несколько посетителей, кое-как втиснувшихся меж "бедных вещичек": серьезные мужчины с деловито-озабоченными лицами. Один рванулся заступить ей дорогу и чуть не развалил пирамиду из тумбочки, пуфика и двух корзин.

— У нас очередь!

— Я не тачку лечить, я в гости, — огрызнулась Ола, протискиваясь мимо него к арке, за которой уходил вглубь дома темноватый коридор, такой же захламленный. — Надо было с парковки выезжать аккуратней!

Сумку с платьем, кринолином и остальными бальными принадлежностями она взгромоздила на садовый умывальник, сиявший из угла начищенным медным шнобелем. Поставила прямо на головы сидевшим в раковине плюшевым мишкам — больше некуда.

Лепатра только что встала, варила кофе на кухне. Бледная, заспанная, растрепанная. На ней был длинный розовый пеньюар в рюшах — то ли от кутюр, то ли спасенный из сэконд хэнда.

— Что-то ты нерадостная, — заметила она, глянув на Олу.

— Мне сейчас какой-то урод у тебя в прихожей нахамил. И если бы мы с тобой встретились этой ночью в "Бестмегаломаркете", я бы опять не поздоровалась.

— Ладно, давай-ка рассказывай, — колдунья беспечно устроилась на табурете спиной к плите с джезвой.

— Кофе не убежит?

— У меня не убежит, плитушка-лапушка сама позаботится.

Выслушав Олу, она сказала:

— Мне и добавить нечего — все так и есть, как ты говоришь. Это твой собственный кошмар, который тебя не отпускает. Если тебя оттуда выведет кто-то другой, это тебе, как ведьме, будет неполезно, потому и Текуса с Белкой помогать не стали.

— Все так безнадежно? И ничего нельзя сделать, пока на меня не снизойдет просветление?

— Есть одно зелье. Редкое очень, но у меня есть, у меня много чего есть. Те, кому я лечу больные вещички, разной всячины в благодарность натащили. Поделюсь, если сама никак не справишься. Во дворец поедем вечерком, а пока идем-ка в мою библиотеку, подскажу тебе, что почитать.

Библиотека у нее была под стать всему остальному: книги не только в старых застекленных шкафах и на стеллажах из мореного дуба, но еще и стопками на подоконниках, на столах, на полу. Нужную литературу Клеопатра нашла в два счета — "сами отозвались, они ведь тоже в некотором роде вещички".

По дороге на бал взвинченная и сосредоточенная Ола думала то о своем кошмаре, то о Валеасе, который вряд ли просто так от нее отстанет, но потом, в гобеленовой кабине-шкатулке, подмигнув нарядному отражению, решила на все забить и праздновать Новый год.

На вторую ночь большинство гостей явилось в маскарадных костюмах. Осенний Наместник оделся Помидором. Лепатра, в этот раз без шлейфа, была в зеленом платье с оборками, торчащими "усиками" из крученых шнурков и вышитыми цветками гороха, на голове зеленый колпак в виде стручка, а Жозеф — в маске шмеля и мохнатом жилете с прицепленными за спиной крылышками. Кто посерьезней, были в обычных бальных туалетах, и Ола оказалась в их числе. На завтра надо будет выпросить у Клеопатры какой-нибудь карнавальный прикид, наверняка у нее найдется.

Ее пригласил на вальс Принц Лягушек, оказавшийся Артуром.

— Богдан подговорил меня узнать, какие ты конфеты больше всего любишь, — сообщил он после танца заговорщическим тоном.

— По настроению. Главное, чтобы хорошие. Конфеты братьев Коваль, у них плохих не бывает. А чего это он вдруг?

— Торжественно обещает дарить тебе каждую неделю по коробке, если вернешься. Сказал, если понадобится, из Танхалы будет выписывать.

— Без меня там, что ли, сразу показатели просели?

— Ну... Не в показателях дело.

— А в чем?

— Валеас, — лаконично пояснил Артур.

— Что, все так плохо?

— Кому как. Ида и Наина с Розмари в этом спектакле зрители, он на них внимания не обращает. А Богдан теперь каждый день на взводе, если вдруг на складе какой-нибудь инцидент — отвечать директору.

— И вы там все вместе не можете приструнить одного Валеаса?

— Я его послал, — сообщил Артур после заминки. — Вежливо, но послал. Объяснил, что такие эксперименты не входят в мои планы на ближайшие полторы сотни лет.

— Правильно!

Не удалось скрыть злорадства, и собеседник в ответ улыбнулся:

— Я ему даже немного сочувствую — столько теряет... Рядом с ним такая девушка, а он страдает фигней.

"Ну, спасибо, я без такого счастья точно обойдусь, — подумала Ола, обворожительно улыбнувшись в ответ и подав ему руку — распорядитель объявил котильон. — Если б Дорогое Мироздание подкинуло мне такого счастья, я бы не в Дубаву рванула, а куда-нибудь подальше... На Лаконоду или на Сансельбу".

После котильона Артур познакомил ее со своей наставницей Виолеттой Чевари — хрупкой, но энергичной черноволосой дамой в костюме стрекозы.

— Она второй заместитель самой Эльвиры, — шепнул он, когда отошли в сторонку.

Ола кивнула, выражением лица давая понять, что это ее впечатлило. Эльвира Торес, председатель Магаранского отделения магического сообщества Долгой Земли — самая могущественная колдунья Магарана. Здесь ее нет, на праздники она уехала в Танхалу, ко двору Осеннего Властителя.

"Без нее те из наших, кто с прибабахом, совсем распоясались, — поделилась Лепатра сегодня утром во время сборов. — Вернется — наведет порядок. Ее все боятся". "Даже Валеас?" — хмыкнула Ола. "Он лесной, если что, в Лес умотает, ищи-свищи его там. А все классические перед ней по струнке ходят, а то наложит запрет на занятия магической практикой, и полжизни со склада носа не высунешь". "Но проблему с тем маньяком, о котором ты вчера рассказывала, решила все-таки не Эльвира, а Изабелла". "Так покровители у него были... Но Эльвира тогда употребила свое влияние, чтоб от уголовного дела Белку отмазать". "Ясно, и тут всё как везде..."

— Что передать Богдану? — спросил Артур.

— Я подумаю.

Коробкой конфет ее на склад не заманишь, но лучше не говорить "нет", а ответить уклончиво и дипломатично.

Начались быстрые танцы с "воротцами" и "ручейками", Ола всюду успевала — веселая, разгоряченная, азартная, вот только ее пышное платье на кринолине для такой беготни не очень-то годилось.

Ничего удивительного, что свисающие у нее с оборки ажурные листики из золоченой проволоки зацепились в этой сутолоке за чужую оборку. Рывок в сторону усугубил ситуацию. Надо было остаться на месте и потихоньку отцепить, но когда она спохватилась, было поздно: серые кружева изумительной красоты (наверняка ручной работы, наверняка дорогущие) уже расползлись прорехой и чуть провисли, оторвавшись от юбки. На них одиноко болтался трофейный листик. Ничего, Лепатра мигом "вылечит"... Ола подняла голову, уже готовая извиниться, предложить помощь — и наткнулась на холодный брезгливый взгляд.

— Случайно вышло! — бросила она с неприязнью, ответив хозяйке пострадавшего платья таким же неприветливым взглядом.

По крайней мере, это не кто-то из тех значительных персон, с кем ее знакомила Клеопатра. Хотя Ола как будто уже видела ее раньше — но где и когда? Наверное, здесь же и видела. Светло-русые волосы уложены в изящную прическу, в ушах серьги с крупными бриллиантами и бирюзой, на шее массивное ожерелье — серебро, а может, и платина, тоже с магаранской бирюзой, которая стоит немногим дешевле бриллиантов. На лбу написано: "У меня до кучи бабла", и шрифтом чуть помельче: "Я стерва, держись подальше". На Олу она смотрела, как на муху, некстати свалившуюся в сахарницу.

— Бывает, — девушка с вызовом улыбнулась.

Ни словом ее не удостоив, эта сучка отвернулась и поплыла прочь. Ола шепотом выругалась ей вслед, но настроение все равно стало ни к черту. Кого она не любила, так это богатеньких сучек, которые на таких, как она, смотрят как на кучу дерьма. Пусть в "Бюро ДСП" неплохо платили, это все равно была мелочевка по сравнению с их немереными халявными доходами. И надо же было здесь на одну из них нарваться!

Съев порцию мороженого и выпив два алкогольных коктейля, она более-менее утешилась, да потом еще потанцевала и с Артуром, Принцем Лягушек, и с Жозефом-Шмелем, и с Шахматным Рыцарем, и с Трубочистом, и с Баклажаном, и с Помидором, который внезапно оказался самим Осенним Наместником.

О той сучке она почти забыла, но вдруг опять заметила знакомое бирюзовое платье с серыми кружевами, которых стало на одну оборку меньше. Прислуга отпорола рвань, и госпожа Куча Бабла отправилась веселиться дальше. Хм, если можно веселиться с такой замороженной физиономией.

— Не знаешь, кто это? — спросила Ола, когда они с Клеопатрой в очередной раз встретились около стола с напитками.

— Где?.. А, так это же Анита Грофус, ты ее на фото видела, мне показывала.

— Смотрит так, словно только и мечтает разогнать всю тусовку. Можно подумать, ей кто-то любимую мозоль отдавил.

Не мозоль и не "кто-то", но об этом Ола умолчала.

— Она всегда такая. Зато на ее мебельной фабрике уж такие славные вещички делают, и никакого брака, никаких даже малых изъянов, уж за этим она проследить умеет, за это я ее хвалю...

Приняв к сведению, что Лепатра ей против Аниты Грофус не союзник, она залпом допила коктейль, ослепительно улыбнулась первому попавшемуся кавалеру и пошла с ним в круг: объявили бранль, который ей ни за что не хотелось пропустить.

Каждый раз, оказываясь поблизости от этой сучки Аниты, Ола смотрела на нее с победоносной улыбкой (пусть у меня ни гроша за душой, но я тебя круче!), та в ответ мерила ее презрительным взглядом (да откуда ты взялась, ты всего лишь безденежное отребье!), а под конец дошло и до словесной перепалки.

— Опять сюда понаприглашали кого попало, — ледяным тоном произнесла Анита, обращаясь к Дятлу с картонным клювом и лицом печального бюрократа.

— Бирюзовое с серым — редкостная безвкусица, — не осталась в долгу Ола, повернувшись к стоявшей рядом незнакомой даме в мышиной маске.

— С сереньким лучше всего что-нибудь розовенькое, — охотно согласилась та, в сторону Аниты она не смотрела.

— Как меня раздражают надоедливые насекомые.

— А меня раздражают тупые сучки с претензией на стервозность.

Дятлу вдруг захотелось срочно что-нибудь съесть, и он устремился к столам, Мышь тоже ретировалась, уловив, что рискует оказаться в зоне чужого противостояния. Несколько зрителей с любопытством наблюдало за развитием событий, кое-кто пьяно ухмылялся. Видно было, что Аните Грофус все это крайне неприятно, и она смотрела на оппонентку с царственным высокомерием: королева, которой наступили на шлейф, но она из-за этого не перестала быть королевой.

— Удивляюсь, кого сюда пускают, — произнесла она сухо, адресовав эту реплику скорее золоченой лепнине и сверкающей хрустальной люстре, чем окружающей публике, и направилась прочь, оставив за собой последнее слово.

"Ну, я тебе за это отплачу..."

Орудие мести нашлось у Олы в номере, за старым декоративным веером, висевшим над кроватью. Девушка осторожно сняла его со стенки, чихнув от поднявшейся пыли. Как она и предполагала, эта антикварная красота в тускло-серой монохромной гамме маскировала отслоившиеся на стыке обои, за которыми гнездились и клипчики, похожие на семейку блестящих темных пуговиц, и потомки тараканов, переехавших на Долгую Землю вместе с людьми, и крохотные жучки, и кое-кто еще. Все они выползли как миленькие, повинуясь манящим чарам лесной ведьмы, но эта мелочь ее не интересовала. А вот когда из-под обоев высунулся извивающийся мохнатый шнурок, ярко-оранжевый, словно его окунули в краску, Ола триумфально усмехнулась: то, что надо!

Игрец шнуровидный. Приспособился делить жилье с людьми, хотя есть и лесная разновидность, обитающая в дуплах засохших деревьев. Не ядовит, для человека опасен только тем, что может наделать переполоху. Вернее, переполоху наделают сами люди, если игрец внезапно попадется им на глаза, обнаружится в личных вещах или, хуже того, заползет под одежду. В длину достигает полутора метров, а в этом всего-то сантиметров шестьдесят, но для Аниты Грофус хватит.

Поквитается она с этой сучкой. И ничего противозаконного: тварь безвредная, и поди докажи, что это Олимпия Павлихина принесла ее на бал, и что принесла нарочно. Игрец мог и сам забраться в ворох ее нарядов, а она не заметила, со всеми бывает.

Утром хмурая Ола выпила в гостиничном буфете чашку кофе с ликером, вызвала такси и поехала к Лепатре. Погруженного в спячку игреца шнуровидного намотала на руку, прихватив сверху бинтом — возле локтя, под рукавом незаметно.

Было пасмурно, словно все тучи Магарана сползлись в столицу посмотреть на новогоднюю ёлку. Нудно моросило.

— Ты заму... — ненавязчиво попытался завязать разговор таксист, но, встретив в зеркале недобрый прищур, ощутил холодок между лопаток, сообразил, кого везет — и заткнулся.

В прихожей у Клеопатры опять дожидались аудиенции шоферы поцарапанных лимузинов, в том числе из вчерашних. Остановить Олу в этот раз никто не пытался, некоторые даже поздоровались.

— Что-то снова ты невеселая, — заметила колдунья, сидевшая на кухне в разноцветном лоскутном халате — не поленился же кто-то сшить такую вещь. — Как дела в Отхори?

— Без перемен. Ты говорила, что можешь помочь каким-то зельем.

— Ох, и зря говорила, уж лучше бы ты сама...

Она отставила чашку и принялась готовить кофе для гостьи — на собственный вкус, с корицей, шоколадной стружкой, кардамоном, горошиной душистого черного перца, ложкой сиропа из бутылочки с остатками позолоты на захватанной этикетке... Ола не возражала.

— А какой-нибудь карнавальный костюм моего размера у тебя есть?

— Это всегда пожалуйста! — глаза у Лепатры так и вспыхнули. — Залежались костюмчики, на выгул просятся, любой выбирай! Что до зелья, ладно уж, кое-что дам... Но только на один раз, а то Текуса с Белкой нас заругают.

Кофе оказался вкусный, настроение с каждым глотком перетекало из категории "полная жопа" в категорию "жить — это очень даже ничего". Спросила про рецепт, хозяйка хихикнула и призналась, что "накидала туда всякого хорошего, что само под руку подвернулось". Потом пошли в ее кабинет, живописно захламленный сверху донизу: разнообразная всячина повсюду — и в шкафах с застекленными дверцами, и на полках, и по углам громоздится, и с потолка свисает. Ола пригнулась, чтобы не задеть головой сначала подвешенный на цепочке барометр, а потом куклу из крашеной соломки.

В кресло возле столика ей пришлось забраться с ногами, перешагнув через загадочное сооружение из детских кубиков, чайных жестянок, солонок, чернильниц, деревянных катушек и отмытых до блеска пепельниц. На верхушке сидел фарфоровый кролик в костюме-тройке. Ола хотела спросить, не приходил ли сюда в гости какой-нибудь ребенок, но тут же подумала, что это, наверное, сама Лепатра постаралась.

Колдунья извлекла из недр украшенного витражом комода большую шкатулку, поставила на столик и примостилась в кресле напротив, словно пестрая экзотическая птица, принимающая гостью у себя в гнезде.

— Ну-ка, смотри, что у меня есть! — она принялась доставать завинченные баночки, на каждую наклеена бумажка, подписанная вручную. — Только не пытайся чего-нибудь стянуть, пока не вижу. А то знаю, руки чешутся, сама такая была, когда к Текусе в кладовку полезла... Я обижусь, поссоримся. Лучше по-хорошему попроси. Может, и поделюсь, если у меня этого много, и мне будет не жалко.

— Без проблем, — кивнула Ола.

Ей бы и в голову не пришло сделать такую глупость: что-то стащить у опытной чародейки на ее территории, да еще и с риском угробить сложившиеся хорошие отношения. Не так уж много у нее знакомых, готовых при необходимости помочь просто так. Хотя она слышала о том, что маги, бывает, крадут друг у друга что-нибудь из колдовского хозяйства: это у них своего рода спорт. Присвоение чужих денег, документов, ценных бумаг, шмоток, автотранспорта, любого другого немагического имущества — уголовка со всеми вытекающими, но если речь идет о волшебных предметах или зельях, это уже внутренние дела магов. Ни гражданские, ни военные суды этим не занимаются, а полиция ограничится протоколом об осмотре места происшествия, и то без энтузиазма.

— ...Вот это называется "Соногон", сколько капель примешь, столько суток сможешь обойтись без сна, хотя потом расхвораешься, лучше его не употреблять без крайней нужды. А это "Долгоход", видишь, похож на карамельные тянучки, он помогает шагать без устали — хоть по вашим чащобам, хоть по колено в ледяной воде, хоть по тропкам в Магаранских горах. Действует семь-восемь часов. Вот "Напоминайка", съешь такое драже — и вспомнишь все до последней мелочи за минувший час, или за несколько часов, или даже за день, зависит от дозы. Эффект кратковременный, но выручает, если кто-то забудет, куда нужную вещь задевал. Это "Зеркало впечатлений", его еще "Фонариком" называют, влюбленные дурочки за ним гоняются, а зря: что-нибудь такое узнаешь, что всякое удовольствие пропадет, на себе испытала. Как однажды сказала Белка, в четырех случаях из пяти это лучшее лекарство от романтики, и нет никакой гарантии, что твой случай пятый. Это "Неголодай", в помощь тем, кто на диете...

— А что делает "Фонарик"? — перебила Ола.

— Если разжуешь и проглотишь его, прикасаясь к человеку, о котором любопытствуешь — хоть прижмешься, хоть за руку возьмешь — для тебя раскроются чувства и впечатления того человека. Действует несколько часов, и надо быть рядом, а то на расстоянии восприятие пропадает. Чего так смотришь? Незачем тебе это, не повторяй моих ошибок. Нравишься ты Николаю, и он тебе нравится, ну и не пытайся вызнать, что у парня за душой. А то, может, думаешь, что ты для него — весь мир, а с его точки зрения — малый кусочек этого мира, есть — хорошо, нет — ну и пусть, никакой печали. Не сердись, я-то знаю, о чем говорю, очень было обидно.

— Я в курсе, что я для Николая не весь мир, и он для меня тоже не весь мир. Наверное, мы друг для друга как города, в которые любишь приезжать, но насовсем там не останешься. Мне не для этого, просто хочу кое-что выяснить. Пожалуйста, если не жалко...

Не для Николая ей нужен "Фонарик", а для Аниты Грофус: вот бы узнать, какими глазами эта сучка на нее смотрит. Ясно, что ничего хорошего, но все равно интересно. Так, для информации.

— Ох, ну ладно, одну штучку дам, только я тебя предупредила, — Лепатра вытащила из баночки завернутый в фольгу шарик. — На вкус противно, голая правда — она невкусная. Что у нас еще тут есть? "Неголодай", уже говорила, он тебе ни к чему... "Антинудин" помогает без скуки делать нудную работу, но у него побочные: если часто принимать, все вокруг покажется выцветшим, как линялая тряпка. Складским магам противопоказан, после него консервирующие чары получаются вкривь и вкось.

— Я знаю. Когда пришла на склад, со мной провели инструктаж под расписку, там про "Антинудин" тоже было.

— Ага, вот что тебе нужно! Сильная настоечка, помогает сохранять во сне полное осознание, но это будет лекарство на один раз. Налью чуток во флакончик, на один глоток. И смотри, флакончик потом не выбрасывай, он хороший — или для чего-нибудь пользуйся, или мне вернешь.

— Спасибо. А можно мне еще "Долгохода" одну штуку?

— На, держи. Бери две, чтобы на двоих хватило.

Взгляд у Лепатры в этот момент был затуманенный, как будто блуждает мыслями где-то в неведомых далях.

— Почему на двоих?

— А не знаю, к слову пришлось.

"Долгоход" в спичечном коробке Ола убрала в сумку, вместе с флаконом, который нельзя выбрасывать, а "Фонарик" спрятала в карман.

Ей пришелся впору красно-белый наряд Коломбины, весь в ромбах, с пышной юбкой ниже колен: "плакал в мусорке за Лебединым театром, скомканный, рукав оторван, разве могла я пройти мимо, зато теперь костюмчик хоть куда, пускай вместе с тобой на балу повеселится!" Еще для нее нашлись полосатые колготки, карнавальная шляпка с пером, красная полумаска и пестрый, в тон остальному, шарф. Сама Лепатра нарядилась Анютиными Глазками. Переоделись у нее дома, и Жозеф, который в этот раз был Благородным Разбойником, повез их на бал.

На третью ночь собравшееся в Осеннем дворце общество неприкрыто валяло дурака. Ола с костюмчиком последовали совету Лепатры и тоже оттянулись по полной: танцевали до упаду, флиртовали с кем попало, вероломно сбегали от обнадеженных кавалеров, с визгом носились по галерее с картинами в золоченых рамах, где гости затеяли играть в пятнашки.

Анита Грофус опять явилась при полном параде, если она и высматривала Олу среди разгулявшейся публики — вряд ли узнала, а та подобралась к ней вплотную возле стола с напитками, вытянула из рукава полузаморенного игреца шнуровидного и под прикрытием шарфа сунула ей за кружевной воротник. Обстановка была как на заказ: люстры погасли, зал озаряли переменчивым разноцветным сиянием гирлянды лампочек, вокруг суета, мельтешение, смех.

Передернув плечами, Анита обернулась, но Ола-Коломбина уже спряталась за Нимфу и Белого Кролика. Эта сучка почувствовала, что ей что-то подкинули, и наверняка подумала на них — а те и не поняли, почему она уставилась с такой неприязнью.

Минуту спустя Ола снова оказалась с ней рядом, прижалась боком, вынула из потайного кармашка "Фонарик", по-быстрому разжевала — на вкус мучнисто-бумажный, противный — и тут же запила ледяной водкой с апельсиновым соком.

Ничего не произошло. Она ждала, изнывая от досады: до чего же ее бесит и этот шумный, потный, бестолковый сброд, и невозможность спокойно выпить минералки, когда мучает жажда — приходится лезть за ней в людскую толкучку, и скомканные чужие салфетки на столе с бокалами, и все это бессмысленное мероприятие... Стоп. Еще как произошло. Это она начала "считывать" Аниту Грофус!

Ола вынырнула из омута чужого мироощущения, в то же время продолжая воспринимать его — теперь уже со стороны, как зритель.

Аните здесь не нравится, лучше б она осталась дома и выспалась, но ей необходимо присутствовать на этой паршивой вечеринке ради поддержания деловых контактов и своего реноме. Сегодня опять сорвалась, накричала на Мелу. Устала до чертиков после вчерашнего так называемого "веселья", и ей было некогда, слишком много всего приходится держать под контролем. Картинка-образ: как будто ее уносит от Памелы по туннелю с холодной бурлящей водой и серыми сводами, все дальше и дальше, а та стоит одна и смотрит ей вслед, маленькая, бледная, печальная — светлое пятнышко посреди клубящейся мути...

За шиворот сунули какую-то ерунду, которая мешает и немного колется, но она будет делать вид, что ничего не заметила. Если рассчитывают на реакцию, не доставит она им такого удовольствия. Наверняка это кто-то из мужчин, время от времени они мстят ей за то, что она не хочет играть по их правилам. Обычно это делается завуалировано, в рамках приличий, но посреди карнавальной сутолоки, да еще и в состоянии подпития, почему бы не опуститься до уровня школоты, которая травит аутсайдера? Что там — шнурок из ботинка, резинка от трусов? Дома она сразу же заберется в ванну, и побольше пены...

Плохо, что впереди еще несколько дней злополучных каникул, деловая жизнь традиционно парализована, но она найдет, чем заняться — просмотрит бухгалтерские документы, проследит за доставкой мебели тем клиентам, которые пожелали, чтобы их заказы привезли в праздники. Вдобавок у нее просила помощи малообеспеченная семья с больным ребенком. Что ж, она не против, но денег не даст. Проверит, не морочат ли ей голову, и если информация подтвердится, сама купит для них лекарства и все необходимое. Она не из тех, кому лишь бы почувствовать себя добреньким, а мошенников, которые наживаются на благотворительности, она бы отстреливала.

И завтра вечером она погуляет с Мелой. Или послезавтра, если удастся выкроить время. Но она обязательно купит Памеле аквариум с золотыми рыбками... Кажется, у нее уже есть аквариум? Или даже два?.. И еще купит новые развивающие книги, и самый лучший набор цветных карандашей, чтобы девочке было, чем заняться, а то дворник недавно жаловался, что она мусорила с балкона, принес в доказательство грязную скомканную бумажку.

Дура, ты бы хоть развернула эту бумажку и прочитала, что там написано, подумала Ола.

Анита оказалась не так плоха, как ей представлялось, но все равно дура.

Если получится, в новогодние каникулы она все-таки хоть раз погуляет с Мелой. Когда они в последний раз гуляли?.. Но ей во что бы то ни стало надо заключить контракт на поставку орешницы узорчатой, а для этого — перехватить поставщика у "Господина Шкафа" и "Королевства мебели", пока эти проныры ее не обошли. Орешница узорчатая пользуется спросом у заказчиков, но это редкое дерево, добывают его в глубине Леса, если у нее будет контракт, она отвоюет еще один сегмент рынка...

Этот хренов поток делового сознания может продолжаться до бесконечности. Сняв алую полумаску, Ола обогнула Аниту и шагнула к столу — так, чтобы та увидела ее в профиль. Ну, и что ты обо мне думаешь, Анита Грофус?

Опять эта дрянь! Ослепительная, наглая, свободная, как те фейри из детских книжек, которые не знают человеческих забот, в грош не ставят тяжелый повседневный труд, запросто получают все, что хотят, и насмешничают над людьми.

"Ой, ну ничего себе... Да я же не такая. Хотела бы я быть такой, как ты вообразила! Ты же совсем ничего про меня не знаешь. Каким отстоем я занималась в "Бюро ДСП", чтоб заработать на еду, как простывала зимой на уличных акциях и глотала таблетки, чтобы снять симптомы, потому что кому я нужна на больничном, как однажды получила дубинкой по голове, да еще угодила на сутки в душегубку, и голова потом часто болела — прошло только здесь, Валеас вылечил. И я целый год работала, как подневольная, на складе в Гревде, а сейчас там спят и видят, как бы затащить меня обратно. И денег у меня не то чтобы много, а у тебя с этим никаких проблем..."

Анита Грофус невысокого мнения об окружающем мире, и ее отношение к людям добрым не назовешь, но не похоже, чтобы на ее оценку влияло количество нулей на твоем банковском счете. "Честный — нечестный", "раздражает — более-менее не раздражает", вот что для нее имеет значение, а содержимое чужого кошелька ее как будто не волнует.

Вчера Ола решила, что эта сучка презирает ее — затесавшуюся на бал нищебродку, но оказалось, тут все иначе.

Эта мерзавка снова вертится рядом! Рассчитывает опять "случайно" зацепить кружева? Ну и плевать, так называемый праздник скоро закончится, и это платье больше не понадобится. Смотри-ка, оделась Коломбиной - ей подходит, Коломбина и есть. Она как режущее глаз цветовое пятно или невыносимый скрип гвоздя по стеклу. Какого черта она ко мне привязалась? Возможно, ее подослал кто-то из тех, кому я словно кость в горле... Наняли? Не обязательно. Скорее, попросили об одолжении, а для нее это всего лишь забава.

"Но это же неправда! — мысленно взвыла Ола. — Никто меня не подсылал, и зацепились мы вчера случайно! И сейчас я тебе ничего не сде..."

Хотя нет, все-таки сделала.

Что ж, пусть видит, что мне всё нипочем. Не привыкать.

"Так вот что я принимала за презрение: маску "всё нипочем". Ну и жопа, но я ведь не знала..."

Составляешь представление о человеке, и все его действия, высказывания, жесты занимают свои места, как паззлы в картинке. Всё объяснено, всё сошлось. А потом оказывается, что картинка не та, и человек совсем не такой... В этом осознании был привкус осенней взрослой горечи, как будто пьешь крепко заваренный чай без сахара.

Удастся ли выманить игреца наружу, не используя чары? Пусть только высунется — она его сразу схватит, запихнет в рукав и скроется в толпе. И Анита может думать об этом все что угодно... Ола снова надела висевшую на шее полумаску и начала выполнять хитрый обходной маневр, чтоб оказаться за у нее за спиной, но Анита ожидала подвоха и была начеку. А может, подойти и выложить все начистоту? Так не поверит же...

Именно в этот момент игрец шнуровидный вышел из ступора, обнаружил, что находится не в уютной темной полости за обоями, а в каком-то непонятном опасном месте — и начал судорожно извиваться, пытаясь сбежать.

До Аниты дошло, что оно живое. Вспышка омерзения и паники, мелькнула догадка: ей подкинули что-то ядовитое — и она бросилась вон из зала. Инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем "всё нипочем".

Ола в замешательстве смотрела ей вслед. Чуть-чуть не успела! Она уже решила, что Анита Грофус не заслуживает такой шутки, и собиралась все исправить, но тут ситуация вышла из-под контроля. Хотя ничего фатального: игрец не опасен, не кусается, даже крапивницы не вызывает, жертва отделается легким испугом. Или догнать ее? Ола честно попыталась, однако вокруг суетилась уйма народу, вместо парадного освещения мерцали новогодние гирлянды, превращая залы и коридоры в зыбкие радужно-сумеречные омуты, а дворец такой, что блуждать по нему можно полночи. Логично предположить, что Анита умчалась в туалет, но вопрос, в который — их тут по четыре гостевых на каждом этаже, чтобы во время больших приемов не было очередей, как на вокзале.

Можно забить. Пусть попробует доказать, что виновата Ола. Да и вряд ли она пойдет с заявлением в полицию: повод несерьезный, поднимут на смех, реноме пострадает.

Вернувшись к столу, Ола залила угрызения совести водкой с апельсиновым соком. Ничего плохого она не сделала — не сделала же, правда? — а настроение все равно уже не то.

Принесли каре бокалов, в каждом плавала темная, будто лаком покрытая вишенка. Это ее утешит. Должно ведь ее хоть что-нибудь утешить.

После второго бренди ее пригласил танцевать Медверах с интеллигентным лицом в очках под оскаленной черной мордой. Они сталкивались с другими парами, такими же пьяными, и два раза чуть не упали, зато ей опять стало весело.

Уже под конец, когда во всех помещениях разом включили люстры, намекая гостям, что пора бы и по домам, она снова увидела Аниту. Та разобралась с игрецом, переоделась и держалась так, словно ничего не случилось — ей же "всё нипочем".

