Величайший диктатор

Одним прекрасным утром доктор вновь навестил меня и после недолгого осмотра признал вполне здоровым.

— Я бы, конечно, оставил вас полежать ещё, но ваш Комитет срочно затребовал своего сотрудника... Вы, все же, берегите голову.

— С тех пор как началась война, я только этим и занимаюсь.

Тепло попрощавшись с соседями по палате, я вышел во двор. Там уже ждал автомобиль, но когда я привычно устроился на сидении, водитель-жандарм протянул мне каску.

— Что это ещё?

— Новое требование для всех сотрудников КМР при автомобильных поездках. После того случая...

Я покорно надел каску и, не удержавшись, поглядел в зеркало заднего обзора. Как тогда показалось, вид у меня стал мужественный и воинственный. Мы двинулись в путь, на сей раз не делаю никаких рискованных маневров, и скоро были в Киеве. Водитель неуверенно чувствовал себя на улицах незнакомого города, но обильно развешенные повсюду французские указатели не давали заблудиться. Впрочем, я и сам ориентировался бы не лучше. Несчастная южная столица вся оказалась забита французскими войсками. Кроме машин регулярной армии, покрытых маскировочными пятнами, я увидел множество техники, окрашеной в ровный, очень темный синевато-зеленый цвет. Это были полевые бригады Спецжандармерии, только что получившие танки, броневики и артиллерию. В последствие бригады были слиты в дивизии, а численность этих полицейских войск достигла четверти от всей армии. Местные жители смотрели на все это, так сказать, "со страхом, но без ужаса". Кто-то уже спешил по своим делам, кое-где работали магазины, хотя в целом народу на улицах было немного. Группы спецжандармов с карабинами и пистолет-митральерами наперевес, сопровождаемые понурыми киевскими полицейскими в белой форме, патрулировали город, громили притоны и злачные места, наводя жаннеристский порядок. Всюду висели флаги — французские и новые российские, без орла.

Мы подъехали к большому зданию эмблемой КМР. Секунду я пытался понять, что в этой эмблеме не так, затем увидел: она принадлежала уже не французскому, а российскому Комитету. Внутри здания, в коридорах и кабинетах, суетились какие-то незнакомые мне люди, очевидно, новые сотрудники. Старые мои коллеги, видимо, выступали их руководителями. Стало ясно, что я многое пропустил, лежа в госпитале, но разбираться было некогда — Бланшар велел немедленно явиться к нему сразу по прибытии. Я отыскал его кабинет — на табличке значилось "Временный директор КМР России".

Я зашел и сердечно поздоровался с коллегой. Бланшар довольно хмуро и небрежно ответил на приветствие. Переживал он всё ещё урон, нанесенный его авторитету грубым капралом, или его уже заботили новые проблемы? Случайно уронив взгляд на левую стену кабинета, я сразу перестал об этом думать. Стену занимала огромная карта России. Трехцветными флажками на ней были обозначены позиции французской армии, красная линия на востоке отделяла огромную территорию, захваченную японцами, мешанина непонятных значков и отметок отражала ситуацию на Кавказе, а на севере... В первую секунду я не мог поверить своим глазам. На севере от Балтийского герцогства до Архангельска протянулась, отсекая Петербург от России, цепочка британских флажков.

Бланшар перехватил мой изумленный взгляд.

— Да, коллега, вы многое пропустили. Столицу теперь придется делать в Москве. Чертовы англичане...

Я пришел в дикое возбуждение. Наверное, сам Жаннере воспринял демарш бывшего союзника куда спокойнее.

— Как это могло случиться?! У них что, крылья выросли?!

— Корабли движутся куда быстрее танков. Вы знаете, скольким километрам в час равен один узел?

— Двум, кажется... Черт, при чем тут узлы и километры? Не ездят же их корабли ещё и по суше?

— Морская пехота ездит.

— А русские войска?

— Продажная клика продалась в последний раз. Они решили, что сдаться англичанам будет выгоднее, чем ждать прихода нашей армии. Вполне разумно, стоит признать...

— Но мы теряем Петербург и выход морю! Этого нельзя допускать! Ещё не поздно! Их немного, можно смести одним ударом...

В каком-то безумном припадке я подскочил к карте и сделал жест рукой, рисуя в воздухе линию наступления к Петербургу сквозь британские позиции.

— Хватит десятка бронепехотных дивизий! — выпалил я.

— У вас есть десять бронепехотных дивизий? — изумился Бланшар, — Тогда, конечно, действуйте. А мы не собираемся воевать с Англией... сейчас, во всяком случае.

— Почему нет?! Вы можете десять раз подряд разбить их на суше, Сеплинье уничтожит британские города...

— Вы слишком кровожадны. Повторяю, мы больше не собираемся воевать с кем бы то ни было. Это и так слишком затянулось. Вся наша промышленность перешла на выпуск оружия. Нигде не купить ножей и вилок, вместо них штампуют какие-то детали для карабинов. Вместо одежды шьют военную форму, вместо посуды делают каски. Мы призвали в резервные части шестнадцатилетних подростков, чтобы освободить опытных рабочих. Хотите, чтобы это продолжалось ещё несколько лет? Вместо нового общества будем строить всемирную империю, словно какой-нибудь Чингиз-Хан? И получим в итоге диктатуру генералов? Нет уж, оставим это Муссолини.

