Скс. Режим бога. 1-я книга.

* * *

Ухо болело. Болело уже настолько, что эта боль сумела нарушить даже самый сладкий утренний сон. Я оторвал голову от подушки и тут же обнаружил причину неприятности. Заснул с засунутыми в уши наушниками от новенького 6-го айфона и теперь левое 'отлёженное' ухо немилосердно ныло.

-"Хорошо хоть айфон не раздавил..." — мелькнула мысль.

Вытащил придавленный девайс из-под бока и положил его со всунутым зарядником и наушниками на прикроватную тумбочку, после чего с облегчением откинулся на подушку, собираясь продолжить так некстати прерванный сон...

-"БЛЯЯЯЯЯЯЯЯ!!!" — до заторможенного мозга только сейчас дошла вся последовательность совершенных действий и увиденного при этом. Внутренняя пружина заставила меня подскочить на кровати, как ужаленному, и сесть, широко раскрыв глаза.

Это невероятно! Я это не я, руки не мои, ноги не мои, комната не моя!

-"БЛЯ!!! Что происходит?!"— сердце бешено молотило, а проснувшийся мозг лихорадочно искал рациональное объяснение тому, что видели глаза.

А видели они следующее... Тонкие руки, красные трусы и безволосые и тоже тонкие ноги... все это не мое и какое-то неестественное, что-ли... Незнакомая комната, странная мебель, плотно зашторенное окно. В голове закрутились какие-то далекие, еще не узнанные, но уже смутно знакомые образы. Они уплотнялись в смысл, во внятную мысль и невероятную по своей сути догадку...

Я попытался встать. Незнакомое тело слушалось, но все движения получались какие-то неуверенные и опасливые. Настороженно прислушиваясь к царящей вокруг тишине я, сначала медленно, а затем все более уверенно ускоряясь двинулся к плотно закрытой двери, ведущей из комнаты. Лихорадочно и порывисто рванул ее на себя и выскочил в коридор квартиры... своей квартиры... квартиры своего детства... из много лет тому назад...

Шлепая босыми ногами по холодному полу рванул через коридор во вторую комнату. Теперь все безошибочно узнавалось и вспоминалось. Без малейших затруднений и сомнений. Я был в квартире своего детства! Руки и ноги, показавшиеся сначала странными, на деле просто оказались детскими. -"Сплю?!" — холод пола чувствовался вполне явственно, все вокруг видел четко, хоть и в полумраке. Рука автоматически нащупала выключатель, не пришлось не искать и не вспоминать где он находится. Яркий свет залил гостиную...

Румынский полированный гарнитур: два серванта, в одном чешский хрусталь и чайный сервиз, в другом книги. Полированный стол, стулья вокруг него, румынский же зеленый диван, в углу огромный цветной "Рубин" и два красных ковра: один, попроще, на полу, второй, побогаче с затейливым абстрактным рисунком, на стене... Все вещи хорошо знакомые и давно сгнившие на помойке. Вроде... Должны были, вроде, сгнить на помойке, но сейчас по неведомой чьей-то прихоти целехонькие и весьма нарядные стояли на своих законных местах в ярком свете гэдээровской люстры.

Мелькнула дикая мысль: "ГДР нет, а люстра есть...", ее сменила другая: "а может и ГДР есть, раз лампа есть", затем: "причем тут лампа и эта сраная ГДР" и, наконец, "Стоп! Не может такого быть!!!"

Практически подвывая в голос от нетерпения, я рванул бегом в спальню. Чуть не влетев головой в шкаф, я обежал кровать, подскочил к прикроватной тумбочке и схватил Айфон6 со всеми торчащими из него проводами. Даже потряс его торжествующе над головой, приплясывая от нетерпения и своей гениальности.

И что? Ну, не знаю чего я ожидал... Просто я сообразил, что мое детство и шестой Айфон несовместимы! И, если я его возьму в руки, то что?.. Проснусь? В голове гудело, в ушах звон, зрение какое-то "тоннельное" — четко вижу только перед собой, боковое какое-то расплывающееся. Все же, наверное, сон. "Ну, правда, а что еще-то?! Перенос сознания? А Айфон?! Тоже с сознанием перенесся?!" В этот момент я осознал, что четко мыслю, что сам с собой рассуждаю и даже попытался сейчас сыронизировать. И еще, ноги безбожно мерзли! Мля, почему так холодно-то во сне? На автомате подошел к зашторенному окну и замирая от ожидания чего-то страшного отдернул занавеску вправо. И ничего...

Знакомая с далекого детства картинка: сумрачно, двор, песочница, качели, голые деревья, снег... В доме напротив ярко освещены несколько окон. "А сколько времени? А где люди?!" В этот момент, вдоль дома напротив проехала машина. Легковая, модель определить не удалось, было еще слишком темно.

По-прежнему, сжимая руках Айфон и волоча торчащие из него провода, вернулся в освещенную большую комнату. Где-то на подкорке помнил, что там были настенные часы. "08-37 очевидно, что утра". Медленно переступая, уже сильно замерзшими ногами, поплелся на кухню. Включил свет, все давно забытое и хорошо знакомое. Белый, тоже ГДРовский кухонный гарнитур, рядом висят часы и таймер с красными циферблатами: "08-36". В углу еле слышно гудит белый "Минск". Кухонный стол пустой, на плите стоят чайник, кастрюля и чугунная сковородка. Все старое, допотопное, узнаваемое и, неуловимо родное. На кухонной батарее под подоконником стоит что-то завернутое во что-то, сверху всунут лист бумаги. На окончательно одервеневших, от нервов и холода, негнущихся ногах я подошел к этому тюку и дрожащей рукой потянул к себе лист. Прыгавшие перед глазами буквы, все-таки, слились в слова. Четким красивым почерком, который я не забуду до самой своей смерти, было написано: "Сынуля! Доброе утро! На завтрак сырники и лимонник. На обед суп и котлеты с пюре — в холодильнике. Разогрей сам! Проснешься, померяй температуру и позвони. Целую Мама." Аут!.. Нервы лопнули. Я осел на пол и горько заплакал.

* * *

Мама умерла 15 лет назад и для меня это стало самой большой трагедией, которая случилась в моей, в целом благополучной, жизни. До этого я только раз, в осознанном возрасте, терял близкого человека, когда умер мой дед — мамин папа. Он жил от нас отдельно , но мы очень тесно общались, он меня сильно любил, всегда что-то дарил, старался нам помочь и был моим "самым любимым дедой".

Сколько я его помню, он работал директором одного из Государственных военных архивов. Ездил на черной "Волге" с водителем, всегда ходил в темных костюмах с орденскими планками, при галстуке, в белой рубашке и очках в тонкой золотой оправе! Он был отставной военный моряк — капитан первого ранга в отставке, ветеран войны, орденоносец, очень солидный и представительный. Поэтому, когда другие дети на вопрос, кем они хотят стать, когда вырастут, отвечали: "космонавтом, пожарным, разведчиком и т.п.", то я всегда говорил, что хочу стать "директором"! Когда он умер, я очень переживал, а на его поминках первый раз в жизни напился.

Отца я помнил очень смутно, по сути только один сюжет и остался в детской памяти: я пытаюсь слезть с дивана, а папа, весело смеясь, руками удерживает,так же смеющуюся маму, а ногами аккуратно придерживает меня и не дает слезть на пол. Я отчаянно хохочу и вырываюсь...

Его "МиГ" сбили где-то в Африке, когда мне было 4 года, катапультироваться он не успел. И всю жизнь вместо отца и мужа у нас была военная пенсия в 220 рублей в месяц. С мамой я прожил до своих 35 лет, когда у нее внезапно обнаружили рак поджелудочной железы. Сначала я переехал к ней жить, и мы вместе ездили по врачам, нашим и зарубежным. Затем мы переехали жить в больницу и еще около года протянули там. В одной палате. Я уже тогда был большим начальником и имел еще большИх, начальников в приятелях. Поэтому имелись возможности сделать все что можно и нельзя. Временами было то лучше, то хуже, но всего предпринятого оказалось недостаточно для того, чтобы победить болезнь. Умерла мама у меня на руках. Часть меня умерла вместе с ней.

Сказать, что мне было тяжело или плохо — не сказать ничего. Я не был маменьким сынком, в общепринятом смысле. Жили мы в Москве раздельно. Я стал-таки "директором" — начальником одного из Главков МинЮста, ездил хоть и не на шикарной черной "Волге"ГАЗ-24, но тоже на вполне себе приличном служебном "Мерседесе"S-класса, с не менее служебным водителем. Периодически пытался жить с разными красивыми девушками, но жениться не торопился. Мою личную жизнь мама, не без юмора, комментировала так: "Выбирай ту, которая нравится тебе, поскольку мне не понравится ни одна!" На что мы оба смеялись, в который бы раз эта фраза не прозвучала.

Я уже был взрослый человек и большой начальник, не глупый, не бедный, в меру циничный человек, не заблуждающийся ни на свой счет, ни на чужой. Ну, и порядком... разочарованный что ли... Мне совсем не нравилось, что и как происходит в стране, но я не рискнул играть ни в революционера, ни в вождя. Служебным положением пользовался, но не воровал. Поверьте, и так вполне возможно. Почему не воровал? Ну, не знаю даже... Наверное, потому что был так воспитан, что ВОРОВАТЬ ПЛОХО. Последствий, конечно, тоже побаивался, но отвечали за свои деяния единицы, а воровство и коррупция процветали повсеместно. Поэтому, все-таки, основной причиной было НЕЖЕЛАНИЕ воровать. Так что, миллиардов не нажил, но пару миллиончиков в евро имел, так же как и пару московских квартир, машину и дачу.

На работе тоже все складывалось удачно, первые кресла в ключевых ведомствах я не занимал, поэтому при регулярных министерских перетрясках ни разу не слетал вниз. Более того, после последней беседы в Кадровом управлении Администрации Президента, понял, что реально рассматриваюсь на министерский пост, именно в силу своей неангажированности в какой-либо группировке.

Дела в стране шли неважно и прежняя кадровая колода друзей-подельников изменить ситуацию не могла. Инстинкт самосохранения требовал от Президента искать новых исполнителей. Вот, видимо, и меня "подыскали".

А потом мама неожиданно заболела и умерла. Как-то разом, пропало что-то основополагающее, какой-то смысл. Скорее всего, если бы у меня была семья и дети ничего последующего не произошло, но я так и не обзавелся ни тем, ни другим.

Сначала я бросил работу, а потом и свою жизнь... Года два просто существовал... Бывало и пил. Но не долго и не фатально. Потом слегка пришел в себя, одновременно с осознанием, что жить осталось не долго, а я даже планету, на которой родился, не видел толком. И нашел в этом временный смысл жизни.

За 10 лет побывал на пяти континентах и, вроде как, в 31 стране. Не шиковал — лимузинов, яхт и частных самолетов не брал, да на них и денег соответствующих не было. Начинал ездил в составе экскурсий с русскими группами и дисциплинированно осматривал разные достопримечательности. Со временем, когда освоился, стал ездил и самостоятельно...

В некоторых местах оставался жить. На Родину не тянуло, боль не прошла, а новые места, впечатления и люди хорошо отвлекали от мыслей. От нечего делать, стал изучать некоторые языки стран, где задерживался. Английский и так немного знал, а пока жил в Майями и Оттаве, поневоле подтянул язык до неплохого уровня.

В США дальше Флориды не уехал, поскольку познакомился в Майями с Олесей. Олеся была очень симпатичной 22-летней девчонкой с Украины, из Мариуполя и училась, по обмену, в Оттавском университете, а на каникулах нелегально подрабатывала в США официанткой в одной забегаловке, куда я случайно зашел перекусить.

Говорил я тогда по-английски не очень и во время заказа вставил пару русских слов, так и познакомились. Попробовал поухаживать, Олеся не отказала. Через дней десять забрал ее к себе в съемное бунгало на берегу океана и остальные пару месяцев лета просто вместе отдыхали и пару раз летали в Лас-Вегас!

Олеся оказалась филологом английской литературы и явно обладала, среди прочих достоинств, преподавательским даром, здорово подняв мой уровень владения американским английским. Затем мы улетели в Оттаву, где Олеся училась, а я ездил по Канаде, постоянно возвращаясь к ней.

Однажды поймал себя на мысли, что думаю об Олесе, как о чем-то большем, чем об увлечении. Поэтому собрал вещи, расплатился за отель и поехал к ней на квартирку, куда она обычно заходила после универа, прежде чем ехать ко мне. Встретились, сказал, что должен уехать, оставил ей 50000$. Взяла с восторгом, горячо благодарила, на радостях даже забыла сделать вид, что огорчена моим отъездом. Мысленно злорадно посмеялся над собой и улетел, через океан в Европу.

В Римини у меня была Паола, по-английски она говорила неважно, а итальянский оказался удивительно легким для освоения. Через полгода, я болтал на нем совершенно свободно и хоть за итальянца, со своей славянской физиономией, сойти не мог, но сложностей в общении со смешными потомками великих римлян, не испытывал никаких.

На Кубе была Алисия и испанский язык. В Рио — Таис и португальский. В немецком Касселе общий язык искал и нашел с Ирмой. В Париже пытался научиться картавить под руководством Беренис. Милые хорошие девочки, ни разу ни шлюхи. Но после Олеси я уже ни на что не рассчитывал. Каждой, при расставании оставлял крупную сумму денег и ни одна РЕАЛЬНО не хотела брать. Привет Олесе! В итоге все взяли...

Ну, а что еще мог дать немолодой и не слишком веселый русский? Зато все они искренне, как мне кажется, плакали, провожая меня в аэропортах. Я научился, практически, ничему не огорчаться, но уже и мало что могло вызвать искреннюю улыбку или смех. Я так обиделся на весь мир и Всевышнего за свою потерю, что стал довольно равнодушным человеком, был со всеми вежлив и отстранен, но не более.

Однажды веселая и непосредственная мулатка Алисия принялась избивать меня подушкой — обиделась, что после секса я вежливо ей сказал "gracias". Как раз тот один из немногих случаев, когда я искренне смог посмеялся вместе с ней!

Если что-то обстояло не так как мне хотелось, то я или уезжал, или это принимал, как данность. Чаще уезжал.

Однажды я обнаружил, что стали кончаться деньги, это тоже воспринял спокойно и купил билет в Москву. Там осталось много моего имущества. Три пустовавшие квартиры, включая мамину, хороший дом с большим участком на Новой Риге и т.п.

Пока занимался распродажей встретил старого питерского приятеля, который занимался завозом всякого дешевого барахла из Китая. Он увеличивал объемы и остро нуждался в инвестициях, но боялся банков и непроверенных компаньонов. Меня знал давно, не боялся и позвал. Я не стал долго думать и все что выручил от распродажи вложил в его бизнес. И не прогадал.

Жил я опять в Питере, как в детстве, до поступления в МГУ и переезда в Москву. Денег стало значительно больше, чем когда-либо было. Возраст вплотную подшел к полтиннику, и хотя я и выглядел значительно моложе, благодаря затянувшемуся почти на 10 лет активному отдыху, но себя-то обманывать глупо.

Жизнь неуклонно катилась к закату, и я остро ощущал, что мне не хватило времени, не хватило смелости, не хватило удачи, не хватило воли и я ничего не реализовал, даже семьи нет! Вообще ничего... Зачем жил? Кому это было нужно? Ел, спал, трахался если везло, срал и помер... Достойная эпитафия на могиле неудачника и слабака! Однажды тоска накатила так, что даже попытался напиться дома в одиночку. И этого не смог. Поблевал в джакузи, ну куда успел добежать, и, саркастически ухмыляясь и жалея себя, банально лег спать, засунув в разрядившийся айфон зарядник и поставив в наушниках, чтобы не пугать пса, звуки "летней грозы в лесу".

Вот при таких обстоятельствах, я лег заснул в своей новой питерской квартире на Крестовском острове, а вот проснулся... Тут... В детстве... в старой двухкомнатной квартире на Васильевском... Не знаю почему, как, зачем, по чьей воле... Да и еще с этим, чужеродным здесь, шестым айфоном! Занавес...

* * *

Долго ли, коротко ли, но я кое-как успокоился. С трудом встал с пола, потирая правой рукой замерзший зад, двинулся к кухонной раковине. Отложил, наконец, в сторону этот чертов айфон, умыл лицо, вытер его подвернувшимся, видимо, кухонным полотенцем и приобрел способность хоть как-то соображать.

Первым делом, обошел всю квартиру и везде включил свет. Зачем? Не знаю. Наверное, так было легче и ничего не мерещилось в темноте. В процессе хождения по квартире, окончательно убедился, что все ЭТО происходит со мной на самом деле.

Я узнавал все вещи, даже те, которые казалось давно и безнадежно забыл. На кухне постоял и подержался за газовую колонку, ну да, точно, горячего водоснабжения у нас не было... забыл... Зато моментально вспомнил стоящую в большой комнате, на немецком пианино, вазочку с иглами дикобраза, собранными мною в сочинском зоопарке. Видимо, в те детские годы они казались мне важным сувениром летнего отдыха! В ванной взгляд уперся в большой бак, к котором мама кипятила белье на плите. "Вы все еще кипятите, тогда мы идем к Вам!" Ну, да... ну, да... если только "через годы, через расстоянья"... В спальне глаза зацепились за тумбочку, точнее за лежавшую на ней цепочку, которая была продета через ушко небольших шейных женских часиков. Тоже, кажется, гэдээровских. Мама носила... Было популярно когда-то... Или популярно сейчас? Тут? Где тут?! Чувствуя, опять нарастающую волну истерики, я потряс головой и глубоко и шумно задышал. Помогло. Отпустило...

Опять вышел в ярко освещенный коридор между двумя комнатами. Здесь взгляд выделил, среди прочего, складной велосипед "Салют", большую редкость и мою гордость... в те годы... в эти годы... БЛЯТЬ!

-"Спокойно..." — мой голос прозвучал в пустой квартире хрипло и с каким-то клекотом... да так, что я сам его и испугался. Я попробовал откашляться и понял, что в горле совершенно пересохло. Только решил двинуться на кухню попить воды, как краем глаза заметил мелькнувшую тень. В ужасе замер на месте. Сердце бешено задолбило в горле. И только через несколько мгновений сковавшего меня ледяного страха, понял, что это промелькнула часть моего отражения в зеркале коридорной вешалки.

Медленно, как в свой последний путь стал к нему приближаться, совершенно не уверенный в том что я там увижу, желающий это увидеть и отчаянно этого же трусящий... На меня смотрел я-подросток. Практически голый, в одних красных "семейниках", взъерошенные спутанные волосы, прилипшие к мокрому лбу, неестественно ярко пылающие щеки и ВЗГЛЯД... Какой-то лихорадочный и затравленный... Красные от полопавшихся сосудов глаза смотрели как угодно, но только совершенно не по-детски.

Несколько минут я молча стоял перед зеркалом. Затем резко развернулся и пошел на кухню. Зависнув на пару мгновений в решении задачи — как попить воды, я все же двинулся от крана мойки к стоящему на плите чайнику. В несколько неловких глотков, проливая воду себе на грудь напился и, забрав со стола Айфон, поплелся в спальню. Там подойдя к кровати, рухнул в нее и попытался закутаться в одеяло, как можно плотнее.

Сколько времени я пролежал, стуча зубами от холода и стресса, не знаю, но постепенно смог согреться и... уснул.

Резкий неприятный звон, по нарастающей, ввинчивался в мое измученное сознание. Он становился как будто все громче и заполнял всего меня, вызывая уже чисто физическую боль. Я, наконец, открыл глаза и попытался осознать, что происходит. Что-то звенело, звук был громкий и омерзительный, он повторялся через равные промежутки и это точно был не будильник. Одного, брошенного вокруг взгляда, хватило понять, что я по-прежнему в своей ленинградской квартире из детства. Звук исчез, чтобы через несколько секунд снова появиться и продолжить меня терзать.

— "Черт, это же телефон... городской..." — наконец, вспомнилось очевидное. Я более-менее резво встал с кровати, но тут же остановился. Сон, сколько бы он ни длился, пошел мне на пользу. Способность соображать, хотя бы частично, вернулась. За окном уже было совсем светло, даже проглядывало солнышко. А в ТОЙ САМОЙ записке, вызвавшей у меня на кухне истерику, было написано: "когда проснешься — позвони". Сколько я спал — не знаю, но видимо долго, и не дождавшись звонка, мама звонит сама. Что делать?! Как разговаривать?! Я не готов!!! Но если я не возьму трубку, то она просто прибежит с работы домой, благо от ее НИИ вч 60130 до нашего дома было минут 20 быстрым шагом.

Словно во сне, иду в коридор на звук надрывающегося красного эбонитового кошмара. С трудом, как будто она весит несколько килограмм, поднимаю трубку: "Алло...алло... Витя...алло...ты слышишь меня?!" — мамин голос почти кричал в трубку. С трудом разлепив, мигом пересохшие губы, я выдавил в трубку какие-то звуки. "Алло...алло, что ты сказал? Витя?!" — градус ожидания ответа, на том конце, вырос до критического, побуждая к действию. — "Это я". — "Ты с ума сошел, почему ты трубку столько не берешь, маленький мерзавец!.. Я названиваю уже полчаса, не отхожу от телефона, не даю людям позвонить... не могу работать, а он трубку не берет.... что ты молчишь?! ты померил температуру? что у тебя с голосом.... ты спал что ли, я тебя разбудила?!" — водопад гневных вопросов, упреков и беспокойства, требующий немедленной реакции с моей стороны, как ни странно, помог мне немного собраться с духом и прохрипеть в трубку: -"Спал... не слышал... не мерил...".

-"Так, у тебя еще и голос пропал!"-обличающе констатировал слегка успокаивающийся мамин голос — "Сейчас иди поставь чайник, потом положи в кружку кипятка столовую ложку меда... там банка в холодильнике на стенке...выпей как можно быстрее пока не остыл. Затем померяй температуру и я перезвоню через полчаса. Трубку сразу бери!" — под конец голос опять гневно пошёл верх.

Я изобразил что-то похожее на угуканье и положил трубку на аппарат, придавив ею маленькие черные кнопки вылезающие из красной солидной пластмассовой тушки этого допотопного девайса связи. Затем вернулся в спальню и опять рухнул на кровать.

-"Значит не сон. Все-таки не сон и я снова ребенок" — долго обдумывать эту мысль не пришлось, несмотря на то, что за время телефонного разговора я взмок как мышь, количество имеющейся в организме жидкости подошло к своему естественному пределу и активно стало проситься наружу.

Я поднялсяс кровати и, уже более уверенно владея собственными ногами, направился в туалет. В туалете ждало очередное хронопотрясение. Унитаз был, и он был белый, а вот бачка не было. Точнее я его просто не сразу заметил. Он был расположен выше моего нынешнего роста и от него вниз тянулась цепочка с белым фаянсовым многогранником на конце.

-Верно, так все и было, просто опять забыл... и опять вспомнил. Подняв, вполне обычного вида,стульчак (видимо, хоть что-то противостоит потоку времени успешно...хех...) я попытался выполнить маленькое пожелание моего снова маленького организма.

БЛЯ!!! Орудие исполнения "пожеланий" тоже оказалось СОВСЕМ маленькое и неловко, как чужое, удерживалось мною двумя пальцами! Я поймал себя на мысли, что стою, в свои без малого 50 лет, над унитазом, держу свой детский маленький писюн и с абсолютным умилением его разглядываю... Абсурдность этой туалетной ситуации и все напряжение происшедшего дикого и фантастического события пробило меня на безудержный хохот, в процессе которого, уже мой мочевой пузырь пробило на долгожданное облегчение и, в итоге, я одновременно ржал в полный голос, пытался устоять на ногах и, изображая Робин Гуда, силился не промахнуться мимо унитаза, держа свой маленький "брандспойт" пальцами, как пинцетом!!! Ржачь и жидкость кончились одновременно. Процедура потягивания вниз цепочки от бачка была проделана уже вполне сосредоточенно и прошла успешно.

Я вышел из туалета и отправился на кухню. Помыл руки и лицо, поморщившись налил воду в чайник из под крана: "Фильтры, фильтры... до вас как до..." сравнения не нашел, но сам свою мысль понял. — "Ладно. Утешимся тем, что сейчас вода пока чистая, но все же будем ее кипятить" — неожиданно заметил, что стал успокаиваться и рассуждаю о перспективе жизни в имеющихся условиях. -"Хотя, а что остается...а может и не надолго это все... сегодня перекинуло сюда, завтра может выбросит обратно" — без особой надежды подумал я.

Конфорку зажег с первой же попытки — спички лежали на виду. Ноздри жадно втянули запах сгоревшей на спичке серы. "Господи, лет 35 не ощущал этого запаха!" — мысль была какая-то... радостная, что ли...

"Так, стоп с радостью!" — скомандовал сам себе. "Сейчас будет звонить мама, разговаривать надо нормально, но под больного косить. Раз я, судя по всему, сейчас болею, то надо воспользоваться этим тайм-аутом, чтобы в одиночестве и в спокойной обстановке продумать один чертовски важный вопрос: "КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?!" -"Кстати, надо бы и на самом деле померить температуру, а то ведь "жить дальше", а тут такие стрессы" и я направился в спальню, рассчитывая, что градусник должен быть где-то около кровати.

Логика не подвела, хотя бы в этом. Градусник нашелся на моем письменном столе, который стоял в спальне. До личного кабинета в своей квартире оставалось лет тридцать. "Неплохо бы было и с годами определиться поточнее. А то пока из системы отсчета только маленькая писька и есть! Но разберемся сначала с температурой." — я засунул градусник под мышку, подобрал с тумбочки айфон и снова пошел на кухню.

Газ ровно гудел в конфорке и чайник тоже уже начал издавать какие-то звуки, показывая, что и без электрического шнура своих потомков способен согреть кипяточку. Подошел к тряпочному тюку на батарее. Это оказалась кастрюля с сырниками завернутая в полотенце и поставленная на горячую батарею, чтобы подольше сохранять тепло. Сырники были еще теплые, в холодильнике нашлась банка с развесной сметаной, но намечающийся перекусон громко и бесцеремонно прервал громкий телефонный звонок. Я чуть не выронил банку со сметаной и рванул в коридор к аппарату.

-"Алло?" — "Ты чай с медом выпил? Какая у тебя температура? Ты там лежи в постели и не думай беситься! Температура спрашиваю какая?!" — Сбитый с толку подзабытым молодым напором матери, я судорожно полез под мышку за градусником — "Мам, у меня 37,7'..." — изображаю ответ хриплым голосом. — "Понятно. Дуй в кровать, у тебя сегодня строгий постельный режим. Поставь будильник и каждые три часа по чашке чая с медом. Если температура будет выше 38 прими таблетку аспирина и позвони. Может завтра врача на дом вызовем, раз опять температура появилась. Все, постарайся еще поспать, если что — звони! Целую." — в трубке запикали гудки. Я положил трубку и снова отправился на кухню к сырникам.

В этот раз разговор дался мне довольно легко, хотя и произнес я от силы пять слов. Отложив в сторону градусник с его позорными 36,1', я следующие 10 минут буквально пожирал вкуснейшие четыре сырника из сырковой массы с изюмом и поджаристой корочкой, затем навернул почти половину 800-граммовой банки со сметаной и черным хлебом, который отрезал от круглого ржаного, найденного в хлебнице. Затем пришла очередь маминого 'лимонника', за который можно было и душу продать, так было вкусно!

Закончив пить вторую чашку чая, я понял, что надо выползать из-за стола, иначе умру от пережора. Уже уютно устроившись в кресле в большой комнате, я смог с удивлением оценить количество мною съеденного. Списал на стресс и задумался о том, что в прошлом детстве не был особенно спортивным парнем и, если придется жить в этом, то повторять недоработку смысла нет. А значит это обжорство не должно стать нормой.

Но, черт возьми, как же все было вкусно! Я не готовил сам, а материальное положение позволяло мне питаться в московских ресторанах постоянно. Но там я не испытывал и десятой доли такого вкусового восторга, как от сегодняшнего завтрака. То ли вкус давно забытых натуральных продуктов, то ли еще юные вкусовые рецепторы подростка. Кстати, пора все-таки выяснить какой на улице год и сколько мне лет!

Переваливаясь, после обжорства, как беременная утка, я поковылял к письменному столу за школьным портфелем. Затем минут 10 с интересом изучал свой дневник, в процессе чего установил, что на дворе, скорее всего, как минимум понедельник 20 февраля и уж точно 1978 года. Последние записи в дневнике были в субботу,а раз мама на работе, то рабочая неделя началась, но какой день недели пока непонятно.

-"Ладно, разберемся". Оценки в дневнике всякие, но в основном хорошие, учился я всегда неплохо, но с абсолютной неохотой. Все знания получал из книг, коих читал много и взахлеб. Вернулся в кресло и решил поразмыслить, подводя промежуточные итоги.

-"Итак, что мы имеем?!" А имели мы следующее: 14 лет, 7 класс, детство, брежневский СССР и... живая молодая мама! И чистый белый лист жизни. Вторая попытка с сохранившейся памятью первой! Можно и дОлжно все переиграть. Переиграть так, чтобы итоги второй попытки были такие, за которые не было бы стыдно перед самим собой. Чтобы они, эти итоги, БЫЛИ! А не как первая: пожрал, поспал, посрал и помер. Даже смерть мамы не должна так выбивать из жизненной колеи. Хотя в этой жизни я приложу все силы, чтобы такого не повторилось.

Ах, да... Айфон... Кстати, где он? Опять выбрался из кресла и отправился на поиски. Черный прямоугольник, с по-прежнему воткнутыми в него шнурами, лежал на кровати. -"Ну, кровать не хуже кресла!" — с этой, явно вызванной состоявшимся обжорством, мыслью я опять полез в постель. Отсоединил шнуры и стал рассматривать "артефакт 21 века" как-будто видел его впервые.

"Афик" считал отпечаток большого пальца и включился. Так же я набрал сумасшедший 17-значный пароль, совпадающий с моим счетом в швейцарском банке и поэтому зазубренным мною наизусть.

-"Угу..." 21 февраля 2015 года. Как раз в той жизни должна была наступить суббота. Возможно, что и тут 21 февраля 1978 года, но только вторник. Возможно... На автомате, выработанном годами, кликнул Mail.ru. Заголовок новости вогнал в ступор: "Черная" суббота для Польши: чудовищное ДТП 78 погибших." -"Суббота? Какая суббота? Где указана дата?!" На странице Mail.ru даты не нашел, кликнул на "Телепрограмму": "Телепрограмма на сегодня". БЛЯ!!! "Сегодня" это какая дата, твою мать?! Трясущимся пальцем не сразу сумел кликнуть клавишу "Сегодня". С усилием задышав ровнее, растянул размер изображения и, стараясь быть спокойным, нажал на "Сегодня". В открывшемся прямоугольнике было написано: "Сегодня, 21 февраля. Над этим блеклая надпись — "Вчера, 20 февраля." Под "сегодня" — ярко "Завтра, 22 февраля.", затем ниже: "Пн, 23 февраля, вт, 24 февраля" и т.д. Посмотрел в левый верхний угол экрана там была надпись iPhon и значок приема Wi-Fi — "антенка" показывала максимальный прием!

Приходя домой, на Крестовском, я всегда перестраивал Айфон на домашний Wi-Fi, поскольку дом стоял в каком-то "слепом пятне", как объяснили операторы МТС, и для интернета прием был очень "тормознутый'. А для телефонной связи мне хватало, купленной для понтов, "Верты". Она с симкой МТС работала абсолютно нормально.

-"Так..." Не до конца веря в то, что происходит, я из закладок вызвал "Яндекс", он тут же послушно открылся. И тоже дата не указана! Набрал в поисковике: "сегодняшняя дата", открылся поиск, кликнул первую же строчку, на весь экран высветилось "Какое сегодня число и день недели? Ответ: 21 февраля 2015 года! -Суббота-". Ниже шла реклама какого-то банка и ссылка на соц.сети. В адресной строке название сайта: "какое-сегодня-число.рф". Судорожно вернулся в Яндекс, набрал первое, что пришло в голову: "Схема самолет Су-35". Итог — куча сайтов, "Яндекс.Картинки: Найдено 3 тыс. картинок", а там фотки, схемы, описания... Приехали... Второй запрос: "Курс акций Майкрософт в 2000 году" — куча сайтов...потом почитаю, но уже вижу, что информация есть. -"Так, так, так..." — если айфон и дальше будет работать и если я в своем мире, а не в параллельном, то в этой игре у меня будет "режим бога"! Аллилуйя!!! Бинго!!! Я буду король мира!!! НАКОНЕЦ!!!

На возбужденную беготню по квартире, целование айфона и судорожное выпивание воды, с целью успокоиться, ушло минимум минут десять. -"Какая-то стала повышенная возбудимость" — отметил я краем сознания. Впрочем, слишком много всего случилось всего за полдня. Простительно.

Ломанулся на кухню и сверил часы с айфоном. Кухонные показывали 14:23, айфон — 14:22. Улыбнулся всплывшему воспоминанию и уверенно пошел в коридор к телефону. Снял трубку и набрал 08: "Точное время 14 часов 22 минуты, точное время 14 часов 23 минуты" — сообщил мне женский голос. Айфон уже тоже показывал 14:23. -"Угу...так, так, так..." Насколько я помню, часов в таком возрасте у меня не было. Иногда ходил с мамиными, которые она уже не носила. Желтого цвета, с коричневым кожаным ремешком — врал одноклассникам, что золотые!

-"Какой-то чушью я занимаюсь... Через 4 часа с работы придет мама и надо, чтобы к этому времени уже был готов план действий.". Вернулся в кресло, закрыл глаза и приступил к планированию. Собственно, вся проблема распадается на две части: первое это адекватно влиться в существующую действительность, не спалиться перед мамой, одноклассниками и не завалить учебу, про которую я, явно, ни хрена не помню. Второе, как жить дальше и для чего? Тут, вроде, три основных варианта. Игра на биржах Запада, участие в первоначальном разграблении своей страны или Мессия спасает Россию-матушку!

Что ж, мне почти 50 лет, я имею богатый, и что немаловажно успешный, опыт руководства людьми и организациями. Я знаю историю своей страны на ближайшие 40 лет. Так же хорошо представляю себе историю и менталитет Востока и Запада. Более того, я знаю как поведут себя конкретные люди и страны. Знаю как все будет развиваться и чем все закончится. И что самое главное, у меня есть интернет в айфоне!

Бля... Все серьезно. Я вооружен и очень... очень... очень опасен. Что-то как будто щелкнуло в голове и встало на своё место. Я сделался совершенно спокоен, накатила холодная и злая решимость. Второй шанс на жизнь. Он не бывает, а у меня есть. И я не проиграю!..

* * *

Когда в 18:38 раздался квартирный звонок, я отправился открывать дверь во всеоружии. Вошедшая, раскрасневшаяся с мороза, и удивительно молодая мама сразу вручила мне тяжелую сетку с продуктами и потянулась губами к моему лбу — проверить температуру.

-"Лоб не горячий, когда мерил?"

-"10 минут назад, 36,8', аспирин принимал час назад, было 38''" — бодро отрапортовал я.

-"Понятно почему температуры нет" — нахмурилась мама — "что ты так на меня уставился? Отнеси сетку на кухню и марш в кровать. В коридоре холодно, опять плохо топят." — сказала она снимая пальто.

Я отволок сетку на кухню, попутно умилившись этому, видимо, чисто советскому изобретению для переноски продуктов! К тому же у нас в семье была специальная пластиковая рукоятка, странного ярко-оранжевого цвета, с выемкой под ручки сетки, которые туда вставлялись, чтобы не резать пальцы. "Надо же и ее вспомнил!" Мама зашла на кухню и стала перегружать продукты в холодильник. В процессе этого я заметил вязанку сосисок, завернутых в серую упаковочную бумагу, стеклянную бутылку молока с крышечкой из серебряной фольги с синими полосками, остальные свертки опознать не удалось.

-"Да что ты опять на меня так уставился?"— рассердилась мама — "марш в кровать, я сказала. Сейчас принесу горячее молоко с маслом и будешь пить залпом!" С улыбкой я направился в спальню. Хоть я и подготовился к встрече, и чувствовал себя не в пример спокойнее, чем в первые часы своего пребывания в этом времени, но первая встреча с мамой изрядно меня тревожила. Представляю себе ее реакцию, если бы я с ревом кинулся ее обнимать и причитать "ты — живая, ты — живая!". Мдя. Но ЭТА мама не вызывала жалости и слез. Я увидел молодую, лет 30 с небольшим, очень симпатичную уверенную в себе женщину, деловую и абсолютно здоровую. К тому же она оказалась значительно моложе меня! Ну, того меня...

Следующие 5 дней я имитировал лечение и медленное выздоровление. В процессе этого, я за день прочитал все гуманитарные учебники, не найдя в них для себя никаких затруднений. Алгебра с геометрией заняли оставшиеся 4 дня. Эту хрень мало было прочитать, надо было еще и запоминать формулы и теоремы, поскольку последующее строилось на предыдущем. С физикой было значительно легче.

Отношения с мамой складывали ровно и без проблем. На эмоции меня не прорывало, я делал то, что она говорила, иногда для виду с чем-то спорил, но в целом неплохо справлялся со своей ролью. Хотя и ловил на себе пару раз ее задумчивые взгляды.

По вечерам, до 21:30 мы смотрели вдвоем телевизор. Иногда удавалось посмотреть фильмы, в большинстве своем знакомые мне по прошлой жизни. Особенно много их показывали 23 февраля, по случаю Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота! Я посмотрел два: "Офицеры" и "Небесный тихоход". Скажу честно, эти фильмы видел в прошлой жизни часто, и теперь никакого интереса не испытывал, но их смотрела мама и я вежливо составил ей компанию.

А так телевидение было на удивление убогое и неинтересное. Пробовал включать телевизор днем, но днем кроме документальных фильмов, классической музыки и общеобразовательных программ по второй программе, вообще ничего не было.

Искренне посмешила какая-то музыкальная передача, точнее то, как оператор пытался придать динамику картинке играющего что-то симфонического оркестра, давая крупными планами попеременно дергающегося дирижера с палкой, трясущего прической первую скрипку и мужика громко бабахающего металлическими тарелками, по наводке дирижера!

А так, мы обычно досматривали программу "Время" и потом, под культовую мелодию прогноза погоды, меня отправляли спать! Лежа в кровати, я еще около часа занимался построением различных планов и потихоньку засыпал.

Однако, болеть вечно было невозможно, и утром понедельника, 27 февраля 1978 года я вступил в стены своей родной 81 среднеобразовательной школы г.Ленинграда.

Надо сказать, что школа наша была восьмилеткой и учились в ней, в основном, дети "гегемона". Интересы, по-крайней мере у парней, были соответствующие: погулять, покурить, пофутболить и подраться. Боже упаси, никакого алкоголя, секса, наркотиков, краж или разбоя! Все перечисленное, позднее стало достижениями истинно демократической России. А сейчас вид обычного участкового милиционера внушал школьникам "шок и трепет".

После восьмого класса 90% моих одноклассников ушли в техникумы и ПТУ и лишь немногие, включая меня, разбрелись по другим школам доучиваться в 9-10 классах. Поскольку в юном возрасте я еще не умел, в полной мере, скрывать свои мысли и лицемерить, то особой любовью своих "простых" одноклассников не пользовался. Настоящих друзей у меня не было, так пара неплохих приятелей.

Что касается девочек, то одноклассницы искали внимания нашего "классного мачо", стройного блондина Стаса Лущинина, а на мою долю оставалось не много. То есть, ха-ха, ничего... Уродом я, конечно не был, я был хуже! Я был ребенком... То есть, ростом-то я был лишь чуть ниже Лущинина, а телосложением так и покрепче, но мордаха была пухленькая, детская, да еще и с румянцем! Ну, куда тут до улыбчивого белокурого красавца... К тому же, как вспоминается, я и в своем поведении недалеко от своей внешности ушел. Проявлением симпатии с мой стороны мог стать пинок портфелем под девичий зад! Куда уж тут до успеха у женщин! Так что излишнего внимания к своей персоне я не слишком опасался.

Ну, что сказать о первом школьном дне новой жизни?! "Палился" я по черному, но... всем было откровенно по фигу... 9/10 одноклассников я не помнил ни по именам, ни по прозвищам, ни в лицо... Перед первым уроком сел за пустую парту, с которой меня с возмущенными воплями прогнали какие-то две малолетние козы, под предлогом, что они тут всегда сидят. Тут же, на уступленное мною место, плюхнулся какой-то паршивец и с диким гоготом послал "коз"... искать другую парту!

В итоге, я сел с одним из немногих своих приятелей, которого хорошо помнил. С Димкой Чесновичем мы приятельствовали все 8 лет, но особыми друзьями не были. После 8 класса он пошел в техникум и последний раз мы с ним встречались в "Оптике" на Большом проспекте Петроградки, где-то через год после выпуска. Он там проходил учебную стажировку и минут 10 восторженно мне рассказывал, как "буквально вчера" подобрал какому-то мужику симпатичную металлическую оправу. Она поступила с новой партией и свободно продавалась, а мужик, помимо выбитого в кассе чека, сунул Димке в карман форменного халата червонец! Больше мы никогда не встречались...

Мы сели за одну парту и Димка принялся рассказывал малоинтересные новости за неделю, которую я проболел. Тут в классе появился "англичашка" — молодой, лет 30, симпатичный и модно одетый, всегда веселый Анатолий Моисеевич. Помню, у нас он проработал недолго, и посередине учебного года ушел из школы. Шепотом ходили невнятные слухи, что на него за что-то сильно нажаловались родители одной и восьмиклассниц. Слухи эти сопровождались многозначительными гримасами и закатыванием глаз. И первым делом, этот "хренов ловелас" решил проверить домашнее задание и вызвал отвечать меня.

Ну, ни сука?! Английский я не учил вообще. Зачем? Я его наверняка знаю лучше Моисеича, с мой-то практикой жизни в США и Канаде, а так же поездкам по англоязычным странам. Он то уж точно никогда за границей не был! Поэтому и домашнего задания я не помнил, сославшись на то что болел. Но Моисеич, насмешливо улыбаясь, сообщил, что задавалось сделать пересказ, на русском языке, содержания здоровенного английского текста "лэссон намбэ сёти севен, он пэйдж фифти найн".

Ну, ладно! Открыл "лэссон намбэ сёти севен" и стал с листа пересказывать рассказ про какого-то английского чувака, который ухаживал за девушкой из богатой семьи, но сам денег не имел. Он часто гулял с этой девушкой по улице, мимо витрины магазина, в которой стояла очень красивая и очень дорогая ваза. Девушка ни раз останавливалась около этой витрины и восхищалась красотой вазы. Однажды девушка пригласила чувака на свой день рождения, а у того не было денег на достойный подарок. Парень, не знал что делать и, вдруг он увидел, что в витрине знакомого магазина ваза пропала. Он зашел и поинтересовался ее судьбой и продавец ответил, что вазу только что случайно разбили и даже еще не убрали с пола крупные осколки. И тогда чувак замыслил хитрый план! Он заплатил немного денег продавцу и тот согласился парню помочь. На день рождения "английский комбинатор" явился к девушке без подарка и во всеуслышанье заявил, что купил в подарок в магазине ТУ вазу и сейчас ее доставит курьер магазина. Курьер прибывает через 5 минут и торжественно несет красивую упаковочную коробку по направлению к имениннице. И тут... о, ужас!.. курьер "случайно" спотыкается и падает, роняя коробку на пол. Расстроенные гости поднимают коробку (судьба курьера, видимо, английских джентельменов не заинтересовала) и открывают ее. А там осколки вазы, каждый из которых завернут в упаковочную бумагу!

Вот такой вот английский юмор! Видать, текст в классе мало кто перевел, поэтому слушали меня внимательно и в классе стояла тишина. А в конце моего изложения все дружно захохотали. Моисеич посмеялся вместе со всеми, сказал, что я молодец, но не надо было притворяться, что я не готовился. Поставил мне пятерку и усадил на место. Чеснович восторженно толкнул меня локтем. Остальные уроки так же не представляли никакой сложности. Алгебры и геометрии сегодня не было, на физике меня не спросили, а русский, литература и география проблем не вызвали, на них я что-то успешно пару раз вякал с места, хотя оценку и не заработал. От физкультуры я и вовсе был освобожден, на две недели, после болезни, а поскольку она у нас была последней, то физрук отпустил меня домой!

Заданий сходить в магазин я от мамы не получал, поэтому после уроков сразу отправился домой подводить итоги дня.

Итоги были совершенно неожиданные. Неожиданные, в первую очередь, для меня самого. Суть в том, что Я НЕ ВОСПРИНИМАЛ ПРОИСХОДЯЩЕЕ ВСЕРЬЕЗ! То что дома, с мамой, проявлялось лишь чуть-чуть, в школе проявилось в полной мере. У мне не получалось воспринимать все, что вокруг меня происходило как НАСТОЯЩУЮ жизнь... Я видел увлекательное приключение, полусон, игру... Даже эспресс-изучение алгебры и геометрии, и принудительное "вспоминание", что такое конгруэнтность и линейная функция не могли испортить впечатление "игры с абсолютным погружением"!

-"На самом деле" — думал я, шагая домой по, хорошо убранной от снега и льда, улице — "в самом скором будущем это может мне создать значительные проблемы, поскольку такое "игровое" отношение приведет к некритической оценке своего и чужого поведения, а тут уже рукой подать и до серьезных ошибок".

Впрочем, что мне может угрожать? Если я сам не начну рассказывать, что внутри меня сознание меня же из будущего, то сумасшедший дом мне не грозит. Что еще? Ну, если не буду нарушать Уголовный Кодекс РСФСР, то тюрьма не грозит тоже.

Проблема может быть только одна, и она самая опасная, именно в силу своей абсолютной, для меня, неприемлемости, а именно — прожить вторую жизнь так же бездарно, как первую. Не совершить что-то выдающееся для людей, для своей страны, ДЛЯ СЕБЯ, наконец... Прожить не ярко, не интересно, с опасением каких-либо последствий... То есть ко второй жизни надо, как раз, так и относиться — без страха, без сомнений, как к приключению, которое должно стать увлекательным и захватывающим!

-"Мдя, вот и додумался: это не игра — веди себя серьезней, фигня это все, играй и пусть будет, что будет..." Единство противоположностей, мать ее! Истина, конечно, где-то посередине.

Столь откровенный раздрай в мыслях не мешал мне с интересом рассматривать места по которым я шел домой. Хотя, откровенно говоря, смотреть было особенно не на что. Все вокруг было какое-то серое, что ли... Серые дома, грязный снег, видимо недавно была оттепель, редкие тушки припаркованных во дворах автомобилей тоже были грязные и тоскливые. И ничто эту однообразную серость не нарушало, не было ярко одетых людей, не было неона рекламы, не мигали огнями развлекательные заведения.

-"Ладно! Если нынешняя жизнь не хочет меня развлекать, то я придумаю, как ее саму развлечь!" — оптимистично решил я и, от переизбытка сил и здоровья, небольшой остаток пути до дома преодолел бегом.

Около подъезда я почти столкнулся с очень симпатичной шатенкой в темном полупальто и белой меховой шапке.

-"Здравствуй, Витя." — поздоровалась девушка — "из школы идешь?"

-"Привет" — приветливо ответил я, пофигистично относясь к тому, что понятия не имею, кто эта красотка, — "из школы, а ты?". Девушке было лет 19-20 и выбранная манера общения, показалась мне адекватной.

— "Я из института, преподаватели болеют и сегодня так рано отпустили!" — с улыбкой ответила моя собеседница. В процессе разговора, мы вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице.

"Ха, зубки какие у тебя красивые и улыбка что надо и сама вся пэрсик!" — нахально, но, естественно, про себя, оценил я девушку. Лифта в доме конца 30-х годов постройки не было и мы дружно шагали по ступенькам вверх.

-"Какая досада!" — решил схохмить я — "оба освободились пораньше, самое время сходить посидеть в каком-нибудь ресторанчике, послушать музыку, выпить шампанское, но у меня как раз на сегодня намечено важное мероприятие: весь вечер буду думать, как покорить мир." — эту фразу я произнес серьезным и размеренным тоном, с совершенно невозмутимым выражением лица. Девушка сначала недоуменно посмотрела на меня, потом весело рассмеялась, звонким и приятным смехом.

-"Ты ведь не обидишься на меня?" — продолжил я развивать успех — "покорение мира вещь серьезная и требует полного сосредоточения." Я вопросительно посмотрел на красавицу.

-"Не обижусь!" — улыбаясь ответила та. К этому моменту мы достигли третьего этажа и она остановилась у двери квартиры, расположенной прямо под нашей, и тут-то я и вспомнил, кто это такая и даже ее имя!

Это была дочь нашей соседки, с которой мама частенько общалась, и ее звали Ирина! Мама и соседка периодически бегали друг к другу, одолжиться по-соседски, то солью, то хлебом, и т.п. А Ирин отец был тихий алкаш-работяга, ее родители были в разводе, но жили они все вместе, в двухкомнатной, как и у нас, квартире. Такие вот гримасы развитого социализма!

-"Вот и славно, не обижайся" — продолжил я свой треп — "сейчас быстренько разберусь с миром и на следующей неделе пойдем в ресторан, согласна?!" — улыбаясь я смотрел на девушку, которая тоже с улыбкой слушала меня и одновременно искала с сумке ключи от квартиры.

-"А деньги ты, ухажер, где возьмешь на ресторан? У мамы?!" — она нашла ключи и, открывая дверной замок, насмешливо поглядывала на меня.

-"Ирочка, когда я решу вопрос покорения мира, неужели ты думаешь, что проблема денег будет меня волновать?" — я попытался придать своей невзрослой мордахе снисходительное выражение. Девушка опять засмеялась.

— "Да, это я упустила!".

— "Вот-вот," — подхватил я — " а раз вопрос денег исчерпан, то тогда будем считать, что договорились. На следующей неделе идем в ресторан, хорошо?!" — я уставился на Ирину. Та кивнула, улыбнулась напоследок забавному мальчугану и сказала:

-"Ну, тогда до свидания!"

Я поклонился и, приложив ладонь к губам, послал ей воздушный поцелуй. Это вызвало новый взрыв смеха и дверь за красоткой закрылась!

— "Как же я не обращал внимания в детстве, что такая красивая деваха рядом жила?"— думал я поднимаясь на свой четвертый этаж.

Ирина была среднего роста, с короткой стрижкой и отличной спортивной фигуркой. Личико очень симпатичное, четко очерченные яркие без помады губы и аккуратный прямой носик. Про красивые зубки и очаровательную улыбку я уже упоминал.

* * *

Зайдя в квартиру, переодеваясь после школы и разогревая на кухне, приготовленный мамой обед, я занимался именно тем, что и озвучил Ирине. Думал, как покорить мир! Хе...

— 'Ну, и действительно, как?'

Собственно, никаких новых вариантов в голову не приходило. Их как было три, так и оставалось.

Первый вариант, как-то оказаться на Западе и, при помощи Айфона, начать доить биржи мира. Явно видимых проблем четыре: как оказаться на Западе, как получить первоначальный капитал, как играть на бирже, будучи ребенком, и как все это сделать вместе с мамой? Дед не поедет точно, даже если бы никаких проблем с этим не было бы. Став властелином денег, я стану властелином мира. Ну, если по пути кто-нибудь мне голову не оторвет, такому гениальному и фатально борзому.

Второй вариант, жить в Союзе, спокойно взрослеть, набираться необходимых знаний и встретить 'перестройку и гласность' во всеоружии, в прямом и переносном смысле. Кооперативные спекуляции, распродажа государственных активов, залоговые аукционы, банковские аферы, рынок ГКО, фирмы a-la 'МММ', скупка нефтегазового сектора, коррумпирование высшего эшелона власти. Наконец, свои ЧОПы и 'свои' бандюки, поход в Госдуму и в Президенты. Плюс тот же риск с отрыванием головы, взрывом лимузина, снайперской пулей — нужное подчеркнуть.

Третий вариант самый туманный: как-то спасти страну, как-то уберечь свой народ от надвигающейся крови и сползания к скотству, как-то при этом хорошо жить самому. Отрывание головы и при этом варианте никто даже не думал отменять!

Первый и второй варианты очень органично могли быть совмещены. Третим тоже можно было бы попробовать завершить комбинацию двух первых, типа: 'Мессия' прибывает в разоренную страну и тратит свои миллиарды на спасение погибающей Родины и народа.

Мда... Несмотря на поедание, в этот момент, вкуснейших картофельных котлет с грибной подливкой, я скривился. Все не просто... Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. А вот тут уже все проще, по крайней мере, с постановкой задач.

Как бы это не было эгоистично и негероически но, первым делом, я бы хотел просто хорошо жить сам, и не испытывать материальных и других трудностей. В Советском Союзе это нетривиальная задача. В криминале делать нечего. В силу убеждений, возраста и таких учреждений, как МВД и КГБ! Значит надо становиться легально богатым человеком. Вопрос как?

Можно стать писателем и 'писать' чужие книги. Например, фантастику... Фантастики в Советском Союзе всегда было мало, Стругацкие мне не помеха, в моем распоряжении все библиотеки мира, а правильную идеологическую подливку я сам соображу как долить в любое произведение. Заодно стану хотя бы реальным соавтором обворованным мною писателям из будущего. В этом вопросе моральный аспект меня явно мучить не собирался! Ничего, ребята талантливые, один раз написали что-то хорошее и ещё раз сумеют.

Упс! Тут меня осенило... Я бросил недопитый чай и рысью понесся к своему письменному столу. Под ним стоял ящик с игрушками: солдатиками, радиоуправляемой машиной, настольными играми и т.п. В шахматной доске, завернутый в старый пионерский галстук и хранился мой 'артефакт всевластия' — iPhone 6 Apple .

Первым делом, и откровенно говоря, уже в сотый раз за период пребывания в этом времени, проверил сигнал. Значок антенки Wi-Fi был из полных трех полосок, значит сигнал сильный и стабильный! Вызвал Яндекс и набил в поисковую строку: 'Как легально стать богатым в Советском Союзе?'.

Бля... 3 миллиона ответов...

— 'Какие у нас с вами одинаковые проблемы, дорогие товарищи!' — подумал я, и стал тщательно изучать плод коллективной мудрости.

Вечером того же дня, посмотрев программу "Время" и в первый раз, в этом времени, пообщавшись по телефону со свои родным дедом, я лежал в постели и пытался осмыслить свой сегодняшний 4-х часовой серфинг по интернету.

В основном, массив информации, который я смог просмотреть, касался советских "цеховиков", кавказских спекулянтов цветами и цитрусовыми, работников магазинов, баз и общепита. Отдельной группой шли советские и партийные работники республик Средней Азии. Ну, и всякая уголовщина типа налетчиков, мошенников, катал, валютчиков, фарцовщиков и т.п. По понятным причинам, ни одна из этих групп моим выбором стать не могла.

Из более-менее реалистичных и приемлемых были только два варианта быстрой добычи денег: выиграть в лотерею или найти клад. Разыскать в интернете выигрышные комбинации Спортлото за 1978 и последующие года труда не составило никакого.

Но каков был хруст облома! Максимальный выигрыш составил всего 9456 рублей. Мдя... Купил "Жигули" и снова сосешь лапу. И то на машину в очередь еще надо стоять несколько лет. А второй выигрыш привлечет ко мне такое внимание, что третьего уже не будет. Нет, "мы пойдем други путем, товарищи".

Длительное изучение в инете темы кладов тоже особого оптимизма не внушало. Почти вся информация ограничивалась "конкретикой" типа: "в одной из квартир дома по улице Пупкина были обнаружены золотые монеты..." или "во время ремонта строители наткнулись...". Зачем это делалось понятно, напиши журналисты, что "за старым камином в доме номер 5 по улице Пупкина найдены золото-бриллианты" и назавтра азартные граждане разберут по кирпичику и этот дом номер 5 и вообще все камины в городе! Видимо поэтому, в многочисленных статьях и рассказах о кладах, которые я нашел в интернете, точное местонахождение сокровищ никогда не указывалось. Я приуныл...

Да, я знаю где достать больше 30 миллиардов долларов. Десять миллиардов на острове Робинзона, рядом с Чили — там лежит награбленное золото инков, обнаруженное в 2005 году. И еще 22 миллиарда в Индии, в нижних коридорах храма Сри Падманабхасвами. А толку?! Сколько не "сри", до этого бабла мои детские ручонки дотянутся не могут никак.

Свое финансовое состояние я знал уже достаточно точно. В день карманных денег мне дают 40 копеек. Школьный обед стоит 26 копеек, талончик такой стоимости я покупал в школьном буфете, и шел на раздачу в столовой менять его на суп, горячее и компот. На оставшиеся 14 копеек мог "шикануть" в том же буфете. Шик обычно реализовывался в сок и ватрушку с повидлом. И до чего же вкусную, сука, ватрушку! Но это всего 40 копеек!!!

Как мне подсказывала память, жили мы с мамой хорошо. Получше многих. Мама работала МНС — младшим научным сотрудником в НИИ — научно-исследовательском институте Министерства обороны СССР, в/ч — воинская часть 60/130. Что-то они там проектировали для наших подводных лодок и, судя по всему, проектировали неплохо, поскольку мамина зарплата составляла достойные 150 рублей.

Для примера, мой дедушка, который работал директором, получал 260 рублей, впрочем у него, как у отставного полковника-ветерана, была еще военная пенсия в 240 рублей.

Но и у нас, к маминой зарплате, была папина военная пенсия — "по потере кормильца", а она составляла еще 220 рублей. Так что наш семейный бюджет был весьма приличный — 370 рублей на двоих. Впрочем, куда деньги расходились я не знал. Особо крупных покупок не было. Накоплений тоже. Боюсь, что и мама не особенно представляла, куда деваются деньги! Просто расходились...

В любом случае, сейчас это неинтересно. По прежней жизни я привык оперировать достаточно большими суммами и хотел бы в этой жизни тоже не испытывать проблем с деньгами. А значит надо думать! Правильно говорят: "Хочешь иметь деньги — работай, а хочешь иметь большие деньги — думай.".

Если сказать честно, то школа уже стала меня сильно раздражать. Раздражала, прежде всего, бессмысленной тратой времени.

Первые дни было даже прикольно. Я реально готовился к урокам и, за прошедшие две недели, даже здорово подтянул свою успеваемость, получив несколько "пятерок" и пару "четверок". Впрочем, фраза "готовился к урокам", будет сильным преувеличением. Под "готовился" я подразумеваю раскрытие учебника на перемене перед уроком, на 5 минут. Этого хватало для "пятерки" по любому гуманитарному предмету.

Физике я уделял несколько больше времени, а вот алгебру и геометрию пришлось учить с начала учебников. Но связано это было не со сложностью материала, а с тем, что последующие формулы и теоремы базировались на предыдущих, так что, чтобы понимать о чем идет речь и успешно выполнять задания — пришлось потратить время. Не слишком много. Все-таки мозг у взрослого человека устроен абсолютно иначе, чем у ребенка. То что в первом детстве являлось серьезной проблемой и требовало значительных усилий, во втором не представляло никаких сложностей! Кроме одного... Самого детства.

Как я уже отметил, первые дни было даже прикольно. Опять увидеть давно забытых одноклассников, почувствовать атмосферу школы, поесть в школьной столовой, принести домой дневник с "пятерками", выслушать мамины похвалы!

Можно смеяться, но когда мне Моисеич поставил по английскому мою первую, в этом времени, пятерку, вместо того, чтобы поиронизировать, я был горд! А ведь до того, как стал переводить текст, еще и посмеивался про себя над англичашкой, который знает язык хуже меня.

А вот теперь начались проблемы! Одноклассники стали реально раздражать своими совершенно детскими и глупыми разговорами. Учителя стали бесить рассказами о элементарных или совершенно не нужных, в обычной жизни, вещах. Во время перемен, по коридору школы было невозможно нормально пройти, потому что бегающая малышня врезалась в тебя каждые полминуты! В результате, я старался поменьше с кем-либо общаться, а на переменах вообще стоял в углу, и это, как назло, вызвало совершенно обратный эффект.

Теперь уже одноклассники стали подходить ко мне со своим тупым трепом. А что стало еще хуже, так это интерес ко мне одноклассниц, которого раньше не было и в помине. Последнее было совсем плохо. Дело в том, что тело мне досталось уже не совсем детское, а мозг-то был и вовсе не детский... Короче, просто хотелось трахаться. Счастье еще, что в нашем классе совсем не было симпатичных девочек. Более-менее сформировавшиеся были, а вот симпатичных только одна, но она то ко мне как раз не лезла.

Поэтому получалась двойственная ситуация, с одной стороны наши девки мне не нравились, перед глазами стояла, в основном, соседка Ирочка. С которой мне пока ничего не 'светит'. Денег до сих пор нет, так что проанонсированный ресторан, маячит пока недоступным миражом на горизонте. Это если она ещё действительно пойдет, что, все-таки, вряд ли!

С другой стороны — я периодически мысленно прикидывал, как было бы неплохо сунуть той или иной девице: туда, сюда или даже сюда.

А бабы в любом возрасте, животные интуитивные, что ни говори. Поэтому, что-то такое им непонятное, девчонки в моих глазах улавливали, а мое нежелание общаться только усиливало их натиск. Ну, естественно совершенно безобидный, в духе нынешнего времени. И при этом, совершенно тупой, в моем понимании взрослого мужика.

А тут, следом, нарисовалась и еще одна проблема. И, как по заказу, тоже совершенно тупая. Наш классный "мачо", Стас Лущинин, почувствовал во мне конкурента. И не придумал ничего лучшего, как стать меня задевать своими совершенно детскими подколками, причем старался это сделать, разумеется, только прилюдно.

Я это отметил, мысленно посмеялся, и ответил полным игнором. От девочки, по психологии, наш красавчик, видимо, не сильно отличался, поскольку свои наезды только увеличил. Закончилось это закономерно.

Перед началом биологии, я зашел в класс и, по привычке, направился к задней парте, откуда Димка уже призывно махал мне рукой. Тут-то мне и прилетело, с громким хлопком, пониже спины. Я обернулся и увидел лыбящуюся рожу Лущинина. Этот балбес врезал мне по заднице учебником и теперь довольный громко заявил: — "Селезнев пернул! Зажимайте носы!" Несколько человек захихикали.

— "Вот, Господи, идиот... "— только и смог я сказать, отвернулся и пошел к димкиной парте. Тут мне в спину врезалась брошенная книга. Этот надутый индюк, не придумал ничего лучшего, как кинуть мне в спину свой учебник биологии.

— "Ты как меня назвал, недоносок?"

Я с удивлением смотрел на искаженное злобой лицо Лущинина. Дело в том, что слова "дурак", "идиот", "дура", "придурок", "слабоумный" и т.п. постоянно звучали у нас в классе, в общении между собой. А вот мата вообще, почти, не было.

Поэтому, с "общественной" точки зрения, я не сказал ничего заслуживающего внимания или обиды. Впрочем, и удар меня книгой по заду, тоже тут был " в порядке вещей". А вот кидание учебника и "недоносок", были уже за гранью обыденного.

Лущинин шагнул вперед и ухватил правой рукой меня за лацкан форменного пиджака. Класс притих.

— "Ты чего, Селезнев, совсем оборзел?" — и он попытался меня потрясти за лацкан вперед-назад. В его захват попал мой пионерский галстук, который, в наступившей тишине, надорвался с противным треском.

— "Бля, как меня вы все достали!" — едва успела мелькнуть мысль, как я залепил кулаком, справа, в наглую лущининскую морду.

На этом, тут же все и закончилось. Нет, нас не кинулись разнимать, не вмешалась зашедшая учительница, просто голову Лущинина кинуло назад, а его самого просто сбило с ног. Я, несколько удивленный получившимся результатом, посмотрел на лежащего придурка, развернулся и пошел к Димке стоящему, как и полкласса, с открытым ртом.

По пути наткнулся на валявшийся на полу учебник. Нагнулся, подобрал его и, обернувшись швырнул, с энергией нерастраченного адреналина, в Лущинина. Тот только начал отрывать голову от пола, как учебник прилетел ему прямо в нос, из которого уже двумя ручьями лилась кровища.

Биологию я провел в кабинете директора школы, где состоялся "разбор полетов", дежурные крики и угрозы вызвать родителей в школу. На этом, собственно, все и закончилось. Весь класс был свидетелем, что Лущинин выступил зачинщиком, а свою "бешеную", по мнению директрисы, реакцию, я объяснял порванным пионерским галстуком. Что было идеологически неубиваемым аргументом!

Криками и угрозами все ограничилось еще и потому, что Лущинин был на хорошем счету, хорошо учился и не имел проблем с поведением. Я же не был зачинщиком драки и у меня был порван пионерский галстук, а также тоже не был хулиганом и хорошо учился.

К тому же Лущинин лежал на кушетке в школьном медкабинете, с разбитым носом, и на экзекуции присутствовать не мог.

Так что, директриса, видимо, решила 'не раздувать'.

* * *

Домой, из школы, я шел слегка озадаченный. "Разборка" у директора школы оставила меня совершенно равнодушным, ну что она мне сделает? Да и не за что, по сути. Нет, лицо я конечно корчил полное раскаяния, но внутри просто равнодушно ждал, когда ее нотации закончатся. Со своим опытом она что-то, все-таки, почувствовала, и это стоило мне лишних 10 минут нравоучений и угроз.

