В омут твоих глаз

Телефонный звонок заставил его отвлечься и ответить:

— Да?

— Па, привет.

— Антон, что-нибудь случилось?

— Нет.

— Не ври.

— Он всё знает.

— И?

— И ничего. Уже несколько дней прошло, но он ведёт себя так, будто меня не существует, а на работе строит строгого начальника.

— Чего ты от меня хочешь?

— Не знаю, па. Мне просто поговорить не с кем.

— Я уже говорил, что у меня оба сына долбоёбы?

— Говорил.

— Чёрт, повторяюсь. Два упрямых осла, не желающих наступить на гордость.

— Я наступил.

— Ни хрена ты не наступил, Антош. Вы обижены друг на друга, ущемлены, но никак не хотите делать первые шаги. Настоящие, какие должны мужики делать, а не тряпки!

— Па...

— Замолчи! Скоро ты станешь Савкиным, как мы с тобой решили, а Савкины не отступают, запомни это!

— Ты ещё не говорил Глебу о смене моей фамилии?

— Я его не видел. И с какой стати я должен говорить ему? Это твоё решение, и его оно не касается.

— Па?

— А?

— Ты самый классный отец.

— Я знаю. Извини, у меня дела, я перезвоню, — сбросив вызов, Михаил с интересом уставился на Глеба, шагающего рядом с пожилым мужчиной и что-то нервно говорящего ему.

Собеседник хмурился, пытаясь вставить хоть слово, но шатен перебивал, а потом, козырнув рукой, развернулся и пошёл к своей машине, оставив старика в одиночестве.

Дождавшись, пока сын отъедет, Савкин-старший вышел из машины и догнал мужчину:

— Роман Владимирович, добрый день.

— Мы знакомы?

— Михаил Андреевич Савкин.

— Сегодня у Савкиных ко мне повышенный интерес.

— Я видел вас с Глебом, чего он хотел?

— Популярно объяснил мне, кто я и куда мне следует пойти.

— Я в курсе ситуации, не буду ходить вокруг да около.

— Тоже хотите сказать мне, чтобы я оставил в покое внука? Это моя семья, и только я буду решать, как жить её членам! — Тимошин вскрикнул.

— Ошибаетесь. Антон не хочет ничего общего иметь с вашей семейкой и уже давно не считает её своей.

— Стесняюсь спросить, кого он считает семьёй?

— А нас много. Савкины наша фамилия, — Михаил усмехнулся. — Я не буду давить на вас и угрожать, это не в моём стиле, но не советую приближаться к кому-то из моих сыновей. Если вы попытаетесь обратиться в органы опеки, то только зря потратите время, потому что внука у меня никто не отберёт. В дела университета я не полезу, но, полагаю, Глеб уже решил этот вопрос?

— Этот сопляк угрожает мне комиссией.

— А мальчик не промах, горжусь, — Савкин-старший довольно хмыкнул. — Мы поняли друг друга?

— Хотите сказать, что Антон отказывается от семьи?

— Нет, Роман Владимирович, это семья отказалась от него. Ваша семья, но не моя. Знаете, будь Глеб хоть трижды геем, я бы не отрёкся от него. Я горжусь своим сыном и никогда не пойму, как можно считать собственного ребёнка ущербным и больным, если он отличается от ваших представлений о том, каким должен быть.

— Вы слишком молоды!

— Спасибо за лесть, но я своё пожил. Советские детские дома заставляют взрослеть раньше.

— Я не оставлю внука!

— У вас его больше нет, скоро вы сами убедитесь, — Михаил кивнул и вернулся к машине, набирая на ходу номер жены: — Дорогая, привет. Я сегодня задержусь, ужинай без меня.

* * *

Антон медленно брёл по улице, засунув руки в карманы. Паршивое состояние. Он снова увидит ЕГО, но ОН будет вести себя, как последний ублюдок.

Странно всё получилось, а ведь могло быть иначе, будь он чуточку прозорливее. Столько времени тянул вместо того, чтобы сразу рассказать о проблемах, касающихся их обоих, Глебу. Понимание довольно часто приходит слишком поздно, как сейчас.

Смириться? Нет, не получится.

