Булавин.

Итак, с момента нашего возвращения с реки Мечетки прошел почти месяц. Жизнь подкинула мне некоторые бонусы, но в целом, как я уже и говорил, все по старому. Время летит незаметно, и в Черкасске, до позавчерашнего вечера, все было спокойно. Именно с этого дня события пошли непрерывной чередой одно за другим, и мой привычный распорядок дня был нарушен.

Началось все с того, что ранним утром 22-го числа у меня родился младший брат, которого назвали Георгием. Событие для всей нашей семьи, безусловно, радостное и знаменательное.

В этот же день, ближе к полудню, в Черкасск вошли пробившиеся от далекого Пскова к родным местам полки Максима Кумшацкого. И прибыли наши казаки не одни, а с тремя тысячами мастеровых людей из Тулы и Липецка. Шестую армию, как условно обозначали войско Кумшацкого, ждали уже давно и встретили, как положено. Большой Черкасский колокол бил во всю свою мощь, и ему вторили малые на сторожевых башнях. В церкви отслужили молебен, а по домам накрыли праздничные столы.

Хороший день был, но вечером радость удвоилась, так как примчался Григорий Банников, который доложил, что все отряды голытьбы, не желающей подчиняться донским законам, полностью разгромлены. Как вихрь налетел Банников на скопившиеся в Раздорской толпы гультяев и, не долго думая, приказал своим казакам рубить всех, кто не выполнил его приказ разойтись. После чего, самолично, сменил станичного атамана и поставил своего человека. Старого атамана за то, что допустил подобное сборище в своей станице, и не смог уследить за порядком, секли на площади. По докладам, поступавшим в войсковую канцелярию, верховские казаки положили в Раздорской почти тысячу смутьянов. На этом, полки Первой армии не остановились, а частым гребнем всего за три недели прочесали большую часть родных верховских поселений, а теперь и за понизовье принялись.

Конечно, слухи о том, что Григорий учинил в Раздорской, быстро разбежались по всем станицам и городкам, а потому, гультяи, или бежали обратно на Русь, или добровольно вступали в полки Ивана Павлова. Тот, кстати, только вчера доложил, что за две недели принял в свои отряды четыре тысячи человек и готов приступить к формированию еще двух пехотных полков вроде своего Первого Волжского. Ну и, как водится, он требовал выделить под это дело ружья, порох, свинец и теплую одежду. С этим пока проблем не было, войсковой атаман не пожадничал и приказал выдать все, что полковник просил, тем более, что результаты Первого Волжского впечатляли. Этот полк был сформирован почти полностью из донских бурлаков. Желающих отдаться на милость царя в нем не было, а новая тактика небольших групп, придуманная Павловым, очень напоминала бой казачьей конницы, ударил и отскочил. При грамотном руководстве, с такими бойцами многое можно было сделать.

Перехожу ко вчерашнему дню, который запомнился тем, что, прискакал гонец от командира Четвертой армии — Лукьяна Хохла, который опережал своего командира на сутки пути. После недолговременной осады Царицына и добровольного перехода под нашу руку Камышина, Хохол двинулся вниз по Волге, без боя взял Черный Яр и, при помощи стрельцов, захватил астраханского воеводу Апраксина, которого вскоре должны были привезти в Черкасск. Кроме того, на соединение с армией Лукьяна вышли семь сотен казаков с Яика и почти две тысячи с Терека. Хохол временно оставил свою армию и уведомлял, что вскоре будет в Черкасске.

И вот, наступил день сегодняшний. Очень важный день в жизни донской республики, который определил ход всего нашего дальнейшего движения. С самого раннего утра, к церкви, где должен был пройти сход высших чинов Донского Войска и союзников, стягивались атаманы, полковники, есаулы, сотники, гости и представители самых влиятельных войсковых семей. Всего собралось порядка ста пятидесяти человек и, в связи с зимой, сход проводился в церкви, где, оставив чистый круг по центру, заранее поставили покрытые коврами лавки. Я на этом мероприятии тоже присутствовал, как личный писарь войскового атамана. Пристроился в уголке и пару заряженных пистолетов с саблей под лавку припрятал. Кое-что намечалось, и я решил быть во всеоружии, мало ли как дело повернуться может.

