Как не пытались степные рыцари разрушить монолитный строй наемников, у них ничего не получилось. Порядок побил число и вскоре, получив два мощных ружейных залпа из задних рядов строя, казаки отхлынули прочь от наемников.
Одновременно с этим, к полякам пришел успех и на правом фланге. Две тысячи валашских и венгерских гусар из резерва Жолкевского, обрушились на казаков грабивших польский обоз. И хотя казаки превосходили числом гетманских наемников, они не смогли противостоять напавшим на них гусарам. Словно осенние листья гонимые могучим ветром полетели они прочь от польского обоза стремясь спасти свои жизни.
Все это произошли так быстро и стремительно, что гетман Сагайдачный прозевал момент, когда ввод казачьих резервов мог переломить ход сражения в его пользу. Брошенные в бой они были сметены наступающими поляками и обращены в бегство.
Траур и горестные крики объяли Киев, когда в него вернулось разбитое казачье войско. Ни у кого не было сомнения, что гетман не сможет остановить приближение поляков и единственный выход — это бежать на левый берег Днепра. Огромное количество простого люда бросилось к переправам, хорошо понимая, что на милость поляков рассчитывать не придется. Люди хорошо знали, с кем имеют дело, но Богоматерь услышала их молитвы и пан Жолкевский, так и не дошел до Киева со своим войском. Вместо них появилось польское посольство с предложением о перемирии.
Причины, заставившие пана Станислава после сокрушительной победы, возобновить мирные переговоры с Сагайдачным были на удивление просты. Коронный гетман уже собирался двинуться на Киев, когда в его лагерь на взмыленных конях прискакали гонцы с дурными вестями. Во время одной из стычек с воинами Скопина-Шуйского державших оборону Витебска, погиб полковник Лисовский. Узнав, что противник совершил вылазку из крепости для пополнения запасов фуража, Лисовский немедленно приказал его атаковать и уничтожить и, показывая личный пример своему уставшему воинству, лично повел конницу на врага.
Фортуна в очередной раз улыбнулась пану полковнику. Совершив стремительный марш-бросок, он захватил противника врасплох и несмотря на яростное сопротивление фуражиров Лисовский одержал победу. Больше половины отряда было либо убито, либо взято в плен, а остальные бежали.
Сам пан полковник зарубил пятерых, включая казака Петра Сулиму имевшего богатырское телосложение, но в самом конце схватки, его конь вдруг оступился и сбросил с себя седока. От рокового удара о землю не спасли ни доспехи, ни плотный кафтан надетый Лисовским перед боем. Полковник сильно повредил себе правый бок и ровно через сутки скончался.
Сидевший в крепости Скопин-Шуйский сначала не поверил в известие о смерти Лисовского, не без основания подозревая в этом хитрый ход со стороны поляков. Однако когда смерть Лисовского стала очевидна, воевода стал энергично действовать. Пользуясь тем, что войско поляка стали разваливаться на глазах, он с главными своими силами покинул Витебск и, совершив стремительный переход, внезапным ударом захватил Полоцк.
Стены этой крепости на Двине могли выдержать долгую и упорную осаду, но и здесь повторилась витебская история. Едва только горожане увидели знамена рати русского воеводы, как они подняли восстание и не позволили полякам закрыть городские ворота перед солдатами Скопина-Шуйского. Город пал, чем сильно ухудшил общее положение польских войск в Лифляндии.
Узнав столь страшные новости, Жолкевский оказался в трудном положении. Падение Полоцка открывало дорогу русским войскам вглубь земель великого литовского княжества, и промедление с выступлением против них было смерти подобно. Особенно учитывая возобновление шведами боевых действий в Ливонии.
Но при этом, коронный гетман не мог уйти на север, не решив до конца проблемы с казаками Сагайдачного. Понесенные потери и шляхетская гордость не позволяли пану Станиславу уйти просто так, не воспользовавшись плодами своего успеха. После упорного размышления и моления богу, коронный гетман принял на его взгляд соломоново решение. Он послал гонцов к королю с запросом, что ему делать в сложившейся обстановке. Вслед за этим, гетман выслал в сторону Киева отряд гусар, которым предписывалось произвести как можно шума, но в бой с войском казаков, ни в коем случае не вступать. Сам Жолкевский остался в лагере, с тревогой ожидая дальнейшего развития событий.
Не прошло и нескольких дней, как в его лагерь прискакали посланцы короля Сигизмунда. Они явно разминулись с гонцами гетмана и привезли ему приказ немедленно идти к Полоцку и уничтожить захватившего город Скопина-Шуйского. Одновременно с ними в лагерь прибыло известие от отряда валашских гусар. Их командир писал о страшной панике, царившей среди русских, и умолял гетмана разрешить ему напасть на Киев, ручаясь головой за успех.
Оба эти сообщения вновь поставили Жолкевского перед трудной дилеммой. Он не мог ослушаться воли короля, но и отказаться от возможности сломать шею Сагайдачному он не мог. Поэтому, он вновь принялся ждать, проводя при этом некоторые активные действия. Так он отправил в Туров все имеющееся в его распоряжении посполитое порушенье, приказав полковнику Гонсевскому ждать главные силы гетмана на берегу Припяти.
