Как, искать будем? Двумя путями. Пёрвый путь мы уже обозначили: поиск чертежей Замка. Надеюсь, Боня, уже шуршит... Второй — поиск свидетелей и, возможно, участников. Пионеры были юные, значит — могут до сих пор быть живыми и здравомыслящими. К тому же, люди — перенёсшие в детстве тяжёлые лишения и, пережившие их, отличаются крепким здоровьем и долголетием.
Захожу на сайт Солнечной Пустоши — есть такой оказывается, раздел истории... Ага, вот эта статья! Точно, минимум информации — только имена, фамилии и пропагандистская болтовня. А, чё так? Ну, понятно, в общем: как раз шла Сталинградская битва — не до пионеров было, всё внимание туда — в приволжские степи...
С какого бы конца зайти? Да, с того же! На хрена, спрашивается, у нас в стране СМИ существуют? Чтобы информировать граждан, с кем старушка Пугачёва спит? А, вот фиг вы угадали! Что бы сеять доброе и разумное! Вот мы и, побудим их на это...
На митинге — по поводу моего дарения старинных книг Храму, я познакомился с редактором местной районной газеты — которого, за нахальный видон и поведение прозвал Папарацци... Вернее, как познакомился? Тот, просто — в суматохе, нагло сунул мне в карман свою визитку... Как раз той газеты, в которой и, была напечатана эта статья. Она до сих пор существует и, даже название не поменяла.
Звоню. После взаимных приветствий и, всего такого — положенного по этикету, я начал "подъезд" издалека:
— Я вот, Андрей Юрьевич, только что прочитал в вашей газете статью — про то, что я подарил Храму старинные книги..., — на самом деле, я эту статью не читал, я про неё от Валентины Ивановны — по приезду, услышал, — хорошая конечно статья и, мой поступок, как в ней правильно указано — "достойный пример для подражания и пример для молодёжи"... Но, ведь были в истории Солнечногорска и, более достойные — чем мой, примеры?! А, Вы знаете, что во время Великой Отечественной Войны пионеры нашли в моём доме клад и сдали его в Фонд Победы? ...Знаете!? А, что ж не освещаете? Мало знать, надо ещё и, на этом историческом примере воспитывать наших людей.
Что-то, я... Этого... Не того, короче... Я же, всё же, не Первый Секретарь Обкома Партии в конце семидесятых... Может и, послать...
— По-моему, этот случай незаслуженно забыт! Нехорошо, очень нехорошо... Я предлагаю этот поступок наших — советских пионеров вспомнить, найти участников, свидетелей и, к годовщине Сталинградской битвы опубликовать. Видеоматериалы обязательны! Может, даже, центральные телеканалы какие, заинтересуются! Ну, не центральные, так областные. Средств недостаточно? Хорошо, на благое дело я выделю... Пятьдесят тысяч редакции и тридцать тысяч журналисту, который будет этим заниматься — на командировочные... Да, в месяц! Если статья будет интересная и, главное — правдивая, я выделю ещё и, премиальные... Вы меня правильно поняли, размер премиальных будет зависеть от качества материала. Халтура не пройдёт, уверяю Вас! Я вообще, подумываю место — где был найден клад, сделать музейным, памятную доску, там, повесить...
Кажись, будет рыть...
Что ещё? Джостика и Мозгаклюя беспокоить не буду — вчера с ними общался. Во! Киса звонит. Что, там у него? Ага, у него там полные штаны — от восторга по поводу "Евгения Онегина"! Будет готовить почву для аукциона... Пообщались ещё на некоторые темы, договорились о передаче некоторых книг — на которые уже есть потенциальные клиенты. Так, копейки...
Зашёл на доклад Спец... С ментами он, вроде, всё утряс: будут выполнять договор, но Аниськин просил помочь материально с устройством тех самых "блок-постов". Ну, пускай даёт смету — посмотрим, чем смогу...
Ну, вот и обед! Покушаю и, в прошлое. Дел там — невпроворот...
Глава 4
Событие, приведшее к принятию важного решения
"Вопросы питания в самых широких кругах населения огромной империи являются единственным и страшным побудительным импульсом, толкающим массы на постепенное приобщение к нарастающему движению недовольства и озлобления."
