Полудемон. Король. Алекс

— Алекс, ты что делаешь?

— дядя, у меня же здоровье слабое, — на весь двор заявил я. — Мало ли кто его до того слюнявил?

— Се святой предмет! — возмутился холоп.

— так слюни-то на нем святым не принадлежат, — не согласился я.

Крыть было нечем. По рядам придворных полетели смешочки, я наконец оттер медальон до блеска — и смачно чмокнул.

— Клянусь! Говорить правду и только правду.

— Ты — колдун? — тут же спросил холоп.

Медальон я ему протянул, но холоп покачал головой, мол, держи, так что я почесал затылок и отказался.

— Нет. Не колдун.

Я же полудемон!

— Ты убил несчастных из-за золота?

— Нет!

Это — к призракам.

— но ты причастен?

— Конечно!

Придворные зашумели, дядя дернулся, королева вспыхнула от радости. Но развернуться я ей не дал.

— Они ж на мои деньги покушались, так что я по-любому причастен!

А медальон как ощущался безразличной пустой железякой, так и продолжал ощущаться. Хотя видел я, как клятвопреступники и пальцев от него отнять не моги, пока руки не обугливались, и просто ожоги видел...

Хоть наши святые холопы и говорят, что магия — зло, да вот сами ей пользуются, кто во что горазд. И Рене мне рассказывал, что ежели б про него храмовники узнали — точно к себе загребли бы.

Твари лицемерные.

Интересно, почему на меня не действует? Надо бы подробнее узнать...

Тетушка задала еще несколько вопросов, я ответил — и все честно, все бесполезно. Пришлось холопу удалиться несолоно хлебавши. А я поставил себе галочку. Прижать им хвосты как можно скорее. К ногтю.

Разумеется, все долги с Альтверина и Рвейна были списаны. А соседи стали ну очень почтительны с Шареном.

Мне, впрочем, было не до него. На меня начала охоту Руфина.

И вот тут-то я взвыл.

Принцесса отиралась рядом, смотрела томными глазами, прикасалась ко мне при всяком удобном случае, за трапезой мы сидели вместе и только вместе...

Проклятая липучка просто сводила меня с ума!

Сказать, что она мне не нравилась?

Да я бы лучше с жабой на кочке, чем с Руфиной в спальне. Но атака продолжалась.

Алекс, можешь называть меня просто Руфи, мы же родственники.

Алекс, ты так мужественно выглядишь...

Алекс, если у тебя нет девушки, я буду танцевать с тобой все танцы на балу...

Тетка поглядывала, словно кошка на воробья, дядюшка ничего не замечал, Андрэ хмурился, а мне было впору из окна прыгать.

Стерва этакая!

Пары недель мне хватило чтобы дойти до точки кипения. Я уже собирался устроить дамочке несчастный случай — а то чего ж нет? Рано или поздно Руфину все равно пришлось бы убить, но как?

Из принцессы так легко сделать ангела, несвоевременно отправившегося на тот свет...

Но мне-то надо было, чтобы Рудольф выпил сполна и боль, и позор...

Так что же делать?

Вопрос терзал меня, но не так, чтобы очень долго. Ровно до того дня, как Руфина пошла в решительную атаку.

* * *

В этот раз бледная моль ждала меня в спальне, учтя печальный опыт с Томми. Причем — сидя на кровати. Я чертыхнулся. Войди кто — мне ж не отмыться! И что делать?

— Руфи? Что случилось?

— Алекс, нам надо поговорить.

Все было так отрепетировано, что меня смех пробрал. Ей-ей, девчонки в борделе держались намного естественнее, а вот Руфина так закатывала глаза, что рука тянулась за водичкой — в лицо побрызгать. Опять же — нельзя. Краска потечет ручьями. Да, госпожа Элиза меня в этом отношении быстро просветила. Буквально к себе вызывала девиц и показывала, как из акулы русалку лепят. Краска здесь, одежда там... интересный опыт.

— Слушаю?

Близко я не подходил, от греха. Руфина приложила руку к тому месту, где должна была быть грудь, колыхнула рюшками и подкладками.