Вместе с Гонсевским лагерь Жолкевского покинул ротмистр Хрупата, которому была поручена разведка в стане Сагайдачного. Вместе с отрядом гусар, он должен был добыть точные сведения о казачьем войске. Собираются ли они биться за Киев или намерены отступить за Днепр.
Задумка была прекрасной, но тут вмешался его величество случай. В битве при Шмыргачках валахи жестко наказали казаков за грабеж, но и сами наступили на те, же самые грабли. Захватив небольшой городок Обудрич, они предались неудержимому грабежу, полностью полагая, что им не следует опасаться полностью деморализованных казаков. На их беду, поздно вечером к городку подошел небольшой отряд казаков атамана Вихря. Узнав от беглецов о бесчинствах творимых валахами, атаман решил под покровом ночи напасть на врага. Утомленные разбоем и насилием, валахи шумно праздновали вином свой успех, когда на них налетели казаки.
И вновь, успех способствовал тем, кто застал своего противника врасплох. Много валахов погибло не столько от казацких сабель, сколько от топоров и вил жителей городка, мстящих им за свои обиды и потери. Спасаясь от возмездия, гусары в панике покинули "злой город" преследуемые казаками.
Вместе с валахами бежал и ротмистр Хрупата. В его отряде было около двадцати человек, когда их вновь окружили и тогда, спасая свою жизнь, ротмистр объявил, что он посланник гетмана Жолкевского к гетману Сагайдачному. Вот такие бывают на войне неожиданные метаморфозы.
Узнав об этом, Жолкевский жестко выбранил ротмистра, но оказалось, что действия Хрупаты удачно развязали ему руки. Упавший духом гетман Сагайдачный с радостью согласился возобновить прерванные не по его вине переговоры и тут Жолкевский во всем блеске проявил свой талант не только полководца, но и дипломата.
За полторы недели энергичных переговоров, умело используя эффект одержанной им победы он заставил Сагайдачного подписать откровенно невыгодный для себя мирный договор. По нему, за казачьим гетманом вместо четырех оставалось всего лишь одно воеводство Переяславское, в состав которого на правом берегу Днепра вошли города Фастовом и Чигирином с прилегающими к ним землями. Фастовская крепость стала западным форпостом владений гетмана, а в Чигирине, Сагайдачный решил устроить свою резиденцию. Этим самым, гетман специально дистанцировался от Киев, где бал правили попы униаты, постоянно пытающиеся под тем или иным предлогом и поводом вмешаться в его политические дела.
Вслед за территориальными потерями, последовало резкое сокращение количества реестровых казаков. Вместо шестидесяти тысяч человек, что были обещаны Сагайдачному ранее, коронный гетман своей безжалостной рукой сократил их число до восьми тысяч. Кроме этого, был добавлен специальный пункт, гласивший о возможности сокращения и этого числа казаков, в случаи нарушения ими договора или иными какими обстоятельствами.
У пана Замойского, который по поручению гетмана подписывал этот договор, пела душа, и радовалось сердце от вида гетмана Сагайдачного. Это был совсем не тот человек, что всего полгода назад, важно подбоченившись громко требовал себе от польской короны и сената сразу четыре русских воеводства. Трясущимися руками, с понурым и скорбным видом поставил Сагайдачный свою подпись под текстом навязанного ему поляками договора. Впереди ему предстояло тяжелое объяснение с казачьей старшиной, с московским боярином Бутурлиным, с простыми казаками и жителями сильно урезанной Гетманщины.
Всю эту картину триумфа польского оружия, пан Замойский в самых пышных красках описал в своих письмах гетману и королю. Но если Сигизмунд остался доволен этим известием, то Жолкевский совершенно не разделял его восторгов. Коронный гетман очень жалел, что не смог полностью разгромить взбунтовавшихся казаков, пленить их предводителя и как повелось предать его позорной смерти на базарной площади в Варшаве на потеху толпе и шляхте. Вместо этого он спешил к Полоцку, чтобы спасти от врагов литовские земли.
Глава XVII. Большая политика в Праге и Стамбуле.
На всем своем огромном протяжении восточная граница Речи Посполитой, раскинувшаяся от холодных вод Балтики до знойных земель Молдавии и Крымского ханства, была охвачена дымом и огнем сражений и битв. Литовцы и поляки ожесточенно дрались со шведами, русскими и казаками, чтобы удержать за собой данные им Судьбой земли и не дать возможности врагу передвинуть на запад границы своего государства.
Однако не только на восточных окраинах польского государства звенело железо, и раздавались выстрелы. Неспокойно было и на западных окраинах владений польского короля, где неожиданно для всех разгоралась большая европейская война.
