Режущему Бивню не спится. В его лёгком шалашике нет боковых стен, потому ночные звуки и ночные события неукротимой рекой проносятся сквозь его укрытие.

Вот грозно и надрывно зарычал лев. И тут же нервно захихикали гиены. Осторожно оспаривают ночную власть у царя зверей... Вот воют волки. Эти сами по себе, эти самые умные, не останутся без добычи, дождутся. Люди всегда выделяют волков. Что-то влечёт их к ним, непонятное. Режущий Бивень начал было думать о волках, самых лучших охотниках, но не думается. Просто хочется слушать. Всё слушать, что происходит. А самому быть в тишине. Наблюдать. Вот раскатисто заржал жеребец. Ведёт свой табун на водопой. Вольготно сейчас в степи лошадям, когда все хищники стеклись к людям за своей долей с великой охоты... Залаяли шакалы. Громко гукнула сова. Даже кваканье лягушек с недалёкой реки достигает шалаша. Даже, кажется, слышно, как плеснул хвостом по воде огромный осётр. Медведь пришёл с гор. Или переплыл реку. Его отрывистый рык тоже участвует в ночном хоре. Скоро здесь будет много медведей, близится их пора. Здорово как, — думает Режущий Бивень. Как хорошо. Просто лежать. Просто слушать.

Заспорили люди. Вспугнули ночных птиц. Режущий Бивень не слышит причины пустяшного раздора, до него долетают лишь возбуждённые ухи и ахи, и это всё так несерьёзно, просто смешно по сравнению с тёмным, проколотым яркими звёздами, небом.

Вот красный Воитель, причина пожаров. Жирный и злобный, опасный. Нельзя с ним шутить. От него тянется через всё небо Путь Кабарги, много-много следов. Большая Звезда, где отдыхают шаманы во время своих путешествий, одна в стороне. Мерцает. Ведёт разгоґвор. На восходе вот-вот взойдёт ночное светило, скоро станет светлее. Жёлтая Утрянка, звезда влюблённых, тоже ещё не видна, однако Режущий Бивень упорно хочет её отыскать, но не может, и ему уже надоело разглядывать небо.

Смеются женщины. Задорно смеются, и этот смех... он очень знакомый. Режущий Бивень не сомневается, это смеётся его жена, Чёрная Ива.

Он приподнимается, садится, и голова его упирается в низкую наклонную крышу из свежей, густо пахнущей шкуры. Возле одного из костров неподалёку Чёрная Ива беседует со вдовой Крикливого Селезня. Вдова не смеет раскрыть рта, она бегло говорит руками, но Режущему Бивню её слова плохо видны, потому что хохочущая жена заслоняет их своей спиной. Вдова и сама улыбается. Хорошо, если даже вдовам весело.

Режущий Бивень вдруг усмехается: вот и вдова виновата, что стала вдовой, он виноват, все они тут виноваты, понапридумывали правил. Как всё это понять? О чём предки заботились? Человек должен быть счастлив — вот и все правила.

Засияло во всей красе ночное светило. Лунь, белый небесный бык, изливает на томную землю семя своих лучей, понуждая расти доверчивые травы. И доверчивые души понуждая воспарять.

Режущий Бивень выбирается из шалаша, незаметно подходит к радостным женщинам. Чёрная Ива узнаёт его свист и внезапно смолкает. Вдова настороженно смотрит во тьму, но чтобы увидеть там прячущегося, необходимы глаза совы или же нос гиены. Вдова поворачивается, подбирает с земли свой скребок и возвращается к работе. И Чёрная Ива направляется к холмистой туше, опять режет мясо, не подаёт виду, ни одного взгляда в сторону, вся в работе. Режущий Бивень ждёт.

Потрескивает костёр, прыгают красные тени по усеянной мясом траве, рычат медведи на реке, Кольцо Миров снит ночной сон, и оттого колышется тьма, плывёт в голове затаившегося охотника и клубится. Но что-то случилось у Чёрной Ивы. Сломался нож. Ай-ай. Она огорченно показывает обломок вдове, сокрушённо машет рукой и, наконец, идёт к мужу.

Она удивительно быстро находит его, ему даже не надо свистеть. Он берёт её за руку и молча ведёт к шалашу. Лунь заливает их спины мерцающим светом, вдова, может быть, смотрит им вслед, но какое им дело, они муж и жена.

