Ясная ночь

В шагах двух от двери в мою комнату пёс вдруг насторожился и застыл, отдёрнув лапу, которой только-только ступил вперёд. Уже предупреждённая странными событиями дня, я тоже замерла, а сердце забилось часто, до боли... Через минуту я опомнилась. Со мной Барон, он пока не собирается убегать, случись что... Да и я сама... Кулачки сжались сами по себе. Пора бы мне попробовать самостоятельно испытать то, чему сегодня научил Андрей. Ведь пока дверь не распахивается. Значит, то, на что смотрит — ой, уже не просто смотрит, а тихо рычит Барон, — пока не собирается вылетать из комнаты...

Холодея от страха и ожидания чего-то внезапного, я перешла на зрение, которое помогало увидеть тот странный гнилушечный свет в крестьянских дворах. Дверь не изменилась, хотя я ожидала чего-то жуткого, в том же призрачном болотном цвете. Как в фильмах-ужастиках — по краям двери... Попробовать зайти?

Я взглянула на Барона. Пёс явно не стремился попасть в комнату. И вообще — кажется, хотел отойти от двери. Его останавливало лишь то, что я стою тут же. Я осторожно протянула руку дотронуться до двери. Пальцы коснулись дверной ручки, нерешительно толкнули её вовнутрь.

Дверь медленно проехалась до конца. А я непроизвольно взметнула ладони ко рту, чтобы не закричать. Уже из коридора было хорошо видно, что недавно белые стены и потолок комнаты обляпаны грязно-коричневыми потоками чего-то, недавно выплеснутого на них. Белое осталось редкими пятнами. Барон угрожающе зарычал, потянувшись понюхать, но очень осторожно и так и не решившись подойти ближе.

— Что происходит? Почему рычит Барон?

С лестницы быстро сбежал Андрей. Мы оглянулись на него. Он сразу определил, что мы не зря застряли перед дверью, и быстро осмотрел мою комнату.

— Так, Зоя, иди на кухню. Я попробую из этого вытащить твои вещи, — хмуро велел Андрей. Он дождался, пока я развернусь и пойду на кухню, и только после этого вошёл в мою комнату — я оглянулась посмотреть, войдёт ли.

На кухне я устало села на табурет, сложила руки на коленях. Ступор. Никаких мыслей. Голова — пустая. Перед глазами — замызганная грязью комната... Мои вещи — в грязи. Покрывало с кровати сдёрнуто, и на светлом пододеяльнике лёгкого одеяла ещё не впитавшаяся лужа коричневой грязи... Сумочка на полу — от неё россыпь вещей, как будто её швырнули изо всех сил — раскрытую... Осколки разбитой вазы, истоптанные цветы... Мохнатые головы пионов, раздавленные... Что-то внутри оборвалось, и я, уткнувшись в ладони, зарыдала.

За что? Что я сделала этой Таисье? Андрея не поделила? Но ведь у неё никаких чувств к нему нет. Это я сразу поняла. Она кокетничает с ним, ведёт себя вызывающе, заставляя обращать на себя внимание, но нет в ней чувства к нему! Нет!

Кто-то со стороны угрюмо сказал: а почему ты решила, что Таисья именно из-за Андрея тебе гадит? Может, это что-то другое?..

И внезапно — интуитивно — я поняла смысл происходящего. Да, это не из-за Андрея, хотя какая-то связь с ним есть. Это — из-за меня. Меня выгоняют из деревни. Из-за меня приехал этот страшный Кузьма — его вызвала Таисья, боясь, что не справится, что не сможет напугать меня так, чтобы я со всех ног сбежала отсюда, а может, боясь в одиночку натворить то, что сейчас сделала легко и не боясь ничего. Но в чём и где я им перебежала дорогу? Вспомнить бы, что сказал дядя Ваня в первый наш разговор с ним.

Дотянувшись до полотенца, я вытерла слёзы, еле-еле успокоилась и пошла готовить ужин. Пока руки механически двигались в привычной работе, я продолжала размышлять, пытаясь собрать воедино то, что узнала.

Андрей вошёл с узлом моих вещей в покрывале и сказал:

— С этого дня до субботы ты будешь спать у меня, в лачужке.

