Заодно скоренько просмотрел три сайта с биографией Сенчиной. Из чего извлек, информацию, что сейчас Сенчина работает солисткой в Ленинградском концертном оркестре, которым руководит Анатолий Бивис. Тот самый, который буквально заставил Сенчину спеть "детскую" песню про Золушку, с которой она, в итоге, и прославилась. Впервые она ее спела в 1970 году, а в 1974 за нее же получила приз в Братиславе. Из оригинального, в ее репертуаре был такой же детский — "Лесной олень" и шикарный романс из кинофильма "Дни Турбиных". Зная на перед, можно сказать, что больше ничего хитового в ее жизни не будет. Но сейчас Сенчина очень популярна, молода и красива. Только ведь меня, по сути, интересует не она, а только один, ее самый главный, поклонник. Из этого и будем исходить...

Ровно в 11 часов мы стояли на проходной в доме, где располагался Ленинградский концертный оркестр, а бабушка-вахтерша набирала диск телефона, косясь на могучую фигуру Лехи.

Пришедшая за нами, какая-то бесцветная девица в нелепом черном берете, минут пять молча водила нашу парочку по длинным и темным коридорам и, наконец, привела в небольшой пустой зальчик с черным роялем и тремя рядами обшарпанных сидений.

Так же, не проронив не звука, показала нам на сидения и ушла.

— Гостеприимно, — с прорезавшимся юмором, прокомментировал Леха.

— За бутылкой пошла, — поддержал я почин.

— Какой бутылкой? — затупил "большой брат".

— Ну, нас же с ней трое, грех не "сообразить"!

— Одна бутылка ситуацию не спасет, — философски оценил шансы девицы Алексей.

Мы вяло посмеялись.

Минут через десять ожидания, дверь зала распахивается, пропуская целеустремленно шагающего невысокого человечка в мятых коричневых брюках и вытянутой черной кофте. Его очки, в черной оправе с толстыми линзами, воинственно поблескивают, а редкие волосы, зачесанные на лысую макушку, завершают облик потрепанного, но не растерявшего задор бойцового петуха:

— Здравствуйте, юноша, так это вы у нас поэт и композитор? — слегка картавя, интересуется "петух", одновременно, кивая Лехе.

— Здравствуй, Виктор! — раздается мелодичный голосок от дверей — извини, что заставили ждать, у нас была репетиция, — в зал входит Сенчина. Стройная, но женственная фигурка, обтягивающие модные джинсы и распущенные волосы. Прям, картинка... Понимаю Григория Васильевича!

— Здравствуйте! Ну, право слово, какое ожидание? — выпендриваюсь я — позвольте представить, это Алексей — мой друг.

Большая фигура нависает над Сенчиной, бубнит "оченьприятноалексей" и... склоняясь, целует ей руку. Сенчина улыбается.

Поворачиваюсь к "петуху":

— Здравствуйте, Анатолий Самуилович. Да, это я — поэт и композитор. Надеюсь, скоро — очень известный поэт и композитор, возможно, с вашей помощью.

— Откуда вы меня знаете? — слегка обескуражено интересуется руководитель оркестра.

— Вы известный человек, — нейтрально отвечаю я. Не объяснять же человеку, что его фото просто было на сайте про Сенчину и попалось мне на глаза.

— Что ж, — берет себя в руки Бивис — прошу к роялю, мы готовы вас слушать.

Он проходит к первому ряду кресел, садится сам и делает приглашающий жест Сенчиной.

Я подхожу к нему и сажусь рядом, через кресло:

— Дело в том, уважаемый Анатолий Самуилович, что я недостаточно хорошо владею инструментом. Поэтому мелодию могу либо просто напеть, либо кто-то сумеет исполнить мелодию с голоса.

Бивис, недоумевающе смотрит на меня и неверяще переспрашивает:

— Вы не умеете играть на рояле? Так как же вы хотите сочинять музыку?