Ола в это время сидела на бархатном диванчике, а отыскавший ее Жозеф, забавно серьезный, хотя и с пятном губной помады на щеке, говорил, что надо ехать. Девушка, в свою очередь, пыталась ему объяснить, что лучше немного подождать, потому что с полом сейчас творится какая-то фигня — ты шагаешь, а он уплывает, как заколдованный, и можно ступить мимо пола, куда-то еще, но у Жозефа ее аргументы понимания не встречали. Тут-то и прошла мимо Анита, цокая каблуками по паркету — с прямой спиной, надменно вскинутой головой и застывшим недоступным выражением на лице. Вначале Ола сфокусировала взгляд на массивном ожерелье с магаранской бирюзой, и лишь в следующий момент поняла, кто это.

Почему ей внезапно стало не по себе?..

— Обратила внимание? — донеслось с соседнего диванчика. — Это носят на Изначальной. Год назад носили, перед тем как закрылись порталы. Мне нравится, хотя цвета блеклые, можно бы и поярче...

— Кардиган как у меня, только у меня вишневый, — отозвалась другая дама. — Вообще ничего так смотрится, только надо бы поярче...

— У нее шмотки, как у трупа! — высказалась Ола, привстав, но тут же плюхнулась обратно.

— Тише-тише, чего так разошлась? — шикнула подоспевшая Клеопатра. — А ну-ка, поднимайся и пойдем!

Анита Грофус уже дошла до арки. На ней было трикотажное платье-мини, мохнатый серый кардиган, высокие замшевые сапоги на шпильках и колготки в тон сапогам.

— Оссстанвите ее... — язык у Олы заплетался. — Чтоб не села в машину...

— Идем-идем, горе ты наше! Жозеф, подхватывай с той стороны.

Встать удалось со второй попытки. Ноги заплетались.

Пока двигались к выходу в потоке покидающих торжество гостей, Клеопатра сокрушалась:

— Что же ты не следила, сколько пьешь? Хорошая девочка, а меры не знаешь... Племянничек мой на что бандит, но если выпьет, по нему не подумаешь, ходит и говорит как трезвый, а тебя совсем развезло...

Это правда, Валеас всегда сохраняет самоконтроль, но Ола все равно оскорбилась, что его ставят ей в пример.

— Н-ну.. и что?!.. Зато я, в отличие от него, гетро... гетороро... Это самое... гетера...

— Не гетера ты, а сплошное наказание! Ох, Текуса наругала бы и тебя, и меня за то что не уследила... И давай-ка больше не кричи, а то что о тебе остальные подумают?

Остальные не обращали на Олу внимания. Остальные были не лучше.

На свежем воздухе у нее не то чтобы прояснилось в голове, но стало не так муторно. Загулявшую публику выпускали из дворца через эвакуационные выходы, чтобы никто не пересчитал ступеньки парадного крыльца. За домами взмывали в небо петарды, на площади скрежетали, шоркая друг о друга боками, сверкающие лимузины. Под подошвой у Олы хрустнуло автомобильное зеркало. Кто-то в белом плаще попытался залезть на ёлку, однако гвардейцы Наместника в колпаках Санта-Клаусов были начеку — вежливо, но твердо воспрепятствовали.

Ее запихнули на заднее сиденье, Лепатра устроилась рядом. Ола положила голову ей на плечо: клонило в сон. Колдунья не стала возражать, только терпеливо вздохнула.

За окнами проплывали в темноте цветные огни. В машине было душно, но уютно, пахло бензином, кожей, цветочным ароматизатором. Почти не тошнило, и она наконец-то задремала...

Жизнь разорвалась надвое, как непрочная ткань, и все, что было раньше, все, что казалось таким надежным, уносится в темноту за окнами автомобиля, словно подхваченный ветром лоскут. Осталось только мучительное, как судорога, недоумение: разве с ней могло такое случиться?.. И мерзкое ощущение полной беспомощности, и бьющийся в каждой клеточке тела животный страх...

— Спятила? — возмутились рядом. — Чего орешь-то? Жозеф из-за тебя дернулся и "Сиене" в багажник чуть не въехал!

— Я... — Ола чувствовала себя так, словно в последний момент вынырнула из трясины, которая почти ее поглотила. — Мне показалось, что меня похищают, куда-то увозят...

— Да кому понадобилось тебя похищать! — обиделась Лепатра. — Как будто мне нужна у меня дома такая пьянь, которая будет все ронять на пол, да еще наблюет на какую-нибудь хорошую вещь. Жозеф, отвезем ее в гостиницу.

Сердце все еще бешено колотилось, то ли в груди, то ли в горле. Наверное, так чувствует себя муха, которая в панике билась о стекло, а потом вдруг обнаружила, что она все-таки на свободе, а не внутри.

— Извини, мне приснился кошмар. Приснилось, как выглядит полная жопа. И... и если такая ситуация, а ты на заднем сиденье и руки свободны, надо водилу за рожу хватать — за глаза, за нос, пусть гад куда-нибудь врежется! Может, в больницу с травмами попадешь, зато не будет варианта похуже...

— Жозеф, слышал? — спросила колдунья озабоченно. — Езжай поскорей, а то вдруг она опять станет невменяемая. Только не нервничай, я присмотрю, чтоб она на тебя не набросилась.

В гостинице ее заботливо довели до номера, Лепатра помогла раздеться: "чтобы платьишко не помялось". Когда все ушли, Ола, хватаясь за мебель, дошлепала босиком до двери, повернула ключ на два оборота — от Валеаса, а то вдруг эта хрень про похищение неспроста приснилась, и он заявится, чтобы увезти ее на склад — щелкнула выключателем, потом кое-как добралась в потемках до кровати, опрокинув по дороге стул. Ничего не видно, а комната кружится, как карусель. Надо было поставить около себя тазик... И никакого Отхори, никакого "Бестмегаломаркета", она просто хочет спать, никуда не уплывая вместе с покачивающейся, как надувной матрас в бассейне, кроватью.

Снилось в этот раз что-то обыкновенное, незначительное, а потом дверь номера затряслась от ударов.

Ага, вот и Валеас по ее душу явился... Ола попыталась приподнять свинцовую голову, но не преуспела. Во рту сухо и мерзко, графин с водой на столе: чтобы до него добраться, надо встать и сделать несколько шагов. Ей это не осилить... Валеас умеет снимать похмельный синдром? Должен уметь.

— Откройте, полиция!

Не Валеас. Уже хорошо. Он бы эту дверь с пинка вынес. А полиции что от нее понадобилось? Или пришли с проверкой, раз у нее непогашенная судимость? Но встать придется прямо сейчас, чтобы дойти до сортира.

Дверь распахнулась раньше, чем она сумела выбраться из постели. Толпа народу, в форме и в штатском, в том числе Виолетта Чевари, наставница Артура — в деловом костюме, с официальным выражением на бледном и помятом после ночной гулянки лице.

Вначале Ола решила, что все это из-за игреца шнуровидного, и на вопрос "где труп?" ответила:

— Откуда я знаю?! Выкинули, наверное...

Если несчастный игрец не успел уползти в какую-нибудь щель, и его прибили, самое логичное запихнуть мертвый оранжевый шнурок в мешок с мусором.

Через пару минут выяснилось, что ее обвиняют в убийстве Аниты Грофус. После бала Анита домой не вернулась, пропала вместе со своей "Сиеной", а ее шофер, которому полагалось ждать хозяйку в машине, нашелся утром неподалеку от Осеннего дворца — бродил, как обкуренный, и что с ним было перед этим, вспомнить не смог. По некоторым признакам, его околдовали. И подозревается в этом Олимпия Павлихина, которая на балу поссорилась с Анитой, чему есть свидетели. Также очевидцы рассказали, что уже после разъезда, когда начало светать, и ветер гонял по площади вокруг пшеничной ёлки обрывки серпантина, девушка в полумаске и костюме Коломбины — костюм по описанию точь-в-точь как этот, обнаруженный в номере у Олимпии Павлихиной — куда-то волокла другую девушку, ростом повыше, закутанную в карнавальный плащ. По дороге они боролись, первая вцепилась во вторую обеими руками и тащила ее в сторону Сереброны.

— Я была пьяная, меня же сюда никакую привезли, это все могут подтвердить, — сипло возразила Ола.

Голова разламывалась, никак не удавалось собраться с мыслями, вдобавок больная рука разнылась.

Подтвердить ее слова никто из гостиничных не смог: по случаю праздника двери не запирали, постояльцы всю ночь ходили туда-сюда, так что она вполне могла притвориться пьяной, а через некоторое время потихоньку уйти и потом опять вернуться.

Тем более, она ведь почти созналась, когда спросили о трупе!

Номер перевернули вверх дном, злополучный костюм Коломбины приобщили к делу в качестве улики, а Олу повезли в тюрьму. Еле удалось упросить их, чтобы перед этим разрешили сходить в туалет. Причем Виолетта, которую вызвали на задержание согласно процедуре, поскольку подозреваемая — колдунья и может применить магию, составила ей компанию. Тоже согласно процедуре.

Трясясь в машине с зарешеченными окошками, Ола кривилась от головной боли и с ожесточением думала, что Анита Грофус — та еще сучка, самая последняя гребаная сучка, из-за нее она сегодня вечером будет не кофе пить с круассанами, а хлебать отстойную тюремную баланду. Или, может, сразу начать голодовку? И отдать душу Лесу, который всегда готов ее принять, потому что разве это жизнь, когда со всех сторон задница и голова так зверски болит?

Двадцать восемь часов спустя Ола сидела с большой чашкой капучино в кафе на Индюшачьей улице, на тарелке перед ней лежало три круассана — с вареной сгущенкой, с шоколадом, с ореховым кремом, а за окном сияли неоновые вывески и ожерелье из лампочек на шее у бронзового индюка. Несмотря на хэппи энд, настроение было паскудное.

Хорошо, что она не поддалась искушению и не стала лечить сломанный палец. Решила: раз это подарок — пусть остается как есть, каким бы странным этот подарок ни выглядел. Только он ее и спас. Цена свободы, как сказала кесейская шаманка.

На допросе у следователя Ола прицепилась к тому, что она якобы волокла куда-то сопротивлявшуюся девушку — то есть, применяла физическую силу, а как она могла бы это сделать со своей травмой? Может, следователь и проигнорировал бы ее аргумент, но в соседнем помещении за зеркальной панелью сидела представительница магического сообщества Виолетта Чевари. Ола думала, что она стерва, но оказалось, что она за справедливость. Виолетта настояла на медицинской экспертизе и на повторном опросе свидетелей. Те двое нашлись, и выяснилось, что в костюме Коломбины был парень, а закутанная в плаще — его невеста, и они просто дурачились, так что версия утопления Аниты Грофус развалилась.

— А машину ее поискать не пробовали? — поинтересовалась злая и подавленная, но уже несколько осмелевшая Ола. — Раз она вместе с тачкой пропала...

Виолетта заметила, что это стоило бы сделать. Олу заперли в камере с давно не чищеным вонючим унитазом и откидной лежанкой, а на следующий день снова привели в кабинет и сказали, что она свободна. Вернули сумку с кое-как запихнутым барахлом, документы и деньги. Потребовали, чтобы она подписала бумагу о том, что не имеет претензий. Не будь у нее непогашенной судимости, не стала бы подписывать, но с ними лучше не ссориться, а то повесят на тебя не одно, так другое.

Спичечный коробок с "Долгоходом" и флакон с зельем ей отдали в запечатанном пакете в присутствии Виолетты, за это она расписалась отдельно. Деньги пересчитала, и вроде бы их оказалось меньше, чем должно быть — но, может, и сама потратила, она ведь за расходами не следила.

Пока заполняли документы, Ола угрюмо рассматривала серию плакатов на стене. На первом над уснувшим в газоне алкашом завис медузник. На втором насосавшаяся крови тварь отложила яйца, из которых вылезли личинки, потом они закуклились, и вылупилось много новых медузников. На третьем полчища подросших кровососов атакуют город. На четвертом приведены цифры — сколько литров крови выпито, сколько людей погибло и попало в реанимацию: "И все это — из-за одного безответственного пьяницы!"

Извиняться перед ней не стали, и она ушла молча, не сказав "до свиданья". Близились сумерки, на улицах было людно, некоторые гуляли без зонтиков: излюбленных персонажей социальной рекламы отпугивала праздничная иллюминация и рассекающие мглистое небо петарды.

Ола вернулась в гостиницу, предвкушая, какой скандал закатит, если ее номер занят — оплачено ведь за две недели вперед! Но номер был свободен, там даже прибрали. Перед ней лебезили и со сладенькими улыбками поздравляли с тем, что "недоразумение разрешилось". Швырнув сумку на пол, она отправилась в душ и плескалась с полчаса, к чертям намочив гипсовую повязку. Потом перебрала одежду. На костюме Коломбины жирное пятно, красная пуговица болтается на одной нитке. Ола злорадно ухмыльнулась: ну все, вы попали... По крайней мере, она сольет Лепатре, кто поиздевался над "беззащитным платьишком".

Ей хотелось куда-нибудь, где ничто не будет напоминать о приключившемся дерьме, и она отправилась искать в окрестностях подходящее уютное заведение. Набрела на кафе с видом на бронзового индюка. Старый знакомый: год назад, когда была в Дубаве с туристической группой, они около этого индюка фотографировались.

Ее преследовала птица, похожая на голубя: если не присматриваться, вроде бы настоящая, но вместо пары глаз-бусинок — один циклопический глаз над клювом, скорее человеческий, чем птичий. Соглядатай. Магическое создание для слежки. Скорее всего, работа Виолетты. Она больше не подозреваемая, иначе сидела бы не здесь, но все равно под колпаком. Хорошего настроения это ей не добавило.

Впрочем, было и еще кое-что. Ее видение на набережной Сереброны: умирающая в овраге — это Анита Грофус. Шмотки те самые, которые были на ней под конец на третью ночь бала. И обогнавшая "Мадрид" Клеопатры "Сиена", в которую Жозеф чуть не врезался, когда Ола закричала, наверняка принадлежала Аните.

Кошмар привиделся не просто так: в тот момент, когда "Сиена" пошла на обгон и поравнялась с "Мадридом", сработал "Фонарик" — ведь она, не подозревая о том, на несколько секунд оказалась рядом с Анитой, находившейся в соседней машине. "Считала" ее и ни черта не поняла. Если бы поняла, сказала бы Лепатре, они бы сообщили в полицию, и тогда Ола не провела бы ночь в следственном изоляторе, а Анита Грофус не стала бы жертвой уголовников, нанятых, по всей вероятности, ее конкурентами.

Вспомнилась укоризненная цитата с постера в полицейском управлении: "И все это — из-за одного безответственного пьяницы!"

— Олимпия, добрый вечер.

На вошедшей женщине был длинный черный плащ с блестками, к лиловой шляпке с вуалью приколот букетик фиалок.

— Так себе вечер, — отозвалась Ола.

— Пожалуй, так себе, — согласилась Виолетта, присаживаясь напротив. — Машину нашли. На береговой свалке за Восточными воротами.

— Нужно несколько часов, чтобы доехать от Дубавы до Восточных ворот. То, что я в это время была в душегубке, в расчет не принимается?

— Перестань, — оборвала магичка учительским тоном. — И не надо вот этого сленга с Изначальной, следственный изолятор — не душегубка.

— Кому как, — возразила Ола, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы добраться отсюда до ближайших береговых ворот.

— Обвинения с тебя сняты.

— Тогда зачем ваша птичка?

Она кивнула на окно: Соглядатай устроился на макушке бронзовой скульптуры.

— Чтобы можно было быстро тебя найти, если понадобишься, — сухо сказала Виолетта. — В настоящее время на Магаране из лесных только ты. Если есть кто-то еще, мы об этом не знаем. Следствию необходима твоя консультация. Напоминаю о том, что ты обязана сотрудничать с властями.

— Хорошо, чем я могу помочь?

— В машине никого не было. Пока осматривали ближайшую территорию, следопыт из Трансматериковой, которого взяли с собой, дошел до опушки Леса и обнаружил следы каблуков.

Сходится: в ее видении Анита Грофус умирала не на свалке, а в лесном овраге.

— Тебе не придется туда ехать, — добавила Виолетта. — Дерн вырезали и привезли в Дубаву. Я надеюсь, Изабелла уже научила тебя этому вашему приему извлечения информации?

— Да. Я смогу.

Нет необходимости рассказывать о том, что она "считала" раньше. Они уже в курсе, что Аниту увезли в ее же машине, и что похититель утащил ее в Лес. Довольно-таки странное обстоятельство: чтобы туда по доброй воле ушел пешком обычный человек — не лесной колдун, не сильный классический маг, не псих... Впрочем, кто сказал, что похититель — не псих?

Так и не съеденные круассаны она положила в бумажный пакет, который попросила у официантки. Виолетта за нее расплатилась. Ола не возражала.

В этот раз с ней разговаривали иначе: с официальной прохладцей, но без хамства.

— Душ у вас тут есть? — поинтересовалась Ола — в тон им, выдерживая стиль.

Душ есть. Для сотрудников. Эксперта, которому в ходе экспертизы придется вывозиться, туда, разумеется, тоже пустят.

В помещении с кафельными стенами и тремя парами казенных плафонов стоял дурманящий травяной запах. На бетонным полу расстелен кусок брезента, на нем прямоугольный кусок дерна — полметра в ширину, чуть побольше в длину. Космы травы и торчащие с боков корешки, наполовину раздавленный желтовато-розовый червивый гриб, несколько стебельков, усеянных бусинами черной перловницы, (или сагай-тоуги, если по-кесейски).

— Я должна раздеться до пояса, — обратилась она к Виолетте. — Мужчины пусть выйдут, стриптиз только за деньги.

Та повернулась к остальным, выразительно приподняв тонкую нарисованную бровь.

В помещении кроме Олы остались магичка и женщина из полиции, плотная и румяная в отличие от аристократически бледной Виолетты.

Будь у нее больше опыта, не пришлось бы раздеваться и показывать им шоу "А сейчас я изваляюсь в грязи". Но ей нужен максимальный физический контакт, иначе не получится. Она растянулась на полу, уткнувшись лицом в траву, соприкасаясь обнаженной кожей с листочками, стеблями, раздавленными ягодами, склизкой шляпкой развалившегося гриба. Виолетта и сотрудница полиции хранили корректное молчание.

...Ток растительных соков, копошение букашек, дремотное оцепенение неизвестно чьей куколки, беспокойство червяка под корнями, уже почуявшего катастрофическую перемену и скорый конец... След Аниты Грофус — отчаяние и невыносимое унижение, парализующий страх, понимание, что никто не придет на помощь...

Но с Анитой и так все ясно, есть тут еще один след, поинтересней. Если другие впечатления Ола вбирала в себя легко, как губка воду, то это никак ей не давалось. Ладно, сосредоточимся и попробуем снова...

В следующий момент она конвульсивно дернулась и откатилась в сторону. Ее прошило болью от носоглотки до копчика, горло как будто забито старой жесткой щетиной, кишки свернулись в холодный ком, а в окружающем мире чересчур много неправильного, горького, вызывающего негодование, зато силы мало-помалу прибывают, потому что она тащит за собой еду на веревке...

— Девочка, спокойно, без паники, — подскочившая Виолетта опустилась рядом на пол, схватила ее в объятия, прижала к себе. — Сливай мне, потихоньку сливай, вот так, я забираю...

Стало получше. Как будто гной постепенно выходит из нарыва.

— Еда на веревке, сукаблять... — прохрипела Ола. — Это маг... Он не лесной, сукаблять... Сейчас вырвет...

Ее вывернуло на край брезента — кусками съеденного в кафе омлета и желудочным соком.

Успевшая отстраниться магичка поднялась на ноги с таким перекошенным лицом, словно только что наглоталась гадости. В некотором смысле так оно и было.

— Клаус Риббер! — процедила она. — А Эльвира в Танхале, когда еще вернется... Ола, спасибо, ты нам очень помогла, без тебя мы бы не получили эту информацию. Женевьева, сможете устроить, чтобы девочку отвезли в гостиницу? — это было сказано женщине в форме. — Мне необходимо кое-что уточнить и выяснить. Следователю позвоню сама.

Сотрудница дождалась Олу за дверью душевой кабины.

— Идем, машина ждет.

— Спасибо, на трамвае доеду. Трамвай не вызывает у меня негативных ассоциаций. Главное, мои круассаны отдайте.

— А что я скажу госпоже Чевари?

— Все что угодно.

С пакетом под мышкой Ола обогнула стоявшую у крыльца машину и вышла на улицу. Кажется, ее окликнули, но она не обернулась.

Пока ехала в желтом, как луна, трамвае через разноцветную ночную Дубаву, в ее спинном хребте постепенно замирало эхо травяных соков. Привет из Леса, который всегда готов ее принять.

В особняке на Стрекозиной улице светились два окошка на первом этаже. Входная дверь призывно распахнулась ей навстречу.

Когда-нибудь тоже так научусь, подумала Ола, пробираясь в полумраке по коридору. В окна косо падал свет вычурного, в барочных завитушках, дворового фонаря. Спасенные Лепатрой вещи казались в потемках таинственно живыми, притаившимися — только и ждут, когда гостья пройдет мимо, чтобы продолжить свои беседы еле слышным шепотом и незаметные для людей перемещения.

— Думала, ты раньше заглянешь. Я звонила им вчера вечером, и мне сказали, что уже разобрались, так что тебя скоро выпустят. Где была?

— Вчера вечером? — она чуть не выронила пакет. — Да меня же только сегодня выпустили, ближе к обеду! Что я делала столько времени в этом говноотстойнике, если они разобрались еще вчера?!

— Тише, тише, не ругайся! Думаешь, моим вещичкам приятно это слушать? Среди них ведь есть и такие, кого из канализации достали! Вот у тебя за спиной чайное ситечко на стенке висит, так его злые люди в унитазе утопили, а слесаря спасли, и уже после этого оно ко мне попало.

Ола глубоко вдохнула, потом медленно выдохнула. Клеопатра в ее злоключениях виновата в последнюю очередь. Кому-нибудь она при случае выскажет все, что об этом думает, но здесь не то место и не та компания.

— У меня круассаны есть. Они все разные, можем каждый разрезать напополам.

— Сейчас тебе чай заварим с лесными травками, которые мне Текуса дала, чтобы нервы успокаивать. И ночуй, если хочешь, у меня, найдется местечко. Твой законный представитель — Изабелла, но раз ее здесь нет, а я ее сестра, а ты ее ученица, пускай объясняются со мной. Именно так я им и сказала, когда звонила. Если что, я за тебя заступлюсь, свои связи в ход пущу.

Ола уже убедилась, что ее связи — вовсе не плод ее расстроенного воображения. Отец Изабеллы и Клеопатры владел заводом, выпускающим оборудование для горнодобывающих предприятий. Понимая, что его дочери-ведьмы заниматься бизнесом не будут, не те у них интересы, незадолго до смерти он завод продал, а вырученный капитал инвестировал, обеспечив наследницам хорошие дивиденды. В гонорарах Лепатра не особенно нуждалась, и когда ее просили разыскать или "подлечить" какую-нибудь ценную вещь, обычно работала по принципу "услуга за услугу".

— Хочешь, устраивайся в комнате Вала, там не вся кровать загромождена, тебе места хватит. Или можно в гостиной на кушеточке, мы ее с улицы Вчерашних Разговоров принесли, стояла под дождем мокла...

— Лучше в гостиной.

В его комнате, да еще с хэнтаем под кроватью — только этого ей сейчас и не хватало, после ночевки в следственном изоляторе.

После завтрака Лепатра потащила Олу смотреть, что у нее есть. Так маленькие девочки показывают друг дружке свои сокровища — картинки, стразы, конфетные фантики, камешки с моря, завлекательные инопланетные мелочи непонятного назначения. У нее много чего есть, очень много, а Ола, гуляя вместе с ней по захламленному особняку, пыталась представить, как он выглядел раньше, при жизни отца этой сбрендившей семейки. Судя по всему, раньше тут было просторно, стильно и в высшей степени прилично.

Птичья трель звонка застала их в сумрачной комнате, превращенной в богадельню для пишущих машинок: черных, зеленых, бежевых и в шахматную клетку, громоздких и компактных, скромных конторских тружениц и тускло сияющих позолотой офисных королев. Среди них затесалось несколько дешевых ноутов: кто-то из туристов взял с собой, обнаружил, что цифровая техника не работает (о чем предупреждали заранее), выкинул за ненадобностью, а Лепатра пожалела и приютила.

— Сейчас посмотрим, кто пожаловал, — она вытащила из кармана складное зеркальце. — У вас на Изначальной системы видеонаблюдения, ну так и я себе такую состряпала, вещички всегда готовы мне послужить... Серьезные гости. Вот что, сперва я сама с ними потолкую, ты здесь побудь. Если понадобится, мигом найдем тебе хорошего адвоката.

Утешив девушку последним обещанием, она проскользнула к двери по лабиринту тесно нагроможденной мебели, словно пестрая ящерица меж камней.

Ола про себя выругалась: и снова здравствуйте! Не иначе эти деятели всю ночь напрягали извилины и додумались до версии, что она была сообщницей похитителя.

Ей пора в Лес. Она неплохо провела время в Дубаве, но теперь город намекает, что праздник закончился. Ее тотемный зверь где угодно пролезет, и она постарается не уронить честь долгианских крысобелок. Лишь бы Клеопатра ее не сдала.

Та скоро вернулась — хмурая, озабоченная, Ола ее такой еще не видела.

— Ну, что?

— Они за тобой пришли.

— Это я уже поняла. Сможешь выпустить меня через черный ход, если там никто не торчит?

— Да нет, нет, не арестовывать! — она даже руками замахала. — Хотят попросить, чтобы ты пошла с поисковым отрядом, как лесная колдунья.

— Тогда почему ты выглядишь такой встревоженной?

— Да потому что Текуса заругается, если я это допущу! Ты еще не взрослая ведьма, ты ученица, и до конца учебы тебе далеко. По закону тебя можно только на продуктовый склад в обязательном порядке отправить, а что-нибудь другое — это уж если сама согласишься, и если твоя наставница разрешит. Пусть попробуют заставить, Белка их засудит, ох, засудит! Я назвалась твоим законным представителем, и они давай меня уговаривать, деньги совали, а я им говорю, что без наставников такие вопросы не решаются.

— И с какого перепоя им опять сдалась именно я? Так сильно полюбили?

— А больше никого из лесных в Дубаве сейчас нет, и на всем Магаране нет. Я даже знаю, что лесные со всего архипелага в Лес утянулись — и Текуса с Белкой, и Вал, и остальные, их теперь не дозваться.

— Он же на складе... И почему тогда меня с собой не взяли?

— Ты же сама решила на Новый год поехать в Дубаву. А на складах в эту неделю тоже каникулы. Они хотят, чтобы с поисковым отрядом пошел кто-то из лесных, но кроме тебя позвать некого. Идем, сама им скажи, что ты ученица-первогодка, никаким премудростям еще не обучена и без наставницы ничего не решаешь. Не бойся, они там как собаки побитые.

Визитеры сидели в гостиной. На побитых собак они были не похожи, но и довольными не выглядели. Виолетта и трое мужчин. Одного Ола уже видела в полицейском управлении, было в нем что-то от хищной рыбы. Другой в камуфляже, большой, обветренный, загорелый. Третий, в неброском дорогом костюме, смахивал на пациента, которого только вчера откачали от инфаркта.

Девушка сухо поздоровалась. Она не собиралась ничего говорить себе во вред, но любезничать с ними тоже не собиралась. Ночевка в следственном изоляторе после того, как выяснилось, что она в преступлении не замешана, не входит для нее в категорию "бывает, проехали".

Магичка представила своих спутников: инспектор Вебер, командир спасательно-поискового отряда капитан Федоров и господин Грофус.

Смерив каждого внимательным, с сумасшедшинкой, взглядом, Клеопатра устроилась в кресле с высокой спинкой, выставив из складок вырвиглазно-цветастого халата голое колено. Улыбнулась бледными пухлыми губами — не то чтобы с угрозой, скорее, с предупреждением.

Ола окончательно успокоилась: силком ее из этого дома не уведут. Тем более что есть у нее еще один козырь — ее собственный. И он с самого начала у нее был, хотя она это осознала только прошлой ночью в камере.

"Давайте, начинайте угрожать — и я скажу об этом вслух. Чтобы вы знали, что я об этом знаю".

Заговорила Виолетта:

— Олимпия, мы хотим попросить тебя о помощи. Что случилось с Анитой Грофус, ты в курсе. За ними отправилась оперативная группа, но след ведет вглубь Леса, нам позвонили с пропускного пункта Восточных ворот. С оперативниками пойдет поисковый отряд капитана Федорова. Мы просим тебя принять участие, ты здесь единственная из лесных, остальные далеко.

Грофус, словно по сигналу, вытащил из-за пазухи бумажник из кожи древесной каларны.

— Вначале у меня будет один вопрос, — сказала Ола.

— Да, конечно, — кивнула магичка.

— Насчет того, что я невиновна, выяснилось еще вечером в тот день, когда меня задержали, так ведь? Почему меня не освободили сразу?

— Перед этим надо было оформить все необходимые документы и подписать приказ, — сочувственным тоном сообщила Виолетта.

— Все должно выполняться согласно установленному порядку, — добавил похожий на хищную рыбу Вебер — непререкаемо и веско, словно водрузил на стол тяжелую папку с бумагами.

— Понятно. Спасибо за пояснения, дальнейший разговор не имеет смысла.

Лепатра кивнула ей одобрительно. Господин Грофус теребил бумажник, словно примеривался, сумеет ли порвать его надвое.

— У тебя непогашенная судимость за прошлые делишки, — напомнил Вебер. — Я бы на твоем месте подумал.

— То есть, вы мне угрожаете незаконным арестом и новым сфальсифицированным обвинением? Тогда я не уверена, что в следующий раз дождусь, когда вы оформите все необходимые документы, — Ола улыбнулась, глядя не на него, а на Виолетту.

Та сощурила глаза с накрашенными ресницами.

— Ты о чем?

"Да ты уже уловила, о чем..."

— О том, что я лесная, и Лес придет за мной. Надо только по-настоящему захотеть и позвать — не обязательно вслух, можно мысленно, тогда Лес меня заберет. Ночевка в холодном антисанитарном помещении с загаженным согласно установленному порядку унитазом подталкивает к тому, чтобы этого захотеть.

— А это уже угроза представителям власти, — тяжело произнес Вебер, сверля ее взглядом. — Угрожаешь вторжением Леса в город. Ничего, можем так запереть, что никакой Лес до тебя не доберется.

— Речь идет не о вторжении, а всего лишь обо мне. Для того чтобы Лес меня забрал, хватит какой-нибудь ядовитой многоножки два сантиметра в длину, которая выползет из щели за плинтусом. А вам достанется труп, на который вы будете оформлять необходимые документы и писать объяснительные своему начальству, согласно установленному порядку.

