Остров Луга

— Не беспокойся за нас, — сказала Снежана. — Я знала на что иду. Должен же и о нем кто-то заботиться, или нет?

— И передай своему другу, что он не прав, — сказал Хозяин, глядя на Патрика. — Познакомились мы случайно, когда я сюда только-только прибыл. Разве что лешие знали, кто я такой, да и то не все.

Девушка заметно зарделась, улыбка точно пламенем свечи осветила строгое лицо:

— Он меня при выходе из магазина с ног сбил, — сказала она, залившись тихим смехом. — Я такую очередищу за яйцами выстояла, а тут — он. Ну и приземлилась прямо на авоську...

— Представляю, — вздохнула Вика. — Доведись до меня — глаза бы выцарапала. Терпеть не могу очередей!

— К счастью, сдержалась, — засмеялась Снежана. — Хотя крику и слез было предостаточно. А потом смотрю — человек хороший, интелегентный... Красивый. Тем более, пообещал ущерб возместить, до дому проводил...

— Еще бы не проводить! — улыбнулся Владимир. — Когда из деревни сумку с яйцами волок, все прикидывал, как бы половчее и эти расхропать. Уж больно хотелось повод для нового визита найти.

Он, не стеснясь гостей, обнял Снежану за плечи, привлек к себе:

— Чтобы в такую да не влюбиться — надо быть полным слепцом!

— Отвяжись, липучка! — Снежана, смеясь, оттолкнула его локтем. — Знать бы какой ты коварный, да скрытный — до сих пор бы бобылем жил!

-Все они такие, — наученная горьким опытом, подхватила Виктория. — В глаза врут — не поймаешь!

— Поймала, как видишь, — отозвалась хозяйка. — Никуда не делся. Чайком напоила, с родителями познакомила, смотрю — на следующий день уже возле работы караулит. Другие люди, как люди, в кабак зовут, или в кино — на крайний случай, а этот, как волк-овцерез, в лес тащит. Не в том смысле, конечно, но, когда домой вернулась, честно говоря, уже пожалела, что не в том. Остальное, как говорится, вопрос времени... А когда предложение делал, тогда и открылся, чтоб потом не жалела. Только мне уже все равно было. Куда он, туда и я. Самое большое неудобство испытывала от вынужденного вегетаринства, но привыкла быстро. Сейчас уж и представить не могу, как это трупоедством можно заниматься.

— Над чем нынче работаете? — спросил Ярослав.— Валентин говорит, будто места здесь худые.

— Это верно, — Владимир налил женщинам и не забыл про остальных. — Слишком много человеческой мрази по здешней земле ходило. В основном, конечно, обычные добытчики, охотники на дармовщинку, но были и такие, что настоящее Зло творили. К примеру, возьмите камень на истоке Чердана. Заклятье на нем с незапамятных времен наложено.

— То-то он мне сразу не понравился, — покрутил Годовой Ярослав.

— Лешие его ручьем Злости зовут. Жило когда-то племя кочевое на его берегах, имело сильного чародея, и воинственных соседей. Чтобы не пропасть роду, решились на крайнее средство: с тех пор вода Чердана — возбудитель агрессии.

— Что ж ты...

— Разорваться мне что ли? — огрызнулся Хозяин. — Есть места и похуже. Тебе заняться нечем, взял бы да помог.

— Договорились, — Ярослав поднял рюмку. — Хорошо в гостях...

— Вы нам не мешаете, — любезно сказала Снежана, — не торопим.

— Нет, пора, — с сожалением промолвил и Валентин. — Спасибо за угощение, все было очень вкусно, и выпивка — что надо.

— Протрезвись! — приказал ему Владимир, и в голосе его прозвучала такая повелительность, что все вздрогнули.

— Чего? — пьяно усмехнулся шофер. — Сперва сами накачали...

Патрик со значением посмотрел на побратима, на Хозяина и, протянув руку, извлек серьгу из уха Ярослава.

— Теперь подействует, — перевел Ярослав.

И верно, после повторного приказа взор у внука деревенского ведуна прояснился мгновенно.

— Вот черт! — только и сказал Валентин, потряхивая головой.

