Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

После полуденного отдыха Никифор распорядился продолжить путь. Оставшиеся сорок войск до Фарсала никейцы преодолели к концу следующего дня. Делегация от горожан, ожидавшая аж за десять стадий от ворот, встретила деспота и посланцев никейского императора с почетом, и торжественно препроводила в город.

В Фарсале экспедиционные силы задержались еще на неделю, проводя ротацию окрестных гарнизонов, принимая присягу и просматривая налоговую отчетность. И лишь затем, предварительно прозондировав почву, отряд совершил бросок на север к Лариссе — древнему центру Фессалии. До нее было тридцать пять верст — меньше одного стандартного перехода, и, выйдя в путь рано утром, никейцы к вечеру уже вошли в столицу провинции.

И снова все пошло по прежнему сценарию — празднество, присяги, частичная смена административного аппарата, вербовка новых сторонников. Здесь же войско застало пополнение, присланное Ватацем. Прослышав о стремительном продвижении в Фессалии и расположении местного населения, император озаботился укрепить свои позиции, направив еще пару сотен лучников, припасы провизии, немного доспехов и оружия. В числе последнего были присланы полсотни прочных длинных пик с узкими наконечниками и двадцать самострелов.

Не забыл император также и повысить в звании своего игемона Никифора, получившего титул дукса, что было равноценно должности тысяченачальника или правителя целой области. По сути, так оно и было. Под началом Никифора действительно имелась тысяча воинов, и он уже освободил большую часть провинции.

Кроме всего вышеперечисленного, из Никеи пришел еще один сюрприз. Патриарх Герман соизволил принять решение о создании епископской кафедры в Козельске и утвердил туда на служение отца Григория, о чем и сообщал в послании.

Услышав радостное известие, Никифор предложил протоиерею немедля мчаться на катергу и плыть в столицу, чтобы срочно свершить там интронизацию в архиереи, после чего вернуться к своим ополченцам в новом сане.

Мануил Дука Комнин и вовсе заявил, что нет необходимости терять время, и вызвался пригласить двух-трех салонийских иерархов, что бы те совершили рукоположение новопоставляемого епископа уже в ближайшее воскресенье. Местный иерарх в Ларисе имеется, так что всего лишь делов, привезти еще одного.

Отец Григорий, немного смущенный неожиданным, хотя и вполне предсказуемым назначением, и опешивший от натиска своих соратников, непременно желавших повысить статус русского посольства, попросил товарищей немного подождать с церемонией посвящения. Однако греки просто не понимали, зачем откладывать столь важное дело, и чуть ли не требовали от нового архиерея неотложно получить свой архипастырский жезл. Обычных епископов в Греции пруд-пруди, а вот иерарх прославленного на весь мир города, пленившего самого агарянского хана, был бы весомым козырем.

После долго спора, внешне неторопливого и велиречавого, а по сути, яростного и бескомпромиссного, отец Григорий наконец признался, почему не торопится становиться святителем. С его точки зрения, новопоставленный епископ сразу по завершению собора обязан немедля направиться в свою епархию, даже если она новосозданная и находится на краю мира. Однако ему сперва хотелось бы завершить начатое дело освобождения Фессалии и установления в ней законной власти деспота. Кафедра в данном случае может и подождать. Ведь, в конце-концов, она не вдовая, а просто еще не до конца созданная.

Ситуация зашла в тупик, но компромисс предложил боярин Проня, в церковных делах разбиравшийся мало, но зато обладавший практичной сметкой и житейской мудростью:

— Раз хиротония дело долгое, — рассудительно заметил Василий Дмитриевич, — то можно пока ограничиться принесением архиерейской присяги перед своей паствой.

Как напомнил боярин, паства здесь имеется в лице присутствующих в Греции козлян, да и не только их. Так как маленькому Городцу в личном епископе пока отказано и его приписали к новообразованной козельской епархии, то все городецкое посольство в полном составе отец Григорий может считать своими прихожанами. Вот пусть священник перед ними и совершит обряд принесения присяги, и тогда русины смогут честно сказать, то это де наш козельский епископ.

На том и порешили, тем более что дел еще имелось невпроворот — как административных, так и военных.

Эллинскую милицию, выросшую к этому времени до восьми сотен, можно было условно разделить по следующим категориям — наполовину обученную, слабо обученную и почти не обученную. По-хорошему, ополченцев раньше, чем через год, нельзя допускать даже к полковым учениям, но враг-то не ждет. Наоборот, если соседние страны вынашивают недобрые намерения, то они не станут любезно предоставлять противнику возможность подготовиться получше. Времени не оставалось, а никейское войско, точнее, сводное формирование ополченцев, волонтеров и небольшого ядра профессиональных воинов, требовало слаживания, и потому его командование решило провести маневры.

Сценарий учений запланировали самый, что ни на есть, простейший. Армия делится на две части, строится в колонну и выдвигается в поле. Там больший по численности, но худший по качеству отряд выстраивается для обороны, пряча свою мизерную конницу в засаде за левым флангом. Никаких маневров пехотой и сложных перестроений ополченской дружины проводить, разумеется, не планировалось. От пехотинцев требовалось только выстроиться в линию и стойко отражать нападение врага. А вот их противник — никейские сотни, местные гарнизонные войска и фессалийская знать, должны продемонстрировать свое воинское искусство.

