вавилон 5

лихорадочно размышлял о том, как бы нам поговорить... более откровенно.

Все-таки, мне нужно было кое-что им сообщить.

— Хотелось бы произнести тост за вас, но мне нечего выпить. У вас не

найдется немножко бревари, господин президент? Может, вы захватили во фляге

чуточку этого прекрасного земного виски?

— Нет, — ответил Шеридан, — так как алкоголь опасен для минбарцев, я

решил оставить все свои запасы на "Вавилоне 5".

Тут я вспомнил об этом и укорил себя за забывчивость. Ленньер как-то

говорил мне о том, что алкоголь вызывает у минбарцев приступ необузданной

ярости. Глупо. Как глупо, что я забыл про это. Теперь не было возможности

достаточно... расслабиться для того, чтобы приступить к более откровенному

разговору.

Я со слабой надеждой спросил:

— Уверен, что у вас здесь есть хоть немножко...

— Ни капли, — твердо сказал Шеридан, — Удивлен, что вы не захватили с

собой собственное вино...

Я бросил взгляд на свое плечо и почувствовал слабую тревогу.

— Мои союзники больше не позволяют мне такого удовольствия. Полагаю,

они считают, что я и без этого достаточно опасен. Не хотят усугублять

положение.

Мы молча принялись за еду, а потом я почувствовал легкую дурноту,

исходившую от этой проклятой связи. Но сейчас причина тревоги таилась где-то

снаружи. Я поднял глаза и увидел эту причину. На меня смотрела Деленн, и ее

глаза сузились, будто она заметила то, что не могла... конечно же, она не

должна была... то, что ей было не позволено видеть. И пока что я..."

Сенна, смутившись, прекратила читать. Что бы это могло быть? Что такое

"заметила" Деленн, что она не должна была видеть? Сенна могла только

предположить, что Деленн интуитивно догадалась, о чем именно думает Лондо.

Он хотел это скрыть, утаить свои цели. И все-таки, он говорил о том, что ему

приходилось "так долго жить среди лжи", и это очень обеспокоило Сенну.

Видимо, Лондо не хотел, чтобы кто-либо стал ему близок. Но его фраза про

"проклятую связь" озадачила ее.

"И пока что я ничего не предпринимал. Возможно... возможно, если она

это заметила, если она знала и понимала... тогда они смогут предпринять

верный шаг, будут осторожны.

И тут в моей голове зазвучал тихий голос, приказывающий мне действовать

без промедления. Это не было выражено словами, просто у меня возникло

ощущение, что мне надо это сделать... как бы меня не мучила за это совесть в

последствии. И я знал, что у меня нет выбора. Совершенно нет выбора..."

Его совесть. Он вступил в какую-то сделку со своей совестью. Возможно,

он должен был сделать что-то, что могло нарушить доверие Шеридана и Деленн.

Сенна была захвачена трагедией происходящего.

"Итак, Деленн, — торопливо произнес я, нарушив ее сосредоточение, и она

пробормотала извинение: — Вы даже не спросили меня о подарке.

— Подарке? — ответила Деленн. Она все еще была ошеломлена этим долгим

взглядом в темные уголки моей жизни, а потом повернулась к Шеридану.

Шеридан, как всегда, вежливый, и, несомненно, старающийся держаться

подальше как от великой Центаврианской Республики, так и от ее не менее

великого императора, произнес:

— Мы действительно не можем...

— О, этот подарок предназначен не вам, — быстро заверил их я. Потом я

хлопнул в ладоши, и вошел один из моих гвардейцев, держа в руках урну. Она

была закрыта белой тканью, что вызвало определенное любопытство, особенно, у

Деленн. Есть несколько общих женских черт во всех расах, и любопытство было

одной из них. Шеридан казалось, был настороже. Конечно, у него был в этом

большой опыт.

Гвардеец поставил урну и вышел, а я широким взмахом руки снял с нее

ткань. Должен признать, что это была весьма представительная урна, по

крайней мере, на посторонний взгляд.

Шеридан поднял ее, и все, что я мог сделать, это подавить дрожь. Я

постарался бодро произнести:

— Существует древняя центаврианская традиция — дарить эту урну

наследнику престола в день его совершеннолетия. Это очень древняя традиция.

— Прекрасно, — сказала Деленн, — Но мы не можем это принять.

На самом деле я бы с радостью согласился с ними. Но вместо этого я

произнес:

— Я настаиваю.

— А разве ее не хватятся на родине? — спросил Шеридан.

Они задавали так много вопросов, так много проклятых вопросов. Это было

их забавной особенностью. Они никогда ничего не принимали просто так,

никогда не верили другим на слово. Они продолжали спрашивать и проверять до

тех пор, пока сами в этом не убедятся.

— Эта традиция мало известна за пределами дворца, — сказал я, — Так как

у меня нет наследников, то после моей смерти, подозреваю, Центарум сделает

все возможное для того, чтобы упразднить титул императора. Раз я являюсь

пережитком прошлого, и если все это устарело, то пусть эта урна окажется в

руках у тех, кто будет этому рад.