— Алекс, я так страдаю... ты знаешь, что мой муж недвижим!

— Я тебе тоже очень сочувствую.

Может, стоило добить? Чтобы они вместе не страдали?

— И мне совершенно не с кем поговорить.

Мать, отец, брат... да тот же супруг, уши-то ему не парализовало? Но поговорить не с кем! Факт!

— Это так печально...

Руфина приближалась неотвратимо. Я осторожно маневрировал, стремясь оказаться поближе к двери... ну или хотя бы к окну. Если что — ей-ей, выпрыгну! Жить хочется!

— Алекс, обними меня пожалуйста. Так хочется почувствовать себя защищенной...

Ну, нет, на это я не подписывался!

Или...?

— Нет-нет, я никак не могу! Что о нас подумают, если сюда кто-нибудь войдет?

Руфина явно задумалась.

— А как же...

Мне это просто понравилось! А как же? А вот так же...

То есть дамочка и мысли не допускает, что она мне не нравится. Я должен стонать от счастья и восторгаться при одной мысли обнять эти кости?

Ага, как же!

Я даже рыбу предпочитаю морскую — в ней костей меньше.

— Я полагаю, что место для утешения выбрано неподходящее, — проникновенно сообщил я.

Глаза Руфины остекленели, замаслились.

— Это потому, что такое дело надо доверять мужчинам. Именно мы знаем, как лучше устроить свидание, где и когда...

— А-алекс?

Я посла принцессе улыбку.

— Доверься мне, Руфи. Я не подведу...

И мягко выставить ее из комнаты. Вот так, и дверь на засов. Тяжелый, увесистый, ф-фууу!

Но что же мне с ней делать? На такие извращения я не подписывался!

Хотя...

На извращения я не подписывался. Но вот Руфине я их обеспечу! Заодно и...

* * *

Томми, узнав о моей идее, плевался ядом. Но — а куда податься, не спать же мне с этим кошмаром? Даже если исключить то, что у меня от одного взгляда на страстную Руфину, рот клыками ощеривается в три ряда, все равно... я ее физиологически не смогу! Я не настолько продажен!

Ну и потом, начать с ней спать — это дать жирный такой повод для шантажа. Увесистый...

Не пойдет.

Идея сложилась из рассказов госпожи Элизы о ее конкуренте. Господин Плейт (псевдоним вовсе не случайно был созвучен с плеткой) специализировался на кровавой любви. Той, что с плетками, ошейниками, повязками... и в его доме можно было получить все. Там не интересовались вашим лицом и именем, не разговаривали ни о чем, там просто приходили удовлетворять свою похоть в самых жестоких видах...

К Элизе ходили более-менее нормальные и убивать она у себя не давала, и развлечения с плетками только до определенной грани. Конкурент же меры не знал. От слова 'вообще'.

Вот и чудненько.

Кучером был выбран Томми. Я же на следующий вечер сунул Руфине в руку записочку, в которой просил ее незаметно после бала выйти и сесть в зеленую карету с золотым дельфином на дверце. Та прочитала, опустила ресницы, глядя мне прямо в глаза... вот и ладненько.

Я исчез с бала пораньше — и отправился к господину Плейту. Договариваться.

Да, у меня есть знакомая. И она — не против всего. Ее мечта — трое или четверо мужчин одновременно, причем кровь, плети, кляпы и прочее приветствуются.

Согласна ли она?

Я же сказал — мечтает. Не верите?

Вот золото. Достаточно?

Дело чистое. Вполне. У вас ведь других и не бывает.

Она будет в маске. Ваше дело — комната и участники. Я? Нет-нет, я только наблюдать, другое меня не привлекает. Вот вкусы такие!

Как меня зовут? Господин Золотой. Ежели этих денег мало — еще добавлю.

Ровно через полчаса господин Плейт согласился на все.

Не стыдно ли мне было?

Знаете, нет. Мне было неприятно видеть мертвых детей. А Руфина...