Он довез их до Чердана и распрощался, с сожалением поглядывая на Викторию, уютно расположившуюся в объятиях ирландского ведуна, а Патрик добродушно помахал ему вслед.

— Ты иди, Ярик, — с некоторой неловкостью проговорила Виктория. — Мы еще петляем...

— Может, подождать? — предложил Ярослав

"Иди, брат, — донесся до него мысленный голос Патрика. — Мы немножко посидим, а потом я ее провожу, иди — домой. До скорого."

Они обменялись рукопожатием и расстались. К чему излишняя сентиментальность? Связь отлажена, и ощутить присутствие друга — дело одной минуты. За исключением особых случаев. Вроде нынешнего... Сейчас к Патрику и ломом не пробиться.

Ярослав глубоко вздохнул, на сердце было тоскливо. Нет, он не испытывал к Виктории очень уж нежных чувств, но потеря интереса к своей драгоценной персоне со стороны красивой и отважной девчонки наполняла его душу тянущей тревогой, сродной холодку осознания упущенных лет. Упущенных лет, прожитых непонятно зачем. "Да что я, старик что ли?" — возмутился расчетливый, рассудочный ум.

Нет, и стариком он себя не чувствовал. В усталых мышцах энергии оставалось с излишком. Не хватало лишь малюсенького пустячка: желания ее применить. Странно было все это. Странно и непривычно. Будто внушенной пружины лишился.

"Никому я не нужен", — сказал он себе удрученно. — "А если и нужен, так только по делу. И где награда для меня? Гуляй, солдатик! Ищи ответу!"

— Что это с тобой сегодня? — спросил утром Марат. — С подружкой поцапался?

— Взрослею, парень! — огрызнулся Ярослав. — За себя и за тебя балбеса. Двойным темпом. Сечёшь?

Марат, почуяв нешуточную угрозу, поспешно отступил с тропинки.

— Витамины принимай! — крикнул вслед. У палатки ожидала сияющая Виктория.

— А тебе чего? — буркнул Ярослав. — Утешать прибежала?

— Тебя — утешать? — тут же ощетинилась вздорная девчонка. — Это я тут торчу безутешная, будто Скорбь Мировая, пока твой подельник направо-налево хвалится, как бедной русской дурехе Годову заморочил! Ты знаешь, чего он там отчебучил, в своем задрыганном Лимерике?

"Ясно чего..." — подумал Ярослав.

— Догадываюсь, — буркнул вслух.

— Ну и наглая эта... — тут экстравагантная, но внешне интеллигентная Виктория применила словечко из лексикона собачьих торгов. — Когда мы в бар входили, она с каким-то верзилой за стойкой любезничала. Вдруг смотрю, к нам бежит. Сперва, конечно, челюсть отвисшую на место приладила, а потом давай вокруг нас на цырлах загуливать, хвостом вилять... Я конечно — ноль внимания. Знаешь — совершенно ноль внимания. Абсолютно! Но всякому терпению же бывает предел, даже такому безграничному, как у меня!..

— Там вообще-то хоть одна рюмка целая осталась? — невольно полюбопытствовал Ярослав.

— Да почти все! — с негодованием отозвалась Вика. — Что мне делать больше нечего было, как посуду бить? Хотя два-три столика кажется опрокинули... С ее задницей — и не мудрено!

Ярослав уже хохотал, мысленно представив себе, что творилось в заведении несчастного О'Турка.

— Сначала нас кинулись разнимать, — продолжала воодушевленная хулиганка. — И я бы, честное слово, на этом утихомирилась, если б ее папаша визжал не столь оглушительно. А тут мне как раз стул под руку попался... да удобный такой... Тут нас уже выгонять начали. "Все, — говорю. — Уже сами уходим". Ведь сказала же! Кто их просил руки свои грязные распускать.

Ярослав уже не хохотал, а тонюсенько по-поросячьи повизгивал, придерживая руками занывший живот.

— А там у окошка оглобля стояла... Патрик говорит, что ей... эти... жалюзи опускают. Ну он, значит, берет ее...

— Хватит! — простонала жертва Викиных излияний. — Прекрати!