Ложь перемешалась с правдой. Я в этом изрядно поднаторел. На самом

деле, не думаю, что императорский титул будет когда-либо упразднен. Уж

слишком много было желающих единолично править на этом месте. Те, кто в

силах убрать императора, сами настойчиво стремились облачиться в белое. Вряд

ли стоит позволять им это.

Но, с другой стороны... Я помнил пророчество. Я знал, что должен стать

императором... по крайней мере, тем..."

Это откровение на мгновение потрясло Сенну. Пророчество? Она читала

книги центаврианских пророчиц. Обычно, эти женщины были признанными

провидицами. Их предсказания были широко известны. Но она не могла вспомнить

ни одного известного пророчества, в котором бы упоминалось о Лондо или о

том, что титул императора когда-либо будет упразднен. Или это было какое-то

личное толкование, сделанное специально для него?

Она надеялась, что следующие его слова прольют свет на то, что же это

было за пророчество. Или на то, где он его получил. Но, когда она

нетерпеливо прочитала их, то испытала слабое разочарование.

"Тут вошел минбарец и что-то прошептал на ухо Деленн. Подозреваю, что

он принадлежал к той же касте, что и Ленньер, потому что у него были такие

же спокойные манеры. Деленн кивнула и поднялась из-за стола.

— Мне нужно отлучиться, — сказала она, — Если вы позволите.

На мгновение я подумал о том, что, возможно, каким-то чудесным образом,

она догадалась. Что она действительно все поняла. Но потом, когда она, не

оглядываясь, вышла из комнаты, я понял, что Деленн осталась в благословенном

неведении.

Шеридан повернулся ко мне лицом. Я надеялся, что он будет продолжать

упорствовать, отговаривая меня от подношения подарка. Но он выбрал этот

ужасный момент для того, чтобы дать мне побыть великодушным.

— Ну, раз я не могу вас отговорить от этого, — произнес он, — ... что

ж, спасибо. Когда я должен?..

Мне почудилось, что слова ядом капали из моего рта.

— Когда вашему ребенку, мальчику или девочке, исполнится шестнадцать

лет, вот тогда вы и вручите ему эту урну.

— Вижу, что ее дно запечатано.

Великий Создатель, от этого человека ничего не ускользнет. Я скрыл свое

волнение, пытаясь придумать подходящее объяснение.

— Да. Как мне сказали, в этой урне содержится вода, взятая из реки,

которая текла около первого императорского дворца около двух тысяч лет

назад.

Он был по настоящему заинтересован, осторожно поставив урну.

Мы поболтали еще немного, но с каждым мгновением я становился все менее

возбужденным, мечтая поскорее убраться отсюда. Я чувствовал, будто стены

сжимались вокруг меня. Мне стало трудно дышать. Я пытался убедить себя в

том, что в этом повинна несколько иная атмосфера Минбара, но мне не удалось

проигнорировать тот факт, что я явственно ощутил приступ паники. Внезапно я

осознал, что если я не уберусь подальше из гостиной, если я не уйду прочь от

урны, то сойду с ума прямо здесь, на этом самом месте. Это место назвали бы

историческим: место, где великий император Лондо Моллари потерял разум,

изнемогая от угрызений совести.

Я стал извиняться перед Шериданом, ссылаясь на важные дела на Приме

Центавра, на то, что там не могут работать без меня. Я старался выглядеть

очень занятым. Я подшутил над этим, заметив, как ужасно неудобно это

благоговейное уважение. В течение всего этого времени мне хотелось просто

поскорей убраться отсюда. Но меня беспокоило то, что это может вызвать

ненужные подозрения.

К счастью, Деленн скоро вернулась. Она, казалось, была расстроена и

огорчена. Она вымученно улыбалась, ее приподнятое настроение моментально

исчезло, но она изо всех сил пыталась вернуться к прежней непринужденной

беседе. Когда мы шли по коридору по направлению к выходу, я уже был в самом

разгаре прощания.

— Вы уверены, что не хотите еще остаться? — спросил Шеридан.

— Нет, мои обязанности очень обременительны, так же, как и ваши, —

произнес я, — Но, полагаю, вам понравилось сидеть и создавать величайшую

империю в истории, не так ли?

Это было хорошее заключительное слово: милое, без комментариев, гладкое

и молчаливое признание неизбежного величия Межзвездного Альянса. Я мог

покинуть их с улыбкой, зная о том, что, по крайней мере, я останусь в их

памяти таким же обаятельным и забавным Лондо, каким был в ранние дни на

"Вавилоне 5", а не той темной и замкнутой личностью, какой я был сейчас.

Мне хотелось уйти без лишних слов... но я не мог заставить себя это

сделать. Мне хотелось так много сказать, возможно, я никогда больше этого не

скажу. Я чувствовал слабое шевеление, мягкое предупреждение, упрек, как

будто кто-то говорил: "Держись на расстоянии. Ты сделал свое дело, искупил

свою вину, а теперь уходи. Просто уйди".

Это еще сильнее побудило меня произнести те слова, которые я сказал с

ужасающей серьезностью:

— Я хочу, чтобы вы все знали одно: поняли и сохранили это в своей

памяти... я хочу, чтобы вы знали, вы — мои друзья и всегда останетесь моими

друзьями, что бы ни случилось. И мне хочется, чтобы вы знали о том, как

много значит для меня этот день, проведенный с вами.