А она, простите, кто? Просто ей повезло родиться у моего дядюшки, а в остальном — ей не отмерили ни ума, ни красоты, ни элементарной порядочности. Я ее не заставлял на себя кидаться, могла бы и с мужем посидеть. Но ей захотелось...

Вот и пусть получает по полной...

Все так и вышло, как я предполагал.

После бала Руфина села в карету, где ее ждало платье и маска. И записка, мол, переоденься пожалуйста, чтобы сохранить тайну, а то в тебе принцессу только слепой не углядит.

Она сама переоделась, оставив одежду на сиденье кареты, сама нацепила маску и приехала в скромный домик на окраине столицы. Сама вошла, сама поднялась вслед за слугой в комнату, ну а там...

Какое дело благородным господам до капризов шлюхи? Особенно если у нее завязаны и рот, и глаза? Ее просто используют по назначению с истинно благородной фантазией. Что и происходило в комнате.

Моя совесть была чиста. Она это захотела — она это получила. А что не от меня, ну так я и не обещал ничего. Разве что не подвести ее... ну и не подвел.

Сначала я наблюдал через зеркало в стене и размышлял, что противно. А демоны вроде как должны получать удовольствие от чужой боли?

А мне просто тошно и мерзко.

Руфина сначала пыталась вырваться, но потом, поняв, что все бесполезно, попросту сломалась. Если к утру она не сойдет с ума — чудо будет.

Томми ко мне не присоединился. Отправился во дворец вместе с каретой, из которой я забрал все барахло Руфины, тщательно проверив углы — не завалилось ли чего? Ежели что — он всю ночь провел именно там, Хотя кто будет его допрашивать?

Рене мы к этому делу и вовсе не привлекли, мне и от Тома осуждения хватило.

Но простите, а моей матери лучше было?

А ведь ее оклеветала и толкнула под пытку мать этой сучки. Вот и пусть теперь дочка расплачивается.

Грех твой падет на плечи детей твоих до седьмого колена.

Почему никто над этим не задумывается?

* * *

Оставили ее только под утро. Я вошел в комнату, где лежало тело, иначе это и назвать нельзя было. Кровь, следы от плети, платье валяется в углу, м-да...

Если и выживет, то детей точно иметь не сможет.

Только вот...

Я натянул на Руфину платье, выволок ее из дома... и свернул шею в первой подходящей подворотне.

Там и бросил. Правда, платье я проверил тщательно, но зря. Моя записка была в карете, как и одежда принцессы. Что стало с купленной мной одеждой?

Ну я же и огнем владею.

Сжег. Быстро и качественно, только пепел и остался, только уже три подворотни спустя. Угрызений совести я не чувствовал. Ни одной из побрякушек я не взял, все осталось при ней. И кольца, и серьги, и браслеты, и даже диадема. А в остальном...

А почему я должен был ее жалеть?

Невиновна?

Вот и чудненько, я ей оказал услугу. Мученическая смерть, так что она наверняка теперь на небесах. За нее можно только порадоваться, а мне вот предстоит разгребать всю помойку.

И потом, а что мне было с ней делать? Не спать же?

Была б ты верной женой — была бы сейчас живой. Вот, уже стихами заговорил. Довели...

Потом еще и розы разводить начну... а ведь приличный полудемон!

Ужас!

* * *

Хотя нет. Ужас начал твориться во дворце примерно к завтраку. Пропала принцесса!

Нигде нет, никто не видел, не с кем... нет-нет, она и так ни с кем, она же верная жена!

Наверное... а куда она могла деться?

Одним слово — к обеду на ушах стоял весь дворец, а к вечеру — вся столица. Шум поднялся такой, что когда нашли тело принцессы в подворотне, обобранное какими-то бродягами, скрыть ничего и не получилось. А как?

Нашли ведь!

Хотя в таком виде...

Личный королевский лекарь, закатывая глаза, объявил, что если бы бедную девочку (ха!) не убили, она бы до конца дней своих осталась инвалидом! И детей бы точно иметь не смогла! Когда внутри все так разворочено, никакая магия ей уже не поможет. Горе-то какое!

