Остров Луга

Александр Колосов

ОСТРОВ ЛУГА

трилогия

Повесть первая

ОСТРОВ ЛУГА

Не горюй, не блажи:

там, где осознанный Выбор обернулся точкой в Пространстве,

лежит Остров Луга. Так просто...

Шёл 1988 год

День был хорош: теплый и ясный. Солнце так и припекало. Ни пляжах и по набережной разгуливала обычная в это время дня публика: отпускники, студенты и каникулярная ребятня. С Самарки уже тянуло прохладой, но те, кто наконец-то вырвался из липкой духоты цехов и кабинетов, спешили кто к водохранилищу окунуться в воду, нагретую за день — кто к пивным киоскам — приобщиться к делу общегесударственной полезнести.

Обгоревший до черноты за неполный двухмесячный срок после прибытия к родным пенатам Ярослав лениво захлопнул надоевший учебник английского: пора и честь знать. С минуту раздумывал — окунуться напоследок или "ну его", потом, бывалым взорам записного пляжного обитателя оценив масштабы очередей у купальных кабинок, вздохнул и стал собираться. Побросав книги и тетради в пластиковую сумку, засунул туда же влажное полотенце, влез в джинсы, вытертые но моде двухлетней давности и тесные но той же причине, с удовольствием заклеил "липучками" новенькие кроссовки с невнятным клеймом и, перекинув через плечо рубашку, направился к лестнице.

С учебой на сегодня закончено. Предстояло же ему два преприятнейших дела: плотно поужинать и созвониться с Маришкой о времени встречи. А, поскольку раньше десяти это время, как правило, не наступало, оставалась возможность вдоволь покричать у экрана в поддержку неувядающего Стасика.

Млея от жары и светлых помыслов, Ярослав поднялся на набережную и совсем было вознамерился рвануть к автобусной остановке, как вдруг уловил слева от себя знакомый взгляд бесшабашных серых очей.

— Юрка, ты?

Но Юрка Колясников — старинный и заядлый друг-однокашник, преданный соучастник школьных и послешкольных проказ — повел себя неожиданно странно, можно сказать — пугающе.

— Ярослав Сергеевич,— сказал он серьезно, всем видом своим выражая тревогу и нетерпение.— Мне крайне необходимо переговорить с вами. Предупреждаю — времени у меня в обрез.

— Мозги вкручиваешь? — попробовал усмехнуться Ярослав, но какое-то внутреннее убеждение подсказало ему, что сейчас случится нечто неладное.

— Прошу сюда,— Юрка коротко кивнул в сторону смотровой площадки,— Здесь нам не помешают. Точнее — почти не помешают.

— Погоди — погоди... тебя же на полгода позже призвали. Ты что — в бегах?

Однако Юрка, не говоря ни слова, двинулся к парапету. Онемевший от собственного дурного предчувствия Ярослав поспешил присоединиться. На площадке, выдававшейся полукругом за пределы стрелы — набережной, обосновались трое коричневокожих огольцов, торопливо поглощавших подтаивающий пломбир.

— Граждане,— обратился к ним Юрка,— у меня к вам убедительная просьба. Позвольте нам переговорить наедине. Извините, что побеспокоили.

— А чо? — дерзко отозвался один из любителей мороженого.— Мы никому не мешаем.

— Давай-давай! — Ярослав по-хозяйски сгреб "тинэйджеров" со скамейки.— Старших слушаться надо, охломоны!

Обездоленная троица поневоле удалилась, обиженно ворча и независимо поплевывая по сторонам. Проводив их внимательным взглядом, Юрка уселся на освободившуюся скамью, хлопнул ладонью рядом с собой.

— Присаживайтесь, Ярослав Сергеевич. Для начала разрешите сообщить вам, что Ваш друг Колясников Юрий Михайлович в настоящее время проходит службу на территории Северного Кавказа.

" Во дает!"— весхищенно ахнул Ярослав.— И не запнётся, чешет, как по-писаному!"

— Кончай, Юрка,— сказал он вслух.— Выдавать я тебя все равно не намерен, но, если хочешь послушать доброго совета...

Колясников нетерпеливо заерзал и заговорил более нормальным языком:

— Долго ты будешь мне мораль читать, Ярик? Сказано тебе, что Юрка и я — два разных человека? Сказано. Дай мне пару минут и, если мозги набок не свихнутся, я отвечу на все твои вопросики. Годится?

— Ну, валяй,— махнул рукой Ярослав. "Чем бы дитя не тешилось..."

Колясников облегченно вздохнул и быстро обежал глазами окрестное пространство.

— Короче так, старик,— проговорил он деловитой скороговоркой.— еще десять минут у нас имеется. Слушай внимательно. Тебя ждут на острове Луга сегодня до наступления ночи. Можешь конечно отказаться, но предупреждаю — у меня нет времени искать замену. Через шестьсот секунд наш канал окажется в зоне действия Абсолютного Зла. Мы успели собрать представителей отовсюду, но у вас очень трудно найти подходящего человека. Сунулись к экстрасенсам — одно жульё, а времени вытянули — пропасть! В волжском районе очень высокий уровень сопротивляемости Злу, но попытки прорваться к источникам Силы были пресечены ее носителями — неосознанная реакция несведущих в собственной Силе. Ярик, ты — последняя наша надежда. Успеешь до ночи на остров, есть шанс отбиться. Если откажешься, нам всем — гроб с музыкой. Не успеешь до ночи — сам погибнешь. Такие дела. Решай!

— Пришелец, значит, — усмехнулся Ярослав.

— Нет. Канал связи. Что-то вроде биоробота с дистанционным управлением.

— Откуда управляете?

— Да что тебе — карту Галактики разворачивать?!— взорвался биоробот Юрка.— Двенадцать парсеков тебя устроят?

— Где остров?

— Луг довезет. Ладью от лодки отличить сможешь? У речного вокзала ждет мужик в ладье-шнеке. Рыжий, как лиса. Твое дело — сесть и помалкивать. На острове встретят.

— Что такое Абсолютное Зло?

— Зло бывает двух видов,— сказал биоробот Юрка.— Абсолютное и Необходимое. Вдаваться в философию нет времени. Коротко и на примерах: война зло Необходимое (в определенных рамках); садизм, вандализм, изуверство — Абсолютное. Необходимое носит в себе кой-какие созидательные принципы. Абсолютное уничтожает даже своих служителей. На острове Луга ты с ним увидишься.

— Почему обратились ко мне?

— Времени не осталось более достойного уговорить. Но и у тебя есть достоинства, необходимые для отпора.

— Какие же, интересно?

— Хорошая восприимчивость. Не трус. Черепушка работает, историей интересуешься. Мы пробежались по вашей истории — искали средство противостояния Злу. Но заглянули неглубоко — лет на триста.

— Что за средство?

Биоробот Юрка пожал плечами и ответил спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся:

— Заговор.

— Ну, Юрок, ты даешь! — Ярослав расхохотался, хотя тревога уже пустила корни глубоко под сердце. Ясный день почему-то не казался ему таким уж солнечным, а легкий ветерок неприятно — будто лед за воротом — холодил обнаженную кожу, пришлось надеть рубашку. — Надо было на картишках раскинуть!

Робот с видимым нетерпением выслушал остроты визави.

— Слушай, Ярик, — сказал он, насупившись, — у тебя есть классная возможность блеснуть остроумием в подходящей компании. А там — на острове — сам узнаешь, что такое приличный заговор! Мы понимаем: думаешь разыгрывают. Так добеги до вокзала и сядь в шнеку. Будет страшно, Ярик! Очень страшно... Секёшь? И гарантии никакой, что выкрутимся. Слабо, старик?

Ярослав совсем было собрался ляпнуть еще что-нибудь, но Колясников быстро поднялся, взглянул на часы.

— Ухожу. Прощай. Спеши к вокзалу, очень тебя прошу.

Ничего не понимая, в каком-то оцепенении Ярослав проследил как сбежал по лестнице к пляжу его закадычный друг Юрка Колясников, как скинул одежду и бегом устремился в воду. Нырнул. Было видно его смуглое тело в синих плавках. И вдруг: легкий плеск взвился над местом погружения, тело растворилось без следа. Ярослав ждал: дольше минуты под водой Юрке не удержаться. Накинул для верности секунд двадцать. Потом еще...

Пока следил за водохранилищем, вещи Колясникова, небрежно сброшенные в небольшую кучку, исчезли тоже. Две девицы в соблазнительных миникупальниках, расположившиеся поблизости, поругиваясь, обменивались возмущенными фразами.

— Что там случилось, красавицы? — полюбопытствовал Ярослав, перегнувшись через парапет.

Ответ, переведенный на нормальный человеческий язык, гласил, что Юркины соседки внезапно ощутили сильный тепловой удар со стороны набережной и теперь крепко подозревают парня, улизнувшего в объятия речной стихии, в принадлежности к отечественной промышленности химреактивов.

Мгновенно сопоставив результаты этих раздумий с тем, что увидел сам, а также соотнося общий вывод с услышанным от робота "Юрки", Ярослав почувствовал, во-первых, сильнейшую тревогу, полностью овладевшую его сознанием, казалось бы надежно защищенным всевластной иронией, а во-вторых, неистовое желание выяснить — не померещилось ли ему все случившееся. А поскольку проверить Юркины выкрутасы можно было, лишь последовав его совету, он поспешно оставил разгоряченных девиц и крупной рысью припустил в сторону речного вокзала.

Гранитная лестница привела его — запыхавшегося и взмокшего, не взирая на двухлетние маршброски — к первому пирсу. Еще сверху он заметил стайку ребятни, крутившуюся возле лодки необычной по нынешним временам конструкции. Ладья-шнека метров шести длиной и около двух с половиной метров в ширину удерживалась у пирса человеком лет тридцати — высоким и рыжим на удивление.

Растолкав юных ротозеев, Ярослав заглянул в синие глаза лодочника.

— Луг? — спросил он, не надеясь более ни на что хорошее.

Лодочник молча кивнул и сделал жест, приглашающий к посадке. Еще можно было одуматься, представить гнев и досаду Маришки, не дождавшейся звонка, вспомнить о матери, не знавшей ничего о приключении блудного сына... Но если все, рассказанное "Юркой", подтверждается раз за разом... думать некогда — остров ждет.

Борт шнеки возвышался над пирсом всего на пару сантиметров. Не раздумывая дольше, Ярослав спрыгнул на дощатый резной настил:

— Поехали!

Лодочник тут же оттолкнул ладью от причала и бросил пассажиру весло. Весло было удивительное — резное и, судя по весу, дубовое. А еще на нем была кожаная петля, которую, следуя примеру Луга, Ярослав набросил на дубовый же колышек, торчащий из борта. Шнека пошла неожиданно легко и стремительно. В полминуты гребцы разогнали ее до очень приличной скорости. "Узлов восемь пожалуй, — прикинул на глазок Ярослав. — Чуть ли не олимпийское золото..."

Тут конечно следовало бы удивиться. если б не предшествующие события. Позади невесть откуда взявшимся туманом затягивало безвозвратно тающий берег. Впереди раскинулась серая рябь водохранилища. Ярослав оглянулся, и ему снова сделалось не по себе: клочья тумана наплывали с противоположной стороны, вызывая ощущение безбрежности настоящего моря, волна становилась все выше...

Прикосновение стыло-ледяной ладони к плечу обожгло Ярослава, будто раскаленным паяльником ткнули. Он отшатнулся от Луга, но, обернувшись к нему, увидел что странный лодочник уже снимает весло с уключины.

Повинуясь повелительному жесту, он шагнул к невысокой — метра четыре — мачте и по веревочной лестнице влез на рею, развязал стяжки, мимоходом отметив, что солнце уже едва пробивается сквозь дымчато-серую пелену.

Парус надулся и заплескал, звучно хлопая по мачте, точно пьяный матрос по крепкому крутому бедру снисходительной подружки. Он буйствовал и звенел, обжигая ладони туго натянутыми тросами шкотов, но вынужден был покориться упорству и силе перевозчика и его пассажира.

Ветер задувал, как по заказу, и крепчал на глазах. Росли и волны. Уже завертелись, закипели хлопья серовато-розовой пены. Ладью трясло, как мотоцикл на брусчатке. Отягощенный грузом полученных предупреждений и бесплодностью собственных догадок на этот счет, Ярослав не сразу понял, что означает эта трясучка. А осознав, и вовсе перепугался — пенистые буруны с настойчивостью, достойной лучшего применения, неслись против ветра.

Солнце садилось. Над водохранилищем стремительно сгущалась тьма. Над водохранилищем? Позвольте, но где же берег? Во все стороны, насколько хватает взгляда — темно-серая пучина, плещущая ледяными солеными брызгами. Солеными... Ярослав взглянул на Луга. Рыжий детина-перевозчик, не отрываясь, следил за кроваво-красным светилом, неотвратимо опускавшимся к предполагаемой черте соединения моря и неба. "Не успеешь до ночи... сам..." — что он хотел этим сказать, черт его побери?!

Тоскливый, заунывный и торжествуюший вой, полный злобного предчувствия и призыва пронесся над неосмыслимо громадной толщей воды. Ярослав содрогнулся от удара по ушным перепонкам, но глаза Луга ни на секунду не оторвались от алого диска, на лице не шевельнулась ни одна морщинка. Все с тем же выражением холодного равнодушия он медленно очертил в воздухе широкую окружность и что-то беззвучно шепнул.

Ладья рванулась вперед со скоростью торпедного катера, Ярослав едва устоял на ногах. С неописуемым ужасом смотрел он прямо по ходу ненадежного, вертлявого суденышка. Там, сквозь клочья плотного, как вата, тумана виднелась ревущая белая полоса и почти черная стена накатывающейся волны, вдвое превышающая уровень мачты.

Не прошло и минуты, а громадный вал чудовищной спиралью уже нависал над жалкой скорлупкой ладьи. Ярослав, проклиная и себя, и Абсолютное Зло, и настырного робота "Юрку", инстинктивно прижался к мачте и обнял ее так любовно и крепко, как ни разу не получалось даже с Маришкой...

Закрыв глаза, он ожидал первого и последнего удара взбесившейся морской воды. Удара все не было... лишь каскад неимоверно крупных — величиной с яблоко — брызг окатил его холодным душем. Ярослав открыл глаза, и тут же пожалел о своем безрассудстве. Шнека под гордо раздувшимся парусом, неслась в пучину моря, отливающую чернильно-лиловыми оттенками, а над этой адовой бездной уже вспухала гигантская коса новой волны. Вот сейчас, в ту самую секунду, когда дерзкое суденышко очутится в нижней точке, стотысячетонная плотная масса рухнет на него и раздавит не то, что в щепки, а в древесное волокно.

Она была, точно героическая киношная смерть, чудовищна и безнадежно-красива. Ярослав против воли залюбовался ее идеально-точеным изгибом цвета дымчатого кварца у подножия, постепенно переходящим в изумрудный различных оттенков, а у самой вершины окрашенным густо-розовым просветом заходящего солнца. Он смотрел на нее с обреченным чувством смертника, жалеющего не о голове, через мгновение покатящейся с плахи, а о радужных бликах, соскальзывающих с несущегося вниз топора.

Но шнека, ведомая Лугом, видно не собиралась сдаваться — от ее рывка у Ярослава зазвенело в ушах и пересеклось дыхание. На неимоверной скорости она пошла вверх по спирали, туда — к затянутому туманом небу!

Под ней чернела бездна, от взгляда на которую кружилось в глазах и ужасно, до стона в костях, хотелось разжать руки и испытать знобящее чувство полета; над ней алела белоснежная накипь истончающейся вершины... На мгновение Ярослав увидел вокруг остервенело шипящую полосу пены, заходящее светило, а в следующий миг совсем рядом — рукой подать — скалистый остров с узким шхером-ущельем, весь покрытый изумрудной травой. Несколько групп деревьев высились там и сям, а главное там были люди.

Ярослав хорошо рассмотрел одиноко стоявшего на ближнем утесе рослого, могучего старика с белоснежными головой, бородой, и усами. Даже отсюда было видно, что одет он в костюм зарубежного рыбака — как показывали в "иностранных" фильмах застойного времени — плотные брезентовые брюки и грубошерстный свитер толстенной вязки.

Но не это привлекло внимание горе-путешественника: по обе стороны остров огибала, нет, не цунами даже — водяная гора, высоту которой Ярослав даже не пытался определить. Обойдя остров, она загородила собой половину неба. Тем временем шнека, уже четверть минуты летевшая над поверхностью пробежавшей волны, облегченно плюхнулась в воду и бесстрашно ринулась на штурм последней преграды. Сквозь рев стихии и вой встречного ветра шаги Луга не были слышны, и Ярослав, совершенно забывший о странном своем попутчике, был немало изумлен, когда его бесцеремонно отодвинули в сторону.

Лицо Луга искажала гневная усмешка-оскал, рыжие мокрые волосы встопорщились львиною гривой. Что-то бормоча, он встал на банке у самого носа ладьи, изогнутого и украшенного головой дракона, и вскинул руку. Ярослав мог поклясться, что ещё секунду назад она была пуста, как кошелек за день до получки, но сомневаться не приходилось — в руке Луг держал длинное боевое копье с большим листообразным лезвием, мерцающим блуждающими алыми огоньками.

Наблюдая за дерзкими действиями перевозчика, Ярослав упустил момент, когда гора накрыла их непроницаемым для света куполом. Стало темно, как в настоящей пещере, и если что-то ещё было видно, так только благодаря рубиновому свечению удивительного наконечника. Отдаленный гул шторма почти исчез. Ладья неслась в практически полном безмолвии. Купол стремительно опускался, а навстречу двигалась невидимая, но ощутимая черная стена.

"Все! — подумал Ярослав и разжал затекшие от напряжения руки. — Отплавались!"

Вопль, в котором смешались рев разъяренного слона, визг сцепившихся кошек и вой тысячеголосой стаи волков, потряс его до последней клеточки тела, сдавив ладонями уши, он рухнул плашмя на палубу шнеки. Перед его ошеломленным взором неподвижной статуей застыла наклоненная вперед мощная фигура Луга с выдвинутым копьем, уже не мерцавшим, а сиявшим ослепительно и победоносно.

И волна, повинуясь необоримой силе, раскалывалась, раздваивалась перед самым зевом носового украшения шнеки, образуя ущелье с отвесными угольно-черными стенами, исчезавшими в немыслимой выси.

Микроскопические брызги проточили каждую ниточку одежды Ярослава, стылый холод пронзал его ледяными шильями, и он — атеист и насмешник — в этот миг молил всех богов, каких только знал, чтобы сумасшедшая скорость и напруга воды не опрокинули его чудесного спутника. Сколько времени длился этот кошмар, он не знал, да и не мог знать: здесь — в этом несуществующем мире — наверное действовала и другая хронометрическая система.

Когда-то, в какой-то детской книжонке он вычитал, что существуют места, где секунда длится веками, а век пролетает в мгновение ока; не отрицала того же и теория австрийского почтмейстера.

Но вот впереди заструился зеленый сумрак, быстро сменявшийся все более бериллово-розовым рассветом. Откосы водной горы стремительно меняли оттенки и становились все прозрачнее...

И наконец, шевелюра Луга вспыхнула огненным пламенем в лучах садящегося в волны светила.

Остров был как на ладони.

Легкая рябь лениво плескалась за бортом. Позади слышался затихающий гнусный рев разочарованного морского чудовища.

Ярослав осторожно разжал руки и встал, ощущая в одно и то же время облегчение, усталость и прочно загнанный в душу ужас.

Впрочем Луг не предоставил ему возможности для длительного самоанализа — нужно было поскорее снять парус — ладья уже вбегала в шхер. От мшистого валуна, с которого маячил им загорелый до черноты бородач в джинсах и желтой штормовке, вверх уводила слабозаметная, почти невидимая тропинка.

— Греби живше, дуб стоеросовый! — орал встречающий, обнаруживая неплохое знание русского языка, пусть и коверкая порою некоторые слова.— Но мог еще полуночи дожидаться?!

Ладья причалила к валуну, и склочный бородач выдернул Ярослава за руку, как репку из грядки:

— Наверх! Живше! Бегом!

Получивший весьма наглядное представление о приблизительных последствиях собственной нерасторопности, Ярослав не заставил себя ждать: рванул по тропке со всевозможной скоростью, на какую только был способен. Позади слышалось тренированное пыхтение сопровождающего.

Высота острова составляла, судя по всему, метров семьдесят. Задыхаясь от пережитого не меньше, чем от физических усилий, Ярослав, наконец, выбрался на вершину плато и увидел низенькое, сложенное из камня одноэтажное строение в виде круглой башенки. На башенке приплясывал от нетерпения негр гигантского роста и что-то кричал, призывно размахивая руками. Ярослав понял его без слов — солнечный диск утонул уже наполовину. Пришлось еще поднажать.

Он с размаха влетел в обитые медными листами деревянные двери. Его поймали разом в шесть рук, усадили на крепенькую табуретку, с дюжиной проводов. Пока пожилой индус, судя по алой "родинке" на лбу, принадлежащий к касте брахманов, нахлобучивал на черные с сединой кудри обруч, соединенный с браслетом, справа за спиной зазвенел басовитыми тонами кузнечный молот.

Запыхавшийся бородач облегченно плюхнулся на колени напротив Ярослава, схватил его за волосы, притянул к себе — лоб в лоб:

— Отвечай незамедлительно, — простонал он прерывающимся голосом, буравя глаза Ярослава тяжелым пронзительным взором коричневожелтых зрачков. — В ладье здорово натрусил? Представь как это было!

Ярослав на секунду прикрыл веки и тут же, содрогнувшись всем телом, вновь вернулся под проникающую власть карего взгляда контактёра.

— Ясновато! — выдохнул тот.— Хо, Чаупья?

— Бо — до — то, — отозвался индус.

— Закрой глаза, — потребовал бородатый.— Когда увидишь волну, представь копье Луга в своя руке и прикажи себе: "бо-до-то!". Понял?

Вместо ответа, Ярослав просто последовал предложению, ибо понял главное — начато экстренное обучение. Судя по суетливости окружающих, ужас, испытанный в море — детский лепет по сравнению с предстоящим. Он вновь увидел захлестывающий шнеку вал, погребающий его окончательно и бесповоротно под своей живой чудовищной массой. В руке его блистало и переливалось алыми высверками копье, но каким же хрупким и ненадежным показалось оно ему! Что там говорил бородатый? Слово какое-то дурацкое... А-а, хрен с ним, будь что будет: "Бо!До!То!"

Откуда-то изнутри вспухло и обжигающим ключом хлынуло неожиданно-знакомое чувство холодного гнева. Что-то подобное испытал он на первом году службы, когда после занудных и непрекращающихся шпыняний "дедов", с неимоверным облегчением расколотил об голову здоровяку-ассирийцу крепчайший армейский табурет. А драка потом была славненькая...

"Э! Э!" — услышал он вдруг. И открыл глаза. И с трудом расцепил пальцы.

Бородач, одобрительно усмехаясь, пригладил завитки волос, смятые ярославовой хваткой. Индус, хохоча, показал оттопыренный большой палец — молодец, мол.

— Лихо! Однако продолжаем, — визави снова уткнулся в лоб подопечному, — Ты устал?

— Да.

— В каком положении обычновато просыпаешься? Представляй!

— Да уж. Хорошо бы сейчас плюхнуться лицом в подушку — левую руку под голову, а правую откинуть чуть в сторону и слегка вывернуть...

— Хо, Чаупья? — в голосе индуса появились отрицательные интонации.

— Это будешь представить, когда расслабиться потребуется, — попенял наставник. — А пока представляй как хорошо проснуться! Ну? Руки тяжелеют, в ногах — легкота... Та-а-ак! А теперя и руки легчают... Так?

— Так...

— Чаупья?

— Кураши!

— Ага. Значит еще раз представляй, говори "Кураши!", и встряхнись.

Ярослав проделал это. Интересно, но действительно полегчало. Даже спина, которой он треснулся об днище шнеки, вроде не так саднит. Наставники переглянулись, и Чаупья вновь одобрил действия новичка.

— Ну, это все — чепуховина. Вроде утренней побежки, — весело резюмировал бородач.— Дальше будет трудноватее. Тебя как звать?

— Ярослав, — сказал новичок.

— Хорошее имя. Светлое. Меня зови Стойчо. "Стойкий"— по-вашему. Я из Болгарии. Чаупья из Индии. А меч тебе куют Свен и Патрик. Кто из них швед, а кто ирландец, небось сам додумаешь.

— Постараюсь,— успокоил наставника Ярослав.— Хэлло, Свен! Хэлло, Патрик!

Светловолосый здоровяк, сосредоточенно обстукивающий малиновую полосу металла, на секунду поднял голову и дружелюбно подмигнул. Его помощник — парень с шевелюрой цвета светлой бронзы, лишь тряхнул ею, не отрываясь от наковальни.

— Что это он там шепчет? — полюбопытствовал Ярослав, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

Стойчо мельком глянул в их сторону.

— Заговоры кладет, — сказал он, пожав плечами. — Придется ему попотевать: меч для такого случая их много требует. На тебя дурным глазом когда-нибудь воздействовали?

— Не-а, — мотнул отрицательно Ярослав. — Я даже гипнозу не поддаюсь. Раза два ни сеансы ходил... Не берет — и все! Весь зал в трансе, а я, если и зеваю, так разве что от скуки.

— Э-э, парниша! — укоризненно протянул наставник.— Не бывай таким самонадеяным! Любой из здесь присутствувающих на тебя такую лихоманку нашлет, что только держись! Смотри, сейчас руки задергаются.

И они задергались, как миленькие! Ощущение было такое, будто какие-то внутренние силы начали скручивать в жгут все сухожилия до единого. Стойчо смотрел усмешливо, но с сочувствием. Потом мигнул, и непроизвольные подергивания прекратились, оставив лишь легкую ломоту в суставах.

— Видывал? — дружелюбно поинтересовался у жертвы. — Но и то — шелуха! Чаупья, к примеру, тебя вообще в узел завяжет. Хоть в прямой, хоть в обратный. Так что будем научиваться блок поставлять. Оберег. Слово запомни.

Они на пару с индусом, к коему Стойчо обращался в затруднительных случаях, долго втолковывали неофиту в какое состояние он должен самостоятельно ввести себя, чтобы противостоять воздействию чужой воли. Помогло сравнение с зеркалом, отражающем взгляд гипнотизера.

— Окружи себя зеркальной сферой! — командовал болгарин. — Да слово, слово не позабывай! Обе-рог! — и впивался, терзал проникающим взором волю подопечного. — Чаупья, Патрик, Свен, хейя!

Воображаемое зеркало затрещало, стало слоиться, но Ярослав тут же вогнал себя в состояние боевого гнева.

— Ой, ладушки! — восхищенно вскричал наставник. — Сэкономили времечко! Сними оберег и передохни.

Легкое недомогание — следствие счетверенной атаки — через минуту прошло. Ярослав, мокрый, от напряжения, покорно дал измерить ширину ладоней и объем захвата, которые снял с него хмуро-сосредоточенный ирландец Патрик; сообщил дату своего появления на свет. И через минуту на шею ему повесили тонкую серебряную цепочку с кулоном из камня густого лилового цвета.

— Люди забыли, что оберег-талисман защищает не всякого, — нравоучительно сказал Стойчо. — Хотя легкое, повседневное воздействование, конечно, нейтрализувает. Тебе он поможет противостоять злой воле, ибо Силу имеешь. Предупредит об атаке. Если увидишь свечение и шее горячо станет, немедля поставляй оборону! Понял? Смотри, — и обжег подопечного недобрым прищуром желтых своих глазищ.

Внутри камня вспыхнула и замерцала крохотная малиновая точка, он посветлел, принял прозрачный дивно-фиолетовый оттенок. Послышалось легчайшее, но безостановочное не то жужжание, не

то знудение и там, где талисман соприкосался с ключицами, действительно стало тепло. Ярослав намеренно но ставил защиту, чтобы выяснить пределы сопротивляемости оберега. Стойчо поднапрягся так, что камень засветился будто маленькая, но яркая электролампочка. Стараясь не отвлекаться, Ярослав ушел в самоощущения. Да, талисман действовал, как хороший, преданный хозяину сторожевой волкодав — максимум чего добился наставник, это вызвал всего лишь незначительные тянущие позывы в области суставов. Да и те легко переносились, стоило только сосредоточиться на приятном тепле, исходящем из камня.

— Чаупья, хейя!

Талисман засверкал звездой средних размеров, ожег обладателя, и зазвенел противным тонким голоском дорожного будильника. Ощущая нараставшую боль, Ярослав "выставил зеркало", и понял, что уже ни Чаупья, ни все остальные, пусть и объединившись, не в силах одолеть его укрепленную волю.

Как они радовались! Даже хмурый Патрик на секундочку просиял белозубой улыбкой, в которой не доставало верхнего резца, а Свен-здоровяк так стиснул нового сотоварища большущими своими ручищами, что у того кости захрустели.

— А ещё говорят — народ сдержанный! — весело пожаловался Ярослав, когда могучий швед возвратил его из воздуха на табурет.

— Что бы ты понимал, осленок недоношенный! — Стойчо шутливо ткнул его кулаком в подбородок.— Тут и удав затанцует! Сила на нас, братушка, вышла такая, что — не приведи господь! Каждый человек на счету! Когда Посол донес, как ваши ведуны заартачились, мы совсем духом пали. Тебя в расчет никто не брал — дай Бог, чтоб самого себя уберег. А ты, как поглядываю, добрым бойцом станешь! Как не радоваться?!

Внезапный удар обрушился на стены башни. Тоскливый вой взрезал слух, и содрогнулась земля.

— Что это?! — Ярослав бросил вокруг встревоженный взгляд.

— А-а! — болгарин небрежно махнул рукой. — Илчин расслабился. Он по ночам ветер и волны гасит. Сидит, понимаешь, всю ночь, трубкой посапывает — и гасит. Знатный, должен замечать, ведун. Першего классу! Но впечатлительный. То по оленям своим взгрустнет, то еще чего... Ладно, если волна в этот миг на нуле прет, а то, в прошлый раз так плеснуло, чуть всю траву не снесло!

Свен что-то пробасил добродушно и усмешливо.

— Я тоже думаю — за нового бойца порадовался, — кивнул Стойчо. — Тонкая натура! Поехали дальше, Яро.

Следующая задача была посложнее. Требовалось не только отразить нападение чуждой воли, но и дать достойный отпор.

Пока болгарин, сообразуясь с подсказками индуса, растолковывал что к чему, Ярослав снова перешел к образному примеру. Зеркало должно быть отражающим лишь с внешней стороны — вот в чем секрет! Изнутри оно обязано беспрепятственно пропускать волю его владельца. Что-то вроде зеркальных очков. Ты видишь, а тебя — нет!

Обрадовавшись догадке, он явно поспешил — Стойчо, неузнаваемо искривившись, откинулся на спину и забился в судорогах. А потом, справившись с недугом, ещё раз доказал превосходное знание русского языка. Такого мата Ярослав не слыхивал после выхода в запас бывшего ротного — капитана Дерюгина.

— Мы тут не шутки шутковать пособирались! — подытожил болгарин свою исключительно продолжительную тираду. — А ты меня едва к праотцам не отправил.

Из дальнейшего, Ярослав уяснил себе, какой опасности он, по торопливости, подверг наставника. Стойчо был сильным чародеем. Однако установка на оберег тем и славилась, что воля воздействующего как бы отражалась от защитного поля, создавая определенные неудобства ему самому, и в этот-то момент, обрадовавшись находке, Ярослав "выстрелил" но нему своим направленным воздействием. Конечно болгарину ничего не стоило отразить это в общем-то дилетантское нападение, если бы речь шла о поединке, не он не был настроен на сражение и шоковый удар застал его врасплох. Повинившись перед наставником, Ярослав снял грех с души и восстановил статус-кво.

— Ладно, братушка, — сказал отходчивый болгарин.— Забудем, что было, ибо всякое в нашем деле случевается! Близится время испытаний, моей подмоги может оказаться маловато, попробуем настроить тебя на общую волну. Снимай оберег и постарайся привести себя в состояние человека, который держит в руке телефонную трубку, из которой ни фига не слыхать. Хо, Чаупья?

Чаупья кивнул, и Стойчо молниеносной скороговоркой произнес длиннейшую тираду, нелепо подергивая пальцами в непосредственной близости от Ярославова носа. Что-то произошло, приятная теплая волна прокатилась от мозжечка до копчика, и, перейдя на реберную решетку, разлилась по всему телу.

— Кажется получилось, — задумчиво сказал индус, снимая обруч с головы. — Добро пожаловать на остров Луга, друг!

— Благодарю, — машинально откликнулся Ярослав. — Постой-постой, а ты что...

— Нет к сожалению. Прислушайся как я говорю.

Ярослав прислушался. Звуки, доносившиеся из губ индуса абсолютно не соответствовали смыслу сказанного.

— Понял? — мимоходом полюбопытствовал Патрик и забубнил очередной заговор.

— Вообще-то понял, — протянул ошеломленный неофит, — но вот что ты тут бормочешь не разберу.

— Набор кодовых звуков, — пояснил Стойчо, поднимаясь и разминая колени. — В определенной последовательности. Изменяет электромагнитное поле во время обработки металла. Изменяются и свойства металла. Таким мечом не то, что любую нежить рассечь можно — против него пожалуй и роговой панцирь не устоит. Как полагаешь, Свен?

— Думаю, что Сигурду от подобного клинка следовало бы держаться подалее, — раскатисто хохотнул кузнец.— Как чувствуешь себя, Яро?

— Да вроде в порядке... Но, если это телепатия, зачем вообще рот раскрывать?

— Слишком много энергии уходит на передачу мыслей, — сказал Стойчо. — Слова помогают мысль сформулировать, а когда молчишь, никто к тебе в черепушку не влезет. Патрик, долго вам еще?

Ирландец поднял на них измученные глаза, вытер катящийся пот со щеки.

— Еще парочка осталась. От дурного обратного слова и от конского воя. Кстати, последний, по-моему, полная бессмыслица. Во-первых, лошади но воют, а во-вторых, с чего бы такому существу нам вред творить?

— Не скажи, не скажи! — Чаупья аккуратно смотал провода, спрятал браслет в обруч, обруч в шкатулку, а шкатулку подал Стояну. — Нгуму, если понадобится, коня не то, что выть, кукарекать заставит!

Стойчо принял шкатулку, провел ладонью по крышке и, что-то прошептав, легонько подбросил ее. Шкатулка исчезла.

— Завидую, — сказал Чаупья. — У нас, без аппаратуры не выходит.

— Наших предшественников во дворцах не привечали, — усмехнулся болгарин. — Омниа миа мекум порто!

— Пижон ты был, пижон ты и остался, — Свен аккуратно и любовно шлепнул болгарина по затылку. — Шли бы Яро представить. Скоро испытание начинается, пора бы ему знать кого опасаться.

— Но-но, прошу без рук! — Стойчо назидательно поднял указательный палец. — Нас сейчас двое, так что можем и ответить. Я тебя вот о чем хотел спросить...— обернулся он уже у порога.

— О чем? — нетерпеливо отозвался Свен, уже вновь взявшийся за молот.

— А что, шведы по-прежнему гнутся, или как?

Молот со свистом полетел в нахала, но того уже и след простыл. У наковальни, повизгивая от накатившего хохота, скорчился сын ирландского народа Патрик 0'Халлаган.

— Вот погоди, одолеем напасть, — сказал Чаупья. — Свен тебе морду набьет. Хороший он парень, но юмор воспринимает неадекватно.

— Я бы поменял доводы местами, — улыбнулся Стойчо. — С юмором туго, но парень — мировой. А следовательно, к тому времени, когда заваруха закончится, он будет любить меня, как брата. Как полагаешь, Яро?

Но Ярославу было не до предположений. Злые силы, похоже, обрушили на остров всю свою свирепую мощь. Море швыряло на скалы водяные горы немыслимой высоты, не успевала схлынуть одна, как на смену ей с бешеной скоростью и диким воем летела вторая. Грохот тайфуна заглушал голоса. При всем при том на острове не ощущалось и малейшего дуновения. Вокруг скал простиралось озерко практически неподвижной воды. Единственным признаком бушевавшей стихии можно было считать лишь саму воду, заполнявшую озерко — белую и густую, как молоко.

Солнце давно село, но остров был хорошо освещен, так, что, отблески света падали даже на верхушки ближних волн, вздымавшиеся над этим пристанищем супротивников Зла. Источник розово-белого сияния Ярослав обнаружил, обернувшись на голос болгарина. Прямо над центром плоскогорья на уровне вершины высочайшего из местных деревьев в воздухе завис ослепительно белый огненный шар, диаметром более полуметра. Снизу из-за башенки к нему тянулась нескончаемая розоватая змейка молнии.

— Что это?

— А-а... — с гордостью в глазах Стойчо покровительственно приобнял неофита за плечи. — Это наше светило рукотворное, Девятеро постарались. Если хочешь узнать в деталях, обратись к Чаупье.

— Ничего особенного, — скромно отозвался индус, — шаровой сгусток энергии, подпитываемый направленной искрой — каналом передачи. Он легче воздуха, следовательно висит. А улететь не может, ибо искра конечна.

— Но ведь шаровая молния, — решил блеснуть собственными познаниями неофит, — существует независимо от источника питания.

— А заклинания на что? — вопросом на вопрос ответил Чаупья.

Искра змеилась из серебристой объемистой чаши, слегка приподнятой над поверхностью. Стержень, поддерживающий ее, уходил вглубь островного нагорья.

— Уникальная система накопления энергии, — Стойчо, похоже, твёрдо вознамерился исполнять роль наставника, гида и опекуна по отношению к новичку. — Солнце нагревает камень, а все остальное — дело техники.

Чаупья, добродушно посмеиваясь, подмигнул Ярославу — пусть пофорсит, не обращай внимания. Ярослав и не возражал. Эти удивительные люди вели себя так, будто пребывание на острове интересовало их лишь как возможность пообщаться с единомышленниками, сбросить опостылевший груз обыденности, блеснуть природными дарованиями и приобретенными познаниями. Сам он чувствовал себя неважнецки — волны, со всех сторон нависавшие над островом, будто нож гильотины над головой обреченного, чертовски действовали на нервы.

Вокруг энергопередаточной чаши восседали несколько человек. Огромный тучный мужчина, синеглазое круглое лицо которого украшали скобообразные русые усищи, удобно устроился в низеньком креслице золоченой кожи. По обе стороны от него присели на корточки уже знакомый Ярославу молодой негр и темнокожий парень с жиденькой курчавой бородкой. С противоположной стороны на автомобильной подушке, подвернув под себя ногу, расположился седой "моряк" — тот самый, которого Ярослав увидел первым из обитателей. Его окружали два индуса и старик-индеец, мирно пыхтевший сигаретой.

— Сейчас мы представим тебя нашему главе, — шепнул Стойчо. — Это, братушка, настоящий ведун, класса "экстра-супер". Я себе цену знаю, но перед ним, я — червь! Познакомьтесь, почтенные — это Ярослав.

— А мы уж совсем струхнули! — раскатисто хохотнул усатый толстяк. — Что такое? Вот-вот испытание грянет, а русских все нету и нету! Зови меня Дитрихом, парень.

— Годо, — коротко представился негр.

— Туа, — сказал смуглый, — я из Австралии.

Индусов звали Джутом и Парьяхауной. Индеец долго и тщательно выговаривал свое сложное имя, потом плюнул и назвался Мустангом.

— Тойво, — промолвил "рыбак" и слегка подвинулся, приглашая Ярослава присесть. — Припозднился ты, сынок. Ещё пару минут бы промедлил, и Луг бы не спас. Живая Волна к тебе пристроилась.

— Да что ты ему рассказываешь, мастер! — воскликнул Стоян. — Ты полагаешь, он об этой зверюге с детства наслышан?!

— Ну, про Левиафана-то слыхал? — "рыбак" сунул руку в задний карман брюк, бережно достал сигарету... мизинец левой руки тем временем придвинулся к энергетическому каналу.

Забыв о вопросе, не веря своим глазам, Ярослав уставился на этот по-старчески узловатый с плоским желтоватым ногтем палец. Струйка-молния с треском пронзила его и понеслась дальше. Первым — буквально через секунду — малиново засветился ноготь, конечная фаланга лишь слегка покраснела. Тойво с обыденным видом ко всему привычного человека, поднес мизинец к сигарете, прикурил и, поплевав на ноготь, вытер его об штаны.

— Так вот, насчет Левиафана. Сведения о нем, скорее всего, просочились от тех, кто бывал в Срединном море. Впрочем не исключено, что при благоприятном совпадении случайностей, он мог появиться и в Океане. Так сказать, собственной персоной.

— Представляю сколько делов он там натворил! — покачал головой Годо.

— В двенадцатом веке Венояр Странник наглухо запечатал границы Моря от Живой Волны и ее повелителя. С тех пор тварь лютует лишь здесь и нигде больше. Правда была попытка использовать Зверя, как орудие, в борьбе с Дуайном Спйсенным Маем, но Ибн-Ахмат и Волх Веноярчич отразили натиск Волны и уничтожили Сагитура... Больше, пожалуй, никто уже не мог снять заклятье.

— Да-а-а, — выдохнул Джут. — В нашей книге есть запись про то время. Предшественники пытались вмешаться...

— И с каким же успехом? — Стойчо невинно смотрел на колечки дыма, испускаемые "недосказанным" Мустангом.

— Точно с таким же, как и Радомил Толстоносый, — так же равнодушно откликнулся Чаупья. — Только нашим он учинил землетрясение, а вашего заковал в лед. Говорят, после этого заточения, и распух нос у Радомила.

— Во всяком случае, — добавил Джут, — не подлежит сомнению, что гнусавил он еще лет с десяток.

Окружающие засмеялись. Стойчо независимо сплюнул и отвернулся. Потом медленно привстал:

— Легок на помине! Яро, оберег! Живо!

Солдат повинуется, а не рассуждает... Тем более, когда талисман звенит, как ненормальный, и прямо-таки обжигает тело.

Знакомый вопль режет уши даже сквозь вой урагана, но маги спокойно сидят, покуривая и помалкивая.

— Что же ты не полюбопытствуешь? — хмуро спросил Тойво. — Разве не интересно какой зверюге едва не достался на завтрак?

"Бо-до-то!"— мысленно выкрикнул Ярослав и обернулся. Зрелище, прямо сказать, оказалось не из приятных. Совсем рядом — метрах в ста-стапятидесяти неслась прямо к берегу на вершине очередной волны гигантская невыразимо-гнусная тварь ядовито-зеленого цвета: что-то вроде безглазой гусеницы-переростка с огромной пастью, утыканной даже не зубами, а шипами неимоверной величины, острыми и тонкими, точно игла.

— Ну и гадина! — невольно воскликнул неофит, почувствовав приступ тошнотворного отвращения.

— Ещё нынешней ночью он не осмеливался приближаться к берегу, — Тойво аккуратно и точно послал окурок в энергетический канал. — Верная примета: к гостям. Защиту, сынок, не снимай — целее будешь. Как у него с параметрами, Чау?

— Порядка пятнадцати.

— И то хлеб, — вздохнул глава магов. — Но признаюсь тебе, сынок, из Руси я ждал более сильного бойца. Чую, где-то пасется у вас ведун не слабее Алькуира. Но где? Посол пробовал его вычислить, так он ему всю структуру порушил, кое-как восстановили. Ты как думаешь?

Разговор принимал совершенно дикий характер...

— Никак не думаю, — сказал Ярослав. — Посол с трудом втолковал, что заговор — не бабкины сказки. У нас же почти никто в такие штуки не верит.

— Жаль, — Тэйво грустно сгорбил плечи, опустив на колени большие мосластые руки. — Русы имели великих ведунов. Не меньше чем угры... Нам бы очень пригодился любой из них. Помню, принимал меня в двенадцатом Ольг Чабрец... был бы сейчас живой — мы б вдвоем Зло укоротили. А погиб, говорят, по недоразумению...

— Это то есть как? — удивился Парьяхауна.

Вой Левиафана видно порядком надоел не одному Ярославу:

— Щас я ему задам! — зло сказал Дитрих и, что-то прошептав, махнул рукой.

Ярослав вздрогнул от неожиданности. Да и кто бы удержался, увидев совсем рядом слепящий промельк ветвистой молнии!

— Ну вот, пока очухается, глядишь — соскучимся! — хохотнул Стойчо.

— Зря энергией раскидываешься, — осуждающе промолвил главный ведун. — Не исключено, что завтра о том пожалеешь... А Чабрец, друзья мои, совершенно случайно оказался свидетелем стычки питерских продотрядовцев с мужиками из соседней деревни. Ну, винтовки — понятно — и у тех, и у этих. И Правда с обеих сторон. Ему бы залечь, да переждать... Только разве ж такой человек самоустранится! Искривил поле, да знай посмеивается — пуляйте ребята на здоровье. Ну, популяли они, сколько желания достало... продотрядовцы отошли, а мужики услыхали, что кто-то в кустах ворочается. Решили посмотреть. А с ними мальчонка увязался, с дробовиком. А дробовик жаканом снаряжен, и заговорен тот жакан на медведя.

— Елки зеленые! — Стойчо, не сдержавшись, всплеснул руками. — И спецом — хрен придумаешь!

— Главное, медведей-то в тех местах лет за сотню как не важивалось. А жакан сберегся. Вот и пальнул мальчонка навскидку, когда человек из кустов вышагнул, с ружьем ведь — Чабрец лесником последние сорок лет служил. Вот и сошлось все: Жакан на "лесного человека", "отрок" невинный и полнолуние, как на грех! Колдуна первостатейного завалить — раз плюнуть, а про ведуна-то и речи нет...

Молчание длилось довольно долго. Очнувшийся от шока Левиафан орал у самой границы защитного поля. К чаше приближались двое мужчин. Оба с одинаковым типом лица, оба загорелые, с курчавыми волосами и пронзительными черными глазищами. Только один был одет в джинсы и кожаную куртку, из-под которой виднелся коричневый джемпер, а другой — в балахон белого цвета с капюшоном и белые же шаровары.

— Привет, России, — сказал европеец, кивнув. — Я — Шимон Рави, израильтянин.

— А меня зовут Салматом. Я из Магриба, — с достоинством сообщил второй. — Привет тебе на острове Луга, друг!

Индеец немного подвинулся и семиты уселись бок о бок — похоже, вражда, разделявшая их народы, их ничуть не касалась.

— Кто из вас червяка обидел? — полюбопытствовал Салмат. — Эта гадина мстит до упора.

— Наплевать! — отозвался Дитрих. — В живых мало кто останется. Какая мне разница от кого именно смерть принять? Зан-Гу таких чудищ налепит, что Морская Тварь рядом с ними ласковым котенком покажется.

— Это верно, — подал голос Мустанг. — Только все они — прах. Левиафан же бессмертен.

— До тех пор, пока Луг не проснется, — сказал Патрик и подал Ярославу длинный сверкающий меч с крестовиной, украшенной аметистами-оберегами. — Хорош?

Ярослав принял ценный подарок с почтением и, ощутив в руках приятную теплоту и тяжесть оружия, неожиданно для себя встал, поцеловал сияющий клинок и низко поклонился 0'Халлагану:

— Благодарю, друг, — сказал он дрогнувшим голосом. — Запомни сам и передай Свену: отныне и довеку я — ваш должник! Мой дом — ваш дом. Ваши дети — мои дети.

Ещё более неожиданным оказалось поведение окружающих: все, включая и Тойво, встали. Мягкое румяное лицо Патрика стало строгим и величественным — будто сан принял. Он отдал ответный поклон, приложив руку к сердцу.

— Да будет так, друг. Ни я, ни кузнец, сковавший это чудо, не просим тебя быть достойным его, ибо велика честь подарить меч богатырю русов!

Старый финн положил на плечо Ярославу тяжелую горячую ладонь, второй рукой приобнял за плечи ирландца:

— Век мой долог, и много повидал я в жизни своей! Я знал ведунов и чародеев, о которых слагают легенды... Есть ли в Свете противник Силе моей?! Нет такого — я великий ведун, и не много было таких же! Когда прибыл Гонец, звать на схватку со Злом, гордость моя была велика — это то, что прославит мое имя в веках! Лишь одно омрачало мне душу — отсутствие достойных соратников. Не много чести блистать средь мальчишек! Но, видать, ошибался я — Тойво Злосчастный! То ли глаза ослабели, то ли Морок замутил... Теперь вижу — великая рать собралась под моим началом! Не знаю кто выживет в этом бою, но ведомо мне — тот, кто останется, страшен будет сторонникам Зла, и слово его всякий ведун почтит! — он вскинул руки ввысь и вскричал, заглушив громовым кличем вой урагана. — Слышишь, ты?! Это говорю я — Тойво Злосчастный! Где? Где слуги твои, Тьма?!

— Вон они, — сказал Шимон, указывая рукой в сторону шхера.

Лицо Тойво мгновенно приобрело деловое выражение. Он сунул в карманы руки, только что грозившие небесам, встряхнулся, будто зверь, выбравшийся из воды, и коротко повелел:

— Мустанг, Салмат и ты, Чаупья! Что бы ни произошло — к чаше их не пускать. Если понадобится, испепелите любого!

— Будь спокоен, мастер, — обнадежил его индус.

Ведуны отовсюду собирались к подъему из ущелья. Стойчо на ходу указывал неизвестных Ярославу, представлял их:

— Умо от Индонезии. Ван Ши — от китайцев. Чезаре от романцев. Аршак от Кавказа. Рустам Двойной Перс...

Ведуны приветствовали новичка, но мимоходом — всех интересовало кого там черт принес. А черт принес старенький катер "Рыбнадзор" с облупившейся на скулах светло-голубой краской, влекущий на буксире долбленую однодеревку странного вида.

— Ого! — воскликнул Стойчо. — Разведка боем! Да ещё по двум направлениям! Это по твою душу, Яро. Оберег не снимай — ни внутренний, ни наружный! И еще. Ни под каким предлогом не называй собственного имени. С громкой славой отныне тебе придется попрощаться навек. Знать тебя кое-кто, конечно, будет, но только из круга избранных.

По тропинке карабкались пятеро. Первым на плато выбрался молодой человек среднего роста с квадратной фигурой. Аккуратно подстриженные усики оживляли его мясистое волевое лицо, придавали ему лукавый, усмешливый вид, но глаза смотрели холодно и недобро.

— Здравствуйте, — сказал он.

Ведуны молчали, с откровенным интересом разглядывая прибывшего.

— Кто ты? — спросил Тойво.

Мужчина непонимающе пожал плечами.

— Это Медовухин, — поспешил пояснить Ярослав, — с телевидения. Что вы здесь делаете?

Медовухин явно обрадовался, обнаружив соотечественника. Улыбка тронула его твердые губы, глаза заметно потеплели.

— Чепуха какая-то происходит! — сказал он недоуменно, крепко пожимая руку Ярославу. — Поехали снимать сюжет о деятельности самарских браконьеров, а попали черт-те куда! Инспектор Кудимов утверждает, что здесь острова быть не должно. Здесь что — экспедиция какая-нибудь? Кто эти люди? Изучаете путь "из варяг в греки" или что-нибудь ещё?

— В данный момент тебя изучеваем, — по-русски сообщил Стойчо, до сего момента переводивший разговор на родном языке.— Ты как в Серединное море забрался?

— Насколько мне известно, — Медовухин взглянул на болгарина со строгостью, смягченной впрочем добродушной усмешкой, — я нахожусь на территории куйбышевского водохранилища, и хотел бы получить разъяснение именно от вас — вы-то кто такие? Каким образом проникли на российские земли? И что тут вообще происходит, черт бы вас всех побрал?!

— Ну, во-первых, это не водохранилище, — смутить Стояна было очень непросто. — Оближи губы и ты почувствуешь соленый привкус. Во-вторых. Серединное море нельзя считать принадлежностью какого-либо государства. А в третьих, попасть в него не всякому удается. Вот я и спрашиваю тебя — каким образом ты здесь очутился? Почему тебя Левиафан пропустил?

— Ба! Кого я вижу! — послышался вдруг язвительный возглас Тойво. — Неужели сам Нгуму?

Высокий жирный негр в синем бурнусе, кряхтя выбрался на плато. Медленно разогнулся и обвел окружающих пронзительным ненавидящим взглядом.

— Собрались, значит... — прохрипел с угрозой.

— Да, вот собрались, — усмехнулся Двойной Перс. — Не нравится?

— Сына отдайте, проклятые! — Нгуму свирепо засверкал красноватыми белками огромных иссиня-черных глазищ. — Где это видано, чтобы сына против отца настраивать?

— Да какой ты, к дьяволу отец! — вперед выступил седой индус по имени Парджа.

Крупный парняга в "вареном" костюме выволокся на остров вместе с телекамерой, второй — похожий на него, как две капли воды — втащил элементы питания. Последним вскарабкался рыбинснектор в форменке, наполовину скрытой брезентовым плащом.

— Послушайте, молодые люди, — Медовухин был в явном замешательстве. — Что тут происходит? Что это за остров? Мы себе плыли потихонечку, чтобы браконьеров не спугнуть. Вдруг ни с того, ни с сего поднимается ветер, усиливается качка... Действительно мало похоже на Волгу, я понимаю... но что прика—

жете думать?! Потом, откуда ни возьмись — этот странный представитель африканского аборигенства! Подобрали — что ж делать-то! А тут — настоящий ураган... Где мы вообще? Объясните по-человечески!

Стойчо с сомнением взирал на непрошенных гостей. Но Ярослав поверил сразу — не исключено, что ладья Луга — где он кстати? — пробила тоннель в защитном поле, и катер проскочил по ее следу. Маловероятно — да. Только на свете и похлеще совпадения случаются. Вон как Чабреца ухлопали, а об него, небось, не один десяток колдунов зубы обломал...

Медовухин ему нравился давно. Умен, как черт, настырен. Властей не боится... Ну, свои взгляды у человека — это в конце концов его дело. У нас демократия, или что? Ярослав умоляюще посмотрел на болгарина.

— Коротко, — сказал Стойчо. — Вы находитесь в Серединном море на острове Луга. Что это такое— объяснить затрудняюсь. Могуно долго будет. Здесь собраны лучшие ведуны со всего света, если можно так выразиться, на семинар. А ваш спутник в синей одежке — один из сильнейших колдунов. И прибыл он, чтобы отнять у нас своего сына. Бывает же такое: отец — злодей, а сын с малых лет на добро настроен...

— Это вы серьезно? — поинтересовался Медовухин с сомнением. — Все так странно...

— Я же вам говорил, что здесь не должно быть острова! — рыбинспектор протиснулся вперед. Он был худощав и немолод, а руку жал так, что кости трещали. — Кудимов. Кудимов.

— Зови меня Мастером, братушка, — любезно сказал Стойчо. — А это — мой друг Чабрец.

В карих глазах инспектора на миг блеснула желтоватая искра.

— Любопытное имя, — сказал он, обращаясь к журналистам. — Где-то я его слышал. А-а! В семьдесят шестом на слете рыб-и-охотнадзора! — он повернулся к Ярославу. — Дмитрий Чабрец тебе ,случаем, не родственник?

— Очень дальний, — хладнокровно ответил Стойчо. — Послушайте доброго совета, инспектор. Сейчас вашему чернокожему приятелю крепко врежут по мозгам. Сразу после этого, хватайте его и быстро-быстро дуйте домой. Здесь такая каша вскорости будет завариться, что лучше отсюдова подальше держуваться. А вы, уважаемые телевизионщики, совершенно напрасно тащили на такую верхотуру свои приспособления. Съемка здесь запрещена.

— Это что — закон такой? — хмуро поинтересовался оператор.

— Закон у нас — кулак вон того парняги, — Стойчо кивнул на громадную фигуру Свена. — Он у нас дьявольски вспыльчив — слова поперек не скажи!

— Я протестую! — сказал Медовухин.

— Протест принят. Но не удовлетворен. Конвенции по журналистике в Серединном море силы не имеют, — Стойчо участливо похлопал оператора по плечу и слегка приобнял. — И к чаше энергетического канала, ребята, не приближайтесь — испепелят; магистр приказ такой отдал.

В толпе ведунов, где свирепствовал Нгуму, вдруг наступило молчание. Это произошло так быстро, что Ярослав невольно обернулся, Годо и Нгуму застыли друг напротив друга, скрестив сверкающие взоры. Все, не исключая и телевизионщиков, придвинулись поближе, чтобы не пропустить подробностей единоборства. Впрочем ничего особенного не происходило: колдун и ведун не двигались с места, только изредка шептали заклинания, но столь тихо, что не разобрать.

— Можно вас на минутку? — Ярослав вздрогнул и покосился на Медовухина, он ужасно боялся щекотки; только Маришке было позволено дышать ему в ухо. Журналист приглашающе мотнул головой в сторону.

Отвлекаться было досадно, но кому ж не хочется побеседовать с ведущим популярной программы? Они тихонько — чтоб не мешать остальным — отошли в тень ближайшей сосны.

— Присядем? — Медовухин приглашающим жестом указал на несколько небольших валунов, сгрудившихся у самого ствола.

Ярослав сел. Отчего же не сесть? Журналист устроился напротив. Так близко, что колени их почти соприкасались.

— Все, что говорил этот Мастер, действительно правда? — спросил журналист и протянул собеседнику полупустую пачку "Дуката".

Они закурили.

-Да, — Ярослав разогнал ладонью густой сизый дымок. — Я понимаю, что звучит бредово. Тем не менее...

— Чем же вызвано такое представительное собрание? — хмыкнул Медовухин.

— Насколько я понимаю, над Землей, а может и не только над ней, нависла какая-то угроза. Что-то вроде пришествия Антихриста, — сказал Ярослав, с удовольствием затягиваясь столичной сигаретой. — Никто из нынешних ведунов не в силах в одиночку ей противостоять.

— И вы во все это верите? — в голосе журналиста звучал искренний интерес.

— А как не верить-то? Доказательства на каждом шагу.

— Вы тоже ведун?

— Ну я не волшебник, — засмеялся Ярослав, — я только учусь.

— Да, интересно. И каково достается учеба?

— Нормально. В армии не легче.

— И давно вы тут?

— На заходе прибыл. Еще минута-другая, и мной бы вон та зверюга позавтракала. Левиафан называется. Слыхали про такого?

— А почему он нас не тронул, как вы полагаете? — спросил Медовухин, невольно оглядываясь на вопиющее чудовище.

— Думаю, благодаря вашему спутнику. Насколько я понимаю, Нгуму — колдун экстракласса.

— А вы?

— Я же сказал — новичок. Гонец пытался к другим пробиться — к более сильным. Не получилось, и выбор пал на меня.

— Бред какой-то! Расскажи кому — засмеют!

— А вы не рассказывайте.

— Так он же телевизионщик! — рассмеялся инспектор Кудимов и присел сбоку от Ярослава, — А вы ему работать мешаете. Нацепляли побрякушек, увешались холодным оружием, — он кивнул на меч, который Ярослав бережно положил на колени и прикрывал ладонями, — и возомнили себя черт знает кем.

— Необходимость диктует выбор противодействия, — Ярослав многозначительно усмехнулся. — Вот эта побрякушка, как вы ее называете, — он коснулся талисмана щепотью из трех пальцев, — к примеру, прекрасно защищает от воздействия чужой воли. На себе испытал.

— Врешь! — ахнул Кудимов.

Ну до чего приятно время от времени поражать воображение непосвященных! Сейчас Ярослав прекрасно понимал похвальбу Стойчо.

— А меч ковали два первых специалиста — на всяческую нежить, вроде вампиров.

— Магическое оружие, — протянул задумчиво Медовухин. — Всю жизнь считал такие разговоры досужей выдумкой, но вам трудно не поверить, Сергей.

— Ярослав, — поправил Ярослав.

— Да-да! Извините ради бога. Вы не позволите мне взглянуть на ваш, так сказать кладенец? Если можно, конечно.

Ярослав мельком прикинул расстояние до ведунов. И тут же устыдился своей осторожности. Чего бояться? Напротив — известный всей стране журналист, а Кудимов — пожилой человек, хоть и жилистый. Буде чего, он с ними и сам управится.

— Отчего же нельзя, — улыбнулся он. — Возьмите.

Медовухин осторожно потянул клинок на себя и вдруг, охнув, выронил его наземь. В ту же секунду инспектор Кудимов мягким и неуловимым кошачьим движением сорвал подвеску с шеи хвастуна.

— Слушай меня, Ярослав, — сказал он с повелевающей жестокостью, — я снимаю твой оберег именем Морока!

Защитная сфера ледяным панцирем стиснула своего владельца. Голос инспектора проникал не то, что в мозг, а пожалуй в самые кости. Ярослав пытался сопротивляться, но Кудимов только близко и нехорошо улыбнулся:

— Не трепыхайся, петушок! Отныне ты будешь работать...

"Ах ты,... сухопутная! — послышался в ушах Ярослава иной голос. — Пошли их подальше, Яро! И не стесняйся, я с тобой!"

Черная брань потоком хлынула из губ Ярослава, принося неизмеримое облегчение. "Так их, так, Яро! — грохотал голос Стойчо. — А, ну, а, ну! Как там твой капитан выражался?!"

О, Дерюгин был великий мастак на изобретение самых изощренных поношений!

Болгарин, неспешно — вразвалочку — приближающийся к месту происшествия, издали показал подопечному большой палец.

"Обидно, Яро? Правда ведь? — звенело в мозгу Ярослава. — Нет, мечом не надо! Человека этим клинком — нельзя! Ну-ка, братушка, сгони всю злость, всю обиду в кончики пальцев... Где там у нас "бодото" застряло? Давай, гони заклинание, и стряхни обиду на инспектора!"

Синяя длинная искра толщиной мало не в мизинец сорвалась с ладони неофита и ударила в инспектора, оставив ощущение приятного покалывания в кончиках пальцев. Кудимов с диким взвизгом отшатнулся назад и рухнул навзничь, голубоватое свечение, окутывавшее его, корчилось, казалось, вместе со своим обладателем.

Ярослав, нагнувшись, подхватил с земли талисман, выпавший из руки колдуна.

— Заплавь цепочку, пока пальцы горячие, — посоветовал Стойчо, останавливаясь за спиной у журналиста. — Ай-яй-яй, ваше злодейство господин Кудимов, как же вы так опростоволосились-то?! Это ж надо на такую удочку попасться! Поздравляю тебя, Яро — боевое крещение прошло на весьма пристойном уровне. А ведь перед нами серьезный противник — один из опаснейших колдунов юга России! Я его еще лет семь назад вычислил, когда в Осколе по договору работал. Магистр его Маркушей зовет, а у меня он значится под прозвищем Сторожкий. Осторожный значит.

— А ты, стало быть, Стоян Борев? — хрипло сказал Кудимов, со стоном поднявшись на ноги.

Смотреть на него было страшно и мерзко. Искра высветила в его чертах истинные оттенки. Нос заострился, глаза глубоко запали в черепашьи окружья век, покрытых мертвенной синевой.

Вурдалак — да и только.

— Он самый, — Стойчо брезгливо взял его двумя пальцами за форменку. — Я вот что хотел тебя спрашивать, Маркуша — тебе годов сколько?

— Сто третий пошел, — ответил колдун, вздрагивая без видимой на то причины.

— Ты сиди, парниша, — Стойчо мимоходом пригвоздил Медовухина ладонью к валуну, — иначе Яро тебя искрой шарахнет, а ты ведь не колдун, парниша — тебе о ч е н ь плохо будет.

— Вы не имеете нрава! — запальчиво вскричал журналист.

— А ты что думал, господин хороший — сударик любезный, когда с Маркушей на такое дело пошел? Полагать изволил — цацковаться с тобой будут? Я вас вычислил, я вас и убивать буду. Знаешь как хорошо спится, когда колдуна завалишь?!

— Подождите... подождите пожалуйста... — Медовухин молитвенно сложил дрожащие ладони, даже не пытаясь совладать с собой. — Одно, всего одно слово дозвольте сказать в свое оправдание. Я не колдун — вы же знаете. Мы в Самару действительно на съемки приехали. Кудимов предложил сюда поехать, потому что ваше собрание всех колдунов переполошило: все думают — вы Крестовый поход затеваете.

— Да тебе-то что до того, сукин ты сын?! — вскипел Стойчо. — Хуже тебе от этого станет? Ты смотри, что на свете творится! Погромы, голод, резня кругом, садисты и изуверы плодятся, как кролики! Ты что думаешь — вся эта кутерьма без кудимовых разгорается? Зло наступает и усиливает их власть, увеличивает мощь их злодейства. Если мы Зло не остановим, не отбросим — всем худо будет, даже чернокнижникам, ибо встанет Великий и Неодолимый колдун и подомнет под себя всех! А тут еще ты лезешь, мелюзга зловредная! По своей воле шёл ведь! Так, Маркуша?

— Так, — злорадно скалясь, с охотой подтвердил Кудимов. — Пошалить мальцу захотелось! У нас таких мно-о-го!

— А теперь с тобой поразберёмся, — зловеще пообещал ему болгарин. — Говори, чего больно желаешь: под серебряную пулю встать или под заклятье?

— Вестимо, под заклятье, — заспешил Маркуша. — Мой батяня под заговором двенадцать лет прожил, может и мне Господь пару годочков дарует. Да и тебе спокойней на душе будет.

— Это верно... Смотри в глаза, Маркуша!

Грозен, грозен оказался говорливый добряк Стойчо Борев! Под его пристальным взором вмиг съежился и засучил конечностями старый колдун Марк Кудимов. Торопливой почти неслышной скороговоркой вогнал он в транс чародея.

— Книгу дома держишь?

— Нет.

— Забудь где. Навеки! — резкий взмах ладонью. — Книгу дома держишь?

— Не помню...

— Ключевое слово, быстро!

— Не е-от-да-а-ам... — замычал и задергался Кудимов.

— Перед тобой Стоян Борев, гадина! Отвечай!

— Не-е-ет! Не-е-ет!

Голубые молнии сверкнули в глазах болгарского ведуна:

— Я испепелю тебя, животное! — он встряхнул колдуна с такой яростью, что у Кудимова голова мотнулась, как у тряпичной куклы. — Считаю до трех. Раз!

— Пожалей меня — несчастного старика, Стойчо, — пролепетал Маркуша, в жалком бессилии пытаясь поднять висящие плетьми руки.

— Два! — Стойчо занес над Годовой напряженные скрюченные ладони.