Озадачивало меня другое... Сила, с которой я отправил Лущинина в нокаут. В этом детстве я регулярно, к радости мамы, делал зарядку и в процессе этого обратил внимание, что вес гантелей мне явно маловат. Причем, в первом детстве, такие мысли меня не посещали никогда. Я даже попросил маму купить гантели потяжелее, но она мудрено ответила, что "пока нельзя неокрепший костяк подвергать повышенным нагрузкам". Заморачиваться я не стал, и просто, во время упражнения, брал обе гантели в каждую руку поочередно и увеличил нагрузку на пресс и отжимания.

В процессе раздумий, у меня родилась теория: если есть мышечная память, то почему бы не быть памяти "мозговой", что ли? Типа, я знаю как бить, я знаю какие должны быть последствия от моего удара, поэтому и получается удар не как у ребенка, а значительно сильнее. Теория, откровенно говоря, так себе, но ее захотелось проверить. Поскольку ну, может, просто удачно попал кулаком.

По пути домой, я постоянно проходил мимо районного спортивного зала, размещающегося на первом этаже жилого дома. В пятом классе я даже полгода ходил туда, в секцию вольной борьбы. Потом ушел тренер и секция распалась. На самом деле, нам всем предлагали перейти в секцию бокса, но мама была против и в бокс я не пошел.

...В спортивном зале было многолюдно, кто-то разбился на пары, кто-то работал в одиночку. По центру зала, на возвышении располагался ринг. На нем пара мужиков мутузили друг друга.

— "Тебе, что мальчик?" — передо мной стоял коренастый и широкоплечий "чурка" невысого роста и вопросительно на меня смотрел. От "чурок" нашего времени его отличало полное отсутствие агрессии и интеллект во взгляде. Впрочем, сломанный нос, красоты ему не добавлял, заметный кавказский акцент тоже был в наличии.

— "Запись в секцию будет осенью, тогда приходи, да?"

— "Я, извиняюсь, просто хотел бы с тренером поговорить" — вежливо попросил я.

— "Я — тренер, меня звать Ильяс Муталимович, что ты хотел?" — не менее вежливо, поинтересовался "чурка".

— "Видите ли, Ильяс Муталимович, я бы хотел заниматься боксом, но может быть это просто не мой вид спорта. Не в том дело, что у меня может не быть способностей к нему или таланта, просто может я трус и буду бояться, что меня ударят. Или буду боли бояться, или зажмуриваться буду при ударе. Я этого не знаю. И не хотелось бы ждать осени, чтобы это узнать. Может уже надо подбирать другие секции. Поэтому, хотел бы Вас попросить уделить 5 минут, чтобы в этом разобраться. И, если все плохо, я не приду у Вас отрывать время осенью. "— я замолчал. Пока я говорил, окружающие стали прислушиваться к нашему разговору, многие прекратили заниматься.

Все время моего монолога "чурка" молча разглядывал меня. Когда я замолчал, он еще какое-то время меня поразглядывал и затем спросил:

— "Сколько тебе лет?"

— "Четырнадцать."

— "Где живешь?"

— "В соседнем доме, пятом."

— "Боксом раньше занимался?"

— "Нет."

— "Как ты хочешь проверять?"

— "Ну, не знаю даже..." — затянул я — "поставьте меня с кем-то на ринге, если, после того, как меня побьют, я приду осенью, значит все в порядке."

"Чурка" еще раз внимательно на меня посмотрел и кивнул:

— "Форма есть?"

— "Нет, я же не на бой, а так... чуть-чуть постоять на ринге, пиджак с рубашкой сниму."

"Чурка" обернулся в глубину зала и крикну: — "Леонид, иди сюда!". К нам побежал парень на пару лет старше меня, одетый в синие трусы и майку с эмблемой "Динамо", на руках у него были черные боксерские перчатки. Он был взмокший, черные мокрые волосы прилипли к вспотевшему лбу. Учащенное дыхание показывало, что его оторвали от тренировки. — "С ним будешь. " — сказал он мне и кивнул на Леонида.

На ринг меня не пустили, помогли одеть и зашнуровать перчатки, сунули в рот неудобную капу и поставили рядом с рингом, на матах. Пиджак и рубашку я снял, остался в белой футболке, черных форменных брюках и туфлях из школьной "сменки".

Все, кто был в зале, человек 15-17 столпились вокруг, выделив нам с Леонидом, небольшой пятачок. Видимо занималась "взрослая" группа, Леонид был самый молодой. Он был на полголовы выше меня, шире в плечах и на руках играли солидные мускулы. Впрочем, все остальные были еще крупнее и здоровее.

Моя идея уже не казалась мне удачной, но я не особо переживал, так как хорошо понимал, что никто, на самом деле, меня бить не будет. Я видел, что "чурка" подошел к моему противнику и что-то ему настоятельно втолковал, несложно предположить, что предупреждал всерьез ребенка 'не стукать'!

Тренеру я слегка соврал. В ТОЙ жизни я почти занимался боксом. Примерно полгода на Кубе Карлос, брат моей тамошней подруги Алисии, член сборной страны по боксу, натаскивал меня на пару-тройку связок и учил двигаться. Спасибо ему большое, пару раз в жизни пригодилось!

А позже, лет через 7, уже в Питере в фитнес-клубе "World Class"а я год, раз неделю, занимался с персональным тренером "боксом для толстопузых чайников". Впрочем, в ЭТОЙ жизни, я боксом не занимался никогда.

"Чурка" еще раз внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

— "Готов?"

-"Да".

— "Тогда начали." — и дал, нам с Леонидом, отмашку.

Я поднял руки, закрыл голову и двинулся навстречу противнику. Тот стоял на месте и ждал меня, опустив руки. В зале стояла тишина, никто не занимался и не разговаривал. Не проявляя никаких эмоций, никого из нас не подбадривая и не подначивая, мужики просто стояли и смотрели. Без особого, надо отметить, интереса.

Что собрался делать Леонид, я уже по его поведению, более-менее, представлял. Сейчас поуклоняется от нескольких моих ударов, покачает корпусом, потом примет несколько ударов в перчатки и сам пару раз несильно меня стукнет. После этого бой прервут, меня назовут молодцом и скажут приходить осенью. Но мне нужно не это, я хочу знать не стал ли я сильнее, чем должен быть подросток в моем возрасте.

Я сделал пару шагов и оказался рядом с Леонидом. Сымитировал робкий удар в голову, не сходя с места, Леонид легко уклонился. Затем сделав вид, что снова собираюсь левой бить в голову я, подприсев, с шагом вперед, нанес изо всех сил правой рукой удар в живот. Леонид хекнул и согнулся, выронив капу. Я сымитировал удар коленом в лицо и отскочил назад, одновременно с тренерским воплем: "Брэк!!!".

* * *

— "Ха... Насыщенный денек выдался!" — я потянулся, поудобнее устраиваясь в кровати. Программа "Время" закончилась и "будущего Повелителя Вселенной" отправили спать. Однако, сна не было ни в одном глазу, а вот о чем подумать было. Даже очень.

Драка с Лущининым и последующее "выступление" в спортзале, меня мало тронули, хотя и натолкнули на определенные мысли. Оба действа закончились для меня вполне благополучно. В школе обошлось вообще без видимых последствий, директриса даже замечание в дневник не написала. А в спортзале...

Я уже заканчивал одеваться, когда ко мне подошел тренер, который до этого, вместе с остальными мужиками, довольно долго возился с поверженным мною "царем Леонидом". Ха...

— "Пойдем со мной." — "чурка" мотнул головой в сторону выхода. Я спокойно последовал за ним, не ожидая никаких эксцессов. Бой прошел честно, да и подлые времена пока не наступили. Около гардероба тренер остановился и принялся опять сверлить меня взглядом:

— "Значит, говоришь, никогда не занимался боксом раньше?"

— "Нет." — отвечаю спокойно и предельно честно гляжу ему в глаза. "Чурка" помолчал, отвел взгляд, потом кивнул каким-то своим мыслям и спросил:

-"Как в школе учишься, оценки какие?"

Я достал из портфеля дневник и молча протянул. "Чурка", так же молча, его полистал, вернул и потом предложил:

-"Приходи послезавтра в 15 часов в секцию, можно не ждать осени".

— "Спасибо, я приду... Я не стал подходить к Леониду, чтобы не попасть под горячую руку. Вы, Ильяс Муталимович, передайте ему пожалуйста мои извинения. Я не хотел так сильно, с испугу просто вложился в удар."

Ильяс, с опять вспыхнувшим в глазах, непонятным подозрением, уставился на меня, затем буркнул:

— "Хорошо, передам. До послезавтра. В 15 ровно. " — развернулся и ушел в зал.

На бокс я решил походить. Во-первых, для общего физического развития, во-вторых, чтобы уметь защитить себя более профессионально, что ли... В-третьих, чтобы сделать фигуру спортивной и накаченной, чего сейчас особо не было. Ну, еще и посексуальней хотелось бы выглядить, а то с Ирочкой 'ловить' будет нечего.

Что же касается мамы, то ей сначала что-нибудь совру про секцию борьбы, которая возобновила работу, а потом посмотрим — — я опять потянулся и поудобнее подоткнул подушку.

Но все это фигня! Самое важное было другое! Наконец, я отыскал что-то конкретное о кладе!

Продолжая лопатить интернет, в поисках путей своего моментального обогащения, я на сайте "Журнала об археологах и кладоискателях" наткнулся, среди прочего, на следующую заметку:

"14.05.97. В Ленинградской области нашли клад советских денег. Жительница поселка Репино Ленинградской области Марина Лукова оказалась владелицей не вполне обычного клада. Готовясь к свадьбе дочери, женщина решила избавиться от надоевшей старой мебели и обновить интерьер. Собираясь выбросить старую кровать, привезенную в поселок ее покойным дедом-генералом после окончания войны, хозяйка антикварной мебели попросила соседа помочь справиться с этой задачей. Сосед, в свою очередь, посчитал, что старинная немецкая кровать может представлять интерес для коллекционеров и обратился к знакомому антиквару. Кровать заинтересовала специалиста не только интересным дизайном. Осматривая мебель, антиквар обратил внимание, что на днище кровати имеются следы подозрительных работ. Разрезав обивочную ткань, он обнаружил настоящий клад, состоявший из советских банкнот номиналом 25, 50 и 100 рублей 1961 года выпуска. Аккуратно переложенные соломой деньги были пришиты к наполнителю кровати веревками. Всего в кровати было спрятано более 250 тысяч рублей — немыслимая для советских времен сумма, а сегодня бесполезные бумажки. Дед Марины Луковой, после войны работал руководителем Ленводопроекта и не мог просто скопить столь огромную сумму. Внучка предположила, что спрятанные в кровати деньги могли быть выручены ее дедом за немецкие трофеи, которые он привез из Германии, но сама она их никогда не видела, а только слышала от своей покойной бабушки. По какой причине на протяжении многих лет банкноты оставались нетронутыми, остается загадкой. Возможно, владелец состояния не хотел привлекать к своей персоне лишнего внимания. Тем более что супругой его была немка. Узнав о находке, Марина Лукова проверила всю мебель в доме, однако спрятанных денег больше не обнаружила."

БИНГО!!! Готовые живые деньги и не надо связываться со смертельно опасной продажей золота-бриллиантов! Правда надо залезть в чужой дом, вспороть кровать и еще суметь смыться. Но, в любом случае, это кажется легче, чем искать, кто в городе купит у подростка слиток золота или бриллиантовую диадему!

В своем первом детстве я точно не решился бы попробовать осуществить такую операцию, но сейчас сомнений не возникало вообще. Тем более, что деньги были спрятаны на даче, а не в городской квартире.

Хотя, откровенно говоря, проблем было по самое "не балуй". Непонятно как искать в Репино дом этой Луковой Марины и где найти время следить за ней и ее домом. С 9 утра и минимум до 14 часов я в школе, а с 18 до 19 вечера мама приходит домой с работы. То есть в день есть неподконтрольными только 4 часа.

До Репино мне ехать минимум час, значит туда-обратно на дорогу надо минимум 3 часа. Один час на наблюдение за домом в день. Не смешно! К тому же нужны деньги на метро и электричку, туда и обратно. Не знаю сколько стоит сейчас электричка, но еще и предполагаю, что она ходит по расписанию, которое может совсем не совпадать с моим.

А как легализовать деньги перед мамой? А как тратить нелегализованные деньги? Ведь ничего даже не купить будет. Ладно, надо достать деньги и перепрятать, а потом уже буду решать проблемы, связанные с их наличием. Может хотя бы на ресторан с Ирой сгодятся. Все 250 тысяч, бля! Расстроенный я уснул...

* * *

На следующий день я решил прокатиться в Репино. После уроков сел на 6-ой автобус и поехал к ближайшей станции метро — "Василиостровской". Так я первый раз, за второе детство, оказался в ленинградском метро.

Господи, как же мне нравился в прошлом и нравится сейчас запах ленинградского метро! Его не спутать ни с каким другим. Ни один метрополитен мира, в которых мне удалось поездить, не пахнет так волнующе приятно, как ленинградское метро!

Дальше меня ждало еще одно потрясение. Я забыл что в метро раньше висели автоматические разменные аппараты. Можно было подойти к такому железному ящику и бросить в него 10, 15 или 20 копеек и, мгновение помедлив, ящик со звоном выбрасывал положенное тебе количество пятачков. Часто они были совсем новые и вместо темных окислившихся и грязно-затертых у тебя в руке оказывались новые ослепительно сверкающие золотые сольдо самого Буратино!

Мда... Совсем старый крышей поехал на почве сентиментальных воспоминаний детства. Ему тут хазу обносить надо, чтобы лавэ на лайв срубить, а он сказки вспоминает, попытался я сам себя одернуть. Помогло слабо. Разменивал я свои 20 копеек с радостным замиранием сердца. Да еще и загадал, дебил, что если из пятачков хоть один будет новый, то все задуманное осуществится очень легко! Через пару секунд у меня в ладошке лежали четыре золотых пятака, сверкая так, как будто только что вышли из-под пресса. Мда, судьба однако...

На Финляндском вокзале нашел пригородные кассы, взял билет до Репино — 35 копеек. Еще повезло миллиардеру недоделанному, найти в тумбочке письменного стола пластмассовую банку из под чистящей пасты, с мелочью на 2 рубля 72 копейки. Прежний "я", похоже на что-то собирал. Впрочем, сейчас мое вложение этих денег будет явно выгоднее!

Вагон был полупустой. Несколько, деревенского вида, теток, укутанных в платки, и высокий смурной мужик с большой черной овчаркой на поводке. Впрочем, мужик через пару остановок вышел и дальше до Репино я ехал исключительно в обществе условно "прекрасных дам" и их многочисленных котомок.

В эту поездку я ничего не планировал. Я даже не рассчитывал найти дом Лукиной М., просто хотел посмотреть, что такое Репино, в котором никогда не бывал и оценить "фронт работы". Тем более, времени для "оценок" было не больше часа — поджимало отправление обратной электрички.

Наш состав прибыл на типичную пригородную платформу, с заснеженной надписью "Репино", и я пошел вслед за всеми людьми, вышедшими на перрон. Людской ручеек неспешно тек по, протоптанной в снегу, тропинке, по направлению к видневшимся одноэтажным домикам и, достигнув их, стал рассасываться.

Поселок был небольшой, на четыре улицы и я, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, держался позади всех. К тому же, надвинул на лоб свою меховую ушанку и старался никому не смотреть в лицо. Поселок в это время был, большей частью, дачным — это я вычитал в интернете, и обитаемые дома легко определялись по дымящимся над ними трубам. Таких было не более полутора десятков, а остальные дома и домики смотрели на улицу темными нежилыми окнами.

Исподтишка рассматривая дома, я с полчаса бесцельно шлялся по улицам и уже собирался двинуться по направлению к станции, когда мой взгляд привлек один из домов. Он не сильно отличался от других, может просто был несколько больше по размеру: темно-зеленый, деревянный, но с претензией на архитектурные излишества, в виде резных белых наличников и большой застекленной веранды. В глаза бросился, скорее даже не дом, в поселке было с полдюжины домов и покрупнее, а забор вокруг дома. Он был высотой метра в два, глухой и хорошо покрашенный, в такую же темно-зеленую краску, что и сам дом. Домина был явно приспособлен для круглогодичного проживания, но его печная труба признаков жизни не подавала. Высокий забор позволял видеть сам дом только издали, там где улица шла в горку и где я, собственно говоря, сейчас и находился.

Я двинулся вниз под горку и когда проходил мимо калитки, привлекшего мое внимание дома, посмотрел на обычный синий почтовый ящик, прикрепленный на ней. На нем белой краской аккуратными буквами были выведены две фамилии: 'Гнедевич Б.М.' и ниже 'Лукина М.Б.'

* * *

Домой я в тот день успел придти, буквально на 10 минут раньше мамы. Обратная электричка опоздала больше чем на полчаса.

Следующие несколько дней прошли в тяжких раздумьях над проблемой, как найти время для операции "Репино". Я продолжал ходить в школу, начал посещать секцию бокса, но все мысли были только об одном.

В школе я, по-прежнему, учился не напрягаясь и регулярно получая "пятерки", что по-моему, уже стало удивлять учителей. По крайней мере, вызывать меня к доске или замечать мою поднятую руку, они стали гораздо реже.

Лущинин появился в классе через пару дней после драки и старательно делал вид, что меня не замечает, высоко задирая вверх свой заметно опухший нос. Димка и пара других парней, из нашего класса, донесли до меня лущининскую версию, что у него, якобы, сломан нос и, если бы не это, то в той драке он бы "ушатал Селезнева на раз". Я, все три раза, когда слышал эту версию, кивал головой и комментировал, что "все так непременно и произошло бы". Чем добился неожиданного эффекта, вместо того, чтобы теме драки утихнуть, она стала обсуждаться с новой силой, и классная общественность пришла к выводу, что Лущинину неимоверно повезло, что он вырубился с первого удара, то "было бы еще хуже". До Стаса эти слухи тоже доходили, и он совсем сник. Впрочем, мне было совершенно по фиг и на слухи, и на переживания Лущинина.

В секцию бокса я приходил уже дважды. Ильяс поставил меня в начальную группу, но после первого занятия перевел в группу, которая занимается уже год. В этой группе я и узнал, наш тренер Ильяс Ретлуев — чемпион СССР и Дагестана по боксу, а так же капитан милиции местного РОВД. Секцию бокса он ведет на добровольной основе и та группа, где я так борзо выступил, как раз и состоит из одних милиционеров! А поверженному Леониду не "на пару лет больше, чем мне", а полные 21 год, просто выглядит очень молодо. На первой тренировке Ретлуев проявил ко мне заметное внимание и пару раз позанимался со мной сам. На втором занятии он сам взял "лапу" и сказал бить со всей силы, на сколько меня хватит. "Со всей силы" меня хватило на шесть раз. По лицу Ретлуева ничего сказать было невозможно, но похоже сила ударов его немного удивила. Меня тоже. После этого, на оставшуюся тренировку он персонально мне увеличил нагрузку, но я пережил.

Однако, все эти события шли для меня второстепенным фоном. Основное в жизни сейчас было — Репино. Дома я проверил все что мог по интернету и нашел, что генерал-майор Гнедевич Борис Моисеевич (1898-1977) в войну был заместителем командующего по тылу 26 армии. Затем служил в Восточной Германии, был военным комендантом Альтенбурга, а по возвращении в Союз работал начальником "Ленводоресурса", до самой своей смерти. В любом случае, моя совесть должна быть чиста. Самого Бориса Моисеевича уже нет и о его заначке никто до 1997 года не узнает, а тогда она уже будет просто бесполезной бумагой. Да и сомнений, в неправедности средств нажитых гражданином Гнедевич Б.М., нет никаких.

Но вот как эти 'неправедные средства' изъять?! Технически все было готово. Несмотря на то, что взрослого мужчины в семье у нас не было, почти весь рабочий инструмент в доме имелся. Что бы у приходящих работяг не было повода смыться "за инструментом", дабы выпить на полученный задаток. Мудро. Ха!..

Рюкзак, в который надо было упаковать максимум 100 денежных пачек был готов, так же я приготовил отдельно сумку для инструментов. Брать с собой решил топор, молоток, мелкие гвозди, чтобы потом прибить оторванную обшивку обратно, складной нож, ломик-фомку и фонарик. В хозяйственном магазине присмотрел полиэтиленовую пленку для теплиц, в нее планировал завернуть деньги чтобы куда-то их спрятать. Только куда?! Яму не вырыть — зима. Гаража нет. Своей дачи нет, только квартира. А в ней я спокойно могу спрятать только айфон, так чтобы мама не наткнулась. Всерьез рассматривался вариант сдавать чемодан в камеру хранения. Но только в автоматическую, в ручной воруют — слышал от мамы.

* * *

Однако проблема с отсутствием времени разрешилась сама собой. В понедельник, на первом уроке, а у нас был "русский язык", я услышал две неожиданные новости. Первая, меня бесконечно обрадовала! Обрадовала, конечно, не тем, что у нас начинается "контрольная неделя" по всем предметам, а тем, после нее начнутся КАНИКУЛЫ! Господи, я уже и время-то такое чудесное позабыл — каникулы...

Как же все удачно разрешилось с поиском свободных и бесконтрольных дней! С 22 марта по 1 апреля я могу грабить дома, нечистых на руку генералов, хоть каждый день. Вторая новость тоже была неожиданной. Неприятной, но забавной! Я получил "тройку" за диктант "по русскому". И когда, при оглашении оценок, изволил вслух изумиться этому факту, то был "повержен", плохо скрывающей свое злорадство "руссичкой".

Оказывается слова "безинтересный" и "безинициативный" пишутся через "ы". Видимо от слов "ынтерес" и "ынициатива"! На это мое высказанное предположение, Ирина Михайловна — наша препода "русского и литературы", довольно молодая и противная бабенция, разродилась целой речью, на тему: "правила не дураки составляют"! А когда я, не сдержавшись, буркнул, что "умному такое и в голову не придет", то вылетел из класса с записью в дневнике: "Нагло пререкался с учителем! Считает себя умнее академиков."

Столь пустяковое событие, меня изрядно взбесило. До такой степени, что я даже сам удивился! Удивился и попытался понять: почему? И, кажется, понял. Оно меня взбесило из-за НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ. Ведь я видел в глазах "руссички" откровенное злорадство, от того что я, в кои веки, получил "тройку"! Как? Ты, сука, радуешься, что твой ученик получил низкую оценку?! И если разбираться "по справедливости", то ошибки одинаковые, на одно и то же правило, следовательно, МОЖНО было снизить оценку на балл, а не на два.

Нет, несправедливости я в своей первой жизни видел море, даже океан. И научился относиться к ней философски. Просто всего за три недели жизни "в Советском Союзе" я стал от нее ОТВЫКАТЬ! Своим послезнанием я знаю, что и здесь ее было много, но, видимо, не в мелочах. В любой проблеме и ситуации все старались разобраться "по справедливости". Ну, как ее понимали. Это пытались сделать и дети, и взрослые.

Например, одной из претензий, директрисы ко мне, когда разбиралась наша драка с Лущининым, была та, что я кинул в Лущинина учебник. "ВЕДЬ ОН УЖЕ ЛЕЖАЛ!" — вот был ее аргумент, и она в него искренне верила!

Бедная, бедная пожилая Анна Константиновна, что с Вами стало, если бы Вы узнали, что всего через каких-нибудь 15-20 лет, в наших школах, упавших коллективно будут избивать ногами и снимать это на видео. А в туалетах школьники будут не только продавать и употреблять наркотики, но и насиловать девочек... да и мальчиков тоже — из аулов ведь нравы завезут простые...

— Селезнев! Ты почему шляешься по коридорам, а не находишься на уроке? — вышедшая на лестничную площадку директриса, подслеповато щурилась на меня и делала грозный вид. Легка на помине!

Я смотрел на нее и начинал осознавать, что передо мной стоит пожилая женщина, которая через все ЭТО пройдет. Она увидит развал всего, что делала, ради чего жила. Это ее через несколько лет, в ответ на сделанное замечание, какая-нибудь малолетняя шалава пошлет "на х...й". Это она, уйдя из школы, будет в 90-е считать копейки, своей нищенской пенсии, чтобы купить хлеба или лекарство... на выбор. Это она еще не знает, что все, что в ее жизни было, это было — хорошо, а все что впереди — хорошо уже никогда не будет. Я стоял, смотрел на нее и чуть не плакал.

— Виктор, что с тобой? — голос директрисы дрогнул — Тебя кто-то обидел? Кто?

Ее дрогнувший и обеспокоенный голос, как будто выдернул меня из черного омута мыслей и образов. Ко мне вернулась адекватность и способность к общению:

— Все в порядке, Анна Константиновна, я просто задумался. Вот Вы знаете как пишется слово "интерес"? — я посмотрел ей в глаза.

— "Ин-те-рес", так и пишется. Что за глупый вопрос? — директриса начала приходить в себя.

— Вот и я так думал. А академики оказались умнее. Теперь я пытаюсь постичь их мудрость в коридоре...

... На урок меня вернули....

В тот же день, на тренировке, я с таким остервенением лупил грушу, что Ретлуев, оторвал меня от нее, со словами: "рукы, вообщэ-та береч нада смоладу, да?!" — и отправил в угол прыгать через скакалку.

* * *

'Контрольная неделя' пролетела быстро и довольно интересно! Видимо, обозленная тем, что директриса вернула меня на урок, 'руссичка' принялась исподтишка меня 'валить'. Но я был начеку и такой возможности ей не дал. Класс с интересом наблюдал за противостоянием. В итоге, разошлись с боевой ничьей. 'Руссичка' поставила мне в четверти четыре, но на большее не решилась. Схватка отложилась на конец года.

По остальным предметам приключений не было, и я закончил четверть без 'троек', с преобладанием 'пятерок'.

Первый день 'весенних' каникул — среда, 22 марта 1978, начался для меня в 8-00 утра. Я еле вылежал в кровати до момента, когда в 8-30 за, уходящей на работу мамой, захлопнется дверь.

Еще за два дня до начала каникул, когда стало понятно, что с оценками у меня все в порядке, я начал 'грузить' маму тем, что собираюсь с одноклассниками, в первый день каникул, кататься со снежных горок на Крестовском острове. Она не возражала. Результатами четверти мама осталась весьма довольна, оценки превысили ее ожидания, и я получил 'добро' на 'покатушки', вместе с рублем, на карманные расходы.

...И вот я с санками, рюкзаком и рублем в кармане трясусь в тамбуре электрички за 'генеральскими сокровищами'! Санки пришлось взять из соображений конспирации. Во-первых, мальчик с санками не вызывает никаких вопросов, где бы он ни был и куда бы он ни шел. Идёт зимой мальчик с санками — совершенно нормальная и привычная глазу картина: или кататься, или уже накатался. А, во-вторых, непонятно, как пойдет дело. Вдруг придется возвращаться домой позже мамы, тогда сложно будет объяснить, почему уходил катался с горок, а санки с собой не брал. Отбрехаться можно, но нужно ли городить огород на ровном месте...

В Репино я приехал в отвратительном настроении. Пока трясся в электричке, сообразил, что у Луковой Марины дочь уже вполне может ходить в школу, а значит у нее тоже, как у меня, наступили каникулы и самое место их провести загородом, в хорошем теплом доме. А следовательно, вся моя операция может сейчас 'накрыться медным тазом', если в доме будут люди.

Или их дома не будет, ПОКА не будет... Я выехал в Репино одной из первых электричек, а хозяевам торопиться некуда. И они вполне могут нагрянуть в дом в тот момент, когда я буду увлеченно потрошить их мебеля.

Короче, опять пропустив вперед всех пассажиров, вышедших из электрички на станции Репино, я плелся сзади и пытался издали увидеть крышу нужного мне дома.

В этот раз, подходить к дому с улицы я не стал. Крышу дома я уже видел — печная труба признаков жизни не подавала. Поэтому я стал пробираться к дому с тыловой стороны, выходившей на большой заснеженный овраг и отгороженной от него зарослями голых, заваленных снегом, кустов.

"Пипец! Три раза пипец!!!" — чтобы пройти, нет — чтобы пролезть, сто метров мне понадобилось больше часа. Снегу было столько, что с каждым шагом, я проваливался по пояс. Когда я достиг чертового забора, пар от меня валил как от кипящего радиатора и я готов был сдохнуть от усталости.

Больше часа я провел под забором, просто тупо переводя дыхание. У меня хватило мозгов, время от времени, посматривать вокруг, но, в пределах видимости, не было ни души. Все это время, я так же внимательно прислушивался, но из-за забора и из дома не доносилось ни звука.

Наконец, придя в себя, я вертикально прислонил санки к забору и попытался, встав на них, заглянуть во двор. Видно было, из рук вон плохо. Я видел только окна второго этажа и чердака. А совсем худо было то, что я понял, что через забор перелезть не смогу. Не хватит ни роста, ни твердой опоры, ни сил.

Сдаваться я пока, все-таки, не думал и решил поискать вдоль забора какое— нибудь бревно или камень побольше. Ну, а нашел... калитку! Она была сделана так аккуратно, что, практически сливалась с забором, поэтому, я стоя в 10 метрах, просто не увидел ее раньше. В калитку был врезан замок, но судя по всему ею, похоже, давно не пользовались.

Минут десять я мялся в нерешительности и сомнениях. Случись что, по такому снегу я никак не смогу убежать. Но надо было или продолжать, или возвращаться домой. Я еще раз поозирался и понапрягал слух, вокруг не было решительно ни души и только ветер доносил далекий собачий лай. Что ж, я полез в рюкзак и достал ломик и топор. Решительно примерившись, я пристроил конец лома туда, где по моим расчетам, должен находиться язычок замка. Глубоко вздохнул и с силой ударил обухом топора по лому. Раздался треск, косяк лопнул белесой щепой и калитка на несколько сантиметров приоткрылась. Я замер. Но вокруг стояла все такая же тишина. Толкнул калитку — она открылась шире. Тогда я, крепко держа топор наготове, навалился на калитку уже всем весом и она еще поддалась, настолько, чтобы я смог протиснуться внутрь.

Передо мной был задний двор дома. Лежала деревянная лестница и стояли какие-то бидоны. Все это и крыльцо, и садовые дорожки, и двор, и участок были завалены снегом, вокруг не было никаких следов чьего-либо пребывания. Чертыхнувшись, я вернулся к калитке и втащил вовнутрь санки и рюкзак. Достал из рюкзака фонарик, прикрыл калитку и решительно двинулся к дому.

В дом я проник через дверь выходившую на задний двор. Разница лишь в том, что по домовой двери, в отличие от калитки, пришлось бить дважды. В доме было холодно и сумрачно, не смотря на то, что на улице периодически проглядывало солнышко. Я старался, без особой нужды фонариком не пользоваться, чтобы случайные прохожие с улицы не увидели в окнах дома луч света. Нервы были напряжены и убедившись, что в доме на самом деле никого нет, я принялся побыстрее искать злосчастную кровать.

Мебель в доме я назвал бы "сталинской". Тяжелая, массивная и старомодная. Спальни на первом этаже я не обнаружил. Были большая гостиная с телевизором, столовая с огромным обеденным столом, кухня и две какие-то захламленные подсобки. Из гостиной дверь вела на большую застекленную веранду. Из столовой я повернул в коридор и из него потопал по лестнице на второй этаж.

Спальню я обнаружил сразу. По среди спальни стояла массивная, как и вся мебель в этом доме, КРОВАТИЩА. Компанию этому, так искомому мною объекту, составляли огромный комод и не менее большой трильяж. В углу стояло массивное кресло и кожаный пуфик. Чтобы исключить ошибку, я обошел еще три помещения второго этажа. Два из них тоже оказались спальнями, но мебель в них была, явно, более современная. А третья комната была кабинетом с массивным письменным столом и креслом, точным близнецом тому, что стояло в спальне. Здесь же когда-то была и библиотека. Сейчас же книжные шкафы были девственно пусты.

По приставной лестнице я взобрался на чердак. Он был превращен в большую и бестолковую кладовку, в которой лежали и висели старые вещи: плащи, пальто, шинели со споротыми знаками отличия, стояли корзинки, удочки, на полу были завалы старомодной мужской и женской обуви. Похоже хозяева этого дома никогда ничего не выбрасывали.

Я вернулся в первую спальню. Даже беглый осмотр огромной и тяжеленной, даже на вид, кровати показал, что вскрыть ее, а потом придать первоначальный вид, я не сумею.

Заляпанный моими мокрыми следами пол и взломанные двери делали эту проблему уже не очень существенной. Хотя, конечно, было бы приятнее, если милиция подумала, что забрался обычный дачный воришка. Однако вид вскрытого тайника заставит их рыть носом землю.

Ну, что поделаешь... играю, как могу. Да и вид ограбления тут трудно придать. В доме нет ничего ценного. В шкафах столовой даже нет посуды, на стенах ни одной фотографии или картины.

Ладно, поехали! Я стащил с кровати тяжелое покрывало, затем толстые одеяла и совершенно неподъемные матрасы. Обнажилась солидная деревянная основа. Уже ни на что не заморачиваясь я снова взял в руки ломик и топор и стал ломать кроватную основу. Ставил ломик сверху, бил обухом топора по ломику, а потом расширял такими же ударами, уже образовавшиеся трещины. Минут через пять, я вынимал целые куски основы и бросал их на пол. В образовавшиеся дыры были хорошо видны какие-то свертки. И их было много!

* * *

Еще через три часа я окончательно выбился из сил. На брошенных на пол матрасах лежали: пачки советских рублей — явно больше миллиона, и обитый железом ящик с драгоценностями — кольца, браслеты, цепочки, золотые кресты и часы, серьги — почти все с драгоценными камнями. Причем я рассмотрел только то, что лежало сверху. Но и этого хватило, чтобы тихо охренеть. Я не специалист по "цацкам", но даже мне было понятно, что содержимое ящика значительно превышает рублевую наличность. Но и это еще не все! Отдельно на полу лежали три, видимо, немецких пистолета, 3 наши 'ТТ' — эти я опознал сразу, пачки с патронами и... 'Шмайсер'! Вот это я зашел...

... Теперь, надо суметь выйти... Когда я обнаружил в выпотрошенной кровати, кроме денег, ящик, автомат и патроны, то первым делом, принялся за кресла в спальне и кабинете. Они были очень похожи по своей монументальности и массивности на разломанную кровать, и я понадеялся, что и в них есть аналогичная 'начинка'.

Ожидания не обманули! В основе каждого кресла были еще пачки денег и, завернутые в ткань и бумагу, пистолеты. Так же в одном кресле лежали свертки с золотыми монетами, с которых хищно таращился орел, а во втором небольшой кожаный портфель с какими-то бумагами на немецком.

Войдя в раж, я здорово покромсал топором комод в спальне и письменный стол в библиотеке, но только зря попортил мебель, после меня теперь ни один антиквар ею не заинтересуется.

Когда все это богатство я стащил на первый этаж и начал упаковывать на санки, то очень скоро стало понятно, что далеко этот груз я увезти не смогу чисто физически. Один ящик весил килограмм 30, когда я затаскивал его на санки, то чуть пуп не надорвал! Плюс деньги, оружие и патроны. Думаю, что на санки я загрузил около 100 килограмм. Санки-то выдержали, а вот о том, чтобы выйти из дома таким же образом, каким я и зашел — не могло быть и речи.

Я смог выволочь санки во двор, по коврам гостиной и коридора, только ценой неимоверных усилий, до темноты в глазах.

Еще, примерно час я приходил в себя и усиленно придумывал — что делать? Среди идей был как варианты загрузить самое ценное в рюкзак, а остальное бросить, так и вариант заказать такси и вывести все по 'по-нахалке', с дальнейшими пересадками на другие машины и заметанием следов.

Первый вариант вызывал у меня категорическое неприятие! Что я должен был бросить, как менее ценное? Деньги, золото, драгоценности или оружие?! Мне нужно все! Потому что у меня в этом мире нет почти ничего своего. У меня нет даже элементарных силенок утащить этот тяжелый тюк.

Второй вариант это был провал, только растянутый во времени. За мной придут, если не через день, то через неделю точно. Времена такие. И так-то будут искать не жалея сил. От осознания собственной беспомощности, я готов был плакать.

Сколько бы я не сидел и не прикидывал чудесные способы решения проблем, их не было. Время приближалось в 18 часам, скоро мама пойдет с работы домой. На улице уже сильно стемнело. И я принял решение...

Я развязал веревки стягивающие большой тюк, упакованный на санках и полез за оружием. Из немецких пистолетов я выбрал самый маленький, в длину всего сантиметров 12-15. Он настолько подходил мне по руке, по весу и размеру, что как будто делался под заказ. На одной из его сторон было выбито: 'Mauser-Werke' и что там еще, в темноте уже было совсем плохо видно. Пистолетик выглядел красивым и опасным. Патроны к его магазину подошли из коробки с маркировкой '6,35mm'. Я нащелкал в два магазина по 9 новеньких маслянистых патронов и потом дослал в ствол десятый.

В рюкзак я переложил часть денег и несколько 'колбасок' с монетами. Одна из 'колбасок' оказалась значительно толще и легче остальных. Заинтересовавшись, я развернул промасленную вощенную бумагу и у меня в руках оказалась железная трубка характерного вида.

— Бля, глушитель то ему был зачем? — пробормотал я, теряя интерес, и засунул эту фиговину обратно в тюк.

Рюкзак получился килограмм на десять и я прикрепил его поверх, снова увязанного тюка. После этого подошел к воротам, отодвинул засов и, потянув на себя правую створку, осторожно выглянул на улицу. Было уже совсем темно, но в соседних домах окна не светились. Открыл створку сильнее и потянул за собой, по снегу, санки...

...Домой я приехал около 20 часов, и поскольку мне хватило ума позвонить еще с вокзала с уверениями, "что жив, здоров и скоро буду", то дома меня ждал скандал всего лишь "средней тяжести". Мама оценила мой смертельно уставший вид и, только слегка покричав, запретила зимой приходить домой позже 6 вечера. Поскольку я согласно кивал и каялся заплетающимся языком, то экзекуция быстро завершилась и меня отправили переодеваться перед ужином. Сил хватило только раздеться, спрятать пистолет и запасной магазин под матрас и рухнуть в постель. Дальше сознание обволокла темнота...

Проснулся я уже после полудня. Минуты две еще лежал в кровати в сладостной бессмысленной неге, пока мозг не включился окончательно. После этого я вылетел пружиной из постели и ринулся одеваться.

Вчера я затолкал санки в сугроб под платформу, присыпал снегом и замел следы сломанной еловой веткой. Пока ждал электричку, залез в рюкзак, разорвал сбербанковскую упаковку и вытащил одну банкноту в 25 рублей. В кассе Финляндского вокзала, купил какой-то билет и расплатился этой купюрой, а от кассирши получил "настоящую" сдачу! Озираясь, запихнул рюкзак в свободную автоматическую камеру хранения.

А тремя рублями, без сдачи, расплатился с таксистом, которого чудом поймал прямо на привокзальной площади....

* * *

На кухонном столе, рядом с приготовленным завтраком, меня ждала грозная мамина записка с напоминанием о возвращении не позднее 18 часов и требованием позвонить "когда проснешься"... Шевельнувшееся раздражение, столь плотным контролем, сдохло едва зародившись, поскольку в эмалированной миске, заботливо закрытой тарелкой, я обнаружил потертые яблоки с морковкой и посыпанные сахарным песком!

МАМОЧКА.... Сколько же лет я не ел этого, столь любимого в детстве лакомства! Ты рано утром, когда так хочется спать, встала минут на 15 раньше, чтобы потереть мне яблоко с морковкой. Ты пожарила мне котлеты, зная, что я это умею, но сам делать не буду. Ты помнишь, что я лег спать, не поужинав, и теперь на столе стоят и яблочно-морковное пюре, и уже сделанные бутерброды к чаю. А на батарее, заботливо укутанная в полотенце, меня ждет сковородка с котлетами и картошкой. Ты написала грозную записку не из вредности, а потому что любишь меня больше всего на свете! Ты потеряла мужа и точно знаешь, что не переживешь потерю сына! Я, не чувствуя вкуса, механически глотал пюре и давился слезами...

Наконец, прорвало... Почему все это со мной произошло? Как моя душа, или что оно там, переселилась из меня — взрослого мужика, в меня же — подростка-школьника? Кто или что это сделало? Я, конечно, периодически задавал себе эти вопросы, но на них не было ответов, и поэтому я старался лишний раз об этом не думать. Но сейчас это снова встало передо мной, со всей остротой отсутствия ответов. Я должен что-то изменить? Что-то исправить? Господь, услышал мою на него ОБИДУ и вернул мне маму и детство, для второй попытки? Или, наоборот, дьявол решил развлечься, глядя как мелкий червяк будет проходить через неизбежную пытку вновь? Или некая Высшая Сила Справедливости выбрала меня, и я теперь должен что-то сделать? Что? Нечто чтобы миллионы людей избежали тех бед, страданий, трагедий и смертей, которые их ждут после обрушении СССР? Это оно? То, что мне пришло в голову почти сразу, одним из вариантов, наряду с шизофреническими идеями покорения мира?! А в награду дали маму и вторую молодость? Или это не награда, а поводок и морковка?

Что? Кто? Зачем? Миллион вопросов и ни одного ответа. Я сам построил бы версии случайного переселения душ, нестертой памяти прошлой жизни из параллельного мира, пробоя в Информационном поле Земли и, в конце концов, поверил бы в один из этих вариантов. Но передо мной сейчас лежит девайс 21 века и смотрит на меня значком откусанного яблока.

Тот кто дал мне его с собой, в эту временную петлю, ОН знал, что я не справлюсь сам, что ЭТО не в человеческих силах. И ОН дал мне с собой ответы на все вопросы и информацию о всех событиях, ОН дал мне все прошлое и будущее. ОН, видимо, хочет, чтобы я совершил нечто настолько невозможное, что для этого дал мне в этой ИГРЕ кольцо всевластия, знание всех прикупов, доступ ко всем ПОКА секретам и достижениям цивилизации. Теперь я бог? Нет, БОГ — ОН, а мне он дал "РЕЖИМ БОГА". Пользуйся, но сделай! Что сделать?! Ответь мне! Напечатай мне это на айфоне, пришли на "мыло", вложи свой голос мне в голову! А если я не справлюсь, ты меня вернешь обратно?! Ты снова заберешь маму, мою жизнь или просто смахнешь ВСЕХ НАС, ЛЮДЕЙ с игровой доски, как досадную пыль, не оправдавшую доверия и во второй раз?! Нет ответов. Вопросы есть, а ответов нет.

Вчера я достал пистолет и был готов лишить жизни тех, кто встанет у меня на пути. Почему? Я ошалел от денег и жадности? Нет. У меня было денег, и побольше, и никогда я не терял от них головы. Деньги никогда мною не управляли и я никогда ради них не преступал той черты, которую преступать считал для себя невозможным. Жадность? Уж точно, я никогда не был жадным. Скорее был щедрым, любил доставлять радость. Просто не терпел, когда кто-то начинал искреннее воспринимать за "лоховство" и начинал пытаться "доить".

Так почему тогда? С чего мне сдались эти, явно ворованные деньги и драгоценности? Ведь есть же у меня другие возможности получить, те же деньги. Книги, песни, сценарии фильмов, открытия и т.п. Зачем тогда так? С оружием в руках? Зачем вообще брать оружие? Ведь я уже брал его со смутным пониманием, что оружие придется применить. Против кого? Зачем? И вправе ли я на такое? Есть ли вообще какой-либо смысл продолжать все телодвижения без ответа на эти вопросы?

Я отставил давно остывший чай, встал из-за стола и подошел к окну.

— Хочу ли я хорошо жить? Да, безусловно. Я даже хочу жить ОЧЕНЬ ХОРОШО! Я хочу быть счастливым, здоровым, красивым, богатым, известным, любимым... все назвал? Ничего не забыл?! Про умного говорит не буду, я и так себя умным считаю — я кисло ухмыльнулся. Но достаточно ли для меня этого? НЕТ. Я еще хочу принести пользу! БЕСКОРЫСТНО. Людям, своей стране, Человечеству в целом. Я искренне не люблю зло, подлость, нечестность. Я научился с ними мириться, я могу с ними рядом существовать, но я их вижу, и я их не люблю.

По сути, я безнадежно предан Советскому Союзу. Не тому, который был на самом деле, хотя и в нем было множество прекрасного и его я любил. А тому СССР про который говорили на съездах, по телевизору, писали в книгах и снимали фильмы. Я навсегда остался предан тому Советскому Союзу, который ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ! Я предан Стране счастливого детства и благополучных стариков. Стране могучей экономики и достойно живущего рабочего класса. Стране золотых полей и богатых деревень. Стране великого, единого и счастливого народа!

А кучка презренных ШАКАЛОВ порвала на кровавые куски и изгадила ошеломленную предательством, подлостью, равнодушием и обманом мою Великую Родину. Эта кучка ничтожных существ влила яд в души и сердца людей, внушила им ложные ценности и стравила в кровавой усобице между собой.

Я более-менее это понимал уже тогда, видел, что происходит и понимал к чему все идет. Но вместо того, чтобы бороться и призывать, стал выживать сам и приспосабливаться к обстоятельствам. Хотя, собственно, а что мог противопоставить катастрофе сопливый студент московского ВУЗа?

Хорошо, а что я хочу сейчас сам? Что мною движет? Ведь пока я внятно могу сформулировать только два желания: быть самому благополучным и принести благополучие другим.

— Бля, да я — святой!" — хрипло, не по-детски я засмеялся — или рефлексирующий дурак с манией мессианства. Правильный вариант подчеркните. Только кто бы подсказал, какой из них правильный...

А раз НЕКТО не хочет мне подсказывать, что и как делать, то я буду делать то, что хочу сам! Я буду помогать себе, своим родным и близким, и я буду делать все, чтобы достигнуть такого положения, когда мне будет что ПРОТИВОПОСТАВИТЬ ШАКАЛАМ.

* * *

Каникулы прошли плодотворно. Я почти довел себя до нервного срыва, похудел на пять килограмм и чуть не убил двух человек.

Ездил я в Репино восемь раз. Не знаю, как все могло бы закончиться, но мне сильно повезло. В ночь, когда я обнес генеральскую "малину", пошел сильный снег. И на утро все следы моей противоправной деятельности были укрыты толстым снежным покровом.

Когда я вытаскивал санки из ворот, то к счастью, сообразил подклинить открытую створку ворот деревяшкой, валявшейся во дворе. Выпавший снег замел следы и ворота производили впечатления надежно запертых. Со стороны оврага снег так же надежно завалил пробитую мною "снежную траншею".

Домой я успевал возвращаться до прихода с работы мамы и встречал ее бодрой улыбкой на осунувшейся мордахе, поэтому она не возражала против моих ежедневных "катаний с горок, походов в кино и игр в хоккей". Тем более мама была в курсе моих прохладных отношений с одноклассниками и, видимо, радовалась, что я нашел с ними общий язык, и мы вместе проводим столько времени на свежем воздухе за активными играми!

В каждую, из семи моих поездок в Репино я, с тысячей предосторожностей и перестраховок, залезал под перрон и перегружал, в новый очередной купленный рюкзак или сумку, часть спрятанного груза. Затем, озираясь и проверяясь, возвращался в Ленинград и размещал рюкзаки и сумки по автоматическим камерам хранения на различных ленинградских вокзалах.

Во время этих поездок и произошли два эпизода, едва не закончившиеся трагически. Первый раз, я чуть не разрядил пистолет в пьяного, в тамбуре электрички. Электричку дернуло и, ранее спокойно стоящий мужик, вдруг резко навалился на меня, перевозившего в большой спортивной сумке с надписью "Динамо" около миллиона рублей наличными! Чудом сдержался и не выстрелил через карман, в котором потной ладошкой крепко сжимал рукоятку Маузера. Второй раз, мне показалось, что меня "ведут" от вокзала. Я свернул в первый попавшийся безлюдный переулок и, пройдя метров тридцать, резко развернулся навстречу преследователю, вынимая пистолет. Пожилая женщина от неожиданности шарахнулась в сторону, к моей удаче, не заметив оружие. А я с рюкзаком, в котором были "шмайсер", пачки патронов и золотые монеты, отправился на подгибающихся ногах своим путем.

В последний, восьмой раз, я ехал в Репино с полной сумкой. В ней были два алюминиевых бидона с бензином, с плотно примотанными черной изолентой крышками.

Несколько раз убедившись, что снег около генеральского дома ничьи следы не потревожили, и печная труба над домом не дымит, я, наконец, решился устранить следы своего первого корыстного визита самым радикальным способом.

В соседних дачах, по-прежнему не было видно соседей и, потратив с полчаса на наблюдение, я прошмыгнул в незапертые ворота. Второй раз задерживаться долго в доме я не рискнул. Содержимое первого бидона я быстро разлил на втором этаже, а второй бидон разливал отступая к выходу.

Заморачиваться на отложенное возгорание я не стал, дом крепкий, двери толстые, сразу не запылает. Убрал пустые бидоны в сумку, достал коробок и, переступив через порог, зажег спичку. Почти невидимое пламя сразу побежало в разные стороны по полу, я плотно прикрыл дверь и поспешил к воротам. Электричка на Ленинград должна была быть через 20 минут...

Уже стоя на перроне, я увидел первые густые клубы черного дыма, поднимающиеся в поселке. Электричка, как всегда опоздала, поэтому немногочисленные пассажиры моего вагона с интересом разглядывали в окна подъезжавшую к поселку пожарную машину.

* * *

Первого апреля в субботу, каникулы закончились, и я снова пошел в школу. Начиналась последняя 'весенняя' четверть. Начинался ровно 40-ой день моего 'второго детства'.

— Сороковой день... Если ТАМ я умер, то сегодня знакомые и сотрудники выпьют за упокой моей души. Или не выпьют... поскольку, в большинстве своем, еще не родились! — развлекаясь такими мыслями, я нехотя пёрся в школу по раскисшему снегу. Если за городом еще была зима, то в Ленинграде, уже с утра, градусник показывал почти +2*.

Идти в школу совершенно не хотелось. Проблемы накапливались, как снежный ком и путей их решения видно не было. Все-таки времена слишком разные, и то что в 2015 в РФ не может быть проблемой в принципе, то в 1978 в СССР, практически, не имело путей решения. А мой возраст лишь усугублял безнадежность ситуации.

В районе камер автоматического хранения багажа каждого вокзала, большущими буквами было написано, что длительность хранения багажа 5 суток. Вокзалов в городе пять: Московский, Балтийский, Ладожский, Финляндский и Витебский. 'Закладок' у меня семь, на Финляндском и Московском по две. Московский самый многолюдный, а с Финляндского я ездил в Репино. Вот и придется теперь каждые четыре дня, ездить на пять вокзалов, открывать и заново оплачивать камеры хранения. Как быстро я на вокзалах примелькаюсь, вопрос чисто риторический. Поскольку, очень быстро...

И имея такие деньжищи, я не могу снять ни квартиру, ни гараж, ни дачу. Поскольку ребенку просто никто ничего не сдаст. А увидев довольно большие деньги, ещё и в милицию постараются отвести. Да и хранение ТАКОГО 'груза', на съемной территории ничем хорошим закончится не может.

Сейчас вопрос хранения 'моих сокровищ' самый первоочередной и самый острый. Когда я отправлялся в Репино я ожидал, как и было написано в заметке, 'пачки купюр по 25, 50 и 100 рублей... на общую сумма 250.000 рублей'. Это, если распределить купюры пропорционально, примерно 50-60 пачек по 100 купюр. То есть такой объем денег легко бы помещался в одну спортивную сумку и, как-нибудь, с трудом, но я бы ее спрятал дома или еще где... А на деле оказалось одних денег свыше полутора миллионов, на две 'ездки' примерно по пятнадцать килограмм. Драгоценностей оказалось килограмм на двадцать пять. Из тяжелого, обитого железом ящика, я их переложил в две сумки, а сам ящик отнес подальше от железнодорожной платформы и выкинул на какой-то свалке разного железного хлама. Шесть пистолетов и автомат с магазинами весили ещё одинадцать килограмм, патроны — семнадцать и золотые монеты еще около 10 килограмм.

Приблизительный вес груза я знаю, потому что опытным путем дома заранее вычислил свою 'грузоподъемность'. Она составила — пятнадцать килограмм, это чтобы я не гнулся подозрительно под тяжестью, и не останавливался передохнуть каждые 20-30 метров. А посему, я старался сумки и рюкзаки свыше тринадцати килограмм, за одну 'ездку', не нагружать. Для чего пользовался, стащенным с кухни маминым пружинным безменом.

Вот так за семь поездок я и переволок больше девяноста килограмм. Которые теперь лежали по семи камерам хранения очень драгоценным и очень опасным грузом.

* * *

Школа встретила меня возбужденным гомоном малышни и 'солидными' братаниями старшеклассников. Уроки, как всегда, тянулись долго и уныло. Учителя настойчиво и по нескольку раз объясняли новый материал, ученики, не отошедшие от десяти дней свободы, очумело хлопали глазами, зевали и смотрели в окно.

После занятий, я поддался на уговоры Димки и еще одного нашего одноклассника — Ромы Олищука, и поехал с ними проветриться в район 'Гавань' Васильевского острова, где родной дед Ромы работал сторожем на пирсе. Там можно было посмотреть на различные лодки и катера, и даже по ним полазить, поскольку на зимнее время они все были вытащены на сушу.

Лодки мне были до одного места и поехал я с ребятами только чтобы прогуляться. Каникулы меня отдыхом не побаловали. Конечно, я успешно приватизировал генеральскую 'заначку' и перевез ее в город, но далось мне это с большим моральным и физическим напряжением и я, просто, сильно устал. Поэтому и решил просто погулять с одноклассниками. На этот раз, действительно, с одноклассниками, и просто ПОГУЛЯТЬ!

Дед Ромки оказался разговорчивым приветливым стариканом, изнывающим от скуки на пустом зимнем пирсе.

— То ли дело летом — делился со мной своими переживаниями Митрич, так ромкин родственник предложил его называть.

— Летом оно как, народ приезжает каждый день, а в пятницу и на выходных тут и, вообще, бывает не протолкнуться, на пирс очередь стоит. И все галдят: Митрич помоги перетянуть к берегу, Митрич прими швартовы, Митрич пригляди за машиной пару дней...

— За какой машиной? — вяло спросил я, чисто, для поддержания разговора.

Ромка с Димой уже вовсю лазили во паре, открытых катеров, которые Митрич расчехлил, обрадованный приездом внучка и его товарищей. Я от подобного развлечения малодушно воздержался. Поскольку, слабо себе представлял, хватит ли мне актерских способностей, чтобы с горящими глазами вращать руль катера и издавать губами завывающий звук: "Ррррррррэээуууууррррррр!" Ребята же были на седьмом небе и, каждый получив себе по катеру, тут же устроили "смертельные гонки на выживание". Естественно, только в своем буйном воображении.

Я же остался с Митричем и, сидя на деревянной лавке, под еле теплыми лучами первого весеннего солнышка, "по-стариковски", вел с ним незамысловатый диалог о радостях летней жизни сторожем на пирсе.

— Как какая? — изумился сторож моей непонятливости, — многие же приезжают сюды на своих авто! Да, почитай, тут, почти, у каждого есть машина, у кого своя лодка или катер есть. Человек, он же как, если к механизьму тягу имеет, то он и будет с ними по жизни. Сначала машину заводит, потом карабель, а затем уже и в воздух стремитЬся будет!

— А что, тут у кого-то и самолет есть? — уже искренне изумился я.

— Не, какой самолет, откуда — отмахнулся Митрич, — а вот дельтапланы у парочки имеются, тоже тут же хранят в ангарах.

— Каких ангарах, — спросил я, поскольку не наблюдал поблизости ничего, что в моем представлении отвечало бы этому понятию.

Оказывается, ангарами назывались многочисленные разнокалиберные сарайчики, сараюшки и даже полутораэтажные сараищи, которые в большом числе расползались по берегу, в обе стороны от пирса. В них-то частные советские "яхтсмены" и хранили свои "механизьмы". Конечно, много лодок и других плавательных устройств стояло под открытым небом, зачехленными, наподобие той пары катеров, на которых сейчас вовсю "пиратствовала" парочка моих приятелей. Над некоторыми из них были просто горы снега, другие были чистыми. Но, все-таки, большинство "кораблей" находилось под, какой-никакой, а крышей.

— Только они, эти свои дельтапланы, возют с собой на юга летать, в отпусках — продолжил свой неспешный рассказ ромкин дед, — Здесь-то не полетаешь особо, граница же недалеко, понимать надо. Мигом погранцы вычислят и за жабры возьмут! А вот летом, кады уходят в залив, то многие ведь с ночевкой, на выходных-то чего без ночевки? Вот возьмут с собой палатку, жену, а некоторые и не свою — в этом месте Митрич засмеялся дребезжащим старческим тенорком, — да мне, ведь, без разницы чья жена или девица, — спохватился он, вспомнив, с кем разговаривает — а машину или в ангар загонют, или так оставляют, меня присмотреть-то и просют.

Дед мечтательно закатил глаза, мыслями весь уже в приближающемся лете. Очевидно, что "присмотреть", "перетятуть к берегу" или "принять швартовы" осуществлялось не бескорыстно!

И тут "от предчувствия удачи у Мюллера заболела голова".

— А чего ж не все себе ангары-то поставили? Тяжело разрешение получит? — с замиранием сердца, закинул я удочку.

— Какое разрешение? — пренебрежительно отмахнулся Митрич, — тут ни у кого, ни на что разрешения нет — все самострой. Вот запланировано тут дома строить то ли через пятилетку, то ли через две. А пока воть люди ангары и ставят, кому они мешают? Кто чего раздобудет, вот из того и ставят. Тут у некоторых и электричество даже есть. Времянку от моего вагончика продлили, вот и свет и телефон запараллелили, даже позвонить можно. Так что у некоторых тут тепереча не ангар с эллингом, а цельная квартира. — сторож прервался, чтобы прикурить "беломорину".

Боясь спугнуть удачу, я невыразительно промямлил: — Мне вон тоже родители обещали лодку как-нибудь купить, да держать негде. Это что ж, можно тут ангар построить?

— А так и стройте, кто мешает, деньги только в общую кассу обчеству сдавайте за уборку и охрану и стройте себе на здоровье, на пустом месте. Или вон хошь готовые покупайте, продают некоторые. — спокойно ответил Митрич.

В душе заиграл струнный оркестр и забухали ударные! В этот момент к нам подбежали Ромка с Димой и наперебой стали делиться впечатлениями от катеров.

— Это еще что, — послушав их некоторое время, авторитетно заявил Митрич, — тут у одного товарища немецкий катер есть, так он с каютой в которой даже кровать стоит, никаких палаток не надо!

Парни даже рты открыли от изумления и в два голоса принялись уговаривать деда показать этот чудо-катер, мне тоже стало интересно. Но Митрич сожалеюще покачал головой:

— Не могу, он под ключом стоит, вон тама — и Митрич кивнул головой на один из ангаров, похожий на небольшой дом.

— А почему там два этажа? — спросил я.

— Так на первом катер хранится, на втором у них две комнаты, если что-то на катере починить или подправить надо, хозяин мастеров привозит, вот они иногда там и ночуют, там и мебель есть, видать старую из дома привез, хорошую, в какую квартиру поставить не стыдно будет — обстоятельно объяснил дед.

Мы еще некоторое время побыли на пирсе, попили с Митричем чай с сушками, у него в бытовом вагончике и, наконец, попрощавшись с гостеприимным стариком, отправились по домам.

* * *

На следующий день, в воскресенье, к нам в гости приехал мой родной дед. Так то, разговаривал с ним почти каждый вечер по телефону, дедушка имел привычку звонить минут за 10 до программы "Время" и я рассказывал о новостях по типовой схеме: школа, здоровье, события. Разница лишь в том, что в "этом детстве" я понимал, что деду нечем заняться после работы. После смерти бабушки он жил один и так жить, наверное, было скучно. В прошлой жизни не раз поднимался вопрос произвести обмен нашей двухкомнатной и его однокомнатной на "трешку", но что-то не сложилось, а может дед побоялся потерять "независимость", не знаю.

Дед долго работал, до 73-лет, а потом вышел на пенсию. Начальник московского Главка даже уговаривал еще задержаться на пару лет, но дед отказался. С виду он был бодрячком и выглядел лет на 10 моложе, но я на всю жизнь запомнил его объяснение, почему он ушел на пенсию:

-Понимаешь, — рассказывал он — возвращаюсь после обеда на работу и ну, никак не могу со сном справиться, примерно час сплю в кресле, а в приемной народ ждет. Секретарь заглядывает — видит директор спит, выходит к людям и говорит, что у меня важный разговор с Москвой по телефону, просил не беспокоит! — дед смеется, потом вздыхает и заканчивает: — НЕЛОВКО ПЕРЕД ЛЮДЬМИ!

После выхода на пенсию он прожил меньше года.

И вот теперь он сидит передо за празднично накрытым столом, по случаю его приезда, живой, бодрый и веселый, чуть за шестьдесят, и с удовольствием слушает мамин рассказ о моих последних успехах.

-... и этот поросенок сумел закончить четверть, в кои веки, не только без единой тройки, так еще и пятерок на 4 больше, чем четверок! — с воодушевлением закончила мама, сама крайне довольная, взявшимся за ум "поросенком".

Дед довольно сощурился и потрепал меня по голове:

— Ну, молодец, чего тут скажешь! Я тоже рад, а чего так похудел-то, питаешься, вроде, хорошо? — дед посмотрел, как я уплетаю за обе щеки, приготовленные мамой яйца с чесночной начинкой.

— Нормально он ест, — махнула рукой мама — просто все каникулы, каждый божий день, как оглашенный, мотался с ребятами то на горки, то в хоккей. А еще и в секцию борьбы опять ходить стал. Тут рядом с домом. — пояснила она на вопросительный взгляд деда.

— Спорт дело хорошее, — дед кивнул — главное не в ущерб учебе! — он хитро улыбнулся и спросил — чего хочешь за хорошую учебу, Витунь?

Мама, тоже улыбаясь, смотрела на меня...

— Ну... — я задумчиво закатил глаза под потолок — вообще-то я хотел бы, чтобы мы уже, наконец, съехались и жили вместе, а не встречались иногда по выходным — закончил я свою мысль и принялся за рыбный салат.

Дед с мамой удивленно посмотрели на меня, а потом друг на друга.

— Это он сам! — поспешно заявила мама. Видимо, чтобы дед не подумал, что это она подговорила внука такое сказать.

— А, так чем плохо? — вкрадчиво поинтересовался дед — встречаемся, в гости друг к другу ездим.

— Так тоже хорошо,— промычал я с набитым ртом — но вместе будет лучше. Я так думаю...

Больше, за вечер, мы к этой теме не возвращались.

После ужина все вместе посмотрели первый выпуск новой телевизионной программы "Вокруг смеха". Тут пришлось ориентироваться на смех мамы и дедушки, поскольку мне вообще ничего не показалось смешным! Затем взрослые ушли на кухню пить кофе и о чем-то шушукаться. Судя по тому, что в последующие дни мама стала активно общаться по телефону по поводу обмена квартир, мой заход достиг цели и принципиальное решения дедушка с мамой приняли.

* * *

В понедельник я традиционно отправился в школу. Ничего заслуживающего внимания там не произошло, получил "пятерки" по алгебре за "контрольную летучку" и по английскому за чтение с переводом. Труднее достался английский, приходилось правдоподобно ошибаться в произношении и переводе!

После школы отправился на тренировку. В зале Ретлуев меня сильно насторожил тем, что, практически, не отходил от меня. Постоянно поправлял, что-то подсказывал и помогал с амуницией. А затем первый раз выпустил на ринг!

Против меня в пару он поставил Харитонова Женю, тот занимался боксом уже второй год, учился в восьмом классе соседней школы и был покрепче меня, повыше и потяжелее. Впрочем не критично...

Особым фанатом бокса я не был, в той жизни иногда занимался им для общего развития и чтобы уметь дать в морду. Правда по телевизору бокс смотрел регулярно — "рубки" нравились, а Кличко, вместе со всеми, осуждал за "балет". Но для себя это вид спорта не примерял, получать по лицу мне категорически не нравилось, да и "безбашенностью" я никогда не страдал!

Так что выйдя на ринг против Жени, под напутственное ретлуевское: — Ну, давай посмотрим... — я реально замандражировал и "включил Кличко". Вскоре ребята, наблюдавшие мой "бег с левым джебом" от Харитонова, стали активно того поддерживать криками типа: "Женька, вперед!", "Харя, правым его!". Однако, убегая по рингу, я не слышал ни одного слова от Ретлуева.

Когда его помощник из "взрослой" группы, изображавший рефери, разводил нас с Харитоновым из клинча, а Женька, все-таки загнал меня в угол, и я его "обнял", то я бросил на Ретлуева взгляд. Тот спокойно стоял и смотрел, мы встретились взглядами и Ретлуев мне подмигнул.

От сурового немногословного кавказца это было несколько неожиданно и... приятно, что ли. Мне не захотелось его разочаровывать и на команду рефери: — "Бокс", я шагнул вперед и, качнув, корпусом влево, пробил правый прямой в подбородок Харитонову. Смачный "бац" и Женька рухнул навзничь. — "Брек" — Ретлуева и рефери прозвучал хором. С зале стояла тишина...

...После состоявшегося боя, интерес Ретлуева ко мне, быстро нашел свое объяснение. Когда закончили возиться с оклемавшимся Женькой, он позвал меня к себе в тренерскую:

— Хорошо провел бой, бегал много, но хорошо — начал Ретлуев, пригласив меня жестом сесть на стул, около его стола.

— Тут такое дело, — продолжил он — наша секция должна каждый год выставлять подростков на районные соревнования таких же секций, в рамках турнира "Золотая перчатка", — некоторые слова из-за его кавказского акцента звучали забавно, но то к чему он вел речь забавным мне не казалось совершенно — в твоем возрасте у нас никого нет, выигрывать не надо, надо только поучаствовать.