Перед шалашом они останавливаются. Режущий Бивень вдруг начинает говорить торжественно, будто старейшина на празднике:

— Чёрной Иве пора подарить племени сына. Пусть и он поглядит на это чудное небо. Пусть вдохнёт аромат степных трав. Пусть увидит, сколь прекрасны могут быть женщины, как пьянеет от них голова безо всякого пива. Доколе мужу Чёрной Ивы ходить безбородым?

В серых глазах Чёрной Ивы блестят огоньки, лунные капельки:

— К чему охотнику столько слов? Проворонит всю дичь.

Он хватает её в охапку и затаскивает в шалаш. Она слегка упирается, понарошку: "Охотник же ранен... Разве можно сегодня, в такой день?.. Ведь нельзя..." Но он уже впился в её волшебную грудь, уже скинул повязку и рвётся в знойное лоно. Воздух трясётся от огненной страсти, звёзды таращатся в изумлении. Вдова Крикливого Селезня, наверное, слышит ярые вздохи, грустнеет — всему свой черёд. Её черёд прошёл, теперь пора других. И они не зевают. Высоко-высоко в мягком ласковом небе зажглась новая звёздочка. Это спорхнула розовой бабочкой душа с ветвей Древа Жизни. Увлёк её танец двух любящих тел, заметила Чёрную Иву, слилась в изнурительно сладком порыве с Режущим Бивнем.

Скользит теперь душа вниз, притянулась, назад не поднимется. Может быть, пожалеет потом. Может быть, горько заплачет. Но не существует "потом", нет его здесь, нет и не пахнет. Соблазнилась душа. Такие красивые люди. Такие горячие, сильные. Нет уже ходу назад, не сдержаться, никак не сдержаться. Спустилась душа с Древа Жизни. Вошла. Прилепилась.

А вдова Крикливого Селезня скребёт новую шкуру. Грустно ей. Одиноко. Только под утро придёт к ней на помощь товарка с новым ножом.

* * *

После такого сытного пира работать совсем не хочется. Львиный Хвост зол: надо бы всем теперь отдыхать до утра, вот как Режущему Бивню, надо бы — да нельзя. Львиный Хвост вздыхает. Ему и самому понятно, что нельзя. Будь погода похолоднее, люди бы сейчас преспокойно спали, но поскольку жарко даже ночью, приходится спешить. Люди ведь не львы, которым больше по нраву тухлое мясо. Наверное, потому львы и спят день и ночь. А людям нравится свежее мясо. Чем свежее, тем лучше. Значит, не получится поспать, покуда не разделают всю убоину. "Эх, были б мы львами, как бы сладко сейчас дрыхнули", — думает Львиный Хвост.

Львов, впрочем, не слышно. Львиный Хвост специально прислушался, но услышал только отдалённые визги гиен. У львов, похоже, другие дела. Хватает им своего мяса, не зарятся на чужое.

Но не только гиен услышал Львиный Хвост. Гораздо ближе смеётся Чёрная Ива, и этот смех просто завораживает охотника, он замер и слушает, слушает. Чудный смех у Чёрной Ивы. Всё у неё чудное, и лицо, и стать, не то что у его Черепахи. Даже и сравнивать не стоит.

Его Черепаха с укоризной глядит на мужа, словно мысли узрела. При свете костра её лицо кажется красным, как вареный рак. Нос крупный, мясистый, глаза злые, а плечи вообще широкие, как у мужчины. То ли дело у Чёрной Ивы: всё такое ладное, как антилопа в степи, как газель. И ещё Львиного Хвоста страшно злит, что жена обо всём догадывается. Наверняка догадывается. Но он ничего не может с собою поделать. Чёрная Ива его словно приворожила. Стоит только увидеть, стоит только услышать — и он потерялся. Ни о чём другом больше не думает, ничего другого не замечает.

