Седьмой Принцип

Факир, заметив Веню среди слушателей, виду сразу не подал, а доиграл и допел до конца очередной гимн, и только после этого положил инструмент на колени. Руки с трепетными пальцами он опустил на струны. Приобщившиеся к его искусству побросали свои монетки в чашку и, внемля посылу, быстро разошлись, оставив Лиса наедине с Учителем. Наедине — не случайно выпавшее в сознании слово, Лис почувствовал, что за его спиной реально возникла стеклянная стена, вырезав объем из общего городского пространства, в пределах которого остались он и этот уличный музыкант, с его подстилкой, плошкой, виной и тем боком киоска, на который он опирался. Все, что осталось вне, виделось, как бы чуть смазано и бледно, и звуки долетали оттуда приглушенные — не царапающие слух отголоски.

Нарада поднял на Лиса желтые азиатские глаза. По его плоскому, скуластому лицу стекали книзу густые вислые, как у Максима Горького, усы. Он и был бы похож на Максима Горького, если бы тот был китайцем. Бритым наголо китайцем. Ну, может и не китайцем, может, индусом. Да, пожалуй, индусом. Очень худым и длинным индусом — ишь, сидит, словно метр складной...

'Что за ерунда, — подумал Лис. — Это лицо постоянно меняется, перетекает, плывет... Невозможно запомнить или составить точное представление... Только глаза неизменны, цепкие, как у рыси. И желто-янтарные. Где-то я такие видел, совсем недавно'

Глаза Нарады, словно два лазера, прожигали Лиса насквозь. Под их проникающим воздействием Веня почувствовал себя ужасно неуютно, до того, что ему нестерпимо захотелось уйти. Повернуться и пойти, прочь, до ближайшего угла, а там бежать изо всех ног.

Только куда — уйти? Куда бежать? Разве убежишь... Все его дороги, как оказалось, ведут сюда, к этому индо-китайцу, без вариантов.

Нарада подал ему знак приблизиться, и когда Лис подошел ближе, он плавным жестом указал ему на подстилку перед собой. Поколебавшись, так как не знал, как сделать правильно, Лис опустился на покрывало коленями, оставив туфли вне его. Поза оказалась не слишком удобной, но ничего, терпимой.

Нарада хранил молчание, с нескрываемым интересом изучая Лиса своими рысьими глазами. Венечке совсем не нравилось, что его так вот откровенно разглядывают, словно неожиданную диковину, словно школяра, отчебучившего невероятную глупость.

Компенсируя недостаток слов движением рук, Веня положил ладони сверху на бедра и несколько раз провел ими вверх — вниз. Или вперед — назад, как посмотреть. В общем, туда-сюда. Кивком указал на деревянную чашу с неизменными тремя монетами на дне.

— Хороший фокус.

— Я тебя ему как-нибудь научу, — пообещал Нарада голосом сухим и шелестящим, каким песок в пустыне рассказывает свои бесконечные сказки дюнам. — Потом, если захочешь. Ты не помнишь, но когда-то ты умел не хуже. Впрочем, то был уже не совсем ты.

— Не понял я ничего, — выразил степень своего проникновения в тему Лис. — Совсем.

— Все дело в памяти, — пояснил Нарада. — Память делает нас такими, или другими. Или вроде такими, но не совсем. Словом, память, это мы, а мы — это память. Впрочем, это ведь совсем не те слова, ради которых ты пришел ко мне, правда?

— Ах, да, — спохватившись, согласился Лис и поспешно положил рядом с чашкой панно, которое зажимал подмышкой. — Вот.

— А, картинка, — потянувшись, Нарада прикоснулся к резьбе смуглой рукой, трепетными, как уже заметил ранее Веня, пальцами, которые постоянно ощупывали все, что им подворачивалось, словно изголодавшись по тактильным ощущениям. — Ты, я вижу, привел ее в порядок. Хорошая работа.

— Не пойму только, что это за дерево?

— Гофер, дерево ковчега.

— Что, того самого? — не смог скрыть своего удивления Лис. — Того самого ковчега?

— Того самого, — подтвердил сведения Нарада. — Другого пока не было...