— Ильяс Муталимович, как же нет никого, вон в группе, в которой я первый раз тренировался, сколько там моих сверстников, человек десять!

— Там нет никого, — Ретлуев мотнул головой, — их даже на ринг выпустить стыдно, а у тебя или природный талант или ты врешь и раньше занимался боксом — дагестанец опять уставился мне в глаза.

— Не занимался. — пошел я в "глухую несознанку".

— Значит, талант. — резюмировал Ретлуев — двигаешься ты неправильно, у нас так не учат, танцуешь как кубинец. Увидев мой пораженный, его проницательностью, взгляд, и неправильно его интерпретировав, пояснил — видел я их на сборах, так же танцуют, хрен попадешь, но попал. — закончил он удовлетворенно, видимо, вспомнив приятное.

— Я же сегодня всего на третье занятие пришел! — участвовать ни в каких соревнованиях мне категорически не хотелось.

— А Харитонов на сто третье и что? Леонида считать не будем, он просто не ожидал... А с Харитоновым неполные две минуты, а он уже второй год ходит. Удар у тебя очень сильный, не по возрасту и не по весу, попадешь хоть раз и выиграешь. Да и перепрыгал ты его, не достал он тебя ни разу, все в защиту ушло. Там у тебя не будет соперников. А для секции будет большой плюс, если ты возьмешь город.

"Бля! Я уже по городу должен выиграть?! Ты не охренела чурка? На моих синяках себе очки зарабатывать?!"— завопил я про себя.

Видимо Ретлуев прочитал у меня в глазах отказ и снова стал объяснять: — Еще раз пойми, там у тебя просто не будет соперников, вообще. Если не захочешь продолжать, просто скажи и снимемся. В любой момент.

Я молчал.

— Может хочешь, что... скажи?

Совершенно неожиданно для себя я ответил:

— Хочу, хочу тренироваться во "взрослой" группе.

Ретлуев молча уставился на меня. Побуравив меня взглядом полминуты, я в это время разглядывал настенный календарь с дедушкой Лениным у него за спиной, он кивнул:

— Хорошо. Но ты постараешься выиграть.

Тут уже кивнул я.

После тренировки и своего идиотского решения я поехал в "Гавань" к Митричу...

* * *

Время было уже около четырех вечера, и я, чтобы успеть вернуться до прихода мамы, сел в свободное такси на стоянке. Удивленный водитель обернулся ко мне и спросил:

— А, деньги у тебя есть, мальчик?

Я молча достал из кармана зеленоватую "трешку".

— Ну, ладно, а куда ехать?

— В "Гавань" пожалуйста. К дальнему пирсу.

Водитель поморщился, но завел машину, включил счетчик и тронулся с места. Я его понимал, "Гавань" отдаленный район и вероятность, что там, в такое время, найдешь пассажира минимальна. Он и тут-то стоял пустой, но обратный пробег порожняком его все равно не радовал.

Когда подъехали к пирсу на счетчике было 2 рубля 46 копеек. Я отдал водиле трешку и, уже открыв дверь, и тем самым показав, что сдачу не жду, сказал:

— Я здесь буду полчаса, если Вы меня подождете, то потом я поеду обратно.

Водила подумал пару секунд и буркнул:

— Если только полчаса, и за простой рубль.

— Хорошо.

Вот козел! — подумал я — сдачу себе оставил, счетчик выключил, рубль положит себе в карман, от порожняка я его избавил, приедем сдачу тоже не даст и сидит еще рожу кривит недовольную!

Впрочем, я хорошо помнил, что в это время свободное такси было найти очень сложно, и профессия таксиста считалась весьма прибыльной, хотя и не престижной — таковы "гримасы социализма"!

Митрич оказался на месте и весьма мне обрадовался. Я привез к чаю две плитки шоколада "Бородино" и дед был полностью покорен. За чаем выяснилось, что строиться можно начинать хоть сейчас, хотя, конечно, делать так будет только дурак, "потому что земля мерзлая, это понимать надоть"! Но стройка меня интересовала мало, и я ненавязчиво перевел разговор на покупку.

— Да, продают сейчас трое! Один лодку потопил, другой лодку продал и переехал далеко отсюда, почитай на другой конец города. А третий уже просто по возрасту перестал под парусом ходить, тяжело стало, а наследники его энтим делом не увлекаются! — охотно рассказывал Митрич — но у Степана Кузьмича твоим родичам дорого будет. Кузьмич мужчина основательный, строился надежно и дорого, да и давно уже построился, так что его ангар находится тут совсем рядом с пирсом, этоть тоже дороже, поскольку удобнее. Да и продает он только вместе с лодкой, поодиночке не продаст, даже не проси. А у тебя своя лодка будет — маленькая, зачем тебе большой ангар. А лодка Кузьмича тебе большая, не справишься, без взрослых на ней ходить никак не можно, силенок не хватит тебе с ней управиться.

Пока Митрич увлекся пространными рассуждениями, я обдумывал что делать дальше. Куплю я, скорее всего, ангар неведомого мне Степана Кузьмича. Расположен он рядом с вагончиком сторожа, пригляд опять, какой-никакой. Строение, судя по всему, капитальное, опять плюс. Мало ли чего. На лодке под парусом я ходить, конечно не буду, но может, как-нибудь прикуплю катер. Со временем... Проблема не в этом. Проблема кого привести к Кузьмичу на переговоры, и кто отдаст Кузьмичу деньги, так, чтобы я перед этим некто не 'спалился', с наличием таких "бабок".

После чая мы пошли с Митричем смотреть ангар Кузьмича. От других у Митрича просто не было ключей.

— Не доверяют, поди — Митрич сплюнул, — боятся, наверное, что я у них дырявое ведро украду! Вот Степан Кузьмич мужчина разумный, хоть и строгий. Раньше в "Морском пароходстве" работал начальником большим, а вот теперь на пенсии. Болеет часто. — сокрушенно вздохнул сторож.

Мы подошли к искомому ангару. Да уж! "Справный" Степан Кузьмич построил "справный ангар"! Первый этаж ангара был кирпичным метров 15 на 10, второй надстроенный был деревянный метров 10 на 5 и снаружи аккуратно покрашенный светло-коричневой краской. Ангар вообще был весь очень аккуратный. В железные ворота была врезана калитка, сами ворота распахнулись без всякого скрипа — петли были хорошо смазаны. Внутри ангара стояла зачехленная лодка и была небольшая печка — топлю ее весной и осенью, чтобы сырость прогнать — пояснил, видя мое удивление печью, Митрич.

Мы поднялись на второй этаж, там была одна, но очень большая комната с окнами в двух стенах. Одно окно смотрело на замерзший Финский залив, а второе на комплекс зданий Пароходства. Мебели было совсем мало, стояла кушетка, стол с четырьмя стульями и небольшой шкаф.

— Лучше только у Аркадия Вениаминовича — гордо сказал Митрич, — ну, у которого катер, я рассказывал вам троим в прошлый раз, вон кстати его владения, рядом стоят.

Я выглянул в окно, рядом стоял, практически, полноценный дом! У него оба этажа были кирпичные и от настоящего дома его отличало только то, что в стене первого этажа были ворота.

Закончив осмотр ангара, я заверил Митрича, что мои родственники точно не будут платить деньги за развалюху и, если купят, то только то, что построил такой правильный и рачительный хозяин, как Степан Кузьмич. Что касается лодки, то ее надо брать "на вырост", и что меня никто и не собирался отпускать в одиночное плавание.

В ответ, я получил заверение, что Митрич свяжется с со Степаном Кузьмичем и узнает точную цену. Так же я записал номер телефона Митрича, который не стал у него спрашивать первый раз, при ребятах.

На этом мы с ромкиным дедом распрощались, и я отправился домой. Таксист встретил меня с недовольной харей и сообщил, что я отсутствовал почти час. Я равнодушно пожал плечами и сказал в ответ, что тот мог уехать через полчаса, если торопится, а простой я оплачу. Таксист заткнулся и, молча, повез меня обратно. Так же молча, когда приехали, он взял с меня "пятерку" и газанул с такой скоростью, что я еле успел захлопнуть дверцу "Волги". Мда, нужна своя машина и свой водитель! Ха-ха!..

Вылез из такси я метров за 200 от дома, чтобы случайно не "спалиться", а то ведь "наши люди в булочную на такси не ездят". Пока шел, размышлял...

За месяц с небольшим, после того дня, "когда деревья снова стали большими", я довольно просто влился в эту жизнь. Учеба для меня уже не представляет никакой проблемы, кроме того обстоятельства, что школа отнимает половину времени — я не сдержался и досадливо поморщился.

С мамой отношения, внешне, складываются отлично, она просто счастлива, что я "взялся за ум": с оценками и поведением в школе проблем нет, зарядку делаю, с одноклассниками отношения наладил(ха!), посуду мою, ведро с мусором выношу без понуканий, в комнате порядок — это мне как бы не перестараться. Но, внутренне, я с ней был постоянно напряжен, такие темы как мое "второе детство" и моя, уже тут, скрытая жизнь обсуждению не подлежат. Не готов, не знаю как, не уверен, что надо. С дедом ситуация такая же. По крайней мере, пока...

С другой стороны, я уже один из самых богатых людей СССР, только этого никто не знает и толку от этого "ноль". Возраст и легализация денег или их реальный заработок, вот задачи, которые надо очень срочно решать. Надо становиться знаменитым и богатым и еще, надо становиться УВАЖАЕМЫМ и получать доступ на "самый верх".

Легко сказать, как сделать? Я вон сарай для лодки купить не могу самостоятельно! — я с раздражением запулил снежком в дерево, промахнулся и еще больше разозлился — и на кой хрен, я еще ввязался в этот бокс? Мало проблем, много свободного времени?! Нет, спорт мне нужен и лучше, если он будет полезен в жизни еще практически. Но соревнования-то мне на кой?!

Собственно, была еще одна проблема. Можно было бы сказать "деликатная", но я, все-таки, из своего времени и разговариваю сам с собой. Короче, по-прежнему, впрочем, нет, еще сильнее, хотелось трахаться. Весна наступает все сильнее, организм в стадии "гипер" и бокс не сильно помогает. Надо что-то делать. Девушки, "дайте" кто-нибудь сопливому миллионеру!!!

Общение с моей очаровательной соседкой Ириной я даже не пытался возобновить. На лестнице с ней поболтал "на автомате", а вот реализовать свои намерения пока не способен. Грустно...

* * *

Следующие две недели прошли довольно однообразно. Я никогда раньше не участвовал ни в каких соревнованиях, изрядно волновался и подошел к этому вопросу ответственно.

После школы, я через день приходил в секцию и по часу тренировался самостоятельно со скакалкой и "грушей". Затем, по просьбе, обычно отсутствующего Ретлуева, кто-то из "взрослой группы" вставал со мной в ринг и мы проводили три раунда по одной минуте, таков должен был быть формат соревнований.

Почти все время я "боксировал" с Лехой, высоким белобрысым бугаем 25 лет, весом за сто килограммов. Леха работал водителем на "Скорой" и был занят сутки-через трое, поэтому в зале бывал чаще всех. Он же, как раз, и был тем самым "рефери", который проводил наш бой с Женей Харитоновым.

Леха, в жизни Алексей Коростылев, отслужил срочную в морской пехоте, и вернувшись на гражданку, влип в какую-то драку, получил условный срок и кучу неприятностей. И теперь, по жизни, крутил "баранку" и лупил "грушу" в зале. Ну, по крайней мере, такую информацию я о нем узнал от уборщицы зала Степаниды Мироновны.

Болтливая бабушка Степанида жила с Лехой в одной коммуналке, в этом же доме, где находился спортзал. Парнем Леха был немногословным, но приятным. Глядя на него, даже не скажешь сразу, что боксер. Да, здоровенный, да, спортсмен, но лицо "обезображено" интеллектом и даже нос, вроде, не ломаный.

Заметив, что я мандражирую от предстоящих соревнований, он попытался меня успокоить.

— Ты пойми, — объяснял он мне, после тренировки — волнуются все, это не главное. Чаще всего, кто хочет выиграть сильнее, тот и выигрывает. При "буром" и соперник сломается, он поймет, что ты сильнее, раз так лезешь и испугается. А раз испугался, то и проиграл. Так не всегда бывает, но так бывает чаще всего.

Леха задумчиво потер подбородок кулаком и добавил:

— Я сам не знаю, но Ильяс уверен, что ты там всех вынесешь с ринга. Все же там начинающие, а ты и двигаешься, и бьешь, как-то по-взрослому, хоть и неправильно. Но Ретлуев запретил тебя переучивать, говорит все равно не успеть, да и не надо. А он мужик соображающий, хоть и мент. — добавил Леха и спохватился. Я сделал вид, что не услышал...

Через два дня после нашей второй встречи, я позвонил Митричу по телефону и узнал, что за лодку с ангаром жадный Семен Кузьмич хочет две с половиной тысячи рублей. Это при том, что однокомнатная кооперативная квартира стоила около четырех тысяч! А этот ангар еще и самострой.

Взял время довести информацию "до родителей". И стал думать, как все провернуть.

* * *

Во вторник, 18 апреля в школу я не пошел. Правда не прогуливал, а поехал на соревнования. Ретлуев пообещал, что на соревнованиях дадут справку, по которой в школе ко мне вопросов не будет.

Первый отборочный этап проходил в нашем Василеостровском районе в 33-ой СДЮШОР (спортивной детско-юношеской школе олимпийского резерва).

Да, да... у них еще, бля, и несколько этапов! В эту 33-ю школу я приехал вместе с Лехой. Он был, как раз выходной, и предложил поехать со мной. Сказать, что я был признателен ему, не сказать ничего.

Леха сумел меня удивить. Когда я пришел к спортзалу, он меня уже ждал... на медицинском "РАФике".

— Нечего ноги нагружать перед боем — буркнул он, заметно польщенный моей реакцией. Доехали быстро, хотя и без сирен. Вообще-то тут пока еще некого сиренами распугивать, движение транспорта в Ленинграде, лично у меня, вызывало поначалу улыбку умиления. Если по улице проедет одна машина за минуту, то движение на этой улице, считай, оживленное.

Пока ехали, я поинтересовался:

— А как ты на машине оказался? Ты же сегодня выходной?

— Она у нас в ремонте пока числится, дали на сегодня. "Гайцы" Скорые не останавливают, только ты сиди в салоне, от греха — пояснил Леха, крутя баранку. Водил он, надо признать, лихо.

— Ты давно за рулем?

— С армии, в школе автодело было, поэтому и в армии водил. — Леха усмехнулся — чего там только водить не приходилось.

— Ты же морпехом был?

— Да, старшим сержантом. На сверхсрочную еще остался, сдуру — Леха притормозил на светофоре.

— Почему сдуру?

— Да... — столь исчерпывающий ответ и взмах руки, показал мне, что эту тему лучше не поднимать.

— А, боксом, Лешь, ты давно занимаешься?

— Да, еще со школы, у нас в Куйбышеве тоже секция была.

— Так ты не местный, а тут какими судьбами?

— Тетка у меня тут, звала — приехал. Померла в прошлом году, всего на полтора года деда своего пережила. Похоронил, теперь живу в ее комнате — голос Лехи погрустнел.

За этим разговором мы и приехали...

В школе было битком ребят. Некоторые подчеркнуто громко разговаривали и смеялись через фразу, другие суетливо носились группами, под руководством взрослых, третьи забивались в угол и оттуда насторожено на всех зыркали. Была суета, неразбериха и нервозность. Не надо было обладать большой наблюдательностью, чтобы понять, что все отчаянно волнуются, а многие откровенно трусят.

Это зрелище одномоментно все во мне поменяло. Мне стало смешно. Смешно, что я взрослый человек, волновался как... они! Что я, вообще, придаю хоть какое-то значение происходящему. Что я, еще сегодня с утра, ругал себя за то, что в это ввязался. Господи, чем плохо-то?! А сидел бы сейчас в этой чертовой школе, где из развлечений только просекать попытки строить мне козни зловредной "руссички" и вовремя сваливать от навязчивых ухаживаний жирной Надьки Рукиной! Лучше, что ли? А так покатался с Лехой, сейчас попрыгаю на ринге, потом погуляю. Ручьи на улице уже текут вовсю, солнышко светит!

Когда Ретлуев нас нашел, то принялся очень подозрительно разглядывать мой безмятежный внешний вид и насмешливую улыбку. Леха тоже, явно, заметил перемены и стал переглядываться с Ретлуевым.

Впрочем, лишнего времени на "гляделки" не было. Меня сразу взяли в оборот: регистрация, выдача номера, взвешивание, подбор новенькой формы. Затем в раздевалке нам всем выделили шкафчики и сказали, что можно разминаться в соседнем зале.

Я переоделся, натянул кеды и потопал в зал. Там Ретлуев с Лехой хотели нагрузить меня разминкой, как и другие тренеры своих подопечных. Но я с абсолютной безмятежностью категорически отказался утруждаться и поинтересовался у Ретлуева, сколько боев сегодня мне предстоит.

Ильяс усмехнулся и сообщил, что мне предстоит три боя, по одному бою в день и день отдыха между боями. Затем, по результатам поединков, среди участников моего возраста и веса, выберут того, кто будет представлять наш район на городских соревнованиях.

Затем Ретлуев вновь попытался завести свою шарманку про то, что тут соперников мне нет. Но, во-первых, я и сам это уже видел, во-вторых, мне это уже было неинтересно. Чтобы сменить тему разговора, я предложил рассказать анекдот про боксеров. Оба моих будущих секунданта заинтересовано на меня уставились.

— Милая, ты зачем на бокс записалась? — Потом узнаешь, муженек!

Оба вежливо посмеялись. Я продолжил:

Одна медсестра спрашивает другую, показывая на забинтованного больного:

— Это тот боксер, которого сбил мотоциклист?

— Нет, — отвечает та — это тот мотоциклист, который сбил боксера!

Тут уже оба смеялись искренне! Я усугубил:

Сообщение в газете: "Вчера произошло ограбление известного боксера чемпиона СССР Ильяса Ретлуева. Все отнятые у боксера вещи, грабители унесли с собой... — я помолчал, — в могилу!"

Гогот обоих взрослых мужиков заглушил шум в зале! Все на нас обернулись.

"Яндекс" рулит!

* * *

Ну, вот он и настал... "мой первый бой, он тру-уудный самый"!

Расслышав, что я мычу под нос песню, охреневший Ретлуев замолк посреди какого-то наставления, на которое его, все-таки, пробило в последний момент! Леха стоял молча и, как-то весело, на меня смотрел.

В противоположном, синем углу ринга, двое сухощавых мужичков, в одинаковых синих спортивных костюмах, давали последние наставления своему подопечному. Черноволосый парнишка среднего роста, слушал их, уже заранее подняв перчатки к голове, и опасливо рассматривая меня из-за них.

Я не собирался устраивать никакого "зрелища". Было ясно, что парнишка мне не соперник, так пусть он сам и решает свою судьбу. Будет продолжать заниматься после первого поражения — мужик, бросит бокс — умный, целее голова будет. То, что я сейчас выиграю, я уже ЗНАЛ.

Рефери скороговоркой по бумажке зачитал наши имена, и кто из соперников из какого клуба. Так я впервые узнал, что представляю клуб "Юный динамовец" — "зубодробительный креатив!" — и был приглашен к центру ринга. Леха сунул мне рот смоченную водой капу, и я направился к рефери. Тот, прежней скороговоркой проговаривал наставление на бой, а я, опустив руки, спокойно рассматривал перчатки соперника, которые тот держал перед моим носом, не опуская руки вниз ни на секунду. Практически насильно, изобразив рукой соперника обоюдное рукопожатие, рефери отправил нас в углы и, после гонга, дал команду: "Бокс!"

Ну, бокс, так бокс... Я неторопливо отправился в противоположный угол, поскольку мой соперник сделал вперед полшага и остановился в глухой защите, все видом показывая, что это максимум. Я подошел и сразу влепил левой по сжатым локтям, перчатки ушли в сторону, и моя правая тут же прилетела сопернику прямо в лоб. Паренек махом опустился на пятую точку и, выронив капу... заплакал.

Не дожидаясь команды рефери, я повернулся спиной и пошел в свой угол. Бой остановили и через минуту рефери поднял мою руку вверх...

Через день, второй бой тоже закончился, практически, не начавшись. Высокий, и какой-то весь нескладный, парень ринулся на меня, наклонив голову, и ничего не видя вокруг. Я сделал шаг вправо и пробил правый крюк в опущенную голову. Ею он в пол и уткнулся.

С моего третьего боя соперник снялся "из-за травмы".

Ретлуев был спокоен, как удав. Леха, напротив, весел и возбужден. Оба, видимо, сговорились и о моих поединках речь, почти, не заходила. Похвалили разок и все, типа, так все и планировалось.

Но их реакция последовала в другом, Леха, регулярно подменялся на работе и был на всех моих боях. А у спортзала нас обоих, по утрам, ждал теперь Ретлуев на своем понтовом бордовом "ВАЗ-2106".

После второго боя, "меня посидели" в кафе-мороженом, а после несостоявшегося третьего, спешащий, но довольный Ретлуев рванул на работу. Ну, а мы с Лехой решили немного прогуляться по весеннему городу, у меня была справка, а Лехи — отгул. Погода стояла на редкость замечательная, было градусов 10* тепла, город был празднично украшен по поводу Дня рождения партайгеноссе Ленина и мы не торопясь шли по Среднему проспекту. Шли неспеша, нога за ногу, портфель я сегодня из дома и не брал, а пакет с подаренной(!) спортивной формой ничего не весил.

— Ну, чего теперь будет дальше? — спросил я.

— Так, через две недели — первенство по городу, тоже три боя. Тебя возьмут точно. Два боя, два нокаута на первой минуте, а третьего просто тренеры пожалели, сняли по придуманной травме — словоохотливо ответил мой большой друг.

— Чего-то быстро больно, две недели, — удивился я — я думал летом только.

— Какое "летом"? — не согласился Леха — сейчас у вас контрольные и экзамены начнутся, а потом летние каникулы.

— Ну, да... — был вынужден я, признать очевидное.

— Ты на лето в спортивный лагерь поехать не хочешь? Ретлуев обещал сделать. Там можно будет тренироваться, да и в ринге будет с кем попрыгать, ребят много — Леха вопросительно смотрел на меня сверху вниз.

— Ты с ума сошел, — засмеялся я,— какой "спортивный лагерь"? Мы летом на море с мамой поедем, сдалось мне тренироваться!

— Чтобы достигнуть больших результатов, надо много работать, а тренировки и дисциплина это основное в жизни любого спортсмена! — выдал Леха.

— О чем ты говоришь? Я не собираюсь "достигать результатов" и становиться "спортсменом" — спокойно сообщил я, — вот выиграю Ретлуеву город, раз обещал постараться и все с соревнованиями.

— Не-а, — засмеялся Леха, — после такого дебюта, если возьмешь город, от тебя уже не отстанут.

— Отстанут, — тоже засмеялся я, — я правильные слова знаю!

— Какие? — не понял Леха.

— А пойдите вы все в жопу! — эмоционально провозгласил я.

Леха заржал, как конь, затем, без видимой причины, погрустнел, задумавшись о чем-то своем, потом сказал:

— Знаешь, в жизни бывает так, что от тебя мало, что зависит, если попал в колесо — пищи, но беги — он вздохнул.

— Это ты о своей судимости? — не заморачиваясь на деликатность, в лоб поинтересовался я.

Леха искоса сверху взглянул на меня и пробурчал:

— Степанида натрещала?

— Не она, так кто-нибудь другой, мир ведь не без добрых людей, — я скорчил рожу.

— Что ж, и о судимости тоже, а потом уже не важно, что и как, раз понесло течением, то уж бьёт обо все камни, впрочем, давай не будем об этом, все уже нормально — и Леха широко улыбнулся и пошел вперед.

Я помолчал, решаясь... впрочем, чего теряю, да и готовился я к этому разговору уже не первый день. Проигрывать нечего, а выиграть могу много.

— Лёшь, я то как раз хотел именно об этом — произношу ему в спину.

Тот, не скрывая удивления, оборачивается ко мне:

— А, что об этом говорить?

— Ну, ты же сам сказал, 'от тебя не отстанут' и 'в жизни от тебя мало, что зависит'.

— Ну, это я так... Если сильно не хочешь, так не езди на город, Ретлуев поорет, да и отстанет, на самом-то деле, — Леха махнул рукой — он не будет долго давить, хотя и обидится. Ему бы очень в масть, если его ученик город бы взял. Показатели и все такое, сам понимаешь.

— Да, я понимаю и не собираюсь его подводить. Сказал постараюсь выиграть, значит постараюсь, — по пути заметил пустую скамейку, без старушек с детьми и голубиных какашек — я не об этом...

Машу Лехе рукой, приглашая сесть на скамейку. Тот кивает и сворачивает. Придирчиво изучаем сиденье и спинку, после чего садимся. Снег сошел, и после него скамейка пока, чудом, чистая.

— Я о другом, о том, что не хочу делать то, что от меня хотят другие, а хочу делать то, что нравится мне. Ну, хотя бы по большей части.

Леха пожимает широченными плечами:

— И чего такого ты хочешь?

— Ну, хочу стать известным писателем, стихи пишу, музыку, песни сочиняю.

— Да, ладно! — Леха, развернувшись всем корпусом, недоверчиво ухмыляется.

— Ну, в перерывах от бокса, — ухмыляюсь в ответ.

— И чего, как получается? — спросил Леха, пропустив мою последнюю фразу, мимо ушей.

— Сам суди, вот недавно марш написал, военный — я прокашлялся и негромко напел, отбивая рукой ритм:

Стоим мы на посту, повзводно и поротно,

Бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит.

Мы — армия страны, мы — армия народа,

Великий подвиг наш история хранит!

Не зря в судьбе алеет знамя!

Не зря на нас надеется страна,

Священные слова "Москва за нами!"

Мы помним со времён Бородина.

— Там еще есть пара куплетов и основной мотив уже понятен, в принципе, можно на ноты класть! — с умным видом рассуждал я.

Риск был минимален, я тщательно прошерстил интернет, песня на стихи Рождественского впервые прозвучала в эфире в 1982 году. Вероятность, что стихи были написаны за три с лишним года — ничтожна, ведь песня — типичная "заказуха".

Сказать, что Лехе понравилось, не сказать ничего. Он был восхищении! Тут же потребовал, чтобы я ему исполнил и два оставшихся куплета, а припев уже пытался подпевать:

Не зря в судьбе алеет знамя!

Не зря на нас надеется страна,

Священные слова "Москва за нами!"

Мы помним со времён Бородина.

— Это же уже готовый марш, тут переделывать ничего не надо! Представляешь, как это споет хор Александрова?! — в возбуждении частил словами Леха — и мотив такой, чисто маршевый, в самый раз для армии, понимаешь?!

— Да понимаю я все, Леша, — кивнул я — у меня песен готовых уже с десяток есть. И, как минимум не хуже этой.

Решительно отклонив, желание Алексея тут же "посмотреть весь товар", я сказал, что столько материала наизусть не запоминаю, тем более, что еще и книгу пишу, космическую фантастику. Леха был покорен!

Дома я уже тоже стал изображать муки творчества, с порванной исписанной бумагой, зачитыванием маме пары-другой лирических четверостиший и добился ее полного одобрения этим 'попыткам'. Она даже завела папку, куда мне надо было складывать свои "труды". Хотя, на самом деле, видимо, решила, что я влюбился!

— Почему же ты не отправишь слова и музыку какому-нибудь певцу или композитору? — пыхтел, переполненный энтузиазмом, Леха.

— Понимаешь, мой большой друг, — я улыбнулся — если я пришлю готовое произведение какому-то известному поэту или композитору, то скорее всего под ним будет стоять уже не моя фамилия. Леха подумал пару секунд и нехотя кивнул головой.

— К тому же,— продолжил я — если отправлять певцам, то надо понимать, что им хочется услышать всё произведение полностью, а у меня нет записанной музыки.

— Что же делать? — Леха был, откровенно, расстроен.

-Да, что делать тоже понятно, просто самому не справиться, годков не хватает — я рассмеялся.

-Для чего не хватает? — ухватился Леха.

— Ну, смотри — начал я — надо нормально напечатать тексты, зарегистрировать в ВААПЕ, как мои, найти хоть кого-то, кто умеет прилично петь и того, кто, хоть как-то, положит мой мотив на ноты, затем найти аппаратуру для записи, — я перевел дух — потом надо будет состыковать музыкантов и певцов и записать сами песни, ну, и как последний этап, надо найти выходы на популярных певцов и дать им послушать получившийся результат, — по мере моего перечисления лицо Лехи становилось все грустнее.

— Как все это сделать? — Леха печально вздохнул — надо знакомых через знакомых искать, а то никто чужой за бесплатно ноты писать и петь не будет. У меня денег совсем мало, на запчасти для машины коплю. Точно не хватит...

От неожиданного поворота беседы у меня что-то дрогнуло в душе. Этот, по сути, совершенно молодой парнишка, уже был бит жизнью, живет в коммуналке, работает водилой, но первым делом, прикидывает, как ОН может помочь, постороннему по сути, человеку своими несколькими копейками. Господи, куда все это потом ушло?! Куда исчезли эти люди из СССР так одномоментно и безвозвратно?

Чтобы потянуть время и успокоится от эмоций, я хрипло спросил:

— У вас на "Скорой", что водители за свой счет машины чинят?

— А, нет! — отмахнулся Леха — это мне от дядьки достался "Москвич-408", он помер, а тетка не водила сама, я катал ее, в основном по врачам, а уж как она умерла, то теперь он мой стал. Других родственников нет. Только чинить надо, старый уже, не на ходу сейчас.

— Поняяяятно,— протянул я — нет, Лёш, спасибо, деньги есть. Просто надо с людьми встречаться, разговаривать, кого-то нанимать. Со мной разговаривать многие просто не будут. Место, опять же, подо все это надо — закинул я удочку.

— А, родители твои, они что говорят?

— У меня мама не знает даже, что я боксом занимаюсь! Не хочу раньше времени. Вот выиграю что-нибудь, споет кто-нибудь, вот тогда посмотрим. — неопределенно пожимаю плечами.

— А деньги тогда откуда будут, если родители не в курсе? — задает Леха логичный вопрос.

Трам— пам-пам-бум-бац... Вот он — "момент истины"!

— Ну, не у одного тебя тетка была. Моя вон в контрах со всей родней была, так что деньги только мне оставила. Любила меня сильно. Да и оставила не по завещанию, а так передала. Сказала, где лежит — делаю честную морду.

Леха кивнул. Посидели немного молча. Затем он поднимает голову, смотрит мне в глаза и спрашивает:

— Врешь?

Теперь моя очередь — киваю.

— Я под "условкой" хожу. Меня даже в "Скорую" только по звонку Ретлуева взяли...

— Ты меня не понял, Леша, — стараюсь говорить спокойно и размерено, щурю глаза на солнце и, изо всех сил, делаю безмятежный вид — деньги не ворованные, они никому, кроме меня, не принадлежат. И я хочу с их помощью сделать что-нибудь хорошее. Хорошее, Лёш, а не плохое. Что плохого в песне, хорошей песне? Что плохого в хорошей книге? — стараюсь не сбиться на уговоры, просто, типа, рассуждаю:

— Песня про нашу армию, про ее подвиг. А книгу сначала прочитаешь, не проблема. Не понравится, что-то — не делай. Мне вот просто скучно, я не хочу после школы идти в ВУЗ, чтобы через 5 лет стать, как мама МНС-ом и всю жизнь чертить чертежи. А еще через 40 лет уйти доживать на пенсию, в окружении детей и внуков. Мне скучно будет жить обычную жизнь, как все. Скучно и не интересно. Я хочу в жизни праздника! — я натужно засмеялся:

— Хочу славы, хочу поездить по миру. А жить скучно или подставлять морду на ринге — не хочу. И тебе предлагаю присоединиться...

Леха помолчал, переваривая:

— Так не скажешь откуда деньги?

— Не могу, Лёш, да и зачем?

— Так... хотелось бы заранее знать за что и кто придет убивать, — Леха мрачнел на глазах.

— Никто не придет, Лёш, поверь. Не кому прийти, хозяин денег умер. Давно. Сам.

"Сорвалось — понял я. Не согласится. Очень неудачно я разговор повел, неправильно. Да и побоится, даже без "условки" побоялся бы."

Леха молчал.

— Ну, пойдем что ли? А то и время уже... — я обреченно поднялся.

Но Леха продолжал сидеть, уставясь на носки своих ботинок. Так же, не поднимая головы, глухо спросил:

— Что надо будет делать?

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Не веря себе, осторожно спросил:

— Так ты согласен?

— Да.

— Почему?

— Потому что тоже не хочу скучно и не интересно... Уже так...

...На этой скамейке мы просидели еще больше двух часов. Потихоньку-полегоньку, я вытянул из Лешки, рассказ об его немудреной жизни. Да, он и сам ничего не скрывал.

Родился в Куйбышеве, с детства занимался боксом, прочили большое будущее в тяжах, после школы немного поработал на заводе и ушел в армию.

От спортроты отказался и пошел в морскую пехоту. В ВДВ не взяли — слишком большой! В армии остался на сверхсрочную, тогда же стал кандидатом в члены КПСС. Собственно, биография, как у большинства сверстников, даже успешнее.

Белая полоса в жизни закончилась неожиданно. Когда демобилизовался, вместе с сослуживцем-армянином поехал сначала к тому домой, в Сочи. Там, в семье друга, приняли, как родного.

На третий день беспрерывных гостеприимных армянских застолий и одуряющего воздуха свободы на гражданке, их компания влипла в драку, с уркаганского вида, пьяными мужиками.

Пятеро на пятеро, все было честно, пока двое, оставшихся на ногах противников, не достали ножи. Опасаясь, что "блатняки" порежут кого-нибудь из его новых знакомых Леха все сделал сам. В итоге, два тяжких телесных, милиция, свидетели и "превышение необходимой самообороны" в состоянии алкогольного опьянения.

На следствии и суде Леха никого не назвал, типа, какие-то неизвестные к драке подключились, а потом убежали. Отец сослуживца нанял хорошего адвоката и тот нашел выходы на судью. В итоге приговор просто поражал своей мягкостью: три года условно. И это был очень хороший результат!

Отпраздновав выход на свободу и залив неприятности волшебным кавказским вином, Леха поехал домой в Куйбышев. Дома ошибок с многодневными "отмечаниями" повторять не стал и через три дня вернулся на завод.

Еще через два дня, на партийном собрании, Леху исключили из кандидатов в члены КПСС. Никакие объяснения никто слушать не стал. На следующий день обиженный Леха уволился с завода. И стал думать, как ему жить дальше.

Старшая сестра матери давно звала его в Ленинград. Своих детей у них с мужем не было, а у ее младшей сестры в Куйбышеве, аж пятеро. Лехина мама его не отговаривала, да и дома тому стало сложно, пошли всякие идиотские слухи, что он кого-то убил в армии, по пьяни.

Так Леха переехал в Ленинград. Но и тут неприятности его не оставили. Сначала, внезапно, через три месяца после Лехиного приезда, умер муж маминой сестры. Тетка от внезапной кончины любимого мужа так и не оправилась, как Леха и врачи ни старались, через некоторое время, ее тоже не стало.

Как будто предчувствуя свою кончину, тетка поспешила прописать племянника в свою комнату и оформила на него завещание.

Но и дальше ничего не наладилось. Единственное место, куда Леху взяли, был спортивный клуб, в его же доме.

На работу же, с заполненной в анкете графой о непогашенной судимости, нигде не принимали. В глаза не отказывали, но придумывали различные предлоги. Когда парень окончательно отчаялся, ему помог Ретлуев.

Так Леха стал работать водителем на 'Скорой'.

Работа была несложной, водить Леха любил и "свою" часть города изучил быстро. Сутки через трое, времени свободного много, зарплата тоже вполне приличная — 135 рублей, для начала, как стажеру.

Часть своей зарплаты Леха переводил домой. Его мама не работала и воспитывала четырех детей. Отец был мастером цеха на заводе и зарабатывал очень прилично, более четырехста рублей в месяц, но, все же, на семью из шестерых человек — не пошикуешь. Впрочем, жили хорошо, отец не пил и это было главное, плюс многодетной семье помогало государство.

Но и Лешины переводы были очень кстати, он это знал. Хотя мама и писала в письмах, чтобы он все тратил на себя и у них, в Куйбышеве, "на все хватает".

Свое свободное время, новоиспеченный ленинградец, проводил в спортзале и в гараже, реанимируя, по мере сил и средств, доставшийся ему "Москвич".

Постоянной девушки у Лехи пока, вроде, не было, хотя жених, по местным меркам, был хоть куда. В эти годы, своей жилплощадью и машиной мало кто из лехиных сверстников мог похвастаться.

Друзей он пока тоже не завел, по сути, только обживаться сам начал. Участие, в каких-либо, спортивных соревнованиях Лехе, с его судимостью, не светило. Его и боксом-то никуда не взяли бы заниматься, если бы секцию вел не капитан милиции, а в спаринге с Лехой не стоял бы, чаще всего, его же участковый! Он единственный, кто хоть как-то, подходил под лехины вес и габариты. Заодно и присматривал за "ненадежным контингентом" своего участка!

Вот все эти обстоятельства, как я понимаю, и беспокойный лехин характер и подвигли его сказать свое "да". Хотя он и врядли, до конца понимал, на что соглашается.

Разрази меня гром, если я сам до конца понимаю, что ему предложил! Ха...

25.04.78, вторник (мой 64-й день в СССР)

Сегодня я после школы опять отправился в свой "бег по вокзалам". Ситуация с моим "грузом" в камерах хранения становилась нетерпимой. Я буквально кожей чувствовал, что добром это не закончится. Поэтому, преисполненный решимости, сразу с последнего на сегодня, Витебского вокзала, отправился прямиком к Лехе.

Дома его не было и из двух возможных вариантов: гараж — спортзал, я выбрал гараж, и не прогадал. Леха, как и рассказывал, реанимировал "Москвич" к весенне-летнему сезону. Судя по его порядком помятому виду и грязному лицу, "четырехколесный друг" оказывал ожесточенное сопротивление!

Машинка мне понравилась, эдакое милое ухоженное ретро светло-серого цвета со светло-серым же салоном. Хромированные кнопочные ручки на дверцах, передние кресла без подголовников и гордая блестящая надпись "Москвич" на панели перед передним пассажиром вызывали чувство умиления!

Мы немного поболтали, и я узнал, что у "этого гада течет радиатор в глубоких сотах и движок надо серьезно перебирать", а городские соревнования у меня начинаются одиннадцатого мая и что там "есть один достойный парнишка, с которым надо держать ухо востро".

Затем я ненавязчиво поинтересовался у Лехи, знает ли он где можно хорошо и быстро отремонтировать его "москвич"? Леха заржал и ответил, что адрес фирменной СТО он хорошо знает, не знает только, как туда попасть без очереди, как там получить нужные запчасти и где взять столько денег на все перечисленное.

— Не бери в голову, — сказал Леха, отсмеявшись — я сам все сделаю, только время надо и запчасти поискать подешевле.

— Леш, — забубнил я, заранее заготовленный текст — так времени как раз и не много, впереди летние каникулы, я из города уеду. Такими темпами мы все на осень отнесем, а там учеба опять мешать будет. Какой смысл уродоваться самому, если можно все сделать быстро и качественно? Езжай на СТО, поговори с мастером, дай ему тройную цену и пусть сделают из машины конфетку — я вопросительно уставился на, отложившего инструмент, Леху — и на гарантию пусть возьмут машину, тоже за тройную цену — добавил я, под пристальным взглядом Лехи.

— Ты хоть представляешь, сколько это будет стоить, твоя тройная цена за эту развалюху? — спокойно интересуется Леха.

— Более-менее,— отвечаю так же спокойно — не дороже денег, которые у нас, кстати, имеются в наличии — поднимаю указательный палец вверх — к тому же никакая это не развалюха, а очень даже ухоженная машинка — любовно провожу рукой по чистому автомобильному крылу.

— Ухоженная она только внешне, — насупился Леха, — а в машине важна ухоженность внутри, в первую очередь!

— Ну, вот и отвези ее в СТО, другой машины все равно нет, а там ее приведут в порядок, может и еще лучше сделают — миролюбиво отвечаю я, не желая скатываться на тему ухода за автомобилями. Лезу в карман и достаю, заранее заготовленную пачку двадцатипятирублевок.

— Здесь ровно тысяча. Хватит, как думаешь? — кладу деньги на багажник "москвича".

Леха круглыми глазами провожает все мои телодвижения.

— Когда ты сможешь поехать на станцию договориться? — спрашиваю, чтобы вывести его из ступора.

— Так значит правда... — бесцветным голосом, негромко констатирует мой будущий напарник по приключениям в стране развитого социализма.

— Ага,— киваю головой — а раз правда, то ты передумал? — интересуюсь с напускным спокойствием.

Леха секунд пять молчал, потом мотнул головой:

— Нет, свое решение я не меняю. Только, если ты так будешь деньгами разбрасываться, то надолго не хватит.

— Хватит — я сама безмятежность — машина нам нужна позарез. С людьми встречаться, аппаратуру возить, певцов подвозить на место записи.

— Ну, так-то да... — тянет Леха, раздираемый противоречивыми чувствами.

— Договориться-то на СТО сможешь? Взятку сунуть тоже уметь надо! — улыбаюсь я.

— Не глупее некоторых — раздраженно заявляет Леха и берет деньги с багажника. Недоверчиво крутит их в руках, затем, не выдержав, достает одну купюру из-под черной аптечной резинки и смотрит ее на просвет, в сторону лампочки.

Я хихикаю.

Леха тоже криво ухмыляется и прячет деньги в карман:

— Ну, смотри, деньги твои...

— Уже наши, Леша.

— Тогда и машина... наша — отвечает он.

— Разумеется — киваю в ответ.

После такого ответа, Леха тянет руку и жмет мою:

— Завтра поеду, приходи после школы — расскажу о результатах.

Потом еще минут пять поговорили ни о чем и расстались.

И пусть в меня плюнет любой желающий, я облегченно разжал, в левом кармане пальто, рукоятку маленького маузера...

26.04.78, среда (мой 65-й день в СССР)

Леха уже был дома, когда я пришел к нему в коммуналку, причем был зол и расстроен. Оказалось, что он попытался максимально сэкономить, предоставленные ему средства, и получилось у него это из рук вон плохо, по его мнению.

— Ты подумай какие пиявки на шее рабочего люда — почти вопил Леха, рассказывая мне о своем разговоре с мастером приемки — так и хотелось этой твари шею свернуть! Ему поставляют запчасти с завода, а он накручивает на госцену два-три конца! Откуда у рабочего человека такие деньги?! Выполняет, то за что получает зарплату и еще наживается сволочь спекулянтская! Куда ОБХСС смотрит?! Эту гниду надо сразу в Магадан — лес валить, пусть медведям бревна по три цене продает! — Леха метался по своей огромной 30-метровой комнате, размахивая руками и отрывая воображаемые головы спекулянтов Страны Советов.

Я спокойно наблюдал за разыгрывающейся пантомимой.

— И это говно мне еще предлагает,— Леха скорчил премерзкую рожу и загнусавил, явно пародируя, ненавистного ему мастера приемки — давайте дешевенько поставим вам еще передок как на экспортном варианте, фару заднего хода и наклеим хромированные молдинги, получится просто чудесненько, и всего за 350 рублей! Сука! Да, это мои три месячные зарплаты!!! — Леха уже перешел на крик.

— Леша, ты согласился? — мне надоело бесполезно тратить время.

— Еще не хватало! Я, что идиот?!

Так и подмывало ответить согласием, но это было бы несправедливо. Я не мог открыто сказать парню, что, если мы будем тратить по 350 рублей каждый день, то денег у нас хватит больше, чем на две пятилетки. Надо было находить другие аргументы.

Тем более, что он был прав в своем пламенном гневе против спекулянтов. Только ведь, если все пойдет так, как идет сейчас, то через эти две пятилетки вся Великая Страна превратится в зловонную клоаку спекуляции, воровства, коррупции и беспредела...

— А телефон ты у мастера взял?

— Обижаешь, конечно взял. Обещали все сделать за неделю — Леха стал успокаиваться — буду заезжать каждый день и проверять. Пусть только попробуют поставить хоть одну старую деталь! — снова стал он заводиться. Потом полез в карман и вынул восемь двадцатипятирублевок:

— Вот, за восемьсот сторговался. Не уступил больше, гнида!

— Понятно, — я встал из старого кресла, куда усадил меня Леха, и тоже прошелся по комнате, встав в большом эркере, и рассматривая улицу. Леха подозрительно следил за мной взглядом, мой тон его насторожил.

— Леш, ты позвони этому мастеру сейчас и скажи, чтоб в потрохах заменил вообще все, включая коробку передач. Ну, вообще, все что можно, кроме номера двигателя. Резину пусть новую везде поставит, дворники, диски, фонарь этот задний и вообще в салоне поколдует. Покрасит пусть машину на совесть. Пускай скажет сколько это стоит, и завтра ты ему довезешь деньги.

Леха, по-бычьи наклонив голову, и недовольно сопя, меня рассматривал.

— Нам нужна нормальная машина, на определенный момент времени, пока мы не сможем купить новую. Деньги есть и их много. Зачем ты устраиваешь проблемы там, где их можно избежать? Что нам эти две сотни, когда мы затеваем ТАКОЕ дело? А спекулянты всегда были, их ловят и сажают в тюрьму. Там им и место. Но пусть этим занимается милиция, а мы давай будем делать то, что замыслили — примирительно закончил я свой выговор взрослому парню, который для меня прежнего был почти ребенком. Тем более, что Леха не был глуп, но был добр, честен и несколько простодушен.

Взгляд Лехи из недовольного сделался грустным:

— Я сам хотел после армии пойти в милицию — вдруг, как-то не к месту, сказал он, потом помолчал и спросил:

— А что это за ТАКОЕ дело, которое мы затеваем? Песни писать и книги? Так в них все хорошо, а в жизни такие вот гады процветают!

— Да, песни и книги. А потом и возможности станут больше и жизнь другая. Вот тогда наше слово и будет звучать весомо. А сейчас мы почти никто.

Леха пожал широченными плечами:

— Как хочешь, деньги твои, могу позвонить и сказать, чтобы все сделали, что ты перечислил.

— Отлично. Еще и премию пообещай, если сделают быстро и качественно...

Леха поплелся в коридор звонить по общему квартирному телефону. В приоткрытую дверь до меня, сквозь общее "бу-бу-бу", доносилось: "двигатель", "коробка", "покраска скока дней?".

Когда Леха вернулся в комнату, то недовольно кивнул на мой вопросительный взгляд:

— Еще сто к этим двухста. Ты уверен?

— Конечно, уверен, Леша,— я полез в карман и достал заныканный, на всякий случай, коричневый "стольник". Тут еще один вопрос есть... — и я подробно рассказал Лехе о моей афере с ангаром в "Гавани" — так что тебе надо будет изобразить моего брата и купить этот ангар у Степана Кузьмича. Леха уже не спорил, только удивленно покрутил головой, когда услышал цену на "сарай для лодки".

— Надо, Леша. У тебя соседи не потерпят шума, у меня тоже. А где-то ведь надо собираться, репетировать, играть. У тебя есть другие идеи?

Других идей у Леши не было. И теперь уже я отправился к телефону, звонить Митричу на пирс.

Тот мне обрадовался, как родному, и посетовал, что уже и не ждал меня услышать, а ведь тем временем Степан Кузьмич готов был уступить пятьсот рублей и просил за ангар и лодку 'всего' две тысячи!

Мне такая уступка, что называется "по барабану", но я изобразил в голосе небывалый энтузиазм и пообещал Митричу, что брат его обязательно отблагодарит. "Большой брат" стоял рядом и скорчил недовольную рожу, в ответ на мое упоминание "благодарности".

Митрич обещал связаться со Степаном Кузьмичом, еще сегодня и договориться о нашей встрече.

27.04.78, четверг (мой 66-й день в СССР)

Сегодня у нас был шопинг. Ну, должен был быть... Молодой парень, одетый по-пролетарски, как Леха, просто несовместим с наличием двух тысяч рублей.

Покупать барахло "для красоты", Леха категорически отказался. Никакие объяснения, о необходимости выглядеть внешне, как состоятельный человек, им не воспринимались. Я потратил битый час, объясняя, что в том обществе, где нам придется общаться, "встречают по одежке", но нарывался на один и тот же ответ — "и так сойдет!"

Наконец, мне стало просто грустно. С чего я решил, что мне удастся управлять взрослым человеком, если я не могу его убедить даже в таком плевом вопросе? Он то может и согласен со мной, в глубине души, но, во-первых, не хочет идти на поводу у молокососа, а во-вторых, у Лехи просто есть обычная человеческая гордость, и он не готов к ситуации, когда ему, взрослому здоровому парню, кто-то покупает штаны-носки-рубашки. В конце концов, меня бы это тоже не устроило...

Какое, твою мать, спасение страны, когда я не могу сарай и джинсы купить?! И это имея наликом миллионы, золото с брюликами и даже автомат с боекомплектом! Не тот возраст, не тот общественный строй... или я не тот... тупой и дурной...

Посреди лехиных рассуждений о том, что он одет не хуже других, я, кряхтя, выбрался из старого обшарпанного кресла. Бросив, замолкнувшему парню: "пойду я, бывай...", я вышел из комнаты и пошел домой...

* * *

...Следующие несколько дней я, практически, упивался осознанием своей никчемности. Была реальная депрессия, которую даже дома не удавалось достаточно удачно скрывать, что вызвало ненужные мамины расспросы и тревоги.

На учебе это, если и отразилось, то только в лучшую сторону. Стараясь отвлечься, я полностью погружался в изучаемый учебный материал, а в один из дней, вообще, на каждом из шести уроков получил по пятерке. Это стало, своего рода, классным рекордом, но вызвало неоднозначное отношение одноклассников.

Впрочем, на глуповатое лущининское: "Заучный задрот", неосмотрительно сказанное громче, чем следовало, я просто подошел, к внезапно онемевшему мачо, и со всей силы саданул кулаком, на уровне его лица по двери, около которой тот стоял. В ДСП образовалась солидного вида вмятина, с расходящимися в разные стороны трещинами. А в наступившей тишине, я негромко пообещал:

— В следующий раз я тебе нос на самом деле сломаю, если свой поганый рот закрытым не будешь держать,— и вышел из класса.

На бокс я тоже ходить перестал. На хрен он мне сдался. Вместо бокса, стал по утрам бегать. Бегать мне в прежней жизни не нравилось, да и сейчас не лучше, зато ничто не отвлекало от мыслей.

А думать и принимать решения надо было быстро. Раз ангар и сподвижник "накрылись медным тазом", то надо просто делать банальную "захоронку" в лесу. Немного денег и пистолет с глушителем дома я спрятать смогу, а больше мне и не требуется, по нынешней моей советской жизни.

* * *

05.05.78, пятница (мой 75-й день в СССР)

После уроков я пошел обедать в столовку. 'Захоронку' надумал делать в районе станции 'Сиверская'. Ну, собственно, единственное место, которое я более-менее знал. Приходилось в прежнем детстве там бывать.

Не торопясь пообедал, время позволяло, до электрички был еще час, а сегодня я собирался только съездить — посмотреть. Вот на выходных, если мама не отправит в гости к деду, делом и займусь, а если отправит, то придется пыхтеть на неделе.

Ничего, справлюсь... видимо, все-таки, наиболее реалистичен вариант, когда придется готовиться к 'перестройке', а уж там или пытаться стать самым 'жирным котом в помойке', или валить на Запад, чтобы инсайдерить на бирже и в наиболее перспективных отраслях.

Я вышел из школы и не торопясь направился к автобусной остановке. На автомобильный гудок внимания не обратил, поскольку шел по самому краю дорожки и никому мешать не мог. Но когда легковушка поравнялась со мной и медленно поехала рядом, то поневоле повернул голову к ней.

За рулем автомобиля, сверкающего хромом и свежей светло-серой краской восседал лыбящейся Леха...

* * *

..."Москвич" сделали, как конфетку, двигатель еле слышен, передачи переключаются почти незаметно, в салоне относительно тихо. Так же установили радиоприемник и поставили антенну. Покрасили, вроде, тоже на совесть, а поскольку, со слов Лехи, он целые дни проводил в СТО, то не стоит сомневаться, что качество всех работ было многократно перепроверено. Машина шла плавно и уверено, я сидел на переднем пассажирском и наслаждался поездкой.

— Ты чего на тренировки не ходишь? Через неделю "город"... У Ретлуева запара на работе, вся милиция маньяка по городу ищет, и то он помнит и про тебя спрашивает!

— Да, расхотелось мне что-то, — вяло отвечаю, рассматривая в окно мелькающие дома.

— Ты же обещал!

— Ну, и что? Ты вон мне тоже обещал помочь и что?

— Да, ладно тебе! Ну, поехали купим костюм, если тебе так хочется...

— Ничего мне уже не хочется! Я не смогу тебя каждый раз уговаривать, когда что-то сделать надо будет. Ты сам все понимаешь, но просто не хочешь пользоваться деньгами. А я твое самолюбие переупрямить не смогу. Ты взрослый, я пацан. Как мне с тобой тягаться? Я хотел друга найти, который поможет и мы вместе закрутим дело! А тебе самолюбие важнее, гордость... Эх,— я еще больше отворачиваюсь от, молча ведущего машину, Лехи и не придумываю ничего умнее, как... всхлипнуть!!!

Подействовало! Ха-ха. Вот же я подлец какой! Леха начинает растерянно бормотать что-то успокоительно-ободряющее, пихать меня кулаком в бок и уверять, что он много думал и сам понимает теперь, что был неправ.

Я перевожу разговор на "москвич" и Леха облегченно и с неумеренным энтузиазмом, начинает мне рассказывать про все сверхположительные перемены, произошедшие с его "железным конем". Мы с полчаса катаемся по городу, а перечень авточудес, в исполнении Лехи, все никак не заканчивается. Вот ведь автоманьяк какой! Бедняга, видел бы он что такое настоящий автомобиль. Впрочем, еще увидит.

Так, а что он там про маньяка-то говорил?

— Да, там сволочь какая-то, средь бела дня, в городе девчонок-школьниц насилует по разным районам. Они двери открывают, он и набрасывается, гнида. Голову бы оторвал! — не было сомнений, что попадись сейчас маньяк в сурово сжатые лехины кулаки, то оторванной головой дело не ограничилось бы.

— Мдя, как можно незнакомому человеку двери открывать?

— Так в том-то и дело, эта тварь представляется капитаном уголовного розыска и удостоверение даже предъявляет. Вся милиция от этого в совершенном бешенстве! Уже одиннадцать изнасилований было.

— Чего же об этом в газетах не пишут или по телевизору не предупредят?

— Ну, как напишешь? Только паника поднимется. Опять же милицию дискредитирует. На Западе начнут злорадствовать. — Леха огорченно покрутил головой.

— То есть пусть лучше никто не знает, маньяк продолжит насиловать,— констатировал я.

— Не говори глупостей,— нахмурился Леха — тут ведь не только преступления, но и политика. Как такая тварь могла в Советском государстве вырасти?!

Мне стала интересна степень лехиной зомбированности и я решил тему слегка продолжить.

— Леш, а что важнее, судьба этих одиннадцати девочек и остальных кого он еще изнасилует, или возможный ущерб престижу государства?

Леха бросил на меня косой взгляд и помолчал: — Ну, это не мое решение, так наверху решили. Поймают гадину, зуб даю! У них уже все дружинники, внештатники и осведомители задействованы. Мне Ретлуев рассказал. Меня вот не привлекли к дежурствам в составе ДНД из-за судимости,— посмурнел мой собеседник.

Я уже не раз чувствовал, что этот эпизод его жизни, Лёху сильно угнетает.

Мы катались по году еще часа два. Какое давно забытое наслаждение, когда можно свободно ехать по улицам, а не дергаться в нескончаемых пробках. Транспорта было очень мало, солнышко вовсю пригревало, температура была около +10*. Мы приспустили боковые стекла, и довольно щурясь, обгоняли неповоротливые туши автобусов.

— Леха, а поехали в ресторан?! — предложил я по настроению.

— Какой ресторан? — чуть не выпустил руль из своих лапищ мой 'большой друг'.

— Я только 'Север' знаю, на Невском. Какие еще есть?

— Зачем в ресторан,— занервничал Леха — давай в кафе-мороженое, как в прошлый раз, с Ретлуевым.

— Есть охота. Ну, там стейк или икорки с балычком... — мстительно злобствовал злобный я — кофейка испьём, может ты с какой красоткой познакомишься.

Лёха насупился: — Издеваешься?

Почему? — я невинно похлопал глазами,— главное же, чтобы человек был хороший, правда могут не пустить, так им же хуже, не узнают, что мы были хорошие. К тому же не узнают, что у нас были деньги. К тому же мы останемся голодными. К тому же красотка познакомится с другим...

— Ладно, я же сказал, что все понял и согласен — недовольно пробурчал Лёха под нос.

— Ну, да... Всего неделя прошла, как ты согласился с очевидным! Так жизнь она большая, куда спешить?

— Куда едем-то? Чего надо делать? — Леха внимательно рассматривал почти пустую дорогу.

— Давай заедем на Московский вокзал, он тут рядом. У меня там дело на пару минут. А потом поедем приобретать солидный вид.

На вокзале, я озираясь, но стараясь не привлекать к себе внимание, переложил 'закладку' из одной камеры в другую и вытащил две пачки двадцатипятирублевок, запихав их во внутренние карманы куртки.

Леха ждал меня на стоянке около вокзала, то картинно поставив ногу на колесо, по прохаживаясь вокруг сверкающего 'москвича', искоса бросая на него довольные взгляды. Машинка, и правда, смотрелась приятно и нарядно.

После небольшого совещания, решили двинуть к 'Гостиному Двору', поскольку там во все времена собиралась ленинградская фарца.

— Только, Леша, нам надо у них вещи нормальные купить, а не в морду за спекуляцию дать,— напомнил я.

Леха поморщился, всем видом демонстрируя, что 'не дурнее многих'.

— На деньги, пусть они будут у тебя. Разложи по разным карманам, рублей по пятьсот,— я протянул напарнику пачку банкнот, содрав еще в кармане сберкассовскую упаковку.

Леха ошалело посмотрел на две с половиной тысячи рублей и механически их взял...

* * *

По "Гостиному Двору" мы гуляли битый час, но никого, кто мог бы походить на фарцовщиков не видели и в помине. Зато было довольно много милиционеров! Раздосадованный, я уже стал присматриваться к открыто продающемуся товару.

Когда я с сильным скепсисом рассматривал мужские костюмы фабрики "Большевичка", то услышал легкое покашливание и вежливый голос произнес:

— Я могу быть полезен столь юному покупателю?

Оборачиваюсь: передо мной стоит невысокий, пожилой продавец с розовой плешью в седых волосах и сионской грустью во влажном взгляде.

— Можете,— бурчу — если перешьете эти костюмы на что-то человеческое.

— Молодой человек желает качество? — продавец безукоризненно вежлив.

— Молодой человек много чего желает, в том числе качество и количество, и не только в костюмах.

— Понимаю. Вы подбираете для себя?

— Нет, для брата,— киваю на Леху.

Продавец оборачивается в сторону моего кивка и утыкается взглядом в грудь, подошедшего Лехи. Смешно задрав голову сильно вверх так же вежливо здоровается с "братом".

Затем оборачивается ко мне:

— У Вас прекрасный брат и у него редкий размер, простите.

— Это у него прекрасный брат,— бурчу, не без сарказма, в ответ — и у меня тоже редкий размер, особенно для взрослого отдела — наконец, оставляю безнадежное разглядывание костюмов и полностью поворачиваюсь к продавцу.

— Шпильман — он наклоняет плешь — Соломон Шпильман, продавец-консультант.

Росточком он оказался даже меньше меня.

— Бонд — отвечаю наклоном головы — Джеймс Бонд, англицкий шпион, хочу украсть в России хороший костюм.

Продавец на мгновение замирает, а затем отвечает тонким смехом.

— В таком случае, Вы не ошиблись приехав в Петербург, молодой человек, потому что только здесь еще помнят, как строить хорошие мужские костюмы.

Я многозначительно оглядываю ряды ширпотреба. Шпильман машет руками:

— Я не имею ввиду этот товар. Настоящее искусство у настоящего мастера всегда штучно. Но дорого — он пригорюнился.

— Брат с Севера приехал, отдохнуть в Ленинграде. Ну, в театр там, с девушкой в ресторан... А тут — я снова обвожу взглядом ряды висящих костюмов — выбор удручает.

Продавец снова задирает голову на глухо молчащего Леху, встречается с его хмурым взглядом и предпочитает продолжить общение со мной:

— Могу ли я подсказать таким замечательным молодым людям хорошего портного мастера?

— Было бы лучше, если вы подскажите нам, таким замечательным, что-нибудь с уже готовыми изделиями. А то, понимаете ли, время поджимает: ресторан, театр, девушки и Север ждать не будут! — бросаю пробный шар Шпильману.

Если старый продавец и был удивлен моей манерой общения, малохарактерной для советских пионеров, то виду не подал:

— Этот вопрос Вам лучше задать там, куда я готов подсказать Вам обратиться.

— Будем вам крайне признательны... — изображаю 'белогвардейский' кивок.

* * *

Еще через полчаса, мы с Лехой подъезжаем к нужному дому на Большом проспекте Петроградской стороны и, после десяти минут блужданий по проходным дворам-колодцам, звоним в искомую дверь.

Открывает нам брат-близнец Шпильмана, только лет на пятнадцать старше и почти совсем лысый.

Изя Борухович Шпильман оказывается портным с почти пятидесятилетнем стажем и, усадив нас за пустой стол в бедно обставленной гостиной, начинает выяснять, что нам с Лехой нужно от "бедного еврея". Шучу! Так он конечно не сказал, но весь его потертый и унылый вид, завершенный большим, уныло свисающим носом с синими прожилками, свидетельствовал о тяжелой и бедной судьбе старого больного еврея в Стране Советов.

Объясняю Изе, что нам нужна хорошая и модная одежда. Сейчас. И что Шпильман из "Гостинки", сказал, что у Шпильмана с "Большого" мы-таки, найдем все необходимое.

Неодобрительно пожевав губами, Шпильман с "Большого" ответил, что знает Шпильмана с "Гостинки" более пятидесяти лет и "Соломончик за зря никогда не скажет". Затем старший Шпильман встает и шаркающей походкой удаляется в темную глубь необъятной старой питерской квартиры.

Минут через десять он возвращается в сопровождении парня лет двадцати трех — двадцати пяти, несущего различные фирменные пакеты. И хотя парень был на полторы головы выше старого Шпильмана, сомнений в том, что его фамилия тоже Шпильман, не возникало никаких. Даже несмотря на всклокоченную черную шевелюру, буйными кудрями пока украшавшую его голову.

— Вот то, что сейчас называют одеждой — Шпильман осуждающе посмотрел на гору принесенного товара — Ваш размер большой дефицит,— обращается он к Лехе — поэтому выбор маленький, остальное только под заказ, а Вам, молодой человек — это он уже ко мне — есть из чего выбрать, но много брать не советую, Вы скоро вырастите.

Дальнейшие полчаса прошли в примерках, которые помогал осуществлять, пришедший со Шпильманом парень. Он оказался внуком "старого больного еврея", представился Борисом, был разговорчив и достаточно объективен при оценке того насколько подходят вещи.

Лехе мы сумели подобрать только темно-синие джинсы, черный джемпер на молнии и короткую кожаную куртку. К счастью, у Бориса оказались еще черные замшевые "пумовские" кроссовки 46-го размера. То, что они подошли Лехе, обрадовало даже старшего Шпильмана, который всю примерку сидел неподвижно на стуле, изображая 'еврейского Будду'! Видимо, кроссовки такого размера были давно не востребованы, что не могло не ранить трепетные шпильмановские души.

Я ограничился светло-голубым джинсовым костюмом и белыми "адидасовскими" кроссовками. Все равно эти вещи я домой принести не смогу. Леха примерку перенес стоически, и только иногда вздыхал так тяжело, что оба Шпильмана, наверняка, включили этот вздох в свой семейный репертуар.

Зато, когда Леха рассматривал получившийся результат в зеркале, то даже у него не хватило духу сделать недовольное лицо. Получился совершенно другой человек. Все модные вещи сидели на атлетической фигуре Алексея безукоризненно. Его вид был дорог, представителен и внушал уважение.

Я себе тоже понравился, но во-первых, понимал справедливость замечания Шпильмана-старшего, что за лето точно вырасту, а во-вторых, принести вещи домой было нереально, поскольку объяснить "где", "откуда" и "на какие деньги" не представлялось возможным.

После совместных шпильмановских подсчетов и "скидок" окончательный результат составил девятьсот тридцать рублей. Леха выпучил глаза. Я состроил ему зверскую рожу и, очередной раз тяжело вздохнув, Леха полез за деньгами. Эта пантомима, видимо, не укрылась от глаз младшего Шпильмана, а жаль.

После расчетов и упаковки купленного, наступила очередь Изи Боруховича:

— Так желают ли молодые люди поговорить за костюм?

— Да,— отвечаю я.

— Нет, — одновременно со мной выдыхает Леха. Кажется, что после озвученной суммы за покупки он от огорчения даже забыл дышать.

— Брат просто не любит примерки и магазины,— комментирую я Шпильману-старшему — но костюм нужен, и он потерпит.

