Пусть будет иначе

Но и я натерпелся от старых кадров. Несмотря на то, что, почитай, все политбюро мы выкорчевали, но и те, кто занимал должности на подходе, были ни на что не годны. Я даже задумался над тем, каким же образом, коммунистическая партия смогла править страной до 91-го года? Это же просто болото стоячее! Ни мысли, ни инициативы. Ты им дело предлагаешь, а они ссылаются на указы Сталинские и статьи Ленинские. Я тут у одного из них спрашиваю,

Ты-то сам, Ленина читал, на которого так часто ссылаешься?

Читал, — говорит, — А что?

А то, что возьми и почитай еще. Особенно, — говорю, — Почитай его "Письмо к съезду". Может быть, тогда тебе что-нибудь станет понятно. А пока, мне с тобой и говорить, вроде, не о чем. У тебя в голове просто набор штампованных глупостей. Голова же дана человеку для того, чтобы думать.

Еще одна, но очень большая трудность, в моем положении, это аппарат НКВД. Хоть и обезглавленный, но он не собирался, просто так, отдавать свою власть. Поэтому, пришлось провести еще целый ряд боевых операций. Да, да, самых настоящих боевых операций по захвату и уничтожению особо обнаглевших начальников этой организации. Только после этого, я нажал, как следует на Микояна, который стал теперь Генеральным секретарем ЦК ВКП(б), и заставил его упразднить эту организацию. После того, занялся политическими заключенными. Это что же получается? Страна находится в состоянии войны, а лучшие люди сидят в лагерях. Когда поднял документы, у меня просто волосы встали дыбом. Миллионы людей за решеткой. Их было столько, что пришлось выпускать их в несколько этапов. Всех сразу просто не в силах были доставить домой. Но, подлечились люди, отдохнули немного, а потом, стали их использовать по специальности. Кого на фронте, а кого и в тылу. Там тоже работы невпроворот: надо было эвакуировать из прифронтовой полосы заводы и строить новые в Сибири. Там уже наши инженеры наладили производство новых танков Т-72, реактивных установок, зенитных установок и автоматов "Калашникова". Кстати, нашел я самого Калашникова . Назначил его главным конструктором его же автоматов. Дал под его команду целое конструкторское бюро. Он был, правда, очень удивлен, такому назначению. "Зачем вам нужен конструктор, когда такой прекрасный автомат у вас уже имеется"? Но я ему строго так приказал приниматься за работу. "Может быть, — говорю, — Вы нам новый пулемет изобретете"? Смотрю, а у него даже глаза загорелись. "А что?" — говорит, — "Это мысль". Так что я теперь не сомневаюсь, что этого гения мы не потеряем.

Я все время говорю, "Я решил, я направил". У вас может зародиться мысль, что это все только моя заслуга. Конечно, это не так. Все мы: и Николай, и Валентин, и Алексей и Федор — принимали участие в решении этих вопросов. Я же, проводил их в жизнь, так как был введен, по нашему требованию, и по предложению Микояна, в состав Политбюро ЦК ВКП(б). Вот так, сбылась мечта миллионов партийных функционеров, которые спали и видели себя на вершине партийной пирамиды, в этой обители богов, у неиссякаемого источника власти и материальных благ. Только мне, скажу честно, оно и даром бы не надо, да и время сейчас не то, чтобы почивать на лаврах. Немцы, после наших ударов по их партийной верхушке и по оружейным заводам, приуныли, было, но быстро оправились. Им бы, дуракам, вовремя понять, что их план "Барбаросса" накрылся медным тазом, да начать мирные переговоры, но нашлись у них горячие головы, требующие продолжения банкета, нашелся и новый орел, на замену старому фюреру, и все понеслось дальше.

