Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

— Я не знал, что это не ваше платье. Мне просто сообщили, что оно готово, и я велел отправить его вам.

То есть, прекрасная леди Лоу заказала платье заранее? Пребывая в полной уверенности, что свадьбе быть? А когда платье стало не нужно, его просто перешили? Действительно, чего зря ресурс тратить.

И от этого почему-то еще горше.

— Поверьте, Иза, я бы в жизни не рискнул отдать платье одной женщины другой женщине. Помнится, как-то в мастерской перепутали заказы и платье моей матери сшили по меркам леди Аннет. Я вам про нее рассказывал, кажется.

Аллея вывела на поляну с беседкой. Резная, некогда окрашенная в нежно-розовый цвет, она потемнела, но не стала выглядеть хуже.

А за беседкой были качели.

Я тысячу лет не каталась на качелях!

— Скандал вышел знатный, — продолжил Кайя. — Моя мать впервые позволила себе выражаться так, как не подобает выражаться леди. И щеткой для волос в отца швырнула... попала, кстати.

Сильная женщина. Уважаю.

— Если и вам хочется чем-нибудь швырнуть в меня, то я выдержу. Но лучше — закажите себе другое платье.

— Какое захочу?

Я подошла к качелям. Старые, как и все в парке. Но врытые в землю столбы выглядят крепкими, как и цепи, на которых закреплено плетеное сиденье. Вес мой оно выдержало.

— Какое вам будет угодно, — Кайя провел ладонью по цепи, не то проверяя целостность, не то от ржавчины протирая, — но мне бы хотелось, чтобы вы поняли: люди здесь довольно консервативны.

И голые коленки невесты повергнут их в многовековой стресс. Так и быть, пощадим психику местного населения, воздержавшись от экстрима. Я точно знаю, какое платье хочу. Осталось найти того, кто готов его сшить.

— Вы не боитесь высоты? — уточнил Кайя, прежде, чем подтолкнуть качели к зеленому пологу.

— Не боюсь...

Только юбки мешают летать.

У Изольды замечательный смех, громкий и живой. Кайя давно не слышал такого.

Леди улыбались — вежливо, загадочно, томно... сотни и сотни улыбок, значение каждой приходилось разгадывать. И от этого Кайя тоже уставал.

Сейчас отпускало.

Качели устремлялись к небу, чтобы на мгновенье задержаться на высшей точке и упасть вниз. А потом снова вверх... Изольда запрокидывала голову, и темные волосы соприкасались с воротничком. Юбки то опадали, то распускались шелковым цветком:

— Выше! Еще выше! Пожалуйста!

Как ребенок. Но почему бы и нет?

Чужая грязь сползала медленно, И вроде бы привыкаешь, учишься закрываться, управлять, гасить, но потом случается что-то, что с легкостью пробивает защиту. Сегодняшний нырок в дерьмо спас Кайя от необдуманного решения.

Оно было бы законно.

Но неверно.

— О чем вы думаете? — даже когда полет был прерван — Кайя в какой-то миг просто осознал, что хватит — Изольда продолжила раскачиваться, отталкиваясь носочками от травы.

Травинки прилипли к юбке, и в разрезе рукава застряли белые лепестки эйлы. А капелька чернил на шее, лиловая мушка, дразнила невозможностью прикоснуться, пусть даже в саду нет галереи.

— Думаю о том, что должен вас поблагодарить. Это ведь была ваша идея? Привести мальчика?

— Моя, — призналась Изольда, склоняя голову на бок. — А я решила, что вы ругать станете. Что нельзя мешать суду и все такое...

Кайя и вправду готов был, когда увидел, когда шел, пытаясь отделаться от навязанных чужих эмоций, что держались прочно, словно принадлежали ему. А Изольда улыбнулась, расправила юбки, закрывая того самого светловолосого мальчишку, и Кайя отпустило.

Не способен он ругать Изольду.

— Вы мне помогли.

— Вы собирались его отпустить, — Иза закусила губу, как будто сдерживая себя. Она тоже считает, что Кайя не прав.

— У нас не было доказательств.