Я замолчал. Слова Бланшара меня не убедили, но спорить было бесполезно. Жаннере уже принял решение.

— Успокойтесь, коллега. Фашизм в исторической перспективе обречен. Рано или поздно Петербург и Новгород вернутся к нам. Пока довольно и освобождения остальной России.

— Вы обещали спасти страну от турок и японцев, — мрачно произнес я, — но теперь сложно представить, как вы сможете это сделать не воюя.

— Вы сами сможете от них защититься. Мы предоставим средства для победы. После войны танки и аэропланы будут в большом избытке. Надеюсь, разбить пару второсортных армий — посильная задача для великого народа?

Я угрюмо кивнул. Бланшар, видимо, не был расположен обсуждать международную политику. Он обратился ко мне, несколько смягчив тон:

— Я хотел поговорить о другом. Комитет высоко оценил вашу деятельность на Украине. Именно такие сотрудники понадобятся нам в Москве. Предстоит огромная работа — с нуля создавать российский КМР, отбирать людей, проводить авангардизацию необьятной территории... Тех, кто будет стоять у истоков, ждет большое будущее. Сейчас у вас есть выбор, два пути. Можно остаться в Русском отделе французского КМР и при очень большом везении дорасти к пенсии до моего младшего заместителя. А можно перейти в российский КМР и получить доступ к возможностям поистине безграничным. Третьего варианта, увы, предложить не могу — вы ведь не наемный сотрудник... Хотя, конечно, можете сообщить в Спецжандармерию, что отказываетесь от Искупительного Труда...

— Вы умеете убеждать. Я, пожалуй, предпочту российский Комитет.

— Отлично. В таком случае, готовьтесь, вылет в Москву через два дня.

— В Москву?! Два дня?! Вы забыли передвинуть флажки на карте, или французские танки стали двигаться быстрее английских крейсеров?

— Нет, к сожалению. Танки — тихоходные железки, но иногда они хорошо помогают дипломатии. После унизительной капитуляции петербургской шайки ваши генералы сделали правильные выводы. Быть высокопоставленным офицером в армии новой России гораздо лучше, чем героически погибнуть под бомбами. Так что теперь у нас начался период плодотворного сотрудничества. Французы — не боши, мы умеем быть великодушными победителями. Никто не собирается устраивать победный парад на Красной Площади. Можно сказать, мы всего лишь добивались дружбы. Иногда для этого нужны бронепехотные дивизии, что поделаешь...

— Вы отдадите власть над Россией генералам? Не слишком удачный выбор для строительства нового общества.

— Что вы, генералов нельзя пускать на трон, уж нам-то это хорошо известно. Мы не давали им поводов для иллюзий — гражданская власть будет стоять над военной, как и в самой Франции. Им надо лишь обеспечить успех достойного кандидата. Кстати, если все будет идти по плану, в Москве вы станете свидетелем исторического события...

— А что может помешать плану? Если уж обе армии действуют теперь сообща, кто может выступить против?

— Коммунисты, анархисты и прочие радикалы. С ними ещё придется повозиться... Впрочем, как и фашисты, они не имеют будущего. Нас это не должно беспокоить. Ладно, сейчас отправляйтесь к коллеге Веньяну, получите у него свои вещи и ключи от комнаты. Жандарм проводит вас до общежития... И вот что — я должен извиниться за тот инцидент с танками. Это моя вина, прошу у вас прощения.

— Не беспокойтесь, я отлично провел время в госпитале.

— Вот и хорошо. Что ж, до встречи, коллега!

— До свидания!

Под общежитие для сотрудников КМР французы реквизировали одну из местных гостиниц. Впервые за долгое время я оказался в помещении, отделаном не в жаннеристском стиле. Сперва это удивляло и вызвало даже легкое чувство неудобства. Впрочем, привыкнуть как следует я так и не успел — как и обещал Бланшар, через два дня мы вылетели в Москву. Вместе со мной в путь отправились много сотрудников, и русских, и французов — из тех, кого я (как, видимо, и Блашар) считал лучшими. Самого Бланшара почему-то не было, но вместо него явился коллега Бланк. Полет занял всего два с небольшим часа и запомнился разве лишь тем, что наш аэроплан сопровождала на всякий случай четверка истребителей. Ещё до полудня мы были в Москве.

Сам по себе довольно большой, московский аэропорт после Перревиля не производил впечатления, но выглядел все же необычно благодаря французским транспортам, едва ли не поминутно приземлявшимся или взлетавшим. Из них высаживались на московскую землю солдаты в серой форме и необычных касках без закраин, разгружались минометы и ларсеновские бронебойные пушки. Множество серых солдат уже расположилось концентрическими позициями вокруг аэропорта. На моих глазах из брюха огромного аэроплана неизвестной модели выполз настоящий танк, настолько маленький, что казалось, его экипаж должен состоять из цирковых карликов. Это была воздушная пехота, элита элит французсой армии.