С одной стороны, я понимал, что это означает новые миллионы убитых, а с другой стороны, вы уж извините, но по своему опыту я знаю, что если ты напавшему на тебя хулигану не накостыляешь, или накостыляешь не как следует, то второй драки не избежать, а уж если дашь ему так, что мало не покажется, вот тогда он сразу станет шелковым. Так и тут: если мы фашистам все зубы не обломаем, так, чтобы они и их дети войну увидели не в чужой стране, а в своем городе, чтобы оплакали детей и жен своих погибших, чтобы увидели руины на месте цветущих городов, то не будет на Земле мира в течение многих лет. Кстати, тут еще вопрос с нашими "союзниками": Великобританией и США. Сознательно беру слово союзники в кавычки, потому что нет у СССР, врагов, страшнее, чем они. Сейчас они сидят, и руки от радости потирают, наблюдая, как мы с немцами друг друга уничтожаем. Для них, вообще, лучший вариант, если бы мы друг друга перебили. Не удивлюсь, если они станут скоро помогать немцам продовольствием и вооружением. Так вот, не знаю, как дальше дело пойдет? Если в этой войне немцы, да японцы этих союзников хорошенько не потреплют, как дальше история мировая повернется?

Глава 30.

Многие спят и видят себя на вершине власти. Они готовы душу продать, кому угодно, чтобы всласть порулить, оттянуться по полной, почувствовать свою значимость и гениальность. Скажу больше, чем ничтожней человек, тем больше шуму и восхищенных раболепствующих подданных вокруг его фигуры. А уж что говорить о пишущей и телебратии? Те просто живут на подачки власть имущих. Виктору же вся эта шумиха, вокруг его особы действовала на нервы. Меньше всего хотелось ему быть вершителем судеб человечества, а привычка советских людей видеть в каждом новом руководителе отца народов, действовала ему на нервы. Он понимал, что эта привычка вызвана страхом, но понимал также, что с этим нужно бороться. Прежде всего, необходимо было решительно избавляться от всех шаркунов и бездарностей, пробившихся к власти в годы репрессий. По мере сил, он содействовал возвращению в политику тех самых репрессированных, кто остался еще в живых, и кто, по своим профессиональным и моральным характеристикам превосходил ныне занимающих высокие посты. На первых порах, очень помогало в его работе то, что государственная машина была отлажена таким образом, что любые действия руководства признавались единственно правильными и не обсуждались. Хотя Виктор отдавал себе отчет, что, случись с ним и его единомышленниками что сейчас, и тут же государство ляжет на прежний курс развития, но вопрос демократизации жизни приходилось откладывать до более спокойной поры. Тем не менее, атмосфера общественной жизни уже менялась. Вместо постоянного восхваления партии и Сталина, чаще стали слышны слова о Родине. Люди стали более открытыми. Появилась надежда на счастливую жизнь, после войны. Но, эту войну еще надо было выиграть. Правда, дело шло гораздо лучше, чем в прошлый раз. На дворе уже стоял ноябрь 41-го года, а враг все еще находился на линии Севастополь — Киев — Минск — Псков. Значит, бог даст, не будет блокады Ленинграда, не надо будет останавливать немцев под Москвой, загораживая столицу горами трупов, не дойдет немец до Волги, а, следовательно, и обратно его будет гнать легче, и не потеряем мы в этой войне столько людей.

О чем-то подобном думал Романов, сидя в одиночестве в своем кремлевском кабинете, когда в углу кабинета появилась сиреневая светящаяся рамка, и из нее в кабинет шагнул Николай. Не успел Виктор выразить радость, по поводу прибытия такого гостя, как по его лицу понял, что тот явился не с хорошими новостями.

Что-то случилось? — спросил его Виктор, чувствуя, как нехорошо засосало у него под ложечкой.

Случилось, — и Николай добавил длинное непечатное выражение, что было на него совсем не похоже.

Слушай, у тебя здесь в Кремле есть что-нибудь выпить?

Виктор полез в сейф, достал из него бутылку армянского коньяка, два стакана, плеснул в них по сто грамм темного напитка, и, протягивая один стакан другу, молча посмотрел на него. Николай взял стакан, одним глотком выпил его содержимое, похоже, даже не почувствовав, что пьет, и поставил стакан на стол.