— Угу, — рассеянно ответила я. Так же рассеянно глядя на узел, который он положил в уголок, на табурет, спросила: — А в остальных комнатах всё... нормально?

— Там не тронули.

— Андрей, скажи, а что имел в виду дядя Ваня, когда сказал: "Эта ж ситуёвина — на вес золота?" Ну, про то, что сейчас нас стало трое, пока он жив? — сумбурно выразилась я, свалив всё в кучу.

— Хм... Он так сказал? А, понял. Дядя Ваня специализируется на заклинаниях. Я — на оберегах. Ты — очень сильная видящая. Так что ситуация, когда такие специалисты... И... — Андрей осёкся. — Зоя, ты гений, — сказал он, серьёзно глядя на меня. — Ты молодец. А я-то думал...

— Таисья сможет здесь, в деревне, жить, если нас будет трое?

— В том-то и дело, что нет. Это огромнейшая редкость, чтобы в одном месте три белых колдуна собрались...

17.

Может, я и молодец, но я всё равно не понимаю, почему Таисья не сможет жить в деревне, пока в ней живут трое белых колдунов. Я-то поняла это по наитию, но какая связь между жизнью Таисьи и нами тремя? Кажется, это знает дядя Ваня. Спросить у Андрея? Он так уверенно сказал про огромную редкость. Может, тоже знает?

Убрав тарелку с салатом и положив картофельное пюре со шницелями, облитыми горячим соусом, поставила всё перед Андреем и, поколебавшись, всё-таки спросила:

— А почему она не сможет жить здесь? И при чём здесь трое?

Он ответил не сразу, а я ещё пожалела, что спросила не вовремя: его рука с ложкой застыла над тарелкой с горячим, а тёмно-синие глаза на какое-то время стали прозрачно отсутствующими: он явно размышлял, как мне объяснить то, что для него и для дяди Вани казалось простым и понятным.

— Для начала придётся усвоить, что тройка вообще является одним из довольно сильных магических чисел. Вспомнить только сказки, где есть три сына, три дня и три ночи для выполнения какого-то задания, трёхголовый змей. Это что вспомнилось навскидку. Главное, что на сегодня надо знать: тройка — число объединяющее, а значит, усиливающее. Представь три полена, горящие отдельно друг от друга. Причём все разные: одно горит долго и не слишком сильно, второе вспыхивает сразу, а третье даёт нужный запах. А если их соединить в костёр? И света больше, и теплей. Чисто практически трое колдунов с различными возможностями могут, объединившись, создать определённый фон в том месте, где живут. И этот фон помешает единственному чёрному жить привычно. Энергия места меняет свой рисунок. Уже трудней работать с личной, привычной магией. Поэтому Таисья выбрала тебя из нас троих, как самую слабую, и пытается выгнать. Старика дядю Ваню из деревни не выгонишь — он здешний. Я тоже закрепился на месте, застроился. А вот ты — приезжая. Судя по всему, она рассчитывает так: если тебя довести, ты уедешь, и тогда она вернётся к привычному ритму жизни.

— Ты так много знаешь о числах? — с любопытством спросила я, переварив его ответ и выждав, пока он доест пюре.

— Не очень, — признался он. — У меня много книг по нумерологии, да и по эзотерике, но проштудировать их — времени нет. Надо бы вообще библиотеку привести в порядок, но что-то я ничего не успеваю.

— Давай я помогу, когда всё закончится? — предложила я.

— А куда ты денешься? — пробормотал он. — Конечно, поможешь.

— Так уверен? — фыркнула я, прислушиваясь: кажется, на улице постепенно нарастал рокот моторов. Женя с ребятами приехала? Хорошо ещё, пока Андрей ел, я успела приготовить уже привычный всем "шведский стол".

И точно. Через пару минут в дверь заглянула Женя, улыбнулась нам и предупредила, что "народ дико голодный" и ужинать влетит сейчас же, немедленно. Я отозвалась, что всё готово, а девушка мечтательно потянула носом и убежала переодеваться и умываться. Будто специально выждав это время, Барон сорвался с места и, чуть пригибаясь — типа перебежками, помчался из кухни. Я вздохнула ему вслед: куда он? Не в мою же комнату? Небось, засядет в холле или выйдет на улицу, дожидаясь меня.