Изя очередной раз пожевал губами и сообщил, что он постарается ограничиться двумя примерками. Похоже, что перспективы неполученных денег и гневающегося Лехи его одинаково не прельщали.

Стоимость "очень хорошего костюма" в четыреста рублей вызвала на лице у Лехи обреченное выражение. Но старший Шпильман уже суетился с примеркой...

Когда мы собирались уходить, Борис предложил посмотреть импортные солнцезащитные очки, что стоило нам обоим еще сто пятьдесят рублей. Так же он записал нам домашний телефон Шпильманов, согласовал время следующей примерки, через неделю, и вручил, в качестве презента, мне фонарик, а Лехе — бейсболку!

* * *

В тот вечер все покупки и, уцелевшие от семейства Шпильманов, деньги я оставил у Лехи. От него же позвонил на пирс Митричу и узнал, что Степан Кузьмич готов к продаже своего ангара и лодки, и будет на пирсе послезавтра, в воскресенье, ждать меня с "братом" в 15 часов, в вагончике у Митрича.

Я поблагодарил старика, распрощался с, не отошедшим еще от покупок, Лехой и помчался домой. Там огреб заслуженный втык за поздний приход, поужинал и узнал, что в субботу мама едет что-то шить к подруге, а в воскресенье идет на встречу выпускников ЛИТМО (Ленинградского института точной механики и оптики) и вернется поздно. А поскольку дедушка в Москве, то на выходных я предоставлен сам себе. Новость была приятной и со спокойной душой я отправился спать.

Уже лежа в кровати, вспомнил про сегодняшний рассказ Лехи о маньяке. Кроме Чикатило и "Мосгаза" я никого из этой братии не помнил. Прислушался... В комнате у мамы работал телевизор, она смотрела новый, для этого варианта моего детства, фильм "Собака на сене" с Боярским, Тереховой и Джигарханяном.

Выскользнул из кровати, забрался под письменный стол и вытащил из ящика с игрушками свой "божественный артефакт". Поерзал, снова устраиваясь поудобнее в кровати и, со всегдашним замиранием сердца запустил айфон.

Откровенно говоря, все время пребывания в этом времени я постоянно ожидал, что айфон перестанет работать, что он сломается, что исчезнет wi-fi, что исчезнет сам айфон или еще какая неприятность с ним произойдет. Но время шло и все оставалось по-прежнему. Я строил в уме массу теорий, но проверить их не представлялось возможным.

Однажды даже вынес айфон на улицу и ушел с ним довольно далеко от дома, в левом кармане пальто прижимая к телу айфон, а в правом сжимая рукоятку "маузера". Спрятавшись в одном из подъездов запустил девайс, но он бесперебойно работал и так же уверено показывал полный сигнал wi-fi-я, а программа GPS определяла мое положение в Российской Федерации, в городе Санкт-Петербурге 2015-го года!

Я даже попробовал позвонить в будущее на телефон моего компаньона. Но гудков не было, звонок не проходил. Мда, это было бы слишком хорошо. Большая часть теорий рухнула, и я решил воспринимать происходящее, как данность, пока не произойдет чего-то, меняющего эти обстоятельства.

Итак, я зашел в "Яндекс", в поисковой строке без затей набрал: "маньяк ленинград 1978 год изнасилования школьниц", нашлось 80 тысяч ответов, в первой строке шла какая-то порнуха, а вот уже открыв вторую, я через минуту знал, что в СССР была целая прорва маньяков, аж более пятидесяти штук. Что же касается того гада, которого разыскивали Ретлуев сотоварищи, то его звали Сергей Григорьев и был он, ранее судимым за изнасилование, водителем-дальнобойщиком, который и совершил более 40 изнасилований за семь лет с 1977 года по 1983 год.

Плюс следствие не стало выяснять сколько еще изнасилований он совершил с 1972 года — момента своего выхода на свободу из колонии, где был опущен и провел все годы у параши.

Далее я стал набирать в "Яндексе" конкретно про Григорьева и собирать про него всю доступную в сети информацию, чутко прислушиваясь, чтобы не попасться маме. Сведений удалось нарыть прилично, тут был даже перечень "доказанных эпизодов преступной деятельности".

Вот тут-то мне и поплохело. Ближайшее преступление должно было свершиться 14 мая 1978 года, ровно через девять дней.

* * *

Всю субботу я мучительно придумывал решение проблемы. Самым простым и реальным было сделать анонимный звонок в милицию. Информации по Григорьеву у меня было уже более, чем достаточно, так что составить сообщение так, чтобы им заинтересовались и проверили, я вполне был в состоянии.

Останавливало одно. Я уже 76 дней нахожусь в СССР и, пока все, чего я добился, так это упер криминальную генеральскую "заначку". Много это или мало за два месяца? Много. Стать в детстве одним из самых богатых людей в стране, это очень много.

Но если учесть, что я, не то что, легализовать эти деньги не могу, а даже нормально спрятать их пока не в состоянии, то это ничтожно мало. Вот и шарюсь по вокзалам переодеваясь и маскируясь, озираясь и трясясь. Есть ли в этом моя вина? Нет. Критически оценивая свои действия, я не находил лучших решений.

Решил прибегнуть к помощи айфона, хотя предыдущая попытка с "как стать миллионером в СССР" окончилась полным фиаско. Долго тупо сидел перед поисковой строкой "Яндекса", не зная, что набрать, наконец, напечатал: "Как спасти СССР". Ну, конечно, нечто подобное я и предполагал: 2 млн. ответов! Все знают, один я идиот. Что ж, поехали...

...Читал я всю субботу, не отрываясь. В интернете были даже целые тематические сайты на тему, так называемых, "попаданцев". Ну, то есть людей, которые каким-либо образом попали в фантастические миры или в тела волшебников, полководцев, царей и т.п. Тут уж у меня и собственные воспоминания прорезались, я вспомнил давным-давно прочитанную книгу о том, как землянин поменялся душами с космическим принцем и выиграл галактическую войну и, разумеется, любовь космической принцессы. Классная, между прочим книга, жаль названия не помню. Можно найти в рунете, но нет смысла тратить время.

Очень много было литературы, как "попаданцы" помогали Николаю Второму, Сталину, Берии, Машерову и даже нашему ленинградскому Романову!

В какой-то момент у меня зародилась безумная надежда, что я не один такой, что можно кого-то найти и с кем-то объединиться. Но по мере прочитанного, эта надежда умирала.

Тексты про "попаданцев" в фантастические миры и в другие времена я пропускал. Сталинскую эпоху смотрел мельком, а вот несколько сочинений, на тему брежневского времени, начинал читать с замиранием сердца внимательно и подробно... Первые час-полтора. Затем тоже бегло и наискосок. Потому что бред. Бред бредов! Графоманы чертовы, вас бы на самом деле сюда запихнуть и посмотреть, как вы тут со своими сраными рецептами не то что СССР спасали бы, а как свою судьбу сумели бы обустроить! Я распсиховался...

Подавляющее большинство этих опусов строилось по единому сюжету: вышел на советское руководство; убедил, что безмерно крут и дальше, будучи гением во всех областях, поднимал СССР на зияющие высоты. Как "выйти" и как "поднять" отображалось либо схематично-фантазийно, либо несло в себе абсолютный бред сумасшедшего графомана. И ведь ни у кого из них и рядом не было того, что есть у меня — работающий айфон с интернетом, и куча "бабла" с золотом!

Однако пара произведений все же привлекла мое пристальное внимание. Первое было написано с откровенным стебом, шутками и анекдотами: чувак перенесся в СССР примерно в такое же время, в котором оказался и я. Но! Он был взрослый, за сорок. И "сочинил" все популярные песни советской и зарубежной эстрады! У него был с собой ноотбук со всеми словами и музыкой, правда без интернета. Ха!..

Читать, хотя большей частью и наискосок, было легко и смешно. Главный герой был откровенный проходимец и комбинатор, только ситуации, вокруг которых и строился его успех, были малореальными и откровенно сказочными. Но главное совпадало, песни — источник большого и легального заработка! Хотя я и сам до этого додумался, но все же отметил и немало полезного в этой области. Впрочем, закончил свое повествование автор, отправив своего героя в кабинет к умному и все понимающему Андропову.

Второе произведение даже называлось "Спасая СССР". И, в начале, описывало мою ситуацию, как под копирку. Нечто перенесло взрослого человека в его детство, конец 70-х годов. Это же нечто дало ему возможность пользоваться коллективной памятью человечества — тут я, грешным делом, чуть не стал подвывать от чувства удачи, мне показалось, что автор таким образом реально маскирует свое владение каким-нибудь девайсом, вроде моего! Но дальше, дальше...

Дальше пошло все под горку — нереальные ситуации и фантастические комбинации. Главный герой начал поучать секретарей райкомов и директоров школ, манипулировать КГБ и ЦРУ, а также вытаптывать тропинку к непогрешимому коммунисту-ленинцу Андропову Ю.В., кроме того он начал собственноручно шить джинсы для спекуляций и заработка.

Сломался читать я, когда герой дошел до пошива джинсов на домашней швейной машинке, в присутствии невозмутимых родителей, наблюдающих за своим гениально-портным чадом.

Поматерившись пару минут в полный голос, благо стены позволяли, я закрыл в афике очередное окно и, обхватив голову руками, уставился в пустую поисковую строчку "Яндекса".

* * *

07.05.78, воскресенье (мой 77-й день в СССР)

В воскресенье к 11 часам я отправился к Лехе. Сначала мы вместе спустились потренироваться в зал, где основное внимание Леха уделил постановки моего удара левой по печени. Его аргументация строилась на том, что от этого удара подростков защищаться толком не учат, зачем, раз силенок пока не хватает его эффективно пробить. Но уж если у меня удары сильнее, чем у сверстников, то может и левой получится, всяко будет козырем, если что. И вообще, это Ретлуев сказал отрабатывать, так что нечего дискутировать. У того есть точные сведения, что в спортшколе олимпрезерва Ждановского района очень сильный парень, всех выносит в одну калитку. Поэтому, Ретлуев утром звонил и сказал отрабатывать.

— Нет, сам сегодня не придет. У них усиленный режим, маньяка ловят всей городской милицией — ответил Леха на мой, высказанный взглядом, вопрос.

Не сказать, что я сильно напрягся из-за информации об "очень сильном парне", но насторожился, поэтому старался добросовестно попадать левым кулаком в крест из наклеенного на груше лейкопластыря, а Леха грушу удерживал и слегка двигал, имитируя передвижение соперника. Поначалу получалось так себе, но я был переученный в детстве "левша" и через часик пыхтения и лехиных подсказок, что-то стало получаться. Правда и моя левая рука через час двигаться отказывалась напрочь.

К половине третьего я и наряженный в обновки, с солнцезащитными очками на носу, Леха, сели в такси и поехали на пирс в "Гавань". Особо жарко не было, но солнце уже светило ярко, поэтому очки были оправданы. Да и Лехе придавали уже просто нездешний шик!

"Москвич" решили не "светить" и таксиста подрядили ждать за двойной счетчик. Леха был мной заинструктирован до предела, но не спорил, не фыркал и слушал внимательно, поскольку и сам слегка нервничал.

Процесс покупки прошел, как говориться, "без сучки и без задоринки". Степан Кузьмич, эдакий пожилой небольшой боровичок, с кугтистыми бровями и маленькими подозрительными глазками, приехал на бежевой двадцать первой "Волге", с багажником на крыше. Сопровождал его какой-то родственник, высокий нескладный парень. Митрич предупредительно суетился вокруг "боровичка" и уважительно посматривал на моего "большого брата".

Напряженность возникла только раз, когда Степан Кузьмич услышал, что Леха хочет с него расписку в покупке и получении денег, но узнав, что сумма покупки устроит любая, успокоился и написал требуемое. В итоге за "двести рублей", Леха стал владельцем швертбота Т-2 " Дельфин" и временного укрытия типа "ангар".

От чая, выставленного гостеприимным Митричем, Степан Кузьмич, оказавшийся Зябликовым (хе-хе!) отказался, тщательно пересчитал деньги, всем кивнул и укатил, вместе с, так и отмолчавшим все время, сопровождающим, оставив ключи, расписку и огорченного невниманием Митрича.

Леха же вежливо поблагодарил сторожа за содействие в приобретении ангара, попросил заменить замки на новые, которые мы, по пути, купили в хозяйственном магазине и засунул ему в карман старого ватника четыре двадцатипятирублевки, отсчитанные, на глазах у ошалевшего от счастья Митрича, от оставшейся тоненькой пачки банкнот.

Затем мы минут двадцать "уважили" Митрича чаем, осмотрели ангар и лодку, оставили сторожу новые замки и ключи и, облегченно загрузившись в такси, отправились в обратный путь.

11.05.78, четверг (мой 81-й день в СССР)

За прошедшие три дня, я с Лехой еще раз приезжали на пирс забрать ключи у Митрича и, при помощи грузчиков из "Мебельного" (25 рублей и две бутылки водки), установить на первом этаже, рядом с лодкой, большой железный трехтумбовый слесарный верстак. Охренительно тяжеленный, заметьте, верстак! Из железа, затраченного на него, наверное, можно было сделать легковой автомобиль. У нас похожие монстры стояли в школе, в кабинете труда. Списанный верстак, Леха купил за полтинник у старшего мастера автобазы, где ремонтировались автомобили "Скорой".

Все три тумбы верстака запирались на общий ключ, а поскольку устанавливать сейф было необъяснимо, а, следовательно, опасно, то такая замена мне показалась очень удобной и, пока, абсолютно адекватной.

Еще два раза я приезжал один, приходилось уродоваться в общественном транспорте, чтобы не привлекать внимание. И две "закладки" с Витебского вокзала нашли свое очередное пристанище в необъятном чреве верстака.

Митрич, абсолютно покоренный внешним видом и щедростью Лехи, каждый раз передавал ему горячий привет!..

Что же касается сегодняшнего дня, то я вместо школы, отправился на городское первенство 'Золотые перчатки'.

Утром, от спортзала, нас с Лехой забрал на своей машине Ретлуев, которого, за эти дни, я увидел первый раз. Ильяс выглядел реально уставшим, лицо осунулось и даже широкие плечи как-то ссутулились. Менты частым гребнем перепахивали город в поисках насильника, днем и ночью. После одиннадцатого изнасилования в город прибыл замминистра, что только повысило общую нервозность в поисках. Это все я узнал из слов самого Ретлуева, переговаривающегося в машине с Лехой. На этот раз ехали дольше, минут 20, спортзал "Динамо" располагался на Лиговке.

В этот раз все было солиднее. Как у взрослых! Организация, залы для разминки, 'карточки молодых спортсменов', порядок на взвешивании и т.п.

Мой бой должен был состояться где-то, примерно, через час, так что после всех оформлений, взвешивания и прочих формальностей, наша троица устроилась неподалёку от ринга и стала наблюдать за проходящими схватками. Несмотря на шум и постоянное движение вокруг, Ретлуев то и дело клевал носом, но пытался мужественно не уснуть.

Внешне, откровенных неумех или трусов на этом этапе уже не было. Ребята были все собраны, внимательно слушали своих наставников и были заряжены в ринге на борьбу. Но увиденные бои меня не впечатлили, было пока скорее подражание настоящему боксу.

Уже незадолго, до времени моего боя, Ретлуев оживился.

— Так, внимание! Вот этот парень из Ждановского... — сказал он, толкну плечом меня и хлопнув по спине Леху.

Бля... На ринге появился настоящий 'бройлер'. Блондин, примерно моего роста, он не впечатлял габаритами, но в отличие от меня имел не мальчишеское телосложение, а был уже настоящим 'мужичком'. Прекрасно проработанная мускулатура рук и ног, уверенный взгляд и легкая походка... Будь мы в нашем времени, я серьезно заподозрил бы его в приеме запрещенных препаратов.

У меня неприятно засосало под ложечкой. Парень походил на какую-то, пока еще, миникопию Дольфа Лундгрена. Только вот я не никак не Сталлоне! Судя по подчеркнуто равнодушному лицу Ретлуева и нахмурившемуся Лехе, их тоже посетили невеселые мысли.

Судья-информатор в ринге объявил:

— В синем углу ринга, победитель отборочных соревнований среди юношей 1964 года рождения, по Октябрьскому району, Олег Синяев, 14 лет, тренер — мастер спорта Аркадий Самсонов. В красном углу ринга, победитель отборочных соревнований среди юношей 1964 года рождения, по Ждановскому району Юрий Мисюнас, 14 лет, тренер заслуженный мастер спорта — Шота Гогуа.

'Бройлер' вскинул руку и откуда-то слева раздался приветственный свист и крики нескольких человек. Раньше никого криками не приветствовали, в зале стали оглядываться.

— Ого! — подумал я, — он еще и с группой поддержки. И привстал посмотреть, кто там надрывается. Громче других звучали два девчачьих голоса, но в 'группе' было и пятеро парней.

Прозвучал гонг и бой начался. Противник Мисюнаса сразу 'включил ноги' и стал пытаться держать 'бройлера' на расстоянии. Парнишка, внешне, хоть и сильно уступал своему сопернику, но страха не показывал и голову не потерял.

Пошли пробные, прощупывающие удары, больше имитирующие бой, чем реально опасные. Спортсмен в синих трусах уклонялся и отступал, блондин же приплясывал и неотступно следовал за противником, ничего не форсируя.

'Бац!' — незаметным движением Мисюнас уклонился влево и пробил в челюсть, под выставленной вперед рукой противника. Оппонента резко повело вправо, ноги у него подкосились, он неловко осел на правое колено.

'Брек!' — команда судьи и открытый счет. На 'восемь' парнишка в синем встал, но надежды, лично у меня, на него уже не было. Так и вышло, еще пара пропущенных ударов в голову и его секундант выбросил полотенце.

— Мда — промычал Леха.

— Я предупреждал — поморщившись, ответил Ретлуев.

Я промолчал, напрягая свои, все-таки, взрослые мозги.

Группа поддержки шумно праздновала успех своего фаворита, но пара замечаний от взрослых и в зале снова установилась относительная тишина.

Через десять минут на ринге уже объявляли меня. Я же тем временем сканировал взглядом передние ряды и удовлетворился только тогда, когда нашел стоящего, неподалёку от ринга, тренера Мисюнаса, Шота-'как его там', внимательно за мной наблюдающего.

Бой начался. Мне достался соперник из Дзержинского района. Он был постройнее меня, на полголовы выше и очень легко двигался. Я же начал ходить по рингу шагом и широко замахивался при каждом ударе, так что соперник легко уходил от этих несостоявшихся 'плюх'.

Мне же пару раз прилетело, но я успевал движением корпуса и головы смягчать удары, да и соперник 'панчером' не был.

В перерыве Леха начал эмоционально интересоваться, какого лешего я вытворяю, но капитан сразу его заткнул и молча работал на меня полотенцем.

— Не заиграйся... по очкам уже много проигрываешь — только и сказал мне вслед Ретлуев, когда повинуясь команде судьи мы вышли на центр ринга во второй раз.

Теперь тянуть и рисковать я не стал и сразу нанес сильный удар в голову оппонента. Поскольку удар все равно шел по размашистой дуге, соперник стал привычно уклоняться, вот только, в этот раз, мой удар шел гораздо быстрее, и перчатка, все же, прошла вскользь по голове.

Ему хватило и этого — замешкался от неожиданности и получил сначала слева, а затем уже и полноценно справа.

Откровенно запоздалый 'брек' рефери и бой на этом закончен. Соперник на настиле.

На обратном пути, в машине, Ретлуев произнес:

— 'Ждановского' так не поймаешь, там уровень другой.

— Да я знаю...

— Тогда на что рассчитываешь?

— Не знаю, думаю... пока маскируюсь...

— Получилось неплохо — встрял Леха — правдоподобно.

Ретлуев согласно кивнул, но добавил 'дегтя':

— Послезавтра тренеры хорошо подготовят своего к этим крюкам. Ладно, на тренировке подумаем вместе.

13.05.78, суббота (мой 83-й день в СССР)

Вечером в четверг перетащил в ангар 'закладки' с Московского вокзала, а в пятницу, наконец, перевез и все остальные!

Господи, как же меня измучили эти 'бабки', золото, 'брюлики' и стволы... Хе-хе! Поделиться с кем-нибудь этой мыслью — упекут в 'дурку'! Уф, хоть передохну, теперь.

Поэтому субботу я встретил в прекрасном расположении духа, хорошо выспавшийся и отдохнувший. Единственная неприятность, пришлось из дома уходить в школьной форме, поскольку у мамы был выходной, а предполагалось, что я иду в школу.

В машине выслушал совместное бурчание Ретлуева и Лехи, на пропущенную тренировку, которую я прогулял по вокзалам под предлогом неотложный семейных проблем. Насторожило, что Леха бурчал всерьез, а вот Ретлуев читал нотацию для вида, без огонька и особого недовольства. Это надо будет обдумать.

Сегодняшний бой Мисюнаса оставил у меня откровенно тяжкое впечатление. Не было никакой разведки и никакой тактики. Просто он вышел на ринг и методично, но быстро вколотил, в нехилого вида парня, штук двадцать сильнейших ударов. Загнал его в угол и там 'уронил'. Чуть больше половины раунда и дело сделано. Грубо и сверхнадежно.

Зал был покорен. Хлопали все, кроме разве, тренеров проигравшего парня и нашей троицы. Сегодня группа поддержки 'Лундгрена' было еще многочисленней — человек пятнадцать. Вот кто вопил громче и дольше всех!

Мне же достался плотный коренастый пацан, с азиатским разрезом глаз и иссиня-черными волосами. Двигался он резко и быстро, но вот удары, которые я начал пропускать, так же не производили на меня особого впечатления, как и в первом бою. Что ж, надеюсь с Мисюнасом это тоже станет козырем.

Сегодня я решил придерживаться прежней тактики, и продолжил махать широкими крюками. Соперник легко уклонялся, а когда я пару раз специально 'провалился', это вызвало даже смех в зале.

Смешно стало и моему противнику, меня он уже не боялся и выкидывал большое количество ударов, которые я принимал на защиту.

Во втором раунде я, опять решил не тянуть, искушая судьбу а, войдя в клинч с увертливым соперником, обрушил на его корпус россыпь нетяжелых ударов. Отталкивая меня, он открыл правый бок, куда я от души, как по кресту на груше, и засадил короткий боковой. Парень всхлипнул и, рухнув, сложился в позу эмбриона...

Сначала на ринг выскочили наши секунданты, затем подтянулись врачи. Руку мне подняли в верх минут через пять.

Когда я вышел из раздевалки, к ждавшим меня Лехе и Ретлуеву, мы все вместе отправились на выход из спорткомплекса. Около самой входной двери Ретлуева окликнули:

— Ильяс! — мы все втроем оглянулсь. С широкой улыбкой к нам двигался тренер Мисюнаса со свои 'бройлерным' воспитанником.

— Здравствуй, Шота, — без всякой теплоты в голосе, спокойно поздоровался капитан.

— Поздравляю тебя, дорогой, с выходом в финал, — с такой же широкой лыбой продолжил этот Шота — И тебя, джигит, конечно, в первую очередь, — теперь он одарил блеском белых зубов и меня, — Из тебя выйдет отличный боксер, если конечно, ты не передумаешь и не пойдешь в театр, — он жизнерадостно захохотал, — актер из тебя получится не хуже!

Мисюнас тоже улыбнулся и протянул мне руку, а во время рукопожатия сказал:

— До встречи в финале... клоун.

— Доживи еще до финала,— мрачно ответил я, поскольку сейчас все мои мысли были уже абсолютно не о боксе.

Мисюнас, насмешливо смотревший мне в глаза, вздрогнул и выдернул руку.

Шота, перестав улыбаться, шагнул к своему воспитаннику. Слева, горой, тут же придвинулся Леха.

— Брек... — холодный голос Ретлуева заморозил ситуацию, — ведите себя, как мужчины, да... на ринге все выясним.

14.05.78, воскресенье (мой 84-й день в СССР)

Сколько сил мне стоило не взять с собой пистолет, знает только Бог. Инстинкт самосохранения, страх и откровенный мандраж вопили хором: "мудак, возьми оружие!". Мудак не взял. Еле слышное бормотание здравого смысла, все-таки, оказалось сильнее.

Взял деньги и складной туристический нож с несолидными, бирюзового цвета, пластиковыми накладками, но с большим лезвием. Отболтался от мамы, что пошел гулять "с пацанами" и отправился в свою первую, на обе жизни, персональную ВОЙНУ.

В запасе было около трех часов, если верить материалам следствия, но сами материалы напечатаны не были, информация давалась в описании журналиста, так что... могли быть нюансы.

Перед выходом, еще раз, запершись в туалете, просмотрел на айфоне все найденные в инете черно-белые фотографии Григорьева — должен узнать ублюдка. В описании свидетелей указано "тщедушного телосложения", значит должен справиться, особенно если нападу первым и неожиданно.

Порядком малодушничая, вышел из дома и направился на автобусную остановку. Никогда, в своей прежней жизни, мне не приходилось столь откровенно рисковать собственной жизнью.

'Угрожая ножом, неизвестный осуществлял половой акт (включавшее обязательно оральное и анальное совокупление), забирал из квартиры деньги и золотые украшения, после чего отводил изнасилованных девочек в ванну, где заставлял их под своим присмотром принимать душ.' Нехорошо, но больше всего эмоций у меня сейчас вызывали первые два слова, в отпечатавшемся в памяти тексте, из материалов дела.

Вступать в драку, с вооруженным ножом маньяком, мне совершенно не улыбалось. Взрослый мужик, есть взрослый мужик, хоть и "тщедушного телосложения" (из описания свидетелей), но он несколько лет работал дальнобойщиком, а нагрузки там не из легких. В костюме он может и выглядел 'тщедушным', а в реале мог оказаться жилистым и быстрым. Поэтому, я и планировал просто врезать сзади ему по голове и вызвать милицию. Ну, а дальше героический я собираю все 'сливки' на телевизоре и в газетах. Вот как-то так, в первом приближении...

Минут через 5-7 подошел автобус и еще через пятнадцать минут, я с умным видом, рассматривал турники в магазине "Спортивные товары". Идея новизной не блистала и была мною найдена в интернете.

В турниках меня интересовали только перекладины. Я сразу выбрал самую короткую, в полтора метра, довольно увесистую и полую изнутри палку, и всего за 6 рублей 75 копеек стал обладателем собственного "меча джедаев", и креплений к нему.

Никакого пакета советская торговля мне предложить не захотела. Разваливающуюся и мятую картонную коробку безразличная продавщица перевязала тонкой коричневой бечевкой и молча подтолкнула по прилавку ко мне. На всякий случай, надо, чтобы меня хорошо запомнили:

— Благодарю Вас, барышня, Вы очень любезны! Дебелая "барышня", лет тридцати-тридцати пяти ошалело на меня посмотрела и промолчала. Ну, и так сойдет, запомнит идиота, утешился я.

Затем пошел и купил в другом отделе альпинистский карабин, очень уж хорошо тот одевался на мой небольшой кулак, как кастет, и, под конец, потратился на рыжую спортивную сумку из кожзаменителя, с, профильной теперь для меня, надписью "Динамо-80" и олимпийскими кольцами!

Не выходя из магазина, переложил крепления турника и смятую коробку в сумку, и лишь потом, с ножом и карабином в карманах и перекладиной в руке, направился пешком к метро "Василеостровская". За двадцать минут, с одной пересадкой, добрался до станции метро "Технологический институт". Пока ехал, от нечего делать, заметил и убедился опытным путем, что пятачок, разменянный при входе в метро, идеально подходит, чтобы его засунуть в полую перекладину турника. Зародилась мысль заменить мокрый песок на медные 'пятачки'.

При выходе из метро, наменял сколько мог "пятаков". Осторожничал, день выходной и пассажиров было не много, так что не очень хотелось привлечь к себе внимание молоденькой дежурной у турникетов, а тем более, любезничающего с ней, отчаянно рыжеволосого, сержанта милиции.

На улице я нашел безлюдный двор и стал модернизировать свое оружие. На полтора метра "пятачков", конечно, не хватало, поэтому я открыл сумку и оторвал от смятой коробки кусок картона. Плотно его скомкал и при помощи, отломанной от куста, ветки стал заталкивать полученный "пыж" в глубь трубки, сантиметров на двадцать. Затем аккуратно, один за другим, опустил туда все имеющиеся "пятачки" и заделал выходное отверстие еще одним "пыжом" и изолентой, которую прихватил из дома. Вроде палка с утяжелителем получилась солидная, если что — мало не покажется...

Вышел со двора и двинулся по проспекту Москвиной к 8-ой Красноармейской улице, дому номер 8, корпус 1.

На глаза попалась "Аптека", и снова в голове настойчиво возникли мысли, про вооруженного ножом маньяка. Отягощенный этими невеселыми думами, я зашел в аптеку и купил упаковку стерильного бинта, резиновый жгут, стрептоцид и катушку лейкопластыря.

* * *

Когда я нашел нужный дом, обстановка во дворе новой многоквартирной девятиэтажки была самая мирная. На детской площадке царили гомон и веселье, дети возились в песочнице и на горках, мамаши с колясками выгуливали своих карапузов, а разнокалиберные бабушки зорко следили за всем этим благолепием со своих скамеек.

Остаться незамеченным, в такой ситуации, незнакомому человеку даже не стоило надеяться. А посему, я решил не торчать во дворе, а сразу отправиться в тот подъезд, где должна была произойти очередная гнусность и там затихариться.

Запас времени был ещё более полутора часов, поэтому я решил не спешить, и, изучая будущий 'театр военных действий', стал подниматься по лестнице пешком, игнорируя лифт. К тому же надеялся, что медленный и размеренный подъем, позволит мне хоть немного взять себя в руки.

А сделать это было просто необходимо. Меня реально 'плющило и колбасило' от нервов, от страха, от ненависти, от досады...

Да, да и от досады в первую очередь! В той жизни я не был особым спортсменом, но десять лет бесцельных мотаний 'по загранке', проживание преимущественно в жарких странах, охота, дайвинг и периодические занятия в спортзалах, держали меня в приличной физической форме. Рост метр восемьдесят, сто килограммов веса плюс знание азов бокса, делали меня небезопасным оппонентом. Тем досаднее то, что сейчас все это отсутствовало.

А присутствовал тремор рук, трясущиеся коленки, спазмы в животе и ежесекундно крепнущее желание ринуться вниз к выходу и набрать в ближайшем таксофоне "02".

И еще!... Какими же последними словами я крыл себя, за то, что не взял пистолет, как последний шанс, если все пойдет не так!!!

Раздираемый бурей противоречивых мыслей, стремлений и эмоций, я поднимался по лестнице нога за ногу, по пролету в пять минут. И, вскоре, даже несмотря на кавардак в голове, услышал доносящиеся сверху голоса.

Моментально, покрывшись липким потом, я стал осторожно переставлять ноги по ступенькам, прислушиваясь к разговору, некоторые слова которого уже можно было разобрать.

Разговаривали двое. Глуховатая мужская скороговорка, почти непонятная через полтора лестничных пролета и звонкий девчачьий голос.

-... не знаю, я сама не видела... нас тут бывает...

— бу-бу-бу (мужской голос)

— ... нибудь из мальчишек... велосипедах гоняют... шедшие...

И опять:

— бу-бу-бу...видел?

— ... гих девочек поспрашивать?

С каждым новым шагом, налитых свинцом, ног я приближался все ближе и слышно становилось все лучше. Теперь меня от ТВАРИ, а сомнений уже не было, разделял всего лишь один лестничный пролет. Я стоял от НЕЕ, скрытый лифтовой шахтой, наверное, метрах в пяти.

— Обязательно всех опросим, это уже не первый случай, когда сворачивают зеркала машин. А мы, милиция, обязательно должны реагировать на такое хулиганство,— бубнит скороговоркой ТВАРЬ. Я медленно и осторожно спускаю с плеча на ступеньку спортивную сумку.

— Да, конечно, я понимаю! Жалко, что не смогла вам помочь...

— Ничего страшного, опросим всех и все узнаем,— бесцветно звучит голос ТВАРИ — может быть что-то видели твои родители?

— Ой, а я не знаю, их сейчас нет, они с дачи приедут только часов в семь-восемь,— в девчачьем голосе слышно неподдельное сожаление.

— Да, не скоро еще,— а вот нотки эмоций прорезались, ТВАРЬ почуяла реальность добычи — мне надо узнать нет ли новостей, по обходу участка, у моих коллег. Я могу от тебя позвонить в отделение милиции? У вас есть телефон? — голос ТВАРИ уже вовсю наполняется жизненной силой, он звучит уверенно и сильно.

Я поспешно сую правую руку в карман и надеваю карабин. Пальцы судорожно сжимают металл перекладины, зря одел карабин — мешает держать железную трубу.

— Да, конечно есть, проходите, пожалуйста! — голос девчонки полон энтузиазма и желания помочь родной милиции.

Сверху доносятся поскрипывание двери, какой-то звук и пара шагов. Пора!!! Я отрываю себя от места и толкаю вперед. Выхожу, сжимая перекладину, из-за лифтовой шахты, успеваю заметить, серую мужскую спину в дверном проеме и закрывающуюся за ней дверь. С сухим металлическим лязгом замка.

Бля! Я махом взлетаю на лестничную площадку и в полном ахуе стою перед закрывшейся дверью. КАК САМЫЙ РАСПОСЛЕДНИЙ МУДАК!!!

За дверью я слышу сдавленный вскрик, перешедший в писк и тишину.

Со всей дури, забыв, что я не здоровый пятидесятилетний мужик, бью правой ногой в район дверной ручки. Со звуком лопнувшего железа, дверь влетает внутрь, чуть не сорванная с петель!

ТВАРЬ нависает над белой, как мел, девочкой, с улыбкой водя кончиком лезвия по ее губам. С такой же, неисчезающей улыбкой, ОНА неспеша ПОВОРАЧИВАЕТ голову ко мне. Мне становится жутко... ТВАРЬ похожа на какое-то гигантское насекомое. ОНА даже не развернулась. ОНА просто повернула голову и теперь рассматривает меня своими огромными блестящими глазами. Я не сразу понимаю, что это просто затемненные очки.

— Так, так, так... А кто это у нас тут хулиганит?! — ТВАРЬ не боится. ТВАРИ весело. ОНА, наконец, разворачивается всем телом и делает шаг ко мне. Девчонка сползает по стене на пол.

Я выставляю перед собой перекладину, как копье и начинаю бестолково ею тыкать в сторону ТВАРИ. Скользящим движением ТВАРЬ делает еще один шаг вперед, левой рукой вырывает у меня железную палку, а правой наотмашь режет мне горло. Я дергаюсь назад и успеваю прикрыть горло ладонью. Раздается омерзительный железный взвизг, лезвие ножа проходит по железу карабина, который все еще у меня на руке. ТВАРЬ теперь наносит удар ножом снизу, я дергаюсь в сторону и чувствую, как в меня входит лезвие.

И я понимаю: ТВАРЬ МЕНЯ СЕЙЧАС УБЪЕТ!!! Пелена ненависти, страха и бешенства накрывает меня с головой. Я опять не ребенок. Я сдергиваю себя с лезвия, я перехватываю его правую руку с ножом, а своей правой с одетым карабином дважды бью снизу-вверх, ему под подбородок. Глухой звук. ТВАРЬ НА ПОЛУ, с неестественно повернутой головой.

Я стою один. Девочка на полу. ТВАРЬ на полу. Убил. Такого в плане не было. Такого не надо было. Дергаюсь к выходу. Останавливаюсь. Без паники! Возвращаюсь, подбираю свою перекладину. Пячусь к выходу. Замечаю телефон. "02":

— Милиция, сержант Васильчикова, слушаю вас...

— Алло,— мой голос хрипит и булькает — восьмая красноармейская, дом 8, корпус 1, квартира 151-я, изнасилование ребенка... — кладу трубку рядом с телефоном, слышу оттуда голос, который к чему-то призывает и что-то требует. По фиг. Надо убираться. За убийство я отвечать не хочу.

Забираю непригодившуюся перекладину, еще раз оглядываюсь — девочка и ТВАРЬ лежат неподвижно. Выхожу на лестницу и иду вниз за сумкой. Спускаюсь еще на один пролет и вызываю лифт.

В лифте достаю бинт, сдираю упаковку и не разворачивая, целиком засовываю под мокрую от крови рубашку, стараясь плотно прижать к небольшому разрезу на боку из которого течет кровь. Застегиваю куртку, мельком замечаю, что она тоже пробита ножом, но крови нет, и дырка почти не видна. Левую испачканную в крови, руку, сую в карман и изнутри придерживаю-прижимаю бинт. Присев, подбираю с пола кабины разорванную упаковку.

Боли почти нет, но я уверен, что она придет позже. Надо успеть, как можно быстрее добраться до дома! Выхожу на первом этаже и выбираюсь из подъезда низко опустив голову.

Метро не мой вариант — слишком долго. Такси на улице, конечно, нет и в помине, надо идти в проспекту. Использую перекладину, как посох и довольно уверено двигаюсь к более оживленному, в транспортном отношении, проспекту Москвиной. Интересно, кто, вообще, такая эта Москвина, никогда не слышал в Питере этого адреса. Странно, что не посмотрел в инете, приду — гляну.

"Господи, что за чушь лезет в голову! Надо скорей домой, нужна машина." Выхожу на проспект и судорожно соображаю: такси не видно, стоять с поднятой рукой — гарантировано привлечь нездоровое внимание абсолютно всех вокруг.

Оглядываюсь, около небольшого синего киоска "Союзпечати" стоит небольшая очередь в три человека, но рядом припаркована чистая блестящая черная "Волга". Двигаюсь к ней и жду. Вторым от очереди отделяется молодой парень в черной ветровке и на ходу разворачивая, купленный "Труд", идет к машине.

— Извините, а вы водитель?

Парень стоя рядом с водительской дверью поднимает удивленно на меня голову:

— Да, а что ты хотел, мальчик?

— Мне очень срочно надо на Васильевский, папа дал на такси десять рублей, а машин нет, вы могли бы меня отвезти туда? Мне правда, туда срочно надо! — придаю физиономии просительное выражение "из Шрека".

Парень мгновение колеблется, потом деловито нахмурившись, смотрит на часы:

— Ну, садись... только быстро, а то я тоже спешу!

— Спасибо большое! — я осторожно забираюсь на заднее сидение.

— С палкой своей осторожнее, не поцарапай ничего...

— Я осторожно,— кладу перекладину на пол.

"Ага, спешишь ты, газетку купил почитать."— думаю я, не забывая прижимать бинт к ране.

— А что у тебя такого срочного случилось, что прям на такси разъезжать собрался?

Я уже был готов и начал рассказывать, что на выходных был у папы, они с мамой в разводе, ей надо уезжать к бабушке, а я забыл ключ, вот папа и дал денег на такси, чтобы не мама не ругалась.... бла-бла-бла...

Получалась довольно убедительно, парень покивал и интерес ко мне потерял. Дело житейское, семья в разводе, все обычно, ну, может кроме такси, но меньше "десятки" у меня денег не было, всю мелочь растратил в магазине и аптеке.

Доехали минут за двадцать, я ожидал, что мне будет становиться хуже, но нет, пока держался. Наверное, еще сказывается адреналин.

— Десятка, вроде, многовато — замялся парень — но у меня на сдачу есть только трешка...

Отказываться было бы подозрительно, и я горячо поблагодарил водилу, тот расплылся в облегченной улыбке и всучил мне "трояк", в обмен на "червонец". Видимо, этот вопрос всю дорогу не давал ему покоя.

"Мда, были люди в наше время..."

Через пять минут я закрывал за собой входную дверь в квартиру.

Сразу иду на кухню, к аптечке над воздухоочистителем. Сгребаю в постиранный полиэтиленовый пакет, который сушился над мойкой, все лекарства, имеющиеся в наличии, и тащусь в ванную. Снимаю вещи, на которых не вижу крови и отбрасываю их в сторону. Дырой в куртке тоже буду заниматься потом.

Из безнадежно испорченного: окровавленные рубашка и футболка. Пояс брюк тоже в крови и я замачиваю его в раковине. Вовремя всплывают воспоминания из прошлой жизни, и я включаю только холодную воду, чтобы кровь можно было отстирать.

Дохожу до главного — отнимаю разбухший от крови ком бинта. Вертикальный вход лезвия в моем левом боку, рана примерно три сантиметра, немного выше пояса. Все-таки в последний момент, я почти смог уклониться, а вот если бы не альпинистский карабин на руке, то был бы уже остывающим трупом, с перерезанным горлом.

Начинает потряхивать. Голый стою в ванной и аккуратно смываю кровь с раны и тела. Рана немного кровоточит, а после мытья, кровь пошла активнее. Но, видимо, крупные сосуды не задеты и внутреннего кровотечения нет. Мажу края раны йодом и, с содроганием их раздвигая, щедро сыплю стрептоцид. Делаю из нового бинта толстую "подушку" и на нее тоже сыплю стрептоцид. Прижимаю "подушку" к ране и фиксирую лейкопластырем. Поверху плотно бинтую.

Затем застирываю коричневым хозяйственным мылом пояс брюк и тащу их сушиться, благо на улице еще прохладно и батареи горячие. Следующие десять минут тщательно смываю горячей водой все следы крови в ванной и раковине, придирчиво рассматриваю результат и иду заниматься уничтожением рубашки и футболки. По уму их надо выбросить на помойку, но идти на улицу не позволяют разум и силы. Туго сворачиваю окровавленные тряпки и засовываю их в самый низ помойного ведра.

Еще раз прохожу по квартире и тщательно ищу следы "кровавой драмы". Взгляд натыкается на сумку "Динамо-80" и оконфузившийся "меч джедая". Впрочем, это я идиот, а не палка с "пятачками". Кстати о "пятачках", вытряхиваю их из перекладины турника и убираю в письменный стол. Сам турник и сумку с креплениями прячу на антресоль, пока сойдет.

Силы уходят очень быстро и я судорожно соображаю, что еще надо сделать, прежде, чем вырублюсь. Отношу лекарства обратно в аптечку и обнаруживаю упаковку "бисептола", который принимал при ОРЗ. Как понимаю, это какой-то антибактериальный препарат, почти антибиотик. Выпиваю, сразу четыре таблетки — очень серьезно опасаюсь воспаления раны. Затем, чтобы восполнить кровопотерю, пью подряд три стакана воды, натягиваю поверх повязки толстую тельняшку, в которой часто сплю зимой и заползаю в кровать.

Состояние, как в тумане, но сон не идет. Перед глазами постоянно стоят сцены из сегодняшнего кошмара. МЕНЯ СЕГОДНЯ МОГЛИ УБИТЬ!.. впервые за две жизни. Эта мысль целиком заполняет мою бедовую головушку и сопровождается жесточайшим "отходняком". Зубы начинают стучать так, что приходится зажать ими рукав тельняшки, а то раскрошатся, на фиг...

Почти на карачках добираюсь до серванта, где у мамы стоит нарядная и необычная, для СССР, бутылка рижского бальзама. "Под кофе", так это всегда аристократично провозглашалось гостями. Трясущимися пальцами выковыриваю пробку из короткого горлышка и сразу делаю большой глоток... раскаленного металла.

Под какой, на хрен, кофе! Там что, чистый спирт?! Бодрой рысью несусь на кухню, на ходу вытирая слезы, ручьем текущие из глаз. Выпиваю залпом полчайника, заливая огонь, бушующий во рту и горле. Зато назад возвращаюсь твердой и уверенной походкой. Убираю бутылку в сервант и уже шатаясь, на подгибающихся ногах, с трудом дохожу до кровати. "Начхать мне на всех маньяков, в следующий раз просто возьму с собой "шмайсер"— жутко довольный, найденным решением проблемы, влезаю в постель. Дальше темнота...

...Мама приезжает домой совсем поздно, в районе полуночи. Веселая, довольная встречей с однокурсниками и заметно выпившая! Это большая редкость и я со слабой улыбкой, сам стараясь дышать в сторону, слушаю ее рассказ, что она была одета лучше всех, не зря с подругой шили! И, вообще, все мужчины курса отметили, что она совсем не изменилась, а только похорошела!

Господи, какая же она, на самом деле, молодая... Почти на двадцать лет моложе меня! Того...

Чувствую я себя, на удивление неплохо, до маминого прихода я сделал еще одну перевязку, "доел" весь наличный бисептол и хорошо поспал. Использованные бинты мелко порезал ножницами и спустил в унитаз! "Конспирация, батенька!"...

Попил с мамой чая, подтвердил от всей души, какая она красавица и умница, не дыша своим перегаром, чмокнул ее в щеку и отправился спать...

15.05.78, понедельник (мой 85-й день в СССР)

Проснулся рано, еще не было шести утра, мочевой пузырь недвусмысленно намекал, что три чашки чая на ночь — чересчур, даже при отсутствии возрастного простатита! Удовлетворить желания мочевого пузыря было несложно, а вот вернуть сон — проблема.

Выполнив то, из-за чего проснулся, я, первым делом размотал в туалете бинт и осмотрел рану. Края раны были слегка красноваты, но, в целом, она опасений не внушала! По крайней мере, в силу моих познаний в медицине, но при движении, некоторая болезненность, определенно, была. Снова, насыпав стрептоцид, я прокрался обратно в спальню. Маме скоро вставать на работу, да и я не хотел ей попадаться на глаза, подчас чересчур внимательные к моей персоне.

Вчера в голове был полный сумбур и все остатки возможностей нормально соображать, были заняты раной. Сегодня, когда стало несколько полегче, вернулась и способность думать. Но мыслей было всего две и обе невеселые.

Во-первых, как-то невзначай, до меня дошло, что теперь я — убийца, и родная советская милиция будет меня искать! И, что скорее всего, к сожалению, она меня найдет. Поэтому надо избавляться от всего, что меня будет "топить" и придумывать все, что поможет мне "выплыть". На этом фоне, мое вчерашнее бегство с места преступления, уже не казалось мне самой удачной идеей. Хотя, может и пронесет...

Во-вторых, сегодня городской финал "Перчаток". Я и так слабо себе представлял, что мне делать с Мисюнасом, а в нынешнем состоянии у меня шансов и вовсе — кот наплакал. Если первый его бой, мне хоть и не понравился своей скоротечностью, то и не слишком впечатлил. Я и сам уже не раз выигрывал свои бои одним ударом. Да, неприятно, что у него такой же сильный удар, как у меня, но паники не вызывает.

А вот второй бой было совсем не весело смотреть. Противником у Мисюнаса был крепенький парнишка, так прибалт просто вышел в ринг и забил того своими тяжеленными ударами. И что самое плохое, он вообще не заморачивался на защиту и пару ответных "плюх" получил, но никак на них не отреагировал. Мдя. Надо думу думать...

...Я прислушался. Судя по звукам мамины сборы подходили к концу, скоро она уйдет на работу и наступит время активных действий. Ну, активных, в меру моего нынешнего состояния.

Перво наперво, я собрал все, что может меня уличить в причастности к "генеральской заначке": пистолет, патроны и деньги. Затем, скрипя сердце, присоединил к получившейся маленькой кучке айфон с зарядником и наушниками. Потом полез на антресоль за сумкой и турником. Перекладину просто поставил за дверь в своей комнате, а крепления и альпинистский карабин убрал в ящик с игрушками, под стол, где раньше хранил айфон. Долго думал протереть ли карабин. На нем была блестящая полоса от удара ножом и темный след от крови, то ли моей, то ли той сдохшей твари. Решил оставить.

Перед самым выходом из дома, позвонил Леха. Не дослушав, начавшийся наезд по поводу опять пропущенной тренировки и не снимавшейся целый день телефонной трубки, спросил Леху может ли он забросить меня на пирс. Прерванный посередине гневной тирады, Леха недовольно помолчал, а потом ответил, что и так сегодня на соревнования добираемся вдвоем, потому что Ретлуев приедет сразу в спортзал.

Через 15 минут мы с Лехой уже катили на чистеньком "Москвиче" к ангару, где я и оставил все вещи. Недовольному Лехе "втер" про незапланированную вчера поездку с мамой по магазинам и, чтобы перевести тему, стал расспрашивать о причинах отсутствия Ретлуева.

Леха оживился и на меня посыпались новости. Оказывается вчера поймали неуловимого маньяка! Всю ночь шли следственные действия и Ретлуева "припахали" в них участвовать.

Порадовавшись, вместе с Лехой, пойманной гадине, я нейтральным тоном поинтересовался, что такое "следственные действия" — допрос задержанного маньяка?

— Ну, почему только "допрос маньяка"?— начал рассказывать "поневоле опытный" Леха, — это и осмотр места, и допрос свидетелей, и сбор улик, и опрос населения, и фотографирование, короче, много еще чего!

— А как его задержали?— с замиранием сердца, поинтересовался я.

— Не знаю пока толком,— с досадой ответил Леха — Ретлуев сказал, что ангел с небес спустился и помог, а потом еще посмеялся, гад такой! Увидем его может побольше расскажет, если не засекретили это дело.

— Поняяятно,— разочаровано протянул я, узнать жива ли тварь или сдохла, пока не удалось.

По пути я попросил Леху остановиться около аптеки. Купил эритромицин (спасибо "Яндексу"), анальгин и бутылку минеральных "Есентуков". На глазах удивленной тетки в белом халате, выпил по две таблетки каждого препарата и, не слушая ее встревоженных вопросов, вернулся в "москвич".

Остаток дороги провел в тягостных раздумьях, как выстраивать бой. Можно сменить стойку, чтобы беречь левый бок, но я хоть и природный левша, но в правосторонней стойке не провел ни одной тренировки. Да и не выдержу я с реальной ножевой раной полный поединок! Возраст не тот, мотивация не та...

Значит надо все заканчивать максимально быстро. Но опытный грузин раскусил мои "театральные примочки" в обоих боях, и Мисюнас будет настороже. А раз врасплох не застать, то остается только переть на "бойлера" буром и ввязываться на открытый размен в "рубке". А, так-то вообще, не было заметно, чтобы прибалт был слабее меня физически, или хуже держал удар. Скорее уж, наоборот! Да и просто мне достаточно одного удара по ране, и привет...

... Леха, уже несколько раз искоса поглядывавший на меня, наконец, не выдержал.

— Не хотел тебя раньше времени расслаблять, но Ретлуев сказал тебе передать, что в твоем весе финала, видимо, не будет.

— Почему?!?!

— Точно не знаю, но что-то там нечисто с документами Мисюнаса и его сегодня перед боем дисквалифицируют.

Подробностей Леха, и правда не знал, сколько я его не пытал. Поэтому к спортзалу "Динамо" я подъезжал, хоть и удивленный, но в радостном и веселом расположении духа. Гора, грозившая меня похоронить, буквально, упала с плеч!

"Непонятки" начались сразу при подъезде к "Динамо". Территория спорткомплекса, на которую мы с Ретлуевым, да и вообще все спортсмены, кто был на своем транспорте, въезжали совершенно свободно, оказалась перекрыта "гаишниками". Они были в парадных белых рубашках и фуражках, перепоясанные белыми же портупеей и ремнем, на котором висела белая кобура. Венчали ансамбль парадности белые перчатки и строгие торжественные лица.

Нас без разговоров, одним мановением полосатой палочки, отправили парковаться в конец улицы. Проезжая по которой, мы с удивлением наблюдали милиционеров на мотоциклах, несколько штук милицейских "Жигулей" и даже две белые "Волги" все в антеннах и с гербами на водительских дверцах.

— Что тут происходит?— поинтересовался я у, не менее удивленного Лехи, — Брежнев что-ли приехал?!

Леха недоуменно пожал плечами и стал втискиваться между припаркованными зелеными "Жигулями" и знаком "парковка запрещена".

Пока мы вылезали из машины, к нам подошел один из многочисленных милиционеров и поинтересовался причиной нашего тут пребывания. Леха, заметно напрягшийся, объяснил, что привез на соревнования "Золотых перчаток" молодое дарование, то есть меня. "Дарование" смущенно улыбнулось менту, тот улыбнулся в ответ, но попросил документы. Леха показал водительские права и облегченно выдохнул, когда, удовлетворившейся этим, милиционер отошел от нас, козырнув на прощание и пожелав мне успехов. Дело в том, что паспорта у Лехи не было, как у условно осужденного, хранился он в ОВД по месту прописки. Всплыви сейчас эта подробность и разбирательство было бы на полдня, со звонками в ОВД, участковому и на работу. Как-то, по рассказу Лехи, такое уже происходило.

Перед спорткомплексом и внутри, тоже было немало милиционеров в парадной форме, а сам комплекс было не узнать! При входе висела огромная красная перетяжка, на которой большими белыми буквами было написано: "Сила милиции — в ее связи с народом!" Колонны в холле были украшены хвойными гирляндами, ярко светит все освещение, на стенах висели плакаты с цитатами классиков и призывами к советским трудящимся и спортсменам. Много народа, большинство в строгих черных костюмах и при галстуках. Все бегают, суетятся и чего-то ждут. На входе нас встречал Ретлуев, тоже в парадной милицейской форме.

Я впервые видел его в форме, да еще и в фуражке. Ну, что сказать: смотрелся он импозантно, но был, как совершенно незнакомый человек. На наш град вопросов, отвел обоих в сторону и быстро ввел нас в курс дела.

Оказывается на финал ожидается приезд замминистра МВД Чурбанова, прибывшего сюда из Москвы, в связи с неудачным розыском маньяка местными пинкертонами, а так же первого секретаря обкома Романова, за компанию. Поэтому-то так все бегают и шевелятся! Переодеться надо, для общего представления, но поединка не будет. По сделанному запросу в МВД Латвии выяснилось, что этому Мисюнасу аж 16 лет и он до финала допущен не будет.

— Гогуа уже занимался подобным на Союзе, с грузинской "молодежкой", тогда еле выкрутился, этот раз для него, явно, станет последним,— закончил сквозь зубы свою вводную Ретлуев.

— Ты иди переодевайся,— это он ко мне — а ты, Алексей, не отходи от него, чтобы не было никакой провокации, да...— закончил Ретлуев и, хлопнув меня по плечу, поспешил по своим делам.

"А в боку-то как отдало, твою мать!"-мысленно скривился я, но внешне сдержал морду кирпичом.

В раздевалке еле сумел переодеться, чтобы не засветить свою повязку. Потом рассматривал ее в туалете, но все было в порядке, следов крови не обнаружил. Плотной повязку делать было нельзя, чтобы не выделялась под футболкой, поэтому дома я засыпал рану толстым слоем стрептоцида, наложил квадрат бинта и плотно заклеил лейкопластырем, ряд за рядом отрезая клейкие ленты от катушки.

Леха торчал под дверью туалета, поэтому я поспешил выйти и мы присоединились к общей, возбужденно шатающейся туда-сюда, группе юных спортсменов, их тренеров, каких-то мужиков в спортивных и цивильных костюмах, в милицейских мундирах и вообще всех, кто смог проникнуть в район раздевалок и залов.

Через полчаса спортсменов и тренеров, по громкой связи, пригласили в главный спортивный зал, где и должны были проходить финальные бои . При входе я обалдел, зал был тоже украшен и битком забит вовсю галдящими мальчиками и девочками в школьной форме, ярко светили прожектора и стояли две здоровенные телекамеры!

Наше появление вызвало в зале гомон, свист и аплодисменты. Дети, сорванные с уроков, веселились вовсю! Какое-то время ушло на наведение взрослыми порядка, а нас — спортсменов выстроили на ринге и дальше все замерло в непонятном ожидании.

Через пару минут в зал, через открывшуюся дверь зашла группа мужчин, поровну поделенная на костюмы и мундиры, причем многие мундиры дополнялись лампасами. Зал, сначала неуверенно, а затем активно зааплодировал! Затем последовала череда выступлений, приехавших к детям, чиновников.

Ну, что сказать, все выступавшие, а их набралось пятеро, говорили довольно душевно и очень коротко, всего по три-четыре минуты. Среди выступавших был и замминистра МВД Чурбанов. Он был лаконичнее всех: сказал о пользе спорта, о том, что советское государство всемерно развивает детский спорт, всех поздравил с выходом в финал и пожелал удачи. Ему дружно хлопали, как и остальным. Последним выступал первый секретарь Ленинградского обкома партии Романов. Он говорил без бумажки и чуть дольше всех прочих, зато хозяину города хлопали громче всех!

Пока все они выступали, я бессмысленно рассматривал зал. И тут в моем мозгу, свободном от предстартового мандража, возникло, как озарение — видение одного очень перспективного расклада. Абсолютно очевидного и совершенно невероятного! Точно. Я, как Штирлиц, хе-хе...

Я теперь абсолютно точно знаю, на кого можно попробовать опереться в моей борьбе за СССР.

* * *

После выступления первых лиц, началось представление финальных пар. Всего было три возрастные группы: младшая группа — 12 лет, средняя группа — 13-14 лет и старшая группа 15-16 лет. В каждой группе была разбивка на три "веса". Я должен был боксировать в средней группе, в "верхнем весе".

Пары во всех группах представлялись поочередно и зал приветствовал боксеров приветственными криками и аплодисментами. Высокие гости сидели в первом ряду, одной из спешно возведенных трибун, которых в первые дни соревнований, в зале не было и в помине! Теперь же они заполнили собой большую часть зала и представляли зрителям прекрасную возможность все видеть, без малейших помех.

После представления пар, на ринг зачем то полез тележурналист с микрофоном, за которым тянулся многометровый шнур, и начал пытаться задавать юным боксерам какие-то элементарные вопросы: о планах в спорте, увлечениях и оценках в школе. Рядом с ним стоял, тоже со своим микрофоном, ведущий, который представлял финальные пары. Таким образом, ответы спортсменов были слышны и на весь зал.

Хотя слушать-то было и нечего, ребята и так отчаянно волновались, а тут еще и журналист с микрофоном и камерой! Поэтому в ответ на простейшие вопросы, слышалось что-то невнятное и односложное.

Молодой журналист обвел наш ряд, полным отчаяния, взором — интервью перед финалом не выходило совершенно. Вдруг он поймал мой насмешливый, над его безнадежными попытками, взгляд и устремился ко мне, как к последнему шансу.

— А, представься ты, пожалуйста?!

— Пожалуйста,— вежливо отвечаю ему — Виктор Селезнев, седьмой "А" класс, 81-ая школа.

На одной из трибун громко завопили и захлопали. Поворачиваю голову — твою мать! Вижу там мой седьмой "А", пару учителей и директрису. Вот ведь "попадалово"! Но, после секундного замешательства, беру себя в руки и отвечаю на очередной вопрос журналюги:

— Учусь хорошо, почти на одни пятерки.

В этой четверти это была абсолютная правда, и сильно отличалось от невнятного "нормально" других боксеров, на аналогичный вопрос.

— А какие у тебя есть увлечения в жизни, кроме бокса? — обрадованный, что получается, хоть какой-то разговор, продолжал задавать вопросы журналист.

— Пишу книгу, пишу стихи, сочиняю песни,— я был сама невозмутимость, а зал ответил удивленным гулом. Бросаю взгляд на VIP-трибуну, там тоже с интересом слушают наш разговор.

— А о чем твои стихи и песни? — настырная "акула пера" почувствовала "золотую жилу" для разговора с боксером.

— О разном: о нашей Родине, о спорте, о детстве. Для некоторых даже музыку сочинил, вот надеюсь, что кто-нибудь из наших известных певцов или певиц их исполнит.

— А кого бы ты хотел, например? — с улыбкой, интересуется репортер.

— Ну, у меня есть хорошая песня для нашей замечательной ленинградской певицы Людмилы Сенчиной, думаю она станет очень популярной в ее исполнении! — замечаю улыбку на лице Романова, все-таки, может и не врут про его шуры-муры с Сенчиной.

— А бокс не мешает тебе и учиться, и писать стихи? — настырничает журналёр.

— Нет, что Вы,— сохраняю на лице серьезную мину — наоборот совсем. Раньше у меня была плохая память и надо мной даже смеялись из-за этого.

— А теперь, как ты занялся боксом, память стала лучше? — не понимает журналист.

— Нет. Теперь перестали смеяться! — я делаю честные глаза. До журналиста не доходит. В зале тоже сначала молчание, потом раздался чей-то громкий смех. Я перевожу взгляд и вижу, что это хохочет... Чурбанов. Волной смех от VIP-трибуны расходится по залу, по мере понимания моего тонкого юмора!

Журналист, наконец, желает всем нам успеха и убирается с ринга...

...Первые поединки начались с младшей группы. Ребята плохо перенесли волнение финала, давление заполненного зала и телекамеры. Они бестолково махали руками и напрыгивали друг на друга, как петухи. Потом два боя прошли в "моей" средней группе, тут хоть немного походило на бокс. Затем объявили поединок в первом весе старшей группы.

Когда мы с Лехой, сидя на специально отведенных для спортсменов местах, досматривали этот бой, к нам подошел незнакомый милицейский капитан и предложил обоим следовать за ним. Я напрягся.

Выйдя из зала, и следуя за капитаном по коридору, мы, наконец, пришли в большой кабинет, где застали следующую картину. За длинным столом сидели трое мужчин в костюмах и один лысый толстяк в генеральском кителе. Генерал постоянно вытирал красное лицо большим белым платком и тяжело отдувался, хотя в кабинете было совсем не жарко. Перед ними стояли мрачный Ретлуев, Шота — тренер Мисюнаса и какой-то милицейский подполковник.

— А я вам очередной раз заявляю,— раздраженно и на повышенных тонах вещал генерал — спортивный праздник в присутствии заместителя министра МВД СССР и высшего партийного руководства города я вам сорвать не позволю, на основании каких-то подозрений и голословных обвинений.

— Товарищ генерал-майор,— начал говорить незнакомый мне подполковник, стоящий рядом с Ретлуевым — что же тут голословного? У нас есть официальный ответ из ГУВД Риги, Юрису Мисюнасу 16 лет и по правилам он не может боксировать с четырнадцатилетним подростком.

— Товарищ Ананидзе,— вступил мисюнасовский Шота, у нас на руках есть все документы, что Юре Мисюнасу 14 лет, капитан Ретлуев просто боится, что его воспитанник проиграет, а все что хотим мы, так это честного поединка, в боксе все решается на ринге, а не выносятся дрязги при министре, первом секретаре обкома и телевидении.

— Шота, ты мошенник, а не тренер, и о честности не тебе говорить,— глухо сказал Ретлуев.

— Вешать ярлыки — удел слабых,— тут же откликнулся Шота.

— Прекратите,— стукнул кулаком по столу генерал — А...— воскликнул он, только сейчас заметив нас с Лехой,— иди сюда мальчик.

Я подошел к столу. Мужики в штатском растеряно переглядывались и молчали, а генерал принялся за меня:

— Ты хочешь стать победителем, как настоящий мужчина, или только стишки пишешь? Вот твой тренер пытается тебя от финала отстранить, если ты не выйдешь на ринг, то победителем будет признан твой соперник — всю эту несуразную тираду генерал мне почти выкрикнул в лицо. Мне. Четырнадцатилетнему подростку. Вот ведь очередная грузинская сука!

— Я не дам выставить подростка, против взрослого парня. Это детский спорт, а не бои без правил! — тоже повысил голос Ретлуев.

— Ты забываешься, капитан! — красномордый генерал уже орал — молчать!

— Хорошо, я выйду на ринг,— говорю глядя этой сволочи в глаза — только у меня к Вам одна просьба.

— Какая? — толстопузая сволочь выпучила на меня свои заплывшие глазенки.

— Не могли бы Вы мне, товарищ генерал, назвать свою фамилию.

— Что,— голос генерала лучится самодовольством — жаловаться на меня хочешь, маленький кляузник?

— Нет,— я терпелив и спокоен — просто еще раз хочу услышать Вашу фамилию. Вам то уже все равно, а мне чисто для себя... ПОРЖАТЬ!

В наступившей тишине, разворачиваюсь и выхожу из кабинета, утягивая с собой Леху.

* * *

О своем решении я не жалел. Если я не выйду на ринг, то весь мой диалог с тележурналистом, не имел смысла. Не запомнят. Не выиграю бой — не будут награждать, не будут награждать — не запомнят точно! А мне жизненно необходимо с ними пообщаться, хотя бы на награждении. Я уже точно знаю, что скажу обоим: и Чурбанову, и Романову.

Значит надо драться. Что толку хоронить себя раньше времени? Удар у меня сильный, сам удар тоже могу держать. Если все решить быстро, рана не должна помешать. В конце концов, Мисюнас всего лишь 16-летний пацан, а я взрослый мужик, хорошо знающий теорию мирового бокса, много лет, изредка, им занимавшийся и полгода активно тренировавшийся под руководством кубинского "сборника". Да еще и этих сговорившихся грузинов, мордой в дерьмо макнуть бы...

... Наш бой поставили последним. Раньше подготовиться я не успевал. Пока мне бинтовали руки, Ретлуев попытался отговорить, но я мотнул головой и сказал:

— Мне самому надо...

Леха бинтовал молча. Когда закончили, я не скрываясь, достал из брюк анальгин и съел три таблетка, запив из-под крана. Ретлуев посмотрел упаковку и ничего не сказал. Одели перчатки. Несколько раз ударил воздух, в левом боку сразу стало тянуть. Значит надо заканчивать все быстро. Попрыгал.

— Готов.

— Тогда пошли,— Ретлуев открыл дверь раздевалки...

... Зал встретил нашу пару радостным гулом и аплодисментами. Многим запомнился я, другим понравился блондин Мисюнас. К тому же поединок был последним и на нас юные болельщики возлагали свои последние надежды на "кровавую драааааачку" — как до седых волос эксклюзивно вопил в ринге один высокооплачиваемый американский джентельмен.