Однокурсники потихоньку подтягивались со всех сторон, привлеченные странной реакцией на рассказ Виктории. Как ни хотелось юной амазонке завершить свою повесть финальным аккордом, но пришлось считаться с появлением нежелательных свидетелей.

— Ладно, — сказала с досадой. — После обеда не теряйся. Потому что это еще не все. Да, кстати — кто такие эти нереальные боги?

— Потом, — пообещал Ярослав. — После обеда скажу.

— Ну хоть одного назови!

— Пожалуйста, — сказал Ярослав. — Ладынин Владимир Николаевич.

Повесть третья

ДО СРОКА

Дороги твои неведомы. Радея о Малом, не прогляди Великого; авось — наладится...

— Я не желаю говорить с вами в подобном тоне, молодой человек, — отрезал профессор Марков.

Повернулся и пошел.

"Ну хорошо! — подумал Ярослав, глядя ему в спину. — Не хочешь говорить — не надо!"

Когда Ярослав попытался мысленно связаться с друзьями-ведунами, удалось ему это не сразу. Патрик, в очередной раз повздоривший с неугомонной Викторией, отгородился наглухо. Свей никак не мог оторваться от карты маршрута нового ралли, а после гонки спад с редким ожесточением. Годо "разбирался" с Крокодильей Топью, заляпанный грязью по самые уши, с разных сторон его ежеминутно подстерегали зубастые, жадные пасти, а может, и что похуже. Чаупья вторую неделю пребывал в нирване, и достучаться к нему не было никакой возможности. Пожалуй, только Стойчо был абсолютно свободен от дел и забот — он третьи сутки валялся в жесточайшем приступе гриппа.

— Нет от тебя ни миру, ни покоя! — отозвался он с неудовольствием. — У меня температура за сорок. Я тебе такого насоветую — до конца жизни не расхлебаешь. Если вообще выживешь. Сам думай!

Думай! Ярослав уже раза четыре перелистал книгу Косого, отыскивая противоядия для своей странной заразы. Противоядий было предостаточно, к сожалению, ни одно не действовало. А главное, совершенно непонятен был механизм заклятия, прицепившегося к нему, как банный лист к распаренному телу.

Началось все тихой сапой. Ярослав не сразу заметил неладное, да и то не саму болезнь, а ее побочный эффект. Насторожил его затянувшийся конфликт с Маришкой. Ссорились они нередко, однако и мирились буквально на следующий день. А в этот раз контакт почему-то никак не налаживался. Потом обнаружилось, что его начали избегать окружающие. Однокурсники, не исключая и в доску своей Виктории, старались садиться от него подальше.

Даже мать, стоило ему появиться, исчезала из дому, возвращаясь затемно. И наконец, пьяные, до сих пор обходившие стороной, ни с того, ни с сего начали к нему цепляться с невероятным упорством. Вот тогда Ярослав забеспокоился всерьез, произвел личный осмотр, в результате которого отыскал причину странного поведения окружающих. Оставалось лишь ее устранить. Вот тут и началась маята.

Он распахнул кладовку и за ногу вытащил домового Григория с нижней полки.

— Чего тебе, отрок? — недовольно забурчал заспанный "дедушка". — Чего такого стряслось, чтобы старость средь ночи тревожить?

— Просыпайся давай! — потребовал Ярослав. — Совет нужен до зарезу.

— По какому поводу? — вздохнул Григорий. — Учти, если по пустяку какому обижусь!

Ярослав крепко встряхнул привередливого домового.

— Протри глаза! Видишь?

Григорий протер глаза и посмотрел.

— Подумаешь! — хмыкнул пренебрежительно. — Заклятье как заклятье. Ничего особенного — любой экстрасенсишко завалящий снимет запросто, ежели не жулик, вестимо. Тебе-то и вовсе — на один звук.

— Ничего ты не понял, — рявкнул ведун. — Смотри.

Темное, багровое поле, окружающее ауру Ярослава, вспыхнуло от уничтожающего заклинания ослепительно белым светом, заставив домового прижмуриться. Вспыхнуло и растаяло без остатка.