— Коллега Бланшар говорил, что ваши войска не войдут в Москву! К чему эти приготовления? — укоризненно обратился я к Бланку.

— Не войдут, если все будет идти как намечено. Мы тоже должны застраховать себя от случайностей, московский гарнизон — не единственная сила в городе.

Оставалось лишь согласиться с такими предосторожностями. Дорога, ведущая к Москве, прикрывалась тремя маленькими танками и десятком орудий. Под их прицелом нервно прогуливались несколько армейских и полицейских офицеров в русской форме. Они дожидались нашей группы. Коллега Бланк коротко переговорил с ними, и мы двинулись к стоящему невдалеке большому автобусу, чуть подаль от которого я заметил броневик, десяток полицейских машин и грузовик с солдатами.

— В городе ещё неспокойно? — поинтересовался Бланк.

— Несколько дней шли бои, — ответил русский полковник (он говорил на приличном французском, но почему-то с немецким акцентом), — коммунисты и анархисты устроили мятеж, часть местного ополчения примкнула к ним. Английская работа, не иначе. Мы их разбили, но все же лучше зря не рисковать.

Мы сели в автобус и, сопровождаемые солидным эскортом, направились к городу. Командир воздушной пехоты, не вполне доверявший местной охране, дополнительно выделил две секции своих солдат, двигавшихся на очень странных транспортных средствах, которые я даже не берусь описать. Кроме того, с нами по-прежнему были неизменные спецжандармы.

Москва своим видом производила гнетущее впечатление. Город словно вымер. Сейчас в Америке пошла мода снимать фильмы про гибель цивилизации от эпидемий или каких-нибудь неведомых катаклизмов. В тот день режиссеру не пришлось бы тратиться на декорации, окажись он на московских улицах. За всю дорогу нам не встретилось ни одной частной машины, лишь редкие пешеходы отваживались выйти на улицу, но и они старались скрыться, завидев вооруженную процессию. Улицы патрулировались солдатами и лояльными ополченцами, кое-где на перекрестках стояли танки и орудия. Пару раз мы видели следы боев — разрушенные баррикады, выбоины в стенах домов и пятна крови на мостовой. Трупы, видимо, успели убрать. Впрочем, один мертвец все же попался нам на глаза — он наполовину вывалился из люка древнего, оставшегося с прошлой войны броневика, страшно разбитого огнем трехдюймовки. Свесившаяся рука убитого с намертво зажатой в побелевших пальцах шапкой словно все ещё указывала куда-то вдаль...

Когда мы подъехали к зданию московской Думы, обнаружилось, что оно охраняется солдатами в горчичной форме, вооруженными французскими карабинами. Неужели нас все-таки обманули?

— Это не наши войска, — объяснил Бланк, — это солдаты генерала Краснова, новая российская армия. Мы доставили несколько рот аэропланами, ещё до воздушной пехоты.

Над зданием уже реял флаг без орла. Мы вышли из автобуса. Я не мог поверить в реальность происходящего, все было словно в безумном сне.

— Историческое событие начнется через сорок семь минут, — сообщил Бланк, — как раз успеем занять места.

Спецжандармы остались в автобусе, но на входе нас довольно бесцеремонно обыскали их коллеги, неизвестно откуда взявшиеся в центре Москвы. Видимо, обещание Бланшара распространялось только на регулярную армию. Не найдя оружия или других подозрительных предметов, нас проводили внутрь, на места для прессы — они располагались выше трибуны и депутатских рядов, так что все было прекрасно видно.

— Смотрите и запоминайте, — сказал Бланк, — это последнее заседание российской Думы.

Действительно, люди, сидевшие в креслах, не были депутатами московского парламета. Некоторые из них, как я впоследствии узнал, действительно являлись думцами, заблаговременно бежавшими из Петербурга и отловленными генералами для участия в последней церемонии, большая же часть оказалась просто статистами непонятного происхождения. Так или иначе, зал был полон. Я посмотрел на часы — до положенного срока оставалась лишь пара минут. Кинооператоры запустили свои аппараты... Время вышло.

В следующую секунду я не мог придти в себя от изумления. Нет, все же жаннеристы безумны, окончательно безумны... К трибуне вышел совсем ещё молодой, не старше тридцати лет, человек в строгом костюме с бабочкой. Лицо его, обыденное, хотя и не лишенное приятности, казалось отчетливо знакомым — и тут же я вспомнил...

— Дамы и господа! — начал он, хотя никаких дам в зале не было, — Я — Алексей Губарев, руководитель Социал-Авангардистской Партии России. В связи с трагическим положением, в котором оказалась наша страна, я вынужден обратиться к вам ради принятия чрезвычайных мер.

Продажная клика царских министров втянула Россию в преступную и бессмысленную войну, сделала нас соучастниками германской агрессии против мирного государства. В этой войне агрессоры были разбиты. Социал-авангардизм показал свое полное превосходство над разбойничьим кайзеровским режимом. Но даже после разгрома берлинских хозяев петербургская шайка продолжала приносить жизни российских граждан в жертву своей подлости. В итоге эти преступники купили себе спасение от справедливого суда, отдав в руки британцев наши северные земли.