— Мы же бра-ать-я-а... Ты болгарин...Я — рус... Пощади!

— Не так говоришь, Сторожкий! Ты — колдун; я — ведун! Слово!

— Злато.

— Все зола и уголья! Забудь!

— Уже... — и чернокнижник, будто пустой мешок, осел на землю.

Болгарин устало вытер локтем лицо, шепнул что-то, глядя на поверженного врага.

— Видал, журналист? — сказал он с брезгливой гримасой и присел на валун рядом с Ярославом. — Не приведи тебе Господь такие муки выдержать, как твоему приятелю. Учитель мой раз в такое дело угодил, потом рассказывал — словно душу из тела раскаленными клещами вытягивают... А ты учись, братушка. Если жив останешься, придётся свою область чистить.

Ярослав молчал. Психика уже пресытилась впечатлениями. Сколько можно поражаться, восторгаться и ужасаться?! Было тягостно и мерзко, будто грязью по уши заляпался. Присутствие Стойчо давало возможность расслабиться, но душа словно закаменела в напряжении. Эх, врезать бы по роже кое-кому...

Болгарин внимательно посмотрел на него:

— Ну вот, что, братушка, — сказал участливо, — иди-ка ты к Мустангу, и пусть он тебя спать уложит. А с этими поганцами я без тебя разберусь. Да меч не забудь!

Хранители света встретили молодого соратника с предупредительной заботливостью. Мустанг молча скинул с плеч кожаную свою куртку, расстелил ее.

— Ложись, друг, — сказал Чаупья, — и спи спокойно, если случится что-нибудь нежданное, мы успеем тебя разбудить.

Ярослав лег. Белая свитка Салмата накрыла его с головой. Индеец бормотал что-то монотонное и успокаивающее... Проваливаясь в бездну сна, Ярослав успел подумать как все-таки ему повезло, что судьба столкнула его с такими удивительными людьми. А снилась ему улыбчивая Маришка, и мать их обоих кормила пирожками с капустой...

Было ещё темно, когда он открыл глаза.

— И здоров же ты дрыхнуть, приятель! — весело сказал ему Патрик О'Халлаган. — Вставай: предстоит жутко интересное зрелище. Надо еще забежать в кузню, прихватить чего-нибудь перекусить.

Ярослав с наслаждением потянулся до хруста в костях.

— Пирожков бы с капустой! — помечтал он вслух.

— Вареной говядиной обойдешься! — усмехнулся Патрик. — Вставай давай!

Левиафан орал, как заведенный, вторя тайфуну.

— И ведь не надоедает... — Ярослав, осуждающе покрутил головой и вдруг вскочил на ноги, ошеломленно протирая глаза.— Это еще что такое?

К острову на всех парах летела эскадра ультрасовременных дредноутов, угрожающе покачивая нацеленными на сушу остроносыми ракетами.

— Ё— мое! Откуда?

Патрик посмотрел на эскадру с язвительной нехорошей усмешкой.

— Даже флагов не вывесили! Впрочем оно и понятно...

Ярослав наклонился и поднял с земли драгоценный меч, накинул на плечи куртку Мустанга. Швах было дело — чего говорить. Одного ракетного залпа вполне достаточно, чтобы смести с острова все живое, а если очень постараться, то и сам остров.

— Что Магистр говорит? — спросил Ярослав, чтобы хоть что-то сказать, чтобы не думал отважный ирландец будто недостойному человеку вручил он бесценный подарок, будто принял дружескую клятву от жалкого труса.

— А чего ему говорить? Мы этих орёликов и без него на место поставим. Индусы уже приборы свои собрали... Пошли давай, завтрак прихватим, и марш-марш на праздничную иллюминацию. Чаупья матерью клялся — будет на что посмотреть.

Ведуны расселись вдоль обрыва; многие с аппетитом поглощали говядину с хлебом; Мустанг, посмеиваясь, раздавал пиво — по банке на брата.

— Знал бы, что столько народу сбежится, всю ладью бы ящиками заставил, — сказал он Ярославу, а когда тот предложил ему забрать куртку, похлопал по плечу. — Носи пока. Я зимой без одеяла сплю, а ты еще не умеешь.

Патрик от пива отказался наотрез.

— Я эту вашу бурду не перевариваю,— сказал с достоинством. — Как дело закончим, приезжай ко мне в Лимерик, я тебя таким пивком угощу — закачаешься!

— Да, сюда бы парочку "Гиннесса", хрен бы меня кто с острова выжил! — подтвердил Дитрих, а поскольку мечтам его временно не суждено было осуществиться, забрал у индейца порцию Патрика.

Тойво тоже не стал пить. Корабли были уже совсем рядом. Левиафан куда-то исчез, да и ураган затихал на глазах.

— Ну все условия для прицельной атаки, — неизвестно кого похвалил Стойчо, отхватывая добрый кусок мяса от здоровенного коровьего мосла. — Эй, Чаупья, амфитеатр полон! Гаси свет, начинай представление, сапожник!

Девять индусов, не спеша, размотали длинный ярко-синий кабель, присоединили его к установке странного вида... Корабли разворачивались в линию, охватывая остров. Взяв с установки маленькую продолговатую коробочку, отсвечивающую матовым серебром, Чаупья поднес ее ко рту.

— Эй, там, на палубе! — неожиданно загремел над морем его десятитысячно усиленный голос. — Если лишних жертв не желаете, советую остров не окружать. С вами говорят Девятеро! Еще раз повторяю для глухих и дураков: держитесь вместе, иначе за последствия вашей атаки ответите сами!

Смутное беспокойство овладело Ярославом. Понятно, что эскадру к острову пригнал какой-то могучий колдун. Или сам будучи адмиралом, иди воздействуя на такового. А может, просто предложил поразвлечься очередному злодею-любителю. Но офицеры и матросы наверняка ничего подобного себе не представляют. Несомненно, что в приказе, скорее всего, упоминается какая-нибудь террористическая организация, с которой долго ведись переговоры о сдаче и которая не пожелала мирного исхода дела. Или что-нибудь подобное. И моряки с чистой совестью готовятся задать жару, засевшим на острове ублюдкам... А вот что собирается делать Чаупья с этими честными простаками?

Патрик, покосившись на Ярослава, то ли воспринял его тревогу, то ли сам в точности не знал о замыслах Девятерых, во всяком случае, решил вмешаться.

— Смотрите, корабли не потопите! — крикнул он индусам.

— Мы же вас не на морской бой приглашали, а на иллюминацию, — рассмеялся Парьяхауна, надевая небольшие наушники с проводком, тянущимся к ручной спиралеобразной антенне.

"Искусственное солнце", громко треснув, вспыхнуло и погасло. Стало совсем темно, исключая световые пятна прожекторов, ощупывающие остров. Индусы окружили свой аппарат.

— Приготовиться! — приказал Парьяхауна. — Сейчас шарахнут.

Установка заныла тоненьким противным голоском завзятого ябеды. Едва различимое в темноте бледно-лиловое сияние широкой дугой охватило воздух между островом и эскадрой. В то же мгновенье корабли почти одновременно озарились ярчайшими вспышками — это пошли ракеты; фыркнули огнем и артиллерийские башни. Оцепенев от неожиданности, Ярослав успел отметить, что вздрогнул даже невозмутимый Мустанг.

И тут началось! Сначала снаряды ухнули в воду далеко позади острова, вздымая огромные столбы из пламени, воды и пара, а сверху над столбами, бросая на них алые, белые и золотисто-апельсиновые блики, начали рваться ракеты. Это было чертовски красиво и ничуточки не страшно. Ведуны ответили на вражескую неудачу бурным восторгом. Сам Тойво хохотал и размахивал руками как сумасшедший, что же говорить .об остальных! Стойчо, Патрик, Аршак и еще несколько человек из самых горячих пустились в пляс под дружные аплодисменты остальной братии. Ярослав тоже не жалел ладоней, но улучил минутку, чтобы помять в дружеских объятиях главных исполнителей фейерверка.

Индусы охотно приняли всеобщее славословие, только Парьяхауна напряженно слушал эфир, туда-сюда поворачивая антенну.

— Готовьсь! — рявкнул он ошалевшим от успеха сотоварищам.

Новый залп вызвал новую овацию "островитян", тем более бурную, что "иллюминация" разразилась почти у самых скал.

— Не надо поворачиваться к эскадре спиной! — крикнул Чаупья, весь исчерченный отблесками разноцветных шкал установки. — Там собрались не идиоты, и сейчас они постараются нас обмануть. Поглядим, как это у них получится! — И он что-то там переключил, потому что сияние стало не лиловым, а зеленоватым.

Загрохотала эскадра. И закипело море чуть ли не перед самыми носами боевых стальных громадин. Ракеты разбивали в пыль водяные столбы и тут же испаряли ее, взрываясь, а сквозь разноцветные клубы пара летели раскаленные малиновые осколки и шипели, бледнея, при падении в пучину.

— Ну? Что там? — Ярослав нагнулся к самому уху "слухача".

— Матерятся, — усмехнулся Парьяхауна. — Эй, Чаупья, покачай адмирала!

— Качать! Качать адмирала! — тут же подхватила развеселившаяся толпа. — Качать родимого!

Индусы отбежали от установки, чтоб не мешать товарищу. Аппарат легко повернулся, следуя направлению антенны "слухача", и огромный линкор начал быстро погружаться в воду. Заострившийся зеленоватый луч, охвативший корабль, погас, когда волны уже захлестывали палубу. В то же мгновенье стальная махина едва не выскочила из морских объятий, взлетев вверх, точно пробка. И тут же попала в объятия лилового луча, следствием чего последовало резкое погружение. Ярослав живо представил себе, что творится сейчас в тесных помещениях флагмана. Все, что может упасть, уже упало, что может разбиться — разбилось. Брякают снаряды в крюйт-камерах, сдвигаются с мест торпеды и лопаются ракетные крепления...

— Эй, на палубах! — грохочет над морем задорный голос Чаупьи. — Это все цветочки! Ваш адмирал спятил! Еще один залп и я разнесу в клочья всю вашу флотилию! Слышите меня, мариманы?! Ваш адмирал сошел с ума! Отправьте его в психушку! Да поскорее — пока он не погубил всех!

— Что там? — спросил Ярослав Парьяхауну.

— Молчат корабли. Адмирал на мат изошел: бунт, похоже.

— Старшему офицеру флагмана взять под арест адмирала! — рявкнул в микрофон Чаупья. — Даю три минуты сроку!

Тойво подошел к индусу, взял у него мегафон.

— Слушайте меня, господа офицеры, — раздался его спокойный, но не терпящий возражения голос. — Курс эскадре: зюйд-зюйд-вест. Скорость крейсерская. Через полчаса окажетесь в знакомых местах. Всего вам доброго и спасибо за фейерверк!

— Радируют "кто вы"? — сказал Парьяхауна.

— Да люди мы, люди, — улыбнувшись широко и беспечно, произнес Тойво. — Сборная мира по волшебству и белой магии.

Ответ магистра вызвал у ведунов одобрительные возгласы.

— Точнее не скажешь! — резюмировал общее настроение Дитрих.

Рассвет был блекл и бледен. Густые облака сплошной пеленой закрыли солнце. Поеживаясь от прохладного сырого ветерка, Ярослав поплотнее закутался в дареную куртку.

— Ничего тут необычного нет, — Свен подбросил в костер пару сухих веток и подсел поближе. — Все, что нас окружает, есть лишь хаотическое движение молекул, несколько подправляемое электромагнитными волнами различных категорий. В свою очередь молекулы — соединения атомов, атомы же всего-навсего — сгустки электромагнитных полей. Каким образом это получается? Правильно — весь мир, и мы в том же числе, — бесконечное сочетание полей. Одно поде воздействует на другое. Чем целенаправленнее воздействие, тем оно сильнее. Пример — обычное стекло и линза.

Стойчо хотел что-то добавить, но Патрик одернул его коротким, но энергичным жестом, — молчи, дескать.

— В течение веков люди плохо понимали строение мира, но прекрасно видели, что кое-кто из них изменяет окружающее, не прилагая к тому физических усилий. В свою очередь, те, кто умел это делать, приписывали себе отражение божественной или злодейской силы. Методом "тыка" наиболее одаренные учились концентрировать собственное воздействие на прочие поля. Заговор или заклятье — это звуковое сочетание, при помощи которого психика человека приводит в действие подсознательный механизм превращения организма в излучатель электромагнитных волн. В своеобразную электромагнитную линзу. В принципе, это может любой, но существует большой разброс в количестве задействованной энергии. Во-первых, просто потому, что у одного энергии больше. А во-вторых, потому, что не все в равной степени способны ее использовать. У Дитриха, к примеру, энергии больше, чем у Мустанга, но индеец запускает ее почти на полную катушку, а Дитрих — чуть больше половины. И естественно — разные результаты. Твой показатель энергии — пятнадцать. У Тойво — сотня. Но это не значит, что семеро Ярославов управятся с одним Магистром. У него система отлажена, а вы сможете задействовать лишь семь-восемь процентов собственной мощи. Мы сделаем все, что успеем до Главного Испытания, чтобы помочь тебе овладеть этим уменьем, но и ты должен постараться, как никогда.

— А для чего тогда нужен талисман?

— Колебания твоих волн резонирует аметист, — сказал Патрик. — Это вроде дополнительной линзы. У меня — сапфир. У Стойчо — берилл. И так далее. Правда есть минерал, который резонирует со всеми. Соображаешь какой отпор получило бы Зло, если бы срезонировало наше общее воздействие?!

— Ну это, как если всем три раза топнуть на каменном мосту...

— Вот-вот. К сожалению, в наших книгах нет описания этого минерала. Мы очень надеялись, что оно сохранилось у русов...

— А может это просто выдумка?

— Нет. Ссылки на него есть в разных книгах. "То, что лучится белою силой..." Не могли же ведуны разных стран сообща писать о несуществующем объекте. Беда в другом — штука эта была столь обычна, столь распространена, что никому и в голову не пришло ее описать. Мы уж тут всё перепробовали. Алмаз, к примеру, резонирует с половиной собравшихся, а вот с Тойво — никак!

— А Зло? Что такое Зло?

— Да тоже определенное сочетаний полей. Оно всюду понемногу присутствует. Но где-то далеко в межгалактическом пространстве оно перешло в стадию саморезонанса. Это уже бывало, правда в небольших масштабах. И, понимаешь, чем больший объем оно захватывает, тем сильней резонанс; а чем сильней резонанс, тем больший объём подвергается его воздействию. И так до бесконечности. Просто волны становятся все мощней и мощней, по особому структурируют другие поля так, что их энергия тоже входит в энергию волн Зла. Ну, лешие да кикиморы всегда легче поддавались подобному воздействию, нежели иным-прочим, а тут вон дело дошло до того, что домовые — и то взбесились, кто помоложе!

— А что ты скалишься? — возмутился болгарин, заметив невольную усмешку Ярослава. — Я сам за последний год в пяти или шести домах тамошних обитателей утихомиривал. В одном вообще из себя выплеснулся. Захожу — сидит; молодой совсем — лет шестидесяти — а злой, как черт. Я ему говорю — ты чего, мол, хозяев пугаешь? А он молчит, да как волчонок, на меня зыркает. "Не зыркай, — говорю, — а то я тебе так зыркну — свое имя забудешь, не только подружкино!" Видал я кстати его подружку. Она, по их понятиям, очень ничего: ушки мохнатые, как у медвежонка, и носик торчком. Словом — обаяшка. А он меня, видать, не понял; решил наверное, что я экстрасенс какой-нибудь... В общем — вижу, крадется, а сам пряглядывает чем в меня таким запустить. Я хозяев — за двери, а сам встал посреди комнаты и озираюсь, будто "специалист по контактам". Вот он ко мне подкрался и — хвать за стул. А я его за ручонку — хвать! Да по заднице его! По заднице! "Еще раз бузить начнешь, — говорю. — Я на тебя такое заклятье наложу — все соплеменники за животики схватятся!" Унялся... А ты скалишься! Вот — дай Бог — домой вернешься, посмотрим как глазенки вытаращишь!

Ярослав уже давно перестал удивляться. Выслушав горячий рассказ Стойчо, подумал: "А что? Жизнь, за какие-то сутки, пожалуй, переменилась совершенно. Кто его знает что увижу, вернувшись!" К костру подошел Дитрих, неся на плече большое сучковатое бревно; тоненькая струйка воды, промочив рубашку, лениво стекала по мощному локтю.

— Волнами прибило, — сказал он, отдуваясь. — Никогда б не подумал, что в Серединном море плавник встречается!

— Много прибило-то? — Свен перехватил бревно и аккуратно уложил его поближе к огню — просохнуть.

— Четыре больших, а так — щепа крупная.

Хмурее сырое утро очень беспокоило Тойво — глава ведунов предполагал, что энергии, накопленной загодя, может оказаться совершенно недостаточно для второй Ночи Испытания. А солнце упорно не желало вставать. Девятеро, пошептавшись, предложили построить ветряк, но ветра не было тоже. Пришлось отказаться и от идеи приливной электростанции — море лежало гладкое, как зеркало. Повздыхав и покряхтев, Тойво велел пилить деревья и прогревать камень возле самого излучателя. Дитрих, Мустанг, и еще несколько ведунов отправились на поиски случайного топлива; Патрик, Стойчо, Ярослав, Свен и Годо перетащили к излучателю из кузни все запасы угля; а Парьяхауна приспособил к костру отражатель, дабы уменьшить бесполезную трату тепла.

— Ерунда все это, — сказал Годо, глядя на блеклое пламя с грустной задумчивостью. — Птенчик для крокодила — не пища! Что?

Никто не возразил — все были согласны.

— Эх, надо было просто пустить ко дну адмирала — дешевле б вышло, — сожалеюще помечтал Стойчо.

Вдали показалась вереница спутников Дитриха. Будто муравьи к муравейнику волокли нежданно обретенную добычу. Бессмысленно и трогательно в одно и то же время.

— Не пивать мне больше "Гиннеса", — вздохнул Патрик.

Похоже. Похоже. Ярославу снова стало не по себе. Временами, забывшись, он начинал воспринимать все происходящее, как воинские учения: собрались, побегали, постреляли, и с достоинством разошлись. Все живые и здоровые. Наверное, этому восприятию немало способствовал решительный успех в предыдущих испытаниях. Но стоило вспомнить мрачные глазищи Сторожкого, его властный голос, и мороз пробегал по спине Ярослава, заставляя плотнее кутаться в дареную куртку. Кое-кто догадывался о его состоянии — то один, то другой отвлекал новичка от мрачных мыслей.

— А к какому типу существ принадлежит Луг? — спросил он Патрика, отвернувшись от трудолюбивых добытчиков плавника.

Ирландец неопределенно пожал плечами:

— Бог его знает! Достоверно известно, что Луг обладает чудовищной чародейскою силой. До какой степени простирается его могущество никому не ведомо, но Тойво потратил массу времени, пытаясь воздействовать на него, и все без толку. Никакого отпора он правда не получил... Стена. Понимаешь? Холодная непроницаемая стена. У меня есть парочка заклинаний, обеспечивающих мелкие услуги этого существа. И только. Он ни разу не пытался дать понять нам, на какой он стороне, ни разу не выразил удовлетворения или тревоги по поводу наступления

Зла. Такое ощущение — ему все — равно.

— Я не помню, говорил я об этом, — сказал Ярослав. — Меня всегда привлекала история. И хотя в чародействе я — дуб — тем не менее, мне известно, что наши ведуны Луга не знают.

— Заблуждаешься, братушка, — Стойчо, поднатужившись, перекатил бревно с бока на бок.— Луга знают все. Называют по-разному, это верно, но явление известное. Наиболее подробно описано ирландцами, финнами и русами.

Не время было конечно выяснять отношения, но Ярославу это название порядком приелось.

— Что ты заладил: "русы", "русы"? Русский я, славянин. Как и ты, кстати.

— Не-е, — болгарин весело с хитринкой покивал головой. — От славян здесь только я — Стойчо Боров. Русские конечно славяне, да только ты-то — рус!

— А, по-твоему, это большая разница?

— Изрядная. У русов чародейство в два раза древнее славянского. Даже Магистр точно не знает кто кого ведовству обучал: финны русов иди русы — финнов.

Ярослав слушал болгарина с недоверием, но, взглянув на окружающих, понял, что Стойчо не шутит. Это было непонятно.

— Славян много, — подтвердил Свен, — а русов если с тысячу наберется, то...

— Потому ты последним и прибыл, — закончил Патрик. — Пока вас вычислили, пока искали носителей Силы...

— Чем же русы от славян отличаются? — Ярослав и не пытался скрыть растерянности.

— Ничем, — засмеялся Дитрих. — Ведуны имеют более длительную традицию. Видишь ли, друг, русы населяли территорию от Тихого до Атлантического океана. Правда звались они тогда несколько иначе.

— Динами,— сказал Стойчо.— Или донами. Или данами. Славяне принадлежат к дино-донскому корню.

— А мы — к динскому, — сказал Двойной Перс.

— И мы, — подхватил Парьяхауна.

— А мы — к данскому, — доложил Патрик.

— А мы — тем более! — заявили хором Свен и Дитрих.

— Но это — лишь корни, — Годо обвел бледнолицых ехидным взором. — А ты — рус целиком. И папа — рус. И мама — русиночка. Вот они и надеялись, что в такой семье должна Книга храниться. Здорово ты нас разочаровал, Яро!

— Да уж, — вздохнул Парьяхауна. — Нечего сказать, хорош родственничек!

Из дальнейшего разговора выяснилось, что "светлые дины", к которым имел честь принадлежать Ярослав, в свое время заселили добрую треть Азии, смешавшись со многими туземными племенами. В результате подобного смешения образовалось с полдюжины новых народов. К величайшему сожалению, беспрерывные войны, ведущиеся "светлыми", практически свели на нет истинных чародеев. Традиция на какое-то время прервалась, а возобновившись, начала развиваться на новых принципах. Древняя же традиция продолжалась в среде тех, кто остался на прародине. Финские чародеи были единственными достойными соперниками коренных русов — динов, близко к ним стояли приморские северные народы — эвенки, эскимосы... но у последних традиция передавалась путем непосредственного контакта, тогда как русы и финны копили знания в книгах. Эвенк Илчин был очень сильным ведуном благодаря собственному усердию, поскольку его учитель не мог вообще-то похвалиться большими успехами в искусстве волхвования.

— Мошенник был, однако, — кратко пояснил старый шаман, попыхивая короткой деревянной трубочкой. — На уровне экстрасенса. Половину полученного освоить не сумел, если чему и мог обучить, так разве паре-другой цирковых фокусов. Самому доходить до всего пришлось...

Отсутствие Книги русов сильно беспокоило ведунов. Древнее предсказание дагонов гласило, что бой с Абсолютным Злом окажется успешным лишь в том случае, если будут найдены заветное Заклинание Азии и Талисман Мира.

"Смело на Тьму наступят Шестеро и Седьмой", — продекламировал Годо и, оглянувшись, тихо добавил: — Интересно было бы знать, кто из нас будет в числе Шестерых.

— Меня-то уж точно там не окажется, — вздохнул Дитрих. — Илчин, сможешь ли ты удержать Волну? Что молчишь?

— Зло наступает, — ответствовал эвенк с великолепным хладнокровием. — Воля Левиафана крепнет с каждой минутой. Трудно, однако, говорить, как все повернется; одно могу обещать, брат Дитрих, пока Илчин жив. Зверю тропа на сушу закрыта.

Ярослав почувствовал себя почти преступником. Его здесь так ждали, такие надежды связывали с его прибытием... Какая от него польза Сообществу? Одни хлопоты: накормить, напоить, спать уложить! Мечом одарили, талисман на шею навесили, а он и то и другое едва Врагу не отдал. И то, что остальные обитатели острова ни словом не упрекнули его, если не считать в общем-то обычных мужских подначек, не только не успокаивало, а отягощало чувством вины и ненужности.

Чем он им может помочь? Девять десятых из того, о чем они говорили между собой, для него было тайной за семью печатями, хотя Стойчо и пытался наскоро разъяснять суть обсуждаемых проблем.

Он подошел к Илчину, сидевшему на корточках возле одного из свежих пеньков. Старый эвенк приоткрыл глаза и вынул изо рта неразлучную свою трубочку.

— Присаживайся, земляк.

— Скажи, Илчин, зачем я здесь?

— Тебе объяснили, — коротко отозвался шаман, заново смежив веки.

Ярослав сел рядом, откинувшись спиной на шершавый столбик пенька. Кто бы мог подумать, что худенький старичок, непрерывно чадящий крепчайшим махорочным дымом, на самом деле один из могущественных чародеев, к которому с почтением относятся четыре дюжины отборных ведунов со всего света! Да что там говорить возле него и сидеть-то было одно удовольствие — таким несокрушимым спокойствием веяло от его тщедушной фигуры.

— Я не про это, Илчин, — сказал Ярослав, немного помолчав, чтобы поточнее выразить охватившие его сомнения. — Что я могу сделать, чем могу быть полезен?

— Хватило бы и того, что ты уже совершил, — отозвался шаман, блаженно жмурясь. — На кого Маркуша клюнул, а? Кто Магистра в сомнении утешил? Нынешней ночью, земляк, многие из нас жизни лишатся; сегодня потребуется не только магия, но и неутомимые руки... Ты, кажись, в десанте сапогами гремел, а?

Ярослав кивнул.

— Вот видишь... — подытожил удовлетворенно эвенк. — Подвинься ближе, рус, я тебе кое-что на ухо скажу. Только сначала с Волны сойди.

Ярослав быстро прикрылся "зеркальным экраном", с любопытством взглянул на шамана. Тот не спеша опустил трубку, глубоко вздохнул и сказал тихо-тихо:

— Этой ночью прервется жизнь могущественных ведунов. Ночь Славы и Гибели Тайно и Илчина родит Семерых. В их числе не будет Дитриха. Он уйдет, совершив подвиг, каких не знавали последнюю тысячу лет. Илчин не видит, кто останется, но знает наверняка — рус уцелеет. Есть такая поговорка, Яро, ее ныне мало кто помнит: "Третья ночь — для руса". Это не о прошлом, Яро, это — про будущее. Ее произносят, когда хотят подчеркнуть особую ответственность. Вторая ночь — для нас. Третья — твоя, земляк.

— Я ничем не сумею помочь... — Ярослав беспомощно развел руки. — Я новичок, я не знаю Заклинания, не знаю того, "что лучится белою силой". Даже Книги русов не видел.

— Годо не зря напомнил, кто твои родители, Яро, — прошептал шаман, глядя на зеркально-облачную поверхность Серединного моря. — Слыхал что-нибудь о наследственной памяти?

— Очень мало. Разве что в фантастических романах читал.

— Ну что же, — Илчин на мгновение оскалил свои зубы в невеселой усмешке. — Придется дремучему старому шаману поучить будущего историка в этом деле. Гены, молодой человек, не вечны — со временем они меняются. Дикие собаки не лают. Лай изобретен домашними собаками для общения с людьми. Все чаще появляются сообщения о говорящих собаках. Этому они не могли научиться у своих родителей это результат длительной градации домашних собак. Понятно изъясняюсь?

— Абсолютно.

— Эти изменения в генах связаны с информацией, накопленной многими поколениями предков. Одна-две-три молекулы добавились или убавились, а то и заместились иными. Потом еще и еще... Понятно?

— Значит, информация хранится в генах, а через них и во внешности человека?

— На этом, кстати, и основана физиогномистика, — подтвердил Илчин и пренебрежительно махнул рукой. — Но это вообще-то не наука, а так — черновые наброски. Короче, клетки человеческого тела хранят информацию о прошлом. В том числе и клетки головного мозга. В определенных условиях эта информация выходит наружу. Знакомо ли тебе ощущение прошедшести?

— Дежа вю? Когда кажется, что ты знаешь, какие слова сейчас произнесет твой собеседник?

— Да. И когда чудится, что с тобой уже это случилось когда-то. Доходит, молодой человек?

— Значит, ты рассчитываешь на пробуждение моей генной информации?

— Я рассчитываю? — Илчин отрицательно помотал головой и сказал твердо и убежденно. — Это утверждает народная мудрость, а в ней и генетическая память куда крепче, чем в моем учителе-остолопе! Ты — рус, а следовательно, кто-то из твоих предков либо знал, либо изобрел Заклинание Азии. Такая штука не могла не отразиться в наследственности. Недаром именно русы имеют и имели сильнейших ведунов.

— Почему же его не может вспомнить Магистр?

— На это у меня есть только личная догадка. Тойво ведун потомственный. Его память перегружена знанием. Заклинание Азии накрыто еще десятком слоев, оно сидит слишком глубоко. У тебя ведуны в родне были?

Ярослав совсем было собрался категорически опровергнуть подобное предположение, но, то ли повинуясь неспешной повадке шамана, то ли потому, что сказались уже качественные изменения полученной информации, придержал язык и сначала крепко призадумался.

— Из тех, кого я помню и про кого слышал, нет, — осторожно промолвил он, спустя минуту.

Эвенк с некоторым удивлением и в то же время одобрительно покачал бородой:

— Быстро, однако, мудрости набираешься, земляк! Что касается твоих родичей, то кое-кто в ведунах или колдунах, безусловно, хаживал — не из ничего же твоя Сила поднялась! Чем меньше их было в твоем древе, тем лучше, земляк.

— А ты это точно знаешь? Иди так — из области предположений?

Гнев сверкнул в желтых кошачьих глазах шамана. Сверкнул и пропал. Кротким, едва ли не просительным тоном прозвучал ответ грозного Илчина:

— Забыл с кем говоришь, землячок, а?

Мглистый, сумрачный день со скоростью сверхзвукового истребителя приближался к концу. Серо-синие облака, застилавшие небо, прямо на глазах превратились сначала в синие, потом в темно-лиловые...

Ведуны как-то незаметно притихли. Ужин поглощали молчком, сбившись в тесный кружок у костра, Тойво тянул до последнего, не желая включать "солнце" раньше крайней необходимости.

После урока фехтования на мечах, преподанного Двойным Персом, Якудзой и Патриком, Ярослав с наслаждением воспринял резкую вечернюю прохладу. Мышцы разогрелись, в жилах будто не кровь текла, а жидкий огонь.

Он почти не боялся наступления ночи, обнадеженный Илчином, и не прочь был поболтать.

— Отойдем в сторонку, братушка, — попросил он охочего на беседы Стояна, не желая нарушать общего сосредоточенного молчания.

Стойчо с готовностью выбрался из круга. Отойдя, они сели у стен кузни. Закурили.

— Я вот что хотел спросить у тебя, — начал Ярослав. — Почему сторонники Зла не нападают до ночи? Боятся, что ли?

— Нет, — спокойно ответствовал ведун, щурясь от табачного дыма. — Им солнечный свет мешает. Фотоны создают помехи резонансу зловредных излучений. Конечно, простейшие действия, вроде порчи и сглаза, возможны и днем, но, во-первых, в пределах видимости, а во-вторых, результат чрезвычайно ничтожен. Впрочем, и борьба с колдуном как таковым днем малоэффективна.

— Это почему же?

— А ты думаешь, нанося вред какому бы то ни было живому существу, мы пользуемся излучениями добра? — хмыкнул болгарин. — Фотонам без разницы, кто создает злокачественные поля — ты или Маркуша. Они их разрушают только потому, что такова их природа. Ночь одинаково способствует и колдуну, и ведуну. Точнее — не препятствует. Вот как, по-твоему, почему сегодня день такой сумрачный?

Ярослав молча пожал плечами.

— Зло наступает. Резонанс настолько силен, что почти не пропускает пучки фотонов. Ты заметил — твой талисман не холодит? По той же причине: вокруг нас очень враждебное поле. Но это еще полбеды. До того, как люди приучились сжигать себе подобных на кострах, даже огонь затруднял злодейские воздействия. Введя его в свой арсенал, злое поле приспособилось к нему.

— Погоди-погоди! — Ярослав почувствовал, что здесь что-то не сходится. — А лазеры?

— Что — лазеры? — не понял Борев.

— Ну ведь лазеры тоже созданы для убийства. Помнится, еще Архимед жег линзой римские корабли.

— Это верно — корабли, а не людей. И лазеры еще не участвовали в уничтожении людей. Кроме того, существует критическая точка, некий предел, после которого злодейское поле начинает подстраиваться под новую помеху. Нынешней ночью ты увидишь, каких чудовищ наготовят для нас лучшие колдуны мира. И чем тусклее будет светить наш "торшер", тем страшнее и зловредней будут становиться эти твари. Держись в световом круге, братушка! Держись в круге! Но не забывай — твой меч должен разить все, что появится у черты Света и Тьмы, ибо само присутствие творений Зан-Гу и Нгумы воздействует на подавление "Солнца Девятерых". Даже если тебя станет выворачивать наизнанку, даже если в штаны наложишь, рази без устали!

Ярослав уже видел Стойчо в веселье и гневе, сейчас узнал его и в страхе. Когда он произносил завершение тирады, пальцы его, сжимающие сигарету, дрогнули два-три раза.

— Не приведи Бог увидеть, как свет погаснет, — добавил он тихо.

Громовой вопль вонзился в барабанные перепонки Ярослава в то же мгновение. Резко обернувшись, он увидел, как, касаясь самых туч, понеслась на остров громада волны. Изогнувшись в позе атакующей кобры, мчался на гребне Левиафан — неистребимое Зло мира.

— Началось! — ахнул Стойчо, и Ярослав вдруг понял, что и болгарин в душе не верил в истинность Испытания. Но, как бы то ни было, Стойчо Борева недаром призвали на остров! Вскинув руки, он "выхватил" из подпространства блистающий изумрудами меч и бросился к краю обрыва, крикнув на ходу:

— За мной, братушка!

Точно горсть гороха, брошенная умелой мошной рукой, рассыпались ведуны по периметру Острова. Торжествующе треснув молнией разряда, вспыхнуло "Солнце Девятерых", осветив берег и воды метров на сто вокруг него. Волна, натолкнувшись на эту границу, рухнула вниз, осыпав остров крупными брызгами, и тут же покатилась назад, вновь собирая зловещую силу.

Ярослав бегло осмотрелся. Справа, шагах в восьми, огромной статуей застыл Свен, слева — Стойчо. У чаши энергопередатчика виднелась согнутая фигура Илчина. На крыше кузни, прикрывая ладонью глаза от сияющего шара, встал Магистр. Сегодня была Его Ночь. Волна ударила снова, потом еще и еще... Левиафан пришел в неистовство. Его рев сотрясал жалкий кусочек суши, врезался в мозг людей, осмелившихся противиться его неодолимой жажде могущества и неутолимому голоду. Но Илчин все так же сидел у чаши, попыхивая длинной шаманской трубкой, и Волна по-прежнему дробилась о границу света.

Пока все шло нормально, несмотря на атаки Червя, но Ярослав с нарастающим чувством ужаса вдруг заметил, что сама Граница потихоньку отступает все ближе к острову. Камни на цепочке и мече становились все ярче, шее стало тепло от нагревшегося оберега. Пришлось окружить себя зеркальной сферой, но страх нарастал. Нарастало и нетерпение. Ярослав уже почти желал открытой схватки с силами Зла, не зная того, что схватка уже идет. Только вместо мечей Границу держит еще соединенная воля ведовской цепи.

Но уж таково и было Испытание, что с каждой минутой усиливалось злодейское поле, увеличивая могущество Левиафана. Соответственно слабела и воля Добра. За полтора часа Граница передвинулась почти к самому острову.

— Если дело и дальше так пойдет, мы и до Часа Быка не продержимся! — крикнул Стойчо.

— Твердь меньше подвержена резонансу, — раздался справа обнадеживающий голос Свена. — Держись крепче, Яро!

Тень медленно, словно нехотя, вползла на берег... В то же мгновение ударила Волна... Чудовищная облезлая обезьяна с оголенным черепом, пылающими красным огнем зрачками и клыками, точно у кабана, бросилась на Ярослава. Не столько испугавшись, сколько удивляясь — откуда взялась-то, — Ярослав судорожным движением выставил острие меча на вытянутую руку. И ощутил сильный толчок, будто бревно отразил. Обезьяна исчезла, но секунду-другую спустя на ее месте возник высоченный, плоский, как доска, "гуманоид" с перепончатыми лапами, снабженными острыми когтями, и пустыми глазницами. Он неуклюже, но достаточно уверенно увернулся от взмаха ведовского меча, и его внезапно удлинившаяся уродливая рука едва не впилась Ярославу прямо в лицо. Содрогнувшись от омерзения, новоявленный ведун, в свою очередь, отклонился и полоснул руку клинком. Чудовище тут же растаяло. Впрочем, передышки не последовало — сверху, пронзительно крича, спланировала гигантская летучая мышь, пришлось разбираться с ней. Да еще нужно было следить за тем, чтобы не оказаться за чертой света.

Сердце Ярослава продолжало трепетать от страха и брезгливости, но постепенно душой его все больше завладевало облегчающее чувство ярости и своей полезности. Здесь действительно очень пригодилась его служба в десанте — по числу уничтоженной нечисти он далеко обошел многих ведунов, и в том, что Граница несколько замедлила свое отступление, была и его заслуга. Одно было худо — с каждым разом чудища становились все гнуснее и свирепее. А главное — увертливей. Летучие мыши-вампиры досаждали особо. Набрав высоту, они с молниеносной скоростью набрасывались на Границу и, скользнув по ней, тут же уносились прочь невредимыми. Волна Левиафана била и била по Острову, порождая новую нечисть. Спустя три или четыре часа после начала Испытания Граница просто кишела самыми кошмарными по виду и сущности тварями. Несмотря на то, что окружность Света уменьшилась едва ли не вдвое, так, что до соседей оставалось не больше трех шагов, ведуны не успевали уже очищать ее от нечисти.

Впрочем, были и потери... Из сорока восьми бойцов Остров Луга потерял почти половину. Кто-то вовремя не отступил, кто-то в запале сам высунулся в сторону Тьмы, кого-то зацепили и уволокли за Черту... Не видно было Мустанга, Якудзы и Салмата; буквально на глазах у Ярослава несколько тварей на части разодрали Аршака, до последнего мгновения размахивавшего мечом. От десятка ядоносных ран выродился в мутанта Чезаре Даниано; хорошо еще Ван Ши вовремя перехватил его и испепелил, но и сам изнемог в схватке — одна из крылатых мышей выбила китайца из Круга... Рыча от ярости и досады, ведуны пятились вдоль отступающей Границы... Пал Парьяхауна, страшный семиметровый упырь выхватил из цепи Парджу и утащил во мглу. Обезумевший от гнева и безнадежности Шимон сам выпрыгнул за пределы Круга и сразил не менее десятка фантомов, прежде чем умертвили его.

Левиафан бесновался у берега, но неодолимая сила удерживала Зверя на месте — Илчин, истративший последний запас табака, грезил наяву, откинув голову назад и блуждая невидящим взором по светоносному куполу, над которым кружил трехголовый дракон. Это был не "киношный" эффектный "летающий ящер", а уродливое порождение Абсолютного Зла, разящее орудие Тьмы. Никто не знал, создано ли оно волей чародеев или просто пробудилось от древнего сна. Никто не знал, почему оно медлит. Казалось, Дракон высматривает кого-то. А может, просто выжидает подходящего момента.

Круг сужался. Звенели от напряжения камни талисманов, пылая в сумерках, точно близкие звезды. Мерцали ведовские клинки. Ломило плечи и спины, соленые струйки стекали по истомленным телам... Уж пали Девятеро, лишь Чаупья по-прежнему держал Границу, но изнемогал и он. Пал Туа, раскушенный пополам чудовищем, которое не поддавалось никакой классификации — даже ведовской. Тварь эта весьма досаждала защитникам Острова. В конце концов Годо сумел так раздразнить ее, что она забыла о всякой осторожности, ворвалась в Круг и исчезла... оставив после себя зловонную лужу, испарившуюся несколько минут спустя.

Круг сужался. Разя направо и налево, Ярослав потерял счет времени и избитой нежити. Он не мечтал о победе, все чаще и чаще его посещало навязчивое желание умереть, чтобы избавиться от Испытания. Единственное, что его еще удивляло в этом кошмаре — почему его не тошнит! Каким-то внутренним чутьем он понял причину исчезновения первых незамысловатых и довольно ординарных порождений Мрака и, поняв, потерял всякую надежду на благоприятный исход. Твари прогрессировали не по воле Зан-Гу и Нгуму либо еще какого чародея, они самосовершенствовались в резонансе Абсолютного Зла. За этими чудовищами маячила куда более могущественная Сила, возрождавшая и направлявшая их. И эта мощь черпала энергию в самой себе.

Ни исполинская воля Илчина и Тойво, ни разящие мечи не могли остановить Черту: единственное, на что были направлены их усилия, — замедлить ее продвижение.

Светоносный шар становился все меньше; даже в самом Круге свет поблек, потускнел, будто съежился. Ведуны отступали, сам Тойво слез с кузни и перешел к Илчину.

Они сидели напротив друг друга и молчали, сосредоточившись; крупный алмаз сверкал на груди эвенка, и синий огонь сапфиров сиял на финском колье. Ведуны отступали. Из сорока восьми человек в Круге оставались всего двенадцать. Двоих Ярослав не знал, иди, если точнее, знал плохо — кариба и индонезийца Умо. Прочих он числил в своих друзьях, хотя это определение не очень-то подходило к Тойво, Илчину и Двойному Персу. До энергетического канала было рукой подать, когда Крылатая Тварь с беззвучным воем, отдавшимся дрожью в почве, ринулась сверху, целя на Чашу передатчика. На груди Илчина вдребезги разлетелся алмаз, десять молний сорвались с пальцев шамана и ударили в дракона, отшвырнули и подожгли его ослепительным зеленым огнем. В то же мгновение мерзкий оборотень в облике волко-ящера полоснул отвлекшегося Ярослава по плечу когтями, сочащимися желтоватым ядом. Сказать, что это было больно, — значило ничего не сказать! Казалось, от плеча к сердцу и мозгу не спеша стали вонзать ледяные иглы, он не мог кричать дыхание перехватило, не мог даже сознание потерять, оставалось лишь ожидать самого худшего. А худшее означало не просто обычную смерть, а перерождение в нежить.

Но друзья не бросили Ярослава: Стойчо и Патрик подхватили его под руки и отвели к Чаше энергетического канала. Их места тут же заняли Свен и Дитрих. Годо и Чаупья тоже расширили свои участки обороны. Лечение было молниеносным и не менее болезненным, чем само ранение: Стойчо прижал к порезам клинок Ярославова меча, отчего "иглы" из ледяных превратились в раскаленные, а Патрик, пробравшись сквозь защиту Ярослава, обрушил на него полтора десятка заклинаний, от которых молодого ведуна заломало в сильнейших судорогах. Кто знает — вынес ли бы он подобную терапию, если бы самозваные лекари не приняли на себя часть его страданий?!

К тому времени, когда Ярослав смог немного отвлечься от боли и окинуть взглядом поле боя, он увидел, что дела вовсе плохи. Уже кузня скрылась за непроницаемой стеной Тьмы, уже за пределами Черты остались все деревья Острова. Обняв друзей за плечи, Ярослав поднялся. Его шатало, будто стакан принял. Стойчо, переглянувшись с ирландцем, вынул свой меч из подпространства и поспешил на помощь Чаупье, отбивавшемуся от полудюжины творений Зла самого отвратительного образа. Ярослав прислонился к горячему плечу Патрика и терпеливо ждал пока восстановятся силы: жар, источаемый телом молодого ведуна, постепенно утихомиривал его собственную зябкую дрожь. Свен и Дитрих бились как древние исполины, описание которых Ярослав встречал в старинных легендах, их клинки беспрерывно кромсали наступающую нечисть, сверкая ослепительными белыми молниями. Сегодня им позавидовали бы и Вельсунги!

— Что там Вельсунги! — хмыкнул Патрик. — Этих парней я не поменял бы на самого Кухулина!

Слабый вскрик прозвучал бедой. Ирландец и рус, обернувшись на звук, ахнули в голос — там, где сидел белый шаман эвенков, не было ничего, кроме маленькой кучки костей, перевитых серебряной цепью. Из Чаши энергоканала вилась тонюсенькая красная нить, "Солнце Девятерых" тускнело на глазах. В течение нескольких секунд, пока друзья осмысливали происшедшее, погибли Рустам и Кариб.

Умо, выставив длинное копье с мерцающим наконечником, первым принял натиск ворвавшегося на остров Левиафана. Одним ударом гигантского своего хвоста Зверь перешиб пополам и копье, и индонезийца. Его пасть широко распахнулась и нависла над Дитрихом. Патрик — единственный из всех — успел метнуть в Червя молнии с правой руки, и это задержало того на какое-то мгновение; разрезаемый зубами-шильями богатырь-германец двумя руками вскинул над собой блистающий меч, вонзил его и, умирая, выкрикнул из последних сил: "Дану, дану обере Харр!"

Червь взревел от нестерпимой муки так, что все оглохли и, побросав оружие, схватились за головы. Граница рухнула. Со всех сторон на последних защитников Острова покатилась волна воспрявшей нежити. Казалось, все было кончено раз и навсегда.

И в этот час торжества и ликования Зла грозный клич остановил сатанинскую силу — Магистр Тойво Злосчастный пустил в ход свое последнее средство. Он вспрыгнул на Чашу энергетического канала и, широко раскинув руки, воспламенил себя. Ослепительное белое сияние в мгновение ока выжгло всю нежить, захватившую Остров. Завывающий Левиафан кубарем скатился в море и умчался вдаль.

Несколько минут на Острове царило полное безмолвие; уцелевшие ведуны молча склонили головы перед новым обликом своего великого Магистра. Его свет изливался на них, усталых, озлобленных, опустошенных неслыханным доныне сражением, наполняя новой силой и прогоняя тревогу. Первым на колено встал Патрик О'Халлаган. Его рыжая грива, овеваемая свежим ночным бризом, напомнила Ярославу давний полевой пожар, что часами наблюдали они с пацанами из бабкиного села; синие глаза блистали непрошенной влагой.

— Много великих ведунов было на свете, Тойво! — сказал Патрик. — Но в наших книгах я не встречал подобного тебе.

— И я, — сказал Годо.

— И я, — сказал Стоян.

— И я, — промолвил Свен.

Ярослав молча отвесил земной поклон.

— Там, где приносятся Жертвы, Тьма бессильна, — сказал Патрик. — Покуда она над миром, живым я с Острова — ни ногой!

— Принимаю зарок! — сказал Стоян.

— И я, — сказал Годо.

— И я, — сказал Свен.

— И я, — молвил Чаупья.

— И я, — сказал Ярослав.

Они по очереди коснулись рукой прозрачной не то стеклянной, не то хрустальной оболочки, заменившей кожу Магистру. Она казалась живой, ибо она была тепла, словно сердце друга. Остекленевшие глаза смотрели гордо и грозно, бросая вызов свирепым силам Зла. Годо задержался возле светоносной скульптуры дольше других, наконец отошел и он.

— Нам нужен новый глава, братья, — сказал он хладнокровно.

Ведуны, занятые погребением останков Илчина, промолчали. Когда кости и череп шамана были покрыты толстым слоем камней, Патрик положил сверху серебряную оплавленную цепочку, скромный и красноречивый памятник великому чародею Сибири.

— Годо прав, — сказал он, присаживаясь к потухшему костру. — Принимай команду, Чаупья!

Индус, услышав свое имя, с недоумением обвел взглядом лица товарищей. Каждый, к кому он оборачивал черные свои глазищи, утвердительно кивнул. Можно было долго спорить о том, кто достойнее, но ведуны, как один, отдали предпочтение старейшему, дабы не терять времени и душевной энергии на подобную дискуссию.

— Я принимаю ваш выбор, братья, — твердо промолвил индус. — Свет Великого Тойво хранит нас от любой напасти. Третья Ночь потребует от каждого полной отдачи сил, а то и жизни, поэтому слушайте мой первый приказ: повелеваю спать!

Солдат не рассуждает, солдат повинуется. Тем более если сам выбрал себе командира. Через минуту все дружно храпели прямо возле Чаши энергопередатчика, только Чаупья дремал впол-уха как старший среди равных.

Проснулись запоздно, судя по сумраку, царившему в Серединном море. Патрик взглянул на часы и едва слышно выругался.

— Ты чего? — спросил Ярослав.

— Знаешь, который час? — Ирландец обернул к нему хмурое озабоченное лицо. — Полдень!

— Погоди-погоди! А по какому времени? По Гринвичу?

— По местному! — рявкнул Патрик. — Соображаешь?!

Свечение, исходившее от окаменевшего Тойво, исчезло — он сделал все, что мог, и сейчас пришло время показать себя ведунам младших поколений. Ветер резкими наскоками трепал им волосы, обрушивая на Остров громадные волны. Пена бурунов перехлестывала камень и растекалась по изжухшей за ночь траве. Пни деревьев рассыпались в труху, стоило кому-нибудь прикоснуться к ним.

Свен приволок из кузницы последнюю канистру воды. Если нечего есть, так хоть попить вволю... Правда, сначала Годо обработал ее на предмет дезактивации — мало ли чего...

— Слушай, Чаупья! — Стойчо утер мокрую бороду рукавом штормовки и подмигнул Ярославу, — говорят не знаю, правда ли, — будто Девятерым известна тайна термояда. Может, состряпаем электростанцию средней мощности?

— Можно, — покладисто отозвался новый Магистр, делая вид, что не замечает подначки. — Подсобишь?

— Само собой, — обнадежил Стойчо.

— Наверное, тебе известно, что предприятие это опасно и, если выйдет из-под контроля, немало бед натворить можно, соображаешь?

-Ну!

— Свен, дай ему лом потяжелее! Пока я аппаратуру готовлю, пускай пещеру выдолбит кубов на сто шестьдесят.

Вяло посмеявшись, ведуны снова притихли. Предстоящая ночь решала все. Невиданно грозный враг уже вышел на бой. Он почти взял верх. Войско Добра понесло невосполнимые потери. Но еще остались бойцы. Осталась и решимость. Лишь оружия не было.

— Э-эх! — протяжно вздрогнул Патрик и, запрокинув голову, запел громко и заунывно:

— Не хватит могильщиков на нас на всех!

Будет воронье пировать без помех!

Будут щиты валяться в золе!

Будет великое Зло на земле!

Жен наших вижу: стеная, они

Бродят по полю великой резни.

Вижу королеву: тоской сражена,

От побоища взор отвращает она...

— Ну, раскаркался! — не выдержал Стойчо. — И что вы, гэлы, за люди такие? Повеселей бы надо чего-нибудь!

— Можно и повеселей, — безропотно согласился О' Халлаган:

— Прости, мой край, весь мир прощай,

Меня поймали в сеть!

Но жалок тот, кто смерти ждет,

Не смея умереть!

— Ага, знаю! — поддержал Стойчо:

— Как весело, отчаянно шел к виселице он

В последний час в последний пляс

пустился Крошка Джон!

Может спляшем, а?

— Плохо знаешь, — укорил его Патрик. — Во-первых, не англичанишка какой-нибудь, пусть даже из шайки веселого Робина, а Мак-Ферсон. А во-вторых, час у него был не последний, а предвечный.

— Как-как? — вскинулся Ярослав, почувствовав смутное беспокойство.

— Предвечный. А что? — Патрик повернулся к нему и уставился, как на оракула.

"Синее око друга, твердое, как алмаз..." — подумалось Ярославу. Он не понимал, что произошло; что-то сдвинулось внутри. Не в мозгу, нет. Где-то в области сердца.

Будто невысказанные слова в груди скопились и заворочались, пробудившись от вековечного сна. И маета незнания, невысказанности разлилась по всему телу, заставив его подняться.

— Не знаю, — сказал он таким странным тоном, что голос зазвенел натянутой тетивой. — Ничего не знаю, — и добавил, постаравшись все перевести в шутку. — Братие и дружина.

— Братие и дружина... — повторил задумчиво Стоян Борев. — Мы допустили серьезную ошибку, братья. Вторая ночь могла пройти совершенно иначе. Шанс упущен, но что вы скажете, если я обращу ваше внимание на одну немаловажную особенность нашего противоборства... Мы резонируем поле по отдельности, а что если действовать сообща? На одной волне!

— То есть как? — Годо с интересом выкатил на болгарина черные, как космос, глазищи. — Общаться — я понимаю, но резонировать!.. Это же не психологическая, а физиологическая проблема. Изменить частоту ритма биоволн — абсурд!

— Не такой уж и абсурд, — сказал Чаупья. — Я что-то слышал о подобных вещах от своего наставника, но это больше похоже на вульгарную сказочку для детишек, чем на реальность.

— Есть у меня одно устаревшее заклятье, — нерешительно молвил Свен. — В древности его применяли при отправке в поход викингов... Я одно время твердо верил, что именно благодаря этому заговору и были они такими стойкими.

— Так давайте попробуем! — воодушевился Стойчо. — Нам терять нечего!

— Тогда все в круг! Взяться за руки! — скомандовал Свен, вырастая над соратниками, будто могучий дуб в кустах боярышника. — Всем сойти с Волны и повторять за мной. Трижды. Ариу-арти-пароду-смаржель!

Долго стояли они, ожидая воздействия обряда... Наконец Стойчо разочарованно сплюнул и, переключившись на Волну, дал понять, на каком месте он видел древние заговоры викингов. Потом он прошелся по адресу всех прочих заговоров, заклятий и заклинаний, потом детально обрисовал моральный, умственный и физиологический облик инопланетных соратников, потом, разозлившись всерьез, выудил из воздуха меч и, вращая им над головой, начал грозить Небесной Тьме.

— Ну, ладно, — сказал Чаупья, устало махнув рукой, — когда надоест — свистнешь!

Ярослав отошел в сторону и сел на самом обрыве, свесив ноги навстречу холодным соленым брызгам. Он смотрел на гребни волн, лижущие скалы, и грустно думал о том, что вряд ли увидит в своей жизни еще что-то, кроме этого сумрачного моря, хмурого неба и неприветливого острова. Думал и о возможных чудовищах, которым суждено расправиться с последними защитниками Добра. Какими будут они? Насколько омерзительным окажется их запредельный облик?

И не лучше ли было со славой умереть в зловонной пасти Левиафана, подобно Дитриху, чем быть растерзанным одним из порождений безличного праха? Именно это больше всего злило и возмущало его воспаленную психику. Именно это, а не сама неизбежность гибели.

Себя, конечно, было жаль, жалко было и бестрепетных своих товарищей, дважды спасших его... Черт побери! Почему все так нескладно? Почему не сработало заклинание Свена? Ведь они не просто какое-то вшивое сборище любителей поживы, а почти братья. "Встанем же в поле, братья, в черный предвечный час!" Смотри-ка, стихами заговорил!" — подумал он с внезапной усмешкой и вдруг, будто его шилом ткнули, вскочил с камня.

— Свен! Све-е-н! — крикнул он.

Встревоженный швед примчался, топоча, словно мамонт, на ходу извлекая из воздуха меч.

— Что случилось? — запыхавшись, поинтересовался он и обшарил берег пронзительным взглядом охотника-воина.

Ярослав схватил его за плечо и рывком повернул к себе.

— Кто такие викинги, Свен? Каков был метод комплектования команд?

— Тьфу ты! — сплюнул предельно возмущенный гигант-германец. — Я бегу, как дурак, думаю — случилось чего-то...

— Отвечай, бестолочь! — вскипел Ярослав, не отдавая себе отчета в выражениях, и добавил. — Отвечай, когда тебя старшие спрашивают!

Отчего-то покраснев, гигант прижал клинок к левому боку, а правую руку вытянул вдоль шва правой штанины.

— Викинги — это дружины родовых вождей, не поладивших с племенным вождем — конунгом, — сказал он, чеканя слова. — В основном. Метод комплектования — соответствующий.

— Значит — родовой?

— Точно так, — почтительно ответствовал германец.

— Но мы-то родичи, — Ярослав снова схватил его за плечи, придвинул почти вплотную, — очень-очень дальние. Не понимаешь?

— Обряд братания?! — охнул швед и с такой силой треснул себя кулаком по лбу, что Ярослав испугался, как бы сотрясения не получилось. — Ах, я, балда! Ах, дубина! Это же самоочевидно! Иноплеменные охотники всегда братались перед походом! Ведь знал же! Знал! Головы нам со Стояном поотрывать мало! Элементарщина! Сколько людей погубили, — и он замотал большущей своей кудлатой башкой, сдерживая слезы скрипом зубов.

— Цыц! — прикрикнул на него Ярослав. — Отставить истерику!

— Да-да! — Свен с признательностью похлопал друга по груди, отчего у того внутри все затряслось, и поспешно зашагал к месту сбора, скликая остальных.

— Ну, что еще? — Стойчо и не пытался скрыть раздраже—

ния. — Чего еще напридумывали?

— Нам нужна чаша. Можно — кружку, бокал, рюмку, кастрюлю — все что угодно, лишь бы жидкость собрать! — деловито распорядился швед.

— А канистра не сгодится? — усмешка сверкнула на смуглом лице Чаупьи.

— Нет, — Свен не принял юмора. — Поплоще надо.

— Все истлело, — сказал Годо с сожалением.

— Ищите! — прикрикнул Свен. — Да поживее, черти вас возьми!

Ничего не понимающие ведуны разбрелись по острову. Прошло полчаса. Тьма наступала, превращая день в подобие позднего вечера...

— Есть! — радостно крикнул Чаупья, выходя из кузни.

Все сбежались мигом. Индус держал в руках большую двухстворчатую раковину.

— Парджа ловил, — объяснил он, улыбаясь сквозь слезы воспоминания. — Из таких у нас Чаши Победы делают. По краям золотом оковывают и пьют. Парджа специально четыре штуки добыл; если верно предсказание: "Шестеро и Седьмой" — семь чаш понадобится. Семь — победителям, восьмая — Варуне. Три ракушки истлели, а этой — хоть бы что! Думал — показалось. Ногой пару раз пнул — лежит, не не рассыпается.

— Интересно, сказал Свен и, почти вырвав раковину из рук Чаупьи, передал ее Ярославу. — Как думаешь, рус, почему?

Ярослав прижал к груди тяжелую находку индуса и внимательным взглядом обежал лица дружины:

— Вы жемчуг в обереги вставляли? — спросил он, дрожащим от напряжения голосом. — Жемчуг проверяли?

— Серьга! — во всю мочь взревел Чаупья. — Серьга с жемчугом, "что лучится белою силой"! Ну почему мы были такими идиотами?! Это ж так просто!

— Минерал, созданный живым существом, обязан взаимодействовать с любым человеком, — авторитетно подтвердил Годо. И тут же добавил: — Не тяни время, Яро!

Стойчо подал индусу кнопочный нож, Ярослав — раковину. Пока новый Магистр вскрывал створки и извлекал небольшую, размером с горошину белую жемчужину, Патрик, сосредоточившись, взглядом нагревал воду в канистре. Свен вынул из цепочки талисмана серебряное звено, еще одно... Годо втиснул в колечко перламутровый шарик и зажал серебряную проволоку намертво, загнув второе звено в форме шестерки. Раковину, ошпаренную кипятком, очистили ножом.

— Ну, — сказал Годо. — Теперь чего делать станем?

— Не понял? — Стойчо первым полоснул по пальцу тонким лезвием и потряс рукой над Чашей Победы. — До сих пор не понял, брат?

— А зачем это?

— Кровное родство сотворяем, — сказал Стойчо. — Кого еще порезать?

Недоумевающий Годо пожал плечами и протянул руку, с любопытством глядя на темную лужицу в глубине раковины. Когда кровь Шестерых собралась воедино, Стойчо плеснул в чашу воды, снял талисман и окунул его в розовую жидкость. Его примеру последовали все прочие.

— Вхожу в братство, — сказал Чаупья и сделал глоток.

Все повторили обет и выпили чашу до дна.

Никакой реакции за этим действием не последовало.

Тьма стремительно сгущалась, камни-обереги звенели от напряжения.

— Терпение, сказал Свен и велел замкнуть кольцо.

— Рус, ты нашел "Талисман Азии", прими его от нас!

— Давай сюда ухо, братушка, — засмеялся Стоян и молниеносно проделал отверстие в левой мочке Ярослава.

Жемчужина слабо блеснула, едва серьга коснулась живой кровоточащей плоти. Зато погасли аметисты на клинке и кулоне. Ведуны переглянулись. И в голос выкрикнули заклинание. Камни погасли у всех, лишь жемчужина слабо светила в наступающей мгле.

— Все! — твердо сказал Свен. — Теперь нас просто так не возьмут! За дело, рус!

— За какое? — опешил Ярослав.

— Нас шестеро, — сказал Чаупья. — Ищи седьмого.

— Да, — сказал Стоян Борев, — и этот седьмой — Луг. Я верно мыслю, Патрик?

Ирландец утвердительно кивнул. Ярослав закрыл глаза, прислушался к самому себе. Ощущения были новыми и необычайно любопытными. Он чувствовал, что творится в душе у каждого из побратимов. Чувствовал неимоверную усталость индуса, нетерпение болгарина, спокойную готовность ко всему германца, напряженную сосредоточенность ирландца и несокрушимую, фаталистическую надежду дагона. Он знал, как ноет от сырости нога Свена, сломанная на мотогонках в пору самой ранней юности; слышал незатихающую боль Патрика, брошенного темнокудрой красоткой — дочкой бармена О' Рурка; понимал он и беспокойство весельчака Стойчо, оставившего дома молодую жену — завзятую кокетку; ему была открыта безмерная печаль Чаупьи — предстояло воссоздать древний орден Девяти, а где искать такую прорву учеников? Лишь у Годо все было в полном порядке: абсолютно здоровое тело и никаких домашних печалей, разве что некоторая неловкость за злодеяния отца. "Не горюй, — мысленно утешил он Годо. — Сын за отца не в ответе". И с изумлением услышал беззучный ответ: "Больно надо за каждого ублюдка страдать! Я сам по себе. Хотя кое в чем моему старику подвезло: не будь я его сыном — давно бы испепелил!"

"Откройтесь, откройтесь все!" — попросил Ярослав и погрузился в глубины чародейских миров. Бездна заклятий, заговоров и заклинаний поплыла перед его глазами.

Корчились колдуны и ведьмы, истязаемые безжалостными словами и жестами; рассыпались в прах мерзостные создания, вышедшие, казалось, из самых кошмарных снов; голубые, сиреневые, зеленые, словно виндзорская трава или изумруды всех оттенков, оранжевые, словно апельсины, красноватые, желтые, алые, как тюльпаны, поля расцветали пред мысленным взором, то расплываясь, то собираясь в огромные сферы, то зауживаясь до острого клинообразного луча. Все, что хранилось в чародейских книгах дружины, было предоставлено в его полное распоряжение. Картины мелькали перед ним, словно кадры видеохроники. Одни он пропускал, почти не разглядывая, другие задерживались, иные возвращались как-то сами собой.

Особенно поразило его одно видение, возвращавшееся раз за разом. В центре огромного бездонного болота, на крохотном клочке суши горит синий в лучах заходящего Солнца костер, несколько высоких рыжих людей, облаченных в кожаные штаны и грубые дерюжные одеяла, застегнутые на правом плече, хмуро следят за кровавым диском, тонущем в далеких осоках трясины. На широченных кожаных ремнях висят широкие прямые мечи, в ушах поблескивают серьги с разноцветными бисеринами, рыжие космы венчают медные и золотые обручи, также украшенные жемчугом, медные и золотые гривны с шей свисают на грудь. Чем глубже погружается Солнце в болото, тем мрачнее становятся бородатые лица.

Ярослав и сам ощутил тревогу, переполнявшую их. В безднах болота что-то ворочалось, смрадные пузыри всплывали и лопались вокруг островка, на глазах жухла и рассыпалась зелень болотной растительности. Было как-то неестественно тихо, даже стервятники, задолго и издалека чующие поживу, не решались приблизиться. Испарения курились вокруг, сгущались с каждой минутой. В полном безветрии они свивались в неясные, но полные угрозы сумрачные призраки, затевая чудовищный хоровод "противосолонь".

Сидящие воины все сильнее утопали в этом зловещем тумане. Усилием воли Ярослав приказал видению приблизиться. Теперь туман окружал его самого. Он ощущал тошнотворные запахи, витавшие над болотом, видел гнусные морды нежити, проплывавшие так близко, что казалось — протяни руку и прикоснешься, видел гаснущие угли костра и белые жемчужины в серьге предводителя отряда — плотного длинноногого бородача.

С последним лучом заходящего Солнца предводитель встал и раскинул руки, будто хотел обнять весь свой немногочисленный полк. Его серьга изливала вокруг неясное белое сияние, охватившее поднявшихся воинов. Из губ его, закрытых ржаными завитушками усов, понеслись звучные, ритмичные слова, складывающиеся в подобие стихов. Ярослав попробовал мысленно произнести их.

Напрасный труд — гласные и многие из согласных звуков не имели аналогий ни в русском, ни в английском языках.

"Это архаика, — вдруг услышал он мысленный посыл Чаупьи. — Таких звуков уже не осталось".

Обстановка на болотном островке между тем резко изменилась: свет белых жемчужин на глазах набирал силу, окутывая не только сушу, но и часть трясины. Отброшенный белым сиянием туман скапливался за его пределами, густел, но в самом центре островка свет сгущался тоже, образуя фигуру мощного рыжеволосого латника в серебряном панцире, блиставшем жемчужинами, с серебряным обручем на голове и браслетами на руках. Длинная белая рубаха из-под панциря ниспадала ниже колен Луга, по низу подола шел прихотливый серебряный орнамент из сочетания крестов, листьев, птиц и зверей.

Дальше Ярослав смотреть не стал, ибо главное ему было известно — "Заклинание Азии" для дружины потеряно. Ни он, ни его побратимы не произнесут надлежащих слов. Он открыл глаза и очутился в сфере белого сияния собственного талисмана. Сфера занимала мало не половину острова. В этом пространстве дышалось легко и свободно, пахло соленым морским ветром и не ощущалось наружной угрозы.

— Вот такие дела, братцы, — сказал Ярослав с досадой. — Улыбнулось нам заклинание.

— Да уж, — разочарованно молвил дагон, усаживаясь на корточки. — Что делать будем?

— А чего делать... — Стойчо пожал плечами и усмехнулся. — Мы под надежной защитой. Тьме до нас не добраться. Заметили? Чем сильнее воздействие Зла, тем большее пространство захватывает Свет. Яро, серьга не жжет?

Ярослав мотнул головой.