Львиный Хвост немного постарше своего друга Режущего Бивня. И женился он на две весны раньше. Чёрная Ива тогда ещё ходила в девочках, и он её почему-то не замечал. А Черепаха была дочерью Степного Орла, очень уважаемого охотника, которого все признавали вождём. Львиный Хвост, ещё будучи мальчиком, мечтал быть таким, как Степной Орёл. Но Степной Орёл умер, а его дочь... его дочь совсем другая. Ничего в ней нет. Совсем ничего. Теперь-то Львиный Хвост понимает, что взял Черепаху себе в жёны лишь из-за славы её отца. Теперь понимает, когда Чёрная Ива стала женой его друга. И не похоже, что у них какие-то разлады, что Чёрная Ива может уйти. Не уйдёт. Не уйдёт и не станет второй женой Львиного Хвоста. Останется с Режущим Бивнем. А Львиный Хвост останется с Черепахой. Растить детей. А это, — он морщится, — быть с Черепахой как резать мясо. Нескончаемое мясо. Вроде как нужно, необходимо, а ведь так не хочется. Никак не хочется. По-другому это должно быть. Как-то по-другому.

Львиный Хвост принялся, наконец, за работу. Никуда не денешься, сквозь землю не провалишься. Сколько дней и ночей ещё резать, полосовать. Иногда просто хочется кликнуть гиен, львов, волков, стервятников — всех. Пускай помогают. А самому... Самому слушать смех Чёрной Ивы. Как же повезло Режущему Бивню. Будь он на его месте, ведь даже эти груды мяса он бы резал с радостью. Когда рядом такая жена, когда она смеётся — он бы всё делал с радостью. Он бы сам был как радость. Человек-радость.

Но Чёрная Ива теперь не смеётся. Львиный Хвост понимает: там что-то произошло. Кажется, Чёрная Ива ушла. Куда? Почему? Львиному Хвосту хочется пойти и посмотреть, прямо сейчас, но он всё же сдерживается. Мало ли куда отошла Чёрная Ива. Вернётся назад. И снова станет смеяться. А он опять будет слушать. И резать своё мясо. Резать и резать. Сколько же мяса добыли люди, как много!

Львиный Хвост теперь пытается думать о мясе, вспомнил охоту. Как шли мамонты, как всё стадо неслось за приманкой, как ловушка захлопнулась, как полетели копья. Режущий Бивень пустил свои копья, но раненый мамонт готов был убить его друга. Львиному Хвосту отчётливо вспомнился этот момент, будто вновь сейчас происходит всё то же самое. Будто медленно повторяется. Режущий Бивень смирился. Видно бесстрастие на холодном лице. Готов покинуть эту землю. Готов оставить... Чёрную Иву. Ему оставить. Ему, Львиному Хвосту. Упал Режущий Бивень, лежит, и мамонту осталась только пара шагов, чтоб растоптать, сейчас вот растопчет, Львиный Хвост всё это видит, как Режущий Бивень лежит, смирился. Но у него... у него есть копьё, он подобрал копьё и он совсем не думает о Чёрной Иве, он должен помочь своему другу, он торопится это сделать, пускает копьё — он сам не поверил, что может так бросить. Словно и не он это был. Словно Степной Орёл вдруг вернулся на миг, чтоб ему показать. Попал мамонту прямо в глаз. Поразил сходу. И спас друга. Любой другой на его месте гордился бы, ходил с выпяченной грудью, а он... он только вздыхает. Ну что... Кому это надо? Его Черепахе? Или Чёрной Иве? Ведь её мужа он спас. Чёрная Ива не станет вдовой, он не услышит её рыданий, он будет слышать её смех, прекрасный смех, без которого...

Львиный Хвост по-прежнему не слышит смеха Чёрной Ивы. Она всё ещё не вернулась. Надолго ушла. Куда же так надолго? Неужто отдыхать пошла к мужу? Не может такого быть, Львиному Хвосту не верится, но сердце в груди забилось так гулко, что, кажется, выскочит. Выскочит и ляжет в кучу к другим сердцам, уже нарезанным.

