Эпик Московского уезда

Потом что-то изменилось. Равновесие было нарушено, и тёмная фигура неторопливо рухнула лицом вниз на осколки битого стекла. А может на осколки жизни этого итальянца. И осталась так лежать. Так же, как тело Чуприльцева-Гофера на втором этаже дачи на окраине посёлка. Разница заключалась лишь в том, что у тела Боццони не было кистей рук. Вместо них остались две обгорелые головешки, а пальцы, которые могли создавать красоту, рассыпались в прах.

Шаровая молния, между тем, продолжала свой путь, и, с тихим звоном пройдя сквозь окно на противоположной стене, исчезла в очередной вспышке грозы. Лишь в стекле осталось идеально ровное отверстие с остывающими краями. Только и всего...

7.

Поезд прибыл на железнодорожный вокзал города Болонья вовремя. Дежурный по станции объявил в рупор давно заученную фразу:

— Поезд из Падуи прибывает на вторую платформу. Господа встречающие, просьба подготовиться. Спасибо.

Пёстро одетая толпа дружно зашагала к платформе. Следом потянулись носильщики со своими извечными тележками. Возбуждённые голоса, крики детей и запах железной дороги, одинаковый во всех странах мира.

М. не спешил. Курьер, с которым он должен был встретиться — человек проверенный, знает своё дело. Путь, проделанный им из самой России неблизкий, и теперь торопиться не имело никакого смысла. Два прицепных вагона начинали своё путешествие в Москве на Брестском вокзале в составе поезда Москва-Варшава и дальше через Прагу, Вену, Марибор, Венецию и, наконец, Падую. Половина Европы осталась позади.

Долго, ах, как долго М. ждал этой минуты. Бессонные ночи, месяцы исследований. Поиск в темноте, наугад...

Но ничего. Скоро весь мир заговорит о нём и о любимой им Италии. О величии итальянской нации! Это государственные казнокрады не поняли значения его работы — отказались финансировать, а народ со временем оценит, что он для неё сделал. Пусть заканчивать установку придётся в Англии, у двоюродного брата Генри Джеймса. Пусть. Всё равно это будет сделано только для величия Италии.

...Жара, стоявшая всю неделю в городе, к вечеру немного спала. От раскаленного перрона же по-прежнему исходил горячий воздух. Хотелось поскорее покинуть вокзал, спрятаться в тень оливковых деревьев. Нельзя, терпение всегда было его сильным качеством. Он подошёл к нужной скамейке в конце перрона и уселся ждать...

Думал ли он, бегая мальчишкой по обширным владениям отца вместе с лучшим другом Мауро, что достигнет таких высот в науке? Они грезили великими открытиями, мечтали о славе знаменитого Леонардо. Кто из нас в детстве не считал себя гениальным? Кто не верил в свою исключительность? С годами грёзы улетучились, и М. перестал верить...

Теперь он точно знал, что гениален, но и понимал необходимость совершения какого-то грандиозного открытия. И пусть родственники восхищались его способностями, разве этого достаточно? И он начал осатанело работать.

Мауро хоть и был на два года старше, всегда смотрел на М., как на Бога. А по мере взросления просто стал его правой рукой во всём, в том числе и в исследованиях. Преданность Мауро граничила с фанатизмом. В имении отца они ставили свои первые эксперименты по физике. Электрические явления всецело захватили М., он постоянно говорил о положительных и отрицательных зарядах — за обеденным столом, на конной прогулке, в церкви. Все кто знал его, начиная от слуг и заканчивая родителями, называли М. — синьор "Электричество".

Когда в пятнадцатилетнем возрасте он прочитал об опытах Герца по обнаружению электромагнитных волн, его захватила идея использования их для беспроводной связи. Следующие пять лет М. посвятил себя созданию такого устройства, перепробовав сотни различных схем, потратив огромное количество средств, сил и времени. И вот когда казалось, что решение совсем близко, он вдруг случайно узнаёт о русском учёном Попове, который уже создал подобный прибор.

На мгновение М. перестал ощущать окружающее. Померк свет, пропали звуки, кожу сковал ужасный холод и во рту почему-то появился вкус железа. Кровь! Он насквозь прокусил язык! Верхние и нижние зубы сошлись друг с другом так, что свело скулы.

...Всё напрасно!..