— Вот видите! Не исключено, что жемчуг, по закону Перехода, начнет с Землей резонировать — тогда и вовсе прекрасно.

— Умница ты наш! — вскипел Патрик. — Прямо "парадоксов друг" какой-то! Резонанс действует, пока мы рядом! Все Шестеро — рядом! Стоит одному отлучиться и — шабаш! Надолго ли нашей энергии хватит, башка твоя безмозглая! Мы обречены сидеть тут, пока кто-нибудь с голодухи ноги не протянет. А в следующую минуту остальным — конец.

— М-м-да-а, — сказал Свен. — Вот положеньице-то... Заметили? Этот длинноногий вроде бы стихами говорил... Может, ты, Яро, свои прочтешь?

— Да ну тебя! — махнул рукой Ярослав. — Нашел время!

— А что? — снова воодушевился Стойчо. — Нам времени не жалко — делать-то все равно нечего! Давай,братушка, не стесняйся.

— Да я всего одну строфу и сочинил-то, — сконфуженно проворчал Ярослав, краснея от застенчивости и честолюбия, как и подобает начинающему поэту.

Обиженный вой Левиафана раздался неподалеку от Острова. Его чудовищное тулово появилось на вспухшем вале Живой Волны.

— Опять начинается! — сказал Свен и выругался. — Мало ему одного ведовского меча, еще моего захотелось!

— Не-ет! — ехидно протянул Стойчо. — Он больше близко не сунется! Яро, братушка, посиди на месте, пока мы Червяка поближе не подманим. А как на берег вылезет, бегом к нам. Тут мы ему такую баню устроим — до самой смерти не забудет!

— Ну, иди! Иди сюда, гнусная тварь!— взревел Свен, потрясая огромным мечом. — Сюда, убийца!

Рядом с гигантом-германцем выросла напряженная фигура ирландца, следом примкнул Стоян, сверкая желтыми глазищами. В молочно-белом сиянии жемчуга их волосы реяли оранжевыми кострами, литые плечи рисовались контурами факельных чаш.

Поддавшись общему исступлению, Ярослав вскочил на ноги и крикнул, срывая голос:

— Вам, побратимы, посвятил я свои стихи! Слушайте!

Теплые плечи друга крепче каленой стали.

Синие очи друга острые, как алмаз.

Волос — ржаное пламя —

Ветры гасить устали!

Встань же, дружина, в поле

В черный Предвечный Час!

В воодушевлении, охватившем их, они упустили момент, когда свет за их спинами сгустился, закручиваясь спиралью, и из этого светового смерча сначала туманно, потом все более явственно выступила мощная фигура Луга-воина.

— Зачем вы звали меня, дети? — услышали они звучный глубокий голос и обернулись, невольно оробев.

— Тьма наступает, отче, — почтительно сказал Чаупья, кланяясь в пояс. — Великая Тьма! Лучшие ведуны Света сложили головы в борьбе с нею. Иссякают и наши силы. Шестеро нас, будь Седьмым, отче!

— А-а, это ты насчет предположения, высказанного Беловолосым Тью, — Луг широко улыбнулся и посмотрел на дагона. — Твоим родичем, Годо.

Ярослав во все глаза разглядывал своего бывшего попутчика. Вот он — бог во плоти; протяни руку — и можешь дотронуться. И ничего необычного, ничего величественного нет в его облике, за исключением экзотической одежды и синих искр, мерцающих в оболочке глаз. Ростом он не превышал Годо и, уж во всяком случае, сильно уступал Свену. И все-таки что-то особое светилось в нем, в его спокойной уверенности. Ярослав закрыл глаза и всем своим существом окунулся в несокрушимое могущество, которому не находилось названия.

— А ты думал, что всевластие можно измерить в килограммо-метрах? — услышал он ироническое замечание Бога и открыл глаза.

Ведуны скучились вокруг Луга, точно детишки вокруг диковины. Ярослав ясно ощутил, что не одному ему хочется потрогать это удивительное существо.

— Вот что значит цивилизация! — сказал Луг не то с осуждением, не то с усмешкой. — Раньше люди непосредственней были; Бога реальностью воспринимали и ничему не удивлялись. А вы вроде бы и твердо знаете о моем существовании, а при встрече — сомнение берет.

— Так вы все-таки Бог? — осторожно спросил Ярослав.

— И да. И нет. С человеческой точки зрения, безусловно, Бог. С точки зрения Вселенной просто довольно развитое существо. Могу зажечь звезду, могу погасить. Создать планету, населить ее жизнью... могу уничтожить... И все-таки я всего лишь сын Вселенной, ее порождение.

— Значит, есть и более могущественные существа? — спросил Чаупья.

— Неугомонный вы народ! — вздохнул Луг. — Мало вам одного Бога, подавай все, что вам фантазия нашептала! Твой вопрос, сынок, меня самого давно занимает. Пока ничего определенного сказать не могу. Удовлетворись этим.

— Тогда позвольте изменить постановку вопроса, — почтительно сказал Патрик. — Вы подчиняетесь законам Вселенной или сами создаете их?

— Все течет, все изменяется. — Луг смотрел ясно и не напускал особой таинственности. — Одни изменения происходят сами собой, иные есть разумное творчество. Впрочем, детям трудно понять взрослые мысли... Вы звали меня, дети, я пришел. Мне безразлично то, что происходит, это — пустые детские страхи, но если уж я включен в состав Семи, придется вступить в борьбу. Только не требуйте лишнего! Зло неуничтожимо, потому что оно выступает в разных обличьях. Есть миры, устроенные иначе, нежели ваш, и они в том так же невинны... Я отгоню Зло, поставлю рубеж, раз уж вам оно противно... Боюсь толь ко, что со временем люди разрушат его.

Он вскинул руку, и ведуны с дрожью увидели, как жемчужный свет, скручиваясь в спираль, начал скапливаться в ладони Бога. Тьма окутала Семерых плотной ватной завесой.

— Иди! — сказал Луг. — Иди и побеждай, пока не остановят!

Ослепительный свет ударил в немыслимую высь, расширяясь с каждой секундой, и вскоре все небо заблистало всеми оттенками семи основных цветов.

— Вот это фейерверк! — ахнул Годо.

— Божественно! — воскликнул Патрик. — А вот и звезды. Боже, как я без них скучал!

— Прощайте, дети, — сказал Луг. — Было приятно порадовать вас. Мое воплощение доставит вас по домам, когда вы пожелаете. И не пытайтесь вызывать меня по пустякам.

— Исполни нашу последнюю просьбу, Боже, — почтительно молвил Стойчо, прикладывая руку к груди.

— Хочешь, чтобы я внушил неколебимую верность твоей Цветанке? — Луг улыбнулся совсем как обычный смертный острослов. — Или превратил в вино Серединное море?

Уязвленный Стойчо дерзко вскинул опущенные глаза:

— Это слишком ничтожные желания, чтобы досаждать Всемогущему! Мы хотели бы еще немного побыть на Острове. Нельзя ли подарить нам вязанку-другую хвороста для костра?

— Ох, Стойчо, Стойчо! — покачал головой Всемогущий, — не доведет до добра гордыня твоя! Впрочем, это не пророчество, а одна из множества вероятностей. Зачем тебе костер? — он вскинул руку, и розовая струйка плазмы брызнула из чаши, вспыхнув над островом маленьким искусственным солнцем. — Доволен? А сейчас проси, что хотел.

— Верни нам Тойво, — тихо промолвил Стоян.

Луг помолчал, глядя прямо в глаза дерзкому болгарскому ведуну, затем мягко положил ему на плечо руку:

— Я ждал этого, — сказал он печально. — Но тут и Всемогущий бессилен, Стойчо. То, что я здесь, — следствие. Подвиги ваших братьев — причина. Верни я Тойво — все повторится, и мы снова вернемся к тому, от чего ушли. Великие свершения без жертв невозможны. Налей нам, Чаупья, Чашу Победы!

Он сделал глоток из наполненной раковины, передал ее Ярославу и исчез. Никто этому особенно и не удивился.

Не удивились они и тому, что в раковине оказалось вино изумительного вкуса и аромата. А как же иначе?

— Нектар! — убежденно сказал Стойчо, утирая губы рукавом. — Можете мне поверить, я в вине толк знаю.

Это — особое: глотнешь — будто к аккумулятору подключишься. Чуешь, Яро?

— Ох и сладостна ты, Чаша Победы! — вздохнул Годо. — Но печаль на дне твоем!

— А про Червяка-то мы и забыли! — спохватился Свен.

— Что-то не слыхать его, кстати, — подивился Ярослав.

Его и нельзя было слышать — гигантское чудовище медленно разлагалось в морской впадине, смертельно отравленное застрявшим в пасти ведовским клинком, заклятье которого вспыхнуло во всю мощь в присутствии божества. Дитрих, как и предсказывал эвенкийский шаман, свершил свой посмертный неслыханный подвиг. Отныне никто не узнает о Живой Волне — концентрированном Зле, окружавшем своего Повелителя: резонанс, полученный от Левиафана, постепенно гас, иные излучения разрывали злодейские связи, и прах густой пеленой осаживался на дно впадины, погребая останки Неистребимого Зла Мира.

— Пусто как-то, — пожаловался Чаупья с некоторым недоумением.

— В каком смысле? — Стойчо ловко выцепил раковину из огромной ладони шведа и отхлебнул.

— Будто выгорело все внутри.

Уж больно все просто, — согласился Патрик. — Тут, бывало, пока заурядный наговор снимаешь, мудришь и мудришь...

— А ты не мудри, — сказал Стойчо. — Чародейство штука несложная. Ведуну твоего класса пора бы знать, что усложнения специально задуманы, дабы слабых не искушать. Любите вы таинственность напускать по поводу и без. Чаупья, ты, кажется, интересовался фокусом с исчезновениями... Вот тебе шкатулка. — он протянул руку, и шкатулка оказалась у него на ладони. — Задумай слово позаковыристей.

— Ассамбахадор, — сказал Чаупья.

— А теперь вчувствуйся в то, что держишь. Чуешь?

— Ну...

— Развей по ветру!

Шкатулка исчезла.

— А теперь слово гони!

— Ассамбахадор, — сказал Чаупья, и шкатулка вновь оказалась в его руке.

— То же самое ключевое слово, — удовлетворенно пояснил Стойчо Борев. — Только примененное по пустякам.

— Действительно просто. — Чаупья недоверчиво посмотрел на собственную ладонь и несколько раз проделал фокус с исчезновением. — Яро, а ты ключевое слово задумал?

Ярослав пожал плечами:

— Так ведь меня вроде на "Бо-до-то" учили...

— Это злое воздействие стимулирует, — сказал Чаупья. — А тебе общий ключ нужен.

— Называть обязательно?

— Ну, своих-то можешь и не стесняться.

-"Спас".

— На дальнем расстоянии и нам ключ понадобится, — задумчиво сказал Свен.

— "Семеро"! — выпалил Ярослав.

Ведуны переглянулись.

— Неплохо, — одобрил Годо. — Но я хочу предложить другое: "Тойво и Илчин".

Все одобрительно кивнули, не сговариваясь.

— Вот сейчас разъедемся, — вздохнул Годо. — Когда-то еще увидимся... Полюбил я вас, братцы!

— А кто вам мешает собираться почаще? — послышалось из-за кузни, и на бывшей поляне показался робот-"Юрка".

— Хотите, схему нарисую? Для Чаупьи такой аппарат смастерить — раз плюнуть. И название простенькое: "генератор переменных волн класса Чао-Ио для трансцедентальных перемещений инновационного канала".

— Прибыли, здрасьте-пожалста! — проворчал Стойчо. — Слушай, ты, инновационный канал, давай без выпендривания, а то я хоть и не Алькуир...

— Седьмым примете? — робот -"Юрка" бесцеремонно втиснулся в круг и потянулся за чашей. — Ты не особо-то гордись, Стойчо. В этот раз вам повезло, в другое время, может, и мы на что сгодимся. Думаешь, одни вы Оборону держали? Триста восемнадцать планет в Цепь вошли из восьми Галактик. Одиннадцать тысяч человек — по-вашему — погибли. Не продержись они, и вас бы смяло в гармошку. А может, это ты, Стойчо, связь налаживал? Небось, пока мы не позвали, сидел да помалкивал! Ну что, Магистр, дать схему?

— Обойдемся, — сказал Патрик. — Сами соберемся, если понадобится. Как считаете, братцы?

— Седьмого июля? — подал голос Ярослав. — А ты, робот, когда испаряться начнешь, держись подальше.

— Ойван меня зовут, — посланец отхлебнул и прищелкнул языком. — Доброе у вас винцо, ничего не скажешь! Это я каналом связи управляю — Ойван.

— А выглядишь как? — заинтересовался Свен.

— Как ты, — сказал Ойван. — Только нос подлиньше да волосы зеленые. Мне идет. Планеты, с которыми мы связь поддерживаем, как правило, населены гуманоидами.

— Так это не ваши "тарелки" вокруг Земли вертятся?

— В основном это чужие каналы, — сказал Ойван. — Другим тоже знать интересно, что у вас делается. Ну, ладно, мне пора. У меня сегодня одна интимная встреча назначена.

Робот поднялся и потопал в сторону кузни.

— Эй, Ойван! — крикнул вдогонку Стойчо. — Если хочешь, мы тебя тоже приглашаем.

— Буду, — пообещал робот. И испарился.

Восход на Серединном море сегодня был красив по-волшебному. Алые лучи легко побежали по волнам от розового сияния у черты горизонта. Мягкие валы, исчерченные алыми отблесками, лениво плескали о камень острова. Утренняя свежесть знобко щекотала ноздри.

— Нуаду-абиу-Инне, — громко произнес Патрик и начертал в воздухе треугольник, перечеркнув его справа-налево. — Лучайре-абиуинне-абдаррах!

Вода в скалистой бухте забурлила, вздымая туманное облачко. Ярослав смотрел внимательно, запоминая слова и жесты. В тумане, сначала неясно, затем все более отчетливо стали вырисовываться контуры ладьи-шнеки. Не прошло и минуты, а ладья, направляемая уверенною рукой Луга, уже причалила к серому камню у начала тропинки.

Первым отправлялся Чаупья. Поочередно обнявшись со всеми, он спрыгнул в ладью и помог перевозчику оттолкнуть ее от берега. Не успели они выйти на морской простор, а Патрик уже сотворил новую шнеку. Затем еще и еще, а вскоре Серединное море приняло на свою спину шесть допотопных лодок, управляемых шестью близнецами-перевозчиками. Шнеки расплывались в разные стороны, и пока они держались в пределах видимости, ведуны стоя прощались с товарищами, вскинув руки над головой.

Когда последняя лодка скрылась из глаз, увозя Стояна, Ярослав со вздохом опустился на скамью, набросив на плечи куртку Мустанга.

Первым делом нужно было спрятать волшебный клинок. Благодаря уроку Стойчо, эта задача трудной не представлялась. Ярослав внимательно оглядел свое надежное оружие, в последний раз ощутил его приятную прохладную тяжесть и, шепнув "Десдичадо", развеял клинок по ветру. Следом, тем же путем, исчезла и серьга.

— Может, помочь? — спросил молодой ведун у воплощения всемогущего бога.

Луг отрицательно помотал головой — парус уже реял над бортом, и шнека шла полным ходом. "Вот и кончились наши мытарства", — подумал Ярослав, но вместо облегчения душу его обнимала смутная грусть. Он вспомнил Илчина — мудрого старца-шамана, грозного, точно древний пророк; вспомнил Тойво, скрывавшего под простецкими манерами высокие помыслы и неслыханное самопожертвование; вспомнил чисто отеческую заботливость индейца Мустанга, полное имя которого он так и не удосужился выслушать до конца... Перед мысленным взором его прошли бестрепетный говорливый Дитрих, отважный Умо и изысканно-корректный воин Якудза.

"Да было ли это?"— едва не воскликнул он, не веря самому себе, но дареная куртка была так убедительно тепла и увесиста, а скамья шнеки так жестка, что все сомнения вынуждены были отступить.

Плаванье на сей раз не заняло особо много времени: сигарета — подарок Стояна еще тлела, распространяя легкий дымок до самой кормы, а впереди уже замаячили причалы речного вокзала. Пассажиров было немного, да и те плохо проснувшиеся — на часах стрелки еще подходили к шести. Так что особого внимания шнека к себе не привлекла. Высадившись на берег, Ярослав помахал рукой своему извозчику, благодаря за все, но Луг уже отплывал, равнодушно посматривая по сторонам: благодарность Ярослава, похоже, мало его интересовала.

В полупустом автобусе знакомо припахивало бензином, и мысли Ярослава наконец переместились в настоящее. Ох и влетит же от матушки! Ведь трое суток шатался невесть где. А уж про Маришкину реакцию на его исчезновение и думать страшно!

— Не подскажете, какое сегодня число? — спросил он, оборачиваясь к пожилому мужчине, сидевшему позади.

— Четырнадцатое, если не ошибаюсь, — сонно чмокнув губами, отозвался тот, заново погружаясь в истому утренней дремы.

"Четырнадцатое! — мгновенно повеселел новоиспеченный ведун. — Ну за одну-то ночь как-нибудь отчитаюсь".

— Ну и где мы изводили находиться? — услышал он, едва успев захлопнуть за собой входную дверь.

— Привет всем! — любезно сказал Ярослав. — Вы классно смотритесь рядом! Ма, у нас лейкопластырь есть?

— Был бы жив твой отец, блудня ты этакая, он не посмотрел бы... Что это у тебя?

Несмотря на экстренный курс лечения, глубокие порезы, оставленные чудищем-нечистью, заживали плохо.

— Ерунда! — отмахнулся Ярослав. — Царапины! Маришка, а ты как здесь?

— Да она посреди ночи прибежала, как узнала, что тебя нет. Мы уж тут чего не передумали. Все больницы обзвонили! Ты, кстати, на вопрос не ответил.

— Дорогие женщины! — с чувством сказал Ярослав. — В то время, когда доблестные десантники исполняют свой долг...

Марина нетерпеливо постучала розовым ноготком по циферблату своих миниатюрных часиков:

— А покороче нельзя?

— Можно, — Ярослав широко улыбнулся и подбросил на сгибе локтя фирмовую куртку Мустанга. — Меня на пляже выцепили приятели Юрки.

— Ага, сказала Маришка. — Я так и знала — без Юрки тут не обошлось.

— Они организовали кооператив. Обучают на экстрасенсов. Ну, в общем, у них начались неприятности. На пляже разговорились. Они, как узнали, что я в десанте служил, сразу попросили помочь... Ну, вот... — и Ярослав широко развел руками.— Пришлось малость кулаками поработать. Зато подарили курточку импортную и талисман с натуральным аметистом. Говорят — мой камень. Потом немножко обмыли.

— А позвонить нельзя было? — возмутилась Маришка. — Кроме того, когда ты в такое дело впутывался, ты о нас подумал?

— Вот именно, — сказал Ярослав.

-Что?

— Именно о вас и подумал, когда впутывался. А телефона там, где мы были, пока еще нет. Если бы мог — обязательно позвонил бы. — Тут он действительно не слукавил, чего ему больше всего не хватало на Острове Луга, так это певучего Маринкиного голоска.

Еще поворчав для порядка, женщины заклеили пластырем раны героя. И повели его завтракать. Холодные пирожки с капустой были просто восхитительны! Однако приключения на этом не завершились. Проводив тружениц на работу, Ярослав отправился в спальню.

— Привет, дедушка, — сказал он, останавливаясь в дверях.

Низкорослое существо с длиннющими цепкими руками и бородой до пояса, все обросшее седым мехом средней величины, удивленно обернулось, видимо, желая узнать, с кем это здоровается обитатель комнаты.

— К тебе обращаюсь, дедушка, — улыбнулся Ярослав.

Существо неловко заерзало под его усмешливым взглядом, моргая большими круглыми глазами болотного цвета.

— Я тебя вижу, — сказал Ярослав.

— Ну, тогда уж не дедушка, а скорее, пращур, — неожиданно глубоким и звучным голосом заговорило существо.

— Деда твоего я еще пацаном знавал.

— Так-так... — задумчиво промолвил Ярослав. — А чего ты у меня в комнате делаешь?

— Живу, — пожал плечами старичок. — Сейчас на ночлег устраивался, да ты помешал.

— Нехорошо к будущему молодожену в жильцы пристраиваться... Как полагаешь?

Старичок, похоже, обиделся:

— Я здесь, между прочим, скоро столетие как проживаю, — сухо сказал он. — Это вы здесь временные.

— Ну, извини, коли так, — Ярославу не хотелось ни с кем ссориться, но дело есть дело. Нужно было выяснить обстановку. — Понимаешь, дедушка, пока я незрячим был, пожалуй, не испытывал никакого дискомфорта... Однако, согласись, привести в дом молодую жену, зная, что ее по ночам еще кто-то разглядывает...

Домовой озадаченно поскреб за ухом по-старчески узловатым пальцем.

— Ладно, — сказал он задумчиво. По вечерам мы всё равно в подвале собираемся, а спать я и в кладовке могу.

— Так ты здесь не один?

— На месте этого дома, между прочим, четыре избы стояло, — сказал дед. — Куда, по-твоему, домовые девались, когда эту охабазину отгрохали?

Они посидели молча, искоса поглядывая друг на друга.

Следовало бы, конечно, порасспросить коренного жителя этих мест относительно наличия в доме людей необычного поведения, но, во-первых, неудобно было начинать знакомство с допроса, а во-вторых, Ярославу изрядно хотелось спать, да и у домового глаза слипались.

— Ну, ладно, — сказал наконец домовой. — Понятно, что у тебя язык чешется, однако вечер утра мудренее, давай-ка укладываться! Надеюсь, пока твоей длинноногой в квартире нет, я могу на своем обычном месте всхрапнуть?

— Храпи, дедушка, — великодушно молвил ведун, — только потише.

И они завалились на боковую: один на кровать, второй — под этажерку. Проснулись около пяти часов и отправились на кухню.

— Это правда, что домовые молоком питаются? — спросил Ярослав, открывая холодильник.

— Точнее сказать — предпочитаем, — отозвался старичок, вскарабкиваясь на табурет, предусмотрительно придвинутый ведуном. — А едим почти все.

Блюдечко в его руках показалось Ярославу большущей чашей, учитывая невысокий рост домового.

— Если не хватит — доливай, — предложил он, подвинув к сотрапезнику литровую бутылку с белым колечком сливок у горлышка.

— Благодарствуем, — чинно отозвался старичок, бесшумно отхлебывая холодное молоко. — Дошел до меня слух, будто в Серединном море на днях произошли кой-какие события. Ты не удивляйся, мы о таких вещах быстро

узнаем. Только сведенья эти не всегда достоверные.

— А почему ты решил, что я об этом что-то знаю? — осторожно спросил Ярослав.

Старичок хмыкнул с непередаваемой иронией:

— Сила в тебе всегда ощущалась, — сказал он. — Но сейчас появилось что-то новенькое. Да и оберег на тебе особого свойства — давно таких не видывал. Ведовская работа. Местные экстрасенсы до такого еще лет с тысячу не дойдут. Это правда, что вам удалось вызвать Сварога?

— Луга, — поправил его ведун.

— Какая разница? Его всяк по-своему называет. Здесь он всегда звался Сварогом — Светом.

— Всемогущий снизошел к нам, — осторожно промолвил Ярослав.

— Мать честная! — вздохнул домовой. — Неужто нашлось Заклинание?

— Не думаю. Скорее всего, это была его личная инициатива. Пожалел он нас. Мне вообще кажется, что не было никакого Заклинания — невозможно заставить Всемогущего служить себе. Тебя как величать прикажешь, дедушка?

Домовой пожал плечами, смакуя холодное молоко:

— Все равно. На нашем языке ты говорить не сможешь. Зови Григорием, если хочешь. Хорошее имя.

Они старательно прибрались за собой, помыли посуду.

Потом Григорий отправился обживать кладовку, а Ярослав включил телевизор. Программу вел Медовухин.

Глядя в его непорочно-прозрачные глаза, Ярослав с удивлением почувствовал, что вроде бы и не встречался с ним и не подвергался с его стороны жутчайшей опасности Заклятья. Уж не приснилось ли все это, чего доброго!

И тут Медовухин, иронически скривив уголок широкого рта, сказал буднично, со скрытой язвительностью:

— На острове Луга состоялось заседание международного магического круга, посвященное наступлению Апокалипсиса. С нашей стороны в составе участников присутствовал некий Ярослав, пожелавший остаться неизвестным.

"Ах ты сволочь! — подумал Ярослав и, сосредоточившись, шепнул: "Тойво и Идчин".

— Ну, что там у тебя? — зазвучал в мозгу недовольный голос Стояна. — Честное слово, надоел ты мне хуже горькой редиски.

— Да ты сам послушай! — предложил ему Ярослав.

— Вот стервец!— подал голос разбуженный Патрик.

— Врежь ему по зубам, браток!

— А как?

И тут перед его мысленным взором встал какой-то ветхий старичина в длиннющей грязной шерстяной рубахе до щиколоток, с нечесаными прядями сивых волос и неопрятной бородищей, из-под которой свисало ожерелье из звериных клыков. Непонятно откуда, но Ярослав точно знал, что они — медвежьи.

"Зыб-зыб!" — бормотал старичина, вперяясь выцветшими глазками в деревянную фигурку человечка с золотой проволочкой, окружавшей голову игрушечным обручем. "Гиль-гиль!"

При этом он сначала вскидывал ладони вверх, а следом делал крученое движение правой кистью руки на себя.

"Е-мое! Ну и колдовство!" — фыркнул Ярослав, но послушно повторил увиденное.

— В результате их неустанных, — говорил Медовухин, весело щуря глаза, — трудов, мы можем быть... — вдруг лицо его начало кривиться, а рука непроизвольно дернулась к щеке, — совершенно спокойны, — и закончил поспешно прерывающимся голосом. — Конец Света откладывается...

Тут же пошла заставка.

— Ну, все! — хохотнул Свен. — В течение суток ему никакой наркотик не пособит. Таких подонков учить надо!

— Человеку легко причинить вред, — вмешался Чаупья. — Не увлекайся, Яро. Побереги свое умение на настоящих колдунов.

— Да ну тебя совсем, Чау! — возмутился развеселившийся Стойчо. — Дай парню спокойно работать! Вечно ты со своими нотациями.

— Это приказ! — жестко отрезал Последний из Девятерых. — Будь осторожнее, Яро. Соблазн применять злое воздействие направо-налево очень велик. Мне не хотелось бы видеть тебя выродившимся.

— Успокойся, Магистр, — сказал Ярослав, чувствуя в груди знакомую по острову теплоту. — Я ведь видел Всемогущего. Этим, по-моему, все сказано.

Повесть вторая

ХОЗЯИН

Свобода раба или рабство свободы?

Третьего не дано... Думай. Думай...

Заявление Ярослава о том, что вместо исторического факультета он решил поступать на отделение журналистики Маришку удивило и несколько огорчило. Они долго спорили, но все впустую — не мог же он прямо объяснить, что командировки, которыми столь богата профессия журналиста, необходимы ему, как прикрытие основных — ведовских обязанностей! Кто обратит внимание на журналиста, шныряющего по стране?

Возвращаясь со свидания поздним субботним вечером, он с радостью увидел за столом у подъезда неугомонных доминошников. Здорово! После напряженного выяснения отношений появилась возможность расслабиться, заняв мозги математическими расчётами. Тем более, что одного игрока не хватало, стало быть очереди ждать не придется.

Самым маститым игроком в их дворе был безусловно Егор Борисович Буйков — слесарь-сантехник из местного ЖКУ. На памяти Ярослава он не проиграл, пожалуй, ни одной партии, если борьба шла на "высадку". Его устраивал любой самый неудачный партнер и не смущал любой "расклад". Понятно, что и сегодня у него напарник был.

— Разрешите присоединиться? — спросил Ярослав, присаживаясь.

— А-а, это ты, гулена! — рассмеялся Егор Борисович. — Давай, покажи, чему тебя в армии учили!

Перемешав сухо щелкавшие "доминошки", Ярослав посмотрел, что ему выпало. "Карта" пришла очень приличная — с такой можно было сразиться против кого угодно. Сначала все шло прекрасно, но внезапно новоиспеченный ведун взял да и поставил кость, которую ставить совершенно не собирался. В результате, конец партии протекал без его участия, а он только глупо пялился в свои "карты", постукивая по столу к общему веселью. "Странно..." Новый кон они проиграли совершенно закономерно, однако третья партия должна была закончиться в их пользу. Ярослав насторожился: помимо воли его рука опять потянула не то, что было нужно. Он попробовал сосредоточиться. Не удавалось. Поднатужился до боли в висках, но ладонь уже звучно прихлопнула "неумную" кость к столешнице.

— Чтоб я без тебя делал! — восхитился Егор Борисович, "разворачивая по-пусту"... — Везет мне сегодня — седьмой "лысый" за три часа!

Теперь Ярослав стал умнее. Отдав инициативу партнеру, он ждал "верного расклада". А дождавшись, поставил блок. Буйков с удивлением покосился на юношу, и тот почувствовал приятное тепло между ключиц — там, где висел оберег.

Буйков удивился еще сильнее, и камень обжег своего владельца, предупреждая о массированной атаке, которой подверглось его энергетическое поле. Ярослав привел себя в состояние гнева, и Буйков слегка побледнев, откинулся назад, пряча искаженное болью лицо за пределами светового круга, образованного свисавшей над столом лампой. "Ого!!" — подумал Ярослав, обеспокоившись не на шутку. -"Ни фига себе."

— Сколько там на "золотых"? — полюбопытствовал Егор Борисович, вскинув руку с часами. — Ух ты, уже одиннадцать! По домам пора.

— Сдрейфил? — подначил его партнер Ярослава — Федор Фокин.

— Конечно-конечно! — насмешливо протянул Буйков, вставая. — Ты уж у нас такой страшный — сам с собой спать боишься.

Нужно было поторапливаться — Буйков жил в том же подъезде, но этажом ниже, если успеет домой забежать — вовек дверь не откроет. Ярослав резко поднялся, не снимая блока:

— Дядь Егор, нельзя ли у вас газовый ключ позаимствовать? — и легонько придержал его за локоть, проскочив вперед.

— Федор, ты идешь? — странный сантехник явно занервничал, и ведун понял, что ему очень не хочется оставаться с ним с глазу на глаз. "Сиди!" — мысленно приказал он счастливому от невероятной удачи Федору, и тот остался сидеть, как приклеенный.

— Да вы не волнуйтесь, — успокоил он Егора Борисовича, деликатно подталкивая его к подъезду. — Я вам ключ завтра к десяти принесу. Там всего-то прокладку на кухне сменить...

В подъезде было темно. Световые пятна, проникавшие с четвертого этажа, едва виднелись.

— Ты чего, парень? — типа в с угрозой проговорил Буйков, когда Ярослав одним рывком задвинул его в угол под лестницу. — А ну, дай пройти!

— Стоять! — Ярослав схватил его за грудки и приблизил глаза к самому лицу водопроводчика. — Скажите-ка, дядь Егор — чем еще, кроме доминошных фокусов, балуетесь?

Пытаясь вырваться. Буйков попробовал отжать назад его пальцы.

— Твое-то какое дело, сопляк?! — запыхтел он с беспомощной яростью.

— Вы знаете, что такое "под заклятье встать?" — зло встряхнув соседа, полюбопытствовал Ярослав. — Я вам это вмиг устрою, если трепыхаться не перестанете!

— Не боюсь я тебя, сила темная! — вскрикнул тот, вскидывая перед лицом пальцы, сложенные в щепоть. — Сгинь, не то перекрещу!

— Ф-фу-у... — выдохнул Ярослав, отцепляясь от соседа и стряхивая на пол синие искры с ладоней. — Будем надеяться, что насчет "креста" вы всерьез!

— А что ты думал? — захорохорился Буйков, приходя в себя. — Еще как всерьез!

— Ну и слава Богу! — Ярослав с облегчением снял блок. — Пойдемте отсюда, поговорить надо без помех.

— О чём это мне с тобой разговаривать? — подозрительно проворчал Буйков, предусмотрительно не опуская руки.

Ярослав повернулся к нему спиной и вышел к перилам лестницы. Кончики пальцев приятно покалывало после разрядки.

— О чем разговаривать? — он достал сигарету из пачки и начал осторожно разминать.

— Ну хотя бы о том, кого в прошлый раз крестить пришлось. Когда это было? Недели две, а? Голос из темноты отозвался недоверием, но и некоторым интересом:

— Откуда знаешь?

— К самому приходили, — небрежно промолвил Ярослав. — Ну? К вам или к нам?

— Айда к тебе, — осторожно сказал Буйков, выходя на лестничную площадку. — Только ты — впереди. Мать не помешает?

В кухне сидел Григорий и пил простоквашу из бутылки, которую Ярослав предусмотрительно оставил для него за холодильником. Он совсем не спешил, потому что домовушная "тусовка" в подвале раньше полуночи не собиралась. Ярослав мысленно посоветовал ему собирать манатки, чтоб не путался под ногами. Со времени первой их встречи он уже свыкся с домовым и относился к нему с уважительной насмешливостью. Григорий на него не обижался, снисходя в своей мудрости к его щенячьему возрасту, но частенько давал понять, что в его время к старшим относились гораздо почтительнее. Вот и сейчас он укоризненно покачал головой и вышел, прихватив бутылку с собой.

Придвинув гостю опустевший табурет и отметив про себя некоторое его оживление при вспыхнувшем свете, Ярослав устроился напротив и посмотрел ему прямо в глаза:

— Кого они к вам прислали, дядя Егор? Да не озирайтесь вы так, мама нас не услышит — можете мне поверить. Что вас насторожило в посланце?

— Что? — всколыхнулся Егор Борисович. — А если бы к тебе твой дед померший заявился посреди ночи — ты бы как, а?

— Да уж... И вы значит его — крестным знамением?

— Само собой!

— Ловко! — хмыкнул Ярослав. — Только зря вы так. Им помощь нужна была. И не призрака вам прислали, а биоробота, созданного электромагнитным способом.

— Тебе легко говорить, а у меня дед такими делами занимался, что не к ночи будь помянуто. Трое суток помирал... избу трясло, как отбойный молоток...

— Вот значит сила у вас от кого... А дед ваш книгу вам никакую не передавал?

Егор Борисович понизил голос до едва слышного шепота, нагнулся над столом так, что едва не боднул Ярослава в лицо:

— Была у него книга, парень! Толстенная, кожаная, каждый лист — в полмизинца. По углам медью окована, а посередке — металлическая полоса вроде пояса — запор. Замка не видел, но открыть нельзя было. Только книгу эту Косой забрал.

— Кто?

— Да я его фамилии и не помню — его все Косым звали. Он постарше меня был лет на десять. Худой человек. Ничего определенного не слышал, но все от него подальше держались. Он из соседней деревни. Из Ечаклы. Потому и не сразу про дедову хворь узнал. Приехал, книгу забрал — тут и деду упокой пришел.

Ярослав заскучал — одно дело на противника внезапно наткнуться, и совсем другое — специальный рейд. А надо бы, хотя кто его знает, что за фрукт этот Косой. И где денег взять на разъезды... У матери брать стыдно, сам пока не заработал.

— Надо книгу у Косого отнять, — сказал он Егору Борисовичу. — Такие книжки людям вроде него категорически противопоказаны.

Из кухонной стены вышагнул Григорий с пустой бутылкой. Буйков подпрыгнул на табурете, когда из пустоты послышался старческий дребезжащий голосок:

— Яре, ты Федьку собираешься расколдовывать, или ему до утра во дворе сидеть?

"Ё-мое!" — всполошился ведун-новичок и высунулся в окошко. Федор Фокин сидел за пустым столиком у подъезда со стоическим терпением на грустном лице.

— Эй, Федор, — негромко окликнул его Ярослав. — Тебе домой не пора?

Фокина сдуло с места. В коридоре послышался громкий топот его башмаков. Григорий хихикнул и покрутил бородой:

— Ну ты прямо как Рудак!

— Как кто? — переспросил Ярослав и вдруг его взгляд упал на остолбеневшего Буйком. — Егор Борисович, что с вами? Не пугайтесь — это наш домовой. Простой советский домовой! Вы его, правда, не видите?

— Ощущаю, — прошептал несчастный сантехник.

— Потому у него в квартире никого из наших и нет, — объяснил Григорий с недовольным видом. — Как почует нашего брата — так крестоположением чуть в гроб не вколачивает. Измучились мы с тобой, Егорка!

— Ты давай не отвлекайся, — сказал Ярослав. — Кто такой Рудак?

— Колдун тутошний. Сильнейший чародей был на Волге лет триста назад. По тем временам, сами понимаете, народ был ушлый, догадливый, так что колдуна-неумеху высчитывали в два счета. Рудак, хоть и не прятался по заимкам и вращался среди людей, очень долго водил всех за нос.

Ярослав и Буйков слушали внимательно. Егор Борисович, кажется, свыкся с невидимостью домового и уже не страшился голоса, звучащего из пустоты. В гостиной мерно тикали стенные ходики, тихо дышала хозяйка дома, погруженная в разноцветье красочных снов.

Оранжевый абажур ронял на кухонный стол неяркие апельсиновые пятна.

— Конечно, его подозревали, — продолжал рассказ Григорий, — но подозрениям старались не верить — уж больно хорошим рудознатцем и разведчиком подземных вод оказал себя Рудак. За то и прозвище получил. Кочевал он по Волге от Твери до Астрахани и всюду сеял черные семена зла...

Домовой умолк и люди сторожко прислушались к обступившей их тревожащей тишине. Каким простым и ясным был этот мир для незнающих! Совсем недавно Ярославу и в голову не приходило, что помимо очевидной связи причин и следствий существуют понятия неистребимости злого умысла, не подчиняющийся логике и чувству самосохранения.

— Возможность творить "зло" опьяняет, — тихо сказал Григорий. — А те, кто может совершать это безнаказанно, не опасаясь близкой расплаты, в своей гнусности поднимаются, или, скорее, падают до самого дна с неизъяснимым восторгом. Зло стремится к самоуничтожению, но Толстой, которого ты, Яро, зубришь часами, не прав в своем учении. Яблоко, сожранное червем, всходов не дает. Червь же плодится беспрепятственно, порождая себе подобных. Не будь ведунов, колдуны, вроде Рудака, заразили бы все вокруг. Множество черных деяний было на черной душе Рудака, но нашлась упрара и на него. Яро, у тебя еще молочка не найдется?

Ярослав вздрогнул от неожиданности.

— Пей, вымогатель! — сказал он, наполняя блюдечко из новой бутылки, обнаруженной в холодильнике

— Что-то в горле пересохло, — оправдался мудрый Григорий, с наслаждением прихлебывая холодную жидкость. — Так на чем я остановился?

— На чем Рудак прокололся... — подал голос заинтригованный потомок деревенского чародея.

— Ах, да! Уверившись в своей безнаказанности, он поселился в богатом торговом городе Угличе. Среди колдунов город этот пользовался дурной славой. Угличская земля издревле противится злу, а в окрестных землях проживал в ту пору очень сильный ведун Семен Зверобой. Узнав о появлении Рудака, о тотчас поспешил в город... Это надо же — какое сегодня молоко вкусное!

— Григорий, я с тобой поссорюсь! — возмутился Ярослав.

— Давай-давай, не жадничай, — поторопил его домовой. — За информацию надо платить не скупясь.

— Пока что не вижу особой содержательности в твоем самодельном эссе, — сдерживая улыбку, Ярослав плеснул молоко на самое донышко. Впрочем, учитывая невеликий рост домового, глотка на два-три ему должно было хватить. — Смотри не лопни.

— Типун тебе на язык! — охнул Григорий, делая отвращающий заклятие знак, — поосторожнее словами разбрасывайся! В старые времена церковь одинаково не терпела что колдунов, что ведунов, поэтому Зверобою пришлось вести себя весьма осторожно. Впрочем упреждающий слушок об истинной сущности Рудака он все-таки запустил, и колдун почувствовал, что его начали сторониться, беречь от него детей. А в Угличе жил тогда богатый купец, торговавший зерном. Завсегда в делах, а жена частенько прихварывала, так что их одиннадцатилетний сынок вечно носился без всякого присмотра. Его-то и привадил к себе Рудак. Известное дело — мальцу все интересно: как с лозами ходить, какое дерево силу дает, какая трава от какой напасти оберегает... Приятелей стал сторониться, из дома бегать... Но видно душа у него светлая была, так что когда Рудак предложил его в обучение взять, мальчик отказался наотрез. Не сдержал гнева колдун возгордившийся — ударил ребенка ножом в голову и ушёл.

Казалось ему, что и в этот раз ничего не будет ему за всегдашнее злодейство. Только не даром Углича колдуны сторонились: засел нож в детской головушке, открылись глазки. Сбежались горожане — ни нож не вынимается, ни глаз не закрыть. Кликнули Зверобоя...

Григорий умолк и покосился на опустевшее блюдце.

Ярослав молча налил.

-Ну, Зверобой сразу понял чьё это дело. По его совету притащили Рудака, заставили ножик потянуть... Глаза закрылись сами. Скверная история!

Как ни был силен ведун угличский, а Рудак — не слабей! Что делать? Горожане взялись за булыжники — угличане народ горячий, огненный... Только разве такого колдуна камнем пришибешь! Столь черна и тяжела была душа Рудака, что и огнем не очистишь — станет шастать гнусная тень по городу, сея гниль и злобу... Заклятье наложить? Днем — ни руки, ночью — неизвестно чья возьмет. Да и как с ним при людях сражаться станешь? Так и самому на костер угодить недолго... Вникаете? Купец в отъезде был. Велел Зверобой держать злодея, а сам скорее к матери убиенного. Открылся ей во всем, замысел свой поведал. Умной женщиной оказалась несчастная мать, и в горе своем не опустилась до лютого мщения... Когда избитого, окровавленного, но нераскаянного чародея приволокли ко двору, вышла мудрая людям навстречу, встала перед миром на колени и попросила простить убийцу. Многие не поняли, но покорились воле матери, постаревшей у всех на глазах... Больше о Рудаке никто не слышал...

— Занятная история, — молвил Буйков хмуро и потянулся к Ярославу, смяв зубами мундштук "беломорины". — Выходит прав был Лев Николаевич.

В ответ послышался скептический смешок домового.

— Засиделся я с вами, — сказал Григорий, ставя блюдечко в мойку, — пора мне, — и шагнул в стену.

Люди сидели молча, пуская дым в открытое окно, слушая звуки ночной Самары.

Экзамены Ярослав сдал на удивление гладко. И с еще с большим удивлением узнал, что, не смотря на многократные клятвенные заверения правительства и других высокопоставленных лиц, ему и его удачливым сотоварищами предстоит провести сентябрь на овощных плантациях в окрестностях Оскских Яров. Сокурсники ему попались исключительно из вчерашних выпускников школы. Юные, бойкие, говорливые, язвительные до невозможности. Медовухина они прямо-таки боготворили, так что Ярослав решил держаться поосторожнее. Многие увлекались мистикой, однако немало было и убежденных скептиков.

— Не огорчайся, — посоветовал Григорий во время их обычной застольной беседы. — Они так заняты своими драгоценными персонами, что можно колдовать у них прямо под носом — не заметят. Куда, говоришь, вас посылают?

— Куда-то под Клятвино.

— Интересное местечко, — сказал Григорий, — Поговаривают, что в Клятвино поселился Хозяин. На твоем месте, я бы его навестил всенепременнейше. Это — редкостное явление: последние две-три тысячи лет в наших краях Хозяина не бывало.

— Можно ли поточнее?

— Нельзя, — ответил Григорий. — Хозяин классификации не поддается, и хотя наш брат вообще живёт изрядно, однако даже среди нас уже давно нету тех кто знавал прежних Хозяинов.

— Хозяев, — машинально поправил его Ярослав

Домовой только усмехнулся с непередаваемой иронией затаившейся где-то в меху у левого глаза.

— Хозяинов — хозяев... — пробормотал он. — Молод ты еще, Яро. Ой как молод!

— Ты мне лучше скажи, Григорий, — не обращая внимания на насмешки собеседника, продолжал Ярослав, — с ним что — бороться надо?

— Во всяком случае, прежде чем в драку лезть поговори с ним, — посоветовал домовой. — Прикинь, что да как, а то, того и гляди, неприятностей не оберешься.

— Это ты мне говоришь? — взвился уязвленный ведун. — Мне?

— Тебе-тебе, — хладнокровно ответствовал Григорий. — кому ж еще?! Не больно ли ты возгордился своей хваленой Силой? На Силу еще и Умение есть. Делай, как знаешь, только потом не жалься. Дошло до нас, что Хозяин самого Упыря — Кондратия изничтожил. Изничтожил!

— Эка невидаль! — воскликнул оскорбленный подобным сравнением Ярослав, извлекая из подпространства блистающий аметистами клинок. — Видал? Разок полосну — и нет упыря!

Домовой опасливо отодвинулся подальше.

— Знатный меч, — сказал с уважением. — Только Кондратия такими столько полосовали, что и не сочтешь. Взвизгнет — и ходу, неделю отлежится — глядь, а он снова тут как тут. Двух ведунов загрыз... попа из Ечаклы, а на дьячков и церковных старост охотился, аки хорь на курей. И святой водой его брызгали, и осиновые колы в могилу вбивали, и проточными водами окружали — все без толку! Но пришел Хозяин, и настал конец древнему вурдалаку. Вот так! Да убери ты свой кладенец, дурило! Что ты им размахиваешь, будто ножиком кухонным?! Эта штука опаснее атомной бомбы!

— Вот и бойся, нечистая сила! — засмеялся Ярослав.

— Ты-то больно "чистая", — огрызнулся домовой, загораживаясь табуретом. — Один такой же вот махался, да и порезался... А такой клинок, одиножды крови отведав, не успокаивается вовеки. Был ведун — стал колдун, тыщи людей погубил, а как ухайдакали — в упыря обратился,

— Это ты опять про Кондратия? — заинтересовался юноша, развеяв клинок в воздухе.

— Про него. Слыхал, небось, присловье — "кондрашка хватил"? Добаловался парень...

— Ох, какой страшный! Как же люди из тех мест не ушли?

— Потому что умнее нынешних были, — саркастически ответствовал приободрившийся домовой. — Жил в те времена знаменитейший ведун Волх Веноярчич. Батюшка евонный, конечно, вообще равных не имел, но и сам Волх на всю страну славился. Местные за ним и послали. Долго он с Кондратием тягался, однако не преуспел: даже его силы на то не достало. И тогда созвал он людей со всей округи, и в один день выросла вкруг могилы Кондратия осиновая роща. Соображаешь? Ярослав кивнул. Время, прошедшее с его возвращения домой, он использовал для обучения ведовскому ремеслу. За неимением Книги, он попеременно вызывал друзей и подключался к их богатейшей памяти, впитывая знания. И остроумный ход Волха он оценил по достоинству: осиновая роща отнимала, вытягивала на себя сумасшедшую энергию вурдалака, обессиливая его до полной неподвижности.

— Со временем, глядишь, разросшийся лес доконал бы Кондратия, — задумчиво проговорил домовой. — За семьсот лет местные обитатели ни одного дерева не срубили, а первые поколения сухостой за двадцать верст вывозили и сжигали, чтобы Сила в землю не возвращалась. Сметлив был русский народ...

— Так каким же образом эта гадина из заточения выскользнула? — удивился Ярослав.

— Самым обычным, — Григорий был язвителен на заглядение, когда хотел. — Опосля недавней войны с германцем, на расейский престол вскарабкался бывший свинопас Никитка, лысый, как Ведьмина Гора. Ну свиньям, известное дело, первый кайф — корни у дубов подкапывать, пока на башку не сверзнутся. Видать, пастух ихний эту напасть у любимых скотов перенял. Не успел наверх взобраться, стал предрассудки искоренять: последние церкви позакрывали, да много чего...

А Кондратьева чаща, сам понимаешь, наглядный "предрассудок". Спилили на-фиг! Землю перепахали, да так добросовестно, что кондрашкину могилу даже местные лешие отыскать не могли. Дивуйтеся, люди добрые — нету никаких упырей — одни сказки бабкины! А и то верно семь веков осинник из вурдалака Силу сосал — где ж ему с ходу из землицы-матушки выбраться? Лет тридцать отлеживался! Но уж апосля закуролесил по-прежнему. И никто ничего понять не может: в предрассудки верить разучились, а угрозыск в таких делах — не помощник. Как стали дети пропадать, милиция, для отчетности, двух забулдыг посадила, а местные обыватели, на всякий случай, еврея-завмага отметелили.

Ярослав фыркнул, хотя смешного в рассказе Григория было маловато. Домовой засопел сердито:

— Если ты полагаешь, что среди евреев колдунов николи не важивалось, так — зря! Но этот завмаг только одним грехом маялся — доносы строчил в "вышестоящие инстанции", в остальном же был невинен, аки агнец. Короче — забулдыг на казенные харчи спровадили, еврей, оскорбившись, смылся в Палестину, а дети, как пропадали, так и пропадают... Местная газетенка, естественно, разродилась серией зубодробительных статей о застойных явлениях в деятельности правоохранительных органов, обвинив их едва ли не в потворстве садисту-преступнику. Представляешь: советская милиция покровительствует вурдалаку?! — Григорий сплюнул и тут же хозяйственно затер за собой половой тряпкой. — Леший его знает до чего довели бы эти статейки тамошнего начальника розыска, если бы Кондратий не обнаглел до того, что напал на семью участкового. Мужик оказался не из пугливых, а за детей своих дрался, как зверь: сначала влепил в налетчика обойму из "Макарова", а потом пустил в ход топор. Сбежались люди — вся комната в кровище и стрелянных гильзах, а пуль — нетути. Тут уж самые маловерные засомневались в реальности происходящего. Экстрасенсы засуетились, зашныряли... пока Кондратий одному из наиболее шустрых глотку не перекусил. Как отрезало! Журналисты примолкли, экстрасенсы попрятались. Помнишь, я говорил, что Зло не унимается, пока не придет к самоуничтожению? Был бы Кондратий поосторожнее, был бы не столь вызывающ, кто ведает, сколько лет длилось бы черное дело?! А на громкое зло выходит необоримая Сила. Слухи о беде, постигшей Клятвино, достигли Хозяина.

— Что он с ним сделал? — спросил Ярослав, затаив дыхание. До него наконец-то дошло какое Зло укротил человек со странным прозвищем.

— Ничего. Сказал, чтобы сгинул. Кондратий и сгинул— как не бывало!

— Откуда знаешь? Сведения достоверные?

— Наш брат "глухим телефоном" не пользуется: передают из слова в слово, без отсебятины. У Хозяина филин живет. Он видел и слышал. От филина — к лешему, от лешего — к баннику, от банников — к домовым. Говорю тебе — не рыпайся без крайней нужды. А повидать его тебе следует.

Факультет журналистики в составе двухсот пятидесяти семи человек высадился в Клятвино, нафуженный рюкзаками с теплыми вещами и деликатесами домашней кухни.

Палатки, раскладушки и одеяла были обещаны работодателем — колхозом "Имени XX съезда". Ярослав усмехнулся, вспомнив саркастическую тираду Григория, и подумал — не в этих ли местах, случаем, проживал ненасытный Кондрашка.

— Ходили такие слухи, — сказал Валентин — шофер присланного колхозом грузовика. — В пятидесятых, еще при Сталине, километрах в восьми отсюда даже роща была — сплошной осинник. Маманя рассказывала, что грибов там было — видимо-невидимо. Она с подружками раз туда забралась, так за полчаса корзины с верхом наворотили.

— И как себя твоя бабушка повела? — улыбнулся Ярослав, протягивая Валентину открытую пачку. Шофер ловко выцепил сигарету и запалил огонек.

— Известное дело, — отозвался он, щурясь с довольным видом сытого кота, — грибы — в печку, маманю — вожжой по заднице. Так отходила, что маманя этот осинник за семь верст обегала. При Хрущеве рощу срубили, землю перепахали... — Валентин неожиданно пресекся и бросил по сторонам обеспокоенный взгляд.

Все было в полном порядке — студенты и студенточки дружно распевали про то, как "мы подошли из-за углю", руководители препирались по поводу очередности погрузки рабочей силы, а бригадир, приехавший с Валентином, устало моргал слипающимися глазами и, наверное, в душе проклинал и заезжих работничков, и неугомонного председателя колхоза, и щедрый урожай томатов.

— Только я тебе без балды скажу, — понизив голос до шепота, продолжил Валентин, — было-таки что-то нечистое в том осиннике. Батя говорил, что из бревен выдолбили колоды для ясель в конюшне. Старые конюхи, хоть это и накладно, стали лошадей из торбочек кормить, а один дурило — из молодых — подпустил свой косяк к яслям. Взрослые — есть не стали, только двухлетки. Недели не прошло — передохли до единой! Конюхи — к председателю, а он у нас тогда идейный был; до того, как колхоз принял, МТСом заведовал. Короче, на все ихние опаски откликнулся пламенной речугой и обязал кормить животину только из ясель. Не поленился — сам за кормежкой следил. Ладно, что нашлись двое кремней — угнали племенной косяк — это в апреле-то — на дальние пастбища, за разливом не достать. Пока вода спала, все остальные лошади перемерли. Вовремя председателя на пилораму хозяйствовать перевели — мужики собирались уже голову ему проломить! Так что, хочешь верь, а хочешь — нет, но не зря, выходит, бабка маманю вожжами отходила. Ты про Кондратия откуда узнал?

Ярослав улыбнулся:

— От домового.

Они посмеялись. От беспечного хора, перешедшего к исполнению репертуара "Наутилуса", отделилась студенточка в темно-синем финском трико и белых кроссовках.

— Позвольте прикурить, — не то спрашивая разрешения, не то отдавая приказ, обратилась она к собеседникам. Короткая стрижка и несформировавшаяся фигурка делали ее похожей на мальчика, только огромные серые глаза, умело подведенные заморской косметикой, скрашивали первое впечатление.

Ярослав, памятуя о спичечном дефиците, протянул ей тлеющий кончик сигареты, однако Валентин опередил его, галантно щелкнув зажигалкой в форме пистолетика.

— О чем беседуют представители сильного пола? — осведомилась обладательница выдающихся глаз и прически.

— Да так, болтаем... — неопределенно отозвался Валентин, явно кокетничая, и очень охотно повторил свою удивительную историю.

Девушка слушала с вежливым интересом, потом заинтересовалась по-настоящему.

— Конечно все это ерунда, — сказала она, когда польщенный рассказчик умолк. — Но современному читателю мистика — сладкий пирог. Как материал для короткого очерка в рубрике "Это интересно", — просто находка...

— А ты не суетись. Виктория, — Ярослав старался говорить спокойно, хотя его так и подмывало расхохотаться в мрачных тонах и продемонстрировать появление предметов из ничего. — Экая ты деловая, право слово. Во-первых, участок уже застолблен, а во-вторых, Валентин нам расскажет и не такое. Верно?

— Ты это про что?

— Про Хозяина, приятель!

Шофер непроизвольно отшатнулся.

— Ты и про Хозяина знаешь? .— изумленно и с опаской проговорил он.

— Домовые нынче разговорчивые пошли, — Ярослав повернулся к девушке и заговорщицки подмигнул. Виктория улыбнулась и сделала "большие глаза".

— У вас и хозяева водятся? — спросила она с таким выражением, будто всегда ими интересовалась.

Водитель немного успокоился, решив, что их провинциальные проблемы, видимо, известны не только у них, но и в Самаре. Чего собственно и добивался молодой ведун, подключая очаровавшую Валентина девчонку.

— Да есть один, — улыбка шофера стала несколько самодовольной. Еще бы: всяк кулик свое болото хвалит. Ни у кого, представьте, нету, а вот у нас, представьте, есть! Несведущий человек по его тону пожалуй заподозрил бы, что Валентин намеренно преуменьшает количество хозяинов, проживающих в здешних краях, — моя лайба, — тут он похлопал по капоту свой старенький "зилок", — всегда отличалась строптивостью нрава.

Ярослав поневоле усмехнулся, заметив, как изменилась речь простецкого парня. Валентин заметил усмешку и сбавил обороты:

— Вредная была зараза, как теща с похмелья. Главное — домой бежит, как по маслу скользит. А как выезжать, да по делу — тут с ней одна морока. Вся шоферня от нее, будто от дизентерийной палочки шарахалась. Ну, когда я на дембель вышел, мне ее и подсунули! Гадство. Измаялся я с ней едва не до белой горячки. Бывало, утром проснусь, а руки трясутся ровно после месячного запоя. В позапрошлом году сто двадцать восемь раз на ремонт становился!

— А это много? — полюбопытствовала Виктория, игриво скашивая глаза на разошедшегося шофера.

— Да вы сами посчитайте! Десятого мая мы с Хозяином встретились, стало быть — за сто тридцать два дня, минус выходные!

Ярослав присвистнул, причем совершенно искренне: если Валентин не привирал для вящего интереса, перед ними была не машина, а какое-то недоразумение на колесах.

— Хлеб к нам привозят со здешнего завода. Десятого мая все мастера баранки и тормозных колодок лежали вповалку. Наши тоже. А я до ночи со своей лайбой провозюкался, так что дома сил только на стакан и хватило. Закусить не успел — дай Бог до постели добраться. Завгар меня и припахал на утро — езжай. Я туда-сюда...

— Так и знал! -послышался за спиной Валентина голос бригадира. — Опять знакомых нашел, ботало. Поехали!

Первая партия студенческой братии уже набилась в кузов грузовика. Машина тронулась, ровно потикивая отлаженным мотором.

"Скованные одной цепью, связанные одной целью..."— донеслось из-за поворота. Ярослав задумчиво посмотрел на дорогу, похитившую у него ценного очевидца. Придется ждать... впрочем времени достаточно. Совершенно забыв про Викторию, он направился к привокзальному скверу и улегся на пыльный газон, подсунув под голову рюкзак. Однако девушка и не подумала оставить его в одиночестве.

— Подвинься, — сказала она и улеглась рядом. — Что это за хозяин, может объяснишь?

"Приставучка!" — ругнулся про себя начинающий работник ведовского розыска. Нет, он, разумеется, не был противником прекрасного пола, и в иное время охотно пообщался бы с экстравагантной очаровашкой Викторией, на которую "положила глаз" больше половины мужского состава его группы, но сейчас ему хотелось подумать, а возможно и посоветоваться с Патриком, Стойчо или Чаупьей... Не будешь же изображать глухонемого в разговоре, в конце концов!

— Если я скажу тебе, что понятия не имею, ты поверишь? — спросил он не открывая глаз.

— Разумеется — нет, — отозвалась Виктория. — Ты очень странно себя ведешь.

"Вот и поколдуй у них под носом." — Подумал Ярослав, вспомнив Григория.

— Я этого не нахожу.

— Насколько я поняла, ты первым напросился на разговор об осиннике, а когда выспросил у этого простака все, что тебя интересовало, переключил его на новую тему. Они как-то связаны?

— Говорят, что да, -нехотя сказал Ярослав. — Только не пойму, что такого подозрительного в моих расспросах...

— Ты никогда не интересовался мистикой. Это само по себе весьма необычно. А сейчас оказывается, что ты интересуешься ею тайно. Причем не только от сокурсников, но и очевидцев. Кто такой хозяин?

— Ты ведь в подобные вещи не веришь, — сказал Ярослав как можно безразличнее. — Говорят, что Хозяин... как бы это поточнее... не совсем обычный человек.

— А кто говорит? Домовые?

— Именно, что домовые... соседи, — улыбнулся Ярослав, надеясь выглядеть, неубедительнее. — Под нами мужик живет. Он отсюда.

— Допустим, — неохотно согласилась Виктория. — А в чем заключается необычность хозяина и как он связан с лесом, вырубленным четверть века назад?

-Тебе-то что за дело? — разозлился ведун. — Если надеешься пару статеек тиснуть, так не рассчитывай: пока напишешь, пока издание отыщешь, я уже эту тему отработаю — у меня все на мази.

Некоторое время девушка лежала молча, но Ярослав чувствовал, что она не просто молчит, а внимательно, очень внимательно разглядывает его.

— Хорошо сработано, — сказала она наконец, с ироническим одобрением. Использовал самый точный, самый подходящий к случаю вариант... Молодец! Но со мной этот кульбит не пролезет. Врешь ты мастерски, но врешь ведь. Не шпион же ты. А если не шпион, то зачем темнишь? Я ведь от тебя все равно не отстану. Вопрос повторить, или запомнил?

— Сосед сообщил, что Хозяин ликвидировал последствия Вырубки Кондратьевой Чащи.

— Другими словами, ликвидировал очнувшегося вурдалака? Ликвидировал, убил, укокошил, угробил, ухайдакал...

— Изничтожил, — поправил Ярослав не в меру проницательную сокурсницу.

— Вовсе?

— Именно что.

— Смехота какая-то! — заявила Виктория. — Может, ты немного — "того"?

— Может быть, — сказал Ярослав настолько убедительно, что сам не поверил.

— Меня с собой возьмешь?

— Да я и сам-то не собираюсь. Так — поболтать только...

— Крученый ты, — с огорчением сообщила Ярославу его невозможная собеседница. — Витой, как резьба на водочной пробке. И такой же скрытный. Я ведь и разболтать могу, с меня подписки не брали.

Ярослав открыл глаза и с интересом воззрился на девушку:

— Да кто ж тебе поверит-то! — и в то же самое время краем глаза заметил надвигающуюся фигуру в сером мундире. "Этого еще не хватало до полного счастья!".

На погонах подошедшего красовались знаки младшего сержанта, хотя лет ему было явно за сорок. Сухая желтоватая кожа и мешки под глазами невольно насторожили ведуна: пристрастие к алкоголю и больная печень не способствуют мягкости характера.

— Я гляжу, вы тут хорошо устроились, — язвительно произнес "желчный" страж порядка. — Прохожие не мешают? — и, не дожидаясь ответа, добавил. — Есть два варианта: удалить пассажиров и встречающих — первый, и выделить вам уютную камеру суток на десять — второй.

Ярослав еще надеялся как-то замять неприятную ситуацию.

— Спасибо, сержант, мы уже закончили, — сказал он, примирительно улыбаясь, и поднялся с земли.

— Лично я предпочитаю второй вариант, — гнул свое милиционер, похлопывая по левой ладони резиновой палкой с неприкрытым намеком. — Так что шагайте впереди меня, и вещи прихватите — это надолго.

— Что вы к нам привязались? — рассердилась Вика. — Подумаешь — на газон прилегли!

— А ты вообще помолчи, шалава малолетняя! — рявкнул сержант, но тут уже закипел и Ярослав. Напряженность ожидания встречи с Хозяином и так действовала ему на нервы, настырность и внезапная проницательность Виктории усилили раздражение, а придирки милиционера привели его в настоящее бешенство. Только этим, пожалуй, и можно оправдать его последующие действия.

— Смотри сюда, сержант, — приказал он тоном, не терпящим возражения. — В глаза! В глаза, тебе говорят! Вот так!

Поле, окружающее тело блюстителя закона, светилось общим зеленоватым цветом, сквозь который, пульсируя, пробивались оттенки желтого и лилового. Ярослав метнул в него оранжевый луч и с удовлетворением заметил, что цвет вражеского поля изменился на бледно-лимонный.

— Сейчас ты пойдешь в отделение, — сказал Ярослав. — И забудешь все, что здесь произошло. Запомнил?

— Запомнил... — ровным голосом отозвался сержант.

— Ступай. Нет, подожди, — Ярославу вдруг стало неловко и чуточку стыдно — все-таки, при всей своей вредности и нахальстве, милиционер был обычным человеком и, как ни крути, исполнял службу. — Печень давно болит?

— Лет десять, — доложил зачарованный.

— Я освобождаю твою волю от алкогольной зависимости. — Ярослав прикрыл глаза и обратился за помощью к Годо. — Цходо Басу Инне абенур! Иди, и не хворай больше.

— Спасибо, — сказал сержант, с притупленным удивлением прикладывая руку к печени.

— Да мы еще и гипнотизеры... — протянула Виктория, усаживаясь на скамейку, куда они перебрались от греха подальше. Впрочем, сквозь просветы в кустах весь студенческий табор просматривался во всех подробностях. — Так-так-так-так-так... Слушай, может ты на инквизицию работаешь?

"Вот влип, так влип", — мысленно вздохнул Ярослав.

— Приятели моего школьного друга занялись экстрасенсорикой, — сказал он как можно равнодушнее, — Кой-чему и меня научили. Сама понимаешь, болтать об этом вовсе не обязательно, иначе хлопот не оберешься.

— А зачем тебе Хозяин?

— Интересно же. Если про него правду сказали, это уникальное явление.

— Я пойду с тобой. Какой бы он ни был великий чародей, я его очарую и он нам все расскажет, — Вика засмеялась и задорно тряхнула каштановыми волосами. — Дрейфишь?

— Не то слово, — отозвался Ярослав, — мне бояться не положено. Так — некоторая настороженность, не больше.

— Значит решено, — подытожила Вика, — идем вместе. Хотя я на тебя и обижена, но в беде не брошу!

— Вот те на! — удивился ведун. — Чем это я...

— А кто отказался со мной камеру разделить?

— Да если б на этого сержанта можно было положиться и в самом деле, я бы в отделение рысью припустил, — улыбнулся Ярослав. Но, с другой стороны, в камерах "зрачки" понатыканы, а на природе...

— Разбежался! — буркнула Вика.

Лагерь они разбили у ручья, текущего в Сок, у подножия холмов Сокского Яра. Большие десятиместные палатки шатрового типа Ярославу были прекрасно известны — два года возился с подобными. Старшекурсники, как более опытные в этом деле, перешли под его командование, слегка покочевряжившись для порядка.

Те, кто помладше, разгружали машину с раскладушками, матрасами и одеялами, затем принялись за разгрузку дров. Судя по старым кострищам, по деревянному навесу, наличию врытых в землю столбов и скамеек, место это служило полевым становищем не первый год.

Уже смеркалось, когда бивуак, наконец, приобрел относительно обустроенный вид. Утомленные дорогой и организационной суетой студенты поутихли, постепенно группируясь вокруг пяти костров, протянувшихся цепочкой вдоль течения Чердана — широкого светлого ручья, берега которого обросли потемневшими от времени ивами. В больших нСвеньких таганах забулькало немудреное походное варево. Наиболее неугомонные представители учащийся братии приволокли три десятка ведер тугощеких колхозных помидор с ближнего поля. То там, то здесь зазвенели пробные переборы гитарных струн.