Львиный Хвост вновь вспоминает охоту. Хочет представить, что было бы с Режущим Бивнем. Хочет представить, как он не подобрал копья, оставил валяться на окровавленной земле. Хочет такое представить, но не может. Не может представить, как Чёрная Ива стала вдовой, не может представить, как он говорит: "Жена моего друга пусть станет моею женой". Думает так, но представить не может. Не представляется это. Ерунда всё. Досадная выдумка. Он ведь всё же охотник. Он же всегда хотел быть похожим на Степного Орла. И он стал похожим, он правильно сделал, он даже не думал об этом тогда, ни капельку, совершенно не думал... Интересно, знает ли Чёрная Ива, что это он спас её мужа. Наверное, знает. Наверное, даже ему благодарна за тот бросок. Хотя... Разве принято вообще о таком рассуждать. Охотник действует как охотник — и всё. Иначе он не охотник. И Чёрная Ива наверное думает, что Режущий Бивень тоже бы так поступил. Наверное, о другом совсем думает. О том, как вонзил копьё спасённый Режущий Бивень. О муже своём думает, не о других. И сейчас она с мужем. Да.

Львиный Хвост больше не сомневается, что Чёрная Ива пошла навестить своего мужа. Слишком долго отсутствует. Чересчур долго. Но что они там могут делать? Ведь Режущий Бивень должен уже спать, ведь он был ранен и устал после охоты. Что же они делают? Что?

Львиный Хвост чувствует стыд. Он только теперь заметил, что уже отложил в сторону нож, распрямил спину и напряжённо вслушивается. А Черепаха опять глядит на него с укоризной, красная, как рак, нет бы гордилась, она ж его попрекает своим отцом, но вот он на охоте спас другого охотника от неминуемой смерти, как часто делал и её отец, он, её муж, тоже это сделал, но она всё равно попрекает, презрение в глазах, будто он, будто он... и вправду не поднял того копья. Нет, Львиный Хвост не глядит больше на жену, отвернулся. Всё же ему стыдно. Подобрал свой нож, согнулся, опять мясо режет. Пусть только жена отвяжется. Как и все он работает. Как и все, кроме Режущего Бивня. Который спит... Или... Или... Нет, Львиный Хвост отшвырнул нож:

— Черепаха пусть подождёт. Надо до ветру сходить.

Пошёл "до ветру". Жена в спину глядит, прямо прожигает. Круг надо сделать побольше. Подальше от костров отойти. А потом. Потом он встретит Чёрную Иву, как та возвращается. Она вздрогнет сначала от неожиданности, но после засмеётся. "А, это рыжий охотник... Как поживает рыжий охотник?" Она так ему скажет при встрече, как всегда говорит, ноги сами уже туда заворачивают, где она должна быть. Но её всё ещё нет. Не возвращается. Шаги становятся вкрадчивыми, медленными, а уши так чутко вслушиваются, прямо до звона, вслушиваются, вслушиваются — и уже слышат. Действительно слышат. Чёрная Ива стонет в любовном угаре, так сладко стонет, а Режущий Бивень грузно ухает, весь выкладывается, до последнего, всю свою силу вложил, всё, что осталось. Чёрной Иве так хорошо, так хорошо — а Львиному Хвосту так плохо, просто противно. Он остановился, он не знает, что делать, ему стыдно, он не должен это слушать, он понимает, что не должен, что ему стыдно — но он не может не слушать. Он даже хочет подойти ещё ближе, кашлянуть, зашуметь, как-нибудь сделать, чтоб они услышали, чтоб и им стало стыдно, чтоб они остановились, чтоб Чёрная Ива вернулась к работе, чтоб стала смеяться, опять смеяться, а не стонать. Нет, не стонать. Смеяться. А он будет слушать.

Но стоны уже смолкли. Сделали дело. Теперь отдыхают. Обнявшись. А Львиный Хвост всё стоит и прислушивается. Стыдно ему. Но стоит. Вдруг вспомнил про Черепаху, и даже вздрогнулось. Как-то холодом проняло. Показалось, что та тоже сзади стоит. Как он слушает их, так та слушает его. Медленно оборачивается Львиный Хвост, очень медленно, так ему стыдно, так боится увидеть жену, но не видит. Всё же смутно что-то мелькнуло во тьме. Будто тень. Ночью — тень? Может быть, померещилось. Или та похитрее. Скрылась уже в темноте. Стыдно Львиному Хвосту. Скрылась, не скрылась жена — всё равно стыдно. Перед самим собой стыдно. Опустил голову, пошёл назад.

Будет резать мясо. До самого утра, и дальше. Сколько нужно. Не покладая рук.

* * *

Он просыпается на рассвете. Пепельное небо зарделось, что красна девица, а над самой землёй стелется лёгкая дымка тумана. Холодно. Режущий Бивень замёрз.