Она по-прежнему смотрела на Виолетту и после паузы добавила:

— Это ведь может каждый из лесных, правда? Запломбированная дверь, которая ведет в Лес. Если со всех сторон безнадега, срываешь пломбу, и дверь открывается. Наставницы мне об этом не говорили, я сама поняла. Той ночью, когда пришлось воспользоваться вашим гостеприимством и тем самым унитазом.

После новой паузы в разговор вступил капитан Федоров:

— Олимпия, не надо сразу так обострять. Насчет вашей непогашенной судимости Вебер не то имел в виду. Судимость может быть досрочно снята, вот о чем речь. И если вы нам поможете, мы будем об этом ходатайствовать.

Его голос звучал властно и увещевательно: командир спасателей привык успокаивать тех, кто потерял голову, гасить конфликты и распоряжаться там, где от людей можно ждать любой фатальной глупости.

Магичка кивнула:

— Как раз это мы и хотим предложить. А также целительскую помощь, руку тебе подлечим.

— Нет уж! — встрепенулась Лепатра. — Нельзя ее, необученную, к таким делам привлекать. Наставницы ее здесь нет, а я дать согласие не могу. Она в ученичестве всего год, и весь этот год работала на складе. Ее лесное обучение еще и не начиналось по-настоящему.

— Некоторым вещам она все-таки успела научиться, — возразила Виолетта. — Я буду рядом, все подскажу, присмотрю за ней. Важно, что у Олимпии есть интуиция лесной ведьмы и контакт с Лесом, в этом ее никто из нас не заменит.

— Олимпия, я вам достойно заплачу за содействие в поисках, — пришибленно добавил Грофус.

— Не соглашайся. Нужны карманные деньги — я тебе дам. Все, что захочешь, или у меня найдется, или мы тебе купим, а с ними не ходи. Ты еще не готова такими делами заниматься, Текуса с меня голову снимет!

— Речь идет о жизни моей дочери! — теперь Грофус обращался уже к хозяйке особняка, а его белые, как будто замерзшие пальцы снова начали неприкаянно теребить бумажник. — Тут моя вина... Надо было добиться, чтоб она выкинула из головы мысли об этой своей самостоятельности, вышла замуж и занималась домом, а не лезла в бизнес, в конкуренцию... Я старался, давил на нее, но она меня не слушала, вот и доигралась...

Ола хмыкнула: ну, ясно, почему Анита стала такой, как есть, от кого и от чего ей всю жизнь приходилось защищаться.

— Олимпия... — снова начала магичка, оборвав потерпевшего.

Но тут опять защебетал звонок, Лепатра глянула в зеркальце, потом послышались торопливые шаги, в коридоре что-то упало (хозяйка неодобрительно свела брови), и вскоре на пороге появился запыхавшийся Артур.

— Здравствуйте! Прошу прощения. Я раскопал кое-что важное. Вот! — он достал из висевшей на плече сумки небольшую плоскую коробку. — Здесь бобина с пленкой, мне ее дали под залог. Госпожа Клеопатра, у вас найдется кинопроектор?

— Артур, в чем дело? — Виолетта слегка нахмурилась. — У нас нет времени на кино.

— Это короткометражка, всего пять минут. Любимый фильм Клауса Риббера, который он в ноябре-декабре каждую неделю смотрел в кинокафе "Сто иллюзий", в отдельном кабинете. Он там завсегдатай, заказывал разное, но это пересматривал снова и снова. Фильм из рождественской коллекции, очень старый, с Изначальной. Похоже на то, что Риббер отождествляет себя с персонажем этого фильма и воспроизводит его действия — с маньяками такое бывает. И если это так, надо взять под охрану Памелу Грофус, он может вернуться за ребенком Аниты.

Грофус беспомощно моргнул два раза, угол его рта болезненно дернулся, а Вебер деловито осведомился:

— Где у вас телефон?

— В углу на столике. За спиной у вас, оглянитесь. И кинопроектор есть, я их по очереди в гостиную беру, чтобы каждый чувствовал себя нужным, чтоб никому не обидно... Вон там в нише стоит.

— Помочь? — поднялся Федоров.

Пока инспектор отдавал распоряжения по телефону, капитан вытащил из угла штатив на треноге, повесил и развернул экран. Тяжелые складчатые портьеры цвета черного кофе задернулись сами собой, зажглась настольная лампа с витражным абажуром. Можно подумать, что это автоматические хоум-сервисы, как на той Земле, которая осталась для Олы в прошлом, а на самом деле — колдовство Лепатры.

Свет погас, застрекотал проектор. Со звуковым сопровождением возиться не стали: Артур сказал, что персонажи почти не разговаривают, а там, где есть реплики, внизу появляются титры.

Оказалось, что Ола этот фильм уже смотрела. В Гревде они с Идой после работы иногда ходили в кино, с середины декабря там крутили "Новогоднее музыкальное ассорти" — подборку короткометражек на тему грядущего праздника. Этот ролик выделялся среди остального: красивая музыка, красивые пейзажи и странный гнетущий сюжет. Дед Мороз или Санта-Клаус (Ола так и не уяснила, чем эти персонажи друг от друга отличаются) похищает девушку, похожую на Аниту Грофус, таскает ее, измученную, со ссадинами на лице, по горным хребтам, болотам и пустошам, туманным, как преддверие загробного мира. Потом он исчезает, а героиня на берегу горного озера встречает свою дочь, на которую в начале фильма ни за что накричала, и обе счастливы, как будто не было перед этим ничего плохого.

— Он ее не убил, — с тусклой надеждой произнес Грофус. — И девочку не убил... Если Риббер из тех психопатов, для которых важно воспроизвести определенный сценарий, он должен сохранить ей жизнь.

— И должен вернуться сюда за Памелой Грофус, тут-то мы его и возьмем, — добавил Вебер. — Ребенка будет охранять специальная группа, в составе которой включим опытного мага, чтобы обезвредить преступника. Госпожа Чевари?

— Мага обеспечим, — кивнула та. — Еще с лета было ясно, что у Риббера звездец, но пока это проявлялось только на словах, сообщество надеялось, что он образумится. Любимый фильм — это звоночек... Жаль, что мы раньше не знали о его предпочтениях.

— Фильм о наказании. Наверное, Риббер считает, что наказывает Аниту за неправильное поведение. Может быть, он все-таки вернет ее живой, если она исправится?.. — Грофус так смотрел на остальных, словно все они Рибберы и должны принять решение, будет его дочь жить дальше или нет.

"Несчастный упертый дурак с бумажником", — подумала Ола, а вслух тихонько сказала, обращаясь к Артуру:

— Когда я смотрела это в кино, было впечатление, как будто сюжет склеен из двух разных сюжетов. Сначала для героини весь этот ужастик, а потом она у озера под солнышком встречает своего ребенка, и абсолютная идиллия... Нелогично. В жизни она бы после такой жути полгода реабилитацию проходила. В жизни так не бывает.

— Да все там логично, — вздохнула Лепатра. — Вы, что ли, смотрели-смотрели и ничего не поняли? Ты верно сказала — в жизни не бывает, но концовка-то не про жизнь, а про смерть. Умирает она, лежит то ли где-то в болоте, то ли на горном склоне в снегу, и напоследок ей привиделось, что она встретилась со своей дочкой, и все у них стало по-хорошему. Иногда человеку перед смертью мерещится то, чего он так и не сделал, хотя собирался сделать. А маньяк этот ухайдакал девку, наелся от пуза ее жизненной силы и пошел себе дальше. Это фильм про убийство.

— Мне тоже показалось, что конец не стыкуется со всем остальным, но такая трактовка, пожалуй, все объясняет, — согласилась Виолетта. — Думаю, Памелу все равно необходимо взять под охрану.

— Возьмем, — отозвался полицейский инспектор. — Уже едут.

— Олимпия, — магичка перевела взгляд на девушку, — поисковый отряд в ближайшее время двинется по следу, и мы просим тебя присоединиться.

— Она не должна, — отрезала Лепатра. — Вы не получили согласия ее наставницы. Она ученица, неопытная совсем, еще ничего толком не умеет кроме консервации-расконсервации. Вы ее в кутузке лишнее время продержали, потому что какая-то ленивая задница не поехала вечером к начальству подписывать приказ. Анита ей не подружка. Она вам ничего не должна, и никуда она с вами не пойдет.

— Я им ничего не должна, — подтвердила Ола. — По закону меня можно привлечь в экстренном порядке только к работе на продуктовом складе, и Анита у меня симпатии не вызывает. Но я все равно пойду.

3. Звездец

Лес тонул в дремотном осеннем тумане. Сверху тихо сыпались древесные семена — словно дождик, только сухой. Непролазная чащоба, вездеходы не пройдут. Клаус Риббер понимал, что возможна погоня, и выбрал такой маршрут, где ни колеса, ни гусеницы не помогут сократить дистанцию.

За чащобой река Тайва, приток Сереброны, и через нее переброшен висячий мост, которым пользуются и люди, и кесу. С ним удобней, чем без него, поэтому он пребывает в целости и сохранности. Устроить возле него засаду — это всегда пожалуйста, но в разрушении моста никто не заинтересован. Кроме Клауса Риббера.

Если он маньяк-подражатель, как предположил Артур, он потащит Аниту через болтающийся над речкой мостик — в фильме был такой эпизод. И после этого с него станется уничтожить переправу, чтобы опергруппа и спасатели не испортили ему дальнейшее кино.

Оба вездехода отправились к Тайве кружным путем, а поисковый отряд двинулся напрямик.

Ола шла впереди с Федоровым, Виолеттой и следопытом из Трансматериковой компании. Последний и без нее разобрался бы, куда ведет след, но у лесной ведьмы это получалось быстрее. Ей не приходилось высматривать сломанные определенным образом ветки, серые пушинки от кардигана Аниты, продавленные тонкими каблуками ямки в массе гниющих листьев или в хвойном ковре. Шагая в тумане вместе с остальными, Ола сама была этим туманом, сквозь который вереницей пробираются люди с рюкзаками — и еще была примятыми стеблями, на которые наступали те, кто прошел здесь раньше, и свисающим с ветвей любопытным лишайником (он как будто все время спит, но в то же время ему любопытно, что происходит вокруг), и лианами-путешественницами, неутомимо ползущими во все стороны, хотя это не мешает им оставаться на месте. Как будто она одновременно жила и наяву, и во сне, но при этом никакой дезориентации, то и другое совмещалось. Как будто сложили вместе два рисунка на прозрачных листах, и все детали так совпали, не перекрывая друг друга, что в результате получился новый рисунок, на порядок сложнее.

Клаус Риббер использовал сбивающие со следа чары, но они могли обмануть людей, а не Лес. На этой территории он был чужаком, а Ола — своей. Он все учел: и то, что на Магаране сейчас нет лесных кроме одной-единственной ученицы, и то, что у Олы с Анитой на балу случился конфликт — поэтому подозреваемой номер один станет Олимпия Павлихина, а если все-таки вычислят истинного виновника, у нее не будет причины лезть из кожи, даже если ей заплатят за участие в поисках. С его точки зрения — учел все. Кроме пары мелочей. Во-первых, тот, кто Олу подставил, не нравился ей намного больше, чем эта несчастная сучка Анита. Во-вторых, хренов маньяк не знал об эксперименте с "Фонариком" и о том, что полученная информация существенно ослабила ее неприязнь к Аните.

Погоня двигалась со всей возможной скоростью. Слишком велик отрыв, но к концу дня вроде бы удалось его сократить. Будь она опытнее, попросила бы помощи у птиц, но до такого взаимодействия с Лесом ей пока далеко.

На привал остановились, когда совсем стемнело. Ола, Федоров, Виолетта и Бенедикт — второй маг, который пошел с ними для обезвреживания Риббера — сидели вчетвером у костра, вокруг горели другие костры, спасатели ужинали и травили анекдоты. Артура не взяли, хотя он просился, но ему скоро возвращаться в Гревду на склад, а операция может затянуться.

Из подернутого белесой дымкой непроглядного мрака тянулись, нависая над головами, черные ветви с древесными грибами и лохмотьями лишайника, тоже окрашенными в цвета ночи. Похолодало: днем все еще лето, а по ночам уже заметно, что подкрадывается осень.

Уплетая из банок гречку с тушенкой, Бенедикт и Виолетта обсуждали вопрос о том, когда у Клауса Риббера появились признаки "звездеца". По всему выходило, что давно, а рвануло только сейчас, и хорошо, что он попал в зону внимания еще на первой жертве...

— А вы уверены, что это первая жертва? — обронил командир спасателей.

Маги переглянулись и призадумались. Ола молча пила крепкий сладкий чай, заваренный прямо в котелке, и наслаждалась тем, что может держать нагретую кружку обеими руками. Лучший целитель Дубавы, доехавший вместе с отрядом до Восточных береговых ворот, всю дорогу лечил ей руку, так что на пропускном пункте она выкинула гипсовую повязку в контейнер с мусором.

Ола подозревала, что у целителя все получилось так замечательно, потому что подарок серой шаманки уже выполнил свое предназначение.

Виолетта с Бенедиктом отсели в сторонку, продолжая беседу вполголоса, а Федоров разлил по кружкам остатки чая и спросил:

— Знаешь, что такое в нашей работе настоящий звездец, чтобы не выразиться грубее?

В Лесу они сразу перешли на "ты".

— Случай Риббера? Когда рвет крышу у сильного мага с манией величия и активной, типа того, жизненной позицией...

— Не, это еще не самое худшее. Подскажу: когда гоняешься по Лесу за отморозком вроде Риббера, который заложника с собой таскает — кто твой главный противник?

Вопросик с подвохом, это она почувствовала сразу.

— Дай подумать. Ты имеешь в виду кесу, которые могут убить и тех, и других?

— Предположим, кесу рядом нет, в радиусе до сотни километров.

— Крупные хищники? Всякие ядовитые твари? Я бы все-таки поставила на отморозка.

— Никого не забыла?

— Хочешь сказать, что ты сам себе противник, если в чем-то накосячишь?

— Другие варианты? — прищурился капитан спасателей.

— Если окажется, что заложник заодно с преступником, и с их стороны это блеф?

— Уже теплее, но не то.

Ола еще некоторое время ломала голову, потом сдалась:

— Ну, тогда не знаю, кем должен быть заложник, чтоб оказаться главным противником спасателя... Психом? Истеричкой? Мудаком с потреблядским синдромом, который везде качает права?

— Любого из них можно образумить, в этом деле мы ученые. Но если у заложника стокгольмский синдром — тут тебе полный звездец, хуже не бывает. Он тогда будет против тебя заодно с преступником, и попробуй его перетянуть на свою сторону. С отморозком разговор короткий, есть угроза — стреляй на поражение, а этого гада с синдромом ты должен спасти, доставить на остров, сдать психологам. Такая, скажу я тебе, морока. Вот честно, врагу не пожелаю.

— Угу, — согласилась Ола. — Зато у спасательного отряда численное преимущество перед депрессивным заложником.

— Только это и радует. А ты прикинь, если б один на один, тогда хоть стреляйся. Однажды мой товарищ так вляпался, ну, сложилось оно так, до сих пор вспоминает и вздрагивает. Хотя здоровый мужик вроде меня, было дело, от медвераха ножом и рогатиной отбился.

На ночлег спасатели устроились в пропахших репеллентами компактных палатках, а Ола забралась в спальный мешок у подножия громадного дерева с норой под корнями — может, даже не одной. Обитатели норы ничего доброго от людей не ждали и не высовывались. Рядом с Олой стукнула о землю шишка, свалившаяся оттуда, где сплошные ветки и туман. На шишке сидел кто-то с длинными слюдяными крыльями, блеснувшими в свете костра. Заложив круг над лагерем, он одурел от репеллентов и полетел прочь, вихляясь из стороны в сторону. Порой негромко переговаривались часовые. В конце концов девушка задремала, и от беготни по "Бестмегаломаркету" ее спас капитан Федоров, рявкнувший: "Подъем!"

Зелье для Отхори, которым поделилась Лепатра, она взяла с собой, но решила приберечь на потом.

Моста на месте не было. С обрыва свисали покореженные стальные тросы и остатки горелых веревок с обугленными дощечками.

Внизу мчалась Тайва, приплясывая на порогах. Кое-где из венчиков бурлящей пены торчали скользкие каменные клыки.

Берега вздымались слоистыми изжелта-бурыми кручами, поверху сплошным гребнем тянулся смешанный лес.

Виолетта и Бенедикт настороженно озирались, как будто опасались засады, хотя Ола могла бы поручиться, что в окрестных кустах никого нет, кроме всякой мелочи. Уже собиралась сказать об этом, но тут Бенедикт по-киношному выхватил пистолет и навскидку сбил сидевшую на ветке зверушку. Ола только моргнуть успела. И моргнула во второй раз, когда зверушка, не долетев до земли, истаяла в воздухе призрачной кляксой. Соглядатай, оставленный Риббером.

До ближайшего отмеченного на карте брода полсотни километров. Передохнуть, пообедать — и вперед вдоль берега, других вариантов нет. Строить плот никакого смысла: даже если Тайва не разобьет его о камни, тут не выгрести. На что и рассчитывал чокнутый маг, косплеящий Санта-Клауса.

Один из оперативников, худощавый, немного сутулый, с лицом изношенным, как видавший виды ботинок, подошел к самому краю, закурил. Походка у него была дерганая, жесты резковатые, нервные.

— Переживает, что премия уплыла? — совсем по-дээспэшному ухмыльнулась Ола, обращаясь к остановившейся рядом Виолетте.

— Нет, не об этом, — серьезно и сухо ответила магичка. — Аниту он знал еще ребенком, Гай Грофус — его старый товарищ, они вместе служили в армии по призыву. Тебе стоит пересмотреть свое отношение к полиции.

— После того, что они мне устроили? После инспектора Вебера и следователя Косинского?

— Ола, мне тоже больше нравятся полицейские из книжек и фильмов — благородные рыцари закона, мудрые, тактичные, не знающие грубых слов и грязных приемов. Но это идеал, а в жизни есть Вебер и Косинский, и я с ними сотрудничаю, потому что они защищают законопослушных людей от бандитов, мошенников, маньяков. Несмотря на свои личные недостатки. Это живые люди, а не положительные герои, но других у нас нет. Ты ведь тоже не ангел, и судили тебя не по сфабрикованному делу.

— Угон машины. Мы опаздывали к порталу. И эту тачку мы бы с собой на Землю не взяли, так что мы ее временно позаимствовали. По факту это была только кража бензина, израсходованного в поездке.

— Не только. Ты кое о чем забываешь. Вы тогда привели в бессознательное состояние солдат, которые приехали в столовую на этом вездеходе. Бросили их на улице в темное время, на растерзание медузникам. Тебе повезло, что никто не погиб.

— Мы же их в кусты затащили. Медузники не могли до них добраться.

— Вы это сделали, чтобы спрятать их от людских глаз, а не от медузников. И после этого у них были проблемы со здоровьем.

— С нашей стороны эту проблему решили, — буркнула девушка, раздраженная и тем, что опять приходится оправдываться, и лишним напоминанием о том, что она, никуда не денешься, перед Валеасом по уши в долгу. Это он тогда решил проблему, переступив через свою неприязнь к армейским. Иначе бы Ола так легко не отделалась.

— Я не твоя наставница, но я считаю, что тебе надо об этом подумать, — строгим тоном произнесла Виолетта и направилась к остальным.

Изящная и прямая, как балерина, в подогнанном по фигуре камуфляже. Блестящие черные локоны выглядели так, словно в последний раз она мыла голову сегодня утром. Лепатра сказала, что ей сто пятьдесят девять лет. Подвид С, кто бы сомневался.

Отыскав заросшую тропку, Ола спустилась на отмель. Местами приходилось хвататься за торчащие из склона корни, чтобы не полететь кувырком.

Узкая галечная полоса вдоль отвесной громады, петлистые корни свисают засохшими щупальцами. Река лизнула носки сапог. В Лесу хорошо, в Лесу всегда хорошо, но если б еще не было рядом толпы людей... Сейчас их, по крайней мере, не видно, хотя и слышно.

Пасмурно. Небо мягкое, белесое, затуманенное, как в Отхори. Из-за бешеного течения отражения смазаны — импрессионистская рябь, клочья пены, а из воды у берега на Олу задумчиво смотрит неподвижное темное лицо, похожее на маску...

Она сморгнула, но маска не исчезла. В следующий момент стало ясно, что она видит плывня-масочника: у них на шкуре, на условном загривке, характерный рисунок, напоминающий человеческое лицо. Изабелла говорила, что их когда-то вывели кесу для речных перевозок — так же, как пустотелых червей-путешественников для перевозок наземных. Однажды она взяла Олу на прогулку по Лесу вдоль Маны, которая протекает через Манару, и познакомила с громадным, как ковер в гостиной, старым плывнем. Они даже прокатились на нем, лавируя среди кувшинок и травяных островков. Питается плывень рыбешкой, улитками, рачками, личинками — он плоский, словно камбала, может охотиться и в глубине, и на мелководье, а на зиму зарывается в донный ил и впадает в спячку.

— Привет!

Присев на корточки, она сунула руку в холодную воду и дотронулась до бугристой оливково-бурой шкуры. Амфибия шевельнулась, сместилась в сторону.

— Я своя, — сообщила девушка — и вслух, и посланием-импульсом, как учила наставница. — Я на тебя не охочусь. Ничего себе, какой ты большой...

Этот вроде бы поменьше того плывня, который живет в низовьях Маны, но тоже мог бы прокатить Олу на спине.

Она сощурилась, обдумывая то, что вначале пришло в голову не всерьез. Плывень может прокатить ее на спине. Прокатить. Через речку. На ту сторону.

Спустя полчаса, наладив контакт с речным жителем, который согласился подождать ее возле отмели, Ола полезла наверх. Ей позарез нужен кто-нибудь, кому наплевать на нее, но не наплевать на Аниту Грофус — и такой человек в отряде есть.

На траве лежали рюкзаки, пахло тушенкой и макаронами. Ола тоже проголодалась, но придется в этот раз пропустить обед. Приятель Гая Грофуса снова курил в сторонке. Еще бы знать, как его зовут... Хотя это не важно.

— Надо поговорить.

Тот повернулся. Ола скорее угадала, чем определила, что у него нелады с сердцем.

— У меня есть возможность переправиться на ту сторону. Там, внизу, плывень, он меня перевезет. Мне надо взять с собой необходимые вещи для Аниты — так, чтобы никто не заметил. Нужна ваша помощь.

Он несколько секунд на нее смотрел — глаза под скошенными складками век внимательные, недоверчивые — потом сказал:

— Я с вами.

— Боливар не вынесет двоих.

— Вы не справитесь.

— Два человека и багаж для плывня будут неподъемным грузом, — может, и нет, но брать его с собой Ола не хотела. — Чтобы вам не пришлось красиво утопиться посреди речки, если вопрос встанет таким образом. Для Аниты должны были захватить сапоги, носки, штаны, куртку. Где все это лежит, знаете?

— У меня в рюкзаке.

— Еще два спальника. Палатку не потащу. Медикаменты для Аниты. Сухари, копченая колбаса, еще хорошо бы шоколад и две-три банки сгущенки — это здесь ходовая валюта. И вы поможете спустить вниз мой рюкзак.

— В одиночку не справитесь.

— Я не собираюсь мериться силой с магом-психопатом. Постараюсь потихоньку увести у него Аниту, а потом будем играть в прятки, пока вы не подойдете. У меня преимущество — на моей стороне Лес, а вы же рано или поздно переправитесь на тот берег.

— Они далеко ушли.

— Догоню. Они идут медленно, у Аниты наверняка кровавые мозоли и ноги отекли, а этот хмырь думает, что отделался от погони.

— Пошли, — после минутного размышления согласился оперативник. — Меня зовут Борис Данич. Если спасете Аниту, я буду ходатайствовать о том, чтобы с вас досрочно сняли судимость.

— Об этом и так будут ходатайствовать. От вас мне нужно другое. Я хочу, чтобы следователь Косинский и инспектор Вебер принесли мне официальные извинения, и если я спасу Аниту, вы побеседуете об этом со своим руководством.

— Они выполняли свою работу. Вас подозревали в убийстве.

— Передо мной должны извиниться за это ваше отстойное тыканье. Это, что ли, тоже часть работы — без этого никак? А Вебер нахамил мне в доме у Клеопатры Мерсмон уже после того, как выяснили, что я вашу Аниту не убивала. Так что я хочу услышать от них извинения, от обоих.

— Хорошо, я поговорю об этом с коллегами, — измученно глядя на нее, согласился Данич.

— Вы пообещали это лесной ведьме в Лесу, и Лес вас услышал. Идемте.

Пока остальные уминали тушенку с макаронами, Ола с Даничем упаковали в рюкзак второй спальник, резиновые сапоги, ракетницу, сверток с вещами для Аниты, рассовали по карманам плитки шоколада, три банки сгущенки, еще одну кружку, второй нож, баллончик репеллента. Они действовали, как мародеры, укрывшись от чужих глаз за кустарником, и Ола мысленно просила Лес помочь, чтобы никто их не застукал.

Спустились на отмель: девушка первая, за ней Данич с багажом. Плывень ждал, она и наверху чувствовала, что он ждет, беспокоило ее другое — сумеет ли он увезти ее с грузом.

— Держитесь на расстоянии, а то спугнете.

Разувшись, закатав джинсы, Ола по колено вошла в речку и взгромоздила рюкзак на твердую мозаичную спину всплывшей амфибии. Он из материала с водоотталкивающей пропиткой, есть надежда, что содержимое не намокнет. Даже в двух шагах от берега течение так и норовило свалить ее с ног.

— Возьмите револьвер. Пригодится.

Хотела отказаться — лишняя тяжесть, но потом решила, что, может, и правда пригодится: если она встретит кесу и попросит их о помощи, револьвер сойдет для подарка, в придачу к шоколаду и сгущенке. Положив его в верхний карман рюкзака, она затолкала под ремень сапоги и распласталась ничком у плывня на спине.

— Ну, поехали, мой хороший!

— Помоги вам Бог, храни вас Бог, — сказал ей вслед оставшийся на берегу Борис Данич.

Ола его уже не видела. Приподняв голову, она смотрела вперед по курсу — на бурлящую сизую Тайву, оскалившую клыки, на другой берег, до которого не больше двадцати метров, но их еще надо преодолеть!

Сплошной мышечный плавник по бокам у амфибии начал ритмично и мощно вибрировать, плывень неспешно двинулся наискось поперек течения. Площадь спины у него десять квадратных метров, если не все двенадцать, и держался он ровно, так что не было риска соскользнуть, но Ола судорожно пыталась вцепиться пальцами в мокрую твердую шкуру, словно это в случае чего могло бы ей помочь. От шкуры остро пахло рыбным магазином.

До берега уже было рукой подать, когда позади стали кричать. И чего они, интересно, хотят: чтоб она повернула обратно?..

Пристать надо там, где можно без проблем вскарабкаться по склону с тяжелым рюкзаком за спиной. В поисках подходящего места пришлось сместиться по течению дальше к северу. Наконец плывень уткнулся в отмель, под брюхом зашуршала галька.

— Спасибо, мой хороший, солнышко ты мое водяное...

Она перетащила рюкзак на сушу и только тогда посмотрела назад: на покинутом берегу толпа зрителей — весь спасательно-поисковый отряд. Из-за рева Тайвы не разобрать, что они кричат. Скорее всего, что-нибудь нецензурное.

Помахав им, Ола постояла на отмели, дожидаясь, когда высохнут мокрые ноги, потом натянула носки и сапоги, надела рюкзак и, цепляясь за выпирающие древесные корни, полезла наверх.

Как Риббер решил проблему съестных припасов, выяснилось, когда она обнаружила закопанный в палую листву пакетик с мусором: там была упаковка от "Экстрим-рациона N1" земного производства. Дорогая импортная штука, но некоторые могут себе позволить. Одна капсула содержит оптимальный суточный набор питательных веществ и витаминов, вдобавок в желудке разбухает в желеобразную массу, чтобы не возникало ложного чувства голода. Они с Анитой идут налегке, но идут медленно. Ола постепенно сокращала отрыв. Не так быстро, как хотелось бы. Если бы не рюкзак... И выкинуть нечего, там все нужное.

Она уже ходила на большие дистанции с увесистым рюкзаком, и когда выбиралась с наставницами в Лес по выходным, и когда однажды пошла с Валеасом.

Эта их совместная адская вылазка — из разряда "больше никогда": Изабелла на месяц уехала, а они с Текусой собирались по грибы, на субботу-воскресенье с ночевкой, но старая колдунья расхворалась и отправила их вдвоем. Валеас тогда навьючил на Олу все, что было, и на резонный вопрос: "Самому-то, что ли, тяжело?!" — невозмутимо ответил: "Мне не тяжело, а тебе полезно". "А если я сдохну?" — огрызнулась Ола. "Значит, судьба у тебя такая незавидная", — ухмыльнулся старший ученик.

Так что чертов опыт у нее был, и все бы ничего, если бы почаще отдыхать, но она здесь не на прогулке, а преследует долбанутого маньяка и сучку-потерпевшую.

План у нее имелся только на случай, если встретятся кесу. Те всегда не прочь поохотиться: именно это она им и предложит, с уговором, что Риббер — их добыча, а ей пусть отдадут Аниту. Можно пообещать за Аниту много сгущенки и шоколада, Грофус-папа на радостях все организует.

Лишь бы повезло их встретить... Но представление, что кесу подстерегают тебя в Лесу за каждым кустом — оно, мягко говоря, ошибочное, хотя заинтересованные лица вовсю его эксплуатируют, как в идеологических, так и в финансовых целях, особенно когда речь заходит о распределении бюджета. Кесу — хищники, верхушка пищевой пирамиды, их не может быть слишком много. Они ведут кочевой образ жизни и появляются то там, то тут, но совершить путешествие по Лесу и не обнаружить следов их присутствия — это запросто. Судя по всему, в настоящее время их здесь нет, так что придется действовать без союзников, на свой страх и риск.

Сделав короткий привал, она пообедала сухарем и куском копченой колбасы, запила водой из родника. Время от времени срывала и на ходу грызла молодые побеги белохвойника — вкусные, кисленькие, а однажды ей попался куст фиолы с глянцевым, как будто граненым плодом величиной с кулак. Редкий деликатес, в городских магазинах продается поштучно. Ола срезала его с ветки и съела, бесцеремонно выдернув за хвостик миниатюрного зверька с оливковой шерсткой, похожего на мышь, который уже начал вгрызаться в эту ароматную благодать, уцепившись за кожуру крохотными коготками. Выкинутый в траву зверек заверещал ей вслед, жалуясь на грабеж.

Белесое пасмурное небо постепенно меркло, сливаясь с кронами деревьев, луна заблудилась в тумане, и когда видимый мир съежился до нескольких сосен, Ола остановилась на ночлег. Сухой мшистый пригорок под лиственным навесом. Во мгле размыто мерцают фонарики — зеленый, голубой, фиолетовый, золотистый, еще один фиолетовый... Грибы-светляки. Наверху что-то шуршит — то ли ночная птица, то ли медузник запутался в ветвях и лианах. С летучими кровососами иной раз такое случается, и тогда они сами становятся добычей.