— Я понимаю. Нет, я действительно понимаю, что надо по закону. Что правильно, если по закону, но... я не хотела, чтобы вы его отпускали. Дядюшка сказал, что вы его не слышите. То есть, что слышите, но он скрывается. А вы мысли не читаете?

— Нет.

Еще чего не хватало. Кайя и без мыслей хватает.

— Это хорошо. Иногда ведь думается всякое... и... и я подумала, что надо сделать, чтобы вы услышали. Настоящего.

И привела мальчишку, заставив Мюрича на миг выглянуть из раковины. Он и выглянул, сначала на миг, а поняв, что раскрыт, и полностью выполз, плеснув в Кайя всем, что накопилось.

Гниль. Сопревшая душа разваливается на части.

Слизь.

Ненависть.

Похоть настолько сильная, что Кайя затошнило.

— В моем мире, — Изольда посмотрела в глаза, с вызовом и страхом, которого не должно было быть. — В моем мире тоже встречаются такие люди. И часто они уходят, потому что по закону не хватает доказательств. Вы ведь его не отпустите?

— Не отпущу.

— Я тоже так подумала.

Страх в ее глазах таял. Кайя мог бы убрать его вовсе, но это было бы не честно. Изольда ему доверяет. Нельзя растратить это доверие.

— Его ведь надолго посадят?

Качели останавливаются. Ножки Изольды — синие туфельки, бирюзовые чулки, облегающие щиколотку плотно — замирают над травой. Крохотный каблучок. Кокетливый бантик. Край юбки границей и напоминанием о приличиях.

— Его казнят. Вы сами в этом убедитесь. Повод, конечно, не совсем приятный, но в принципе подходит, чтобы представить вас народу.

По глазам Изольды Кайя понял, что что-то не так.

— К-какой повод? — тихо поинтересовалась она.

— Публичная казнь.

— Вы... вы что, его убьете при всех?

— Не я. Палач. У нас хороший палач, который...

Что-то в выражении лица Изольды подсказало остановиться.

— Леди, вам ведь случалось присутствовать на казнях?

Изольда все так же молча покачала головой. Вид у нее был несчастный.

Проклятье!

Глава 22. Сила закона

Есть две мирные формы насилия: закон и приличия.

Частное мнение леди Дохерти.

Он шутит?

Судя по всему, нет. Кайя был серьезен, как юбилейный съезд партии.

— У... у нас не казнят людей. Раньше казнили, но... это негуманно. И смертная казнь уже все... то есть, нет смертной казни.

— А преступники? — уточнил Кайя.

— Преступники есть.

Как-то вот подсказывает интуиция, что не выйдет у меня отвертеться от высокой чести.

— И что с ними делают? — похоже, интерес Кайя имел весьма практическую подоплеку.

— Садят в тюрьмы.

— И все?

Я кивнула, осознавая, что наши системы правосудия крепко разнятся. Кайя сцепил руки в замок и подпер подбородок. Сейчас будет лекция. Нет, я не против лекций, особенно в его исполнении, но они не изменят реальность: я не смогу смотреть, как убивают человека.

— Изольда, он виновен. В этом вы не сомневаетесь?

Виновен. И я не сомневаюсь.

— Он заслужил свой приговор.

И с этим я согласна.

— И тройная казнь — это меньшее, что я могу дать родным убитых им детей.

— Т-тройная?

Ох, зря я это спрашивала. Пора бы усвоить, что Кайя весьма прямо и подробно отвечает. Вот и сейчас он любезно разъяснил:

— Повешение. Потрошение. Четвертование. Его удавят, но не до смерти. Вскроют живот. Выбросят внутренности в костер. А тело разрубят на четыре части, которые выставят у четырех городских ворот.

Я и не знала, что у меня настолько живое воображение. Сейчас стошнит. И Кайя хочет, чтобы я присутствовала? И надо полагать, все леди, несмотря на тонкость и возвышенность натуры, периодически посещают подобные мероприятия?

Цветочки, бабочки... и кишки на костре. Противоречиво тут у них.

— Я... я просто не смогу.

