| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Да, да!
Тот самый Жданов Андрей Александрович — ныне, заведующий агитационно-пропагандистским отделом (АПО) Нижегородского Губкома РКП(б). Уже в следующем году он станет 1-ым секретарём Горьковского (Нижегородского) крайкома партии, а с 1934 года сменит в Ленинграде убитого Кирова.
Что характерно, больше никого из губернского партийного руководства не явилось — ограничившись грозными или наоборот, растерянными звонками.
Приезжали граждане из "органов", так сказать... Из вполне "определённых" органов, как сами понимаете. Беседовали с отдельными представителями — с вашим покорным слугой в том числе, выслушивали бесконечные речи на заседаниях актива — порой за полночь. Но не найдя никакой "контры" — оставили нас в покое, наедине со своими проблемами.
Товарищи из НКВД же (из родной милиции то есть), хоть и предупреждали строго о недопустимости самосудов и строгой ответственности за них — но исподволь были довольны и, даже почти открыто и откровенно, науськивали нас на хулиганов... По крайней мере, я так их понял.
Согласен: в другое время, возможно и нас всех — "по шапке"!
Однако, волею судеб момент заявить о себе был выбран — удачнее не бывает. Ныне и, до самой смерти Ленина в январе 1924 года — самый пик "подковёрной" борьбы в правящих кругах и непонятно ещё кто кого: Зиновьев (в группу которого входил Сталин) сковырнёт Троцкого или совсем наоборот. Лишь, когда зимой 1924 года у Ильича "ноги остынут" в деревянном Мавзолее — всё определится, всё встанет на свои места и будет ясен полный расклад на политическом Олимпе страны...
Ныне же, многие из местных партийных функционеров ставили именно на Льва Давыдовича — что и объясняет смену "смотрящего" в Нижегородской губернии в 1924 году, после проигрыша того "по очкам" триумвирату Зиновьев, Каменев, Сталин.
Но, это будет потом!
Пока же, сторонники Сталина не знали о своей победе и цеплялись за любое проявление массовой поддержки и, этот случай не прошёл мимо их внимания. После длительной беседы Жданова с группой наших активистов, Анисимов-младший обратился к нему с инициативой:
— Нужна поддержка партии! Поэтому мы считаем: надо писать старшим товарищам: в Центральный комитет партии — лично товарищу Сталину.
Тот, был просто без ума от радости, долго жал Ефиму руку:
— Правильно, товарищ Анисимов! Только товарищ Сталин правильно оценит и поддержит среди руководства партии то великое дело, что вы задумали.
Однако после того как Жданов уехал, на общем собрании Губисполкома победила иная точка зрения — что письмо в Москву надо писать всё-таки Троцкому. Я не смог переломить ход событий: "демократический централизм" — мать его, голосование — "свободное волеизъявление", чёрт бы его побрал!
— Миша, — шепчу я Барону, — эта бумага должно быть вечером у меня.
— Зачем, ведь...?
Шиплю рассерженной змеюкой:
— Ты хочешь в архивах петроградской ЧК порыться или уже передумал?
— Конечно хочу — нет, не передумал... А, как...?
— Тогда не спрашивай "как", Миша — а делай! Или, иди к чёрту.
Барон "сделал"!
Всю ночь корпел, портил зрение при тускло-мерцающем жёлтом свете туземной электрической лампы — но в Москву пошло правильное письмо, к правильному вождю и с подписями правильных комсомольцев.
На удивление быстро — как раз к началу операции "Хулиганов нет", пришла ответная телеграмма от Генсека РКП(б):
"Товарищ Жданов! Инициативу товарищей нижегородских комсомольцев всемерно поддерживаю и одобряю. Сталин".
Ну, вот мы и обзавелись "крышей"!
Андрей Александрович Жданов после получения телеграммы от Сталина, тут же прибыл к нам в здание нижегородского губернского исполнительного комитета РСКМ и взялся как бы "координировать" войну с хулиганами от лица РКП(б). Немедленно началось формирование "Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством" (УКО), был избран штаб руководства операцией "Хулиганов нет" из представителей комсомольских организаций города и провинций, который возглавили Ефим Анисимов с его заместителем Кондратом Конофальским.