Потом я почувствовал их присутствие. Гвардейцы Дурлы, двое его самых

верных последователей. Очевидно, Дурла чувствовал, сколько времени я проведу

с Шериданом и Деленн, полагаю, эта мысленная связь появилась у него по

причинам, которых он не понимал до конца. Он выделил охранникам какой-то

определенный срок, отправив их на поиски меня, и их появление было вежливым,

но твердым напоминанием о том, кто за мною следит.

Слово "Иди" просочилось в мой мозг, и мне больше не нужно было смотреть

на моих охранников, я и так знал, что они были здесь.

— Кажется, мне пора.

— Понимаю, — сказал Шеридан. Конечно же, на самом деле он ничего не

понимал. Ему казалось, что он понял, но он ничего не понял. Ничего. Держу

пари, что он никогда этого бы не понял.

Это недопонимание только подчеркнули его последние слова, которые он

сказал, прощаясь со мной на поверхности Минбара. Ибо я знал, что если бы нам

довелось в будущем встретиться, то скорей всего, это произошло бы на поле

боя. Мы бы рычали друг на друга с экранов мониторов. Или, если счастье

отвернулось бы от Шеридана, и его бы забросило на Приму Центавра, мы просто

бы встретились как узник и тюремщик. Конечно, в моем случае было непонятно,

кто является тюремщиком, а кто пленником. Я постоянно ощущал, что являюсь

одновременно и тем и другим. Я был тем, кто вершит судьбы миллионов, и я был

тем, чья судьба находится в руках других тюремщиков.

И я знаю, что эта ситуация никогда не повторится. Я никогда не

встречусь с Шериданом в качестве пленника, ибо, если это случится, я уже

буду мертв. Они не оставят меня в живых.

Так что, когда Шеридан произнес свои последние невероятно сардонические

слова, мы мирно беседовали в последний раз.

— Вы всегда будете здесь желанным гостем, Лондо.

— Очень желанным, — эхом отозвалась Деленн.

Знаю, это были хорошие люди. Они заслуживали большего, чем я мог бы им

дать. И все же... я это сделал. Помимо моего собственного ада, на который я

сам себя обрек, в их будущем аду тоже была моя вина. Разве есть на свете

более черная и запятнанная душа, нежели моя?

Мне с трудом удалось выдавить несколько слов.

— Благодарю вас... до свидания.

А потом я ушел, мои гвардейцы последовали за мной, держась по сторонам,

провожая меня на мой корабль. Я подумал о том, что мне так и не удалось

услышать, как Деленн и Шеридан обсуждают Ленньера. Мне бы хотелось услышать

больше. Он был славный малый, этот Ленньер. Мне довелось общаться с ним

некоторое время. Кажется, он был единственным, кто, после общения со мной,

остался незапятнанным и чистым. У него была чистая и добрая душа. И я

завидовал ему из-за этого.

Глядя в иллюминатор крейсера, я смотрел на исчезающий вдали Минбар, а

потом, как обычно, услышал до боли знакомый голос.

— Ты..."

— Ты! Ты! Что ты здесь делаешь?

Сенна, оцепенев, отпрянула назад, ее рука дрогнула и уронила книгу со

стола. Лондо проснулся и с болью смотрел на нее налитыми кровью глазами, в

которых пылала ярость.

— Что ты делаешь? Сколько ты уже прочла? Что ты читала?!

Сенна открыла рот, но ничего не сказала. Лондо так резко вскочил на

ноги, что задел стол, опрокинув его на пол.

Он был не просто разгневан.

Он был в бешенстве.

— Я... я... — наконец, выдавила из себя Сенна.

Лондо схватил книгу и закрыл ее.

— Это личное! Ты не имела права... не имела права ее трогать!

— Я... я думала...

— Ты вообще не думала! Не задумывалась ни на мгновение! Что ты там

вычитала? Я пойму, что ты мне лжешь, так что говори правду!

Она подумала о том, что еще совсем недавно считала, что нисколечко не

боится Лондо. Теперь все изменилось. Ей никогда еще не было так страшно.

— Я читала о... вас, о Шеридане и Деленн. Вы подарили им урну...

— Дальше? — он вцепился в ее плечи и тряхнул, в его глазах появилось

такое смятение... она вспомнила, как, будучи маленькой, глядела на небо, а

ее отец, лорд Рифа, крепко держал ее, и тут налетел штормовой шквал. Темные

облака, увиденные ею тогда, были самой страшной вещью, которую она

когда-либо видела... до тех пор, пока она не заглянула в глаза Лондо

Моллари.

— Что было дальше?!

— Потом вы ушли, чтобы больше никогда не вернуться. И я тоже уйду,

хорошо?! Хорошо?! — и Сенна разрыдалась. Потом она отпрянула от него,

задыхаясь от слез. Она почувствовала дурноту. Сенна бросилась бежать

подальше отсюда, прочь из этой комнаты, и чуть не сбила с ног Дурлу. Он