Наконец, ряды лавок заняты людьми, которые разбились на группы, так сказать, по общим интересам и взглядам. И, глядя на них, сразу понимаешь, кто и чего желает, и чего будет добиваться.

Группа слева, самая малочисленная — мазепинцы. Личный представитель гетмана Войнаровский, два полковника, Чечель и Скоропадский, и еще три человека из ближнего круга. Их цель: независимость Малороссийской Украины, и сегодня они объявят о том, что войска Чечеля и Скоропадского возвращаются под крыло гетмана Мазепы. Здесь все на поверхности.

Группа справа, человек тридцать пять — голытьба и выходцы из беглых крестьян. Выздоровевший Айдарский атаман Алексей Драный с сыном Михаилом. Атаман Гаврюша Старченка с верховьев Волги. Вольный атаман Сергей Беспалый. Предводители солдат из Камышина и Царицына: Иван Гуськов, Трошка Трофимов и Иван Земин. Все остальные это вожаки небольших самостоятельных отрядов: дезертиры, разбойники, староверы и еще непонятно кто. Эти люди желают большого похода на Москву, который, по их мнению, должен закончиться обязательным уничтожением царя-кровопийцы, его приближенных и всех дворян.

В центре еще две группы, которые посматривают одна на другую, хоть и с улыбками, но в то же время и настороженно. Это соперники, донская старшина и верные булавинские командиры.

Донскую старшину, самых богатых и влиятельных людей Войска представляют Илья Зерщиков, Максим Кумшацкий, Данила Ефремов, Василий Поздеев, Василий Фролов, Карп Казанкин, Петр Турченин, Иван Юдушкин, Степан Ананьев, Иван Наумов, Тимофей Соколов, Аким Булавин и еще человек тридцать, кто право голоса имеет. Из этих казаков-старожилов, большинство считает, что конечная цель восстания достигнута. От царя отбились, окрестные города и Поволжье с нами, и теперь пришла пора договариваться с царем о мире, выплатах жалованья и подтверждении вольностей. Так думают почти все, за исключением Зерщикова, Поздеева, Кумшацкого и Ефремова. Илье Григорьевичу понравился размах Булавина, и он под это дело может многие свои прожекты осуществить, а боевые командармы привыкли к власти, и вновь становиться обычными старшинами не хотят. С остальными же придется разбираться отдельно.

И последняя группа, непосредственно булавинцы — сподвижники и соратники отца, которые, конечно же, имеют свое мнение, но готовы поддержать войскового атамана практически в любом вопросе. Это Игнат Некрасов, Микула Колычев с братом Никитой, Тимофей Щербак, Борис Яковлев, Григорий Банников, Филат Никифоров, Никита Голый, Максим Маноцкий, Иван Павлов, Андрей Мечетин и Иван Стерлядев. Рядом с ними полсотни казаков, сотники и полковники, дядька Иван Булавин, спокойный и добродушный здоровяк, а так же Лукьян Хохол, который в последнее время стал много о себе думать, и на приказы войскового атамана внимания особого уже не обращает.

Такая вот раскладка на начало схода, не очень хорошая, но уж какая есть. Пора начинать собрание и на круг выходит полковник Лоскут, принаряженный сегодня, как жених на свадьбу: новые сапоги, перетянутый ярко-алым поясом, длиннополый кунтуш синего цвета, а на голове шапка бобровая как у боярина.

Войсковой писарь и разведчик посмотрел на собравшихся людей, дождался пока они затихнут, поклонился и начал говорить:

— Атаманы-молодцы, мы с войсковым атаманом рады видеть вас всех живыми и здоровыми. Понимаем, что у каждого из вас много дел и забот, но вы нашли время и возможность приехать на этот сход, и потому, давайте говорить сразу по делу.