(Доклад Петроградского охранного отделения за октябрь 1916 г.)
Я прошёл портал в прошлое, таща в одной руке сумку с золотом — для закладки в тайник, в другой — раму от велосипеда с привязанными к ней проволокой колесами, за спиной рюкзак с разнообразным хабаром — в частности, с мелкими велосипедными деталями... По дороге от двери портала до лестницы споткнулся об какой-то ящик. "Нет, пожалуй первым делом, я в погребке порядок наведу! А, то когда-нибудь ногу сломаю, если не шею...". Блин! Это ж, на целый день работы, если не на больше!
Поднявшись в конюшню и, открыв тайник, я положил туда сумку с золотишком и, замерев, прислушался: вроде бы, мне послышалось конское ржание... Так, послышалось или, "вроде"? Захлопываю крышку тайника, прячу велосипедную раму с колёсами и рюкзак за останки тарантаса — на скорую руку притрусив их соломенной трухой и окаменевшими лошадиными экскрементами и, быстрым шагом вылетаю через холл на крыльцо, держа в руке свой полицейский фонарик...
Оба, на... Итак, свершилось! "Этот мир оказался обитаем!" — как написал бы в таком случае, в своей книге писатель-фантаст. У крыльца стояли три телеги с — естественно, запряжёнными лошадьми, а на крыльцо поднимались три средневековых — как я сперва подумал, мужика, с которыми я — почти буквально, столкнулся лбами. Реальные такие мужики: с бородами, в лаптях и с топорами в руках. Возле телег стояли ещё двое: один помельче мужик — ещё без бороды, второй — вообще, мелкий мужик! Даже, без штанов и босиком — в одной рубахе ниже колен...
Встреча двух миров: я в упор пялился на мужиков, мужики в упор пялились на меня... Их культурологический шок, должно быть, был сильнее моего: мужиков в лаптях я мог видеть по телевизору — в каком-нибудь историческом фильме, но где они могли видеть меня — в "афганке"? Поэтому я очухался быстрее: пока самый шустрый из мужиков только начал было креститься, а я уже громко рявкнул — хотя и, хриплым от волнения, но очень громко грозным голосом:
— Кто, такие? — аж, лошади, впряжённые в телеги, перестали щипать траву под дубами и, синхронно подняв головы — как на чудо-юдо какое, уставились на меня, тревожно прядая ушами.
Я, направил на мужиков свой полицейский фонарь, на манер пистолета — у них в руках, как я уже сказал, были топоры... Хрен его знает, что в мужичьих головах! Какие планы насчёт меня...
От звука моего голоса, один мужик — тот, что крестился, уронил топор, другой — разинул варежку, третий — наоборот, её, варежку — до того раскрытую, захлопнул, а самый мелкий мужик, тот — самый мелкий, что возле лошадей, заревел во весь голос.
На его рёв мужик с закрытой варежкой, как-то нервно оглянулся, перехватил поудобнее в руке топор и, в свою очередь спросил у меня:
— Сам-то, кто таков будешь?
И я — не долго думая, ляпнул:
— Помещик здешний, Стерлихов Дмитрий Павлович! А, вы кто такие будете? Что здесь делаете?
А, что я ещё мог сказать? Готовься я заранее, я б, наверное, ответил: "Здравствуйте, я ваш потомок!". И, сто процентов, заполучил бы топором в лоб... Или, по лбу — что, по-моему — плоскопараллельно. Что-то мне подсказывает, "шестое чувство" наверное — что аборигены книжек про попаданцев не читали и, про "закон убитого правнука", слыхом не слыхивали. А так как я, по обыкновению сачканул — хотя мог бы предугадать, что такая встреча обязательно состоится, то и звезданул первое — что на ум взбрело... Сказанное произвело неожиданный эффект: креститься стали уже все трое и, мужик помельче — возле телег тоже и, только самый мелкий продолжал оглашать окрестности своим ревом.
Сцена, несколько затягивалась... Наконец, через пару минут, тот, который варежку разевал и, которого я про себя прозвал Шустрым, не поднимая топора, пролепетал:
— Да, как же так? Пропал же ты!? Двенадцать лет, как минуло!