Индус произнес это 'пока', с такой интонацией, что в нем прозвучали все громы грядущей катастрофы, отчего Лис забеспокоился.

— Почему пока? — поинтересовался он дрогнувшим голосом.

— А все ведь может быть, — как мог, успокоил его Нарада. — Все может быть, тем паче, что некоторые... умники, так сказать, очень тому поспособствовали.

— Вы это на кого намекаете? — без обиняков спросил Лис.

— Я не намекаю, — отверг инсинуацию Нарада. — Я говорю прямо, как есть. А вот ты, — он нацелил палец в грудь Лиса, — ты, скажи лучше сам, зачем ко мне пришел? Что тебе нужно? Объясни внятно, если можешь. Хочу оценить степень твоего понимания того, что происходит. Ведь ты уже понял, что-то происходит, правильно? Ты понял?

— Понять-то я понял... — вздохнул Веня. — Но не все...

Лис задумался, подбирая слова для ответа, взвешивая каждое и проявляя его суть для самого себя. Ему казалось, и он так именно все чувствовал, что наступил очень ответственный, едва ли не решающий момент. И отчего такое чувство возникло? Кто знает. Может, оттого, что он давно уже понял, что никакой Нарада не музыкант уличный, тем более не бомж. Бродяга... Да, но... Странный человек он, до того странный, что, похоже, и не человек вовсе. Странник вечный. А для чего он здесь и как с таким общаться? Чтобы не навредить себе еще больше?

— К вам я пришел, во-первых, потому что, как ни странно, все к вам ведет, — произнес он медленно и раздельно, слово за словом. — Все на вас указывает, и панно, и другие знаки. Вы их, как я теперь понимаю, сами мне подавали, только я не сразу их распознал. Я прав? А, кроме того, хочу я найти ответ, узнать причину, по которой жизнь моя — и прежде, а теперь уж вовсе, — течет не так, как хотелось бы. Все изменилось, почему? Особенно в последние дни поднялась кутерьма мне непонятная, все просто перевернулось с ног на голову. Отчего? Почему на меня свалились все эти неприятности, чем я их заслужил? И у кого? Если есть имя у того, кто виновен в моих бедах, я хочу знать его имя!

— Похвально, — откликнулся на речь Вени Нарада. — Решительно, смело. У виновного должно быть имя, да. Так вспомни свое имя.

— Еще бы желательно фамилию знать, — подсказал Лис.

— И фамилию назови.

— Шутите?

— Нисколько.

— Но я хочу знать, почему!— вскричал Лис.

— Н-да... — Нарада прищурил свой желтый глаз, хитро и в то же время хищно прицеливаясь. — И ты, конечно, надеешься найти ответ здесь? В этом мире?

— А где же еще? Нет? Наверное, нет, не знаю... — съежился Лис, угодив под прошибающий озноб понимания. — Хотя, знаете, мне уже все равно, в каком мире, в этом ли, или в каком другом. Вы и сами прекрасно знаете, что меня просто загнали в угол. Проблему придется решать, где бы ни скрывался ее источник. Где проблема, там и решать.

Нарада посмотрел на Лиса долгим, оценивающим взглядом. Это Лису он казался таким, оценивающим, а что на самом деле творилось в голове факира, в какие высоты взмывали его мысли, на какие глубины опускались, это он даже предположить не мог. Но взгляд, бесспорно, был долгим, длиною в жизнь.

— Ну, парень, — произнес, наконец, Нарада, — тогда тебе прямой путь в Контору.

— Утром, — со вздохом обреченности сообщил Веня.

— Что — утром? — не понял индус.

— Утром искал ее, Контору вашу, на Беллы Какенбург, 7, — пояснил Лис и покачал головой. — Не нашел. Нет ее там.

— Позволь полюбопытствовать, — вкрадчиво высыпал в чашку горсть шелестящих слов Нарада, — а кто назвал тебе этот адрес?

Лис пожал плечами.

— Не знаю, как зовут, — сказал он. Потянувшись, ткнул пальцем в медальон. — Этот.

— Та-а-к! — протянул Нарада со значением. — Я так понимаю, что ты со всеми уже поговорил? — он указал на панно.

