Падение Коцита

Только вот было это всё очень и очень давно, когда уровень энергии на поверхности планеты был куда выше, чем теперь. У мешка практически отсутствовали внутренние органы, силу для бытия он черпал напрямую из окружающего пространства. Это конец Стикса и переходное время при образования Коцита...

— То есть? — спросил вождь. — Можно предположить, что ход внутри Стены создан одновременно с самой Стеной?

— Если не раньше, — задумчиво предположила богиня.

Люди переглянулись, старший человек боя пожал плечами. Подал голос покусанный слизью:

— Если дальше глубина этой самой станет нам с головой, тут точно не пройти.

— Этого не будет, — уверенно ответила богиня. — Толщина стенок мешка-ловушки не могла быть толще, чем...

Она показала на пальцах, сколько. Люди прикинула этот размер на себя. Выходило: от подошвы до начала голеностопного сустава. Не много, но и не мало.

— Точно — не толще? — переспросил вождь.

— Да, — ответила богиня. — Если толщина стенок мешка-ловушки превышала эту толщину, внутри начинался процесс саморазрушения. И его плоть самоуничтожалась, расплавляя всё вокруг. Мешок либо стелился достаточно тонким слоем по поверхности, либо выгрызал, выплавлял ядом, — яму и растекался по её стенкам. Это из-за особенностей его внутреннего устройства. Объяснять долго и нет необходимости. И наша слизь, та, что дальше, по туннелю, очень похожа на плоть тех мешков. Только изменившуюся из-за падения уровня энергии. Что-то вроде выродившихся мешков. Что-то вроде той плёнки, в чьём виде они перемещались по камням...

— Так что, с деревянными подставками-то? Пробовать будем?

— Нет, — ответила богиня. — С деревом может получиться как с босой ногой. Сначала вроде как ничего, а потом уже поздно. Если деревяшку разъест в толще этой слизи, далеко от входа, человек погибнет. Всё правильно: или камень, или металл...

— Очень хорошо, — сварливо сказал старший человек боя. — И как всё это изготовить? С металлом проще, у нас есть кузнец. Но где брать сам металл? А камень? Где его брать? Как обрабатывать? Чем? Опять же: любой камень подойдёт или только из Стены? А Стену долбить нельзя, богиня говорила раньше. А то вроде как по ту сторону об этом тут же узнают... Ну и что делать?

— Тебе — замолчать, — сказала богиня. — Мне — думать. А вам — готовить такие же маски для защиты вашего дыхания. Живой мох растёт внутри всех жилищ, всё остальное найдёте на "носилках богини". Вождь укажет, где они.

— Где, где, — проворчал вождь. — Здесь они, вон они, из-за того корня выглядывают. Берите, работайте. А мне и без вас хлопот хватает.

— А мне нужно ещё больше сведений о том, что внутри, — пробормотала богиня.

Перебравшись поближе к перевязанному, она положила ладони на его виски и так застыла, закрыв глаза. Выздоравливающий тоже закрыл глаза и задышал, мощно и равномерно. Богиня снова просматривала содержимое его памяти, только гораздо подробнее.

Ещё богиня копалась в закромах своей памяти. Возможно, она связывалась и с Памятью Планеты. Но люди об этом её спрашивать не стали. Люди вздохнули и отправились к носилкам. Готовить дыхательные маски для тех, кто пойдёт вперёд и вниз сквозь отраву белёсой хищной слизи.

Для себя, в общем.

Глава 17

Третий сон богини людям

17-01

Хорошо вечером, когда Мировое Дерево замедляет биение своих соков и всё подвижное в ветвях его готовится отойти ко сну. И Старейший, и Сидящие у Ствола, и Сидящие Спокойно, и гости Дерева, и все прочие — готовятся уснуть.

И Прыгающие по Ветвям, души младшего уровня развития, в телах своих, для неугомонного восторженного движения приспособленных, тоже спать собираются. И всякий раз по-разному. В смысле — собираются по-разному. Спят-то все одинаково.

Иногда, сбившись во временную стайку по внезапно вспыхнувшему интересу исследовать вот именно это, и ничто другое, — они допоздна возятся вокруг предмета своего интереса. И даже после прощания с солнышком, когда все живые души Мирового Дерева провожают глазами светило за край окоёма, никак не могут расстаться. Так и засыпают вповалку, устилают Ветвь пушистым ковром своих тел, прижавшихся друг к другу неразрывным переплетением лапок и хвостиков. И сон им снится общий.

Иногда, когда вдруг забродит внутри нечто невыразимое, из далёкого далека проявляющееся, так и стоит столбиком полночи одинокая фигурка Прыгающего по Ветвям. Головушка к небушку запрокинута, лапки, ручки детские, перед грудью сложены, а в грудке щемит от многообразия мигающих в ночном небе звёзд. И чудится: этакое, издалёка, к тебе обращающееся, без слов, на языке сердца, невыразимо и прелестно. И веет нежно ночной ветерок, спящие листья гладит. И кажется, что доносится это дуновение от самых звёздочек, юной душе шепчущих, но так издалёка, что не слыхать слов, только дыхание их, угасающее, остаток развеявшегося в вечности послания, гладит нежно вздыбившуюся от восторженности шёрстку. И спит потом Прыгающий по Ветвям, коротко и глубоко, и просыпается с осознанием того, что этой ночью произошло что-то важное, решающее, определившее в будущем его, — а что, когда — то не ведомо...

Иногда бывает и так, что внезапно загрустивший Прыгающий по Ветвям сам, отдельно и пораньше, ищет себе место для сна. И, излазив неисчислимое множество Веточек, находит наконец-то ту единственную развилку, где и кора мягче, и пространство между корой и листьями немного другое, и вообще, всё именно так, как должно быть именно с ним, именно сейчас и именно тут. И приникает тогда Прыгающий по Ветвям к Дереву, и провожает взглядом уходящее спать солнышко... Почему-то каждый раз место выбирается так, чтобы хоть краешком глаза, хоть сквозь узкую щёлочку между листьями, — но видеть солнышко. И пожелать ему спокойной ночи, тихо-тихо, из самой глубины своего маленького сердечка. И сон тогда бывает странный, не то сон, не то полусон, не то дрёма, со снами странными, со снами невиданными. Только под самое утро засыпает он крепко-крепко. Как тот, кто полночи глядел на звёзды.

Хорошо вечером, когда уставшие от дневной беготни, интереса к тому, и к этому, и вон к тому тоже, — ложатся спать Прыгающие по Ветвям.

Но насколько же лучше — утром!

Когда просыпается всё одушевлённое на Мировом Дереве. И, с замиранием сердца, ожидает появления первых лучиков возвращающегося солнышка. На какой бы стороне Дерева ни ложился спать обитатель его, он всегда проснётся перед рассветом. И переберётся на ту сторону, откуда взойдёт солнышко. И найдёт себе место. Можно одному, можно присоединиться к тем или иным, знакомым или незнакомым, не важно. Можно договориться заранее с кем-либо. Или, разобрав спутанные во сне лапки-хвостики, всем пушистым ковром промчаться быстрым скоком на утреннюю сторону Мирового Дерева. И там, дождавшись, когда первый луч нового дня вспыхнет над горизонтом, раскинуть лапки, распахнуть душу, — и влить свой голос в общий Хор Рассвета. Душа — Сообщество — Мир — Солнце. Всё соединяется в этом хоре. Так остро, чётко, ясно и уверенно можно почувствовать единство всего мироздания только утром, когда гремит Хор Рассвета. И неважно, что поёт твоё горло. Важнее концентрация на душе, на том месте в груди, где возле сердца, места входа в объём души, в единственной точке, — вдруг становится горячо и сладко. И даже самому маленькому малышу хочется сделать кому-нибудь что-нибудь хорошее. Например, вырастить вкусную-вкусную Ягодку, и — подарить. Просто так.

И звучит, звучит — каждое утро, на каждом Мировом Дереве, — всеобщий хор. Хор Рассвета. И, кажется, дрожит в восторженном биении Хора всё вокруг: и воздух, и облака, и само Мировое Дерево. И эта восторженная дрожь всеобщего единения уносится вдаль по лучикам зрения, и касается самого солнышка. И отвечает Солнце приветствующим его. И крохотная частичка Неугасимого Огня Безначального Начала, мельчайшая частичка Абсолюта в самом сердце звезды, только так, дарующе-огненно, и могущая проявить себя в этой Вселенной, — откликается на зов тот. И происходит тогда чудо из чудес: крошечная частичка Абсолюта, неотделимая от него, то есть, сам Абсолют, — отвечает обращающимся к нему. И дрожит тогда могучим трепетом величайшее из Касаний Душ, когда-либо могущее осуществиться в нашем мире. И возвращает Абсолют улыбку, обращённую к нему сгустившимися частичками мысли его. А это уже — Великое Одушевление. И нисходит оно по лучикам глаз в души подвижных, и передаётся от них всеобщему, дремотно-растущему, объединённому воедино сплетением корней его, растительному миру планеты. И от корней тех, сколько бы их ни было, распространяется дальше. И поёт, пока ещё вынужденно, тихо, пассивно, увлекаясь общим течением Хора, — вся масса мельчайших точек мысли Абсолюта, воплощённая в обитателях почвы. И весь объём обитателей почвы, вовлечённый во всеобщую волну планетарного воодушевления, тоже откликается на ответную улыбку Абсолюта. Каждый по-своему. И у некоторых начинает складываться то, что впоследствии будет отражено Зеркалами Сути, чьё наличие присуще корням всех Мировых Деревьев, — когда из множества, почти не разделённой ещё массы мельчайших пред-душ, сложится одна душа первого уровня возможности самостоятельного развития. И тогда образуется меж корней Мирового Дерева Яйцо, а в нём начинает формироваться для неё тело, тело нового Прыгающего по Ветвям.

Вращается планета. Уходят в сон, потому что скрывается от них таящаяся в сердце звезды частичка Абсолюта, — одни Мировые Деревья. Другие Мировые Деревья, чьё число велико на планете, — просыпаются, чтобы приветствовать солнышко Хором Рассвета. И пусть большинство из подвижных и не осознаёт того, что происходит. Главное, что сияющая линия незримого огня одушевления мира постоянно бежит по поверхности планеты.

Счастлив мир, что существует в единении душ своих!

17-02

Уже после Вторжения, когда волны забвения окутали планету и искажения, внесённые Вторгшимся в Матрицу Реальности, определяющую свойства всех тел, обитающих на данной планете, — породили пагубу сокрытия истины об устроении мира, — даже тогда всё одушевлённое приветствовало восход солнца. Словно зная: связь точки Абсолюта в самом сердце звезды, и живых душ на поверхности планеты звезды той, — двухсторонняя. И если никто не откликается с поверхности планет, нарушается душевная связь планет и звезды. И если происходит то страшное долго и непрерывно, уходит незаметно частичка Абсолюта из звезды. Потому что подобное притягивается подобным и отталкивается противным. И тогда солнце начинает гаснуть. И гибель душ заканчивается гибелью тел.

А как же иначе?

К счастью, подобное возможно и случается только ТАМ, где властвует временно (в космических масштабах) победившее мёртвое существование. Пока живы души на поверхности планеты, пусть самые мельчайшие, пусть это даже будут только пред-души пред-самостоятельного развития, крохотная частичка Абсолюта ни за что не покинет места обитания своего. Потому что сутью Живых, а Абсолют есть прародитель Жизни как таковой, — является правило неизречённое: ты в ответе за этот мир.

Некоторые, из числа летающих по небу, сужают объём задачи, и готовы быть в ответе только за тех, кого приручили. Простим им это. Не со зла ведь, просто не успели развиться во что-то большее. Но такова уж общая беда миров после Вторжения...

17-03

Поёт душа, в едином хоре слившись, со множеством других, трепещущих совместно. Улыбкою одной с поверхности планеты, волну приязни шлёт, наивно и прелестно. Навстречу Солнцу, Миру, — всей Вселенной объятия раскрыв. ЧуднА волна приязни. Она пространство согревать способна. И делать для Живых, в лучистость перешедших, единым Космос весь, от мира Абсолюта, до самой тонкой, дрёмотно-прозрачной, частички мысли, мысли о Вселенной, Вселенной дар осуществления давшей...

ЧуднА волна единства. Что мириады мыслей Абсолюта, себя стянувших в шар самосознанья, объединяет прежним единеньем, — на уровне ином...

ЧуднА волна приязни. Мирам лучистых душ, покинувших планеты, сообществу планетных, во всём разнообразии расцвета, от марева пред-душ, до душ весьма великих, готовящих тела в лучистость обращаться, — единство дарит. Вновь напоминая: мы — мысли Абсолюта. Во всём разнообразии Живых — едины суть...

17-04

В этот раз всё было как-то по-другому. Что-то там, внутри, томило и позывало к неведомому. И даже соучастие в Хоре Рассвета, переполнявшее его маленькую душу невыразимой восторженностью и ощущением необъятности происходящего, прикосновения к чему-то такому большому, громадному, больше Мирового Дерева, больше Неба, — звало совершить нИчто. Новое. Ни разу не деланное. А-гро-мад-ное вот такое вот — ба-аль-шущее-преба-аль-шущее!!

Некий внутренний позыв дёргал за лапки изнутри его тела и заставлял кружиться и мчаться. И так, кругами, всё выше и выше, по стволу Мирового Дерева. Туда, где кора тоньше. Туда, где гул гЩще. Гул внутреннего тока соков, точащихся от корней ко кроне, из подземности к самой макушечке Мирового Дерева.

И по пути припадать к развилкам от Ствола к Ветвям: не здесь ли? Нет? Дальше! Выше! Скорее!

Уже трава внизу, такая разная, если смотреть на неё с Корней, — слилась в единую зелень наземного ковра, подшёрстка почвы. Уже Небо приблизилось настолько, что кажется: подними лапку — и коснёшься облачка, а душе всё ещё искала, искала, искала, — и, наконец, — нашла...

Ток соков Мирового Дерева бился изнутри в тонкую кору, как кровь внутри маленького тельца. Движение сходных жидкостей в столь тесной близи друг от друга воспаряло душу и окрыляло разум. И конические колонны иных Мировых Деревьев вдали манили свой разностью внешнего и глубочайшим единством внутренней сути, объединённые в единое произрастающее целое взаимопереплетением сросшихся корней.

И всею невероятностью пробудившегося чувства почувствовал малыш, ощутил, осознал, — что и там, вдали, на вершинах своих Мировых Деревьев, сейчас, такие же, как он, юные, только начинающие свой путь развития, приникают трепетно к тоненькой коре, сливаются с гулом-гудом, гудением внутренних соков, и чувствуют, ощущают, — внутреннюю суть мира.

И захотелось незамедлительно встретиться с ними, в глаза им взглянуть, дыхание их ощутить, трепетом сердец переплестись, — невыразимо!!

И только один путь знал малыш для осуществления сего.

17-05

На вершину Мирового Дерева, его самую-самую верхнюю-верхнюю веточку-веточку, — не принято забираться просто так. Не вот чтобы Старейший кому велел, или Сидящие у Ствола малышей гоняли, — нет. Просто-напросто внутреннее ощущение, общее для всех, — ясно говорило внутренним голосом: наиверхнейшая веточка — для наиважнейших случаев. Уходящих на летающие цветы, например, именно отсюда и забирали. Но это для Сидящих Спокойно. Они внутри себя по веточкам прыгают, а снаружи спокойно сидят. Потому им на летающих цветках самое и место. И вроде как спокойно сидишь, — и по всей планете по воздуху движешься, лучиками глаз касаешься виденного, — их заботы не для Прыгающих по Ветвям.

А Прыгающим по Ветвям самая макушечка Мирового Дерева для Первого Прыжка потребна. Только когда сам, сам по себе, ну, вот, совершенно-внутренно-позывно приспичит когда, — душе проветриться, — и преодолевает малыш свой детский страх. И сигает с высоты, пролетает сквозь цветы, и почти листов касаясь, в токах снизу зависая, сквозь пространство мчит себя, душу визгом теребя!