Я решил включить "профессионала" и радостно приветствовал зал, маханием рук. Поприветствовал персонально свой класс, вызвав оглушительные вопли одноклассников в ответ. Шутливо козырнул VIP-трибуне, заслужив в ответ благожелательные улыбки Чурбанова и Романова, остальные, на ней, мне были откровенно по фиг. А, как апофеоз, своей раскрепощенности — послал воздушный поцелуй какой-то молоденькой журналистке около телекамер. Это уже вообще вызвало всеобщий смех! И ее покрасневшие уши.

Пока я беспредельничал в ринге, хмурый Мисюнас стоял в своем углу и злобно зыркал на меня водянистыми глазами. Сегодня он никому не махал и, явно, чувствовал дискомфорт от моего уверенного поведения. Наверняка, история с разоблачением мошенничества с возрастом, тоже изрядно потрепала ему нервы.

Рефери пригласил нас в центр ринга и быстро проговорил "обязательную программу". Проверил наличие кап и указал поприветствовать друг друга. Я демонстративно приобнял Мисюнаса, тот скинул руки и оттолкнул меня. По залу пробежал неодобрительный гул. Зачетно...

Гонг и команда "бокс"! Я как тигр ринулся на прибалта и обрушил на его защиту град ударов, а когда он поднял руки выше, чем следовало, пригнулся и пробил по корпусу. Мисюнас согнулся и упал на колени. Зал взвыл от восторга! Еще бы — первый нокдаун на девять боев. Судья открыл счет.

Встал Мисюнас быстрее, чем мне бы хотелось, на счет "шесть".Точнее мне вообще не хотелось бы, чтобы он встал. Но что уж имеем. Выбора у меня не было, и я продолжил в прежнем ключе. Только теперь теснил Мисюнаса в угол и готовил второй удар. Тот, видимо, был сильно растерян моим темпом и силой ударов, да и нокдаун ему уверенности не прибавил. Поэтому, мне удалось, под постоянный вой зала, зажать Мисюноса в угол и, улучив момент, зарядить ему в печень. Рефери довольно грубо меня оттолкнул, от скрючившегося прибалта, и я, решив — играть, так играть, "упал" от его толчка. Вокруг поднялся гул негодования!

Я тяжело поднялся. Увы, на самом деле, тяжело. От выбранного темпа и не лучшего состояния здоровья, я стал выдыхаться. Падал тоже зря, в бок отдало так, что я не удержался и скривился. Рефери растеряно поглядывая на меня, отвел поднявшегося Мисюнаса в его угол, и я слышал, как он сказал тренеру:

— Будет третий нокдаун, я остановлю бой.

Шота покивал рефери головой, мол понял и что-то настойчиво подсказывал на ухо Мисюнасу.

Звучит снова "бокс", но меня насторожил блеск в глазах Мисюнаса и непонятно откуда обретенная им уверенность в движениях, и это после второго-то нокдауна. Поэтому я "включил Кличко" и попрыгал с джебом от Мисюнаса, ожидая какой-то каверзы или попытки "золотого удара".

Но долго, прыгать не удалось, сил уже было мало, я стал задыхаться и решив, что один удар я переживу, стал готовить свой нокаут, выцеливая голову противника.

Мисюнас пытался работать в корпус и мне пришлось опустить левую, чтобы прикрыть рану, которая по моим ощущениям снова стала кровоточить. Пора заканчивать, как можно быстрее!

Я уже приготовился пробить в голову пригибающегося, во время работы по корпусу, Мисюнаса, как вдруг резкая боль скрючила меня и бросила на настил ринга.

"Какая сука! Врезал ниже пояса..."— я не мог разогнуться. Рефери остановил бой и что-то выговаривал Мисюнасу. Я слышал, что с того снимают очко и рефери обещает при следующем подобном ударе дисквалифицировать. Но что толку, я не мог разогнуться от сильнейшей боли. Рядом суетился Ретлуев. Судья объявил остановку раунда. Зал возмущенно шумел.

"Падла, если встану на ноги — убью, вошь белобрысую",— твердо пообещал я себе.

Когда истек срок остановки боя, я только-только смог, более-менее, нормально стоять.

— Продержись десять секунд, будет перерыв,— на ухо кричит мне Ретлуев.

Зал встречает криками восторга мой выход на центр ринга, за Мисюнаса, наверное, уже никто не болеет.

Звучит команда "бокс" и Мисюнас налетает на меня с прямым в голову, закрываюсь и пропускаю удар прямиком по ране. От страшной боли опять валюсь на настил. Судья открывает счет, который прерывается гонгом.

В моем углу, куда меня дотащил Ретлуев настроение совершенно похоронное.

— Витя,— мягко говорит Ретлуев, очень редко обращавшийся ко мне по имени, — надо останавливать бой, ты не восстановился после удара ниже пояса и теперь нахватаешь нокдаунов, а не дай бог нокаут.

— Ильяс,— хриплю ему в ответ, от боли ВЕЗДЕ плывет перед глазами — ты меня в это втянул, так что не смей мне говорить, что все окончено. Я сам решу, когда конец!

Ретлуев молчит.

И тут вступает, все время молча махавший полотенцем, Леха:

— Он сейчас кинется тебя добивать, уйди влево за бьющую и пробей ему в голову, двигаться нормально ты не можешь, так что ставка на один удар. Давай, брат.

Ретлуев молча посмотрел на обоих, скривился, как от лимона, прихватил меня за шею, притянул к себе и сказал на ухо:

— В голову не получится, он — настороже, уйди за бьющую, наступи ему на ногу и пробей апперкот, снизу резко всем телом под подбородок. Давай, хм..."брат"... — он еще раз скривился.

Пряча от Мисюнаса глаза и пошатываясь я вышел на центр ринга. В зале повисла тягостная тишина, кажется все уверены, что меня сейчас окончательно "уронят".

Гонг, "бокс" — собрав оставшиеся силы и всю ненависть, я меняю стойку и, пригнувшись, ныряю вперед правым плечом с опущенной рукой. Как следствие, пропускаю в ухо короткий боковой, боли не чувствую, вообще ничего не чувствую, кроме желания убить Мисюнаса, Шоту, Ананиста в генеральском мундире и еще кого-нибудь. Плотно "липну" к неожидавшему этого Мисюнасу и наступаю своей правой ногой ему на кончик правой кеды, не давая разорвать дистанцию.

А дальше "де жа вю", вчера я так же стоял вплотную с ТВАРЬЮ и убил ее коротким правым снизу.

"Бумс", стоит, бью еще раз вкладывая все, что во мне осталось "бууумс", Мисюнас валится на меня, и мы оба падаем.

— Вставай!!! — хором ревут из угла Ретлуев и Леха, я слышу их, как из-под толщи воды, но честно пытаюсь выбраться, скинув с себя прибалта, и сначала встаю на одно колено, а потом, все-таки, поднимаюсь на совершенно ватные ноги.

Зал беснуется. Финал удался! Нахожу мутным взглядом VIPов. Запомнят! Стоят и тоже отчаянно хлопают. Мне плохо. Мне очень плохо. Рефери поднимает мою руку, а над Мисюнасом в его углу колдуют врачи. С помощью моих секундантов, с трудом спускаюсь с ринга вниз. Не отрываю левую руку от бока, чувствую, что идет кровь. Странно, что пока никто не заметил пятна на форме.

Нас окружают мундиры. Поднимаю глаза, передо мной стоит Чурбанов и что-то говорит. Опускаю левую руку, замминистра продолжает говорить, но посреди фразы постепенно замолкает и с округлившимися глазами молча показывает на мой бок.

"А пропади все пропадом!"— думаю я с облегчением и валюсь прямо на Чурбанова. Темнота...

* * *

Позже, много позже, по рассказам некоторых участников тех событий, мне удалось воссоздать всю картину того дня...

Чурбанову, не осталось ничего другого, как подхватить меня под мышки. К нему на помощь устремились референты и адъютанты, но, как льдины ледоколом, были выдавлены в стороны могучим корпусом Лёхи.

Так и тащили меня к судейским столам заместитель министра МВД СССР, генерал-лейтенант милиции, любимый зять Генерального секретаря ЦК КПСС, товарищ Юрий Михайлович Чурбанов и условно осужденный, водитель "Скорой помощи", мой "большой брат", гражданин Коростылев Алексей Геннадьевич, в окружении возбуждённо галдящей и пытающейся помочь толпы высокопоставленных лиц.

Когда они водрузили мою безвольную тушку на столы, то возникла небольшая заминка, никто не знал, что делать дальше. Рядом возник "хозяин Ленинграда" Романов, несколько запоздавший к перетаскиванию тяжестей. Сохраняя видимое спокойствие, ветерана войны кровью удивить невозможно, он задрал мою футболку...

Дома, когда я мастерил повязку, то сделал это с немалым запасом прочности. Квадрат бинта во весь бок, густо засыпанный стрептоцидом, я плотно заклеил, ровными лентами, которые отрезал от катушки лейкопластыря.

Теперь же это произведение моего творчества представляло из себя жуткое зрелище: ленты разошлись и начали отклеиваться, из образовавшихся разрывов текла кровь, также она же обильно проступила и по всему периметру повязки.

— Ничего себе... — интеллигентно выдохнул глава "города трех революций".

— Во, бля! — куда более экспрессивно выразился всесильный замминистра.

— Врачей сюда! — это они уже исполнили хором...

... Уже через 10 минут, под завывание сирен милицейского сопровождения, черный микроавтобус с наглухо затемненными стеклами, битком набитый реанимационной аппаратурой, мчал меня, в сопровождении опытных врачей, в номенклатурную "свердловку" — 31 городскую клиническую больницу им. Я.М.Свердлова. Свою персональную "реанимационную" Скорую отдал Романов.

Еще через 20 минут, я лежал на операционном столе...

А в это время, в кабинете начальника спорткомплекса "Динамо", выставив из него самого хозяина, генерал-лейтенант Чурбанов, в испачканном моей кровью мундире, член Политбюро ЦК КПСС Романов, еще трое милицейских генералов, а так же, затесавшиеся в такую компанию, волей начальника ГУВД Леноблгорисполкомов генерала Кокушкина, Ретлуев с Лехой, с крайне заинтересованными лицами, слушали мою писанину, вытащенную из моей же куртки в раздевалке. С непроницаемым видом ее зачитывал прокурор Ленинграда Соловьев.

"В милицию г.Ленинграда

от ученика 7а класса 81 средней школы

Селезнева Виктора Станиславовича, 1964 г.р.

прописанного: г.Ленинград, пер.Трубецкого д.5, кв.69

Явка с повинной

Я, Селезнев Виктор, 14.05.78, в воскресенье поехал в магазин "Спортивные товары", около станции метро "Василиостровская". Там я хотел купить небольшой турник, для подтягиваний дома, т.к. занимаюсь спортом.

Деньги я на турник сэкономил из тех, которые мне дает в школу мама. В магазине я купил турник, сумку "Динамо" и альпинистский карабин, которым потом прикрепил перекладину к сумке — видел, что так делал один мужчина на улице.

Потом я поехал в Музей железной дороги на станции метро Технологический институт, там есть макет железной дороги, и я хочу сделать дома похожий.

Пока я шел в музей по проспекту Москвиной, я зашел в один из дворов, где, оставаясь незамеченным, увидел мужчину в сером костюме и очках. Он привлек мое внимание тем, что достал из портфеля красное удостоверение, открыл, почитал, засмеялся, затем поцеловал его и засунул в верхний наружный карман пиджака.

Мне все это показалось странным и подозрительным. Я знаю, что бывают преступники, которые выдают себя за милиционеров и подумал, что этот мужчина на милиционера не похож, но не стал звонить в "02", потому что сомневался.

Я решил за ним последить и, через некоторое время, увидел, что он входит в подъезд дома номер 8, по 8-ой Красноармейской улице. Я сначала некоторое время его ждал, но он не выходил. Тогда я решил тоже войти в этот подъезд.

Я пошел пешком по лестнице и на одном из этажей услышал, как этот мужчина разговаривает с какой-то девочкой и о чем-то ее спрашивает, а также говорит ей, что он сотрудник милиции.

Затем мужчина попросил у девочки разрешение позвонить по ее домашнему телефону в милицию, и она пустила его в квартиру. Я не знал, что делать и стал подслушивать под дверью квартиры.

Когда я услышал крики девочки, то посчитал, что ей нужна помощь и ударил ногой по двери, я так поступил, только потому, что хотел спасти девочку от преступника.

Дверь открылась, и я увидел, что мужчина в костюме схватил девочку и приставил нож к ее горлу.

Мужчина оглянулся, отпустил девочку — она упала, и пошел с ножом ко мне. Я окончательно понял, что это точно никакой не милиционер и испугался, что он меня убьет. Я попытался защититься турником, но мужчина его у меня выхватил и ударил меня ножом в левый бок. Было очень больно.

Я стал от него отбиваться, у меня в руке был карабин, и я ударил им мужчину снизу в голову, т.к. он меня держал и пытался повалить на пол. Мужчина упал без сознания, но дышал. Девочка тоже лежала на полу, но у нее крови не было. Я позвонил из квартиры по телефону в милицию и ушел.

Я не знаю почему так сделал. Я даже не очень помню, как добрался домой. Дома я перевязал рану, а окровавленную одежду спрятал в мусорное ведро, чтобы не пугать маму. Потом я лег спать, потому что совсем не было сил и плохо себя чувствовал. А сегодня утром понял, что вчера поступил не правильно и решил пойти в милицию и все рассказать.

А эту "явку с повинной" я пишу, потому что знаю, что это учитывается, как смягчающее вину обстоятельство. Я знаю, что я поступил неправильно и сбегать от милиции было нельзя.

Прошу меня не наказывать очень строго.

Виктор Селезнев"

Прокурор закончил читать, аккуратно отложил бумагу в сторону и стал протирать снятые с носа очки, белоснежным носовым платком. Все молчали.

Первым нарушил молчание Романов и осторожно спросил:

— Что думаете об этом, Сергей Ефимович?

Городской прокурор Соловьев, известный в профессиональных кругах своим легендарно крутым и независимым нравом, позволявшим ему неоднократно игнорировать настоятельные указания и даже просьбы таких людей, как министра МВД Щелокова и самого Романова, закончил протирать очки и снова водрузил их на нос:

— Сейчас давать какую-либо оценку преждевременно. Надо проверять объективные обстоятельства дела. Но, если все было так, как изложено, то по делу он может проходить только в качестве свидетеля или потерпевшего.

Прокурор снова снял очки и оглядел оживившихся присутствующих.

— Думаю, что все правильно повторить он сможет, язык у парня подвешен хорошо, на боксе это все слышали, — Соловьев усмехнулся и увидел ответные усмешки, а затем продолжил — все равно, чтобы что-то узнать, сверх прочитанного, надо разговаривать с ним, а допрашивать несовершеннолетнего мы можем только в присутствии его родителей — городской прокурор замолчал и многозначительно уставился на начальника ГУВД.

Генерал Кокушкин ответил сначала непонимающим взглядом, но, все же, быстро распознал подсказку:

— Так зачем нам его допрашивать? Подозреваемым он точно не будет, преступник в ИВС и дает признательные показания. Очень интересные, между прочим, показания — генерал нахмурился, вопреки своим словам об "интересном" — признательные показания им уже даны по тридцати двум эпизодам изнасилований, в разных областях и республиках, куда тот ездил как водитель-дальнобойщик, за последние шесть лет — присутствующие обменялись взглядами и помрачнели — в ходе обыска, в квартире преступника были изъяты некоторые вещи потерпевших. Только по Ленинграду добавилось еще два эпизода, о которых не заявляли. Сейчас выясняем причины, — рассказывал это Кокушкин, в основном для Чурбанова и Романова, городской прокурор и так все знал, его первый зам вел допросы лично.

— И что вы предлагаете, Владимир Иванович? — поторопил Соловьев замолчавшего было начальника милиции.

— Так что в официальном допросе пока нет острой необходимости, — спохватился Кокушкин — тем более, что он ранен и в больнице, предварительно можно просто поговорить.

— Капитан, — открыл рот молчавший, до этого, Чурбанов — да, сиди ты — махнул он рукой на вскочившего было Ретлуева — как ты не в курсе таких событий оказался, он ведь твой воспитанник? Или знал?

— Никак нет, товарищ заместитель министра, не знал, я его, вообще, не видел два дня. Сам, как с горы скатился, от такого поворота — Ретлуев развернулся к Лехе, все тоже уставились на парня.

— Мне тоже ни слова, — Леха поспешно замотал головой — сидел сегодня утром в машине, какой-то тихий, но даже не морщился, я думал перед боем переживает, с этим жуликом. Так я ему и сказал, что боя не будет, чтобы нервы зря не жег.

— Почему боя не будет? — удивленно спросил Романов, явно опередив, этим вопросом, аналогичные вопросы всех остальных.

Леха виновато посмотрел на Ретлуева и потупился.

Ретлуев, все-таки, встал и начал, со злым лицим, говорить более официально:

— Товарищ заместитель министра, разрешите доложить. Тренер Гогуа — Ждановский район, выставил среди 14-летних подростков спортсмена Мисюнаса, а тому 16 лет. У меня имеется официальный справка из МВД Латвиийской ССР, подтверждающая возраст Мисюнаса. Это — сегодняшний соперник Виктора.

Присутствующие задвигались и начали недовольно переговариваться между собой. Городской прокурор нехорошо улыбнулся и скучным голосом задал вопрос:

— Почему же тогда этот бой состоялся, а Мисюнаса не сняли?

— Генерал-майор Ананидзе настоял на бое, хотя был проинформирован мною обо всех фактах. Против боя так же возражал начальник Управления физической подготовки личного состава полковник Орлов, но генерал Ананидзе распорядился вызвать мальчишку, обвинил его в трусости и спровоцировал согласие на поединок.

— Вот сссука... — растерянно ругнулся Чурбанов, под скрестившимися на нем взглядами, и тут же накинулся на Ретлуева:

— А ты куда смотрел, капитан? Надо было объяснить парню, чем это все может закончится и пусть отказался бы, какая тут трусость?.. разница в два года!

— А я пытался, товарищ генерал-лейтенант, и до боя, и во время... но он меня чуть... ну... не послушал (присутствующие явно заметили заминку). Наш клуб в последние два года в турнире участие в этом возрасте не принимал, просто не кого было выставлять. То багаж боксерский на нуле, то родители против соревнований, опять же конец учебного года. Виктора я выставил, поскольку у него есть природные данные и сильный удар, но на момент принятия решения, он на тренировку пришел всего третий раз в жизни — от волнения кавказский акцент Ретлуева звучал резче обычного.

Мужчины, сидевшие вокруг стола стали удивленно переглядываться, даже невозмутимый прокурор вздернул бровь. Каждый из присутствующих имел некоторое представление о спорте и драках, и тем удивительнее было слышать слова милицейского капитана.

Леха утвердительно закивал головой, подтверждая изложенное Ретлуевым.

Капитан, уже солидно взопревший, от несвойственных ему длинных речей и столь высокопоставленного внимания, продолжил:

— Всего он тренируется два месяца, и я был уверен, что, как всегда, никого сильного в этом возрасте не будет, и Виктор без проблем возьмет первое место. Самого его пришлось уговаривать. Чемпионом он быть не хочет, боксом решил заниматься для себя. А о том, что пишет стихи и песни он, вообще, никогда мне не рассказывал.

— Мне говорил, — вякнул Леха.

Присутствующие перенесли свое внимание на него.

— И как, — с интересом спросил Чурбанов — что-нибудь стоящее?

— Он мне военный марш напевал, просто отлично! Слова, музыка — хоть на Красной площади во время парада включай! — Леха, в подтверждение своих слов, аж руками стал махать в возбуждении.

— То есть Сенчина должна была марш петь? — с улыбкой поинтересовался Романов.

Все засмеялись, певица недавно исполнила "Золушку" и была крайне популярна, ее легкий и воздушный образ совсем не вязался с военными маршами. Обстановка в кабинете разрядилась...

Леха смутился, но продолжил:

— Нет, зачем ей марш, он, прям, как для ансамбля Александрова создан! Просто Витя мне только его спел, а говорил, что у него еще есть песни, вот из тех... наверное... А марш отличный был! Правда!

— Я это к тому, что он непростой парнишка, — закончил Ретлуев.

— Ну, не делайте из мальчишки монстра, — с недовольством в голосе, произнес Романов — с подростками надо просто уметь находить общий язык. И это вам не "контингент", а ребенок, начавший осознавать, что он личность.

Романов встал со стула и прошелся вдоль стола, присутствующие провожали его перемещения взглядами.

— У меня у самого племяннице 15 лет, так родители плачутся "совсем дикой стала" — передразнил он неведомых родителей — а у меня с ней никаких проблем нет. Просто, если она чего-то не делает или не хочет делать, прежде, чем давить на нее, спроси почему она не хочет? Надо разговаривать с ними, как со взрослыми, а не видеть перед собой только ребенка, которому ты привык указывать...

Поняв, что увлекся, Романов остановился.

— Я сам с ним поговорю, — неожиданно сказал Чурбанов.

Все удивленно уставились на замминистра.

— Григорий Васильевич, — обратился тот к Романову — присоединишься?!

— Я? — удивился Романов.

— А чего такого? На бое он нас видел, тебя точно знает и молчать не должен, особенно при твоем-то опыте общения с племянницей! — со смехом закончил Чурбанов.

Романов тоже засмеялся, все заулыбались.

— Пусть парень все спокойно расскажет, не каждый день у нас в государстве, школьники серийных преступников обезвреживают. Да и понравился он мне, забавный парень, — подытожил Чурбанов.

Романов согласно кивнул.

— Если надумаете с ним общаться, то не надо тянуть — неожиданно заявил прокурор — скоро придется информировать родителей.

— Э, нет — тут же отреагировал Первый секретарь обкома, вы Сергей Ефимович тогда поедете с нами, вопросы правильные задавать будете.

— Не возражаю, — пожал плечами прокурор...

* * *

Очухался я от наркоза в больничной палате. Около моей кровати сидел молодой врач в солидных роговых очках и читал "Литературную газету". Определить название печатного органа проблем не составило, поскольку читал врач последнюю страницу и титульный лист я видел, сквозь ресницы, без помех. Ну, а по периодическому сдавленному хихиканью, читал он, видимо, что-то смешное.

Послышался звук открываемой двери, и я счел за благо, пока, подержать глаза закрытыми. Мягкий мужской голос спросил:

— Как пациент?

Поспешное шуршание газеты и торопливый ответ молодого голоса:

— Пока не проснулся, Владимир Михайлович!

— Василий Илларионович, если я Вас еще когда-либо застану около пациента, за которым Вам поручено наблюдать, занятым каким-нибудь другим делом, то этот день станет последним днем нашей совместной работы. Пока ступайте в ординаторскую, — глубокий мужской голос ни на миг не потерял своего обаяния, в процессе произносимой тирады.

Послышалось огорченное сопение и поспешно удаляющиеся шаги.

Виктор, Вы меня слышите? — негромко продолжил голос.

Рисковать было не из-за чего, я сразу открыл глаза.

Рядом с моей кроватью стоял очередной персонаж в белом халате. В отличие от молодого "очкастого Васьки", персонаж был солиден, имел аккуратную бородку, располагающее лицо и внимательные глаза, был мужчиной лет под пятьдесят и имел солидный начальственный вид.

— Вот и отлично! — он с оптимизмом встретил мое "пробуждение" — как себя чувствуем после операции, молодой человек?

Пока я лежа слушал хихикающего "Ваську", у меня было время подготовиться к этому очевидному вопросу:

— Доктор, — хриплю я пересохшим горлом — скажите мне правду, я обещаю мужественно ее встретить... мне скоро придется идти в школу?

Персонаж пару секунд хлопал глазами, а затем вульгарно заржал в полный голос. И не слова не говоря, вышел из палаты, продолжая "ржать" уже на ходу.

Впрочем, через пару минут он вернулся с медсестрой средних лет, которая напоила меня, аккуратно придерживая голову. Сам же персонаж представился "завом Первой хирургией — Владимиром Михайловичем".

Затем Владимир Михайлович, не переставая улыбаться, стал измерять мне давление, сунул под мышку градусник, поданный молчаливой медсестрой, проверил зрачки и поприкладывал стетоскоп к моей груди. Удовлетворенный результатами и показаниями термометра, потрепал меня по голове и порекомендовал "спать и набираться сил". После его ухода, я остался в палате один.

— А все-таки я его свалил! — губы сами по себе расплылись в непроизвольной улыбке — никогда не получал удовольствия от драк или другого насилия, но сейчас был глубоко и всецело удовлетворен. Впрочем, расточал улыбки недолго. Наконец, дошла суть моего положения. Я в больнице, о ране знают, мою "страховку" в куртке уже, наверное, нашли. Еще бы не нашли, там одни менты вокруг! Значит надо ждать гостей. Мдя... А еще мама... Тут проблем будет не меньше. Мдя, еще раз...

Пока я лежал, погруженный в мысли и усиленно комбинирующий варианты, за дверью послышались многочисленные шаги, приближающиеся к дверям моей палаты.

— Ага, за мной, гадом буду...— мысленно напрягаюсь и настраиваюсь на схватку.

Шум за дверью останавливается и стихает. Негромкий бубнеж голосов, и в приоткрывшуюся дверь в палату проникает давешний Владимир Михайлович.

— Не спишь?! — жизнерадостно спрашивает он меня, излучая оптимизм и веру во всемирное выздоровление всего человечества — как себя чувствуешь? А тут к тебе пришли, навестить!

"То ли дурачок, то ли и на самом деле не въезжает в ситуацию, впрочем, какая мне разница..." — думаю я и отвечаю:

— Не сплю, хорошо, так пусть заходят... — как будто у меня есть вариант предложить следакам зайти этак через месячишко!

Довольный "зав Первой хирургией" гостеприимно распахивает дверь и... "ух, твою ж налево" в палату заходят ЧУРБАНОВ, РОМАНОВ, какой-то хмурый дядька в штатском, милицейский генерал и Ретлуев, с непонятным выражением лица и неуместными, в такой компании, капитанскими погонами. Следом протискиваются трое офицеров, каждый с парой стульев, но они не задерживаются и, оставив стулья, беззвучно исчезают за дверью.

Просторная палата сразу стала маленькой и забитой, от такого количества людей. "Заву", видимо, тоже разрешили присутствовать, и он скромненько замер возле двери. На передний план выдвинулся Чурбанов, он был в более скромном, чем утром, не парадном мундире, но все равно смотрелся импозантно, Галину Брежневу можно понять:

— Ну что, герой, как самочувствие?!

Ха, прогнозируемый вопрос, ну так, держи ответ!

— Раз дырка только в боку, а голова цела, то значит Вы успели меня поймать... по-крайней мере, это последнее, что я помню. Так что, чувствую себя значительно лучше, чем могло быть! Спасибо, Вам большое, дядя Юра! — делаю признательную морду.

Чурбанов такого не ожидал, сначала слегка смутился, потом засмеялся:

— Да, пожалуйста, "племянничек", голову твою совместно сберегли, теперь бок пусть выздоравливает! Вон Григорий Васильевич тебе свой реанимобиль отдал и в лучшую больницу города отправил, — он отступил в сторону, давая место около моей кровати Романову.

— Спасибо, Вам большое, Григорий Васильевич! Больница мне оказалась очень кстати...

Все опять засмеялись. Романов пододвинул один из стульев и сел рядом с кроватью:

— А чего это он — "дядя Юра", а я "Григорий Васильевич"?! — весело спросил Романов, с интересом рассматривая меня.

— Так с товарищем генералом мы уже обнимались, а с Вами, Григорий Васильевич, еще нет! — бодро отрапортовал я.

Все опять рассмеялись и стали рассаживаться. Ну, как "все"... Краем глаза я видел, что Ретлуев улыбается криво, а хмурый дядька в костюме, вообще почти никак не реагирует. Смеялись Чурбанов, Романов, незнакомый мне милицейский генерал и доктор.

Рассевшись, и еще немного поулыбавшись, гости перешли к делу:

— Витя, — начал Чурбанов — Григория Васильевича, ты знаешь, ну, кто его не знает — польстил он "главе города", Сергей Ефимович — прокурор города (ага, вот что это за хмурая рожа), Владимир Иванович — начальник городской милиции (милицейский генерал подмигнул и улыбнулся), ну, а своего тренера и своего врача ты и без моих представлений знаешь. Нам принесли твое заявление и сам понимаешь, что мы хотим узнать от тебя подробности. Расскажешь?

— Конечно, — я серьезно кивнул и всем своим видом выразил готовность.

Чурбанов откинулся на спинку стула:

— Тогда мы все тебя внимательно слушаем.

Я набрал воздуха в легкие и принялся излагать свою версию событий, которой был намерен держаться во что бы то ни стало. Я рассказал, как поехал покупать турник, а потом решил отправиться в музей, посмотреть макет железной дороги.

— С турником? — уточнил "хмуромордый" прокурор.

Усилием воли задавил резко возникшую неприязнь, "смущенно" улыбнулся и объяснил, что боялся "застрять" около железной дороги и опоздать, на обратном пути, в спортивный магазин. Вроде "прокатило". Второй раз прокурор подал голос, когда я рассказывал, что увидел подозрительного человека во дворе:

— А что тебя заставило свернуть во двор?

Опять изображаю смущение и невнятно мямлю, что "просто завернул посмотреть". Ответ, явно, никого не устраивает и прокурор, почуяв неладное, начинает "давить", мол зачем свернул и как тебя не заметил преступник. Я мямлю что-то невразумительное. Ответ у меня на этот вопрос готов еще с утра, когда я сочинял свою писанину, но пусть прокурор растеряет энтузиазм на "пустышке", легче будет вывернуться в серьезных вопросах.

Наконец, вмешивается Романов, кладет мне руку на плечо и проникновенно начинает объяснять, что я настоящий молодец, да что там молодец, просто герой и всем ребятам пример, что я всем им нравлюсь и т.п., короче, говори правду, тут все тебе желают добра. Хе!..

Изо всех сил стараясь покраснеть, выдавливаю, что свернул во двор по "малой нужде", потому что уже не мог терпеть. А преступник меня не увидел, потому что я не победно ссался посреди двора, собирая аплодисменты зрителей и поклонников, а забился в укромный угол и там тихонечко гадил — ну, смысл такой, слова, разумеется, пришлось выбирать другие.

Присутствующие, включая врача, кажется были готовы расхохотаться, вытянутому у меня "признанию", а прокурор чуть не сплюнул на пол! Хе!.. Внутренне я ржал.

Так потихоньку и добираемся до финальной схватки с маньяком. Тут, напавшее на меня дико неуместное веселье, рисует перед глазами схватку Шерлока Холмса с профессором Мариарти у Рейхенбахского водопада.

В итоге нападает новый приступ идиотского смеха, который я, уже в панике, давлю внутри себя, и от этого меня начинает заметно скрючивать и потряхивать. Но дуракам — счастье! Присутствующие понимают все неверно и вот уже доктор тянет мне стакан с водой и интересуется могу ли я продолжать беседу.

Я могу, но кивая внешне, внутренне формирую другой ответ: "нет, я утомился и хочу вздремнуть, подождите пару часиков в коридоре"! Сам виноват... в итоге мне под нос суют нашатырь. Резкая вонь прочищает мозги и до меня, наконец, доходит, что мое крайне опасное веселье, скорее всего, "отходняк" от наркоза. Осознав опасность, беру себя в руки.

Поэтому рассказ о моем поединке с маньяком удается без всяких дурацких хохм, периодически дрожащим голосом и довольно искренне. Я опять понимаю, что был совсем рядом со смертью... на волоске...

Когда я замолкаю, некоторое время стоит тишина.

— Значит, все-таки, ангелов нет — "ни к селу", задумчиво произносит главный городской милиционер.

Все недоуменно смотрят на генерала. Долго томить высокое начальство "непонятками" генерал Кокушкин не стал и, посмеиваясь, принялся рассказывать:

— Дело в том, товарищи, что у несостоявшейся, к счастью, жертвы преступника, есть крайне набожная бабка. Она настолько заморочила внучке голову своими религиозными бреднями, что когда мы расспрашивали девочку, что произошло, она нам заявила, что с неба спустился ангел со сверкающим мечом и поразил прислужника сатаны.

Все засмеялись. Я тоже подхихикивал, лежа на кровати, и стараясь не напрягать разболевшийся живот.

— Вот так все "чудеса" и случаются, — отсмеявшись, сказал Романов — прочем девочка ведь в шоке была, и не такое привидится.

— Где, кстати, твой меч, "ангел"? — поинтересовался, не без потуги на юмор, городской прокурор.

— Перекладина, за дверью в моей комнате стоит, а карабин и сумка под столом в ящике с игрушками.., — "смущаясь", пробубнил я.

Прокурор замялся после моего "пассажа" об игрушках, а затем поинтересовался:

— Ты ведь не будешь возражать, если мы заберем эти предметы и твои вещи... ну, те, которые в крови?..

Веселость в палате сразу притухла: "игрушки" и "вещи в крови" прозвучали невеселым диссонансом.

— Берите, конечно, я все понимаю, только... — я потупился.

— Что? Говори... — уже вполне дружелюбно подбодрил прокурор.

— Вы маму до смерти не напугайте, а то ведь я у нее один, трясется надо мной. Папа в Африке погиб — он у меня военным летчиком был. Вот, теперь живем вдвоем с мамой. Ей, как-то аккуратно сказать надо. Да, и меня, наверное, не отпустят сегодня домой...

Я поднял глаза. Вид у моих высоких гостей был слегка виноватый: маму, наверняка, никто не дал указание предупредить, про папу не могло не задеть, да и вообще, было видно, что относятся ко мне хорошо и жалеют.

— Чего вы на меня так смотрите? — надулся я — сам жив, девочка цела, преступник в тюрьме, вы все так же бы поступили.

— Врядли, — после небольшой паузы, задумчиво сказал начальник ГУВД Кокушкин — я бы от милиции убегать, наверное, не стал бы.

Секундное молчание и дружный хохот! Вот же веселая компания подобралась.. Ей богу!..

Ты не волнуйся, Витя — отсмеявшись, заверил Чурбанов — маму твою аккуратно предупредят, привезут сюда и вещи изымут максимально деликатно — произнося эту фразу, он, в основном, смотрел на Кокушкина. Тот понятливо кивнул.

После этого, как-то одновременно, все стали подниматься, завершая свой коллективный визит. Стулья были сдвинуты в стороны, дверь в палату, сразу же открылась и в проеме нарисовался один из офицеров сопровождения. Подслушивали они там, что ли... а может и подслушивали. Работа такая.

— Ну что, герой! — начал заключительную речь Романов — поправляйся скорее, набирайся сил. Все необходимое врачи для этого сделают, — он перевел взгляд на "зава отделением" и тот энергично закивал головой.

Чурбанов тоже придвинулся к кровати и, улыбаясь, сказал:

— Давай, чемпион, заканчивай свою школу и поступай Московскую школу милиции, моя рекомендация тебе обеспечена!

— Не переманивай перспективные кадры, Юрий Михайлович! — притворно нахмурился Романов.

— Ладно тебе, Григорий Васильевич, сочтемся, как-нибудь — засмеялся Чурбанов — одной ведь Родине служим!

Уже, осторожно потряся мне на прощание руку и, двинувшись было к выходу, замминистра остановился, полез в верхний наружный карман кителя, достал маленький белый прямоугольник и протянул мне:

— Вот держи, тут мой телефон указан... на всякий случай, ну и если в милицию надумаешь идти — он опять засмеялся.

Романов тоже пожал мне руку и, улыбаясь, потрепал по голове. Прокурор кивнул и... улыбнулся, совсем, как человек. Генерал Кокушкин повторил "романовский стиль" прощания, а Ретлуев молча подмигнул мне от дверей, где он и просидел всю встречу, вместе с доктором...

...Часа через полтора, все тот же Ретлуев, привел в палату маму. Ну, что сказать... Такое не забудешь!!! Вихрь вопросов, слезы, угрозы "посадить дома гаденыша на цепь", пожелания "чтобы на боксе, вообще, голову отбили", затюканный пристрастным допросом "зав отделением", выставленный из палаты Ретлуев, неосторожно открывший рот, о том "что все уже позади", ну и т.д.

Я был осмотрен с ног до головы, поскольку доктору медицинских наук доверия было немного, зацелован и облит слезами. Где-то через час, буря слегка улеглась, Ретлуеву разрешили вернуться в палату, а измученного "зава" отпустили домой. Но, естественно, только после того, как он лично привел, а палату дежурного врача и оставил номер своего домашнего телефона. Вместе с Ретлуевым в палату проник и Леха.

Затем я с полчаса демонстрировал искусство вранья и виртуозность выкручивания, под восхищенным взглядом Лехи и внимательным — Ретлуева. Версия, выданная маме, выглядела предельно безобидно: шел в музей, услышал крики из подъезда, засунул туда любопытный нос, увидел преступника и врезал ему по голове турником, а он, гад такой, падая поцарапал меня ножом.

— Мам, ты ведь представь, он даже не пытался меня ножом ударить, — я всем видом изображал возмущение — просто от удара по башке его развернуло и ножом он мне случайно поцарапал бок, поскольку уже был без сознания. Прокурор так прямо и сказал, что в нападении на меня преступника, к сожалению, будет не обвинить! Вон товарищ капитан с ним ругался, но прокурор настоял, что эта царапина — случайность.

"Товарищ капитан" изволили невозмутимо кивнуть и промолвили:

— Странная позиция прокуратуры, мы будем с ними спорить в суде.

Я чуть рот не открыл. "Ай, да Ретлуев!.."

Мама, подозрительно слушавшая мою "фэнтази", переключилась на "спятившего прокурора", а затем снова принялась за "чемпиона среди оболтусов". Снижение градуса с "гаденыша" до "оболтуса" позволило мне продолжить, что на соревнования я поперся, потому что у меня "только легкая царапина", а там случайно оторвался пластырь и поэтому "стало кровить" и это заметили.

И тут понеслось по новой, уже за "нелегальное" хождение на бокс! В общем вечер удался!..

* * *

26.05.78, пятница (мой 96-й день в СССР)

Из больницы меня выписали в пятницу, 19 мая. Перед этим крутили и просвечивали под кучей приборов и взяли все анализы, которые можно было взять! Каждый врач и каждая медсестра считали своим долгом погладить меня по голове и угостить чем-нибудь вкусным. Я всем улыбался и ни от чего вкусного не отказывался. Зачем? Ведь люди от всей души. Слухи по больнице о "раненом герое" распространились моментально, а визит первого секретаря обкома и замминистра МВД в палату к мальчишке, скрыть было, в принципе, нереально.

В больнице маме выписали больничный "по уходу за ребенком", мне хоть и исполнилось уже 14 лет, но, раз у меня была операция, то, оказывается, положено. Целыми днями мы играли с ней в карты, шахматы и домино. Со среды мне разрешили вставать, так что еще добавились и прогулки в огромном больничном парке.

Ежедневно приезжал Леха и, если не работал, то высиживал в палате и гулял с нами целый день. Дважды приезжал с фруктами Ретлуев, врал, что фрукты с родины, наверняка купил на рынке. Впрочем, у меня в палате и так можно было открывать фруктовый ларек, столько всего натащили дедушка и Леха. Да и больничная еда не страдала скудностью или однообразием.

По моим воспоминаниям "первого детства", в обычной больнице, где мне приходилось пару раз оказываться, такого разнообразия не было. Хотя тоже кормили прилично. Но "свердловка" своих пациентов питала вкусно, полезно и обильно!

Выздоравливал я очень быстро. С одной стороны уход был — лучше не придумаешь, с другой — рана, все-таки, не была тяжелой, теплая куртка сдержала лезвие и оно вошло в меня не слишком глубоко. Да и съеденные мною самостоятельно антибиотики пришлись, видимо, очень кстати. Никаких осложнений не наблюдалось.

Владимир Михайлович был очень доволен ходом лечения и, тоже частенько "зависал" в моей палате, поскольку у нас было весело! Часто проходили карточные турниры по игре в "дурака". Играли, в основном, "пара на пару". И если мы с мамой пару Ретлуев-Леха разделывали под "орех", то я с Лехой, в итоге, проиграли паре мама-Владимир Михайлович с общим счетом 13 : 22! Зато взяли реванш у пары мама-дедушка 25 : 17. Короче, лично мне в больнице было весело!

Мама тоже быстро успокоилась, поскольку видела меня более чем бодрым и постоянно слышала от Владимира Михайловича уверения, что я быстро иду на поправку и все анализы "ну просто космические"!

Поэтому в обед пятницы Владимир Михайлович, наконец, счел возможным меня выписать домой. Осложнений никаких не было, заражения удалось избежать, швы сняли в четверг, да и рана, если честно, была легкой, ничего важного задето не было.

Тепло распрощавшись с медицинским персоналом, пришедшим меня провожать, мы поехали домой на Лехином "москвиче".

Выходные предстояло провести дома, а с понедельника я готов был идти снова в школу, заканчивать учебный год. Хотя Владимир Михайлович и намекал, что может прописать мне домашний режим. Но торчать в четырех стенах совсем не хотелось, да и на улице была чудесная солнечная погода и днем температура поднималась под 20 градусов.

Так что я настоял на школе. Доктор не упирался, поскольку тоже считал меня уже вполне здоровым. Никто из высокого начальства меня в больнице больше не посещал, и я уже начал планировать, как не дать им про меня забыть.

* * *

Зря напрягался, не забыли...

В школе я стал равен эпическим героям Древней Эллады! О моем бое с "Писюнасом", а иначе его никто не называл, знали все. Причем гораздо лучше меня и с такими подробностями, что я почти "плакаль", когда их "слышаль". От смеха!

Тут были и спрятанное в перчатке, коварным "Писей", выдвигающееся лезвие, и мой живот, пробитый ударом его перчатки, и подсыпанная мне в воду отрава, от которой я умер после поединка. Лучшие в мире советские врачи, срочно вызванные Романовым из Кремлевской больницы потом, конечно, спасли героического меня.

Восторженный бред одноклассников был прерван только звонком на урок!

Про маньяка никто не сказал ни слова. Из чего я сделал вывод, что об этом мне надо тоже помалкивать.

В начале каждого урока я выслушивал от очередного учителя поздравление с выздоровлением и "чемпионством", делал приличествующую случаю физиономию и благодарил в ответ. К концу занятий, когда ажиотаж вокруг моей персоны, стал потихоньку спадать, посреди географии в класс ввалилась явно взволнованная завуч, Лилия Олеговна — высокая, толстенная и очень активная дама "за тридцать", и забрала меня с собой "к директору". Класс возбужденно загудел мне в спину. "Лилька" даже не обернулась сделать замечание!

В кабинете возбужденной директрисы находились пять(!) журналистов и два товарища "из обкома", как успела меня "ввести в курс", пока шли по коридору, запыхавшаяся завуч. Журналисты поздоровались и доброжелательно, но с нескрываемым любопытством принялись меня разглядывать.

Длинный стол в кабинете директора был заставлен чашками с чаем, в паре вазочек лежало какое-то печенье и стояла раскрытая коробка шоколадных конфет. Меня тоже усадили за этот стол и налили чаю.

Один из "обкомовских товарищей", тот, который был в сером костюме, сначала представил журналистов. По мере представления, директрисе становилось все больше не по себе, по крайней мере лицо у нее выражало именно это.

Представительный мужчина средних лет, в синем костюме, был собственным корреспондентом "Советской России", молодой парень в кожаной куртке и роговых очках спецкор ленинградской "Смены", рыженькая улыбчивая толстушка в розовой кофте из "Пионерской правды", молодая симпатичная девушка, в джинсах, со строгим выражением лица, представляла "Комсомольскую правду" и высокий худой мужчина с хриплым голосом и прокуренными усами был корреспондентом "Ленинградской правды". Крупнокалиберный набор "правд"! Мой размерчик... Хе!

Затем, уже второй "обкомовец", в черном костюме, произнес вступительную часть:

— Товарищи, вот он, тот самый Витя Селезнев, семиклассник этой школы, не испугавшийся вступить в схватку с вооруженным преступником. Преступника задержали, приехавшие по звонку Виктора, милиционеры. Сам Витя оказался ранен ножом, но от всех это скрыл и на следующий день победил на городских соревнованиях по боксу "Золотые перчатки". Ну... теперь он ваш — задавайте вопросы!

Обернувшись ко мне, "обкомовец" улыбнулся и пристально посмотрел в глаза. Я кивнул, понятно — не дурнее других.

Пока журналисты переглядываются, кто начнет первый, я краем глаза ловлю обалдевшие лица директора и завуча. Наконец, роли распределены и первым начинает представитель самого солидного издания — "Советской России". Солидно откашлявшись, и поправив узел галстука, он начал:

— Витя, а скажи пожалуйста, что тебя заставило вступить в схватку со взрослым и вооруженным преступником?

Все присутствующие в кабинете с явным интересом ждали моего ответа.

Я задумчиво почесал нос и пробурчал:

— Да, я и сам толком не знаю. Тоже потом об этом много думал. Как-то само получилось.

— Разве не было страшно? — встряла толстушка из "Пионерки".

Я засмеялся, под удивленные взгляды корреспондентов:

— Ну, вы ведь не напишите, что я разве только не описался от страха!

— Селезнев! — попыталась одернуть меня завуч.

— Ничего, ничего — остановил ее улыбнувшийся собкор "Совраски", остальные журналисты тоже заулыбались, впрочем, и "обкомовцы" отнеслись спокойно к моему выступлению.

— Так если было настолько страшно, то почему же ты не отступил? — снова влезла толстушка, не испугавшись строгого взгляда корреспондента "Советской России".

— Э... — закатив глаза, протянул я. Честно говоря, эта встреча с журналистами не стала для меня неожиданностью. Я надеялся на что-либо подобное. Просто я думал, что предупредят заранее, начнут инструктировать, произойдет это не так скоро и не в школе, а тут так все неформально, что ли... Хотя, похоже журналисты знают не все, как бы не сболтнуть лишнего, впрочем, лишнего сейчас и не напечатают, не то время.

— Я бы, конечно позвал кого-нибудь, но никого не было, так что пришлось самому...

— Как мы уже вам сообщали, преступник напал на девочку, хотел завладеть ключами от квартиры, чтобы ограбить ее, но тут и вмешался Виктор — вступил "обкомовец" в сером костюме.

"А меня заранее предупредить об этой версии было не досуг?" — удивился я про себя, но внешне ничем своего удивления не выдал.

— Так что же, все-таки, заставило тебя преодолеть страх и вступить в смертельно опасную и неравную схватку? — снова взял бразды беседы в свои руки собкор "Совраски".

— Так меня этому везде учили и дома, и в школе, и в книгах, и в пионерах: надо помогать слабым, надо бороться со злом, надо всегда прийти на помощь. Я и не представляю, как можно было поступить иначе. Что надо было убежать? А вы бы бросили девчонку без помощи? — задал уже я ему вопрос.

Журналист посмотрел на меня умным взглядом и сразу не ответил. Покрутил пальцами ручку с золотым пером и, наконец, негромко произнес:

— Я же взрослый, у меня было бы больше шансов.

— А я пока не взрослый, но убегать тоже не стал — глухо сказал я, упрямо наклонил голову и поиграл желваками "на публику".

Впечатлил. Весь дальнейший разговор протекал в атмосфере "дружбы и взаимопонимания". Журналисты сыпали вопросами уже без всякой очереди, перебивая друг друга. Их интересовало, буквально все: как учусь, чем увлекаюсь, какие книги читаю, почему стал заниматься боксом, как собираюсь провести лето и т.д.

Когда корреспонденты стали спрашивать про родителей "обкомовцы" заметно напряглись, но у меня хватило ума сказать, что папа погиб при катастрофе истребителя, рассказал про маму и плавно перешел на дедушку — ветерана Великой Отечественной. Вспомнил про случай из его боевой биографии.

Войну дедушка встретил в Главном морском штабе ВМФ и оттуда был направлен в Каспийскую флотилию, которая обеспечивала, жизненно необходимую фронту, перевозку нефти по Каспию. Служил он старпомом на корабле ПВО.

Однажды, во время очередного ожесточенного налета немцев, была прервана связь мостика с машинным отделением, и капитан приказал деду немедленно выяснить причину. Дед спустился в машинное, связь быстро восстановили, и он побежал обратно на мостик. Следует отметить, что бой все это время активно продолжался. Дед поднялся на мостик и увидел, что капитан по-прежнему на своем посту, стоит широко расставив ноги и крепко держится за леера, только... без головы. Очередью с "юнкерса" ее просто срезало.

— Я тогда спросил его: "А ты что?", а он мне отвечает: Что я? Встал рядом и все взял на себя. Это я крепко запомнил, тем более, что ничего больше дедушка никогда про войну не рассказывал.

Рассказ журналисты слушали внимательно, даже писать перестали. Помолчали отдавая дань великому прошедшему. Затем симпатичная корреспондентка "Комсомолки" робко задала свой, по-моему, первый вопрос:

— Витя, скажи, а у тебя есть увлечения кроме спорта? — лицо спокойное и нарочито строгое, наверное, так пытается компенсировать молодость, а румянец предательски выдает волнение.

"Симпатичная девочка", — подумал я — "я бы ей ух..., но с этим у меня пока эх...".

— Есть, Вера. Я пишу стихи, чаще всего песенные, музыку к которым сам же и пытаюсь сочинять — когда я ее назвал по имени, она и вовсе вся залилась краской. Господи, какое же время сейчас, как мы его не ценили и бездарно профукали... какие девушки — вся покраснела, от того, что я запомнил ее имя. И это еще журналистка! Мдя...

Пока Вера замолкла, тут же влезли, опять возбудившиеся, ее коллеги. Ну, как же... Боксер и стихи, чем не повод для удивления! Однажды у меня это уже сработало, с вашей братией... Естественно, среди прочего, сразу последовали просьбы что-нибудь прочитать или спеть. Поскольку к встрече я совершенно не готовился, то в памяти крутились только слова марша, которые я заучил для разговора с Лехой.

Заранее извинившись за отсутствие голоса и музыкального сопровождения (насчет голоса соврал, нормально у меня все с ним!) я, тихонько постукивая ладонями по краю стола, начал негромко петь:

Стоим мы на посту, повзводно и поротно,

Бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит.

Мы — армия страны, мы — армия народа,

Великий подвиг наш история хранит!

Опять перестали писать, внимательно слушают. "Обкомовцы", услышав такие верные, в идеологическом смысле слова, улыбаются, как братья-близнецы.

А я уже громче и ритмичнее выстукиваю припев:

Не зря в судьбе алеет знамя!

Не зря на нас надеется страна, (па-па-па-па — изображаю духовые)

Священные слова "Москва за нами!"

Мы помним со времён Бородина.

Песню исполняю до конца. Как только замолкаю, все находящиеся в кабинете, включая обоих "обкомовцев", директора и завуча начинают искренне хлопать и улыбаться!

Следующие минут пятнадцать изображаем диктант в школе, я диктую слова, а корреспонденты их прилежно записывают. Скромно сообщаю, что мечтал бы, чтобы этот марш исполнил хор Александрова, а потом еще скромнее добавляю:

— Во время парада на Красной площади! — все смеются, а тот "обкомовец", который в сером костюме говорит:

— С таким маршем не зазорно и по Красной площади пройти.

Журналисты согласно кивают.

Марш, после рассказа про деда-ветерана прозвучал очень органично, и еще поэтому имел такой успех, но тут опять рискнула с вопросом увлекшаяся Вера:

— А еще на какие-нибудь темы у тебя есть песни? — журналюги опять с интересом уставились на меня.

"Чтоб тебя, дура неугомонная!" — ругнулся я на симпатягу, мысленно разумеется, а сам задумался, затем, также мысленно, заржал и уже вслух, старательно копируя губинские интонации пропел:

Вера, еще вчера мы были вдвоем,

Еще вчера мы знали о том,

Как трудно будет нам с тобой расстаться, Вера

И новой встречи ждать день за днем.

Вера, когда теперь увидимся вновь?

Кто знает, может это любовь?

А я еще не смог сказать о самом главном,

Тебе всего лишь несколько слов!

Веселый смех окружающих и расползающийся Верин румянец были наградой за мой прикол. Собственно, ничего особо удивительного в удачной шутке не было. Еще несколько дней назад я стал формировать в айфоне "папку" с песнями, с которыми смог бы "прославиться", а губинская вещь была напевна, слезлива и идеологически нейтральна. Поэтому я не только внес ее в "папку", но и, естественно, пару раз прослушал, через наушники, ну и память не подвела.

— А какое имя стояло в песне изначально? — отсмеявшись, спросил усач из "Ленинградской правды".

— Какое бы не стояло, теперь в этой песне всегда будет стоять имя "Вера" — галантно и напыщенно ответил я и изобразил поклон в сторону смущенно алеющей Веры. Ну, как смог — сидя то!

Все опять посмеялись. Решив "ковать пока...", я продолжил развивать успех:

— А еще у меня есть песня для нашей ленинградской певицы Людмилы Сенчиной, думаю она будет не хуже "Золушки"!

"Акулы пера" сразу же захотели послушать и эту песню, но тут я был уже непреклонен, сказав, что будет справедливо, если эту песню первой услышит сама певица. Совершенно неожиданно меня поддержал "серый обкомовец" и тему песен закрыли.

Поговорили еще с полчаса, журналисты хотели узнать, куда я собираюсь поступать после школы, хочу ли стать олимпийским чемпионом или поэтом и композитором, не планирую ли пойти в милицию и ловить преступников?

Отделывался, как мог: спортом занимаюсь для себя, песни мои еще никто не спел, а в школе еще три года учиться. Что касается милиции, то подумываю, поскольку не должны преступники и убийцы мешать честным людям и вообще быть. Короче, преступник должен сидеть в тюрьме, и точка!

Вскоре наша встреча подошла к концу. Но мои испытания на этом не закончились. Во дворе школы корреспондентов ждали "РАФик" и черная "Волга", а вместе с водителями там курил еще и фотокорреспондент. Поэтому мне пришлось еще некоторое время ему попозировать с разным выражением лица и в разных позах! Впрочем, "взрослый Я" хорошо понимал, что фотокору нужно, поэтому справились быстро.

Расстались очень дружелюбно, собственно, как и общались.

Трам-пам-пам!!! А Верочка дала мне свой телефон и попросила "как-нибудь продиктовать слова песни, ну... той... с моим именем"!

Я восторженно заорал "асссса" и пустился танцевать лезгинку по школьному двору, зажав в зубах кЫнжал. Мысленно, конечно!

На том и расстались...

* * *

Встреча с журналистами происходила в понедельник, а уже в четверг в "Советской России" на второй странице был напечатан материал под заголовком: "И все взял на себя".

В пафосной, но добротно написанной статье, рассказывалось об "обычном 14-летнем ленинградском пионере", жизненный путь которого, однажды пересекся со "звериной тропой вооруженного рецидивиста". Произошло это на лестничной площадке жилого дома, где уголовник "уже подстерег свою очередную жертву". Школьнику было страшно, он с радостью бы позвал кого-нибудь на помощь, но рядом никого не было. Только "он, вооруженный уголовник и лежащая без сознания 12-летняя девочка". Можно было убежать, но как оставить беспомощную девочку? И тогда, "как в далеком 41-ом его дед" (тут следовало описание военной истории с дедом), мальчик "все взял на себя". Он вступил в отчаянную схватку с преступником, которому "нечего было терять". В результате преступник был обезврежен и затем арестован сотрудниками милиции. А у школьника, на следующий день, был финал городских спортивных соревнований "Золотые перчатки" и, "опасаясь его пропустить, он никому не сказал, что в схватке был ранен ножом". Мальчик выиграл финальный бой и, только после этого, на глазах у всего зала "упал на победный для него ринг, от кровопотери из открывшейся раны". Врачи спасли героя. Как сказал заместитель министра МВД генерал-лейтенант Ю.М.Чурбанов, оценивая происшедшее: "Витя Селезнев выиграл не турнир "Золотые перчатки", он выиграл "золотое сердце", которое в нем воспитали Родина, родители и примеры наших дедов — героев войны. Такие же мальчишки сокрушили, в свое время, немецкого зверя, восстановили и сделали несокрушимой нашу Родину, а сейчас строят БАМ, учатся, живут и работают по совести". А в обычной жизни Витя Селезнев заканчивает седьмой класс, почти отличник, а кроме спорта пишет замечательные песни. И не даром в одной из них, посвященной Советской Армии, есть такие слова: "Не зря на нас надеется страна!" Да, пока у нас есть миллионы таких ребят, как Витя Селезнев, и стране, и армии есть на кого опереться и на кого надеяться."

Статью венчала моя немаленькая фотография: немного откинутая назад голова и белозубая улыбка. Я к мужикам, во всех своих жизнях, был равнодушен, но этот парень с газетной страницы был реально "красавчеГГ"!

В пятницу статьи о герое-школьнике вышли и в четырех других газетах.

В "Комсомольской правде" статья "Я не знаю, как можно было поступить иначе!" занимала полстраницы! Очаровашка Верочка развернулась вовсю, тут были и "мрачный блеск лезвия", и "взывающие о помощи глаза девочки", и "кровавая схватка с потерявшим человеческий облик нелюдем", и "герой на ринге и в жизни", и много еще таких же ярких образов. Признаюсь, когда я читал, я искренне восхищался собой! Из "моего" марша были напечатаны первый куплет и припев, рядом с большой фотографией, где романтичный я, с мечтательной улыбкой стою, прислонясь к березке.

Молодежная "Смена" кроме основной истории, вставила слова моей директрисы о том, что о происшедшем, все в школе узнали только от милиции и журналистов, о том какой я хороший, скромный и как мною они все гордятся. Так же "сменовцы" вставили комментарий какого-то известного ленинградского боксера, что бой с ножевой раной, сродни моему второму подвигу, и что именно из таких парней вырастают несгибаемые чемпионы, которыми гордится наша страна. Так же неизменным атрибутом была моя фотография с чертовски обаятельной улыбкой.

"Ленинградская правда" дополнила статью с суховатым, на мой вкус, перечнем фактов, упоминанием о моем деде-ветеране. Так же была изложена, рассказанная мною военная история на Каспии. В тексте говорилось, что мой папа военный летчик и делался вывод, что нынешние внуки достойны подвигов своих дедов и мужества отцов. Про бокс не было вообще ни слова. В общем, получилась бы посредственная статейка, если бы не сама причина ее написания. Фотка была под стать статье — моя моська с пионерским галстуком, обрезанная как на документ. Короче, усач был бездарен.

"Пионерская правда" и та показалась интереснее! Толстушка, сдерживаемая спецификой своего издания, восторженно написала про пионера, отличника и спортсмена, который пишет стихи и песни, а недавно еще и задержал вооруженного преступника. Тут текст марша был напечатан полностью, заодно и фотка, где хохочущий я, скатываюсь по перилам школьного крыльца.

Я, конечно, постарался позируя, но следует отдать должное фотокору — профессионал. Пацан на фотках просто не мог не нравиться!

* * *

И опять я подивился скорости развития событий. "Совраска" выпустила материал всего через два дня после интервью. Удивительная оперативность!

В четверг, о вышедшей статье, мне сказала директор школы. Вызвала в кабинет, показала "Советскую Россию" и пожала руку, проникновенно глядя в глаза. Из приемной директрисы я набрал Леху и попросил его купить газет двадцать, на память! В пятницу, в школу уже не пошел. Не рискнул и правильно сделал, в пятницу со статьями вышли остальные четыре газеты...

Мама, одновременно смущенная, напуганная и польщенная, содержанием уже первой газетной публикацией, легко пошла мне на встречу и в пятницу утром позвонила директрисе за разрешением, в этом учебном году, в школе мне больше не появляться. Та сразу согласилась и, видимо, сама была только рада такому повороту дела.

Таким образом, летние каникулы, для меня, наступили утром 26 мая! Когда мама ушла на работу, я попробовал снова забраться в кровать, но взрослая привычка — "досыпать", в моей новой ипостаси не работала. Поэтому, через 10 минут бессмысленного и безнадежного валяния, я бодро потопал делать зарядку, лишь слегка оберегая, почти не беспокоящий меня бок.

В начале десятого позвонил Лехе, тот был выходным и, также, как и я, маялся бездельем. Обрадованный моей сопливой компанией, он уже через полчаса с аппетитом завтракал моим обедом!

Затем мы собрались поехать в Гавань, проведать нашу недвижимость, но в этот момент затрезвонил телефон. Взволнованная мама сообщила, что в сегодняшних газетах про меня появились новые статьи и гордо добавила, что сейчас их читают во всех отделах ее НИИ и мне следует резво отправляться в ближайший киоск "Союзпечати", пока не раскупили последние экземпляры. Выслушав заверения, что она меня любит и целует, я пообещал незамедлительно отправиться на газетный шопинг!

Следующий телефонный звонок застал нас уже у открытой входной двери. Протиснувшись между Лехой и косяком, я вернулся к телефону и, уверенный, что это снова мама, буркнул в трубку:

— Смольный...

Озадаченная тишина в трубке, показала, что мои предположения были ошибочны.

— Шучу. Алло...

Молодой и крайне приятный женский голос произнес:

— Здравствуйте, а можно попросить Виктора.

— Верочка, душа моя, я Вам стихи посвящаю, а Вы меня так официально — "Виктора", Вы бы меня еще Виктором Станиславовичем назвали или вообще товарищем Селезневым! — дурашливо загнусавил я в трубку, обрадованный до одурения, её звонку.

— ...

— Так. Опять мимо. Что-то мне сегодня в "угадайку" не везет... Алло, здравствуйте! Это Виктор, с кем имею честь? — я был слегка растерян.

— Здравствуй, Виктор. Меня звать Людмила... э... Петровна. Сенчина. Хотела с тобой э... поговорить...

— О! Людмила Петровна, здравствуйте! Извините, перепутал Вас с одной... знакомой, — я принялся любезно распинаться в трубку и, одновременно, делал знаки Лехе вернуться в квартиру. Решив взять инициативу в разговоре в свои руки, сразу перешел к делу:

— Как хорошо, что Вы позвонили, я написал песню для женского голоса и рискну предположить, что лучше Вас ее никто не исполнит!

— Э... я, собственно, поэтому и позвонила... знакомый журналист рассказал мне, что ты говорил о песне... — певица, явно, с трудом подбирала слова.

Тут до меня дошло, что не видя перед собой собеседника, я забылся и стал общаться в своей "взрослой" манере, что привело Сенчину в очевидное замешательство. Кстати.. "знакомый журналист" ей и мой домашний номер любезно дал? Хе!

— Да, есть песня! Как мы могли бы встретиться, чтобы я Вам ее показал? — я был последовательно наступателен!

— Встретиться... А она уже записана? — растерялась "Людмила Петровна".

— Нет, зато полностью готовы слова и придумана мелодия! Я напою, как сумею, а ноты подобрать труда не составит, — я излучал уверенность и деловитость.

— Ну, хорошо... А когда мы можем встретиться? — неуверенно задала она вопрос.

— Я могу подъехать через час, в любое удобное Вам место.

— Хорошо, — ее голос стал звучать поувереннее — приезжай к нам в оркестр, на 13 линию Васильевского острова, дом номер 18 и спроси на проходной меня, тебя проводят.

— Договорились. Через час буду! До свидания. — я положил трубку.

— Ну?! — истомившийся ожиданием Леха, жаждал новостей.

— Сенчина. Ждет нас через час на Васильевском, 13-я линия. Поехали к тебе — переоденемся, потом погнали в Гавань, у меня там слова песни в тетрадке. А потом на тринадцатую линию.

Офигевший от такой новости, Леха осмотрел свою "рабочую" рубашку и спорить с очевидным не стал...

Через двадцать минут, модные, причесанные и с солнцезащитными очками на носах, мы уже ехали в Гавань. Я впервые одел "на выход" свой джинсовый костюм и не мог не признать, вглядываясь в зеркало старого трильяжа Лехиной тетки, что "красота — страшная сила"! Так же, я "ограбил" киоск "Союзпечати", купив у изумленной продавщицы, все оставшиеся номера "Комсомолки", "Ленинградки", "Сменки" и "Пионерки" и, по пути в Гавань, зачитывал хмыкающему Лехе статьи о себе любимом.

На пирсе, обрадованный гостям Митрич, оживленно рассказывал, солидно кивающему головой Лехе, последние новости. А "талантливый" я, сидя на втором — жилом этаже, нашего ангара, торопливо передирал с айфона в школьную тетрадь, "свою" будущую нетленку.

Заодно скоренько просмотрел три сайта с биографией Сенчиной. Из чего извлек, информацию, что сейчас Сенчина работает солисткой в Ленинградском концертном оркестре, которым руководит Анатолий Бивис. Тот самый, который буквально заставил Сенчину спеть "детскую" песню про Золушку, с которой она, в итоге, и прославилась. Впервые она ее спела в 1970 году, а в 1974 за нее же получила приз в Братиславе. Из оригинального, в ее репертуаре был такой же детский — "Лесной олень" и шикарный романс из кинофильма "Дни Турбиных". Зная на перед, можно сказать, что больше ничего хитового в ее жизни не будет. Но сейчас Сенчина очень популярна, молода и красива. Только ведь меня, по сути, интересует не она, а только один, ее самый главный, поклонник. Из этого и будем исходить...

Ровно в 11 часов мы стояли на проходной в доме, где располагался Ленинградский концертный оркестр, а бабушка-вахтерша набирала диск телефона, косясь на могучую фигуру Лехи.

Пришедшая за нами, какая-то бесцветная девица в нелепом черном берете, минут пять молча водила нашу парочку по длинным и темным коридорам и, наконец, привела в небольшой пустой зальчик с черным роялем и тремя рядами обшарпанных сидений.