— Не-ет, — покачал головой Веня, — лишь с этим. С другими я, видимо, только встречался. А потом они выяснили, что убивать меня, им смысла нет, потому что через смерть я все равно не вспомню то, что должен вспомнить, и тогда ко мне явился с разговором... этот.

— И как?

— Поговорили... Паря над водами, — сообщил Лис. — Он меня все уговаривал, что, мол, каждый может и должен вспомнить и знать, что и где он взял. Или чего не брал, а надо было... Я мало что понял.

— Еще бы. — Нарада покивал с пониманием. — Но ты готов узнать все?

— Да готов я, — устало согласился Лис. — Потому что, считаю, уж если ты где-то в чем-то был не прав, если наделал ошибок, или глупостей — надо признать и ошибки, и глупости. И постараться все исправить. Если возможно исправить. Для этого нужно спокойно, по-человечески объяснить все, а не бросаться сразу давить и убивать. По-человечески поговорить, разве трудно? Кстати!

— Я тут ни при чем! — воздел руки факир.

— Да-да, охотно верю, — глаза Лиса осветились внезапной догадкой. — Но я про Седьмого, это не вы случаем?

Нарада покачал головой.

— Случаем не я. С Седьмым, если так будут развиваться события, ты скоро встретишься, этого никак не избежать. Но он — не я.

— А вы?

— А я вот. — Нарада указал себя на панно. — Видишь, как всегда, играю на вине. Имя мое тебе известно. Можешь так же называть меня Муни. Вообще же, я по жизни советчик. Часто — посланник.

— Чей посланник?

— Да чей угодно! Богов посланник. Было бы поручение, я готов.

— Послушайте, Муни. — Лис стал сосредоточен до отрешенности. — А ведь вас сюда никто не посылал. Принципы-то сами взялись за дело, а?

Нарада коротко рассмеялся, рассыпав вокруг себя еще несколько горстей песка.

— А юноша наш не лишен проницательности! — воскликнул он. — Не юноша, но муж! Ну, что с тобой делать... А давай-ка я расскажу тебе сказочку? Всей правды сказать не могу, но вот сказку — вполне. Сказка, как ты знаешь, ложь, но в ней всегда намек на определенные обстоятельства. Намеков я сделаю достаточно, чтобы у тебя сложилась более-менее целостная картина того, что происходит на самом деле.

Он замолчал, настраиваясь. Глаза его сузились и померкли, наполнились туманом, туман выплеснулся вовне и стал расползаться, окружая Веню со всех сторон. Взгляд Нарады обратился внутрь него, и лицо перестало казаться плоским и китайским. Лицо его заострилось и вытянулось, как у деревянной марионетки, покрылось бронзовой патиной, а нос выдвинулся и воздвигся на нем словно форштевень китобойной шхуны.

— Хорошо... — завел Муни свое шелестящее повествование. — Начнем с общих представлений. Вот, все знают, что есть жизнь, и есть смерть. Я открою тебе тайну: на самом деле — смерти нет. Я, сидящий перед тобой, тому живое подтверждение. Мне знаешь, сколько лет? Нет? И я не знаю. Поэтому, запомни, смерти нет. А есть мир Горний, и есть Дольний. Дольний, нижний, это здешний, земной мир. Горний — верхний, или высший. Это все упрощенно. Хорошо бы, чтобы в ваших школах преподавали основы мироустройства, чтобы не заниматься ликбезом на коленке. Ну, это так, ни о чем... И никто, поэтому, на самом деле, не пытался тебя убить, а всего лишь хотели вернуть назад, в Горний мир. Ты ушел оттуда второпях, и кое-что прихватил с собой. К несчастью, оказалось, как я, собственно, и предполагал, что использовать этот путь нельзя. В том смысле, что у памяти свои законы, и пути ее извилисты и непредсказуемы. Нет памяти, нет человека, помнишь, я говорил?