Усевшись на мох, Ола выполнила охранительное колдовство, старательно, как учила Изабелла. Поблагодарила Лес за то, что он есть, за то, что она в Лесу есть, и в конце адресовала ему послание-импульс: она и дальше хочет оставаться живой.

Она теперь понимала, что во время гонки к порталу на краденом вездеходе, когда они с Эрикой свалились в овраг с осыпающимися стенками, ей со стороны овражного хищника ничего не угрожало. У сусарга хватательных конечностей много, и он вполне мог сцапать обеих, но утянул вниз только Эрику — потому что лесная ведьма заорала благим матом, ясно и недвусмысленно выражая свое желание жить. Лес услышал. В примитивный мозг сусарга так или иначе поступила информация: вот это — не еда. Ее вытащила подоспевшая Эвка, и обе решили, что Эвка ее спасла. Позже до Олы дошло, что она, пожалуй, все равно бы уцелела. Хотя это не отменяло того, что княжна Эвендри-кьян-Ракевшеди ее спасла.

Но даже для таких, как она, меры предосторожности в Лесу не лишние. Текуса порой говорила ученикам: "Эх, вы, балбесы, я потому и дожила до своих лет, что никогда об этом не забывала". Лесные животные не нападают на лесных колдунов — это, можно считать, правило, но для всякого правила найдутся исключения, и порой это длинный список мелким шрифтом на нескольких страницах. Ночуешь в Лесу без огня — ставь защиту, иначе будешь сам дурак.

Если бы в Бесте хотя бы кофе был хороший, это было бы вполовину не так муторно, подумалось ей утром, после беготни по торговому центру. Ладно, теперь она, по крайней мере, знает, что не проваливается во сне на Землю Изначальную — раньше ее пугала такая возможность — а целиком находится здесь, на Долгой Земле, в Отхори, только в неадеквате и в замкнутом пространстве. Или это не пространство, а что-то другое, для чего нет названия на языке яви? А может, название есть, но она не в курсе? Надо будет спросить потом у Изабеллы с Текусой.

Под эти размышления Ола, трясясь от холода, скатала отсыревший спальник, наскоро позавтракала колбасой и сухарями. Сейчас бы горячего кофе — пусть даже того самого, бестмегаломаркетовского, в одноразовом стаканчике — но кофе в Лесу нет. Только вода. Хотя Данич вроде бы запихнул в один из карманов рюкзака банку растворимого, которая "почти ничего не весит"... Все равно некогда. Потом, у костра, в компании средней паршивости. Надо быть слепым и глухим, чтобы назвать "хорошей" компанию Аниты Грофус, но, как заметил капитан Федоров, "люди всякие бывают, ты не выбираешь, кого спасать".

Лес тонул в тумане, словно дно необъятного молочного моря, и она пошла по этому дну, петляя меж черных стволов, которые обретали плотность только на расстоянии вытянутой руки. По следу. Риббера эта мгла задержит, а ее — нет.

Эти двое еле плелись. Время от времени Анита падала, но Риббер тянул за веревку, тогда она кое-как поднималась и брела за ним дальше. У нее силы убывали, у него прибывали. Он не просто так гулял с девушкой на природе, а выполнял оздоровительную процедуру — в этом Ола убедилась под конец погони. В Лесу непрерывно идет информационный обмен, и пока "носители" не распались на составляющие, информацию можно считать, если умеешь это делать. Олу этому научили. Обнаружив возле их недавней стоянки то место, где Риббер справил малую нужду, она этим приемом воспользовалась.

О его лейкоцитах, эритроцитах и кетоновых телах ничего не скажешь, да они ее и не интересовали. Зато Ола узнала другое: он серьезно болен, но идет на поправку — то, что он затеял, для него словно комплексная терапия. Он и забирает у Аниты жизненную силу, и получает удовлетворение от сознания своей правоты, и ощущает, что его жизнь наполнена смыслом, потому что он борется за нравственные идеалы. Жаль только, что магическое сообщество и полиция этого не понимают, но у него есть единомышленники, постепенно он и остальных убедит, сейчас главное — подлечиться. Замечательный новогодний фильм его спас, этот метод оказался эффективным: как будто тянешь сквозь трубочку вкуснейший питательный бульон. Не будь вокруг враждебного Леса, было бы еще лучше, но его знаний и умений хватает на то, чтобы защитить от Леса и себя, и свою спутницу.

Неизвестно, смотрела ли Анита любимое кино своего мучителя, но отломить каблуки она в конце концов догадалась. Только не возле ручья, как героиня фильма, а на очередной стоянке. Один валялся среди замшелых камней, и около него суетилась личинка с мохнатой спиной, полметра в длину, и так, и этак пыталась ухватить его жвалами. Год назад Ола перепугалась бы такой твари до холодного пота, а сейчас только глянула сверху вниз: мелочь неопасная. Второй каблук уже кто-то утащил.

Последний марш-бросок — и она их нагнала.

Если ты, обнаружив в Лесу дохлого ящера величиной с дворняжку средних размеров, не спешишь пройти мимо, а разгоняешь слетевшихся шмыргалей, хватаешь звериный труп в охапку и уносишь с собой, на радостях едва ли не мурлыча "моя прелесть" — тут возможны разные варианты. Либо ты вконец оголодал, и небеса милосердно подкинули тебе обед. Либо у тебя сорвало крышу, и возле береговых ворот тебя ждут не дождутся крепкие ребята со смирительной рубашкой. Либо ты ученый-натуралист и заполучил то самое, чего тебе недоставало для завершения многолетних исследований. Либо ты ведьма, и мертвая рептилия понадобилась тебе для черного дела. Или наоборот, для доброго дела — смотря с чьей точки зрения взглянуть на ситуацию.

Ящер напал на маленького свиненка, отбившегося от семейства, и его задрал примчавшийся на визг свинобраз. Поднял на клыки, затоптал копытами. Подоспевшая к развязке Ола порадовалась результату: то, что нужно, а нужен ей достаточно большой кусок мяса, который можно заколдовать. И хорошо, что победил не ящер: кабан тяжеленный, она бы его даже волоком не утащила.

Шмыргали сопровождали ее гудящей тучей: ты же сама все не съешь, и для нас что-нибудь останется...

— Анита — сучка, — объяснила им Ола.

Судя по согласному жужжанию, возражений у шмыргалей не было.

Она уже третьи сутки пасла Риббера и Аниту. Вилась вокруг них, словно осторожное лесное животное, которое рассчитывает поживиться, но избегает попадаться людям на глаза.

Хотелось надеяться, что старый колдун, наверняка учуявший постороннее присутствие, решил, что за ними увязался какой-то зверь. Ола старалась слиться с Лесом, стать неотличимой от других его обитателей — этому она уже научилась. Будь она из классических, вряд ли ей удалось бы провести опытного мага, но другое дело, когда у тебя в союзниках сам Лес.

Дважды посмотрела на них вблизи из засады. Клаус Риббер в долгополом красном балахоне, отороченном свалявшимся грязно-белым мехом: косплеить так косплеить. Анита в потерявших всякий вид модельных сапогах, замызганном кардигане и условно белой трикотажной одежке — то ли короткое платье, то ли длинный джемпер. На шее ожерелье с магаранской бирюзой, то самое, с бала. Волосы нечесаные, лица почти не разглядеть: грязь и ссадины, на глаза падает слипшаяся челка. А у Риббера лицо мудрое и благородное, преисполненное горькой отеческой укоризны — свою роль он отыгрывал по высшему разряду. Это его Ола тогда встретила в переулке около парикмахерской.

Анита двигалась, как зомби или плохо отлаженный робот, хотя никакие чары ее как будто не связывали. Только веревка на поясе. Понимает, что с маньяком-волшебником ей не справиться, и выжидает шанса, прикидываясь сломленной? Шанс у нее скоро будет. Теперь уже очень скоро. Лишь бы она хорошо себя проявила в предстоящем марафоне по пересеченной местности, а то зря, что ли, Ола старалась?

"Когда уберемся подальше от этого хмыря, поставлю ее перед фактом, что рюкзак тащим по очереди!"

"Сонных башмачков" Ола насобирала по дороге. Тут главное — не перепутать их с цветами других лиан, похожими, но для колдовства непригодными. Попадаются и по форме неотличимые, и тех же оттенков — бледно-фиолетовые, тускло-белые, пепельно-розовые, определить разницу можно только на ощупь. Текуса долго учила ее улавливать это особенное ощущение в кончиках пальцев: как будто прикасаешься к чему-то зыбкому, и оно то ли есть, то ли нет. "Сонные башмачки" уводят тропинками снов, и это путешествие с закрытыми глазами продолжаться два-три часа, а потом проснешься разбитый, как после долгой изматывающей прогулки наяву — куда там "Бестмегаломаркету"!

Клубень черной хундры нашелся в болотце, которое темной жемчужиной маячило в тумане. Пришлось закатать рукав, по локоть сунуть руку в холодную мутную воду и долго шарить среди стеблей камельяры остролистой, распугав здешнюю странную живность.

На пальцах остались порезы, зато теперь у нее есть то, что нужно. Мокрый клубень величиной с грецкий орех Ола тщательно завернула в полиэтиленовый пакет и спрятала в отдельный карман рюкзака. Пушистые светло-зеленые метелочки камельяры, как будто обсыпанные мукой, чуть заметно покачивались, хотя с чего бы им качаться в безветренную погоду... Она запоздало поняла, что в водоеме живет кто-то покрупней осторожной мелюзги, и этот кто-то мог бы цапнуть ее за руку, но не рискнул связываться.

Зачем ей понадобилась вся эта авантюра? Спросите что-нибудь полегче.

Грофус-папа за спасение Аниты отвалит кучу денег, это само собой, но заработать она могла бы и на складе, с еженедельной коробкой директорских конфет в придачу.

Снятие судимости? Ну, это бы совсем неплохо, однако бывшая дээспэшница отлично знала, чего стоят обещания должностных лиц, когда им от тебя что-то нужно. Сначала "Мы вам предоставим, выплатим, обеспечим, гарантируем...", нужное подчеркнуть, а потом "Ваш вопрос на рассмотрении..." — и это может тянуться до бесконечности. Она не электорат, чтобы вестись на такие уловки.

Словечко "электорат" на жаргоне дээспэшников было ругательным, хуже только "трудяга" или "альтруист". Впрочем, после года жизни на Долгой Земле Ола изменила свое отношение к тем, кого ее подельники из "Бюро ДСП" называли "трудягами" и "альтруистами".

Насчет извинений Косинского и Вебера она иллюзий не питала. Эти два упыря на службе у ее величества Отчетности скорее удавятся, чем станут извиняться. Люди разные, твердили ей Изабелла с Текусой, и никудышная из тебя ведьма, если ты этого не видишь. Ладно, в полиции тоже люди разные, с этим она не спорит. Может, Борис Данич получше Вебера и Косинского, хотя сделаем поправку на то, что она не знает его с худшей стороны: сейчас он хочет спасти дочку старого товарища, и Ола — та, кто может это сделать. Не исключено, что при других обстоятельствах он вел бы себя иначе.

Из сочувствия к Аните? Она бы, конечно, не хотела оказаться на ее месте, но Анита Грофус ей никто, и рисковать ради нее — последнее, на что Ола способна. Другое дело, будь это Изабелла, или Текуса, или Эвка, или Лепатра, или хотя бы Ида с Гревдинского склада.

Чтобы отплатить Клаусу Рибберу? Есть немножко. Чокнутый хрыч отлично понимал, что подставляет ее. Но жизнь Олы стоит в тысячу раз дороже, чем сиюминутная месть, тем более что магическое сообщество рано или поздно с Риббером разберется.

Квест ради квеста? Или чтобы доказать Валеасу, что она тоже кое-что может, и хватит смотреть на нее, как на девочку для битья? Или этого захотел Лес?..

Может, когда-нибудь она это поймет, а сейчас пора действовать.

Соорудив из бинта заготовки для двух многослойных масок, Ола вытащила клубень хундры и разрезала напополам, перед этим задержав дыхание. Хотя толку-то задерживать, все равно в ближайшие два-три часа придется вдыхать эту жуть, в сравнении с который аммиак покажется нежным шлейфовым ароматом. Любопытных лесных жителей, наблюдавших за ведьмой из кустов и с древесных ветвей, как ветром сдуло.

Каждую половинку она поместила между слоями марли, аккуратно убрала это хозяйство в пакет. На пальцах остались темные пятна, и от рук несколько дней будет разить, зато "сонные башмачки" не уведут ее по своим зыбким дорожкам. С этой штукой — не уведут.

Лес в вечернем тумане снова был похож на дно молочного моря: есть тут моря, как же без них, но они призрачные, спрятанные, а чтобы совместиться с явью, им надо прикинуться ливнем или туманом. Хотя это всего лишь фантазии, ей сейчас в самый раз думать о чем угодно постороннем, чтобы поменьше трусить.

Ола напомнила себе о том, что Валеаса она боится больше, чем Клауса Риббера — и ничего, целый год рядом с ним прожила... Не помогло. Потому что не больше. Валеас — опасный, но свой. Когда они общаются, каждый соблюдает границы, не лезет в чужое личное пространство и не пытается его разрушить. А Риббер — голодный упырь, он Аниту жрет и остановиться не может, да и зачем останавливаться, если ему с этого хорошо?

Страх отступил, когда она надела самодельную защитную повязку с убойной начинкой. Ой, пристрелите меня кто-нибудь... Щас глаза на лоб вылезут, это же не просто гадость, а Гадость с большой буквы!

Отчаянно кривясь под маской, Ола обошла их стоянку по периметру и соорудила из сухих веток четыре миниатюрных шалашика, насыпав в каждый "сонных башмачков" равными долями. Все это приходилось делать в потемках. Чтобы не убрести в ненужную сторону или не запнуться о корень, она воспользовалась "кошачьим зрением". Освоила этот прием с полгода назад, но получалось у нее только в Лесу, а у Изабеллы, Текусы и Валеаса — где угодно. Потом обошла по второму разу и запалила костерки магическим способом, это она тоже умела.

Маньяк и его жертва устроились на ночлег в нескольких шагах друг от друга. Даже если старый волшебник учуял дым, отреагировать не успел — "сонные башмачки" безотказная штука. Не хуже кувалды.

Завернутый в кусок полиэтилена дохлый ящер дожидался своего часа в кустах возле рюкзака. Нож в правом кармане куртки, вторая маска — в левом. Кураж, как всегда, при ней. Она сейчас крысобелка, а эти бестии забираются куда угодно и уносят в зубах, что приглянется: авторучки, часы, конфеты, бижутерию. Никого не боятся. А может, и боятся, но это не мешает им таскать у людей еду и мелкие вещицы.

Ей предстоит "унести в зубах" не авторучку и не часы, а эту сучку Аниту Грофус, но будем считать, что разница не принципиальная.

Встав меж двух вековых деревьев, Ола представила себе, что она тоже дерево, из ее ступней выходят корни, тянутся вглубь и вширь: силы у Леса — бери не хочу, и она взяла, сколько сумела. После этого подхватила невесомого, как воздушный шарик, ящера и вернулась к стоянке. Если Риббер все-таки не уснул, позаимствованная у Леса сила позволит ей сбежать. Вряд ли погонится, ведь тогда ему придется бросить Аниту.

С дерева свалился пернатый шар величиной с арбуз, едва ли не ей на голову. Кухлярка уснувшая. Из путаницы лиан свисала бесчувственная змея. На этом пятачке пространства все живое блуждает по сонным дорожкам и видит сны — кроме Олы.

Чары, защищавшие стоянку, были рассчитаны на зверей, птиц, рептилий, пауков, насекомых и прочее лесное население, но не на человека. Риббер спал на боку, умиротворенно похрапывая. Анита в расстегнутом до половины спальнике скрючилась в позе эмбриона, словно озябший бомж возле опоры моста. Грязная веревка соединяла их, как пуповина.

Убить чертова хмыря?.. Не жалко, но, во-первых, убивать Ола не умела. Пришлось бы нанести несколько ударов, и не факт, что при таком экстриме маг не очнется. А во-вторых и в главных, Веберы и Косинские наверняка используют это против нее, не хватало еще получить срок за убийство. Поэтому никакого кровопролития, хотя Эвка ее не поняла бы. Но у нее будет время подумать, как преподнести свои приключения Эвке, чтобы не уронить реноме в глазах кесейской княжны.

Перерезав веревку возле пояса Аниты, она обвязала свободный конец вокруг тушки ящера, навела, как сумела, чары подобия. После "сонных башмачков" человек вначале полностью дезориентирован, и эта подмена обеспечит Рибберу лишний повод для мучительного недоумения, а потом он увидит между слоями полиэтилена записку: "Приятного аппетита!"

Выволокла Аниту из спальника, запихнула на ее место дохлую рептилию. Попробовала погасить костер, но оказалось, что ей не под силу разорвать чары, которыми маг его защитил. Не тратя время на дальнейшие попытки, подняла Аниту: не тяжелее, чем скатанный в рулон матрас. Лишь бы не навернуться с этой сучкой на руках... Когда используешь в полной темноте "кошачье зрение", как будто смотришь на окружающий мир при свете неяркого ночника, запросто можно что-нибудь не заметить.

Десять минут ходьбы через погруженный в беспробудную дрёму Лес. Ноша неумолимо тяжелела, и под конец предплечья начали ныть, хотя настоящего веса Аниты она почувствовать не успела. Сгрузив ее на траву, повязала ей маску и сразу полезла в рюкзак за сменными шмотками.

На грязном лице с запекшейся ссадиной дрогнули веки, через секунду открылись глаза.

— С Новым годом, жопа, спецназ пришел! — сиплым голосом выдала Ола специально заготовленную фразу.

Анита ее не видела, только слышала.

— Какой... спецназ?.. — голос у нее был сорванный и тоже вконец осипший.

— В моем лице. Сейчас переоденешься, и уматываем отсюда, пока твой хмырь смотрит сладкие сны.

— Ничего же не видно... Или это я больше не вижу... — без всякого выражения, словно ей без особой разницы, ослепла она или нет.

— Потому что ночь. Живо снимай эти хреновы сапоги и колготки. Наденешь то, что я дам.

"Снимай сапоги" — легче сказать, чем сделать. На опухших ногах они сидели, как влитые, еще и молнии забились грязью. В конце концов Ола надрезала задубевшие замшевые голенища и сняла их лоскутьями, как кожуру с банана, а потом содрала с Аниты колготки заодно с присохшими струпьями.

Оставалось только порадоваться, что не увидела это при свете дня: даже в полумраке зрелище не для слабонервных. Вскрыв фирменный пакет с эмблемой "Космомеда", натянула на жуткие, как у трупа, ноги "умные" лечебные носки — тут и антисептика, и противовоспалительное, и анестезия, и стимулирование регенерации тканей, полный курс терапии, на Долгой Земле такие не выпускают, технологии не те, импортируют с Изначальной. Стоят зашибись сколько, но Грофус-папа обеспечил четыре комплекта.

Она помогла Аните надеть леггинсы и джинсы, потом обыкновенные хлопчатобумажные носки поверх лечебных и резиновые сапоги.

— Кардиган свой бомжовский тоже снимай, вот куртка. Если в карманах что-то нужное, переложи. Маску пока не трогай, а то уснешь.

Колготки и порезанные в лапшу сапоги Ола сложила вместе с припасенным камнем в кардиган, завязала в узел и утопила в болотце за кустарником. Одна из нежелательных вероятностных линий оборвана: в ее видении Анита Грофус умирала в овраге именно в этом шмотье, а его теперь попробуй достань.

Когда Ола вернулась, та сидела, обхватив колени, и смотрела перед собой в непроглядную темень с таким выражением, словно боялась поверить, что кто-то пришел ей на помощь, и это не очередная уловка ее мучителя — как будто она ни за что не позволит себе поверить, что спасение возможно, пусть и очень хочется поверить... Хотя какое там выражение, если лицо до глаз закрыто повязкой, а на глаза падает челка: Ола скорее уловила ее настроение, чем что-то прочитала на физиономии.

— Я была плохой матерью, — глухо произнесла Анита, услышав шаги.

— Это да, но если уцелеешь, у тебя еще будет шанс все исправить. А если ты не вернешься живой к своей Памеле, будешь последней сучкой. Вставай, пошли.

Она надела немного полегчавший рюкзак.

— Куда пошли?.. Я ничего не вижу.

— Зато я вижу. Пойдем на северо-запад, держась за руки, как две обдолбавшиеся идиотки. Твое дело — шагать. У нас примерно полтора часа форы.

Анита подчинилась, и они двинулись вперед.

Ола прислушивалась к своим ощущениям: через сколько-то времени ее скрутит судорогами, мало не покажется, потому что накачаться под завязку силой Леса, как это сделала она — фокус не для ученицы. Но вытерпеть можно, лишь бы ломка не затянулась надолго.

— А где остальные? — тихо спросила ее спутница.

— Застряли на том берегу Тайвы, потому что этот ряженый псих спалил мост.

— Да, я видела...

— А меня перевез плывень. Здесь только я с рюкзаком, который с завтрашнего дня будем нести по очереди. Нужно добраться до переправы, которая ниже по течению, спасатели тоже собирались туда. Надеюсь, что они уже идут нам навстречу.

Если полагаться на одно зрение, вокруг как будто и нет никакого пространства, ни замкнутого, ни разомкнутого, только смешанная с туманом сплошная тьма и торчащие из ниоткуда ветки, все время разные — лишь по ним и заметно, что ты не упражняешься в ходьбе на месте, а двигаешься вперед. Но "кошачье зрение" — это еще не все: в придачу к нему Ола чувствовала присутствие Леса, который никуда не делся, хоть его и не видно. Как она раньше жила без Леса? Как ей удалось целых двадцать лет прожить без Леса?

Скрутило ее внезапно. Икры, пальцы, живот, плечевой пояс, все остальное — каждая мышца ее тела жила сама по себе и корчилась в судорогах. Ноги подломились. Конвульсивно стиснув ладонь Аниты, Ола осела на землю. Выгнуться дугой ей помешал рюкзак, хоть какая-то от него польза.

— Что случилось?

Можно поспорить, Анита испугалась не того, что она наступила впотьмах на ядовитую змею, а того, что начался новый этап игры по сценарию Риббера.

— Судороги... — выдавила Ола, кое-как разжав хватку. — Мне пришлось... зачерпнуть силу у Леса... чтоб тебя унести... Реакция нахрен неподготовленного организма...

— Я могу вам помочь?

— Н-нет... Переждать надо... пройдет...

Главное — не заорать, чтобы маньяк не пошел на крик. Что угодно, только не заорать...

Хотела сдернуть с лица ненужную больше маску, но никак не получалось взяться за нее непослушными пальцами. Анита уселась рядом на землю. Ждала терпеливо, молча и, похоже, без всякой надежды на благополучный исход.

Не заорать, только не заорать...

В этот раз даже блокировать болевые ощущения не удавалось, не тот случай. Уже начинало светать, когда судороги пошли на убыль.

В белесой зыби проступали силуэты деревьев, и освещение было такое, словно ты внутри громадной полой жемчужины, которую положили на подоконник пасмурным днем.

На одежду налипла хвоя, маска съехала набок, зато наконец-то отпустило.

Анита сидела, обхватив колени, и смотрела на нее поверх марлевой повязки. Оцепенелая, напряженная, и сразу видно, что в депрессухе, как будто по горло в темной ледяной воде.

— Это вы, — констатировала она без всякого выражения.

— Я. И платьями мы с тобой зацепились тогда случайно, ...! — это признание Ола завершила матом, после чего ей сразу полегчало.

Она снова владела своим телом, уже хорошо, и даже сумела сесть, а потом подняться на ноги. Если б еще и отдохнуть... Но отдых им в ближайшие несколько часов не светит.

— Сейчас пойдем дальше. Рюкзак понесешь ты. Маска больше не нужна, сунь в карман, потом выкинем. Меня зовут Ола.

— Я знаю.

Ну да, наверняка еще после второй ночи в Осеннем дворце навела справки.

Длинная ссадина на скуле — темная корка запекшейся крови вперемешку с грязью, на губах трещины. В расстегнутом вороте куртки поверх замызганного трикотажа тускло сияет в утреннем свете то ли платиновое, то ли серебряное ожерелье с бирюзой.

Ола протянула ей завернутый в фольгу квадратик "Долгохода":

— Это вроде жевательной конфеты. Не отрава — видишь, я тоже. И надевай рюкзак, в нем наши спальники и еда. Пошли.

Анита оказалась не самым плохим спутником. Молча шагала рядом, так же молча подчинялась, когда Ола говорила ей смотреть под ноги и не наступать вот на это, смахивающее на розовато-сизые шляпки грибов, торчащие из палой хвои, или не задевать вон те красноватые ветки, или не тянуться за ягодами, похожими на спелую малину. Порой казалось, что ей хочется что-то сказать или спросить, но она не произносила ни слова. Повезло, что она из тех перфекционистов, которые при любых обстоятельствах остаются перфекционистами, а не какая-нибудь безголовая мажорка.

— Ты говори, если понадобится в туалет, — спохватилась Ола.

— Пока не надо.

Рюкзак несли по очереди, меняясь через каждые полчаса. Поели на ходу копченой колбасы, напились из ручья.

Если все-таки приходилось обмениваться репликами, Анита избегала местоимений: то ли не хотела, то ли опасалась переходить на "ты", а обращаться на "вы" при нынешнем раскладе было, видимо, невыносимо для ее самолюбия.

Честно говоря, Олу это немного раздражало, но по крупному счету плевать: скоро она передаст эту сучку из рук в руки спасателям, и они смогут друг о друге забыть.

Время от времени она, как умела, путала след. Умела так себе: до учебы пока не дошло, Изабелла показывала ей кое-какие приемы — для ознакомления, без тренировок, и сейчас она пыталась применить эти скудные знания на практике. Вряд ли Риббер отстанет, тут лучше без самообмана, но если удастся хотя бы ненадолго сбить его с толку, уже зачет.

На ночлег остановились, когда совсем стемнело. "Долгоход" закончился, завтрашний марш-бросок будет уже не таким веселым.

Вначале, в полудреме, Ола как будто плыла сквозь туман, ночные шорохи, манящую путаницу ветвей, и в то же время как будто сама была обволакивающим Лес туманом, и сквозь нее тянулись ветви и стебли. Как будто они с Лесом друг другу снились, и это было круче секса, круче всего остального, что она могла вообразить, но потом она провалилась в "Бестмегаломаркет" и в поисках выхода из своего персонального лабиринта не вспомнила ни о Клаусе Риббере, ни об Аните Грофус.

Проснулась на рассвете. Расстегнула "молнию", выползла из спальника, взглянула на Аниту: лежит с открытыми глазами.

— Ты хоть ночью спала? Нам опять целый день идти.

— Да, — хрипло ответила чумазая, как бомж, перфекционистка — вчера она попыталась умыться в ручье, но только размазала по лицу грязь и остатки засохшей крови.

Ола выдала ей плитку шоколада, скатала и запихнула в рюкзак спальники. Анита по-прежнему молчала, то ли гордо, то ли подавленно, черт ее разберет.

Туман редел и таял, и вскоре мокрая от росы листва засверкала в длинных косых лучах, протянувшихся с востока.

"Разве не видишь, как это красиво? А для тебя здесь только кубометры древесины и опасные твари, которые мешают добраться до этой самой древесины, которая денег стоит".

Вслух не сказала, только подумала. Смысла-то с ней дискутировать.

Солнце вернулось из своего путешествия по туманным далям и наверстывало упущенное, окутывая Лес теплом и ласковым сиянием. Оно уже высоко поднялось, когда Ола с Анитой вышли к травяной пустоши, за которой виднелся Магаранский хребет, заросший соснами, елажником и хвоецветом — последний бывает не только зеленым, но еще и рыжим, сизым, лиловым, темно-красным, из-за этого кажется, что горы накрыты лоскутным одеялом.

— Иди за мной, — распорядилась Ола. — Не отставай. Если что, скажи. И о хватательном рефлексе забудь, даже если тебе понравится цветок или покажется, что видишь драгоценность.

— Да, я знаю, — отозвалась Анита с механической интонацией робота, у которого голосовой имитатор из самых дешевых и вдобавок плохо настроен.

"Скоро я от нее избавлюсь. Тайва не за горами, или хоть и за горами, но уже близко. И пора бы появиться спасателям... Они могли убрести в сторону, тогда разминемся, но около переправы наверняка кто-нибудь остался".

Кесейские тропки здесь, может, и есть, но их еще надо найти, поэтому двинулись напрямик. Папоротники и колосящиеся травы клонились в стороны перед Олой, открывая проход, а потом выпрямлялись за спиной у Аниты.

"Уговаривать" траву расступиться она давно научилась. Ничего сложного, кого-то на что-то уболтать — это для нее запросто, ее дээспэшный опыт в самый раз... Изабелла, когда выслушала эти соображения, только головой покачала.

Вовсю припекало, она сбросила куртку, затянула рукава узлом на поясе. Оглянулась на спутницу:

— Давай рюкзак, моя очередь.

Анита, избавившись от ноши, последовала ее примеру: тоже сняла куртку, закатала рукава замызганной трикотажной шмотки, которая в лучшие времена была белой. И по-прежнему ни слова. Экономные механические движения. Взгляд человека, не понимающего, зачем все это происходит, и почему что-то должно происходить, и какая разница между действием и бездействием, между жизнью и смертью... Но все это Олы не касается, об этом пусть болит голова у тех специалистов по посттравматическому синдрому, которые будут работать с Анитой в Дубаве, а ее задача — вывести подопечную к спасателям. И свою задачу она выполнила на отлично.

Почти выполнила — еще чуть-чуть, всего-то несколько переходов. Она оставила в дураках старого чокнутого колдуна, зарекомендовала себя с лучшей стороны перед магическим сообществом, заработала гонорар от Грофуса-папы и в придачу может рассчитывать на досрочное снятие судимости. И Валеасу придется признать, что она ему не девочка на побегушках, а находчивая и способная начинающая колдунья. Вдобавок Аните она шикарно отомстила, по самому высшему разряду: эта гордая сучка теперь у Олы в долгу, жизнью обязана, пусть хоть лопнет от злости, когда психологи приведут ее в чувство.

Хорошее настроение не покидало ее до тех пор, пока не поднялись на покрытый редколесьем отрог, протянувшийся невысоким гребнем с севера на юг, и не остановились наскоро пообедать, хрустя галетами и запивая колбасу водой из фляжек. Чай заваривать некогда, разве что вечером. Сверху открывался великолепный вид на травяное раздолье с купами темно-зеленого кустарника, под голубым небом с кучевыми облаками — мечта художника.

— Ничего так мы сегодня прошли, — заметила Ола.