Так же, не проронив не звука, показала нам на сидения и ушла.

— Гостеприимно, — с прорезавшимся юмором, прокомментировал Леха.

— За бутылкой пошла, — поддержал я почин.

— Какой бутылкой? — затупил "большой брат".

— Ну, нас же с ней трое, грех не "сообразить"!

— Одна бутылка ситуацию не спасет, — философски оценил шансы девицы Алексей.

Мы вяло посмеялись.

Минут через десять ожидания, дверь зала распахивается, пропуская целеустремленно шагающего невысокого человечка в мятых коричневых брюках и вытянутой черной кофте. Его очки, в черной оправе с толстыми линзами, воинственно поблескивают, а редкие волосы, зачесанные на лысую макушку, завершают облик потрепанного, но не растерявшего задор бойцового петуха:

— Здравствуйте, юноша, так это вы у нас поэт и композитор? — слегка картавя, интересуется "петух", одновременно, кивая Лехе.

— Здравствуй, Виктор! — раздается мелодичный голосок от дверей — извини, что заставили ждать, у нас была репетиция, — в зал входит Сенчина. Стройная, но женственная фигурка, обтягивающие модные джинсы и распущенные волосы. Прям, картинка... Понимаю Григория Васильевича!

— Здравствуйте! Ну, право слово, какое ожидание? — выпендриваюсь я — позвольте представить, это Алексей — мой друг.

Большая фигура нависает над Сенчиной, бубнит "оченьприятноалексей" и... склоняясь, целует ей руку. Сенчина улыбается.

Поворачиваюсь к "петуху":

— Здравствуйте, Анатолий Самуилович. Да, это я — поэт и композитор. Надеюсь, скоро — очень известный поэт и композитор, возможно, с вашей помощью.

— Откуда вы меня знаете? — слегка обескуражено интересуется руководитель оркестра.

— Вы известный человек, — нейтрально отвечаю я. Не объяснять же человеку, что его фото просто было на сайте про Сенчину и попалось мне на глаза.

— Что ж, — берет себя в руки Бивис — прошу к роялю, мы готовы вас слушать.

Он проходит к первому ряду кресел, садится сам и делает приглашающий жест Сенчиной.

Я подхожу к нему и сажусь рядом, через кресло:

— Дело в том, уважаемый Анатолий Самуилович, что я недостаточно хорошо владею инструментом. Поэтому мелодию могу либо просто напеть, либо кто-то сумеет исполнить мелодию с голоса.

Бивис, недоумевающе смотрит на меня и неверяще переспрашивает:

— Вы не умеете играть на рояле? Так как же вы хотите сочинять музыку?

Я стал слегка раздражаться. Тем более, что он был прав и это задевало мое самолюбие:

— Видите ли, Анатолий Самуилович, — спокойно начал я — в мире много людей, кто умеет играть на различных музыкальных инструментах и единицы тех, кто может сочинить хорошую мелодию. Я — могу, мне этого настолько достаточно, что я даже не планирую учиться играть на чем бы то ни было.

Бивис молча смотрел на меня. Видимо, поражался степени моего самоуверенного невежества. Про себя, поскольку, все-таки, молчал.

— Может мы тогда послушаем песню? — неуверенно предложила занервничавшая Сенчина, прерывая затянувшуюся неловкую паузу.

— Извольте, — кивнул Бивис и откинулся на спинку кресла, всем видом изображая, что он просто теряет время, в такой ситуации.

Беру себя в руки, пока не время демонстрировать эмоции, и начинаю:

— Песню я написал, как бы по мотивам "Золушки" и "Лесного оленя", специально под Сенчину — я пытаюсь улыбнуться в сторону певицы, она так же натужно улыбается в ответ.

— Исполнение идет от имени девушки-девочки, она поет про маленькую волшебную страну, где царит добро, сбываются мечты и где обитают все узнаваемые образы из детских сказок (цитирую по памяти с одного из прочитанных сегодня сайтов). Песню я так и назвал — "Маленькая страна".

И уже обращаясь непосредственно к Сенчиной, сказал:

— За голос не обессудьте, мысленно подставляйте свой, а найти музыканта, который положит мелодию на ноты, я смогу без проблем — не без яда, заканчиваю я. Бивис невозмутимо изображает Будду.

Расскрываю тетрадь со своими торопливыми каракулями, откашливаюсь и негромко начинаю петь:

Есть за горами-и, за-а лесами маленькая страна-а,

Там звери с добрыми-и глазами,

Там жизнь любви полна-а,

Там чудо-озеро-о искрится, там зла и горя не-ет,

Там во дворце живе-ет жар-птица,

И людям дарит свет! (пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Кто-о мне расскажет, кто-о подска-ажет,,

Где она, где она-а? ( пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Та-ам, где душе светло-о и-и ясно,

Та-ам, где всегда весна-а!

Бивис стремительно вскакивает с кресла и устремляется к роялю. Весь второй куплет он на ходу подбирает ноты под мой голос. Сенчина пересаживается на соседнее кресло и напряженно вслушивается. Припев я исполняю уже дуэтом с ней, под полноценный аккомпанемент.

Как она не старается, но разобрать мои каракули в тетради не может, поэтому третий куплет я тоже исполняю в одиночестве, а припев в одиночку поет уже она.

Последняя нота стихает и Бивис, стремительно поворачиваясь ко мне от рояля, задает вопрос:

— Вы, молодой человек, эту песню точно написали сами?

— Вот видите, Анатолий Самуилович, — с предельной наглостью отвечаю я — первый попавшийся музыкант сумел подобрать ноты, а вы переживали.

— Вам не кажется, что вы хамите, молодой человек? — Бивис зло щурит глаза.

— Это мне говорит человек, который только что предположил, что песню я у кого-то украл? Или это говорит человек, который десять минут назад всячески давал мне понять, что я необразованное ничтожество, раз не умею играть на рояле? — второй вопрос я произношу по-итальянски и, видя, что Бивис не понимает, повторяю его на безукоризненном английском. Этот язык он, явно, понял.

Бивис смущен. Сенчина растеряно хлопает глазами, переводя глаза с него на меня. Я встаю:

— Что ж, раз наше общение начинается со взаимных претензий и явного непонимания, я позволю себе откланяться. Всего вам доброго, — я иду к двери, за спиной бухают Лехины шаги.

Выходим и, за закрывшейся дверью, слышу отчаянный фальцет Бивиса:

— Люда, верни его!..

* * *

...Люда "вернула".

Я дал себя уговорить не обижаться и больше выпендриваться не стал. Зачем? И так хватил лишку с итальянским, но уж больно Бивис выбесил.

С третьего по пятый класс я занимался с учителями фортепиано, на дому. За три года их сменилось четверо, но ни один так и не сумел привить мне интерес к инструменту.

Поначалу я, действительно, хотел научиться играть на пианино, а затем занятия превратились в отбывание тяжкой повинности, под давлением мамы. В квартире у нас стоял отличный немецкий инструмент "Perzina" 19 века, но ничего не помогало.

К концу пятого класса мама, наконец, потеряла последнюю надежду сделать из меня пианиста и перестала мучать этим нас обоих и бесполезно спонсировать репетиторов.

В результате, я всю жизнь мог неплохо сыграть "К Элизе" и "Крылатые качели", но это был мой потолок.

Потом, став взрослым, я иногда жалел, что так и не научился играть на пианино, но и только. А вот сегодня слова и реакция Бивиса задели, не по-детски. И поскольку, я не смог придумать другого способа его "уделать", то применил "итальянский вариант", т.к. справедливо предполагал, что английский, талантливый еврей, скорее всего, знает. И ведь уел! Хе...

После моей "демонстрации" дальнейшее общение прошло, до приторности, вежливо. Мы все делали вид, что до этого ничего не случилось и обсуждали чисто технические вопросы дальнейшего сотрудничества. Бивиса интересовало зарегистрировал ли я текст в ВААПе, исполнялись ли ранее мои песни, есть ли у меня перед кем-нибудь какие-то обязательства и, наконец, есть ли еще песни "для Сенчиной"?

Я, соответственно, отвечал, что песню зарегистрирую, а если он поможет это сделать правильно, то буду признателен. Раньше мои песни не исполнялись, но теперь будут исполняться часто. Обязательства у меня есть только перед мамой и Родиной. Для Сенчиной я написал только одну песню, но жизнь завтра не заканчивается и все возможно...

Почти каждый мой ответ его чем-то не устраивал, возможно тоном, может содержанием или тем, что я держался на равных, но Бивис мужественно давил в себе раздражение и продолжал общаться весьма любезно.

Остановились мы на том, что я регистрирую песню в ВААПе, а Бивис мне помогает. Стихи будут мои, а в музыке мы будем соавторы. Сенчина вместе с оркестром разучивает песню и включает в свой репертуар.

Демонстративно дружелюбно распрощавшись с Сенчиной и Бивисом, мы с Лехой направились восвояси.

— Ты чего с ним воевать стал? — уже в машине поинтересовался Леха.

— Сейчас на место не поставишь, потом всю дорогу на шее сидеть будет, — раздраженно буркнул я. Результаты общения с парой Сенчина-Бивис можно было признать успешными только частично. Песню Сенчина петь будет, как и планировалось, а вот союзником пока похоже не станет — смотрит в рот Бивису. А могло получиться красиво! Сенчина стране поет мои песни, а в уши Романова, какой я хороший и талантливый. Ну, или хотя бы создает у того благожелательное отношение к моей персоне. А Бивис перекладывает мое музыкальное мычание на ноты и его оркестр давит конкурента, в лице оркестра Поля Мориа!

Но не получилось и не получится — чувствую. И то, как лихо он записал себя в соавторы "моей" музыки меня тоже сильно покоробило. Не то что жалко, тем более он и, правда, шустро подобрал мелодию, но некрасиво у ребенка кусок мороженого отбирать. А еще и свой итальянский засветил впустую, дебил тщеславный.

Этими соображениями, ну кроме итальянского, я и поделился с Лехой.

— Тебе жалко, что его фамилия будет перед песней стоять? — удивился Леха — твоя же тоже там будет, а в словах так ты, вообще, один.

— Причем тут фамилия? — я постарался сдержать раздражение — это деньги. Он будет зарабатывать на моей песне на концертах и гастролях, так еще и в авторские влез, крохобор.

— У тебя же много денег, ты сказал? — Леха, не отвлекаясь от дороги, бросил на меня быстрый взглял.

— Деньги, Леша, есть. Но они как лакмусовая бумага, сразу поведение человека высвечивают. Ты услышал про деньги и тебя волновало только одно, чтобы они не были криминальными. А он даже раздражение свое и неприязнь прятал, только бы их заработать и еще у ребенка отжать кусок.

— Вить, сколько тебе лет? — спокойно спросил Леха.

— Четырнадцать, — "на автомате" ответил я — ты же знаешь, с чего такой вопрос? — спохватился я, сообразив про необычность вопроса.

— А рассуждаешь, как будто и всю правду знаешь, и всеми деньгами владеешь, — не отрывая глаз от дороги, так же спокойно сказал Леха.

Неожиданная догадка пронзила меня насквозь и сердце учащенно забухало. Я молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше.

— Может и знаю, может и владею, — слышу свой голос, как бы со стороны.

— А мне ты тогда про деньги зачем рассказал? Я может тоже захотел бы "отжать", как ты говоришь. Не опасно разве? — голос Лехи звучал размерено. Большие руки спокойно лежали на руле, машину он вел совершенно спокойно, но мне уже все стало ясно.

— Опасно, конечно. Но ты человек другой, иначе бы не рассказал.

— Другой? — Леха криво ухмыльнулся и остановился на светофоре — а если б ты ошибся?

— А если бы ошибся, то просто застрелил бы, — стараясь сымитировать Лехино спокойствие, ответил я.

Мы плавно тронулись со светофора. Леха молчал.

— Ну, а что еще оставалось бы делать? Ты здоровый, мне было бы не справиться, так что если бы оказался подлецом, то... — я замолчал.

— Ну, я так и думал. Спасибо, что не соврал, — неожиданно сказал Леха.

— Залез? — нейтрально спросил я.

— Залез, — кивнул Леха — я же слесарь, что я верстак не отрою что ли?..

— Поехали в магазин, возьмем пожрать и в Гавань, поговорить надо.

— Да, поехали — покладисто согласился Леха — и пожрать и поговорить надо.

Мы припарковались у первого попавшегося "Универсама" и прикупили кусок "Докторской", плавленные и глазированные сырки, три бутылки "Байкала", хлеб, кабачковую икру, бычки в томате и, по моей просьбе, бутылку "КВ" за четыре восемьдесят. Хотел еще взять жвачку, но ее не было, поэтому взяли банку растворимого кофе и коробку шоколадных конфет "Садко".

Про жвачку я вспомнил, чтобы зажевать запах алкоголя, поскольку намеревался сегодня выпить. Эта же логическая цепочка привела меня к необходимости позвонить маме и доложиться о моем бытие.

Стрельнул у Лехи "двушку" и поперся в таксофон, благо он стоял в двух шагах от входа в "Универсам".

В мамином отделе телефон стоял на столе у начальника, поэтому он обычно трубку и брал.

Приученный мамой, я всегда выпаливал одно и то же "здравствуйтебудьтелюбезныпопроситепожалуйсталюдмилуивановну" и частенько приглушенно слышал в трубке зов начальника:

— Людмила, твой "Пулемет" звонит!

Однако в этот раз все пошло иначе.

— Здравствуй, Витя! Это Владимир Алексеевич, коллега твоей мамы.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — осторожно отвечаю — я знаю, Вы начальник моей мамы. А что случилось?

— Да что ты, ничего совершенно не случилось! Я просто хотел поинтересоваться, как твое здоровье? Мы тут все прочитали в газетах, что произошло и очень тобой гордимся! Твоя мама воспитала очень достойного сына! Ты большущий молодец и настоящий гражданин нашей Великой Родины!

По голосу было слышно, что взрослый мужик реально взволнован и говорит абсолютно серьезно. Из маминых разговоров, по телефону с подругами, я знал, что у начальника есть двое сыновей, и они оба офицеры, поэтому ответил так:

— Владимир Александрович, я уверен, что если бы на моем месте оказались Вы или Ваши сыновья, то вы все поступили точно так же.

Офицер, а он, как и все начальники в военном НИИ был военнослужащим, растерянно примолк, а затем промямлил то, что мне уже говорил собкор "Советской России":

— Ну, мы то уже взрослые...

— Взрослых рядом не было, пришлось самому...

— Вот я и говорю, — окреп голос начальника — ты большущий молодец и мы все тобой гордимся! Давай поправляйся окончательно! Сейчас позову маму...

Мама сразу взяла трубку, видимо, уже стояла рядом. Я доложился, что газеты все купил и сейчас встретился с Лешей.

К Лехе мама благоволила, тем более, что однажды в больнице, он в сердцах пожалел, что не оказался рядом со мной "в том подъезде". Сказано это было себе под нос в присутствии мамы и дедушки, мы тогда в таком составе играли в карты. Как я понимаю, ни у кого тогда не возникло сомнений, что маньяк эту встречу не пережил бы.

Довольная, что я не просто шляюсь по улице, а нахожусь рядом с тем, кто меня может защитить, "если что", мама сообщила, что ей на работу уже три раза звонил Ретлуев и просил меня позвонить ему в отделение.

— Там тебя кто-то ждет у него, кажется, корреспонденты, — предположила мама — записывай телефон.

Следующая Лехина "двушка"ушла на звонок Ретлуеву. Тот был "на взводе" и краток:

— Где гуляешь? Приходи срочно ко мне на работу! Адрес знаешь?

— А чего случилось-то, Ильяс Муталимович? — попробовал я разведать обстановку.

— Придешь-узнаешь, через сколько тебя ждать?

— Минут через тридцать, — прикинул я.

— Постарайся побыстрее, назовешь дежурному на первом этаже свою фамилию. Все, поторопись! — Ретлуев повесил трубку.

На ходу пересказал разговор Лехе, и мы рванули к нему домой — переодеваться!

Вернув себе "чисто советский вид", еще через десять минут, я сообщал дежурному лейтенанту свою фамилию.

Быстро появился Ретлуев и потащил меня в "застенки кровавой гэбни". Хе!.. Единственное, что он сказал, что там меня уже больше часа дожидаются "товарищи из обкома и ГУВД".

Через минуту я уже был в кабинете начальника РУВД полковника Займишина Федора Яковлевича, как он сам представился, а кроме него там был незнакомый мне милицейский подполковник и хорошо мне знакомый "обкомовец в сером", тот самый, что привозил корреспондентов в школу. Звали его Виктор Михайлович — тезка, потому и запомнил с первого раза.

Этот Виктор Михайлович меня и огорошил:

— Виктор, Указом Президиума Верховного Совета СССР за проявленные храбрость и самоотверженность при задержании опасного преступника ты награжден государственной наградой — медалью " За отличную службу по охране общественного порядка". Указ четыре дня назад подписан товарищем Брежневым. В понедельник, в Кремле состоится награждение. Надо ехать.

Бля... Что еще тут скажешь... Занавес.

29.05.78, понедельник (мой 99-й день в СССР)

Смешно! Пока мы шли по коридорам, на нашу странную компанию оглядывались все встречные. Точнее странным в компании был только я, ведь по коридорам Кремля замминистра МВД сопровождали трое жалких подполковников и аж целый школьник! Хе...

Один из подполковников, Николай Константинович, сегодня утром в 7:55 встретил нас на перроне Ленинградского вокзала — фирменная "Красная стрела" не опоздала ни на минуту. "Нас" это меня, маму и "обкомовского" Виктора Михайловича. Ехали мы в одном купе. Виктор Михайлович Жулебин оказался помощником Романова и вез шефу, какие-то документы к заседанию Политбюро. Сам Григорий Васильевич был уже в столице.

— Обычно в Москву я летаю, — рассказывал Жулебин — но поезда люблю, вот и решил воспользоваться оказией и проехаться с Вами.

Посидели очень душевно, мама, по чисто советской традиции, взяла в дорогу еды — очень пригодилось... Виктор Михайлович проставился армянским "Ахтамаром". Сначала, под стук вагонных колес, взрослые слегка пообсуждали "этого героя", затем тезка распробовал домашнюю пищу и на время примолк, работая челюстями. После чего последовал особый "поездной" чай в металлических подстаканниках с волшебным маминым "лимонником". Такое развитие событий, сдобренное "отличным коньяком" (лично мне пришлось поверить этой оценке на слово) привело к неформальному общению, азартной игре "в дурака" и отходом ко сну в пол третьего ночи!

Тем не менее, утро встретили бодро. Виктор Михайлович пытался меня инструктировать, относительно поведения в Кремле, мама волновалась, я улыбался и кивал — мне было, откровенно, по фигу. Опять вернулось забытое ощущение, что все не по-настоящему, и я участвую в увлекательной игре!

С вокзала, мы с Жулебиным, разъезжались в разных "Волгах", но на нашей была мигалка! Хе... Встречающий подполковник был крайне любезен и предупредителен, то ли человек воспитанный, то ли дали соответствующую "указивку". А может все вместе, меня такие тонкости волновали мало. Я был погружен в себя и повторял в памяти стихи и анекдоты.

После получения в пятницу эпохального известия о поездке в Москву, я стал серьезно к ней готовиться. Еще из кабинета начальника РУВД я позвонил маме на работу, и вовремя сообразил передать полученную информацию не ей, а сначала ее начальнику. Мои слова подкрепленные, взявшим трубку помощником Романова, возымели моментально-волшебный эффект. Маме оформили командировку в Москву и, сразу после этого, отпустили с работы.

Виктор Михайлович сообщил мне о времени встречи в воскресенье вечером на Московском вокзале и вручил номера телефонов для связи. Я тепло попрощался со всеми присутствующими, которые, в свою очередь, поздравили меня с высокой наградой, и отправился к Лехе, томившемуся на улице в полной неизвестности.

После обмена первыми восторгами, рванули в Гавань — мне было необходимо забрать домой айфон. А разговор "по душам" легко решили отложить до моего возвращения из Москвы. Чего бы Леха не увидел в верстаке, превращенном мною в сейф, он не увидел главного. Движимый непонятным порывом, я, почему-то, спрятал айфон с маузером в лодочный рундук, а не в верстак. Так что поле для маневра в разговоре оставалось.

Разместили нас в гостинице, в самом центре, на улице Пушкинской. Никакой вывески не было, но гостиница, явно, была ведомственная, потому что везде мелькали милицейские мундиры. Номер у нас был двухместный и самый обычный: две кровати, две тумбочки, стол, два стула, телефон и черно-белый телевизор. Функционально и лаконично...

Только успели по очереди принять душ, как Николай Константинович уже стал названивать по телефону, приглашая позавтракать, но мама, забрав мою школьную форму и свое платье, пошла их приводить в безукоризненный вид в этажную гладилку. Я же провел четверть часа перед зеркалом, репетируя различные морды: от одухотворенно-возвышенной до "шрековско-котовьей".

Позавтракали в буфете на 4-ом этаже. Две сосиски с ядреной горчицей и черным хлебом я запил пенящейся "пепси-колой", а со сладким чаем навернул бутерброд с копченной колбасой и творожную ватрушку. Как хорошо снова быть молодым! По фиг холестерин, диеты и здоровое питание, хотя в этом детстве я, однозначно, худее и спортивнее. И еще есть один нюанс. Каждый август мне покупали новую школьную форму, так вот в субботу мама выпускала мне брюки, подшитые в августе, и удивлялась, как я вытянулся, буквально за несколько дней. Подполковник категорически пресек мамины попытка расплатиться и отправил нас в номер переодеваться, пора было ехать.

В Кремль нас пропустили на машине, но перед этим прапорщик тщательно проверял документы, ничуть не смущаясь тем, что "маринует" целого подполковника. Затем "Волга" подкатила к одному из зданий, и мы вошли внутрь.

Здесь нас с мамой разлучили. Встречавшая нас женщина, увела маму с собой, та, с повлажневшими глазами, чмокнула меня в щеку и пожелала "ни пуха, ни пера". Я успокаивающе улыбнулся в ответ.

Вслед за Николаем Константиновичем я, в безукоризненно отглаженной школьной форме, белоснежной рубашке и новом пионерском галстуке, топал по кремлевским коридорам и с любопытством глазел по сторонам. На стенах висели портреты различных деятелей революции и гражданской войны, генералов и маршалов войны Великой Отечественной. Все двери, выходившие в коридор были высокими и массивными, на темном паркете полов лежали красные дорожки, глухие темно-зеленые портьеры довершали стиль поздней Советской Империи, людей в коридорах почти не было. По пути мы один раз воспользовались лифтом и вскоре подошли к двери, на которой была прикреплена табличка "Министр внутренних дел СССР Щелоков Н.А."

Пройдя в кабинет через просторную приемную, со вскочившим из-за стола майором, там я увидел, наконец, первое знакомое лицо. В огромном министерском кабинете находились Чурбанов с двумя помощниками в чине подполковников. Юрий Михайлович встретил мою пионерскую персону очень радушно, с приветливой улыбкой поднялся из одного из кресел, поздоровался за руку, потом приобнял и, усадив рядом в кресло, собственноручно налил мне чая. По взглядам подчиненных, я понял, что их шеф официанта изображает из себя редко.

Поэтому, отвечая на вопросы о делах и здоровье, не забыл особо напомнить, как ловко Чурбанов поймал мою падающую тушку на соревнованиях:

— Доктор тогда так и заявил: "Генералу спасибо скажи, который тебя поймал, бок твой легко заштопаем, а вот с разбитой головой неизвестно как бы все обернулось".

Чурбанов польщенно улыбнулся и потрепал меня по этой самой "уцелевшей" голове.

Уже через пять минут я снова нахально называл его "дядя Юра", сидел вместе со всеми вокруг небольшого чайного столика, хрустел сушками, запивая их сладким и ароматным чаем и развлекал милиционеров "тематическими" анекдотами:

— Алло, милиция, помогите! — Что у вас случилось? — Тут из-за меня две девушки дерутся! — Молодой человек, а в чем, собственно, проблема? — Так страшненькая побеждает!

Все весело смеются. Не делая долгого перерыва я продолжил:

— А я вчера милиционера сумел обмануть! — Как? — А пристроился за углом по нужде, а он тут как тут и как гаркнет: "А ну, прекратить и спрятать!" — А ты что? — А тут я его и обманул, спрятал, но не прекратил!

Смеются еще громче. Таких раньше, явно, не слышали. Решил добить:

— Школьник нашел миллион рублей и сдал находку в милицию. Рыдающая мать утверждает, что, блядь, гордится сыном!

Секунда безнадежной борьбы с самими собой и дикий гогот в три луженые глотки. Из приемной заглядывает испуганный майор, вытирающий слезы Чурбанов, машет ему рукой, тот исчезает. Наконец, все успокаиваются и Чурбанов, сделав серьезное лицо, говорит:

— Витя, ругаться нехорошо.

Отвечаю анекдотом:

— Мама, я с отличным парнем познакомилась, он не пьёт, не курит, матом не ругается! Мама задумчиво спрашивает: — А тебе с ним не скучно, доченька?

Сил смеяться у них уже не осталось, поэтому все трое просто придушенно хихикают.

На самом деле, я давно уже приметил одну особенность. Мне этом времени все анекдоты кажутся не смешными. И не только анекдоты: по телевизору смотрел пару передач "Вокруг смеха" — совершенно не смешно. Однажды, втроем — я, мама и дедушка, смотрели телевизионный концерт Аркадия Райкина, они чуть ли не помирали со смеху, а меня через минут двадцать практически тошнило. Козлиный голосок с идиотской дикцией, нарочито придурошная внешность и совершенно тупой "юмор". При этом, я прекрасно помнил с каким нетерпением, в своем первом детстве, ждал выступления Райкина в телевизионных концертах, как он был мега-популярен, смел и любим публикой. Мдя...

Недавно, к маме на чаепитие и болтологию приходили подруги, так вот одна из них решила рассказать свежий анекдот. Сначала они выясняли, между собой, можно ли мне его слушать, поскольку он не очень приличный, затем все-таки разрешили остаться, и я приобщился к тонкому современному юмору. Подруга начала излагать:

— В хорошее кафе заходит прилично одетый мужчина. Официант сообщает, что свободных столиков нет, и он может подсадить его только за уже занятые. Мужчине везет и его сажают к одинокой симпатичной женщине. Тот долго думает, как начать разговор, затем замечает у дамы разрез на платье рукава и спрашивает: — "Вы не могли бы мне подсказать, а зачем у Вас на рукаве платья разрез?" Дама кокетливо отвечает: — "Это чтобы руку было удобно целовать". Мужик удивленно восклицает: — "Надо же?! Двадцать лет работаю дирижером и не знал зачем на фраке сзади разрез!"

Анекдот имеет сногсшибательный успех. Подруги заливаются искренним и долгим смехом. Я смеюсь вместе со всеми, а, на самом деле, офигиваю от воспоминаний: действительно, в это время в советских ресторанах считалось нормой подсадить посторонних людей за уже занятый столик. Еще раз "мдя"...

Когда бурное обсуждение "тонкости и пикантности" анекдота закончилось, мама констатировала, что мне повезло, что мой первый услышанный "взрослый" анекдот оказался столь смешной и интеллигентный! И рассказала "свой" первый взрослый анекдот, который она подслушала у взрослых, когда ей было 5 лет:

Звонит дама в "Пожарную службу" и сообщает: "Товарищ начальник, тут ваш пожарный, который висел у нас на стене, упал шишкой вниз, лежит и пенится. Приезжайте скорее!"

Мдя... Юмор во времени и пространстве. А ведь они еще и над этим "пенящимся" тоже посмеялись, правда, без особого энтузиазма.

Я не выдерживаю и говорю, что один взрослый анекдот уже слышал. Дамы заинтригованы, и я выдаю "откровение из 21 века":

— Танечка, что-то я не вижу твоих любимых джинсов.

— А я их выбросила.

— Почему?

— Я в них последнее время чувствовала себя пчелой.

— Как это?

— В жопе жало...

Ситуация, как с Чурбановым: сначала секундная борьба с собой за культуру речи, затем дикий хохот, а потом вытирание слез и нравоучения, что "такие" слова говорить не хорошо. Эх, времечко!..

Однако, время ожидания истекало, в 12 часов начало церемонии награждения. Сегодня, со слов замминистра, награды вручают рабочим, ученым и сотрудникам МВД.

Чурбанов начинает инструктировать меня как себя вести, что говорить и что не говорить. Я прилежно слушаю и киваю, когда он иссяк, говорю:

— Не волнуйтесь, дядя Юра! Я все понимаю и не подведу, я прекрасно понимаю, кому обязан тем, что здесь сегодня нахожусь.

Чурбанов кивает с серьезным лицом, но видно, что мои слова ему приятны! Он немного раздумывает, а потом все-таки рассказывает:

— Я в тебе не сомневаюсь, Виктор, ты — парень разумный и правильный. Я, действительно, доложил Леониду Ильичу о событиях в Ленинграде и рассказал о тебе. На самом деле, это решение Леонида Ильича наградить тебя, мы — МВД только выступили с инициативой.

Я киваю с многозначительной мордой, давая понять, что осознаю, что такое "мы — МВД" и "только выступили с инициативой". Чурбанов улыбается.

В дверь кабинета раздается стук и вошедший из приемной майор, негромко говорит:

— Товарищ генерал-лейтенант, пора...

Чурбанов встает, за ним поднимаются все остальные и мы выходим из кабинета...

* * *

— Гхм... Дорогие товарищи! У меня сегодня приятная задача... вручить вам... высокие награды Родины... гхм... за ваш доблестный труд... на производстве, в конструкторских бюро и институтах... гхм... в деле охраны социалистической законности и правопорядка в стране... гхм... В вашей нелегкой работе... гхм... на боевом посту... на переднем крае науки... вы... гхм... доказали всему миру... что...

"Да... что-то Брежнев совсем плох... как он еще четыре года то проправил", — думал я, скорее рассматривая, чем слушая генсека.

В 2013 году меня награждали в Екатерининском зале Кремля орденом "За заслуги перед Отечеством" 3-й степени. Большой зал, много народу, длительная церемония и куча речей. Я тогда ограничился, буквально, двумя короткими фразами и заметил признательный взгляд уставшего и постаревшего президента.

Здесь же небольшой полностью раззолоченный зал, награждаемых всего семь(!) человек, прессы же человек двадцать, четыре телекамеры и две кучки чиновников: одна из престарелых "небожителей", вторая из помощников и референтов, среди которых я заметил маму. Мы встретились глазами, и я подмигнул, состроив успокаивающую рожицу.

Брежнев неуверенной походкой вошел в зал, когда огромные золотые часы, стоящие в углу, начали пробивать полдень и сейчас монотонно, не отрываясь от бумажки, зачитывал слова о своем "глубоком уважении" и "объяснимом волнении" при награждении "лучших сынов советского народа".

Тем не менее я решил придерживаться прежнего плана и воспользоваться, заработанной собственной кровью, возможностью, в полной мере.

Первым вызвали к награждению бледного и потеющего от волнения механизатора из Горно-Алтайска. Невысокий и худой он выглядел потеряно, нервно улыбался и чуть не упал, возвращаясь обратно от Брежнева и задев ногой лежащие на полу провода от камер и микрофонов.

После него вызывали всех по очереди: совершенно седого, но высокого и уверенно державшегося военного конструктора, толстого милицейского генерал-майора, тщедушного пожилого академика, дородную доярку с Кубанщины с блестящими от волнения глазами и шахтера из Кузбасса, постоянно прятавшего руки, с намертво въевшейся в них угольно пылью.

Все награждаемые негромкими словами, мимо установленных микрофонов, благодарили Брежнева и что-то обещали еще больше улучшить, изобрести и обеспечить. Брежнев улыбался и пожимал всем руки, а расцеловался только с седым конструктором и дородной дояркой.

Я оставался последним и уверенной походкой, с отрепетированной лыбой на моське двинулся к Генеральному секретарю ЦК КПСС. Когда его референт называл мою фамилию и повод для награждения все вокруг как-то оживились и "проснулись".

Лицо Брежнева кажется имело только два состояния: усталая улыбка или замершее, как посмертная маска, без эмоций, с устремленным в никуда взглядом. Однако и он оживился, когда услышал говорок помощника и с ответной улыбкой смотрел на подходящего меня.

— Здравствуйте, Леонид Ильич! — звонко отчеканил я.

— Здравствуй, дружок, здравствуй! Так вот ты каков, добрый молодец! — дребезжаще засмеялся Брежнев — как же ты со взрослым бандитом то совладал?

— Трудно было, но в той ситуации было так: кто, если не я?! — мой голос звенел под потолком, привыкшем уже к негромким речам пожилых обитателей этих залов.

— Коммунисты с такими словами... гхм... проходили самые трудные... моменты нашей истории, — сказал Брежнев полуобернувшись в пожилому генерал-майору, постоянно маячившему за его спиной.

— Истинно так, Леонид Ильич! — быстро подтвердил тот.

— Ты, я смотрю, пионер... гхм... — неспеша продолжил Брежнев — а в комсомол... вступать собираешься?

— Я, Леонид Ильич, и в нашу партию вступать собираюсь, если старшие товарищи доверят!

— Гхм... хорошо, — Брежнев доброжелательно улыбался, посматривая на меня, — а учишься ты как?

— В этом году две четверки, следующий год постараюсь закончить только на пятерки, Леонид Ильич, — делаю я виноватый вид.

— Молодец, — констатировал Брежнев — мне вот тут Юра... гхм... рассказывал... что ты стихи и песни пишешь... я люблю стихи... гхм... раньше много наизусть... гхм... помнил...

"Бинго!!! Какой же я умный — угадал!"

— Да, Леонид Ильич, пишу — делаю слегка смущенный вид.

— А ну-ка, прочитай нам... гхм... что-нибудь — Брежнев делает круговое движение кистью, изображая это самое "что-нибудь", и с ожиданием смотрит на меня.

Я делаю вид, что расстерялся:

— Ну... у меня ничего нет...подходящего... этому случаю... — неуверенно бормоча это себе под нос, я не забываю говорить чуть вбок — в микрофоны.

— Ты прочитай Леониду Ильичу отрывок из своего военного марша, — подсказывает референт Брежнева, объявлявший награжденных.

— Э... — я нерешительно тяну паузу, потом с сомнением смотрю на Брежнева и спрашиваю его:

— Может я тогда экспромтом?

Брежнев утвердительно кивает:

— Давай его... гхм... смелей, не стесняйся!

Тут до меня доходит, что Брежнев слово "экспромт" не понял, ситуацию надо исправлять:

Я закатываю глаза на расписанный золотом потолок, начинаю что-то шептать губами и слегка помогаю себе, "дирижируя" в такт, указательным пальцем согнутой правой руки, так даже Брежнев должен понять, что я сочиняю на ходу!

В зале стоит абсолютная тишина, краем зрения выхвачиваю куски мозаики: паническое состояние референта, приоткрытый в ожидании рот Брежнева, напряженное лицо Чурбанова...

Затянув паузу, до лопающегося звука собственных нервов, я, наконец, опускаю руку, перевожу взгляд на Генсека, откидываю слегка голову назад и с выражением декламирую в микрофоны:

Над нами реет красное знамя,

Над нами несется победный клич!

Мы рады жить, в одно время с Вами,

Наш дорогой, Леонид Ильич!

* * *

Мы едем в Завидово на машине Чурбанова. Он разговаривает с кем-то по телефону, ну не по мобильному, конечно... А я вспоминаю...

...После того, как я замолк, сначала молчание, а потом первым, я это очень хорошо видел, первым стал аплодировать тот механизатор с Алтая, который чуть было не упал, когда шел уже с орденом, обратно от Брежнева. Затем это тут же подхватили и все остальные. Улыбающийся референт, заглядывающий в лицо своему Генеральному секретарю, генерал за спиной Брежнева, от переполнявших его чувств, вообще, по-простому, показавший мне поднятый вверх большой палец, Чурбанов, выглядевший так, как будто это его поэтическому шедевру рукоплещет мир.

Короче, аплодисменты громовыми не были, поскольку народу было немного, но были дружные и сопровождались всеобщими улыбками. Может от облегчения, что непосредственный школьник не "отмочил ничего эдакого".

А что Брежнев? Пожилой Генсек... заплакал. Слезы катились по морщинам на улыбку, которую он старался выдавить, а сам лидер СССР несвязно лепетал:

— Спасибо, сынок... не зря значит... какой ты молодец... иди сюда... дай я тебя расцелую...

Сердце остро кольнуло жалостью.

Помятуя о "брежневских лобзаниях", я подставил герою моего четверостишия тольку макушку, зато сильно уколол в его объятиях свою мордуленцию о частокол геройских звезд.

...После окончания церемонии, награжденным сделали групповую фотографию с Генеральным секретарем. Брежнев меня не отпускал, и я оказался на фото рядом с ним, причем меня Генеральный еще и приобнимал за плечо.

Затем неожиданно появились официанты с бокалами шампанского и мне, в том числе, достался слегка запотевший хрустальный фужер с пузырящимся напитком. От употребления алкоголя я благоразумно воздержался и бокал держал нетронутым.

Брежнев произнес короткий тост "за всех присутствующих" и присутствующие выпили. Я завидовал молча.

— А что ж вы Витюше тоже алкоголь принесли? — заметил непорядок Брежнев. Он очень быстро успокоился и уже вовсю улыбался.

— Сейчас принесут что-нибудь безалкогольное, Леонид Ильич, — заверил Брежнева появившийся за моей спиной Чурбанов и забрал у меня бокал с шампанским. Слева я неожиданно обнаружил маму и прижался к ней.

Брежнев это тотчас заметил и стал с ней знакомиться. Ситуация получалась даже не совсем красивая. Леонид Ильич был поглощен общением со мной, мамой и Чурбановым, забыв про других награжденных.

Сначала Брежнев спрашивал маму про погибшего мужа, был ли награжден посмертно, хватает ли военной пенсии, где мама работает. Затем переключился снова на меня. Опять приобнял и стал спрашивать куда хочу поступать после школы и чем увлекаюсь кроме стихов.

Мозг работал, как часы, глаза предельно четко фиксировали все вокруг, я улыбался внешне, но был совершенно холоден и готов к схватке... не на жизнь... а ЗА ЖИЗНЬ... Моей страны, последующих поколений... Как это понимал я. Как Я собирался это осуществить... попробовать осуществить...

— После школы еще не решил куда поступать, Леонид Ильич. Вот Юрий Михайлович в Школу милиции предлагает, я тоже склоняюсь к этому.

— Юрий Михайлович плохого не посоветует, — закивал головой Генсек.

— Юрий Михайлович, вообще очень помог, особенно с больницей, где меня "зашивали"! — ливанул я воды на мельницу Чурбанова.

Брежнев одобрительно посмотрел на зятя и собирался еще что-то сказать, но не в моих планах было, чтобы он ушел от темы, которая меня предельно интересовала.

— А кроме стихов увлекаюсь еще спортом и охотой, только вот тренировки три раза в неделю, а на охоте удалось побывать только пару раз — я смущенно улыбаюсь.

Мама смотрит округлившимися глазами, поскольку точно знает, что я на охоте не был никогда, но молчит.

А Брежнев... Брежнев услышал заветное любимое слово и тут же заглотил наживку!

— А... Тоже любишь охоту?! И я это дело очень уважаю, на досуге! Приглашаю тебя к себе на охоту, как мама отпустит?! — и он с улыбкой смотрит на онемевшую маму, которая только и смогла кивнуть.

* * *

...Выстрелы грохали оглушительно. Брежнев перезаряжал стволы "переломки" и периодически куда-то стрелял в зелень деревьев. Лично я, никого не видел, поэтому стоял с заряженным ружьем и старался не морщится от грохота.

Мне помогал молодой парень из охраны Генсека, Кирилл, как он представился. Но, кажется, его основной задачей было вовремя меня прикончить, если я не туда поверну ружье!

Минут через пять, я сообразил, что тоже нужно пострелять, хотя бы для вида, и разрядил оба ствола в какой-то куст. Пока Кирилл перезаряжал мое ружье, а самому мне патроны не доверили, я огляделся.

Мы стояли на небольшом, метра два в высоту, деревянном возвышении. Кроме Брежнева, меня и Кирилла, на деревянной трибуне стояли егерь Владимир и тот же генерал, что был с Брежневым на награждении, его звали Александр Яковлевич.

А под нашей "вышкой" толпилось еще человек пятнадцать, в том числе и, привезший меня в Завидово, Чурбанов. Юрий Михайлович был настолько беспредельно доволен моим "сольным выступлением" в Кремле, что в этот раз даже не инструктировал, как себя вести. Единственное, только предупредил быть крайне осторожным с оружием.

В прошлой жизни я стрелял весьма недурственно и неоднократно бывал на охоте, в том числе и на сафари в ЮАР, но в целом, к охоте относился спокойно.

Брежнев же реально был фанат! Я даже поразился, какая перемена с ним произошла. Казалось Генсек помолодел лет на десять. Он активно двигался, глаза горели молодецким блеском, а руки уверенно вскидывали ружье. Ну, почти уверенно. Один раз ружье Брежнев, при выстреле, не удержал и оптикой разбил себе переносицу до крови. Но переносицу быстро заклеили и Леонид Ильич, не обращая внимания на уговоры, снова полез на на "вышку".

Наконец, мне повезло... Брежнев перезаряжал ружье, когда из густой заросли кустов выскочила маленькая косуля и припустила через полянку к спасительным деревьям.

— Витя, бей! — выкрикнул Генсек, указывая рукой.

Я вскинул ружье, взял упреждение и плавно нажал на курок. С разбегу, бесформенной тушкой, косуля рухнула в траву.

— Ай, молодца! — закричал Брежнев, как будто попал сам, и от избытка чувств хлопнул меня ладонью по спине.

— Я попал? — "удивленно" хлопаю глазами.

— Еще как попал, как надо попал, первым выстрелом, — довольно прокомментировал брежневский егерь. Кирилл тоже улыбался. Но больше всех был доволен Брежнев, он минут десять, до начала охоты, рассказывал мне как правильно целится, брать упреждение и предугадывать маневры цели.

— Спасибо... большое, Леонид Ильич, — "растеряно" запинаюсь — не думал, что прямо сегодня воспользуюсь вашей наукой!

— Молодец, какой ты молодец... — приговаривал Брежнев, уже выискивая стволом новую жертву в лесной чаще.

Через некоторое время, меня на вышке сменил Константин Устинович Черненко, он не был еще полуживым трупом, каким запомнился мне по трансляциям советского телевидения, и довольно бодро потопал на "вышку" пострелять.

Я же оказался среди кучки брежневских приближенных, где меня все поздравили с "первой добычей".

Примерно через час, вся "охотничья команда" сидела за накрытым на природе столом и обмывала богатые трофеи сегодняшнего дня. Но Леонид Ильич отдельно поднял тост за мой первый охотничий успех, ведь еще утром я успел ему выдать версию, что хоть на охоту я и ходил, но пострелять мне там не дали. Так что выпили за меня, а потом, разумеется, за моего "талантливого учителя и великолепного охотника — дорогого Леонида Ильича"!

Стол был очень простой: картошка, помидоры, зелень, огурцы, жаренные мясо и птица. Так же стоял алкоголь, но пили все в меру. Я пил морс.

За столом я был абсолютным центром внимания, ну после Брежнева, разумеется! Еще бы, друг друга они знали, как облупленных, все темы сто раз уже переговорены, а тут такой новый персонаж, да к тому же со своей историей!

"Свою историю" я рассказывал, буквально, в лицах. Народ требовал подробностей, и он их получил! Заместитель министра МВД генерал-лейтенант Чурбанов изображал маньяка и пытался одной рукой меня придушить, а второй, держащей ложку, вместо ножа — зарезать. Мы так вошли в роль, что Чурбанов даже заработал предупредительное брежневское:

— Ты не задави его, Юра!

Где следовало, я напускал жути, а разок и голосом задрожал — "вспоминая". Короче, если поначалу, остальные старики не поняли зачем "Леня притащил ребенка", то теперь они простили мне мое неуместное присутствие и, вообще, зачислили во "всеобщего сопливого любимчика"!

А за столом, надо сказать, присутствовали не последние люди, например: ближайший друг Генсека — Черненко, секретарь ЦК по кадрам Капитонов, министр обороны Устинов, 1-й секретарь Московского горкома Гришин и руководитель МИДа Громыко.

В конце моего "представления" Брежнев заинтересовался:

— А чего же ты милиции-то гхм... не дождался? Да... и "Скорой"?

Я демонстративно "замялся" и оглянулся на Чурбанова.

— Ты гхм... на Юру то не озирайся... говори, как есть — насторожился Леонид Ильич.

— Там как получилось, Леонид Ильич, — неуверенно затянул я — у меня друг есть, ну старший товарищ, Алексей зовут, морским пехотинцем служил... На него двое пьяных рецидивистов напали, с ножами... он одному челюсть сломал, а другому руку...

— Правильно сделал, — засмеялся Устинов — морские пехотинцы ребята суровые! Остальные товарищи за столом тоже одобрительно заулыбались.

— Правильно-то, правильно... только ему за это три года дали, хорошо что условно... Еще адвокат хороший попался, а то бы посадили — я сокрушенно покачал головой.

— Как три года? — изумился Брежнев и вопросительно уставился на Чурбанова. Устинов же, от неожиданности, просто матернулся.

Юрий Михайлович, явно раздосадованный таким поворотом разговора, начал объяснять:

— Так и есть, Леонид Ильич, "тяжкие телесные", "превышение пределов необходимой самообороны". Прокуратура запросила четыре года колонии-поселения, суд дал минимальное наказание.

"А ты, голубчик, оказывается все про Леху то, знаешь!" — удивленно мысленно констатировал я, и продолжил борьбу:

— Так они с ножами и их двое, к тому же уголовники-рецедивисты, а он один и без оружия... — грустно промямлил я — вот и вспомнил тогда, как Леха в тюрьме оказался... у меня мама с ума бы сошла... если б и меня...

Брежнев недовольно сопя, из-под своих знаменитых бровей, смотрел на Чурбанова. Остальные участники "посиделок" недоуменно стали тихо между собой переговариваться.

— Леонид Ильич, — быстро начал Чурбанов — это прокуратура и суд, МВД к этому отношения не имеет.

— Надо разобраться, — весомо сказал Брежнев, многозначительно глядя на замминистра МВД.

— А еще Лешу из партии из-за этого исключили, он когда мне об этом рассказывал даже заплакал, — мелодраматично врал я — и сейчас переживает очень сильно.

Брежнев засопел совсем недовольно:

— Это что же гхм... получается? — тихо, как сам себе, проговорил Генсек — молодой парень гхм... коммунист... останавливает вооруженных бандитов гхм... и он же виноват? А потом другой гхм ... наученый на его опыте... уже убегает от милиции? Мы, Советская власть гхм... награждаем... а советский же суд таких сажает? — за столом установилась напряженная тишина.

— Леонид Ильич, — проявил своевременную инициативу Капитонов — может стоит дать поручение Руденко?

— Дайте, — веско припечатал Брежнев — пусть Генеральная прокуратура гхм... разберется и доложит.

Впрочем, от испортившегося было настроения, Брежнев отошел очень быстро, опять завязался оживленный разговор, а когда "пикник на воздухе" уже близился к завершению, я даже спел "свой" военный марш. У одного из брежневских егерей оказался с собой баян, а аккорды он подбирал не дольше ленинградского Бивиса. Кстати, мелодия и слова всем очень понравились, подвыпившие высокопоставленные охотники, под конец даже стали подпевать. Министр обороны Устинов, при полном одобрении Брежнева, торжественно пообещал "двинуть марш в армию"!

— У тебя, Витюша, гхм... талант! — заявил Брежнев — не зарывай его... Красивые и правильные гхм... песни нужны людям... Как оно там: "Нам песня строить гхм... и жить помогает!"

Остальные товарищи поддержали своего Генсека одобрительными репликами.

— Ты, Юра, присматривай там за ним, — это Брежнев уже Чурбанову.

На что последний горячо заверил "дорого Леонида Ильича", что не даст мне сбиться с правильной дороги. Мысленно я поежился...

Я, в свою очередь, поблагодарил Брежнева за теплые слова и похвастал, что одну мою песню уже собирается петь Сенчина и, возможно, та прозвучит в "Песне года". Брежнев одобрительно покивал, но, по-моему, фамилия Сенчиной ему ничего не сказала.

Дальше разговор за столом перешел на какие-то рабочие вопросы, и я благоразумно пошел с Кириллом "учиться" чистить ружья...

После "охоты" все разъехались по своим дачам, а мы с Чурбановым поехали в Москву. В машине Юрий Михайлович меня хвалил, но все же высказал недовольство за историю с Лешей:

— Понимаешь, Витя, Леонида Ильича нельзя расстраивать по пустякам. Он выполняет огромную, колоссальную работу по руководству страной и нашей партией, но отдельные негативные моменты очень близко принимает к сердцу, а оно у него уже не очень здоровое.

"Не очень здоровое — это ты мягко сформулировал" — подумал я про себя и, уставший за этот день, как собака, брякнул:

— Дядя Юра, я к вам очень хорошо отношусь и очень вам благодарен, и если у вас когда-нибудь, что-нибудь случится в жизни плохое, я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь.

Чурбанов явственно растерялся, затем криво усмехнулся и спросил:

— Спасибо тебе, конечно... но ты это к чему?

— А вот у Леши случилось...

Дальше некоторое время мы ехали молча. Я поймал в зеркало заднего вида одобрительный взгляд чурбановского водителя Николая — молодого широкоплечего парня лет 25-ти, впрочем, он тут же опять уставился на дорогу. Оно и немудрено, форсированная "Волга" летела по шоссе мы со скоростью значительно выше 100 км в час.

Потом Чурбанов, наконец, насмешливо хмыкнул и потрепал меня по голове. Ну простил, типа, что ли!

* * *

В гостиницу мы приехали около восьми вечера, и Чурбанов лично пошел передавать меня с рук на руки, переволновавшейся за целый день, маме. Задержавшись в номере, он минут пятнадцать живописал маме мои успехи на охоте и доброе отношение Леонида Ильича к "Витюше", а затем пригласил нас поужинать.

К моему некоторому удивлению, мы никуда не поехали, а просто спустились на первый этаж, в ресторан гостиницы. Появление в ресторане замминистра вызвало у большинства присутствовавших шок и, явно, отбило многим аппетит и желание расслабиться вечером в командировке.

Чурбанов, не обращая ни на кого внимания, галантно усадил маму за столик и сделал заказ прибежавшему администратору. Минут пятнадцать мне хватило, чтобы понять, что Юрий Михайлович ненавязчиво "подбивает к маме клинья". Сначала я растерялся, не зная, как реагировать, а потом подумал, что моя "реакция", врядли, кому нужна, включая меня самого, и просто сосредоточился на вкуснейшей солянке. Длительное пребывание на воздухе, нервы и калейдоскоп событий вызвали, в итоге, просто дикий аппетит.

За соседним столиком ужинали водитель Коля и подъехавший подполковник — очередной помощник Чурбанова (я аж подивился такому демократизму нравов).

Количество посетителей ресторана на глазах сокращалось, видимо многие "закруглились от греха". В зале включили музыку — негромко пел Джо Дассен, а через некоторое время, появился и директор ресторана, наверное, подчиненные выдернули из дома телефонным звонком. Вместе с представившемся директором, на столе появился французский коньяк и фрукты.

Коньяк был опять мимо меня, а апельсины и яблоки не пьянили... Во все остальном, вечер удался, и посидев в ресторане пару часов, мы стали прощаться. Помощник Чурбанова вручил маме билеты в Ленинград, так же на "Красную стрелу", и отмеченный командировочный лист на работу. Билеты были на завтрашний вечер и Юрий Михайлович любезно предоставил нам на целый день служебную машину — "посмотреть Москву", как он выразился. Эх, хорошо иметь знакомого генерала в СССР, особенно если он замминистра МВД! На этом и распрощались...

Однако сразу "посмотреть Москву" не получилось. Около 10 утра в номере раздался телефонный звонок, звонил Чурбанов с сообщением, что с моей персоной хочет встретиться министр Внутренних Дел СССР Николай Анисимович Щелоков и просит назначить ему аудиенцию. Шучу!

Короче, у меня 30 минут почистить зубы и нацепить штаны!

Действительно, ровно через полчаса в дверь номера постучал очередной подполковник, а еще через полчаса я уже предстал перед самым преданным "силовиком" Брежнева.

Еще в Ленинграде, я прочитал в интернете про Щелокова все что было возможно. В соотношении 9 к 1 написано про него было только хорошее. Удивил меня разве что Чурбанов, который в своих воспоминаниях "Мой тесть — Леонид Брежнев" отозвался о своем шефе очень сдержанно и с некоторой неприязнью. Впрочем, у меня была своя версия, на этот счет. Я, вообще, был слегка удивлен, что министр МВД меня полностью проигнорировал. Понятно, что "не велика цаца", но все-таки сам Брежнев проявил внимание... Но все оказалось проще, пока шли к Щелокову, Юрий Михайлович рассказал, что его шеф только вчера вернулся из командировки в Венгрию. И уже сегодня захотел на меня посмотреть.

И вот сейчас я стоял перед невысоким, довольно приятным внешне, мужчиной в стильном темно-синем костюме. Щелоков вышел из-за стола и с улыбкой пошел ко мне навстречу, по своему огромному кабинету:

— Здравствуй, герой!

— Здравствуйте, Николай Анисимович!

— Что, хотел уехать из Москвы даже не познакомившись? — пошутил, пока еще, всесильный министр.

— Ну, что вы, — начал дежурно отбрехиваться и льстить я — для меня большая честь с Вами познакомиться. Много хорошего про Вас слышал.

— Это от кого? — заинтересовался Щелоков.

— У знакомого папа — милиционер, рассказывал как-то, насколько все изменяется к лучшему в милиции, с Вашим приходом — легко врал я. Кто будет проверять, а человеку приятно.

Действительно, министр довольно засмеялся и, приобняв меня, повел в к большому окну, около которого стояли кресла и невысокий столик. Когда мы втроем уселись, в кабинет бесшумно вошла полненькая тетя в белом кружевном переднике, катившая столик на колесиках, улыбаясь расставила на столе чашки с чаем, конфеты и, не говоря ни слова, направилась к двери.

— Спасибо, Тонечка, — в спину ей сказал Щелоков.

— Приятного чаепития! — обернувшаяся толстушка "Тонечка", обаятельно всем улыбнулась.

Пока пили чай, министр подробно расспрашивал о моем "подвиге", интересовался здоровьем и поручил Чурбанову отправить меня с родителями в ведомственный санаторий в Сочи, "поправить здоровье после больницы". Я искренне поблагодарил. Спросил Николай Анисимович и о том, куда я собираюсь поступать после школы. Минут пять расхваливал Высшую школу МВД, было понятно, что своим детищем очень гордится.

Поговорили и о "моем творчестве". Зная из интернета, что Щелоков дружен со многими деятелями культуры, покровительствует им, и даже сам недурно рисует, я выдал:

— Хотел художником стать, но таланта нет, поэтому стал песни писать!

Щелоков рассмеялся и ответил:

— Я тоже хотел рисовать, но таланта тоже нет, поэтому министром работаю, — мы все втроем посмеялись, а потом Чурбанов подробно рассказывал, какие замечательные пейзажи пишет Николай Анисимович. Тот не прерывал зама, только смущенно улыбался, слушая о своем даровании.

— Я вот слышал, что ты военным хороший марш написал, а может и для милиции песню напишешь? — наконец, перевел разговор Щелоков, на куда более интересную, для меня, тему.

— Напишу, Николай Анисимович, — покладисто согласился я — я вообще считаю, что люди, охраняющие наш ежедневный покой и получающие в мирное время боевые ордена, достойны только самых лучших песен.

Щелоков согласно закивал. Чурбанов одобрительно улыбался.

— Только я ведь в Ленинграде с мамой живу, как песню передать? — "включил" я дурачка.

— А ты позвонишь мне и я приглашу тебя в Москву, в гости, — засмеялся министр.

— Хорошо, тогда я постараюсь написать, как можно быстрее, чтобы 10 ноября уже можно было ее исполнить, — стал я "ковать, пока горячо".

— Главное не быстро, а хорошо! — нравоучительно сказал Щелоков.

— А плохо я постесняюсь писать, — заявил я с предельно серьезной моськой.

Все опять посмеялись.

На прощание Щелоков вручил мне свою визитку, подарил большой и красочный фотоальбом о милиции с дарственной надписью и, внесенную дежурным офицером, здоровенную коробку с немецкой игрушечной железной дорогой!

Я изобразил на лице неземной восторг, запрыгал и полез обниматься со смеющимся и довольным Щелоковым. А когда он спросил, чего бы я еще хотел, я не постеснялся попросить вместе сфотографироваться на память.

— Эх, — посетовал министр — а я не в мундире сегодня.

— А зачем мундир? — "не понял" я — я же с человеком хочу, а не с мундиром!

Щелоков с Чурбановым опять засмеялись и, появившийся через пять минут фотограф, несколько раз "щелкнул" нас втроем в министерском кабинете...

... С Чурбановым я прощался у подъезда министерства. Юрий Михайлович вышел проводить меня до "Волги", в багажник которой упаковывали подарок министра. Чурбанов тоже не оставил меня без подарка и вручил импортный кассетный магнитофон.

— Спасибо вам большое, Юрий Михайлович! — в отличие от бесполезной железной дороги, магнитофону я был, на самом деле, рад, но решил все переиначить — и, особенно, за железную дорогу, всегда мечтал о такой!

— Ну, это подарок министра, — улыбнулся Чурбанов.

— Ага, конечно... — пробормотал я себе под нос, но так чтобы Чурбанов услышал.

Тот и услышал, посмотрел на меня внимательно, засмеялся и погрозил пальцем. Но было видно, что моей догадливости не только удивлен, но и искренне доволен.

Наконец, мне последний раз потрясли руку и отправили в гостиницу.

Остаток дня мы с мамой провели в катании по Москве, в последний день весны погода в столице была теплой и солнечной. Не обделили мы также своим вниманием некоторые московские магазины и пообедали, вместе с водителем, в кафе на ВДНХ.

За время поездки я просто наслаждался "Москвой без пробок"! Транспорта, можно сказать, почти не было, езжай куда и как хочешь! Водитель послушно выполнял все мои просьбы, разворачивался поперек Тверской, которая сейчас улица Горького, заехал прямо на территорию ВДНХ и проехался по дорожкам Ботанического сада. Мама удивленно посматривала на мой "беспредел", но не одергивала, сама наслаждаясь "московскими каникулами". Для инспекторов ГАИ наша машина или была "невидимкой", или они просто козыряли.

Окончательный восклицательный знак в этот день был поставлен в поезде. Руководство МВД расщедрилось на мягкий вагон! Я ехал в СВ раз в тридцатый в своей жизни, мама — в первый...

Впрочем, я поторопился с подведением итогов. На перроне в Ленинграде нас встречали Леха с "Москвичем", и капитан милиции с черной "Волгой". Чурбанов позаботился о транспорте и тут.

"Спасибо большое, Юрий Михайлович! Вот только бы понять, такие знаки внимания больше мне или маме?!" Хе...

* * *

"На добрую память. Леонид Брежнев"

Я рассматриваю гравировку на лезвии, отделанного золотом, охотничьего ножа. В правой руке держу тяжелые и, почти целиком позолоченные, ножны. Мдя... Царский подарок, ничего не скажешь. Хотя понятно — передарил, но и передаренному коню под хвост не смотрят!

Несколько минут назад офицер фельдсвязи позвонил в дверь нашей квартиры и вручил мне, обернутый в коричневую бумагу и заклеенный сургучными печатями, небольшой фанерный контейнер в котором лежали бархатная коробка с охотничьим ножом и толстый белоснежный конверт с фотографиями из Кремля. Меня заставили расписаться в получении, предложенная, по привычке, подпись мамы офицера не удовлетворила.

— А этот нож не будет считаться оружием? — опасливо спросила, сидевшая рядом, мама.

— Такая гравировка — это уже разрешение на любое оружие — очнулся я от разглядывания подарка.

Мама покачала головой, все происходящее ее радовало и пугало одновременно.

Дальше мы поизучали фотки: качество замечательное, фотографировал настоящий мастер. Впрочем, а как могло быть иначе? Сюжеты последовательно отражали все происходившее на церемонии: Брежнев разговаривает со мной — оба улыбаемся; я "вдохновенно" читаю стихи; Брежнев меня обнимает; Брежнев прикрепляет медаль к школьному пиджаку; Брежнев, я, мама и Чурбанов; групповой портрет награжденных с Генеральным секретарем — Леонид Ильич держит руку на моем плече. В общем, пора заводить специальный фотоальбом! Жаль нет фоток с охоты, там нас тоже "щелкали", но "неформал" сильных мира сего, видимо, на сторону не уходит — не те пока времена.

Только вернулись к прерванному завтраку, как, в этот раз, отвлек телефон. Метнулся к трубке:

— Алло! Слушаю вас...

— Виктор? Здравствуй! Это Жулебин Виктор Михайлович...

— Здравствуйте, Виктор Михайлович! — изображаю голосом радость от узнавания романовского помощника, ехавшего с нами в "Стреле" в Москву.

— Здравствуй, здравствуй, герой! Как дела, как съездили в столицу?

— Спасибо! Все хорошо! Вчера вернулись... "А то ты сам не знаешь", — добавляю мысленно.

— Отлично! Григорий Васильевич хотел бы с тобой встретиться. Сегодня в 17 часов я заеду за тобой домой?

— Конечно, Виктор Михайлович! Буду вас ждать...

"Я так одинок в этом мире... и популярен лишь в очень узком кругу... членов Политбюро! Хе!.."

* * *

— Вот пархатый крохобор, — беззлобно ругнулся Романов.

Мы сидели на веранде обкомовской дачи Романова на Каменном острове, и пили чай из блестящего, в лучах вечернего солнца, золоченного самовара. Я только что рассказал Романову о том, как шустро Анатолий Бивис стал моим "соавтором" музыки к песне "Маленькая страна", что и вызвало столь малотолерантное высказывание "хозяина Ленинграда".

— Их никогда не переделаешь, племя такое... — себе под нос пробурчал Романов, глядя в сад.

Мы сидели вдвоем. Сначала я удивился, что Романов отослал своих помощников, Жулебин и второй помощник, которого мне никто не посчитал нужным представить, по-моему, удивились тоже, но безропотно покинули веранду. Однако затем все стало понятно. Романова интересовало два вопроса: моя поездка в Москву и мое нежелание продолжать сотрудничество с парой Бивис-Сенчина.

О Москве я все подробно рассказал, но если про мое общение с Брежневым Романов, видимо, все более-менее точно, знал, то моя встреча со Щелоковым была для него новостью. Хотя особого значения он ей и не придал. Ну, внешне, по крайней мере, этого не проявил. Лишь поинтересовался начал ли я уже писать песню "для милиционеров".

— Начал уже, Григорий Васильевич, даже две получается! Одна торжественная, а вторая уже слегка шуточная...

— Ты смотри, — предупредил Романов — у Щелокова хорошее чувство юмора, но шуток над своим ведомством он не понимает, может обидеться.

— Спасибо, что предупредили, я постараюсь с шутками не перегнуть, — засмеялся я.

— Постарайся, постарайся... — ворчливо ответил Романов и потянулся к вазочке за сушкой с маком. Я, вообще, заметил, что сушки — универсальное блюдо к чаю у высокопоставленных советских руководителей.

— Бивиса я поставлю на место — не переживай, моего внушения ему надолго хватит, — Романов брезгливо усмехнулся и задумался.

Я не стал стесняться, стянул из вазочки пару сушек и захрустел, под удивительно ароматный и вкусный чай.

— Людмила Петровна сказала, что ты, на самом деле, написал хорошую песню...

— Ага, написал... на самом деле хорошую... — я кивнул и принялся за вторую сушку.

Романов посмотрел на меня и хмыкнул:

— Хочешь быть композитором и поэтом?

— Нет... но пока да... — поумничал я.

— Как тебя прикажешь понимать? — удивился Романов.

— Ну, пока хочу писать песни, а посвятить этому всю жизнь не планирую.

— Понятно. Для Людмилы Петровны надо бы написать еще что-нибудь, а то она сейчас самая популярная из ленинградских певиц, а с репертуаром проблемы, все приличное расходится в Москве среди тамошних. С Бивисом проблем больше не будет, а что нужно от меня — говори.

— Ничего не нужно, Григорий Васильевич. Достаточно Вашей просьбы. Я напишу еще.

Романов внимательно уставился на меня. Я же, делая вид, что не замечаю его взгляда, увлеченно потягивал чай из большой белой фарфоровой чашки и разглядывал ухоженный сад.

— Пауза затягивалась. Романов смотрел на меня, а я пил чай. Наконец, хозяин города, насмешливо произнес:

— Совсем ничего не надо?! Ну, тогда, хотя бы, спасибо тебе, — и опять выжидательно уставился на меня.

— Да, не за что, Григорий Васильевич, всегда рад быть Вам полезным. — я встал и выжидательно уставился на Романова, делая вид, что собираюсь прощаться.

— Садись. Тебя еще никто не отпускал. — Романов нахмурился и смотрел уже не слишком дружелюбно.

Я плюхнулся обратно на мягкий удобный стул и преданно уставился на Первого секретаря обкома.

— Ты мне кончай здесь "Ваньку валять", мал еще... — раздраженно бросил Романов. — Не надо ни поддержки, ни музыкантов, ни того, кто, хотя бы, твое мычание на ноты переложит? — не без издевки поинтересовался он. — Ты так к следующей пятилетке-то успеешь песенку написать?