Ввиду отсутствия достаточного количества тяжелой кавалерии, тактика построения профессионального войска была выбрана античная — в центре пехота, а конница на флангах. Сценарий наступления, разумеется, особыми изысками не отличался. Лучники делают несколько залпов с перелетом, чтобы новобранцы привыкли к свисту стрел над головой, потом пару залпов тупыми стрелами по щитам. Затем мечники связывают противника боем, а конница совершает глубокий охват противника.

Обсуждая план учений, полководцы и сотники, солидные мужи, почти все уже украшенные сединами, столпились вокруг стола с разложенной картой и увлеченно, как дети, обсуждали сценарий предстоящих маневров:

— А давайте мои лучники разок ударят боевыми стрелами, — азартно кричал дукс Никифор, постукивая своими толстыми, как колбаски, пальцами по карте. — Хотя бы по вифинийцам, которых дольше всего натаскивали.

— А почему бы нет, — без раздумий согласился епископ. — Они сами вызвались идти в поход, и знали, что тут не мед ложками придется хлебать. А кто струсит, пусть покинет наши ряды еще до настоящей битвы. Нам такие товарищи не нужны. А я сам стану в первом ряду и возьму щит.

— А мне ударить во фланг наступающей коннице, — вопрошал ктитор Даниил, — или же самому зайти в тыл лучникам?

— Почему нам строиться тремя полками? — недоумевал Лиховид. — По-правильному, еще вперед нужно выставить передовой полк, а сзади оставить пехотный резерв.

Неожиданно, в самый разгар совещания в зал ворвался дежурный по караулу Павша, доложивший о нежданном визите некого франкского барона, задержанного дозорными:

— Прибыл барон Бела Сент-Омер. Говорит, в Лариссе скрывается несколько его беглых париков. С бароном свита из восьми всадников.

— Бела? — Подозрительно вскинул голову Проня. — Так кличут угрийского короля. Барон, что, угр?

— Сент-Омер действительно наполовину венгр, — охотно проконсультировал русского гостя Мануил, знавший достаточно много о сопредельных державах. — По матери он приходится родным внуком венгерскому короля Беле Третьему, в честь которого и получил свое имя.

— То есть он не последний человек в Афинах? — уточнил дукс Никифор.

— Точнее в Фивах, — любезно пояснил деспот. — Там ныне находится столица герцогства. Конечно, формально Гильомом де ла Рош титул герцога от своего сюзерена — франкского короля не получал, и именуется лишь мегаскиром. Но Афинское княжество считается герцогством, потому что трубадуры издавна рассказывали истории о славном афинском герцоге Тесее. Так вот, Бела действительно один из первых вельмож этого герцогства. Кроме того, он помолвлен с сестрой мегаскира Бонной де ла Рош. Им осталось только уладить вопрос с приданным, которое обещает быть огромным. Если свадьба состоится, то Сент-Омер станет вторым человеком в государстве. А по языку он действительно настоящий франк. Хотя там почти вся знать бургундского и ломбардского происхождения, но общий язык у них французский.

— И этот могущественный архонт лично явился искать несколько сбежавших холопов? — изумился Проня. — Да у него, верно, одно только платье стоит дороже.

— Верно, разодет он почти как император, — подтвердил Павша, уже повидавший живого басилевса, и потому знавшего, о чем говорит. — Но, владыка Мануил, что с франком делать? Пускать его в город, или как?

Однако Мануил Комнин хотя и являлся формально господином провинции, но прекрасно понимал, что реальная власть принадлежит дуксу. Поэтому деспот с делано равнодушным видом заметил, что сомневается, уместно ли ему лично принимать какого-то там барончика по столь ничтожному поводу.

— Не стоит беспокоиться, — хором подтвердили его игемоны, но на этом их единодушие закончилось, и меж ними разгорелись споры.

Собственно, найти искомых париков труда не составляло. Всех, вступающих в войско, записывали в пергамент, внося туда основные анкетные данные, и дукс сразу послал писца разыскать граждан Афинского княжества. Но по их дальнейшей судьбе мнения разделились. Проня хотел утаить беглецов, ктитор Даниил предлагал переправить их в Никомедию, в свой монастырь, а Никифор и вовсе был не против вернуть пропажу хозяевам.

— Поймите, почтеннейшие, — повысив голос, втолковывал соратникам полководец, — у нас дела пока и так на острие бритвы, к чему же еще дразнить франков. Афиняне легко могут выставить триста или даже четыреста рыцарей, и из них чуть ли не сто вятших, с позолоченными шпорами.

— Сотня бояр? — не поверил Проня. — В одном княжестве?

— Ну, поменьше, конечно, — пожал плечами дукс. — Однако если позовут негроидных рыцарей, в смысле, с острова Эвбея, варвары его как-то по-своему обозвали, то почти сотня золотошпорных и наберется. И еще сколько угодно пехоты. Хоть тысячу, хоть полторы.