В сторонке зевающий бригадир вел переговоры с преподавателями о нормах выработки, очередности уборки полей и продовольственном снабжении. Ярослав и Виктория, устроившись в кабине валентиновской "лайбы", умиротворенно дымили и слушали продолжение рассказа.

— Не успел я от центральной усадьбы на десять верст откатиться, "лайба" моя встала всерьез и надолго. Это я по печальному опыту знал — если никаких неисправностей нет — придется на буксире волочиться. Да где ж его возьмешь, тот буксир, когда праздник? А до централки еще махать и махать... Вообще-то я к подобным сюрпризам уже попривык, но увязалась со мной, на беду, завмаг наша — Катька Мельникова. И так тошнехонько, а тут эта мымра на нервную систему нажимает, как салага на тормоз! Тьфу! С бабами только свяжись...

— Это точно, — вздохнул Ярослав, покосившись на Вику. Девушка сделала вид, что намек ее не касается, но незаметно наградила его крепким щипком.

— В общем, сидим, загораем, перебрехиваемся помаленьку, — продолжал шофер, подмигивая Виктории с понимающе-успокоительной гримасой. — Я уже было подумывать начал — не пора ли Катьку монтировкой поучить? И кто знает, может и додумался бы, если бы не Хозяин. На первый взгляд — нормальный мужик. Лет тридцати или чуть больше. Крепкий, осанистый такой, но не богатырь. Одет по-городскому — кожанка, свитер, брючата... на ногах башмаки шнурованные с бортами до икры. И лицо вроде обычное, только в глазах что-то такое... непонятное.

— Ну а все-таки? Попробуй описать, — оживилась Виктория. — Глаза — они, знаешь, в человеке самое главное.

Валентин, задумавшись, легонько пощелкал кулаком в раскрытую ладошку, но похоже, что этот способ сосредоточения не дал ожидаемых результатов. Тогда он закурил заново и минуту-другую молча дымил, затягиваясь жадно и глубоко, затем заговорил медленно и неуверенно, будто объяснялся на малознакомом языке:

— Мой дед по отцу до восьмидесяти семи дожил. И царское время помнил, и Гражданскую, и в сорок первом немцу бока изрядно помял... Все время ходил, глаз не поднимая. Это он тогда табуны за Чердан угонял.

— Какое отношение твой дед к Хозяину имеет? — не выдержала Вика.

— Глаза похожие, — медленно проговорил Валентин. — Только если бы их рядом поставить, дед перед Хозяином пацаном бы смотрелся.

— Значит — бывалый, — подытожила Вика.

— Не то слово. Все повидавший. И дурное, и хорошее. И низкое, и высокое.

— И близкое, и далекое... — фыркнула девушка.

Валентин посмотрел на нее с отчуждением, в темноте наступающего вечера зрачки его мерцали, будто два болотных огонька:

— Да что я надрываюсь зазря... — сказал он тихо, — ты вон ему, — он кивнул на Ярослава, — в глаза загляни, Может, поймешь.

— А ты не так-то прост, Валентин, — отозвался Ярослав, поспешно опуская веки.

— Мне и заглядывать не надо, — засмеялась Вика. — Он в Клятвино у меня на глазах милиционера загипнотизировал.

— Гипнотизеров нынче — пруд пруди, — не повышая голоса, гнул свое Валентин. — Я же знаю... дед мой ведуном был... Берегись, Ярослав, здесь худые места

— недаром сюда Хозяин пожаловал.

— Эй-эй, вы что?! — забеспокоилась девушка.

— Шутит он, — резко сказал Ярослав. — В страшилки играет. Рассказывай дальше. Валентин помолчал, приходя в себя.

— Короче, выглядел он очень даже обычно, только вместо рюкзака нес за спиной самодельную котомку. Я ему и говорю: "Не в Клятвино ли?" "Туда", — говорит. — "А вы застряли что ли?" Ну я ему и объяснил. Он меня из кабины выгнал, Катьку выгнал, сам Голову туда засунул, понюхал, пошептал что-то... "Езжайте, — говорит. — Только не забижай ее, лей автола поменьше и с семьдесят второго переходи на девяносто третий". Сели мы, "лайба" моя завелась с полуоборота и так покатила — любо-дорого посмотреть. Небось сами слыхали, как мотор работает.

— Вот и делай вам добро, — осуждающе проговорила Виктория. — Нет, чтоб благодетеля подвезти!

— Да я предлагал, — Валентин пожал плечами, — он сам отказался. Вам в Клятвино любой скажет — Хозяин ходит пешком. Кто его знает почему. Может чудит, а может потому, что машины, как доктор лечит. Врачи же на людях не ездят?

— Как это — лечит?

— А как иначе назвать? Ни разу за отвертку не брался, ни за гаечный ключ: походит вокруг, послушает, понюхает, ощупает, скажет словечко — и готово! Тем и живет. Построил дом за поселком в лесу, мачту установил. Половина окрестных водил, где бы ни были, в сторону той мачты посматривают. Если флаг поднялся — стало быть Хозяин клиентов принимает. Тут успевай — пошевеливайся — мигнуть не успеешь — очередь на версту. Любой агрегат, от механической лягушки до шагающего экскаватора ему повинуется. Калька с рейсового автобуса рассказывал, что местные рокеры как-то позабавиться решили — Хозяин в лесу один живет. Поехали в гости на четырнадцати мотоциклах...

— И что? — не сдержалась Виктория.

Валентин засмеялся.

— На середине пути — километрах в трех от поселке заглохли... все до единого. Ни туда, ни сюда. Никто ничего понять не может, потом дошло — перепугались, отправили делегацию на поклон. С тех пор, как глушаки поснимают, техника ехать отказывается. Кое-кто мотоциклы менять пробовал — все одно.

— А не брешет твой Калька? — недоверчиво поинтересовалась девушка.

— Да я его как раз ватою после экспедиции встретил, — Валентин посмотрел на нее с мудрой усмешкой. — Он тоже в этом деле участвовал, гонщик занюханный! Рассказывает, а самого трясет как мои... я хотел сказать — как компрессор!

"Так, так..." — подумал Ярослав, почувствовав некоторое стеснение в груди. — "В этих делах без поллитры не разберешься! Кондратия изничтожил, машинами командует... он что -Хозяин Всего? Надо с братушкой посоветоваться".

— А что он еще поделывает? — наседала Виктория. — Опричь ремонта.

— Хозяин живет в лесу, — объяснил Валентин, — я же вам говорю — подсматривать за ним охотников нету.

"Сейчас найдутся", — Ярославу очень не хотелось впутываться в эту историю, но, видно, придется, иначе при первом же контакте Стойчо не успокоится, пока со свету не сживет.

— Мне надо с ним повидаться, — сказал Ярослав Валентину, и тот сразу как-то притих. — Сразу на рожон не полезем, понаблюдаем издалека. Можешь завтра машину подогнать как стемнеет?

— Страшновато, — признался Валентин, помедлив. — Ежели рассердится — плохо нам будет.

Бригадир закончил переговоры и направился в сторону грузовика, пора было смываться, дабы не навлекать на возможного соратника лишних нареканий и подозрений. В стороне от костров было уже темно, Вика ойкнула и схватила Ярослава за руку.

— Ты чего?

— Страшновато после таких разговоров становится

Ярослав осмотрелся. Между холмов происходило что-то непонятное, в кустах по ту сторону ручья мелькала чья-то массивная туша, издававшая слабое зеленоватое свечение, то там, то здесь земля также светилась, правда еще слабее. Нет, что ни говори, а ведовское зрение тоже имеет собственные неудобства — видишь даже то, на что глаза бы не смотрели.

— Не бойся, — сказал он с неожиданной для себя теплотой, — рядом со мной бояться не стоит, — и добавил шутливо. — Я же на инквизицию работаю. Пошли ужинать.

По случаю первого вечера за столы не садились, расположились по-походному — вокруг костров. Тайком от преподавателей по крот? пустили спиртное; совсем немного — чисто символически. Ярослав, хоть и не числил себя в обществе трезвости, отказался — в ближайшие несколько дней (а ночей тем более) расслабляться было опасно. Виктория отхлебнула и успокоилась.

После ужина состоялась импровизированная дискотека при свете костров и дюжины "китайских" фонариков, линзы которых обернули газовыми цветными косынками. Ярослав лежал на травке у огня и с удовольствием наблюдал за танцующими. Вдруг тихий мелодичный звук, зашуршавший между ключиц, заставил его насторожиться. Совсем рядом, сразу за чертой светового круга появилась массивная фигура, сильно смахивающая на медведя средних размеров, с лицом заросшего до невозможности неандертальца. Стараясь не привлекать внимания странного существа, ведун поднялся на ноги и, обогнув палатку, зашел ему в тыл.

Существо обернулось, глядя на Ярослава внимательно, но без опаски, видимо не ожидая от человека особого вреда, лишь бы не наткнулся сослепу.

— Эй ты, чучело волосатое, — негромко окликнул его Ярослав. — Отойдем-ка в сторонку.

Существо подпрыгнуло от неожиданности, но, на всякий случай, оглянулось — не относится ли предложение к кому-то другому.

— Тебе говорят, тебе, — успокоил его Ярослав, — иди за мной, — и зашагал в самую темень.

Спустившись к воде, он, не спеша, присел на старый, обросший мхом плоский валун. Существо спрыгнуло вниз одним махом и, недобро оскалясь острыми, на удивление белыми зубами, начало подступать к сидящему.

— Давай-ка без шуточек! — Ярослав расстегнул рубашку, аметисты оберега сверкнули чудищу прямо в глаза.

— Ты кто? — глухим замогильным голосом откликнулось чудище, резко отпрянув.

— А ты?

— Я-то леший, вестимо, — пробасило страшилище, держась на безопасном расстоянии.

— А почему зеленым светишься?

— Как хочу, так и свечусь. Тебе-то что?

— Просто интересно. Ты здешний или на чужую территорию забрел?

— Не твое дело.

— Не груби, — сказал Ярослав, — и зубы спрячь.

— Мне с тобой ссориться не с руки, но и злить меня не надо.

— Больно молод ты для ведуна, паренек, — хмуро прогудел леший. — Балуешься, балуешься и добалуешься...

За спиной у Ярослава сухо ворохнулись кусты. Надо было что-то делать...

— Смотри-ка! — воскликнул он, протягивая руку в направлении Клятвино. — Хозяин топает!

Леший быстро обернулся, можно сказать — крутанулся волчком. Ярослав сделал то же самое. За спиной, в положении затаившейся кошки маячила вторая туша, немного поменьше первой. Вот где пригодились уроки майора Звонцова — инструктора по рукопашному бою — два шага в сторону, и оба леших оказались в поле зрения Ярослава.

— Экие вы шустрые, братцы! — сказал он, вытягивая руки с растопыренными пальцами. — Попробуйте только с места тронуться — испепелю обоих!

— Врет поди, — прохрипел второй лошак, предусмотрительно замеров.

— Может и врет, — отозвался первый, — но оберег у него старинной работы, хоть и сделан недавно. Чего тебе от нас надобно, паренек?

Ярослав изучающе осмотрел представителей дикой природы. По сравнению с домовым, они выглядели страшновато и довольно угрожающе. Таким только попадись в лапы — слабо не покажется. Дернула же его нелегкая с ними связаться...

— Кто такой Хозяин? — спросил он.

Лешие переглянулись.

— Дурацкий вопрос, — прогудел один.

— Хозяин и есть Хозяин, — уточнил второй. — Тот, кому подчиняются. Тот, кто не подчиняется никому.

— А что он делает, когда машины не ремонтирует?

— Да много чего, хозяйствует... слабые деревца укрепляет, худые струи у ручьев правит, землю перестраивает. Работы навалом.

— А у вас с ним какие отношения?

— Делаем, что велит, так что вреда от него еще не видали.

— Мне с ним встретиться надо. Отведете?

Лешие замялись.

— Может, вас молнией пощекотать? — предложил ведун. — Чтобы сговорчивей были.

— Не взыщи паренек, — задыхаясь прохрипел тот, что побольше. — Дорогу покажем, но сами не пойдем. Нельзя нам туда незваными.

Видно было, что молнии они бояться куда меньше, чем гнева Хозяина, и Ярославу вдруг стало немного стыдно за свой шантаж.

— Ну ладно, — сказал он, опуская руки. — Нельзя, так нельзя... Завтра приходите вон к тому холму как стемнеет.

— Дорога простая, — тот, что побольше, приблизился на расстояние вытянутой руки, обдав человека запахом сырой земли и запревших листьев. — Дойдешь до истока Чердана, увидишь большущий розоватый круг. Его минуешь — там будет овраг. Иди вдоль него одесную, упрешься в рощу Хозяина. Она небольшая — жилье отыщешь без труда.

Спал Ярослав неважнецки. Дважды выходил покурить, зябко кутаясь в памятную кожаную куртягу. Лошаков поблизости видно не было, оберег не беспокоил, вёл себя тихо. Под утро сон сморил юного ведуна, но не успел он разоспаться как следует, сыграли побудку. Точнее— ударили в гонг. Еще точнее — заколотили по подвешенной рельсе в две монтировки и четыре руки. Вокруг послышались недовольные возгласы вчерашних абитуриентов, заскрипели раскладушки...

Утро было свежее, дул легкий западный ветерок, заставляя "рабочую силу" плотнее запахивать одежонку.

— Холодно? — насмешливо поинтересовался кто-то из старшекурсников, хлопая Ярослава по плечу. — Не журись — не успеем на поле выйти — согреешься. А часам к десяти пожалеешь, что плавки не взял.

— Взял, — успокоил доброжелателя Ярослав и отправился к ручью умываться.

Утираясь большим махровым полотенцем, он случайно взглянул на валун, едва не обернувшийся вчера западней, и присвистнул задумчиво и обеспокоенно: камень поверху покрывала выцарапанная острыми когтями сетка в виде не то бредешка, не то невода, заботливо припорошенная мелко истертыми сухими листьями.

"Ну, гаденыши!" — подумал он, обозлившись. — "Этого я вам вовек не забуду!"

Загородив валун от умывающихся собратьев и сестёр по беде, он незаметно перечеркнул сетку "огненным пальцем", смахнул задымившуюся крошку и присел на теплую поверхность.

— Слезь-ка, — попросил его "доброжелатель", подходя к валуну в сопровождении заинтригованной Виктории, наклонился и озадаченно провел ладонью по оплавленной полосе. — Ты смотри! Молнией что-ли шарахнуло?

Виктория бросила на Ярослава косой мгновенный взгляд. Ярослав поспешно скорчил невинную физиономию.

— Эй, Виток! — позвал "доброжелатель" опытного "полевода", случайно затесавшегося среди зеленой, молодежи. — Хватит моржа изображать! Глянь чего с троном водяного случилось.

"Морж" подошел голым по пояс, покрытый знобкой "гусиной кожей", по которой издевательски-медленно стекали капли ледяной воды. Изо всех сил бодрясь под восхищенным взором Виктории, он присел рядом с сокурсником, заговорил авторитетно, с неспешной раздумчивостью знатока:

— А я вас предупреждал, что Перун не потерпит, — и, обернувшись к девушке, пояснил. — Нельзя из громового материала Водяному трон изготавливать. Или изготовлять? Ну, это неважно. А вот то, что гнев Громовика на себя навлекли — это гораздо серьезнее. Не знаю как ты, Марат, но я в своей палатке больше ночевать не намерен. Девушка, у вас случайно лишнего местечка не найдется?

— У преподавателей полпалатки пустует, — сочувственно сказала Виктория.

— Да-а! — протянул Марат, с сожалением разглядывая испорченный "трон". — Вот ведь как бывает: старались, старались, царапали, царапали... а слепая стихия вмиг все порушила. Не напоминает ли эта картина вам, дорогие мои, бесплодность строительства человеческой цивилизации? Раз за разом разбушевавшаяся планета стирает со своего чела многовековые плоды напряженного труда сотен поколений...'

У Ярослава эта картина вызывала совершенно иные мысли, правда оптимизма и гордости за свое "я" они содержали не больше, чем рассуждения "доброжелателя".

— Не исключено, что Госпожа Природа уничтожает лишь тупиковые ветви развития цивилизаций, — сказал он в утешение старшекурсникам. — И глупые выходки, вроде вашей. Вы что тут — в сентябре праздник Нептуна справляли?

— Состязания на приз Водяного Царя! — поправил "морж", — победителя ожидало тронное кресло, — он кивнул на изукрашенный камень, — и любовь прекраснейшей из дочерей Речного Владыки.

— А где победитель? — поинтересовалась Виктория, присаживаясь на краешек валуна.

— Я здесь, царевна! — немедленно отозвался Марат.

"Морж" с укоризной покосился на товарища:

— Не слушай его, о владычица! — воскликнул он в горькой скорби на бесчестность человечьего рода. — Если желаешь лицезреть победителя водных спортигр, ищи торс, окропленный водой!

— Только не этот, — возразил Марат, отталкивая Витька, — Окропившийся не должен стучать зубом и синеть губой.

Ярослав не понял, почему вдруг заискрилось беспокойство в глубине груди под самым сердцем.

— А все-таки, — спросил он небрежно, — кто соревнования выиграл?

— Эдька Портнов, — сказал Виток, растираясь полотенцем. — Жаль, что его нынче нет.

— А что с ним?

— Не приехал, — пожал плечами Марат. — Говорят, лодыжку вывихнул. А я думаю — крыша малость повернулась. Последнее время заговариваться стал. Видно, перенапрягся. Сам понимаешь, в конце сентября восемь раз эту ручьюгу туда-сюда перебрести — это тебе не из душа водичкой побрызгаться! Сперва радовался, а потом, видимо, психика сдавать начала.

"Вот оно что!" — мысленно ахнул Ярослав. — "Ну не идиоты ли, Господи?!" Виктория, внимательно следившая за выражением его лица, тоже встревожилась.

— Ярик, — сказала она недовольно, — долго мы еще тут будем торчать? Пошли, завтрак скоро.

— Ты чего засерьёзился? — спросила тихонько, когда они поднялись на откос. — Что-то не так?

— Все нормально... — отмахнулся Ярослав. — Сегодня ночью к Хозяину собираюсь.

— Не юли, Ярик! Видно же, что ребятки тебя беспокоят. Почему? Отчего? По какой причине?

— Сама слыхала — чего спрашивать? А не услышала — объяснять бесполезно. Вика помолчала, осторожно тронула его за локоть:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что этот водолаз свихнулся вовсе не на почве переохлаждения? — предположила она, очень стараясь выглядеть отважной и предельно саркастической.

— Уж не хочешь ли ты рассказать кому-нибудь, что видела, как я сержанта зачаровал? — отозвался Ярослав с запредельным сарказмом. — Или что Хозяин машины не чинит, а лечит? Явления одного порядка, между прочим... Любой конкурс, придуманный нашими осликами, похоже, добавит мне работенки изрядно.

Плантации тянулись нескончаемой полосой вдоль ручья и гряды холмов. Как и было предсказано, часам к десяти утра современные советские жены уже разоболоклись до последней возможности, сверкая на солнце мокрыми спинами. Дедовщину в Вузовской среде как-то не принято выносить на обсуждение, но понятно, что старшекурсники никогда не опускаются до того, чтобы собирать и переносить помидоры в кучи, устроейные в сорока-пятидесяти метрах одна от другой. Они, как правило, лодырничают на сортировке, погрузке и разгрузке готового продукта.

В свою очередь, представители сильной половины человечества, принадлежащие к младшим курсам, совершенно непригодны для сбора овощей — неаккуратны, торопливы, грубы и обладают малой гибкостью. Эти занимались пополнением куч, перенося наполненные ведра. Хорошо еще, что девушек-студенток значительно больше, иначе собирать урожай было бы попросту некому.

Ярославу его обязанности поначалу показались смехотворными. К полудню, когда счет перенесенных ведер перевалил за две сотни, он раскаялся в этом заблуждении. Хорошо, что подоспело время обеда. Гитар тоже что-то не было слышно, приходилось довольствоваться магнитофонным репертуаром...

Плотно набив желудок неважнецким варевом самодеятельных поваров, он быстренько окунулся в ручей и отправился в палатку, намереваясь вздремнуть. И опять-таки ему это удалось, не смотря на то, что буквально на соседней раскладушке довольно резво и шумно резались в карты четверо сокурсников, но через полчаса началась драка, и Ярослава уронили наземь вместе с кроватью. Чертыхаясь и матерясь спросонья, он поднялся и подавил вспышку агрессивности, без зазрения совести использовав армейские навыки.

Все закончилось тем, что ему пообещали отомстить по возвращении в город. Спать после драки ему расхотелось, вторая половина рабочего дня должна была наступить не раньше шестнадцати ноль-ноль, так что около двух часов в запасе у него еще было.

Викторию он обнаружил, в группе спорщиков, ведущих дискуссию на берегу ручья. Имя Медовухина здесь упоминалось довольно часто, поскольку в беседе сошлись сторонники правых радикалов с умеренно правыми. Была здесь и парочка "центристов", но слова им практически не давали. Ярослав пока не определил своего отношения к политическому спектру страны.

Единственное, что он знал точно, так это то, что к группировке, поддерживаемой Медовухиным, у него возникла стойкая настороженность. На Острове он пытался выяснить, как представляет себе идеальное политическое устройство Ведовской Круг, но Стойчо быстро пресек все разговоры на эту тему, пояснив, что хотя в их среде нет людей, которые подходили бы под определение "буржуа", однако у каждого из ведунов собственное представление на этот счет. Что, кстати, не играет никакой роли в их взаимодействии. Социалист Патрик и сторонник феодальной монархии Чаупья, к примеру, превосходно ладили между собой, и в любую секунду были готовы объединиться в борьбе с собственными политическими единомышленниками, если бы те вдруг проявили колдовские потенции.

Вспомнив об этом, Ярослав решительно уклонился от попыток дискуссирующих сторон ввязать его в спор, перемигнулся с Викторией и предложил:

— Говорят, что самые лучшие мысли созревают во время ходьбы. Может прогуляемся, чтоб ноги перед работой не затекали?

Желающих не нашлось. Присоединилась, как и следовало предполагать, одна Виктория. Тем лучше.

— Куда пойдем? — спросила Ярослава юная сообщница, обряженная в очень откровенный купальный комплект.

— Для начала оденься, — покашливая, сказал Ярослав. — Чтобы мои гляделки от дела не отвлекались. Потом рванем к истоку сей полноводной реки.

— Зачем?

— Надо.

— А ты не такой, уж бесчувственный, каким кажешься, — резюмировала Вика, выходя из палатки.

Ярослав хмыкнул, но промолчал. Ему исполнился двадцать один год, но недаром, видать, говорится, много знаешь — быстро старишься... Посмотрела бы та же Виктория на него до Испытания... Нет, он, конечно, и сейчас всегда готов тряхнуть стариной, но все-таки с меньшей охотой, нежели пару месяцев назад.

— Что нам понадобилось у истока? — продолжала допытываться сообщница, семеня рядом.

— Дорогу к Хозяину разведать. Чтобы ночью ноги не переломать. От Валентина, похоже, помощи не жди.

— А кто тебе сказал, что наш путь ведет по берегу? Домовые соседи? — Вика посмотрела на сообщника с откровенным подозрением.

— Знаешь что, Виктория, — очень серьезно сказал ведун, — если ты такая ярая атеистка, то зачем подобные вопросы задаешь? Источник информации в твою концепцию устройства мира не вписывается. Прописка у него запредельная.

— Леший что ли?

— Он самый,

— Не смеши.

— Если бы ты его видеть могла, не особо-то ве—

селилась бы.

— Очень страшный?

— Со стороны смотреть — не очень...

Вика помолчала, потом сказала с некоторой неприязнью:

— Выходит, ты — особенный? Этакий простой советский супермен, маги волшебник?

— Выходит, — согласился Ярослав, — только не очень простой.

— Ага! Значит — особый советский чародей.

— Русский, — поправил ведун, прикидывая на глазок далеко ли еще шагать

— Да-да, конечно же! — разозлилась Вика, сильно подозревая, что ей морочат Годову. — Ты, конечно,

исконный русский маг, кондовой, как расписная деревянная ложка. Ты, умник, слыхал когда-нибудь, кто наружу выходит, если русского как следует поскоблить?

— Слыхал, — ответил Ярослав, стараясь покрепче запомнить особенности извива береговой линии. — Тот же, что и у немца после скоблёжки.

— Татарин у немца?

— А причем тут татарин? — удивился Ярослав.

— Нет, ты не особенный маг, а редкостный болван! — вспылила Вика.

— Возможно, — согласился несчастный ведун, мало что соображая по случаю некоторой рассеянности, — Только, знаешь ли, меня лучше не шкрябать. Пока до татарина доберешься — ногти сточишь.

— Так и в анкетах указываешь — "истинный ариец?"

— Слушай, отстань, а? — начиная раздражаться, огрызнулся ведун. — Ты в такие дебри забралась, в которых никогда не бывала. Может быть ты специализировалась по арийской теории? Нет? Так не болтай о том, чего не знаешь.

— Ты-то больно знающий! — буркнула Вика. — А сам, небось, и не помнишь, когда в последний раз в журналы заглядывал. И в какой именно... "А ведь верно!" — удивился Ярослав. -"В стране такая заваруха идет, прессу прямо из-под станка рвут. Добрые люди ночи напролет съезды смотрят, только я в стороне..."

— Помню, — сказал он осторожно. — Два месяца назад читал "Знамя". Потом некогда было — учился.

— Плохо учился, если до сих пор не усвоил, кто такие арийцы.

— Нет, почему же? — простодушно ляпнул Ярослав. — Арии, или арийцы — часть "дивов светлых". Название свое получили в тысяча девятьсот семьдесят третьем году до Рождества Христова во время заключения мира с хаттским царем Уанапишту Четвертым. Что и было зафиксировано в тексте мирного договора ныне утерянного.

— Ныне — что? — Вика встала столбом.

— Утерянного, — повторил Ярослав, не задумываясь. — Таким образом, потомки ариев проживают в Индии, Пакистане, Иране, частично в Афганистане и Азербайджане. Никакого отношения к этим достойным людям я, естественно, не имею.

— Это противоречит современным историческим данным, — сказала Вика. — Науке неизвестны "дины светлые".

— Наука не желает признавать Липов, — поправил ее Ярослав, — так будет точнее. Хотя любому, кто хоть раз прочитал Гомера внимательно, должно быть известно, что под Илионом скрестили оружие два родственных народа — "лапай" и "дарданцы", а не элиян с хеттами.

— А какое отношение к тебе имеют данайцы? — усмехнулась Вика. — Или дарданцы?

— Ну ты даешь! — Ярослав возвел руки в полнейшем изумлении, — включи мозги. Виктория! У тебя что— ассоциативные связи порушены? Данайцы наших прадедов звали тавро-скифами и считали, что они произошли от интимной связи Зевса с богиней реки.

— Ну и что? Где же предмет для приложения моих ассоциативных талантов?

— Даная — мать Персея — это и есть "река" по-персидски. Сечёшь?

— Так-то по-персидски...

— Иначе говоря на — санскрите.

Ручей петлял, будто заяц под браконьерским прицелом, но после получасовой ходьбы Ярослав углядел-таки массивный валун, из-под которого струилась водяная жилка. Цветом своим камень напоминал грозовую тучу — не то темно-синюю, не то черную.

— Взгляни, — сказал Ярослав, вытягивая руку. — Вот тебе разгадка названия ручья. Чердан — "Черная струя". Не нравится мне все это.

Вдалеке на севере-востоке от валуна угадывалось неясное в солнечном сиянии оранжевое свечение. Лешие явно не лукавили, указывая дорогу. И то ладно.

Отхлебнув из ручья вкусной знобяще-холодной воды, "охотники на Хозяина" отправились восвояси. Возвращались молча, Ярослав безрадостно размышлял о том, что в отличии от многочисленных экстрасенсов, использующих свои скромные возможности для безбедного существования, он -могущественный ведун — не имеет для себя ничего, кроме лишних хлопот и нервотрепки.

Виктория переваривала услышанное. Конечно, все это — чушь собачья, но уж больно смущала оговорка насчет исчезнувшего договора.

— Слушай, Ярик, — сказала она наконец, — откуда ты узнал о договоре? С этим, как его.... Уипишту.

Ярослав смущенно прокашлялся, осознав свой промах. Не мог же он сообщить дотошной девчонке, что сведения эти хранятся в книгах Девяти!

— Один мой приятель обнаружил копию договора в одном из древних свитков, хранящихся в делийском университете. И несколько упоминаний о нем в старейшем из списков "Ригведы".

— Интересно, — протянула девушка, задумываясь, — куда подевался оригинал...

— Что касается глиняной таблички с хаттским текстом и печатью Уинашипту, то с ней произошла любопытная штука. Есть основание полагать, что Вальгу ее подсунули необожженной, покрытой особой краской, имитирующей обжиг. Во всяком случае, не прошло и года, как она рассыпалась в труху, лишив ариев обещаний царя. Возможно — это первый в истории случай подлога. Берестяная же грамота с клятвами Вольта, Лапая, Альямана и прочих вождей более мелких племен сохранилась надолго. О пропаже ее в разных записях говорится по-разному. Персы считали, что хаттский архив был уничтожен параду с ассирийским во время взятия Ниневии войсками Княкши. Армяне полагали виновниками исчезнСвения архива самих ассирийцев. Но Стойчо твердо уверен в том, что документы были вывезены сколотами или будинами, оказавшимися среди сколотов. Я склоняюсь к тому, что прав Стойчо, иначе трудно объяснить столь долгую память широкой древнерусской общественности.

— О чем?

— Понимаешь, русские былины очень точно определяют направления завоевания двух наиболее многочисленных союзов племен ариев, Вальг — по-нашему Волг или Вольта — увел своих в Индию, а Данай — Поток или Потык захватил земли семитов — "Царство Сарацинское". В дальнейшем, когда их потомки, обосновавшись на новых местах, начали враждовать, индийцы перекрестили в Данавов целую ораву злых духов. Через 500 — 600 лет после этих событий, в самой Индии и даже в Иране о них кое-что помвили считанные единицы — как правило, верховные жрецы различных культов. Значит, по идее, на Руси и вовсе должны были забыть, даже если знали кто куда повернул. Не забыли! Надо объяснять почему?

— Сама знаю, — сказала Вика, строптиво встряхнув короткою челкой. — Если самому похвастаться нечем, хвалятся успехами удачливых родственников.

— Если создание письменности и строительство гигантских укрепленных городов ничего не стоят, ты вправе назвать будинов неудачниками. Хотя будущему журналисту это вряд ли к лицу.

— А ты, я вижу, националист! — Виктория уставилась на него с неприкрытым подозрением.

Ярослав вспомнил Тойво, Годо, Мустанга и невольно расхохотался: если уж он — националист, то все остальное человечество безусловно страдает крайней формою шовинизма.

— Успокойся, Виктория, — сказал он, — я просто забыл, что порядочными людьми принято нынче считать интеллектуальных мазохистов. Но сама посуди — не могу же я в угоду тебе отрицать очевидное. Ты, конечно, хороша, но не настолько же!

— Знаешь что? -Виктория окинула его высокомерным взором с головы до кончиков кроссовок. — Иди-ка один к своему хозяину!

— Договорились, — Ярослав и в самом деле был рад, что за спиной у него не будет маячить безрассудная и непредсказуемая девица. Конечно, он предпочел бы не встречаться с Хозяином один на один, но Виктория, как спутник и соратник, его просто пугала.

К наступлению темноты он несколько изменил собственное мнение: одному идти совершенно не хотелось; сейчас он дорого дал бы за любого, кто согласится составить ему компанию. Хуже всего было то, что он знал, что пойдет. Даже один. Даже умирая от страха. Какая-то внутренняя пружина, распрямляясь с невыносимой мощью, толкала его в это неопределенное, а скорее всего и очень опасное путешествие. Танцевать ему совсем не хотелось, музыка раздражала, а беззаботное оживление окружающих приводило в настоящее бешенство.

"Ведун проснулся", — сказал бы наверное Стойчо, но Ярослав намеренно не обращался к друзьям, опасаясь острого, как лазерный луч, язычка болгарина.

Незаметно выйдя за пределы освещенного круга, он внимательно осмотрелся, надеясь отыскать, за неимением лучшего, хотя бы лошаков, однако их поблизости явно не наблюдалось.

"Осторожные, черти!" — мысленно похвалил нежить ведун и, отмерив, на глазок, десятка полтора шагов от береговой линии, зашагал вверх по Чердану. Было темно, впрочем не до такой степени, чтобы после некоторого периода привыкания нельзя было вполне освоиться. Вскоре Ярославу удалось достичь почти что дневной скорости передвижения, чему в немалой степени способствовали различные световые пятна, разбросанные там и тут. Большинство из них имело форму окружности, светившиеся, как правило, ультрамарином, розовым и лиловым. Попадались квадратные, люминисцирующие зеленым. Но было и немало бесформенных различных цветов.

Полагаясь на неусыпную бдительность оберега, Ярослав все свое внимание сосредоточил на том, чтобы до минимума снизить вероятность нечаянного падения. Не хватало еще ногу себе подвернуть для полного счастья: прыгай потом подстрелянным воробышком на потеху не склонной к сантиментам оравы школяров...

Пронзительный визг, раздавшийся сзади, застал его врасплох. От поясницы к затылку прошмыгнул цепенящий озноб, поднял дыбом каждый волосочек на своем

пути, руки на мгновение отнялись. Зато ноги отреагировали вполне адекватно — сами по себе совершили гигантский скачок вперед и развернули Ярослава в направлении предполагаемой опасности.

Виктория стремглав неслась по берегу, прижав кулачки к груди и усиленно работая локтями. Следом за Викторией мчалось невыразимое чудище, рядом с которым самый уродливый леший мог сойти за победителя конкурса "Мужчина Года". Впрочем, судя по отсутствию отличительных мужских принадлежностей, по грудям, похожим на свисающие к животу незабвенные батоны конской колбасы, существо, скорее всего принадлежало к противоположному полу.

Можно было шарахнуть страшилище молнией. Можно было выстроить перед ним какую-нибудь временную преграду вроде каменной стенки или, искривив пространство, подсечь его ноги. Наконец, имелась возможность воспользоваться "кладенцом". Но все эти способы требовали солидного расхода энергии, а наиболее экономные могли окончательно добить и без того перегруженную психику бедной Виктории. Все вышеперечисленное промелькнуло в мозгу Ярослава в один момент...

— А ну пошла на... шлюха ...ная! — заревел он, делая шаг вперед, и добавил с полдюжины выражений покрепче, дабы не оставить у чудища никаких сомнений в серьезности последних мер.

Результат превзошел все ожидания: обе представительницы прекрасного пола не просто резво затормозили, но и отскочили назад, подальше от разгневанного джентльмена.

— Виктория! Поль сюда!— приказал Ярослав, изрядно польщенный дамским послушанием,— а ты,..... с глаз моих долой!

Напуганное, а может шокированное подобным обращением, страшилище стрекануло к воде прямо сквозь заросли ивняка, прошибив в них изрядный проход, скакнуло в ручей и исчезло.

— Так-то лучше, — проворчал юный ведун и покровительственно, почти отечески, обнял тесно прильнувшую к нему перепуганную Викторию.

— Кто это?— пролепетала бестрепетная охотница на "хозяинов", стуча зубами и задыхаясь.

— Судя по всему, суженая чемпиона по форсированию водных преград, — улыбнулся Ярослав.— Да перестань ты трястись! Она вовсе не собиралась тебя на зуб дегустировать. Может, про жениха хотела покалякать, или просто искала компаньона для бега трусцой. Была бы охота, она б тебя в три прыжка обошла. Ты здесь откуда взялась?

— За тобой шла,— цокнула зубками Вика.— На пределе видимости.

— Вот уж не думал, что такая храбрая девушка может испугаться обыкновенной русалки,— Ярослав осторожно погладил ее по дрожащей спине.

Спинка оказалась не такой костлявой, как можно было подумать, глядя со стороны.— Может, тебя в лагерь отвести?— предложил он, смутившись.

— Нет. Сейчас все пройдет. Решили к Хозяину, значит так тому и быть.

— Ты все-таки подумай, как следует. Может оказаться, что Хозяин куда опаснее твоей соперницы по скоростному марафону.

— Плохой человек не станет помогать первому встречному! — тут же оживилась Виктория.

— Не исключено, что благодеяние совершено в сугубо корыстных интересах. Так сказать, в качестве первичной рекламы. Деньги-то за лечение техники он взымает... "Чуть не добавил: "Счастливчик", — усмехнулся ведун.— Кроме того, он не просто человек, а Хозяин. Кто знает, что ему на ум взбредет?

— Ну и что, что плату берет? — резонно возразила девушка, семеня рядом и не выпуская из ладошки ладонь Ярослава.— Жить же ему надо на что-то? Ты куда?

— Туда, куда надо.— Ярослав решительно свернул в сторону оранжевого пятна, диаметром в добрых полкилометра.

Внутрь круга заходить поостереглись, опасаясь непредвиденного воздействия. Поостерегся конечно ведун, поскольку Вика никакого свечения попросту не видела. Пошли обочь, оставив пятно слева. Местность понемногу понижалась, вскоре показалась длинная полоса, чернильно-черная в синей темени ночи. "Вот и овраг... Чудненько".

Сначала это была просто неглубокая выемка, выстланная дерном с короткой выжженной зноем травой, но постепенно желоб становился все глубже, раздавался вширь, и вот уже над его поверхностью замаячили макушки молоденьких елочек, угнездившихся в затененном месте. Искатели приключений продвигались, как было рекомендовано, справа.

— Зачем тебе нужен Хозяин?— спросила Вика, аккуратно обходя борозду, оставленную весенними потоками на пути к оврагу. Она была в своей стихии — собирала информацию — а потому быстро осмелела.

— Вообще-то я и сам точно не знаю. Просто любопытство заело. Мои друзья, те, кто занимался моим обучением, о Хозяине понятия не имеют. И это кажется им весьма странным. И даже более чем странным — тревожным.

— А почему?

Ярослав засомневался было в необходимости откровенного разговора, но деваться все-равно было некуда — от этой приставучки просто так не отделаешься.

Если столкновение с Хозяином окажется неизбежным, пожалуй полезно слегка приоткрыться, а то в пылу схватки не заметишь, как у девочки ум за разум зайдет.

— На ночь глядя, о подобных вещах говорить не принято, ну да ладно, считай — уболтала. Среди тех, кто занимается делами, связанными с использованием нетрадиционных методов воздействия, существует великое множество разновидностей, но всех их принято делить на три основные группы. Тех, кто творит зло по сердечной склонности, зовут колдунами. Тех, кто борется со злом— ведунами. Есть еще такие, кто, за соответствующее вознаграждение, готов на то и другое... Раньше эту теплую компанию называли акудниками, сейчас присвоили импортное прозвище — "экстрасенс". Правда, акудники были весьма крутыми ребятами, но ты же знаешь, как у нас обстояли дела со сверхъестественниками... Выжили практически одни колдуны, поскольку проявляли повышенную активность в распространении атеизма. Ведунам, как водится, пришлось горше всех.

— Усвоила, — нетерпеливо отозвалась девушка, — Дальше — то что?

Стояла первая половина ночи. Мошкара стаями реяла в воздухе, еще не успевшем остыть после жаркого дня. Ярослав прихлопнул здоровенного комара, намертво присосавшегося к потной шее, и буднично, с удивительным — в первую очередь для себя — хладнокровием ответил:

— Судя по всему. Хозяин не вписывается в упомянутый каталог. От него можно ожидать чего угодно.

— А будь он колдуном? Что тогда?

— С колдуном у ведуна разговор короткий, — Ярослав не сумел скрыть вспыхнувшего ожесточения. Виктория, почуяв незнакомые нотки в голосе сокурсника, невольно отодвинулась подальше. — В том-то и беда, что идем разговоры разговаривать. Инициатива в его руках. Ты вот что... когда прибудем, по имени меня не зови, и своего не называй. Это во-первых. А во-вторых, постарайся отнестись к нашей схватке, буде таковая случится, как к материалу для очерка. Лучше всего — беги куда угодно и во все лопатки.

Виктория заглянула ему в лицо снизу вверх, но ответила в обычном своем тоне:

— Вот еще! В кои-то времена появилась возможность присутствовать при битве великих магов...

Ярослав засмеялся помимо собственной воли:

— Знавал я одного журналиста, большого любителя подобных зрелищ, только стало мне вскоре известно, что из-за пагубного своего пристрастия, пришлось ему сожрать килограмм анальгина.

— Зачем?

— Зубы внезапно разболелись...

Несколько минут Вика молчала.

— Ярослав... Ярослав... — ахнула, хлопнув себя ладошкой. — Так это правда?

— К сожалению, да.

— Постой, но ведь информационные выпуски идут в записи! Ты что — время назад отматываешь?

— Трудно сказать, я пока слабо разбираюсь во всей этой механике. Кстати, нам пора сворачивать.

В темноте расстояние до черного пятна леса, завидневшегося по правую руку, определить было сложновато. Под ногами сочно похрустывали стебли томатов, цеплявшиеся за лодыжки с такой настойчивостью, будто старались не допускать глупых юнцов в опасную рощу.

— Гадство! — невольно вздохнул Ярослав. — Сколько помидоров потоптали! Кое-кому на год бы хватило.

Виктория только головой покрутила: ну и тип, мало того, что собственной Годовой рискует, так ему в придачу желательно потерять её с наименьшими экономическими затратами!

— Меня бы лучше пожалел! — посетовала она, — Ноги по самые колени стоптала!

— Всех жалко, — Ярослав зацепился за очередной куст и треснулся ничком, ладно успел руки выставить, — а себя — больше всех, — добавил, потирая саднящее колено. Может лошакам роща и не казалась такой уж и большой, но для городских жителей, эпизодически выбирающихся "на природу" подышать свежим воздухом, она представлялась гиблыми джунглями. Дважды забредали они в болота, потом угодили в заросли крапивы, потом долго огибали полосу ужасно царапучего шиповника и, наконец, поняли, что заблудились вчистую.

— Здорово! — отметила Вика с непередаваемым сарказмом, усаживаясь на здоровенный пень, торчащий меж молодых дубков. — Ты уверен, что нас направили в нужную сторону?

Ярослав присел рядом и закурил, мысленно выложив перед собой топографическую карту области, тщательно изученную еще в Самаре. По всему получалось, что шли они правильно, однако блуждания по лесу сбили их с выверенной линии. Он взглянул на небо, отыскивая Полярную Звезду. Ага, дорога проходит левее, а без дороги до Хозяина на автомобиле не доберешься...

— Отдохнула? — спросил он хмуро. — Или подождешь, пока я на разведку схожу?

— Я с тобой, — Виктория вскочила на ноги, не пытаясь скрыть испуга.

Минут двадцать они брели в кромешной мгле, стоявшей под кронами деревьев, спотыкаясь на каждом шагу. Наконец где-то далеко впереди замелькало слабое фосфорическое свечение, усиливающееся по мере приближения к его источнику.

"Ну, держись, мой хороший!" — подбодрил себя молодой ведун и повернулся к Виктории.

— Если что, — сказал он хрипло, — Сочини что-нибудь подостовернее, напряги фантазию. И это... есть у меня девушка... Передай, в общем, что я помнил о ней...ну и всякое такое, — встряхнул Годовой и, стиснув зубы, зашагал быстро, не особо заботясь о производимом при этом шуме.

Виктория несколько долгих мгновений смотрела в его удаляющуюся спину, напряженно вздрагивающую при ходьбе. До ее потрясенного сознания наконец-то дошло, что человек, с которым она забралась в эту жуткую глухомань, судя по намекам Медовухина, уже участвовал в каком-то, похоже, очень опасном деле. Если уж и его так беспокоит встреча с Хозяином, то, видно, приключение их действительно может закончится самым неприятным образом.

В следующую секунду она сорвалась с места и побежала следом: его нельзя оставлять одного. Ярослав, не сбавляя шага, обнял ее за плечи:

— Спасибо.

— Ты справишься с ним, Ярослав, — сказала, девушка, чувствуя, как невероятная теплота заливает ей сердце и растекается в груди. — Нет на свете такого Хозяина, которого ты бы не одолел!

Источником непонятного свечения оказалась сплошная стена необычайно густого боярышника, тянувшаяся по обе стороны насколько хватало глаз. Сотни тысяч, а может быть — миллионы светлячков разместились на листьях живой этой изгороди, создавая нечто вроде неяркого люминисцентного освещения. "Искатели приключений" приблизились вплотную и, раздвинув шипастые ветви, просунули Годовы в образовавшиеся отверстия.

Их обеспокоенному взору, ожидающему чего-то сверхъестественного, открылась просторная поляна идеально круглой формы, окруженная боярышниковой городьбой. В центре поляны, примерно в сотне метрах от наблюдателей высился громадный дуб, также усыпанный светлячками. За дубом виднелся большой каменный дом в полтора этажа, над крышей которого торчал высоченный шест, или скорее, мачта с приспущенным желтым полотнищем, лениво шевелящимся под набегами легкого ночного ветерка. Между домом и деревом полыхал костер, заключенный в окружность аккуратно выложенных в ряд крупных камней. По обе стороны очага располагались деревянные сиденья необычной формы, но, похоже, довольно удобные. Справа от дуба стояло не понятное сооружение в виде деревянного двускатного шалаша.

Все остальное пространство поляны поросло ровной, бархатистой травой, лишь кое-где колыхались под ветерком кусты шиповника. У ручья, рассекавшего поляну на две неравные части, возле изящной арки деревянного мостика с резными перильцами паслась лошадь с длинной нестриженной гривой, будто перенесенная сюда с картин Васнецова.

— Напоминает Врубеля, -прошептала Вика. — Ты был прав — здесь запах тайны, а красота тревожит. А где сам хозяин?

Словно отвечая на вопрос храброй девчонки, из-за дуба появился человек, лицо его повернулось в сторону наблюдателей.

— Ой, он кажется нас услышал! — пискнула Вика, откидываясь назад.

— Что поделаешь? — Тон Ярослава приобрел ту же ледяную издевку. — Не всем же любить хозяев.

— А я не из хозяев, — усмехнулся мужчина, сверкнув зрачками. — Я из хозяинов. Сказано достаточно, теперь ваша очередь, молодой человек!

В воздухе запахло грозой: Ярослав, осторожно, но решительно освободившись от руки сокурсницы, начал приподниматься.

— А ну, сидеть! — негромко прикрикнул Хозяин.

И столько уверенности, столько внутренней мощи было в глубоком его голосе, что Ярослав в совершенном ужасе почувствовал, как разом отнялись все четыре конечности. Испуганный вскрик, раздавшийся слева, дал знать, что с Викой произошло нечто подобное. Хозяин наклонился к нему, уперся глазами в глаза.

— Хитё-ёр! — произнес он не то с уважением, не то с насмешкой. — Только хитрость твоя вряд ли поможет, мне твои тайны столь же безразличны, сколько тому же ручью или дереву. Ваше счастье, что я Хозяин, а не акудник какой-нибудь. Даю вам шанс: дождитесь рассвета и проваливайте. Еще раз увижу — пеняйте на себя!

— Ну что ж — твоя взяла, — медленно проговорил Ярослав, старательно сдерживая буйство крови, туманящее мозг. — На этот раз. Но мои слова остаются в силе: я здесь поставлен и неопределенности не допущу. Убей меня — придет более умелый, более могучий...

— Не зли меня, мальчишка, — голос Хозяина был спокоен и строг. — У тебя есть шанс умотать отсюда подобру-поздорову. Воспользуйся им, а дальше решай сам. Только девчонку за собой не таскай.

— Меня-то расколдуйте! — пискнула сбоку Виктория.

Хозяин повернул голову:

— Ай-яй-яй! — укоризненно сказал он. — Ты в младенчестве пальчики в розетку совала?

— Случалось.

— Мать-отец за подобную любознательность в угол ставили?

— Да. А что?

— Мало держали, — ухмыльнулся Хозяин. — Чрезвычайно мало! Не прохватило видно, раз сюда сунулась. Чтобы впредь не совалась, посиди с ним.

Он разогнулся, взглянул на них сверху.

— Костер так и быть оставляю, а то еще насморк отхватите... Спокойной ночи.

Проводив его до самого порога бессильными проклятиями. Виктория в бешенстве обрушилась на Ярослава, но тот уже отключился от внешнего мира, сосредоточенно призывая друзей. Странно, на волну вышел лишь Стойчо, да и того было слышно будто сквозь пуховую подушку солидных габаритов.

— Ты что — не слышишь? — бормотал он невнятно, но оттого еще больше возбужденно, — в какую лужу на сей раз вляпался? Что значит: "обездвижен"? Как оберег реагирует? По какой причине? Чаупья! Чаупья! Магистр! Помоги! А ты, репух ушастый, Луга зови!

Пальцы повиновались с огромным трудом. Пот градом покатился по искаженному от натуги лицу. Сдерживая мучительный стон, пробивавшийся сквозь стиснутые до хруста зубы, Ярослав прохрипел заклинание и уронил на колени тяжелющие, стопудовые руки.

— Замолчи, Мария, — попросил он, стараясь дотянуться скулой до воротника рубашки, чтобы хоть немного осушить лицо. — Замолчи, и постарайся в течении ближайшего часа поменьше языком молоть. Луг болтливых не любит. Он холодный, как шоколадный пломбир, смотри. Хозяина своим визгом не переполоши.

— Что еще за луг? — зашипела рессерженная девчонка. — Ты совсем рехнулся, или частично?

Дальнейшие события помчались, будто стрела, сорвавшаяся с тетивы. Из дома послышались торопливые шаги Хозяина, но розовое сияние, возникшее над ручьем, сгущалось еще быстрее. Луг — все такой же безразличный, по крайней мере с виду — выпрыгнул на берег и схватил Ярослава за ворот куртки.

— Девчонку не забудь! — прохрипел ведун, волочась ногами по траве. Похоже, что воплощение светлого Бога не особенно изнуряло себя изучением правил этикета — оно сгребло Вику под мышку другой рукой и потащило "искателей приключений" на шнеку, покачивающуюся в водах ручья, словно на взаправдашней речке, сбросило их на дно, исчерченное килевыми ребрами... Ярослав, чувствуя некоторое облегчение, сунулся помогать с натяжкой боковых линей, но был бесцеремонно откинут в сторону. И вовремя: дверь, выходящая на невысокое — в три ступени — каменное крыльцо, распахнулась. Прежде, чем Хозяин успел выскочить наружу, ладья снесла хрупкий изгиб мостика и пулей вылетела за пределы поляны.

Виктория, скорчившись возле мачты, рыдала от чувства освобождения и боли в расшибленном боку. Ярослав утешал ее, как умел. А вдоль бортов со свистом проносились плантации томатов, капусты и чего-то еще. Двое запоздалых мотоциклистов, вопя от ужаса, свернули с прибрежной тропы и ломанулись прямо по полю под надсадный рёв машин.

В пять минут проскочив ручей, орошавший поляну Хозяина, ладья, не снижая скорости, ворвалась в более широкую протоку, впадавшую в Сок. Луг с каменной гримасой на красноватом, как и положено, рыжем лице, правил кормовым веслом. Мало-мальски приведя в чувство Викторию, Ярослав повернулся к нему:

— Высади нас у холмов, дружище.

Волшебный лодочник согласно кивнул и ткнул рукой в парус.

— Если дела и дальше пойдут таким же образом, — проворчал Ярослав, — через полгодика возьму в аренду шаланду какую-нибудь. Стану на хлеб перевозками зарабатывать, а удостоверение потребуют, на тебя сошлюсь: чем не рекомендация?

Лодочник, не реагируя на ворчание пассажира, молчком подтягивал парус на рею с другого конца, в то время, как шнека, предоставленная собственному разумению, продолжала держаться ровнехонько по стрежню, постепенно снижая скорость, пока, на последнем скользящем исходе не свернула и не ткнулась бортом о берег.

— А на твоем месте, я бы на регатах себе целое состояние сколотил, — посоветовал Ярослав своему спасителю, выпрыгнув на твердь земную и протягивая руку Виктории. — Спасибо тебе. До скорого.

Мгновенная усмешка тронула губы таинственного существа, настолько короткая, что ведуну показалось будто просто померещилось. Вика широко распахнув хорошенькие свои глазенки, смотрела, как буквально на расстоянии вытянутой руки ладья, жесткую реальность которой она сполна ощутила собственными ребрами, медленно тает, расползаясь вдоль по протоке розовым облачком тумана.

— Этого не может быть, — прошептала она, прижимаясь к Ярославу. — Я сошла с ума — этого просто не может быть!

К лагерю они добрались перед самым рассветом.

— Ну что? — спросил Ярослав, — Насыщена ли твоя тяга к незнаемому?

Она взглянула на него со смешанным выражением испуга и недоверчивости.

— Не ходи к нему больше, Яр! Очень тебя прошу— не надо! Если он прикажет тебе рассыпаться на молекулы, ты не сможешь отказаться! И рыжий этот не поможет.

— Ладно, я подумаю, — пообещал Ярослав, чтобы успокоить девицу.

Хорошо, что в свое время его обучили соответствующему заклинанию — после полуторачасового сна и заветного "Кураши", Ярославу более или менее удалось восстановиться от последствий ночных похождений. Сокурсники, если не все, то значительное большинство, поглядывали на него с плохо скрытой завистью и некоторым раздражением. "Что это с ними?" — озадаченно подумал ведун. Но ларчик открывался предельно просто:

— И как она? — полюбопытствовал Марат во время выхода в поле.

— Ты насчет чего?

— Надо же какие мы скрытные! — восхитился студент. — Всю ночь барышне поспать не давал, а утром невинной овечкой прикидывается! Не будь жлобом, поделись впечатлением со старшим товарищем.

— Ага! Значит так: тебя когда-нибудь учили, что внешний вид и внутренняя сущность не суть едины?

— Ну, допустим...

— Это, как на грех, тот самый случай. Когда на поле раздеваться начнем, обрати внимание на мое колено. Никогда не подумал, что слабый пол в отношениях с полом куда более сильным, охотно использует аргументы из арсенала Мохаммеда Али.

— Весьма кучеряво изложено, — задумчиво протянул Марат. — но, в принципе, расшифровка возможна.

Отправляясь в лагерь, Ярослав опять столкнулся с любознательным старшекурсником.

— Ну-у, братец, — пропел тот с веселым осуждением, — сам виноват, что по прянику схлопотал: после твоих нежных объятий у нее все ребра в синяках.

Поосторожней надо бы — чай барышня, а не чучело для борцовского зала!

— Быть тебе спецкором от КГБ, — одобрил ведун. — Только буд1, человеком — не трепись. Сам понимаешь: как-то неловко от девчонки такой апперкот получить...

Он ни на минуту не усомнился, что через полчаса вся студенческая братия "по секрету" будет оповещена о его постыдном "проколе". Что и случилось благополучнейшим образом, судя по ироническим ухмылкам окружающих. Особо веселились вчерашние драчуны — картежники, чувствуя себя отмщенными до такой степени, что снизошли до сочувствия, отдававшего, впрочем, ханжеством и ехидством.

Таким образом Ярослав получил прекрасную возможность отбиться от общества и уединиться на той стороне ручья. Сделав вид, будто ничего, кроме принятия солнечных ванн, его не интересует, он разлегся навзничь...

— Давай, раскройся! — потребовал Стойчо.

Ярослав раскрылся. Патрик и Свен озадаченно присвистнули, а Годо выругался, что случалось не так уж и часто.

— Подумаешь! — хмыкнул Чаупья. — Обычный риши! .У нас таких навалом перебывало. Твой Хозяин, судя по всему, еще и в силу-то как следует не вошел. Попался бы ты Васиштхе, никакой Луг бы не спас.

— Что-то не слышал я о таком феномене, — подал голос болгарский ведун.

— У вас Хозяинов христианские святые сменили, — пояснил индус. — Пустынники, анахореты и прочие. В Греции последним риши был, к примеру. Хирей — потомственный кентавр, рыцарь — по вашему.

— А откуда они Силу берут? — поинтересовался дагон.

— Нет у них никакой Силы. У них кое-что похлеще имеется: "майя". Персы эту способность зовут "магией". Со временем, определение перекинулось на чародейство, хотя "майя" представляет не наследственное, а совершенно спонтанное нисхождение божественного могущества на человека, много пострадавшего, много претерпевшего. Из страстотерпца рождается Хозяин. Некоторые, возгордившись, тут же пускаются во все тяжкие, растрачивая "Можесть" на месть многочисленным обидчикам, на приобретение жизненных благ и наслаждения. Другие копят "майю" свершением добрых дел и воздерженностью. Первые очень опасны, вторые — могущественны. Слышишь, Яро,-"могущественные", "умеющие".

— Ну это понятно, более или менее, — сказал Ярослав. — А мне-то что делать?

— Не знаю, — честно признался Магистр. — девятеро появились, когда "риши" уже не встречались ни у нас, ни у вас...

— А может ну его, как говорит Яро, на фиг? Пусть себе хозяйствует, — осторожно предложил Годо.

Стойчо, Патрик и дюжий потомок варягов аж зарычали от негодования:

— Мало того, что неизвестно к какой именно категории он относится, — рявкнул Свен. — Так он еще над Яро кочевряжится!

— Или ведун русский — игрушка для всякого проходимца?! — поддержал Стойчо. — Такие пакости нельзя оставлять без ответа!

— Нам брошен вызов, и я этого терпеть не намерен! — заявил Патрик.

— Хотите, чтоб он и вами занялся? — с иронией полюбопытствовал Чаупья. — Он это может — Хозяин может все!

— А ты нас не пугай! — если Патрик О'Халлаган заводился, остановить его было не так-то легко.— Яро, что там за история с книгой деревенского колдуна?

— Была книга, — сказал Ярослав, — только человек, который о ней знает, остался в Самаре, а я у черта на куличках..

— Как его звать? — деловито осведомился Патрик. — Ага, ясно. Теперь обрисуй где найти его и как добраться до тебя. Все, понял. Выезжаю немедля! Часам к десяти жди нас у ручья, да позаботься, буде сумеешь, о каком-нибудь транспорте.

— Э-э!— окликнул его Ярослав. — Ты же по-нашему ни бум-бум. Как с Буйковым общаться-то станешь?

— Через домового, — кратко пояснил ирландец.

От Виктории Ярослав старался держаться подальше.

Большинству окружающих казалось, что они знают почему. На самом же деле он просто опасался ее интуитивной проницательности. Она принципиально не верила ни одному его слову, и оказывалась права. А то, что ловчил он не по злому умыслу, а от невозможности открыться до конца, особого значения не имело.

— Привет работягам!— услышал он жизнерадостный возглас и, повернувшись, увидел Валентина, размашисто шагавшего в сторону лилового бикини, ненадежно скрывающего прелести Виктории.— Как дела?

Ему вспомнилась просьба О'Халлагана... "Вот и транспорт!" Если вчера он с ужасом ждал наступления вечера, то сегодня день тянулся до бесконечности— а ведь так хотелось поскорее заняться серьезным делом! Да и Валентин хорош: сколько можно язык чесать? Завязывать разговор при перепуганной девице не представлялось возможным— ей и так досталось поверх макушки. Второго приключения она не перенесет. "А ведь одного не оставит! Ей-богу, не оставит!"— подумал он с внезапно нахлынувшей нежностью.— "И держалась молодцом, другая каждую минуту бы в обморок брякалась. А эта — ревет, да терпит! Как я!"

— Здорово, тяжеловоз! — Валентин преградил ему путь, настороженно посверкивая зрачками.

— Здорово.

— Я вижу вы ребята не промах... Ходили?

— Было дело.

— А Вику таскал зачем?

Похоже, шофер был разозлен не на шутку. Ярослав посмотрел на него с уважением, ответил мягко, предельно миролюбиво:

— Не бросать же ее ночью в двух верстах от лагеря. Да еще наедине с русалкой. Они с ней наперегонки бегали. Едва прогнал.

— Надо было вернуться. Черт тебя за уши к Хозяину тянет что-ли? Я ведь тебя предупреждал!

— Если бы! — вздохнул Ярослав. — Обязанность у меня такая — Хозяинов навещать.

А Вика — девчонка дошлая, настоящая журналистка — с живого не слезет. Не могу же я время терять на игры типа "ниндзя-самурай"! Сама напросилась, пищала да лезла — ну и получила по полной программе. Может умнее станет. Сегодня у меня дела в Ечакле, которые могут закончиться куда печальнее, чем визит к Хозяину. Надо надеяться, что вчерашнее приключение отбило ей охоту соваться в рискованные предприятия...

— А что за дела? — Валентин насторожился еще пуще.

— Книгу у колдуна отнимать станем. Прибудут другой мой и сосед, который его в лицо знает. Времени у нас — сам понимаешь — в обрез, никого, кроме тебя, я не знаю... Выручай.

Валентин замялся.

— Не трусь, — подбодрил его Ярослав, — тебя за собой не потянем, хотя ты и внук ведуна.

— Я не того боюсь. А ну как колдун этот не захочет книгу отдать... мне за твои дела срок мотать не больно-то улыбается!

— Заманчивое предложение, — одобрил ведун, — Жаль, что сами до него не додумались. Правда, шум нам ни к чему, так что, пожалуй, обойдемся заклятьем, как и раньше решили, — он подмигнул Валентину. — Все будет исключительно за рамками уголовного кодекса, Валек, это я тебе обещаю. В час ночи, а то и раньше, будешь спокойненько дома посиживать, попивая лучшее в мире пивко, если дружок не брешет. "Гиннес" — слыхал такое?

Валентин кивнул:

— Марочное ирландское?

— Оно самое.

— Твой приятель — он кооперативщик что-ли?

— Он ирландец. Вот такой парень!— и Ярослав выставил большой палец. — Будь к десяти там, где дорога к Чердану подходит. Договорились?

— А Вика будет?

— Будем надеяться, что нет.

— Напрасно надеялись! После ужина сам собою разгорелся всеобщий диспут по экономическим проблемам. Ораторы громили, вещали, иронизировали, ниспровергали и юродствовали — всяк по-своему, но с одинаковым сладострастием. Трезвых суждений, как водится в подобных сборищах, звучало до крайности мало, да и на фоне неожиданных, пусть и ложных по сути, изысков выглядели они пресновато и просто скучно.

— Предыдущий оратор,— Марат отвесил шутовской поклон, — не особенно склонен, как видно, к активной мозговой деятельности. Все, на что он способен — это с преглупейшим видом изрекать вызывающие оскомину, избитые истины.

Ярослава передернуло так, будто холодной воды за ворот плеснули.

— Если истина избита,— внезапно сказал он,— то виновна в том не истина, а те, кто избивал ее. Можешь назвать меня занудой, но, по мне, лучше избитая истина, чем неповреждённая лжа.

— Слышу глас не мальчика, но мужа!— ухмыльнулся Марат.— Возможно, я выразился не совсем точно, однако присутствующие, из контекста предыдущей беседы, казалось мне, должны были уразуметь, что речь идет не об истине, как таковой, а об избитых представлениях о ней. После семидесяти лет правления марксистов, мы имеем то, что имеем. Разве это не аргумент?.

— Это не аргумент, а декларация общего характера. Скальпель хирурга в руках костолома— страшная штука, но это вовсе не означает, что нужно приниматься за выпуск кремневых ножей.

— А поточнее?

— Любая экономическая теория имеет свои плюсы и минусы. Разумное применение, без крайностей, допустимых в полемическом раже и абстрактных построениях, дает наилучшие результаты. Держу пари, что из новейших теорий мой высокоуважаемый оппонент с превеликой готовностью заимствует именно минусы.

— Разве я подал повод...

— Экономические концепции — не футбольные клубы, за них не нужно "болеть", а здесь я вижу не мыслителей, а фанатов.

— Две разумные мысли хваленого немецкого мудреца могли бы охладить страсти. Что вы можете предъявить?

— Объединение Европы — ближайшее будущее, прозрачные границы — нынешняя реальность. Нет?

— Ну, допустим...

— Исчезновение денег.

— Вот это мило! — развел руки Марат.— А мне почему-то казалось, будто именно деньги сейчас входят в число наиболее ощутимых реальностей. Особенно их отсутствие.

Смех окружающих показал, что острота оценена по достоинству. Ярослав посмеялся тоже.

— Если под деньгами мой визави подразумевает векселя государственных банков, то он безусловно прав. Однако векселя — это всего лишь бумажки, покупательная способность которых зависит от произвола Властей, тогда как настоящие деньги имеют дело с объективными показателями -. наличием массы необходимых товаров. Но и эти бумажки постепенно сходят на ноль, заменяясь кредитными карточками, которые отдают их обладателей на произвол уже не государственной власти, а владельцам частных компаний.

— Не вижу особой разницы.

— Если мой драгоценный оппонент не наблюдает разницы между золотым кольцом и его изображением на бумажке, выданной незнакомым ему человеком, я порекомендовал бы ему не вступать в дискуссии по столь сложным для него проблемам, как экономическое устройство довольно крупной страны. Банковская практика двадцатого века неоднократно доказала, что количество бумажек, при всей их дешевизне, тем не менее вчетверо, а то и впятеро уступает так называемым "учетным счетам". То есть, сумма банковских активов впятеро превышает реальную наличность.

— Ну и что? — спросил сбоку кто-то.

— Ничего особенного, просто за неимением бумажных кредитных билетов, взаиморасчеты производятся сначала банковскими векселями, подменяющими государственные векселя, а затем электронными перемещениями цифр. Из области экономики денежные дела переходят в многомерную плоскость математической абстракции. Фактически — в "ноль". Таким образом, человеческий труд оценивается в абстрактных математических числах, а не в реальных деньгах— золотых, серебряных и платиновых монетах, о чем еще сто лет назад предупреждал всеми отрицаемый Маркс. Жесткая объективность натуральных денег подменена произволом сговора банковских группировок, объект — произволом субъекта. Выходит, что экономические законы не столь уж незыблемы, как нас уверяют. Имеете что возразить?

О, да! Возражающих оказалось более чем достаточно, гораздо больше, чем аргументов. Когда четвертый из выступающих гневно сослался "на идиотов, полагающих, что экономическими законами можно манипулировать, будто колодой с краплеными рубашками...", Ярослав мысленно отключился от пустопорожнего пережевывания газетных статей и начал подумывать как бы скрыться понезаметнее. Но смыться ему не позволили, а потянули к ответу.