Я спокойно и предельно дружелюбно ответил по всем пунктам:

— Поддержка мне не нужна, сочиняю я в одиночестве. Музыканты есть у Бивиса — целый оркестр. На ноты мелодию тоже он переложит, уже один раз это делал и, Вы сами сказали, что с ним проблем не будет. Песню я напишу за пару недель. Постараюсь сделать такую, чтобы Сенчина попала с ней на "Песню года".

— Высоко метишь, — все еще недовольно, но уже, остывая, пробурчал Романов.

— Так хорошей песне там оказаться не сложно, а плохую я писать не собираюсь. Вот поэтому мне ничего не надо. По крайней мере, пока не сделаю то, что пообещал.

— "По крайней мере"? — передразнил Романов.

Я примирительно улыбнулся.

Романов тоже усмехнулся и ехидно поинтересовался:

— А потом что попросишь? А то я вижу, ты парень не промах! Я это еще на соревнованиях отметил. С тобой ухо востро держать надобно, а то без штанов оставишь.

— Ну, что Вы, Григорий Васильевич, — я изобразил ужас, — как же Вы будете без штанов?!

Неожиданно возникший лед отчуждения растаял, Романов засмеялся, а за ним и я.

— Задумка у меня самая простая, — начал я, — я хочу создать современную молодежную группу, песни которой будут петь не только у нас в стране, но и на Западе. Я хочу, чтобы у нас были лучшими не только спорт, армия, балет и космос, но и песни. Чтобы не мы — под их музыку, а они — под нашу. Вот тогда все, что Вы перечислили, мне и потребуется. А сейчас что-то просить, пока я ничего не сделал и никому ничего не показал — глупо, нагло и "крохоборно" — не удержался я в конце.

Романов опять засмеялся, а потом, уже серьезно, сказал:

— Ладно, пиши и доказывай... потом посмотрим что для тебя сделать, а то "доброжелатели" у таких, как ты, быстро появляются...

* * *

Развалясь на заднем сидении "Волги", отвозившей меня домой, я лениво размышлял: "Слишком много событий за последние пять дней. Устал эмоционально и физически, поэтому так неровно провел разговор с Романовым. Его интерес ко мне примитивен и приземлен — парочка популярных песен для Сенчиной и "спасибо, мальчик!" А мне бы его главным союзником надо поиметь. Ни Щелоков, ни тем более Чурбанов лидерами государства стать не смогут. А больше я никого не знаю. Так что только Романов. По крайней мере, на данный момент. Поэтому будем ублажать дядечку, через тетечку... Тьфу... Вот бы еще сообразить, какую ей песню сварганить. "Маленькую страну" вспомнил сходу, а тут надо будет подумать — поискать в инете".

"Объяснение" с Лехой у меня состоялось еще в четверг. С вокзала мы поехали сначала домой, а затем майор на "Волге" отвез маму на работу. Мы же с Лехой поехали кататься по городу, благо у того был выходной. Сначала сытно позавтракали в кафе аэропорта Пулково, поскольку никакой другой работающей, в столь раннее время, точки общепита, не нашли. Там, между яичницей и сырниками, я рассказал Лехе о своих "московских приключениях", поразил воображение молодого парня живописанием охоты с Генеральным секретарем, и окончательно добил его сообщением, что скоро в его судьбе могут произойти глубинные изменения к лучшему. В глазах Лехи я прочитал бесконечную благодарность.

После завтрака мы поехали в "Гавань" и, по пути, мне не составило особого труда рассказать сказку о хранящихся там сокровищах. В моей версии все выглядело просто и почти безобидно: катаясь с друзьями в Репино на санках, мы стали свидетелями пожара. Горел большой деревянный дом и, пока пожарные его тушили, от сбежавшихся местных жителей мы узнали, что это дом одного умершего, около года назад, генерала. Наследников нет и даже некому сообщить о пожаре. Еще через пару дней я, из чистого любопытства, забрел на беспризорное пепелище и, в груде деревяшек недогоревшей поленницы, увидел что-то металлическое. Это оказался железный ящик в котором и были спрятаны деньги, золото и оружие. Ящик я выбросил, а найденные богатства спрятаны сейчас в нашем ангаре.

На светофоре Леха повернулся ко мне и, глядя в глаза, спросил:

— Это все правда?

Так же, глядя ему в глаза, я "честно" ответил:

— От первого до последнего слова!

— А почему ты в милицию не сдал, этого же все, похоже ворованное, пусть в Германии, но ворованное? Да, и перепродавал генерал, похоже, иначе откуда столько советских денег... — недоумевая, спросил Леха.

— Почему не сдал? — "задумчиво" повторил я, — По многим причинам, Леша, но основная та, о которой мы с тобой уже однажды говорили. Я хочу сделать что-нибудь хорошее, что-то полезное... а если мне всю жизнь надо будет работать, чтобы кушать самому и кормить семью, то на все остальное времени уже, скорее всего не хватит. Да и кому все это принадлежит? СССР? Советскому Союзу эти побрякушки никогда не принадлежали. Богачам бывшей гитлеровской Германии? Или тем, у кого они сами это украли? Юридически все это барахло ничье. А после смерти, украдшего все это, генерала, и подавно. Поэтому я решил все оставить себе.

После моего горячего спича, какое-то время ехали молча. Я чувствовал, что Леха со мной не согласен, но не спорит, потому что беспредельно мне признателен за разговор, о нем, с Брежневым.

Я решил поставить в этом разговоре если не точку, то, хотя бы, многоточие:

— Давай сделаем так... Пока будем осуществлять, то что запланировали, а потом время покажет, как распорядиться этими "сокровищами Флинта".

Леха молча кивнул. Дальнейший разговор не ладился, и, оставшийся путь до "Гавани", ехали молча. Перед самым заездом на территорию пирса, Леха сказал:

— Хорошо, время покажет. Только имей виду... я, в любом случае, не сдам.

— Я знаю, — спокойно ответил я.

03.06.78, суббота (мой 104-й день в СССР)

Вчера, когда я вернулся со встречи с Романовым, дома меня ждал приятный сюрприз. На работе маме, помимо основного отпуска в августе, дали еще "за свой счет" в июле, для лечения и восстановления сил "героического сына"! Так что у меня есть около месяца, чтобы завершить все дела в городе. От маминого предложения отправить меня на июнь в пионерский лагерь или санаторий, я отбрехался тем, что мне нужно писать песню для Сенчиной.

— Ты сможешь еще одну написать? — опасливо поинтересовалась мама, для которой и "Маленькая страна" явилась большой неожиданностью.

— Наверное, смогу. Мне иногда приходят в голову стихи так, что просто садись и записывай, а иногда приходится выдавливать из себя. В любом случае, в лагере мне никто писать спокойно не даст, а я уже пообещал Романову.

Мама озабочено покачала головой и тяжело вздохнула. Пришлось успокаивать и обещать, что все будет хорошо...

Поэтому утром в субботу, я заперся в комнате и стал "творить". Ну, а если точнее, то искать на просторах Рунета, то что можно было бы выдать Сенчиной, в качестве второй песни.

Однако действительность решила нарушить мои "творческие" планы. Сначала в дверь позвонил милицейский капитан, который доставил мне пакет от Чурбанова. В плотном сером конверте с гербом и грозной надписью "Министерство внутренних дел СССР", были записка от Чурбанова, две путевки в Сочи в санаторий МВД "Искра" и пачка фотографий.

В записке, от руки, Чурбанов писал:

"Витя, здравствуй! Как здоровье, надеюсь уже все в порядке?! Посылаю путевки в санаторий на тебя и маму. Даты открыты, поэтому, когда определитесь с поездкой, сообщи в мою приемную. Там же решат вопрос с билетами. Вложил фото со встречи с Н.А.Щ., ты ему понравился, а про обещанную песню он помнит! В понедельник во "Времени" будет сюжет с награждения. Привет маме! Ю.Чурбанов"

Фотки получились отличные! Особенно одна, где наглый я втиснулся между двумя "небожителями" и обнял обоих за талии. От неожиданности оба засмеялись, а я смешную рожу корчил изначально. Получилось на самом деле мило и смешно! А уж фотограф момент не упустил.

Сообщение о программе "Время" меня взбудоражило, а вот напоминание про песню, скорее обрадовало, чем напрягло. Что я выдам министру я уже знал. Путевкам я тоже был рад. Хотя каждый год летом, мама и так вывозила меня отдыхать в Лазаревскую — уютный курортный поселок рядом с Сочи.

Маму же, вопреки ожиданиям, письмо Чурбанова огорчило:

— Зачем ты ненаписанные песни всем направо-налево обещаешь?! Если один раз получилось, то совсем не обязательно, что получится снова. Тебя тут в программе "Время" будут показывать, а вдруг ты слово не сдержишь, как людям потом в глаза смотреть будешь?!

— Мам! Не переживай, "милицейскую" песню я уже почти придумал. Скоро запишем на кассету, и я тебе проиграю черновой вариант. Я же сказал, что все будет хорошо!

Мама вздохнула и принялась снова рассматривать фотографии. К счастью, через пару минут она уже снова улыбалась.

Только улеглось обсуждение мвдэшного конверта, и я снова сел за стол, как раздался уже телефонный звонок.

Звонила Сенчина. Общалась очень любезно и спрашивала, когда я могу подъехать послушать песню в ее исполнении с оркестром.

Я брякнул, что "хоть сегодня", рассчитывая на безопасность субботы, за что поплатился приглашением к 15 часам на Васильевский.

После этого не оставалось ничего иного, как звонить Лехе и интересоваться его планами. К счастью Леха был свободен и, более того, намеревался маяться бездельем. Так что я переписал пару текстов, прослушал по несколько раз, через наушники, оригинальное исполнение и через полтора часа сидел в комнате у собирающегося Лехи.

Леха, возясь в недрах старого и монументального шкафа, рассказывал мне, что получил письмо, от приятеля-сослуживца из Владивостока и, что тот через пару недель приедет к нему в гости.

— Нас в роте "близнецами" называли, — доносился из шкафа голос Лехи, — так то на лицо не похожи, а вот ростом и размерами, это да! К тому же оба блондины...

"Надо же, оказывается существует еще один такой же белобрысый Терминатор..." — подумал я и спросил:

— Леха, ты чего там в шкафу делаешь?

— Сандалии ищу, в машине уже жарко в ботинках...

Я представил себе гримасу Бивиса, когда перед ним предстанет Леха в сандалиях на босу ногу и приготовился прочитать последнему экспресс-лекцию о стиле, когда мое внимание привлек, хорошо узнаваемый, звук упавшего предмета.

— Леша, а что это у тебя там упало? — вкрадчиво интересуюсь.

— Нашел! — Леха вылез из шкафа победно потрясая каким-то убожеством из толстой подошвы и коричневых кожаных ремешков, — а... это гитара, не страшно — отмахнулся мой, довольный находкой, "брат".

— Твоя или дядина, — я умел быть настойчивым.

— Моя, со мной всю службу прошла, из дома еще с собой брал. Последнее время чего-то забросил, не тянуло петь.

— А мне, не судьба, было сказать, что ты на гитаре умеешь играть?! — возмущенно завопил я.

Леха, не понимая причину моего негодования, растеряно хлопал глазами, продолжая держать в руках недоразумение фабрики "Скороход" или какой-то подобной.

— Ладно, — мне стало жалко ругаться на большого и доброго, но не слишком прозорливого приятеля, — примерь сандалии под джинсы, пойми, что это убого, одевай кроссовки и поехали...

Уже что-то сообразив, и виновато на меня посматривая, Леха оценил свой вид в зеркале, переобулся на кроссовки, взял гитару, и мы поехали ко мне домой.

Я быстро заскочил домой, схватил чурбановский подарок — однокассетную маленькую "Соньку", чмокнул маму и поскакал по лестнице вниз. До встречи с Сенчиной было всего полтора часа, а я хотел попробовать успеть записать песню...

* * *

Анатолий Самуилович встретил нас, как родных!

"Эка тебя Романов отымел!" — злорадно подумал я.

Сенчина была улыбчива и ровна.

В этот раз нас провели в большой, но обшарпанный зал, где на сцене сидело человек тридцать музакантов.

Концертный оркестр, музыканты которого одеты не во фраки, смотрится непривычно и смешно! Они играли что-то вразнобой, затем Бивис забрался на возвышение с пюпитром, постучал об него палочкой и оглянулся на Сенчину, которая уже стояла с микрофоном:

..."Там, где всегда весна... Там, где всегда весна..." — замолчала Сенчина, отзвучали последние звуки оркестра.

По довольному виду певицы и деловитой нахмуренности Бивиса, было очевидно, что оба довольны. Судя по тычку локтем, полученному от Лехи, "зритель" впечатлился тоже. Я же пребывал в шоке... Песня получилась похожей на оригинал лишь отдаленно, музыка звучала серо и уныло. Сенчина была хороша, но одна песню "не вытаскивала".

— Что скажите, "коллега"? — не удержался от скрытого сарказма Бивис.

— Очень хорошо, Анатолий Самуилович! Почти великолепно... — мой тон резко контрастировал с содержанием ответа, — осталось внести завершающие штрихи и великолепно станет без "почти".

Лицо Бивиса стало наливаться кровью, губы задрожали и он по-змеиному прошипел:

— Что "внести"?!

— Можно ничего не вносить, но тогда эта музыка будет звучать без моих стихов, — безмятежно ответил я.

По ошеломленным лицам музыкантов было видно, что с маэстро никто не осмеливается так разговаривать. Сенчина теребила в руках провод от микрофона и нервно кусала губы.

Бивис пару минут сверлил меня взглядом и явно боролся с желанием меня придушить. Наконец, он справился с клокотавшим внутри вулканом эмоций и довольно ровным тоном поинтересовался сутью предлагаемых "штрихов"...

Мои героические попытки, придать музыке большую схожесть с оригиналом, продолжались больше трех часов. Я вызывал в памяти звучание песни "моего времени" и пытался добиться от оркестра нечто похожего. Некоторые мои желания, высказанные художественным мычанием и размахиванием рук, Бивис просто не понимал, другие реализовывал с полузвука. Пара, озвученных мною музыкальных ходов, вызвали у него подозрения в моей скрытой гениальности, поэтому дальше моим усилиям Бивис помогал искренне и добросовестно.

Около семи вечера, когда все окончательно выбились из сил, Бивис объявил музыкантам:

— Перерыв, через 10 минут сыграем финально... пока можете перекурить...

Бивис спустился в зал и устало опустился на соседнее кресло. К этому моменту, я уже окончательно понял, что больше ничего улучшить не получится. Просто нынешние музыкальные инструменты, несмотря на наличие в оркестре даже электронных, не могут дать звук 21 века.

Сенчиной я так же подсказал пару интонаций и акцентов в исполнении, как следствие, заключительный прогон дал результат, который уже смог удовлетворить меня и вызвать признание Бивиса:

— И, все-таки, Виктор, вам нужно получать музыкальное образование и не зарывать свои способности в землю.

— Возможно, Анатолий Самуилович, но пока на это просто нет времени. Кстати, тут министр МВД Щелоков попросил меня написать песню к Дню милиции...

У Бивиса вытянулось лицо.

— Мы записали черновой вариант на магнитофон, надо сделать оркестровку для прослушивания в МВД, поможете?

— Конечно, конечно... — засуетился Бивис.

Мы вчетвером перешли в тот зал, где состоялось наше первое знакомство. Леха достал из сумки магнитофон, поставил его на рояль и включил. Запись мы сделали прямо в "Москвиче", Леха играл на гитаре, я пел:

Высок-ааа, выыысок-ааа над земл-еей с-иинева,

Это мирное небооо над Родинооой,

Но простые и строгиеее слыышим слова:

"Боевым. Награждается. Орденом..."

( в исполнении ГГ примерно так: http://ololo.fm/search/Светлана+ворвинец )

Я, не мудрствуя лукаво, набрал в "Яндексе": "песни о милиции" и в результате полуночного прослушивания выбрал три песни. Одна из них была муромовская "Боевым награждается орденом". В комментариях было сказано, что ее написали к юбилею милиции по заказу, якобы, самого Щелокова, но после опалы министра она осталась невостребованной. Затем ее оперативно посвятили Афгану. Что ж, восстановим, что называется справедливость!

Когда прозвучал последний аккорд лехиной гитары, я выключил магнитофон.

— Понятно, — деловито сказал Бивис, никак не высказав своего отношения к самой песне, — мелодия не сложная, напишем. Только уже не сегодня, прошу, — он молитвенно сложил руки и мы все рассмеялись.

Сенчина пошла проводить нас с Лехой через лабиринт коридоров. Она вышла вместе с нами на улицу и, запрокинув к небу голову, остановилась, с наслаждением дыша свежим воздухом. На ее губах играла мечтательная улыбка, а легкий ветерок играл подолом светлого платья.

"Гхм, на чужой каравай береги зубы!" — схохмил я мысленно, — "надо, надо, надо кого-то срочно заводить себе любимому!".

Леха пошел прогревать машину, а я так увлекся мыслями о вреде сексуального голодания в период подростковой гиперсексуальности, что даже вздрогнул, поймав на себе внимательный взгляд Сенчиной.

— Витя, я хотела с вами поговорить, — начала она.

Если Бивис с самого начала вычурно обращался ко мне на "вы", то Сенчина говорила — "ты". Что-то ее заставило изменить манеру общения, ладно — запомним. Я изобразил полное внимание.

— Я вижу, что вы талантливый молодой человек и думаю, что у вас большое будущее. Я же, как певица... очень завишу от качества тех песен, которые... приходится исполнять. Поэтому очень хочется, чтобы в моем репертуаре появились... современные песни, отвечающие тому, что востребовано... слушателями моего поколения... — Сенчиной, с явным трудом далась эта тирада, она осторожно подбирала слова.

— Вам надоело петь полудетские песенки и исполнять заведомую муть, а хочется что-нибудь популярно-слезливое про любовь и страдания? — невинно хлопая глазами, поинтересовался я.

Сенчина поперхнулась, а затем засмеялась:

— Ну, можно, конечно и так сказать!

— Я пообещал Григорию Васильевичу, что напишу для вас такую песню. Постараюсь уложиться в пару недель, поскольку в начале июля уезжаю на море. Уверен, она станет популярной.

Очевидно, Сенчина услышала не совсем то, что хотела. Упоминание, что я напишу песню только по просьбе Романова, ее покоробило. Но выстраивать отношения в обход Романова, я позволять не собирался. Мы довольно сухо попрощались, я плюхнулся на сидение рядом с Лехой, и мы поехали домой.

06.06.78, вторник (мой 107-й день в СССР)

В понедельник, программу "Время" мы собрались смотреть все вместе. После работы около семи вечера приехал дед, а мама накрыла в гостиной праздничный стол, напротив цветного "Рубина". О предстоящем событии были предупреждены все наши родственники и просто знакомые. Дедушкины московские коллеги, у которых был видеомагнитофон, привезенный сыном-дипломатом из-за границы, клятвенно пообещали записать сегодняшнюю программу "Время" на кассету.

Когда секундная стрелка на телевизионном циферблате показала ровно девять часов вечера, зазвучала знакомая музыка и на экране появилось изображение поворачивающейся огромной телевизионной антенны.

На экране возникли дикторы Кириллов и Шатилова:

— Добрый вечер, товарищи! Добрый вечер!

— Сегодня в Москву с официальным рабочим визитом прибыл министр иностранных дел Федеративной Республики Германии Ганс-Дитрих Геншер. В аэропорту высокого гостя встречали министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко, другие официальные лица...

Мы придвинулись поближе к телевизору и с нетерпением ждали сюжета о награждениях. Однако сначала дикторы сообщили, что Геншера в Кремле "принял Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев, который в беседе с немецким гостем подчеркнул, что плодотворные, динамично развивающиеся отношения между СССР и Федеративной Республикой являются надежным залогом мира и безопасности в Европе. Стороны отметили неуклонный рост товарооборота между обеими странами, увеличивающийся научно-технический и культурный обмен между нашими народами".

И вот момент настал!!!

"Ранее, в Кремле, Леонид Ильич Брежнев вручил высокие государственные награды группе рабочих, ученых, военных и общественных деятелей нашей страны. Среди награжденных бригадир механизаторов МПО "Знамя Труда" Василий Никандрович Ощепов, звеньевая доярок колхоза "Красная Кубань" Зинаида Петровна Куницина, академик Академии Наук СССР Герой социалистического труда Андрей Вениаминович Руковицин и другие товарищи. Так же товарищ Брежнев вручил медаль самому молодому из награжденных — 14-летнему ленинградскому школьнику Виктору Селезневу, за помощь сотрудникам милиции в поимке особо опасного преступника-рецедивиста. В своей речи, сказанной после награждения, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев тепло поздравил всех награжденных, пожелал им дальнейших трудовых и творческих успехов". Зачитываемый текст сопровождался видеорядом: крупно Брежнев, общий фон, крупно я в пионерском галстуке, опять Брежнев и, наконец, общий фон всех для группового фото. Все. Дальше — "На полях страны...". Мдя, не густо... зря губешки раскатывал...

С некоторым удивлением понаблюдал, как мама с дедушкой восторженно обменивались впечатлениями и дед уже сворачивал пробку с бутылки "Старки".

Выпить они не успели, с этого момента и еще примерно два часа в квартире непрерывно звонил телефон. Как только, после очередного получения поздравлений, трубка клалась на рычаг, так сразу раздавался новый звонок.

Ну, видимо, я что-то, до сих пор, про эту жизнь недопонял...

* * *

Во вторник утром, домой позвонила та самая забавная толстушка из "Пионерской правды", которая, среди прочих корреспондентов, брала интервью у меня в школе. После "ох-ах"-ов по поводу вчерашней программы "Время" и вступительного трепа, она предложила заехать в редакцию "Пионерки" и забрать письма адресованные мне читателями газеты. Я сначала, вообще, удивился наличию таковых, а затем насторожено поинтересовался их количеством. Толстушка, которую, кстати, звали Олей, сказала, что пока писем не много, но после сюжета во "Времени", поток обязательно возрастет. Я поинтересовался количеством уже пришедших писем настойчивей, оказалось всего ничего, всего-то 943 штуки! Мля!!!

— Им что от меня всем надо?! — возопил я в совершенном изумлении.

— Ну, подавляющее количество писем от девочек, — ехидно сообщила Ольга, — они просто хотят с тобой познакомиться! Есть письма от ребят — твоих сверстников, эти хотят дружить, есть от ветеранов, они тебя хвалят...

— Оленька, — вкрадчиво поинтересовался я, — а что делают другие герои ваших публикаций с письмами?

— А, на моей памяти, у нас пока столько никому не приходило, — еще ехиднее ответила "Оленька".

В итоге, решили, что я заеду за письмами в ближайшее время, когда представится оказия с транспортом.

Только я положил трубку, как снова раздался звонок. Преисполненный ожидания очередных проблем, я снял трубку. Это был Леха, с сообщением, что ему звонил какой-то старший следователь городской прокуратуры и вежливо попросил сегодня заехать.

— Кажется, началось... — в голосе моего "большого брата" слышалось плохо скрываемое волнение.

— Да, скорее всего, — небрежно согласился я, — опросят тебя, внесут протест и суд примет новое решение.

— Поедешь со мной? — типа "равнодушно" поинтересовался Леха.

— На фиг, — отвечаю, — я теперь большой человек, негоже мне с разными сомнительными личностями дружбу водить.

В трубке повисло молчание...

— Леха, я пошутил! Конечно, поеду...

Молчание... Я напрягся:

— Леха, ну ты чо? Я, ведь, реально просто пошутить хотел. Ты что, обиделся?!

— Не-е... Пытаюсь понять слово "негоже", — заржал этот гад!

* * *

В прокуратуру съездили скучно, по крайней мере я. Собственно, я только и сделал, что просидел два часа в машине, пока ждал Леху. Когда он, взмыленный, но бодрый, вышел из здания прокуратуры на Литейном, то я уже извелся ожиданием и отсидел себе весь зад.

— Рассказывай, — затеребил я, только усевшегося за руль Леху.

Тот завел двигатель, плавно тронулся и выдохнул:

— Все нормально...

По ходу рассказа, выяснилась уже полная картина его пребывания в прокуратуре. Судя по полученному на проходной пропуску, беседовал с Лехой старший следователь, с грозной прокурорской фамилией Пухликов. Минут через десять, после начала разговора, причем именно разговора, поскольку следователь был предельно доброжелателен и вежлив, в кабинет вошел Лехин "давний знакомец" — городской прокурор Соловьев, в сопровождении кого-то из подчиненных.

Соловьев тоже был приветлив, поздоровался за руку, как с равным, чем еще больше подогрел градус доброжелательности следователя, и сказал:

— Как дела не спрашиваю, знаю, что теперь будут лучше! Надо признаться, что вам сильно повезло с другом. Мои сотрудники вас опросят и подскажут, что нужно написать. Желаю удачи.

Соловьев еще раз пожал руку и вышел. А следователь и другой сотрудник, пришедший с Соловьевым, полтора часа задавали Лехе вопросы и, периодически, сами же подсказывали, как на них отвечать. Так же, Леха под диктовку написал пару заявлений на имя Генерального прокурора СССР и расписался на каждом листе своих показаний.

— Они еще сказали, что мне придется скоро ехать в Сочи, на суд, — выдал Леха, косо посматривая на меня, из— за руля.

— Вообще, отлично, — я радостно потер руки, — мы как раз на два месяца уезжаем в Сочи с мамой, в санаторий. Бери отпуск и поехали с нами! За это время, заодно, и суд состоится.

— Я поговорю на работе, — неуверенно пообещал Леха, — может отпустят пораньше, ведь у меня, все равно, отпуск в августе должен быть по графику.

— Попроси еще июль "за свой счет", скажи начальству, что нужно, там на месте, к суду подготовиться и еще адвоката местного найти! — выдал я вариант, навскидку.

Леха задумчиво покрутил головой:

— Быстро ты... придумываешь, может и прокатит! Кстати, сегодня еще Ретлуев звонил, просил к нему заехать или позвонить.

— Да, подзабыли мы про него... погнали — навестим! — кивнул я.

По пути заехали в пару магазинов, я хотел купить Ильясу, в подарок, какой-нибудь хороший алкоголь. Однако выбор в магазинах был скудным и ничего особо хорошего не было. Тогда я вовремя вспомнил про семейство Шпильманов и поинтересовался у топтавшегося рядом приятеля:

— Леша, а у тебя телефон Шпильманов где записан?

Реакция была странной, Леха сначала открыл рот, затем закрыл, а потом ругнулся.

— Ты чего? — удивился я.

— Да я забыл про них... — начал мямлить Леха.

— Ну и что? Я тоже, а вот потребовалось и вспомнил, — "не въехал" я.

— Ну, там же... костюм... — еще невнятнее пробормотал Леха.

— Твою ж мать! — уже ругнулся и я, — про костюм-то мы и забыли! А он, кстати, оплачен!

— Да, столько всего уже случилось за последнее время, — начал Леха, — у меня за всю жизнь столько не происходило! Не удивительно, что забыли, — закончил он, уже виновато посматривая на меня.

— Ага! — я обличительно упер в него палец, — костюм твой, ты и должен был помнить!

— Должен, — кивнул Леха белобрысой головой, — но я забыл.

— Ладно, давай им позвоним... "двушка" есть? Гони...

Отобранная у Лехи "двушка" провалилась в таксофон, и я услышал сказанное молодым голосом:

— Хэллоу?

— Э... Борис?

— Он самый!

— Привет! А это Виктор, мы с братом приезжали к вам, покупали вещи и заказали костюм...

— Привет, привет! — засмеялся Борис, — а костюм-таки все, моль съела! Сказала, что больше терпеть не может и сожрала!

— Передай ей, что мой брат — боксер и не то что моль из костюма выбьет, но и костюм из любой прожорливой моли! — пошутил я в ответ, с легким привкусом тонкого намека на толстые обстоятельства.

Младший Шпильман все тонкости чутко понял и заверил, что костюм целехонек и дожидается своего припозднившегося хозяина, но перед старшим Шпильманом, все равно, придется извиняться, потому что старый мастер не привык, что про его труд забывают.

Я поклялся, что мы-"таки" раскаиваемся и уже едем, а заодно поинтересовался, не может ли Борис достать пару бутылок хорошего импортного алкоголя. Борис таки мог, и мы поехали к Шпильманам.

Церемонные расшаркивания и извинения перед старшим Шпильманом и последующая примерка Лехой великолепного темно-синего костюма, были прерваны вечнолохматым Борисом, принесшим заманчивое позвякивание в фирменном пакете с рекламой "Мальборо".

Любопытный я заглянул в пакет и обнаружил две коробки "Камю Наполеон".

— Устроит? — улыбнулся Борис.

— Ну, если нет "Корвуазье"...— сумничал я.

— Есть, но в четыре раза дороже, — еще шире улыбнулся Борис.

— А этот-то сколько? — насторожился я.

— По 50... Еще есть коробка виски с двумя стаканами, интересует? 75 рублей...

— Вам, молодой человек, к этому костюму нужны туфли, рубашка и галстук... и не спорьте, — безапелляционно заявил Лехе старший Шпильман, прервав наша алкогольно-финансовые переговоры.

Леха стал беспомощно оглядываться на меня.

— Братец, надо так надо — не спорь с великим мастером! А все требуемое найдется? — этот вопрос я уже адресовал Борису.

Тот задумчиво закусил губу, оглядел Леху и пожал плечами:

— Все есть, главное, чтобы размеры подошли. Пойду искать... — и сорвался с места.

Пока мы ждали возвращение Бориса из "тайных закромов", Изя Борухович все это время сетовал на подрастающую молодежь, которая совершенно не способна к "высокому портняжному искусству" и позорит профессию, не понимая даже простейшего задания "надеть шпульку на шпиндель моталки, так чтобы шпонка шпинделя вошла в прорезь шпульки". А Борис тот и вовсе "покатился по наклонной" — связался с "готовой одеждой"! Последние слова, старый Изя произнес так, как будто его внук — Боря ограбил синагогу и изнасиловал раввина.

Леха округлил глаза еще на стадии "моталки шпинделя", я же сочувственно покивал головой и глубокомысленно заявил:

— Что же поделаешь, современная мода зачастую такова, что молодежь готова заплатить любые деньги, чтобы выглядеть, как босяки.

Шпильман снял очки и внимательно на меня посмотрел.

— А вы очень неглупый молодой человек. Вы это знаете? — изрек он на полном серьезе.

Тоже сохраняя серьезную мину на лице я ответил:

— Спасибо, но лучше был бы круглым дураком — легче было бы катиться по жизни!

Пока Изя Борухович беззвучно смеялся, а Леха сдержанно фыркал, вернулся со свертками и коробками Борис.

После завершения примерок и покупок, а также благодарностей и торжественных прощаний со Шпильманом-старшим, мы вышли на улицу в сопровождении Бориса.

— Боря, а у тебя женские вещи на продажу есть?

Борис насмешливо улыбнулся:

— Раз на этой планете обитают женщины, то у Бориса есть что им предложить. В том числе и хорошие импортные вещи!

— Угу, — я задумчиво почесал затылок, лихорадочно соображая, — видишь ли, я хотел бы, чтобы моя мама что-нибудь у тебя купила бы...

— Я бы тоже этого хотел, — засмеялся Борис, — надеюсь, у тебя есть много родственников и помимо мамы!

— Есть, есть — заверил я его, — только, так же, есть одна просьба...

Младший, из знакомых мне Шпильманов, изобразил полное внимание.

— Я бы хотел, чтобы ты ей продавал все вещи в два раза дешевле, чем они у тебя стоят.

Борис вопросительно вздернул бровь.

— А Алексей приедет и возместит разницу. Или мы оставим денег, на разницу, сразу, — поспешно добавил я.

Шпильман задумчиво соображал.

— Так же не надо говорить ей о нашей договоренности и о том, что мы уже знакомы, — я немного "запнулся", — ну, сложные отношения и все такое, ты же понимаешь? — "смущенно" закончил я.

Борис "понимал". Поверил или нет, я не разобрал, но пообещал все сделать так, как его и попросили. Алексей отсчитал авансом, вяло возражавшему Борису, триста рублей и мы, довольные друг другом, попрощались...

От Шпильманов мы направились, прямиком, на работу к Ретлуеву и уже минут через 15 парковались у здания Василиостровского РОВД. Леха достал из багажника полиэтиленовый пакет "Мальборо" с коробкой "Джек Дэниэлса" и двумя солидными квадратными стаканами, и мы потопали через маленький дворик, от нашего "Москвича" ко входу в райотдел.

Следует отметить, что никаких автоматчиков на входе не стояло и паспорта у людей не переписывали. Родная милиция свой народ еще не боялась.

Мы почти подошли ко входу, когда мне наперерез рванула какая-то тень.

Не знаю, как я успел среагировать, ушел с линии атаки, свернувшись через правое плечо и пробил кулаком в чужую джинсовую куртку...

* * *

...Мдя! И смех, и грех! Чесслово...

Мы сидим в кабинете начальника райотдела и продолжаем молча усмехаться и переглядываться. Мы это — я, Леха, Ретлуев и сам начальник РОВД полковник Займишин. На диване, около окна, врач и медсестра заканчивают приводить в себя довольно молодого длинноволосого парня в потертом джинсовом костюме.

От моего "удачного" удара в печень он уже оклемался, и теперь отходил от прилетевшего, вдогонку, удара, от Лехи, в лоб. Звали парня, как меня успели просветить, Николай Завадский, и был он отцом Саши Завадской, той самой девочки, которую я спас от маньяка Григорьева.

Николай хотел, во что бы то ни стало, встретиться со спасителем дочери. Он уже вычислил мою школу, но попал на начавшиеся каникулы, мой домашний адрес ему в школе не сказали, а в ответ на настойчивые расспросы вызвали милицию. Тогда Завадский стал каждый день приходить в РОВД и, наконец, полковник Займишин не выдержал и приказал Ретлуеву поговорит со мной о возможности нашей встречи.

И вот сегодня наши пути "удачно" пересеклись! Николай сидел на лавочке около райотдела милиции, и сразу узнал меня по фоткам в газетах и репортажу в программе "Время". Не долго думая, он вскочил и бросился ко мне обниматься. Тут и "словил" от обоих. От меня не сильно, а от Лехи прилично. Что и исправлял сейчас врач, вызванной "Скорой", поскольку, поначалу, Завадский был без сознания.

Впрочем, когда "безвинно пострадавший" окончательно оклемался, у нас состоялся довольно душевный разговор. Николай был беспредельно признателен, мы с Лехой здорово смущены, оба мента бескорыстно наслаждались ситуацией! Когда Займишин, на правах хозяина, стал угощать всех чаем, я улучил момент шепнуть Лехе на ухо, и тот быстро смотался к "Москвичу" поменять коробку с виски на два одинаковых "Наполеона". По бутылке я и вручил Займишину с Ретлуевым, как московские "сувениры". Те сначала поотказывались, а затем сдержанно поблагодарили. Но по лицам было видно, что офигели от, поистине, царского подарка. Что ж, может и пригодится...

За чаем я, для Завадского, повспоминал историю моей встречи с маньяком, а для Займишина с Ретлуевым рассказал о поездке в Москву. Впрочем, без особых подробностей.

Примерно через час мы попрощались с милицейскими начальниками и покинули райотдел. Николай стал активно зазывать нас к себе домой, желая познакомить с женой и дочкой.

— А ты уверен, что Саше стоит напоминать о том дне? — благоразумно поинтересовался Леха.

Завадский растерялся.

— Давай лучше посидим в кафе, а с женой и Сашей познакомимся как-нибудь попозже, — предложил я. Николай поколебался, но все же согласился. Он еще в милиции успел нам рассказать, что у дочери, после происшедшего, был нервный срыв и сообразил, что Леха прав.

Поехали мы, правда, не в предложенное мною кафе, а в ресторан "Арагви". Оказалось, что Николай работает клавишником в вокально-инструментальном ансамбле "Радуга" и его ВИА постоянно выступает в этом ресторане, поэтому хороший прием нам там обеспечен.

Находился ресторан довольно далеко, в Купчино, к тому же логично предполагалась выпивка, поэтому решено было ехать туда на такси. Машину поймали довольно быстро, загрузились и покатили. По дороге я, с понятным любопытством, стал расспрашивать Завадского об его ВИА. Хотя Николай и не думал ничего скрывать, кроме нескольких забавных историй, особо интересной информации подчерпнуть не получилось.

Мечтая о славе "Битлс", несколько ребят объединились и создали "группу". Где-то выступали, что-то сочиняли, кому-то пели... "Битлов" из ребят не получилось, а получались вечные проблемы с властями на тему "тунеядства". Затем у некоторых из участников "группы" появились жены, а потом и дети. Стало необходимо содержать семьи. Кто-то остался верен романтике юности и продолжал играть в чужих квартирах и на подпольных концертах, а кто-то разбрелся зарабатывать по ресторанам и свадьбам.

Николай оказался среди вторых.

— Семья: жена, дочка... Сами понимаете... — Николай пожал плечами и философски вздохнул.

Таксист, гревший уши, но не встревающий в разговор, вздохнул тоже. Некоторое время в салоне раздавалось только мерное щелканье таксометра.

— Так что поем, в основном, "песни советских композиторов", "Битлс" в ресторанах заказывают редко, — преувеличенно весело засмеялся Николай, тряхнув головой, — А в газетах писали, что ты тоже сочиняешь песни? Там даже марш был...

— Ну, рок-н-ролл не напечатали бы, — улыбнулся я.

— А ты и рок-н-ролл можешь?!

— Он много, что может, — гордо встрял Леха.

— Так надо попробовать кому-то из известных предложить, — оживился Николай.

Леха усмехнувшись открыл рот, потом его закрыл и посмотрел на меня.

"Молоток, все-таки, парень, лишнего не говорит. К тому же, явно, признал мое первенство, а это уже очень хорошо."— подумал я и, посмотрев на Леху, слегка кивнул.

— Уже предложили, Сенчина будет петь... — небрежно сказал тот.

— Ух, ты... — выдохнул Завадский, — Сенчина, вообще, с целым оркестром выступает, может первоклассно получиться. А, что она будет петь?

— Так, песенку одну... может две... — уклончиво ответил я. В голове зародилась мысль, и я не видел причин, почему бы ее не попытаться воплотить...

В ресторане нас встретили хорошо. Просторный зал столиков на тридцать, скудноватый декор был выдержан в кавказских мотивах, а на стенах висело множество чеканки. Однако метрдотель был во фраке, да и официанты все были славяне. Посетителей почти не было, поэтому кухня готовила вкусно и быстро. Знавшие Николая, официанты были предупредительны и вежливы, а после, сделанного нами обширного и дорогого заказа, так и, вообще, стали душками.

Еще выйдя из такси, Леха, по моему наущению, категорически предупредил Завадского, что сегодня платим мы, в компенсацию за его пострадавшее здоровье. Почти все "свои" деньги Алексей потратил у Шпильманов, поэтому я незаметно передал ему мою заначку. Как-то сама собой родилась привычка всегда таскать с собой пять сторублевок. Потратить пятьсот рублей было совершенно нереально, но я все равно упорно их носил при себе. Вот сегодня и пригодятся...

За столом, после нескольких рюмок, установилось полное братство. Даже я "хлопнул" рюмашку "Слънчева бряга", пока лехин кулак не замаячил предупреждающе перед моим носом. Захмелевший Николай приобнял меня и начал путанно, но совершенно искренне рассказывать мне, что я спас не только его дочь, я спас и его жену, и его самого...

— Понимаешь, — говорил он, глядя на меня абсолютно несчастными и испуганными глазами, — все бы рухнуло... жена не хотела ехать на дачу без дочери... я настоял... выехали с утра, чтобы быстрее вернуться... а зачем ее было таскать если только туда и обратно?.. она просто устала бы... она же маленькая, — его глаза наполнялись слезами.

Николай судорожно хватанул стопку, закашлялся и хрипло продолжил:

— Она меня любит, и я ее, но она никогда бы меня за дочь не простила... и я бы себя не простил... она же маленькая у нас... как бы ее... он же порвал бы ей все... испоганил... Сволочь! НЕНАВИЖУ!!!

Метрдотель с тревогой поглядывал на наш столик.

Леха пересел к нам поближе и придавил своей лапищей обе руки Николая:

— Коля! Все, успокойся... Эта мразь уже в тюрьме и никогда оттуда не выйдет. Уверен, что "вышку" дадут! Саша твоя цела, и семья твоя цела, все в порядке. Давай выпьем за Витьку!

Они опрокинули еще по рюмке коньяка, и Леха увел, все-таки, заплакавшего, Завадского в туалет.

Метрдотель сразу подошел ко мне, оставшемуся в одиночестве:

— У вас все в порядке?

— Да, благодарю, все отлично.

— Просто, мы никогда не видели Николая в таком состоянии. Поэтому я спросил... — извиняющимся тоном пояснил метр.

— Нет проблем, — я вежливо улыбнулся в ответ, — Николай избежал ОЧЕНЬ крупных неприятностей, а это просто "откат".

— Да, мы в курсе той истории с его дочерью. Это просто ужас какой-то мог произойти! — мужика реально передернуло, — у меня самого две дочери, правда уже взрослые, если б не тот мальчик... — он неожиданно замолк посреди фразы и уставился на меня.

— Да, — согласился я, — "мальчик" оказался кстати...

— Это... ты? — тихо спросил метрдотель.

— Николай очень упорно меня искал, — я пожал плечами.

— Можно пожать ВАШУ руку? — его тон и голос изменились и зазвучали официально и торжественно.

Я оторвал взгляд от шашлыка и внимательно посмотрел на метра. Мужчина лет сорока пяти, среднего роста, большие залысины, говорит абсолютно серьезно.

Я поднялся из-за стола и протянул руку, он ее схватил двумя своими и сильно потряс. Совершенно искренне и видно, что от души. На сердце стало тепло.

Когда садился, краем глаза поймал группку совершенно обалдевших официантов, наблюдавших за этой сценой.

Наконец, вернулись Леха с Николаем. С виду, совершенно протрезвевшие, впрочем, у Лехи и до ухода никаких признаков не было. Что ему, такому амбалу, с нескольких рюмок сделается!

— Коль, а вы тут каждый день играете? — заинтересовался я.

— Да, почти... по вечерам... — по Завадскому уже совсем было незаметно, что еще десять минут назад он был "в зюзю".

— А сегодня вы тоже будете играть?

— Да, с семи вечера... ребята скоро подойдут, а что? — Николай заметил мой интерес.

— Песенка у меня одна есть, девушке одной обещал... Твои смогут мелодию подобрать, если я напою?!

— Обижаешь, я сам клавишник и звукооператор, и ребята с голоса любую мелодию возьмут, у нас у всех музыкальное образование есть, — сообщил Николай.

— А за солиста у вас кто, "он" или "она"?

— Оба! — засмеялся Николай, — плюс мы, почти все, на подпевках...

— Хорошо, — удовлетворился я, — тогда я пошел слова на бумагу положу...

Отсев за соседний столик, и попросив у официанта бумагу и ручку, я начал вспоминать губинскую "нетленку" про Лизу. Стоит отметить, что ручку и бумагу официант принес, практически, бегом и улыбаясь. Понятно, значит все уже в курсе. Ну, и ладно!

Вспомнить слова, недавно прослушиваемой песни, мне особого труда не составило, проблему вызвал только припев. В оригинале звучало:

Побудь со мной еще совсем немного, Лиза,

Как жаль, что расставанья час уже так близок...

Пришлось переделывать под "Веру":

Побудь со мной еще совсем немного, Вера,

Как жаль, что все у нас с тобою так не смело...

"Ну, а что?.. Вполне, нормально по размеру, а рифма "Вера — смело", по сравнению с "Лиза — близок", так и, вообще, даже лучше, чем в оригинале!"

Стараясь сделать свои каракули максимально читаемыми, я закончил писать текст и вернулся к ребятам.

Леха с Николаем, уже душа в душу, обсуждали мировые проблемы.

Мое появление было встречено с небывалым энтузиазмом. За "появление" выпили, и Николай повел нас к сцене, где была установлена музыкальная аппаратура. Он снял чехол с клавишных и стал подключать провода и питание. Я же тем временем вспоминал нюансы губинской мелодии и аранжировки...

...Сначала я негромко напел Николаю всю песню целиком, пытаясь, как мог, изображать голосом звуковые проигрыши. Затем он уменьшив звук до минимума, во время моего второго "напева", стал иногда подыгрывать. Потом взял пятиминутный тайм-аут: колдовал со своей установкой и что-то записывал. А на третий раз он отыграл мелодию почти безошибочно!

Пока я "шлифовал нюансы" и выражал Завадскому свои восторги, не заметил, как у сцены появились четверо мужчин и девушка. Оказалось, что это пришли на работу коллеги Николая по ВИА "Радуга".

Завадский быстренько ввел их в курс нашего "творчества" и вот уже два гитариста, саксофонист и ударник пытаются подстроиться под Николая и Владимира — солиста группы. Последнему я только раз напел песню и он сразу ухватил суть с ползвука.

Наконец, стало получаться и песню исполнили с солистом на полный звук!

Ну, что сказать... Мне понравилось гораздо больше, чем "Маленькая страна"! Мелодия для исполнения была несложная, а Николай и Миша-саксофонист полностью вытащили проигрыши и аранжировку.

Естественно, я непремнул внести некоторые корректировки в музыку и попросил Владимира петь попротяжнее и послезливее, тот посмеялся, но во-второй раз исполнил идеально.

Вообще, я с удивлением, для себя, отметил, с какой легкостью ребята поняли, что от них требуется, и тот факт, что полностью отсутствовали те нервотрепка и напряжение, которые были в работе с Бивисом.

Леха тоже был в восторге. Николай сиял. Ребята были удивлены новой песней и довольны. Столпившиеся официанты и немногочисленные посетители устроили овацию. Короче, все получилось очень быстро, спокойно и замечательно!

Мы втроем вернулись к столику и отметили успех, я — морсом, под бдительным контролем Лехи.

После этого, Николай пошел к своим — готовиться к вечернему выступлению, а я к метрдотелю в поиске телефона.

Телефон мне тут же предоставили, служебный в чьем-то кабинете, и я, на кураже, набрал номер, записанный на замусоленной бумажке, красивым почерком:

— Але? — ответил мне какой-то грустный голос.

— Вера? — чтобы не ошибиться.

— Да, — насторожено.

Дальше я уже негромко и "душевно" напел:

Вера, я так хотел признаться тебе,

Что я навек обязан судьбе

За то, что мы с тобою повстречались, Вера,

Однажды на огромной земле.

В трубке смех...

— Вера, ты где территориально живешь?

"На фиг культур-мультур, обратишься один раз на "вы" и потом до "ты" будет три недели раком".

— В Купчино, а что? — удивленно.

— Ну, значит это судьба!.. Мы только что закончили репетицию песни и сами находимся в Купчино. Диктуй адрес, я сейчас приеду за тобой, и мы поедем принимать у музыкантов ТВОЮ песню.

— Я... Сейчас уже поздно... И я занята!

" Врет, зараза! Неужели облом?! Сейчас важно не сбиться на уговоры..."

— Конечно, поздно! Мы допоздна репетировали, чтобы сегодня успеть закончить, но зато находимся рядом с тобой. Я буду через пять минут, прослушать песню еще пять минут и пять минут обратно. У тебя, действительно, не найдется на песню пятнадцать минут?!

— ...Нет. Мне жаль, но я, действительно, занята, — совершенно непреклонным тоном.

"БLЯ!!!"

— Очень жаль! Ну, всего тебе тогда наилучшего. Спокойной ночи! — не удержался я, все-таки, с досады. Время начало восьмого и спать, явно, было рано. Трубка рухнула на рычаг.

Несколько секунд я посидел перед телефоном, переживая свою неудачу, затем встал, обернулся к двери и чуть не подпрыгнул от испуга.

В дверях стоял стройный пожилой кавказец в темном костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом. Заметив, что я вздрогнул он белозубо улыбнулся и примиряюще поднял руки:

— Извини меня, я не хотел не подслушивать, не напугать!

"Не на того напал, чурка..." — настроение, после разговора, резко испортилось.

Я мило оскалился:

— Тайн у меня нет, можно и подслушивать, а испугался я от неожиданности. Так то вы совершенно не страшный!

Мужик засмеялся:

— Меня звать Нодар, я директор ресторана. А ты тот молодой человек, что спас дочку нашего Николая?

— Меня звать Виктор.

— Очень приятно, — директор сделал ко мне три шага и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. Ему было, явно, за пятьдесят, но рука была крепкая.

— Спасибо за телефон, не буду вам мешать работать.

— Ты позволишь дать тебе совет?

Его голос настиг меня уже около дверей. Я развернулся:

— Конечно. Не знаю последую ли ему, но точно буду за него благодарен, — делаю я благовоспитанную морду.

— Позвони своей девочке еще раз, прямо сейчас. Она уже, наверняка, пожалела, что отказалась! Скажи, что это неправильно, что она не может... пусть попросит разрешение у родителей и передумает!

"А если не передумает? А чего теряю?!" — промелькнуло в голове.

— Хорошо, — я возвращаюсь к телефону.

Нодар, удивленный, что я так легко согласился, посторонился, пропуская меня к столу.

Снова кручу диск.

— Але? — голос, кажется, еще больше расстроенный, чем первый раз.

— Вера, это опять Виктор! Я вот тут подумал и решил, что это неправильно, что ты не приедешь послушать песню, которая посвящена тебе. Давай ты передумаешь и найдешь несколько минут? — я замолчал.

В трубке повисло молчание.

— Ну, хорошо. Я, наверное, смогу найти немного времени, — слышится неуверенный голос.

— Вот и славно, диктуй, какой у тебя адрес?

— Будапештская улица, дом 11, квартира 76. Только дай мне хотя бы полчаса, мне надо собраться! — в голосе нотки паники.

— Конечно, Вера. Я буду через полчаса. До встречи!

"Уф!" — осторожно кладу трубку.

Нодар широко улыбается и показывает большой палец:

— Теперь надо купить хорошие цветы!

— Спасибо, Нодар, за хороший совет! А вот с цветами в такое время, я думаю, будут проблемы. Мне бы такси успеть заказать!

— Не бывает нерешаемых проблем! Отвезу я тебя сам, и за цветами заедем по пути, я знаю, кто их сделает!

Нодар объявил, что ждет меня внизу у машины, а я направился предупредить Леху и "стрельнуть" у него одну из сторублевок. Отделаться от "большого брата" не удалось и Леха увязался со мной. Впрочем, оно и к лучшему...

Нодар ждал нас у входа в ресторан, стоя рядом с белоснежной "Волгой". Я представил их с Лехой друг другу. Габариты, "сопровождающего меня лица", произвели на директора ресторана сильное впечатление. Он уважительно пожал Лехе руку, они сели спереди, я плюхнулся на заднее сидение машины, и мы поехали...

— Мы сейчас заедем к одному моему очень хорошему другу, — вещал Нодар, — и он сделает нам отличный букет белых роз! Твоя же "дама" не замужем, белые розы подойдут? — засмеялся Нодар, обращаясь ко мне.

— Не знаю, — честно ответил я, засмеявшись в ответ. Комизм ситуации до меня уже дошел, грузин решил, что я "клею" сверстницу!

Купчино еще не было плотно застроено, и мы заехали на большой пустырь между многоэтажками. Там с полминуты попетляли между каким-то гаражами и, наконец, остановились около единственного гаража, над которым светил фонарь.

Стоило Нодару заглушить двигатель, как створка ворот гаража беззвучно приоткрылась и оттуда выкатился толстый, лысый, пузатый и веселый "колобок", с незамутненной грузинской внешностью.

Сначала последовала экспрессивная "пулеметная" тирада на грузинском, затем "колобок" увидел нас, вылезающих из машины и перешел на русский:

— Здравствуйте, гости дорогие! Зураб рад вас всех видеть, кроме этого бессовестного Нодара, который совсем забыл про своего друга! Не заезжает, не звонит, совсем совесть потерял! — улыбаясь жаловался Зураб-"колобок" мне и Лехе на стоящего рядом, и тоже улыбающегося, Нодара.

— Батоно Нодар, вы ведь с батоно Зурабом, кажется, вчера видились? — наугад ляпнул я, хорошо зная эту братию.

— Неееет, уже четыре дня не видились! — возопил Зураб, — это очень долго между друзьями!

Нодар засмеялся:

— Зураб, дорогой, это — Алексей, а это — Виктор, они мои гости и друзья, очень хорошие люди! Мы к тебе за помощью и по делу.

"Колобок" по инерции заголосил что-то, типа, "твой друг — мой друг" и затем, сразу сделавшись серьезным, деловито поинтересовался, чем он может быть полезен...

...Минут через пятнадцать, мы отъезжали от гаража Зураба, в котором, кстати, оказалось еще два человека, склад фруктов и цветов, а так же увозили с собой огромный букет из пятидесяти белых роз — 100 рублей и пять килограммов абхазской черешни — 25 рублей...

"Двушка" провалилась в нутро таксофона, и я услышал верино: "Але?"

— Вера, я внизу, у подъезда...

— Я... сейчас выхожу...

От таксофона я вернулся к скамейке около вериного подъезда и взгромоздился на ее спинку. На самой скамейке лежал огромный шикарнейший букет.

"Мдя... вот, как раз сегодня, мой джинсовый костюмчик пригодился бы..." — вяло подумал я, понимая, что мне все-таки мало что светит и я, видимо, впустую затеял эти "брачные пляски". Леха с Нодаром остались сидеть в "Волге", стоящей прямо напротив подъезда, и не мешали мне предаваться пораженческим настроениям.

В довершению ко всему, был уже девятый час, и надо звонить домой и предупреждать маму, что задержусь. А тут "рокового Дон Жуана" могли и домой погнать, какой-нибудь фразой, типа: " Чтобы через полчаса был дома!" Эх...

Короче, когда через пять минут хлопнула дверь парадной и появилась Вера, я твердо решил не рассусоливать и побыстрее определиться со своими перспективами.

Правда, мой классный план чуть было сразу не пошел прахом.

На встрече в школе Вера была в черном пиджаке и джинсах, волосы были убраны в хвост, а серьезное выражение лица дополнялось очками в тяжелой роговой оправе. Сейчас же из подъезда вышла стройная, очень красивая девушка, с черными распущенными, слегка вьющимися волосами. На ней была модная джинсовая юбка, слегка выше колена, черная обтягивающая водолазка и туфельки на шпильке. Если к этому добавить, что "слегка выше колена" открывала красивые стройные ножки, а "обтягивающей" весьма было, что обтягивать, то я оказался к этому зрелищу морально не готов. Вера, как-то, не запомнилась мне НАСТОЛЬКО красивой!

Спустившись со спинки скамейки, это я и брякнул, вместо приветствия:

— Я и забыл какая ты красивая!

Вера, порозовев, засмеялась:

— Спасибо за комплимент!

— Это не комплимент, это сухая констатация факта, — буркнул я, потихоньку приходя в себя.

— Боже!.. — Вера замерла, заметив букет.

— А, — отмахнулся я, — поехали, нас ждут музыканты и мороженое!

— А цветы? — не поняла Вера.

— Что, цветы? — я уже пришел в себя и "включил миллионера из 21 века", — я хотел тебе приятное сделать, купить красивые цветы, а теперь вижу, что этот жалкий веник даже не достоин того, чтобы ты к нему прикоснулась. Поехали... — и зашагал к машине.

— Ты с ума сошел?! — послышался мне в спину возмущенный голос Веры.

Я обернулся. Вера стояла возле огромной охапки прекрасных белых роз и слегка прикасалась к бутонам раскрытой ладонью.

Я вернулся обратно к скамейке.

— Ну, если тебе и правда нравится, то тогда они твои, — говорю с сомнением в голосе, нагибаюсь, поднимаю букетище и осторожно кладу его на подставленные руки Веры.

"Момент лучше не придумаешь, вперед!" — мысленно пришпориваю себя.

— Кстати, забыл... Все-таки, добрый вечер! — и привстав на носки небрежно целую Веру в щеку. Не давая опомниться и как-то отреагировать, тяну за локоть к машине:

— Поехали, нас ждут!

Вера молча идет за мной. До этого сидевший, как мышь, Леха легко выскакивает с переднего сидения и открывает заднюю дверцу:

— Добрый вечер, присаживайтесь...

Вера, откровенно шарахнувшаяся от "выскочившего слона", берет себя в руки, здоровается в ответ и неловко садится в машину, с букетом на руках.

— Вера, познакомься! — начинаю представлять, сидящих в машине, — это Нодар — лучший из, знакомых мне, грузинов!

Директор "Арагви" широко улыбается и умудряется, крутя баранку, повернуться всем корпусом к Вере, изобразить галантный "поклон", а так же раздеть ее и изнасиловать. Правда, два последних действия нашли свое отражение только в выразительных грузинских глазах, да и то, только на мой, искушенный настоящим возрастом, взгляд.

— Это — Алексей, мой единственный друг. Он очень большой и очень сильный, но... неприлично добрый!

Вера первый раз, как села в машину, улыбается.

Леха спереди бормочет что-то, вроде: — "Оченьприятноалексей!".

— А куда мы едем? — интересуется, наконец, девушка.

И тут у Нодара, натурально, сносит крышу! Все десять минут дороги, до ресторана, он не закрывает рот из которого беспрерывным потоком льются вычурные комплименты Вериной красоте, молодости, очарованию, воспитанию и прочему набору всех мыслимых добродетелей...

Искоса смотрю на Веру и... встречаюсь с ней взглядом, смеемся оба! Нодару — по фиг. Он продолжает плести сложные кавказские словоблудия, заговариваясь до "трепетного цветка среди русских зим". В этом месте, Леха опускает стекло и высовывает голову наружу...

Наконец, мы тормозим около "Арагви" и, под непрекращающийся словесный понос Нодара, заходим в "лучший кавказский ресторан Ленинграда, а лучший он, потому что мой!".

"Гыыы! Надо же, как мужика "тыркнуло"!", — подивился я, про себя, — впрочем, Вера, и правда, сногшибательно красива...

За время нашего отсутствия количество гостей значительно увеличилось — занята уже половина столиков. Видимо, клиентура собирается тут, более-менее, постоянная — пока мы шли к нашему столику, Нодара окликали, почти, все гости.

Но сегодня вечером, горный орел, был сильно возбужден и занят, поэтому гостям много внимания не уделил. Грузин не отходил от Веры ни на шаг, постоянно "висел на ушах", пытался побольше долить в ее бокал и что-то доложить в ее тарелку. Один цветастый тост, следовал за другим и похвальба чередовалась с красивыми позами.

Сначала я собирался вмешаться в этот процесс, но немного посмотрев со стороны, решил, что ситуация разрешится сама. Собственно, именно поэтому успокаивающе улыбнулся и чуть заметно покачал головой, когда Леха, недовольно сопя, стал бросать на меня вопросительные взгляды.

Тем временем, гулянка в ресторане шла полным ходом. ВИА "Радуга" гремел и пел, разноцветные лампочки весело перемигивались в полумраке зала, гости пили, ели и плясали.

У нас же за столом, было очевидно, что назойливое внимание и очевидные намерения Нодара, явственно, Веру раздражали. Когда же к нашему столику, неожиданно-незванным, присоединился "гаражный" Зураб, все стало совсем анекдотично. Этот цветочно-фруктовый колобок переоделся в костюм и, видимо, на основании этого решил, что стал неотразимым мачо! И теперь грузины уже дуэтом терзал наши с Лехой уши и реально вызывал стойкую неприязнь у Веры. Она почти перестала улыбаться, начала, то отворачиваться к залу, то делать вид, что слушает понравившуюся песню.

Как раз в этот момент солисты "Радуги" исполняли песню Хиля "Зима", и, по указанию директора ресторана, им пришлось ее исполнять трижды, вызвав недовольство в зале и уже откровенное раздражение Веры, ради которой Нодар, собственно, это и проделал.

Чувствуя, что ситуация приближается к точке кипения, а, неожиданно прилично "набравшийся", Нодар этого не замечает, я решил, что пора выйти на авансцену. Собственно, мне уже было понятно, что вечер безнадежно испорчен, и Вера сто раз пожалела, что согласилась встретиться. Поэтому можно было попытаться лишь сохранить собственное реноме и выйти из этой ситуации с минимальными потерями.

— Вера, — начал я, склонившись к аккуратному ушку девушки, — прости, я не предполагал, что эти два неприятных типа набьются к нам к компанию. Может мы послушаем песню и пойдем отсюда?

Расстроенная Вера, искоса посмотрела на меня, чуть помедлила и согласно кивнула.

— Тогда пойдем к сцене! Это будет для музыкантов знаком... — подвергать Верино терпение еще одному испытанию — приглашать ее на танец, я рисковать не стал. Девушка была на восемь лет старше, а на каблуках еще и на голову выше, к тому же, раздражена и расстроена — ну, короче, здравый смысл мне еще не изменил!

Николай, как только увидел нас около сцены, тут же мне кивнул и через пару минут, пробив время и реальность, зазвучали губинские аккорды, а Володя выдохнул в микрофон:

— Вера!.. Еще вчера мы были вдвоем...

Песня плавно поплыла по залу, огни цветомузыки медленно, вполнакала, переключались в притихшем полумраке и около сцены закачались первые пары.

( примерно так: http://ololo.fm/search/Петр+Сергеев/Лиза+-+2014Г.+%28Cover+А.+Губин%29 )

Пока мы отсутствовали, ребята, видимо, дополнительно поработали над исполнением и припев пели уже всем составом. Не знаю как замотивировать в песне голос Юли — второй солистки "Радуги", но исполнение было нежным и трогательно печальным.

Мы с Верой стояли рядом со сценой, укрытые от зала одной из колонн, и я, типа нейтрально, взялся за руку девушки, сжав пальцы вокруг ее запястья.

Едва стихли последние аккорды, как от одной из танцующих пар отделился молодой парень и положил на клавишные, перед Николаем, какую-то купюру. Секунды молчания и музыка зазвучала повторно.

— Красиво, — Вера слегка повернула голову ко мне.

— Заслужила...

— Чем? — удивление в ее голосе.

— Тем, что тогда, в отличае от других, обошлась без "ахов и охов", а просто спросила кто я, чем занимаюсь, что пишу... тем, что человека увидела, а не героического психа, полезшего на нож... — чтобы она меня услышала, я стою на носочках. Мои губы задевают ее висок, девушка вздрагивает. Я говорю медленно и спокойно. Про свою красоту она, несомненно, слышит постоянно, значит от меня должна услышать другое. Если у красивой девушки есть мозги, то она хочет слышать комплименты им, а не экстерьеру. В том, что она красива, она и так уверена.

— Тебе понравилась статья? — Вера покраснела, но не отодвинулась и руку не отняла.

— Это мало напоминало статью, скорее отрывок из книги... Хотелось узнать, что с героями было до этого и что стало потом... — я "интеллектуалю" и "палюсь", никто из моих одноклассников так не разговаривает. Но мне все равно и опасности я не вижу.

Вера неожиданно печально усмехается:

— Главред тоже сказал, что для статьи слишком художественно... переписывать не заставили, только потому что времени было мало... это моя первая самостоятельная работа...

— А Щелокову понравилось... и Романов сказал, что в "Комсомолке" лучше всего написали! — "удивленно" вру я.

Вера разворачивается ко мне и изумленно распахивает глаза:

— Ты шутишь?!

— С чего бы это? В Москве я разговаривал со Щелоковым, а с Романовым встречался позавчера...

— И оба похвалили? — недоверчиво переспрашивает девушка.

— Ну, персонально о тебе не говорили, — я добавляю правдоподобности своим словам, — Щелоков сказал, что журналисты меня расхвалили, особенно "Комсомолка", постаралась, впрочем, написано было хорошо.

— А Романов? — живо интересуется Вера, склоняясь, при вопросе, к моему уху.

— Так вот вы где! — возмущенно-пьяный голос Нодара врывается в наш идиллию.

— О, Господи... опять! — Вера уже не скрывает отчаяния от перспективы продолжения общения с "горячим грузинским пенсионером".

Раскрасневшийся Нодар, с распущенным галстуком и расстегнутым воротом рубашки, сначала тупо смотрит на девушку, затем недоумевающе спрашивает:

— Красавица, тебе зачем этот щенок? Он же не мужчина, так... ничто... он позвонить нэ может бэз чужой помощи... Тебе нужен тот, кто тебе может дать, все что ты захочешь! Настоящий мужчина, который может защитить и подарить настоящую любовь! — Нодар распалился и говорил уже громко. Громче, чем следовало бы, чтобы не привлекать ничье внимание. Песня тем временем закончилась и окончание фразы обиженного и возмущенного Нодара разнеслась по залу.

Я реагировал на удивление спокойно, и даже меланхолично. Сам, почти в возрасте грузина, "дружил" с молодыми девушками и не заблуждался мотивами подавляющего большинства из них. При такой разнице в возрасте важно выглядеть уверенно и органично. Хотя бы "выглядеть", если не "быть на самом деле"!

Нодару же изменило чувство меры и сейчас он смотрелся неприятно и недостойно. Нет, не сказать, что я его жалел, но... понимал.

— Не надо меня защищать и любить, — жестко отрезала Вера, — у меня уже есть, кому это делать.

— Кому?! — глумливо засмеялся Нодар, — этому?.. — он с насмешливой гримасой ткнул мне в лицо пальцем.

Может и не хотел попасть — не рассчитал, будучи уже сильно выпивши, а может и хотел... Какая теперь разница?!

Он попал мне в глаз, причем сильно. Мало того, что я не ожидал такого, так еще было больно и в первые секунды жутко страшно, что он мне просто выбил глаз!