Это ужасно, просто ужасно!

Я кивал вместе со всеми. Ахал и ужасался. Хотя Абигейл ко мне прицепилась, как клещ. А где я был, да что я делал...

Ну, тут я честно смог поклясться, что я Руфину никогда и ни за что бы не...! Не то, что это самое, но даже и пальцем бы не прикоснулся. Вот! Мы ж родственники, хоть и дальние. Двоюродные.

Ну и что, что дядюшка и таким разрешил жениться! Для меня это все равно инцест, в нашей глуши люди несовременные — и твердо знают, что дети от подобного союза плохими будут!

И опять-таки я не лгал. Свернуть этой девке (хоть она и трижды бы принцесса, а девка) шею мне было несложно. А вот прикоснуться с желанием или вожделением... лучше сразу напоите меня рвотным?

Испытывал ли я угрызения совести?

Да с какого перепугу!?

Я все равно убью их всех, четверых. Дядю с тетей, обоих детей... то есть одну уже убил. Но сочувствовать своим жертвам?

Смешно!

Да с какой стати?

Почему они не посочувствовали моей матери?

Вы хотели власти и золота господа? Вы их получили, но забыли о том, что наша жизнь — весы.

Пришла пора расплачиваться.

И по столице поползли слухи.

Принцесса была элитной проституткой...

Придворные уходили насмерть принцессу в своих кровавых забавах...

Там весь двор такой...

Столица буквально битком набита извращенцами, которым все равно где и с кем. Вот при Александре такого не было...

Я, конечно, помог слухам по мере сил, но мой вклад был ничтожным. Ей-ей, простонародье старалось само — и неудивительно? Что пользуется во все времена спросом? Чужая постель — ежели своей нет.

Рудольф был мрачен, Абигейл плакала, двор обвесился трауром, черные полотна были повсюду — и я решил на это время съездить домой, в родной Торрин, тем более, у меня было, что рассказать Анри, было, чем порадовать Рика, да и с Рене хотелось пообщаться...

Томми с радостью поддержал меня, виконт Моринар подумал — и ехать отказался. Они отправлялись в свое поместье. А вот Анриетту он решил пока с собой не брать.

Женщина была очень набожна, а потому рано ее было привозить в гнездо злобных некромантов. Вот когда я сяду на трон... Алекс, ты же не будешь это откладывать?

Конечно я не собирался. Пару лет, а за это время у тома как раз будет время проверить свои чувства, а у Анриетты кончится траур.

И вот, в Торрине...

* * *

Карли, Карли...

Моя первая любовь.

Рыжая девочка с сияющими глазами, копия своей двоюродной сестры. Высокая, тонкая, восхитительно угловатая, как породистый жеребенок, еще не оформившаяся, с широким ртом и зелеными глазами, в которых плясало солнце.

Она смотрела на меня, я смотрел на нее и глаз оторвать не мог.

— Привет! Я Карли, а ты кто?

— А я Алекс. Ты кто?

— Я сестра Касси. Двоюродная.

— Даже так?

Не знал...

Ясность внесла Кассандра. Ну да, благочестивый Герман Лайкворт был женат в свое время. И жена родила ему двух девочек. Илану и Карли. Но умерла при родах второй малышки.

Что же благочестивый сделал с девочками?

Да просто отдал их в монастырь на воспитание. А потом, в идеале, если они почувствуют вкус к монастырской жизни...

Ха!

А к чему могут еще почувствовать вкус соплюшки которым с раннего детства промывают мозги религией? До полного просветления и разглаживания извилин?

К блуду?

Не смешите меня!

С Иланой все так и получилось. Сейчас сестра Илиана честно несла монастырское служение, оказавшись копией папочки. Карли же...

Девочка слишком хотела жить, видимо, пойдя в двоюродную сестру. Только вот Касси воспитывали иначе, а Карли таки выгнали из монастыря за все ее шалости.

Многое могли простить монашки, но не колокольный перезвон в три часа ночи, не хвост, пришитый к рясе настоятельницы, не...