— Правильно! — поддержали казаки писаря. — Давай без пустого славословия.

— Тогда, слово войсковому атаману, Кондратию Афанасьевичу Булавину.

Сказав это, Лоскут отошел ко мне и присел рядом, а в центр круга, упругой походкой и широко улыбаясь, как всегда нарядный, сверкая серьгой в ухе, вышел отец.

— Атаманы! — положив правую руку на навершие булавы, которая торчала за кушаком, начал Кондрат. — Первые наши цели достигнуты. Царские войска отброшены почти на всех направлениях и отступили, и пока зима не дает нам продолжать военные действия, мы должны определиться с тем, как жить дальше. Под нами Царицын, Камышин и Воронеж со всеми городками вокруг.

Про Белгород отец промолчал. Там были мазепинцы и, кажется, этот город они собирались оставить за собой. Кондрат тем временем продолжил:

— С нами Астрахань, Терек, Яик, Запорожская Сечь и калмыки хана Чеменя. И, кроме того, против царя встала Украина, которая снова желает стать вольной. Это все наши успехи. Однако Азов и Таганрог по-прежнему находятся под властью царя, а сам Петр Романов силен, объявил новый солдатский набор и готовится раздавить нас. Поэтому придется не почивать на лаврах, а готовиться к новым боям. И прежде, чем мы начнем обсуждать свои дела, хотелось бы выслушать нашего гостя с Украины Андрея Ивановича Войнаровского.

Посланец гетмана, молодой крепкий мужчина, между прочим, племянник Мазепы и пока еще его официальный наследник, а кроме того, по жене, родственник Александра Меншикова, не медлил. Он встал рядом с Кондратом и сказал:

— Господа донские казаки! Мы с вами до самого конца!

— Да-а-а! — поддержали его атаманы и полковники.

— Однако гетман Мазепа уполномочил меня сообщить вам не самые радостные вести. Наши армии возвращаются на Украину. Мы обязаны защитить нашу родину от войск царя Петра, которые, наверняка, уже весной перейдут в наступление. Многие считают, что Романову будет не до нас, и он всецело занят шведами, но это не так, и потому, в первую очередь мы станем оборонять свои хаты.

Наших полковников это не обрадовало, но сильно и не огорчило, так как подобное развитие событий было ожидаемо. Мазепа должен укрепить свою власть и прикрыть границы. Теперь он, наверное, будет метаться между Петром и Карлом, и выискивать наилучшие варианты для себя и всей Малороссии. Если у него все получится, то мы ему не нужны, он сам по себе крутой перец, а если наоборот, то предъявит Войску Донскому счета за помощь, и наши армии будут должны идти к нему на выручку. Сказать тут нечего, со своей колокольни он полностью прав, сначала свои заботы, а потом чужие.

Войнаровский говорил минут пять, в основном про дружбу и братство вольнолюбивых народов. В общем, сказал, то, что должен был сказать и, окончив свою речь, он с полковниками Чечелем и Скоропадским, а так же свитой, поклонились кругу и покинули церковь. Дальше только наши дела пойдут.

Снова выходит Кондрат и объявляет Илью Григорьевича Зерщикова, главного интенданта и снабженца Войска Донского. Зерщиков выходит к нему и давай рассказывать нам про свой ударный труд на благо всех казаков и беглецов из России, и из его речи следует, что он совершает подвиг. Надо признать, он недалек от истины. Зима поджимала и подмораживала, но благодаря стараниям и заботам интенданта, армии были обуты, одеты и не знали никакой нужды в продовольствии, порохе и свинце. Кроме того, работный люд, сбежавший от царя, не выгнали в чистое поле. На Богатом Ключе для беглецов поставили вполне неплохие времянки и бараки, так что в Черкасске они не появились, а от самого Воронежа санными обозами прямиком направлялись на новое местожительство.

