Еретик. Книга 2

— Что? Надо же получать удовольствие от такого неприятного процесса, как лечение! — требовательно и протяжно проговорил светловолосый инквизитор.

Вивьен скептически приподнял бровь.

— Похоже, здесь не все разделяют твои позиции, мой друг.

Оба молодых человека уставились на Анселя с явным запросом на разъяснения. Тот с характерным для него смиренным выражением лица склонил голову, опустив взгляд в почти нетронутое вино — единственное за этот вечер — и вздохнул.

— Видно, мне стоит попросить прощения за некоторое… осуждение, которое промелькнуло на моем лице и не укрылось от вас, — невесело усмехнулся он. — Не принимайте на свой счет. Выходит, в моих разумениях образ служителей Господа был наделен несколько большей… праведностью.

Ренар прыснул со смеху, тут же слегка закашлявшись, и вновь шмыгнул носом.

— Брось, Ансель! Не думал, что у тебя могут быть такие представления о служителях Господа после трех лет общения с нами, — прогнусавил он.

— Ты ставишь меня в неловкую ситуацию, мысля такими категориями, — мягко улыбнулся Ансель.

— Слушай, ну мы, в конце концов, такие же люди, как и все остальные. Ты ведь тоже, надо думать, не монах.

Ансель напрягся. Он вспомнил, как примерно то же самое ему сказал Гийом де’Кантелё.

— Не монах, — коротко подтвердил он.

— И, что, хочешь сказать, у тебя нет никого, с кем бы ты развлекался?

Ансель ожег его суровым взглядом.

— Я не женат, если ты об этом, — сказал он резче, чем планировал.

Ренар оценивающе фыркнул.

— Нет, пожалуй, ты все-таки монах. — Он прищурился. — Хотя, кстати, если в твоем… как ты сказал? В твоем разумении, вот! Если в твоем разумении монахи далеки от похоти, то, спешу тебя огорчить. Монахи развлекаются похлеще нашего! Еще и не только с женщинами, между прочим…

Ансель, словно не зная, куда деть руки, потянулся к тонкой веревочке, висевшей у него на шее, но быстро отдернул руку и сцепил пальцы на столе.

Вивьен не единожды видел на богослужениях, как Ансель тянется к этой веревочке и целует нательный крест. Сам символ веры был спрятан под черной рубахой и никогда оттуда не проглядывал. Вивьен вдруг понял, что ни разу не видел нательного креста Анселя: он каждый раз скрывал его рукой. И прятал всегда очень быстро.

Вивьен невольно присмотрелся к веревочке, с трудом удержавшись от того, чтобы вздрогнуть.

«Натяжение!» — почти с ужасом подумал он. — «Если присмотреться, то ведь создается впечатление, что креста нет! Что там вообще ничего нет, и веревочка эта нужна лишь для отвода глаз. Боже, этого не может быть! Просто не может…»

Ему захотелось резко вскочить из-за стола и заставить Анселя показать нательный крест.

«Нет, нет, нет», — осадил он себя. — «Он мог его потерять и именно поэтому сейчас не стал этого демонстрировать. Он побоялся, что это может вызвать у нас именно такие подозрения… Боже, сделай так, чтобы я ошибся в своих тревогах, молю тебя! Пожалуйста!»

— … про монахов такие истории ходят, ты бы знал! — продолжал Ренар. — Некоторые из них, конечно, надуманные, но не все. Кстати, даже о тамплиерах говорили, что они…

— Ренар, — терпеливо вздохнув, перебил Ансель. — Я понял твою мысль. — Он устало потер переносицу и тут же нахмурился. — Вивьен? Ты в порядке?

— Что? — Тот встрепенулся и попытался натянуть на лицо улыбку. — Простите, я задумался. Мы про монахов? Я тоже не монах, если что.

Ансель закатил глаза и страдальчески воскликнул:

— Бога ради, да хватит уже про монахов! Я вас понял.

Ренар прыснул со смеху.

— Боюсь, мой друг, придется признать: среди нас троих два Божьих слуги, но праведник только один, и к нам с тобой это не относится, — хихикнул Вивьен.

Ренар засмеялся громче. Ансель расплылся в виновато-добродушной улыбке.

— Это не отменяет того, что вы оба хорошие и добрые люди, — пробормотал он. — А ваша некоторая… несдержанность просто…

Теперь Ренар уже смеялся во весь голос. Глядя на друга, Вивьен и сам не сумел удержаться и заливисто расхохотался, чем смутил Анселя еще сильнее.

— Да что я такого сказал? — непонимающе протянул тот.

Вивьен и Ренар засмеялись с пущим жаром, заставив Анселя смущенно замолчать и уставиться в свою почти нетронутую порцию вина. При этом он не прекращал украдкой поглядывать на учеников и едва заметно улыбаться. Когда смех, наконец, стих, Ренар устало приложил руку ко лбу, закашлялся и поморщился: кашель отдался в голове тупой болью. Похоже, болезнь все же брала свое, и лекарь — будь он неладен — оказался прав.