В пятницу поздним вечером, из Ульяновска прибыла наша основная ударная группа и Кузьма с сотней "американских" бит. Кроме того, приятно порадовал наш Домовёнок:
— Смотри, Серафим, что я придумал!
— Ну, смотрю — что там у тебя? Во...! А что он такой тяжёлый?
Разобравшись, обнаружил — что в карманы привезённых с собой жилетов-разгрузок, он положил по тонкой металлической пластине:
— Это листовое "лопаточное" железо. Уже проверяли: удар — даже самого тяжёлого и острого ножа держит.
— Ай да Кузька, ай да — сукин сын, — просто кипятком писцаюсь от его ума и сообразительности, — как хорошо придумал, а...?!
Тут же примерил один такой импровизированный бронежилет и остался доволен: стальные пластины хорошо защищали наиболее уязвимые места — район груди и живот.
— Слушай, Домовёнок, — верчусь пред зеркалом, — живы останемся — надо будет патент на изобретение оформить.
— На кой?
— Чтоб был.
— Аааа..., — ковыряет в носу, — ну, как скажешь — надо, так надо.
* * *
"Акция" была назначена на вечер субботы и к этому дню всё было практически готово. Предварительно небольшими группами, средь бела дня совершали разведывательные вылазки — знакомясь с местностью и повадками противника. Заодно, я кое с кем познакомился дополнительно и продумал всё до мелочей...
Кажется "всё". ...Или?
— Да нет, — успокаиваю сам себя, — всё должно получиться как надо.
Наскоро инструктирую напоследок бойцов:
— Товарищи! Враг многочисленнен, коварен и очень хорошо вооружён... Поэтому, когда начнём — бить надо долго не думая: увидел хулиганскую рожу с чёлкой или другими какими "особыми" приметами и, врезал битой — чтоб с копыт его! Иначе, он вас порежет или череп проломит.
С Бароном у нас состоялся отдельный разговор:
— У тебя особая роль, Миша: в общей свалке не участвуешь и бдишь — пока не увидишь кого с огнестрелом. Как только такая гнида материализуется: вот тебе неучтённый ствол — дальше сам знаешь, что делать.
Тот, со знанием дела осмотрел со всех сторон солдатский "Наган" — заначенный после ликвидации бандформирования с Дона, посмотрел ствол, проверил патроны в барабане провернув его:
— Эх, как я тогда мечтал о таком... Конечно, знаю.
— После применения, не дай Бог, конечно, — трижды сплёвываю через левое плечо, — не забудь выбросить — лучше в сторону беспредельщиков.
* * *
Наконец, начало темнеть — решающий час настал и, мы с Елизаветой одетые в "пролетарки" — по-пионерски взявшись за руки, заходим в парк в котором находился "Рабочий клуб" — под изумлёнными взорами прогуливающейся на свежем воздухе одиночной шпаны.
— Глядь, какие чоботы!
— Надо бы снять — фраерку, они кажись жмут...
— Чё твои "чёботы" — ты на евойную деваху глядь!
— Ух, ты... Вот бы ей вдуть!
Всем приблатнённым — предлагавшим "поменять" мои берцы на кирпич, или пытающимся "подкатить на гнилой козе" — отправив меня "погулять", познакомиться с Лизой то бишь, я с вежливой улыбкой говорил:
— Мы артисты — идём к Колчаку (другим я говорил, что идём к Большому Ивану)... Хочешь лишних проблем со здоровьем, братан?
"Проблем" никто не хотел, тем более со здоровьем — но в дверь Рабочего клуба вслед за нами ввалилась целая толпа. Даже, выясняющие отношения сразу за двумя углами, прервали это своё — безусловно весьма увлекательное своё занятие до следующего раза и, последовали туда же — не желая пропустить возможно зачётное зрелище.
Пока, всё шло по "сценарию".
— Кто такие? — то и дело слышалось, — смотри какие штиблеты на фраерке лысом!
— Вот, это шмара! Чья она, с кем гуляет? С этим сморчком, чштоль...?!