Он должен понять! В конце-то концов, в моем мире давно никого не вешают, не сжигают и вообще... у нас гуманизм.

И справедливые суды, верно, Изольда?

— Иза, — Кайя взял меня за руки. Нежное прикосновение, еще бы тему разговора сменить и вовсе романтичненько получилось бы. — Вы обязаны. Если вы не появитесь, то все сочтут, что вы не согласны с приговором. Что я ошибся, понимаете?

Да, но...

— Пойдут разговоры. Слухи. И кто-то может решить, что если я ошибся раз, то ошибусь во второй или третий. Заговорят о невинных жертвах...

...и зверствах тоталитарного режима...

— ...и о том, что истинные виновники ушли. А когда кто-то уходит от суда, то появляется искушение повторить его путь.

То есть, если меня не будет, мир покатится в бездну и наступит конец света? Четыре всадника пройдут по улочкам города, сея панику. А солнце рухнет наземь, не желая быть свидетелем подобного беззакония?

— Меня... меня просто вырвет. Или истерика случится. Или я в обморок упаду. Хотя обморок — не худший вариант, — я смотрела на Кайя снизу вверх. Не в глаза — мне почему-то было стыдно за такую свою слабость. Я разглядывала жесткий воротник, шею с полоской загара и черными лентами мураны, и тонкие веточки шрамов. Шрамы были старыми и стершимися, но ведь были.

Кто-то нанес их.

А говорил, что он — неубиваемый.

— Я заберу ваш страх, — Кайя ссадил меня с качелей. Пора домой? Конец прогулке и да здравствуют трудовые будни? — И отвращение. И все эмоции, которые вы только испытаете.

Анестезия, значит, которая крепко лоботомией попахивает.

— Просто помните, что я рядом. И что человек этот — виновен.

— И... когда?

— Скоро, Иза. Я не буду мучить вас ожиданием.

Ну да, больной зуб лучше рвать сразу. И в другом случае я бы с ним согласилась, но сейчас — это мой зуб и я не хочу с ним расставаться. Мы шли по дорожке, и я переваривала услышанное, пытаясь втиснуть себя в местную систему морали и нравственности. Убить убийцу — это правильно или нет?

— А вы... вы убивали? — спросила я.

— Да.

Глупый вопрос. Война в белых перчатках невозможна. И руки у Кайя в крови, но... черт побери, мне нравятся эти руки.

— Теперь вы будете меня бояться? — за аллеей статуй Кайя остановился.

— Нет.

— Хорошо, — он приподнял мой подбородок и наклонился так, как будто собирался поцеловать. — Изольда, если бы я мог, я бы избавил вас от этой обязанности.

Лучше бы и вправду поцеловал, что ли.

— Но я не могу требовать от других соблюдать закон, если его не соблюдает моя семья.

Поцеловать Кайя меня поцеловал-таки. В лоб. С такой торжественностью и осознанием момента целуют лишь полковое знамя.

Очаровательно.

Глядя на карту, Кайя думал о жене.

Алая лента границы ползла по холму, напоминавшему спящего дракона. Лента, некогда разрезавшая дракона пополам, сместилась ближе реке, прирезая земель клану Дохерти.

Два города, отмеченных резными башенками из дядиного набора, стояли у самой алой кромки.

Ненадежно.

Она справится. Она упрямая и пытается вписаться в этот чужой для нее мир. Ей должно быть неуютно здесь, но Изольда с честью исполняет возложенный на нее долг...

Дорога пробиралась мимо городских стен, уходя к переправе. И некогда города хранили эту переправу, соединяя берега реки.

Смерть — это всегда грязно, а уж такая...

— О чем думаешь? — Урфин передвинул ленту еще ближе к реке. Пожалуй, так граница выглядела интересней. И логичней. Некогда и за рекой земли принадлежали не Мюрреям, а Дохерти.

Правда, потом Мюрреям, и Эдмунд до сих пор полагает, что сохранил право на территории.

Города верны старым знаменам. Но если границу сместить, то... переброска войск займет время. Мюррею негде закрепиться на берегу, и он это понимает. А вот взять переправу вряд ли получится. Но поделить — вполне.