— Ох, — тяжело вздохнул Ренар, потерев заметно потеплевший лоб. — Черт, кажется, этот недоучка оказался прав насчет меня. Так паршиво мне давненько не бывало.

— Ты болен, — пожал плечами Вивьен. — В эти моменты всегда паршиво.

— Без тебя знаю, — буркнул Ренар. — Просто я редко болею.

— Вот тогда иди домой и поболей, как положено. Со всей должной, — он косо взглянул на Анселя и ехидно покривился, — сдержанностью.

Ренар ухмыльнулся, залпом допил вино и решил отправиться домой. Вивьен и Ансель не приняли его отговорок и сопроводили его, чтобы убедиться в его сохранности. После этого они также распрощались и побрели каждый в свою сторону.

* * *

Вот уже несколько лет верной спутницей Вивьена была бессонница. Временами она отступала, временами обострялась и не позволяла ему сомкнуть глаз в течение всей ночи. Тогда Вивьен занимал себя чтением при свете свечи или размышлениями. В редкие ночи, когда вместе с бессонницей на него накатывала необъяснимая бодрость, он оттачивал фехтовальные навыки, которым обучил его Ансель де Кутт. Каким-то образом ему даже удавалось после этого оставаться энергичным до следующего захода солнца.

Однако сегодняшней ночью сон не шел, а на душе скреблась необъяснимая тревога, не желающая отступать. Потратив пару часов на бесполезные перевороты с боку на бок в попытках уснуть, Вивьен поднялся с жесткой койки и облачился в сутану поверх легкой мирской одежды. Выскользнув с территории постоялого двора, он почти бегом добрался до отделения инквизиции под покровом промозглой весенней ночи, без лишних вопросов миновал стражу и, не преминув взять с собой подсвечник с тремя свечами, проник в архивную комнату. Несмотря на то, что посещать архив инквизиторам не запрещалось, он не хотел, чтобы кто-то увидел его там сегодня, особенно епископ Лоран. Вивьен знал, что подозрения в преступлении против веры скрывать нельзя, и не столь важно, родились они в голове инквизитора или кого угодно другого. Однако о своих изысканиях он был не готов рассказывать, пока не будет уверен, что можно выдвинуть обвинение. А когда он будет уверен… если будет уверен…

Он не хотел думать, что будет в этом случае.

«Я должен убедиться. Должен знать наверняка, и лучшего момента для этого не настанет», — серые глаза Вивьена в свете свечей горели почти болезненным фанатичным огнем. — «По крайней мере, пока Ренар болен, мне хотя бы с ним не придется объясняться».

Он даже не знал, что именно ищет. В тщательно рассортированных листах, посвященных разным людям, он пытался найти хоть что-то, относящееся к Анселю де Кутту — наверняка Лоран при его-то дотошности собирал на него информацию. Или же нет?

«Заведено ли дело на Анселя? А если да… значит ли это, что Лоран подозревает его в чем-то?»

Сердце Вивьена стучало, как бешеное, пока он перебирал дела горожан — уже пущенные в ход или только ожидающие своего часа. Дела Анселя де Кутта среди них не оказалось.

Вздохнув с облегчением, Вивьен тут же почувствовал усталость. Плотно закрыв ящик с бумагами, он тяжело оперся на массивный деревянный потертый от времени стол и попытался унять бешеное сердцебиение, приложив руку к груди. Дыхание прерывисто слетало с губ, как будто ему пришлось пересекать весь город бегом.

«Успокойся немедленно!» — приказал он себе, не понимая, отчего никак не может совладать с тревогой. Она вытягивала из него силы, насыщаясь подобно пиявке и разрастаясь до неимоверных размеров.

На то, чтобы взять себя в руки, ушло несколько минут. Кое-как восстановив присутствие духа, Вивьен вновь прошелся по архиву и остановил взгляд на ящике, где лежали старые и новые карты французского королевства. Повинуясь сиюминутному порыву, он открыл его, извлек почти все имеющиеся карты и требовательным броском разложил их на столе, уставившись в хитросплетение букв, границ и отметок горящими глазами.

«Кутт», — думал он. — «Где это? Что это за место? Ансель говорил, что это рядом с Каркассоном. Каркассон…»

Кончик пальца Вивьена завис в воздухе над картой — аккурат над провинцией Лангедок. В памяти всплывало то, что он узнавал на занятиях по истории о катарской ереси, проникшей в этот край и разросшейся там до небывалых размеров.

«Каркассон», — проговорил он про себя, найдя точку на карте. Сердце вновь с силой ударило ему в грудь. Что-то внутри него будто чувствовало, что он на верном пути. Взгляд Вивьена рассеянно блуждал по карте в мерцающем свете свечей.

«Каркассон… Тулуза… Безье… Нарбонна… Кастр… Сен-Пон… Альби…»

На карте было также обозначено множество более мелких городков и поселений, но ни одно из них не носило название Кутт — ни по соседству с Каркассоном, ни даже рядом с другими близлежащими городами. Возможно, Кутт — замок? Но Ансель говорил о городке. О некоем маленьком городке, которого может и не быть на картах.

Вивьен задумался.