Сквозь боль и отчаяние вырвался пронзительный крик. В его комнату вбежали слуги, мать, Мауро. Увидели кровь, побежали за доктором, посыпались расспросы. Истинной причины М. не раскрыл. Прошло несколько дней, немного успокоившись, он решил узнать об исследованиях Попова всё.

Служащие научных библиотек Рима здоровались с ним, как со старым знакомым. Он искал с неукротимой энергией, как делал всё. И был вознаграждён. В журнале Русского физико-химического общества, переводимом на итальянский язык, М. нашёл статью "Прибор для обнаружения и регистрирования электрических колебаний". Попов работал для нужд российского флота и не торопился публиковать полные результаты своих исследований.

Вот он шанс. Для достижения цели он был готов на всё.

...Перрон постепенно пустел. Последние одинокие пассажиры шествовали за своими носильщиками. Мужчины курили папиросы, женщины осматривали вокзал. Замыкая шествие, от дальнего вагона шагал курьер — сухощавый мужчина с серыми колкими глазами...

Пришлось вновь обратиться к Генри Джеймсу. Брат всеми силами поддерживал работы М., он чувствовал здесь большие деньги. Возможно, очень большие. Коммерческая жилка заставила его пригласить итальянского учёного в Англию для продолжения исследований. И вдруг такие неприятности. Нужно было торопиться. Генри когда-то оказал услугу главе тайного общества луддитов, и вот теперь настало время отдавать долг. Для того, чтобы затянуть создание прибора Поповым, он предложил уничтожить лабораторную установку и просил брата быстрее перебираться на Туманный Альбион. Здесь, и только здесь, возможно скорейшее воплощение заветного устройства.

М. обманывал Генри. Его прибор ещё не был создан. Но признаться в этом он не мог. Поэтому уничтожить конструкцию русского учёного мало, нужна схема устройства, чтобы проверить свои догадки и победить наверняка.

Занавес раздвинулся и в свет огней рампы ступил верный Мауро. Мауро Боццони. Преданный раб, готовый убивать ради своего хозяина, ради синьора "Электричество". Всю свою жизнь он провёл рядом с М., все мысли и желания он подчинял ему. Обожание Мауро граничило с безумством. Только ему можно доверить следовать тенью за луддитами, позволить им уничтожить прибор, а потом забрать схему. Тайно, чтобы ни одна живая душа не знала. Пусть русская полиция идёт по их следам и даже если поймает, то никто не поверит, что они не уничтожали схему. Луддиты в понимании полицейских — вольнодумцы, революционеры. А с революционерами в России сейчас обходятся сурово. И нет им веры ни в чём.

— Мне нужна эта схема, — говорил он Боццони. — Если мы первыми не построим прибор, то жизнь моя будет бессмысленна. Мне будет незачем жить. Я погибну.

Мауро, с искажённым в ужасе лицом, слушал и, конечно, заранее был согласен на всё. Его Бог погибал, и любые поступки были оправданы.

— Спаси меня и принеси славу Италии!..

Вот оно что, дорогой читатель. Не Неспешинская обратилась к луддитам, а они к ней. Солгала опытная революционерка Колокольцеву. Солгала. Разве можно было пройти мимо такой возможности: влить свежую кровь в народовольческий террор и приписать лавры себе. Ах, как же слаб человече!

Боццони крайне удивился, когда заметил возле Морского училища в Кронштадте луддитов в компании с Колокольцевым с Лидией. И был просто поражён, наблюдая с ветки дерева через распахнутое окно, как Неспешинская прячет схему прибора русского учёного. Народовольцы, ничтоже сумняшеся, заняли его место! Как тут было поступать? Оставалось только следить за ними и искать возможность выкрасть схему. Такая возможность обязательно появится, надо только уметь ждать. Так и получилось, только несчастный Феликс Гофер на свою беду услышал шум и поднялся в кабинет. Пришлось его убить. Честь М. и слава Италии оказались выше жизни одного народовольца. Верный раб не смог переступить черту, за которой был путь к собственной свободе.

...Курьер подошёл и молча уселся на скамейку. Посидел пару минут, вздохнул, взял папку с деньгами, оставленную М. и отправился в здание вокзала, шагая уверенной походкой человека, привыкшего много ходить. Обогнув дежурного по станции, приветливо улыбнулся ему и исчез за стеклянными дверями.