Вот, так вот! Пропал я, значит... Ну, отвечай что-нибудь. А, то спалишься! Топором, может в лоб и, не получишь, а вот скрутить и в полицию сдать — так, это запросто. И, объясняй там потом — кто ты, да откуда такой взялся...
— Счас вот врежу тебе, скотина, в рыло и ты пропадёшь! — лучшая оборона — это нападение, эту истину я за жизнь на уровне подкорки впитал..., — в Америку я ездил, вот недавно вернулся... Вы то, кто? Чьих, холопы будете, спрашиваю?
Последнее, явно было лишнее... Мужики, по ходу, крепко обиделись на меня за "холопов". С другой стороны: значит, за живого человека признали — на приведения, как правило, не обижаются. Вот только, хорошо это или плохо, пока непонятно...
— Мы, барин, не холопы. А, вольные крестьяне! — начал один... Не Шустрый — тот про "рыло" переваривал. Назову-ка, я этого мужика Смелым, — крепость у нас давно отменили...
Нельзя было позволять им перехватить инициативу: их всё же больше, они вооружены, а про богобоязненность и законопослушность тогдашних русских мужичков, я в большом сомнении... Поэтому, направив Смелому фонарь в лоб, я сделав шаг вперёд и рявкнул:
— Недолго вам вольными быть осталось! Это, вы мою усадьбу разорили? Счас, свяжу вас всех и жандармам сдам! Побегаете, ужо, у меня с тачками по Сахалину!
Это я, по-моему, с какого-то фильма фразу вспомнил: на Сахалине — если мне не изменяет память, была каторга — это такой ГУЛАГ царского времени.
Эффект получился потрясающим! С минуту мужики ошеломлённо молчали, затем, как по команде, бухнулись на колени. Даже, Самый Мелкий замолчал. И, разом — перебивая друг друга, отчаянно заголосили:
— Не губи, барин, голод у нас был! Дети, как мухи мёрли да и, думали, пропал ты...
— Не вертаешься думали ты, что ж добру, то пропадать... А, так мы тя шибко уважаем, и батюшку тваво, Генерала...
— Двоих же уже зимой схоронил, двое остались и те лядащие... Не губи, Ваше Благородие, сдохнут же и эти, коли меня на каторгу заберут...
Я чувствовал себя инженером... Как, там его... Ну, из "Тринадцати стульев" — когда к тому Отец Фёдор за гарнитуром генеральши Поповой пожаловал... Они ползли ко мне на коленях, а я пятился. Ну и, ситуация! Никогда, в такой не был! Надо как-то из неё выходить, причём красиво...
— МОЛЧАТЬ! — снова рявкнул я в полный голос и, топнул ногой. Громко и грозно — с испугу получилось, аж лошади переполошено заржали! — а ну-ка, все вон с крыльца... Я сказал, ВОООН!!!
Они повиновались... Внутренне я возликовал: психологически я их сломал, теперь они мои! По крайней мере про топоры свои, кажись забыли. Это, уже хорошо... Теперь, их надо грамотно отпустить — да так, чтоб они и их односельчане дорогу сюда забыли. И причём, как можно надольше забыли, желательно — навсегда!
— Встали вон там и ждите, а я думать буду, что с вами, варнаками, делать... Эй, малой! — обратился я к мужику Помельче, — ну-ка, метнулся в кухню, принёс табуретку! Не знаешь где? Первый раз, что ли, на разбой пошёл? Это там... Последняя — после вас, лиходеев, осталась!
Пока тот, что Помельче, ходил за табуретом, я рассматривал мужиков. Они сошли с крыльца, побросали топоры и теперь понуро ждали, глядя в землю и теребя в руках нечто вроде шапок. У одного, вроде, картуз какой... Ну, не богатыри, прямо скажем: ростом самый высокий, мне до середины груди будет, может чуть выше, а я то всего — метр девяносто, с небольшим буду. К тому же, мужики мне попались какие-то костлявые! Я вспомнил когда-либо виданных мною в жизни наших советских колхозников: те, даже постсоветских времён, наоборот — по большей части страдали от лишнего веса... Ну, а что? Свининка своя, молочко домашнее, экологически чистый воздух! Физическая работа на свежем воздухе, наконец...