Я непроизвольно вскрикнул, отшатнулся и, задев ногой один из лежащих у сцены проводов, с размаху уселся на задницу.

Плюнув на праведную месть и нарастающий шум, я судорожно пытался понять — цел ли глаз. К счастью, преодолевая боль, удалось проморгаться и убедиться, что с глазом все в порядке. Только после этого я поднял глаза (оба глаза — аллилуйя!) на своего обидчика и увидел сюрреалистическую картину.

Нодар, сидя сверху, бил лежащего и слабо брыкающегося под ним Николая. Вера, стоя у Нодара за спиной, изо всех сил тянула его, на себя, за схваченный галстук, одновременно душа и не давая ему добить Завадского.

Я стал резво подниматься на ноги. В этот момент Нодар, не глядя, отмахивается кулаком за спину и попадает Вере по лицу, та оседает на колени, но галстук не отпускает.

Такое развитие событий заставляет меня резко ускориться и в момент, когда Нодар заносит кулак над лицом Николая, я, со всего размаху, как по мячу, бью его ногой в голову.

Нодар молча опрокидывается на спину, а я получаю сильный удар по затылку и, со звездами в глазах, лечу вперед, еле успев выставить руки. Быстро переворачиваюсь на спину и готовлюсь отбиваться ногами, но этого уже не требуется.

На сцене появился, невесть где, так долго отсутствовавший, Леха. В два удара, Зураб, отоваривший меня по затылку, деформированной кучей улетает в темноту сцены. Какие-то двое, встрявших в разборку, мужиков тут же отправляются в царствие Морфея, словив всего по одному Лехиному удару. Наступает затишье.

Я поднимаю на ноги Веру, держащуюся за скулу, а Леха приводит в вертикальное положение, вяло двигающегося Николая.

В ресторане тишина, все на ногах, но больше желающих вмешаться нет. Никем не задержанные, мы покидаем поле битвы...

Получасом позже, все вчетвером, сидим на кухне небольшой, но уютной однокомнатной Вериной квартирки. Наступивший, после драки, "отходняк", выражается в громком обсуждении всех перипетий состоявшегося мордобоя. Участники "ресторанного побоища" перебивают друг друга, размахивают руками и взрываются дружным, и немного истеричным, смехом.

Вера и Николай прижимают к лицу "ледяные компрессы". У Николая это пакет с замороженной курицей, а у Веры — свернутая гирлянда, окаменевших в морозилке, сосисок!

Николай просто счастлив, что сумел меня "защитить" и, хотя бы в маленькой степени, "отплатить". Он с удовлетворением разглядывал, в зеркале ванной комнаты, свое побитое лицо и, улыбаясь, трогал слегка шатавшийся зуб.

Приехали мы на подвернувшемся "частнике", и когда ввалились в квартиру, Веру все еще нервно трясло. Сообразительный я, подмигнув Завадскому, начал "искренне" восхищаться ее смелостью и самоотверженностью, которые спасли нас от "жестокого избиения обнаглевшими грузинскими торгашами".

— Я вообще ничего не видел и не слышал, пока глаз не отпустило, а Нодар уже сидел на Николае, так что если бы не ты, Верочка, быть нам жестоко битыми! Как только догадалась схватить его за галстук?! У него и Николая бить не получалось и за меня приняться не мог! Ха-ха!..

Смеющийся Николай, опять "подхватил мелодию" с первых нот:

— Он меня перекинул через себя и навалился сверху... Я руками закрылся и жду, когда добивать начнет, а удары у него какие-то слабые и вскользь, смотрю, а его назад что-то тянет, и он меня бьет вслепую! А это оказывается Верочка меня спасала!

— По ходу, она нас всех спасала, пока Леша не подоспел! — подхватываю "ассану" я, — ты где так долго был-то? — этот вопрос я адресую уже "большому брату", мрачно наблюдающему за нашим весельем.

— Где, где... В туалет на пару минут вышли, с этим козлом Зурабом. Возвращаемся, слышим крики, подскакиваем, а там ты пенальти в голову Нодару пробиваешь... Зураб с разбегу тебе кулаком по затылку... опередил гнида... ну, а потом уже я...

— Алексей, вы были, прямо, как титан среди пигмеев! — уже улыбаясь сказала Вера.

— Я был, как дурак, который оставил детский сад на пять минут без присмотра... — недовольно ответил Леха, хмуро наблюдая за нашей веселящейся компанией, — из-за чего, собственно, драка-то возникла?

— Неизвестно... Поскольку упрекнуть друг друга было не в чем — дрались молча! — сострил я, и Вера с Николаем снова залились смехом.

Хитрый я перестал смеяться, поморщившись потер набухшую на затылке шишку, и пояснил:

— Нодар от Веры совсем с рельсов съехал, так что полностью заслужил все, что огреб...

Девушка резко помрачнела, осознав себя главной "виновницей" происшедшего.

— Так то он мужик неплохой, — тоже погрустнев, сказал Николай, — с деньгами никогда не обманывал и сам вполне воспитанный, только если красивую девушку увидит, да еще и пьяный — может начудить, бывали уже случаи... но что б такое, то это, конечно, впервые...

Завадский тяжело вздохнул и задумался.

— Ты теперь без работы? — в лоб поинтересовался я.

Николай улыбнулся:

— Это-то, само собой... но не беда, найдем другой ресторан, ресторанов много — хороших групп мало!

Несмотря на демонстрируемый оптимизм Завадского, прозвучали его слова неубедительно.

Но меня сейчас волновала не его судьба, на нее у меня уже были планы, меня волновала собственная половая жизнь. Вернее ее полное отсутствие. Надо было вносить срочные коррективы.

— Забавно, — я "задумчиво" хмыкнул.

Все трое, сидевших за столом, вопросительно на меня уставились.

— Ну, я тут заметил закономерность, — поясняю свою мысль слушателям, — последнее время, как только судьба сводит меня с девушками, меня тут же бьют взрослые мужики...

Леха хмыкнул, Николай невесело улыбнулся, а Верины глаза наполнились жалостью и состраданием:

— Витечка, тебе сильно досталось? — ее голос полон раскаяния за внимания только к своим переживаниям.

— Не так, как Николаю... Перепало-то хотя и прилично, но всего разок...

Что ж... Следующие двадцать минут были потрачены Верой исключительно на меня. Сначала была обнаружена шишка на моем затылке, а на ней (о ужас!) неглубокая ссадина, видимо от перстня на руке Зураба. Царапину Вера тут же обработала перикисью, а затем подтаявшая курица Николая перешла по наследству ко мне. Вернее под мой затылок, которым я, поддавшись Вериным уговорам, и придавил куриную тушку на удобном диване в комнате.

Сам Николай, в сопровождении Лехи, отправился на вызванном такси домой. После дружеских прощаний и договоренности завтра созвониться, они укатили, а за мной Леха пообещал вернуться, примерно, через полчаса...

— Ну, как ты? — в приглушенном свете красного торшера, голос Веры прозвучал тихо и устало.

Она присела ко мне на край дивана и ее дивные коленки оказалась в десяти сантиметрах от моей руки. Густые волосы божественно красиво обрамляли склонившееся ко мне бледное личико, сумрачные тени гуляли по комнате. Я почувствовал даже не возбуждение, а преклонение...

— Я так... что даже жизнью готов за тебя рискнуть, не то что какая-то паршивая шишка... — в горле пересохло и мой ответ напоминал хриплый шепот.

Вера посмотрела мне в глаза, порывисто встала и отошла к окну. Я уставился на её спину и через несколько секунд заметил, что плечи девушки трясутся в беззвучных рыданиях.

Мысленно потирая ладошки, ловко соскользнул с дивана и неслышно приблизился к плачущей красавице. Мои руки уверенно легли на вздрагивающие плечи и прижали спину девушку к своей, уже слегка накаченной ежедневными зарядками, груди...

Сильный толчок всем телом оказался совершенно неожиданным, а, прилетевший следом, удар с разворота локтем в челюсть и вовсе посадил меня на задницу. Второй раз за ночь! Мля...

Разъяренное лицо Веры, с дорожками слез, нависло надо мной. Сейчас божественного в ней было разве что от Мегеры!

— Как все вы меня бесите, тупые похотливые скоты! Каждая тварь в штанах... от старого козла до малолетнего ссыкла! Каждый считает, что уж ему-то я обязательно должна дать! И только мечтаю об этом каждую минуту! Ты на кого свои рученки распустил, идиот малолетний?! Я тебе их сейчас выдерну и в окно выкину!!!

С искаженным, от гнева и крика, лицом Вера схватила меня за шкирку и так встряхнула, что чуть не оторвала от пола. Физической силы девушке было не занимать. Понятно, почему Нодар не смог вырвать свой галстук из ее рук.

Впрочем, первоначальный шок у меня уже прошел. Сначала мелькнула мысль холодно извиниться и "гордо" уйти, но теперь уже я взбесился. Обоснованно или нет, уже не важно... просто взбесился, обиделся, жестоко обломался, был унижен и что угодно еще...

Так и оставаясь сидеть на полу, я сомкнул пальцы рук в замок, за Вериной шеей, согнул правую ногу, втиснул колено между нами, и, с силой прижимая Веру к себе, левой ногой изо всех сил оттолкнулся от пола, делая кувырок назад, через голову.

За полгода хождений на секцию самбо, в том — первом еще детстве, меня толком научили делать только две вещи: прыгать через препятствие на руки, с уходом в кувырок и перекидывать через голову, сидящего на тебе. Второе было применимо в реальности только против нетяжелого и неподготовленного соперника. Наверное, тренер дал нам эти эффектные и безобидные "приемчики" в качестве "заманухи" для дворовых баталий.

Но сейчас это умение всплыло из подсознания и пригодилось, как нельзя кстати! Не ожидавшая подобного кульбита Вера пискнула и затихла, а я устроился сверху, придавив её руки к полу своими руками и коленями. Но затишье длилось лишь пару секунд. Ее бешеные рывки скинули бы меня гарантировано, это был лишь вопрос времени, поэтому вариантов не оставалось. Я скрутил левую кисть девушки к запястью. Острая боль заставила Веру вскрикнуть и замереть.

— Не дергайся, а то сломаю руку, — сдерживая дыхание и стараясь говорить спокойно, предупреждаю Веру.

Яростный взгляд готов меня испепелить, а сквозь сжатые зубы раздается шипение:

— Отпусссти немедленно, щщенок!!!

— Грубо, Веруня! Не думаю, что я реально такое заслужил... То что ты нравишься всем мужчинам, а тебе это надоело и раздражает, еще не повод меня бить. Тем более, что сегодня меня уже били, а два раза за одну ночь, уже перебор. К тому же били, по сути, из-за тебя...

Девушка не ответила, только закрыла глаза, ее судорожное дыхание стало тише.

Я отпустил зажатую кисть, медленно поднялся с пола и сел на диван. Немного помолчав, негромко сказал:

— Я был тебе благодарен, я написал тебе песню, я схлопотал из-за тебя по башке, я хотел тебя успокоить. Да, ты мне очень нравишься, но вряд ли это удивительно. Тем более, вряд ли меня за это нужно было бить и оскорблять. Я не отвечаю за грехи других, а перед тобой у меня грехов пока нет.

Вера продолжала навзничь лежать на полу, из-под опущенных век бежали слезы...

По сути, все было понятно и без дополнительных объяснений. Вероятно, несчастная любовь, парочка, повстречавшихся на жизненном пути "козлов", обида на всех мужчин мира и постоянные навязчивые ухаживания. А сегодня все усложнилось обстоятельствами. Вот и срыв. Печально.

К тому же, после такого, мне тут ничего не светит. Опять. Печально. Очень. Мля!..

— Ладно... Пойду, пока не убила, — я встал с дивана.

Вера открыла заплаканные глаза и села на полу:

— Стой...

Я обернулся, стоя в дверном проеме комнаты:

— А смысл? Ты у меня первая любовь "в этой жизни", представляешь мои впечатления?! И какие всю жизнь теперь будут воспоминания?! Спасибо тебе, — я "горько" улыбнулся и вышел в маленькую прихожую, нащупывая в темноте, снятые кроссовки.

На движение за спиной я внимание стоически не обращал.

Когда кроссовки были обнаружены и одеты, а я взялся за ключ торчащий из дверного замка, на мои плечи робко легли чьи-то руки. Мдя... Врочем, интриги не могло получится. Это была Вера.

Мы, как-будто, поменялись ролями. Теперь она стояла за моей спиной и держала за плечи. Я молчал, чувствуя себя одновременно и героем-любовником, и дешевым прощелыгой, играющим с наивной девчушкой.

— Я... Витя... Я не хотела... Извини меня, пожалуйста... — девушка всхлипнула.

Ну, а смысл тянуть дальше? В крайнем случае, еще раз получу по морде. В конце концов, в предыдущий раз локоть прошел лишь по касательной!

Я оборачиваюсь. Без каблуков она не намного выше меня. Даже в темноте видно заплаканное лицо, потекшая тушь, опущенные вниз глаза... Господи, до чего же, все-таки, красивая девчонка!

— Верочка, ты, пожалуйста, не бей меня больше...

Она поднимает на меня большущие глаза, сейчас не видно, но они у нее, как два зеленых изумруда. Лепечет:

— Прости... прости меня... я, правда, больше...

Закончить не даю. Обеими руками беру ее голову и затыкаю бессвязный лепет своими губами.

Все ее тело моментально напрягается, а руки упираются мне в грудь и начинают давить. Стараюсь не отпустить ее голову и не дать разорвать поцелуй. В момент, когда понимаю, что Вера сильнее... она перестает сопротивляться и опускает руки!

О, это упоительное чувство! Она уступила! Мы реально целуемся! Она, на самом деле, отвечает... Не активно, еле-еле, но... ОТВЕЧАЕТ!!!

Резко сбавляю напор. Я уже не удерживаю ее голову. Левая рука обнимает за гибкую талию, а правая зарылась в её густых волосах, лишь слегка удерживая и направляя. Мои губы раслаблены, а язык лишь слегка скользит по ее мягким губам, тщетно разыскивая своего собрата. Я не рискую, я осторожен и предельно нежен. Не знаю как и почему, но я просто чувствую, что Вера меня боится. Точнее моих дальнейших действий... Поэтому их нет. Наконец, девушка понимает, что опасаться нечего и начинает отвечать на мои поцелуи более уверено. Моя вторая рука опускается на ее талию, а ее пальцы нежно ложатся на мой многострадальный затылок. Наши языки, наконец, находят друг друга! Минут десять я упоительно целуюсь с этой волшебной красавицей в темноте прихожей. И пусть ноги дрожат от того, что я стою на цыпочках, и пусть я давно кончил в штаны, все равно... Я — счастлив!

...Конечно, Алексей приехал не вовремя, конечно, прощание получилось скомканно-моментальным, конечно, всю дорогу до дома "большой брат" ехидно-недоверчиво поглядывал на мою невозмутимую рожу, конечно, дома я получил взбучку за "ночные гулянки". Но КАКАЯ РАЗНИЦА?! В душе все пело и танцевало!

Уже лежа в постели я попытался прикинуть, сколько женщин у меня было в прошлой жизни. Получалось много. Некоторые совсем даже не уступали Вере во внешности... Но такого душевного подъема я, кажется, не испытывал никогда. Не любовь, контроль за мозгами я не терял. Над телом потерял, это верно! Но с мозгами, вроде бы, пока ладил. Значит гормоны, гормональный шторм и его последствия... Ладно, буду осторожней. Заснул я со счастливой улыбкой на все лицо.

* * *

"Как упоителен в России хруст облома", — идиотская фраза родилась и крутилась в голове, на мотив одного из "моих" будущих многочисленных шлягеров. Она неотвратимо лезла в голову и настойчиво, по кругу, звучала в ней снова и снова...

...Несмотря на позднее ночное возвращение, проснулся утром я очень рано, даже слышал, как мама собиралась и уходила на работу. Встал же с кровати сразу, как только щелкнул дверной замок.

Спешить было нельзя, поэтому время убивал, как мог... Сначала сделал усиленную зарядку, а потом отправился побегать в "парк Декабристов". После душа и завтрака, неспеша, отправился в спортзал. Кроме уборщицы — бабки Степаниды, в такую рань, там никого, разумеется, не оказалось. Слегка размялся и больше часа целеустремленно лупил по груше, представляя Нодара с Зурабом. После того, как по нескольку раз убил обоих, смыл трудовой пот в душевой, и отправился к Лехе.

"Большого брата" дома не было — заступил на сутки в "Скорой", но поскольку он давно уже дал мне запасные ключи от квартиры и своей комнаты, никаких проблем с доступом в его жилище не возникло.

Пока натягивал свою "фирмовую джинсу" и "кроссы" остро ощутил, что мне не хватает моего золотого "ролекса". Эх!.. Впрочем, я пока себе и обычный "Полет" не могу купить, без нормально залегендированного источника дохода. Решено. Выстраиваю отношения с Верой и плотно занимаюсь "отмывом генеральского бабла"...

Никуда не спеша, на "шестом" автобусе доехал до рынка на Большом проспекте, где долго и придирчиво выбирал розы. Белых не было, поэтому остановился на бордовых. Зурабовским они уступали, но тоже были ничего. Пожилой азербайджанец-продавец искренне обрадовался, когда я запросил у него двадцать пять штук. Во время упаковки букета он напихал туда какой-то зеленой растительности "для красоты" и перевязал все получившееся великолепие бумажной бечевкой за полкопейки. Ну, Советский мир пока несовершенен... будем над этим работать!

Как я не тянул время, к дому Веры такси меня доставило без четверти час, на метро с таким "венником" я ехать не решился.

Лифт нехотя поднялся на 9-ый этаж и я шагнул "навстречу любви" через разошедшиеся со скрипом створки. Дверь в Верину квартиру оказалась открыта, и какая-то женщина лет сорока в махровом халате, склонившись в дверном проеме, заметала мусор в совок. Она подняла голову, с усилием разогнулась и уставилась на меня с нескрываемым интересом.

— Здравствуйте,— я постарался мило улыбнуться, — а Вера дома?

— Здравствуй, мальчик! — женщина разглядывала мой букет, — а Вера здесь больше не живет, сегодня утром съехала, сказала что что-то у нее дома произошло.

— Куда съехала? — безнадежно промямлил я, слыша неожиданно возникший звон в ушах.

— Ну, куда... В Москву свою. Сегодня ни свет, ни заря позвонила и сдала ключи... А ты ей кем приходишься?

— Никем. Меня попросили цветы ей передать. Но раз ее нет, можно я вам оставлю? — я улыбаюсь... БLЯ!.. я УЛЫБАЮСЬ!..

— Ну, что ты, — тетка растерялась, — это же очень дорогой букет, тебя разве не заругают?

— А что же с ним еще делать, раз Веры нет? У вас ее московского адреса или телефона нет?

— Нет, зачем мне? — насторожилась тетка.

— Ну, значит и вариантов нет, даже не позвонить и не рассказать, что ей букет передавал человек. Поэтому я больше не могу ничего сделать, — я протягиваю букет хозяйке квартиры.

— Какой тяжеленный, — она берет его обеими руками, не выпуская венника, потом искоса смотрит на меня и произносит:

— Вообще-то, у меня есть телефон ее родителей, а Вера, кажется, с ними живет...

— Нет, спасибо! — я мотаю головой, — я погорячился, что я ей скажу, что букет был красивый?! — я СМЕЮСЬ, тетка ответно улыбается:

— Хотя бы скажешь от кого...

— Это ей от Виктора Станиславовича, может вы ей сами скажете, если позвонит?

— А чего ей мне звонить? — не поняла женщина.

— Ну, тогда не судьба, — я нажимаю кнопку лифта и створки с прежним скрипом раздвигаются в стороны, — значит было не важно, иначе она и букет встретились бы!

Я опять смеюсь, делаю тете ручкой и жму на кнопку первого этажа...

..."Как упоителен в России хруст облома"... Домой еду на метро, вокруг люди, это заставляет держать себя в руках и не погрузиться в пучину злости, разочарования и... печали. Мой джинсовый костюм, "фирменные" кроссовки и отрешённый вид привлекали внимание, а неснятые солнцезащитные очки позволяли за этим наблюдать.

Вот меня разглядывает толстая прыщавая сверстница — олицетворение женской безнадеги, когда сама толстая, а сиськи все равно маленькие. Она сидит на дермантиновом сидении и ее валикообразный живот выпирает вперед неизмеримо больше, чем две жалкие фиги вверху сарафана. У нее странноватый пристальный взгляд, которым она меня, буквально, препарирует. Даже в таком состоянии, не хочу знать, какие картинки возникают в ее голове... "Как упоителен в России хруст облома"...

Через пару остановок, своими взглядами меня почтила девушка на пару лет постарше предыдущей "нимфы". Уродливое платье вверху открывает острые ключицы, а снизу тощие ноги. Она их не бреет, да и зачем... при таком лице, до ног не дойдет. "Тема сисег" также абсолютно природой не раскрыта.

"Как упоителен в России хруст облома..."

В глубокой мезантропии, я "на автомате" еду в автобусе, а от остановки плетусь, через парк, обратно к Лехе. Занятый своими мыслями, я почти утыкаюсь в двух местных гопников. Посреди бела дня, они преграждают мне путь по тропинке, которой я срезал дорогу к Лехиному дому.

Вынужденно останавливаюсь и рассматриваю обоих. Парни от силы на год — на два старше меня. На одном из них вытянутые спортивные треники и грязноватая голубая футболка. Худой, жилистый, на полголовы длиннее меня, он смотрит с презрением, кривит тонкие губы с потухшей сигаретой в глумливой полуусмешке. Второй — коренастый, слегка пониже меня, тоже в спортивных штанах с тонкими красными полосками лампасов и светлой рубашке с широким расстёгнутым воротом. Он задирает плечи и держит руки слегка разведенными, типа, невъеbенная бицуха мешает их прижать.

Они молчат, видимо, ждут испуганного блеяния жертвы. Ситуация нетривиальная, наш район совершенно спокойный. За время моего "первого детства" подобных ситуаций не припоминаю. Что ж, сегодня им крупно не повезло. Я уже решил драться и ни секунды не сомневаюсь в своей победе. Я в отличной форме, постоянные тренировки, зарядка, бег, развившаяся выносливость и сильнейшие удары не оставляют им шансов. Наверное... Впрочем, сейчас узнаем. Оглядываюсь назад — никого, в поле зрения, не видно — тем лучше.

Обманувшийся моим движение, длинный начинает словесный петинг:

— Ну, что фраерок, мы тут одни, так что...

Два скользящих шага вперед, и быстрая двойка в голову прерывает гопотянский монолог. Не теряя темпа, жестко пробиваю ногой по колену "коренастого", его ноги подрубает, а раскрытый в беззвучном вопле рот, плотно запечатываю завершающим ударом в подбородок. Все. Две-три секунды... от силы.

Опять оглядываюсь, поблизости, по-прежнему, никого. Над головой, в кронах деревьев, беззаботно перекликаются какие-то птахи, а пробивающиеся, сквозь сочную зелень, яркие солнечные лучи падают на две неподвижно лежащие кучки "человеческого дерьма". Ну, по моей классификации.

А полегчало! Реально полегчало... Я еще пару секунд стою над неудавшимися гоп-стопниками и, продолжаю свой прерванный маршрут к Лехиному дому.

"Как упоителен в России хруст облома!" — а мотивчик-то стал более мелодичным!

Еще на подходе замечаю "Большого брата" развалившегося на скамейке возле подъезда. Странно, у него же сегодня "сутки". Резко прибавляю шаг и лишь спустя несколько мгновений понимаю, что обознался. Издали парень действительно похож на Леху, но не более того. Стоящий радом с ним, на скамейке, чемодан, подсказывает мне, кто это должен быть. Подхожу и останавливаюсь напротив, парень лениво рассматривает меня, ожидая продолжения.

— Здравствуй, — говорю вежливо, но холодно, очки тоже не стал снимать. Сложившиеся отношения с Алексеем, меня более чем устраивают, а это персонаж новый, тем более Лехин друг по армии, так что надо пытаться расставить акценты сразу.

— Привет, — парень ждет продолжения. Действительно такой же здоровенный бугай, что и Леха. Рост пока оценить не могу, а вот плечи распирают застиранную рубаху, сбитые костяшки на обеих кистях и совершенно спокойный взгляд, уверенного в себе человека. Черты лица правильные, лицо довольно приятное, нет той бычьей тупости, которую ожидаешь встретить от такого "мамонта". Короткий ежик белесых волос дополняет картину внешнего сходства с Лехой. Знать бы какой характер...

— Ты — Дмитрий?

— Да, — следует односложный ответ и, при этом, даже удивления в голосе нет, моей осведомленностью.

— Меня звать Виктор.

— Я уже понял.

В отличие от бугая, я с удивлением не справляюсь:

— Каким образом?

— Звонил Алехе на работу, он сказал, что или соседка — Степанида Мироновна придет, или ты...

Парень насмешливо улыбается — поймал меня шутник...

Выдавливаю из себя ответную улыбку:

— Тогда пойдем... — жестом показываю на подъезд.

...Пока Дмитрий отмывается под душем от недельной дороги, проведенной в плацкарте Владивостокского поезда, я успеваю переодеться, позвонить, за инструкциями, на работу Лехе, и сварганить легкий "перекус" на коммунальной кухне. В квартире никого нет, даже бабка Степанида, видимо по-прежнему, торчит в спортзале.

Побрившийся и переодевшийся Димон, как от сам себя обозвал пару раз в разговоре, буквально, в два куса слопал, нарезанные мною бутерброды и, чуть ли не залпом, опрокинул в себя чашку с горячим чаем.

— У Алексея смена в 7 утра заканчивается, до этого временя тебя буду развлекать я...

— Развлекай, — охотно соглашается паршивец, и откинувшись на спинку стула, поглаживает живот, блаженно прикрыв глаза.

— Рррота, подъееем!!! — реву басом изо всех сил.

"Паршивец" лениво приоткрывает один глаз, снисходительно улыбается и кивает:

— Смешно...

Шутка не удалась, чтобы не выглядеть идиотом, улыбаюсь в ответ и безропотно мою посуду. Затем предлагаю Дмитрию выбор: поспать с дороги или проехаться со мной по делам. Тот легко выбирает второй вариант, и я иду в коридор к телефону.

До Бивиса не дозваниваюсь, какая-то вредная тетка категорически не хочет, не только отрывать того от репетиции, но даже что-либо передавать. "Звоните позже, когда — не знаю". В итоге подобный подход меня выбесил настолько, что я пригрозил, что она останется без работы, если будет сама решать за "маэстро" с кем ему общаться. Но тетка непробиваемо хмыкнула и повесила трубку.

Тем не менее, мы с Димой сначала заходим ко мне домой, за рукописным текстом очередной "нетленки", а затем едем автобусом на 13-линию к Бивису.

На проходной суровая вахтерша меня узнает и поэтому соглашается позвонить Сенчиной. Минут через десять ожидания "звезда" советской эстрады лично приходит за нами. У Дмитрия вытягивается лицо. "Ага. Квиты!" — мстительно злорадствую мысленно. С привычной лучезарной улыбкой, Сенчина вежливо здоровается и предлагает нам "пройти к Анатолию Самуиловичу".

Застаем Бивиса во время репетиции, распекающего кого-то из музыкантов за неверную ноту. Впрочем, завидя нас, он прерывается посреди слова и идет здороваться:

— Здравствуйте, Виктор! Здравствуйте, Алексей! Рад вас видеть... Музыка готова, вы можете послушать ее прямо сейчас! Внимание, оркестр! Открываем "Боевой орден". Эдуард, прошу к микрофону...

...Конечно песня должна исполняться другим тембром, и я даже знаю чьим голосом, но все равно, главное сейчас — музыка, а она получилась настолько близко к оригиналу, что даже лучше.

— Виктор, ваши впечатления? — напряженный голос Бивиса вывел меня из задумчивости. Я очнулся и понял, что маститого маэстро РЕАЛЬНО интересует мое мнение, и, по затянувшемуся молчанию, он ожидает очередных придирок.

— Дорогой, Анатолий Самуилович! Получилось великолепно! — всю тираду произношу серьезным и проникновенным голосом, хватаю Бивиса за руку и трясу двумя своими.

Настороженное выражение на лице дирижера неуверенно меняется на радостное.

Мне неловко. Быстро меняю тему:

— Анатолий Самуилович, я привез еще стихи и готов промычать мотивчик!

— Хорошо, — Бивис снова деловит, — что-то милицейское?

— Нет, милицейское в следующий раз, сегодня я привез песню для Людмилы... Петровны.

Сенчина, сохранявшая серьезное выражение лица, во время исполнения "Ордена", заинтересованно оживилась.

— Уверен, что она станет настоящим шлягером, — "пророчествую" я, листая свою тетрадь, названия еще нет, так что будем ориентироваться пока на первую строчку. А вот и она — я зачитываю: " На теплоходе музыка играет!"

Бивис кивает и "берет быка за рога":

— Давайте тогда не будем терять время и пройдем в малый репетиционный зал.

Он на минуту отходит дать последние указания музыкантам и затем приглашающе машет нам рукой.

— Виктор, — наклоняется к моему уху Бивис, пока мы идем по темному коридору, — мне кажется или этот молодой человек не Алексей?..

* * *

От Бивиса мы с Димоном вышли в начале девятого...

Работа над песней сегодня шла просто фантастическими темпами. Похоже у нас, все-таки, получилось сработаться. На то, чтобы понять мелодию у Бивиса ушло, от силы, три минуты, а еще через два с половиной часа Сенчина первый раз спела "Теплоход" в сопровождении оркестра. В ее исполнении песня звучала как-то душевно и... реалистично, что ли... Можно было легко представить деревенскую красавицу, которая поет о своих простых и чистых чувствах.

Сама Людмила было в восторге, ей песня очень понравилась. Бивис эмоциями не фонтанировал, но разговаривал со мной уже не приторно вежливо, а вполне искренне. Музыканты оркестра репетировали и играли с удовольствием, и им песня пришлась по душе.

Ошарашенный всем увиденным и услышанным за день, Дмитрий емко вынес свою оценку: "А ты, Вить, ничего так... могЁшь!"...

...Первую половину следующего дня я продолжил "заниматься творчеством". Тексты песен нужно было переписать из интернета в заветную тетрадь, а к Алексею идти без приглашения не стоило. "Большому брату" надо было дать отоспаться после смены, да и с Димоном у них, наверняка, было много морпеховских воспоминаний...

В начале третьего, когда Леха, наконец, позвонил, я уже начал скучать и придумывал, чем бы мне еще заняться. Возникала мысль позвонить Завадскому, тем более, что мы договаривались об этом, но номер телефона остался у Алексея.

Когда я завалился к "Большому брату", то был встречен довольно тепло. Леха и так ко мне относился лучше некуда, а Дмитрий, явно, вчера проникся моей нереальной крутизной! Приятели, на самом деле, предавались армейским воспоминаниям и планировали сегодняшний день. В качестве предложений звучали идеи посетить Эрмитаж, ресторан или поездить по городу на "москвиче". Наличие у Лехи собственной машины вызвало у Димона неописуемое удивление и энтузиазм. Еще бы, ведь у него были права, полученные в армии, и перспектива погонять на машине, вызвала на его лице мечтательное выражение.

Я с ходу включился в составление планов и внес два предложения: первое — позвонить Завадскому и поехать к нему на машине через полгорода (идея такой поездки вызвала одобрение обоих "близнецов"), и второе: съездить в Гавань, проведать наш ангар. После сообщения, что у нас существует еще и собственная лодка, Димон впал в задумчивость и стал, периодически, внимательно на меня поглядывать.

Завадский на звонки не отвечал, и мы поехали в Гавань. По пути, Леха поменялся с приятелем местами за рулем, и тот оказался, вполне себе, уверенным водителем. Я некоторое время боролся с искушением тоже попроситься за руль, но, все же, благоразумно сдержался, и так уже много вопросов. Пусть Леха меня сам как-нибудь "научит" водить.

Когда подъезжали к пирсу, я вбросил идею:

— Леша, послушай, на фига нам эта лодка? За ней надо ухаживать, она может рассохнуться, а ни ты, ни я фанатами хождения под парусом не являемся...

Мы припарковались около ворот, Дмитрий заглушил мотор и молча слушал.

— То ли дело машина, это понятно и практично, а лодка в холодной Балтике, это — странно. Тем более нам сейчас потребуется помещение под репетиции своего ВИА (глаза Димона опять удивленно округлились). А лодку, и лучше с мотором, купим на юге, когда поедем в отпуск.

Дмитрий уже откровенно изумленно переводил взгляд с Лехи на меня и обратно, не зная, как реагировать на такие речи.

Откровенно наслаждаясь моментом, Леха важно подвигал бровями, видимо считая, что так имитируется тяжкое раздумье, и спросил:

— А в ВИА думаешь ребят Завадского перетащить?

— Именно, у нас других вариантов, собственно говоря, пока и нет. А потом уже посмотрим...

— Надо Митричу поручить пустить слух, что продаем, — наконец, решил Леха.

Я согласно закивал.

Сам Митрич уже заприметил нашу машину, он покинул свою "сторожку" и, по-стариковски, поспешал навстречу. Встретил он нас, как родных! Славный старикан, видимо, еще хорошо помнил, те сто рублей, которые Леха вручил ему за содействие в покупке ангара у Семена Кузьмича.

Когда же из машины выбрался "второй Леха", Митрич даже охнул:

— У вас в семье, что одни богатыри рождаются?!

Я прикололся:

— Познакомьтесь, дядя Митрич! Это наш средний брат, его Димой звать!

"Средний брат", снова обретший невозмутимость, кивнул и протянул сторожу лопату... ну, то есть свою лапищу... ну, я имел виду, руку...

Сначала все мы отправились показывать Дмитрию ангар и лодку, затем, оставив там ворота открытыми, "чтобы проветрилось", пошли в Митричу пить чай из самовара. За чаем, Леха попросил сторожа поискать покупателей на лодку, и намекнул, что мы в долгу, КАК ВСЕГДА, не останемся. Митрич тут же перестал суетиться и, схватившись за бороду, что-то начал мысленно комбинировать. Через пару минут, он осчастливил нас сообщением, что "швертбот у Семена Кузьмича справный" и продать его "проблемой не будет" — вопрос цены.

— Как думаешь, Митрич, сколько стоит запросить? — поинтересовался Леха мнением опытного человека.

— Просить надо тысячу, а отдавать за семьсот, дешевле не надо, — почти не задумываясь, ответил Митрич.

На том и порешили. Еще минут двадцать мы покайфовали за самоваром и стали собираться. Леха попробовал дозвониться до Завадского со служебного телефона из сторожки и, в этот раз успешно.

Николай с энтузиазмом воспринял наш предстоящий визит. Жену и дочь он отправил на дачу к родителям, а сам маялся бездельем, поскольку работа в ресторане ему больше не докучать не могла, в силу собственно ее отсутствия!..

Чтобы Митрич не сильно огорчался отъездом нашей веселой компании, напоследок, я рассказал ему, довольно смешной анекдот. Из "моего будущего", естественно:

Вовочка приходит в школу с тремя шишками на лбу.

Учительница спрашивает: — Вовочка, что с тобой случилось?

Тот рассказывает:

— Вчера мы легли спать. Папа спрашивает: — Вовка, ты спишь?

Я говорю: — Нет.

Получил щелчок по лбу.

Через полчаса папа спрашивает: — Вовка, ты спишь? Я говорю: — Сплю. Ба-бах по лбу!

Еще через полчаса папа спрашивает: — Вовка, ты спишь? Я молчу.

Папа говорит маме: — Поехали!

Тут я и спрашиваю: — А куда это вы собрались?!

Митрич почти плачет от смеха! Леха с Димоном тоже гогочут в полный голос! Положительно, юмор будущего тут вне конкуренции. Этак я могу и карьеру Райкина перебить... Потихоньку все успокаиваются... Митрич еще то задушено всхлипывает и вытирает глаза, то сморкается в огромный, безукоризненно чистый разноцветный платок, извлеченный из недр замызганного ватника. Морпехи улыбаются и отпиваются чаем.

Наконец, Леха прерывает нашу идиллию и командует:

— Ну, что, "братцы", собираемся?! Митрич, спасибо тебе за чай и за лодку, поедем мы — дела...

— А куда это вы собрались?! — отвечает цитатой из моего анекдота Митрич, и сторожка снова сотрясается от громового хохота!

Мы с трудом встаем из-за стола и в этот момент звонит телефон.

Митрич, с еще влажными от смеха глазами, придушенно, но важно произносит в трубку:

— Двадцать четвертый пирс, дежурный Олищук у аппарата!

Оказывается это звонит жена одного из "лодочников" и просит передать, чтобы муж перезвонил домой, Митрич отправляется за разыскиваемым мужем, получив с нас обещание его дождаться.

Когда за ним закрывается дверь, мы обсуждаем предстоящие планы и решаем заехать за Завадским, а от него попробовать прокатиться к Бивису.

Вернувшегося Митрича, сопровождает типичный "бардовский романтик" — высокий худой мужчина, со светлой бородой на обветренном лице и в свитере грубой вязки. Тот с удивлением обнаруживает в "сторожке" сразу двух мужчин выше его ростом и белозубо улыбаясь, здоровается с солидными незнакомцами.

Сторож выходит проводить нас до машины, оставиляя "барда" объясняться с женой:

— Главный конструктор на судоремонтном, военные корабли строит, а жену боится, — насмешливо ябедничает Митрич.

Мы понимающе улыбаемся и начинаем прощаться...

...Минут через тридцать, въезжаем в знакомый мне двор. Леха тоже хорошо помнит двор и подъезд Завадского, ведь сам отвозил его сюда на такси от Вериной квартиры. Воспоминание о Вере мгновенно откликается в груди острым разочарованием и досадой. Ладно...

Заехали в пустой парковочный карман, похлопали дверьми и направились в подъезд.

Странная штука жизнь, вроде взрослый человек... почти пожилой... Ведь сам же все спланировал, и закончилось все хорошо.. а ведь нет... Еще на подступе к подъезду мне неожиданно стало как-то не по себе, а тут еще и на лифте висело объявление "Ремонт".

"Братцы", весело ругнувшись, потопали слонами на шестой этаж, я же с трудом плелся за ними, еле переставляя ноги от навалившихся воспоминаний.

Короче, опозорился... Пока, обрадованный нашему приходу Завадский, знакомился с Димоном и тряс руки обоим "мамонтам", было нормально. Когда же он перенес свое внимание на доковылявшего меня, то первым вопросом было, что у меня с лицом и почему я такой бледный. Тут уже озаботились и "братья".

Сначала я попытался их уверить, что все нормально и попросился в ванную, надеясь прийти в себя, но когда меня там стало, ни с того, ни с сего, рвать желчью, то закрытая задвижка осталась просто незамеченной Димоном, который открыл дверь на подозрительные звуки.

Ну, фиг знает... Какая-то нехарактерная для меня "взрослого" чувствительность... Хотя, ведь чуть не убили меня в этой квартире.

Отмазка, что я мог отравиться карамельками Митрича, которые ели все трое, не прокатила. Пришлось признаться в накативших воспоминаниях. Дальше начался, вообще, театр... "Братцы" сочувственно сопели и бормотали что-то успокоительное, а Завадский так и вовсе чуть не задушил в объятьях, да еще и прослезился. Дурдом, короче...

Наконец, все устаканилось... ну, в переносном смысле... Завадский предложил это сделать и в прямом, но оба морпеха были за рулем и хотели еще покататься, а когда были озвучены планы поехать к Бивису проверить готовность песен, то тут уже загорелся и сам Николай.

Мне мысль сменить обстановку тоже казалось весьма привлекательной, поэтому уже через десять минут мы весело катили в машине по солнечному летнему Ленинграду.

Теплый поток воздуха, врывавшийся в открытые окна, окончательно выдул из меня неожиданно накатившую дурь. Я с энтузиазмом рассказывал Завадскому о песнях, которые уже написаны с Бивисом, и о тех, которые еще в работе. Леха с Димоном тоже, не скупясь, делились своими искренне восторженными впечатлениями от "моего творчества" и постепенно все они расслабились и перестали, время от времени, озабоченно на меня поглядывать...

Хоть мы и явились без предупреждения, но Бивис встретил нас, как родных! Ну, если честно, то только меня... Завадскому он вежливо улыбнулся, когда я представлял Николая. А увидев, впервые, обоих белобрысых "мамонтов" вместе, удивленно покачал головой. Но все его внимание было уделено исключительно мне.

Бивис, буквально, потащил меня к сцене и уже через пару-тройку минут музыканты начинают исполнять доработанный вариант "Теплохода".

Что ж... Бивис не зря свой хлеб ест... и оркестром руководит не зря... мелодия звучала куда как интереснее, чем в нашу первую попытку сыграть "с листа".

В процессе обмена мнениями, а точнее моих дифирамбов таланту "дорогого Анатолия Самуиловича", в репетиционном зале неожиданно появился новый персонаж.

— Здравствуй, Толик! — к нам, широко улыбаясь, подходил приятный мужчина в хорошо сидящем костюме. Его густые черные волосы были аккуратно подстрижены и зачесаны на пробор. Белоснежная рубашка, темный галстук и импортный парфюм придавали "неизвестному персонажу" нездешний шик.

— Гриша, дорогой! Здравствуй... — с легким натягом, как мне показалось, изобразил радушие Бивис.

— Меня зовут Григорий Давыдович, — освободившись из некрепких объятий Бивиса, "персонаж" решил поздороваться уже со мной.

— Очень приятно... Виктор! — я наклоняю голову и изображаю улыбку.

Вежливо отхожу в сторонку и мужчины минут пять о чем-то довольно оживленно общаются. Затем "Давыдович" опять обнимается с Бивисом и уходит, не забывая, с улыбкой, кивнуть мне на прощание.

...Впятером, мы сидим в небольшом кабинете маэстро и пьем чай с какими-то маленькими и удивительно вкусными печенюшками, явно, импортного происхождения.

Сенчиной сегодня нет, Бивис рассказывает, что она закончивает запись "Маленькой страны" на Ленинградской студии грамзаписи и скоро песня зазвучит сначала на ленинградском радио, а затем уже и в союзном радио и теле эфире. Забавно...

— Запись для телевидения нужно делать с детьми, и лучше, если они будут в костюмах всяких сказочных персонажей, — выдаю я очередное откровение из будущего.

— Почему? — "не въезжает" Бивис.

Ну не могу же я ответить, что так делала Наташа Королева и это было очень мило! Хотя, почему не могу?!

— Песенка сказочная, детская... дети в костюмах всем понравятся, — отвечаю я, прихлебывая чай. Положительно, эти западные печенюшки вкуснее номенклатурных сушек!

Бивис задумчиво помолчал, закусив губу:

— А вы знаете, Витя, вполне возможно... — он вскакивает с места и пытается пройтись по кабинету. Фиг! Мало того, что кабинетик небольшой, так к тому же и нас еще четверо. Мною можно пренебречь, а вот крупногабаритных "близнецов" на кривой козе не объедешь! Да и Завадский не маленького роста.

Бивис уткнулся в ногу Лехи и бродить по кабинету передумал.

Мы еще немного пообсуждали, как Сенчиной "обыграть" песню в телевизоре, но уже без "откровений" с моей стороны. Дурная голова, хоть и с опозданием, но сообразила, что идею "клипа" я лучше применю в своем "творчестве".

Из дома Ленинградского Концертного оркестра мы вышли в начале восьмого вечера. Время было позднее... ну, по крайней мере, для одного "малолетнего карапуза", поэтому "братцы" решили сначала завести меня, а потом уже отвозить домой Завадского. А уже завтра, встретиться в том же составе и пообсуждать "совместное творческое будущее".

— Я не помешаю?

От неожиданности вкрадчивого голоса за спиной, я чуть не подпрыгнул и резко развернулся.

Перед нами, с самой доброжелательной улыбкой, стоял давешний знакомый Бивиса — тот самый, модно упакованный Григорий Давыдович. Угрозы он никакой не излучал, но сумел меня напугать, своим неслышным приближением, поэтому я с облегчением оказался за широченной спиной Димона, который тут же выдвинулся вперед, и малодружелюбным тоном поинтересовался:

— Что вам надо?

Делая вид, что не замечает тона, которым был задан вопрос, Григорий Давыдович, не стирая с лица улыбки, произнес:

— Вот заметил вас и подошел пообщаться! Так не помешаю вам, молодые люди?

На безукоризненную вежливость возразить было нечего, поэтому нам не оставалось ничего иного, как изобразить, что он нам "что вы, что вы — ничуть не помешал". И после этого вопросительно на него уставиться, ожидая продолжения. И оно последовало.

— Замечательно, что не помешал, — улыбка не сходила с лица "Давыдовича", — тогда позвольте я представлюсь чуть более... э... раширенно...

Он полез во внутренний карман пиджака, вынул черное кожаное портмоне и извлек из него белый прямоугольник визитки. Протянул визитку персонально мне и несколько церемонно произнес:

— Я, Григорий Давыдович Клаймич, музыкальный руководитель творческого коллектива народной артистки РСФСР Эдиты Пьехи.

"Мамонты" слегка стушевались от подобной "крутизны", а Завадский уважительно издал звук: — "О!..".

Мне же стало слегка смешно, поскольку на меня подобный помпезный "титул" не мог произвести никакого впечатления, в принципе. Впрочем, на теперешнего меня. А по местным меркам, хоть в Ленинграде Пьеху и осуждали за "развал" ансамбля "Дружба", тем не менее, она сейчас была одной из главных "звезд" советской эстрады.

Но ближе к делу! Я уже догадывался, зачем данный "товарисч" к нам подкатил, но, не будем ему облегчать задачу — пусть рассказывает сам.

— Для нас очень лестно такое знакомство, но чем мы можем быть полезны?! — я тоже стал сама доброжелательность.

Однако Клаймич дураком не был и нюансы речи слышать умел. Удерживая на лице постоянную улыбку, он кинул на меня настороженный взгляд и на миг запнулся. Но, видимо, все-таки решил, что легкий сарказм от подростка ему просто послышался и продолжил:

— Мне довелось услышать пару твоих песен, Витя... Очень понравилось! Ты — большой молодец и у тебя, безусловно, есть талант!

— Большое спасибо... — я "смущенно" потупился и, разве что, чуть ногой не шаркнул по асфальту.

А за спиной, скорее почувствовал, чем услышал, насмешливое хмыканье Лехи.

— Только ведь их нигде не исполняли пока, — я изображаю непонимание, — где же их вам удалось услышать?

— Я заходил на репетиции к Анатолию Самуиловичу слышал, как их пела Людочка Сенчина, — доброжелательно поясняет Клаймич.

Я "понимающе" киваю.

— Какие твои творческие планы? Над чем сейчас работаешь? — Григорий Давыдович — сама заинтересованность.

— Да, так... Пишу, сочиняю... — я — сама неопределенность.

Если "мамонты" внимательно слушают наш диалог, то Завадский, с абсолютно отсутствующим видом, что-то равнодушно рассматривает на дереве.

— Пока только замыслы или есть что-то готовое? — уже вполне определенно проявляет свои поползновения Клаймич.

— Да, конечно... Есть и замыслы, есть и готовое, — я с готовностью отвечаю и хлопаю глазами, рассматривая "музыкального руководителя".

— Ты — молодец! — выдает очередную похвалу Клаймич и начинает протирать, явно, импортные солнцезащитные очки красным, под цвет галстука, носовым платком.

— Спасибо, — тут же с признательностью откликаюсь я.

Завадский, на миг отвлекшись от древесного созерцания, бросает на меня быстрый взгляд.

Виснет пауза.

— У тебя хорошие песни, — наконец решившись, переходит к главному Клаймич.

— Спасибо, — опять "с признательностью" откликаюсь я.

Клаймич сбивается с заготовленного текста и, с опять возникшим подозрением, смотрит на меня.

В ответ, я так же "бесхитростно" снова хлопаю глазами.

— Как ты думаешь, Эдите Пьехе твои песни могут понравиться? — рубит с плеча Григорий Давыдович.

— Конечно, — самоуверенно сообщаю ему я, продолжая хлопать глазами.

— Вот и я допускаю такую возможность, — улыбается моей "детской простоте" Клаймич, — давай я послушаю, что у тебя есть из готового или в работе и мы вместе посмотрим, что сможет заинтересовать Эдиту Станиславовну.

Завадский отрывается от созерцания дерева и пытается поймать мой взгляд. Сзади многозначительно, как ему кажется, кашлянул Леха.

— Зачем? — я мил и наивен.

— Что зачем? — пока "не въезжает" Клаймич.

— Зачем заинтересовывать Эдиту Стани-славо-вну? — с заметным "затруднением" выговариваю я наше общее отчество!

— Как зачем? — недоумевает "музрук" Пьехи, — разве ты не хотел бы, чтобы твои песни исполняла такая известная и популярная в нашей стране певица?!

— Нет, — очередное хлопанье глазами.

— Почему?? — Клаймич ошарашен и даже не скрывает этого.

— А зачем? — я последователен в своей тупости.

— Ты сможешь стать популярным поэтом-песенником! Твои песни будет петь вся страна, раз их будет исполнять Пьеха... и Сенчина.

— Ну-у... кто исполняет, тот и популярен, — я, наконец, более многословен, но хлопать глазами не перестаю.

Клаймич в растерянности. С такой тупостью он, видимо, сталкивается не часто. И тут он совершает ошибку. Да еще и какую!

— В конце концов, это — деньги... — его голос опускается на два тона и приобретает заговорщический оттенок, — ты сможешь купить многое из того, что захочешь... хоть мотоцикл!

Мне даже смеяться не хочется! Как ребенка... Взрослый прожженный делец советского шоу-бизнеса... ха-ха...

— Извините, Григорий Давыдович... Всеми финансовыми вопросами у нас занимается Николай Леонидович, — я уважительно киваю на Завадского.

"Надо же, даже отчество Колино вспомнил, так кстати".

Завадский абсолютно спокойно кивает под растерянным взглядом Клаймича.

— А на мотоциклах мне мама не разрешает кататься, — глумясь, вбиваю я последний гвоздь в надежды этого, наверное, неплохого мужика.

"Вот и все. Вместо дай послушать и тебя осчастливят тем, что споют, простой бизнес — купи и пой! На раз-два... Вот один пусть думает, а второй выбивает из него побольше бабла".

Какую песню предложить на продажу, я не "парюсь". Что Пьеха пела, то я ей и продам в этом времени. Вариант всплывает в голове моментально, пусть начинает исполнять свой "Семейный альбом" на десяток лет пораньше.

Вежливо прощаюсь с, находящимся в состоянии непонимания происшедшего, Клаймичем.

Мы с "мамонтами" водружаемся в "москвич", а Завадский, пойманный в последний момент за рукав своей джинсы "музруком" Пьехи, обменивается с тем телефонами.

По пути домой разъясняю "подельникам" суть происшедшего. Завадский все понял сам и теперь только удивляется, молча, но заметно, тому, что и я до этого додумался. Леха насмешливо ухмыляется. А вот реакция Димона мне непонятна. Объяснение слушает внимательно, а вот ни одобрения, ни порицания никак не выражает. Просто, типа, принял к сведению.

Надо будет, на досуге, об этом подумать...

До моего дома долетели минут за десять и быстро попрощались, договорившись завтра встретиться в том же составе — пообсуждать совместное будущее. Леха отправился конвоировать меня до квартиры, чтобы помочь избежать очередную взбучку, за поздний приход. К "старшему братцу" мама испытывала абсолютное доверие, считая, что под его охраной мне не грозят никакие неприятности!

Расчет оказался верен — мама мило пообщалась с Лехой, я получил символический подзатыльник и этим все, собственно, и ограничилось!

Через пару минут, я уже уплетал за обе щеки обалденные жаренные котлеты с не менее вкусным картофельным пюре на сметане, и поэтому довольно невнятно пересказывал маме события сегодняшнего дня, упирая на репетиции с Бивисом и появление лехиного армейского товарища...

* * *

...А на следующий день мы, вчетвером, засели совещаться в нашем "Лодочном бунгало".

Ну, как "совещаться"? Я вещал, как мессия, а парни слушали, то согласно кивая, то насмешливо хмыкая, то округляя глаза от моих "запредельных заносов".

Хмыканье хмыканьем, а за двадцать минут моей "программной речи" они меня не перебили ни разу. Пи...деть на совещаниях я умел и намного дольше, причем, большей частью, даже по существу. Но в этот раз "распустил язык" всерьез, из-за необходимости ОПРЕДЕЛЯТЬСЯ.

Мне банально надоело притворяться. Нет, я был, конечно, далек от мысли рассказать ребятам ПРАВДУ, но и постоянно строить из себя ребенка я устал. Тем более, что в целом получалось неплохо, но при постоянном плотном общении в узком коллективе, проколы были совершенно неизбежны. Дети так не рассуждают и так себя не ведут. В отдельных, пусть и редких случаях, но я "палюсь". До правды никто не додумается, это и спасает. Но эти меня должны принимать таким, каков я есть. И не задавать вопросов. Ну, а не устроит что-то, так и без них справлюсь. Других найду, мля...

Собственно, все мои "откровения" мало чем отличались от того памятного разговора с Лехой на "Днюху Ильича". Разве что состав участников "тайной вечери" был в этот раз более расширенный, да и конкретики в моих словах было неизмеримо больше.

Хотя я опять глубокомысленно потрындел о желании приносить пользу, о патриотизме и о том, что "советское, должно быть — лучшее". Но, в то же время, вполне четко расставил точки над "i" в своих планах: МЫ создаем вокально-инструментальную "группу", мы становимся сверхпопулярными в СССР, мы становимся ИДОЛАМИ во всем мире, мы становимся богатыми и путешествуем по миру и, конечно же, мы прославляем нашу Советскую Страну... и все такое, в том же духе...

На материальное сильно не налегал, хотя и обрисовал все вполне конкретно, про любовь к Родине тоже "задвинул" нехило, ну, и про занятие музыкой и сочинительством, как о любимом и желанном деле. Эта часть была больше для соблазнения Завадского, поскольку, признание в музыке — нереализованная мечта его бунтарской холостой молодости.

Понастроив на песке череду воздушных замков, нарисовав гроздья сладостных миражей и наплетя с тридцать три короба авансов, я выдохся.

Воцарилось молчание...

— Пожрать бы сейчас, — мечтательно потянулся всем телом Димон.

— Надо спросить у Митрича, может тут мангал где есть, могли бы шашлычка сварганить, — в той же тональности подхватил я.

"Мал ты еще, амбал двухметровый, со мной в психологические обломы играть!" — возникла в голове насмешливая мысль.

— Может метнусь к нему, как самый малый? А потом могу в магазин за мясом сбегать! — юродствую, хлопая глазами, как вчера с пьехиным "музруком".

— За границей ничего по-русски слушать не будут, — неожиданно произносит Завадский, — а ты пробовал писать на каком-нибудь иностранном языке?

— Да, у меня способности к языкам... уже рифмовал на английском, вполне ничего себе получается... — я вольготно разваливаюсь на кушетке, оставленной, как и вся остальная мебель, прежним хозяином ангара.

— "Ничего себе" — мало, надо "ого-го!", чтобы чего-то добиться за бугром, — Завадский напряженно смотрит на меня.

— У меня получается "ого-го", я просто страдаю скромностью настоящего гения! — я насмешливо улыбаюсь.

Леха хмыкает.

Димон нейтрально молчит.

Завадский встряхивает своими длинными лохмами:

— Спой...

Взгляды всех троих скрещиваются на мне. В них недоверие и..?

Мне по фиг. К этому я тоже был готов.

— МузЫки нет, так што звиняйте хоспода хорошие, буду блеять акапелла!

Я встаю спиной к зрителям и, глядя на солнечные блики балтийской воды, начинаю мурлыкать музыкальное вступление, помогая себе держать мелодию, партией "ударных пальцев" по подоконнику.

Начинаю полушепотом:

Time, it needs time,

Со второй строчки взлетаю голосом почти в полную силу:

To win back your love again,

И снова ухожу почти в "piano":

I will be there, I will be there,

Love, only love,

И снова голос качелями улетает вверх:

Can bring back your love someday,

И падает вниз:

I will be there, I will be there...

Ничего не выдумываю, "Скорпионс" все сочинили за меня, надо лишь постараться передать, как можно ближе к оригиналу:

I'll fight, babe, I'll fight,

To win back your love again,

I will be there, I will be there,

Love, only love...

Can break down the walls someday,

I will be there, I will be there...

С непривычки выдыхаюсь и решаю демо-версию на этом прекратить. Со спокойной рожей поворачиваюсь к зрителям и сообщаю:

— Ну вот... как-то так...

"Мамонты" оценку моих воплей на импортном языке ищут на лице Завадского.

Николай слушал сидя и низко наклонив голову, длинные волосы закрыли лицо.

"Все-таки, надо бы ему покороче стричься. Хоть так сейчас и модно, а покороче ему было бы лучше..."

Я не напрягаюсь, если Завадский балладу не оценит, значит или я плохо исполнил, или он дурак. Ничего мир сошел от этой песни с ума один раз, сойдет и еще разок. Но уже в моем исполнении...

Николай резко встает:

— А еще что-то есть?

— Есть, но не на русском я даже собственные тексты забываю. Записаны дома. На английском это пока лучшее...

— А ты знаешь еще какой-то язык?! — глаза у Завадского лезут на лоб.

— Итальянский самостоятельно изучаю. Язык простой, по телеку на образовательной и самоучитель... Ну, и пластинку купил с уроками... — я пожимаю плечами, — рифмуется легко, а мелодию пока родить не получается. Обычно одновременно все выходит, а в этот раз пока "затык". Но не страшно, справлюсь... — я самоуверенно машу рукой.

Завадский пристально, в упор, меня рассматривает, как будто видит впервые. Но этим меня уже давно не пронять.

Работая в Минюсте, мне приходилось ездить с проверками по тюрьмам и колониям. Гнилая тема — повальное воровство и тотальная коррупция "ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ" системы... Но не об этом речь, там я научился выдерживать любые взгляды и сверла матерых уголовников, и омутную тоску зэчек, и "анал" проверяемых...

Впрочем, Завадский смотрел иначе.

Наконец, он отвернулся от меня к "братьям" и, отвечая на их невысказанный вопрос, негромко сказал:

— Я не знаю... Не уверен пока полностью, но похоже Витя, и правда, гений.

И с непроницаемым лицом снова уселся на свой стул.

Димон легонько присвистнул. Леха криво ухмыльнулся:

— У меня тоже такие подозрения иногда появлялись!

В комнате опять повисло молчание.

— Послушайте, — неуверенно начал я, — если я все-таки гений, может за мясом для шашлыка тогда сбегает кто-нибудь из вас?!...

..."Стратегический" разговор в "ЛодкаHouse" расставил точки над "i". Наш квартет рисковал превратиться в трио...

"Средний братец" моими талантами сражен не был. Свое будущее Димону виделось прямым и понятным — Совторгфлот. Там плавал его отец, там свое будущее видел и он. Хорошие деньги, импортные шмотки, заграничные порты... Чего дергаться? Отец и поездку то в Ленинград организовали Дмитрию, чтобы тот мог отдохнуть и развлечься перед дальними рейсами. Я это знал, но, в полной мере, не учел..

...После моей шутки про шашлык, причем шутки — в расчете на веселый дружный смех присутствующих, я, как холодный душ, услышал димин вопрос:

— Предлагаешь нам сразу привыкать? Ты — гений, пишешь песни, а мы, как менее талантливые, тебе за шашлыком бегаем?

Леха удивленно обернулся к сослуживцу, Завадский открыл рот что-то сказать... но промолчал. "Единомышленнички!"

Но эту паузу затягивать было нельзя никак:

— Нет, Дима, просто в магазине, в силу возраста, я не смогу договориться с мясниками на вырезку, они не станут у меня брать деньги. До рынка надо ехать, а я не умею водить и у меня нет прав. Но ты, похоже, не про это спрашивал... Если ты считаешь, что я вижу в вас прислугу, то тогда тебе, действительно, все, что я предлагал не должно быть интересно. Если ты считаешь, что лучше по полгода жить в маленькой каюте и, думаешь, что интереснее считать центы в иностранных кабаках... то тебе, конечно, виднее.

Я раздраженно встал и подытожил:

— Забыл о самом главном: как по возвращению на Родину, увлекательно будет спекулировать шмотками и искать приключения себе на жопу по "валютной" статье... Поеду-ка я домой. Доберусь сам, вы тут пообщайтесь и дайте мне знать, что надумаете.

Ни с кем не прощаясь, я, чуть ли не кубарем, скатился по лестнице на первый этаж и пулей выскочил из ангара, не реагируя на лехин окрик...

...Я бодро перся по пустой, залитой солнцем, улице и злился. На себя. В первую очередь, на себя! Очень злился. Всех троих я уже считал "своей собственностью", а себя считал жутко умным и очень "просчитанным"... Ну, вот и досчитался, "счетовод сраный".

С Лехой все получилось просто и понятно. Добрый хороший парень, хлебнувший лиха и расставшийся с иллюзиями. Провинциал, оставшийся один на один с огромным городом. Пресс и надзор милиции. Несправедливо, одиноко и... скучно. Главное СКУЧНО. В "Скорой" — взрослые семейные работяги, в секции — менты. Лехе было скучно и он не видел никаких перспектив. Большой спорт для него закрыт из-за судимости, нормальной работы нет, по той же причине. Пить не приучен, девушку постоянную пока не завел...

В общем мне вся карта в масть... В этом случае.

С Николаем все еще лучше! И еще легче... Безумная благодарность за дочь и потерянная, в результате ресторанной драки, работа. Да и его профессионализм, дающий возможность оценить мой "заоблачный талант"! Тут ли не поле для перспектив, самореализации и материального процветания?!

С Димоном расклад получался другой. Совсем другой...

В довершении всех неприятностей, выяснилось, что у меня с собой нет денег, даже завалящего "пятачка". Точнее у меня было в потайном кармане джинсов аж пятьсот "резервных" рублей, но таксист или сдачу не найдет, или еще чего хуже... если тут так уже бывает.

В итоге, я на все плюнул и пошел пешком под палящим солнцем. Можно было проехаться на автобусе и "зайцем", но я рассудил, что лучше мне в таком состоянии прогуляться.

Вообще непонятно, с чего я так "завелся"? Может и правда гормоны подростковые шалят. Нужно себя, все-таки, контролировать получше. Держал бы себя в руках, может и нашел бы доводы для Димона, а так, как настоящий ребенок, психанул и убежал. Не сильно похоже на пятидесятилетнего взрослого и опытного мужчину.

С Клаймичем вчера играл, как с ребенком, а сегодня сам ребенку уподобился.

"Дяттттел", мля... Я зло сплюнул и ускорил шаг.

К счастью, подобная физнагрузка вскоре позволила "спустить пар" и обрести душевное равновесие. С ним вернулась и способность здраво рассуждать. Время к обеду, а планов особых нет, поэтому ничего не мешает заняться подчисткой образовавшихся "хвостов".

Я, все-таки, исполнил роль "зайца" и залез в попутный, моим планам, автобус. Пристроился на задней площадке, чтобы быть поближе к двери, и всю дорогу до Невского изводил себя ожиданием контролера и желчью от осознания бесполезности "своих миллионов", на которые даже автобусный билет не могу купить.

В итоге, в опять вернувшемся состоянии тихого бешенства, я доехал до центра и направил свои стопы в самый известный книжный магазин Ленинграда.

Впрочем, прохладный полумрак и камерная обстановка "Дома книги" довольно быстро погрузили меня в состояние умиротворенности. Я больше двух часов прошатался среди стеллажей, рассматривая книжные корешки, снимая приглянувшиеся книги с полок и листая пахнувшие типографской краской страницы. Но результатом этого "релакса" стали всего лишь два самоучителя по по итальянскому и английскому языкам с грампластинками. А так же совет от словоохотливого старичка, жутко интеллигентного и старорежимного вида, посетить букинистический магазин на Литейном проспекте.

Пробив в кассе 11руб.43 коп. и вызвав нездоровый интерес кассирши своей "соткой", я двинул к Литейному.

Спавшая полуденная жара и безумно вкусный пломбир в вафельном стаканчике позволили мне, в очередной раз, смириться с несовершенством мира!

Я шел по заполненному людьми Невскому проспекту, вглядывался в веселые и открытые лица прохожих. Короткие платьица и юбки позволяли любоваться попадавшимися стройными ножками. Старомодные мужские рубашки с большими воротами и подвернутые от жары рукава вызывали умиление. И женский смех, и веселые детские возгласы, и шествующая гуськом группа иностранных туристов, во главе с гидом — средних лет дамой в цветастом кремпленовом платье — неожиданно все радовало взгляд!

По пути к цели, я отстоял небольшую очередь к аппаратам с газировкой и совершил весь "священный" ритуал: помыл стакан, вставив его в специальное углубление и надавив сверху, чтобы в него забрызгали струйки воды, поставил стакан под раздаточный кран и опустил трехкопеечную монету в прорезь. Когда я пил сладкую холодную пузырящуюся воду желтоватого цвета — я был счастлив! Я снова отстоял очередь и все повторил снова...

Если бы у меня было десять трехкопеечных монет я, наверное, выпил бы десять стаканов!

Господи! И чего я "парюсь"?! Где я нахожу и придумываю проблемы?! Ведь все прекрасно!!! Я снова молод! Я — здоров! Я — богат! Я — все знаю наперед!

Да здравствует ВТОРАЯ жизнь!!!

Клянусь: Я ПРОЖИВУ ЕЕ ЛУЧШЕ ПЕРВОЙ.

(Конец первой книги)