И в следующий момент чуть не подавилась куском сервелата, потому что разглядела далекое красное пятнышко, ползущее от каймы леса к отрогу. Пока еще далекое.

Торопливо, путаясь в застежках, вытащила из рюкзака полевой бинокль: хренов Дед Мороз, кто же еще! Быстро он их настиг... Но было бы наивно думать, что он не владеет техниками, позволяющими шагать, не уставая, или не запасся необходимыми для этого снадобьями, или и то, и другое сразу. Трава перед ним не расступалась, как перед Олой — ее как будто выкашивало невидимым лезвием, и за Риббером через буйное разнотравье тянулся шрам. Эх, если бы сейчас появились кесу... Но их поблизости не было.

— Идем! — Ола запихнула бинокль на место, вытерла жирные от колбасы руки о штаны и подхватила рюкзак. — Будем убегать от него, как придурки в кино про маньяка. Пока не встретим спасателей или пока не стемнеет, в темноте у меня преимущество — мой контакт с Лесом.

Анита, оцепенело смотревшая на своего похитителя, кивнула. Она выглядела обреченной. Возможно, все-таки подозревала Олу в тайном сговоре с Риббером.

— Думай о своей Памеле и не отставай. Надо продержаться до темноты, ночью я попрошу совета у своих. Пошли!

Хребтина голая, не считая травы, лишь местами попадались одинокие сосны, кустарник или валуны, похожие на великанские черепа, вросшие в плоть горы. В поле зрения ничего такого, что можно использовать против Риббера, но на севере вздымается Аяша, вся в разноцветных хвойных заплатках — и надо как можно скорей до нее добраться. Хотя вначале Ола собиралась перевалить через отрог — и к речке, которая блестит у западного горизонта, а потом вдоль берега. Но туда нельзя, там они будут как на ладони.

Время от времени она оглядывалась. Красное пятнышко снова в поле зрения. По-прежнему далекое, и на том спасибо.

Анита начала замедлять шаг, Ола схватила ее за руку и потянула за собой, вынуждая прибавить ходу. Вялая кисть зомби. Попыталась влить в нее ту легкую искрящуюся силу, которую брала у земли, у травы, у битых ветром магаранских сосен, брала по чуть-чуть, по своим возможностям... Похоже, никакого результата: то ли у нее не получалось поделиться, то ли Анита не могла принять то, что ей отдают. Скорее, первое. Валеас, когда оказывает кому-то помощь, то же самое делает запросто, даже если пациент в отключке, и у него это действует, как инъекция адреналина.

— Тепло от моей руки чувствуешь? — не дождавшись ответа, Ола повторила вопрос. — От моей ладони тепло чувствуешь или нет?!

— Да... Чувствую.

— Тогда представляй себе, что это батарейка, от которой тебе надо подзарядиться, и используй эту энергию, чтобы идти быстрее.

— Не могу.

— Почему не можешь? Из принципа, что ли?

— Оно исчезает, — сказала Анита после паузы. — Сразу уходит.

"Значит, я в чем-то портачу. Вопрос, где проблема..."

В очередной раз глянув через плечо, Ола сложила в уме два и два и нецензурно выругалась. Вот она, проблема — тащится за ними и тянет свой коктейль через длинную-предлинную соломинку, жрет в свое удовольствие...

"Ах, ты ж сука..."

Анита вздрогнула, как будто словила электрический разряд, а чертов Санта-Клаус после этого приотстал, хотя через некоторое время наверстал упущенное. Вряд ли Ола смогла ему навредить: скорее, для него это была минутная неприятность, словно в коктейле попалась горошина жгучего перца. Зубок чеснока для вампира. Повторить этот случайно удавшийся фокус она не пыталась: толку никакого, и Риббер теперь будет настороже — наверняка "поставил фильтр" или что-нибудь вроде того.

Ряженому хмырю нужна Анита. Олу он прикончит, да таким образом, чтобы все списали на несчастный случай. Судя по той рассеянной информации, которая ей попадалась, у магов это чаще всего именно так и бывает: все понимают, кто укокошил своего менее везучего коллегу, но доказать никто ничего не может — как было с Изабеллой и ее оппонентом на острове Чаган.

Сюда бы Изабеллу. Или Валеаса. Но она тут одна, и если Риббер до сих пор ей не вмазал — это значит, он копит силы, чтобы вмазать наверняка, на ближней дистанции.

Бросить Аниту и сбежать? Вряд ли упоротый Санта-Клаус оставит свою недоеденную жертву без присмотра и кинется в погоню за Олой, а то ведь в Лесу всегда найдутся желающие прибрать чужую добычу. Она сделала все, что могла, и сдалась ей эта сучка... И плевать на обещанный гонорар, у нее против Риббера никаких шансов, речь уже не о том, чтобы спасти Аниту, самой бы уцелеть...

Несмотря на эти размышления, обрывочные и панические, как пляска закрученных водоворотом щепок, она тащила свою спутницу за руку к спасительной — хотелось надеяться, что спасительной, иначе все напрасно — опушке рощи на склоне Аяши.

Анита старалась не отставать. То ли Ола заразила ее своим настроением, то ли у нее проснулся инстинкт самосохранения.

Когда они, вконец измотанные, вступили под сень хвоецвета, пылавшего классическим осенним багрянцем, солнце уже клонилось к западу и золотило все, до чего могло дотянуться.

Ола озиралась по сторонам и сканировала рощу ведьмовским способом в поисках чего-нибудь полезного — вроде роя шершней, которые здесь втрое-вчетверо крупнее своих земных сородичей, или отпочковавшегося от родительской колонии сусарга, блуждающего в поисках незанятого оврага. Ничего, ничего, ничего... Что-то есть!

— Нам сюда, — она потянула Аниту мимо зарослей ложной малины к лысому холмику метровой высоты. Гладкая рыжевато-бурая полусфера, в ней зияет несколько отверстий, будто бы пробитых кулаком.

Гнездо выскочей. Эти существа похожи на крабов — если представить себе мохнатых крабов, проворных, наглых, прыгучих, сооружающих хоромы не хуже термитников. В придачу ядовитых, пусть и не до летального исхода. Железы, вырабатывающие яд, находятся у основания хватательных конечностей, оттуда отрава по специальным канальцам поступает в шипастые клешни — это происходит, если выскоч напуган или разозлен.

— Падай, — шепнула Ола, когда похожая на гигантскую издырявленную картофелину глыба осталась позади.

— Зачем?

— Так надо!

Анита замешкалась, Ола подставила подножку и толкнула ее на землю — а потом истерически завопила:

— Что с тобой? Вставай скорее!

Побольше испуга в голосе и суматошности в движениях. В дээспэшные времена, если заказчикам требовалось посеять панику на каком-нибудь нежелательном мероприятии, у нее отлично получалось.

— Тебе плохо?! Вставай, он уже близко!

Эта недогадливая сучка и в самом деле попыталась встать. Ола прижала ее к земле и прошипела:

— Не сейчас. Побежим, когда я скажу.

И уже громко, с истеричными нотками, чтобы услышал Риббер:

— Вставай, соберись, или я ухожу одна!

Анита лежала навзничь, щурилась на сияющее небо, и не понять было, что за выражение на ее перемазанном опухшем лице. Обреченное? Или, скорее, такое, как будто она прощается с этим небом, а на остальные эмоции у нее сил не осталось. Скоро для нее все закончится. Скорее бы все закончилось...

"Нет уж, ты у меня вернешься домой живая!"

— Встава-а-ай! — встряхнув ее за плечи, пронзительно заорала Ола — и этот вопль слился с беззвучным призывом дать отпор агрессору, который явился разорить гнездо, украсть яйца и заявить свои права на чужую территорию.

Выскочи получили свое название, потому что они прыгучие, словно в ногах у них спрятаны пружинки, и выскакивают откуда ни возьмись — маскировочная окраска не позволяет наблюдателю заметить их раньше времени.

Боевые особи целеустремленно ринулись на разорителя гнезд, только хвоя со всех сторон зашуршала. Их было много, судя по размерам жилища — несколько десятков, и каждый норовил вцепиться в пришельца клешнями с ядовитыми шипами.

— Вот теперь вставай! — скомандовала Ола. — И рванули отсюда!

Напоследок она оглянулась: Риббер топтался на месте, весь увешанный шевелящимися бурыми комочками, как новогодняя ёлка игрушками, даже на бороде у него висел выскоч. Это его насколько-то задержит... Но оглядываться не стоило: старый маг понял, чья это работа, и ударил вдогонку.

Вначале Ола ощутила мягкий толчок в спину, несильный, словно подушкой кинули. Ничего страшного... Вроде бы ничего... Но в следующий момент все вокруг поплыло, как будто ее закружило на карусели, тошнота подступила к горлу, и уже не чувствуя ни ног, ни рук, она повалилась лицом в грязь.

"Куда-то едем... И уже вечер... Почему так трясет, меня же тошнит... И почему едем так медленно..."

С лилового сумеречно-бледного неба на Олу взирали далекие кроны хвоецвета, темные с багрянцем, равнодушные к суете животного царства. Мимо проползали травяные заросли, порой склонившиеся травинки задевали ее лицо. На одном из стеблей вереницей расположились улитки: можно подумать, они путешествуют и остановились передохнуть.

С каждым мгновением все сильней ощущались ухабы: она здесь все кочки пересчитает задницей, спиной и затылком, потому что ее тащат волоком по земле. Или не совсем по земле, она вроде бы на чем-то лежит. И даже хорошо, что попадаются кочки, шишки, выпирающие из земли корни, каждый раз она как будто получает животворный пинок, с каждым таким контактом Лес вливает в нее немного силы. В руки и ноги вонзились сотни иголок, сперва это еле ощущалось, словно щекотка, а потом — только держись, но это тоже к лучшему: чувствительность возвращается.

Она вспомнила, что случилось. Вопрос, кто и куда ее тащит. Вот бы кесу, но не похоже, те предпочитают другие способы транспортировки бесчувственных тел. Эвка однажды на спор взвалила ее на плечо, как не всякий парень сумеет, и преспокойно зашагала, а Ола проделать с ней то же самое, естественно, не смогла, проспорила кило шоколадных конфет. Это кто-то слабосильный... Может, кесейский ребенок? Лишь бы не чокнутый Санта-Клаус.

Наконец она смогла приподнять голову, опереться на локти — и увидела знакомый рюкзак, обвисший, словно из него все вытряхнули, и спутанные колтуном русые волосы. Анита шла медленно, сутулясь, с трудом переставляя ноги, и тащила за собой волокушу, сооруженную из двух спальников и веревок.

Ола обессилено рухнула обратно, стукнувшись затылком. Теперь самый главный вопрос: это она по собственной инициативе — или ее заставил Риббер? Если Риббер, нет смысла притворяться, наверняка хренов маньяк уже заметил, что лесная очнулась.

— Анита... Анита, стой, приехали... Дальше я сама...

Та сделала по инерции еще два шага, повернулась и тяжело опустилась на землю прямо там, где стояла. Ола видела ее вполоборота. Лицо в разводах грязи, мокрое от испарины, измученное, зато живое — больше не зомби! Ясно, нет здесь никакого Риббера.

Ола тоже кое-как уселась. Важный вопрос номер два: сможет ли она встать на ноги, и не только встать, а еще и отправиться в дальнейшее пешее путешествие?

— Что было?

— На него напали выскочи, целая стая. На нас не обращали внимания, и я тебя утащила. Ему я помочь не могла.

— Еще чего не хватало, — голос такой, как будто Ола выздоравливает после ларингита. — Тогда бы они обратили внимание... И зря я, что ли, старалась?

— Это ты их натравила?

— А ты во мне сомневалась?

— Они могли его убить? — помолчав, спросила Анита.

— На это лучше не надейся. У них яд не смертельный, тем более он, сука, маг, но на сколько-то времени это его задержит. Со спальниками ты хорошо придумала.

— Этому же в школе учат, — спекшиеся губы слегка растянулись в улыбке, из трещинки выступила капля крови. — Транспортировка раненых — обязательная для всех подготовка.

— А-а... Здесь учат, меня не учили. Хотя, может, было что-то на ОБЖ, но я прогуляла.

— Что такое ОБЖ?

— Очень Большая Жопа. Как у нас с тобой сейчас. Шучу, на самом деле — Основы Безопасной Жизнедеятельности, школьный предмет.

Ола прислушалась: тихо, вокруг обычные лесные шорохи. Если Риббер не утратил способности соображать, он наверняка бросился вон из Леса, туда, откуда пришел — на открытой местности выскочи отстанут и вернутся в гнездо.

— Сейчас я попробую встать... И пойдем дальше.

Подняться на ноги удалось с четвертой попытки. Голова кружилась. Как же кстати, что она до сих пор не израсходовала подарок Лепатры: ей позарез нужна консультация.

Спальники с веревками свернули и запихнули в рюкзак, его надела Анита. Плелись вперед до полной темноты. Олу порой заносило, и тогда возникало ощущение, словно она шагает внутри вагона метро, летящего по туннелю.

Когда остановились на ночлег, Анита поужинала, отмерив себе экономную порцию оставшихся припасов, а Ола смогла съесть только квадратик шоколада: тошнило. Отпила воды из фляги, потом достала флакон, проглотила содержимое и залезла в спальник. Такое ощущение, что вялые рвотные позывы не только в желудке и в пищеводе — в каждой клеточке тела, которое очень хочет от чего-то избавиться, но не знает, как это сделать.

Рядом, в другом спальнике, устроилась Анита.

Глаза слипались, и уже проваливаясь в туманы Отхори, Ола попросила Лес присмотреть, чтобы их обеих в ночи никто не тронул.

...Сразу же видно, что "Бестмегаломаркет" не настоящий! И почему она раньше этого не замечала? Вокруг полно деталей, которые встречаются только в сновидениях, их никак не может быть в типовом торгово-развлекательном центре наяву.

Лепатра в образе прекрасной блондинки стояла возле прозрачной стены робокафетерия, по которой плясали, то вспыхивая, то пропадая, разноцветные виртуальные чашки. В Бесте, действительно, есть такая точка, но пойло там еще хуже, чем на семнадцатом этаже. Зато место удачное: для мимопробегающих покупателей, которые наивно считают, что вкус напитка должен соответствовать завлекательному дизайну кофейного агрегата.

Во сне кафетерий выглядел точь-в-точь, как в реале — никаких или почти никаких отклонений... Не считая вороньей головы на том месте, где у робота находится табло с улыбчивым лицом виртуального менеджера, предлагающего оформить бестмегаломаркетовскую карту рассрочки.

— Здравствуй, Лепатра! Рада тебя видеть!

— Здравствуй-здравствуй, — отозвалась городская ведьма, меряя Олу озабоченным взглядом. — Что это за дрянь ты подцепила? Еще прошлой ночью, когда ты здесь носилась, как угорелая, ничего такого из тебя не торчало.

— Что значит — не торчало? Ой...

Глянув на свое отражение в бликующем стекле робокафетерия, Ола увидела, что у нее из рук, из грудной клетки, из живота, из шеи свисают нитки — и сразу ясно, что не из одежды, а прямо из ее тела. Или это не нитки, а черви? Некоторые вроде бы тихонько шевелятся... То-то ее тошнит, даже во сне.

— Риббер ударил мне в спину каким-то колдовством, когда мы с Анитой от него убегали.

— Он не поймал вас?

— Нет, я на него выскочей натравила, и мы сбежали. Два вопроса: как мне избавиться от этой пакости и как сбить его со следа?

— Ну-ка, попробую...

Лепатра ухватила двумя пальцами одну из "ниток". Возилась она долго, но в конце концов вытянула извивающегося глиста наружу, бросила на пол и раздавила сверкающим золотым каблуком.

— Сложное дело. Я тут, пожалуй, до утра не управлюсь. Давай-ка наших позову. Если спят, придут, но кто их знает, спят они сейчас или нет.

Она свела вместе ладони, и оттуда выпорхнул воздушный змей, маленький и пестрый, с кисточками на хвосте — мигом умчался вдаль по коридору и исчез в стенке с надписью "Два бескалорийных торта за полцены, третий в подарок!"

— Погоди, а почему вы с Анитой вдвоем от Риббера убегаете? — спохватилась колдунья. — Остальные-то куда подевались? Спасатели, полиция, Виолетта, которая обещала мне, что будет за тобой присматривать?

Ола принялась рассказывать о своих приключениях, стараясь ничего не упустить. Она уже походила к концу, когда почувствовала, что рядом есть кто-то еще. То ли характер освещения неуловимо изменился, то ли по-другому стало ощущаться само пространство... Это кто-то могущественный, раз его присутствие так влияет на все вокруг.

Повернувшись, увидела незнакомую женщину — зеленоглазую, с россыпью веснушек на носу и пышной копной волос цвета меди. Она так и лучилась энергией, а на платье, облегающем крепкую ладную фигуру, были вышиты травы и луговые цветы. Или не вышиты, а как будто настоящие?.. Во сне, наверное, никакой разницы.

В следующий момент Ола поняла, что отлично ее знает. Вот, значит, как выглядела Текуса Ванха в молодости.

— Здравствуйте! Мне сейчас очень нужен ваш совет, а то я в такую хрень вляпалась...

— Давай-ка сначала все лишнее уберем. Ишь, чего нахваталась... И хватит уже сквернословить. Когда попала к нам год назад, такая воспитанная девочка была, не ругалась через каждое слово, а нынче тебя чуток послушать — уши вянут.

— Ну... Вы же сами однажды сказали, с кем поведешься...

— Так-то оно так, но ведь повелась ты здесь не только с грубияном Валеасом, а еще со мной, и с Изабеллой, и с кем ты на складе вместе работала, а там сплошь приличные люди, я их знаю.

Говоря, Текуса проворно, словно грядку пропалывала, выдергивала из Олы "нитку" за "ниткой", и те исчезали в бледных вспышках, как будто сгорали дотла прямо у нее в пальцах.

— Чего же ты не с Изабеллы берешь пример, а с ее сыночка-бандита? Ну-ка, повернись. Ишь, на спине-то больше всего, но сейчас уберем. Дело нехитрое, что бы там Клаус Риббер о себе ни возомнил. Я его помню юнцом сопливым. Еще тогда это был угрюмец, на весь женский пол жестоко обиженный, да из таких, которые лучше всех знают, как полагается жить другим людям. Вот и готово... Кабы не Лес, они бы до твоего нутра добрались, а так, вишь, снаружи повисли.

— Спасибо! Научите меня, пожалуйста, что надо сделать, чтобы он не нашел нас? Я путала след, но это не помогло.

— Чтобы запутать след против искушенного мага, знаний и умений надо побольше, чем у тебя. Но кое-что подскажу, должно помочь. Наперво очень внимательно проверь Аниту на предмет всевозможных колдовских меток на одежде и на теле.

— Я проверяла, ничего нет. Ее сапоги и кардиган я утопила — может, там что-то было.

— Колечки-сережки у нее есть?

— Нет, не видела... Только ожерелье на шее, платина с бирюзой.

— Эх, молодчина девонька, самое главное прозевала! Ожерелье долой — для Клауса это зацепка на расстоянии, ориентир. Если оно помечено, тебе не хватит опыта это определить, потому что металл, здесь подсказки от Леса не жди, а уж Клаус наверняка на нем отметочку поставил. Заодно еще кое-что сделай: наведи на ожерелье чары подобия и отдай какому-нибудь лесному зверю, который поиграться любит, чтоб уволок подальше, а сами бегите в другую сторону. Коли все сделаешь правильно, Риббер пойдет за ожерельем. Поняла меня?

— Да! Так и сделаю.

Потолок и стены "Бестмегаломаркета" начали истончаться, словно сквозь них пробивалось рассветное сияние.

— Погодь просыпаться, еще кое-что скажу!

Дальнейшие слова Текусы заглушил шум ветра в кронах хвоецвета.

Ежась от утреннего холода, Ола вылезла из спальника. Она чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, никакой тошноты. Что делать, ей объяснили, но она так и не вышла наружу, так не посмотрела, как выглядит многоэтажный бетонно-стеклянный Бест под призрачным небом Отхори... Когда еще у нее появится такая возможность?

После завтрака Анита поменяла лечебные носки. Использованные Ола спалила колдовским пламенем, которого в ее исполнении хватало ненадолго, пришлось поджигать горелые остатки четыре раза.

Анита без возражений согласилась расстаться с ожерельем: все что угодно, лишь бы не оказаться снова во власти чокнутого Санта-Клауса. Заодно вспомнила о сережках, которые сняла и спрятала в потайной карман своего трикотажного платья, после того как зацепилась за ветку и чуть не порвала мочку уха.

Серьги с бирюзой и бриллиантами Ола зашвырнула в ручей, который скакал по камням в направлении Тайвы — блеснули и пропали. Ожерелье отдала встретившейся по дороге крысобелке: сперва подманила, вертя в пальцах интригующую вещицу, потом будто бы случайно уронила в траву, отвернулась... Зверек шустро спустился по стволу, воровато глянул на людей, цапнул добычу и во всю прыть кинулся наутек, только встрепанный рыжевато-серый хвост мелькнул в листве.

Анита смотрела на это и улыбалась. По-настоящему улыбалась. Впервые за все время.

— Ну, идем! — позвала Ола, поднимая рюкзак.

И они зашагали по лесистому склону дальше на север.

— Ты попробуй представить себя на месте Памелы. Я понимаю, что у некоторых проблемы с воображением, но все равно попробуй. Тебе семь лет, у тебя есть мама — твой самый любимый человек, самый важный для тебя человек. И мама тоже тебя любит, до кучи всякого тебе покупает, но ей все время не до тебя. А если пристаешь к ней пообщаться, она или отмахнется, или рявкнет. И тогда как будто солнце тускнеет, сразу чувствуешь себя ненужной. Словно ты одна во всем мире, которому на тебя наплевать, и на фига тебе жить, если ты даже самому близкому человеку не нужна, только путаешься под ногами и раздражаешь? Если и дальше так пойдет, лет через шесть-семь можно додуматься до суицида. А если не хватит смелости или откачают, еще через три-четыре года будут все шансы вляпаться в дерьмовый роман с каким-нибудь уродом из тех, которые липнут к виктимным девочкам. Представь себе всё это. И не плачь, я же не для того говорю, чтоб ты шла и ревела, а чтобы ты поняла, что надо исправить, когда вернешься домой. Памеле семь лет, время у тебя есть.

Анита кивнула. Потом с надрывом, скомканным голосом, произнесла:

— Я много работаю... Некогда чем-то еще заниматься... Придется отказаться от бизнеса...

— Да ты меня ушами слушаешь или жопой?! Кто сказал, что тебе надо от чего-то отказываться?! Я этого не говорила. Просто выдели для общения с Памелой хотя бы час-полчаса каждый день — и смотри на это, как на самую главную деловую встречу. Разговаривай с ней.

— Я совсем не умею общаться с детьми... Хоть я и мама...

Она уже совладала с эмоциями, только щека с засохшей ссадиной влажно блестела.

— Я тоже не умею. Дай ей выговориться и послушай, чтобы узнать, что ей интересно. Если она захочет играть, поиграй с ней, тебе и самой это будет полезно. Научись играть — меньше будешь выгорать на работе.

— Думаешь?..

— Если б я не играла, где бы я сейчас была... Может, еще три года назад в окно бы вышла.

— Откуда вышла? И почему не в дверь?

— Ну да, здесь так не говорят. На Изначальной я жила в высотке на двадцать четвертом этаже, так что прикинь, какое это было окно.

После затянувшейся паузы Анита заметила сдержанно, как человек, не привыкший вторгаться в чужое личное пространство, но в то же время одолеваемый любопытством:

— О твоей жизни на Изначальной рассказывают много интересного.

Ола имела представление о том, что о ней рассказывают. Сама же и снабдила любителей пересудов немереным количеством сюжетов: выбирай, который больше понравится.

— У меня мама тоже пропадала на работе. Папы не стало, когда мне было пять лет, ему разбил голову неисправный робот. Маминой зарплаты в обрез хватало на еду, коммуналку и самое необходимое. Да еще я была мелкой дрянью: чтобы выпросить новые игрушки, ломала старые. Хотя мозги у меня были, и на два апельсина для тетенек, которые всегда лежали у нас в холодильнике, я не покушалась. Мама отдавала их мне раз в месяц, после того как покупала новые. Апельсины и обои неприкосновенны — это я даже не умом понимала, а чувствовала своим ведьмовским чутьем, тем более что читала в Интернете про всякие такие случаи. Есть теория, что из-за Интернета у людей мозаичное мышление, а факты — как рассыпанные паззлы, но я быстро научилась схватывать суть и складывать из паззлов картинки.

— Погоди, я не поняла, для кого были апельсины, какие тетеньки?

— После смерти папы мама ходила оформлять пособие, и ей там вместе с другими документами подсунули договор о социальном патронаже. На фига что-то подписывать, не читая, но она подписала. Пособия хватало на две с половиной дешевых пиццы, но для нас с мамой это все равно были нужные деньги, и еще там выдавали талоны на бесплатное школьное питание. А у службы опеки было ее задокументированное согласие на то, чтоб они приходили к нам домой, заглядывали в холодильник и в сортир, считали комплекты постельного белья и проверяли, вымыт ли пол. Нет апельсинов или обои порваны — это у них топовые причины, чтобы заявить, что ребенок в опасности. Я понимаю, люди где угодно разные, и, наверное, не все там отмороженные, — добавила Ола, вспомнив замечания Текусы. — Но система так устроена, что они заинтересованы в показателях. Если цифры у них уменьшатся по сравнению с предыдущим отчетным периодом, им начнут урезать финансирование, сокращать кадры и все такое. Остаться без работы им неохота, поэтому кого-нибудь они по-любому заберут. Здесь главное — слиться с общим фоном, не привлекать внимания. Может, я еще и ворожила, хотя не понимала тогда, чем занимаюсь. И обои не портила, апельсины не трогала, всегда делала вид, что у нас все распрекрасно. Это была моя личная школа лицемерия — очень пригодилось потом, когда меня взяли в "Бюро ДСП". Что бы ни происходило, у Олы довольная, задорная, уверенная физиономия. Но вообще-то я не о себе хотела рассказать, а о маме. Она крутилась, как могла, спала по пять часов, смертельно уставала, и свободного времени у нее было совсем чуть-чуть — не больше, чем у тебя, но она всегда находила минутку, чтобы сказать мне что-нибудь хорошее, улыбнуться, спросить, как у меня дела, и выслушать, что я отвечу. Это занимало не так уж много времени, но мне это запомнилось, как огромный кусок лучистого тепла, словно это была целая вечность. Ты тоже так можешь. И у тебя с Памелой ситуация намного лучше, чем была у нас с мамой.

— Твоя мама... осталась на Земле Изначальной?

— Ее сбила машина. Был гололед, и этот урод превысил скорость, а она шла с работы поздно вечером, сильно уставшая, не успела среагировать. Мне тогда было шестнадцать.

— Сочувствую, — произнесла Анита после паузы — с деревянной интонацией человека, не умеющего выражать сочувствие.

Хотя видно было, что ее проняло.

Долго шагали молча. Солнце вовсю припекало. Склон впереди пестрел лиловым, рыжим, изжелта-зеленым, а над головами и под ногами хвоя была цвета морской волны. В кустарнике там и тут белела паутина — ничего страшного, нитянка обыкновенная, самые крупные экземпляры величиной с ноготь.

— У меня отношения с родителями всегда были не очень. Хотя я понимаю, что они меня по-своему любят.

— Они вели себя с тобой так же, как ты с Памелой? — не дождавшись продолжения, спросила Ола.

— Нет. Я веду себя с Памелой не так, как они со мной. Я решила, что не буду повторять их ошибок, и ничего ей не навязываю.

Это прозвучало резко, почти с вызовом — хотя кто ее сейчас слышит, кроме Леса и лесной ведьмы?

"Зато совершаешь другие ошибки".

Вслух Ола этого не сказала, а то еще обидится и ничего не расскажет.

— И что тебе навязывали?

— Тебе не говорили, что ты должна нравится людям, не делать ничего такого, что уронило бы тебя в глазах окружающих, учиться на отлично, чтобы можно было тобой гордиться, но не забывать о том, что для тебя главное — выйти замуж? Что ты должна быть умной, но не выпячивать свой ум, быть уступчивой, но уметь мягко настоять на своем, никогда не соревноваться с мужчинами — твое предназначение не в этом, а если ты кому-то не нравишься или к тебе плохо относятся, ты сама виновата? Говорили тебе все это?

— Нет... — в замешательстве произнесла Ола, немного ошеломленная тем, что Аниту вдруг прорвало на такой длинный монолог. — Нам, знаешь, не до того было, когда самый актуальный вопрос — это чтобы хватило денег и на коммуналку, и на еду. Мама говорила, что я обязательно должна учиться и получить какую-нибудь востребованную специальность.

— Тогда у тебя и в самом деле было хорошее детство...

В ее голосе было столько горечи и зависти, что Ола поперхнулась возражениями, но потом все-таки заметила:

— Ну да, не считая того, что мы не вылезали из нищебродства.

— Если б они относились ко мне так же, как твоя мама к тебе... Их наставления как приторная сахарная вата, которая со всех сторон, в ней можно задохнуться, а чего хочу я сама, для них никогда не имело значения.

— Но ведь теперь все это позади? Ты живешь по-своему, вот и живи в свое удовольствие.

— Они до сих пор твердят то же самое, вместо того чтобы порадоваться, что я придумала новую концепцию мебели, организовала рентабельное производство, завоевала место на рынке. Я все это создавала сама, на собственные деньги. Был небольшой стартовый капитал — папа не мелочился, когда давал мне на карманные расходы, а я со школы откладывала и копила, и еще взяла кредит, я его уже выплатила. Но они за меня не рады. Они бы обрадовались, если б я все это забросила и удачно вышла замуж. Анита, научись быть уступчивой, тогда будешь нравиться! На черта мне сдалось нравиться, не хочу я никому нравиться.

— И ты в этом преуспела — не хуже, чем в своем бизнесе.

Не ответила. А Ола взглянула на свое прошлое с новой точки зрения: важно не только то, что у тебя было, но и то, чего у тебя не было. Такой психологической обработке она никогда не подвергалась, никто не посягал на ее внутреннюю свободу.

Если у родителей куча бабла, это еще не значит, что тебе повезло. По-всякому бывает. Вот у Изабеллы с Лепатрой отец был хороший, и заботился, и никакого прессинга — с пониманием относился к тому, что у дочерей другие интересы и свои дороги, ничего им не навязывал, даже если ему хотелось для них такого же будущего, как Гаю Грофусу для Аниты. Судя по всему, замечательный был человек: из тех, кто уважает чужой выбор и не пытается переделывать близких людей ради собственного душевного комфорта.

Ола мысленно хмыкнула: Фредерик Мерсмон не имел счастья со своим внуком познакомиться... Может, если бы старик дожил до этого черного дня, тут-то его доброжелательная терпимость и дала бы трещину.

Рассказывая Аните о себе, она ни полслова не соврала. Давно с ней такого не случалось.

— Интересно, что ты видишь вокруг? — бросила она, когда сделали привал в щебечущем на разные голоса рыжем перелеске, пронизанном лучами добравшегося до зенита солнца.

Ниже по склону остался лиловый хвоецвет — как будто смотришь на лежбище матерой грозовой тучи. Ола вглядывалась в открытые участки, опасаясь увидеть настырно ползущую фигурку, похожую на маленького ёлочного Санта-Клауса, но ничего подозрительного не заметила. То ли Риббер серьезно пострадал от выскочей и все-таки отстал, то ли пробирается там, где хвоецвет погуще, чтобы не выдать свое присутствие раньше времени.

— Наверное, то же самое, что и ты, — отозвалась Анита после паузы. Голос настороженный.

— Давай проверим. Что именно?

— Склон горы. Лес. Небо. Солнце.

Все-таки поддержала разговор. Она умылась в ручье, и лицо теперь почти не грязное, только засохшие ссадины остались. На щеках появился слабый румянец. Повезло, что у нее нет серьезных проблем со здоровьем. Капитан Федоров говорил, что это еще одна задница для спасателей: когда ты нашел кого надо, тащишь его в нужном направлении, а он все равно готов отдать концы, и врача рядом нет.

— Что скажешь о здешнем Лесе?

— Он разноцветный. А древесина у хвоецвета не самая качественная для мебели, — Анита оживилась, вступив на территорию своей компетенции. — Хотя годится для фурнитуры и небольших декоративных элементов. Чего ты от меня добиваешься?

— Просто интересно, разглядела ли ты все то, что вижу здесь я. Хочешь, покажу?

— Покажи.

Улыбнулась — или тень качнувшейся ветки скользнула по ее поцарапанной щеке?

— Тогда посмотри внимательно на эту корягу.

— На которой беловатые грибы, похожие на пирожные безе?

— Гм... Только, знаешь, грибы не шевелятся, а у пирожных безе не бывает лапок, иначе перед каждым чаепитием приходилось бы устраивать охоту по всей кухне.

— Ой...

Наконец-то она заметила и тонкие членистые ножки, и тихое шевеление на обломке с растопыренными засохшими ветками, усеянном бугорками-пирожными.

— Какая гадость... Может, отойдем подальше?

— Да не бойся, они нас не съедят. Это кружаки, они питаются гниющей корой. Зато их самих могут съесть, причем в самое ближайшее время. Обрати внимание вот на то дерево с раздвоенным стволом. Что-нибудь видишь чуть левее развилки?

— Там камень торчит, похожий на чью-то морду... Или это не камень? — догадалась Анита.

— Ящер. Большой любитель пирожных безе. У него длиннющий язык с присосками — стрельнет на метр с лишним и сцапает добычу. Давно бы уже приступил к обеду, если б не мы.

Благодаря песочному окрасу ящер не слишком выделялся на фоне блекло-рыжеватой хвойной подстилки — запросто можно принять за камень. На вытянутой морде, напоминающей козлиную, только без ушей и рогов, застыло неодобрительное саркастическое выражение.

— Недоволен, потому что считает нас конкурентами, — произнесла Анита вполголоса.

— Ждет не дождется, когда мы уберемся, и не замечает настоящего конкурента. Здесь есть кое-кто еще, тоже с видами на обед. Медленно поверни голову налево и посмотри повыше, где хвоя погуще. Только смотри искоса, в упор не глазей, а то спрячется. Ориентир — три шишки рядом, две немного правее. Кого-нибудь видишь?

— Мне показалось, там кот? — неуверенно прошептала Анита после сосредоточенного молчания и попыток что-нибудь рассмотреть.

— Дикий кот. Ящера он тоже заметил и задаст ему жару, когда мы уйдем. Еды здесь хватит на двоих, но они наверняка сцепятся, для кота прогнать конкурента — дело чести. Будет исполнять вокруг ящера боевые пляски, шипеть и выть, а тем временем большая часть кружаков забьется в щели. Ящер своим длинным языком их достанет — он потом вернется, даже если сбежит. Тут не только кубометры древесины, тут еще много кто живет. Идем, нам пора.

"Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания".

...Поставив на липкий столик чашку с недопитым кофе, таким же дрянным, как промозглая ноябрьская погода в день ее возвращения из магаранского вояжа, Ола cхватила сумку и бросилась к выходу. Она здесь не останется. Она туда вернется. Если успеет... Главное, найти эскалатор — его нигде не видно, но он может оказаться где угодно.

Да вот же он! В недрах бутика "Прошлогодняя одежда для незапланированных встреч", со всех сторон замаскирован стойками с блузками и джемперами. И что-то с ним не так: меж перил натянут черный бархатный шнурок, внизу белеет туалетный кафель. Ясно, это тупиковый эскалатор, надо поискать другой. Она помчалась дальше по коридору, со странным тягостным ощущением, словно все это с ней уже много раз было. Дежа вю, вот как это называется. Лишь бы успеть, лишь бы успеть...

Она неслась сквозь обычную для Беста толчею, ни с кем не сталкиваясь, но компания впереди — высокий парень и две женщины — торчала посреди коридора и не спешила уступать дорогу. Ола в них чуть не врезалась. Какого черта другого места не нашли, она же торо...

Никуда она не торопится. Это сон! Ее триумфальное возвращение на Долгую Землю через схлопывающийся портал уже состоялось.

— Ишь ты, одним махом привел ее в чувство, а у меня не получалось, — заметила Лепатра со смесью одобрения и зависти.

На ней было розовое платье с блестками и серебряные туфельки, в белокурые волосы вплетены нити ёлочного "дождя". Текуса явилась в образе представительной пожилой дамы со следами былой красоты, в консервативном деловом костюме — то ли директриса, то ли сотрудница министерства. Валеас в потрепанных джинсах, волосы собраны в хвост, на футболке надпись "Темный властелин возвращается" и линялый принт из одноименного фильма. Он в любых шмотках выглядел стильно, хотя никаких усилий для этого не прикладывал.

Изабеллы с ними не было.

— Вижу, не поймал вас этот старый поганец, — смерив Олу взглядом, определила Текуса.

— Мы его сегодня не видели. Я пробовала ворожить через Лес, но меня хватает только на ближний радиус. Я еще с Анитой делюсь, чтоб она шла быстрее.

— И небось уходит твоя сила к Аните, как вода в песок?

— Вообще-то да... Но я уверена, что она не упырь. Наверняка через нее жрет Клаус, хотя ей тоже достается, иначе я бы не делилась.

— Так и есть, он тащится за вами и заглатывает большую часть того, что ты отдаешь Аните. Идет как по ниточке путеводной. Ты вчера не дослушала: надо канал между ними разорвать, тогда, может, и сумеешь сбить его со следа нашими уловками. Давай-ка ты мне сейчас покажешь, что и как будешь делать. Представь для пущей наглядности, что Лепатра — это Анита, а этот бандит — сдуревший Клаус. Вал, отойди вон туда, изобразишь Клауса.

Городская ведьма скорчила неприступную гримасу, как Анита на балу, а Валеас процедил:

— Может, мне еще и прикид Деда Мороза надеть, чтоб наглядности побольше?

За прозрачной стеной бутика дальше по коридору занавесом сверкала разноцветная мишура и висели новогодние костюмы.

— Надень! — обрадовалась Лепатра — словно маленькая девочка, которую позвали в игру.

Он свысока ухмыльнулся и привалился плечом к стенке, точно гопник в подворотне.

"Хорошо, что я не парень, в данном случае очень даже хорошо... Зато с вами не соскучишься!"

Закрывать свои мысли Ола давно уже научилась, но, похоже, во сне это умение ей изменяло, потому что младшая колдунья хихикнула, а старшая одернула:

— Ты не ерунду всякую думай, а вспоминай, чему учили. Наяву тоже не соскучишься, если этот спятивший хрыч до вас доберется. Ну-ка, изобразите пару упырь-жертва!

— Ох... — Лепатра напряглась, испуганно заморгала.

— Не бойся, верну с процентами, — успокоил Валеас. — Мне своей силы хватает.

Вначале у Олы получалось кое-как, потом стало получаться от раза к разу все лучше, но остальные все равно смотрели на нее со скепсисом.

— Одно дело учебный канал, и совсем другое всамделишный, — пояснила Текуса. — Попробуй их разъединить, но осторожно, чтоб отдачу от Клауса не схлопотать. Уж светать начинает, пора тебе просыпаться.

— А где Изабелла? Я думала, она тоже придет.

— Так она небось всю ночь глаз не сомкнула, потому что в дороге. К тебе отправилась, а путь из Саго-Дайлы неблизкий. Этот бандит тоже рвался, но мы решили, пущай на складе остается, там нынче работы невпроворот.

Ола припомнила нарисованную вручную карту с кесейскими названиями.

— Это же далеко, столько идти...

— Так она, чай, не пешком путешествует, — заметила Текуса.

А Лепатра с гордостью добавила:

— Нашу Белку любой лесной зверь на себе повезет!

Ее трясли за плечо:

— Ола, просыпайся! Смотри, что это такое?

— Где?!

После магической тренировки в Отхори она мобилизовалась в два счета, едва открыв глаза. Дернув "молнию" спальника, рывком села.

Вокруг хвоецвет тонул в зыбкой молочной дымке, пронизанной косыми лучами с востока. Меж стволов никакого движения, но Анита смотрела испуганно — бледная, встрепанная, на щеке рубец от шва спальника.

— Эти маленькие, черные, которые выглядывают и бегают!

— А-а... — Ола с облегчением зевнула.

Она-то опасалась увидеть одного большого, с сивой бородой и в красно-белой шубе, а маленькие черные — это совсем не страшно.

— Не бойся, не съедят — ни нас, ни наши припасы.

Мохнатые комочки цвета безлунной ночи тихонько шуршали палой хвоей и прятались в траве, деликатно соблюдая дистанцию. Если не присматриваться, их и не заметишь, но Анита проснулась первая и начала озираться в поисках какой-нибудь смертельной угрозы — это же Лес!

— На шмыргалей похожи.

— Они другие: не летают и не жужжат, и пух у них мягкий, как будто котячий, а у шмыргалей щетина жесткая. Хотя шмыргали тоже не опасные, едят только трупы, даже на человека в коме не нападут.

— Говорят, они слетаются к умирающим.

— Потому что чуют агонию, но пока не наступила клиническая смерть, не тронут.

— Бывает же, что они кусаются.

— Ну да, если начнешь его ловить или выгонять тряпкой. А так не тронут. Человек сначала дает волю хватательному рефлексу, а потом жалуется: "Ой, оно меня укусило, с чего бы это?"

После этой сентенции Ола расстегнула до упора "молнию" и потянулась за сапогами, которые на ночь сняла, но тоже запихнула в спальник, чтобы не искушать лесных воришек. Анита по ее совету делала так же.

— А что это за существа?

— Толком никто не знает, ни люди, ни кесу. Шмыгают где угодно и питаются непонятно чем. Серые шаманки считают, что это волшебные глаза Леса, как единой биосистемы — разумеется, они говорят об этом в других выражениях, но смысл примерно такой. А Изабелла, моя наставница, называет их мюмзиками. Знаешь, кто такие мюмзики?

— Конечно. В детстве у меня была книжка про Алису.

— Но ты, наверное, предпочитала "Настольную книгу юного бухгалтера"?

— Да, потому что я рано поняла, что самостоятельно заработанные деньги — это гарантия независимости, и решила, что не буду ни от кого зависеть, — сухо ответила Анита. — У меня с пяти лет была копилка. Мама с папой давали мне деньги и говорили, на что я могу их потратить: на ленточки для косичек, потому что я должна быть красивой, на платья для кукол и игрушечную посуду, потому что я будущая хозяйка.

— А чего хотела ты сама?

— Настоящий мотоцикл, чтобы гонять на нем, когда вырасту. А пока игрушечный мотоцикл, в детском магазине такой был — большой, яркий, на батарейках, он мне очень нравился. Но когда я захотела его купить на свои сбережения из копилки, мама возмутилась и настояла на том, чтобы вместо него взять еще один кукольный сервиз. Продавщица была с ней заодно. Они наперебой говорили, что это игрушка не для девочек, кое-кто из покупателей к ним присоединился... После этого я ничего из копилки не тратила. Решила, что научусь зарабатывать много денег и тогда смогу их не слушать, буду жить по-своему.

— А сейчас у тебя есть мотоцикл?

— Нет. У меня две машины, "Сиена" для города и "Тагил", внедорожник.

— Так какого черта ты до сих пор без мотоцикла?

Ожесточенное, с застарелой горечью, выражение на лице Аниты медленно сменилось озадаченным.

— Не знаю... Сама не знаю...

— Покатаешь меня, когда купишь?

— Хорошо, — она ошеломленно улыбнулась, осваиваясь с этой мыслью. — А у тебя его нет?

— Еще бы у меня был! Мне нельзя ни владеть автотранспортом, ни на права сдавать, ни даже учиться ездить, пока не погашена судимость. Я же социально опасный автоугонщик! У старшего ученика наставницы Текусы есть, гоняет по всей Манаре, но меня всего два раза брал пассажиркой, и то по необходимости. Сказал, что свернет мне шею, если я хотя бы трону его байк, хренов собственник. Давай ты купишь себе мотоцикл покруче, чем у Валеаса?

— Пойдешь со мной выбирать?

— Договорились.

Про Изабеллу Ола ей не сказала, чтоб не расслаблялась, и чтобы об этом не узнал Риббер, если он все-таки их догонит и снова утащит Аниту. Только объяснила насчет канала связи с упырем, который надо разорвать.

— Сейчас позавтракаем — и попробую.

— Что потребуется от меня?

— От тебя ничего. Лишь бы получилось...

Во сне получалось, но это было не по-настоящему — учебное занятие, и Валеас, хоть и усиливал канал от раза к разу, все-таки делал это не в полную силу, иначе у нее бы никаких шансов. Во сне она всего лишь отрабатывала схему действий, повторяя пройденное.

Наяву ее тоже этому учили, но практики было всего ничего. Как они с Изабеллой и Текусой съездили в День Манары на праздник в Гревду и посидели в кафе "Весёлый расстегай" — это ей надолго запомнилось. И Олу там запомнили надолго.

— Совместим приятное с полезным, — сказала тогда Изабелла. — Если увидим, что кто-то кого-то ест поедом, ты должна будешь это прекратить.

Ола кивнула, сосредоточенная и готовая к подвигам, хоть и испытывала перед экзаменом легкий мандраж.

— Туды пойдем! — похожая на принарядившуюся Бабу-Ягу Текуса показала сухим крючковатым пальцем на веранду кафе, украшенную связками воздушных шаров и красочными плакатами "Нам 512 лет!", "Нам 16 долгих лет!" — столько времени назад первопоселенцы добрались до Манары. — Есть там кто-то по нашей части...

Свободных мест почти не было, но хозяин заведения, увидев, кто пожаловал, вытащил из подсобки запасной столик и три стула, да еще сумел все это втиснуть на то место, которое приглянулось уважаемой старой колдунье.

— Улавливаешь то, что нас интересует? — тихо произнесла Изабелла, сногсшибательно элегантная в светлом летнем костюме и изящных босоножках на каблучке.

Ола уловила в два счета. За соседним столиком. Тетка с умильным медовым взглядом и жесткой линией губ, старательно и ярко накрашенных, так что помада скрадывала их истинные очертания. Напротив нее сидела другая женщина, помоложе, в очках, с невзрачным тревожным лицом, и девочка-подросток, судя по внешности, дочка этой женщины. Тетка с алыми губами говорила, словно ткала паутину — шелковую, многослойную, удушающую:

— ...В хорошее время вы у меня сняли квартиру, и напрасно вы нервничали... Я вижу, вы все время нервничаете, может быть, чем-то болеете или девочка у вас болеет? Я вижу, девочка у вас тоже нервная, бледненькая... А что у нас случилось около дома два месяца назад, вас тогда еще не было... Молоковоз заехал на тротуар и легковушку смял, а внутри был человек, так его там сплющило, так зажало, он кричит на всю улицу, руку высунул в окошко, пальцами скребет, так кричал, так кричал... Что-то ему в живот воткнулось, потом говорили, что аж кишки наружу вылезли, а водитель молоковоза испугался и убежал, молодой, перенервничал. А этот, в легковушке, кричал так пронзительно, визжал даже, и я видела, как он рукой скребет, аж до крови из-под ногтей...

— Чувствуешь каналы? — шепнула Изабелла, неторопливо листая меню.

— Да, — тоже шепотом ответила Ола. — Два канала, из обеих вовсю тянет. Даже три, еще кого-то за соседним столиком прихватила.

— Действуй, — Текуса пихнула ее в бок острым старушечьим локтем.

Она попыталась разорвать каналы — протянутые к жертвам нити мерзкой шелковой паутины — но поддался только самый слабый. Парень за столиком с другой стороны залпом допил свое пиво, вскочил и направился к выходу дерганой нетвердой походкой, оставив на тарелке недоеденный расстегай.

— Одного спасла, — удовлетворенно заметила Ола.

Квартирантка с дочкой по-прежнему были во власти упыря, и эти два канала никак не поддавались — гладкие, толстые, прочные нити.

— Не получается, вы же видите...

— Ты не все возможности используешь, — невозмутимо возразила Изабелла.

Снова попыталась. С тем же результатом.

— Давай, постарайся, неужто зазря учили, — проворчала Текуса.

— ...И так он кричал, так кричал, боже ты мой, а пальцы скребут и скребут, так он мучился... Приехала полиция, вызвали мастеров с инструментом, чтоб его из этой раздавленной машины выпиливать, а он уже начал визжать: "Мамочка, мамочка...", — эти слова тетка прохныкала тонким жалобным голосом, словно сама мучилась от непереносимой боли. — А люди стоят и смотрят, и я из окна смотрю, а он аж заходится в визге, и все рукой скребет... Мамочка, мамочка!..

— А ну, заткнись, сука! — рявкнула Ола, привстав со стула.

Рассказчица застыла на полуслове с разинутым ртом, ошарашено глядя на нее. Каналы вмиг истончились и скукожились, теперь их нетрудно было разорвать.

Дальше начался скандал. Тетка кричала, что ее ни с того, ни с сего оскорбили, хотя она делает людям добро, задешево сдает квартиру, в жизни никого не обидела и никогда ни с кем не поругалась. Посетители кафе разделились на два лагеря: одни за нее заступались, а другие говорили, что они пришли на праздник, пришли отдохнуть, некоторые пришли с детьми, так что подробности ДТП с пострадавшими можно обсудить и в другое время.

— Да я только о том сказала, что за рулем надо ездить осторожно, а эта психованная поганка на меня как заорет! Все же слышали! Я за свое добро не жду награды, я всегда к людям с душой, все меня знают только с хорошей стороны, а тут смотрите-ка... Дура, дура ненормальная, вот ты кто!..

— Уходите с этой квартиры, — вполголоса посоветовала Ола притихшей съемщице, когда тетка схлестнулась с теми, у кого нашлись возражения. — Другую снимите, здесь многие сдают.

Дома ей влетело от наставниц за "непрофессиональный образ действий".

— Но я же добилась цели, заткнула ее, — оправдывалась Ола. — И каналы разорвала!

— Ты должна научиться делать то же самое молча и эффективно, — сказала Изабелла и после паузы добавила: — Это было отвратительно, я не спорю. Но еще одно, чему тебе надо учиться — это при любых обстоятельствах держать свои эмоции под контролем.

Потом было еще несколько опытов, и в конце концов она усвоила все уроки. Что бы там ни думал на ее счет Валеас, она способная. Но до сих пор ей приходилось сталкиваться только с упырями из обывателей, вроде той тетки в "Весёлом расстегае", а Клаус Риббер — маг, и притом сильный маг.

— Чуть-чуть помочь ты все-таки можешь. Сиди и желай от него отделаться, изо всех сил желай. Ты — предмет спора, и ты должна быть целиком на моей стороне.

— Я не предмет.

— Вот, правильно, я как раз об этом. Ты не предмет и не еда, и тебе надо избавиться от паразита, который пользуется тобой, словно ты контейнер с питательной кашицей. А я — та сила, которая тебе в этом поможет. Теперь ничего мне не говори, даже если я буду материться, рычать и корчить рожи, а то помешаешь процессу.

Канал она почувствовала сразу, как только попросила помощи у Леса. Риббер постарался его замаскировать, и в городе он сумел бы одурачить девчонку-ученицу, но здесь — другое дело. Визуализация: толстый и гладкий золотой кабель тянется на юг, в ту сторону, откуда они пришли. Отсюда следует, что долбанутый Санта-Клаус не прячется в ближайших кустах, а находится более-менее на дистанции, уже хорошо. Другой вопрос, как разорвать этот "кабель".

Ничего не получалось. С таким же успехом можно попытаться разрезать ножницами стальной трос. Сюда бы Изабеллу, Валеаса или Текусу... Но их тут нет.

После часа бесплодной возни Ола уже собиралась бросить это безнадежное занятие, но вспомнила о еще одном приеме, специфическом для лесных: войти в образ своего зверя и пустить в ход клыки, когти, клюв, жвалы, клешни — что есть, тем и пользуйся.

Итак, она сейчас крысобелка с мелкими, но острыми зубами, которые любой орех разгрызают запросто, и эту дрянь тоже на два счета перегрызут.

Ола вонзила "беличьи зубы" в отполированный до зеркального блеска золотой кабель...

В следующую секунду не осталось ничего, кроме пронизывающей боли и вибрации. Это все равно, что ухватить зубами сверло работающей бормашины!

Еле разжав челюсти, непослушные, как заклинивший механизм, она сплюнула и невнятно выругалась. Зубы сточены до кровавых пеньков, и ясно, к кому ей придется идти на поклон, чтобы поскорей выросли новые... И даже обещанные директором склада еженедельные конфеты первое время будут ей не в радость. Полный звездец. Но, по крайней мере, она жива и в сознании, могло быть и хуже.

Анита смотрела на нее расширенными глазами, но не произносила ни слова: сказали молчать — она и молчит.

"Наверное, у меня изо рта течет кровь".

На четвереньках подползла к рюкзаку, путаясь в застежках, вытащила из кармана складное зеркальце. В недоумении уставилась на свое отражение: все зубы на месте... Крови чуть-чуть — прикусила губу. Это было не по-настоящему! Но мерзкое ощущение не проходило: зубы мучительно ныли, как будто от них остались обломки с обнаженными нервами.

Она попыталась отделить от себя и "слить" наведенную боль — без толку, жевала мягкие побеги лианы вейкан — на мгновение-другое становилось полегче, вот и весь результат, в конце концов сдалась и проглотила четыре таблетки анальгетика из аптечки, но они тоже не помогли.

Избавление, хотя и временное, пришло, когда она совсем перестала на него надеяться. Благодаря Аните.

Та вряд ли вписалась бы в компанейский пикник, зато в такой ситуации, как сейчас, оказалась отличной спутницей. Шагала рядом, время от времени бросала взгляды искоса — как ты там? — но вслух о самочувствии не спрашивала. Не пыталась фальшиво подбадривать, ни словом не обмолвилась по поводу неудачи с каналом. И в то же время давала понять, что готова помочь, если понадобится — только скажи. Когда вышли на продуваемый всеми ветрами склон с каменными гребнями и массивами кустарника, по собственной инициативе забралась на возвышенность, огляделась и сообщила:

— Вроде бы там кто-то движется, но непонятно, кто это. Очень далеко.

Ола стояла внизу, держась за челюсть, которая невыносимо ныла.

— Ясно. Топаем дальше.

Два-три часа спустя Анита снова решила посмотреть, преследует их кто-нибудь или нет, и опять полезла на удобный для этой цели скальный гребень.

Погруженная в свой личный зубной ад, Ола искоса взглянула, как та карабкается... Что-то ее насторожило, а что именно, сразу не определишь. Сощурившись, она присмотрелась и оторопела. Часть массивной каменюки — это не камень вовсе, а прикорнувший на солнцепеке жургун.

Складки задубелой изжелта-серой шкуры можно принять за выход скальной породы. Морщинистая морда, похожая на бульдожью, только величиной с капот автомобиля, уткнулась в изгиб могучей лапы. Хвост подобран, но хвост у жургуна несерьезный, коротковатый, и на конце щетинистая кисточка.

Анита наступила ему сначала на голову, потом на спину, а тот и не заметил.

Она уже наверху. И что теперь делать?..

Идеальный вариант: Анита как поднялась, так и спустится, зверюга не проснется.

Все остальные варианты не очень-то. Это верно, что почти никто из лесных обитателей не причинит вреда лесной ведьме, но встречаются животные, легко впадающие в ярость, и жургун как раз из таких. Может, Ола и сумеет от него защититься, но она не настолько сильна, чтобы защитить еще и свою спутницу. А значит, ни в коем случае его не будим, уходим на цыпочках... Для страховки используем сонные чары, чтобы в ближайшие полчаса он сладко спал.

Ола принялась вспоминать, как такие чары наводятся: важно ничего не перепутать, иначе можно получить обратный эффект. Изматывающая боль мешала сосредоточиться — как будто сверлят без наркоза. Анита тем временем оглядела окрестности и начала спускаться. Крикнуть ей, чтобы предупредить об опасности, Ола не решилась: вот тогда точно будет риск разбудить эту скотину!

Память услужливо подсунула историю о том, как минувшим летом жургун напал на зверопоезд: многие из пассажиров получили травмы, несколько человек погибло, а поезд потом пришлось добить из гуманных соображений. Реальный случай, она слышала об этом от Текусы. Кое-кто из пострадавших приезжал на Манару к лесной колдунье, и как раз тогда обнаружились незаурядные целительские способности помогавшего ей ученика.

А еще жургун однажды вышел к стоянке каравана Трансматериковой компании и начал реветь — это у него ритуал перед тем, как ринуться в бой, но караванщики не растерялись и прогнали его, напугав залпами из ракетниц. Эту байку ей рассказывал Николай Коваль, якобы он тоже там был, хотя потом Ола узнала, что инцидент имел место еще до его рождения.

"Только молчи, Анита... Главное, помалкивай, тогда все будет в порядке!"

Подошва Аниты поехала по "камню", который у нее под ногой шевельнулся, изменил положение... Сбоку, будто в раскрывшейся трещине, блеснул глаз.

— Живо лезь наверх и замри! — крикнула Ола — громко и повелительно, как во времена ДСП на митингах, когда требовалось направить события в нужное заказчику русло.

Та беспрекословно подчинилась. Пусть ее кредо "лучше сдохну, чем буду от кого-то зависеть", она прекрасно понимала, что в Лесу, если хочешь выжить, надо во всем слушаться лесной ведьмы. Это ее и спасло. Когда жургун разинул зубастую пасть, в которой уместился бы чемодан, она снова была на плоской макушке скального гребня.

— Ляг и замри, и чтоб руки-ноги за край не торчали!

Ола преследовала две цели: проинструктировать Аниту о правильном поведении и отвлечь на себя внимание зверя. Ее он не тронет, Лес не позволит... Хотя не стоит забывать о том, что Лес тоже не все может и никого не опекает, а жургун — не сусарг, у которого мозга чуть-чуть, одни рефлексы. Как раз поэтому овражный сиделец для лесных не опасен: чем существо примитивней, тем верней оно выполняет волю биосистемы. Жургун, в отличие от сусарга, живет своим умом, и надо или налаживать с ним контакт, или убегать со всех ног.

Когда он открыл пасть, он всего лишь зевнул спросонья. А после этого уставился на Олу и издал недовольный рык.

Есть один безотказный способ, этому она давно научилась, наверняка сработает: стать для жургуна "невидимкой" и переждать, пока он не уберется. Но проблема в том, что тогда его внимание переключится на что-нибудь другое. На Аниту. Он ее сразу учует, тем более что разозлиться он уже успел — жургуну для этого много не надо — и примется искать в ближайшем радиусе источник раздражения.

Зато предусмотрительный Данич снабдил ее ракетницей. В рюкзаке лежит. Рюкзак перед этим несла Анита, и сейчас он стоит, прислоненный к валуну, до него всего-то полтора метра. Ола медленно шагнула вбок... Зверь расценил это как вызов и угрожающе заворчал.

Она замерла. Исчезла. С точки зрения животного, растаяла в воздухе: была — и нету. Интересно, видит ли ее сейчас Анита?

Жургун в недоумении глядел на "пустое место". Потом подошел к рюкзаку, начал обнюхивать. Громадная вислощекая морда, землисто-серая с желтизной, гротескно бульдожья, брезгливо скривилась: запах ему не понравился.

Застывшая истуканом Ола чувствовала смрадное дыхание хищника, видела похожих на маленькие серые кляксы паразитов, снующих по его морщинистой шкуре.

Наконец он потерял интерес к непонятному предмету: не съедобно, не опасно. В кустарнике зашуршала какая-то мелочь, он глянул в ту сторону и наконец-то отошел.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сбросить "покров невидимости" и рывком переместиться к рюкзаку. В ближайшее время зверюга уходить не собирается: повернув лобастую голову, жургун уставился на скалу и все-таки заметил Аниту. Направился к ней с глухим урчанием. Если встанет на задние лапы — может, и дотянется.

— Эй, я здесь! — крикнула Ола, лихорадочно роясь в рюкзаке: сверху спальники и припасы, ракетница — на самом дне.

Зверь повернулся, утробно заворчал и снова направился к ней. Спрятанные под нависающими веками глаза налились кровью. Где же чертова ракетница, выложить и забыть ее на стоянке они не могли, совершенно точно не могли...

— Я тоже здесь! — подала голос Анита.

Жургун озадаченно дернул головой, но после короткого раздумья пошел на Олу.

— Иди сюда, кому говорю! — закричала Анита.

Не отреагировал. Пальцы наконец-то нащупали предмет, который мог быть только ракетницей. Через ткань. Лежит во внутреннем кармане на "молнии", и всего пара секунд на то, чтобы ее достать...

Что-то стукнуло жургуна по спине и отскочило.

— Эй, смотри сюда!

Он все-таки удостоил Аниту вниманием, и во второй раз ему прилетело по макушке.

Издав трубный боевой рев, жургун двинулся к скале, но Ола уже вытащила оружие. Первая одиночная ракета влепилась в массивный, словно каменная глыба, зад с трогательным кургузым хвостиком, как будто позаимствованным у другого животного.

Подскочив на месте — так, что земля содрогнулась — рассвирепевшая скотина развернулась в сторону кусачего противника. Новый залп заставил ее отпрянуть и ринуться вниз по склону, не разбирая дороги.

Когда треск кустарника и тяжелый топот стихли вдали, Ола с облегчением выругалась и уселась на землю.

— Он совсем ушел? — крикнула с гребня Анита.

— Надеюсь, да, — хрипло выдавила Ола. — Разве что ему приспичит отомстить, и он вернется... Шучу, это место для него теперь помечено маркером "опасно", пойдет, сука, искать другую территорию. Я только чудом не обоссалась.

— Я тоже, — поддержала разговор ее спутница. — Сейчас попробую слезть.