Ещё и этот противный мальчишка из школы со своими признаниями. Что он знает о любви? А Тимошин знает, на своей шкуре испытал, что это далеко не романтика, звёзды и цветы. Это порой больно, колюче и выматывающе так, что хочется влезть в петлю.

А его чокнутая семейка? Дед до сих пор прохода не даёт в универе и названивает каждый вечер, требуя его возвращения. Зачем? Они снова захотят "вылечить" его.

Почему-то теперь угрозы старика не страшны. Сейчас он считает этих людей посторонними и даже фамилию решил сменить, что поддержал Михаил, предложив свою. А почему нет?

Антон Савкин. Да, Глеб посмеётся обязательно, когда узнает.

Шаги настоящего мужчины? Иногда их страшно сделать, чтобы не оступиться.

Глава 27

— Ярик, что это значит? — Глеб удивлённо смотрел на чемодан, стоящий возле шкафа.

— А, я, оказывается, столько шмотья сюда приволок, что пришлось домой за этим чудовищем ехать. В него точно всё уместится, — Мартинов отмахнулся, ковыряясь в вещах.

— Что ты делаешь?

— Забираю своё барахло.

— Зачем?

— Должен же я буду ходить в чём-то! — белобрысый посмотрел на студента, как на неразумное дитя.

— Стоп! — Савкин рявкнул. — Какого чёрта ты собираешь свои вещи?

— Не тупи, я ухожу.

— Не понял?

— Глеб, я всегда считал тебя умным... — Ярослав покачал головой.

— Что происходит?

— Ничего не происходит, я просто устал наблюдать за тем, как ты мучаешься, ища слова, чтобы указать мне на дверь.

— Что за бред?

— Послушай, — Ярик прислонился тощим плечом к дверце шкафа, — я уже говорил тебе, что не идиот. Я же вижу, что ты места себе не находишь после дня рождения Ани. Тебя же рвёт изнутри от желания пойти к нему.

— К кому?

— Может, мы не будем играть в эти детские угадайки? Мы оба знаем, о ком говорим.

— Что на тебя нашло? — шатен подошёл к парню и обнял его.

— Глеб, я знаю, что произошло на самом деле, мне Аня рассказала.

— Когда успела?

— Когда вы все сбежали с утра по делам, оставив меня с этой ненормальной! Она орала, как безумная, требуя воды! Я думал, что кто-то умер!

— Прости, есть у неё привычка такая с похмелья. Но я должен был ехать на работу, ты ведь знаешь.

— Знаю. Антон тоже свалил. Да, я удивлён был, что вы не поехали вместе после того, что было ночью.

— А что было ночью? — Глеб изогнул бровь вопросительно.

— Опять начинаешь? — Мартинов вздохнул. — От тебя пахло им, у меня острое обоняние.

— Чёрт!

— Не будем устраивать разборок в стиле "муж и обманутая жена", ладно? Я прекрасно знал, на что шёл. Я не обижен, но, врать не буду, мне больно. Только гораздо хуже быть тенью для тебя, находясь рядом, поверь.

— Ярик, я...

— Не надо. Ты придурок, знаешь? Включил режим ледяного сердца? Ты же по ночам в подушку мычишь и его зовёшь во сне! Глеб, сколько ты продержишься, а? Сколько времени пройдёт, пока ты не сорвёшься? Ты же глупостей наделать можешь, — Ярослав, отстранившись, подошёл к чемодану и застегнул на нём молнию. — Я не жалею о том, что был с тобой, потому что я был по-своему счастлив, но я не хочу получать желаемое такой ценой. Даже если ты не вернёшься к нему, рано или поздно ты всё равно уйдёшь от меня. Никто не заменит Антона, и ты просто не сможешь стоять на месте. Мы оба знаем это.

— Яр, я не понимаю тебя, совершенно не понимаю. Если ты так хотел быть со мной, почему ты помогал ему? Я в курсе, не отпирайся! — предупреждающе шикнул Савкин.

— И не подумаю, — пожав плечами, белобрысый улыбнулся. — Потому что ты играл в злую скотину, которой не являешься. Тебя обида и злость душили, но твой сын не обязан расплачиваться за грешки своих упрямых папашек.

— У него один отец.