Ансель говорил, что мор унес много жизней по всей Франции. Он также сказал, что не знает, существует ли поселение Кутт на сегодняшний день. Из этих двух предложений легко складывается простая история: Ансель был родом из маленького поселения под названием Кутт близ Каркассона на юге Франции. На тот район обрушилась чума, унесла жизни его родных, близких и односельчан. Сам он покинул Кутт и начал странствовать. Однако Вивьен внезапно понял, что Ансель никогда не рассказывал эту историю так. Он лишь давал два утверждения, которые могли вовсе не быть связанными между собой. Сами по себе они даже не были ложью! Ансель — чертов хитрец — позволял каждому самостоятельно додумывать его историю и видеть в ней цельное зерно.

«Чума», — подумал Вивьен, — «пришла в Каркассон примерно тогда же, когда она началась здесь, в Руане. Выходит, Анселю было уже больше тридцати лет, когда он покинул Кутт, если предположить, что этот Кутт вообще существует. И за это время он умудрился «набраться опыта в обучении молодых людей фехтованию»? На момент, когда он пришел учить нас, прошло всего пять лет с момента, как он якобы покинул родные края. А ведет он себя, как учитель, повидавший многое… Возможно, он учил кого-то там, в Кутте или Каркассоне, и все же… Боже, возможно, я ошибаюсь, но Ансель выглядит, как человек, который странствовал больше пяти лет!»

Сердце вновь заколотилось быстрее.

— Разгул катарской ереси в Лангедоке был почти сто лет тому назад, — шепотом произнес Вивьен. Сейчас ему казалось, что, говоря вслух с самим собой, он лучше сумеет успокоить начавшуюся в душе бурю. — Ее уничтожили почти без следа. Почти. — Он снова бросился к ящикам архивов, надеясь найти хоть какие-то содержательные данные о Лангедоке. — Но, если верить тому, что говорил нам Лоран, последнее сожжение катарских еретиков там состоялось двадцать семь лет назад. Сколько лет тогда было Анселю? Около пятнадцати? Может, шестнадцать… вполне подходящий возраст, чтобы бросить все и сбежать.

Поиски по Лангедоку не увенчались успехом. Данных не было. Вивьен даже не знал, кто был инквизитором Лангедока в то время. Он хорошо помнил о Бернаре Ги, руководство которого перечитывал не единожды, но Ги оставил свой пост за пять лет до последнего сожжения еретиков в Каркассоне.

«Двадцать семь лет», — с тоской подумал Вивьен. — «А ведь никакой информации могло не остаться. В кровавые годы чумы деятельность инквизиции была беспорядочной, и вряд ли кто-то вел подробные записи о делах. Могли запросто растерять и то, что сохранилось до этого. Боже!» — Он поднял глаза к потолку. — «А даже если данные сохранились, их содержат там, в Каркассоне, где и происходило Sermo Generalis. Я — двадцатичетырехлетний желторотик — ни при каких условиях не буду допущен в тот архив, даже если всем покажу королевскую грамоту, подтверждающую мою должность».

Он выпрямился, удивившись вспыхнувшему в душе намерению.

— Каркассон… неужели я действительно собираюсь это сделать?

Вивьен понимал, что зря задает себе этот вопрос — решение было принято еще до того, как он заканчивал просматривать карту. Это дело — пока не существующее дело — запало ему в душу, и он не сможет успокоиться, пока не выяснит правду. А для этого ему предстояло путешествие в Каркассон. Он пока не знал, как устроит его, но, видит Бог, оно было неизбежным.

* * *

Каркассон, Франция

Год 1355 от Рождества Христова

Вивьен Колер остановился в северном предместье Каркассона Сен-Венсене и окинул раскинувшийся перед ним летний город.

«Вот он, Каркассон. Наконец-то добрался!»

Нижний город, образовавшийся после альбигойской истории, находился на левом берегу реки Од напротив крепости Ситэ.

Вивьен обомлел, уставившись на это огромное, не поддающееся описанию сооружение. Он до этого никогда не отъезжал далеко от Руана и не видел архитектурных чудес такого масштаба. Массивные стены протягивались от горизонта до горизонта, ввысь воинственно смотрели башни, увенчанные шпилями. Это была древняя могучая крепость, поражавшая воображение молодого инквизитора.

Организовать это путешествие вышло не без труда. Он задумывался о том, как это сделать, еще до Пасхи, но лишь в конце весны сумел найти нужный момент и поговорить с Лораном. В ход пошло все — изворотливость, ложь, даже давление на жалость.

Вивьен продумал и подготовил детали своей истории. Первым делом он посетил родной Монмен и, вернувшись оттуда, в задумчивости сообщил епископу Лорану выдуманные им же слухи. Несуществующие очевидцы якобы сообщили Вивьену, что его отец не умер, а покинул Монмен незадолго до распространения мора и осел в Клюни. В этой проникновенной истории большое внимание было уделено злости Вивьена на отца и последующем раскаянии в ней. Со стыдливым выражением лица он объяснил, что не сразу понял, насколько верным было решение отправить его в Сент-Уэн.