— Сиди пока там! А то на змею наступишь, или на караканца, или какая-нибудь сволочь укусит и яйца отложит... Какого черта ты сапогами разбрасываешься, где я тебе посреди Леса новые возьму?!

— А чем еще было в него кидать?!

Решив, что это здравое возражение, Ола кое-как встала и пошла искать Анитины сапоги. Великий Лес, хорошо-то как... Вскоре она поняла, почему ей хорошо: зубы больше не ноют. Всего-то и нужно было встретить жургуна, разозлить его, и чтоб душа в пятки провалилась — чары Риббера после такой терапии как рукой сняло.

Впрочем, передышка была недолгой. Через некоторое время боль вернулась, и когда они устроились рядом в спальниках, в темноте под звёздным небом, Ола со смесью обреченности и досады приготовилась к бессонной ночи.

...Подняв взгляд на табло "бегущей строки", она чертыхнулась и поставила чашку. Портал на Долгую Землю вошел в фазу схлопывания, да еще зубы адски болят — все сразу, отстойный бестмегаломаркетовский кофе не пошел им на пользу. Но она все равно должна успеть к порталу.

Подхватив сумку, бросилась к выходу. В дверях чуть не налетела на рослого парня, хотела проскочить мимо, но тот поймал ее и втолкнул обратно. Следом за ним в кафетерий ввалились три девки: одна шикарная, как с обложки дорогого журнала, вторая вся в черном, словно ниндзя, но тоже красивая, третья совсем девчонка, рыжая, загорелая, с веснушчатым облупленным носом, в летнем платьице, хотя на улице ноябрь, и вдобавок босиком.

— Теперь у меня есть повод, чтобы ей врезать, — обратился к ним парень. — Давно мечтал.

После чего двинул Оле кулаком в челюсть, так что она отлетела, свалив загремевший табурет на металлической ножке, и с размаху уселась на пол.

Больно не было. Наоборот — зубы враз перестали ныть. Ничего удивительного, во сне причинно-следственные связи не те, что наяву.

— Спасибо. Это надолго?

— Что — надолго? — Валеас глядел на нее сверху вниз без малейшего сочувствия. — Последние мозги отшибло?

— Видела бы ты, что у тебя на лице было! — жалостливо произнесла Клеопатра, устраиваясь на другом табурете. — Уже не увидишь, он разбил с одного удара, и оно истаяло.

— А что было?

— Гадость несусветная. Похоже на гнутую золотую решетку поверх рта, аж до самых скул, и не просто так, а с перемычками, которые будто бы под кожу вросли. Не бойся, как он тебе врезал, так ничего не осталось, чисто сработал. Хотя мог бы и поделикатней... Где ты подцепила такую дрянь?

— Поделикатней врезать? — хмыкнул Валеас. — Можно попробовать.

— Это я пыталась Аниту от Риббера отцепить, — объяснила Ола, так и сидя на полу.

Всё под контролем. Мчаться некуда. Она уже там, где надо. И челюсти больше не болят.

— Рассказывай, — велела рыженькая девчонка.

Выслушав сбивчивое повествование, с досадой проворчала:

— И-эх, уж это я оплошала... И на старуху бывает проруха, вот вам пример. Надо было предупредить, чтоб делала только то, чему научили, а рвать чужие каналы в звериной ипостаси — покудова не твой уровень.

— Понятно. И что теперь можно с этим сделать?

— При твоей подготовке — ничего, — сказала Изабелла. — Только убегать и прятаться, пока я до вас не доберусь.

— А ты далеко?

— В трех-четырех днях пути от Аяши. Если подвернется кто-нибудь быстроногий, успею раньше.

— Может, еще спасателей встретим, там Виолетта и Бенедикт.

Ладно, "три-четыре дня" — это все-таки лучше, чем "через неделю". Они продержатся. Лес на ее стороне. И Анита ожила, теперь это уже не зомби, а вменяемая спутница.

— В первую очередь рассчитывай на себя.

— Разорвать канал я бы смог, но для этого я должен приснится Аните, — в раздумье заметил старший ученик Текусы. — Проблема в том, что я ни разу ее не видел.

— Найди где-нибудь рекламный буклет "Встроенной мебели Грофус", там есть ее фото! — встрепенулась обнадеженная Ола. — Или оно может оказаться в журналах на тему интерьеров и ремонта, если кто-нибудь на Манаре выписывает...

— Фото не поможет, для этого необходимо знакомство с человеком вживую. Если бы ты могла утащить ее с собой в Отхори... Но об этом мечтать не приходится.

Похоже, Валеас был раздосадован тем, что нельзя проверить свои силы и убедиться, что он способен в том числе на это. Ей тоже стало досадно — ведь без чертова канала ей бы удалось отделаться от Риббера и запутать след — но в тоне Валеаса сквозило обидное пренебрежение, и Ола огрызнулась:

— Я же, в отличие от тебя, всего год учусь! И весь этот год я теряла время на складе, вот и прикинь, надо мне туда еще на полгода или лучше заняться учебой.

— Ты не теряла время, а приносила пользу обществу, которому без запасов продовольствия не пережить долгую зиму, — одернула ее Изабелла. — Когда придет зима, сама поймешь.

"Но тебя-то зимой уже не будет..." — подумала Ола с внезапной и острой горечью.

Ей хотелось заплакать. Хотелось отменить тот вариант будущего, в котором Изабеллу убивают — непонятно кто, непонятно почему.

Если только у нее получится вовремя распознать ситуацию, которая может привести к такой развязке, она сделает все для того, чтоб эту ситуацию разрушить.

— Мне пора, — мягко сказала Изабелла, бросив на нее сожалеющий и в то же время непреклонный взгляд. — Держи дистанцию, выбирай такие места, где можно спрятаться.

И после этого исчезла. Текуса и Валеас ушли вслед за ней: у них в Отхори найдутся дела поинтересней, чем сидеть с Олой.

— А давай, по магазинам вместе походим! — предложила Лепатра. — Посмотрим, что там есть, идем!

В недоумении поглядев на роскошную девицу в мини с золотыми блестками — та радостно улыбалась, как будто приняла ее за свою знакомую — Ола подхватила валявшуюся на полу сумку и выскочила в коридор. Какие магазины, ей бы к порталу успеть...

Утро выдалось более-менее доброе, хотя и пасмурное, с затянутым небом и моросью. Зато без ветра. Хвоецвет ниже по склону купался в тумане, просвечивая сквозь него цветными пятнами. Из земли вокруг стоянки поналезло грибов, и кто-то чавкал возле кустарника, но когда Ола поглядела в ту сторону, застеснялся и проворно спрятался — только ветки качнулись.

— У тебя есть ножницы? — спросила Анита после завтрака.

— Зачем?

— Волосы отстригу. Все равно это уже не волосы.

Она впервые попыталась расчесать колтуны, используя вместо гребенки пятерню. Начала интересоваться своей внешностью — наверное, хороший признак.

— Не надо, я их тебе распутаю. Для этого есть простой магический способ, я научилась, хотя мне пока расчесывать нечего. Изабелле и Валеасу это уйму времени экономит. Давай попробую, сядь.

Ола протянула руки, как будто собиралась схватить ее за голову, сосредоточилась. Должно получиться... Намертво спутанные пряди зашевелились, словно в текучей воде, начали постепенно расцепляться и расправляться.

После этой процедуры волосы Аниты, хотя и по-прежнему грязные, выглядели расчесанными до идеального состояния. Она собрала их на затылке в хвост, стянув резинкой, которую сняли с упаковки бактерицидного пластыря. На глаза падала ровная челка, прикрывшая царапины на лбу. В таком виде Анита стала пугающе похожа на героиню любимого фильма Клауса Риббера в последнем эпизоде. Олу это насторожило: вдруг такие совпадения нежелательны, надо будет в следующий раз спросить у Текусы... Но героиня фильма выглядела так в своем предсмертном бреду, а Анита — наяву, живая и здоровая.

"И в том кино не было меня, — дополнила эту мысль Ола. — А я тут у нас решающий фактор!"

Заодно подумала о Лепатре, которая раньше всех поняла, что происходит в конце фильма. "В жизни так не бывает" — правильно, не бывает, но это "не про жизнь, а про смерть". Только она и угадала истинный смысл финального эпизода.

"Ты ее раньше не знала, — с сожалением вздохнула Виолетта, когда на привале зашла речь о Клеопатре Мерсмон. — У нее был замечательный потенциал. Так нелепо себя погубить, в голове не укладывается... И очень грустно".

"Все это случилось потому, что она больше всего на свете хотела нравиться и слишком от этого зависела, — подумала Ола, вскидывая за спину рюкзак. — На эту дорожку я точно не сверну. Столовая имени Клауса Риббера не здесь, вы ошиблись дверью".

Лесистая макушка Аяши осталась позади. Дальше лежала страна ущелий, озер и потаенных долин, а на горизонте сизым горбом вздымался Кракен — или, по-кесейски, Мукаран, "пуп земли". Самая высокая гора Магаранского хребта.

Им налево, на северо-запад — туда, где побольше Леса. Ола оглянулась на Аяшу: будь она в состоянии выдержать бой с опытным магом, это было бы подходящее место, но для нее самый правильный вариант — убегать и прятаться, как велела Изабелла.

Когда остановились напиться из ручья, Анита направилась к сложенным в несколько стопок каменным блинам в пучках рыжеватой травы и плетях вьюна.

— Эй, не лезь туда! — окликнула ее Ола. — Время потеряем, и здесь могут водиться ядовитые змеи.

— Я хочу посмотреть. Мне кажется, он вот-вот появится, — по ее лицу скользнуло затравленное выражение.

— Кто появится — упоротый Дед Мороз или жургун?

— Жургун ведь убежал... — в замешательстве возразила Анита.

— Да, но если до него дойдет, что мы его обидели, и что мы не опасные, он вернется и увяжется за нами, чтоб отомстить.

— Думаешь, он может все это понять?

— Еще как может. Звери понимают больше, чем считает большинство людей.

— Тогда идем скорее.

Она подняла рюкзак — была ее очередь.

Честно говоря, такой поворот событий Ола считала маловероятным, если не вовсе фантастическим, но хорошо бы переключить опасения Аниты с Риббера на жургуна. Страх перед Риббером превращает ее в беспомощную маленькую девочку, которую нехороший дядя посадил в мешок и унес, зато страх перед жургуном обеспечит ей выброс адреналина. В отношениях со своим похитителем она была законченной жертвой, а зверюгу они победили, так что пусть лучше Анита думает о жургуне.

— Ты могла выстрелить ему в пасть, тогда бы он наверняка за нами не погнался, — заметила она, когда зашагали дальше.

— Могла. Но незачем. Чтобы его прогнать, хватило безвредного фейерверка. И между прочим, это не он тебе, сонной, на голову наступил, а ты ему. И теперь жалеешь, что он не умер в муках? Этим бы кончилось, если б я сделала так, как ты говоришь.

— Но мы же люди, а это животное, опасный хищник.

— Считаешь, с животными можно поступать как угодно? Видовая солидарность и всё такое?

— В некоторых ситуациях. Все-таки интересы людей важнее.

— Твоя позиция ничего тебе не напоминает?

— Что она должна мне напоминать? — Анита насторожилась.

— Точку зрения одного ряженого упыря, который тащится за нами наперегонки с жургуном. Только у тебя солидарность по видовому признаку, а у него еще и по половому, и кто не из своих, с теми можно не церемониться. Выводы на твое усмотрение.

Получилось очень в духе Изабеллы, но об этом Анита не знала.

Некоторое время она помалкивала, пока Ола опять не втянула ее в разговор. Нельзя, чтоб она оставалась наедине с собой, или, вернее, наедине с Риббером, который пусть и далеко — хотелось надеяться, что далеко — все равно присутствует в ее мыслях, как внедрившийся в чужой организм паразит. К тому же кто знает, на что он способен при наличии канала... Когда Анита надолго погружалась в молчание, лицо у нее становилось такое, словно она сидит в запертой комнате в ожидании чего-то страшного.

Оживилась, когда Ола показала ей чарушник — искривленный, узловатый, с розовой в узорчатых разводах корой. Ценная древесина, денег стоит.

— Ты посмотри на него, не переводя свои впечатления в нули на банковском счете. Прибыли с него никакой — расходы на транспортировку не окупятся, зато какой он красивый, и сколько тут всякой мелкой живности... Ты когда-нибудь видела, как он растет?

— В первый раз.

— Теперь будешь знать. А вон там, обрати внимание — дерево-башня. Но смотреть на него вблизи мы не пойдем, не по дороге.

— Это в них гнездятся медузники? — Анита понизила голос, как будто опасалась разбудить ночных кровососов.

— Обычно да, а еще в пещерах и гротах. Или в развалинах, если найдется развалина, которую не проверяет Санитарная служба.

Дерево-башня торчало на фоне облачного неба, точно одинокая высотка, облагороженная зелеными насаждениями. Так казалось издали, а если подойти — видно, что это его собственная крона, как будто нанизанная на стержень и сползшая вниз. На верхней трети ствола ни веток, ни сучьев, зато всегда найдутся полости для медузников-симбионтов.

Эта "башня" была большая и старая, наверняка там обитала целая колония, и если бы натравить летучих упырей на пешего упыря... Но толку-то, защититься от медузников даже для мага-ученика несложное дело.

— Я тут подумала, кому могло понадобиться, чтобы со мной всё это случилось, — заговорила Анита, когда они под вечер перебрались по камням через приток Тайвы и пошли в сторону склона, где клубился уползающий в небеса хвоецвет, в сумерках не разобрать какого оттенка. — Если он психопат, его могли к этому подтолкнуть. Это мог быть Петер.

— Отец Памелы?

— Нет, Петер был раньше. Отец Памелы с Изначальной, там и остался. Я специально выбрала такой вариант, чтобы никто не мог предъявить права на моего ребенка. А с Петером мы еще до этого чуть не поженились. Вместе учились в университете, и вначале всё у нас было романтично и красиво, нас считали идеальной парой. Некоторые старые знакомые до сих пор осуждают меня за то, что я разрушила такие распрекрасные отношения.

— Вы и в самом деле были идеальной парой?

— На первом этапе. Гуляли по городу, держась за руки, допоздна сидели в уличных кафе, целовались в кино. Строили планы, как займемся совместным бизнесом, но мне повезло, до этого не дошло.

— И что было потом? Слишком много сиропа, тебе надоело?

— Потом я увидела, что под этим сиропом спрятан капкан. Петер оказался собственником и любителем воспитывать. Его поползновения меня контролировать сначала выглядели, как забота, но после того, как мы в первый раз переспали, он стал требовать отчетов — где я была, почему задержалась, с кем разговаривала, почему меня не было дома, когда он звонил... Вся романтика быстро выветрилась. Если наши мнения не совпадали, говорил что-нибудь уничижительное насчет моей точки зрения — в такой подаче, как будто он заботится о моем развитии. Понимаешь, о чем я? Меня это раздражало, зато маму с папой умиляло, они были на его стороне. Когда я решила порвать с ним и сказала об этом, он меня ударил. Толкнул так, что я стукнулась о край стола и упала, синяк на бедре был с пол ладони. На другой день прислал открытку с признаниями в любви и дорогущий букет цветов.

Она разволновалась, глаза беспокойно блестели из-под челки.

— И как тебе удалось от него отделаться?

— Я сбежала на Изначальную. Прожила там полтора стандартных года. Путешествовала, набиралась идей для своего бизнеса. Чтоб не тратиться, работала где придется. За четыре месяца до рождения Памелы я вернулась домой, чтобы не возникло проблем с вашими социальными службами. Узнала, что Петер уехал на Кордею, и вздохнула с облегчением. Потом он появился, опять начал слать цветы и любовные письма, но я все это выбрасывала в помойное ведро. Наняла охрану, чтоб его ко мне не подпускали, и поселилась отдельно от родителей, чтобы не ели мозги на тему замужества. В конце концов он отстал и теперь болтает обо мне всякие гадости: "сухарь", "стерва", "я с ней порвал". Ну и пусть, это меня устраивает больше, чем так называемые идеальные отношения на его условиях. Я думаю, ты бы тоже от него сбежала.

— Он бы сам от меня сбежал.

— Он мог что-нибудь наговорить обо мне этому сумасшедшему старику. С него бы сталось. С умыслом или даже без умысла, но это могло сыграть роль.

— Ладно, давай сейчас тихонько постоим и послушаем, не идет ли за нами жургун?

Кто-то плеснул в ручье, кто-то другой стрекотал в кустах. По темному небу с еле слышным шелестом плыли медузники — один, второй, третий... Никакого жургуна поблизости не было.

...В этот раз ей повезло быстро найти годный эскалатор (почему "в этот раз", как будто были другие разы?..), но уже на подлете к нему возникла неожиданная помеха. Незнакомый парень поймал ее за ворот куртки и приподнял, так что ноги болтались над полом — словно хотел показать свою добычу сгорбленной крючконосой старушке, стоявшей рядом.

Ола попыталась его лягнуть.

— Пусти, сука!

Хорошо, что следующее ругательство с языка так и не сорвалось. Они еще как знакомы...

И это неизвестно который по счету раз. Хотя отыскать в таком сне эскалатор, ведущий на нижние этажи "Бестмегаломаркета" — редкостное везение. Пусть и совершенно бессмысленное.

Олу аккуратно поставили на пол.

— Нынче к тебе ничего лишнего не прицепилось, и то хлеб, — заметила Текуса, придирчиво оглядев ее. — Как делишки?

Она отчиталась о прошедшем дне. Валеас тем временем бродил по залу и разглядывал сверкающие витрины. Около бутика с полиграфией остановился, пробил стекло ударом кулака, вытащил журнал, начал с интересом листать. Ола усмехнулась: наверняка там что-нибудь 18+ и не вполне традиционное.

— Ох, и балбесы вы оба... — проследив за ее взглядом, покачала головой Текуса. — Но ты молодец, уводи ее подальше, Изабелла догонит, лишь бы Клаус не опередил.

— Вроде пока его не видно.

— У тебя оружие есть? — поинтересовался вернувшийся Валеас.

— Нож и ракетница, еще револьвер. А зачем, он же все равно пулю отведет?

— Если используешь против него силу Леса и будешь комбинировать стрельбу с магией — не отведет. Слушай внимательно, как это делается.

Старая колдунья одобрительно кивала и в заключение посоветовала:

— Только сама не стреляй, засудить могут. Лучше дай револьвер Аните — она потерпевшая, с нее по закону никакого спроса за самооборону, а ты стой рядом и колдуй, тут уж никто не придерется.

— И Анита, в отличие от тебя, вряд ли промажет, — хмыкнул Валеас.

— Главное, не геройствуй без нужды, это тебе запасной план, если старый поганец вас догонит и другого выхода не будет.

В ее снах про "Бестмегаломаркет" кое-что изменилось: если раньше было полное впечатление, что всё по-настоящему, даже несуразные рекламные слоганы и странные товары в бутиках не вызывали удивления, то теперь восприятие начало расслаиваться — уже дважды появлялось ощущение, что это не в первый раз, это с ней уже было. Наверное, хороший признак? Хотя на этом этапе тоже можно застрять надолго.

— Стрелять умеешь?

— Конечно.

— Держи револьвер. В кармане твоей куртки поместится. Если появится жургун или маньяк, твоя задача — стрелять на поражение, а я обеспечу магическую поддержку.

— Ты же говорила, что жургуна убивать нехорошо, — напомнила Анита, пряча оружие в большой накладной карман на "молнии".

— Если он вернется мстить, у нас выхода не будет.

В жургуна Ола не верила, зато не сомневалась в Санта-Клаусе. Позади на открытых участках можно было разглядеть темную фигурку, которая упорно ползла в том же направлении, что и они. Поэтому двигаемся вперед, стараясь увеличить отрыв, и самая лучшая перестрелка — та, которая не состоялась.

Колбаса закончилась, зато после дождика хватало грибов — собирай на ходу. На коротких привалах Ола раскладывала их на камнях и запекала, используя магический огонь. Если еще и посолить, и приправами сверху посыпать... Грибы незнакомые, но она чувствовала, какие съедобные, а какие нет.

— Вкуснее, чем в ресторане, — похвалила Анита.

Она разрумянилась, глаза блестели. Похоже, револьвер в кармане добавил ей уверенности в благополучном окончании этого марафона.

— Еще бы не вкуснее, лесные же!

Ола оставила ловушку: запекла пару ядовитых грибов, выбрав самые аппетитные, положила на камень — будто бы не доели. Маловероятно, что Риббер попадется на такую примитивную уловку, но попытаться стоило.

Они прошли мимо коллективного гнезда щегирей — внушительного сооружения из веток, хвоинок, засохших стеблей и свалявшихся клочьев шерсти, прилепленного к невысокой скале. Три-четыре "этажа", серо-бурая маскировочная окраска, вдобавок все заляпано пометом, который дополнительно цементирует птичье общежитие. Словно фасад сплетенного из веток дома с лоджиями, в которых высиживают яйца длинноносые птички с синими хохолками.

— Близко не подходим, — предупредила Ола. — Налетят и заклюют. Видишь, наблюдают... Они мелкие, но клювы у них, как стилеты. Яичница нам не светит, обойдемся грибами.

Вот бы напали на Риббера... Но тот знает, что от щегирей лучше держаться подальше — дружной стаей они способны отогнать даже медвераха.

Потом набрели на полукружника: тот смахивал на потерянный каким-то пушным зверем хвост, золотисто-бурый в полоску, с полметра в длину, загнутый буквой С. Расположился в кустарнике возле корней громадного хвоецвета, разомлел в тепле. Должно быть, его нора находится под корнями. Полукружники всегда устраиваются на отдых, изогнувшись, потому их так и называют.

— Какой пушистый, надо же...

"Вот только скажи мне, что это готовый воротник, и сколько это будет в денежном эквиваленте!"

Но ничего такого она от Аниты не услышала. В награду показала ей лалунца — большеголовую серебристую амфибию, притаившуюся в плакучих ветвях над озером, и грозди деликатесной лалунцовой икры над водой среди листвы — как будто из затуманенного стекла, с темными бусинами внутри. И еще улиток-путешественниц, которые вереницей переползали по сломанной ветке через ручей — хатифнаттов Долгой Земли.

— Если бы Памела могла на всё это посмотреть... Она бы захотела их нарисовать, она любит рисовать. Расскажу ей, когда вернусь домой.

— С Памелой сюда нельзя, если только она у тебя не лесная ведьма, еще не проявившаяся. Но ты бы это заметила, тогда бы к вам домой всякая живность лезла, а Памелу тянуло бы ко всему, что связано с Лесом. Зато расскажешь.

Ночью она снова увиделась в Отхори с Текусой, Валеасом и Лепатрой, и перед встречей опять возникло ощущение, что она носится по Бесту, опаздывая к порталу, уже не в первый раз — скорее, в сто первый, и что-то здесь не так.

В золотистом утреннем тумане они перешли по бревенчатому мосту через речку, которая вприпрыжку мчалась к Тайве, и направились туда, где по склону далекой горы разноцветным покрывалом стелился Лес.

Спалить мост Ола не смогла бы, даже пытаться не стала. Он защищен от вандалов оберегами, которые просто так не найдешь — добротная кесейская работа. И поставить на нем преграду для Риббера тоже не ее уровень: слышала о таком приеме, но ее этому еще не учили.

Берег повышался, и спустя полчаса они шагали вдоль каньона глубиной в несколько метров. Зато лесистая гора — вроде бы Рында, карта в рюкзаке — мало-помалу приближалась. Тайва за этой горой. Возможно, и спасательный отряд где-то поблизости, но останавливаться и ворожить, чтобы это выяснить, некогда.

Туман растаял, впереди наперегонки ползли две тени. Речка на дне каньона сверкала, словно обещая все золото мира, хотя не было у нее никакого золота, иначе сюда бы давно набежали старатели с Магаранских островов.

Анита с любопытством разглядывала все, что Ола ей показывала: неподвижных, как статуэтки, ящериц, камни, норки, птичьи гнезда, стебли арахника, похожие на членистые паучьи ноги, и щупальца затаившихся охотников, похожие на травяные стебли.

— Знаешь, я как будто вернулась к самой себе, — сказала она негромко, так что голос почти затерялся в шуме речки. — Может быть, ради этого стоило, чтобы это случилось.

— Не обязательно именно это, — возразила Ола. — Могли бы просто выбраться в Лес, не сюда, так в другое место. Если бы мы с тобой тогда на балу нормально поговорили — вполне могли бы... Но как получилось, так получилось, сейчас главное — уйти от этого хмыря.

— Я думаю, что будет потом... — снова заговорила Анита после недолгого молчания. — У меня раньше ни с кем не было таких разговоров, как тут у нас. А вернемся в Дубаву, и все закончится — не только плохое, и хорошее тоже. И снова пойдет, как раньше.

— Закончится или нет — это будет зависеть от двух человек.

— От кого?

— От меня и от тебя.

Помолчав, Ола добавила:

— Если захочешь, как-нибудь еще сходим вместе в Лес.

Грибов тут не было, но в рюкзаке лежал запас: вчерашние излишки она законсервировала магическим способом. То, чему ее научили на Гревдинском складе, наконец-то пригодилось в повседневной жизни. Грибами и пообедали. Светило солнце, щебетали птицы, внизу шумела речка, и казалось, что все прекрасно... До тех пор, пока Анита не оступилась.

Болтая на ходу, не стоит забывать о том, что ты не в парке по дорожкам гуляешь, а идешь по дикой местности, где, может, еще не ступала нога человека. Анита, до мозга костей городская жительница, этого не учла, а Ола упустила из виду самым постыдным образом. Могло быть и так, что до Аниты через свой канал дотянулся Риббер: не то чтобы подтолкнул ее именно здесь шагнуть не туда — скорее, наудачу применил чары, которые ослабляют внимание и путают координацию движений.

Правая нога попала в ложбинку, Анита вскрикнула, потеряла равновесие, неловко уселась на землю. Распластавшаяся на плоском камне ящерица сорвалась с места и стрелой бросилась наутек, приняв это на свой счет, хотя всем было не нее.

Повреждена щиколотка. Вывих или перелом — непонятно. Соорудив шину из веток и разрезанной кобуры — за неимением другого материала — Ола сделала Аните тугую повязку поверх лечебного носка из последней запасной пары, обработала зеленкой ободранную ладонь. Изабелла разберется, в чем дело, и окажет помощь по-настоящему... Но Клаус Риббер явится сюда раньше.

Идти Анита не могла: наступать на травмированную ногу больно, даже от анальгетика никакого толку. Сидела, сгорбившись, молча смотрела на Олу, и в глазах опять появилось затравленное выражение.

— Без паники. У тебя в кармане револьвер.

— Да... В крайнем случае я смогу застрелиться...

— К каким хренам застрелиться, ты должна упыря пристрелить! Вспомни, о чем мы говорили.

— Он маг. Разве получится?

— Я тоже буду колдовать, чтоб он не смог отвести пули. Валеас мне во сне объяснил, что делать. Он, конечно, первый отморозок на Манаре, но плохому не научит. В смысле, когда он что-то советует, это должно получиться — он умеет определять, кто на что способен. И если б я, по его мнению, этого не могла, не стал бы тратить время на инструктаж. Вот понимает же на самом деле, что я не дура... Ладно, главное то, что мы прорвемся, и все будет хорошо. А сейчас давай, я попробую забрать у тебя боль и слить в землю, это круче таблеток.

Она уселась позади, обняла ее со спины, прижалась всем телом. Аккуратно, чтобы не задеть гребаный золотой кабель... Тут же скривилась от боли — хорошо, что Анита ее не видит. Вытягиваем — сливаем, вытягиваем — сливаем, как учили. Боль острая, но выносимая, и все-таки чувствуется, что не своя.

Мешало то, что Аниту пронизывала дрожь, ее мышцы были напряжены почти до судорог. Это воспринималось, как преграда, которая создает ненужные завихрения и тормозит процесс, но в конце концов боли стало меньше. Неясно только, надолго ли, травма ведь никуда не делась. Для закрепления эффекта Анита снова приняла анальгетик.

— Теперь подействует, вот увидишь!

Ола произнесла это с непоколебимой уверенностью, хотя на самом деле вовсе не была уверена и надеялась на эффект плацебо.

После этого она приступила к обработке "своей территории", и к тому времени, когда вдали показался Риббер, все было готово.

Ржаво-рыжеватый обрывистый берег, неяркая зелень, на дне каньона журчит и сверкает речка. Старые Магаранские горы в пестрых лоскутьях Леса развалились во все стороны до горизонта — словно застывшие волны земли. По небу лениво ползет стадо кучевых облаков. Фигурка Санта-Клауса в долгополом красном балахоне посреди этого пейзажа казалась неуместной: ей бы на ёлке висеть или украшать пирамиду из подарочных коробок в витрине магазина.

По мере того, как Риббер приближался, Анита все больше напрягалась и цепенела.

— Не бойся, он один, а нас двое. Главное, целься получше!

Они наблюдали за ним из-за кустарника с мелкими сизыми листочками. Корни кустарника уходили глубоко в глинистую почву, сцеплялись там с корнями другой здешней поросли, а те, а свою очередь, соприкасались с корнями растений, находившихся еще дальше — и так до самого Леса на склоне Рынды. По этой цепочке можно брать силу у Леса. Ола сплела себе венок из побегов и трав, какие нашлись поблизости — для нее это все равно, что шлем для спецназовца. Аните она велела запихнуть пучки травы и листья под одежду: колется, но это поможет защитить ее от власти Риббера. У Аниты сильно разболелась лодыжка, и ей было не до колючих травинок.

Старый маг шагал размеренно и неспешно. Красный с белой оторочкой костюм хоть и поистрепался, не видно ни единой прорехи: выскочи попортили его своими клешнями, но привести рвань в порядок способен любой мало-мальски умелый колдун. Борода расчесана, разделенные на пробор седые волосы заправлены за уши, на лице выражение суровой горечи — мимику своего любимого персонажа Риббер воспроизводил с незаурядным мастерством. На поясе свернутая веревка: видимо, решил, что еще пригодится. Запасливый.

— Боевая готовность, — шепнула Ола.

Договорились, что Анита будет стрелять по ее команде.

Та сидела бледная, как мертвец, глаза то лихорадочно светились, то гасли, как будто уже успела себя похоронить. Тот еще стрелок. И приводить в чувство некогда, Ола была слишком занята подготовкой к противостоянию. Ее тоже пробирала дрожь. Она же, суки, не Изабелла и не Валеас! Она ученица первого года обучения — на девяносто пять процентов "складская", и только на пять процентов что-то еще. Или даже меньше, чем на пять.

— Тебе незачем здесь оставаться, — тихо произнесла Анита, пока она суетилась, как ошалевшая крысобелка, вспоминая все, что могло пригодиться. — Уходи. Спасибо.

— А можешь не мешать?! — огрызнулась Ола. — Мы с тобой уделаем долбанутого Деда Мороза, но для этого я должна правильно заклясть этот гребаный участок пространства! Чтобы время и пространство были на нашей стороне, как в твоей гребаной рекламе. С какого расстояния ты наверняка попадешь в цель?