Ладно, не томи. В чем дело?

Всё, — произнес Николай, — Полный абзац!

Он взял бутылку, еще налил себе полстакана, и опять выпил.

Виктор отобрал у него бутылку, закрыл ее в сейф, и, поворачиваясь к Николаю, спросил,

Хватит нажираться, объясни, что произошло?

Произошло то, что к нам гости пожаловали, — криво улыбаясь, заявил Николай.

Какие еще гости?

Хрен знает, кто они, но важные такие господа. Говорят, "Все ребята, мы закрываем вашу лавочку. Больше никаких перемещений. Даем вам три дня срока. Собирайте свои пожитки, и убирайтесь обратно. Через три дня ваша установка перестанет работать, и больше ни вам, ни кому бы то ни было, на Земле, не удастся совершить внепространственный переход.

Даже так? — удивленно поднял брови Виктор, — А я могу поговорить с этими господами?

Куда там? — горько усмехнулся Николай, — Плевали они на нас. Сказали и ушли, также, через внепространственный переход.

Погоди, дай мне подумать.

Виктор ходил по комнате, минут пять, о чем-то напряженно размышляя. Наконец он остановился, видимо приняв решение.

Всё, полный сбор. Николай, собирай всех наших, прибывших из 90-х, завтра у Новогрудка, в 12-00. Все, не пей больше. Завтра, к двенадцати, забери меня отсюда.

Они попрощались, и Николай исчез в окне перехода. Романов же весь оставшийся день провел, отдавая приказы, увольняя с различных постов бездарных руководителей и назначая на них новых. Наконец, уже утром, усталость взяла свое, и он забылся коротким сном, тут же в кресле своего кабинета.

Эй, лежебока, вставай! — он почувствовал, как его трясут за плечо, и насилу открыв глаза, увидел Николая. — Пора вставать, уже почти двенадцать.

Все еще протирая глаза, Виктор встал с кресла, зевая и потягиваясь, и поприветствовав друга, шагнул в окно перехода. Из ангара они с Николаем быстро добрались до окраины Новогрудка, где, на большой поляне построились все военнослужащие, прибывшие сюда по контракту. Не тратя времени даром, Виктор, после приветствия, обратился к ним с речью, в которой сказал, что свою работу контрактники с честью выполнили, но пришел срок отправляться обратно. После возвращения, всех ждет денежное довольствие за все время службы, согласно контракту. Отдельно хочу сказать, добавил он, если кто-то захочет остаться здесь, и продолжить службу, то может это сделать, но, уже на равных, с местным населением условиях, и на свой страх и риск. Кроме того, тот, кто останется, будет лишен возможности вернуться обратно домой. Поэтому, пусть подумает обо всем, как следует. После его выступления, на площади раздался гул голосов. Это люди обсуждали, что делать дальше. Сам же Виктор подошел к высшим командирам, стоявшим отдельно от других. На них его речь тоже произвела впечатление. С одной стороны, она означала, что войне конец, а с другой — приходилось бросать недоконченное дело, и как оно дальше всё без них обернется, было неизвестно.

Что случилось, Виктор? Почему такая спешка? — недовольно спросил Конев.

Прикрывают нашу лавочку, — объяснил Романов, — Похоже, хозяева жизни явились. Дали нам три дня сроку. Через три дня нашу систему отключат.

Черт возьми, что еще за хозяева жизни? — Хотелось бы мне с ними поговорить.

А толку? — пожал Виктор плечами, — Ну, поговоришь ты с ними, ну, может, дашь им в морду. Да только они все равно сделают, как сказали. Им на наши этические правила наплевать. У них свои правила. И сила на их стороне. Скажи спасибо, что они нам три дня дали, а то бы мы здесь застряли навсегда. Так что, не советую с ними спорить. Было видно, что все это, ох, как не нравится Валентину. Он нахмурился и отошел в сторону. Так он и стоял в стороне, некоторое время, пока другие офицеры решали организационные вопросы, уточняя порядок и время эвакуации личного состава. Наконец Конев решительно тряхнул головой и снова подошел к Романову.