Уходя с Земли, люди, — конечно, кто достоин, — попадают в мир Горний, который хоть и отличается от земного, но не так, чтобы слишком. Там другая природа, другие законы, и люди там, с точки зрения земных жителей, выглядят странно, да и людьми их можно назвать лишь условно, но они, тем не менее, живут своей жизнью, и точно так же устраивают свои судьбы. Кто как может. Люди разные, разные у них судьбы, все как везде. Горний мир — разнородный и разнообразный, правят там семь принципов, ты об этом уже знаешь. Наверное, для тебя это будет откровением, но те же семь принципов управляют и здешним миром, только там, наверху, они делают это, так сказать, непосредственно, собственноручно, а здесь опосредованно, через законы природы, правила, традиции и другие ухищрения. В былые времена, да, все было иначе, но теперь человечество проходит стадию недоверия и сомнений, поэтому наверху решили, что вот так будет лучше. Нынче же никто не верит, никому и ни во что, все требуют доказательств, ну, пусть их копаются... Всему, как говорится, свое время.

Это все присказка, преамбула, теперь сказка. Она короткая.

Некто в том, верхнем мире был вором. Да-да, вором, что ты удивляешься? Такая ему выпала судьба. Каждого ведет своя судьба, во всех мирах, на всех планетах, его вела — такая. Словом, некто был вором, причем, самым лучшим вором, самым удачливым, не по профессии, а от Бога, как говорится, по призванию. Однажды, чтобы доказать свою любовь некой особе, словно это имело какой-нибудь смысл, или могло повлечь какие-то последствия в плане осуществления его пустых мечтаний, он украл Базовый принцип, основу Горнего мира, его главную святыню и символ. Базовый принцип, заметь, находился в Хрустальной пирамиде, на каждой грани которой — Всевидящее око, и потому считалось, что украсть его невозможно. Просто подобраться к пирамиде незамеченным нельзя. Но он действительно был лучшим, и он это сделал. До сих пор, кстати, никто не понимает — как.

Особа, ради которой, якобы, было совершено воровство, пришла в ужас от содеянного, и, конечно, она отвергла подарок, она отвергла вора. Потому что знала, сколь страшен может быть гнев ее отца, а тем более — гнев Правителей. Вора поймали, едва ли не в тот же день, чему способствовало одно забавное обстоятельство, о котором мы здесь умолчим. Но он опять умудрился убежать. Он прыгнул с Башни невозврата, через окно, которое вело в неведомое. Прыгнуть, как ты понимаешь, можно только сверху вниз. Вот он и прыгнул. Никто не ожидал от него такой прыти, до него никто этого трюка не проделывал. А вор проделал, от отчаяния, наверное. А что ему оставалось? В какой-то степени ему даже повезло... В какой-то степени. Это невероятно, но таким образом ему удалось избежать неминуемого наказания. Впрочем, сейчас дело уже не в наказании. Дело в том, что без Базового принципа в Горнем мире наступил хаос, по сути, мир тот начал рушиться, его надо спасать. Средство спасения же только одно — вернуть Базовый принцип на место. Но, опять же, где его взять? Никто не знает, где вор его спрятал, он перехитрил всех, и даже — принципы...

Нарада замолчал. Прикрыл глаза сухими, как пергамент веками, словно уснул — или вернулся в сон обратно, нырнул, как в воду, из которой его ненадолго вытолкнула архимедова сила, и только нервные пальцы его, реагируя на невидимый ряд сновидений, подрагивали на струнах вины. Лис тоже молчал, не зная, что и сказать. Пауза затягивалась, но Муни, похоже, не собирался продолжать рассказ, судя по всему, он считал, что поведал достаточно.

— Ну, и что из этого всего следует? Мне вы зачем это рассказываете? — не выдержал Веня.

— Дело в том, что отсидеться в этом мире не удастся, — продолжил Нарада толкования, видя, что собеседник не спешит просветляться и вообще, упорствует в своем невежестве. — И тебе, и всем остальным. Ты пойми, что, если окончательно рухнет тот мир — он ткнул пальцем в небо, — под его обломками пропадет и этот, — он опустил палец и указал им перед собой, получилось — на плошку с монетами. — И что будет, к чему все придет — никто предугадать не может. Возможно, мироздание коллапсирует в сингулярность, и свернется в точку, из которой развернулось однажды. Но когда снова свет воссияет во тьме над бурными волнами, и воссияет ли, неизвестно...