— Тебе помочь, чтобы побыстрей со всем разделаться? — спросил Андрей.

— А я уже всё. Как ты думаешь, можно будет попросить Женю, чтобы она без меня ничего не мыла? Я приду — сама всё сделаю.

— Смеёшься — попросить? Да она рада будет! — засмеялся Андрей.

Критически оглядев "шведский стол", я поприкусывала губу, раздумывая, спросить или нет ещё кое о чём. Будет ли Андрей злиться после моего вопроса? Хотя вряд ли... Он вон какой всё время спокойный. Даже странно, что электрические приборы время от времени летят, ломаются. Хотя, если он только недавно начал заниматься своими способностями вплотную, весь этот беспорядок вокруг него очень даже понятен.

— Андрей, ты же говорил, колдун не сможет войти, если дверь закрыта, — решившись, робко сказала я. А в душе всё равно трусила: вдруг рассердится? Он же обещал, что всё будет хорошо, а тут — такой облом.

Но Андрей очень серьёзно воспринял проблему.

— И в самом деле, — пробормотал он сердито, обдумав ситуацию. — Ещё не хватало, чтобы по моему дому чужие свободно шастали. Ну-ка, ты закончила здесь, на кухне? Давай-ка зайдём к тебе ещё разок. Ты уже успокоилась — вот и посмотришь. Может, твоими глазами теперь что-нибудь увидим? Сразу-то не сообразили осмотреть.

Он поднял узел с моими вещами и первым направился к выходу из кухни. Чувствуя себя чуть не погорелицей, я поплелась следом. Не хочу. Не хочу в эту комнату. Она теперь для меня чужая. Страшная. Даже заглядывать не хочу... Но — надо.

Вовремя, между прочим, вышли. Нам навстречу уже спешили парами и по одному ребята. А стоя перед порогом в свою несчастную комнату, я услышала из кухни радостные вопли и оживлённый перестук и звяканье посуды.

Наверное, где-то с минуту мы снова разглядывали помещение, превращённое в свинарник. Потом Андрей протянул мне руку — переплести свои пальцы с моими — и ровно, но явно сдерживая злость, заметил:

— Одно счастье — обыкновенная грязь. Смыть и покрасить наново нетрудно будет... Ну — что? Смотришь?

— Смотрю.

Каждую стену крест-накрест глазами... Однако всё равно взгляд чуть было мимо не скользнул. Но зловонно-болотное сияние всё же заставило приглядеться к месту, где мелькнуло что-то знакомое. На полу, почти под кроватью, — такая же монетка, как те, что были рассыпаны по дворам деревенских жителей.

Проследив направление моего взгляда, Андрей вздохнул.

— На кухне, кажется, на подоконнике, я бутылку оставил — с остатками святой воды. Наверх идти за другими не хочется. Принесёшь?

— Сейчас.

На кухне меня встретили радостным криком и воплями благодарности. Пока добралась до подоконника — всё плохое настроение куда-то улетучилось. Схватила бутылку и прибежала назад, к Андрею, — счастливая, что угодила голодным! И он, глядя на меня, усмехнулся и, вскинув подбородок, пробормотал:

— Или я, или она...

Спрашивать не стала, что он такое загадочное бормочет. Всё казалось, что слова благодарных ребят мягкой волной укрывают и греют меня.

Полили воду на руки прямо на пол в комнате. После чего Андрей велел мне оставаться на месте и вошёл подобрать монетку.

— Как она здесь очутилась? — вслух подумала я.

— Видела ведь, где она лежала? Ты форточку до конца не закрыла, — движением брови на остеклённую стену веранды указал Андрей. — Был бы кто дома, на такое они бы не пошли — присутствие живого не пустило бы. А так он закинул монету в щель, получил собственное пространство внутри чужого, окружённого оберегами, и спокойно вошёл.

Оптимистическая волна постепенно утихала, словно спадала с меня, укладываясь вниз, вокруг меня, всё более плоская и плоская. Пока не испарилась.