— Изольда никогда не присутствовала на казни. Я боюсь, что ей будет сложно.

По реке сплавляли лес. И возили камень с Высокого карьера. Вверх поднимались корабли южан с шелками, чайным листом и тонким костяным фарфором. Пожалуй, река будет хорошим вложением средств.

— Погоди, — Урфин отвлекся от слонов, выглядевших вполне натурально. — Ты собираешься заставить ее присутствовать?

— Всех, кто имеет герб.

— Со всеми понятно. Но ее-то зачем?

Слоны Мюррея — подарок Самаллы — держались на том берегу. Кайя видел их издали — огромные серые существа, столь же величественные, сколь и неуклюжие. В стенах города слоны бесполезны. А вот на берегу... вопрос. Кайя не приходилось сталкиваться со слонами вживую.

Но на гравюрах животные выглядели внушительно.

— Эй, — Урфин снял фигурку слона с карты. — Ты отвечать собираешься?

— Это ее долг. В конечном счете, ничего особенного не произойдет. Я погашу страх и...

— И память тоже?

— Что?

Вот что у него за привычка перебивать вопросами? И направление беседы Кайя не нравится.

— Кайя, ты же понимаешь, о чем я, — Урфин знал, куда бить. — Фризия. Помнишь, что там было? Конечно, помнишь. И я вот тоже... они гасили все, тут твоя правда. И получалось быть равнодушным. Ехать по дороге, вдоль которой умирают люди. Слушать, как они кричат. Дышать дымом, смрадом... и быть равнодушным. Как будто этой дороги и этих людей нет. Но только там. А потом, Кайя, кто из нас чаще кричал по ночам? Я думал, что с ума сойду. Они каждую ночь ко мне возвращались. Умоляли о пощаде.

— А пощады не могло быть. И сделать ничего нельзя, — Кайя знал этот сон в деталях. Он мог бы описать каждый камень этой проклятой дороги. Каждый крест. Каждого человека.

Но что это меняло?

Закон должен быть соблюден.

— И даже сбежать не выходит, — Урфин выронил слона. — Ты действительно хочешь для нее таких кошмаров?

Нет. Но та дорога — это совсем другое.

— Ты же возненавидел отца за то, что случилось увидеть. А она возненавидит тебя. Из-за чего, Кайя? Из-за очередного правила, через которое тебе обостренное чувство ответственности переступить не позволяет?

— Дело не во мне.

— А в ком тогда?

Кайя не любил ссориться с Урфином. Он вообще не любил ссоры с людьми близкими. К счастью, таковых было немного, и конфликты возникали редко.

— Если уж ты заговорил о Фризии, то там все началось с правил, которые вдруг оказались не обязательны. Я не хочу повторения истории. И поэтому закон должен соблюдаться. Я и так слишком вольно с ним обходился.

Хорошее настроение, та иллюзия мира, которую Кайя вынес из парка, исчезала.

— Да неужели?

Если бы Урфин выбрал другой тон, Кайя промолчал бы. Ему бы следовало молчать, но он это понял слишком поздно. Слов было уже не вернуть:

— Я дал тебе свободу. Я сохранил тебе жизнь. И я беру в жены...

— Кого?

— Женщину, которую выбрал ты.

— Мне показалось, она тебе нравится.

Кайя было знакомо это выражение упрямства. Ну почему Урфин хотя бы раз в жизни не попытается встать на его, Кайя, место? Почему он считает, что можно делать лишь то, что делать хочется? И никогда не пробует просчитать последствия этих желаний?

— Мое мнение роли не играет. Совет категорически против этой свадьбы.

— А... ну если Совет, тогда да. Совет знает, что правильнее и еще не поздно передумать, Кайя, — Урфин отвел взгляд. — Поступи по правилам. Только, сдается мне, когда-нибудь правила тебя сломают.

Наклонившись, Урфин поднял фигурку слона и, повертев в пальцах, вернул на карту:

— Ноги у слонов слабое место. Пусть кузнецы сделают железные шипы, я дам рисунок.