Анита ответила, и она запомнила ориентиры: желтовато-серый камень, похожий на чей-то вышибленный мозг, с одной стороны, два пучка травы с другой. Дать команду на выстрел, когда Риббер дойдет до этой условной черты.

Сейчас, глядя на приближающегося противника, она с досадой осознала, что кое-что упустила, можно было и получше приготовиться... Но что получилось, то получилось, и обратный отсчет уже пошел.

— Давай! — скомандовала Ола, послав активирующий импульс в свою магическую сеть, единственным достоинством которой была маскировка — то, что она слита с пронизывающими почву корнями, перепутана с космами травы и кустарником, неразличима за плывущими по воздуху паутинками из Леса.

Риббер миновал обозначенную границу.

— Давай, пора!

Чего Анита ждет — целится? Нет, не целится... Опустила револьвер и смотрит так, словно ее режут без наркоза.

— Что с тобой? Стреляй!

— Не могу... Он хотел помочь Памеле... Он отдал мне ее письмо, которое она с балкона самолетиком бросила, он подобрал... Когда он мне его показал, у него чуть не случился сердечный приступ. А я...

— Жопа стокгольмская! — шепотом выругалась Ола. — Никому он не хотел помочь, жрать он хотел! И его сердечный приступ — это сцена из фильма, там маньяк тоже симулировал, чтоб добиться от жертвы и от зрителей запланированной реакции. Стреляй, пока не поздно!

— Не могу, я сама виновата... Не могу я в него стрелять...

Глаза Аниты мутно блестели, губы искривились, по щекам текли слезы. Ола вынула из дрожащих пальцев оружие. Нажать на спуск — и порадовать Косинского с Вебером новогодним подарком?..

— Я тоже не могу, меня посадят. А тебя не посадят, потому что самооборона.

Эх, нет здесь Эвки... Княжна Эвендри-кьян-Ракевшеди посмотрела бы на них, как на двух идиоток, и с удовольствием сделала бы то, что нужно сделать.

— Ну-ка, держи! — она снова сунула револьвер в руки Аните. — Ради Памелы! Иначе не вернешься домой, и она останется без мамы. Подумай об этом и стреляй!

Та беспомощно помотала головой, содрогаясь от беззвучных рыданий. Она выглядела невменяемой. Вспомнилось, что говорил капитан Федоров о "настоящем звездеце". Вот тебе и полный звездец... Или все-таки еще не полный, потому что к ним на помощь спешит Изабелла, о чем ни Риббер, ни Анита пока не знают?

Значит, будем выгадывать время. Дээспэшница она или кто?

— Господин Риббер, Гай Грофус просил меня при случае узнать, чем он вызвал ваше недовольство?

Ни о чем таком Грофус ее не просил, но ряженого мага вопрос озадачил. Тот остановился, некоторое время глядел с укоризной на кустарник, за которым прятались Ола с Анитой, и наконец произнес:

— Грофусу надо было получше воспитывать свою дочь.

Голос звучный, хорошо поставленный. Ему бы на новогодних утренниках выступать, командовать: "Ёлочка, зажгись!" и доставить из мешка заранее оплаченные подарки, а не таскать по Лесу заморенных девиц.

— Но это несправедливый упрек, господин Риббер. Анита Грофус не делает ничего противозаконного, не проявляет неуважения к своим родителям, ведет себя прилично, не употребляет запрещенные вещества, не нарушает правила дорожного движения, соблюдает предписания Санитарной службы, платит все налоги, как законопослушный предприниматель, и даже на Осеннем балу она пила меньше, чем большинство гостей, хотя, казалось бы, раз в году можно оторваться. Грофусы воспитали свою дочь умной, предприимчивой, рассудительной девушкой, и сейчас они в недоумении, что могло вас рассердить. Эта история их очень расстроила.

Дослушал до конца. А та, кого она напропалую расхваливала за рассудительность и законопослушность, перестала кривить рот в беззвучном плаче и уставилась на нее в замешательстве. Лишь бы помалкивала. Но она должна понимать, кто здесь главный переговорщик, и будем надеться, что у нее хватит ума не влезать в диалог.

— Она бросила своего ребенка.

Анита дернулась, как будто ей иглу под ноготь вонзили.

— Не бросила, просто уделяла ей мало внимания. Это плохо, но мы уже обсудили эту тему, и она твердо решила исправиться.

Защита у Риббера будь здоров — точно сложенная из бетонных блоков махина береговой стены. Не пробить. Даже пытаться не стоит, это его только разозлит.

— Никчемная безнравственная попрыгушка, забывшая о своем природном предназначении!

Он остановился в нескольких шагах от кустарника. Вблизи видно, что со здоровьем у "Санта-Клауса" и впрямь не все в порядке, так что его желание дорваться до вкусного и полезного продукта, который Ола увела у него из-под носа, вполне объяснимо.

— Я бы не сказала, что это подходящее определение для Аниты. Упоротый трудоголик — это да, но с какой стати попрыгушка? По-моему, ей как раз не хватает легкого отношения к жизни.

"И я надеюсь, она меня за эти слова не пристрелит", — мысленно добавила Ола, покосившись на спутницу. Но та ни в кого стрелять не собиралась, и револьвер в карман спрятала — возможно, чтобы не было искушения? Зато успокоилась, хотя сцепленные в замок пальцы слегка подрагивали.

Что убрала оружие, даже хорошо, все равно момент упущен. Сейчас им остается только тянуть время, не провоцируя психопата на агрессивные действия. Причем Анита не в курсе, что им есть, ради чего тянуть время, и если Риббер чувствует ее состояние — а он, скорее всего, чувствует, при их-то связи — это его убедит, что никаких проблем не предвидится, можно расслабиться и подискутировать.

— Она прыгает по жизни, занимаясь не своим делом, — сухо и гневно возразил маг. — Замуж ей не надо, бизнес ей нужен, козе бестолковой! Игрушки ей понадобились, которые не для нее предназначены! Женское предназначение в том, чтобы заботиться, быть красивой, хранить верность! Кому она верна?! Почему не живет с отцом Памелы?

— Бывает же, что люди какое-то время вместе, а потом расстаются. Личные взаимоотношения — сложная область, тут каждый решает за себя.

— Да что она может за себя решать, ей не это природой назначено! Ее назначение — быть ведомой, проявлять ласку и понимание, не соревноваться с мужчиной, а обеспечивать домашний уют, так природа распорядилась! Если ты не замужем, тебе нечем хвастать!

Увлекся, аж глаза сверкают. Лучше какой ни на есть диспут, чем магическое месилово, в котором Оле против такого противника не устоять. Здесь ни Интернета, ни захудалого телевидения, и для магов неписаный запрет на участие в политике, так что развернуться Клаусу Рибберу было негде. Возможность порассуждать вслух для него как манна небесная, пусть даже перед ним всего полтора оппонента — которые, как он считает, никуда от него не денутся.

— Погодите, вы же сейчас смешиваете природу и социум! Какой в природе домашний уют? Там цель — выжить, найти еду, спастись от хищников. Ну да, еще спаривание и размножение, но это в рамках необходимого и достаточного. А все остальное — социальные надстройки, которые в условиях разных цивилизаций могут быть какими угодно. Сравните хотя бы распределение гендерных ролей у людей и у кесу — зеркально противоположные модели.

Тут она допустила первую ошибку: не стоило приводить в пример автохтонов, это выбило Риббера из равновесия.

— Ты человека с неразумными сучками не сравнивай! Они полуживотные без души и разума, не цивилизация у них, а скотская мерзость и непотребство!

— Ладно, сравнение не совсем подходящее, — примирительно отозвалась Ола, жалея, что поблизости нет кесу, которые могли бы его услышать. — Но давайте тогда рассмотрим инопланетные цивилизации, с которыми установила контакт Земля Изначальная. Когда я жила на Изначальной, я читала о ксеносах, кое-кого из них даже видела...

Побольше слов. Краткость — сестра таланта, но в текущей ситуации она враг выживания. И следить за тем, чтобы оппонент не потерял интереса к полемике. В мелочах можно и в поддавки сыграть: пусть думает, что кое в чем ему удалось пошатнуть убеждения Олы — тогда у него будет стимул продолжать. Он ведь не знает, что этих убеждений у дээспэшницы в рукаве целая колода, и все крапленые. Впрочем, есть и свои собственные: раньше не было — на Долгой Земле появились, но сейчас это не имеет значения.

— Ты мне врать будешь?! — гневно сощурился старый маг. — Все вы такие, мерзавки, когда вас никто в кулаке не держит! Притворство и неверность — вот ваше истинное лицо!

Не удалось его провести, почувствовал фальшь. Придется балансировать на зыбкой грани между тем, что не вызывает у него негодования, и тем, что Ола думает на самом деле. Избегать утверждений, задавать побольше вопросов...

Когда Риббер потребовал, чтобы они вышли из-за кустарника — "потому что я хочу лицо твое видеть!" — Ола не стала спорить. Только тихонько бросила Аните: "Держись у меня за спиной". Это важно: пока она, со своей кое-как сляпанной защитой, стоит на линии между жертвой и упырем, у того нет возможности воспользоваться каналом. А ей без разницы, лицезреет ее этот чокнутый хмырь или нет, контролировать выражение своей физиономии она давно научилась, в "Бюро ДСП" для этого проводили специальные тренинги.

Анита выпрямилась вслед за ней, перенеся вес на здоровую ногу. Неизвестно, сколько сможет простоять, но если сядет на землю или потеряет сознание, надо все равно находиться на линии между ними.

В ходе разговора Ола несколько раз почувствовала, что маг прощупывает ее "сеть", определяя слабые места. Вряд ли огорчен результатом, вся ее защита — сплошное слабое место. Единственное преимущество — связь с Лесом, так что она больше надеялась на хорошо подвешенный язык, чем на свои сомнительные магические достижения.

Вот язык-то ее и подвел. Надо было сначала прислушаться к интуиции — годится или нет, а потом уже выдавать очередной аргумент.

— Какое нам дело до тварей космических, если я тебе о человеческих делах толкую! Есть мужчина, есть женщина, и ему, и ей от рождения предписано, как жить. Мужчина работает, путешествует, изобретает, воюет, идет своей дорогой, а женщина сидит дома и заботится, и во всем его слушается, а если это ее не устраивает, если еще куда-то рвется — она шлюха! Даже если ни с кем не спит, все равно шлюха, потому что шляется вместо того, чтобы свое предназначение выполнять. Отбраковать ее, суку порченую, чтобы других своим ядом не заражала, вот тогда в обществе будет процветание и порядок. А посмотришь вокруг, одна в карьеру ударилась, другая книжки пишет, третья магазин открыла, да еще зимой и летом верховная бабская власть, мерзость на мерзости!

"Ого, да ты не прочь влезть в политику и стать Зимним Властителем Долгой Земли? Но никаких шансов, сразу окоротят, потому и бесишься..."

— Так ведь люди разные, хоть мужчины, хоть женщины. Кому-то нужен домашний уют и ничего больше, а кому-то путешествия, творчество, интересная работа, а еще кому-то и то, и другое сразу, лишь бы сил и времени на все хватало. Люди разные, и хотят они разного.

Вот это Риббера доконало. Он, конечно, и без Олы был в курсе, что "люди разные", но, как показало дальнейшее развитие событий, этот очевидный факт причинял ему невыносимые мучения. Ну, не мог он с этим смириться: люди должны быть не "разными", а такими, какими он хотел бы их видеть, и в придачу удобными в использовании. Этот синдром без названия порой встречается у политиков и прочих общественных деятелей, и кому, как не бывшей дээспэшнице, об этом не знать... Но она сглупила, наступив на больную мозоль, и ситуация вышла из-под контроля.

— Разные, говоришь?! Вас, разных, давить надо, избавляться от поганого шлака!

Он произнес это негромко, с горьким ожесточением. В воздухе между ними беззвучно сверкнуло. Защитная сеть распалась на лохмотья, погасив удар — честно говоря, Ола даже на такой результат не рассчитывала: получается, не зря старалась!

— Отходим, — бросила она через плечо. — Шагай назад.

Если у Аниты перелом со смещением, это для нее неполезно, но им сейчас все неполезно.

Олу он постарается убить. Без магических заморочек, просто прикончить, чтоб не мешала. Выпить ее силу он бы не прочь, но это получилось бы в городе, а здесь ему ничего не перепадет: сила лесной ведьмы принадлежит Лесу. Анита в неважном состоянии, вдобавок с травмой, так что этой "еды" Рибберу надолго не хватит, а ему еще выбираться отсюда, избегая встречи со спасательным отрядом, в составе которого двое сильных магов. Значит, он будет экономить ресурсы. Крохотный шанс еще сколько-то продержаться.

Она все-таки сумела нанести удар, отчаянным рывком дотянувшись до Леса, через корни растений и плавающие над землей паутинки, и зачерпнув оттуда силы. Риббера на пару шагов отбросило. Анита смотревшая на это из-за ее плеча, издала возглас, но рано обрадовалась: это заслуга Леса, а не Олы. Оставить вмятину на стене кувалдой — не вопрос, ты кулаком попробуй.

Пока Санта-Клаус поднимался на ноги, они успели отступить подальше, и Ола тут же снова потянулась к Лесу. Еще на раз ее хватит, должно хватить... От Риббера что-то прилетело в ответ — листочки и стебли ее венка затрепетали. Это всего лишь разведка перед настоящим ударом.

— Ой, — пробормотала у нее за спиной Анита. — Что там?..

Смотреть, "что там", у Олы не было времени, она готовилась к отражению атаки. Риббер, видимо, прикидывал, подойти ближе или вмазать ей с дальней дистанции. Не дожидаясь, когда он примет решение, она ударила — получилось куда слабее, чем в первый раз.

— Жургун! Бежит сюда, как ты и говорила... — обреченно произнесла Анита.

Это было настолько неожиданно, что Ола все-таки бросила взгляд в ту сторону. За каньоном, по склону горы в редких пятнах кустарника, мчался вскачь какой-то крупный зверь. Жургун и есть! Но ведь Ола говорила о нем только для того, чтобы Аниту не заклинивало на мыслях о похитителе... Получается, наворожила?.. И как теперь разворожить, чтоб эта скотина о них забыла? И какая ворожба, если тут еще и свихнувшийся колдун, крайне огорченный тем, что "люди разные", собирается взять реванш?

— Спокойно, между нами каньон, — Ола наспех, с горем пополам, латала свою защитную сеть. — Не перескочит.

— Думаешь, не перескочит? — растерянно спросила Анита.

Одно хорошо: появление жургуна вывело ее из ступора перед Риббером.

— Думаю, нет.

— А если все-таки...

Ола снова мельком глянула: жургун как будто припустил еще быстрее и летел в клубах пыли со скоростью гоночного автомобиля. Просто так не перескочит, а с длинного разгона — может и перескочить.

Что будет, если разъяренное животное перемахнет через каньон? Кого оно бросится рвать в первую очередь, их или Риббера? На маге красный балахон — можно ли рассчитывать, что это приведет жургуна в еще большую ярость? Жургуны различают цвета или нет? Этого Ола не знала. Зато она сможет послать зверю импульс, что его главный враг и обидчик — вон тот злобный старик... Но Риббер применит чары и станет невидим для хищника.

Маг тоже заметил несущуюся во всю прыть зверюгу. Уставился в ту сторону и медлит с ударом — будь Ола покруче, она бы этим воспользовалась, но она уже израсходовала свой лимит.

— Это не тот жургун, — с дрожью в голосе сказала Анита. — Тогда зачем он бежит сюда? Он бешеный?

— Почему бешеный? — спросила Ола, не сводя глаз с Риббера.

— У этого какой-то темный горб на спине. У того ничего такого не было.

Она взглянула: и точно ведь... Только никакой это не горб.

— Анита, держись! Все будет в порядке, нам совсем чуть-чуть продержаться...

Их сбило с ног, остатки ее защиты смягчили удар. Перекатившись, Ола опять заняла позицию между магом и Анитой. Голова кружилась хуже, чем после новогодней пьянки, но она и не пыталась подняться: главное, оставаться преградой на этой гребаной линии, стоя или сидя — не важно. Рибберу сейчас позарез нужно добраться до Аниты и в один присест выжрать остаток, чтобы хватило сил для поединка с серьезным противником.

Он двинулся к ним. Отшвырнет ее с дороги, и даже если она сумеет дать отпор — упырь в ходе потасовки получит доступ к каналу.

— Иди сюда, минет сделаю!

Отпрянул, как ошпаренный, но потом снова пошел, что-то гневно бормоча.

Выгадала она всего секунду, однако за эту секунду поняла, что еще можно сделать. Упершись пятерней в землю, послала импульс, и трава зашевелилась, хватая Риббера за полы, а в глаза ему ринулась вся летучая мошкара, какая нашлась поблизости. Этого тоже хватит ненадолго...

Глухой удар позади. Ола оглянулась: жургун уже стоял на этом берегу, вывалив язык из громадной пасти, а с его взмыленной спины соскользнула всадница в черном.

Слишком далеко. Зверюга перепрыгнула там, где каньон поуже за счет нависающего выступа, и хотя Изабелла сразу бросилась к ним, Риббер находится ближе и успеет раньше. Пусть он проиграет в схватке, Аниту это не спасет — жить ей осталось считанные мгновения. Все было напрасно...

То, что произошло дальше, Ола вначале приняла за игру воображения. Нельзя сказать, что она увидела, как Изабеллу окутала то ли серебристая дымка, то ли туманное сияние, из которого в следующий миг вылепилась будто бы голограмма колоссальных размеров: рогатая древесная каларна с могучим хвостом и костяной "короной" на голове. Будь у древесной каларны крылья, она была бы похожа на дракона.

Это даже глюком не назовешь. Ола понимала, что каларна воображаемая — ее представление, но представление до мурашек отчетливое, и возникло очень не вовремя. Через пару секунд включились мозги: наставница показывает ей своего зверя! Но зачем?.. Это же лишний расход энергии, тем более перед этим Изабелла еще и на жургуна потратила порцию силы, чтобы тот не свалился замертво после бешеного забега.

Ну конечно, вот зачем! Мысленно выстроив траектории, Ола вскочила, волоком оттащила в сторону Аниту — и тогда чудовищный драконий хвост призрачной каларны, снабженный острыми, как ножи, костяными наростами, взметнулся и обрушился на линию между Риббером и его жертвой.

Будь он настоящим, на земле остались бы борозды, а так — ничего не случилось, не считая того, что пресловутый "золотой кабель" исчез. Первым делом Изабелла отсекла упыря от источника питания.

"Да уж, это не зубами грызть..." — потрясенно подумала Ола.

Воображаемая голограмма тоже исчезла, в ней больше не было необходимости.

У Аниты лицо было землисто-бледное, измученное, щеки ввалились — краше в морг увозят, но глаза ожили. Тело уже почувствовало, что паразит отвалился, хотя сознание, может, еще не заметило перемены.

Магов разделяло три десятка шагов. Изабелла в черной куртке и походных штанах с карманами, вдобавок лицо замотано шарфом — чтобы не наглотаться пыли во время скачки. Ее противник — бородатый персонаж в красном с белой опушкой новогоднем наряде, только мешка с подарками не хватает. При других обстоятельствах эта картинка Олу развеселила бы: ниндзя против Деда Мороза!

Поединок выглядел со стороны не так эффектно, как она ожидала. Вокруг магов не плясали гигантские молнии и не змеились раскалывающие землю трещины, никто не отлетал на десяток метров, впечатавшись спиной в валун или поломав кустарник. Разве что в ближайшем радиусе еле заметно шевелилась трава — если не присматриваться, не обратишь внимания. И можно решить, что это от ветра, хотя ветер колышет траву по-другому.

То, что между ними творилось, Ола ощущала, как переменчивое давление — при условии, что давление можно воспринимать со стороны, не являясь тем объектом, на который оно направлено. Так что она все-таки наблюдала за ходом дуэли, в меру своих возможностей. И отчаянно болела за Изабеллу, прикидывая, сможет ли помочь, если понадобится...

Не понадобилось.

Риббер зашатался и осел на землю. Он казался выцветшим, как будто выполосканным — но опять же не визуально: словно воспринимаешь видимое глазами через тактильные ощущения, но без контакта, на расстоянии, или черт знает как еще.

Изабелла направилась к нему, пошатываясь, и Ола кинулась к ней, перед этим оглянувшись на Аниту. Та не в обмороке, сидит, смотрит — ясно, что жить будет.

— Держись на шаг позади, — велела наставница.

Ее противник был похож на мертвецки пьяного Санта-Клауса, загулявшего после новогодних трудов. Лежит навзничь, взгляд помутневший, белки красные — сосуды в глазах полопались.

— Изабелла... — произнес он сипло, с клекотом в горле. — Ты меня убила, кто бы мог подумать... Не посмотрела, что перед тобой больной старик. Знал бы я, какой ты станешь...

— Я тоже, Клаус, не могла бы подумать, что ты станешь упырем.

— Я был вынужден. Ни одна не захотела по доброй воле, все вы хитрые, расчетливые, себе на уме... Да я не об этом. У меня библиотека осталась, возьми себе, чтобы не пропала. Там есть кое-что, чего нигде больше не найдешь... Она в моей старой усадьбе на Бероне, там давно все заброшено, плесень и запустенье, но ты посмотри в шкафу. На второй сверху полке простучи стенки — они двойные, самое интересное в тайнике...

Ей показалось — или глаза под дряблыми веками по-охотничьи блеснули: как будто он задумал напоследок какую-то ловушку и уверен, что наживка не останется без внимания? А в следующий момент он захрипел, выгнулся и после этого обмяк, устремив в небеса стекленеющий взор.

— Вот и все, — тихо сказала Изабелла. — Уходи с миром, Клаус.

Сердце у Олы тревожно екнуло.

— Ты ведь не станешь искать эту библиотеку? По-моему, там точно будет какая-то пакость.

— Там всего лишь книги и рукописи.

— Но...

— Я большая девочка, разберусь. Позаботься о том, чтобы шмыргали не налетели, а я пока посмотрю, что с Анитой. Потом пошлю зов Виолетте и Бенедикту, их отряд за горой, к вечеру будут здесь.

Ола принялась вспоминать, что надо сделать, чтобы защитить мертвое тело от трупоедов. Порой она с опаской косилась на жургуна, уже отдышавшегося после скачки, но тот лежал смирно, как воспитанная собака. Даже вильнул куцым хвостиком, словно не было между ними никаких недоразумений.

Изабеллу могут убить в начале зимы из-за того, что она узнает что-то лишнее. Уж не в библиотеке ли Клауса Риббера ей попадется опасная информация? Ради этого он и подсунул ей свое чертово наследство... Но что можно сделать: отговорить ее — не послушает, напроситься туда вместе с ней — этот номер тоже вряд ли пройдет. Ола с ожесточением выругалась. Все-таки есть время что-нибудь придумать, до начала зимы еще много времени...

Они устроились в стороне от накрытого спальником тела. В воздухе кружило несколько темных комочков, но добраться до Риббера шмыргали не могли, словно он находился в стеклянном футляре. Пахло рекой. Жургун немного посидел за компанию, а потом потрусил вдоль каньона навстречу лиловым сумеркам. Над Рындой сияло вечернее золотистое небо, по склону двигался, растянувшись, спасательный отряд, только что вышедший из Леса. Изабелла выглядела задумчивой, Анита с перебинтованной ногой — заново родившейся и тоже задумчивой.

— Сейчас бы шампанского, — заметила Ола, чтобы растормошить их.

— Уж извини, не захватила, — рассеянно отозвалась Изабелла.

— Вернемся в Дубаву, и тогда закатим вечеринку, — пообещала Анита. — Ты ведь поживешь у меня в гостях?

* * *

Особняк на улице Рондо внутри оказался уютным: повсюду удобная встроенная мебель, на стенах много детских рисунков. И никакого гнетущего мертвенно-синеватого освещения, как в любимом фильме покойного Риббера.

— Ты расколдовала и вернула домой мою маму!

Может, в каком-то смысле и расколдовала, хмыкнула про себя Ола.

— Я должна тебе кое-что объяснить, а ты меня послушай внимательно и постарайся понять. Перед Новым годом ты писала письма Санта-Клаусу и бросала их с балкона — было ведь такое, помнишь? Я тоже проходила мимо и прочитала твое письмо.

— А я тебя видела, — перебила Памела. — Я же смотрела с балкона, я еще подумала, какая необычная взрослая девочка, но я не угадала, что ты лесная волшебница... — засмущавшись, конец фразы она пробормотала чуть слышно.

— Ну и вот, прочитать твои письма мог кто угодно. И тот сумасшедший колдун, который потом украл твою маму, тоже прочитал. Запомни, никогда больше не обращайся с такими просьбами ко всем подряд, кто слоняется мимо. Никогда не отдавай кому попало тех, кто тебе дорог, чтоб их исправили и вернули в переделанном виде. Или вообще не вернут, только руками разведут и объяснят, что в процессе переделки что-то там хрустнуло и сломалось, или вернут послушную неживую куклу взамен человека. И то, что ты хотела починить, будет разрушено уже окончательно. Приводить в порядок отношения надо своими силами, это трудно и не всегда получается, но только так и может что-то получиться. Черт, я не умею объяснять детям и, наверное, совсем тебя запутала? Тогда просто запомни все, что я сказала, когда-нибудь потом поймешь. И запомни самое главное — никому не отдавай близких людей, если только не хочешь отдать насовсем.

Памела кивнула, глядя на нее расширенными глазами. Серьезная, притихшая. Будем надеяться, кое-что все-таки поняла, и больше никакой "раздачи мам" тут не случится.

— А теперь идем твою раскраску с Изначальной смотреть, — позвала Ола.

— Идем, я там звездочки разноцветные уже раскрасила и желтый космос...

— Почему желтый? Он темно-синий, как ночное небо.

— Это ночью темно-синий, а днем космос желтый, там же солнышко светит!

— А, ну тогда другое дело...

Они пили сластишоновое вино, отмечая покупку мотоцикла, когда принесли ежедневную почту. Обычно это была деловая корреспонденция Аниты, но в этот раз пришло два заказных письма для Олимпии Павлихиной: одно из Магаранского Управления правопорядка, другое со штемпелем Гревды.

Борис Данич сдержал свое обещание, но сдержал его таким образом, чтобы не испортить отношений с сослуживцами. Полицейское начальство сожалело о том, что у Олы остались неблагоприятные впечатления от взаимодействия с сотрудниками полиции, разъясняло, что такое "статус подозреваемого", заверяло, что сотрудники Управления осуществляют следственные действия в неукоснительном соответствии с законодательством Долгой Земли и внутренними служебными инструкциями. И в конце информировало, что благодарственное письмо за участие в обезвреживании особо опасного преступника и спасение потерпевшей будет направлено ей отдельно, в установленном порядке, в комплекте с рамкой "для размещения благодарственного письма на внутренней стене жилого или нежилого помещения".

— Рамка — это особенно порадовало, это чтобы в сортире на гвоздик повесить? И заметь, они передо мной извиняются за мои же впечатления, а не за хамство Косинского и Вебера. Даже не знаю, выкинуть эту жуть или сохранить на память...

— Обычный бюрократический ответ, — сказала Анита. — Мне похожий прислали, когда я пожаловалась, что в участке не приняли мое заявление на Петера. Там тоже было про сожаления по поводу впечатлений и неукоснительное соответствие. Я сделала выводы и наняла охрану.

— О-о... Ну ничего себе! — изумленно пробормотала Ола, вскрыв второй конверт. — Каких галлюциногенных грибов они там всем складом дружно поели?!

— А что пишут?

— Зовут обратно на старую работу. В смысле, на склад. И раньше звали, но в этот раз такой проникновенный месседж, и подписей — как под какой-нибудь петицией за экологию или против коррупции! Все маги отметились, и смотри-ка, даже Франц Кунт, мой главный ненавистник — наверное, ему директор пригрозил, что иначе без премии оставит. Представляю себе его рожу, когда он свою закорючку тут выводил... Еще и бухгалтерия полным составом расписалась, но эти наверняка за еду — они за тортик или печенье на все согласны. И даже грузчики, с которыми я почти не общалась, только здоровались. Чем они все там обкурились?

— А чем ты занималась? — спросила Анита, глядя на нее с новым интересом — специфическим интересом работодателя, в поле зрения которого попал ценный кадр.

— Да тем же, чем занимаются все маги на складах — консервация продовольствия на зиму. У меня хорошо получается, но чтоб такой ажиотаж... Сама посмотри!

Ола не без тайной гордости вручила ей послание на двух скрепленных вместе складских бланках (на первом текст письма и размашистая директорская подпись, на втором столько подписей, что ни клочка свободного места), и тут из конверта выпал сложенный вдвое тетрадный листок в клеточку, который она раньше не заметила. Подобрала, развернула — и оторопело выдохнула:

— А вот это уже совсем ни фига себе...

"Олимпия, здравствуй! Хочу сказать, что я неправильно себя вел. Иногда я могу сказать что-то грубоватое, поэтому извини, если с моей стороны что-то было не так. Я тоже буду рад, если ты вернешься. А если надо сменой поменяться или 2-3 часа за тебя отработать, всегда обращайся, не вопрос. Здесь все тебя очень ждут. Ф. К."

Извинения от Франца. И, похоже, по собственной инициативе Франца, в дополнение к директорскому почину. Каких только чудес на Новый год не бывает... Хотя Ола, конечно, понимала, откуда растут ноги у этого чуда.

"Портал на Долгую Землю входит в фазу схлопывания".

Поставив стаканчик с остатками кофе, она вскочила, схватила сумку. Бегом, иначе она застрянет здесь навсегда! Все это до странного напоминает приснившийся кошмар...

Это и есть приснившийся кошмар.

Бест ей снится. Она уже больше года живет на Долгой Земле, а сейчас находится в Дубаве, в особняке на улице Рондо, в шикарной гостевой спальне, на ортопедической кровати производства "Встроенной мебели Грофус". И в то же время она в Отхори — причем давно уже научилась сюда попадать, хотя сама об этом не догадывалась.

Ола огляделась в поисках Валеаса, но его рядом не было. Текусы, Изабеллы, Лепатры тоже не было. В кафетерии никого, кроме нее. В этот раз она очнулась сама, без посторонней помощи.

Первое желание — рвануться к двери, но она не рванулась, а пошла без спешки, оставив сумку на стуле. Ей нужен эскалатор, ведущий вниз, и он должен оказаться в ближайшем зале за поворотом. Это ее наваждение, поэтому как она решит, так и будет.

Эскалатор в наличии. И пусть только попробует завезти не туда... Нет, не так: он не может завезти ее не туда. Едем на первый этаж, прямо к выходу.

За прозрачными створками клубился зыбкий жемчужный туман и как будто виднелись цветущие деревья. Перед Олой створки послушно раздвинулись.

Отойдя на несколько шагов, она повернулась — и наконец-то увидела, как выглядит приснившийся "Бестмегаломаркет" снаружи.

2017 г.