М. сидел, задумавшись, глядя перед собой. Потом повернул голову и посмотрел на точно такую же папку, оставленную курьером на другом конце скамейки. Чёрная кожаная папка с тиснением, в которой лежали документы и схемы Попова. На картинке сверху был ангел, протягивающий кому-то огромное сердце.

Верный Мауро остался в России. В письме он написал о любви к русской девушке, из-за которой не может уехать. Понять этого М. был не в состоянии...

Заключение.

Самовар шумел уже минут пять, всё никак не закипая, а Серафима звякала чашками в соседней комнате и периодически пробегала мимо открытой двери. Подготовка к традиционному утреннему чаепитию захватила её полностью.

— Вот уже и лето скоро закончится, — сказал Купавин, восседая за столом напротив Ивана Августовича. — А ведь, кажется, недавно только началось. Не успеешь оглянуться — пора и хлеб убирать с полей.

— Митрофан Васильевич, вы бы поторопили рабочих с ремонтом башни, — Штольцен откинулся на стуле. — Скоро дожди пойдут, а крыша ещё не перекрыта.

— Обязательно. Они мне обещали до осени управиться. Придётся напомнить. ...Что-то Алёша запропастился?

Но Рябичкин был уже рядом, открывал калитку в заборе, окружающем здание Канцелярии. С утра пораньше он бегал на почту, забрал письмо из столицы от Романа и корреспонденцию для станового пристава. Вот так пройтись утром по зелёным проспектам Новогиреево, вдохнуть душистый ранний воздух, поздороваться, поздравить знакомых с очередным прекрасным божьим днём — как он любил это. Такие мгновения и есть жизнь! Простые радости даруемые нам.

Взбежал по ступенькам, шагнул в кабинет Штольцена:

— Иван Августович, ваши письма и газеты. Митрофан, а тебе — ничего.

— Наши все дома сидят, — урядник всегда имел наготове дежурную поговорку. — А ты сам чего там прячешь? От полиции не утаишь.

— Из столицы пишут, — улыбнулся Рябичкин. — Сейчас посмотрим.

Он принялся распечатывать конверт.

Штольцен, тем временем, раскрыл "Московские ведомости" и углубился в чтение. Минут десять он молча изучал текст, а затем изумлённо воскликнул:

— Да-с... Господа, послушайте, что здесь написано... "Итальянский учёный М. провёл ряд опытов по осуществлению беспроволочной телеграфной связи, в результате которых смог передать сигнал на расстояние полутора миль. В Англии он сделал заявку для получения патента на "усовершенствование в передаче электрических импульсов и сигналов и в аппаратуре для него". Ранее М. не раскрывал для широкой публики содержания своих работ". Как вам это нравится?

— Опять нас обскакали эти иностранцы, — махнул рукой Купавин.

— Но мы же первые провели такие опыты, — Алексей слушал Ивана Августовича и машинально вскрывал конверт. Он вытащил из него сложенную вчетверо газету и развернул её. — Вот, наверное, Роман тоже об этом сообщает. Что-то подчёркнуто!

Митрофан Васильевич глянул с обратной стороны на газету.

— "Котлин", — прочёл он вслух. — Я про такие газеты и не слышал.

— Это кронштадтская. Здесь статья Попова "Телеграфирование без проводов", — Рябичкин уже пробежал глазами выделенный текст. — Александр Степанович выступает в защиту своего приоритета и напоминает о демонстрации им ранее подобного устройства на заседании физического отделения Русского физико-химического общества. Где же справедливость?! Изобретение принадлежит русской науке!

Рябичкин смотрел на Штольцена, Штольцен — на Рябичкина. Купавин смотрел на обоих сразу. Как сказал великий русский писатель Гоголь — "немая сцена"...

— А, знаете что, — неожиданно сказал Митрофан Васильевич. — Давайте в воскресенье за грибами сходим. Народ говорит в лесу грибов полно.

И сразу после этих слов в комнату вошла Серафима с чашками, и всё как-то завертелось, закружилось. На столе появились булочки, варенье, удивительно пахнущая колбаса, деревенское масло, свежий хлеб. Серафима заварила чай с мятой и жизнь помчалась дальше к новым радостям и заботам, оставляя прошлое позади...