— Андрей... — наконец решилась я. — Может... Может, мы с дядей Ваней быстро сделаем то, что в деревне есть из прошлого плохого, а потом я уеду? И лучше сразу предупредить об этом Таисью? Чтобы она больше ничего... Ну, с этим своим помощником, а? Андрей, наверное, так будет лучше...

— Так, — спокойно сказал он. — Продолжаем изучать математику. Ученица Зоя, скажи мне, пожалуйста, какое число больше — два или один? И что хорошего в том, что были один и два, а стало один, одна и одна? Глупо. Даже говорить об этом не хочется. Таисья не пропадёт нигде, а своей судьбы портить я не дам. Эгоист — в какой-то мере.

Он говорил не просто спокойно, а даже как-то лениво и вроде как загадками, но я понимала его с полуслова: если я уеду, он останется один. Двоих не будет. Он оставлял мне выбор, но чётко сказал, чего именно хочет он сам. Но я ещё сомневалась.

— Андрей, но деревня...

— Что — деревня? Таисья слишком самонадеянна. Одно дело, когда она по мелочи гадит, другое — когда приводит подмогу и начинает погром. Она ещё сама не поняла, что именно натворила. Да ещё наследили так, что плеваться хочется. Будто специально заявили: да, это мы пакостим. Вот когда вернётся в деревню с этим своим Кузьмой... Честно говоря, Кузьму я тоже не понимаю: взрослый мужик, а повёлся на бабьи выкаблучивания... Прости, Зоя. Достали они меня.

— Тема закрыта, — задумчиво сказала я.

Он бросил монету в тяжёлый пакет, к остальным, и унёс его запереть в будущей библиотеке на замок... Мы с Бароном сидели на ступеньках крыльца, дожидаясь его, готовые к новой поездке. Андрей вышел и сел рядом со мной, отставив в сторону новую сумку — тоже достаточно вместительную.

— На дорожку посидим?

Я кивнула. Мы помолчали, а потом я спросила:

— Сколько домов осталось?

— Около десяти. Плюс мастерская Сашки. Туда придётся в последнюю очередь. Устала? Немного осталось.

После моего вздоха он встал — и мы с Бароном тоже встали. Но не успела я сделать и шага, как Андрей, ни слова не говоря, обнял меня, пока стояла на ступеньке. От неожиданности я сначала было отпрянула. Но он держал крепко, и бездумное напряжение постепенно проходило... Я прижалась к нему. Такой большой... Сцепила пальцы у него на спине. Хотела опять прочувствовать, как энергия вздымается вокруг нас и вздымает меня, но... Почувствовала сильное тело, услышала, как размеренно бьётся сердце... И так захотела другого...

Он будто услышал: чуть отстранил от себя, вгляделся, словно спрашивая, и быстро склонился ко мне. Я внезапно взлетела и обнаружила, что сижу на широком карнизе окна из холла. Потом забыла. В смысле, забыла, что сижу и что на карнизе. Андрей целовал жадно и властно, будто дорвался до того, что раньше было для него под величайшим запретом. Он держал меня за плечи, гладил по спине, по волосам, придерживал лицо, будто боялся, что я отвернусь... А я... Я уже не сидела на карнизе, я сидела на нём, как маленькая, которой страшно переходить бурную речку. Именно она — не я! — маленькая, и вцепилась в большого и сильного: обняла его за шею, ногами обвила за пояс и лихорадочно целовала и целовала, наконец-то поверив, что он и правда хочет именно меня! Ничего не видела, кроме его тёмно-синих, уже почти чёрных, глаз, ничего не слышала, кроме его частого тёплого дыхания!.. Нырнула в его чувственность — сама обострённо чувственная: с начала его малейшего движения понимала, чего он хочет. И кожа похолодевшая, гусиная — от понимания... Пластичная — внезапно, потому что инстинктивно двигалась так, чтобы ему было удобно обнимать меня, — такого со мной никогда... Будто влилась в него: его нервы — мои, мышцы его — тоже присвоила. Откинула голову назад... Какие у него глаза... Пальцами провела по лицу, пока на меня смотрит, пальцами по губам... Никогда не думала, что буду такой... беззастенчивой... Кажется, я его укусила. Кровь... Мой. И я — его... Снова пальцем по нижней губе. Какой у него рот. От взгляда на него — жар по телу и в коленках слабею...