Я стал слегка раздражаться. Тем более, что он был прав и это задевало мое самолюбие:

— Видите ли, Анатолий Самуилович, — спокойно начал я — в мире много людей, кто умеет играть на различных музыкальных инструментах и единицы тех, кто может сочинить хорошую мелодию. Я — могу, мне этого настолько достаточно, что я даже не планирую учиться играть на чем бы то ни было.

Бивис молча смотрел на меня. Видимо, поражался степени моего самоуверенного невежества. Про себя, поскольку, все-таки, молчал.

— Может мы тогда послушаем песню? — неуверенно предложила занервничавшая Сенчина, прерывая затянувшуюся неловкую паузу.

— Извольте, — кивнул Бивис и откинулся на спинку кресла, всем видом изображая, что он просто теряет время, в такой ситуации.

Беру себя в руки, пока не время демонстрировать эмоции, и начинаю:

— Песню я написал, как бы по мотивам "Золушки" и "Лесного оленя", специально под Сенчину — я пытаюсь улыбнуться в сторону певицы, она так же натужно улыбается в ответ.

— Исполнение идет от имени девушки-девочки, она поет про маленькую волшебную страну, где царит добро, сбываются мечты и где обитают все узнаваемые образы из детских сказок (цитирую по памяти с одного из прочитанных сегодня сайтов). Песню я так и назвал — "Маленькая страна".

И уже обращаясь непосредственно к Сенчиной, сказал:

— За голос не обессудьте, мысленно подставляйте свой, а найти музыканта, который положит мелодию на ноты, я смогу без проблем — не без яда, заканчиваю я. Бивис невозмутимо изображает Будду.

Расскрываю тетрадь со своими торопливыми каракулями, откашливаюсь и негромко начинаю петь:

Есть за горами-и, за-а лесами маленькая страна-а,

Там звери с добрыми-и глазами,

Там жизнь любви полна-а,

Там чудо-озеро-о искрится, там зла и горя не-ет,

Там во дворце живе-ет жар-птица,

И людям дарит свет! (пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Кто-о мне расскажет, кто-о подска-ажет,,

Где она, где она-а? ( пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Та-ам, где душе светло-о и-и ясно,

Та-ам, где всегда весна-а!

Бивис стремительно вскакивает с кресла и устремляется к роялю. Весь второй куплет он на ходу подбирает ноты под мой голос. Сенчина пересаживается на соседнее кресло и напряженно вслушивается. Припев я исполняю уже дуэтом с ней, под полноценный аккомпанемент.

Как она не старается, но разобрать мои каракули в тетради не может, поэтому третий куплет я тоже исполняю в одиночестве, а припев в одиночку поет уже она.

Последняя нота стихает и Бивис, стремительно поворачиваясь ко мне от рояля, задает вопрос:

— Вы, молодой человек, эту песню точно написали сами?

— Вот видите, Анатолий Самуилович, — с предельной наглостью отвечаю я — первый попавшийся музыкант сумел подобрать ноты, а вы переживали.

— Вам не кажется, что вы хамите, молодой человек? — Бивис зло щурит глаза.

— Это мне говорит человек, который только что предположил, что песню я у кого-то украл? Или это говорит человек, который десять минут назад всячески давал мне понять, что я необразованное ничтожество, раз не умею играть на рояле? — второй вопрос я произношу по-итальянски и, видя, что Бивис не понимает, повторяю его на безукоризненном английском. Этот язык он, явно, понял.

Бивис смущен. Сенчина растеряно хлопает глазами, переводя глаза с него на меня. Я встаю:

— Что ж, раз наше общение начинается со взаимных претензий и явного непонимания, я позволю себе откланяться. Всего вам доброго, — я иду к двери, за спиной бухают Лехины шаги.

Выходим и, за закрывшейся дверью, слышу отчаянный фальцет Бивиса:

— Люда, верни его!..

* * *

...Люда "вернула".

Я дал себя уговорить не обижаться и больше выпендриваться не стал. Зачем? И так хватил лишку с итальянским, но уж больно Бивис выбесил.