Поводом к её началу стало решение нового чешского короля Матиаса, в виду отсутствия прямых наследников назначить в качестве своего приемника, католика эрцгерцога Фердинанда Штирийского. Видя с какой легкостью чехи отреклись от императора Рудольфа, он посчитал, что подобное решение не вызовет серьезных затруднений и жестоко просчитался. Зараженные бациллой протестантизма, чехи посчитали, что подобное решение короля Матиаса для них неприемлемо и охваченные праведным негодованием дружно выступили против него.
Главным местом этой борьбы стал чешский парламент, где протестанты с пеной у рта доказывали невозможность принятие этого акта. Один пламенный оратор сменял на трибуне другого оратора, но, несмотря на все старания протестантов, сторонники императора переиграли их. Не скупясь на угрозы и обещания, они сумели склонить на свою сторону колеблющихся парламентариев, чем обеспечили себе победу при голосовании.
Эрцгерцог был официально провозглашен наследником Матиаса и чешским королем, но сторонникам Габсбургов недолго пришлось праздновать свою победу. Уже через два дня после голосования, вооруженные чешские протестанты ворвались в парламент и под улюлюканье собравшейся на улице толпы повыбрасывали из окон дворца своих противников, всех до одного.
У несчастных людей не было ни единого шанса спастись. Кто не разбился о булыжники мостовой, тех, негодующие пражане либо сразу добивали палками и камнями, либо радостно волокли к мосту и бросали в воды Влтавы. Повторяя при этом на все лады слова: "кому суждено жить, тот не утонет".
Продемонстрировав столь бурную решительность в защите своей религиозной свободы, чешские протестанты заставили остальных парламентариев проголосовать за отмену ранее принятого акта в отношении эрцгерцога Фердинанда. О чем, чешский король и по совместительству император Священной Римской империи был извещен специально отправленным к нему гонцом.
Естественно, венский двор не мог стерпеть подобного оскорбления. Император Матиас немедленно объявил пражан негодными бунтовщиками и подлыми предателями и пригрозил их жестоко наказать. В ответ, охваченные радостным угаром гордые чехи заявили королю, что готовы умереть за свои религиозные убеждения, но не предать их.
Одним словом война была объявлена и вся Европа с напряжением стала ждать начала боевых действий, к которым как оказалось, ни одна из сторон не была готова. Недавняя война с турками сильно опустошила императорскую казну и потому, венский кардинал Клезль стал уговаривать короля Матиаса решить дело миром, но он встретил решительное сопротивление со стороны эрцгерцога Фердинанда. Желая во чтобы то, ни стало смыть нанесенную ему обиду кровью бунтовщиков, он приказал арестовать Клезля, и основательно сократив число своих денежных сундуков, двинул на восставшую Прагу десятитысячное войско под командованием графа Бюкуа.
Узнав об этом, славные наследники Яна Жижки, моментально приуныли. За почти двести лет мирной жизни они основательно утратили боевой дух своих драчливых предков. Предпочтя военное искусство пивоварению и изучению всевозможных наук, где достигли довольно значимых успехов благодаря стараниям императора Рудольфа. Единственным выходом из сложившейся ситуации для пражан, было обращение за помощью к своим единоверцам, что они со всей поспешностью и сделали. Сразу, как только австрийцы стали бренчать оружием.
Курфюрст Пфальца Фердинанд, один из лидеров европейского протестантизма в этой части Священной Римской империи, живо откликнулся на их призыв. Благо его финансовые возможности заметно превосходили возможности эрцгерцога, курфюрст снарядил и отправил на помощь своим религиозным братьям целую двадцатитысячную армию наемников под командованием графа Мансфельда.
Из-за того, что наемники Мансфельда действовали гораздо быстрее и решительнее, чем воины графа Бюкуа, они первыми появились на территории чешского королевства. А их численный перевес, заставил воинство эрцгерцога благоразумно уклониться от прямых военных столкновений и наблюдать за действиями протестантов со стороны, ожидая подхода подкрепления. Следуя этой тактике, Бюкуа отошел к Будевице, куда не замедлило отправиться чешское ополчение под командованием графа Турна.
Тягаться с хорошо вооруженными профессионалами эрцгерцога чехи не могли, но наличие за спиной мощной поддержки в виде наемников Мансфельда, позволяло им чувствовать себя вольготно. Не вступая в прямые боевые столкновения, чехи всячески донимали противника, начиная от обидных выкриков в сторону передовых постов врага и заканчивая распространением всевозможных памфлетов, воззваний и рисунков. В них католическая вера представала в откровенно непристойном виде.
В отличие от чехов, наемники были настроены более решительно и, видя пассивность своего главного противника, обрушили свою "карающую" длань, на немногочисленных сторонников католицизма в Богемии. Под лозунгом "полного освобождения" чешской земли от папской заразы, Мансфельд осадил город Пльзень, где находились сбежавшие из Праги католики.
Сам город представлял собой хорошо укрепленную крепость, где имелся достаточный запас пороха и провианта. Единственным слабым местом Пльзеня было недостаточное количество войск для защиты его крепостных стен. По этой причине горожане полностью заложили двое из городских ворот камнем и рекрутировали всех взрослых мужчин на защиту города.