— Из моего предыдущего выступления, — сказал он, безнадежно махнув рукой, — кажется можно было понять, что я не любитель абстракций, и тем более не знаток. Если бы я умел манипулировать тем, про что вы тут говорили с такой основательной компетентностью, я жил бы в Ялте и ездил в каддилаке, а не таскал ведра с томатами. Думаю, что и вы охотно пошли бы на такую метаморфозу. Вместо этого меня пытаются убедить, будто Франклин Рузвельт, использовавший методику марксистов во времена американской Депрессии, привел Америку к краху, а не вытащил ее из сортира, куда она угодила в результате безграничного, фанатичного применения политэкономии Риккардо — Смита.

— Экономии, — поправили его из "партера". — Любому дураку понятно, что политэкономия — это не наука, а попытка воздействия политикой на экономику.

— Значит я принадлежу к той части глупцов, которым неясны простейшие вещи, — Ярослав вздохнул с преувеличенным смирением, — потому что всегда считал политэкономию прикладной дисциплиной хозяйствования, сиречь — экономии. Рискуя снова вызвать бурю аристократического негодования, скажу, что экономика, как чистая наука, абсолютно бесполезна и даже опасна при попытках прямого ее применения. Не секрет, что вышеупомянутая наука самым непосредственным образом влияет на материальную жизнь населения и то, что хорошо задумано, может натолкнуться на столь активное сопротивление со стороны человеческого фактора, что полностью дискредитирует замысел. Политэкономия — это наука оптимального, бесконфликтного (по возможности) применения законов экономики в масштабах государства. Впрочем, сия истина имеет подчиненное значение в существе наших разногласий. Суть же их предельно обнажена — экономические законы Риккардо — Смита в наши времена не срабатывают. Или, скажем, если угодно, существуют исключения их системой не предусмотренные. Вот таким примерно путем... Сговор банкиров и владельцев промышленных корпораций давным-давно заменил хваленые законы рыночной экономики.

— Давай-давай!— хохотнул один из пятикурсников — Расскажи нам еще о тайном мировом правительстве!

Общество охотно поддержало остряка, и Ярослав заново убедился в том, что даром затратил собственное время и попусту источил язык.

— Если исходить из предпосылки о моей исключительной гениальности, — сказал он резко, — никакого тайного правительства нет. Но я не настолько глуп, чтобы полагать, будто первым пришел к вышеупомянутым выводам. Впрочем, моим уважаемым оппонентам виднее, готов согласиться с обоими вариантами.

И тут оказалось, что кое-кто поддерживает и его, во всяком случае ехидство последнего выпада было отмечено нежирной, но овацией... "И на том спасибо". Потоптавшись на месте, дискуссия плавно свернула и зашла на второй круг...

"Зачем, спрашивается, я помешал им упражняться в ораторской сноровке?" — подумал Ярослав с невольным раскаянием. — "Не иначе — черт за язык дернул".

Он осторожно отступал и отступал из первых рядов, взглядом отыскивая Викторию, но так и не нашел. До наступления срока оставалось меньше получаса, нужно было поторапливаться...

Виктория вынырнула из темноты, когда вдалеке уже замерцал огонек валентиновской "лайбы".

— Не унялся? — спросила она, хватая его за руку.— Еще и Валентина за собой тащишь.

— Из вас получится прекрасная советская семья! Один за другого просто горой стоите, — одобрил Ярослав. — Не трясись. Виктория — сегодня Хозяина трогать не стану. У меня назначена важная деловая встреча, так что можешь возвращаться.

— Ну уж — дудки! — строптиво отозвалась невозможная девчонка. — Знаем мы ваши невинные встречи!

Времени почти не оставалось; Ярослав стряхнул руку и припустил рысцой. Следом слышалось напряженное дыхание Виктории и легкий топоток ее фирмовых кроссовок. Из-за ближайшего холма, скрывавшего поворот Чердана, заструилось ровное розовое свечение. Ладья двигалась ходко, и вскоре Ярослав различил на носу, украшенном конской резной Годовой, стройную прямую фигуру ирландского ведуна, рыжая грива которого победно реяла, подобно пламени факела. Возле мачты то появлялся, то исчезал махонький красный огонек: судя по судорожным глубоким затяжкам, Егор Борисович нервничал изрядно.

— Сюда! — крикнул Ярослав, вскидывая руку. — Греби сюда, дружина заморская!

Патрик выпрыгнул на берег ловко и свободно — будто с ленты эскалатора сошел, помог Ярославу подхватить не столь разворотливого соседа.

— Привет, — сказал он, переходя на Волну, — вот и мы.

Ярослав крепко стиснул протянутую ладонь.

— Точность — вежливость, королей...

— И современных друидов, — улыбнулся Патрик, повернулся к Виктории и онемел...

Ярослав проследил направление его взгляда и понял все.

— Познакомься, это Виктория, — сказал он осторожно, — украшение нашего курса и амазонка от журналистики. А это мой побратим — Патрик О' Халлаган — гордость деревни, именующей, себя городом Лимерик.

— Очень приятно, — очень тихо проговорила Виктория, не сводя взгляда с оранжевых кудрей Патрика.

Ярослав перевел. Потом представил девушке сумрачного, хмурящегося Буйкова.

— Пиво привез? — спохватился вдруг.

Патрик молча сунул ему кожаную сумку. Ухмыляющийся Луг неторопливо растворялся в воздухе вместе с ладьей. Ярослав помахал рукой перевозчику и обратился к оставшимся:

— Егор Борисыч, идемте. А вы, оглухонемевшие, не отставайте.

За рулем виднелась застывшая статуя с вытаращенными глазами по имени Валентин. Ярослав открыл "пассажирскую" дверцу и забросил на сиденье сумку с глухо побрякивающими банками.

— Дивиденды прибыли, — сказал он весело. — А ты боялся! Вылезай, совет держать будем.

— Что это было? — спросил Валентин, не трогаясь с места.

— Волшебный корабль, — отмахнулся ведун. — Обычное дело. Пивком угостишь, или сам все убулькаешь?

— Не придуривайся, — буркнул шофер, спрыгивая на землю и пожимая руки прибывшим. Ты опять в мужские дела лезешь? — попрекнул он Викторию, но та никак не отреагировала на заботливое недовольство.

Распределение ролей взял на себя 0'Халлаган, Ярослав переводил.

— Машину оставим за околицей, — вещал Патрик.— Мистер Буйков должен зайти к родственникам и определить местожительство колдуна— В дальнейших событиях его участие заключается в том, чтобы, пользуясь бывшим знакомством, выманить Косого из дома. Об остальном позаботимся мы — Яро и я. Мистеру Буйкову надлежит присоединиться к Валентину и Виктории. Вопросы есть?

— Есть, — тихо сказала Виктория и умоляюще посмотрела на Ярослава. — Можно я с вами пойду?

Ярослав издал пронзительный мысленный стон и отвернулся.

Рука Патрика бережно накрыла узкую девичью ладонь:

— Нам было бы спокойнее, если бы ты осталась в машине...

Удивительно, Виктория не осмелилась возражать. Более того — взгляд ее был тосклив, но покорен.

— А что, если Косой вам окажется не по зубам? — неохотно проговорил Буйков.

Ведуны переглянулись.

— Это исключено, — спокойно ответил Патрик.

Ярослав отхлебнул горьковатого пахучего пива и с наслаждением вытянул гудящие от усталости ноги. Машину трясло довольно умеренно, а тугой сверток грузового тента превосходно заменял собою автомобильное сиденье. Слева от него восседала юная принцесса российской журналистики, а еще дальше — у противоположного борта — расположился Патрик, с сигаретой в зубах и банкой "гинесса" в руке. Ехали уже больше получаса, и оживленная беседа мало-помалу прекратилась сама собой.

Особого беспокойства Ярослав нынешним вечером не испытывал: дело предстояло привычное, можно сказать заурядное. Да и Патрик держался уверенно — от него исходило ровное малиновое свечение. Однако все попытки русского ведуна выйти на Волну, ирландцем пресекались мягко, но решительно.

"Темнишь, браток!" — мысленно улыбнулся Ярослав. — "А хотелось бы мне повидать ту девчонку из вашего захолустного Лимерика, что дала тебе от ворот поворот! "

— Ну? — спросил Валентин с нетерпением. — Нашел?

Буйков кивнул.

— Покурим и рванем? — предложил Ярослав.

— Некогда курить, — Буйков сумрачно зыркнул в сторону соседа. — Или прямо сейчас идем, или смываемся.

— А что такое?

— Может это и совпадение, но кума говорит, что Косой сегодня мной интересовался: не захаживал ли.

Что бы это могло значить? Неужели местный чернокнижник как-то перехватывает Волну?

"В принципе подобное возможно, — услышал ведун мысленный посыл Патрика. — "Только приблизительно. В общем плане, без подробностей".

— Если Хозяин не замешан, — сказал Ярослав вслух.

На него посмотрели с недоумением.

— Он глушит Волну, — пояснил Ярослав.— Во всяком случае, в пределах своей городьбы, но кто знает какова его истинная Можесть. Присутствующие все равно ничего не поняли. Зато понял Патрик.

— Думаешь, объединились?

— Не исключено.

— Тогда переводи. Мистер Буйков, судя по оговоркам Грегори, вы обладаете некоторыми ведовскими способностями. Возможно незаурядными. Жаль, что вы не научились в должной мере использовать их, но мы вынуждены просить вас о серьезной услуге.

— Что я должен сделать? — спросил Буйков. Лица его не было видно, голос звучал решительно.

— Прикрыть нас, — объяснил Ярослав. — Косой не зря вами интересовался. Что-то пронюхал про наше мероприятие. Если учует нас с Патриком, не выйдет.

— Мне-то что делать?

— Попробовать подчинить его своей воле.

— Не получится.

— Зато от нас внимание отвлечете.

— Ловля на живца?

— Именно.

Дом чернокнижника, как полагается, стоял особняком, на отшибе. Впрочем, на допотопную хибару, где шепчут от родимчика и веснушек, где присушивают суженного за трешку деньгами и десяток яиц, это строение походило не больше чем Зимний дворец на купеческую лавку. Большой крытый двор с хозяйственными пристройками, как и сам полутораэтажный коттедж с мансардой, был облицован дорогим силикатным кирпичом.

— Богато живет ваш знакомец! — с невольной завистью сказал Ярослав Буйкову.— Чисто председатель или кооперативщик какой-нибудь. Не знаете — пса держит?

— Зачем ему пес?— буркнул Егор Борисович.— Кум говорит, что Косого даже рэкетиры за две версты обходят. Заезжали однажды какие-то мордовороты из Клятвино... едва ноги унесли.

На то он и колдун, чтобы страх нагонять... Ярослав сплюнул под ноги. Идущий следом Патрик укоризненно покачал головой и старательно затоптал плевок: конечно, после их визита Косому будет не до заговоров, но мало ли что... береженого сам Дьявол сторонится.

У ворот, освещенных ртутной лампой, виднелась ясно различимая черная жирная точка — кнопка звонка. Ведуны, плотно прижавшись спиной к стене, кивнули Буйкову, чтобы начинал.

— Кто там?— послышалось из-за ворот. — Это ты, Егорша?

Голос был ласков, сладок до густоты сахарного сиропа, но Ярослав внезапно почувствовал, как по спине побежали холодные мураши.

— А кто ж еще? — хмыкнул Буйков. — Открывай, варначья душа.

Сквозь ворота, сначала слабо и нерешительно, затем все напористей и гуще поползло темно-лиловое свечение, вливаясь в багровое поле, окружавшее Буйкова.

— Сейчас-сейчас, гостюшка дорогой, — выпевал Косой, возясь с замками. — Давно тебя жду... уж не чаял и свидеться.

На границе соприкоснСвения двух полей возникла чернильно-синяя полоса, медленно двигающаяся в сторону Буйкова. Ведуны замерли ледовыми статуями, наблюдая за подспудной борьбой старых знакомцев. Похоже, постепенно одолевал колдун, да, в общем-то, иначе и быть не могло: "живец", он и есть — "живец". Главное, что, увлекшись единоборством. Косой пока не замечал главных своих противников.

— Одного не пойму, — лицемерно прибеднялся потенциальный победитель, — за каким делом ты снизошел к моей грешной персоне?

Синяя полоса почти достигла Буйкова. Он заметно скривился и отступил на шаг.

— Про книгу поговорить надо, — сказал он резко. — Открывай живее, не то днем приду.

Дверь распахнулась. Во дворе стояла полнейшая темень.

— Заходи, Егорша, — донеслось оттуда.

И Егор Борисович Буйков — слесарь — сантехник ЖЭУ Но 17, внук деревенского чародея — храбро шагнул в чернильную лужу враждебного поля. Мелькнула ослепительно-белая вспышка, резанув по глазам. В то же мгновение Ярослав, опережая Патрика, ворвался внутрь и с маху врезал пятерней в затылок, заросший густым коротко стриженным волосом. Колдун плюхнулся ничком, а в следующую секунду во двор ввалились Буйков и 0'Халлаган, захлопнув дверь.

— Вставай, падаль! — зло приказал Егор Борисович.

Ростом Косой оказался с Патрика. Карие, почти черные, глаза его с быстротой молнии обежали присутствующих.

— А вас я не приглашал, — зловеще протянул он. — Кто такие? Чего в чужой дом лезете?

— На обереги взгляни, чучело! — любезно объяснил Ярослав.— Мы из Семерых. Где книга?

Аметисты Ярослава и аквамарины Патрика сияли так, что глазам было больно, мышцы сводило легкой судорогой, но ведуны намеренно не прибегали к специальной защите, чтобы обескуражить противника своей неуязвимостью.

— Книгу им! — фыркнул колдун, незаметно отступая ко крыльцу. — А может еще и сберкнижку до кучи?

— Подавись своими сбережениями, тварь зловредная! — рявкнул рассерженный Ярослав. — Еще шаг— испепелю!

Косой замер.

— Давай так договоримся, — сказал Патрик.— Если книгу добром отдашь, мы тебя особо трепать не будем. Начнешь трепыхаться, сломаем все равно, но тогда уж не хнычь!

Вид у пришельцев был исключительно свирепый, а опытный глаз легко распознал бы в их талисманах особые свойства...

— Ладно, — проскрипел Косой обреченно, — пошли в хату.

— Ку-у-да? -Ярослав вовремя сгреб его за шиворот и протиснулся вперед. — За дурачков нас держишь? Следуй за мной.

В доме было чисто и уютно, что совершенно не соответствовало представлению Ярослава о колдовском житье-бытье. С экрана нСвенького цветного телевизора неслись препирательства депутатов Верховного Совета, на полированном столе исходила парком большая кружка наваристого чая, по соседству глянцевито поблескивали страницы раскрытого "Огонька", в чугунной пепельнице дотлевала сигарета... Обычная, в общем-то, обстановка какой-нибудь интеллегентной семьи с прочными связями в торговых, кругах. На полках — корешки книг Голонов, Дюма, Конан-Дойдя, Шопенгауэра, Йетса, Мэрриетта, Рериха, словарей Даля и Ожегова.

— Шикарно живешь! — хмуро сказал Буйков. — Раскулачить бы тебя, жаль, что нынче не модно...

Косой зыркнул на него с неприкрытой злобой:

— Поменьше пей — свое имей! Не те времена, чтоб на чужое зявальник щерить!

— Об твое хозяйство только руки пачкать, — Буйков с необычайной прицельностью плюнул в пепельницу.

— Во зле живешь, злом зоб набиваешь... Где книга?

— И без шуток... — предупредил Патрик.

Обведя вторгшихся загнанным взглядом. Косой нагнулся к нижнему отделению серванта и вынул оттуда громоздкий сверток.

— Подавитесь! — выкрикнул он торжествующе, протягивая книгу пришельцам, а другой рукой делая какой-то замысловатый знак.

Ярослав попытался вздохнуть, но легкие не хотели расширяться, будто онемели. Сбоку — рукой достать корчился Егор Буйков, раздирая воротник свитера. Нужно было что-то срочно предпринимать, сознание уже туманилось от нехватки кислорода. Из последних сил Ярослав сделал шаг вперед и, как учили, взмахнул правой ногой. Увесистый пакет, издав тупой хлопок, полетел прямо в лицо чародею.

— С меня причитается! — донеслось до Ярослава сквозь плотную завесь мороки. И тут же послышался тихий, но наполненный немыслимым страданием вой хозяина всего этого великолепия.

Буйков не бывал на Острове, никогда не видел тех, кого берут в тиски заклятая, поэтому он остолбенело взирал на бьющегося в судорогах чернокнижника, в то время как Ярослав спокойно подбирал с пола предмет раздора. ..

— Пойдемте отсюда, — сказал он буднично. — Патрик его без нас уделает. Догоняй, братишка!

Вскоре вся компания вновь собралась воедино. Успокоившийся Валентин, крутя баранку, подробнейшим образом допрашивал Буйкова в кабине, а в кузове донельзя счастливая Виктория тормошила молодых ведунов.

— Ну и натерпелись мы страху! Полчаса проходит — вас нет. Еще полчаса — нет! Валентин позеленел весь...

Ярослав усмехнулся: посмотрела бы она на них в хоромах Косого! Вот уж кто был зелен, действительно!

— Ну и зря боялись, — сказал вслух. — Косой — это тебе не Хозяин. Так — захолустный ведьмачишка...

— А он на вас не донесет, что к нему ворвались?

Тут уж заулыбались оба:

— Он уже забыл и про нас, и про книгу, и про то, как мистером Буйковым интересовался! — сказал Ярослав и повернулся к Патрику. — Егор Борисыча отправим утром, а тебя куда спрятать?

— За меня не беспокойся, — отозвался О'Халлаган, сверкая глазами и поглаживая викингу ладошку. — Потомку героев Тары нет ничего привычнее жизни в бегах, когда каждый прохожий — враг. Следуя примеру своих доблестных предков, засяду где-нибудь в холмах. Надеюсь, сообщники не позволят мне сгинуть от голода? — и он покосился на Вику.

"Это точно!" — подумал Ярослав с легкой добродушной завистью. Не смотря на то, что настырность Виктории его изрядно раздражала и мешала работать, было все-таки грустно делить внимание красивой девчонки, пусть с другом, но все же другим.

"Грустим?" — услышал он вдруг и понял, что забыл поставить блок. Вот ведь! Хлопотная это штука— ведовство. "А мы, гляжу, сияем?." — послал в ответ. — "Уже про Хозяина забыли?" "Плевать на Хозяина!" — откликнулся счастливый ирландец. — "Это так романтично — погибнуть и быть оплаканным. Было бы кому плакать! Где твоя геройская жилка, рус?!"

"На месте", — успокоил его Ярослав. — "Другое дело, что в здешних краях подобных героев монголы до остатка вырезали. Даже сверх остатка. Дети рождались от других героев".

— Это от каких же? — заинтересовавшийся ирландец невольно перешел на Звуковую Волну.

— Тех, кто заставлял плакать чужих.

— Боже! Какая проза!

-Для тех кто не видел полчищ Батыя, — парировал Ярослав. — Ты не в Ирландии, брат, ты в Русской Земле. Здесь другие законы. И первый из них — побеждай!

— Все для победы, — машинально поправила Вика. — А это вы о чем?

— Дискуссия на тему — кто должен плакать. Свои или чужие.

— Свои уже наревелись по самые ноздри, — сказала Виктория. — Очередь за чужими.

— Специфика исторического бытия 1 — сказал Ярослав, пожимая плечами, и подмигнул.

Потом они сидели у костра, разложенного, в зарослях кустарника у подножия холма, и с некоторой робостью разглядывали кожаные страницы старинной книги, начало которой было исполнено совершенно непонятными значками — комбинацией точек и черточек.

— Шифр какой-то... — прошептала Виктория, знобко кутаясь в курточку Патрика.

— Любая азбука берет исток из тайнописи, — вздохнул Ярослав. — Думаю, что эти записи можно считать потерянными...

— Ну почему же? — Патрик почесал в затылке. — Если бы мы имели дело с ирландским, а шире — кельтским вариантом, я легко перевел бы все это на современный диалект.

Егор Борисович, страшно заинтригованный происходящим, подал голос:

— Вот это буква "о". А по-вашему?

— По-нашему — "дабл ю" — сказал Патрик. — Викки, достань авторучку. Во внутреннем кармане, слева"

— А на чем писать? — спросил Буйков, подбрасывая в огонь несколько сухих веточек.

Ярослав молча разорвал надвое обертку сигаретной пачки. На этом-то импровизированном "папирусе" и началась расшифровка древнейших записей Книги. Основой, как ни странно, послужило детское воспоминание Егора Борисовича, обнаружившего, в свое время, в дедовском амбаре деревянную фигурку овцы, снабженной надписью, аналогичной азбуке первых листов Книги. Эта таинственная надпись так возбудила воображение десятилетнего Егорки, что он выучил ее до точности фотографической пленки.

Завязалась дискуссия, в которой историческим познаниям Ярослава суждено было отступить перед неудержимой логикой Виктории, доказавшей как "дважды два", что словом "Свен" овечку звать не могли. Если знака четыре, а изображена овечка, то слово означает "овца", а не "Свен", тем более, что экономные предки частенько сокращали "Свена" до "овна". От этого и принялись танцевать...

— "Вит... вит..." что бы это могло означать? — ворчал Егор Борисович, озадаченно скребя в затылке.

— Может быть "крученый"? — предположила — Виктория. Или "скрученный", "больной"?

Ярослав вспоминал, страдальчески морщась — слово было явно знакомое. А! Польская хроника?

— Братцы, — тихонько сказал он, еще не веря. — Это именно про нас. "Вит"' это "Хозяин"! Быстро! Что там нацарапано?

Виктория прочла мысленно, шевеля губами, откинула со лба челку.

— Хозяин да примет милость и кару Сварога, —

произнесла вслух. — Смертный да остережется испытывать можесть. Н-да-а...

Ведуны переглянулись.

"Теперь понимаешь, почему вам удалось вырваться" — услышал Ярослав и промыслил в ответ. — "Пойдем втроем. Ты, я и Седьмой".

— Ох, добалуемся... — проворчал Патрик 0'Халлаган.

Утром во время умывания кто-то вылил Ярославу на голову кружку ледяной воды. Пока он, повизгивая, стирал с лица остатки мыла, пока продирал глаза, шутник испарился, а все прочие ревнители чистоты и здоровья с завидным усердием плескались в водах Чердана и конечно ж ничего не видели.

— Что это с тобой, — удивился спустившийся к ручью Марат. — Закаляться решил? Одобряю! Закалка и здоровый аскетизм органически присущи истинному марксисту. Это мне — мягкотелому либералу и демократу.— аскетизм категорически противопоказан.

— Найти бы еще твоего единомышленника, — отдуваясь, сказал Ярослав. — Я бы охотно приобщил его к системе Иванова.

— А ты думал, тебе простят ночные прогулки с вашей секс-бомбой? — ухмыльнулся Марат. — Тут, братец ты мой, не теоретический, далеко не теоретический спор. Вопрос исключительно животрепещущий. Смотри, как бы под раскладушкой костер не раскинули. Впрочем, вы ведь возвращаетесь несколько поздновато, так что, пожалуй, этот фокус тебе не грозит...

Ярослав кивнул и пообещал, ни к кому особо не обращаясь, но достаточно громко:

— Кого поймаю — рога отшибу! По самые зубы!

А в полдень на поле нарисовался бледный, как Арамис, Валентин.

— Ну и заварили вы кашу! — сообщил он Ярославу и Вике, отозвав их в сторонку. — Не знаю уж, как расхлебывать будем!

— Остынь, — посоветовал ему Ярослав.

— Да я и так остыл — дальше некуда! Все ногти в инее. Хозяин вас ищет, понятно? Но ведун не испугался. Скорее наоборот.

— Рассказывай, — велел он, и в голосе его прозвучала жесткость необыкновенная.

— Еду я сегодня мимо леса, — начал Валентин, немного успокоенный решительным видом приятеля, — смотрю — сидит на опушечке. Я — по газам. Совсем забыл, что от Хозяина и на своих-то двоих не очень ускачешь, а на "лайбе" моей — тем паче. Стоило ему пальцем шевельнуть — встала моя родимая, будто в стенку с разбегу уперлась. Смотрю — поднимается наш "машинный лекарь" и прямо ко мне. Подошел, дверцу открыл... и я гляжу на него, дурак-дураком — прикажи он только, я бы к нему, как заяц к удаву, в глотку полез.

Внутри все трясется, мало не дребезжит. "Ну, — говорит. — Валентин, если есть оправдания, выкладывай сразу, потому что в дальнейшем может случая не представиться". Что прикажете делать? "Мне оправдываться не в чем, — говорю. — Я всегда был против того, чтобы вас задевать". Он постоял так, позыркал на меня, а потом опять за свое: недаром, мол, пословица такая — не делай людям добра, зла не увидишь. Я ему снова сказал, что был против. А что? Неправда что ли? — внезапно вскинулся Валентин. — Сколько вам талдычил — не лезьте, не лезьте!

— Не кипятись, — успокоил его Ярослав. — Ты у нас мудрющий, что дальше некуда — это всем известно, за исключением Хозяина. Валяй дальше, чуется мне — не зря ты с птеродактилевых времен забираешь. Какую информацию он из тебя вытянул?

— Ну уж прямо информацию... — осекся и даже как-то вроде обмяк лихой шофер-водила. — Просто спросил как звать...

— И ты сказал? — ахнула Виктория, вцепившись коготками в рубашку на груди Валентина. — Сказал? Ты же внук ведуна! Ты не мог не знать, что имя...

— А ну, цыц! — Ярослав осторожно, но решительно высвободил шофера из свирепой недевической хватки. — Забыла с кем ему дело иметь пришлось? Хозяину повинуются все! Что еще, Валентин? Не может быть, чтобы столько хлопот ради такой мелочи.

— Вам хорошо тут рассуждать, — Валентин пытался вытащить сигарету из пачки, но пальцы прыгали, как автономные живые существа, и не желали слушаться своего обладателя, Ярослав пришел на помощь и тут, — а вот когда пообещают то, что мне было обещано, хотел бы я посмотреть... "Ты, — говорит, — язык за зубами держать не умеешь... Надо, — говорит, — тебе помочь. Запереть его годика на два, на три..."

Ярослав ободряюще хлопнул приятеля по плечу — угроза действительно была серьезная. Почувствовав себя почти прощенным, Валентин немного успокоился.

— Велено доставить вас на прием...

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Кого именно?

— Тебя и Патрика. Про тебя, — Валентин повернулся к Вике. — Он не спрашивал. Сказал только, что "Машенька может отказаться".

— Значит нам отказываться нельзя, — резюмировал Ярослав. — Добро-о... Вот что, дружище, есть шанс проявить свое геройское начало...

Темноты в этот раз не дожидались, отправились в сумерках. Все попытки избавиться от Виктории ни к чему не привели, пришлось брать с собой. Время было расписано по минутам, поэтому разговоров на марше не наблюдалось — шагали быстро, хотя и не очень сноровисто. Да оно и понятно: после работы на плантациях просто невозможно идти не спотыкаючись.

Темнело быстро. Красная с оранжевыми разводами полоса заката сужалась прямо-таки посекундно. Ярославу невольно вспомнилось путешествие на Остров. Тогда настоящая опасность наступала лишь с приходом Ночи. И то... Нынче же смертельная угроза нависала над головой круглосуточно. Было отчего испугаться, но Ярослав испуга не ощущал. Более того — редко когда был он столь собран, столь уверен в себе, столь одержим в желании схватки. Все, что можно было сделать для успеха, он сделал. Оставалось применить наработки на деле, а уж будут они удачны иль нет -вопрос совершенно другой.

Он взглянул на часы. Десять ноль-ноль. Валентин жмет на газ, выруливает на большак. Через полчаса они должны перехватить Хозяина за пределами его усадьбы. Понятно, что удалится он не намного: в его интересах оказаться в своей крепости, где каждая былинка друг и помощник, до прихода "гостей", но все-таки выйдет, чтобы, по крайней мере, убедиться в том, что приехал именно Валентин, а не начальник милиции, у которого внезапно забарахлил карбюратор. В тот момент, когда с дороги раздастся сигнал...

— Стоп, — сказал Патрик. — Здесь передохнем.

— Теряем время, — сказал Ярослав, гадая, почему побратим выбрал для отдыха круглое оранжевое пятно, светившееся неярко, но удивительно ровно. Патрик уловил невысказанный вопрос:

— Хороший человек здесь лежит, — пояснил он, поглаживая пустую высокую траву. — Когда пахари к лесу бежали, встретил погоню лицом к лицу. Четверых зарубил, прежде чем самому Годовы лишиться. Здесь ее и зарыли....

— А тело?

Патрик вздохнул тяжело и протяжно.

— Тело собакам скормили, — сказал он сумрачно. — Даже лешие, уж на что народ бывалый, такой пакости забыть не сумели.

— От них услышал? — полюбопытствовал Ярослав и с невольным почтением склонил голову.

— Других собеседников не было.

— А как его звали?

Патрик помолчал и сказал негромко:

— Традиция у вас такая что-ли? Как герой — так обязательно — неизвестный.

— Это правда, — сказала Виктория, тряхнув челкой. — На том и стоим.

Ровно в десять-двадцать пять впереди показалась светящаяся изгородь усадьбы. Ведуны, не сговариваясь, поймали за руки разогнавшуюся девчонку.

— Близко подходить не будем, — шепнул Ярослав.

— Почему?

— Возможно, что городьба работает по принципу локаторного контура.

Все в лесу было буднично и спокойно. Нудели безостановочно комары-акселераты, прилежные исполнители теории естественного отбора. Перекликались вечерние птицы. В кустах что-то шуршало: может, припозднившаяся одюка, а может запасливый колючий топсяун. Разговаривать не хотелось. Хотелось действовать... Ярослав с редким ожесточением натянул на левую руку кожаную перчатку. Патрик проделал тоже самое с правой рукой. Сигнал захватил их врасплох именно потому, что ждали его с нетерпением. Сосчитав до двадцати, Ярослав вскинул руку и сказал четко с нажимом:

— Кецалькоатль.

Крупная жемчужина в оправе из серебряной проволоки вспыхнула на ладони молочным светом.

Виктория ахнула. Ярослав, шипя от боли, всунул серьгу в левую мочку и метнулся к изгороди. В проход, образованный раздвинутыми ветвями боярышника, первой прошмыгнула Виктория, за ней, прикрывая лица, скользнули оба побратима. Хозяина видно не было — трюк сработал. Теперь нужно поторапливаться! С разбегу перемахнули восстановленный мосток, промчались мимо костра... трава цеплялась за ноги, кусты шиповника угрожающе тянули колючие ветки... Вперед!

Многократно отрепетированным движением ведуны раздвинули изгородь со стороны, выходящей к дороге. Позади уже слышался топот приближающегося коня, его гневное ржание и женский испуганный крик:

— Володя! Володя!

Метрах в тридцати от усадьбы в ослепительном сиянии фар виднелась коренастая фигура Хозяина. Валентин с монтировкой, зажатой в левой руке, вскочил на подножку.

— Ну, привет! — сказал Ярослав, отдуваясь после пробежки.

Окруженный противником, отрезанный от собственной "базы". Хозяин тем не менее оставался спокоен, по крайней мере, внешне.

— Ловко придумано, — одобрил он вражеский маневр. — Из тебя вышел бы хороший стратег, Ярослав. Одного не понимаю — к чему все это? Если вы повнимательнее присмотритесь к расположению действующих фигур, то сразу заметите, что окружить меня можно и без тылового обхода.

— Как приятно удостоиться похвалы из уст Хозяина, — язвительно ответствовал юный ведун. — Вовек не забуду!

— Оглянись вокруг, парень! — улыбнулся "врачеватель машин". — Не один ты такой умный...

— Вот это да! — ахнул Патрик, озираясь на леших, сноровисто замкнувших кольцо окружения. — Откуда их столько?

— Со всего района собрал, — пояснил Хозяин. — Обладателя жемчужной серьги они конечно не осмелятся тронуть, но с другими как-нибудь сладят.

— Но я-то вовсе не намерен держаться в стороне, — предупредил Ярослав, притягивая Вику к себе, а другой рукой извлек из воздуха меч.

Хозяин стоял метрах в пяти, глубоко засунув руки в карманы и слегка откинув Годову назад.

— Прекрасно смотритесь, — сказал он с восхищением. — Великолепная картина: "Иванушка-дурачок хранит Изольду от гнусного Мерлина Сокских Яров". Изыск и обаяние, красота и мужественная мощь... Поостынь, парень! Я не нападаю. И даже не защищаюсь. Я приглашаю вас в гости, а мое воинство призвано продемонстрировать бесполезность силового давления на вашего покорного слугу.

— Слугу? — переспросила подозрительная Виктория.

— Совершенно верно. Я служу Хозяином. Это не титул. Это обязанность. Так что шашки в ножны, господа. Шашки в ножны!

Ярослав бросил осторожный взгляд в сторону Патрика. Тот утвердительно кивнул. Лунный отблеск на лезвии меча мягко растаял в черноте наступившей ночи, только неярко, словно в раздумье, посвечивал жемчуг.

— Валентин, ты идешь? — спросила Виктория, высвободившись из полуобъятия соотечественника, чтобы тут же ухватиться за руку 0'Халлагана.

Конечно Валентин леших не видел, да и видеть не мог. Зато он прекрасно заметил реакцию сотоварищей на их появление и кое-что понял.

— Разумеется, — последовал поспешный ответ. — Кто вас назад повезет кроме меня? Да и посмотреть интересно...

За оградой, расступившейся по знаку Хозяина, гостей встретил разгневанный конь, но и он успокоился незамедлительно.

— Проходите, проходите, уважаемые, — смеялся владелец усадьбы. — Прошу к огню, дабы лишний раз засвидетельствовать отсутствие злого умысла с моей стороны. Надеюсь, присутствующим не нужно объяснять, что врагам угощения не собирают?

Кто бы мог поверить, что грозный Хозяин может быть и учтив и радушен? Ярослав и не верил, его еще крепче настораживало это веселое оживление. "Ладно, посмотрим", — подумал он, больше надеясь на оберег, в котором играла частичка сварогова света, нежели на собственные силы и разумение.

— Встречай гостей, Снежана! — сказал Хозяин высокой светловолосой девушке, выбежавшей из дома с большущим кухонным ножом.

— Сейчас! — отозвалась девушка, спускаясь по ступенькам. — Сейчас я их встречу! Слабо не покажется!

Хозяин легко перехватил ее атакующий порыв, обнял, приподнял над землей.

— Она у меня воинственная, что твоя валькирия, — объяснил он гостям. — Но отходчивая. А вы сами виноваты — прошлый раз мостик сломали, а сегодня изгородь помяли. Нехорошо! Садитесь к столу, — и он понес хозяйку обратно в дом, что-то нашептывая ей на ухо.

— Огонь девка! — причмокнул Валентин. — Мне бы такую.

Угощение, выставленное Хозяином, гостям понравилось. Особенно грибы в сметане и острый козий сыр. Мужчины охотно опрокинули по чарке рябиновой водки домашнего производства, девушки пригубили сладкой ежевичной.

— Я жду, — сказал Хозяин, вкусно хрустнув малосольным огурчиком.

— Чего? — поинтересовался Ярослав.

— Вопроса. Лично я давно бы спросил, с какой-такой радости меня сегодня угощают там, откуда гнали вчера?

Ярослав переглянулся с побратимом. Что это? Дерзость? Или обычная манера говорить без околичностей?

— Я полагаю, — сказал он дипломатично, — что всеведущий хозяин узнал о нашем новом приобретении и почел за благо вступить в переговоры.

— Интересная версия, — кивнул Хозяин. — Насколько я понимаю, речь идет о варварском налете на жилище известного мага черной ориентации, проживающего в ечаклинском сельсовете?

— На территории сельсовета, — поправила друга Снежана.

"Неплохо устроился", — подумал Ярослав с завистливой неприязнью. — "Дом, поместье, жена-блондинка..."

— Книга, отнятая у Косого, — сказал вслух, — содержит много интересных сведений определенного рода...

— касающихся, в частности, явления, получившего термин Хозяин, — продолжил Хозяин, хмыкнув с неприкрытой иронией. — Немного же вы из нее почерпнули, если осмелились явиться на рандеву практически беззащитными.

— Это неправда, — спокойно заметил 0'Халлаган. — Мы вооружены до зубов.

— Вернее сказать — до ушей.

— Этого вполне достаточно, — сказал Ярослав. — Серьга непростая.

— Я вижу. Но и не всемогущая. По крайней мере, в отношении меня. Валентин, перестанешь ты, наконец, щупать свою железяку? Лучше бы дамам налил, вояка?

Он потянулся за вторым огурцом и спросил насмешливо:

— Другие версии имеются? Или на этом ваше воображение исчерпывается?

— Ну почему же... — снова подал голос Патрик. — Вас озадачило то, что Яро сумел нарушить ваш приказ и вы решили узнать каким образом это ему удалось.

— Вот уж задача, так задача? — засмеялся Хозяин. — Коню — и тому понятно -что Ярославу известно заклинание, вызывающее Варуну. Точнее, не его самого, а его воплощение.

— У нас его называют Лугом, — промолвил Патрик.

— Какая разница! — Хозяин махнул рукой. — Всяк зовет по-своему. Суть одна.

— Какова же суть? — спросил Ярослав.

— Единственный бог, существующий в реальности.

— А что, были и нереальные боги? — пискнула Виктория, сообразившая, наконец, в какие запредельные сферы занесла ее нелегкая.

Хозяин кивнул:

— И довольно много.

— К примеру?

— Может, не надо конкретики? — предупреждающе сказал Ярослав.

— Хорошо, но в свою очередь, жду ответной любезности.

— А именно?

— В чем заключается Сила серьги?

— В обстоятельствах ее обретения.

— Уточни.

— В ней заключена частица побеждающегося света.

— И все? — прищурился Хозяин.

— Когда я надеваю серьгу, к Шести прибавляется Седьмой. Она изготовлена для него.

Хозяин несколько секунд молча смотрел в молочное сияние жемчуга.

— Скажи, — спросил он наконец, тихо и почти робко. — Илчин в Семерке?

Ведуны на миг остолбенели. Патрик медленно опустил голову. Ярослав глаз не отвел.

— Вторая Ночь, — сказал Ярослав. — Гибель и вечная слава Дитриху, Илчину и Тойво.

Над столом повисла молчаливая скорбь. Это почувствовал каждый, но вместе с печалью пришла и душевная близость, объединившая гостей и хозяев.

— Мне непонятны твои слова, Ярослав, — вздохнул Хозяин.

-Был бой, — Патрик вскинул Глаза, сверкнувшие синим огнем. — Тьма не прошла, но мы потеряли лучших.

— Ты хочешь сказать, что вам удалось свершить непосильное для Илчина?

Ярослав поднялся с сиденья. Патрик встал тоже,

— Вторая Ночь могла стать последней, — сказал Патрик. — Благодаря мечу Дитриха, перунам Илчина и свету Магистра исполнилось пророчество древних лет. Не нами сказано: "Третья Ночь — для Руса". Хозяин перевел взор с одного на другого.

— Насколько я понял, — он ткнул пальцем в Ярослава. — Рус — ты?

— Я, — сказал Ярослав.

— И что же ты сделал?

— Сковал цепь.

— Чем?

— Серьгой и Чашей Победы.

— Вы уж простите меня, — молвил Хозяин устало, — но для меня это — полная ахинея.

Виктория потянула Патрика за руку, усаживая его на место.

— Телевизор надо почаще смотреть, — попеняла она с гордостью за друзей. — Даже мне — простой смертной — известно, что была угроза Конца Света. И если он не наступил, то благодарить надо сборную белых магов, вставшую на защиту Земли.

— И не только, — поправил Патрик. — А вы знали Илчина?

— Знал, — сказал Хозяин. — И позвал вас только потому, что Ярослав упомянул его, призывая Варуну. Друзья Илчина — мои друзья. Есть у вас время?

Ярослав взглянул на часы. Полночь. В ветвях дуба ухнуло, но на этот раз никто не обернулся в испуге. Привыкли уже...

— Часа на три можем задержаться.

Хозяин не спеша осмотрел присутствующих...

— Родом я из Москвы, — начал он свою одиссею, — Мой отец Ладынин Николай Ильич приехал из Рязани. Во время учебы он познакомился с моей матушкой -коренной москвичкой. После окончания института отец поступил в аспирантуру, а еще через год мои родители произвели на свет свое первое и единственное чадо, получившее имя Владимира. Детство мое протекало в обстановке сугубо урбанистической. И что характерно — рос я вполне нормальным, вполне заурядным ребенком, никаких особых талантов не проявлял. Учился .хорошо, легко усваивая материал, но отсутствие необходимой усидчивости в отличники выбиться не позволяло. Немного занимался баскетболом, немного модным в те годы самбо, запоем читал исторические романы. В большей степени благодаря связям родителей, нежели собственным знаниям, поступил на исторический факультет МГУ. В университете проявил себя заядлым гулякой и мастером розыгрыша, — он перевел дух и улыбнулся. — Кто бы мог подумать, что из такого вот разгильдяя родится Хозяин? В результате хронической неуспеваемости все пути в аспирантуру были отрезаны — не помогли и родительские знакомцы. Единственное, что удалось сделать для меня хлопотливым предкам — оставить в столице.

— И то хорошо! — вслух парировала Вика.

— Я и не жаловался. Заняв должность преподавателя истории Средних Веков в одной из московских школ, я прозябал с большим искусством. Посещения ресторанов сменялись посиделками в одной знаменитой кухне, а посиделки чередовались с выездами на бега. Среди "жучков" ипподрома знакомых у меня было предостаточно, так что время от времени на мою долю выпадали весьма солидные выигрыши, позволявшие компенсировать материальные траты в загулах. И вдруг все рухнуло. В одночасье из довольного жизнью молодого балбеса, ваш покорный слуга превратился в изгоя. А начиналось все это довольно мило. На одной из кухонных посиделок я познакомился с очаровательным созданием, завалившим экзамены в Гнесиных, но подвизавшимся на ресторанных подмостках. Изо всех диссидентствующих она была самой последовательной и решительно требовала самых коренных исправлений социального строя. Скажу сразу, что мне было в высшей степени начихать на ее радикалистские взгляды. Да простят меня дамы, гораздо больше мое внимание привлекли превосходные ноги и породистое, с оттенком порочности, лицо ресторанной мадонны.

Хозяин расправил плечи, горделиво вскинул крупную голову.

— К чему излишняя скромность? Парень я был хоть куда — собой хорош, принят в "высоких кругах", машина — последней модели, берлога в престижном доме до потолка баскетболист не допрыгнет. В общем, с какой стороны ни взгляни — ах, да и только! Потому не особо и удивился быстрой победе, дурак...

— Это не ты, это она дура, — сказала Снежана с нескрываемой ревностью. — Узнает кем стал — локти кусать начнет! Поулыбайся, поулыбайся мне — пусть попробует сунуться!

— Сейчас я на нее зла не держу, — продолжал Владимир, — а было время — убил бы с восторгом. Первый обыск у нас комитетчики провели через месяц после бракосочетания.

Правда, не нашли ничего подозрительного, ограничились двухчасовой беседой с превентивными предупреждениями. Мне бы насторожиться... -Владимир недоуменно развел руками, — но, видать, от судьбы не уйдешь. А в другой раз гроза угодила прямехонько на дурную Годову. Не знаю уж действительно судьба меня вела, Оли у жены были тайные доброжелатели в Комитете, только на несколько минут нас оставили тет-а-тет...

— Судя по тому, что вы оказались здесь, я могу представить, что она вам сказала, — подала голос не—

угомонная Виктория. — Во-первых, вы, так сказать, по первому разу попались.

Хозяин кивнул.

— Во-вторых, вы из хорошей семьи.

Хозяин кивнул.

— И наконец, зная первые два условия, каждый поймет, что жену выгораживаете. Могут из уважения скидку сделать.

— До этого я сам додумался, — сказал Владимир,— третий довод основывался на том, что мои предки будут более изобретательны, защищая кровное чадо. Всё так и было, — он выдержал минутную паузу. — В результате, вместо "десятки", схлопотал восемь лет общего режима.

— С конфискацией? — заинтересовался Ярослав.

— Само собой,

— А вы их облапошили, переписав имущество на жену, — предположила Вика.

— Разумеется. Все было предусмотрено загодя.

И развод сразу после приговора?

— И это тоже. Я еще этап не дошел, как моя благоверная заново окольцевалась. С одним оч-чень благонадежным товарищем. Нынче, говорят, воинственный демократ. Вместе со своей половиной с телеэкрана не слезают. Н-да...

В зоне поначалу жил очень даже неплохо, правда первый год сильно мерз — Колымский край, знаете ли, для москвича несколько холодноват. Знакомых-приятелей, с которыми вместе на бегах промышляли, в нашем лагере оказалось изрядное множество, так что поддержать было кому.

Но судьба планомерно толкала меня под откос... Уж слишком ловко прижился молодец на казенных харчах, загордился больно... До такой степени сам себя зауважал, что вошел в конфликт с одним из признанных авторитетов. Думал — за спиной стена, а оказалось — пусто, всех приятелей будто метлой смело. Тут уж вопрос встал ребром — либо он, либо я. Спасибо, шулер один выручил, снабдил надежным ножом, предупредил когда понадобится.

Сел я на койку, сунул тесак под подушку, жду. В бараке тишина, всяк в свой угол жмется. Ну, ввалилась кодла, один другого блатнее... Деваться некуда, прямо из-под подушки впорол я нахалу свою финку под самое сердце. "Кому еще?" — спрашиваю, — Хозяин усмехнулся криво и зло. — Сдуло ребяток...

Виктория знобко поежилась, приткнулась к Патрику. Ирландец, глубоко вдохнул дымок сигареты.

— Продолжайте, — сказал Ярослав, — Либо-либо, нам такое знакомо.

— Рассказать, как сбежал — никто не поверит. Пришел к солдатам, объяснил ситуацию, попросил отпустить. Лучше в снегу замерзнуть, чем от этой погани смерть принять. Ушел беспрепятственно, мало того — снабдили в дорогу банкой тушенки, буханкой хлеба, солью, спичками. Даже чаю пачку подкинули. "Только эвенкам не попадись, — говорят. — Они за каждого беглого полсотни патронов имеют." Потом уже под Новосибирском встретил одного из благодетелей. Замяли мое дело — ушел и ушел.. люди везде имеются. Ну что говорить? На третьи сутки начал Богу душу отдавать — москвич и тайга — понятия диаметральные. До того замерз, до того измотался — костер зажечь не сумел.

Ярослав во все глаза следил за лицом Хозяина. Что же это за воля: такое вспомнить и не поморщиться! Лично его уже трясло.

— А дальше и вовсе смешно, — сказал Владимир. — Я поначалу решил — брежу. Очнулся на кушетке, не то в лаборатории, не то в амбулатории. Скорее — последнее, поскольку, как ни крути — амба мне, раз подобрали. Попробовал встать, не могу, пристёгнут намертво. Только чудится мне — не может быть, чтобы в захолустном медпункте — да такая обстановка, и запах не тот.

Ну, лежу, барахтаюсь из последних сил, полагая, что нечаянно на секретный объект угодил... Тем временем часть стены отъезжает в сторону и в "амбулаторию" вваливают две образины, какие только в конкурсе "Аэлита" встречаются.

— Ну, оклемался? — спрашивает один.

— Что ж, — говорю, — вы меня, как зверя дикого — совсем обездвижили?

— А это чтоб не брыкался лишка, — квакает второй. — Судя по твоим биоритмическим картам, ты,

браток, одного сапиенса уже порешил, а второго — противоположного пола — намереваешься. При этом, всячески уклоняясь от законного наказания. Нянчиться с тобой прикажешь что ли? — Вот собаки!

— Ладно, — говорю. — Уже то хорошо, что в свержении существующего строя не обвиняете.

— А нам ваш строй до лампочки, — квакает образина. — Нас твой противоправный настрой смущает. И еще кое-что... Вот на "кое-что" мы тебе щас анализ и сделаем. Тебя обезболить или так потерпишь?

— А как полагается, так и делайте.

— Так ведь может случиться, что как у нас положено — тебе, браток, не снести. С другой стороны наши обезболивающие для вас — отрава голимая.

— Ну тогда, по закону пропорции, угостите ядком. Тут они засомневались, покудахтали меж собой, потом тот, что поразговорчивее, спрашивает:

— Может быть тебе случайно знакома формула какой-нибудь местной микстуры?

— На-два они-пять о аш, — говорю. — Принимается внутрь в количестве четверти литра.

— Ну ты даешь, браток! — квакает "разговорчивый".

— Под профессора косишь?

— Это вы, — говорю, — почему-то на "фене" изъясняетесь. А я, знаете ли, к другому говору больше привычен.

Они еще разок поквохтали, потом второй мне и говорит:

— Что ж, вы, гражданин хороший, нам своими биокартами прогнозы перепутали? Мы люди серьезные, а вы юродствуете?!

"Вот это да", — думаю. — "Загребли в кролики подопытные, да еще и возмущаются!"

— Политический я, — объясняю им, — Не уголовник — антисоциальный индивидуум, — чувствую, окончательно запутался, они ведь эти тонкости не разумеют. — Точнее, человек, притворившийся антисоциальным, ради спасения от возмездия другого человека.

— Симулянт — одним словом? — обрадовался "молчун".

Ну непонятно им, что поделаешь?

— Да вроде того, — отвечаю.

— Вот и работай с такими! — проквакал "говорун". — Мы на вашей симуляции семнадцать номов энергии потеряли! Вот ваша сыворотка, принимайте.

— Э-э, стоп, уважаемые! — говорю я. — А как у вас насчет прав личности? Я своего согласия на эксперимент не давал. Вижу, развеселил я чудищ на славу— минут десять курлыкали.

— Насколько мы с товарищами понимаем ситуацию, — заявляет мне "говорун". — В пределах Земли действуют земные законы.

— Но мы-то находимся на территории СССР, а у нас подневольные опыты запрещены.

— Что ж, если вы настаиваете, мы охотно переместим лабораторию, скажем, в Турцию, или в Сальвадор. Устраивает?

— Да. Бога ради, хоть в Южную Замбию! Только я, к сожалению, гражданин СССР и подданство менять не намерен.

Тут они вовсе зашлись:

— Ловкач вы, однако, — говорит мне "молчун". — А документы у вас какие-нибудь имеются? Ну хотя бы справка об освобождении? Давайте прекратим эту бесплодную дискуссию и займемся делом. Мы вас подобрали в состоянии комы, фактически подарили несколько часов жизни, стакан спирту специально для вас синтезировали, а вы еще права заявляете. Пейте!

А лапа, знаете, как у курицы — в четыре пальца...

— Ладно, — говорю. — Отказываюсь от всех прав в пользу внеземной науки, но взамен моего полного самоотречения не могли бы вы исполнить маленькую просьбу?

— Смотря какую.

— По окончании эксперимента прошу перенести мое бренное тело километров на тысячу — другую западнее. Идет?

Они переглянулись.

— Нет, не пойдет, — отвечает "молчун". — Запрещено высаживать объект исследования в ином месте, нежели то, где взяли.

— Вы же на территории Земли. Какие тут запреты?

— Да, научная группа работает по местным законам, но административная подчиняется нашим собственным. Устав, знаете ли.

Вот собаки! Курицы-интеллектуалки! Черт с вами, думаю, все одно — по кривой объеду!

— Ну обезболивающего-то пол-литра хотя бы с собой дайте, чтобы замерзать веселее было!

— Это можно, — кивает "молчун".

Поднялась моя кушеточка в вертикальное положение, глотаю спирт, будто воду живую... А потом началось! Очнулся на том же месте, где прежде был, трезвехонький, как стеклышко. Боль во всем теле дичайшая, в глазах — оранжевые пятна рябят, а на сердце непонятное раздвоение: и убить кого-нибудь хочется, и весь мир обнять.

Попробовал костер запалить, пока тепло не выдуло, но при первом же движении едва чувств не лишился. Кое-как нащупал посудину со спиртом, отпил половину, полежал несколько минут, чтобы всосалось...

Будто волк на полную луну, воя, разжег-таки спасительное пламя. Н-да... А через час примерно подобрала меня оленья упряжка, управляемая бригадиром эвенкийской охотартели.

Беглого он во мне сразу определил, но повез не туда, куда полагалось.

— Правильно сделал, — сказал ему Илчин.

За такие слова эвенку и сотни патронов не жалко. Выпьем, братцы, за славное племя охотников, скотоводов и чародеев!

— За Илчина! — сказал Ярослав, поднимая рюмку.

— Эт Илчин! — вставая, воскликнул Патрик, и добавил несколько фраз. Все повернулись к Ярославу, ожидая перевода.

— За бурь Укротителя. За волн Повелителя. За Змеегубителя. Вечная память Белому Шаману Сибири!

— И что — это все — о нем? — удивилась Виктория, когда все сели.

— Из тех, кто верит в свой дар, сильнее Илчина в стране не было, — сказал Ярослав. — Вот Владимир сомневался, что мы превзошли Илчина, и правильно. Это он — Илчин — заставил меня искать выход. Кто я был на Острове Луга? Самозванец и бестолочь. Нет, Патрик, я не стану этого переводить! Дослушай сначала. Пригласили меня исключительно для галочки, для того, чтобы круг замкнуть. Кто воодушевил меня, кто доказал, что я могу быть полезен? Илчин! "Третья ночь для руса", — сказал он мне. — "Никто не спасет, кроме тебя! Бейся смело — ты будешь жить". И все исполнилось согласно его слову. Я помню все и всех. Если бы не они, что бы мы сделали? До сих пор не могу простить себе, что не знаю полного имени индейца Мустанга, забывавшего о себе, но помнившего о других, что не успел, подобно тебе, брат, ужалить молнией Левиафана. Кто знает — может наш храбрец Умо был бы жив сегодня! Может быть мы сохранили бы и неустрашимого Дитриха, рядом с которым хваленый Зигфрид был робким цыпленком! Мы выше, потому, что стоим на плечах исполинов! Но и среди них не было равных могучему Илчину и нашему незабвенному Магистру Тойво.

— Тойво я не знал, — сказал Хозяин, — но, судя по тому, что умел Илчин, представляю себе какова была опасность... Странно, что никто не вспомнил про меня...

Ярослав посмотрел на Патрика, ирландский ведун в этих вещах был посильнее.

— При всех нельзя, — вздохнул О'Холлаган. —

Вспомни, что нам Луг говорил. А он напрямую Лугу подчинен. Исключение. Объясни как-нибудь пооколичнее.

— Ясно, — сказал Ярослав. -Мой друг говорит, что специфика твоих обязанностей, Владимир, заключается в конкретных действиях. На Остров собрали специалистов широкого профиля. Ну, теоретиков, что ли.

— Ясно, — сказал Хозяин. И подмигнул. Патрик улыбнулся. Виктория смотрела на них со знакомым Ярославу подозрением.

— А что дальше было? — Валентин был не столь проницателен, чтобы уловить недосказанность, его захватила судьба Хозяина.

— Ты почему не пьешь? — спросил его Владимир.

— Я за рулем.

— В порядке исключения, разрешаю. Я Хозяин иль нет? Снежана, налей ему штрафную, пусть хоть часок покайфует. Третий раз я очнулся в юрте Илчина. На первый взгляд, старичок, как старичок. Сидит у огня, дымит никотином сквозь седую бородищу. Сам тщедушный такой — пальцем перешибешь.

— Ты кто? — спрашиваю.

— Я-то шаман, а вот ты кто? Почему тебя так любопытно тестировали? Подобные эксперименты просто так не делаются.

— Ну, раз ты шаман, тебе и карты в руки, — говорю, а сам думаю: "Что ж это за судьба такая дурацкая — то инопланетяне пристают, то шаманы. И всем чего-то от меня надо..."

Посидел старичок, попыхтел трубочкой, помыслил толику времени. А потом и говорит:

— За других срок отбывал, а?

Человек я, как вы уже заметили, не из нервных, но тут и у меня глаза на лоб полезли.

— Ты, дедушка, — говорю, — часом у майора Пронина не обучался? Может, у меня ухо подергивается, а ты на этом факте всю подноготную вычислил? Или еще как?

Засмеялся дедок, тихонько так, будто шепотом.

— Да нет, землячок: на тебе печать, в которой вся твоя судьба точнее чем на перфокарте записана. А карты, землячок, ты мне сам отдал.

"Вот это да" — думаю, но не сдаюсь:

— Может ты еще и сообразил, что меня пытали, внутренним оком узрел?

— Внутренним не видел, — смеется дедок. — Но эти гомо рептиликус тут давно шастают. Все чего-то ищут. Не тебя ли, земляк? Судя по характеру повреждений, пробы в высшей степени избирательны. Ставилась определенная цель в исследовании твоей личности.

— Ого, — говорю, — это даже лестно отчасти. Чем это я им приглянулся?

— Задатками, — отвечает дедок. — Их, земляк, спрятать трудно. Если уж я — темный и отсталый оленевод их вижу, то этим сорванцам, приборами увешанными, вычислить тебя было проще простого. Ты как себя чувствуешь?

— Худо, -говорю. — Раздвоение личности шизофренического характера, плюс резь в глазах и позвонки друг об дружку — будто рашпили.

Тут, смотрю, старичок мой что-то посмурнел. Минут десять молчал, веки опустив. Кабы махрой не чадил— совсем уснувший.

— Да, — говорит, — это действительно паршивенько. Надо будет сказать, чтоб четырехпалых больше сюда не пускали. Этак они нам все статус кво порушат. Слушай внимательно, землячок. Теперь у тебя два пути. Либо в хозяины, либо совсем наоборот. Побочные последствия снимем, но, чтобы основной дефект искоренить, тебя добить бы пришлось.

— Ну спасибо, — так мне обидно стало, хоть плачь. — Ты давай, не стесняйся, старче, топором оглоушь или пристрели, только побыстрее, пока я сам собой не оклемался. А то — неровен час — не одолеешь.

— Пока ты поправишься, стервятники мои кости отполировать успеют. Позвоночник тебе повредили: попробуй ногами пошевелить... То-то, землячок. Я к чему на болтовню время трачу? Чтобы предостеречь. Основной дефект даст о себе знать рано или поздно, и устранить я его не могу. Никто не может. Хозяином быть несладко, а наоборот — еще хуже. Но все, чем могу помочь — дать совет, запомни его. Если забудешь — под землей достану, и тогда уж, землячок, не взыщи...

Хозяин обвел рукой застолье.

— Заметили?

Патрик молча кивнул, Ярослав тоже.

— Даже сало запретил есть, — сказал Хозяин. — Первые дни, пока гонцы концентраты доставали, вообще одним молоком отпаивал. Н-да. Но "побочные явления", как он их называл, Илчин исправил довольно скоро — в неделю. Через полгода принесли паспорт с пропиской в зверосовхозе... Насколько я понял, Илчину в тех краях ни в чем отказу не было. Помню, случилась пурга совершенно сумасшедшая, так с местного аэропорта прислали специального человека — дело было уже весной, и в геодезической партии приключилась беда, а врачей доставить не могут. Видимо не впервые к Илчину за помощью обращались, потому что посланец с собой карту маршрута приволок. Ты, Машенька, не удивляйся, в нашем застолье людей, которые бурю укротить могут, достаточно. Но когда я увидел, как Илчин это делал, скажу честно, ни за что не поверил бы, если б не посланец с рацией, тут же следящий.

— А как он это делал? — заинтересовалась и Снежана.

— А никак. Спросил сколько времени туннель действовать должен. Капитан говорит — "часа четыре, четыре с половиной". Мол, экипаж и врачи уже в машине. Ждут сигнала. Велел мне тогда Илчин трубки табаком набивать — у него их всего две было: одна шаманская парадная — с длинным чубуком, вторая короткая — для души. Действовали обе совершенно одинаково, но эвенки — пациенты Илчина, по традиции, больше доверяли шаманской. Для них и держал.

"Ты, — говорит, — не подумай, что в них свойства какие-то особенные. Просто застарелая дурная привычка. Сосредотачиваться помогает. Больше двух минут перерыва не допускай. Увидишь, что трубка погасла, подавай вторую. Ну, поехали!"

Минут пять схему маршрута разглядывал, потом начал трубку раскуривать... Так и просидел больше пяти часов с закрытыми глазами, пока пострадавших на базу не вывезли. Посланец за услугу хорошего чаю доставил, банку меда домашнего, да три пачки махры. Вот и весь гонорар. Чай с медом сам же и прикончить помог.

Ну вот, пришло нам время расставаться с гостеприимным Илчином. Снабдил в дорогу одеждой приличной, деньгами, продуктами и проводником. А главное — табу для меня вычислил.

— Не есть плавающих, летающих и ходящих? — продолжил Ярослав.

— И ходить на своих двоих, — добавил Валентин. — Правильно?

Хозяин кивнул.

— В самую точку. Гарантии при этом никакой не давал. Сказал, что могут положительно повлиять в случае колебания, но при серьезном перевесе в отрицательную сторону — вряд ли.

— Зачем же он вас полгода в глуши мариновал? — удивилась Вика.

— Чтоб душой отмяк, — сказал Владимир. — Спроси Ярослава, он подтвердит, что положительной энергии старичок излучал побольше иного дубового бора.

— Возле него, как возле камина греться можно было, — подтвердил Ярослав. — От Илчина сам Левиафан подальше держался, чтоб не обжечься.

— Это в его чуме я свою благоверную простил, — сказал Хозяин. — Потом уже понял, что Хозяина из меня он сделал.

Они выпили за Илчина еще по одной.

— Проводник довел до Стрелки, что на Агуле. Там я устроился по специальности в местную восьмилетку. С год, наверное, жил без особых проблем, даже жениться собрался... но однажды под вечер расхворался не на шутку. Квартировал я тогда у старушки — божьего одуванчика; и вот чувствую — еще минута — задушу безвинного человека. Не ее, так другого... прямо не пальцы — крючья стальные! Кое-как, через "не могу", выполз за порог — и в лес. Сутки корежился, змеей вился, зубами сосны грыз... Слов нет сказать какие бездны передо мной раскрылись, в какие выси душа взмывала... — Хозяин тряхнул Годовой, отгоняя видение. — Об одном молился, чтобы вниз не утянуло. Выкарабкался под вечер, огляделся — на полгектара земля будто плугом изрыта, ногти ободраны, весь в грязи и кровище... Никому такой встряски не пожелаю, пусть хоть трижды Хозяином станет!

— Выпей, — предложил Ярослав, подавая рюмку.

Снежана обняла Хозяина так, будто всю боль его взять на себя старалась.

— Нет, не нужно. Воля Варуны покрепче спирта, можете мне поверить, — он осторожно положил ладонь на волосы подруги. — Когда очнулся, увидел мир другими глазами, понял что нет силы, которая бы не подчинилась воле моей. Не моей, я — что? Проводник, приложитель контакта. А воля — космического масштаба. Миллионную долю к Земле приложи — в пар обратится. Н-да. Там же в лесу все за собой прибрал, деревья залечил, корни поправил... Потом решил собой заняться -получится или нет — думаю. Хотите посмотреть, как ногти за минуту отрастить можно? Вика поспешно убрала со стола руки, уцепилась за Патрика.

— На слово верим, — улыбнулся Ярослав. — Ты не отвлекайся давай.

— Вернулся домой, хозяйку успокоил, только чувствую — идти мне надо. Куда — не знаю, но надо.

Кое-как успел котомку собрать, паспорт в карман сунуть — просто тянет, и все. Так и ушел на ночь глядя. Два месяца брел тайгой, горами и болотами, питаясь ягодами, грибами и кореньями. Когда нужно, они не хуже ногтей растут...

Наконец почуял — отпустило. Видно, прибыл куда следует. Разбил лагерь, поставил шалаш, отправился в деревню Балашево.

Это неподалеку от Сорока. Накупил солянки, овощей, молока, масла... заодно послушал, что народ говорит. Зачем-то же меня сюда принесло?

В первый раз, правда, ничего не узнал, но со временем выяснил, что в окрестностях Сорока развелось невероятное множество змей. Даже двухголовые попадались. Народу перекусали столько, что все больницы пострадавшими забиты. И то правда — сам во время похода штук сорок встретил. Одним словом — напасть. Тут у меня глаза и открылись — вот в чем оказывается закавыка. Сильно обиделся я на гадов ползучих, и созвал леших на совещание.

Хоть и шел я к Сороку скорым темпом, но слухи о моем появлении в среде местной нежити добрались еще быстрее. Ни один из лошаков, даже самых вздорных, не посмел отказаться. В результате полуторачасового допроса выяснилось следующее: на размножение змей сильно повлиял пожар, согнавший их в период спаривания к заброшенному карьеру. Магнитное поле в этом месте положилось на специфическое воздействие минерала, добывавшегося в карьере. Результат сказался немедленно...

— Вот что, дорогие мои, — сказал я высокому собранию. — Предлагаю следующее: через двое суток у меня назначен обход района. Если за время сего мероприятия на глаза мне попадется больше семи гадюк, или хотя бы одна, но двухголовая, пеняйте на себя. Вопросы есть?

— Есть, — ответил мне старейший. — Надо повысить число до двенадцати.

— Это еще почему?

— Для сохранения популяции. Иначе грызуны расплодятся. Двенадцать штук — по теории вероятности — оптимальная численность. У меня все.

— Договорились. А теперь — по местам!

Мне предстояло натурализоваться в этой местности, поэтому сразу с совещания отправился я к главврачу ЦРБ и объяснил, что знаю как погасить напасть. Врач связался с горисполкомом. Карьер завалили мусором, сверху покрыли слоем гравия и землей. Мне организовали прописку, выделили стройматериалы и бригаду плотников. Вернувшись из инспекционного рейда, справил новоселье — плотники в тех местах настоящие волшебники.

Ну что... — приманил на участок с десяток семей диких пчел, завел пасеку. Мед договорился сдавать в потребсоюз, даже аванс получил. Попутно почистил местность от некоторых природных огрехов.