— Нет, и ты это знаешь! — Мартинов огляделся по сторонам, отмечая, что собрал все вещи. — Хватит уже. Вы оба глупостей наделали.

— Это смешно! Мой любовник толкает меня к бывшему! Бред! — Глеб нервно дёрнул плечом.

— Нет. Твой самый преданный друг пытается подтолкнуть тебя к тому, без кого ты уже не можешь.

— Друг?

— Мне самому смешно говорить это, но по-другому не скажешь, потому что ничего большего у нас не выйдет.

— И ты так просто сдаёшься?

— А у меня были шансы? — Ярослав засмеялся. — Кто посмеет бороться с Антоном за место в твоём сердце? Да он сотрёт в порошок этого смельчака, а ты поможешь прах развеять! Вы больны друг другом.

— Я не хочу причинять тебе боль.

— Когда это стало тебя волновать, ледышка? — белобрысый подошёл к студенту и коснулся пальцами его груди: — Тут есть место только для одного человека. Плюй на остальных, как делал раньше, иначе всю оставшуюся жизнь будешь жалеть. А обо мне не стоит беспокоиться, я ведь и раньше жил с этим. Что изменилось?

— Я узнал тебя, — Глеб перехватил тонкие пальцы и поднёс к губам, мягко целуя. — Прости.

— Таких, как ты, не прощают, таких просто любят, кем бы они ни были.

— И всё закончится так?

— Закончится всё лишь тогда, когда я увижу двух дряхлых стариков в сопровождении красивого молодого мужчины и, надеюсь, его прекрасной жены и детей.

— Боишься, что Артём заразится голубизной? — Савкин рассмеялся.

— Думаю, что Антон ему уже через пару лет начнёт таскать журнальчики с голыми бабами, чтобы такого не произошло.

— Это было бы в его стиле.

— Глеб, я пойду, мне ещё нужно к брату заехать, я ведь теперь у него жить буду.

— А ведь я ничего не знаю о тебе...

— И не нужно, ладно?

— Почему?

— Потому что это лишняя информация.

— Могу я тебя подвезти?

— А вот от этого не откажусь, спасибо.

Ярик. Этот парень, заглянувший в самую бездну души Глеба и сумевший увидеть все её потаённые уголки, не переставал удивлять. Тот, кто казался истеричной капризной барышней, на деле был понимающим и заботливым. Только сердцу не прикажешь, и оно, наплевав на разум, рвётся к взбалмошному язвительному сопляку, способному растоптать его. Где справедливость? Наверное, в чувствах её нет.

Савкин мог сколько угодно отталкивать от себя Антона, но внутри его не отпускало. Узнав правду, он долгое время был в смятении. Самоотверженность. Глеб всегда ненавидел эту черту. Зачем? Почему просто нельзя было довериться, ведь они были семьёй? О чём можно говорить, когда нет доверия? Ни о чём. И от этого становилось только гаже. Что он должен сделать, чтобы Тимошин поверил в него, что? Разве он сделал мало? Почему этот мальчишка не может положиться на него? Может, недостаточно уверен в нём? Зачем тогда эта жертва? Или он просто искал повод уйти? Тогда почему снова стремился вернуть всё?

Савкин несколько дней ломал голову, пытаясь решить эту задачу вместе с тем, что ему делать с Яриком. Нельзя просто взять и выбросить парня, столько сделавшего для тебя, за дверь. Совесть, чтоб её, иногда просыпается и даёт о себе знать.

Не удержавшись, он поговорил с Романом Владимировичем, без обиняков объяснив тому, что не позволит лезть в свою жизнь и, в отличие от Антона, на угрозы и шантаж не поведётся. Методист намекнул на экзамены, но студент парировал это тем, что при необходимости будет сдавать с комиссией, не оставив преподавателю и шанса на завал.

За Артёма он не беспокоился, потому что был твёрдо уверен в том, что никто не сможет отобрать у него мальчика.

А теперь Мартинов решил всё сам, собрав вещи. Как можно причинить боль такому человеку? А он может. Может и делает это, потому что, как сказал сам Ярослав, в его сердце нет места кому-то ещё.

Все эти дни Глеб украдкой на работе наблюдал за Антоном, мрачным, задумчивым и временами злым как чёрт.