С третьего по пятый класс я занимался с учителями фортепиано, на дому. За три года их сменилось четверо, но ни один так и не сумел привить мне интерес к инструменту.

Поначалу я, действительно, хотел научиться играть на пианино, а затем занятия превратились в отбывание тяжкой повинности, под давлением мамы. В квартире у нас стоял отличный немецкий инструмент "Perzina" 19 века, но ничего не помогало.

К концу пятого класса мама, наконец, потеряла последнюю надежду сделать из меня пианиста и перестала мучать этим нас обоих и бесполезно спонсировать репетиторов.

В результате, я всю жизнь мог неплохо сыграть "К Элизе" и "Крылатые качели", но это был мой потолок.

Потом, став взрослым, я иногда жалел, что так и не научился играть на пианино, но и только. А вот сегодня слова и реакция Бивиса задели, не по-детски. И поскольку, я не смог придумать другого способа его "уделать", то применил "итальянский вариант", т.к. справедливо предполагал, что английский, талантливый еврей, скорее всего, знает. И ведь уел! Хе...

После моей "демонстрации" дальнейшее общение прошло, до приторности, вежливо. Мы все делали вид, что до этого ничего не случилось и обсуждали чисто технические вопросы дальнейшего сотрудничества. Бивиса интересовало зарегистрировал ли я текст в ВААПе, исполнялись ли ранее мои песни, есть ли у меня перед кем-нибудь какие-то обязательства и, наконец, есть ли еще песни "для Сенчиной"?

Я, соответственно, отвечал, что песню зарегистрирую, а если он поможет это сделать правильно, то буду признателен. Раньше мои песни не исполнялись, но теперь будут исполняться часто. Обязательства у меня есть только перед мамой и Родиной. Для Сенчиной я написал только одну песню, но жизнь завтра не заканчивается и все возможно...

Почти каждый мой ответ его чем-то не устраивал, возможно тоном, может содержанием или тем, что я держался на равных, но Бивис мужественно давил в себе раздражение и продолжал общаться весьма любезно.

Остановились мы на том, что я регистрирую песню в ВААПе, а Бивис мне помогает. Стихи будут мои, а в музыке мы будем соавторы. Сенчина вместе с оркестром разучивает песню и включает в свой репертуар.

Демонстративно дружелюбно распрощавшись с Сенчиной и Бивисом, мы с Лехой направились восвояси.

— Ты чего с ним воевать стал? — уже в машине поинтересовался Леха.

— Сейчас на место не поставишь, потом всю дорогу на шее сидеть будет, — раздраженно буркнул я. Результаты общения с парой Сенчина-Бивис можно было признать успешными только частично. Песню Сенчина петь будет, как и планировалось, а вот союзником пока похоже не станет — смотрит в рот Бивису. А могло получиться красиво! Сенчина стране поет мои песни, а в уши Романова, какой я хороший и талантливый. Ну, или хотя бы создает у того благожелательное отношение к моей персоне. А Бивис перекладывает мое музыкальное мычание на ноты и его оркестр давит конкурента, в лице оркестра Поля Мориа!

Но не получилось и не получится — чувствую. И то, как лихо он записал себя в соавторы "моей" музыки меня тоже сильно покоробило. Не то что жалко, тем более он и, правда, шустро подобрал мелодию, но некрасиво у ребенка кусок мороженого отбирать. А еще и свой итальянский засветил впустую, дебил тщеславный.

Этими соображениями, ну кроме итальянского, я и поделился с Лехой.

— Тебе жалко, что его фамилия будет перед песней стоять? — удивился Леха — твоя же тоже там будет, а в словах так ты, вообще, один.

— Причем тут фамилия? — я постарался сдержать раздражение — это деньги. Он будет зарабатывать на моей песне на концертах и гастролях, так еще и в авторские влез, крохобор.

— У тебя же много денег, ты сказал? — Леха, не отвлекаясь от дороги, бросил на меня быстрый взглял.