Н-да... Едва успел урожай с моих пчелок собрать, за аванс рассчитаться, опять накатило. Очутился под Новосибирском в разгаре зимы. До весны работал грузчиком на сортировочной станции, попутно собирал информацию о местных неладах. Дело оказалось не очень ложное, но мерзкое. В академгородке проводились строго засекреченные опыты по разделу физики поля. Ну и добаловались. Неподалеку один новоявленный экстрасенс вёл прием болящих. В результате — массовое помешательство, плюс — парочка неисправимых маньяков — садистов. Таких даже в дурдоме держать нельзя — хитрые, умные, выдержаные — штирлицы да и только... и невменяемые. Пришлось немного запачкаться... — Хозяин некоторой неловкостью пожал плечами. — А что делать прикажите? Потом навестил лабораторию, слегка подкорректировал один приборчик— излучатель частот. Экстрасенсу этому посоветовал в другое место перебраться, заставил клиентов в порядок привести.

— Сумел? — заинтересовался Патрик.

— С моей помощью, — уточнил Владимир, — вообще, братцы, ремесло Хозяина оказалось довольно хлопотным. Как говорится, кому много дано, с того много и спросится. Человек я сугубо городской, в некотором смысле, домосед... и вот с восемьдесят пятого веду кочевой обртз жизад. Этакий цыган-одиночка. Правда здесь вот задержался, — он посмотрел на Снежану и добавил, — к счастью. Должен вам сказать, местный упырь изо всей мерзости, какую извести довелось, самым изворотливым оказался. Даже я — всевластный Хозяин — на его поимку затратил полтора месяца.

— Наслышан о его художествах, — печально промолвил Ярослав. — Неудобно спрашивать, но уж простите... при этаком образе жизни стоило ли семьей обзаводиться?

— Не беспокойся за нас, — сказала Снежана. — Я знала на что иду. Должен же и о нем кто-то заботиться, или нет?

— И передай своему другу, что он не прав, — сказал Хозяин, глядя на Патрика. — Познакомились мы случайно, когда я сюда только-только прибыл. Разве что лешие знали, кто я такой, да и то не все.

Девушка заметно зарделась, улыбка точно пламенем свечи осветила строгое лицо:

— Он меня при выходе из магазина с ног сбил, — сказала она, залившись тихим смехом. — Я такую очередищу за яйцами выстояла, а тут — он. Ну и приземлилась прямо на авоську...

— Представляю, — вздохнула Вика. — Доведись до меня — глаза бы выцарапала. Терпеть не могу очередей!

— К счастью, сдержалась, — засмеялась Снежана. — Хотя крику и слез было предостаточно. А потом смотрю — человек хороший, интелегентный... Красивый. Тем более, пообещал ущерб возместить, до дому проводил...

— Еще бы не проводить! — улыбнулся Владимир. — Когда из деревни сумку с яйцами волок, все прикидывал, как бы половчее и эти расхропать. Уж больно хотелось повод для нового визита найти.

Он, не стеснясь гостей, обнял Снежану за плечи, привлек к себе:

— Чтобы в такую да не влюбиться — надо быть полным слепцом!

— Отвяжись, липучка! — Снежана, смеясь, оттолкнула его локтем. — Знать бы какой ты коварный, да скрытный — до сих пор бы бобылем жил!

-Все они такие, — наученная горьким опытом, подхватила Виктория. — В глаза врут — не поймаешь!

— Поймала, как видишь, — отозвалась хозяйка. — Никуда не делся. Чайком напоила, с родителями познакомила, смотрю — на следующий день уже возле работы караулит. Другие люди, как люди, в кабак зовут, или в кино — на крайний случай, а этот, как волк-овцерез, в лес тащит. Не в том смысле, конечно, но, когда домой вернулась, честно говоря, уже пожалела, что не в том. Остальное, как говорится, вопрос времени... А когда предложение делал, тогда и открылся, чтоб потом не жалела. Только мне уже все равно было. Куда он, туда и я. Самое большое неудобство испытывала от вынужденного вегетаринства, но привыкла быстро. Сейчас уж и представить не могу, как это трупоедством можно заниматься.

— Над чем нынче работаете? — спросил Ярослав.— Валентин говорит, будто места здесь худые.

— Это верно, — Владимир налил женщинам и не забыл про остальных. — Слишком много человеческой мрази по здешней земле ходило. В основном, конечно, обычные добытчики, охотники на дармовщинку, но были и такие, что настоящее Зло творили. К примеру, возьмите камень на истоке Чердана. Заклятье на нем с незапамятных времен наложено.

— То-то он мне сразу не понравился, — покрутил Годовой Ярослав.

— Лешие его ручьем Злости зовут. Жило когда-то племя кочевое на его берегах, имело сильного чародея, и воинственных соседей. Чтобы не пропасть роду, решились на крайнее средство: с тех пор вода Чердана — возбудитель агрессии.

— Что ж ты...

— Разорваться мне что ли? — огрызнулся Хозяин. — Есть места и похуже. Тебе заняться нечем, взял бы да помог.

— Договорились, — Ярослав поднял рюмку. — Хорошо в гостях...

— Вы нам не мешаете, — любезно сказала Снежана, — не торопим.

— Нет, пора, — с сожалением промолвил и Валентин. — Спасибо за угощение, все было очень вкусно, и выпивка — что надо.

— Протрезвись! — приказал ему Владимир, и в голосе его прозвучала такая повелительность, что все вздрогнули.

— Чего? — пьяно усмехнулся шофер. — Сперва сами накачали...

Патрик со значением посмотрел на побратима, на Хозяина и, протянув руку, извлек серьгу из уха Ярослава.

— Теперь подействует, — перевел Ярослав.

И верно, после повторного приказа взор у внука деревенского ведуна прояснился мгновенно.

— Вот черт! — только и сказал Валентин, потряхивая головой.

Он довез их до Чердана и распрощался, с сожалением поглядывая на Викторию, уютно расположившуюся в объятиях ирландского ведуна, а Патрик добродушно помахал ему вслед.

— Ты иди, Ярик, — с некоторой неловкостью проговорила Виктория. — Мы еще петляем...

— Может, подождать? — предложил Ярослав

"Иди, брат, — донесся до него мысленный голос Патрика. — Мы немножко посидим, а потом я ее провожу, иди — домой. До скорого."

Они обменялись рукопожатием и расстались. К чему излишняя сентиментальность? Связь отлажена, и ощутить присутствие друга — дело одной минуты. За исключением особых случаев. Вроде нынешнего... Сейчас к Патрику и ломом не пробиться.

Ярослав глубоко вздохнул, на сердце было тоскливо. Нет, он не испытывал к Виктории очень уж нежных чувств, но потеря интереса к своей драгоценной персоне со стороны красивой и отважной девчонки наполняла его душу тянущей тревогой, сродной холодку осознания упущенных лет. Упущенных лет, прожитых непонятно зачем. "Да что я, старик что ли?" — возмутился расчетливый, рассудочный ум.

Нет, и стариком он себя не чувствовал. В усталых мышцах энергии оставалось с излишком. Не хватало лишь малюсенького пустячка: желания ее применить. Странно было все это. Странно и непривычно. Будто внушенной пружины лишился.

"Никому я не нужен", — сказал он себе удрученно. — "А если и нужен, так только по делу. И где награда для меня? Гуляй, солдатик! Ищи ответу!"

— Что это с тобой сегодня? — спросил утром Марат. — С подружкой поцапался?

— Взрослею, парень! — огрызнулся Ярослав. — За себя и за тебя балбеса. Двойным темпом. Сечёшь?

Марат, почуяв нешуточную угрозу, поспешно отступил с тропинки.

— Витамины принимай! — крикнул вслед. У палатки ожидала сияющая Виктория.

— А тебе чего? — буркнул Ярослав. — Утешать прибежала?

— Тебя — утешать? — тут же ощетинилась вздорная девчонка. — Это я тут торчу безутешная, будто Скорбь Мировая, пока твой подельник направо-налево хвалится, как бедной русской дурехе Годову заморочил! Ты знаешь, чего он там отчебучил, в своем задрыганном Лимерике?

"Ясно чего..." — подумал Ярослав.

— Догадываюсь, — буркнул вслух.

— Ну и наглая эта... — тут экстравагантная, но внешне интеллигентная Виктория применила словечко из лексикона собачьих торгов. — Когда мы в бар входили, она с каким-то верзилой за стойкой любезничала. Вдруг смотрю, к нам бежит. Сперва, конечно, челюсть отвисшую на место приладила, а потом давай вокруг нас на цырлах загуливать, хвостом вилять... Я конечно — ноль внимания. Знаешь — совершенно ноль внимания. Абсолютно! Но всякому терпению же бывает предел, даже такому безграничному, как у меня!..

— Там вообще-то хоть одна рюмка целая осталась? — невольно полюбопытствовал Ярослав.

— Да почти все! — с негодованием отозвалась Вика. — Что мне делать больше нечего было, как посуду бить? Хотя два-три столика кажется опрокинули... С ее задницей — и не мудрено!

Ярослав уже хохотал, мысленно представив себе, что творилось в заведении несчастного О'Турка.

— Сначала нас кинулись разнимать, — продолжала воодушевленная хулиганка. — И я бы, честное слово, на этом утихомирилась, если б ее папаша визжал не столь оглушительно. А тут мне как раз стул под руку попался... да удобный такой... Тут нас уже выгонять начали. "Все, — говорю. — Уже сами уходим". Ведь сказала же! Кто их просил руки свои грязные распускать.

Ярослав уже не хохотал, а тонюсенько по-поросячьи повизгивал, придерживая руками занывший живот.

— А там у окошка оглобля стояла... Патрик говорит, что ей... эти... жалюзи опускают. Ну он, значит, берет ее...

— Хватит! — простонала жертва Викиных излияний. — Прекрати!

Однокурсники потихоньку подтягивались со всех сторон, привлеченные странной реакцией на рассказ Виктории. Как ни хотелось юной амазонке завершить свою повесть финальным аккордом, но пришлось считаться с появлением нежелательных свидетелей.

— Ладно, — сказала с досадой. — После обеда не теряйся. Потому что это еще не все. Да, кстати — кто такие эти нереальные боги?

— Потом, — пообещал Ярослав. — После обеда скажу.

— Ну хоть одного назови!

— Пожалуйста, — сказал Ярослав. — Ладынин Владимир Николаевич.

Повесть третья

ДО СРОКА

Дороги твои неведомы. Радея о Малом, не прогляди Великого; авось — наладится...

— Я не желаю говорить с вами в подобном тоне, молодой человек, — отрезал профессор Марков.

Повернулся и пошел.

"Ну хорошо! — подумал Ярослав, глядя ему в спину. — Не хочешь говорить — не надо!"

Когда Ярослав попытался мысленно связаться с друзьями-ведунами, удалось ему это не сразу. Патрик, в очередной раз повздоривший с неугомонной Викторией, отгородился наглухо. Свей никак не мог оторваться от карты маршрута нового ралли, а после гонки спад с редким ожесточением. Годо "разбирался" с Крокодильей Топью, заляпанный грязью по самые уши, с разных сторон его ежеминутно подстерегали зубастые, жадные пасти, а может, и что похуже. Чаупья вторую неделю пребывал в нирване, и достучаться к нему не было никакой возможности. Пожалуй, только Стойчо был абсолютно свободен от дел и забот — он третьи сутки валялся в жесточайшем приступе гриппа.

— Нет от тебя ни миру, ни покоя! — отозвался он с неудовольствием. — У меня температура за сорок. Я тебе такого насоветую — до конца жизни не расхлебаешь. Если вообще выживешь. Сам думай!

Думай! Ярослав уже раза четыре перелистал книгу Косого, отыскивая противоядия для своей странной заразы. Противоядий было предостаточно, к сожалению, ни одно не действовало. А главное, совершенно непонятен был механизм заклятия, прицепившегося к нему, как банный лист к распаренному телу.

Началось все тихой сапой. Ярослав не сразу заметил неладное, да и то не саму болезнь, а ее побочный эффект. Насторожил его затянувшийся конфликт с Маришкой. Ссорились они нередко, однако и мирились буквально на следующий день. А в этот раз контакт почему-то никак не налаживался. Потом обнаружилось, что его начали избегать окружающие. Однокурсники, не исключая и в доску своей Виктории, старались садиться от него подальше.

Даже мать, стоило ему появиться, исчезала из дому, возвращаясь затемно. И наконец, пьяные, до сих пор обходившие стороной, ни с того, ни с сего начали к нему цепляться с невероятным упорством. Вот тогда Ярослав забеспокоился всерьез, произвел личный осмотр, в результате которого отыскал причину странного поведения окружающих. Оставалось лишь ее устранить. Вот тут и началась маята.

Он распахнул кладовку и за ногу вытащил домового Григория с нижней полки.

— Чего тебе, отрок? — недовольно забурчал заспанный "дедушка". — Чего такого стряслось, чтобы старость средь ночи тревожить?

— Просыпайся давай! — потребовал Ярослав. — Совет нужен до зарезу.

— По какому поводу? — вздохнул Григорий. — Учти, если по пустяку какому обижусь!

Ярослав крепко встряхнул привередливого домового.

— Протри глаза! Видишь?

Григорий протер глаза и посмотрел.

— Подумаешь! — хмыкнул пренебрежительно. — Заклятье как заклятье. Ничего особенного — любой экстрасенсишко завалящий снимет запросто, ежели не жулик, вестимо. Тебе-то и вовсе — на один звук.

— Ничего ты не понял, — рявкнул ведун. — Смотри.

Темное, багровое поле, окружающее ауру Ярослава, вспыхнуло от уничтожающего заклинания ослепительно белым светом, заставив домового прижмуриться. Вспыхнуло и растаяло без остатка.

— Ну вот, сам видишь... — начал Григорий снисходительно... и поперхнулся. С недоверием протянул волосатую, будто французский шиньон, лапу, потыкал твердым старческим ногтем в новую полосу враждебного поля. — Н-да. Интересно.

— Тебе интересно, а от меня люди шарахаются, как от заразного! — с откровенной обидой отозвался Ярослав. — Ну, гад, узнаю, кто это на мне экспериментирует, — пусть не плачется на горькую долю!

Домовой на всю эту лирику внимания никакого не обратил, поскольку техническая сторона дела занимала его гораздо сильнее, нежели душевные страдания хозяина квартиры. Как известно, у нежити души нет, и другие категории задевают ее существо.

— И что? — спросил Григорий раздумчиво. — Как оно проявляется? Постоянная прилипала иди накатами?

— Накатами, — Ярослав смотрел на домового с тем же обожанием, с каким любящий и доверчивый внук смотрит на мудрого, всемогущего деда. — От восемнадцати тридцати до двадцати трех ноль-ноль вообще прет, будто помешанное. В остальное время — циклами. Через час десять.

Григорий понимающе ухмыльнулся. Ярослав удрученно вздохнул — в последние полгода цифра "7" ему совсем перестала нравиться. Она преследовала ведуна с завидным постоянством, он то и дело спотыкался обо все ее колючие грани. А давно ли лучше нее друга в семействе чисел для Ярослава не существовало? "Призрачно все в этом мире бушующем... "

— Время весьма любопытное, — поведал соседу Григорий. — Сам знаешь — колдуны после полуночи шалят. Преимущественно. Разве что новичок какой... Хотя где новичку такую прелесть измыслить?! Ты Маркушу проведал?

— Естественно. Нормальный рыбинспектор, только злой до невозможности: браконьеры от него прямо стреляются. Даже на начальство свое жути нагнал.

Григорий заметно присмурел — видно, большую надежду возлагал на виновность бывшего чернокнижника.

— Ну тогда я вообще ничего не понимаю! — сказал откровенно. — Интервалы явно указывают на преднамеренное воздействие, причем от грамотного, хорошо обученного чародея, знакомого с тайным смысловым кодом. Но такого, опричь Кудимова, у нас нет. С другой стороны, действует сей умелец в самое неподходящее время. Это наш брат днем наибодее уязвим, поскольку отсыпается, а людей по ночам берут. Предположим, что он и не собирался тебя изводить, ну, скажем, решил попросту вызов бросить. Такое раньше бывало. Но в подобном случае ему давно пора пред твои очи предстать с официальным ультиматумом.

— Может, впрямую боится? — предположил Ярослав.

— А за каким лядом тогда вообще полез? — подбросил Григорий контрвопросец. Неужто такой простак, что надеется, будто искать не станут? С трудом верится — больно изобретателен. Погоди-ка...

— Ну?

— Чего понукаешь? Чай, пока не запряг! — огрызнулся домовой. — Нету в тебе уважения, Яро! На маковое зернецо — и то не наскребется.

— Ну прости, прости! — жалобно пропел свирепый победитель Тьмы. — Думаешь, легко с такой пакостью четвертый день — рука об руку?

Польщенный просьбою Григорий долго дуться не стал:

— Ладно! — сказал с показной суровостью. — Слушай сюда, отрок! Сдается мне, что лихоманка твоя по недоразумению к тебе прицепилась.

— То есть как? — опешил Ярослав. — Это что-то новенькое. Не скажи никому — обхохочутся: ведун, мастер магических поединков, а влип, как последний диаматерналист.

— А вот так! — возбужденно зачастил домовой. — Сидит какой-нибудь балбес, изучает наследство, что от предшественника досталось. Зубрит — по-вашему. А вокруг — волна прет по ком ни попадя. Силенки у него пока никакой или цепляет тебя уже на периферии, короче: воздействие уже на исходе, потому и бьет едва-едва.

— Ну хорошо, — согласился ведун. — Только другим-то хоть бы что, а мне, значит, ведуну не из слабейших, — хоть в омут! Нелепость какая-то!

Григорий осуждающе покачал головой:

— Балда ты, а не ведун! — сказал со всей старческой откровенностью. — Чурка необтесанная! Кто тебе сказал, что другим хорошо? Ты в больницах побывал? Ты пострадавших осмотрел? Ты эпицентр вычертил? Какая болезнь к человеку липнет при этакой докуке?

— Скорее всего, сердечные приступы, — предположил Ярослав. — Надо заглянуть куда следует...

— Вот и займись обобщением информации! — покровительственно посоветовал Григорий, забираясь в "спальное купе" и захлопывая дверь изнутри. — А я пока вздремну до тусовки. Кстати, не забудь молочка прикупить — есть тут у нас один из старых, может, припомнит что-либо аналогичное. Ежели угостить...

Время было самое разбойное — половина девятого. Большинство граждан прилипли к телеэкранам, жадно внимая политическим дебатам. Шуршание страниц распоясавшейся периодики проникало сквозь оконные стекла на опустевшие улицы. Свет фонарей, отражаясь в свежевыпавшем, пока еще пушистом и незапятнанно-белом снеге, создавал впечатление легких сумерек.

Серебристая мерцающая пыльца — предвестница скорой зимы — осыпала Ярослава, когда он шагнул в телефонную будку.

— Ты что? Больной? — возмутилась Виктория, услышав его предложение.

— Выручай, настаивал Ярослав. Без тебя хоть в петлю!

— На дворе ночь скоро, — не уступала девушка.

Пришлось прибегнуть к силовому воздействию:

— Ну погоди у меня! — зашипел со злостью. — Еще пожалеешь!

— Да что так?

— Еще прибежишь, на коленках ползать станешь, когда с кавалером своим импортным связаться понадобится.

— Да пошли вы вместе с кавалером! — отозвалась независимая Виктория. — Нашел чем пугать! Сказал бы лучше, зачем я тебе понадобилась.

— Через десять минут жду на автобусной остановке, — отрезал разгневанный Ярослав и бросил трубку.

Она прибежала, как миленькая! Шантажист ожидал ее, сидя на скамеечке и нервно притоптывая замерзающими от нетерпения ногами.

— Что случилось-то? — выдохнула Вика.

— Помощь требуется. Заклятье снять.

Девушка скептически фыркнула.

— С каких это пор ведуны перестали справляться с собственными обязанностями?

— С очень давних, — парировал Ярослав. — Не издевайся, пожалуйста. Когда до дела дойдет, сдюжу и без тебя, но моего недруга еще вычислить надо. Требуется работа с людским материалом, а люди от меня как раз и шарахаются. Опрос свидетелей должен вести кто-нибудь вроде тебя, коммуникабельный, красивый и достаточно нахальный.

— Ну спасибо за комплимент. Ты бы тоже сгодился, если помыть как следует, а то — несет, как от ватерклозета.

Ярослав кивнул.

— Во-во! Да у меня от мочалки вся шкура в царапинах — по два раза в день душ принимаю. Одного одеколона полтора литра извел. Только порча парфюмерии не по зубам. У тебя визитка с собой?

— Само-собой... А ты уверен, что это именно порча?

— Невооруженным взглядом видно.

-Да?

— Ну — вооруженным, какая разница! Мы тут кое с кем посовещались и решили, что я попал под заклятье заодно с нормальными. Надо проверить — так ли.

— По квартирам ходить?

— Больницы разведать. Нормального, беззащитного человека эта зараза по сердцу бьет. А кто меня пустит в больницу? С тобой за компанию — да, а одного в две секунды обратно наладят.

Виктория размышляла недолго.

— Думаешь, до смерти довести может?

— Это зависит от того, какова сила заклинающего, от положения индивидуума по отношению к эпицентру, но, думаю, кой-кому может сильно не поздоровиться. Одна надежда, что наш регион оказывает злому воздействию крепкий отпор. Так что, если поторопимся, может, и не допустим летальных исходов.

— Куда в первую очередь? — решительно спросила Виктория.

В автобусе к Ярославу привязались двое подвыпивших гуляк. Пришлось выбросить их на ближайшей остановке, так что домашний путь проделали под враждебное ворчание пассажиров. Ярослав помалкивал, но Вика огрызалась столь виртуозно, что вполне заменила обоих.

— Ну и вредный народ пошел! — резюмировала вслух, выходя следом за ведуном у городской поликлиники. — Едва-едва от восьмерых отлаялась!

Напору этой девчонки можно было только позавидовать.

Дежурного терапевта кардиологического отделения она охмурила с первого же наскока. Надежда Петровна так звали врача видимо, всерьез восприняла обещание хорошенькой журналисточки осветить работу тружеников отечественной медицины в парадно-показательном стиле.

— Давно пора, — сказала с надеждой Надежда Петровна. — А то все больше помоями обливают. Лучше бы оборудованием да лекарствами обеспечили: скоро вообще одними словами лечить будем.

— Поможем! — заявила Вика с такой кремневой уверенностью, что непосвященному вполне могло показаться, будто положение министра здравоохранения зависит исключительно от ее доброй воли. — Идемте!

— А вы куда, молодой человек? — внезапно вскинулась доктор, глядя на Ярослава с открСвенным недружелюбием. — Пьяным — вход воспрещен!

Пьяным? удивилась Виктория, принюхиваясь. — Хм... да...

Ярослав незаметно подмигнул растерявшейся подруге.

— Я этой пакости в рот не беру, — сказал обиженно. — К нам в лабораторию пьющих не принимают. Сами понимаете ликероводочный завод требует особого контингента... А что пахнет — так неудивительно, от больничного халата тоже не фиалковый запах.

— Сколько раз тебе говорила: переодеваться надо! — попеняла Вика. — Вечно ты меня в идиотское положение ставишь!

— А когда бы я успел? — возмутился Ярослав. — Пока домой доберусь, пока то, пока се... мы бы здесь раньше десяти не появились!

Вика умоляюще посмотрела на раздраженную Надежду Петровну.

— Вы уж простите его на первый раз, — попросила с трогательным смущением. — Он у меня — уникальный потёма, но вы, как специалист, сами понимаете, что сердцу не прикажешь. А одной, по нынешним временам, боязно.

— Хорошо, — нехотя проворчала доктор. — Только предупреждаю...

Анестезиолог Виктор Михайлович Павлов выглядел очень неважно. Его глаза, покрасневшие от бессонницы, непонимающе заморгали при появлении в ординаторской незнакомых людей. Лет ему было не больше тридцати, из рукавов ослепительно белого халата, аккуратно заштопанного на боку, выглядывали мощные волосатые предплечья. Не верилось, что такой амбал способен сделать простейший укол и не пригвоздить при этом больного к матрасу. Тем не менее Надежда Петровна очень высоко оценивала профессиональное мастерство молодого врача и утверждала, что его очень любят больные.

— Вот, Виктор Михайлович, — сказала она с гордостью.

— Пресса снизошла и до наших проблем! Знакомьтесь.

Анестезиолог с неожиданной для своей комплекции галантностью чмокнул Виктории ручку, а с Ярославом обменялся мощным рукопожатием. Ярослав заметил при этом некоторую брезгливость, но она была так глубоко загнана внутрь, что Виктор Михайлович ему сразу понравился. Теперь он точно знал: пациенты от такого врача действительно без ума.

— Что вас интересует? — спросил Павлов, тяжело присаживаясь на шаткий старенький стул с надорванной обивкой. — Только умоляю — покороче, у меня сейчас самая запарка.

— Эпидемия? — поинтересовался Ярослав.

Павлов бросил на него смутно-неприязненный взгляд, но признался исключительно простосердечно:

— Очень точное определение, юноша! Именно эпидемия. Представляете...

— Что в последние три-четыре дня, — продолжил ведун, — творится что-то совершенно непонятное. Резко возросло число пациентов с острой сердечной недостаточностью. Причем у людей, к этому заболеванию абсолютно не предрасположенных.

Раскрытые рты тружеников скальпеля и стетоскопа были ему наградой за все страдания последних дней, и Ярослав решил ловить удачу прямо за хвост.

— Вика, чем от меня пахнет?

— Сортиром, — ответила девушка.

— Надежда Петровна?

— Перегаром, брезгливо передернула плечом терапевт.

— А вы что скажете, Виктор Михайлович?

— Ощущение такое, словно формалиновый душ принимали.

Ярослав окинул их долгим объединяющим взглядом.

— Так чем все-таки? — спросил ехидно. И пояснил.

Запахом неподчинения. Ваши пациенты болезни противостоять бессильны, а я сумел.

— Мой друг полагает, — поспешила вмешаться его спутница, — что причина эпидемии лежит в области экстрасенсорики. Что это целенаправленное неблагоприятное воздействие на организм.

Врачи молчали, переваривая услышанное. Первым, как и следовало ожидать, опомнился анестезиолог.

— По-моему, вся эта экстрасенсорика — бред сивой кобылы, — сказал он жестко. — Но если вы сумеете больным помочь, я даю "добро". Даже если мне придется курить фимиам и плясать вокруг кадила в шаманской маске. У меня обезболивающего на один вечер осталось.

— С половины седьмого до одиннадцати ноль-ноль? — уточнил Ярослав.

Павлов запнулся и посмотрел на него с явным подозрением.

— Значит, так, — продолжил ведун, удовлетворенный произведенным эффектом. — Излагаю вкратце, в общих чертах. Если я выйду на источник заразы, можете сразу половину отделения выписывать смело, я с ним разберусь до упора! Что от вас требуется, так это подробная информация о каждом, на кого я укажу. А пока вы проводите свой опрос, ваш покорный слуга возьмет на себя часть ваших обязанностей. Только не требуйте от меня лишнего — тем, кто болен по естественным причинам, помочь не сумею.

— Простите, но где вы все же работаете, не пойму, — подала голос Надежда Петровна.

— Лучше не спрашивайте, — посоветовала Виктория, улыбаясь. — Все равно соврет. Нельзя ему язык распускать, секрет.

— Еще одно, — Павлов настроен был весьма решительно и не скрывал этого. — Ввиду большого наплыва больных, часть из них мы вынуждены были переправить в областную больницу. Нельзя ли...

Ярослав посмотрел на молодого врача с двойным почтением. А еще говорят, что в больницах порядочные люди не работают! Надо же! Мало того, что за своих переживает, еще и за остальных старается.

— Если мать заболеет, — сказал он серьезно, — я бы очень хотел, чтобы ее лечили именно вы. Сумеете указать точное направление? Плюс к этому нарисовать внешний облик здания. Хорошо бы еще внешность дежурного врача. Да — и этаж, этаж!

— Гарантируете? — обеспокоился Павлов, шустро орудуя авторучкой. Он оказался, ко всему прочему, еще и приличным рисовальщиком.

— Попытаюсь, — осторожно ответил Ярослав. И действительно, такого делать ему пока еще не приходилось.

Воодушевляло лишь то, что рассказывал про Илчина Хозяин. Да, в принципе особой разницы между тем, что он собирался применить здесь и в далекой областной больнице, не существовало.

Пока анестезиолог созванивался с коллегами по работе насчет сбора данных о людях, которым, возможно, сегодня полегчает, Ярослав с дамами отправился в обход по палатам. Пораженных порчей людей оказалось действительно немало, палаты так и пестрили буро-багровыми кольцами враждебного поля. "Ну, гад! — подумал Ярослав. — Ну, доберусь!.. " Вика, взглянув на его перекосившееся лицо, осторожно взяла его под руку, прижала к себе.

— Не злись, Ярик, — сказала тихо. — Побереги до срока.

— Я поберегу, — пообещал он, сверкнув глазами. — Я постараюсь!

Он выгнал их из ординаторской и запретил являться до одиннадцати часов. Сел к столу, положил на столешницу "роллере", презентованный щедрым ирландцем, так, чтобы число "12" направление держало на областную клинику. План здания и портреты ее дежурных врачей прислонил к стопке медицинских справочников. Представил все это воочию, вызвал в мозгу картины больничных палат. Определил границы распространения контрвоздействия, сектор направленного излучения. Извлек из подпространства свой меч, аккуратно и плотно обвил пальцами засветившуюся рукоять.

И медленно, осторожно вошел в режим работы. Камни оберегов ощутимо затеплились, резонируя заклинание. До одиннадцати оставалось пара часов с минутами...

— Это грандиозно! — воскликнул анестезиолог, врываясь в кабинет и до хруста сжимая мокрую от пота ладонь ведуна. — Совершенно здоровые люди!

— Они и есть здоровые, — отозвался Ярослав, вытирая лицо халатом. — У вас план города есть?

— Будет! — пообещал Павлов, хватая телефонную трубку. — Алло! Семен? Срочно требуется городской план! Срочно! Если послать некого, сам задницу от кушетки оторви, но чтоб через пять минут — слышишь — через пять минут он был у меня! Действуй! Это Семен из "скорой", — пояснил он Ярославу, продолжая набирать новый номер. — Алло! Лидочка? Что у вас там? Да! Да! Диктуйте, я записываю! У "областников" та же картина, что и здесь, — прокричал возбужденно, пристукивая в нетерпении авторучкой по чистому листу.

— Этого не может быть, — сказала Надежда Петровна, прислонившись к косяку. — И если бы не видела своими глазами, никому бы не поверила. А вдруг просто сказалось длительное накопление лечебных препаратов в организме?

— У всех сразу? — Виктория быстрым шагом пересекла комнату, села на корточки перед однокурсником, заглянула в его воспаленные глаза. — Ты как?

— За меня не беспокойся. — Ярослав по-прежнему держал себя в руках, не поддаваясь искушению расслабиться. — Я выдюжу столько, сколько понадобится. Для того и рожден.

— Ты весь мокрый, — не отступала Вика, прикладывая руку к его лицу. — Да еще и затемпературил в придачу! Ему надо переодеться! — бросила, оборачиваясь к терапевту.

Павлов, зажав трубку между плечом и ухом, строчил поступающую информацию, рывками начал расстегивать халат, подмигнул своей напарнице на свернутое одеяло, скромно притулившееся в углу дивана возле окна.

— Раздевайтесь, молодой человек, — приказала Надежда Петровна тоном, не терпящим возражения. — И не стесняйтесь — вы в больнице. Если угодно, считайте себя моим пациентом.

Виктория помогла Виктору Михайловичу снять халат бросила Ярославу, блаженно впитывающему обнаженной кожей прохладу ординаторской.

— Одевайся, йог!

Через минуту он был закутан в грубое, то теплое больничное одеяло, однако перебираться на диван отказался наотрез.

И на столе ничего не трогайте. Скоро новый приступ.

Снаружи послышались быстрые, твердые мужские шаги. Павлов, не отрываясь от телефона, наскоро проинструктировал Надежду Петровну, и она опрометью выскочила из дверей, закрыв их за собой. Состоялся короткий возбужденный спор, и победителем из него вышел явно не дежурный "скорой", потому что напарница Павлова гордо продемонстрировала подробный план, принесенный великодушным Семеном.

Карту женщины расстелили прямо на полу и тут же начали раскладывать канцелярские кнопки по адресам пострадавших.

— Ничего не понимаю! — вздохнул Виктор Михайлович.

— "Очага" явно не просматривается.

И действительно, металлические блики мерцали россыпью по всей поверхности плана. Ярослав озадаченно поскреб затылок:

— Давайте попробуем по профессиональной принадлежности, — сказал неуверенно.

Кнопки перетасовали заново, но ничего более определенного не обнаружили — пациенты учились и работали в разных организациях, разбросанных по всему городу, а то и в пригородах.

Павлов огорченно перебирал исписанные листы.

— Погодите-ка! — проговорил он с неопределенным выражением робости и надежды. — Милые дамы, не обижайтесь на растяп-мужиков! Пожалуйста, давайте вернемся к прежней диспозиции.

Виктория посмотрела на него с неприкрытым подозрением.

— Сговорились, что ли? — спросила рассерженно.

— Вы это о чем? — удивился Виктор Михайлович.

— Да вон тот — лекарь ваш — сегодня грозился меня на колени поставить! — она кивнула на Ярослава.

— Успокойся, Виктория! отозвался ведун. С моей точки зрения, ты уже выполнила план вдвое. Хотя смотреть на тебя довольно приятно.

— А на меня? — улыбнулась Надежда Петровна.

Все рассмеялись. Павлов тоже сполз на пол, ради помощи уставшим представительницам прекрасного пола. Только Ярослав, будто римский патриций, гордо взирал на коленопреклоненных помощников. Правда, тога его не очень-то походила на свой латинский аналог.

Положив кнопки в прежнее положение, Виктор Михайлович метнулся к ящику с историями болезней.

— Так я и думал! — заявил он торжествующее, шурша листами. — Надежда Петровна, протяните лейкопластырь вот от этой кнопочки вон к той. А вы, прелестная барышня, проделайте то же самое от сих и до сих. И еще одну линию извольте...

Через две минуты план города был исчерчен радиальными полосками лейкопластыря.

— Если центр воздействия действительно существует, — сказал Павлов, то он расположен вот в этом неправильном пятиугольнике, который вы имеете счастье лицезреть. Ищите здесь. А кстати, чем вы объясните время активной атаки?

Ярослав пожал плечами:

— Скорее всего, какой-то негодяй тренируется после работы. Скажем, работает он до пяти. Пока доедет до дому, пока поест, ванну примет...

— А потом четыре с половиной часа сядет игокостит без передышки? — удивился анестезиолог. — Вы вон всего два поработали, а как умаялись. Неужто ему легче приходится?

— Сильнее Ярослава в городе нет! — гордо заявила Виктория. — Был один, да спекся! Верно?

Ярослав польщенно улыбнулся.

— Ну, в общих чертах...

— Он только прикидывается божьим одуванчиком, — Викторию, что называется, начало заносить. — Посмотрели бы вы, как он с самим Хозяином... Впрочем, вы его все равно не видели.

— Тем более, — мягко заметил Павлов. — А почему вы исключаете, скажем, студенческую среду?

"А ведь и правда! — ахнул Ярослав. — В этой кривоугольной пентаграмме, как минимум, три обшаги! И учимся мы до шести... "

— В последнее время все как с ума посходили, — поддала жару Надежда Петровна. — Все кинулись изучать вдруг всякую там мистику, магию, чернокнижие... Я, признаться, во все это мало верила, но...

Кстати, у нас тоже существует общество по изучению наследия Востока, — вспомнила Вика. — "Беды" штудируют "Агни-йогу", теософию, буддизм, кришнаизм и прочие вещи.

— Занятно! — навострил уши Ярослав. — Кто руководитель? Где база?

— Руководит профессор Марков, с кафедры истории, а занимаются они в денкомнате... того общежития. Я собиралась у них побывать, но меня не пустили.

— Почему? — удивился Ярослав, и удивление его можно было понять — он впервые столкнулся с тем, что Викторию куда-то не пустили.

— Причина отказа мне даже польстила, — заулыбалась тщеславная Вика. — Они испугались, что ребята пока еще недостаточно владеют собой, чтобы игнорировать меня во время занятий. Вот попозже, когда они станут тренированными и смогут сосредотачиваться в любой обстановке, мне позволят поприсутствовать. Кстати, они давно целятся на этого... ну, помнишь... зятя Водяного Царя, только он никак не соглашается.

— Пуганая ворона куста боится, — проговорил Ярослав, подумал и добавил. — Впрочем, надо еще проверить — куста ли?

Одежда его, развешанная на батареях, почти просохла. До наступления новой волны оставалось не менее получаса, так что он смог позволить себе кружечку крепкого чая, не отказаться и от бутерброда с осетровым балычком, любезно предложенного хозяйственной Надеждой Петровной. Ей часто подносили разные деликатесы, хотя, если брать на веру ее заявление, сама она ни у кого ничего не просила. И Ярослав ей верил — такая не попросит. "Хорошо, что Маркуша еще не всех браконьеров извел!" — мелькнула шальная мыслишка — до того приятен был балычок.

Старательно переписав на выделенный ему лист бумаги координаты предполагаемой пентаграммы, Ярослав попросил присутствующих удалиться на минутку-другую.

Конечно, для снятия остаточных последствий массированной атаки меч доставать не было особой необходимости, но ему не нравилось, когда за ним наблюдали во время "работы", да и звуковое заклинание оглашению не подлежало.

— Может, останетесь до утра? — предложил Павлов, когда нежданные помощники засобирались восвояси. — Мы бы вам здесь на диване постелили...

Ярослав понимал бережливого анестезиолога, терявшего прекрасную возможность сэкономить значительную порцию медикаментов, с которыми в последние годы стало на удивление туго, но, во-первых. Викторию следовало отправить к ее чадолюбивым родителям, а вовторых, и ему самому предстояло провести консультацию со старчески обидчивым Григорием.

— Не волнуйтесь, — сказал успокаивающе. — До завтрашнего вечера ничего страшного не случится. Если ничего не придумаю, прибуду самолично. В противном случае позвоню, дам рекомендации. И договоримся сразу: обо всем — молчок! Организация наша шуму не терпит, поэтому ни мне, ни вам лишние заботы ни к чему обретать.

Мать спала крепко и на осторожные шаги Ярослава не прореагировала. Он лег, поворочался, устраиваясь поудобнее, а когда наконец позволил себе расслабиться, усталость навалилась стопудовой ношей на плечи, на грудь, на веки. Тело ныло и скулило так, будто им долго и упорно драили булыжную мостовую: каждая косточка плакала по особице и все вместе. "Е-мое! — подумал ведун, проваливаясь в трясину дурного, тревожного сна.— Вагоны с чугунякой разгружать гораздо безопаснее. А главное — легче".

Однако погружение в недра кошмаров продолжалось недолго. Не успел Ярослав и век-то как следует сомкнуть, как чья-то цепкая, жилистая рука потянула обратно.

Сев на кровати, он огляделся по сторонам, еще плохо соображая, наяву ли эта побудка или просто переход в новую фазу сновидений.

— Ну и здоров же ты дрыхнуть, отрок! — по-хорошему позавидовал Григорий, усаживаясь рядом. — Военный совет предлагаю считать открытым.

— А сколько сейчас? — простонал Ярослав, делая попытку вновь принять горизонтальное положение.

— Да, почитай, часа четыре уже вздремнул. — Григорий поймал его за плечо и силой воспрепятствовал уходу от разговора. — Чего выяснил?

Чудовищным напряжением воли, вовремя подкрепленным заветным "Кураши", Ярослав стряхнул гнетущее оцепенение. На миг почудилось даже, что громада усталости брякнулась об пол со стуком, переполошившим весь дом. Но нет — все было тихо в сонном царстве.

— Стервец засел вот в этом районе, — сказал Ярослав, покопавшись в кармане брюк, и подал "соседу" листок с координатами.

— Стервецы, уточнил тот, с интересом разглядывая бумагу. — И, скорее всего, язычники.

— Кто-кто?

— Язычники, поганые, идолопоклонники — выбирай, что понравится, — улыбнулся Григорий.

— Точно?

— Гарантия — процентов восемьдесят.

Ярослав с ожесточением поскреб зачесавшийся затылок.

— Откуда бы у нас взяться язычникам? — проворчал озадаченно.

В мутно-зеленых глазках Григория ясно читалось ехидное снисхождение к глупому отроку:

— Да они и не выводились, вообще-то. Правда, на моей памяти баловства за ними не замечалось. Я тут посоветовался с одним почтенным старцем из нашего племени. Он помнит их прежние золотые денечки и утверждает, что во время их обрядов случалось всякое. В том числе и пульсирующее заклятие.

— А как насчет контрмер? — заинтересовался ведун.

— Самый надежный способ — ухандокать всех до единого, — хладнокровно присоветовал домовой.

Глаза Ярослава вспыхнули свирепым синим огнем, пальцы с хрустом свело в побелевшие кулаки. Григорий невольно отшатнулся, услышав тихий ответ:

— Это я могу! Даже очень! Что еще?

— Недаром, ох, недаром тебя Ярославом нарекли, отрок, осторожно промолвил домовой. — Только ведуну характер-то придерживать надо. Насчет истребления я пошутил малость, это для колдуна. Второй путь — на капище ихнее заклятье наложить. Только это временная мера.

— В каком смысле?

— Неуютно им станет друг с другом, раздражаться начнут, станут сбоить в молитве. Ежели волхв ихний не дурак совсем, скоро почует. Дальше — в зависимости от умения: либо заклятье снимет, либо велит место сменить.

— А если — на атрибутику...

— Сменит атрибутику. Короче — на день, на два... Есть еще тропочка, но тебе она заказана. Вот был бы ты в сане священном, смог бы молитве язычников свою паству противопоставить.

— Слушай, не мотай нервы, а? — обозлился Ярослав. Пока ты на своем сходняке лясы точил, я, между прочим, вкалывал — будь здоров! Мне спать осталось — час с небольшим! Давай конкретно — что я могу им сделать?

— А ты что думал — ведовство для сладости жизни? Терпи и учись, отрок! Ведовство — болезнь людская. И чтобы хворать не так тяжко было, болезнь эту изучать нужно! Врубаешься? Сегодня у меня охота есть поучать тебя, недоумка, завтра, может, и не будет охоты! Лови момент!

— Но и ты тоже войди в мое положение, поимей совесть.

— Ну ты и балда! — хохотнул Григорий. — Какая у домового совесть? Если и была когда, так давно кончилась. Ну да ладно, не буду томить — самый надежный способ избежать пульсирующего заклятья состоит в том, чтобы уговорить язычников отказаться от конкретной молитвы.

— А если не согласятся?

— Значит, заставить, — спокойно ответил Григорий. — Вся сложность заключается в том, что, скорее всего, ничего худого они сознательно в молитву свою не вкладывают. Думают об одном, а в подсознании сами собой всплывают негативные образы. Откуда им знать, что в наших краях негативизм имеет склонность к превалированию над благостью...

— Мне кажется, в этом ты не прав. Наша земля издревле противится Злу.

— Естественно, — согласился "дедушка", — противится. Ты даже не представляешь, с какой силой. Но не справляется. Поэтому, дабы уравнять ситуацию, и призван Хозяин. Уже третий год тут порядок наводит. И тебя не случайно отсюда "призвали". Нужен ты здесь. Именно такой — входящий в Семерку.

Ярослав усмехнулся. Конечно, лестно, только непонятно что-то.

— Значит, я предназначен к особому делу? Так выходит?

Григорий зябко поежился:

— Давай замнем этот разговор, отрок, — сказал с оттенком просительности. — Я простой, обыкновенный домовой. Есть тайны, в которые мне лезть заказано намертво. Есть ситуации, в которых не властен даже Хозяин, даже волхв. Ты ведун — божественная Можесть у тебя сочетается с наследственной Силой и собственным Знанием. Тебе и расхлебывать!

Утром морозец нажал на педали. Знобко поеживаясь в "мустанговской" курточке, Ярослав бежал почти что вприпрыжку. В книге деревенского чародея содержалось немало интересных сведений относительно морозоустойчивости, только до этого раздела как-то все руки не доходили. А тот же Буйков, к примеру, всю зиму разгуливал в демисезонном пальтишке...

Виктория ждала его возле гардероба в компании крепенького рослого парня, на, в общем-то, симпатичном и волевом лице которого прочно обосновалось какое-то беспокойство. Ярослав сначала даже решил, будто это его так испугались.

— Знакомьтесь, — сказала Виктория. — Это любезный моей компаньонки по бегу наперегонки Эдик Портнов.

— А-а! — Ярослав сразу вспомнил о парне, "выбранном" русалкой, и крепко пожал вялую ладонь Эдуарда. — Ты сегодня завтракал?

— Да, — с недоумением ответил Эдик.

— Это все равно. Поешь и еще разок. Первая "пара" отменяется, айда в столовую.

Есть никому не хотелось, но ради конспирации взяли по салату, по стакану жидкого кофе, сквозь которое лица собеседников выглядели слегка загорелыми, уселись за угловой столик возле глухой стены.

— Ну что? — спросил Ярослав. — Невеста не беспокоит?

— Какая невеста? — осторожно проговорил Эдик.

— Какая? — ухмыльнулась Виктория. — Та самая красавица с волосатыми ногами и всем остальным. Она нам на Чердане просто проходу не давала, все с расспросами лезла, куда ее Эдик запропастился.

Лицо парня исказилось от омерзения и животного ужаса.

— Да пошли вы на... — прорычал он с ненавистью.

— Обиделся, — вздохнул Ярослав, не трогаясь с места. — Конечно, обиделся, осел ушастый! Головы бы вам оборвать, идиоты! Приманили русалку на берег, стервецы ненормальные, да еще и пасть свою щерят! Слушай меня внимательно, придурок! Надо бы, конечно, навек тебя в твоей мерзости бросить, да повезло тебе несказанно, что без тебя обойтись нельзя. Запомни, а лучше запиши где-нибудь следующее: село Ечакла, Валентин Егоров — шофер. По весне найдешь его, скажешь — от Ярослава. Попросишь отвести к Хозяину. Хозяин — с большой буквы, дурило! Хозяину расскажешь, как было, попросишь помощи, на меня сошлешься. Записал? Теперь спрячь подальше. Вижу, вопросы есть.

— А поможет? — На лице Эдика были написаны такая надежда и такое недоверие, что добросердечная Вика не смогла удержаться:

— Поможет! Будешь у него, передай привет Снежанке.

— Стоп! — сказал жестокий Ярослав. — Сперва — дело, забавы потом.

— Да я что хотите для вас сделаю! — жарким шепотом пообещал Портков. — Знали бы вы, чего я натерпелся, не сомневались бы!

— Я представляю, — сухо ответила Вика и вздрогнула, вспомнив.

Портнов заерзал на стуле, придвинулся ближе.

— Никто ведь не верит, — едва не плача, прошептал он.

— А я даже в ванную заходить боюсь. На Чердане последнюю неделю вообще не умывался. Только скажите, что нужно, я — мамой клянусь...

— Вот это — деловой разговор, — одобрительно промолвил Ярослав.

Он вынул из кармана огрызок черного карандаша и протянул его Портнову.

— Спрячь, — сказал строго. — И слушай. Питомцы Маркова к тебе последний раз когда подбирались?

— Вчера. А что? Я им ответил, что надо подумать. После такой встряски, небось, сто раз подумаешь, прежде чем...

— Сегодня пойдешь с ними, — оборвал его Ярослав. Только предупреди, что еще не решился, но посмотреть — не против. Будешь записывать, что профессор проповедовать станет, незаметно почеркай карандашом, где достанешь. Если представится возможность, то по какой-нибудь статуэтке тоже черкни, у этих йогов вечно статуэток — пруд пруди. Карандаш завтра же мне вернешь. Не исключено, что дня через три к тебе начнут приставать с вопросами, а то и угрожать станут. Немедленно сообщи мне, давай адрес запишу. Да, после работы с карандашом руки и лицо вымой в проточной холодной воде. Свободен.

— Скотина ты все-таки, — тоскливо сказала Вика, глядя в спину удаляющемуся Эдику. Шантажист потусторонний! Будто не с людьми водишься, а пешками манипулируешь.

Ярослав холодно кивнул:

— Это ты в самую точку, Виктория. Подскажи только, кого послать. Тебя не пускают, на меня порчу навели. А остановить их надо, сама знаешь. Дня два я еще протяну, поскольку скотина, а потом копыта отброшу под твои горестные вопли. Или на ведунов твой гуманизм не распространяется?

— Да ладно, не прибедняйся! — вспыхнула Вика. — За тобой — еще шестеро орликов, один другого хлеще.

— Пятеро, — поправил Ярослав. И самый хлесткий — вот он. Во всяком случае, на данный момент. А вообще, ты, конечно, права, можно было б помягче.

— Перебьется!

Эта девица определенно состояла из сплошного противоречия.

Ярослав тоже: "диверсант", засланный им во вражеское логово, в ожидании второй "пары" отсиживался в библиотеке. Там Ярослав его и нашел.

— Знаешь что, — сказал, садясь рядом. — Если не хочешь, не ходи. Дело и вправду опасное. Морду набить, если поймают, могут запросто. Или проклянут — что гораздо противнее. Должен сообщить: совсем распоясались!

Портков смотрел с жесткой прицельностью, казалось, что дело, порученное ему, стерло с его лица маску придурочного "тихарика", вызвав из глубин сознания потенциал тщательно скрываемого камикадзе.

— Я понял, — ответил он спокойно. — Но ведь надо.

— Очень, — подтвердил Ярослав.

— Тогда о чем речь? Морды бить я и сам умею. Иди, не светись.

"Действительно", — подумал Ярослав и от самых дверей сказал так, чтобы слышали окружающие:

— Еще раз увижу — пеняй на себя! — и ушел, посмеиваясь.

По коридору в сопровождении хорошо одетого молодого человека шла Маришка.

— Привет, — сказал Ярослав все на той же волне легкого подъема. — Кто этот юноша, приятный во всех отношениях?

— Меня зовут Николаем, — с кротким вызовом ответил тот. — А что?

— Вообще-то ничего, но это моя девушка, и прогуливаться с ней привык я сам. Сделай милость — испарись.

Зная, чем обычно заканчиваются разговоры, начатые Ярославом в тоне веселого миролюбия, Маришка шагнула вперед и заслонила собой провожатого.

— Я, кажется, кольцом еще не помечена! — напомнила сухо.

— И теперь ясно, почему, — парировал Ярослав. — Где ты откопала этого чистюлю?

— Не твоего ума дело. За собой бы лучше приглядывал.

Когда она так держалась, у Ярослава опускались руки. Он просто смотрел на нее голодным взглядом весеннего медведя, только что выбравшегося из берлоги, и не знал, что сказать, что сделать. Вика, имевшая обыкновение появляться в нужный момент, соображала быстрее и гораздо изобретательнее.

— Так вот оно что? — произнесла она понимающе, с видом полного разочарования. — А я-то дура!..

В следующее мгновение пламенная оплеуха обожгла лицо ничего не понимающего Николая.

— И чтоб я тебя больше не видела, козел! — добавила Вика, с демонстративной аккуратностью обходя Маришку, и гордо прошествовала мимо.

Ярослав вовремя подхватил подачу. Он посмотрел на Николая сверху вниз, как орел на суслика:

— Так мы еще и самец? — и коротко хохотнул, отступая к стене. — Даже интересно...

На занятиях Виктория потребовала объяснений насчет фокуса с карандашом, Ярослав объяснил и выразил надежду, что на день-два секта "индийских" язычников будет нейтрализована.

— Мне надо поговорить с Марковым, — сказал он в заключение. — Ты у нас всеведа, что он из себя представляет?

— Во-первых, он мне никогда не нравился, — ответила Вика. — А вообще-то, занятный товарищ. Преподает средние века у историков. Балуется археологией. Считается специалистом по вопросам восточных религий. В области славистики придерживается неонорманизма. Знаешь эту теорию — происхождение индоевропейцев из Индии? Колонизацию Европы начали самые активные племена — кельты. Потом — германцы. А наши приперлись на готовенькое. Причем племена колонистов образовались во время походов, а начинались они как сборные дружины наиболее активных арийских индивидуумов.

— Занятно, — сказал Ярослав. — На вопрос, почему мы такие, каждый отвечает в меру своей испорченности. Это не ново, но человека характеризует довольно точно. Себя-то, небось, относит к редкому исключению?

— Разумеется, — улыбнулась Вика.

Марков выглядел внушительно и очень импозантно. Основываясь на его внешности, можно было подумать, что преподает он, как минимум, в Гарварде, а сюда попал абсолютно случайно. Впрочем, Ярослав не принадлежал к числу ханжей и не осуждал человека за умение хорошо одеваться. Свен, к примеру, тоже любил пофорсить.

— Дмитрий Васильевич, не могли бы вы уделить мне несколько минут? — вопрос Ярослава прозвучал весьма уважительно, хотя и без заискивания.

Марков взглянул на часы, что-то прикинул в уме.

— Не больше пяти, молодой человек, — отозвался приятным баритоном, с тем неуловимым оттенком вальяжности, от которого женщин бросает в невольную дрожь.

— Я слышал, что вы руководите обществом по изучению восточной эзотерики.

— Культурного наследия Востока, если точнее.

— Простите, не понял? История, искусство, литература? Или все же религии изучаете?

— Видите ли, молодой человек, религия — непременная составная любой культуры, я бы даже сказал — основная составляющая.

— Извините, профессор, — осторожно заметил Ярослав. — Я не собирался вступать с вами в дискуссию. Меня интересует одна маленькая деталь: вы производные от основной изучаете? Или саму основную?

— Ого! А вам не кажется, что ваша метода изрядно смахивает на допрос?

— Возможно, — согласился ведун. — Впрочем, я не работаю ни на КГБ, ни на партийную организацию*, можете проверить. Интерес мой сугубо личного порядка. Насколько серьезно ваши подопечные изучают приемы медитации? И по какой системе?

— Вы достаточно знакомы с предметом, чтобы понять мой ответ? — полюбопытствовал Дмитрий Васильевич с некоторым пренебрежением.

* Действие повести происходит в восьмидесятые годы.

— Определенный багаж имею, — скромно сказал Ярослав. Он действительно не разбирался в многочисленных подробностях религиозных учений десятков, если не сотен восточных сект. Но основные направления ему были известны.

— В таком случае, извольте: медитации мы проводим в стиле Раджа Йоги. Естественно, применительно к философской школе Агни. Что вы скажете об этом, молодой человек?

— Тяжелый случай! — согласился Ярослав. — Надо понимать в том смысле, с Хатхой вы уже покончили?

Марков смотрел насмешливо, с неприкрытым снисхождением.

— Если вас интересует Хатха Йога, молодой человек, обращайтесь в группы здоровья.

— Простите, что надоедаю вам, Дмитрий Васильевич, — сказал Ярослав. — Но причины на то у меня основательные. В результате ваших вольных упражнений на тему "Царственного Духа" больше сотни человек угодили в кардиологическое отделение обеих клиник. Я не имею стопроцентной уверенности, однако осмелюсь предположить, что виной тому недостаточные навыки в умении сосредоточенности.

— А более точно?

— Ну, скажем, пожелание долгих лет и крепкого здоровья своим родителям идет на поверхностном, сознательном уровне. А на подсознательном — мотив устранения помех в этом благородном стремлении. У кого-то папашу начальник пропесочил, у другого матушка с соседкой на ножах. Добрые детки пожелали милым предкам ни забот, ни хлопот, а начальник с соседкой оказались на больничной койке. И с каждым вашим сеансом самопознания им все хуже и хуже.

— И что? — спросил Марков с такой явной насмешкой, что Ярослав попросту растерялся.

— Так ведь помрут, того и гляди.

— Ах, молодой человек! Сразу видно, что вы нахватались верхов и не имеете привычки копать в глубь проблемы. Человечество стоит на пороге полного обновления, требующего качественно иного принципа мышления, иной этики. Те, кто понял это, активно работают над самосовершенствованием, желая соответствовать своему великому назначению. Все прочие — не просто хлам истории, а тормозные колодки на пути эволюции. Вы знакомы с теорией кармы? Так с какой стати меня должны волновать проблемы абсолютно никчемных представителей вымирающей ветви?

— Вот это лихо! — ахнул Ярослав, всплеснув руками. — По вашей милости умирают конкретные люди, а вам и дела нет?

— Повторяю еще раз, — устало промолвил Марков. — Лишь физическое тело смертно, личность убить нельзя. Возможно, в результате полученного урока астральные тела, наполнив собой новые оболочки, осознают свое предназначение и получат дополнительный импульс к движению по лестнице новой эволюционной фазы.

— В подкрепление своих рассуждений, профессор, пообещайте, что ваши ученики не станут отныне заботиться о физиологических оболочках своих вымирающих родителей, по крайней мере в состоянии медитации. Этого вполне достаточно.

— У вас просто удивительная способность извращать доводы оппонента! — раздраженно повысил голос профессор Марков. — Во-первых, родители, воспитавшие своих детей в стремлении к совершенству личности и духовному труду, вовсе не относятся к вымирающей ветви эволюции. А во-вторых, запрет, на котором вы настаиваете, я считаю насилием над свободой своих учеников.

— Профессор, я не силен в талмудистике, о чем весьма сожалею. Ответьте прямо — вы намерены исключить из ваших занятий мантры воздействия на посторонних?

— Мне кажется, вы должны понимать, что любые действия на тонком уровне так или иначе отражаются...

— Довольно словоблудия! — взорвался Ярослав. — Вы отлично поняли, о чем я вам толкую. Так не крутитесь, как селедка на сковородке! Да или нет?

— Я не желаю говорить с вами в подобном тоне, молодой человек! — отрезал профессор Марков. Повернулся и пошел.

"Ну хорошо! — подумал Ярослав, глядя ему в спину. — Не хочешь говорить — не надо!"

— Ну и как ты его находишь? — осведомилась Вика, когда Ярослав плюхнулся на скамью рядом с ней.

— Хорошо образованная сволочь, — сказал Ярослав. — Будет кочевряжиться — удавлю!

После лекций он позвонил в больницу и выразил надежду, что в ближайшие двое суток особых осложнений не предвидится, но пациентов выписывать не рекомендовал:

— Я нашел источник и принял определенные меры, Виктор Михайлович, но все оказалось не так просто, как представлялось вначале. Пробую договориться по-хорошему. Пока не получается, но я должен дать им, как минимум, три попытки. А это означает, что послезавтра, в случае неудачи с переговорами, нам предстоит еще один веселенький вечер. Держите больных в палатах под любыми предлогами!

— Да, я понимаю. Да, но вы-то понимаете тоже. Сделайте все возможное, и даже за пределом возможного! Да! Да! Да!

По дороге домой он снова подрался и вошел в квартиру сильно не в духе. Мать хлопотала на кухне, она честно пыталась наладить нормальные семейные отношения, но с приходом сына запах жеваного чеснока заполонил все вокруг. Так что вскорости нашелся благовидный предлог, под прикрытием которого она поспешно засобиралась прочь из дома. Ярослав прекрасно ее понимал, но не мог же он при ней заниматься своим волхованием...

Она одевалась в прихожей, он предусмотрительно отсиживался в спальне, когда в дверь позвонили. Интересно, что звонок был в одно и то же самое время достаточно настойчив и как-то нерешителен. Ярослав насторожился, справедливо предполагая, что ищут его, но кто-то незнакомый. Он не впервые испытывал чувство предвидения, и оно пока что его не подводило.

— Кто там? — крикнул, вскочив с кровати.

— Цыган какой-то, — послышался недоуменный ответ. — Тебя спрашивает.

Ярослав вышел в прихожую собранным и готовым ко всему, в том числе и к незамедлительному поединку в любой форме.

На пороге стоял смуглый мужчина на вид лет пятидесяти с небольшим. Роста он был примерно того же, что и Ярослав. Черные кудри с редкими проблесками седины были его единственным Годовным убором. Короткая курчавая бородка и усы, тщательно подбритые и ухоженные, обрамляли резко очерченный рот. Светло-карие, почти желтые глаза незнакомца излучали дружелюбие и некоторую неловкость.

Невооруженным взглядом было видно, что ему немножечко не по себе.

— Ай вилл Си Ярослав, — сказал незнакомец, слегка поклонившись и прикладывая ладонь к сердцу.

— Май нэйм из Ярослав, автоматически, как учили, ответил Ярослав. — Ху а ю?

— О! — воскликнул гость, улыбаясь с явным облегчением. — Ай'м Абдарат Сингх. Ай'м секонд оф Сикрет Наин.

— Что он говорит? — забеспокоилась мать. — Что ему нужно?

— На меня полюбоваться, — усмехнулся Ярослав. — Сикрет воде, пдиз.

Вид у Абдарата был очень несчастный.

— Он метта? — сказал он.

— Вилл ай вай ту кноу а ю?

Глаза Абдарата на миг выразили полное недоумение, но кое-как он, кажется, понял, что хотел сказать негостеприимный хозяин.

— Чаупья, — сказал он значительно и загнул палец на правой руке. — Айленд оф Луг. Хозяин — риши. Маршака. Григорий.

— Ит'с эназа бизнес! Как он! Мам, встречай гостя!

— Ну-у, заходите, — сказала мать, отступая в сторону.

Гость с почтительным поклоном протянул ей объемистую сумку, изрядно оттягивающую его левую руку.

— Презент, леди!

— Мам, пожалуйста, отнеси подарок на кухню, — попросил Ярослав. — И приоденься, как ты умеешь. Не ударь в грязь перед представителем дружественной державы.

Лидия Владимировна, несколько ошеломленная иностранным вторжением на суверенную территорию их маленькой семьи, молча вышла. Ведуны обменялись мощным рукопожатием и, не откладывая дел в долгий ящик, перешли на Волну.

— Уф-ф! — с облегчением сказал Абдарат. — Какое счастье владеть этим методом разговора! Все-таки чужой язык — всегда чужой. А свой — это свой! Вам большой привет от Учителя, господин Ярослав.

— Просто Ярослав, — сказал Ярослав, помогая гостю снять его длинное пальто из тонкого сукна, явно не подходящее к местной погоде. — Разувайтесь, Абдарат, вот тапочки.

— Учитель, как вам известно, в нирване, — сообщил гость, переобуваясь. — Его душа растворена в мире, а в этом состоянии он не может быть вам полезен. Но в начальный период своего погружения он обнаружил некие знаки, предвещавшие какую-то неприятность в отношении вас.

— Не зря мы его выбрали Магистром, — кивнул Ярослав. — Неприятностей хоть отбавляй!

— Я, видите ли, очень интересуюсь древней историей вашей страны, — продолжал Сингх. — Веду курс лекций по этому предмету в Калькуттском университете. Естественно, что выбор Учителя был в мою пользу. Я послал письменное прошение в ваш университет разрешить мне посещение вашего археологического музея. Разрешение было получено, и вот я перед вами. Поверьте, для меня большая честь видеть вас и помочь, чем смогу.

— Взаимно, — сказал Ярослав. — Я слыхал от Магистра, что ему удалось отыскать двух очень достойных учеников, и теперь вижу, что эта оценка была не слишком завышенной. Прошу к столу. Да, еще одно: вы где-нибудь остановились? Если нет, то моя комната к вашим услугам.

— Мне забронировали, — последнее слово Сингх старательно выговорил по-русски, — номер в одной из гостиниц. Я забросил туда вещи и прямиком к вам.

На столе в большой комнате стоял ужин, предназначавшийся для хозяина, но не съеденный им, плюс обычное угощение — домашние разносолы. Плюс — бутылка шампанского.

"Молодец, ма!" — подумал Ярослав. Он-то знал, как она берегла эту бутылку. К Новому году шампанского можно было и не достать. Ну и фиг с ним!

— Мы тут поговорили, — сказал он весело. — Ты знаешь, ма, оказывается, Абдарат неплохо понимает по-нашему, только с выговором беда. А я по-индийски шпрехаю гораздо лучше, чем по-английски.

— Так вы из Индии? — обомлела Лидия Вдадимировна.

Сингх кивнул.

— А ты, оболтус, откуда по-ихнему навострился?

— Я разве не рассказывал? — с отменным лицемерием подивился Ярослав. — Нас во время службы отправляли на помощь археологам. Ну и сдружился с профессором из Индии, что с ними работал. Даже адресами обменялись. Правда, его адрес я где-то посеял, а он мой сохранил. Абдарат говорил, что Чаупья сам в наш универ собирался, да приболел. Зато друга своего прислал, работают вместе. Я правильно перевожу, профессор?

Сингх кивнул и улыбнулся.

— У вас табу на спиртное? Или как? — поинтересовался хозяин.

Сингх отчаянно махнул рукой:

— Наливайте! Как говорят у вас, в чужой монастырь со своими табу не лезут.

— Попробуйте наших кушаний, Абдарат, — посоветовал Ярослав. — Мама хорошо готовит, по бабушкиным рецептам.

— Охотно, охотно, — ученик Чаупьи держался почтительно, но легко. — Я, знаете ли, давно собирался заняться русской кухней, но наши переводят в основном книги для общепита. А хотелось бы знать, что едят на Рангхе обычные люди. Это что?

— Рыжики соленые. Грибы такие. А чем это вас русская история заинтересовала, Абдарат?

— Вкусно! — сказал Абдарат, проглотив оранжевую шляпку. — Можно еще? У меня с Россией, можно сказать, связь потомственная. Я, видите ли, из варны кшатриев.

— Поздравляю! Ма, наш гость — потомственный воин.

— Офицер, что ли? — удивилась Лидия Владимировна.

Что ж, Сингх вполне мог сойти за офицера, одетого в обычный гражданский костюм. От него за версту веяло сдержанной мощью.

— Нет, ма. Из рода военных. Только при чем здесь Россия, а тем более Волга?

— Я не просто кшатрий, — пояснил Сингх. — Город, в котором я имел честь родиться, когда-то был столицей княжества. В пятнадцатом веке к нашему тогдашнему радже явились посланцы далекой земли под названием Русь.

— Ма, его прадедушка с Афанасием Никитиным знакомство водил! — ахнул Ярослав.

— Нет, — покачал Годовой Абдарат. — Никитина мой предок видел раза два-три, да и то издали. А вот спутник его — Дмитрий — сражался с моим пращуром плечом к плечу и погиб рядом. Наши тогда не устояли перед вражеской атакой и отступили. Не то чтобы бежали, а так — отошли на запасную позицию. Но Дмитрий язык знал слабовато, а главное — предка моего раненого бросить не смог. В нашем городе до сих пор детям рассказывают, как они бились с полчищем, обступившим их со всех сторон. Так и зовут это сражение: "Охота Льва и раненого Леопарда". И хотя мой пращур играл роль последнего, но род наш совсем не в обиде, потому что многие твердо убеждены даже сейчас — будто в облике загадочного руса сошел в родную землю дух Арьюны. С тех пор наш род получил почетное звание "Сарслан".