Я остаюсь, — подчеркнуто спокойно объявил он.

Виктор внимательно посмотрел ему в глаза и увидел в них непоколебимую решимость.

А как же дом? — спросил он, скорее для порядка.

Какой дом? Откуда он там у строевого офицера? Да и не в доме дело. Понимаешь? Никому я, боевой офицер, там не нужен. Кто я там? Нищий попрошайка, без семьи, без дома, без денег. Не нужен я той Родине, а этой нужен. Здесь я и мои знания нужны. Никуда я отсюда не уйду.

И я туда не вернусь, — неожиданно поддержал начальника Непряев. — Солдат здесь хватает, вот и буду их обучать. И потом, не могу я такое дело бросить, только начав.

К удивлению Романова, из состава контрактников нашлось еще около сотни человек, не пожелавших вернуться обратно. Это давало возможность оставшимся, опираясь на прошедших переподготовку местных военных, продолжить удерживать в своих руках занимаемую территорию.

Трое суток продолжалась эвакуация. Людей вывозили на базу в Красноярском крае, после чего, отправляли по домам. Необходимо было также убрать лишнюю технику вокруг этой базы, чтобы не возникло лишних вопросов, в будущем, у охотников или геологов, впервые набредших на коттеджи в глухой тайге. Наконец настал момент последнего прощания. Все наши друзья: Виктор, Николай, Татьяна, Федор, Валентин и Алексей стояли возле аппарата времени и смотрели друг на друга.

Ну, всё, давайте прощаться, — сказал Конев, — Мы пошли, а вы значит остаетесь? — сказал он, обращаясь к Виктору, а имея ввиду его, Николая и Татьяну.

Мы с Николаем возвращаемся в 2008-й год, — ответил за друга Виктор, — Он попытается придумать что-то, чтобы обойти запрет этих типов. Я же, буду искать другие пути выхода из этой ситуации. Если появится такая возможность, обязательно вернемся к вам.

Тут он подошел к Татьяне и обнял ее за плечи,

Дорогая, все началось с того, что я обещал вернуть тебя домой. Теперь мы все вместе это сделали. Ты уходила из дома несмышленой девчонкой, а вернулась очень важной дамой, у которой есть очень влиятельные друзья. Из-за твоих приключений твой мир изменился в лучшую сторону. Ты можешь быть счастлива. Я же должен с тобой проститься. Мне надо вернуться назад. Только там можно попытаться исправить наше положение. Я всегда буду любить тебя. Но я должен это сделать. Пойми меня и прости.

Он поцеловал любимую в губы, потом отодвинул ее от себя и хотел уже уходить, когда она остановила его.

Витя, милый! Куда бы ты ни пошел, я везде буду с тобою. Никуда я тебя одного не отпущу.

И она снова припала к нему в долгом поцелуе. Только на этот раз этот поцелуй не носил отпечатка горечи.

Стоп, стоп, друзья, — услышали они голос Федора, — Никуда вы от меня не денетесь. Ишь, что удумали! А меня вы спросить забыли? Так вот, я с вами.

Как знать? Может быть, еще встретимся, — обнимая по очереди Валентина и Алексея, говорил им, на прощанье, Виктор.

Офицеры зашли в камеру перехода. Там они повернулись лицом к оставшимся друзьям и дружно взяли под козырек.

Николай нажал на кнопку, и оба офицера пропали, отделенные от оставшихся друзей половиной столетия.

Почему мне так тяжело на душе? — смахивая слезы, текущие у него по щекам, спросил Николай.

Наверное, потому, — обнял его за плечо Виктор, — Что именно там, в 41-м году, мы почувствовали себя нужными людям. Не знаю, что ждет нас впереди, но всей душой желаю вернуться туда снова, но уже свободным от чьего бы то ни было диктата. Так что вперед друзья. Очень надеюсь на то, что это ещё не конец этой истории.