— А ведь герцог еще может призвать ахейцев, — напомнил Даниил. — А ахейский герцог способен в любой момент выставить тысячу кабальяриусов. Не хотелось бы с ними встретиться в поле. В молодости, когда я еще легко вскакивал на неоседланного коня, мне пришлось столкнуться с франками у Пиг. Одолеть рыцарей, конечно, можно, но не нашими сегодняшними силами.

— Ахайцев де ла Рош скорее всего звать не станет, — возразил деспот Мануил. — Ведь для латинян Фессалия является королевством, и тот, кто ее завоюет, станет королем. Но дразнить наших афинских соседей действительно пока не следует.

— А длинных пик у нас всего сотня, — напомнил Пьетро.

Точку в дискуссии поставил отец Григорий, доселе молчавший. Подняв ладонь, призывая всех к тишине, он решительно заявил:

— Я все улажу. Павша, скажи барону, пусть подождет час малый.

— Преподобный отче, — встревожено прошептал боярин по-русски, и тут же поправился. — Эээ, владыко. Может, действительно ну их, беглых холопов? Пусть греки сами с ними разберутся.

— А я по-твоему кто? — непритворно удивился Григорий. — Не беспокойся, я не предоставлю латинянам повода начать войну. Но и беглецов, ищущих защиты от схизматиков, в обиду не дам.

Через час, как барону и обещали, часовые пропустили его через пост и подвели к лагерю, раскинувшемуся у южной окраины Лариссы. Город, будучи торговым центром большой плодородной равнины, был достаточно велик, чтобы без труда принять на постой даже несколько тысяч человек, но стратеги дружно решили своих воинов не баловать и поселить в палатках. Тогда и дисциплина в подразделениях будет жестче, и конфликтов с местными удастся избежать.

Военный лагерь никейцев выглядел удивительно. Он был идеально распланирован и разбит улицами на ровные прямоугольники так, что ни один шатер не выбивался из общего ряда. В нормальных армиях запада так делать не принято. Каждый барон со своим отрядом норовит обособиться от остальных и занять место получше. К примеру, у ручья или в тени деревьев, а в плохую погоду на холме.

Еще больше Бела был поражен, когда увидел шеренгу русских дружинников, выстроенную для встречи. Все витязи были равны, как на подбор. Лишь присмотревшись внимательно, франк понял, что они просто отсортированы по росту. Еще, что странно, русичи стояли недвижно, словно стражи у покоев какого-нибудь императора, а не вертели головами во все стороны и не болтали меж собой, как нормальные люди. Такой неестественно застывший ряд воинов внушал уважение и, в глубине души, даже страх. Неудивительно, что когда никейские музыканты вдруг загудели в горны и ударили в барабаны, франки машинально схватились за кинжалы, полагая, что это сигнал к атаке. Впрочем, ту какофонию, которую издавал полковой оркестр, действительно трудно было принять за музыку.

Насмотревшись на витязей, барон перевел взгляд на воевод, стоявших в стороне от строя, и снова изумился. Лишь в одном из командиров без труда угадывался рыцарь, да и в нем ничего особо примечательного заметить было нельзя. Средних лет, среднего роста, с недлинной, но и не короткой бородой, аккуратно причесанной, но не завитой. Боярин был облачен в недлинную кольчугу и простые, без украшений, наручи с поножами, а шлем он держал в руках, показывая свое миролюбие.

Второй игемон, эллин, явно не чурался мирских радостей и ножик с ложкой предпочитал мечу с копьем. Он даже не смог найти доспех по размеру, и блестящие пластины панциря лишь частично прикрывали его упитанное тело. Впрочем, кавалерийским топориком с длинной рукояткой, который грек держал в руке, он поигрывал вполне непринужденно. Верно, этот сеньор в молодости славился, как неплохой ратоборец.

Но самым примечательным из троицы оказался священник в простом дорожном плаще, стоявший посреди своих соратников. Франки хорошо знали, что православный клир оружие в руки не берет, но этот иерей был облачен в кольчугу, затянутую широким ремнем. Впрочем, ни меча, ни кинжала он действительно не носил.

Спешившись, и слегка наклонив голову, франк на неплохом греческом обратился к странному священнику:

— Я барон Сент-Омер. Прошу молитв твоих, досточтимый отче.

— Епископ Григорий — скромно, но с достоинством представился священник.

Глаза барона удивленно расширились:

— И какой же епархии ты служишь пастырем, преосвященнейший владыка?

— Козельской.

— Слышал об этом славном граде, — восхищенно ахнул Бела. — Простая деревянная крепость выдержала штурм лучшей армии востока. Господь, верно, вспомоществовал всем пасомым тобою, дав им стойкость в обороне и ярость в атаке.

— Истинно так, — подтвердил Григорий. — Благодать снизошла право верующим.

— Не хочу вступать в споры о вере, — не удержался от колкости франк, — но отчего же греки потеряли и свою столицу, и империю, если они право верующие?