— Со-лев? уточнил Ярослав.

Сингх кивнул и подцепил солидную порцию маринованной капусты.

— Так что, сами понимаете, у нас с Россией отношения особые. Должен также сказать, что поручение Учителя весьма удачно сочетается с моим давним намерением лично посетить здешние края. Не исключено, что именно здесь проживали племена, впоследствии переселившиеся в Арьяварту. По моим сведениям, новые раскопки вашего университета дают этой гипотезе серьезные подтверждения. Хотелось бы посмотреть самому.

— Что он говорит? — спросила Лидия Владимировна.

— Объясняет, зачем приехал, — кратко ответил Ярослав. — Хочет удостовериться, что индийцы действительно раньше жили под Самарой.

— Раньше нас, что ли?

— Это как посмотреть. В те времена наши тоже тут обитали. Во всяком случае, так предполагается.

— Мы что, родственники?

— Предки общие.

Сингх кивнул.

— Но, кроме этого, — сказал он значительно. Учитель просил проводить вас к Спящим до Срока. Это в районе Сокских гор.

— Яров, поправил Ярослав. — Ма, мне придется сопровождать его в Сокские Яры.

— В такую холодину? Зачем?

— По его сведениям, один из холмов обработан ихними скульпторами в индийском стиле, — соврал Ярослав. Он и слыхом не слыхал про Спящих. — Если это подтвердится, гипотеза будет доказана. Ма, ты вроде куда-то собиралась?

— Гость в дом, хозяйка из дому? Неудобно как-то.

— Ничего. Профессор не обидится. Верно, Абдарат?

Сингх энергично замотал Годовой, улыбаясь и прикладывая руку к сердцу. Весь вид его наглядно свидетельствовал, что он предоставляет хозяевам полную свободу действий.

— Тогда я пошла, — неохотно сказала Лидия Владимировна. За разговором она как-то забыла о зловонии, излучаемом ее сынком. — А вы, профессор Сингх, если надолго, так не стесняйтесь — заходите.

Сингх пошел провожать, Ярослав благоразумно остался на месте.

— Интересно, чем от меня пахнет для вас? — спросил он

вернувшегося Абдарата.

— Шерстью мокрой обезьяны, — улыбнулся индиец. — У вас очень красивая мама, Ярослав. Русы — красивые люди. Жаль, что их осталось так мало.

— Что поделаешь? Такова судьба.

Сингх кивнул и взглядом попросил разрешения взять еще рыжик-другой.

— Слишком сильным быть так же невыгодно, как и слишком слабым, — сказал он убежденно.

— Не понимаю.

— В борьбе за жизненное пространство русы отхватили самый лакомый кусок — всю полосу евразийской лесостепи. Жизнь покатила сытная да вольготная. Стоило забросить невод в реку — и все племя на неделю обеспечено рыбой. Стоило охотникам денек погулять в степи — на неделю мясом. Грибов, орехов и ягод за неделю на год запасали. Из бортей мед качали центнерами. И дрова под боком — сколь надо, столько и бери. Единственное, что не давало расслабиться, так это присутствие в степях племен бывших хозяев территории людоедов-андрофагов, краснокожих и черноволосых. Этим ребятам ничего не стоило отмахать полтораста-двести верст за раз. А копья они бросали почти так же далеко, как стрелу из лука. Почти. На этом "почти", плюс помощь лесных людей, людоедов как народ удалось одолеть. Тех, кто не ушел в Америку, постепенно добили русы-скотоводы. Эти были лентяями даже на фоне остальных. Они не хотели даже за дичью гоняться. Поесть захотелось — дошел до стада и зарезал, сколько понадобилось.

Но шло время, и лафа кончилась сама собой. Зато осталась психология жить припеваючи. Плодились ведь не только русы. Другие племена, проживавшие в менее благодатных условиях, тоже времени не теряли.

Первыми почуяли запах жареного скотоводы; отары овец и коз изрядно потравили обширные пастбища. С потеплением климата эти потравы начали превращаться в пустыню. Молодежь, под руководством наиболее активной части жречества, ринулась на юг. Оставшиеся частью погибли от рук киммерийцев, частью отступили на север.

Тут уж спохватились и жители лесостепи. Да поздно. Их все уверенней теснили в лес. На Востоке трудолюбивые и упрямые китайцы при помощи тюрок открыли на русов настоящую охоту. Племенам против Империи выстоять было практически невозможно. Тогда, чтобы выжить, они пошли на союз с монголами и угорцами. В результате на какое-то время натиск удалось остановить, но от самих русов при этом остались лишь отдельные рода. В Европе им повезло несколько больше — еще в раннем средневековье на Волге, на Рюгене, в Крыму жили племена русов из тех, что были помногочисленнее. Первые и последние в состоянии полного отчаяния хлопнули дверью, перейдя в контратаку на позиции противника. Но это была третья и последняя волна русов, прокатившаяся от Южного Бута и Дона до Амура. С тех пор русы, как самостоятельный народ, перестали существовать.

— Смотри-ка, — послышалось из коридора. — Наш гость оказывается, неплохо подкован в истории твоей страны. Учись, отрок!

Григорий вперевалку подгреб к столу, протянул цепкую лапу Абдарату:

— Григорий, сказал — степенно. — Домовой здешний. Добро ли поживаете?

— Да, все хорошо, спасибо, — Сингх учтиво пожал волосатую пятерню домового. — Я о вас много наслышан. Приятно познакомиться.

Ярослав молча побрел на кухню за сливками. Не удержался, прихватил пару плодов, принесенных Абдаратом в подарок.

— Жизнь наша — манго! — пропел Григорий, увидев фрукты. — Но сливки, признаюсь, гораздо положительней для нашего организму. Значит, говоришь, на подмогу прибыл?

Сингх кивнул.

— Ладушки! — оценил домовой. — Сему отроку она крайне необходима. Он тут под языческую молитву угодил.

— Ноги хреновы! — Ярослав сердито пристукнул по столу донышком бутылки. Григорий неодобрительно посмотрел на "отрока" и обхватил посудину узловатыми цепкими пальцами. — Да волхв ихний — гнусней любого колдуна в два раза! Теоретик!

— Как его фамилия? — полюбопытствовал Абдарат. — Ах, Марков?! Это даже занимательно! Рядом с подписью ректора на ответе стояла и его фамилия. Я всегда подозревал, что Учителю присуще весьма тонкое чувство сарказма.

— Зло всегда навлекает на себя идентичное противодействие, — спокойно сказал домовой. — Но обязательно при чьем-нибудь активном посредничестве. Ничего удивительного.

Полчаса ушло на детальную проработку плана по нейтрализации зловредной секты. Роли были тщательно расписаны по минутам и действующим лицам. Затем профессор начал прощаться.

— Еще пара секунд, — сказал Ярослав. — Вы тут упоминали про Спящих до Срока, да за разговорами я что-то запамятовал. С чем их едят — этих Спящих?

Сингх неопределенно передернул плечами.

— Понятия не имею. Учитель был предельно краток:

дал план местности и велел сопровождать. Не взыщите, но я ведовством занимаюсь меньше года... Может быть, уважаемый Григорий...

— Кое-что мне, конечно, известно, — хмуро ответствовал домовой. — Не все, но вполне достаточно, чтобы помалкивать в тряпочку. И не настаивай, отрок, я скорее себе язык откушу, чем позволю хоть как-то втянуть себя в эту историю.

— Значит, отправляемся в субботу, — решил Ярослав.

Утром он принял доклад от своего тайного агента, внедренного в ряды идолопоклонников. Заклятье, которое было положено на карандаш, себя оправдало вполне.

По уверению Эдика, занятия продолжались от силы часа полтора. Сначала Марков объяснил непонятные термины, привязывал их к привычным, рассказывал о деятельности теософического общества конца XIX века. Слушали его, как и следовало ожидать, довольно рассеянно; то тут, то там возникали очаги раздраженных споров, руководитель сбивался, нервничал, конец лекции был скомкан вообще.

А опыт медитации проводился в самом начале. Вроде бы и причины казались совершенно пустяковыми. То дуло от неплотно закрытой форточки, то кто-то по небрежению перекрестил конечности, то кому-то внезапно становилось чересчур душно, и он сердито требовал открыть двери в коридор, если уж остальные такие мимозы, что не в состоянии перенести легкого ветерка из окна. Дверь открыли, но со стороны общаговской вахты доносились шум и разговоры посетителей. В конце концов сорвался сам руководитель, накричавший на недовольных и приказавший отправляться по домам.

— Он остался или ушел с остальными? — спросил Ярослав, принимая обратно хорошо потрудившийся карандаш.

— Последним вышел. Слушай, неужели это так просто?

— Угу, — сказал Ярослав. — Просто. Тем, кто умеет.

— А к нам индиец приехал! — сообщила оживленная Вика во время большой перемены. — Профессор из Калькутты. Может, привлечь его как эксперта?

— Согласен, — сказал Ярослав.. — Ты каким языком лучше владеешь: индийским иди английским разговорным?

— Ну, у него вроде переводчик с кафедры иняза... — потускнела девушка. — Ладно, замнем, должны же и у меня быть какие-то недоработки. Погоди-ка!

— Что еще? — Ярослав выглядел утомленным и разочарованным. — Если есть еще предложения, принимаю в письменной форме в трех экземплярах с факсимиле. Но разборчиво.

Девушка посмотрела на него с хорошо знакомым подозрительным прищуром.

— Помнится мне, — сказала настойчиво, — будто Патрик вашего магистра каким-то индусским именем называл.

— Ну и что? — Тут Ярослав искусно применил дискуссионные интонации профессора Маркова.

— Да странно как-то... — протянула Вика, гипнотизируя приятеля неотрывным взором хорошо тренированной кобры. Или просто змеи. Подколодной... — Ни с того, ни с сего в провинциальный университет заявляется индийский профессор, да еще как раз в то время, когда начинает пошаливать секта, занимающаяся изучением религиозных таинств его родной страны. Это бы еще ничего — совпадений всегда хватало. Но ваш магистр тоже индус, и тут теория вероятностей оказывается за бортом. Ну, колись, Ярик!

Ярослав сдаваться не собирался, но мадемуазель Пронина свои домыслы связывала в такую коварную цепочку, что он, как обычно, угодил в западню. Вообще, при всем своем ведовском интеллекте, на вопрос: "Ты всегда такой идиот иди временами?" — он отвечал, как правило: "Временами", иди просто бил... гм... в лицо. А поскольку бить хорошенькое лицо Виктории он как-то стеснялся, приходилось напрягать умственные способности. Он, естественно, напряг и буркнул:

— Причем тут Абдарат... м-м-м... профессор Сингх?

— Во-первых, его интересуют новости археологии Волжского бассейна. А во-вторых, Чаупья живет в Бомбее, а совсем не в Калькутте.

Казалось, Виктория расхохочется ему прямо в лицо, но она удовольствовалась ядовитой усмешкой:

— Ага. А Патрик — в Лимерике. Ты кому зубы заговариваешь? Твой Абдарат вещички, небось, распаковать не успел — все спешил пред ваши светлые очи! Познакомишь?

— Знаешь, что сказал один умный человек? — спросил Ярослав, не вдаваясь в подробности. — Не спеши срывать с тайны покровы: от поднятой пыли порой чихают до крови.

— Вот только не надо меня пугать! — взъерошилась Вика.

— А ты не лезь, куда не просят, — посоветовал Ведун. — Абдарат прибыл по делу, от которого даже нечисть старается держаться подальше.

— Ну, ясно! Опять тебя куда-нибудь утащат к лукавому на кулички, опять придется вытаскивать...

Она и не догадывалась, насколько ее предположение близко к действительности, только действительность, как это нередко бывает, крепко превосходила любое самое безудержное воображение. И не в лучшую сторону.

Профессор Марков сегодня выглядел не столь представительно, как накануне. Всю ночь под окошком его "сталинки" орала стая бродячих котов; он не выспался и чувствовал себя неуютно. По дороге к автобусной остановке его укусила совершенно безобидная с виду собачонка, до его появления мирно трусившая куда-то по своим неотложным собачьим делам. Укусила обидно, мимоходом, даже не залаяв. У новой джинсовки на меху, которой он щеголял перед коллегами, оборвалась вешалка. По идиотской случайности, она спикировала в маленькую лужицу из подтаявшего снега и золы, которой посыпают скользкие улицы. День положительно складывался не лучшим образом.

И наконец, нахальный первокурсник, читавший ему нотации накануне, снова напал на него, причем в самое неподходящее время, когда он шел с гостем из Индии.

— Ну что, Дмитрий Васильевич? — спросил он, даже не поздоровавшись. — Каков будет ваш ответ на вчерашнюю беседу?

— Я, кажется, дал вам понять, молодой человек, свое отношение к вашей донкихотской выходке. Если зудится, и невтерпеж, найдите себе ветряные мельницы и сражайтесь с ними, сколько вам заблагорассудится. А меня увольте. Летс гоу виз ми, миста Сиетх, плинз.

— Профессор Абдарат Сингх? — Ярослав, к удивлению Маркова, всем видом своим выразил пречеликое смущение и почтение.

Сингх кивнул.

— Вы что, знакомы?

— Ху донт кноу професса Сингх! воскликнул Ярослав. — Хи из грейт точа!

Сингх снисходительно улыбнулся:

— Вот'с зи метта? — спросил он.

Марков хотел ответить, но Ярослав успел раньше:

— Лет'с сэйз зис мен, професса, вот'с зи вэлл энд вот'с зи бэд. Хиз магик банд ду сэйа оф мэн!

— Вот'с "сэйа"? — "не понял" Сингх.

— Заклятья накладывают! — уточнил Ярослав.

— Заклятья? — повторил Сингх задумчиво и повернулся к Маркову. Его интеллигентное лицо сделалось вдруг похожим на гипсовую маску. — Вот'с ю а сэйз оф ит?

Марков начал объяснять. Худо-бедно, ему удалось растолковать Сингху, что имел в виду нахальный мальчишка, говоря о магической группе. Абдарат, естественно, заинтересовался и попросил разрешения присутствовать. Марков согласился с хорошо скрытым восторгом и некоторой опаской. Про Ярослава в пылу беседы забыли напрочь, но он напомнил о своем существовании с бесцеремонностью следователя:

— Вот ю а сэйз оф май квесчен? — спросил он настойчиво.

— Гоу хоум, миста стьюдент, — успокоил его Абдарат. — бизнес ин гуд хэндс.

— Сэнк ю, професса, — поклонился Ярослав, почтительно отступая к стене. — Гуд бай, си ю сун.

Но домой он, конечно же, не пошел: вызванный Викторией анестезиолог ждал инструкции в студенческой столовой.

Спектакль удался на славу! Павлов ворвался в благородное собрание и устроил грандиозный скандал. В ход пошло все, что могло пригодиться, вплоть до угроз обращения за помощью в соответствующие органы.

— Я вам обещаю, что следующий сеанс вашей компании будет проходить под колокольный звон Соловков — орал разъяренный здоровяк. Посмотрим, дотянетесь ли до моих больных из такого места!

Эдик Портнов с трудом уговорил расходившегося врача успокоиться и положиться на компетентное мнение профессора Калькуттского университета, присутствующего на заседании.

— Не нужно мне глаза замазывать разными знаменитостями! — прорычал анестезиолог. — Почем я знаю, что он не из вашей же банды? Валяйте, медитируйте! А я по часам засеку, и если мои коллеги заметят ухудшение, мой вам совет — сушите сухари загодя!

Но медитация все время срывалась, пока Абдарат не вспомнил про контрзаклинание. Пометки, сделанные черным карандашом, были найдены и нейтрализованы.

— Ага! — отметил удовлетворенный скандалист. — Видать не одному мне вы насолили! Есть еще ведуны на Руси! Жаль, что не я! Я б на вашего атамана всю бродячую скотину города натравил!

Марков посинел.

— Почему именно бродячую-то? — спросил, растерявшись.

— А чтоб хозяев по судам не таскали! — злорадно разъяснил Павлов. — Знаю я вас! Другим пакостить — совесть помалкивает, а стоит самим пострадать — так в суд галопом!

Абдарат улыбнулся — периферия ауры Маркова определенно отсвечивала бледной зеленью. Едва группа медитирующих вошла в транс, он прервал занятие.

— Прошу прощения, коллега, — сказал он Маркову. — Но, к сожалению, ваши оппоненты абсолютно справедливы в своих обвинениях. Энергия, излучаемая группой, работает на устранение помех, то есть, по определению, принадлежит к категории неблагоприятных. Я бы вам посоветовал ограничиться теоретическими занятиями. И хочу предупредить, что это полезно вам самому.

— В каком смысле?

— Избегая практических занятий, избежите и многих неприятностей, уготованных вам лично. По крайней мере, будете высыпаться. Понимаете?

Группа напряженно следила за переговорами, ожидая, пока ей переведут мнения сторон. Впрочем, по выражению лица Дмитрия Васильевича было понятно почти все.

— Но мы же не делаем ничего дурного! — возмутился Марков.

— В отличие от ваших противников, я вас ни в чем и не обвиняю, — успокоил его Абдарат. — Я бы даже сказал, что не виновны и ваши ученики. Их подспудные мысли весьма расплывчаты и, безусловно, не повлияли бы в негативную сторону, если бы не окружающая среда. Внешнее поле не благоприятствует занятиям, аналогичным той системе, которую вы изучаете. Конечно, вы можете пренебречь моим мнением, но не советую.

Он достал из бумажника свою визитку, начертал на ней несколько слов, расписался и передал Виктору.

— Оф хелп фо ю, плиз, — сказал Сингх.

— Вот это, я понимаю, вещь! — сказал Павлов, пряча свидетельские показания во внутренний карман пиджака. — Теперь вы у меня точно не отвертитесь!

Они сидели в номере Абдарата, пили конфетный самогон, раздобытый Портновым, и закусывали фруктами далекой солнечной страны. И хохотали, радуясь успешно завершившейся операции. Виктория к самогону не притрагивалась, но шумела больше всех.

За окном царил синий вечер. Лениво кружась, падали пушистые хлопья. Края стекол затягивало робкой серебряной паутиной. На душе было легко и празднично.

— Ты великий агент, но еще и первосортный интендант, сказал Ярослав Эдику. Напрягись еще раз, организуй Абдарату спортивную форму, соответствующую нашему климату, и три пары лыж.

— Хотите прогулку устроить? — спросил Портнов, деловито ошкуривая банан. Ярослав посмотрел на Вику, подумал и сообщил:

— В субботу идем в гости к Хозяину. Есть дело, которое нужно обговорить. Заодно и тебя освободим. Вика поможет, ей тоже полезно.

Эдик торжественно поднял руку в пионерском салюте.

— Партия сказала — надо! Комсомол отвечает — есть! А почему лыж так мало понадобилось?

— От меня отвязаться надеется! — улыбнулась мудрая Вика. — Шиш ему! Уж у кого-кого, а у меня-то найдется все, что нужно!

— Именно это я и хотел сказать, бодро отозвался ведун. — Предвидение у меня.

— Я никогда не ходил на лыжах, — подал голос приунывший Сингх, но быстро успокоился, подучив необходимые заверения трех "инструкторов" лыжного бега.

Маришка выглядела пристыженной и смущенной. Ярослав сиял. Лидия Владимировна тихо радовалась; она давно привыкла смотреть на школьную подружку своего непутевого сына как на будущую сноху. Абдарат осыпал ее комплиментами и уплетал грузди за милую душу.

"Берегитесь, товарищ Ладынин! — подумал Ярослав, едва успевая переводить дифирамбы разошедшегося профессора. — На ваши запасы надвигается скорая гибель!"

В электричке на Клятвино народу было немного. В основном, лыжники. Группа, возглавляемая Ярославом, быстро отыскала пустой вагон и расположилась в нем с максимальным комфортом. Вика вынула из рюкзака сверток с бутербродами, а профессор Сингх откупорил большой китайский термос, расписанный красными и зелеными драконами.

— Амброзия! — мечтательно промолвил Эдик, вдыхая парок, струящийся из походной эмалированной кружки. Своим нервным весельем он старательно прикрывал внутренний озноб, бьющий его со вчерашнего вечера крупной дрожью. — Если бы год назад мне сказали, что я все-таки отправлюсь в сторону Чердана, да еще в компании двух волшебников и Татьяны Друбич, я бы послал предсказателя далеко-далеко, и без кусочка хлеба.

— Не питай особых надежд на благосклонность Виктории, — предупредил Ярослав. — У нее жутко психованный парень. Ирландцы вообще заводные ребята, а этот — круче всех.

Сингх посмотрел на круглые коленки дивы от периодики, вызывающе туго обтянутые шерстяным трико, и согласно кивнул:

— Запсихуешь тут!

— Во народ пошел! — покачала Годовой Вика. — Седина в бороду, бес — в ребро! А ты, совратитель речных девиц, вообще бы помалкивал, двоеженец! — Подумала и добавила, бросив на Ярослава косой взгляд-усмешку. — Один только порядочный человек, да и тот — импотент.

— Я ли тебя не любил, не берег? — грустно ответствовал русский ведун, смахивая ладонью несуществующую слезу. — Обманула и бросила, стоило только гнусному иноземцу пальчиком поманить!

— И правильно, — неожиданно жестко сказала Вика. — Больше любить надо было и поменьше беречь!

Эдик присвистнул и уткнулся лицом в кружку. Сингх демонстративно любовался проплывающим мимо пейзажем.

— Так! — угрожающе протянул Ярослав. — На судне бунт, над ним вороны реют! И кой-кого пора списать на берег!

— Ну вот, уже и пошутить нельзя... — буркнула Вика, опуская веки. — Зануда ты, Ярик, а не ведун... Всем стало неловко и как-то тревожно.

— Интересно, — сказал Ярослав, поеживаясь. Как Марков отреагировал на вашу выходку, Абдарат? Небось, все экспонаты по чуланам попрятал?

— Да нет. Обиделся, конечно, однако препятствий не чинил. Кстати, любопытная подробность, его нынешняя фамилия — всего лишь модификация настоящей.

— Уж не Мраков ли он, чего доброго?— предположила Виктория, заметно оживляясь.

— Нет, — улыбнулся Абдарат. — Якомороч.

— Язык сломаешь, — покрутил годовой Эдик Портнов. — Где, интересно, он себе отхватил такую?

— Согласно семейному преданию, предок мистера Маркова командовал одним из отрядом Святослава в походе на Византию. Лев Диакон передает его имя как Икмор. На самом же деле звался он Звеньком, а прозвище Якомор подучил за опустошение, вносимое во вражеские ряды. Вот такая история.

— А его потомок норманистом заделался, сплюнул Ярослав. — Маразм! Хотя насчет смертоубийства с предком, пожалуй, мог бы поспорить!

Наступил торжественный момент — профессор Абдарат Сингх, специалист по древней российской истории, впервые в жизни встал на лыжи. Зрелище это было не для слабонервных: казалось, он вовсе не собирается мерить заснеженные поля скользящим шагом стайера, а намерен преодолеть их по воздуху — с такой силой и частотой замахал он руками, с намертво зажатыми в них лыжными палками. Не помогло. Хорошо, что "инструкторы" не дремали — успели поймать.

Впрочем, учеником Абдарат оказался на редкость сообразительным и внимательным, с хорошей координацией, так что десять минут спустя он уже вкушал особый смак продолжительного скольжения, этакую личную независимость от больших расстояний и лютости местного климата.

— Здорово! — выдохнул он, пытаясь выйти в раскат.

— Не торопитесь, — посоветовал Ярослав. — У вас хороший шаг, а набегаться еще успеете.

Дорога к имению Хозяина была заботливо расчищена, но лыжни не наблюдалось. Да оно и понятно — желающих заглянуть к Владимиру "на огонек" без неотложного дела найти было не так-то просто. Ярослав и Эдик поочередно "тропили", Вика укатывала, а следом за ней, пыхтя от старательности, поспешал профессор Сингх. Несколько раз мимо проносились машины. В обоих направлениях. Точнее: проносились — обратно, а туда — чаще проползали.

— Жалко, что фотоаппарата нет! — вздыхал Абдарат во время краткого отдыха. — Каких снимков лишаюсь! Представляете — я на фоне заснеженного леса, сбоку — настоящая русская изба, рядом — настоящий русский риши. Кадр века!

— Избы не ждите, — улыбнулась Вика. — Хозяин не любит деревянных домов. Свалить дерево для него, все равно что человека сгубить. А может, и хуже. Человек хоть сопротивляется, а дерево живое, но совсем беззащитно. Его рубят, а оно стоит и плачет...

Ярослав подтянул рукавичку, поправил шапочку.

— Судя по лирическому настрою, девушка уже отдохнула. Пора-пора! Труба зовет!

Взобравшись на пригорок, они наконец-то увидели голую мачту, торчащую из глубины леса. На утоптанной площади, лежащей прямо на опушке, стояли два легковых автомобиля. Возле одного из них в сопровождении двух мужчин — очевидно, владельцев транспорта — разгуливал Хозяин в длиннополом полушубке, даурской папахе и валенках. А чуть в стороне виднелась Снежана, приветственно махавшая руками храбрым спортсменам. Эдик и Ярослав, не сговариваясь, подхватили Абдарата под локти... Мимо с лихостью ракеты промчалась Виктория. Они едва не врезались в хозяйку усадьбы, хорошо, что она вовремя отскочила.

— Вот такие мы удалые ребята! — с гордостью сказал Ярослав. — Советско-индийская группа каскадеров фирмы "Сарслан"!

— Да знаю! — рассмеялась Снежана. — Володя предупредил, что скоро будете. Он вас во время привала услышал. Видите — флаг спущен? Не маячьте у всех на виду, идемте в дом.

Доблестные лыжники с удовольствием поснимали свои снегоступы и направились вслед за хозяйкой по широкой тропе, уводящей в лесок.

— Лопатой разгребаете, что ли? — спросила Виктория. — Небось, умаялись?

— Да где там лопатой! — Снежана отрицательно помотала головой. Моего лодыря разве заставишь? Ему лишь бы командовать...

О том, как их принимали и чем угощали, рассказывать не надо. Снежана была великолепной хозяйкой, а Владимир Николаевич, естественно, настоящим Хозяином. Пока немного захмелевшие студент и профессор наперебой осыпали хозяйку вычурными комплиментами, а Виктория по мере сил переводила с английского на русский, Ярослав и Владимир вышли на крыльцо. Отчасти для того, чтобы покурить, хотя Хозяин зельем не баловался.

— Спящие, сказал ведун. Что тебе известно про Спящих?

— Ничего хорошего. Меня к ним не пускают.

— Воля Сварога? — обеспокоенно спросил Ярослав и даже затягиваться перестал в ожидании ответа.

— Похоже на то...

— И чем объяснишь?

— Если образно, то язву желудка ядерным взрывом не прижигают.

Ярослав стряхнул пепел, в каком-то оцепенении проследил его падение с высоты крыльца. Когда он поднял глаза. Хозяин своих не отвел.

— Кто они такие, Володя? Мой Григорий, как чумы, их сторонится, а он — не трус. Кто или Что выводит меня на Спящих?.

— Выбор всегда есть, — хмуро ответил Ладынин. Можешь не ходить. Только я вот что тебе скажу, Яра: привычка к халяве — людская погибель. В этот раз на халяву — не пролезет.

— Ну, спасибо! — Ярослав отвесил низкий шутовской поклон.

— А ты не скалься, браток! Нам в достатке дано. Хвалимся тем, что не наше, и вонзаем клыки в ладонь дающего. Варуна... м... м... Сварог говорит: "Будя! Это ваши внутренние дела!"

— И твои тоже, — напомнил Ярослав.

— Я ничего не знаю, Яра! В качестве человека я могу лишь одолжить тебе носовой платок и утереть кровавые сопли. Все, что говорю, не мои слова. Хочешь узнать мое личное мнение, изволь: дело — дрянь, поэтому выводят тебя. Кто? Твой собственный выбор. Ты можешь.

Изнутри доносился заливистый смех Снежаны. Из дупла выбрался филин Пантелей, потешно переступая с лапы на лапу. Встрепенулся, точно петух, подал голос и заковылял обратно. Чертова птица, нашел же время!

— Есть и посильнее меня, — уныло сказал Ярослав.

— А кто спорит? — в глазах Хозяина светилось сдержанное сочувствие. — Только Сила решает далеко не все.

— Не понял...

— Это я — вообще, — сказал Хозяин.

К вечеру нагнало низкие тучи, закрывшие небо сплошным беспросветным покровом. Немного потеплело. Девушки разожгли костер на дворе и, счастливо посмеиваясь, кормили коня с руки. А что им оставалось делать, если Хозяин настрого запретил сопровождать мужиков в походе?

— Ты поосторожнее там, — сказала Вика, отвела глаза и добавила. — А то Патрик мне вовек не простит.

Ярослав сделал вид, что поверил. Владимир ткнул локтем в бок и подмигнул:

— Помнишь? Вы классно смотрелись рядом. Но я тебя понимаю...

— Что бы ты вообще понимал, чурка неодушевленная! — вздохнул Ярослав.

Филин отухал девять часов, мужчины встали на лыжи и двинулись вниз по ручью.

— Темнотища какая! — пожаловался Эдик.

Хозяин молча протянул ему квадратный навесной фонарик.

Шли долго, не торопясь, но и не задерживаясь. Там, где ручей вливался в Сок, Владимир остановил возглавляемый им отряд.

— Вам — туда, — сказал Ярославу, указывая на ничем не примечательный холм с редкими выходами природного камня. — Возьмете перевал и — направо. Вход ищите примерно на середине, там такая крапива, что никаким сугробом не завалить.

— Тогда — с Богом! — Ярослав с решимостью гладиатора протянул ладонь. Хозяин ответил крепким, сокрушительным рукопожатием.

— На сей раз — одни, — сказал хмуро. — Помощи не жди. И, если не хочешь всех за собой потянуть, серьгу не надевай!

— Причина?

— Что знал, то поведал. Удачи вам! Удачи!

Сингх кивнул и заспешил по следу своего более молодого и поворотливого напарника. Они не останавливались, пока не одолели перевал и не скатились к подножию нужного холма.

— Здесь! сказал Ярослав, кивая на пятно салатного цвета, расположившееся, как предупреждали, на высоте в четыре человеческих роста. — Вы курите, Абдарат?

— Благодарю, нет.

— А я закурю. Возможно, она будет последней.

— О чем вы говорили с риши?

— Никто ничего не знает. Кто знает хоть что-то — молчит. Одно ясно наверняка — нам предстоит хорошенькая встряска и помощи ждать не приходится. Никакой!

Он выпустил гигантский клуб дыма, неприязненно покосился на зеленый овал входа и мысленно застонал от ненависти к самому себе. Ну какая неладная несет его в эту заваруху, от которой даже нежить хоронится?

— Послушайте, Абдарат, — сказал осторожно. — Может, здесь меня подождете? Вам-то зачем в это логово лезть?

— Учитель наказывал, — Сингх держался свободно и естественно. — Не забывайте, я — кшатрий рода Сарслан. А вдруг пригожусь?

Ярослав расстегнул крепления, воткнул лыжные принадлежности в снег. И после мощной протяжной затяжки с размаху швырнул под ноги окурок. Веселая злоба гуляла по жилам, нагнетая энергию до кончиков пальцев.

— Ну, или грудь в крестах, иди голова в кустах, — выдохнул жарко.

И полез наверх, проваливаясь в плотные наметы сугробов выше колен. Позади слышалось сосредоточенное сопение Абдарата. Раздвинув и притоптав бурые охвостья крапивных стеблей, они втиснулись в узкий лаз пещеры. Обострившееся сознание сразу отметило искусственное заужение входа. Кто-то, вероятно, очень не слабый, соорудил внутреннюю арку из плотно пригнанных валунов и булыжников.

Следующее, что бросилось в глаза, было заградительное поле, искусно имитирующее сплошную каменную стену. Все было до того убедительно, что Ярослав озадаченно присвистнул. Но разрушительное заклинание сработало безотказно: "стена" приобрела прозрачность бутылочного стекла. Ведуны храбро шагнули в призрачную завесь и очутились в просторном туннеле. По самым скромным прикидам, в ширину он достигал шести-семи метров, при высоте нисколько не меньшей. Поверхность туннеля представляла собой неразрывную протяженность, гладкую, хотя и не полированную. Кое-где оставались некие неровности, как бы остатки поперечной вырубки монолита.

Ведуны переглянулись — в мерцающем зеленоватом пространстве как-то само собой возникло вдруг существо, отдаленно напоминающее гигантского паука. Существо прочно стояло на двух нижних конечностях, средняя пара, вытянутая вперед, поражала чудовищными когтями с загнутыми внутрь концами. Верхняя пара сжимала огромные блистающие мечи. На длинной дряблой шее была как-то небрежно насажена маленькая человеческая голова со злобными красноватыми глазами и непомерно растянутым ртом, главным украшением которого служил двойной ряд прекрасно заточенных зубок величиной в мизинец взрослого человека. На шее, на толстой "собачьей" цепи, при каждом вдохе-выдохе чудовища, с противным шорохом терлись друг о дружку желтые людские черепа.

— Это и есть ваша хваленая Кали? — съязвил Ярослав. — А ну, поглядим, какова она в деле!

Прежде чем Абдарат успел придумать достойный ответ, ведун русов метнул в противника пять молний с правой руки. Ослепительное сияние на миг озарило пещерный коридор, но ничего не произошло — стены хода втянули пучок энергетических нитей с тихим удовлетворенным причмоком. Тем не менее чудище попятилось с довольно-таки ошарашенным видом, молнии едва не достали его.

— Эй ты, вошь-переросток! — гаркнул Ярослав, растопыривая руки и надвигаясь на противника могучим, но компактным медведем. — Чего бежишь? Давай обнимемся!

— Может, лучше со мной? — послышалось слева.

Ярослав чуть отступил в пол-оборота, дабы не терять из виду пауколюда. Из бокового коридора показался здоровенный лохматый мужичище, облаченный в хромовые потертые сапоги, синие шаровары и малиновую рубаху пузырем, небрежно опоясанную куском толстого капронового шнура.

— Конечно, — пробасил мужичина, ухмыляясь и засучивая широкие рукава. — Каждый норовит бедную животину забидеть.

Ярослав, не произнеся ни слова, заехал "добровольцу" лыжным ботинком, целя в сонную артерию, но тот оказался куда разворотливее, чем выглядел, — стальные пальцы, точно клещи, впились в кожу ботинка, волосатый кувалдообразный кулачище с хрустом врезался ведуну в грудную клетку... Хорошо, что успел руки над головой вскинуть — кому нужен ведун со сплющенной об стену макушкой! Взревев от досады и боли, Ярослав вспрыгнул на ноги и ринулся в новую атаку.

Мужик оказался не только опытен, но и хитер изрядно — он просто скакнул навстречу, согнув руку в локте, и Ярослав почувствовал, что врезался в скалу, в лучшем случае. Его вновь отбросило настену. В этот раз — спиной. Да так, что в глазах потемнело. А под ложечкой застрял кусок торричеллевой пустоты.

С трудом отклеившись от удивительно теплого камня, кое-как переставляя вялые пружины ног, он прицелился в лицо супостата растопыренной пятерней. Абдарат Сингх — потомственный кшатрий из рода Сарслан, храбро вступивший в бой, продержался недолго. Получив сокрушительный удар прямо туда, где у брахмана красуется "третий глаз", он рухнул плашмя. В тот же миг Ярослав ткнул мужика пятерней в ухмыляющуюся бородатую рожу, угодив ему в глаз твердым мизинцем, и со всей радости пнул его в пах. В ушах ведуна прогремел короткий вой боли, его колено врезалось в поднятое противником бедро — видать, и этот прием был ему не в новинку, — а на голову будто потолок обвалился...

Сквозь плотную дымку тумана он видел искаженное от ярости мурло победителя, едва теплящееся сознание говорило ему, что в данный момент он находится в роли грушевого дерева, и с него вот-вот посыплются спелые сочные плоды.

— Оставить? — услышал он. — Да он мне чуть око не пронзил, нехристь поганый!

Внезапно его оставили в покое. Противник тяжело дышал ему прямо в лицо. "Щас я тебя на "калган", — мысленно пообещал Ярослав, собирая последние крохи, последние капельки сил.

— На "калган" лучше не надо, — раздался глубокий властный голос. Этак недолго до драки додраться. Потешились малость — и ладно.

"Мамочка родная! — подумал Ярослав. — Как же тут всерьез-то дерутся?"

Абдарат сидел на полу, одной рукой держась за голову, а второй бессознательно шаря вокруг себя. Мужичина, отцепившись от Ярослава, начал поднимать контуженного индуса.

— И лезут, и лезут! — бухтел он, страдальчески моргая.

— Хоть бы подготовились чуть, толику взматерели, должно бы и рюхались... Дак нет!

Ярослав, прислонившись к спасительной стенке туннеля, во все глаза разглядывал новое действующее лицо. Перед ним стоял древний старец с длинными космами совершенно белых волос, с длинной седой бородищей до пояса. Огромные высохшие ладони его опирались на большой дубовый посох, определенно смахивающий на хорошую дубину. Ростом старичок явно удался — даже будучи согнут бременем прожитых лет, он возвышался над Ярославом почти на голову.

Из одежды на нем была длиннополая рубаха с выцветшей каймой по подолу и вороту, опоясанная относительно новым ремнем "рафлом", полосатые штаны из какого-то непонятного материала и короткие катанки деревенской работы. Еще Ярослав заметил грубый серебряный перстень с редкостным яхонтом, вросший в указательный палец на правой руке, и серебряную же гривну на сморщенной временем шее.

Блекло-синие глаза старика глядели на Ярослава с холодным, каким-то цепким любопытством. От него и веяло Холодом.

— Ну, здорово, что ли, Ярослав не знаю уж как по батюшке! — произнес он неожиданно раскатистым баритоном. — Добро пожаловать в нашу убогую усыпальницу!

— Ну, мерси, — ответил Ярослав, растирая ладонью солнечное сплетение. — С кем, как говорится, честь имею?

— Александр Анастасов, представился старик. — Можешь Олексой звать, не заплачу. А напарника моего Степаном кличут. Степан Кручина. Крутой мужчина. И есть причина.

— Что-то вы не к добру, похоже, стихами заговорили, Александр...

— Анастасович, — подсказал Олекса. — Отчество мое для выговора затруднительно, так что можно просто — Попович. Тятька мой поповского звания.

— Так я насчет виршей ваших, Александр Попович... Погодите... я, кажется, что-то слышал про попа Анастаса!

— Батюшка — личность известная, — кивнул Олекса. — Его многие знают. Так что на снисхождение все одно не надейся. Мы тебя сюда силком не тащили, можно сказать, препятствовали всемерно, однако пролез. Будешь, стало быть, ответ держать.

Ярослав усмехнулся, но усмешка быстро погасла под жестким взором выцветших глаз.

— Так-то оно лучше, отрок, — тяжело промолвил Олекса. — Шуточки здесь помогают плохо. Зачем ты пришел, нам известно. Только Спящие — не зверьё в зоопарке, и плата за вход здесь весьма высока. Мары ты не испугался — добро. Кручине не поддался — зачтем. Теперича поглядим, как у тебя с Годовой. Идите за мной, отроки.

Ведуны переглянулись, но не успели и слова молвить, как пудовые лапищи Степана не очень гостеприимно подтолкнули их к боковому ходу. Валенки старика шаркали впереди.

— Слышь, Степан, — сказал Ярослав, чтоб хоть как-то разрядить гнетущую обстановку. — Олекса — он кто?

— Волхв.

— Да это я сам вижу! Откуда мне имя-то его знакомо?

Кручина хмыкнул, да так, что эхо по коридорам шарахнулось:

— Ну ты даешь, паря! Мозги-то прочнеть! Алешу — да не признать!

— Сам? — изумился Ярослав.

— Собственной персоной, — гордо ответствовал мужичище. — Твой Григорий ему во внуки годится! Да и то в младшенькие. А как ногой топнет — холм трясется! Вестимо — богатырь!

Ярослав обернулся к Сингху:

— Ну, Абдарат, можете гордиться — сподобились лицезреть историческую личность и персонаж русского фольклора в едином числе. Знаете, кто нас принимает в этих пещерах?

— Да я уже понял, — кивнул Сингх. — Вляпались мы с вами, Ярослав, дальше, по-моему, некуда!

Свернув в очередной раз, коридор привел их к небольшой комнатке. Метров девять — от силы. Квадратных, разумеется. Олекса Попович стоял у каменного порожка, по-прежнему опираясь на свой жезл-посох. Глаза под нависшими седыми бровями смотрели с безразличием поистине ледяным.

— Занятно, елки зеленые! — не выдержал Ярослав. — Тут тебе и храм, тут тебе и пещера Аладдина! Вы что, самоцветами приторговываете по совместительству?

Олекса приподнял тонкий конец своей дубовой слеги, равнодушно пошевелил им груду разноцветных камней, наваленных до высоты его собственного пояса. Ярославу с Абдаратом, соответственно, по надвздошную кость. Несколько крупных кристаллов с тихим треском скатились с верхушки, рассыпая во все стороны снопы радужных искр.

— Выбирай, чего хочешь, — сказал Олекса.

"Вот и сбылись твои заветные мечты! — подумал Ярослав, озирая немыслимые сокровища, брошенные к его ногам. — Парочки таких булыжников на всю жизнь хватит, да еще детям останется... если будут".

— Благодарю, воевода, — ответил вслух. — Мне ничего не нужно. Мне бы на Спящих посмотреть.

Широченные плечи Олексы передернула мгновенная судорога. Зрачки полыхнули испепеляющим огнем. И погасли...

— Что-то милосерден я нынче не в меру, — сказал он, покачивая головой. — Твое счастье, отрок, что нужное словцо ввернул, польстил старику! Выбирай, говорю. И остерегись оплошать вторично.

— Могу я с товарищем посоветоваться? — осторожно спросил Ярослав: он вдруг понял, что смерть прошла совсем рядом и стоит за спиной.

— Ежели желаешь и его под секиру приладить, валяй! — подал голос молчавший доныне Степан Кручина.

Сингх переступил с ноги на ногу, в глазах мелькнула бесовская сумасшедшинка:

— Я согласен рискнуть, — сказал с вызовом. — Сарсланы долги исправно платят.

Ярослав молча пожал ему руку; в горле першило. Отстранив индуса, переступил порог. Что бы такое выбрать?

— Богато живете, — одобрил с насмешкой. — А ходите в лохмотьях, тряпичники! Впрочем, неудивительно — сам у матери на иждивении, лось такой... Если камень правильный выберу, с собой отдадите?

— А то! — сказал Кручина. — У нас без обману! Только...

— Заткнись, ботало! — рыкнул Олекса.

Что бы такое выбрать? И что хотел сказать Кручина? Ход под "бескорыстие" провалился с треском, хорошо — сразу не пришибли. "Ищи! Ищи, браток!" — взмолился Ярослав к самому себе. Жить хотелось чертовски, а главное, любопытство заело. Что ж это за Спящие, ради которых порядочных людей норовят со свету сжить?! Вот бы со Стойчо посоветоваться.

Ему вдруг до стона захотелось увидеть своих кремневых побратимов. Они-то, небось, выбрали бы с закрытыми глазами. Его внимание сразу привлек не очень большой, в сравнении с другими, солнечно-желтый округлый камень. Ярослав дважды брал его в руки; любовался его живым светом, гладил нежданно холодную поверхность. "Будто Сварог, — мелькнуло в мозгу. — Вот бы подарочек нашим сделать! Из такого можно шутя семь вставок для перстня вырезать. А что? Сделать перстенек, да и подарить Сварогу. Ну, Лугу, на худой конец, если Сам не явится... "

К другим камням душа почему-то не лежала. В этой пещере, где поселилась глухая угроза, хотелось чего-то напоминающего тихий денек. Он еще раз зарылся в драгоценную свалку, пытаясь применить в дело довольно богатый в последнее время интеллектуально-ассоциативный багаж, но на ум ничего не шло! Ярослав снова потянулся к солнечному камню.

— Эй, душегубы! — окликнул он волхвов. — Вы последнее желание обреченного выполняете, или как?

— Да! — заорал Кручина.

Дубовый посох молниеносно крутанулся в воздухе и с треском сломался о спину

Степана.

— Ох, мама! — простонал здоровяк.

— Абдарат, — сказал Ярослав, сжимая в обеих ладонях тихо сияющий овал, — передайте его Чаупье, пусть сделает перстни для Семерых. Свой перстень завещаю вам. Извинитесь за меня перед Викой, а маме соврите что-нибудь. Ну, душегубы, встречайте! — и перешагнул порог.

— У-у-ра-а! — проревел Степан и облапил ведуна с таким пылом, что тот изготовился к неминуемой смерти.

— Вот же чертяка! Как угадал, скажи!

— Отпусти меня, медведь ненормальный! — засипел Ярослав. — Задавишь ведь!

— Ну, прости, не рассчитал, — смущенно проворчал Кручина, сияя, как жених после загса, но Ярослав уже перекочевал в объятия Абдарата.

— Одного жалко, — смеялся Сингх. — Перстня мне теперь вовек не видать!

— Кто знает... — хмуро промолвил Олекса. — Это лишь присказка. Испытание ты прошел, хвалю, только само дело, пожалуй, потяжельше окажется.

— Да что ты каркаешь, Олекса! — возмутился Степан. — Ты что — слепой?! Погляди на него! В жисть не поверю, чтоб Ярослав против Медведя не сдюжил!

Ярослав осторожно передернул плечами, изрядно помятыми бугаем Кручиной. Нет, еще одного медведя он точно не переживет. Его взгляд упал на лицо старшего волхва. Вот от кого, наверное, медведи стаями улепетывали!

— Скажите, Олекса, — спросил он, не скрывая интереса. — А вы вправду — тот самый Алеша Попович?

— Ежели подразумеваешь, служил ли я князю Владимиру, то да — тот самый. На татар, правда, не хаживал, но печенегам спуску не давал. Пойдемте в горницу, гости дорогие.

Шел он не торопясь, медленно передвигая ноги, но на каждый его шаг Ярославу приходилось делать по два, так что поспешать нужно было изрядно.

— А как насчет Ильи и Добрыни? — не отставал Ярослав.

— Знавал, откликнулся Олекса. — Добрыню, правда, в деле не видел — ему за семьдесят было, когда я в дружину пришел, а Илью помню: страшный кметь был. На Купалу в борцовских состязаниях первую награду ему без боя отдавали. Нашелся как-то придурок, что вызов ему бросил, — он усмехнулся. — Жалел потом, да поздно: так и ходил, скособочась, до смерти. В вашем мире Мстислава Владимировича помнят ли?

— Иже зареза Редедю пред полки касожския? — блеснул познаниями Ярослав. — Помнят.

— Илья его бороться учил, — сказал Олекса. — Шустрый был княжич. Шустрее всех. А кто такой тот Редедя?

— Князь Касожский, — подал голос Кручина, — я тебе рассказывал. Тот Мстислава на поединок позвал, а наш его ка-а-ак шкваркнет оземь, а после ножичком и порешил.

— Ножиком-то всякий сможет, — неодобрительно покачал космами старший волхв. Эва! Я еще понимаю головешку набок свернуть, либо в землю вбить по самую шею... а ножиком-то и дурак пырнет за милую душу! Хотя, конечно, ежели больно здоров...

— Здоровее некуда, — заверил Кручина обидчиво. — Он на то и надеялся. Эх, жалко, меня там не было!

Борода Олексы дрогнула в язвительной усмешке:

— Что ж ты такой храбрый с Ермаком не пошел-то? Подвигов посовершал бы, людей поглядел...

— А тебе лишь бы здоречить! — огрызнулся Степан. — Подвигов за мной и так немало значится. С тем же Ермаком кто Подоцк брал? Я. Кто с Михайлой Черкашениным Псков отстоял от тьмы супостатов? Опять же я — Степан Кручина! Кто свою ватагу на местных ногаев повел? Скажешь, на добычу польстился? Так нет: каков с ногаев барыш! Одни слезы! За род наш головы положили не хужей Ермака, не хужей Черкашени! Было, где коню погулять! Было, где молодцу распотешиться!

Голова кружилась от услышанного. По всему выходило, что младшему из волхвов уже четыреста, а старшему — тысяча. М-да!

Коридор, ощутимо спускавшийся вниз, привел их к естественной полости, украшенной маленьким озерком. Ключ, питающий озерцо, выбивался из стены на высоте чуть более двух метров и стекал вниз в два каскада. Журчание воды, резонируемое пустотой грота, звучало несколько необычной, щекочущей, но стройной мелодией. Зеленоватое свечение здесь усиливалось и разнообразилось розоватыми всполохами. Воздух, несмотря на присутствие водоема, был сух и озоново свеж.

— Красиво тут у вас, — сказал Ярослав с нескрываемым восхищением. Неплохо устроились! Только тревожно как-то...

Олекса провел их бережком к дальней стене, где виднелся очередной туннель. Внутри он разделялся надвое, а справа располагался вход в большую комнату.

— Наши хоромы, — сказал Олекса. Милости прошу.

Комната действительно была большая, примерно восемь на пять. В передней половине стоял массивный дубовый стол, украшенный затейливой резьбой, и четыре дубовых же кресла с высокими спинками. На столе стояли четыре больших хрустальных кубка грубой работы и узкогорлый восточный кувшин ведерной емкости. А еще там был огромный кристалл алмаза чистейшей воды, установленный в чем-то вроде серебряного тагана на четырех ножках. Рядом с кристаллом лежала резная деревянная палочка длиной около двух пядей и толщиной в большой палец Ярослава.

В дальней половине у боковых стен виднелись высеченные прямо из них два каменных ложа с изголовьями, застеленные стопками бараньих шкур. Над ними на вбитых крючьях было развешано всевозможное оружие грубой выделки. Дальняя стена была отполирована до зеркального блеска.

— Садитесь, пригласил Олекса, кивком указывая на стулья. — Степан, наливай.

— Это вино из подвалов Нина, — с гордостью сообщил Кручина, наполняя кубки прозрачно-лиловой жидкостью.

— Было подарено царю Партатаю в связи с его женитьбой на дочери Ассархаддона. Одну из бочек достойный вождь подарил нашим предшественникам. Пусть земля ему будет пухом, и да минует его курган лопата археологов!

Вкус у вина был очень необычен и восхитителен в высшей степени.

— До дна! До дна! — запротестовал Кручина, видя, что гости, не привычные к большим емкостям, намереваются поставить ополовиненные кубки. — Неужели вы хотите, чтоб покой нашего благодетеля был нарушен продазами-учёными?!

— Что за жизнь! — проворчал Ярослав. — То дерусь, то надираюсь. А как у нас насчет закуски?

— Зачем тебе закуска? — улыбнулся Олекса. Когда он улыбался, сквозь маску великого волхва ясно проступали черты жизнелюбивого гридня. — Трех кубков из нашего озера вполне достаточно. Мой товарищ, правда, четыре выпивает, но он всегда был обжорой.

— Вечно ты меня перед гостями срамишь! — вздохнул Кручина. — Не четыре, а три с половиной. Вино я напополам развел, так что еще по парочке чарок можно запросто опрокинуть.

Ярослав прислушался к своим ощущениям. Привычного опьянения не наблюдалось, хотя резко повысилось настроение. И даже угроза, витавшая под сводами пещеры, казалась уже не столь беспокоящей. Сингх, откинувшись на спинку кресла, с улыбкой внимал препирательствам волхвов.

— Нашел пьяницу! — горячился Кручина. — Подумаешь, за четыреста лет вторую бочку раскупорил!

— Третью.

— Вторую, Олекса! Эту и фалернское Кия. А медовуху гедонов до меня почали.

— Почали, — согласился Попович. — А кто выдул?

— Простите, что вмешиваюсь, воевода, — встрял в разговор Ярослав. — Но мы, ваши гости, оба интересуемся историей Руси. Не будет ли нахальством с нашей стороны услышать от вас несколько ответов на занимающие нас вопросы?

— Ну, валяй, спрашивай! — разрешил Олекса, придвигая к себе заново наполненный кубок.

— Говорят, что ваш батюшка Анастас помог князю Владимиру...

— Святославичу, — добавил, насупясь, Олекса.

— ... овладеть Херсоном Таврическим.

— Тятенька мой человеком был корысто— и славолюбивым, — начал Алеша Попович. — Этакий габровец из серии анекдотов, тем более, что где-то под Габрово и родился на свет. Но Солнышку Красному Корсуня он не сдавал. Был в Корсуне норвежский кметь Жедьберн, тот да, поспособствовал. Ха! Князь наш, упокой Господи его душу, тому Жедьберну отсыпал изрядную ношу цареградских монет и отпустил на родину. А вдогонку послал отроков из новой дружины. Жедьберна они в Днепре утопили, а милостыню Володимера Святославича обратили в коней и доспехи. И поделом — не воруй. То есть — не изменничай! Да что там какой-то варяг-бродяга. Самого Блуда со всей дружиной его, что Ярополка Володимеру предали, сослали, как князюшко наш светлый в крепость вошел, в силу то есть, на верную погибель. И поделом! Предавший единожды, предаст вдругорядь. Мудр был Владимир Святославич! — Он сделал гигантский глоток из кубка и продолжил: — Что касается родителя моего, то, будучи булгарского роду, а они там сплошь чародеи да чернокнижники, он князю нашему глазную хворобу снял. Тем и снискал милость великую: был взят настоятелем Десятиной церкви в Киев-граде, а по смерти Добрыни приглядывал за казной.

— И смылся с ней к ляхам! — укорил Кручина. Неча молвить — честной породы ты, Олекса Попович!

— Тебе бы в ревтрибунале заседать, Степка! усмехнулся Олекса. — Экий ты, право, идейно выдержанный! Вот даже Осип, гурджин, ведал, что сын за отца не в ответе! Дозволишь ли продолжить? Матушка моя из вятичских будет. Ее да еще десяток знатных девиц, как заложниц, в Киев из Арты приволокли. На них потом многие другие мужи переженились. Тятьяка мой, к примеру, воевода Путята, еще некоторые. Моя жинка Забава — кстати, Путятина дочка. Я статью в матушку удался, тятька хоть и не жидок был, но перед маманей — не крупней петуха.

Ведуны с удовольствием следили за тем, как оживал древний богатырь, как разливался румянец по пергаментным морщинистым щекам, как внутренней мощью наливались его тусклые очи. Вот теперь он действительно становился похож на былинного удальца, пусть постаревшего, но не утратившего былого задора.

— А правда, что Владимир Святославич считался сыном рабыни? — подбросил Ярослав новый вопрос.

— Ну-у, это с какой стороны посмотреть! — протянул Олекса, разводя руки. Формально да. Но, в таком случае, Добрыня тоже раб. На самом же деле ни Добрыня, ни Малуша в холопьях не хаживали. Взятые в Коростене на копье, они воспитывались при альгином дворе сообразно своему высокому положению. Когда Добрыня в крепь вошел, взамен Древлянской земли получил наместничество в Любече. А чтоб не вздумал, подобно батюшке своему, права качать да бузу затевать, Малушу в Киеве задержали. Она ведь, по сути, соправительницей свекрови своей считалась. Одно слово — ключница! У Святослава Хороброго пять жен было. Кто из вас их по именам сочтет?

— Ну, это не аргумент! — сказал Абдарат. — Победил бы Ярополк, про Малушу тоже б не вспомнили.

— Когда Вододимер из Новагорода сбег, князь Корживой за него свою дочку выдал. За холопьего сына? Не смеши меня, инд!

— Тогда почему Киев Ярополку достался? А Владимиру — Новгород?

— А я те про что толкую?! Столица — старшему, а наследное владение — любимому. Игорь и Святослав — в первую руку новгородцы. Али не знаете? Богатейшая земля: зверь непуганый, мед, лен, лес. И ворога поблизости не видать.

— Даже викингов? — спросил Ярослав.

Олекса вкусно и раскатисто захохотал. Смеялся он долго, всхлипывая и утирая ладонью выступающие слезы.

— Ну, потешил ты меня, отрок! — поведя головой, ответил он, успокоившись. — Придумал же, викинги! Что они такое, все эти свеи да урмане? Яс — да, лях там, косог, угр — то вороги. А эти набегут пятью десятками, деревню сцапают, коли удастся, и — ходу! Помню, Волчий Хвост рассказывал, десятский тестюшки моего Путяты. Отправили его с гриднями к вожакам берег Ятвяжского моря пасти: жаловались местные, что от добытчиков житья не стало. Ну, приехали, устроились в какой-то деревне, ждут. Долго ли, нет ли, пожаловали как-то под вечер две ладьи с тремя десятками гребцов. Выскочили на берег. В доспехах, в шеломах... Парни — за клинки, но Волчий Хвост велел поближе подпустить, а то гоняйся за ними потом! Вот когда до ближней избы уже было рукой подать, вышел десяток навстречу да рыбаков с дюжину. Княжьих-то гридней за версту видать: рубашки кольчатые, шеломы булатные, щиты червленые. Ну, того, что впереди бег, старейшина местный веслом оглушил, остальные встали, как вкопанные. "Почто, — говорят, — деретесь-то? Мы, — говорят, — купцы заморские. С товаром приехали. Железо, там, янтарь привезли... А бежали, чтоб, значит, жители, разбойниками пуганные, удрать не успели!" Смехота! Ну содрали с них наряд воинский, раздели до подштанников, поклажу, снедь выгребли, паруса поснимали... Сети только оставили, чтоб с Гододухи не перемерли. Да и отпустили восвояси. Девки с мальцами впослед яйцами чаечными "гостей" забросали. Чтоб, значит, краснее гляделись! До самых морозов на берегу потом наши сидели, да так и не дождались.

— Ага! — сказал Ярослав. — А тем временем другие деревни до ниточки обобрали.

— Экий ты все же потема, Яра! — вздохнул Попович. — И как только сподобился испытание превозмочь, ума не приложу! У Путяты сотня княжьих гридней под рукой да полсотни своих. Как полагаешь, где они в то же время обретались? А ладожская сторожа? А водская дружина? За полгода — две схватки, только пять раненых. В Киев вернулись с четырьмяста пудами крин, семь мешков янтаря приволокли. Неделю вся гридня гудела с утра до утра. А ты говоришь — ворог!

Правда, слышал я от Добрыни, что хотела Малуша Володимера в Киеве оставить, только все полянские воеводы на дыбки встали и Претич, и Стенокол, и Свенельг. Мало того, что сын древлянского малха в Любече правит, а дочка в княжьих киевских хоромах, так еще и внука его над полянами возвеличить? Дудки! То же самое и с Древлянской землей. Ежели Володимера в Искоростене посадить, Ярополку Киева не удержать дураку ясно. Застарелая вражда с древлянами заставляла полян чуждаться сына Малушина. Но совсем другое направление приняли их думы, когда Ярополк убил брата — Альга.

— Олега? — переспросил Ярослав.

— Ну, можно и так. Альг, Ольг — какая разница? Бабка его еще и Бельком звала. У него волосы бабкины были — как снег. По-словенски — Белёк, по-русски — Альг, полянский выговор — Ольг, Олег. Как хошь, так и зови; ему уж все едино. Он Свенельгова Люба казнил за потраву охотничьих угодий.

— Сына Свенельда? — уточнил Ярослав.

Олекса вздохнул, возвел очи горе.

— Свенельга, сказал с нажимом. — Вольха — пестун князя Игоря — под Цареградом у греков мальчонку отбил. Говорил тот мальчонка едино — что имя свое Свет. Второе, что выучил "Свен Эльга" вольхов Свен, значит. Так и прозвали. Это уж после Мистиша — младшенький его — папашу в знатные свои перекрестил. Дескать, еще дед его Вольхе служил с дружиной своею. К Игорю много бродячих вояк со всех сторон на службу сходилось, Свенельг ими и начальствовал. Не всеми, вестимо. Мудр командовал степняками: ясами, косогами, хазарами, уграми, булгарами. У самого Игоря дружина была русская, чудская, да словенская от всех племен, греки. А Свенельг немцами заведовал. Они с Блудом Ярополка на Альга и науськали... Да... Тут уж киевляне крепко призадумались! И когда Владимир наш Святославич под городом с новгородцами, любечанами и варяжским сбродом показался, многие бояре, многие витязи к нему потянулись. Разговоры пошли — дескать, довольно полянам с древлянами враждовать, примириться на Володимере — и точка!

Дальнейшее всякому ведомо. Приняли Владимира Святославича как единственного сына славного князя, но Блуду, хоть и дарил его, и милостивил прилюдно, Владимир братьевой погибели не простил. Да... Мудр был Володимер. Когда надо, осторожен, яко вепрь, хитер, яко змий, когда надо, отважен, как барс. И справедлив! Батюшку моего хоть и привечал всячески, но мне поблажек не было. Все ступени прошел, ни одной не минул.

— Расскажите подробнее, — попросил Ярослав.

— В последние годы много хулы на русских витязей пало. Всяк тщится дружины наши на собственный худой аршин прикинуть. Чем сам поганей, тем нас крепче срамит. Так уж повелось, что старую шубу на новое плечо примерять без пользы. Редко впору. Возьми хоть меня. Что мне — податься некуда было, окромя как в гридни? С моей-то статью хоть в тиуны, хоть в вирники, хоть в кравчие! И сыт, и пьян и кажет день в новой рубахе! — Олекса, разгорячась, хлопнул по столешнице пудовой ладонью, будто наковальню бросил. Только русский витязь, на то и витязь, что дармовой кус в глотку не лезет. Да, ели сладко, пили крепко, но в дружину не за тем шли. Увидишь кого в новом корзне, можешь и не спрашивать — и так ясно: либо кровь пролил, либо голову в самое пекло сунул.

В дружину я пришел семнадцатилетним мальчишкой. Встретили, определили в "копье" к Иванку Черному — берендею. Ох и гонял же он нас! Когда сам, когда побратимы евонные. С утра до вечера, от зорьки до зорьки! Нас четверо было, чести взыскующих, так всем четверым воротники кольчуг проволокой завязали. Так и жили больше месяца, доспех не снимая. Что ноги до крови об седло стерты, что ладони в кровавых мозолях, а запястья в синих опухлостях, о том уж молчу, но без бани тягостно было. От собственной вони хоть нос затыкай! Опосля, правда, благодарили слезно, в ножки наставнику нашему кланялись, потому как бросили нас месяц спустя в поле дозором. Натолкнулись на добытчиков печенежских — десятка два, как помню. Трое суток их по кругу водили, покуда не извели до единого. Там и я сподобился супостату башку снести. Все лето в степи прожили, когда охотой пропитание себе добывая, когда на пустой желудок.

По возвращении князь в гридни поверстал к тому же Иванку. Весной у порогов купцов прикрывали, два дня бились без роздыху, дюжину воинов потеряли. Там был воеводой отмечен, рекомендован к повышению. Два года "копьем" командовал, всю степь до Северского Донца на брюхе исползал, пока не пофартило. Наконец вышли на след крупной косожской ватаги. Дальше все, как по маслу пошло: сбили с пути, заманили в болото и держали единственную тропу, покуда гонец подмогу не привел. Вот она памятка дорогая, — толстые старческие пальцы бережно коснулись нашейного украшения. — Десятским два дета, полусотником три. Стал сотником, боярскую шапку сам Владимир Святославич своею собственной ручкой преподнес, село под Берестьем пожаловал. Стал я большой человек, важная персона. За красивые глаза? Не было случая, чтобы кмети мои ворогу уступили, а ведь редко-редко, когда нас хоть вровень-то было. Чаще — один против двух. Во как карьера-то делалась! Не то, что нынче...

— Как же вы, великокняжеский воевода, вдруг волхвом-то сделались? — удивился Ярослав. — Не по чину вроде...

Олекса с горечью махнул рукой и велел Кручине наполнить кубки.

— Аз семь лист опавший и судьбой моея злые вихри балуют! — сказал он, отхлебнув вина. — Страшные дела почали твориться с кончиною Красного Солнца. Много жен было у князя нашего, и от каждой дети. Первым упомяну Святополка, рожденного Ярополку греческой боярыней. Воспитывал его Володимер, как чадо единокровное, но юноша сей благодетелю царства его и гибели отца не простил. Не за то его осуждаю, за гнучую натуру его. За то, что ляхов и печенежцев выше своих ставил. Не люб он был киевлянам. Так уймись, возьми Ростов. Нет!

Второй — Ярослав, сын Рогнеды Полоцкой — твой хромой тезка. И этого не любили за пристрастие к немцам, но за ним стояли подкупленные Новгород и Псков, чтимый как родина Альги — Прекрасы, и Ладога. За ним высилась громада Константина Добрынича.

Третий Мстисдав Тьмутараканский, родной брат Хромца. Удалый был юнош, истинный витязь. У этого с киевлянами неприязнь была обоюдной. Этот больше ясов держался, половина дружины — аланы да япиги.

И наконец Борис от болгарыни Сунавы. Его и Киев любил, и отец души не чаял. Справедливый. Строгий. Радушный. Прямой. Князь воистину!

Когда Красное Солнышко за виднокрай закатилось, мы с Борисом к Волге шли, вели с собой больше сотни бояр с дружинами их. Всего семь тысяч душ с хвостиком. За Волгой, нашей вести ожидаючи, стояло войско Великого Булгара, дабы совместно к Хвалынскому морю идти.

— Зачем? — подал голос потомственный кшатрий. Под влиянием рассказа Олексы глаза его засверкали огнем, лицо запылало.

— С печенегами пора кончать было, — объяснил Олекса.

— Глеб с северянами шел к Белой Боже от Переяславля. Мстислав с морской Русью должен был ударить с Полудня. Великокняжья дружина и ополчение обирались в Киеве, дабы очистить Пороги. Два лета поход сей готовился в отместку за поддержку ляшского Болеслава. Святополку — радетелю их — подставили весть о том, что Ярослава-бузяру карать идем. Тот сослался с ханами, и разведчики донесли: стягиваются кочевья к Днепру. Эх, какова задумка была! — вздохнул Попович мечтательно. — Пятьдесят тысяч наших, плюс двадцать булгар. Со всех сторон! Нежданно-негаданно! По весне, когда у бродячих комони едва на копытах стоят! И тут гонец в Киеве новый повелитель — Святополк Ярополчич! Батюшки, этого только нам не хватало!