— Ну вот, сам видишь... — начал Григорий снисходительно... и поперхнулся. С недоверием протянул волосатую, будто французский шиньон, лапу, потыкал твердым старческим ногтем в новую полосу враждебного поля. — Н-да. Интересно.

— Тебе интересно, а от меня люди шарахаются, как от заразного! — с откровенной обидой отозвался Ярослав. — Ну, гад, узнаю, кто это на мне экспериментирует, — пусть не плачется на горькую долю!

Домовой на всю эту лирику внимания никакого не обратил, поскольку техническая сторона дела занимала его гораздо сильнее, нежели душевные страдания хозяина квартиры. Как известно, у нежити души нет, и другие категории задевают ее существо.

— И что? — спросил Григорий раздумчиво. — Как оно проявляется? Постоянная прилипала иди накатами?

— Накатами, — Ярослав смотрел на домового с тем же обожанием, с каким любящий и доверчивый внук смотрит на мудрого, всемогущего деда. — От восемнадцати тридцати до двадцати трех ноль-ноль вообще прет, будто помешанное. В остальное время — циклами. Через час десять.

Григорий понимающе ухмыльнулся. Ярослав удрученно вздохнул — в последние полгода цифра "7" ему совсем перестала нравиться. Она преследовала ведуна с завидным постоянством, он то и дело спотыкался обо все ее колючие грани. А давно ли лучше нее друга в семействе чисел для Ярослава не существовало? "Призрачно все в этом мире бушующем... "

— Время весьма любопытное, — поведал соседу Григорий. — Сам знаешь — колдуны после полуночи шалят. Преимущественно. Разве что новичок какой... Хотя где новичку такую прелесть измыслить?! Ты Маркушу проведал?

— Естественно. Нормальный рыбинспектор, только злой до невозможности: браконьеры от него прямо стреляются. Даже на начальство свое жути нагнал.

Григорий заметно присмурел — видно, большую надежду возлагал на виновность бывшего чернокнижника.

— Ну тогда я вообще ничего не понимаю! — сказал откровенно. — Интервалы явно указывают на преднамеренное воздействие, причем от грамотного, хорошо обученного чародея, знакомого с тайным смысловым кодом. Но такого, опричь Кудимова, у нас нет. С другой стороны, действует сей умелец в самое неподходящее время. Это наш брат днем наибодее уязвим, поскольку отсыпается, а людей по ночам берут. Предположим, что он и не собирался тебя изводить, ну, скажем, решил попросту вызов бросить. Такое раньше бывало. Но в подобном случае ему давно пора пред твои очи предстать с официальным ультиматумом.

— Может, впрямую боится? — предположил Ярослав.

— А за каким лядом тогда вообще полез? — подбросил Григорий контрвопросец. Неужто такой простак, что надеется, будто искать не станут? С трудом верится — больно изобретателен. Погоди-ка...

— Ну?

— Чего понукаешь? Чай, пока не запряг! — огрызнулся домовой. — Нету в тебе уважения, Яро! На маковое зернецо — и то не наскребется.

— Ну прости, прости! — жалобно пропел свирепый победитель Тьмы. — Думаешь, легко с такой пакостью четвертый день — рука об руку?

Польщенный просьбою Григорий долго дуться не стал:

— Ладно! — сказал с показной суровостью. — Слушай сюда, отрок! Сдается мне, что лихоманка твоя по недоразумению к тебе прицепилась.

— То есть как? — опешил Ярослав. — Это что-то новенькое. Не скажи никому — обхохочутся: ведун, мастер магических поединков, а влип, как последний диаматерналист.

— А вот так! — возбужденно зачастил домовой. — Сидит какой-нибудь балбес, изучает наследство, что от предшественника досталось. Зубрит — по-вашему. А вокруг — волна прет по ком ни попадя. Силенки у него пока никакой или цепляет тебя уже на периферии, короче: воздействие уже на исходе, потому и бьет едва-едва.

— Ну хорошо, — согласился ведун. — Только другим-то хоть бы что, а мне, значит, ведуну не из слабейших, — хоть в омут! Нелепость какая-то!

Григорий осуждающе покачал головой: