А таких игроков в округе насчитывалось ровно двое. Великое княжество Московское и Великое княжество Литовское и Русское. Которые уже не первый век оспаривали меж собой вопрос доминирования. И что самое обидное для ханов, оба они даже по отдельности превосходили Крымское ханство по мощи, а объединившись, могли легко поставить крест не только на великодержавных амбициях крымских Гиреев, но и на ханстве вообще. Однако задолго до китайцев Гиреи сумели дойти до мысли, что при таких раскладах наилучший выход это оказаться в положение этакого затаившегося степного волка. Битый жизнью, он будет лишь издали наблюдать за битвой двух титанов, время от времени подавая помощь то одному, то другому для того, чтобы они как можно больше рвали друг друга. И когда останется лишь один, спустится с холма и добьёт победителя.
Титаны, ослеплённые взаимной яростью, конечно, догадались о волчьей подоплёке, но желание победить другого затмило им разум и они оба с упорством, достойным лучшего, стали подкупать волка. Причём у литвинов, более прагматичных, чем их московские оппоненты, изначально положение было куда лучше. Они куда легче относились к вопросам престижа, а потому легко признали себя и улусниками великого "царя", взяв у него ярлык на свое княжение, и более или менее регулярно выплачивали те самые поминки, которые в Крыму расценивали как дань-выход. Однако внутренняя политика княжества привела к тому, что это преимущество не сильно сказалось на внешнем факторе, и Литва всё больше и больше уступала давлению Москвы.
А теперь поставьте себя на место крымского хана и оцените обстановку! Вместо двух полутрупов явно нарисовывается один победитель, да ещё и полный сил. И как только он освоит ресурсы побеждённого, время жизни ханства сократится до предела. Ведь ни ногаи, ни Астрахань, ни Казань всё ещё не легли под гиреевскую руку. Тут хочешь, не хочешь, а подумаешь о большом походе, пока второй титан ещё не сдох и по-прежнему готов вцепиться в горло победителю.
Вот эту нехитрую мысль и пытался в последнее время донести Андрей до всех своих знакомых, однако, верно оценивая опасность с юга, собеседники всё же не считали возможным нарисованный сценарий, справедливо утверждая, что за Пояс святой Богородицы татары не прорывались уже очень давно. За окским рубежом выросло целое поколение, не видевшее чужих татар иначе как послов и торговцев.
И ведь не докажешь никому. Тогда, в той истории, русские шпионы и доброхоты вовремя донесли о начале большого похода, но Москва всё одно была сожжена. А обращаться к митрополиту с новыми "видениями" он как-то опасался. Вдруг хану вздумается позже пойти или, что хуже, раньше. Один раз прокатило и хватит, а то мало ли какие мысли в дурные головы взбредут. Нафиг, нафиг такое счастье.
В доме у Михаила было жарко. Настолько, что даже пришлось отворить свинцовую раму, дабы в комнату хлынул холодный воздух. Дневные посиделки вели по обычаю: мужчины отдельно, жёны на женской половине отдельно. Тем более им было о чём поболтать. Перешагнувший сорокалетий рубеж Михаил недавно женился на восемнадцатилетней Анне, младшей дочери покойного князя Гаврилы Белосельского. И ныне молодое семейство ожидало прибавление. Трудно сказать станет это ещё одним отличием этой ветви истории или нет, но в прошлый раз линия Михаила пресеклась на нём же. Впрочем, в тот раз и Михаил давно уже не попадал в разрядные списки, а ныне он с удвоенной энергией тянул служивую лямку. Это ведь его корпус держал Могилёв в осаде, пока основные полки брали Оршу. Государь действиями князя остался доволен, а по итогам похода жаловал стольником, с окладом в 100 четей земли и 70 рублей жалованья в год. За такой успех не грех было и выпить. И пили лёгкое французское вино, доставшееся Андрею в качестве трофея.
Кстати, о своих морских приключениях ему пришлось досконально отчитываться перед родственниками. Уж очень им было интересно: каково это по морской пучине хаживать. Ну Андрей и оторвался в духе Стивенсона и Сабатини. И умолк лишь заметив ярко горящие глаза племянника.
Почти достигший возраста новика, Андрюшка был впервые посажен за мужской стол, поскольку ровесников ему не нашлось. Дочери Владимира жили своими семьями, а у остальных ещё пешком под стол ходили, фигурально выражаясь. Вот и слушал парнишка развесёлые рассказы из серии "морские байки", млея душой. А ведь ему через год на службу верстаться. Хотя, если дело выгорит, то почему бы и не взять племяша с собой. Мозги у парня работали как надо, а взгляды на жизнь ещё не устоялись. Глядишь, ещё станет адмиралом! Фёдька-то, под нажимом братьев, уже согласился, что сынок вотчинным затворником не станет, так что с этой стороны проблем не возникнет. Зато, какая ниша для рода вырисовывается. Есть над чем голову поломать. Но позже, потому как Иван про своё воеводство хвалиться стал.
А ему было что рассказать. Это на юге да востоке литвины оборонялись, а вот под Друей поначалу пытались активничать. По весне, едва подсохли дороги, небольшой отряд жолнеров с пушками попробовали друйские стены на крепость. Взять не взяли, но поволноваться заставили, пока из-под Полоцка не подошли загонные отряды, после чего литвины предпочли ретироваться.
— А сколько у тебя пушек на стенах? — поинтересовался Андрей у брата.
— Пять, два змея и три гаковницы. А что? — удивился Иван.
— Да вот думаю, что просто так литвины нам того не спустят. Сам ведь говорил, что доброхоты донесли, будто литвин всю осадную артиллерию в Вильно стащил.
— Ну, вряд ли всю, — махнул рукой Иван, — но значительную часть точно. Им ведь потеря Полоцка во где, — он чиркнул ладонью себя по горлу. — Почитай в эту войну они только и делают, что города теряют. Да какие! А что, ты придумал чего?
— Да терзают меня смутные сомнения, — Андрей хмыкнул, поняв, что непроизвольно повторил интонации незабвенного Яковлева из Ивана Васильевича, что менял профессию. — В общем, литвину ныне либо мириться, либо всё поставить на кон. И я бы на его месте рискнул.
— Ну да ты не на его месте, — отмахнулся молчавший до того Михаил. — А Сигизмунд гонца прислал с просьбой выдать опасную грамоту для послов.
— Ну, это ты у нас в Кремле днюешь и ночуешь, — рассмеялся Андрей, — а мы так, по бедности умишком раскидываем. Вот только, помниться, года два назад уже было такое. А потом кто-то под Опочкой бился.
— Не боись, помнят об том. Потому и наказ всем порубежным воеводам готовят, дабы бдили и к отражению осады готовы были.
— Ну, так и я про тоже, — Андрей вновь обернулся к Ивану. — С пушками понятно, а каково с порохом?
— Вот же ты пристал, как банный лист, выпить не даёшь, — нахмурился тот. — С порохом проблем нет, почитай сорок бочек скопили.
— Ну и добре, — успокоился Андрей.
Так уж получилось, что про наличие порохового зелья он ныне знал куда больше многих. И знания эти его не радовали. Да, делали то его во многих местах, вот только скопить нужное количество на более менее большой поход было делом небыстрым. Столкнувшись с этим напрямую, он теперь прекрасно понимал, почему Ивану Грозному понадобилось аж три года, чтобы восстановить утраченный в московском пожаре запас только на один казанский поход. А тут три смоленских осады, Полоцк с Витебском, и Орша с Могилёвым изрядно опустошили то, что скопили государевы погреба за мирный период и последние годы. Ныне пороха у великокняжеского наряда едва на одну осаду и осталось. Можно было, конечно, изъять зельё из порубежных крепостей, но как потом им обороняться? Вот и скупала казна у купцов своих и чужих серу да селитру с квасцами большими партиями.
Вот только кто из воевод думал о подобном? Большинство из них по-прежнему свято верили, что война сама себя прокормит. На чём часто и прогорали.
— Я вот что подумал, — продолжил он, дождавшись, когда Иван выпьет и вкусно захрустит грибочками. — Может тебе подбросить ещё несколько стволов?
— Так у меня один пушкарь на всю крепость, — легко отмахнулся Иван. — Да знаю, знаю, не бурчи. Помню о твоём предложении. Только так никто не делает. Да и кто мне денег даст людишкам тем платить?
Рука Андрея, подцепившая на вилку грибочек с парой луковых колечек, дрогнула. Мысль, молнией стрельнувшая в голове, мгновенно обросла дополнениями и осела готовым планом.
Да, не смотря на его рацпредложение, пушкари по-прежнему были штучной профессией. В основном мастер-литейщик сам отливал и сам стрелял из своих орудий, да с недавнего времени стали появляться мастера-пушкари, что пушки уже не лили, а только стреляли из них, но ввиду большого количественного роста артиллерийского парка и это уже не могло удовлетворять насущих потребностей. Однако созданием полноценных расчётов так никто и не затруднился. По-прежнему приданная артиллерии посоха лишь устанавливала пушки да подносила боеприпас, а всё остальное: отмерить и насыпать порох, уплотнить заряд, заложить ядро и навести каждое орудие на цель, а потом и поднести пальник к затравке — всё это делал сам мастер-пушкарь. Причём один на несколько орудий сразу. Ну и о какой скорострельности тут можно было говорить?
А ведь даже при таком подходе канониров хронически не хватало.
Потому, как уже говорилось, в данной сфере Андрей пошёл по иному пути. У него набранных на службу людей учили по иному: один человек — одна, максимум две операции. И на выходе получался более-менее готовый расчёт. Вот только денег на подобное требовалось куда как много. К примеру, на корабле для поддержания максимального темпа стрельбы требовалось усилия восьми человек на один единорог, а для простой стрельбы и обслуживания пушки минимально хватало четырех — пяти. Потому на десять орудий за глаза хватало пять полноценных, по восемь человек, расчётов. А вот сухопутному варианту, даже облегчённому, требовалось уже десять человек. А в реальности русской армии времён Наполеона расчёт четвертьпудового единорога составлял и вовсе двенадцать. Правда лишь четыре из них именовались канонирами и обязаны были знать все правила заряжания и стрельбы, а остальные исполняли роль подручных при орудии. Впрочем, к сухопутной артиллерии Андрей пока даже не приступал. Ему бы корабли полностью экипажами оснастить для начала. Но благодаря Охриму и реорганизации, предпринятой Сильвестром, у него в кои-то веки появился какой-никакой, а резерв артиллеристов. Да и пушек, ему вовсе не нужных (те же шланги и фальконеты) у него тоже появился запас. Часть встала на батарею Тютерса, а остальные планировали в переплавку (потому как иметь кучу разных калибров дело для снабжения накладное). Жаль лишь, что олово в бронзе имеет свойство испаряться при переплавке и выдержать нужные значения повторно будет делом весьма нелёгким. Так почему бы, в таком случае, не помочь брату, раз появилась такая возможность? И ему спокойнее и расчёты потренируются. Всё одно им жалование платить, а так хоть послужат на благое дело. Вот чуялось Андрею, что не сдадутся литвины просто так и попробуют отнять своё. И где нанесут свой удар, одному богу известно.
Иван, быстро уловив главную суть, от подобной помощи не отказался и пообещал заскочить в гости, дабы обговорить все детали. А потом вечер перешёл во вторую стадию, идею которой уже несколько лет продвигал Андрей. Из женской половины появились жёны, а из дворовой поднялись музыканты андреева оркестра, дабы усладить слух гостей лёгкой музыкой и пением.
Андрей долго думал над тем, как провести такую вот "культурную революцию" хотя бы в своей семье. Ведь "теремное сиденье" уже существовало в среде московской аристократии, и знатные женщины редко садились за стол с мужчинами даже просто пообедать, а уж пировали всегда отдельно, на своей "половине". И что самое обидное, запрет пировать вместе с "мужеским полом" касался лишь знатного сословия. В среде обычных горожан женщины часто участвовали в шумных застольях, в чём Андрей и сам успел убедиться, пока погуливал у вдовицы Авдотьи. Да и то сказать: терем — удел знатных да богатых. Обычные горожанки жили не в них, и дни проводили не взаперти, а на "торжищах", в хлопотах по хозяйству, в мастерских, да на огородах. И как во все времена любили развлечения: пляски, песни, пиры, игру скоморохов и бродячих музыкантов. Женщины-простолюдинки наравне с мужчинами участвовали в развлечениях, лихо отплясывая на праздниках, хотя это и осуждалось церковью, а некоторые танцы даже считались неприличными.
Вот только сам Андрей как раз и принадлежал к знатному роду. И принятые в обществе условности стоило блюсти по причинам не раз уже озвученным. Однако жить то хотелось по-другому.
Правда, оказалось, что не только великий князь ради молодой жены был готов нарушать обычаи. Михаил, как главный в роде, держался долго, но и он капитулировал, когда в дело вступила его собственная супруга. Ну а кто был проводником андреевых идей среди женского коллектива, думаю, все и так догадались. Разумеется, Варвара, чья жизнь тоже была отравлена теремом, вот только тестюшка не всегда был богат, а потому теремное заточение было скорее условным, и образ жизни у дочки больше походил на жизнь горожанки, с поправкой на карьерный, а с ним и имущественный рост отца, конечно.
* * *
*
Ян Минковский герба Незгода гнал коня вперед и вперед, боясь обернуться назад. Там, позади, остался с ножом в груди старый товарищ и лишь об одном молил сейчас бога шляхтич: чтобы убийцы как можно позже прознали, с кем в тот день был убитый. Хотя надежда на это была слаба.
А ведь как всё хорошо начиналось...
Военные великого княжества Литовского не любили придворных. В их мировосприятии придворный — это человек, вечно пользующийся плодами чужих успехов исключительно по причине близости к монарху. Но, несмотря на это, многие военные с превеликой радостью при любой возможности старались добыть для себя и придворные должности.
Однако молодой шляхтич Минковский думал совсем по-другому. Столь неудачный вояж на границу, когда его повязали какие-то разбойники, окончательно убил у него и без того не слишком высокое желание сделать карьеру военную. Это ведь больше батюшкина была мечта, не его. А потому, вернувшись в Вильно, он со всем присущим ему пылом принялся выискивать для себя давно вожделенное место при дворе великокняжеском, используя те немногие связи, что у него были, и в целом неплохо преуспел в этом начинании. Надо ещё сказать, что тот год выдался лично для него, не смотря на постыдный плен, всё же очень и очень прибыльным, хоть и грешно было так говорить про случившееся. Но его отец, переживший сильную встряску при известии о пленении сына, не дотянул и до Рождества, упокоившись в могильном склепе, успев, правда, отписать одну из своих деревень столь ненавистному для Яна бастарду. И не просто отписал, но и успел ввести того в наследование, словно чувствуя, что родной сын сводному брату, будь его воля, не даст ничего. Вот же голь перекатная, повезло, однако, щучёнышу! Одно радовало. Когда Ян понял, что родителя не переубедить, он хоть смог уговорить того, что отдать братцу надобно одну из его смоленских деревенек. Нечего бастарду в столице глаза мозолить, пусть сидит себе на восточной границе, там ему самое место. Ещё пара сёл, как и планировалось, отошли сестре в приданное. Но зато остальным имением новоявленный придворный мог теперь пользоваться в своё разуменье.