— Клещ! Врежь ему "краснофлотского"!
— Охолонь, паря! Говорят — артисты. Мол, идут к Колчаку...
— Не бреши! К Ивану Большому.
— Сам не бреши!
Внутри, стандартная ситуация — виденная много раз в "своё" время на дискотеках в колхозных клубах: дамы вдоль стеночки ждут приглашения кавалеров, редкие парочки томно танцуют "медляк" под барабан Страдивари... Извиняюсь — под баян.
Однако, есть и свои нюансы: обе враждующие группировки тусуются каждый на своей стороне — а на возвышении сцены точь так же, сидят их главари с ближайшими "шестёрками" и разукрашенными подругами.
В танцевальном зале клубами висел табачный дым, смрадно смердело пивом и сивухой, а по облику и поведению некоторых "культурно проводящих досуг" — можно было понять, что они уже пьяны в дупель...
Музыка как-то "сама-собой" замолкла, остановились танцующие пары и все присутствующие — раззявив зевальники, уставившись на нас с Лизой. Та, поневоле поёжилась... Шепчу ей:
— Всё будет хорошо, моя девочка. Я с тобой и все наши ребята рядом...
Меня б, кто успокоил! Внутри, всего колотит — как центрифугу у советской стиральной машины.
У подножья сцены сидит на лавочке безногий баянист в драной тельняшке и бескозырке с выцветшим названием корабля — с коим я не так давно познакомился, имел некий конструктивный разговор — закончившийся перераспределением в его пользу моих денежных знаков и, пару репетиций перед намечающимся "бенефисом":
— Маэстро! Зажги-ка нам "пролетарочку"!
Тот, прищурив один глаз как от Солнца на пляже, посмотрел снизу вверх:
— А, "горючку" принёс — чтоб я тебе "зажёг", что?
— Держи вот, братишка — залей трюм!
При всеобщем гробовом молчании, тот берет протянутую ему мной полулитровую бутылку ульяновского самогона, открывает, несколько брезгливо нюхает... Затем хорошенько взболтнув, буквально высасывает с горла весь пузырь до дна — только кадык, как поршень насоса — туда-сюда ходит.
Крякнув и закусив поднесённым Лизой солёным бочковым огурцом с горбушкой черняшки, музыкант выдыхает — прежде чем растянуть меха:
— "Пролетарочка с выходом": кто не танцует — тот пида...раст.
Конечно, я понимаю — рок-н-ролл на баяне... Не, а... Смеяться будете!
Но, в данном случае — "зашло", как надо. Баянист был — от самого Господа Бога, без всякого преувеличения.
Ноги, приученные к ритму — сами пошли в пляс. Мы с Лизой выскочили на сцену меж двух групп остолбеневших от происходящего и нашей наглости главарей отморозков и:
— Хоп, хоп, хоп! АССА!!!
В танцевальном зале — ни одного "пида...раста": все без исключения задрыгали ногами, рожами не отворачиваясь от сцены... Какое-то "броуновское движение"!
У находящихся на сцене топ-блатарей, выпали папироски из зубов: моя партнёрша, как летала — только юбка парашютом развивалась, да голые коленки мелькали. Я еле успевал её ловить да подхватывать — в свою очередь, носясь вокруг неё "мелким бесом".
Вхожу в раж, вопя во всю Ивановскую:
— ВАУ, ОЙЕ!!! МЫ ПОРВЁМ ЭТОТ ГОРОД!!!
Увы... Но человечий язык слишком скуп и беден, чтоб описать всё это.
* * *
...Увлекшись танцем, я не видел всего происходящего и не понял, отчего смолкла музыка — как заткнули чем. И как вдруг рядом с нами очутился худой и длинный как жердина из плетня, Гришка Колчак — про которого я знал только, что он кокаинист и сексуальный маньячила. Красная фуфайка, высокие сапоги, лихо заломленная набекрень фуражка, приблатнённая чёлочка — как грязный крысиный хвостик спадающая на замаслившиеся похотью крохотные глазки с сузившимися зрачками.