Мужик, что Помельче, к тому же — весь в струпьях каких-то... Особенно руки. Пожалуй, я на ту табуретку не сяду, мало ли что... Самый Мелкий, тот вообще — наглядное пособие жертв нацизма! Прости меня, Господи... Как будто, только что из Освенцима! Даже лошади, какие-то обезжиренные. И, порода явно не Будёновская. Мелкие какие-то лошади. Да, у них тут точно голод! А я, то... Не расслабляйся, блин, Вова!
Наконец тот, что Помельче, принёс табуретку. Вид у него изнурённый какой-то, вероятно руки страшно зудились...
— Что с руками, парень?
— Чесотка, барин.
Ну, чесотка — не проказа, не страшно... Помню, в младших классах одноклассник подцепил где-то. Вылечили в момент! Правда, весь класс на медосмотр таскали, а бедолага получил от меня прозвище "Вшивый"...
— Лечить не пробовали?
— К бабке ходили, дык, не помогло..., — ответил Шустрый — по ходу, отец того, что Помельче, — а, к фершару, дык, далеко и денег нет...
— Понятно..., — я посмотрел на табуретку: сесть, не сесть?
Стоя разговаривать с мужиками не престижно и, чесотку подцепить тоже неохота — хотя там, в моём времени она лечится на раз. Попробую продезинфекцировать... Сходил, достал из сумки газовую горелку с баллончиком (на рыбалке — ценная вещь!).
Щёлкаю, делаю пламя по максиму и вожу по поверхности сиденья табуретки... Палево? Да, что мужики огня не видели? Палево, но минимальное. Пускай лучше такое палево, чем чесать и лечить потом собственную задницу...
Мужики, в конец оху... Зело удивились, короче! Разинув рты, следили за моими манипуляциями.
Наконец закончив, я объяснил мужикам:
— С Америки привёз..., — не хотелось бы, конечно, пиарить классового врага, но раз так уж получилось!
Мужики понимающе затрясли бородами...
Усевшись на конченый табурет с видом, как будто сажусь на трон, я важно сказал:
— Ну, продолжим! Зачем вы здесь, я понял: дограбить то, что раньше не дограбили...
— Ваше Благородие! — заорал Смелый, опять бухнувшись на колени, за ним последовали его подельники, — не губи, вашбродь...
Опять двадцать пять!
— А, ну заткнулись все и поднялись! Последний раз предупреждаю! — после поспешного выполнения, добавил, — говорить будете, когда я скажу...
— ...А, теперь скажите: откуда вы, вольные, блин, крестьяне?
— С Младших Починков мы, — чего то, я не слыхал...
"Починок" — это, вроде новая деревня — по-старому...
— Деревня, что ли такая? Далеко ли будет?
— Далеко, барин! Вёрст сто..., — ответил Шустрый.
— Ни, чего себе, ближний свет! И, охота было в такую даль, на таких клячах пилить? Ближе грабить некого, что ли? ...Молчать, сказал! Ну-ка, ты, — я указал на Шустрого, — быстренько расскажи, что здесь происходило, пока меня не было! Ты вроде, среди них самый разговорчивый...
Из его долгого, получасового рассказа, при котором он всё норовил, разговор на отвлечённые темы увести — так, что приходилось его постоянно в нужное русло направлять, я понял следующий расклад: земли на западе от Солнечной Пустоши, по тракту — сразу за "моими" (то бишь Дмитрия Павловича), принадлежат одному крупному помещику — Князю. Всего на них около пятнадцати населенных пункта. Самые ближайшие к Пустоши — это сёла Старшие Починки и Младшие Починки. Довольно-таки, по тем временам крупные — более пятисот дворов в каждом будет...
Сам Князь на своих землях не жил, а рулили за него в каждом селе управляющие. В Старших Починках — немец Иван Карлович... Мужики о нём уважительно отзывались: "Ужас, какой строгий, но справедливый". В Младших Починках, находящихся почти на самой границе с Солнечной Пустошью — беспредельничал управляющий из наших, из русских... И мало того, даже происхождением из крестьян!