И он подливал масла в огонь, терроризируя его положением начальника. Зачем? Всё просто. Тимошин — вулкан, который долго кипит, а потом взрывается. Взорвавшись, он выплеснется до конца, а это необходимо. Нельзя копить в себе гнойники, им нужно давать прорваться, иначе снова будут недомолвки, которые могут вытечь во что-то неприятное.

Вопрос в том, сколько ещё будет кипеть Антон?

___

Высадив Ярика возле офиса, где работает его брат, Глеб поехал на работу, мысленно готовясь к предстоящему вечеру в обществе Тимошина, у которого руки растут не из того места, если речь идёт о машинах. Парень постоянно что-то ронял и путал, но с умным видом находил оправдания. А Савкин просто не мог уволить его, зная, что студенту нужно жить на что-то, уйдя из дома и поселившись у Ани. Ему было интересно, чем питаются эти двое, не способные даже яичницу без происшествий пожарить.

Зайдя в автосервис, шатен поздоровался с Костей, возмущённым внезапной простудой, свалившей Вову.

— Втроём теперь придётся! — сокрушался парень.

— Считай, что вдвоём, — Глеб похлопал товарища по плечу.

— Ты придираешься к Тохе, нормальный пацан.

— Ага, только объясни ему, что не стоит курить возле канистры с бензином, ладно? Я боюсь, что меня он не послушает.

— Дык, с непривычки он!

— Это каждый ребёнок знает!

— Строгий ты.

— Ладно, он пришёл?

— Переодевается.

— Я тоже пойду, пригляди тут.

Толкнув дверь в их коморку, Савкин нагнулся, чтобы не удариться головой и вошёл внутрь.

— Привет, — Антон завязывал шнурки, устроившись на скамейке.

— Привет, разрушитель.

— Опять ты? Подумаешь, железки упали.

— Это запчасти, дурень! Представляешь, сколько они стоят?

— Я заплачу, если что, — блондин поднялся.

— А жрать на что будешь? Сомневаюсь, что Анькиной зарплаты вам двоим хватит.

— Это не твоё дело!

— А если моё? — Глеб подошёл к парню, пристально глядя в голубые омуты. — Пора взрослеть, Тош.

— Я не ребёнок!

— А порой ведёшь себя именно так, — усмехнувшись, шатен протянул руку и провёл по светлым волосам первокурсника. — Постарайся не разнести наше рабочее место, ладно?

— Глеб?

— А?

— Руку убери, — Тимошин улыбнулся.

— Извини. Поторопись, Костя там один.

— Угу, — Антон быстро вышел из комнаты.

— Чёрт! — Савкин потёр виски. — Когда я научусь сдерживаться рядом с ним?

* * *

— Марин?

— Что? — Корнилова натянула одеяло, прикрывая грудь.

— Кажется, я не гей, — Абрамов жадно вглядывался в девушку.

— Знаешь, несколько минут назад я как бы уже поняла это! Точнее ещё раньше, когда кое-кто после экспериментального поцелуя полез ко мне под юбку!

— Ты не особо сопротивлялась, — Сергей усмехнулся, стягивая рукой одеяло и открывая обзор на манящую женскую фигуру.

— Такому напору трудно противиться.

— Оказывается, секс правда классная штука.

— Отстань, извращенец! — Марина шлёпнула парня по шаловливым рукам.

— Не могу, я ещё хочу!

— Дорвался? Я боюсь находиться рядом с тобой!

— Твои родители скоро вернутся?

— Через час.

— М, у нас есть целый час!

— И что?

— Ничего, нужно как-то занять время, да? — улыбаясь, старшеклассник завалился на девушку.

— Абрамов, отвали!

— Угу, обязательно.

— Слезь с меня!

— О, хочешь быть сверху? Я только за!

Если бы вчера кто-то сказал Сергею, что он будет нагло приставать к Корниловой, он бы посмеялся тому человеку в лицо, но за какие-то сутки его мир перевернулся с ног на голову.

После того, что устроил Тимошин возле школы, его трясло от злости и обиды, и только Марина была рядом, поддерживая и не давая наделать глупостей. Ей самой было тяжело от осознания собственной наивности и её нелепой любви к взрослому мужчине, оказавшемуся полным уродом.