Зерщиков сказал все, что хотел, переглянулся с отцом и сел на свое место.

Опять вступает Кондрат и ведет речь о планах на весну. Не знаю, почему Зерщиков выступил первым, но подозреваю, что весь сход распланирован до мельчайших деталей, а выступление интенданта это своего рода показатель того, что ему доверяют.

— Браты! — сказал войсковой атаман. — Я выбран вами, и я исполнитель вашей воли. Верно, говорю!?

— Правильно!

— Раз так, то давайте решать, что дальше делать станем. А дабы не было у нас гвалта и лишнего шума, станем по порядку высказываться. Кто первый будет?

На миг в воздухе повисла тишина, и встал Максим Кумшацкий.

— Я скажу.

— Говори Максим.

Кумшацкий, как все ораторы до него, встал рядом с войсковым атаманом, покосился на булаву, за поясом Кондрата и начал:

— Вот, атаман правильно сказал, что мы отбились от царя и некоторые города со многими городками к нам присоединились. Но что дальше, казаки? Допустим, захватим мы Москву, а потом что? Ну, пограбим мы бояр, и людей, кто воли желает, к себе сведем. А затем что делать? Под боком Турция, закубанцы, да крымчаки, и сами мы не выстоим, а если и выдюжим, то кровью умоемся. Бывало уже такое. Вон, Семен Драный, обычного царского полковника недооценил, в лоб кинулся, да и огреб в полной мере, сам еле жив остался, но половину армии положил. И это только начало серьезной войны. На подходе к Туле корпус генерала Боура — не новобранцы какие, а ветераны Северной кампании. Казаки! Я уверен, что без царя на Руси смута начнется, а нам этого не надо. Необходимо замиряться с Петром Романовым, но и своего не упустить. Таково мое мнение.

— Верно говорит! — поддержали Кумшацкого старшины и некоторые булавинцы.

— Не бывать этому! — возмутились другие сподвижники Кондрата и голытьба. — Предатель!

— Тихо! — остановил всех отец. — Не сметь, словами бросаться!

После этого, дождавшись, пока люди успокоятся, а Кумшацкий сядет среди своих сторонников, он спросил:

— Кто следующий желает слово сказать?

Сразу над головами поднялось несколько рук, и отец выбрал Алексея Драного.

— Что же это делается, казаки!? — выкрикнул Алексей. — Себе хорошо сделали, сами защитились, а народ русский, в рабстве изнемогающий, бросим!? Да, как же так? Не по совести это, и не справедливости. Взялись за дело, так надо до победного конца биться.

Драный еще о многом хотел сказать, но основная его мысль уже была понятна, и Кондрат его прервал:

— Ты, Алексей, сказываешь, что мы сами защитились, а народ русский на произвол судьбы бросаем. Был бы враг внешний, разговор иной, а против царя биться, это дело иное. Солдаты, которые за Петра Романова в бой идут и умирают за него, они, между прочим, тоже русские люди и православные. И ты предлагаешь казакам, ради крестьян, которые исправно платят налоги и несут поместные повинности, убивать других русских людей? Да, они изнемогают в рабстве, и ты в свое время под ярмом был. Но у тебя хватило сил, чтобы его скинуть, за себя отомстить и к нам уйти, а у большинства крепостных этих сил нет, и что самое плохое, никогда не будет. Так зачем нам ради них свои жизни класть? Царь Петр зверь, это понятно, и мы примем каждого, кто готов к побегу на Дон. Но без головы, которая всем управляет, Русь зачахнет.

Голутвенный атаман раздраженно взмахнул раскрытой пятерней, и сел на место. Все кто его поддерживали, как-то понурились, и выступить желающих больше не находилось. Донские старшины, увидев это, решили, что они уже выиграли, и их мнение стало основным, а потому гордо расправили плечи. Однако они ошибались. Обсуждение вопроса о дальнейших планах только начиналось.

— Кто еще готов слово сказать? — разнеслись по церкви слова Кондрата.