— Деньги, Леша, есть. Но они как лакмусовая бумага, сразу поведение человека высвечивают. Ты услышал про деньги и тебя волновало только одно, чтобы они не были криминальными. А он даже раздражение свое и неприязнь прятал, только бы их заработать и еще у ребенка отжать кусок.

— Вить, сколько тебе лет? — спокойно спросил Леха.

— Четырнадцать, — "на автомате" ответил я — ты же знаешь, с чего такой вопрос? — спохватился я, сообразив про необычность вопроса.

— А рассуждаешь, как будто и всю правду знаешь, и всеми деньгами владеешь, — не отрывая глаз от дороги, так же спокойно сказал Леха.

Неожиданная догадка пронзила меня насквозь и сердце учащенно забухало. Я молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше.

— Может и знаю, может и владею, — слышу свой голос, как бы со стороны.

— А мне ты тогда про деньги зачем рассказал? Я может тоже захотел бы "отжать", как ты говоришь. Не опасно разве? — голос Лехи звучал размерено. Большие руки спокойно лежали на руле, машину он вел совершенно спокойно, но мне уже все стало ясно.

— Опасно, конечно. Но ты человек другой, иначе бы не рассказал.

— Другой? — Леха криво ухмыльнулся и остановился на светофоре — а если б ты ошибся?

— А если бы ошибся, то просто застрелил бы, — стараясь сымитировать Лехино спокойствие, ответил я.

Мы плавно тронулись со светофора. Леха молчал.

— Ну, а что еще оставалось бы делать? Ты здоровый, мне было бы не справиться, так что если бы оказался подлецом, то... — я замолчал.

— Ну, я так и думал. Спасибо, что не соврал, — неожиданно сказал Леха.

— Залез? — нейтрально спросил я.

— Залез, — кивнул Леха — я же слесарь, что я верстак не отрою что ли?..

— Поехали в магазин, возьмем пожрать и в Гавань, поговорить надо.

— Да, поехали — покладисто согласился Леха — и пожрать и поговорить надо.

Мы припарковались у первого попавшегося "Универсама" и прикупили кусок "Докторской", плавленные и глазированные сырки, три бутылки "Байкала", хлеб, кабачковую икру, бычки в томате и, по моей просьбе, бутылку "КВ" за четыре восемьдесят. Хотел еще взять жвачку, но ее не было, поэтому взяли банку растворимого кофе и коробку шоколадных конфет "Садко".

Про жвачку я вспомнил, чтобы зажевать запах алкоголя, поскольку намеревался сегодня выпить. Эта же логическая цепочка привела меня к необходимости позвонить маме и доложиться о моем бытие.

Стрельнул у Лехи "двушку" и поперся в таксофон, благо он стоял в двух шагах от входа в "Универсам".

В мамином отделе телефон стоял на столе у начальника, поэтому он обычно трубку и брал.

Приученный мамой, я всегда выпаливал одно и то же "здравствуйтебудьтелюбезныпопроситепожалуйсталюдмилуивановну" и частенько приглушенно слышал в трубке зов начальника:

— Людмила, твой "Пулемет" звонит!

Однако в этот раз все пошло иначе.

— Здравствуй, Витя! Это Владимир Алексеевич, коллега твоей мамы.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — осторожно отвечаю — я знаю, Вы начальник моей мамы. А что случилось?

— Да что ты, ничего совершенно не случилось! Я просто хотел поинтересоваться, как твое здоровье? Мы тут все прочитали в газетах, что произошло и очень тобой гордимся! Твоя мама воспитала очень достойного сына! Ты большущий молодец и настоящий гражданин нашей Великой Родины!

По голосу было слышно, что взрослый мужик реально взволнован и говорит абсолютно серьезно. Из маминых разговоров, по телефону с подругами, я знал, что у начальника есть двое сыновей, и они оба офицеры, поэтому ответил так:

— Владимир Александрович, я уверен, что если бы на моем месте оказались Вы или Ваши сыновья, то вы все поступили точно так же.

Офицер, а он, как и все начальники в военном НИИ был военнослужащим, растерянно примолк, а затем промямлил то, что мне уже говорил собкор "Советской России":