Я в ту пору с отроками своими путь в обход кочевий шарил, штоб раньше времени силу нашу не выказать. Смотрю, летит один из посланцев моих, коего к войску отправлял. Рухнул с коня, а конь следом. "Беда! — кричит. — Бояре княжича бросили, в Киев уходят!"

— Это еще зачем? — удивился Ярослав.

Олекса, нахмурясь, потянулся к кубку:

— Князю новому кланяться.

— Так ведь не люб, вроде? — втесался Кручина.

— Это верно, не люб. Зато семьи, что в руках Святополка осталися, шибко любы. Ладно, думаю, еще не все потеряно. С теми полутора сотнями гридней — моими и Борисовыми, что остались при нас, можно было разыграть вполне приличную комбинацию. Мстиславу Киев не нужен. Ярославу нужен, но он далеко, и для него Борис предпочтительнее Святополка. Требовалось как можно быстрее соединиться с Глебом и тогда диктовать условия. Но я, признаться, Святополка недооценил. Этот парень играл надвое. Поверив сведениям о походе на Новгород, он не только своих бродяг-приятелей упредил, но и Ярославу донес. А тот немедленно направил к Мурому Константина Добрынича с двумя сотнями конных, за ним на ушкуях двинулись охотные люди. Под Муромом Константин болтался недолго. Увидев, что мы где-то затерялись, почал шукать. И нашел, ибо нюхом подобен был волку матерому. Когда войско домой повернуло, взял "языка", дознался про все.

Мы опоздали. В лагере, окромя ободранных трупов, уже никого не было. Следы обозов терялись за ручьем...

— Откуда же тебе известно, что это были новгородцы? — снова вмешался Кручина. — Каждому ведомо — Святополк повелел убить и Бориса, и Глеба. За что и прозывается Окаянным поныне.

— Глеба — да, больше некому. А Бориса новгородцы нашли. Откуда знаю? Да уж знаю! Видел убиенных гридней своих: трое располовинены с головы до чресел. Константинова работа!

— Что же ты — богатырь святорусский — такое спустил?!

Олекса насупился, обвел тягостным взором небольшое застолье свое...

— Думаете, опричь меня, богатырей не было? Еще поглядеть кто кого. Конечно, будь я при Борисе в тот черный час со своим десятком, все могло по-другому повернуться. Да... остались мы сиротами неприкаянными: одни-одинешеньки. В Новогороде покажись — смерть неминучая, яко свидетелем нежелательным. В Киеве бы приняли, да душа не лежит. Тьмутаракань — далеко больно. Решили в Ростове отсидеться. Пока смута не утихнет, после же искать покровительства Полоцкого Брячислава. Я уже говорил, что матушка моя из вятичей? После окончательного разгрома их столицы Арты родичи мои перебрались в Ростов Великий. Семья известная — потомки Звенька-Якомора.

— Е-мое! — не выдержал Ярослав. — Якоморычи?!

— Ну да, младший сын его еще жив был в танца, дай Бог памяти, пятнадцатом годе. А внуков и вовсе штук пять. И все бояре, да не из худых.

— Вы уж простите великодушно, воевода, — Ярослав решительно поставил кубок. — Но одного родственничка вашего мы с Абдаратом на днях к порядку призвали.

— Это тот самый мордаш, что волхвом себя мнил? — обрадовался Кручина. — Ну и везучий же ты, Олекса!

Мгновенно заледеневший взор древнего богатыря оказался гораздо красноречивей самых проникновенных слов, Степан откинулся на спинку кресла с такой поспешностью, будто кипятком в лицо плеснули.

— Я сам себе и потомок, и предок. Пора бы запомнить, — каждое слово падало с неприятным хрустом сосульки, крошащейся под кованым каблуком боярина.

Пришпиленный к креслу шильями зрачков Олексы Поповича Степан дернулся в крученой судороге рта.

— Эй, эй, полегче, старшой! Шуткую ведь я! Не со зла, от младости!

Черепашьи морщинистые, прозрачно-восковые веки старшего волхва постепенно прикрыли снежные очи. Краска медленно возвернудась на пожелтевшее чело. После некоторого тяготившего застолье молчания Олекса продолжил чудную повесть свою:

— Идти в Ростовскую землю прямым путем опасно было — разведка у новгородцев не слабей нашей. Понадеявшись на булгар, ждавших на девобережье, двинулись в сторону Волги. С ночи до позднего вечера вели наблюдение за тем берегом. Ничего не обнаружив опасного, переправились всей ватагой... Тут печенежцы на нас и рванули с обеих сторон, отжимая на сушу. Темно было, и стрелять не с руки, потому, наверное, жив и остался. К утру весь берег костями людскими засеялся... Выкопал я шеломом яму в песке — на достойную могилу сил уже никаких не было — уложил в нее дружину верную... Креста сверху не поставишь — вмиг раскопают... Снял нательный крестик, бросил на грудь Чугайле-Следопыту, молитву, какую знал, прочел, попрощался, поплакал и схоронил усопших на берегу волжском.

Конь мой буланый уцелел в битве. Хорош был — хоть в бою, хоть на скачках. Взял я его в заводные, прихватил еще двух: печенежского и чугайловского Дубка — иноходца. Сам сел на тоурмена из-под предводителя вражеского. По краям седла — четыре колчана с сотней стрел, в Туле — два лука, в каждом сапоге — по ножу... И полетели версты нам навстречь! Трое суток шел к Булгару, забирая подальше от Волги. Знал — ищут, потому больше на скорость рассчитывал. Дважды натыкался на печенежских охотников, опустошил колчаны, загнал до смерти чужих жеребцов. Оказавшись поблизости, набрел на пещеру. И угодил в подходящий момент: старший из волхвов лежал на смертном одре, младший ждал меня с самого полудня.

— А можно узнать их имена? — осторожно спросил Ярослав.

— Отчего же нельзя... Напарника моего звали Повидом, и повидал он действительно немало. Дрался с готами и ромеями Трояна, водил знакомство с Децебалом и последним сколотским вождем Богатом. Бывал в Африке, в Арабии, Кельтике, на островах свистящих гигантов. Но до старшего — Маймира — ему было все-таки далеко. Маймир помнил совсем уж древние времена, когда и ясы, и славяне, и греки, и немцы, и персы — Боевее говорили на одном общем языке. При нем пришел с Белых гор великий герой — чародей, грубо вторгшийся в святилище, дабы потревожить покой Спящего. Старшой Маймира испепелил дружину дерзкого пришельца, Маймир принял вызов на единоборство с Воланом — так его звали. С тех пор бродяге присвоили имя едина — Крива, потому что Маймир выбил ему левый глаз и распял его в гроте над Источником. Трое суток провисел Волан, внимая мелодии ручья, и многое понял. С тех пор племя восточных русов, откуда он родом, в здешних краях прозвали на сколотский манер Аримаспами — одноглазыми, а племя, которое приняло его, кривичами. Только недолго он прожил у кривичей, его манили просторы дикой Европы. Кончилось тем, что стотысячная толпа молодежи двинулась на Закат, тесня смуглокожих иберов. Сейчас мы зовем их немцами и урманами, то есть звали, конечно. Слухи о нашем святилище родили немало вер, в том числе кельтскую и германскую.

— Спящие как-то связаны с понятием "РАГНАРЕК" ? — забеспокоился профессор Сингх. Олекса кивнул.

— Но я что-то не пойму, — вмешался Ярослав. — Мы все время толкуем про Спящих, а Один, говорите вы, собирался проникнуть к Спящему? Это что — оговорка?

Олекса вздохнул и, подняв короткий жезл со стола, ударил им по одной из граней кристалла. Камень отозвался мелодичным продолжительным звоном. Откуда-то из самой глубины раздался сначала тихий, но постепенно набирающий силу взволнованный до хрипоты голос. Слова, произносимые им, Ярославу показались смутно знакомыми, но непонятными, хорошо, что звуковая волна позволяла улавливать смысл, хотя, возможно, и без эмоциональных подробностей.

"Это случилось в те времена, когда люди знали так мало, что лишь немногим отличались от диких зверей. Богатым называли того, кто добычей своею мог накормить две дюжины человек. Великие вожди гордились своими дружинами из трех-четырех десятков пришлых героев, ибо за овцу давали пригоршню самоцветов, а за хорошего барана — золото по весу. Много их было, враждовавших друг с другом за стадо коров, за мешок зерна.

Но самым великим, самым богатым, самым могущественным был вождь, герой и ведун по имени Вел. Никто не знал, откуда он родом, и многие племена спорили за право назвать его своим. Сам же он говорил, будто рожден от всех матерей и отцов, и потому кое-где прозвали его Паном — Всеобщим.

Шли годы, утекали века, но Вел не менялся. Все так же бродил он по Земле из конца в конец с мечом у пояса, с волшебным посохом в руке и сладкозвучной свирелью за пазухой. И не было девушки, которая бы не ждала его прихода, и не было героя, который не страшился б того же. Ибо страшен был в сече непобедимый Вел, неутомим и искусен в любви. Знаменитейшие мудрецы ловили каждое слово, оброненное им. Никто и ничто не могло устоять перед Паном — ни мужество, ни женственность, ни мудрость. Все знали, какое бедствие постигло племя кибиров, посмевших отказать ему в гостеприимстве: в лютой битве предал он мечу всех мужчин, непереносимым ужасом нагнал безумие на детей и старцев, испепелил ведунов. Женщин не тронул всевластный Вел, но с той поры женщины кибиров рождали карликов и никого больше. Уходя, оставил он надзирать за проклятьем сотворенного им чудовищного человеко-козла. Так измельчало и сошло на нет гордое племя кибиров.

Помните крепко, ведуны и волхвы, помните крепко: ничто не губит верней непомерной гордыни! Сгубила она и великого Пана!

Мало ему показалось нетленной славы его! Мало ему было повинСвения диких зверей и людей!

"Что было Вашим, то станет Моим!" — сказал он вождю, посмевшему веселья для указать, что беднейший угощает более богатого. Испугались люди, сидевшие рядом, ибо подумали, что случится то же, что и с кибирами, но Вел ушел мирно.

А вскоре разнесся по Земле слух, что всех героев, кто торжествовал в шести поединках, зовет Вел на богатый пир на Святые Горы к дню осеннего равноденствия. Десять тысяч витязей собрались к назначенному сроку. Иные на колесницах, иные пешими. И каждый третий возводил свой род к семени великого Пана. Невиданное то было дело: накормить-напоить тьму богатырского люда!

С вершины самой высокой горы приветствовал Вел гостей громовым голосом, и каждого узнавал, и для каждого находил похвальное слово, и дивились все. А потом повелел Великий спуститься на поле младшим и забить все, что найдется. Пошли наименее славные и наткнулись на стадо в пятьсот коров, которых доили красавицы племени Кимма. Когда начали убивать живность, воины Кимма отогнали в сторону десятую часть от стад, и взъяридись герои при виде бесподобной наглости сей, но Великий приказал не трогать людей Кимма, угождавших ему.

Запылали костры, опаляя пронзенные туши, забил на вершине могучий родник, изливаясь четырьмя струями на четыре стороны света. Первая струя текла пивом янтарным, вторая — желтой медвяною брагой, третья — белоснежным кумысом, четвертая — лиловым благоуханным вином. И возрадовались сердца героев. Самые знаменитые, те, о ком и поныне звучат хвалы и легенды, сидели вкруг Вела. Кецалькоатль и Пуруша, У-Ди и Финтан, Боданчар и Ильмар, и дерзкий Иаков. Им первым подносили вертепы с мясом, истекающим каплями сока, красивейшие девушки Кимма наполняли их чаши, согласно желаниям каждого.

Лишь одного не было на том великом пиру — могучего Хорея. Уже много лет лежал богатырь, прикованный к ложу тяжелой хворобою ног. Сам Вел приходил приглашать его к пиру, обещая снять хворобу, ежели согласится. Отказом ответил на прелестные речи сии витязь светлый, ибо щемило вещее сердце при виде знаменитого Пана, худое, недостойное чуяло.

В разгар веселья, когда сотрапезники уже начали перебивать друг друга и хватать за бедра проходящих мимо прелестниц, поднялся Вел с места и, раскинув руки, сотрясающим звезды голосом произнес длинное заклинание. Многим стало не по себе, но сытость и хмель быстро выветрили боязнь из буйных голов.

Помните, помните, ведуны и волхвы, не давайте зелью власти над разумом!

В миг, когда завершилось вещание Вела, по всей Земле, мыча и блея, двинулись к Волге стада, косяки и отары. Шли быки, и коровы, и ярочки, козы с козлами, и олени, и яки, и ослы, и вся домашняя живность.

Всполошились люди, бросились вдогонку за добром своим, ибо близилось зимнее время, и гибелью грозило оно лишившимся мясных и молочных запасов. Но не слушалась больше скотина знакомых людей, брела по холмам, по лугам и равнинам, бросаясь на тех, кто путь преграждал, не слыша окликов, не чувствуя боли.

А к вечеру вышли из лесов и яругов на равнины медведи и волки, шакалы и гиены, пантеры и тигры, и даже охотничьи псы. Выползли ядовитые гады, и взвились пернатые хищники. И многие множества пали в схватках с лютым зверьем, охраняющим поживу Вела.

Героев же не было...

Плачем и причитаниями наполнились земли, и только родичи Кимма деловито отсчитывали и отгоняли десятую долю от подбредающих стад. К утру на равнине пред Святыми Горами паслись семь сотен голов овец и баранов, быков и коров. И пир продолжился с новой силой. Танцевали девицы, звучали мелодии, гремели песни великого Пана, угощавшего героев без устали.

И видя двигающиеся по равнинам стада, поняли люди, кто напустил на них злую напасть сию. И понеслись бегуны от рода к роду, от племени к племени, от святилища к капищу...

А к утру на седьмой день пира собралось людство на местночтимых возвышенностях и взмолилось к высокому Небу о помощи, о наказании злодею. Тысячи благороднейших сердец добровольно принесли себя в жертву, чтобы видело Небо — не по пустякам взывает Мир к нему. Поднялся с камня Белый Старец, взял посох и пошел на Закат. И поняли все: услышал Сварог людскую нужду.

Веселятся герои, режут ножами печеное мясо, глотают хмельное питье и не видят, как уже сгустилось над водою розовое облако, как проступает в нем шнека Варуны. Вздрогнули гуляки, завидя поднимающегося к ним вестника Вседержителя, его земную суть. Не один, не двое сладким куском поперхнулись. Но не подал виду великий Вел, встретил Варуну спокойно и весело, с непоколебимым достоинством.

Ни до того, ни после того никто не слыхивал голоса повелителя Вод. "Прекрати", сказал он Велу. Усмехнулся Всеобщий, ткнул рукой в облака: "Убирайся, откуда пришел, — ответил Варуне. — Небо твое, а Земле я хозяин". Четыре молнии ударили с неба в дерзкого Вела, но стоял он как стоял и смеялся над мощью Сварога. Вскинул тогда всесокрушающее копье свое Повелитель Вод. Только и тут не поддался Небу великий Пан — вспыхнул огнем камень снаружи Ближнего Круга, загородив вершину языками своими. Не подвластен огонь Речному Владыке, так ни с чем и спустился он к ожидавшей его ладье.

Только зря ликовали герои, только зря потешался Вел. Всего на две сотни поприщ поднялась по реке ладья Варуны. Оставленный без присмотра Хорс по-прежнему сидел в одиночестве на берегу Волги. Не до него было родичам, не до него было близким...

"Дай мне воды", сказал Хорсу Варуна. "Я гость, ты — хозяин. Дай мне воды", — повторил он в ответ на ропот калеки. Не мог богатырь пренебречь Локоном. Воя от ярости и натуги, сполз он к реке с высокого берега, зачерпнул воды кринкой, что с прошлых дней пуста возле стояла. Сперва сам напился, потому как мучила и его жестокая мачеха-жажда, после и гостю наполнил. Что за диво? Сил будто вдвое прибавилось, ноги зашевелились...

"Выпей еще", — сказал Варуна. Выпил Хорс и понял, что может встать... Ликуя, наполнил кринку и в третий раз.

"Мне-то зачем? — спросил Варуна. — Жаждущих напои". Оглянулся Хоре и увидел огромного снежно-белого жеребца, стоящего на берегу, обочь Повелителя Вод.

Оцепенев от изумления, смотрели витязи на летящего вскачь белого всадника с развевающейся по ветру гривой солнечно-золотых волос. И вздрогнули все, и каждый понял — кончен пир! Быстрее вихря взлетел конь на гору, где высился великий Пан с колдовским посохом в могучих руках. И метнул Вел громовое заклятье в светлого богатыря, и встрепетали все, ибо каждому было ведомо — с витязями Вел волшбой не воюет.

С левого берега следил за Паном Белый Старик. Не помогло заклятье смертельное, лишь слегка отклонило пылающее копье Хорса. Вонзилось в левую ногу слепящее навершие — белый луч, и взревел от боли не ведавший язвы Пан. Кубарем скатился он по склону высокой горы, спасаясь от разящего копья, а на берегу оборотился вдруг в огромного золотого змея и скользнул в воду.

Помчался следом святой богатырь, но, едва с гор спустившись, завяз конь в земле по самое брюхо. Снова ослабил волшбу Вела Белый Старик, не дал Земле всадника поглотить. Спрыгнул с конской спины Хорс и, утопая в песке по колена, добрел до воды, ступил на ждущую ладью Варуны.

Со скоростью вихря перенеслась шнека на левый берег, но Великий Змей уже вползал в дремучие заросли. Долго длилась погоня Заступника Людей за злодеем... И вошли наконец Варуна, Хорс и Белый Старик в тайное логово Вела, заготовленное им в древние времена, и застали Пана лежащим на ложе своем в человеческом облике.

"Встань, заяц! — сказал ему Хорс. — Умри или бейся!"

"Зря надеешься, ответил Вел, повернул очи к Варуне и молвил так: — Настанет время, когда Свет Сваражни станет орудием смертных. Я дождусь этого дня, Сварог, и не только Земля станет моею".

Но перед тем, как погрузиться в чародейский сон, услышал Вел гневную речь Белого Старца:

— Будь же ты проклят, поднявший руку на Всех! Будь ты унижен зароком моим — да сгинешь, Враг, от детской руки.

Расхохотался Вел, плюнул в Старца и погрузился в волшебный сон.

Помните крепко, ведуны и волхвы, помните крепко! Ждет вас в грядущем лютая битва!"

— Ой, мама, — ахнул Ярослав, бережно касаясь алмаза кончиком пальца. — Хорошенькое же местечко вы себе выбрали для проживания! Да и меня нелегкая, видать, занесла! Зачем я здесь, Олекса?

— Долгие века тянет к себе Белес силы земные, — сказал Олекса. — Ключ, что в пещере бьет, живой водою наполнен. Нектаром, амритой — как хочешь зови. Уже близок Срок Последней Битвы. То, что ты на Острове зрил, — детский лепет в сравнении с тем, что быть может. Не одолеют люди Велеса — беда Земле. Понял?

— Более или менее...

— Велес — страшный противник. И Сварог не потерпит его потуг все на атомы разнесет.

Ярослав, клацнув зубами по краю кубка, жадно хватанул вина.

— А я-то здесь при чем? — простонал жалобно. — Ё-моё, нашли архангела!

— Пойдем, — сказал Олекса, вставая. — Покажу тебе нового Магистра. А ты, Абдаратка, сиди! Рано тебе еще!

Они вышли в коридор и свернули направо. Там — в небольшой квадратной комнатке — спал мальчик. Ярослав невольно рванулся вперед и с размаху ударился об огромный каменный гроб, поставленный поперек входа.

Из гроба донеслось глухое рычание.

— Спи, богатырь! — сказал Олекса. — Рано еще!

Мальчик спал сладко, удобно подложив под щеку тоненькие ручонки и улыбаясь невесть чему. Длинная золототканная шелковая рубаха свисала к полу от колен. Шелковые парчовые штаны, заправленные в сафьяновые сапожки, были забрызганы чем-то темным.

— Кто это? — спросил Ярослав, поглаживая крышку гранитного гроба, чтобы успокоить его свирепого постояльца. Он уже понял, кого едва не разбудил сдуру.

— Кто? — тихая любовная улыбка осветила суровый лик Олексы Поповича. — Мишенька наш... ангел из ангелов.

Честно говоря, на ангела малец походил не очень. Русая головка с растрепанными волосами целиком уместилась бы в ладонях киевского богатыря. Ручонки в свежих царапинах — боек, видать. Над бровью — ссадина. На подоле роскошной рубахи — бурое пятно.

— Шалит, что ли? — спросил Ярослав.

— Боец, — ласково прошептал Олекса. — Воин. Без страха и упрека. Вишь, улыбается — то грозные вилы напевают ему древние песни свои.

— Нда! Хорош Магистр для Круга, где Сварог — рядовой.

— Дурак ты, Яра, хотя и ведун! — хмуро бросил витязь. Это единственный, кто может убить Вела! Это — Михаил Козельский!

"Так вот ты каков, глава Злого Города! — изумился Ярослав. — Мальчонка, бросивший вызов ордам азиатской Степи".

— Почему именно его выбрали? — спросил он Олексу.

— Быстро ты забыл завет Белого Старца! — хмыкнул тот. — Ребенок раз. Дважды Медведь два. Его отца тоже Михайлой звали. Святой Михаил Черниговский. Из рода Игоря — три. В нем струится кровь угрев и русов. А главное — страха не ведает. Аб-со-лют-но! Когда мы его из горящего Козельска добывали, он как раз с татарами бился.

— Бился? — обомлел Ярослав.

Олекса немного смутился, но тут же грозно сдвинул косматые брови:

— На карачках ползая, врагу сухожилья ножом подрубал. В пять-то лет чего большего требовать? Пришлось усыплять. Семь верст от погони отбивались, пока не перебили.

Ярослав посмотрел на грозного старца, перевел взгляд на маленького героя... и понял наконец, какая нелегкая принесла его в Усыпальницу. И невольно поежился.

— Почему — я? — спросил безнадежно.

— Ты рус, сказал Олекса. В тебе бушует кровь Святохорса. Ты — Ярослав, ибо слава твоя светла. Даже я точно не знаю, но есть легенда, будто свирепство Вела идет от его отца — медведя, что девиц воровал. Твой тезка Хромой Ярослав — в былые годы справился с обрядовым воплощением Велеса, со священным Медведем. Есть, стало быть, вероятность, что не оплошаешь и ты. Какая-то сила довлеет вкруг тебя. Ты, не поддался чарам Сторожкого, а он был могучий колдун. Ты не испугался Левиафана. Даже всевластный Хозяин не имеет над тобой полного преимущества. Отчего так? Не знаю. Может, за тобой Сварог приглядывает, а может быть, Земля, из которой Велес мощь сосет ей же на гибель, на тебя ставку сделала... Не знаю, но одно могу сказать точно: если Главное Испытание выдюжишь, ждет тебя великая честь и слава, достойная имени, какое носишь.

— А проще нельзя? — хмуро поинтересовался потенциальный ставленник планеты, абсолютно не ощущая себя таковым. — Сам говоришь, что главное действующее лицо перед нами храпака задает. Так чего ж мне-то с ним тягаться?

Олекса посмотрел на него как на идиота, но ответил мягко:

— Все знают князя Игоря, это верно. А Вольху разве забыли? А Мудра — пестуна Святослава? А Добрыню?

— Думаю, Чаупья был бы гораздо уместнее...

— Это русскому-то князю? — Олекса с сомнением покачал головой. — Да ты, я гляжу, совсем спятил от страха! Вела не видавши, уже штаны замочил...

Да, волхв-богатырь был прав на все сто. Будь его воля, Ярослав сюда бы и близко не сунулся. Вся эта магия, колдовство и волхвование весьма хороши и завлекательны, когда узнаешь о них, лежа на мягком диване под ярко светящимся торшером, перелистывая совершенно безобидное "руководство по практической экстрасенсорике" или приключенческий роман. Но попробуй только окунуться в реальную запредельность! Что греха таить — не раз и не два пожалел Ярослав о том, с какой неразумной поспешностью откликнулся на Призыв. С некоторых пор он очень полюбил кошмарные сны — порождения изощренного мозга сильно уступали в омерзительности тем существам, какие в реальности попадались на каждом шагу, а безмятежные сновидения после пробуждения вызывали раздраженное разочарование.

Но, признавая правоту древнего витязя, и удивляясь собственному идиотизму, Ярослав сделал шаг вперед и, ухватив его за грудки, крепко встряхнул:

— Не забывайся, Олекса! — сказал он со свирепой злобой отчаяния. — Ты, может, и ферзь, но играю-то я! Это от меня зависит — будет ли душа твоя в царстве Сварога или по звездному ветру развеется!

Олекса легонько оттолкнул заносчивого гонца. С ощущением человека, на полной скорости влепившегося в "КамАЗ", Ярослав отлетел прямо на гроб Святохорса.

— На меня сам Володимер руки не подымал, — вежливо пояснил Попович. — А тут всякая тля кочевряжится! Таких, как ты, игроков здесь прорва перебывала. Точно не помню, сколько именно надо будет по ожерелью нашей животины пересчитать. Ты, малыш, сначала право на игру заслужи, а уж апосля величайся. Идешь, нет?

— Иду, сказал Ярослав, незаметно потирая ушибленный локоть. — Куда я денусь, такой придурок?!

Он еще раз бросил взгляд на маленького Магистра, спящего в полной пустоте охраняемой Хорсом каморки, на исполинский гроб доисторического богатыря, на розовые всполохи сияния, озарявшего их, поклонился и вышел следом за старшим волхвом.

Левый коридор привел их к большой квадратной комнате с высоким сводчатым потолком. Высота стен, с которых начиналось куполование, превышала рост молодого ведуна почти что вдвое. Густое зеленое свечение гуляло по комнате полосами. В середине зала на каменном ложе спал человек. По приглашающему жесту Поповича Ярослав подошел к порогу. Здесь — в самом сердце Усыпальницы — угроза ощущалась почти предметно. Было настолько тихо, что биение крови в висках звучало, как мерное цоканье метронома. Дыхание вырывалось с ревом медной трубы.

Олекса стоял у порога, облокотившись на сломанный посох. Потемневшие глаза былинного витязя застыли в недобром прищуре, сфокусировавшись на Спящем. Было что-то пугающее в этом молчаливом бдении, полоснувшее Ярослава острой смертной тоской.

Человек, лежавший на каменной постели, без особых затруднений выиграл бы любой конкурс на звание "Мистера"... Точно определить его рост было трудно, но перед Ярославом явно находился один из самых высоких мужчин современности. Самая титулованная баскетбольная команда планеты охотно приобрела бы подобного великана, а судя по его мощной фигуре, в стане менеджеров профессионального бокса за него началось бы настоящее побоище. Это чудо природы вольготно раскинулось на своем жестком лежбище, беззаботно закинув за Годову громадную ручищу. Одет он был в длинную белую рубаху грубого полотна, обшитую по вороту и подолу крупными самоцветами, среди которых явно преобладали яркие изумруды. Его черные кожаные штаны, заправленные в короткие белые сапожки, были пропороты чем-то острым на левом бедре у колена. Пестрый блестящий пояс при внимательном рассмотрении оказался шкурой — выползком удава солидной величины.

Лицо гиганта с прямым, изысканным в своей завершенности носом, густыми бровями и властным прорезом рта обрамляли вьющиеся пряди каштановых волос, рыжеватые борода и усы. Он вообще был волосат изрядно. Густая растительность покрывала руки и грудь, виднеющуюся в разрезе рубахи.

"Вот почему тебя Волосом звали, — подумал Ярослав, пялясь на знаменитого Пана во все глаза. — Хорош! Ничего не скажешь — хорош!"

Он перевел взгляд на ближнюю руку, небрежно свисающую с ложа, и понял, что не с его жалкими силенками тягаться с таким противником — мощи в ней содержалось гораздо больше, чем во всем его никчемном существе.

"Да он меня, как таракана, прихлопнет!" — скользнула подлая мысль.

— И не тебя одного, — сказал вдруг Олекса. — Из нынешних — почти любого. А кого сразу не выйдет, все одно — недолго провозится! Но я-то еще жив, Велес! И Святогор ждет! И Варуна. И Белый Старец!

В голосе богатыря не было ненависти, в нем звучало непонятное Ярославу сочувствие и вызов, исполненный грусти. От тихого голоса старого богатыря зеленые полосы свечения задвигались по залу в медленном танце, то расплываясь по сторонам, то свиваясь над Спящим в змеиный клубок.

— Вот, — сказал Олекса Попович. — Вот пришел и еще один знаменитый противоборец Тьмы. Кровь Святогорова племени стучит в его жилах, испытай его, витязь!

Он взглянул на Ярослава и подтолкнул внутрь комнаты. Ярослав сделал несколько шагов, не отрывая глаз от распластанного тела. Со всех сторон зала зазмеились к ложу зеленые ленты, скручиваясь в огромный сияющий шар. В следующее мгнСвение волна физически непереносимого ужаса обрушилась на дерзкого пришельца, смяла защитные порядки его психологического настроя, отбросила к стене, размазала по шероховатой поверхности горячего камня.

Ничего не осталось в душе Ярослава, каждую клеточку его существа до краев заполнило желанием смерти. Вечный Мрак уже казался ему, нет, не бедствием даже, а просто досадной неприятностью. Он тосковал, он вожделел небытия с неутолимой страстью однолюба. И лишь какая-то подспудная темная злоба раздражала стремление к Отходу, мешала окунуться в блаженство вечного бесчувствия. Сгинь! Сгинь!

Веки Спящего дрогнули. Поток обморочной жути смел нахального человека с края бесконечно прекрасной бездны, доверчиво открытой страждущему, ноги до самого пояса ощутили восхитительный холод ее. Но ненавистный "червячок", прочно засевший где-то в груди, не позволил Ярославу окунуться в сладостный Океан Вечности. Утомленный, взбешенный несносной задержкой, он закрыл глаза, на ощупь отыскивая "занозу"...

Перед мысленным взором несчастного встало свирепое лицо Чаупьи. Черные кудри взбиты неистовым ветром. На обнаженной шее — оберег в зеленом огне изумруда. Дикие желтые глазищи полыхают безумным гневом. Оскаленный жемчуг крупных зубов — в рамке коричневых губ. По обнаженному торсу судорожно перекатываются желваки бронзовых мышц. Кто узнал бы скромного преподавателя биохимии в этом бестрепетном воине, достойном потомке Арьюны?

Рядом с Магистром — до боли знакомые черты ирландского ведуна. На узком румяном лице — беззаботный азарт фаталиста. Синими алмазами сверкают зоркие очи. Волосы факел, колеблемый ураганом. В квадратном вырезе алой рубахи — синий сапфир, рассыпающий яркие искры.

Впереди профили двух исполинов. Смоляное лицо Годо исполнено мрачным спокойствием. Лишь узкие ноздри горбатого носа вдыхают воздух со свистом, да кривятся толстые губы. На обнаженных плечах — гранатовые браслеты. Короткие пружины кудрей играют на лбу. В руке громада щита, заостренного с двух сторон.

У Света щит римского образца. Кожаная безрукавка топорщится от вздувшихся мышц. Синие вены на шее точно бельевые веревки. На цепочке — кровавый опал. Серое око медленно наливается кровью — берсеркер почуял забаву.

Позади горячее дыхание Стойчо. Час настал, и ведун не отступит. Когда нечисть прет напролом, ее сила разбивается о бесстрашие славянина. Ни в недрах Земли, ни в безднах Космоса нет ничего, что заставило бы его отступить. А что же рус?

Ярослав вздрогнул и поднял взор. Мальчик, сидящий у него на плече, нетерпеливо заерзал, не сводя глаз с того, что делалось впереди — за щитами. Там, сквозь тесный гористый разлом втекало в узкое лежбище каменистой безжизненной долины несметное воинство Зла. Колдуны и маньяки, чудища восставшего Праха и темные существа запредельных миров всех собрал под тяжелую руку могущественный Велес. И кто посмеет противиться силе его?

За спиной слышался приглушенный гул. Закаменевший Ярослав бросил взгляд за плечо, и сердце его забилось бешеной радостью и отвагой. В разношерстной толпе, скопившейся за Семеркой, мелькнули бесшабашные очи Виктории, решительное лицо Егора Буйкова. Там стояли плечом к плечу отчаюга Сингх и камикадзе Портнов, и Виктор Васильев с кувалдой в волосатой руке, и хмурый шофер Валентин — внук деревенского ведуна, и ослепительная Снежана, и сам Хозяин, и здоровяк Кручина — верный соратник великого атамана Михаилы Черкашенина... И сотни, сотни других, не знакомых ему, но готовых на все...

И все они: молодые и старые, черные и белокожие, большие и низкорослые смотрели на него — пестуна Михаила Козельского... Архангела Михаила.

Ужас все так же леденил его душу. Но пришло и другое свирепая, всепоглощающая жажда борьбы.

— Ну, наконец-то! услышал он ликующий голосок Михаила. — Теперь не сбегут! Вперед, Яра! На Вела! На Велеса!

Ярослав открыл глаза, преодолевая мороку страха, шагнул вперед, до боли сжав пальцы в кулак. Вопль, в котором слышался львиный рев и рычание тигра, всколыхнул высокие своды Усыпальницы Великого Пана:

— Я выйду на тебя, Вел! Прими вызов!

— Да не ори ты так! — сморщился Олекса. — Пожалей наши уши.

Полосы зеленоватого свечения вновь, как ни в чем не бывало, разбрелись по залу. Губы Спящего искривила саркастическая усмешка.

— Ну, пойдем, что ли? — буднично спросил Олекса, но в его голосе Ярослав уловил едва заметную теплоту сопричастности.

— Подожди, старый, — сказал он, утирая мокрое лицо. — Что это было?

— Жуть Велесова. Больше известная как панический ужас. Очень эффективная штучка.

— Да нет. Видение что означает? Я же знаю — ты у нас крутой телепат.

— Ах, это? Ну, скажем, одна из вероятностей развития событий. Как повернется, никто точно не знает. Может быть, так, а может, по-ивановски. Или по-водановски. Поздние веры горазды на предсказания. Вел — Велес — Пан — Баал — Рудра — Балор — Ахриман — так его звали старые люди. Новые зовут Люцифером, Артуром-Медведем, Сатаной. Долина, какую ты видел, у евреев зовется Хор-Маггедо, у греков — Армагеддон, у франков — Маг Твиред.

— Понятно, — сказал Ярослав. — А то, в чем я буду принимать участие, называется Страшным Судом, или, на германский лад, Рагнарек.

— Рагнарек, да, — поправил Олекса. — А дойдет ли дело до суда, это уже от вас зависит! Я же говорю — вероятностей пруд пруди.

Ярослав снова посмотрел на Спящего демона, он и сам чувствовал нечто вроде сонной одури. Может, действительно, не более чем затянувшийся кошмар? Незаметно ущипнул себя за руку... и услышал тяжелый вздох Олексы Поповича:

— Да, хорошо бы!

— Не понимаю я вас, — сказал Ярослав с ожесточением.

— Вот же он — дрыхнет без задних ног. Силы набирается, времечко выжидает. Чего не прихлопнуть-то?

— Лежачего-то? — обомлел Одекса. — Ты эту задумку забудь, паря!

— Он и лежачего не постесняется!

— То — он, — хмуро отрезал богатырь. — А то — мы!

Ярослав с подозрением глянул на боярина Поповича.

— Уж больно ты либерален с нелюдью, воевода! Жалеешь небось?

— Жалею, — твердо сказал Олекса. — Я сам витязь, и знаю, каково оно битым быть. Сколько веков прошло, а как вспомню, что за Бориса не рассчитался, сердце огнем палит!

— Всю планету под удар подставить — хороша плата за гонор!

— Ты ведун, Яра, — сказал Олекса, покачав Годовой. — Тебе не понять. А я — витязь. Я знаю, ради мести Земли не жаль!

— То-то на Армагеддоне тебя не видно было, — проворчал ведун.

— И напрасно, но будем надеяться, что привиделся тебе вариант, близкий к худшему. Уж я постараюсь не допустить никакого там Рагнарека!

Абдарат со Степаном, в ожидании исхода главного Испытания, играли в шахматы. Судя по довольной ухмылке младшего волхва, он определенно выигрывал.

— Что такое эта твоя староиндийская оборона супро—

тив волжского казака? — глумился он над несчастным

кшатрием, залихватски посвистывая. — Мы ребята не—

простые, мы Астрахань на пику брали!

— Да, да, конечно! — обидчиво огрызался профессор истории. — Думаешь, я не вижу, как ты мне на интеллектуальный центр помехи проецируешь? Жулик!

— Жулик, гулик, Гуляй-Поле, любо, братцы, жить... я тебе и говорю — мы, казаки, народ развеселый. А может, я по матушке Каспаров?

— А по батюшке Вор Багдадский?

— Не, профессор, тут ты не прав. Прецедент существует, стало быть, все по правилам. Это тебе любой юрист подтвердит. А батюшка мой рыболовством на жисть зарабатывал. Кто знает, может, от него не только волжские Кручины, но и заморские Фишеры род ведут? Ну, Олекса? Что я тебе говорил? У меня глаз — алмаз...

— И голова — кремень, — охотно подтвердил Олекса. — Для геологического бура весьма пригодная. Особливо ежели глазами вперед пустить.

— Видели его? — оживился Абдарат, воспользовавшись моментом, чтобы прекратить игру, и крепко пожимая руку Ярославу.

Ярослав кивнул и одним махом опорожнил свой кубок.

— Ну все, — сказал он, с грохотом ставя посудину на стол и усаживаясь. — С Вишну по-вашему, по-индусски, знаком, с Шивой повидался. Теперь очередь за последним членом Тримурти. Как его по-нашему, воевода?

— Отец, — откликнулся Попович. — Некоторые, правда, Сам называют.

Вино, смешанное с амритой, растекалось по жилочкам, выдавливая остатки ужаса, засевшего в теле малокалиберным "бекасином".

— А существует ли он вообще?

— Считается аксиомой, — спокойно сказал Олекса. — Да ты кури, Яра, вижу ведь — невтерпеж. А ты, Степка, не лезь!

— Не очень-то и хотелось, — буркнул Кручина.

— Для вас, отшельников, может, и аксиома. — Ярослав жадно затянулся щекочущим дымком. Сварог, например, не столь категоричен.

— У него дел невпроворот. Он один, а миров — и не счесть.

— Вам, домоседам, виднее, согласился Ярослав.

— Говорят, в Индии отшельники в горы уходят, чтобы мыслить без спешки. В Китае истину постигают методом мордобоя. Евреи — дискутируют. Вы, как погляжу, в мордобое большие специалисты. По-китайски не пробовали аксиому доказать?

— Балда ты, Яра! — беззлобно отозвался Попович. — В здешних местах истины другим путем находили. Методом погружения в монотонную механическую работу. Другие народы, о присутствующих умолчу, поиски истины ведут ради чисто утилитарных целей. Еврейский мудрец и в суде хорош. Китаец на ринге, в разведке, в армии. Индус — на кафедре. А наш мудрец в реальной жизни абсолютно бесполезен. Его истина интересует, а не применение ее.

— Ага, — сказал Ярослав. — Очень сильно понятно. Спасибо большое. Я вот что хотел прояснить перед уходом: насколько велика вероятность пробуждения Вела в наши дни?

Волхвы переглянулись. Степан ожесточенно поскреб косматый затылок раскрытой пятерней.

— Вероятнее некуда, Яра, сказал он со вздохом, от которого бокалы зашатались. — Что такое лазеры с ядерной накачкой, объяснять вам, думаю, надобности нет? Люди вплотную подобрались к опасной черте. Еще шажок-другой, и все полетит кверху тормашками. Жди нас тогда с Мишуткою в гости.

— А Белый Старец?

— Кто знает, на что он способен, — хмуро ответил Олекса Попович. Прежде был он могущественным ведуном, сильнейшим из всех, исключая Всеобщего. А ныне... Лет триста не виделись, сам понимаешь.

— Кто он вообще?

— Этого никто не знает, Яра. Иной раз подумывается, что и сам он того не ведает. Я с Повидом говорил на эту тему немало... Есть предположение, будто Белый Старец — земное воплощение Отца, но... — И Олекса развел руками, давая понять, что догадка так и осталась в стадии гипотезы. — Его не разберешь, говорит мало, больше молчит.

Все помолчали, цедя сквозь зубы чудесный напиток и переваривая услышанное. Разговаривать не хотелось, голова распухала от впечатлений. Под воздействием вина пещера казалась довольно уютным пристанищем, но переселиться сюда Ярослав не согласился бы ни за какие коврижки.

— Никто и не заставляет, — ухмыльнулся Степан, отрываясь от кубка. — Пещера зовет лишь тех, кто ей нужен. Волхв и ведун — понятия разные.

— Это верно, — согласился Ярослав. На часок-другой забежать любопытно. А так, представишь — тоска лютая.

Степан коротко хохотнул и подмигнул своему напарнику.

— Покажи ему, старшой, пущай подивится.

Скрывая лукавую усмешку в завитушках седых усищ, Олекса что-то прошептал слитной неразборчивой скороговоркой. Алым огоньком засветился яхонт на руке старого богатыря... В то же мгновение гладкая противоположная стена вдруг стада прозрачной... Патрик О'Халлаган лежал на диване, голову его венчали объемистые наушники, в зубах торчала тлеющая сигарета, а на журнальном столике рядом с фотографией Виктории валялись бутылки с яркой этикеткой и остатками коричневатой жидкости внутри. На бледном лице ирландского ведуна рыжели обычно незаметные маковые зерна веснушек, и по этой неестественной бледности Ярослав понял, что друг его не просто пьян, а пьян мертвецки.

— И так кажен божий день, — сказал Олекса. — Вторая неделя пошла. Здорово его ваша краля согнула! Зверь-девка!

Ярослав не произнес ни слова, но одного взгляда на его перекосившееся лицо было достаточно, чтобы все стало понятно.

— Ладно, забудь, — вздохнул Попович и что-то шепнул, гася экран.

И тут Ярослава будто шилом в бок саданули:

— Сидите тут! — заорал он в неудержимом бешенстве. — За людьми подглядываете, зубы мне заговариваете, сволочи! А кто скажет, что с Велом делать, когда проснется?! А?! Кто скажет, чего от него ожидать, к чему готовиться, как с нашими единомышленниками связь наладить?! Молчите?! Пошли отсюда, Абдарат! Пошли, не время сидеть, не время лясы точить, время думать, решать и действовать!

Волхвы молча поднялись с сидений, двинулись к выходу. Гости поплелись следом. Точнее сказать, плелся один Абдарат, Ярослав же выступал с гордой заносчивостью одногорбового верблюда. Иди двугорбого — кому как нравится.

— Знаете, Ярослав, — тихонько сказал ему профессор Сингх, — не мне, конечно, лезть в советчики такому человеку, как вы, но ей-богу, с нашей стороны, хлопнуть дверьми напоследок — не самый достойный вариант.

— А подглядывать за сорвавшимся человеком — это можно? Да? В Патрике не розовая водичка по жилам струится — гремучая ртуть пульсирует. Посмотришь со стороны — твердый, как бриллиант. А под оболочкой — динамит под завязку. Оттого и оболочка алмазная, чтобы искру не впустить. А эти — сидят, судачат, хихикают; волхвы, мать их вятскую так! Следят: как он там? Совсем поджарился? Или еще кусочек неподрумяненным остался? Да не надо глаз отводить, профессор! Знаю, о чем подумали, про то и речь веду. Для меня Вика — эклер с горчицей. Целиком не съешь — то слюнки текут, то во рту сохнет. Маршаку я ни на кого не променяю, но и перед Викторией себя виноватым чувствую. Вы думаете, они не знают? Знают, заразы! Патрик для меня меч ковал, он мне — побратим кровный, я за него кому хошь глотку перегрызу! А поглядел, как он там корчится, и вроде опять же я — причина. Ведь знаю же, что ни сном, ни духом, а по всему выходит — виновен. Да что я, в конце концов, железный, что-ли — всю тяжесть мира на себе волочь?!

Странное дело: безобразной животины нигде видать не было, гроты и коридоры были абсолютно пусты.

— Слабосистемная сущность, — предположил Сингх.

Ярослав пренебрежительно пожал плечами: может, и так. А может, просто в стену впечаталась на манер домового. До нее ли бедолаге сейчас! Он был зол на весь Свет, на всю Тьму, и на себя в первую очередь! Что за дурацкий характер — каждую беду сквозь себя пропускать! Сейчас ему было жалко еще и волхвов. Он уже готов был их понять и простить: попробуй, посиди тыщу лет в каменной гробнице! Озвереешь тут...

Однако волхвы, судя по всему, не особо нуждались в его всепрощении. Они довели посетителей до крапивных зарослей.

— Понадобишься — известим, — буркнул Алеша Попович и ушел, не прощаясь.

— А я, пожалуй, воздухом подышу, — пропел ему в спину бывший атаман волжской вольницы, но едва старый богатырь скрылся за поворотом, нахальные посетители увидели перед собой нового Кручину — сурового боевого вождя, предводителя буйного казачьего круга. Его огненный взор пронзил Ярослава насквозь.

— Ты на кого голос повысил, свинья недоразвитая? — спросил он негромко, но от того еще более свирепо. — Героишко из мультяшки! Олекса с семнадцати лет по лезвию битвы гуляет, как ты по асфальту. Ты кем себя возомнил, щенок лопоухий?! Кого судить взялся? Его? Да он один всего вашего блошиного сообщества стоит! Пока вы там девку делите, он каждый миг Срок сторожит. Ему первому Пана на бой брать, а чем это для него закончится, каждому ясно. В день, когда Повида в последний путь обряжали, кудри его червоным золотом отливали. А к новому утру седым проснулся. Ты вон трое суток под топором походил и уже пятачок свой к солнышку задираешь. Олекса — четыреста лет казнь принимает! У тебя-то пусть мизер, но — шанс, а он — обреченный! Смертник! Твое счастье, мальчишка, что тронуть тебя не могу, что нужен ты научил бы вежеству по полной программе! По своей воле, нешто, за миром приглядываем? А? Надо — смотрим. И не тебе указывать, кого и когда зелен еще!

— Вы простите его, атаман, — попросил профессор Сингх. — Слишком много всего сразу свалилось. В двадцать-то лет...

— В двадцать один, — хмуро поправил индуса Кручина.

— Я в его годы уже есаулил.

Ярослав молчал. Да и что тут скажешь?

— А его в его годы Усыпальница позвала, — сказал Сингх. — Вам не кажется, что это несколько равнозначно?

— Не порть нам парня! — по сумрачной роже Степана скользнула мимолетная улыбка. — Он и так, будто индюк, надутый. Еще лопнет, пожалуй! А ну, давай сигарету за обиду старшого! Четыреста лет не куривши — ухи, как у элефанта, распухли!

Ярослав с готовностью потянул из кармана пачку...

— Одну — в запас! — сказал нахальный Степан, припадая к огоньку зажигалки и блаженно выстреливая в воздух гигантский клуб дыма. — А-ах! Теперь слушай сюда, Яра. Мы тут голову и так, и сяк ломали, на двести раз все возможные варианты просчитывали, только Велес на то он и Велес, что великий. И в выдумке да коварстве ни мне, ни Олексе за ним не угнаться. Мы не ведуны. Мы — волхвы. Нам что передали, то и мы передаем. Выдумывать новое — это по вашей, ведовской части. Но что смогли, то смогли, недаром во все стороны своим телевизором зыркали. Есть человек на Вела, оружия — нет. Свен ваш — кузнец, былинным впору. Но для меча ли, кинжала ли особый металл нужен — в шести величайших реках по году выдержанный. Что не истлеет — в дело. Этого мало, нужен особый спец по заговорам. Вот список, — Кручина забрался в карман шароваров почти по локоть, подал Ярославу кусок оберточной бумаги с несколькими рядами криво нацарапанных слов. — Испытайте каждого, пока железо томится, нужного вслух не называйте. Рыба ли, птица или червячок проползающий слово услышит — Велу тут же известно станет. Едва он проснется, прикрыть надо будет спеца всей мощью Семерки. На исходе — второй реестр, люди, известные ведунам крупных регионов различных стран. Наладьте контакты, чтоб всех в неделю собрать, когда Срок придет. Не богато, знаю, но другого ничего нет.

Ярослав готов был провалиться в самые тартарары; на худой случай, сгореть в пепел. Правда, сущая правда — свинья он! Самая настоящая — и нос пятачком!

— Ты прости меня, атаман! — вымолвил тихо. — И Олексе скажи — каюсь и прощенья прошу.

— Да ладно тебе! — отмахнулся отходчивый казачина. — апосля сочтемся. Свои люди: ты — рус, мы — русские.

— А я кто? — то ли в шутку, то ли всерьез обиделся профессор Сингх.

— Кто-кто... а тоже русский, — утешил его Кручина. — Из тех, что за коровами по степи бегали. Из шустрых короче. У кого волос солнышком отдает, а око — царством варуновым — все русские! Запамятовал вот: "рус" по-вашенски — это что?

— Красный.

— А по-нашенски — река. Здесь на Волге — всем корень: и солнышку, и воде! Привет Хозяину!

На перевале гости обернулись в последний раз. Степан стоял, закинув руки за голову, пялясь в высокое снежное небо. Пунцовая рубаха реяла на ветру победным стягом. Не парадной хоругвью, что выносят пред светлые очи начального люда, а истинным знаменем — истертым в невзгодах — в круг которого сползаются воедино оставшиеся в живых победители.

— Гуд бай, атаман! — грустно сказал профессор Сингх — кшатрий из рода Сарсланов. — Добрых нам всем покупок!

Под звездами медленно сгущался зародыш утра. Ночь легкой поземкой взбивала перины сугробов, готовясь отойти ко сну. Искрящийся пух этой дивной постели ускользающим от глаз движением стирал со света синюю узкоколейку лыжни...

У красно-лилового костра метались черные тени — это счастливый, захлебывающийся Эдуард подкреплял свой рассказ размашистой жестикуляцией беглого каторжника. Ярослав с попутчиком скромно пристроились сбоку.

— Это вообще! — тараторил Портнов. — Это... это — фантастика! Две минуты всего — и свободен! Свободен! Ярик, слушай, Ярик! Ты не поверишь: он просто велел ей искать другого суженого! Просто велел — и все! Но это надо было слышать!

Ярослав улыбнулся: уж кому-кому, а ему-то было прекрасно известно, как Хозяин умеет приказывать! Виктория, обнимая Снежану за талию, коротко поежилась.

Владимир, посмеиваясь, взглядом ворошил Годовешки. Снежана толкнула его рукавичкой в плечо. Профессор Сингх озадаченно переводил взгляд с одного на другого: недомолвки, словно обрывки птичьих сетей, колыхались в синем эфире.

— Как там? — тихо спросил Владимир, не отводя взгляда от приплясывающих угольков.

— Сумрачно, — сказал Ярослав. — Спящие спят, бдящие бдят, гостей — изводят.

— Что им от тебя понадобилось?

— Знаешь, почему Святогора Земля не держит? — спросил в ответ Ярослав.

— В каком смысле?

Ярослав нагнулся и протянул зябнущие ладони к разгорающемуся пламени. От костра веяло сухим уютом, пальцы покалывало, Виктория смотрела на него со смутной тревогой.

— Ты рябину на коньяке давно настаиваешь? — спросил Ярослав.

— С год.

— Тогда ясно, — улыбнулся ведун. Если на дуб Небо положить, он провалится. Рябина на коньяке для меня — самый подходящий образ.

Хозяин присвистнул. Эдик замолчал. Все, как по команде, уставились на Ярослава.

— Тебе лучше бы помириться с Патриком, — сказал он Виктории. — Да поскорей.

— Я не понимаю... — едва слышно проговорила девушка, опуская глаза под смертельно-холодным взглядом однокурсника.

— Мне чужая ноша сейчас ни к чему. Дай бог свою вынести! Послезавтра О'Халлаган обязан быть в норме. Делай, что хочешь, но ирландца мне обеспечь!

Неловкую тишину вспугнул нежданный крик филина.

— Что это с ним? — удивилась Снежана, взглядывая на часы.

— Спать пора, — хмуро ответил Хозяин.

На залитом кровью снегу валялись огромные растерзанные тела. Копье, зажатое в посиневшее кулаке Святогора, обгорело до половины. Обезглавленное тело Алеши восково светилось сквозь дуршлаг рубахи, прожженной каплями расплавленного булата, пальцы намертво впаялись в аршинную рукоять кладенца — единственное, что осталось от грозного оружия. Подножие холма пестрило валунами и кусками камня с рваными краями, вершина осела, обнажив острые свежие сколы.

Толпа, сгрудившаяся вокруг арены титанического побоища, на секунду расступилась, пропуская вперед участкового милиционера и председателя местного кооператива.

— Ну, что там? — ожесточенно выкрикнул Валентин.

— Велено ничего не трогать, — буркнул председатель. — Сказали — некогда пока. В Клятвино черт знает что творится, милиция с ног сбилась.

— А им-то что же? До весны тут стынуть? — по-дурному заголосили бабы. — Неужели следователя какого ни на есть прислать нельзя? Если не из Клятвино, так с Самары!

— В Самаре заваруха еще круче, — сказал участковый. — И в Саратове, и в Казани... Везде... Люди исчезают, дома рушатся, земля проваливается... В Ульяновске мост-убийца на части рассыпался. Да как рассыпался! Мужики метрах в ста над лунками сидели — обломки по льду, как по бетону, до них катились. Четверых в дно вбило... пятому — ноги по самые колени обрезало! Железка от нас до Самары дыбом встала, вся в клочья изодрана, два поезда, что в пути были, в лепешку измяты. В Ечакле крысы на сельсовет напали, перекусали всех, кто там находился... Фельдшер говорит чума. По Волгограду волки гривастые средь бела дня бегают, на людей кидаются. В Пензе стрелковый батальон в полном составе настоящий террор устроил. Ввели полк ВВ... Так те к сдуревшим через час перекинулись... Напасть — да и только! Светопреставление!

Толпа слушала милиционера в странном оцепенении, задние ряды потихоньку, как-то незаметно истаивали. От Валентина постепенно отступали соседи, а где-то в стороне четверо мужиков ловко, метко, с молчаливым остервенением били одного из каменщиков, строивших Хозяину дом.

"Это приблудный виноват. Приблудный... Приблудный..." — пошел осторожный шепоток. Ярослав уже знал, что будет дальше. Он уже видел, как факельная река заполонила рощу, поджигая все вокруг...

Он проснулся, корчась от ненависти и ужаса. Хозяин стоял в проеме двери, глядя на Ярослава невидимыми в темноте, но ощутимо пронизывающими зрачками.

— Что? — спросил Ярослав.

— Не знаю, — голос Владимира был хрипл и надсажен. — Стоит глаза закрыть — кошмар за кошмаром. Да такие злючие!

— Жгут?

— Жгут, — прохрипел Хозяин. — И остановить не могу.

— Худо, — отметил ведун, поднимаясь с постели и натягивая трико. — А ты говоришь — "сопли утру".

Малиновые клинья рассветных лучей ширяли в глаза напоминанием о вещем сне. Вздрагивая от пронизывающих порывов сырого сквозаря, Ярослав с трудом достиг могилы забытого безымянного воина и снял лыжи, погрузившись в снег до самой разножки.

От ступней, вверх по икрам и бедрам, поползло мягкое, едва ощутимое тепло, наливая все зябкое существо юного ведуна неизъяснимым предчувствием гигантской созидательной силы. Сосредоточившись на этом восхитительном предвидении, Ярослав отключился от всего постороннего мира. Только он, только он, да изнемогающая от тяжкого бремени великая Мать-Земля.

Он не видел задумчивого лица древнего старика, взиравшего на него с вершины ближайшего холма. Он не замечал, как возле самого истока Чердана сгустилось розовое облачко магического тумана, скрывающего возникнСвение из вод ладьи их повелителя Луга — Варуны.

Горячие потоки немыслимой силы пятихвостной нагайкой врезались в волны эфира. Хозяин, присевший в горнице возле камина, подпрыгнул в кресле и опрокинулся на пол. В руках Годо лопнул травильный канат, сеть с яростно упирающимся крокодилом плюхнулась обратно в болото.

Свен с хрустом обломил супернадежный гаечный ключ. Патрик, вскрикнув, выронил только что распечатанную бутылку. Стойчо в постели подбросило так, что заботливая Цветанка выплеснула на него пузырек с дорогушей французской микстурой. Стальная миддиардопалая лапа сгребла развеянное по миру сознание медитирующего Чаупьи и одним кувалдообразным шлепком вогнала его в оставленную плоть.

Ярослав назвал пароль и объявил незамедлительность встречи.

ЭПИЛОГ

Над Островом, пронзительно вереща, реяли странные птицы с длинными треугольными клювами, черные, будто вороны.

— Вороны и есть, — сказал Стойчо, прицеливаясь пальцем в наиболее крупную особь. — Патрик, передай этим шпионам, что с болгарами шутки плохи!

Ирландский ведун крепко протер ладонью опухшее после запоя лицо, подумал, поморщился и вдруг издал оглушительный хриплый грай, от которого даже у Ярослава мурашки по спине пробежали. Птицы, примолкнув, прыснули прочь.

— Рифейские вороны — мудрые птицы, — отметил Свен, вскрывая банку "гиннесса" и сдувая густую, плотную, будто поролон, пену.

— Это точно, подтвердил Годо. — Очень мудрые. Мы теперь их не видим, но у них-то глаза втрое зорче.

Патрик улыбнулся и прошептал несколько неразборчивых фраз. Потом, подняв лицо к небу, произнес четко и ясно:

— Если через восемь гар-р-г-р почувствую хоть одного всю стаю кр-кр-к чертовой матери! Видите меня? Начинаю отсчет!

— Вот что значит иметь собственного полиглота! — удовлетворенно возгласил болгарин, обращаясь к Ярославу. — С кем хошь дочирикается. Люблю друидов!

— Я тоже, отозвался Патрик — Я с ними частенько беседую. Иногда даже с некоторой пользой для дела.

Тихие сумерки собирались на Серединном море. Синие бугорки волн лениво плюхались о камень Острова, подгоняемые ласковой ладонью едва ощутимого ветерка. Закатные лучи солнца бросали красные отблики на нерукотворную статую Тойво, на цепочку Илчина.

Ярослав стянул свитер и, отдуваясь, бросил его рядом с собой. "Ну и жарища! Что делать-то будем, Магистр?!"

Чаупья, наконец, оторвался от списка, составленного волхвами, его глазищи рассеянно пробежались по лицам Шестерки.

— Судя по всему, — сказал Чаупья, — события развиваются по версии Богослава. И Вишну на этот раз нам не помощник.

— Это и без тебя ясно, — хмыкнул Стойчо и полез в карман за платком. Грипп, терзавший его почти что неделю, похоже, отстал, оставив на память сильнейший насморк — старинное проклятье болгарских ведунов.

Свен старательно растер подошвой затаившегося под камнем жука. Года, отлепившись от банки с пивом, послал длинную синюю искру в осьминога, высунувшегося из воды.

— Волхвы составили вполне приемлемый план действий, я так считаю, — сказал Чаупья. — Святогор и Алеша Вела без боя не выпустят. Может, подсобить им? Задавить напасть на корню?

Стойчо шумно высморкался в платок:

— Если все развивается в рамках пророчества Иоанна, — поведал сумрачно, — готов спорить, что оружие мы отсевать не успеем.

— Тем больше причин не сидеть сложа руки, — сказал Свен. — Надо поторапливаться. Ты, Чаупья, сразу по возвращении заложи в Ганг один из железных метеоритов; самый тяжелый из тех, что храните у себя. Нужно рассчитывать на поковку, как минимум, двух клинков.

— Не помешает. Хорошо бы устроить закладку поблизости от храма Брахмы. И не мешкая браться за наведение контактов с теми, кто в списках.

— Правильно, — поддержал Года. — Мы с Чаупьей берем на себя организацию конференции ведунов общего профиля. Патрик и Свен пусть займутся специалистами по кузнечному наговору. Ты, Стойчо, пригляди за Ярославом. Чуть что-ты ближе всех.

— А я? — спросил Ярослав. Было немного обидно от того, что за ним снова присматривают. Или он совсем несмышленыш? И это после всего, что было?!

— А ты, братушка, уже при деле, — заявил ехидный Стоян. Да еще при самом опасном. На кого Велес кинется в первую очередь? Как полагаешь, а? Держи связь со Стояном Боровым, братушка, может, и выкрутишься. Глядите на этого храбреца, добрые люди, аж посинел весь!

Ярослав молча швырнул в нахала шаровой молнией величиной с добрый двухпудовый, но болгарин с небрежностью мастера пустил ее над годовой по кругу.

— Прекратить! — рявкнул внезапно разъярившийся Магистр. Я гляжу, вы совсем ополоумели! Нашли время шутки шутить!

— Прошу прощения, — буркнул Ярослав.

— Извини, мастер — улыбнулся Стоян.

— Перед ним, Чаупья ткнул пальцем в направлении ведуна русов, и в движении этом сквозило величие поистине царское.

— Не сердись, братушка, — попросил Стойчо и подмигнул. Сердиться на него было практически невозможно. Долго, во всяком случае.

— Обеспечишь нам убежище для проведения конференции, — распорядился Чаупья. — Общий выход на связь каждый четверг. Яро, за тобой ведуны Союза. Свен, отвечаешь за Западную и Центральную Европу. Восточная Европа и Передний Восток за тобой, доблестный преемник сопливого Радомила. Ты, Патрик, займешься Америками. Ты, Года, прочешешь Африку и Австралию. Остальное беру на себя! Кто сказал: "Смотри, не надорвись?!"

Не такой, совсем не такой представляли они в июне будущую свою встречу: думали, после Вселенской Беды все наладится мало-помалу. Ан нет! Из огня да на адскую сковородку. Что ты будешь делать?! Ни минуты покоя! Ни выпить, ни поболтать по-людски... Дела, дела, новые заботы, новые хлопоты...

Глядя на совершенно одинаковые ладьи, уносящие прочь шведа, болгарина и дагона, Ярослав неожиданно поймал себя на мысли, что ему-то еще повезло несказанно. У него есть Григорий, есть Буйков, Валентин и Снежана с Владимиром, Эдька Портнов — несостоявшийся зять Водяного. Он просто богач по сравнению с побратимами, у которых, помимо братства, нет никого. Острое чувство жалости полоснуло его прямо по сердцу.

— Слушай, ты, соблазнитель советских гражданок! — сказал он, перехватив руку чародействующего О'Халдагана. — Я все тебя спросить хочу, ты долго еще девчонке мозги пудрить намереваешься?!

— Отстань, липучка, — отозвался ирландец. — Без сватов разберемся.

— Ну-ну, — пообещал Ярослав, вызывающе усмехаясь. — Смотри, не прохлопай сокровище. Уведут.

— Это кто же такой смелый?! — Патрик вздернул подбородок, колючий, как еж в сильный ветер.

— Храбрецов хватает с избытком, — Ярослав улыбнулся еще шире. — Нам невест не впервой умыкать под венец. Ничего не попишешь. Особенность российского менталитета.

Чаупья из деликатности отодвинулся подальше.

— Она первая начала, — сказал Патрик.

— Не сомневаюсь.

— Ну скажи ты мне: на кой ляд ей сдался это журфак? — начиная заводиться, спросил Патрик. — Или я семью прокормить не сумею?

— Думаешь Велеса одной левой сделать? — охолодил его Ярослав. — Или в стороне отсидеться надумал? А? Не слышу! — Он взял его за грудки, властной рукой притянул к себе лоб в лоб. — К послезавтра чтоб я эту дуреху зареванной больше не видел! Усек, кельтская твоя морда?!

— Как же, заревет она, жди, дожидайся! — фыркнул ирландец. — Это Вика-то?

— Она самая, — заверил его русский ведун, и глазом не моргнув.

Патрик заколебался, попробовал проникнуть в мысли побратима, но Ярослав поставил блок, глухой, как печная заслонка.

— Ладно, — сказал Патрик, безнадежно махнув рукой. — Раз так... Да отцепись ты, машина вязальная! Чаупья, готовься, сейчас тебя отправим.

Магистр подошел поближе.

— Нам надо поговорить, — сообщил ирландцу. — И тебе слышать не обязательно, сойди-ка с Волны.

Ярослав приготовился к самому худшему, но при первых же словах Чаупьи только глазами захлопал:

— Ты хотя б знаешь, дурило, что в истории ведовства не было случая, когда б сознание, рассеянное в волнах нирваны, удалось собрать чужой волей? Даже учитывая нашу общую связь, ты совершил невозможное, Яро. Понял меня? Ни Тойво, ни Дуайн, ни Венояр Странник не мечтали о подобном.

— И что? — еще больше встревожился Ярослав.

— Ты не подчинился Риши Хозяину. Ты нашел Талисман Мира. Тебя позвала Усыпальница Вела. Не меня, не Годо, не Стояна... Кто ты, Яро?

— Ну ты даешь, Мастер, — вздохнул Ярослав, с изумлением качая башкой. — Нашел кого спрашивать! Я ж перед тобой — прозрачнее стеклышка.

— То-то и оно, что воздушно-прозрачен. Ничего не видать, пока ветер не дунет. Это Илчин тебя сразу понял, но их ведовство для нас — непролазные дебри. Помню, Умо вслух пожалел, что среди русов ведуна поопытней не нашлось. Илчин трубочку изо рта вынул, да и говорит: "Когда Тьмой Свет заволакивает, сильный не тот, кто силен, а кто назначен". Долго допытывались у него, что эти слова означают, да так ничего и не добились мол, умным да опытным и так должно быть понятно.

Ярослав понял, но ничего не сказал: ему от того станет не легче, а Чаупья, глядишь, и обидится.

— Как бы там ни было, — сказал Чаупья, — а прогрессируешь ты на удивление быстро. Не знаю, что тебе и посоветовать. Да и нужно ли. Не исключено, что советы наши ничего, кроме вреда, тебе отныне не принесут. Думай сам, Яро. Думай и решай. Спрос будет с тебя. Ну, до скорого! — он протянул Ярославу темную жилистую ладонь, твердую, как слиток меди. — Эй, Патрик, где мой белый пароход?

Когда последняя ладья, принявшая на себя двух младших ведунов, вышла из узкой трещины шхера, солнце уже зашло. Ярослав и О'Халаган сидел на веслах, молчаливый Луг-Варуна правил шнеку, безучастно скользя взглядом поверх их Годов. Вперед. Только вперед.