Взгляд у него, да... Как у обдолбавшегося до зелёных соплей серийного маньяка при виде беззащитной жертвы в глухом переулке.
Чёрт, это несколько не по моему "сценарию"!
— Отдохни на лавочке, фраерок, — перекинув папироску из одного стороны рта, в другой, — дальше, я — с твоей кралей танцевать буду!
Колчак пытался поймать Лизу за руку — да та, увернулась, прижавшись ко мне.
— Спокойно, девочка, — шепчу, — я с тобой.
Правила поведения при общении со шпаной мне хорошо известны: смотреть ему в глаза — значит бросить открытый вызов. Опустить глаза вниз — показать слабость и вызвать немедленную агрессию.
Дерзко говорю ему, глядя мимо — как сквозь пустое место:
— Слышь, "танцор" — тебе чё? Собственные яйца жмут?! Сядь на место — не мешай людям культурно отдыхать.
Тот, явно озадачен или возможно даже — растерялся на минуту от такой борзоты.
— Эй, Колчак, — выкрикнули из "публики" знакомым мне голоском, — эту тёлку тот фраерок привёл Большому. Убери заготовки, жердяй, пока тебе их не отломали!
Группировка Ивана Большого, гулом голосов поддержала говорящего.
Тут же, возле нас оказался вышеупомянутый персонаж — похожий на самца-гориллу в период гона за западным интуристом. Материализовавшийся с шустростью жидкого стула, Иван Большой буром попёр на Колчака:
— Ты, чё? Не слышал, чё те народ говорит? Вали отсель, "танцор"!
Однако, из зала послышалось опровержение:
— Не бреши! Он её Колчаку привёл — фраерок лысый сам так сказал!
И этот голосок мне знаком... Почему-то.
Гул голосов сторонников длинного обдолбыша с адмиральским прозвищем — используя общепринятые в подобной среде идиоматические словосочетания, поддержал его.
Народ в танцзале уже был достаточно разогрет ещё до нашего прихода спиртным, кокаином и нашим с Лизой "номером". Страсти понемногу накалялись:
— Сам не бреши, сука!
А, это уже истошно орёт воняя гландами, незнакомый кто-то.
Ну, дальше знаете, да?! Слово за слово и, срач в танцзале, стал разгораться "обратным палом" — без пожарной машины с брандспойтом, уже не погасишь:
— Падла, я тебя порву!
— Урою тебя, мразь!
Изучив местные порядки, я предполагал что оба лидера соперничающих группировок "культурно" выйдут подраться из-за Елизаветы "за угол". Но из-за одного неадекватного обдолбыша — придётся импровизировать, раз всё пошло не по сценарию.
— Вообще-то мы с моей девушкой сюда потанцевать пришли, — вежливо улыбаясь, сообщил я обоим вожакам, — разрешите, мы уйдём?
— Можешь идти — тебя никто не тронет, — не глядя сплюнув мне под ноги, ответил Большой, — а девка останется. Она, уже не твоя...
У Колчака было своё предложение:
— Фраерка разденем да разуем — да поделим его чоботы и тряпки, а "лохматый сейф" в карты разыграем... Всё по справедливости — как тебе, Большой?
Тот, презрительно сплюнул под ноги уже "адмиралу":
— С тобой в карты играть?! Поищи дурней в другом районе. Девка моя — без всякого базара, а фраерка забирай вместе с чоботами и шмутьём... Разуй его, раздень и...
Прозвучало довольно похабное предложение — однозначно гомосяткой направленности, от которого меня всего передёрнуло, а "шохи", сгрудившиеся за спиной этого гориллы — хором жизнерадостно заржали:
— БУГАГАГА!!!
Колчак, покраснев от обиды и ярости, заправил под кепочку блатной чубчик и сунул руку в карман. Вынимает... Мать твою: у него оказалась железная перчатка — самая настоящая, как у средневекового рыцаря!
— Ты что, жирный пидор, тут гундосишь?!
Твою, мать!
В руке Ивана Большого тут же блеснул холодной улыбкой смерти нож. Да, ещё какой нож — здоровый как римский гладиус, или мне с перепуга так показалось...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
